1 2 3 4 5 6 7 8 9 
   - Ну?      

   Мистер   Фодерингей так и не сумел  ничего  придумать  и  решил  говорить правду.      

   - Я   творил чудо... - Он старался говорить небрежным тоном,  но  из  его усилий   ничего не получилось.      

   -   Творил чу... Что это еще за чушь!.. Творил чудо! Смех, да  и  только. Да ведь   вы тот самый молодчик, который не верит в чудеса... Значит,  опять устроили   дурацкий фокус! Ну, вот что я вам скажу...      

     Однако мистеру Фодерингею так и не пришлось услышать, что именно  хотел сказать   ему  мистер  Уинч.  Он  понял,  что  выдал  себя,  разгласил  свою драгоценную   тайну! Злость придала ему энергии. Он яростно крикнул,  шагнув к полицейскому:      

   - С   меня довольно! Я вам сейчас покажу дурацкий фокус! Отправляйтесь-ка в   преисподнюю! Марш!      

   И в   то же мгновение он остался один.      

   В   этот вечер мистер Фодерингей не творил больше чудес и не пытался даже узнать,   что стало с его расцветшей тростью.  Испуганный  и  притихший,  он вернулся   домой и прошел прямо к себе в спальню.      

   -   Господи! - пробормотал он. - Какой же сильный дар! Просто всесильный! Я вовсе   этого не хотел... Интересно, какая она, преисподняя?      

     Мистер Фодерингей сел на кровать, чтобы снять сапоги, и тут ему  пришла в   голову счастливая мысль. Он переправил полицейского в  Сан-Франциско,  а затем,   предоставив события их естественному ходу, уныло лег  спать.  Ночью ему снился   разгневанный Уинч.      

   На   следующий день мистер Фодерингей  услышал  две  интересные  новости. Во-первых,   кто-то посадил великолепный куст вьющихся роз перед самым домом мистера   Гомшотта-старшего на Ладдабороу-роуд; а во-вторых, реку  до  самой мельницы   Роудинга  собираются  обшарить,  чтобы  найти  тело  полицейского Уинча.      

   Весь   день мистер Фодерингей был рассеян и задумчив и  чудес  больше  не творил, если   не считать нескольких распоряжений относительно Уинча и того, что он при   помощи  чуда  безупречно  выполнял  свою  работу,  несмотря  на беспокойные   мысли, роившиеся в его голове,  словно  пчелы.  Его  необычная рассеянность  и    подавленность  были  замечены  окружающими  и   сделались предметом шуток, а он   все время думал об Уинче.      

   В   воскресенье вечером Фодерингей  пошел  в  церковь,  и,  как  нарочно, мистер    Мейдиг,  который  интересовался  оккультными  явлениями,  произнес проповедь о    "деяниях  противозаконных".  Мистер  Фодерингей  не  особенно усердно   посещал церковь, но  его  стойкий  скептицизм,  о  котором  я  уже упоминал, к   этому времени значительно  поколебался.  Содержание  проповеди пролило   совершенно новый свет на его недавно открывшиеся способности, и он внезапно   решил сразу  же  после  окончания  службы  обратиться  к  мистеру Мейдигу за   советом. Приняв это решение, он удивился, почему не подумал  об этом раньше.      

     Мистер Мейдиг, тощий, нервный  человек  с  очень  длинными  пальцами  и длинной   шеей, был явно польщен, когда молодой человек,  чье  равнодушие  к религии было   известно всему городку, попросил разрешения поговорить с  ним наедине.    Поэтому  мистер  Мейдиг,  едва  освободившись,  провел   мистера Фодерингея к   себе в кабинет  (его  дом  примыкал  к  церкви),  усадил  его поудобнее и, став   перед весело пылавшим  камином,  -  при  этом  ноги  его отбрасывали  на     противоположную   стену   тень,   напоминавшую   колосса Родосского, - попросил   изложить свое дело.      

     Мистер Фодерингей смутился, не зная,  как  начать,  и  некоторое  время   бормотал фразы, вроде: "Боюсь, едва ли вы мне поверите, мистер    Мейдиг..." Но потом собрался с духом и спросил, какого  мнения  он    придерживается  в вопросе о чудесах.      

   Мистер   Мейдиг внушительно произнес "видите ли", потом еще раз  повторил это   слово, но тут мистер Фодерингей перебил его:      

   -   Думаю, вы не поверите, чтобы самый  обыкновенный  человек,  например, вроде   меня,  сидящего  вот  тут,  перед  вами,  умел  с  помощью  какой-то внутренней   своей особенности творить усилием воли всякие чудеса.      

   - Это   возможно, - сказал мистер  Мейдиг.  -  Что-нибудь  в  этом  роде, пожалуй,   возможно.      

   -   Если вы разрешите мне воспользоваться  какой-нибудь  вашей  вещью,  я покажу вам   это на деле, - сказал мистер Фодерингей. - Вот, например, банка с табаком, там,   на столе. Будет  ли  чудом  то,  что  я  собираюсь  с  ней сделать? Одну   минутку, мистер Мейдиг.      

     Сдвинув брови, он протянул палец к банке с табаком и произнес:      

   -   Стань вазой с фиалками!      

   Банка   с табаком послушно выполнила приказание.      

     Увидев такое превращение, мистер Мейдиг вздрогнул и  застыл  на  месте,   поглядывая то на чудотворца, то на вазу с цветами. Он  ничего  не  сказал.   Наконец он все-таки решился нагнуться над столом и  понюхать  фиалки;  они были   только что сорваны и необыкновенно красивы. Затем он  опять  устремил взгляд на   мистера Фодерингея.      

   - Как   вы это сделали? - спросил он.      

     Мистер Фодерингей подергал себя за усы.      

   -   Просто приказал, и вот вам, пожалуйста! Что  это:  чудо,  или  черная магия,   или что-нибудь еще? Что это со мной, как вы думаете? Об этом-то я и хотел   спросить вас.      

   -   Явление это в высшей степени необычное.      

   - А   неделю назад я не больше вашего знал,  что  способен  на  это.  Все получилось    совсем  неожиданно.  Моя  воля,  наверное,  обладает  каким-то странным   свойством, а больше я ничего не знаю.      

   - Вы   только вот это способны делать? А больше ничего?      

   - Да   сколько угодно! - воскликнул Фодерингей. - Все, что хотите!      

   Он задумался   и вдруг вспомнил фокус, который когда-то видел.      

   -   Вот, пожалуйста! - Он протянул руку. - Наполнись рыбой... Нет-нет, не это!   Стань прозрачной чашей, полной воды, и чтобы в  ней  плавали  золотые рыбки!   Так-то лучше. Видите, мистер Мейдиг?      

   -   Удивительно! Невероятно! Или вы необыкновенный... Впрочем, нет...      

   - Я   мог  бы  превратить  эту  вазу  во  что  угодно,  -  сказал  мистер Фодерингей.   - Во что угодно. Смотрите! А ну-ка, стань голубем!      

   В   следующее мгновение сизый голубь уже порхал  по  комнате  и  вынуждал мистера   Мейдига наклоняться всякий раз, когда пролетал мимо него.      

   -   Замри! - приказал мистер Фодерингей,  и  голубь  неподвижно  повис  в воздухе.      

   - Я   могу превратить его опять в вазу с цветами, - сказал он и,  спустив голубя   снова на стол, сотворил и это чудо.      

   -   Вам, наверное, скоро захочется выкурить трубку. - И с  этими  словами он   восстановил банку с табаком в ее первоначальном виде.      

     Мистер Мейдиг наблюдал за этими последними  превращениями  в  молчании, которое   было  красноречивее  всяких  слов.  Теперь  он  поглядел  круглыми глазами на   Фодерингея, осторожно поднял банку с  табаком,  осмотрел  ее  и опять поставил   на стол.      

   -   Мм-да!.. - только и мог он сказать.      

   - Ну,   теперь мне будет легче объяснить, зачем  я  пришел  сюда...  -  И Фодерингей    принялся  сбивчиво  и  многословно  рассказывать  о   странных событиях   последних дней, начав с происшествия в "Длинном Драконе", но то и   дело перескакивал на судьбу Уинча, чем сбивал слушателя с толку.      

   По   мере того как он рассказывал, гордость, вызванная в  нем  изумлением мистера   Мейдига, исчезла, и он  опять  стал  самым  обыкновенным  мистером Фодерингеем,   каким его знали все.      

     Мистер Мейдиг внимательно слушал, сжимая в руках  банку  с  табаком,  и   выражение его лица постепенно менялось. Когда мистер Фодерингей  дошел  до чуда   с третьим яйцом, священник, подняв дрожащую руку, перебил его.      

   - Это   возможно! -  воскликнул  он.  -  Вполне  вероятно.  Конечно,  это поразительно,   зато позволяет  объяснить  некоторые  совершенно  загадочные явления.   Способность творить  чудеса  есть  дар,  особое  свойство,  вроде гениальности   или ясновидения. До сих пор оно встречалось  очень  редко,  и только у   исключительных людей. Но в данном случае... Меня всегда приводили в недоумение   чудеса Магомета, йогов и госпожи Блаватской,  но  теперь  все стало ясно. Да,   это особый дар! И как превосходно это  доказывает  правоту рассуждений нашего   великого мыслителя, - мистер Мейдиг  понизил  голос,  - его светлости герцога   Аргайльского. Здесь  мы  проникаем  в  тайны,  более глубокие,  чем    обыкновенные  законы  природы.  Да...   Так   продолжайте, продолжайте же!      

     Мистер Фодерингей стал рассказывать о неприятном инциденте с Уинчем,  а   священник, уже забывший недавнее благоговейное изумление  и  испуг,  то  и дело   прерывал его удивленными восклицаниями и жестами.      

   - Вот   как раз это меня и беспокоит больше  всего,  -  продолжал  мистер Фодерингей. -   Именно по этому поводу я хочу получить  у  вас  совет.  Уинч сейчас в   Сан-Франциско, где это, я не знаю, но  он,  конечно,  там.  Но  в результате мы   оба -  и  он  и  я  -  оказались  в  весьма  затруднительном положении, как вы   сейчас сами поймете. Ему, конечно, трудно понять, что  с ним стряслось, но,   надо думать, он и напуган, и взбешен  до  крайности,  и рвется поскорее   рассчитаться со мной. Я уверен, что он все время  пытается выехать из   Сан-Франциско и вернуться сюда. А я каждые два-три часа отсылаю его обратно,   едва вспомню об этом. Он, конечно, не  понимает,  что  с  ним происходит, и это,   разумеется,  его  раздражает.  И  если  он  каждый  раз покупает билет, то   изведет уйму денег. Я сделал для него все, что мог,  но ему ведь трудно   поставить себя на мое  место.  Еще  я  подумал,  что  если преисподняя такова,   какой мы ее себе представляем, то  его  одежда  успела обгореть прежде, чем я   переправил его в другое место.  В  таком  случае  в Сан-Франциско его могли бы   посадить в тюрьму.  Конечно,  едва  я  об  этом подумал, я тут же распорядился,   чтобы на  нем  немедленно  появился  новый костюм. Но вы понимаете, как я   запутался?      

     Мистер Мейдиг нахмурился.      

   - Да,   я понимаю. Положение весьма затруднительное. Какой выход могли бы вы найти... -   И он произнес несколько туманных и ничего не решающих  фраз, а затем продолжал:   - Но забудем на время об Уинче и обсудим  вопрос  более широко. Я не считаю,   что это черная магия или что-нибудь в том же роде.  Я не считаю, что в этом   есть что-либо преступное,  мистер  Фодерингей,  если только вы не скрыли   каких-нибудь существенных  фактов.  Нет,  это  чудеса, чистейшие чудеса, я бы   сказал, чудеса высшего класса.      

   Он   начал расхаживать по ковру,  жестикулируя.  А  мистер  Фодерингей  с   озабоченным видом сидел у стола, подперев щеку рукой.      

   - Не   знаю, что мне делать с Уинчем, - проговорил он.      

   - Дар   творить чудеса,  по-видимому,  весьма  могучий  дар,  обязательно поможет вам   уладить дела с Уинчем, - продолжал мистер  Мейдиг.  -  Дорогой сэр, вы же   совершенно исключительный человек, в ваших руках  поразительные возможности.   Взять хотя бы то, что вы  сейчас  показали.  Да  и  в  других отношениях... Вы   можете сделать многое такое, что...      

   - Да,   я уже кое-что придумал, - сказал мистер Фодерингей, - но  не  все получается   как надо. Вы ведь помните, какой сперва получилась эта рыба:  и рыба вышла не    та  и  сосуд  не  тот.  Вот  и  я  решил  посоветоваться  с кем-нибудь.      

   -    Весьма  похвальное  решение!  -  перебил  мистер  Мейдиг.  -  Весьма   похвальное. Весьма!      

   Он на   миг умолк и посмотрел на мистера Фодерингея.      

   -  В    сущности,  ваш  дар  безграничен.  Давайте  испытаем  вашу  силу. Действительно   ли она... Действительно ли она такова, какой кажется.      

   И   вот, хотя это может показаться невероятным, вечером в воскресенье  10 ноября   1896 года в кабинете домика позади пресвитерианской  церкви  мистер Фодерингей,   подстрекаемый и вдохновляемый мистером Мейдигом, начал творить чудеса. Мы   просим читателя обратить особое внимание на число. Он, конечно, может   возразить, что некоторые детали этой истории неправдоподобны и  что, если бы   нечто похожее действительно случилось, об этом уже год назад  было бы написано   во всех газетах. Особенно невероятным покажется  читателю  все то, что будет   рассказано дальше, ибо если допустить, что это произошло  на самом деле, то   читателю и читательнице придется признаться, что уже больше года  назад  они    при   совершенно   небывалых   обстоятельствах   погибли насильственной   смертью. Но ведь чудо и есть нечто невероятное,  иначе  оно не было бы чудом, и   читатель на самом деле  погиб  насильственной  смертью больше года назад. Из   дальнейшего  изложения  событий  это  станет  вполне ясным и очевидным для   каждого здравомыслящего читателя. Но сейчас еще рано переходить к концу   рассказа, так как мы едва перевалили за его середину. К тому же мистер   Фодерингей творил вначале  лишь  робкие  и  мелкие  чудеса: немудреные фокусы с   чашками и разными безделушками,  столь  же  жиденькие, как и чудеса теософов.   Тем не менее партнер мистера Фодерингея наблюдал за ним с благоговейным   страхом. Мистер Фодерингей предпочел бы тут же уладить дела с Уинчем, но мистер   Мейдиг всякий раз отвлекал его. Однако, когда они сотворили  с  десяток    пустяковых  домашних  чудес,   их   уверенность   в собственных  силах    возросла,  воображение  разыгралось,  и  они  захотели дерзнуть на большее.      

     Первое более значительное  чудо  было  вызвано  все  растущим  чувством голода   и нерадивостью миссис Минчим, экономки  мистера  Мейдига.  Ужин,  к которому   священник  пригласил  Фодерингея,  был,  несомненно,  приготовлен небрежно и   показался двум усердным чудотворцам весьма неаппетитным.      

   Они   успели уже сесть за  стол,  и  мистер  Мейдиг  пустился  рассуждать скорее   печально, нежели сердито о недостатках своей экономки, когда мистер Фодерингей   сообразил, что ему представляется новая  возможность  сотворить чудо.      

   - Не   сочтете ли вы, мистер Мейдиг, дерзостью с  моей  стороны,  если  я позволю   себе...      

   -   Дорогой мистер Фодерингей, конечно,  нет.  Мне  просто  в  голову  не пришло...      

     Мистер Фодерингей сделал широкий жест.      

   - Что   же мы закажем? - спросил он тоном, побуждавшим не стесняться и не ограничивать   себя ни в чем.      

     Соответственно пожеланиям мистера  Мейдига  меню  ужина  было  коренным образом   пересмотрено.      

   - Что   касается меня, - сказал  мистер  Фодерингей,  разглядывая  блюда, выбранные   мистером Мейдигом, - то я предпочитаю кружку портера и гренки  с сыром. Это я и   закажу. Бургундское мне не совсем по вкусу.      

   И в   тот же миг по его команде  на  столе  появилась  кружка  портера  и гренки с   сыром.      

   Они   просидели за ужином  довольно  долго,  болтая  как  равные  (мистер Фодерингей   отметил это с приятным удивлением) о чудесах,  которые  им  еще предстояло   сотворить.      

   -   Между прочим, мистер Мейдиг, я, пожалуй, мог бы помочь вам... в вашем доме.      

   - Я   не совсем понял,  -  проговорил  мистер  Мейдиг,  наливая  в  рюмку сотворенное   чудом старое бургундское.      

     Мистер Фодерингей откуда-то из пространства взял вторую порцию  гренков с сыром   и принялся за нее.      

   -    Полагаю,  -  начал  он,  -  что  мог  бы   ("чавк-чавк")   сотворить   ("чавк-чавк") чудо с миссис Минчин ("чавк-чавк"), исправить   ее недостатки.      

     Мистер Мейдиг поставил стакан на стол. Лицо его выразило сомнение.      

   -   Она... она очень не любит, когда вмешиваются в ее дела.  Кроме  того, сейчас   уже двенадцатый час, и она, вероятно, спит. И, вообще говоря, стоит ли...      

     Мистер Фодерингей обдумал эти возражения.      

   - А   почему бы не воспользоваться тем, что она спит?      

     Сперва мистер Мейдиг не соглашался, но в конце  концов  уступил.  Тогда мистер    Фодерингей  отдал  распоряжение,  и  сотрапезники  вновь  занялись ужином, хотя   уже и без прежнего безмятежного  спокойствия.  Мистер  Мейдиг начал перечислять   возможные  благодетельные  перемены  в  характере  своей экономки, с    оптимизмом,  который  даже  поужинавшему  мистеру  Фодерингею показался   чуть-чуть вымученным и лихорадочным,  и  в  этот  момент  сверху донесся   какой-то неясный шум. Они вопросительно  переглянулись,  и  мистер Мейдиг   поспешно вышел из комнаты. Мистер Фодерингей  услышал,  как  мистер Мейдиг   окликнул свою экономку и затем осторожными шагами поднялся  к  ней. Через   несколько минут священник легкой походкой вернулся в  комнату;  Лицо его сияло.      

   -   Удивительно, - воскликнул он,  -  и  трогательно!  В  высшей  степени   трогательно!      

   Он   начал расхаживать по коврику перед камином.      

   -   Раскаяние, самое трогательное раскаяние... Сквозь  щелку  в  двери... Бедняжка!   Поистине удивительная перемена! Она уже  встала!  Вероятно,  она встала сразу   же. Специально проснулась,  чтобы  разбить  бутылку  коньяку, припрятанную в   сундучке. И призналась в этом!  Но  ведь  такой  факт  дает нам... Он открывает   перед нами небывалые возможности.  Если  уж  мы  могли совершить такую чудесную   перемену даже в ней...      

   -    Возможности  у  нас,  по-видимому,  безграничны,  -  заметил  мистер   Фодерингей. - А что касается мистера Угенча...      

   -   Несомненно, безграничны, - сказал мистер Мейдиг, расхаживая по  ковру и,   отмахнувшись от проблемы Уинча, принялся развертывать перед Фодерингеем целый   ряд тут же приходивших ему на ум удивительных планов, Каковы  бы  ни были эти   планы, непосредственного отношения к сути нашего рассказа они  не имеют.      

     Достаточно  сказать,  что   все   они   были   проникнуты   бесконечной   благожелательностью,  такого  рода  благожелательностью,  которую  принято   называть послеобеденной. Достаточно сказать также, что проблема Уинча  так и    осталась  нерешенной.  Нет  необходимости  уточнять,  далеко  ли  зашло   выполнение этих планов. Так или  иначе  произошли  удивительные  перемены.   Когда настала полночь, мистер Мейдиг  и  мистер  Фодерингей  метались  при   свете луны по холодной рыночной площади в настоящем экстазе  чудотворства:   мистер Мейдиг непрестанно жестикулировал, полы его сюртука развевались,  а   маленький мистер Фодерингей гордо шествовал рядом, уже не  пугаясь  своего   могущества.      

   Они   исправили всех пьяниц своего избирательного  округа,  превратили  в воду все   пиво и все горячительные напитки (в этом  вопросе  мистер  Мейдиг настоял на   своем, несмотря на возражения мистера  Фодерингея),  далее  они значительно     улучшили   местное   железнодорожное   сообщение,    осушили Флиндерское   болото, улучшили почву на склонах  холма  Одинокого  дерева  и вывели у    священника  англиканской  церкви  бородавку.  Затем  они  решили посмотреть,   нельзя ли  что-нибудь  сделать  с  подгнившими  сваями  Южного моста.      

   -    Завтра  город  станет  неузнаваем!  -  захлебываясь   от   восторга, проговорил   мистер Мейдиг. - Как все будут удивлены и восхищены!      

   Вдруг   часы на колокольне пробили три.      

   - Вот   те на! - воскликнул мистер Фодерингей. - Уже три часа.  Мне  пора домой. В   восемь мне нужно быть в конторе, а, кроме того, миссис Уимс...      

   - Но    мы  ведь  только  начинаем,  -  возразил  мистер  Мейдиг,  полный сладостного   сознания неограниченной силы. - Подумайте,  сколько  добра  мы сделаем. Когда   все проснутся...      

   -   Но... - начал мистер Фодерингей.      

     Мистер  Мейдиг  внезапно  схватил  его  за   руку.   Глаза   священника   возбужденно сверкали.      

   - Мой   дорогой друг, - сказал он, - незачем торопиться. Взгляните! -  Он указал на   плывшую над самой головой луну. - Иисус Навин!      

   -   Иисус Навин? - переспросил мистер Фодерингей.      

   - Да!   - повторил мистер Мейдиг. - Почему бы и нет? Остановите ее!      

     Мистер Фодерингей посмотрел на луну.      

   -   Это, пожалуй, уже слишком! - проговорил он, помолчав.      

   - Но   отчего? - спросил священник. - Впрочем, она ведь и не остановится: вы просто   остановите вращение Земли, и время остановится. Мы же никому  не причиним   вреда.      

   - Гм!   - сказал мистер Фодерингей. - Ну что ж...  -  Он  вздохнул.  -  Я попробую.   Вот...      

   Он   застегнул  пиджак  на  все  пуговицы  и  обратился  к  земному  шару настолько   твердо и уверенно, насколько мог:      

   - А   ну перестань вращаться, слышишь?      

   И в   то же мгновение он кубарем  полетел  в  пространство  со  скоростью нескольких   десятков миль в минуту. Несмотря  на  то,  что  он  ежесекундно описывал в   воздухе круги, он все  же  сохранил  способность  думать.  Ведь мысль -   удивительная вещь: то она течет медленно, как смола, то вспыхивает мгновенно,   как молния.      

     Поразмыслив секунду, мистер Фодерингей приказал:      

   -   Пусть я спущусь на землю целый и невредимый!  Что  бы  ни  случилось, пусть я   окажусь на земле целым и невредимым!      

   Он   произнес это как раз вовремя, потому что его одежда,  нагревшись  от быстрого   полета, уже начала тлеть. Мистер Фодерингей шлепнулся  на  землю, но, несмотря   на силу удара, уцелел, потому что опустился  на  кучу  земли, которая   показалась ему  свежевырытой.  Огромная  глыба  металла  и  камня, удивительно   похожая на башню с часами с рыночной площади, рухнула на землю около мистера   Фодерингея, подскочила и, перелетев через него,  рассыпалась - в разные стороны   полетели обломки камня, кирпича  и  штукатурки,  словно разорвалась бомба.   Мчавшаяся по воздуху корова с размаху ударилась о кусок стены и разбилась, как    яйцо.  Затем  раздался  оглушительный  грохот,  по сравнению с которым все,    что  ему  приходилось  слышать  за  свою  жизнь, показалось лишь шелестом   оседающей пыли, и последовал еще ряд более слабых ударов. Дул такой страшный   ветер, что  Фодерингей  с  трудом  мог  поднять голову, чтобы осмотреться, но   он был слишком ошеломлен  и  измучен,  чтобы сообразить, где он и что   произошло. И начал он с того, что ощупал голову и убедился в целости своих развевающихся   по ветру волос.      

   -   Господи! - бормотал мистер Фодерингей,  захлебываясь  ветром.  -  Еще секунда,   и мне была бы крышка! Что-то получилось не так. Буря  и  гром!  А только минуту   назад была такая тихая ночь. Это Мейдиг подбил меня на такую штуку. Ну и ветер!   Если я и дальше буду делать подобные промашки,  то  это плохо кончится! Где   Мейдиг? До чего же все перемешалось!      

   Он   огляделся, насколько позволяли  ему  хлопавшие  на  ветру  полы  его пиджака.   Все вокруг выглядело очень странно.      

   - Небо,   во всяком случае, на месте, - проговорил мистер Фодерингей. - А вот про все   остальное этого не скажешь. Да  и  небо  выглядит  так,  будто надвигается    ураган.  Луна  по-прежнему  висит  над  головой.  Совсем  как несколько минут   назад. Светло, как в  полдень.  Но  все  остальное...  Где город? Где... где   все? И почему только начал дуть  этот  ветер?  Я  же  не заказывал никакого   ветра.      

   После   нескольких неудачных попыток подняться на ноги мистер  Фодерингей остался   стоять на четвереньках, цепляясь руками  и  ногами  за  землю.  Он смотрел на   залитый лунным светом мир с подветренной стороны, а  вывернутый наизнанку   пиджак хлопал над его головой.      

   - Да,   в мире что-то нарушилось,  -  пробормотал  Фодерингей,  -  а  что именно, один   бог ведает.      

   Вокруг,   в белесом сиянии луны, сквозь облака пыли, поднятой  завывающим ветром, можно   было различить лишь огромные кучи перемешанной  с  обломками земли, которые все   увеличивались; ни деревьев, ни домов, никаких привычных очертаний - ничего,   кроме хаоса, теряющегося во тьме среди вихря, грома  и молний приближающегося   урагана. В блеске молний мистер Фодерингей различил возле себя бесформенную   груду щепок, которые недавно  были  вязом,  теперь расколотым от корней до   кроны. А поодаль из развалин выступали согнутые  и перекрученные железные   балки. Он понял, что это был виадук.      

   Дело   в том, что мистер Фодерингей, остановив вращение огромной планеты, забыл   позаботиться о различных мелких предметах на ее поверхности, которые способны   двигаться, однако земля вертится так быстро, что ее поверхность у экватора   пробегает более тысячи миль в час, а  в  наших  широтах  -  более пятисот миль.   Поэтому и город, и мистер Мейдиг, и мистер Фодерингей -  все без исключения   полетело вперед со скоростью около девяти миль  в  секунду, то есть гораздо   быстрее, чем если бы ими выстрелили  из  пушки,  и  каждый человек, каждое   живое  существо,  каждый  дом,  каждое  дерево,  то  есть, абсолютно все, что   находится на земле, было  сорвано  с  мест,  разбито  и полностью уничтожено.   Только и всего.      

     Мистер Фодерингей, разумеется,  не  понял,  в  чем  было  дело.  Но  он   сообразил, что потерпел неудачу, и проникся отвращением ко всяким чудесам.   Теперь он был в полной тьме, потому что тучи сгрудились и закрыли от  него   луну.  В  воздухе  метались  и  дергались,  как  в  пытке,  полосы  града.   Оглушительный рев ветра и воды заполнил вселенную. Прикрыв глаза  ладонью,   мистер Фодерингей вгляделся в ту сторону, откуда дул ветер,  и  при  свете   молний увидел надвигающийся на него громадный водяной вал.      

   -   Мейдиг! -  Слабый  голос  Фодерингея  затерялся  в  грохоте  бушующей стихии. -   Эй, Мейдиг!.. Стой! - крикнул  он,  обращаясь  к  приближавшейся воде. - Стой!   Ради бога, остановись!      

   -   Минуточку, - попросил он молнии и гром. - Погодите минутку! Дайте мне собраться   с мыслями... Что мне теперь делать? Что же все-таки мне  делать? Господи! Хоть   бы  Мейдиг  был  здесь...  Знаю!  -  вдруг  закричал  мистер Фодерингей. -   Только, ради бога, на этот раз обойдемся без путаницы.      

   Все   еще стоя на четвереньках, лицом к ветру, он напряженно  думал,  как исключить   возможность хотя бы малейшей ошибки.      

   -   Вот, -  сказал  он  наконец,  -  то,  что  я  прикажу,  пусть  теперь   исполнится только после того, как я крикну: "А ну!.."  Господи!    Почему  я раньше об этом не подумал...      

   Он   пробовал перекричать рев бури и кричал все громче и громче в тщетном желании   услышать собственный голос.      

   - Так   вот!.. Начинаю! Не  забудь  о  том,  что  я  только  что  сказал! Во-первых,   когда исполнится все, что я скажу, пусть  я  потеряю  свой  дар творить чудеса,   пусть моя воля станет такой же, как у всех людей, и  пусть будет покончено с   этими опасными чудесами. Они мне не нравятся. Лучше бы я их не  творил.  Ни    одного,  даже  самого  маленького.  Это  во-первых.  А во-вторых, пусть я   вернусь к тому времени, когда еще не случилось  первого чуда, и пусть все   станет таким, каким было до того, как  перевернулась  та проклятая лампа. Это    трудная  задача,  зато  последняя.  Понятно?  Больше никаких чудес, все должно   стать таким, каким было, а я  хочу  оказаться  в "Длинном Драконе"   как раз перед тем, как выпил свои полпинты. Вот  и  все! Да. - Он впился   пальцами в землю, зажмурился и крикнул: - А ну!      

   Стало   совсем тихо. Мистер Фодерингей почувствовал, что стоит на ногах.      

   - Это   по-вашему так, - сказал кто-то.      

     Фодерингей открыл глаза. Он был в баре "Длинного Дракона"  и  спорил    с Тодди Бимишем о чудесах. В памяти  его  мелькнуло  воспоминание  о  чем-то   очень важном, но сразу же исчезло.      

     Видите  ли,  если  не  считать  того,  что  мистер  Фодерингей  потерял   способность творить чудеса, все  остальное  стало  таким,  каким  было,  а   следовательно, и его ум и память тоже стали такими, какими были  до  того, как   началась эта история. Так что  все  рассказанное  здесь  остается  ему   неведомым и по сей день. И, разумеется, он по-прежнему не верит в чудеса.      

   - Я   утверждаю, что  настоящих  чудес  не  бывает,  что  бы  вы  там  ни говорили, и   готов вам это неопровержимо доказать.      

   - Это   по-вашему так, - возразил Тодди Бимиш и добавил: - Докажите, если можете!      

   -   Послушайте-ка, мистер Бимиш, - сказал мистер  Фодерингей.  -  Давайте   разберемся, что такое чудо. Это нечто несовместимое с законами  природы  и   произведенное усилием воли...       

       

   1899           

 Звезда       

Пер. - Н.Кранихфельд.      

       

   В   первый день нового года три обсерватории почти одновременно объявили, что в   движении планеты  Нептун,  самой  отдаленной  из  всех  обращающихся вокруг   Солнца, замечена  большая  неправильность.  Огилви  еще  в  декабре указал на   непонятное  замедление  движения  Нептуна.  Подобное  сообщение, однако, не   могло заинтересовать мир, большая часть населения  которого  не знала  даже  о    существовании  планеты  Нептун.  Открытие  еле   заметного отдаленного пятнышка   света в  районе  закапризничавшей  планеты  также  не вызвало ни у кого   особенного волнения, если не считать астрономов.  Однако ученые обратили   серьезное внимание на это сообщение даже раньше, чем стало известно, что новое   тело быстро увеличивается и становится все  ярче,  что его движение совершенно   непохоже на движение планет и  что  Нептун  и  его спутник все больше и    больше  отклоняются  от  обычной  орбиты  -  явление совершенно   беспрецедентное.      

     Помимо ученых,  мало  кто  способен  представить  себе  всю  чудовищную   изолированность солнечной системы. Солнце, его крохотные планеты,  пылинки   астероидов и бесплотные  кометы  плывут  в  беспредельной  пустоте,  почти   непостижимой для воображения.  За  орбитой  Нептуна,  насколько  мы  можем   судить, простирается пустое пространство, лишенное тепла, света  и  звука,   абсолютная пустота, миллион миль, повторенный двадцать  миллионов  раз,  -   таково  наименьшее  расстояние,  которое  нужно  пересечь,  чтобы  достичь   ближайшей звезды. И за исключением немногих комет менее материальных,  чем   тончайшее пламя, на памяти человечества ничто не пересекало  бездны  этого   пространства, пока в самом начале XX века  не  появилось  это  неизвестное   блуждающее  тело.  Огромная   масса   материи,   тяжелая,   стремительная,   неожиданно вынырнула из черной безвестности небесной  пустоты  в  пределы,   доступные лучам Солнца. На второй день пришелец  был  ясно  виден  даже  в   слабый телескоп, как пятнышко с еле уловимым диаметром, в созвездии  Льва,   вблизи Регула. Скоро его можно было наблюдать в театральный бинокль.      

   На   третий день нового года читатели  газет  на  обоих  полушариях  были впервые   оповещены о действительном  значении  этого  необычного  небесного явления.   "Столкновение планет" - так  озаглавила  статью  одна  лондонская   газета,  публикуя  высказанное  Дюшеном  мнение,  что  неизвестная   новая   планета,  вероятно,  столкнется  с  Нептуном.  Редакционные  статьи   были   посвящены той же  теме.  Таким  образом,  третьего  января  в  большинстве   мировых столиц царило неясное  ожидание  какого-то  неминуемого  небесного   явления, и, когда зашло солнце и на земле  наступила  ночь,  тысячи  людей   обратили взоры на небо, чтобы увидеть все те же давно знакомые звезды.      

   Ничто   не изменилось, пока в Лондоне не  наступил  рассвет  и  не  зашло созвездие   Близнецов, а звезды над головой  не  начали  бледнеть.  Это  был обычный   зимний  рассвет.  Тьма  медленно  сменялась  дневным  сумраком,  а кое-где   желтый блеск газа и свечей в окнах показывал, что люди уже встают. И вдруг   сонный полицейский перестал зевать,  замерли  суетящиеся  люди  на рынках,   рабочие, спешившие  на  работу;  развозчики  молока  и  разносчики газет,   усталые, бледные кутилы, возвращающиеся домой, бездомные бродяги  и часовые на   своих постах, батраки, бредущие в поле,  и  браконьеры,  тайком пробирающиеся   домой (вся сумрачная, пробуждающаяся страна увидела это) и в океане - моряки,   ожидавшие дня: в западной части неба  внезапно  вспыхнула большая белая звезда!      

   Она была   ярче любой звезды на нашем небосклоне, ярче вечерней звезды  в часы наибольшей   яркости. Она сверкала, белая  и  большая,  еще  час  после наступления дня, уже   не мерцающая точка, а небольшой круглый сияющий диск. И там, куда еще не дошли   научные знания, люди смотрели на нее со страхом и говорили о войнах и моровых   язвах, предвещаемых этим огненным знамением  в небе. Коренастые  буры,    темнокожие  готтентоты,  негры  Золотого  Берега, французы, испанцы,   португальцы - все стояли под лучами восходящего солнца, наблюдая, как странная   новая звезда исчезала за краем горизонта.      

   А в    сотнях  обсерваторий  уже  несколько  часов  нарастало  сдержанное волнение,   прорвавшееся, когда  два  далеких  тела  столкнулись;  в  спешке готовились   фотографические  аппараты  и  спектроскопы,  чтобы  запечатлеть небывалое,   удивительное явление - гибель целого мира.  Ибо  в  огне  погиб целый мир -   планета, сестра нашей  Земли,  но  намного  превосходившая  ее размерами.    Неизвестная   планета,   явившаяся   из   неизмеримых   глубин пространства,   ударилась  о  Нептун,  и  жар,  возникший  от  столкновения, превратил два   твердых тела в единую раскаленную массу. В тот день, за  два часа до восхода   Солнца, бледная большая звезда обошла весь мир  и  исчезла из виду на западе, когда   Солнце встало уже высоко. Повсюду  люди  дивились на эту звезду, но из всех,   кто видел ее, больше всего удивлялись ей моряки - постоянные наблюдатели звезд,   - ведь, находясь далеко в море, они ничего не слышали о ее появлении, и теперь   глядели,  как  она  восходит,  подобно карликовой Луне, поднимается к зениту,   висит над головой и на исходе  ночи потухает на западе.      

   А   когда она снова взошла над Европой, толпы зрителей на  пригорках,  на крышах   домов, на открытых местах уже смотрели на  восток,  ожидая  восхода этой новой   большой звезды. Она восходила,  предшествуемая  белым  сиянием, подобным блеску   белого  огня,  и  те,  кто  в  предыдущую  ночь  видел  ее рождение, теперь   разразились криками. "Она стала больше! - кричали они.  - Она стала ярче!"   И действительно, хотя серп Луны,  заходившей  на  западе, был гораздо больше,   он при всей своей величине  сиял  не  ярче  маленького диска удивительной   звезды.      

     "Она  стала  ярче!"  -  восклицали  толпившиеся  на  улицах  люди.     Но наблюдатели в темных обсерваториях переглядывались, затаив  дыхание.    "Она приближается, - говорили они. - Приближается!"      

   И   один  голос  за  другим  повторял:  "Она  приближается!"  И  телеграф   выстукивал это известие, и оно передавалось по телефонной проволоке,  и  в   тысяче городов перепачканные наборщики набирали слова: "Она   приближается!" Клерки  в  конторах  бросали  перья,  пораженные  страшной    мыслью,  люди, разговаривавшие в тысяче  мест,  вдруг  осознавали  страшную    возможность, заключенную  в  словах:  "Она  приближается!"   Эти     слова   неслись   по просыпающимся улицам; их выкрикивали  на  покрытых  инеем    дорогах  мирных деревень. Люди, прочитавшие эти слова  на  трепещущей    телеграфной  ленте, стояли  в  желтом  свете  открытых  дверей  и   кричали     прохожим:   "Она приближается!"   Хорошенькие    женщины,      раскрасневшиеся,    сверкающие драгоценностями, выслушивали от своих кавалеров   в перерыве  между  танцами шутливый рассказ об этом событии  и  с  притворным    интересом  опрашивали: "Приближается? В самом деле? Как интересно! Каким   умным,  умным  человеком надо быть, чтобы сделать такое открытие!"      

     Одинокие бродяги, не  нашедшие  приюта  в  эту  холодную  зимнюю  ночь,   поглядывали на небо и бормотали,  чтобы  отвлечься:  "Пусть  приближается,   ночь  холодна,  как  благотворительность.   Только   если   она   даже   и   приближается, тепла и от нее все равно немного".      

   - Что   мне  за  дело  до  новой  звезды?  -  кричала  плачущая  женщина, опускаясь на   колени возле умершего.      

     Школьник, вставший рано, чтобы готовиться к экзамену, размышлял,  глядя сквозь   покрытое морозным узором стекло  на  большую,  ярко  сияющую  белую звезду.   "Центробежность! Центростремительность... -  сказал  он,  подперев кулаком   подбородок. - Если планета, потеряв свою центробежную силу,  вдруг остановится,   что тогда? Будет действовать  сила  центростремительная  -  и планета  упадет    на  Солнце.  И  тогда...  Окажемся  ли  мы  на  ее  пути? Неужели..."      

   Этот   день угас, как и все предыдущие бесчисленные дни, а в поздние часы морозной ночи   вновь пришла странная звезда. Она была теперь так ярка,  что увеличившаяся Луна   казалась только бледно-желтой тенью самой себя. Один из городов Южной Африки   встречал наиболее уважаемого из своих граждан  и  его молодую  жену,    возвращавшихся  из   свадебной   поездки.   "Даже   небеса   иллюминованы", - сказал льстец.  Под  тропиком  Козерога  двое  темнокожих   влюбленных, чья любовь была сильнее страха перед дикими  зверями  и  злыми   духами, притаились в камышах, где летали светляки. "Это  наша    звезда",  - шептали они, упоенные ее серебристым сиянием.      

     Великий математик у себя в кабинете отодвинул лежавшие перед ним  листы бумаги:   его вычисления были закончены. В  белом  пузырьке  еще  оставалось немного   лекарства, которое помогало ему бодрствовать и работать в  течение четырех   долгих ночей. Каждый  день  он,  как  всегда,  спокойный,  точный, терпеливый,    читал  лекции  студентам,  а  затем   возвращался   к   своим вычислениям. Его   осунувшееся и  немного  воспаленное  после  искусственной бессонницы лицо было   серьезно. Некоторое  время  он,  казалось,  о  чем-то размышлял. Потом подошел   к окну, и штора, щелкнув, поднялась. На полпути к зениту, над скученными   крышами,  трубами  и  колокольнями  города,  висела звезда.      

   Он   взглянул на нее так, как смотрят в глаза честному противнику.      

   - Ты   можешь убить меня, - сказал он, помолчав. -  Но  я  могу  вместить тебя - и всю   вселенную тоже - в этом крошечном  мозгу.  Я  не  захотел  бы поменяться с   тобой. Даже теперь.      

   Он   посмотрел на маленький пузырек.      

   -   Больше спать незачем, - сказал он.      

   На   следующий день в полдень, точно, минута в минуту, он  вошел  в  свою аудиторию,   положил шляпу, как всегда, на край  стола  и  тщательно  выбрал самый большой   кусок мела.  Студенты  утверждали,  будто  он  может  читать лекцию, только   если вертит  в  пальцах  мел,  и  однажды,  когда  мел  был спрятан, он якобы   не сумел сказать ни слова. Теперь  он  посмотрел  из-под седых бровей на   поднимающиеся амфитеатром ряды молодых, оживленных  лиц  и заговорил в обычной своей   манере, выбирая самые простые слова и фразы.      

   - По   некоторым обстоятельствам, от меня не зависящим,  -  сказал  он  и остановился,   - я не смогу закончить этот курс. Судя по  всему,  милостивые государи, если   говорить кратко и ясно, судя по  всему,  человечество  жило напрасно.      

     Студенты переглянулись: не ослышались ли они? Не сошел ли он с ума? Они   поднимали брови, они  усмехались,  но  двое-трое  напряженно  смотрели  на   спокойное, обрамленное седыми волосами лицо профессора.      

   -   Было бы интересно, -  продолжал  он,  -  посвятить  сегодняшнее  утро расчетам,   которые привели меня  к  такому  выводу.  Постараюсь,  насколько могу, все вам   объяснить. Предположим...      

   Он   повернулся к доске, обдумывая диаграмму, как делал это обычно.      

   - Что   значит "жило напрасно"? - шепотом спросил один студент другого.      

   -   Слушай! - отозвался тот, кивая на лектора.      

   Скоро   они начали понимать.      

   В эту   ночь звезда взошла позднее, так как движение на восток увлекло ее через   созвездие Льва к Деве, и свет  ее  был  так  ярок,  что,  когда  она   поднялась,  небо  стало  прозрачно-синим  и  все   звезды   скрылись,   за   исключением Юпитера, бывшего в зените,  Капеллы,  Альдебарана,  Сириуса  и   двух  звезд  Большой  Медведицы.  Она  была  ослепительно  белой  и  очень красивой.   Во многих местах земного шара в эту  ночь  вокруг  новой  звезды заметили   бледное кольцо. Она стала заметно больше. В ясном  небе  тропиков она    благодаря  преломлению  света,  казалось,  достигла  величины   почти четверти   лунного диска. В Англии земля была по-прежнему покрыта инеем,  но свет заливал   все, как в летнюю лунную ночь. В этом холодном,  ясном  свете можно было   разобрать обыкновенную  печать,  и  городские  фонари  казались желтыми и   бледными.      

   В эту   ночь на земле никто не спал, и в Европе над деревнями в  холодном воздухе стоял   глухой гул, подобный жужжанию пчел в кустах.  В  городах  он разрастался в   набат. Это звонили колокола на миллионах башен и  колоколен, призывая людей   отказаться от сна, не грешить больше и собираться в церквах для молитвы. А в   небе, по мере  того  как  Земля  совершала  свой  поворот вокруг оси и ночь   проходила, поднималась ослепительная звезда.      

   Во   всех городах улицы и дома светились огнями, верфи сияли, и всю  ночь дороги,   ведущие к возвышенностям, были освещены и полны  народу.  По  всем морям,   омывающим цивилизованные страны, суда с паровыми машинами,  суда  с надутыми   парусами плыли на север, набитые людьми и животными,  потому  что по  всему    свету  телеграф  уже  разнес  переведенное  на   сотни   языков предупреждение   великого математика. Новая планета и Нептун,  сплетенные  в пламенном объятии,   неслись все быстрее и быстрее к Солнцу. Огненная  масса уже пролетала по тысяче   миль в секунду,  и  с  каждой  секундой  ужасающая скорость увеличивалась. Если   бы планета  сохранила  свое  направление,  то пролетела бы на расстоянии ста   миллионов миль от Земли и не  причинила  бы ей вреда. Но вблизи этого  ее    пути,  пока  еще  почти  не  потревоженная, вращалась со своими лунами могучая   планета Юпитер, совершая величественный оборот вокруг Солнца. С каждой минутой   притяжение между огненной звездой и величайшей из планет  становилось  все    сильнее.  Что  могло  произойти  в результате? Юпитер неизбежно должен был    отклониться  от  своей  орбиты  и начать  двигаться  по  эллипсу,  а    огненной   звезде,   отвлекаемой   его притяжением,  предстояло  "описать    кривую"  и  по  пути  к  Солнцу   либо столкнуться с Землей, либо пройти   очень  близко  от  нее.  "Землетрясения, вулканические извержения,   циклоны, гигантские приливные волны,  наводнения и неуклонное повышение   температуры до неизвестно какого предела" - вот что предсказывал великий   математик.      

   А  в    вышине,  подтверждая  его  слова,   сияла   одинокая,   холодная,   голубовато-белая звезда близящегося светопреставления.      

     Многим, кто, до боли напрягая  зрение,  смотрел  на  нее  в  эту  ночь,   казалось, что ее приближение заметно на глаз. И в эту же  ночь  неожиданно   изменилась погода: мороз, охвативший Центральную Европу, Францию и Англию,   сменился оттепелью.      

   Но если   я сказал, что люди молились  всю  ночь  напролет,  садились  на корабли, бежали   в горы, - это не значит, что весь мир был  охвачен  ужасом из-за появления   звезды. Привычка и нужда  по-прежнему  правили  миром,  и, если не  считать    разговоров  в  свободное  от  работы  время,  созерцания великолепия ночного   неба, девять человек  из  десяти  жили  своей  обычной жизнью. Во всех городах   все магазины, за исключением одного или двух,  тут и там открывались и   закрывались в положенное  время;  врачи  и  гробовщики занимались  своим    делом,  рабочие   собирались   на   фабриках,   солдаты маршировали, ученики   учились, влюбленные искали встреч, воры  прятались  и убегали, политики   строили  свои  планы.  Печатные  машины  грохотали  ночи напролет, выпуская  газеты,    и  многие  священники  той  или  иной  церкви отказывались открывать свои   храмы, чтобы не поощрять того, что они считали безрассудной паникой. Газеты   напоминали об  уроке  тысячного  года:  тогда ведь тоже ожидали конца света.   Звезда, в сущности,  не  звезда,  а  только газ, комета; и даже если бы это    была  звезда,  все  равно  она  не  может столкнуться с Землей. Таких случаев   еще не  было.  Всюду  о  себе  заявлял здравый смысл - презрительный,   насмешливый, склонный требовать строгих мер против упрямых  паникеров.    Вечером,  в  семь  часов  пятьдесят  минут  по гринвичскому времени, звезда   сблизится  с  Юпитером.  Тогда  будет  видно, какой оборот примет дело. В   грозном  предостережении  великого  математика многие были склонны видеть   искусную саморекламу. В  конце  концов  здравый смысл, немного  разгоряченный    спором,  отправился  спать  и  тем  доказал незыблемость своих убеждений.   Варварство и  невежество,  которым  приелась эта новинка, также вернулись к   привычным занятиям, и все животное царство, за исключением воющих собак,   перестало обращать внимание на звезду.      

   И все   же, когда наблюдатели в европейских  государствах  снова  увидели звезду,   которая, правда, взошла на час позднее, но казалась не больше, чем в предыдущую   ночь, не спало еще достаточное  количество  скептиков,  чтобы высмеять великого   математика и заключить, что опасность уже миновала.      

   Но    скоро  насмешки  стихли:  звезда  росла.  Она   росла   с   грозным   постоянством, час от часу; с каждым часом она приближалась  к  полуночному   зениту и становилась все ярче и ярче, пока не превратила ночь в день. Если бы   звезда двигалась к Земле не по кривой, а по прямой, и если  бы  она  не   потеряла своей скорости под влиянием притяжения Юпитера, она  должна  была бы   пролететь бездну, отделявшую ее от Земли, в один день, но она двигалась по   кривой, и ей потребовалось целых пять дней, чтобы приблизиться к  нашей   планете. На следующую ночь, когда звезда  взошла  над  Англией,  она  была   величиной в треть лунного диска, и оттепель все  усиливалась.  Взойдя  над   Америкой, звезда была уже величиной почти с Луну, но в отличие от Луны она   слепила и жгла. И там, где она всходила, начинал дуть жаркий  ветер,  а  в   Виргинии, Бразилии и в долине реки святого Лаврентия она  блестела  сквозь   клубы грозовых туч, сверкающих фиолетовыми молниями и  сыплющих  небывалым   градом.  В  Манитобе  наступила  оттепель   и   началось   опустошительное   наводнение. На всех горах в эту ночь начали таять снега и льды, все  реки,   берущие начало в этих горах, вздулись, и забурлили, и  скоро  в  верховьях   потащили деревья, трупы людей и животных. Вода  поднималась  с  неизменным   постоянством, озаренная призрачным блеском, и наконец вышла из  берегов  и   хлынула вслед за бегущим населением речных долин.      

   На   южноатлантическом и аргентинском побережье приливы  были  выше,  чем когда-либо   на памяти людей, и во многих местах бури гнали  воду  на  много миль в глубь   материка, затопляя целые города. За ночь зной стал так велик, что восход солнца   казался приближением тени. Начались  землетрясения;  они прокатились по всей   Америке, от Полярного круга до  мыса  Горн,  сглаживая горные склоны, разрезая   землю, обращая дома и ограды в щебень. После одной такой могучей судороги   рухнула половина Котопахи  и  хлынул  жидкий  поток лавы, такой глубокий,   широкий и быстрый, что он в один день достиг моря.      

   А   звезда продвигалась над Тихим океаном, имея в кильватере побледневшую Луну и   волоча за собой, как шлейф,  грозовые  бури  и  растущую  приливную волну,   которая тяжело катилась за ней, пенясь, захлестывая один остров  за другим и   начисто смывая с них людей. И  наконец  эта  клокочущая  страшная стена в   пятьдесят футов высоты, озаренная  ослепительным  светом,  гонимая раскаленным   ветром, с голодным воем обрушилась на все азиатское  побережье и ринулась в   глубь материка по равнинам  Китая.  Недолгие  минуты  звезда, теперь более   горячая, громадная  и  яркая,  чем  самое  жаркое  Солнце,  с беспощадной   ясностью озаряла обширную густонаселенную страну, ее города  и деревни с   пагодами  и  садами,  дороги,  необозримые  возделанные  поля  и миллионы   лишившихся сна людей, в  беспомощном  страхе  глядящих  в  добела накаленное   небо, а потом на них надвинулся все нарастающий рокот воды.  Та же участь   постигла в эту ночь многие миллионы людей: они бежали, сами и не зная куда,   задыхаясь, с помутившимся от страха сознанием, а сзади вставала стремительная   белая стена воды. И наступала смерть.      

   Китай   был залит слепящим белым светом, но над  Японией,  Явой  и  всеми островами   Восточной Азии большая звезда вставала тусклым  огненным  шаром, потому что   вулканы, приветствуя ее, выбрасывали в воздух  огромные  столбы пара, дыма и   пепла. Вверху были раскаленные газы и пепел, внизу - яростные потоки лавы, и   вся Земля содрогалась и гудела  от  толчков  землетрясения. Вскоре начали таять   вечные снега Тибета и Гималаев,  и  вода  по  десяткам миллионов углубляющихся,   сходящихся русел устремилась на равнины  Бирмы  и Индостана. Сплетенные кроны   индийских джунглей пылали в тысяче мест,  а  в воде, кипящей у основания стволов,   плыли  темные  тела  и  все  еще  слабо шевелились  в  свете  кроваво-красных    языков  пламени.  В  слепом   ужасе бесчисленные  людские  толпы  устремились    по  широким  водным  дорогам  к последней надежде человечества - к открытому   морю.      

     Звезда с ужасающей быстротой становилась теперь все больше, все  жарче, все   ярче. Океан под тропиками перестал фосфоресцировать, и пар  призрачным вихрем   клубился над темными,  вздымающимися  валами,  на  которых  чернели пятна   гонимых бурей кораблей.      

   И   тогда случилось нечто удивительное. Тем, кто в Европе ожидал  восхода звезды,   показалось, что Земля перестала вращаться.  Везде  -  на  открытых вершинах   холмов и на плоскогорьях - люди, спасавшиеся здесь от наводнения, рушащихся   домов и горных обвалов,  напрасно  ожидали  этого  восхода.  Час проходил за   часом в томительном ожидании, а звезда все не всходила.  Снова люди увидели   древние созвездия, которые они считали исчезнувшими для  себя навсегда. В   Англии было жарко, но небо было ясное. Хотя Земля  содрогалась непрестанно, но   в тропиках просвечивали сквозь пелену пара Сириус, Капелла и Альдебаран. И   когда наконец большая звезда  взошла  -  почти  на  десять часов позже, чем   прежде, - вслед за ней почти сразу  взошло  Солнце,  а  в центре белого сердца   звезды виднелся черный диск.      

     Звезда начала замедлять свое движение, проходя еще над Азией, и  вдруг, когда   она висела над Индией, свет ее затуманился. Вся индийская равнина от устья   Инда  до  устья  Ганга  этой  ночью  представляла  собой  неглубокое сверкающее   озеро, над поверхностью которого поднимались  храмы  и  дворцы, плотины и   холмы, черные от усеявших их людей. На каждом минарете гроздьями висели люди и   один за другим падали в мутную  воду,  когда  жара  и  страх наконец одолевали   их. Над всей страной стоял непрерывный вопль, и вдруг на это горнило отчаяния   набежала тень, подул холодный  ветер,  и  заклубились тучи, порожденные   охлаждением воздуха. Смотревшие вверх на  звезду,  почти ослепленные люди   заметили, что на нее наползает черный диск. Между звездой и Землей проходила   Луна. И как будто в ответ на мольбы людей, воззвавших к богу, в  минуту  этой    передышки  на  востоке  со  странной,  необъяснимой быстротой вынырнуло Солнце.   И звезда. Солнце и Луна, все вместе, понеслись по небу.      

   И   вскоре те, кто так долго ждал появления звезды в Европе, увидели, как она   взошла почти одновременно  с  Солнцем;  некоторое  время  оба  светила   стремительно неслись по небу.  Их  движение  замедлилось,  и  наконец  они   остановились, слившись в одно блестящее пламя в  зените.  Луна  больше  не   затемняла звезды, и ее уже нельзя было различить в ярком  блеске  неба.  И   хотя  большинство  уцелевших  смотрели  на  небо   в   мрачном   отупении,   порожденном голодом, усталостью, жарой и отчаянием, все же  нашлись  люди,   понявшие значение этих явлений. Звезда и Земля сошлись  на  самое  близкое   расстояние,  проплыли  рядом,  и  звезда   начала   удаляться.   Она   уже   уменьшалась, все быстрее и быстрее завершая  свой  стремительный  полет  к   Солнцу.      

   Потом   сгустились тучи и скрыли небо, и грозы окутали весь мир  огненной тканью   молний; по всей земле пролились такие ливни, каких люди никогда еще не видали,   а там, где вулканы извергали красное пламя к балдахину  туч,  с неба   низринулись потоки грязи. Повсюду вода отступала с  равнин,  оставляя покрытые   грязью и тиной развалины, и земля, как взморье после  бури,  была усеяна    всевозможными  облаками  и  трупами   людей   и   животных.   Вода возвращалась   в русла много дней, смывая почву,  деревья  и  дома,  намывая огромные дамбы и вырывая   глубокие овраги. Это были  дни  мрака,  сменившие дни звезды и зноя. Все это   время и в течение еще многих недель  и  месяцев продолжались непрерывные   землетрясения.      

   Но   звезда прошла, и  люди,  гонимые  голодом,  понемногу  собирались  с мужеством    и  возвращались  в  свои  разрушенные  города,  к  опустошенным житницам и   залитым полям. Те немногие суда, которым  удалось  спастись  от бурь, подошли к   берегу, полуразбитые,  осторожно  пробираясь  среди  новых скал и отмелей,   выросших в ранее хорошо знакомых  гаванях.  А  когда  бури утихли, люди   заметили, что повсюду дни стали  жарче,  чем  раньше.  Солнце делалось больше,    а  Луна,  уменьшившись  до  одной  трети  своей  прежней величины, совершает   свой оборот вокруг Земли за восемьдесят дней.      

   В   нашу задачу не входит рассказывать о новых братских отношениях  между людьми; о   том, как  были  спасены  законы,  книги  и  машины,  о  странной перемене,   происшедшей с  Исландией,  Гренландией  и  побережьем  Баффинова залива: такими   зелеными, цветущими стали эти места,  что  приплывшие  туда моряки с трудом   поверили своим глазам. Не будет здесь рассказано и о  том, как в результате   потепления люди расселились к северу и  к  югу,  ближе  к полюсам. Это была   только история появления и исчезновения звезды.      

     Марсианские астрономы -  потому  что  на  Марсе  есть  астрономы,  хотя   марсиане - существа, сильно отличающиеся от людей,  -  были,  естественно,   глубоко заинтересованы этими явлениями. Конечно, они рассматривали  их  со   своей точки зрения. Один из них писал: "Принимая во  внимание  величину  и   температуру метательного снаряда, пущенного через нашу солнечную систему к   Солнцу, можно только удивляться, что на Земле, едва не  задетой  снарядом,   имели место сравнительно  незначительные  разрушения.  Все  известные  нам   очертания  континентов  и  водных   пространств   остались   прежними,   и   единственно заметной переменой было значительное уменьшение  белых  пятен,   которые считаются замерзшей водой на земных полюсах".      

   Это   только показывает, какими  ничтожными  кажутся  величайшие  людские бедствия,   если смотреть на них с расстояния нескольких миллионов миль.       

       

   1899