1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 
— Непременно хочешь довести нас до отчаяния? — вдруг разозлившись, бросил Инженер. — Если бы ты серьёзно взялся за физиологию двутела, прежде всего — за физиологию их органов чувств, наверное, мы сегодня знали бы гораздо больше!
    
— Когда я должен был этим заниматься? — спросил Доктор.
    
— Коллеги! — повысил голос Координатор. — Похоже, что начинается заседание Космологического института! Естественно, всех нас поразила человеческая статуя, — а это была, без сомнения, статуя, неподвижная копия, залитая, как кажется, в какую-то массу. Весьма вероятно, что через свою информационную сеть они разослали наши изображения по всем населённым пунктам планеты, где на основании полученных сведений изготовлены человекообразные куклы.
    
— Откуда они взяли наши фотографии? — спросил Доктор.
    
— Два дня назад они несколько часов крутились около корабля и могли произвести точнейшие наблюдения.
    
— А зачем им делать такие статуи?
    
— Для научных или религиозных целей — этого мы не решим, сколько бы мы ни дискутировали. Во всяком случае, это не какой-то необъяснимый феномен. Мы видели, очевидно, не слишком крупный центр, в котором ведутся работы, вероятно, производственного характера. Возможно, мы наблюдали также их развлечения, может быть, их искусство, может быть, обычное уличное движение, потом работу на пристани и у этих сыпавшихся предметов, правда, не слишком понятную.
    
— Это хорошее определение, — вставил упрямый Доктор.
    
— Там были ещё как бы сцены из армейской жизни — у нас много оснований для вывода, что одетые в серебряные «мундиры» двутелы образуют армию. Конец сцены неясен. Это могло быть, естественно, какое-то наказание индивидуума, который, гуляя по дороге, предназначенной для волчков, нарушил установленный у них закон.
    
— Казнь на месте как штраф за неправильный переход улицы — это, пожалуй, жестоко, ты так не считаешь? — спросил Доктор.
    
— Почему ты всё стараешься превратить в бессмыслицу?
    
— Потому что я продолжаю утверждать: мы увидели столько, сколько могли увидеть слепые.
    
— Кто-нибудь ещё хочет высказаться? — спросил Координатор. — Только не в агностическом плане.
    
— Я, — сказал Физик. — Создаётся впечатление, что двутелы передвигаются пешком лишь в исключительных случаях. На это, впрочем, указывают их большие размеры и диспропорция конечностей по отношению к массе тела. Мне кажется, попытки представить возможное эволюционное древо, которое сформировало таких индивидуумов, были бы весьма поучительны. Вы заметили их оживлённую жестикуляцию? Ни один из них не поднимал никаких тяжестей, ничего не нёс, не двигал, а ведь такие картины в земном городе обычны. Так, может быть, руки служат для иных целей?
    
— Для каких? — с интересом спросил Доктор.
    
— Не знаю, это твоя область. Во всяком случае, тут есть над чем поработать. Возможно, мы слишком торопились понять структуру их общества, вместо того чтобы взяться за добросовестное изучение отдельных его кирпичиков.
    
— Это верно, — сказал Доктор. — Руки — да, это наверняка очень важная проблема. Эволюционное древо тоже. Мы даже не знаем, являются ли они млекопитающими. Я сумел бы в течение нескольких дней ответить на такие вопросы, но, боюсь, мне так и не удастся выяснить то, что во всём этом зрелище меня больше всего поразило.
    
— То есть? — спросил Инженер.
    
— Я не видел ни одного одинокого прохожего. Ни одного. Вы обратили внимание на это?
    
— Да… был один — шёл по борозде, в самом конце, — сказал Физик.
    
— Вот именно.
    
После этих слов Доктора все довольно долго молчали.
    
— Нужно ещё раз просмотреть этот фильм, — сказал, как бы колеблясь, Координатор. — Мне кажется, что Доктор прав. Одиноких пешеходов не было — двутелы ходили самое меньшее парами. Хотя в самом начале… Да! Один стоял на пристани.
    
— Сидел в этой бочке, — сказал Доктор. — В дисках они тоже сидят по одному. Я говорил о пешеходах. Только о пешеходах.
    
— Их было немного.
    
— Несколько сотен наверняка. Вообрази улицу земного города с высоты птичьего полёта. Процент одиноких прохожих наверняка будет велик. В некоторые часы они составляют даже большинство, а здесь их вообще нет.
    
— Что это должно означать? — спросил Инженер.
    
— Извини, — покачал головой Доктор, — но сейчас спрашиваю я.
    
— С вами приехал одинокий, — сказал Инженер.
    
— Ты же знаешь обстоятельства, при которых это произошло.
    
Инженер не ответил.
    
— Послушайте, — заговорил Координатор, — такая дискуссия сразу же становится спором вхолостую. Мы не проводили систематических исследований, потому что мы не научно-исследовательская экспедиция, у нас были другие заботы — борьба за существование. Нужно договориться о наших дальнейших планах. Завтра начнёт работать экскаватор — это наверняка. Всего у нас будет два автомата, два полуавтомата, экскаватор и Защитник, который при соблюдении необходимой осторожности тоже поможет вытащить ракету. Не знаю, известен ли вам план, который мы разработали с Инженером. Первоначальный проект основывался на том, чтобы привести ракету в горизонтальное положение, а затем поставить её вертикально, поднимая корпус и поддерживая его утрамбованным грунтом. Этот метод использовали ещё строители пирамид. Так вот, теперь мы хотим разбить стеклянную стену на куски нужной величины и построить из них систему лесов. Материала хватит, и мы уже знаем, что его можно плавить и сваривать при высокой температуре. Используя при этом строительный материал, который с невольной доброжелательностью доставили нам обитатели Эдема, мы существенно сократим весь процесс. Не исключено, что через три дня мы сможем стартовать. Подождите, — сказал он, заметив, что присутствующие задвигались, — так вот, в связи с этим я хотел вас спросить — будем ли мы стартовать?
    
— Да, — сказал Физик.
    
— Нет! — почти одновременно ответил Химик.
    
— Ещё нет, — бросил Кибернетик.
    
Стало тихо. Ни Инженер, ни Доктор не откликнулись.
    
— Думаю, что мы должны лететь, — сказал наконец Инженер.
    
Все посмотрели на него.
    
Когда молчание затянулось, он заговорил, словно от него ждали особых объяснений:
    
— Раньше я думал иначе. Но речь идёт о цене. Попросту о цене. Мы, без сомнения, могли бы ещё многое узнать, но добывание информации может обойтись слишком дорого. Для обеих сторон. После того, что произошло, мирные попытки взаимопонимания, установления контакта я считаю нереальными. Кроме того, что мы друг другу говорили, каждый, пожалуй, хочет он того или нет, имеет какую-то собственную концепцию этого мира. У меня тоже есть такая концепция. Мне казалось, что здесь происходят ужасные вещи и что в связи с этим мы должны вмешаться. Пока мы были Робинзонами и перетаскивали каждый обломок собственными руками, я ничего об этом не говорил. Я хотел подождать, пока не узнаю больше и пока в нашем распоряжении не будет технических средств. Так вот, сейчас я признаюсь: я больше не вижу убедительных причин, которые бы вынудили меня отказаться от моей концепции Эдема, но всякое вмешательство в защиту того, что мы считаем правильным и справедливым, всякая такая попытка кончится, вероятнее всего, так же, как наша сегодняшняя экспедиция, — применением аннигилятора. Естественно, мы всегда найдём оправдание, что это была необходимая оборона и так далее, но вместо помощи мы принесём уничтожение. Теперь вы знаете более или менее всё.
    
— Если бы мы лучше разбирались в том, что здесь в действительности происходит… — сказал Химик.
    
Инженер покачал головой:
    
— Тогда окажется, что каждая из сторон в чём-то по-своему права.
    
— И что из того, что убийцы по-своему правы? — спросил Химик. — Нас интересует не их правота, а спасение жертв.
    
— Но что мы можем им подарить, кроме аннигилятора Защитника? Предположим, мы превратим половину планеты в пепелище, чтобы приостановить их экстремистские акции, это непонятное производство, облавы, отравления, — и что дальше?
    
— Ответ на этот вопрос мы знали бы, если бы имели больше сведений, — упрямо сказал Химик.
    
— Это не так просто, — вмешался в спор Координатор. — Всё, что здесь происходит, является одним из звеньев длительного исторического процесса. Мысль о помощи порождается убеждением, что общество делится на хороших и плохих.
    
— Вовсе нет, — прервал его Химик. — Скажи лучше: на преследуемых и преследователей. Это не одно и то же.
    
— Хорошо. Представь себе, что какая-то высокоразвитая раса прибыла на Землю сотни лет назад, во время религиозных войн, и хочет вмешаться в конфликт на стороне слабых. Опираясь на свою мощь, они запрещают сожжение еретиков, преследование иноверцев и так далее. И ты думаешь, они сумели бы распространить на Земле свой рационализм? Ведь почти всё человечество было тогда верующим, им пришлось бы уничтожить его до последнего человека, и остались бы они одни со своими рационалистическими идеями.
    
— Так что же, ты действительно считаешь, что никакая помощь невозможна? — возмутился Химик.
    
Координатор долго смотрел на него, прежде чем ответить.
    
— Помощь? Боже мой, что значит помощь? То, что здесь происходит, что мы видим, — это плоды определённой общественной формации. Пришлось бы её сломать и создать новую, лучшую. А как это сделать? Ведь это существа с иной физиологией, психологией, историей, чем мы. Ты не можешь здесь воплотить в жизнь модель нашей цивилизации. Ты должен был бы предложить план другой, которая функционировала бы даже после нашего отлёта… Естественно, я довольно давно предполагал, что кое-кто из вас носится с такими идеями. Скажем, ты или Инженер. Думаю, и Доктор опасался этого, потому он и лил холодную воду на огонь различных аналогий земного происхождения, верно?
    
— Да, — сказал Доктор. — Я опасался, что в приступе благородства вы захотите навести тут порядок, что в переводе на язык практики означало бы террор.
    
— Может быть, преследуемые знают, как они хотят жить, но ещё слишком слабы, чтобы это осуществить, — сказал Химик. — И если бы мы только спасли жизнь какой-нибудь группе приговорённых, это уже было бы много…
    
— Мы уже спасли одного, — нетерпеливо ответил Координатор. — Может, ты знаешь, что делать с ним дальше?
    
Ответом ему было молчание.
    
— Если я не ошибаюсь, Доктор также за старт? — сказал Координатор. — Ладно. Поскольку я тоже, значит, большинство.
    
Он умолк, ошеломлённо выпучив глаза. Он один сидел лицом к двери — к открытой двери. В абсолютной тишине — из темноты доносилось только негромкое хлюпанье воды — все повернулись, следя за его взглядом.
    
В открытых дверях стоял двутел.
    
— Как он сюда… — начал Физик, и слова замерли у него на языке.
    
Это был не их двутел — тот сидел запертый в перевязочной. На пороге, почти касаясь головой притолоки, стоял огромный смуглолицый индивидуум с низко наклонённым малым торсом. Он был закутан в землистого цвета ткань, которая плоско струилась сверху вниз, окружая малый торс как бы воротником, вокруг которого обвивался толстый моток зелёного провода. Сквозь разрез на боку одежды виднелся широкий металлически поблёскивающий пояс, плотно прилегающий к туловищу. Двутел стоял неподвижно, сморщенное плоское лицо с двумя большими голубыми глазами закрывала прозрачная воронкообразная маска, расширяющаяся книзу. Из неё выходили тонкие серые полоски, многократно обвивающие малый торс и накрест застёгнутые спереди, где образовывалось как бы гнездо, в котором покоились его таким же образом забинтованные руки. Только узловатые пальцы свободно свисали вниз, соприкасаясь кончиками.
    
Все замерли. Двутел наклонился ещё больше, протяжно кашлянул и медленно шагнул вперёд.
    
— Как он вошёл?.. Ведь Чёрный в туннеле… — шепнул Химик.
    
Двутел понемногу пятился назад. Он вышел, минуту постоял в полутьме коридора и снова вошёл внутрь, вернее, только всунул голову под самой притолокой.
    
— Он спрашивает, можно ли войти… — шёпотом сказал Инженер. И заорал: — Пожалуйста! Пожалуйста!
    
Он встал и отступил к противоположной стене; все последовали за ним; двутел взглянул на опустевшую середину каюты без всякого выражения. Он вошёл и медленно осмотрелся.
    
Координатор шагнул к экрану, потянул за рейку, на которой он был растянут, и, когда ткань зашелестела и свернулась, открыв доску, сказал:
    
— Расступитесь.
    
Он взял в руку кусок мела, нарисовал маленький кружок, вокруг него начертил эллипс, снаружи больший, ещё один и ещё — всего четыре. На каждом он поместил маленький кружок, подошёл к стоящему посреди каюты гиганту и воткнул в его узловатые пальцы мел.
    
Двутел неловко взял его, взглянул на доску, потихоньку подошёл к стене. Ему пришлось наклонить малый торс, который косо торчал из воротника, чтобы перевязанной рукой дотянуться до доски. Люди смотрели на него, затаив дыхание. Он нашёл третье от центра колечко на эллипсе и с усилием, неуклюже стукнул по нему несколько раз, а потом ещё мазнул так, что почти заполнил его раскрошенным мелом.
    
Координатор наклонил голову. Все вздохнули.
    
— Эдем, — сказал Координатор. Он показал на меловое колечко. — Эдем, — повторил он.
    
Двутел присматривался к его рту с явным интересом. Он кашлянул.
    
— Эдем, — очень отчётливо и медленно сказал Координатор.
    
Двутел кашлянул несколько раз.
    
— Он не говорит, — повернулся Координатор к товарищам. — Это наверняка.
    
Они стояли друг против друга, не зная, что делать. Двутел шевельнулся. Он выронил мел, тот стукнулся об пол. Послышался треск, как будто расстегнули молнию. Землистая ткань разошлась, как бы распоротая сверху донизу, и люди увидели широкий золотистый пояс, который прилегал к бокам двутела.
    
Конец пояса развернулся и зашелестел, как металлическая фольга. Малый торс наклонился, точно хотел выскочить из тела, сложился почти вдвое, и двутел схватил пальчиками конец фольги. Она развернулась в длинное полотнище, которое он держал перед собой, как будто протягивал людям. Координатор и Инженер одновременно протянули руки. Оба вздрогнули. Инженер слабо вскрикнул. Двутел казался удивлённым, он несколько раз кашлянул, прозрачная завеса на его лице заколыхалась.
    
— Электрический заряд, но не слишком сильный, — объяснил Координатор остальным и второй раз взялся за край фольги.
    
Двутел отпустил её. Люди тщательно осмотрели золотистую поверхность — она была совершенно гладкой и чистой. Координатор на авось коснулся пальцем какого-то места и снова почувствовал лёгкий электрический укол.
    
— Что это? — буркнул Физик, придвинулся и начал водить рукой по фольге; везде его били в пальцы электрические заряды. — Дайте графитовый порошок! — крикнул он. — Стоит там, в шкафу!
    
Физик разложил фольгу на столе, не обращая внимания на то, что мышцы рук неприятно дрожат от непрерывных покалываний, тщательно посыпал её порошком, который ему подал Кибернетик, сдул лишний.
    
На золотистой поверхности остались хаотично рассыпанные маленькие чёрные точки.
    
— Ящерица! — крикнул вдруг Координатор.
    
— Альфа Лебедя!
    
— Лира!
    
— Цефей!
    
Они повернулись к двутелу, который спокойно смотрел на них. Их глаза сверкали триумфом.
    
— Звёздная карта, — сказал Инженер.
    
— Конечно.
    
— Ну вот, наконец-то, — Координатор широко улыбнулся.
    
Двутел кашлянул.
    
— У них электрическое письмо?
    
— Да, пожалуй.
    
— Как сохраняются заряды?
    
— Не знаю. Может быть, электрет.
    
— У них должен быть электрический орган чувств. Возможно.
    
— Коллеги, спокойно! Нужно действовать систематические, — сказал Координатор. — С чего начнём?
    
— Нарисуй ему, откуда мы.
    
— Верно.
    
Координатор быстро вытер доску, нарисовал звёзды Центавра, заколебался, вспоминая, какой представлялась эта область Галактики с Эдема, поставил жирную точку, означающую Сириус, добавил ещё несколько звёзд поменьше и на фоне Большой Медведицы начертил крестик, означающий Солнце, после чего поочерёдно коснулся рукой своей груди, потом остальных людей, обвёл движением руки всё помещение и снова стукнул мелком в крестик.
    
Двутел кашлянул. Взял у Координатора мел, с усилием придвинул малый торс к доске и тремя ударами дополнил рисунок Координатора — проекциями альфы Орла и двойной системы Проциона.
    
— Астроном! — крикнул Физик. И добавил тише: — Коллега…
    
— Очень может быть! — ответил Координатор. — Теперь пойдём дальше!
    
Они принялись рисовать. Планета Эдем и путь корабля. Корабль входит в газовый хвост. Столкновение (не было уверенности, достаточно ли хорошо рисунок объясняет обстоятельства катастрофы, но пока они ничего не могли сделать). Ракета вонзается в грунт (рисунок представлял собой разрез холма с воткнувшейся ракетой). Двигаться дальше было уже трудно. На этом остановились.
    
Двутел разглядывал рисунки и кашлял. Он наклонялся к доске и снова отодвигался. Потом подошёл к столу. Из зеленоватого канта воротника он вытянул тонкий гибкий проводок, наклонился и начал с невероятной скоростью водить им по золотистой фольге. Это продолжалось довольно долго. Потом он отступил от стола. Фольгу посыпали графитом. Тут произошло что-то странное. Физик ещё не успел сдуть лишний порошок, как схема ожила. Сначала люди увидели большую полусферу, внутри которой стояла наклонная колонна. Потом появилось маленькое пятнышко, которое ползло к краю полусферы. Оно становилось всё больше. Люди узнали силуэт схематично и неточно нарисованного Защитника. В полусфере появилось отверстие. Через него Защитник въехал внутрь. Всё исчезло — фольгу покрывал равномерно рассыпанный графитовый порошок. Вдруг он собрался в звёздную карту. На её фоне появилась набросанная длинными штрихами фигура двутела. Стоявший за плечами людей двутел закашлял.
    
— Это он, — сказал Координатор.
    
Карта исчезла. Виден был только двутел. Потом исчезла его фигура, и снова появилась карта. Это повторялось четыре раза. И опять графитовый порошок улёгся, как будто подчиняясь невидимому дуновению, в контур полусферы с отверстием сбоку. Маленькая фигурка двутела, который как бы полз, плотно прижимаясь к грунту, приближалась к открытому боку полусферы. Она проникла внутрь. Полусфера растаяла. Косая колонна ракеты стала больше. Спереди, под корпусом, виднелся выступ. Двутел выпрямился под ним, взобрался наверх и скрылся в ракете. Графитовый порошок рассыпался и лежал беспорядочными кучками.
    
— Вот как он попал к нам — через грузовой люк! — сказал Инженер. — А мы тоже ротозеи — оставили его открытым.
    
— Подожди, знаешь, что мне пришло в голову? — вдруг вмешался Доктор. — Может быть, за этой стеной они не столько хотели запереть нас, сколько лишить возможности своих — скажем, своих учёных — установить с нами контакт.
    
— А верно!
    
Все обернулись к двутелу. Он кашлянул.
    
— Ну, довольно, — сказал Координатор. — Очень приятная, хм, дружеская встреча, но у нас впереди дела поважнее. С партизанщиной конец. Нужно браться за дело серьёзно. Начнём, пожалуй, с математики. Этим займётся Физик. Математика — естественно, метаматематика тоже. Теория материи. Атомистика, энергетика. Далее — теория информации, информационные системы. Способы передачи, хранения. Одновременно — логические связи, пропозиционные функции. Грамматическая схема, семантика. Соответствие понятий. Типы применяемых логик. Язык. Словарь. Это всё относится к тебе, — обернулся он к Кибернетику. — Ну, а когда у нас будет готов такой соединительный мост — придёт очередь для остального. Метаболизм, способы питания, тип производства, формы общественных связей, реакции, навыки, разделение, групповые конфликты и так далее. С этим мы уже не будем так спешить. Пока, — он повернулся к Кибернетику и Физику, — начните вы. Нужно будет соответственно приспособить калькулятор. Естественно, возьмите фильмы, есть библиотека, берите всё, что понадобится.
    
— Для начала можно провести его по кораблю, — сказал Инженер. — Что ты об этом думаешь? Это может ему многое объяснить, а кроме того, он будет знать, что мы от него ничего не скрываем.
    
— Особенно важно второе, — согласился Координатор. — Только, пока мы ещё не можем с ним объясниться, не пускайте его в перевязочную. Я опасаюсь какого-нибудь недоразумения. Пошли, обойдём корабль. Который час?
    
Было три часа ночи.
   
   
    
     
Глава тринадцатая
    
    
Обход ракеты длился довольно долго. Двутел особенно интересовался атомным реактором и автоматами. Инженер рисовал ему множество эскизов, только в машине на это ушло четыре блокнота. Автомат возбудил явный интерес гостя. Он подробно осмотрел микросеть и чрезвычайно удивился, увидев, что вся она погружена в резервуар, охлаждённый жидким гелием. Это был криотронный мозг сверхпроводящего типа для особо быстрых реакций. Но видимо, двутел уловил, с какой целью охлаждается мозг, потому что очень долго покашливал и с большим одобрением изучал эскизы, которые чертил ему Кибернетик. Казалось, по вопросу об электрических схемах договориться гораздо легче, чем насчёт того, каким жестом или символом обозначить самые простые слова.
    
В пять утра Химик, Координатор и Инженер отправились спать. Грузовой люк закрыли, а в туннеле на посту остался Чёрный. Физик, Кибернетик и Доктор пошли с двутелом в библиотеку.
    
— Подождите, — сказал Физик, когда они проходили мимо лаборатории, — покажем ему ещё таблицу Менделеева, там есть схематические рисунки атомов.
    
Они вошли внутрь. Физик начал копаться в куче бумаг под шкафом, и в этот момент что-то затрещало.
    
Физик выбрасывал из угла шелестящие рулоны и ничего не заметил, но Доктор насторожился.
    
— Что это? — спросил он.
    
Физик выпрямился и тоже услышал щелчки. Он посмотрел на товарищей испуганными глазами.
    
— Это Гейгер, там… стойте! Где-то утечка…
    
Физик подскочил к счётчику. Двутел стоял неподвижно и водил глазами по приборам. Потом он приблизился к столу, и счётчик затрещал длинными очередями, как барабанщик, выбивающий протяжную дробь.
    
— Это он! — крикнул Физик, схватил обеими руками металлический цилиндр и направил его на гиганта. Счётчик загудел.
    
— Радиоактивный? Он? Что это значит? — спрашивал ошеломлённый Кибернетик.
    
Доктор побледнел. Он подошёл к столу, посмотрел на дрожащий индикатор, взял из рук Физика металлический цилиндр и начал водить им в воздухе вокруг двутела. Дробь слабела тем явственнее, чем выше он поднимал датчик. Когда он опустил его к толстым бесформенным ногам пришельца, прибор зарычал. На шкале вспыхнул красный огонёк.
    
— Радиоактивное заражение… — выдавил Физик.
    
Двутел переводил глаза с одного на другого, удивлённый, но совершенно не обеспокоенный непонятной для него операцией.
    
— Он попал сюда через отверстие, которое прожёг Защитник, — тихо сказал Доктор. — Там всё радиоактивно… Он там прошёл…
    
— Не подходи к нему! — выкрикнул Физик. — Он излучает минимум миллирентген в секунду! Подожди — нужно его как-то… Если закутать его в керамитовую фольгу, можно будет рискнуть.
    
— Но, послушай, тут речь идёт не о нас! — повысив голос, сказал Доктор. — Речь идёт о нём! Как долго он мог там находиться? Сколько получил рентген?
    
— Не… не знаю. Откуда я могу знать?.. — Физик всё ещё смотрел на рокочущий счётчик. — Ты должен что-то сделать! Ацетатная ванна, абразия эпидермиса… Смотрите, он ничего не понимает.
    
Доктор, не сказав ни слова, выбежал из лаборатории. Через минуту он вернулся с аптечкой первой помощи при радиационных поражениях. Двутел сначала как будто хотел воспротивиться непонятным процедурам, но потом позволил делать с собой всё что нужно.
    
— Надень перчатки! — крикнул Физик Доктору, который голыми руками трогал кожу двутела.
    
— Разбудить остальных? — неуверенно спросил Кибернетик.
    
Он стоял у стены, опустив руки. Доктор натягивал толстые перчатки.
    
— Зачем? — сказал он и наклонился. — Пока ничего… Эритема появится через какие-нибудь десять-двенадцать часов, если…
    
— Если бы мы могли с ним договориться, — буркнул Физик.
    
— Переливание крови… Но как? Откуда? — Доктор смотрел перед собой невидящим взглядом. — Тот, второй! — вдруг воскликнул он, заколебался и добавил тише: — Нет, не могу, пришлось бы сначала исследовать кровь обоих на агглютинацию — у них могут быть разные группы…
    
— Слушай, — Физик оттянул его в сторону, — дело плохо. Боюсь… ну, понимаешь? Он должен был пройти по заражённому пятну, как только упала температура: в районе микроаннигиляционной реакции всегда образуется много радиоизотопов. Рубидий, стронций, иттрий и всё прочее. Редкоземельные элементы. Он пока ещё ничего не чувствует, самое раннее завтра — так я думаю. У него в крови есть белые тельца?
    
— Да, но они выглядят совершенно иначе, чем у людей.
    
— Обильно размножающиеся клетки поражаются всегда одинаково, независимо от вида. Он должен иметь несколько большую сопротивляемость, чем человек, но…
    
— Откуда ты знаешь?
    
— Потому что радиоактивность грунта здесь почти в два раза выше, чем на Земле; значит, они в определённой степени могут быть к ней приспособлены. Твои антибиотики здесь, конечно, ни к чему?
    
— Само собой; тут должны быть какие-то совсем другие бактерии…
    
— Так я и думал. Знаешь что? Мы должны прежде всего договориться… Выяснить как можно больше. Реакция наступит самое раннее через несколько часов…
    
— А! — Доктор быстро взглянул на Физика и опустил глаза.
    
Они стояли в пяти шагах от двутела, который не спускал с них бледно-голубых глаз.
    
— Чтобы вытянуть из него как можно больше, прежде чем… он умрёт?
    
— Я думал не об этом, — сказал Физик. Он старался сохранить спокойствие. — Я полагаю, что он будет вести себя, как человек. Психическое равновесие он сохранит в течение нескольких часов, потом наступит апатия — ты ведь знаешь. На его месте каждый из нас думал бы прежде всего о выполнении задания.
    
Доктор пожал плечами, посмотрел на Физика исподлобья и вдруг улыбнулся:
    
— Каждый из нас, говоришь? Да, возможно, зная, что произошло. Но он пострадал из-за нас. По нашей вине.
    
— Ну и что из этого? Для тебя важно какое-то искупление? Не будь смешным!
    
На лице Физика выступили красные пятна.
    
— Нет, — сказал Доктор. — Я не согласен. Понимаешь, это, — он показал на прилёгшего двутела, — больной, а это, — он стукнул себя в грудь, — врач. И остальным здесь делать нечего.
    
— Ты так считаешь? — глухо сказал Физик. — Но это наш единственный шанс. Мы ведь не сделаем ему ничего плохого. Это не наша вина, что…
    
— Неправда! Он облучился, так как шёл по следу Защитника! А теперь довольно. Нужно взять у него кровь.
    
Доктор подошёл к двутелу со шприцем. Секунду стоял над ним, как бы колеблясь, потом вернулся к столу за другим шприцем. На оба насадил иглы, вынутые из гамма-стерилизатора.
    
— Помогите мне, — обратился Доктор к Кибернетику. Он шагнул к двутелу. На его глазах обнажил руку. Кибернетик ввёл иглу ему в вену, всосал немного крови, отступил назад, тогда Доктор взял другой шприц и, прикасаясь им к коже лежащего, нашёл сосуд, взглянул двутелу в глаза, потом воткнул иглу. Кибернетик стоял над ними. Двутел даже не вздрогнул. Его светло-рубиновая кровь наполнила стеклянный цилиндр. Доктор ловко вытащил иглу, прижал кровоточащую ранку кусочком ваты и вышел, высоко держа шприц.
    
Физик и Кибернетик переглянулись. Кибернетик ещё держал в руке шприц с кровью Доктора. Он положил его на стол.
    
— И что теперь? — спросил Кибернетик.
    
— Он мог бы нам всё рассказать. — Физик был словно в горячке. — А этот — этот!
    
Вдруг он посмотрел Кибернетику в глаза.
    
— Может, их разбудить? — повторил Кибернетик.
    
— Это ничего не даст. Доктор скажет им то же самое, что и мне. Есть только одна возможность — он… должен сам решить. Если бы он захотел… Доктор не сможет ему препятствовать.
    
— Он? — Кибернетик изумлённо посмотрел на Физика. — Ну, хорошо… Но как же он решит? Ведь он ничего не знает, а мы не можем ему рассказать.
    
— Ещё как можем, — холодно произнёс Физик. Он смотрел теперь на стеклянный цилиндр с кровью, лежащий около стерилизатора. — У нас есть минут пятнадцать, прежде чем Доктор пересчитает его красные кровяные шарики. Давай сюда доску!
    
— Но это же не имеет никакого…
    
— Давай доску! — крикнул Физик, собирая кусочки мела.
    
Кибернетик снял со стены доску, они вместе установили её напротив двутела.
    
— Мало мела! Принеси из библиотеки цветной!
    
Когда Кибернетик вышел, Физик схватил мел и начал быстро рисовать большую полусферу, в которой находилась ракета. Чувствуя на себе бледно-голубой неподвижный взгляд, он рисовал всё быстрее. Кончив рисунок, он оборачивался к двутелу, напряжённо смотрел ему в глаза, пальцем тыкал в доску, вытирал её губкой и рисовал дальше.
    
Стена полусферы — целая. Стена — и перед ней Защитник. Рыло Защитника — и вылетающий из него заряд. Он нашёл кусочек фиолетового мела, замазал им часть стены перед Защитником, пальцами растёр мел, образовалось отверстие, окружённое фиолетовым потёком. Силуэт двутела. Физик подошёл к гостю, прикоснулся к его торсу, вернулся к доске, стукнул мелом по нарисованной фигурке, стёр с доски, ещё раз поспешно изобразил толсто обведённую фиолетовым дыру в стене, в ней двутела, потом стёр всё вокруг. На доске остался только контур большой фигуры. Физик, стоя так, чтобы двутел мог видеть каждое его движение, начал медленно втирать раскрошенный в пыль фиолетовый мел в ноги выпрямившейся фигуры. Обернулся. Малый торс двутела, который до этого покоился на надутой Доктором резиновой подушке, медленно приподнялся, обезьянье лицо с разумными глазами отвернулось от доски и уставилось на Физика, как бы задавая молчаливый вопрос.
    
Тогда Физик кивнул головой, схватил жестяную банку, пару защитных перчаток и стремительно выбежал из лаборатории. В туннеле он чуть не столкнулся с автоматом, который при его появлении убрался с дороги. Он выскочил на поверхность и, натягивая на бегу перчатки, помчался к выжженному Защитником отверстию. У неглубокой воронки бросился на колени и начал поспешно выковыривать из грунта куски загустевшего, остекленевшего от жара песка и бросать его в банку. Потом вскочил и опять бегом вернулся через туннель в ракету. В лаборатории кто-то стоял — Физик зажмурил ослеплённые глаза — это был Кибернетик.
    
— Где Доктор?
    
— Ещё не вернулся.
    
— Отойди. Лучше сядь там, у стены.
    
Как Физик и ожидал, остекленевший песок был бледно-фиолетового цвета. Когда он вошёл, двутел повернул к нему лицо — он определённо ждал Физика.
    
Физик высыпал на пол перед доской всё содержимое банки.
    
— С ума сошёл! — вскакивая с места, крикнул Кибернетик.
    
Счётчик, переставленный на другой конец стола, пробудился и начал поспешно щёлкать.
    
— Молчи! Не мешай!
    
В голосе Физика дрожала такая ярость, что Кибернетик неподвижно застыл у стены.
    
Физик бросил взгляд на циферблат часов: прошло уже двенадцать минут. Вот-вот мог вернуться Доктор. Он наклонился, показал на едва заметные фиолетовые щербины полурасплавленного песка. Поднял горсть песчинок, приложил их, держа на раскрытой ладони, к тому месту, где были нарисованы замазанные фиолетовым мелом ноги стоящей фигуры. Растёр немного песчаных крошек по рисунку, посмотрел в глаза двутелу, стряхнул остатки пыли на пол, отступил в глубь зала, потом решительным шагом двинулся вперёд, как будто отправился куда-то далеко, вошёл в середину фиолетового пятна, постоял с минуту, закрыл глаза и, расслабив мышцы, медленно упал. Его тело глухо ударилось об пол. Он лежал несколько секунд, потом вдруг вскочил, подбежал к столу, схватил счётчик Гейгера и, держа его перед собой, как фонарь, подошёл к доске. Едва раструб чёрного цилиндра приблизился к нарисованным мелом ногам, раздалась тревожная дробь. Физик несколько раз приближал счётчик к доске и отодвигал его, повторяя эффект для неподвижно наблюдавшего двутела, потом медленно повернулся к нему и начал придвигать раструб счётчика Гейгера к его обнажённым подошвам.
    
Счётчик заворчал.
    
Двутел издал слабый звук, как будто поперхнулся. Несколько секунд, которые показались Физику вечностью, смотрел человеку в глаза бездонным бледным взглядом. Потом — по лбу у Физика покатились капли пота — двутел вдруг расслабил торс, закрыл глаза и бессильно опустился на изголовье, одновременно странно выпрямляя узловатые пальчики обеих рук. Некоторое время он лежал как мёртвый, вдруг открыл глаза, сел и упёрся взглядом в лицо Физика.
    
Тот кивнул, отнёс аппарат на стол, оттолкнув ногой доску, и глухо обратился к Кибернетику:
    
— Понял.
    
— Что понял? — выдавил тот, потрясённый безмолвной сценой.
    
— Что должен умереть.
    
Вошёл Доктор, взглянул на доску, на рассыпанные стеклянистые обломки, на товарищей, на двутела.
    
— Что здесь происходит? — спросил он. — Что это значит?! — Он сердито повысил голос.
    
— Ничего особенного… У тебя уже двое пациентов, — равнодушно сказал Физик, а когда Доктор ошеломлённо взглянул на него, взял со стола счётчик и направил его раструб на собственное тело.
    
Радиоактивная пыль впиталась в материал комбинезона — счётчик пронзительно застрекотал.
    
Лицо Доктора покраснело. Мгновение он стоял неподвижно, казалось, он бросит на пол шприц, который держал в руке. Постепенно кровь отхлынула у него от лица.
    
— Да? — сказал он. — Хорошо. Идём.
    
Едва они вышли, Кибернетик накинул защитный халат и начал поспешно убирать радиоактивные крошки. Он вывел из стенного шкафа полуавтоматического уборщика и пустил его подчищать пятно. Двутел лежал без движения, смотрел на его возню, несколько раз слабо покашлял. Через какие-нибудь десять минут вместе с Доктором вернулся Физик — на нём был белый полотняный костюм, шею и руки покрывали толстые витки бинта.
    
— Уже, — почти весело сказал он Кибернетику. — Ничего страшного: первая степень, а может, и того нет.
    
Доктор и Кибернетик принялись поднимать двутела, который, поняв, что от него хотят, послушно встал и вышел из лаборатории.
    
— И для чего всё это было? — спросил Кибернетик.
    
Он нервно шагал по залу, тыкая во все щели и углы чёрную мордочку счётчика Гейгера. Время от времени щёлканье несколько усиливалось.
    
— Увидишь, — спокойно ответил Физик. — Если у него голова на месте — увидишь.
    
— Почему ты не надел защитной одежды? Жалко было минуту потратить?
    
— Я должен был показать это как можно проще, — сказал Физик. — Как можно естественнее, чтобы ничего лишнего, понимаешь?
    
Они замолчали. Стрелка стенных часов медленно двигалась. Наконец Кибернетика начало клонить в сон. Физик, неловко действуя торчащими из бинтов пальцами, зажёг сигарету. Вошёл Доктор в перепачканном халате, подскочил к Физику:
    
— Ты! Да ты что?! Что ты с ним сделал?!
    
— А в чём дело? — поднял голову Физик.
    
— Он не хочет лежать! Едва дал себя перевязать, как встал и полез в дверь. О, он уже здесь… — добавил Доктор тише.
    
Двутел вошёл, неуклюже ковыляя. По полу за ним тянулся конец бинта.
    
— Ты не можешь лечить его против его воли, — холодно сказал Физик. Он бросил сигарету на пол, встал и придавил её ногой. — Ну что, возьмём калькулятор из навигационной, а? У него максимальная область экстраполяции, — сказал он Кибернетику.
    
Тот вздрогнул, проснувшись, вскочил, мгновение смотрел мутным взглядом и быстро вышел. Дверь он оставил открытой. Доктор, засунув кулаки в карманы халата, стоял посреди лаборатории. Услышав слабое шлёпанье, он обернулся, посмотрел на гиганта, который медленно приближался, и вздохнул.
    
— Уже знаешь? — сказал он. — Уже знаешь, а?
    
Двутел кашлянул.
    
    
Остальные трое спали целый день. Когда они проснулись, смеркалось. Они пошли прямо в библиотеку. Она представляла собой кошмарное зрелище. Столы, пол, все свободные кресла были завалены грудами книг, атласов, открытых альбомов, сотни исчерченных листов валялись под ногами, вперемешку с книгами лежали части приборов, цветные гравюры, консервные банки, тарелки, оптические стёкла, арифмометры, катушки, к стене была прислонена доска, с которой стекала вода, смешанная с меловой пылью, толстый слой засохшего известкового порошка покрывал пальцы, рукава, даже колени Физика, Кибернетика и Доктора. Они сидели напротив двутела, заросшие, с покрасневшими глазами, и пили кофе из больших кружек. Посреди библиотеки, там, где раньше стоял стол, возвышался ящик большого электронного калькулятора.
    
— Как дела? — спросил Координатор, остановившись на пороге.
    
— Великолепно. Мы согласовали уже тысячу шестьсот понятий, — ответил Кибернетик.
    
Доктор встал. На нём всё ещё был белый халат.
    
— Они вынудили меня к этому. — Доктор показал на двутела. — Он облучился.
    
— Облучился?! — Координатор шагнул внутрь. — Что это значит?
    
— Прошёл через радиоактивное пятно в проломе, — объяснил Физик.
    
Он оставил недопитый кофе и опустился на колени у аппарата.
    
— У него уже на десять процентов меньше белых телец, чем семь часов назад, — сказал Доктор. — Гиалиновая дегенерация — совсем как у человека. Я хотел его изолировать, ему нужен покой, но он не хочет лежать, так как Физик сказал ему, что это всё равно не поможет.
    
— Это правда? — повернулся Координатор к Физику.
    
Тот, не отрываясь от гудящего прибора, кивнул головой.
    
— И его нельзя спасти? — спросил Инженер.
    
Доктор пожал плечами.
    
— Не знаю! Если бы это был человек, я сказал бы, что у него тридцать шансов из ста. Но это не человек. Он становится немного апатичнее. Но, может быть, это от усталости и бессонницы. Если бы я мог его изолировать…
    
— Ну что тебе нужно? Ты ведь и так делаешь с ним всё, что хочешь, — сказал Физик, не поворачивая головы.
    
Забинтованными руками он всё ещё копался в приборе.
    
— А с тобой что случилось? — спросил Координатор.
    
— Я объяснил ему, каким образом он подвергся лучевому поражению.
    
— Ты так подробно объяснял?! — крикнул Инженер.
    
— Пришлось.
    
— Случилось то, что случилось, — медленно сказал Координатор. — Хорошо ли, плохо ли, но это так. Что теперь? Что вы уже знаете?
    
— Многое.
    
Заговорил Кибернетик:
    
— Он уже усвоил массу наших символов — главным образом математических. С теорией информации, можно сказать, покончено. Хуже всего с его электрическим письмом: без специального аппарата мы не могли бы этому научиться, а у нас нет ни такого аппарата, ни времени, чтобы его сделать. Помните трубки в их телах? Это просто устройство для письма! Когда двутел появляется на свет, ему сразу же вставляют такую трубку — как у нас когда-то протыкали девочкам уши… По обеим сторонам большого тела у них есть электрические органы. Поэтому корпус такой большой. Это как бы мозг и одновременно плазменная батарея, которая передаёт заряды непосредственно "пишущему каналу". У него канал кончается проводками на воротнике, но это у всех по-разному. Писать они, конечно, должны учиться. Эта операция, практикующаяся уже тысячи лет, — только подготовительный шаг.
    
— Значит, он действительно не говорит? — спросил Химик.
    
— Говорит! Кашель, который вы слышали, и есть речь. Одно покашливание — это целое предложение, произнесённое с большой скоростью. Мы записали кашель на плёнку — он раскладывается на спектр частот.
    
— А! Так это речь, основанная на принципе частотной модуляции звуковых колебаний!
    
— Скорее, шумов. Она беззвучна. Звуками выражаются исключительно чувства, эмоциональные состояния.
    
— А эти электрические органы — служат ли они им оружием?
    
— Не знаю. Но можно его спросить.
    
Кибернетик наклонился, вытащил большой чертёж, на котором был изображён схематичный вертикальный разрез двутела, указал на два удлинённых сегментных образования внутри него и, приблизив рот к микрофону, спросил:
    
— Оружие?
    
Репродуктор, установленный с другой стороны, напротив лежащего двутела, застрекотал. Двутел, который чуть приподнял малый торс, когда вошли новые люди, некоторое время оставался неподвижным, потом закашлял.
    
— Оружие — нет, — глухо заскрипел репродуктор. — Много оборотов планеты — когда-то — оружие.
    
Двутел кашлянул.
    
— Орган — рудимент — биологической — эволюции — вторичная — адаптация — цивилизация, — мёртво, без всякой интонации проскрипел репродуктор.
    
— Ну-ну, — буркнул Инженер.
    
Химик слушал, зажмурив глаза.
    
— А, значит, действительно! — вырвалось у Координатора. Он сдержался и спросил: — Что представляет собой их наука?
    
— С нашей точки зрения она странная, — сказал Физик. Он поднялся с колен. — Никак не убрать этого проклятого скрипа, — бросил он Кибернетику. — Огромные знания в области классической физики. Оптика, электричество, механика в специфическом соединении с химией — что-то вроде механохимии. Там у них любопытные достижения.
    
— Ну?! — рванулся вперёд Химик.
    
— Подробности потом. У нас всё зафиксировано, не бойся. От этих исходных позиций мы перешли к теории информации. Но её изучение у них вне специальных учреждений запрещено. Хуже всего выглядит их атомистика, особенно ядерная химия.
    
— Подожди, как это запрещено? — удивился Инженер.
    
— Очень просто, нельзя проводить такие исследования.
    
— Кто их запрещает?
    
— Это сложный вопрос, и мы ещё мало что понимаем, — вмешался Доктор. — Хуже всего мы пока ориентируемся в их социальной динамике.
    
— Кажется, для ядерных исследований им не хватает стимулов, — сказал Физик. — Они не ощущают энергетического дефицита.
    
— Давайте кончим сначала с одним! Так как же с этими запрещёнными исследованиями?
    
— Садитесь, будем спрашивать дальше, — сказал Кибернетик.
    
Координатор приблизил лицо к микрофону. Кибернетик остановил его:
    
— Подожди. Трудность заключается в том, что чем сложнее конструкция предложения, тем больше рассыпается у калькулятора грамматика. Кроме того, анализатор звука, кажется, недостаточно селективен. Часто мы получаем просто ребусы; впрочем, сами увидите.
    
— На планете вас… много? — медленно и отчётливо спросил Физик. — Какова динамическая структура? Вас много на планете?
    
Репродуктор щёлкнул два раза и остановился. Двутел довольно долго не отвечал. Потом хрипло закашлял.
    
— Динамическая структура — двойная. Связь — двойная, — забормотал репродуктор. — Общество — управляется — централизованно — вся планета.
    
— Отлично! — воскликнул Инженер.
    
Как и остальные двое новых участников беседы, он был очень возбуждён. Физик, Доктор и Кибернетик, может быть от усталости, сидели неподвижно, с безразличными лицами.
    
— Кто управляет обществом? Кто на вершине — один индивид или группа? — спросил Координатор, потянувшись к микрофону.
    
Репродуктор затрещал, послышалось протяжное гудение, на пульте прибора пару раз мигнул красный указатель.
    
— Так спрашивать нельзя, — поспешил объяснить Кибернетик. — "На вершине" в данном случае — переносное значение слова и не имеет эквивалента в словаре калькулятора. Подожди, я попробую.
    
Он наклонился вперёд:
    
— Как много вас управляет обществом? Один? Несколько? Большое число?
    
Репродуктор быстро застрекотал.
    
Двутел покашлял, и репродуктор начал размеренно выбрасывать:
    
— Один — несколько — много — управление — неизвестно. Неизвестно, — повторил он.
    
— То есть как неизвестно? Что это значит? — спросил удивлённый Координатор.
    
— Сейчас выясним. Не известно тебе или не известно никому на планете? — сказал Кибернетик в микрофон.
    
Двутел ответил, и калькулятор выбросил в репродуктор:
    
— Связь — динамичная — двойная. Известно — одно — есть. Известно — другое — нет.
    
— Ничего не понимаю! — Координатор смотрел на остальных. — А вы?
    
— Подожди, — сказал Кибернетик, всматриваясь в двутела, который ещё раз медленно приблизил лицо к своему микрофону и кашлянул несколько раз.
    
Калькулятор заговорил:
    
— Много оборотов планеты — когда-то — управление централизованное — распределённое. Пауза. Сто тринадцать оборотов планеты так есть. Пауза. Сто двенадцатый оборот планеты — один двутел — управление — смерть. Сто одиннадцатый оборот планеты — один двутел — смерть. Пауза. Другой один — управление — смерть. Пауза. Один — один — смерть. Пауза. Потом — один двутел — управление — неизвестно — кто. Неизвестно — кто — управление. Пауза.
    
— Да, действительно ребус, — сказал Координатор. — И что вы с этим делаете?
    
— Никакой не ребус, — ответил Кибернетик. — Он сказал, что до сто тринадцатого года, считая от сегодняшнего дня, у них было центральное правительство из нескольких индивидуумов. "Управление централизованное, распределённое". Потом наступило правление одиночек; предполагаю, что-нибудь вроде монархии или тирании. В сто двенадцатом и сто одиннадцатом годах — они считают от настоящего момента, сейчас нулевой год — произошли какие-то бурные дворцовые перевороты. Четыре властителя сменились в течение двух лет, их правление кончалось смертью, конечно, не естественной. Потом появился новый правитель — неизвестно, кто им был. Знали, что существует, но было неизвестно, кто это.
    
— Как же так — анонимный властелин? — изумился Инженер.
    
— Очевидно. Постараемся узнать больше.
    
Он повернулся к микрофону:
    
— Сейчас известно, что один индивид управляет обществом, но неизвестно, кто это? Так? — спросил он.
    
Калькулятор невнятно захрипел, двутел откашлялся, как бы заколебался, снова несколько раз кашлянул, и репродуктор ответил:
    
— Нет. Не так. Пауза. Шестьдесят оборотов планеты — известно, один двутел — центральное управление. Пауза. Потом известно — ни один. Пауза. Никто — центральное управление. Пауза.
    
— Теперь я не понимаю, — признался Физик.
    
Кибернетик сидел, наклонившись над прибором, он сгорбился, прикусил губу.
    
— Постойте. Всеобщая информация — нет центральной власти? Так? — спросил он в микрофон. — А в действительности есть центральная власть. Так?
    
Калькулятор объяснялся с двутелом, издавая скрипучие звуки. Люди ждали, наклонившись к репродуктору.
    
— Такая правда. Так. Пауза. Кто информация — есть центральное управление — тот — есть — нет. Тот — когда-то есть — потом нет.
    
Они молча переглянулись.
    
— Кто говорит, что существует власть, сам перестаёт существовать. Так он сказал? — вполголоса проговорил Инженер.
    
Кибернетик медленно наклонил голову.
    
— Но ведь это невозможно! — воскликнул Инженер. — У власти должно быть какое-то местопребывание, она должна издавать распоряжения, законы, должны существовать её исполнительные органы, иерархически низшие, войско — мы же встречались с их вооружёнными…
    
Физик положил ему руку на плечо. Инженер умолк. Двутел продолжал кашлять. Зелёный глаз калькулятора быстро затрепетал. Заговорил репродуктор:
    
— Информация — двойная. Пауза. Одна информация кто — тот есть. Пауза. Другая информация кто — тот когда-то есть, потом нет. Пауза.
    
— Существует информация, которая блокируется? — спросил в микрофон Физик. — Так? Кто ставит вопросы из области этой информации — тому грозит смерть. Так?
    
Снова по другую сторону прибора был слышен скрип репродуктора и покашливание двутела.
    
— Нет. Не так. Пауза, — ответил калькулятор своим равнодушным голосом. Он размеренно отделял слова друг от друга. — Кто когда-то есть — потом нет — тот не смерть. Пауза.
    
Все вздохнули.
    
— Значит, не наказание смертью? — воскликнул Инженер. — Спроси его, что происходит с такими? — обратился он к Кибернетику.
    
— Боюсь, что этого сделать не удастся, — сказал Кибернетик, но Координатор и Инженер настаивали на этом вопросе, тогда он уступил: — Как хотите. Хорошо, но я не отвечаю за результат. — Он спросил в микрофон: — Каково будущее того, кто распространяет блокированную информацию?
    
Хриплый диалог калькулятора с неподвижно лежащим двутелом продолжался довольно долго. Наконец репродуктор заговорил:
    
— Тот, кто такая информация — инкорпорирован — самоуправляемая группа — неизвестная степень — вероятность — дегенерация — предел. Пауза. Кумулятивный эффект — отсутствие термина — адаптация — такая необходимость — борьба — замедление силы — потенциал — отсутствие термина. Пауза. Кумулятивный эффект — отсутствие термина — адаптация — такая необходимость — борьба — замедление силы — потенциал — отсутствие термина. Пауза. Небольшое число оборотов планеты — смерть. Пауза.
    
— Что он сказал? — одновременно повернулись к Кибернетику Химик, Координатор и Инженер.
    
Тот пожал плечами:
    
— Понятия не имею. Я же вам говорил, что этого сделать не удастся. Слишком сложная проблема. Нужно продвигаться постепенно. Догадываюсь, что судьбе такого индивида завидовать не стоит. Его ждёт преждевременная смерть, последнее предложение было достаточно недвусмысленно, но каков механизм всего этого процесса, я не знаю. Какие-то самоуправляемые группы. Естественно, насчёт этого можно строить гипотезы, но произвольных комбинаций с меня, пожалуй, хватит.
    
— Ладно, — сказал Инженер, — тогда спроси его об этом заводе на севере.
    
— Уже спрашивали, — ответил Физик. — Тоже очень сложное дело. По этому поводу у меня такая теория…
    
— Почему теория?! Он разве не ответил вам ясно?! — вмешался Координатор.
    
— Нет, это тоже задевает явления высшего порядка. Что касается самого завода, его бросили в тот период, когда он должен был начать производство. Это мы знаем совершенно точно. Труднее определить причины, по которым это произошло. Около пятидесяти лет назад у них был введён план биологической реконструкции. Перестройка функций тела, а возможно, и формы — это тёмная история. Почти всё население планеты в течение ряда лет подверглось серии операций. Речь шла, как мне кажется, о перестройке не столько живущего поколения, сколько последующих, через направленные мутации наследственных клеток. Так мы это себе объясняем. В области биологии взаимопонимание очень затруднительно.
    
— Какой должна была быть эта перестройка? В каком направлении? — спросил Координатор.
    
— Этого не удалось установить, — ответил Физик.
    
— Ну, кое-что мы всё-таки знаем, — не согласился с ним Кибернетик. — Биология, в особенности изучение жизненных процессов, в отличие от других отраслей науки носит у них своеобразный, как бы нормативный характер.
    
— Возможно, религиозный, — вставил Доктор. — С учётом того, что их верования — это скорее система требований и правил, касающихся бренной жизни, лишённая трансцендентальных элементов.
    
— Они никогда не верили в какого-нибудь творца? — спросил Координатор.
    
— Неизвестно. Пойми, такие абстрактные понятия, как вера, бог, мораль, душа, вообще невозможно униформизировать в пределах калькулятора. Мы вынуждены задавать множество конкретных вопросов и из целой массы ответов, недоразумений, частичного перекрытия значений пытаемся лишь вывести осмысленную и обобщённую экстраполяцию. По-моему, то, что Доктор называет религией, — попросту традиция, исторически наслоившиеся обычаи, ритуалы.
    
— Но что религия или традиция может иметь общего с биологическими исследованиями? — спросил Инженер.
    
— Вот этого-то мы и не сумели выяснить. Но, во всяком случае, связь существует и весьма тесная.
    
— Может быть, речь шла о том, что они пытались приспособить некоторые биологические факты к своим верованиям или суевериям?
    
— Нет, это какая-то более сложная история.
    
— Вернёмся к делу, — сказал Координатор. — Каковы результаты проведения в жизнь этого биологического плана?
    
— Из-за него на свет начали появляться особи безглазые или с различным количеством глаз, не способные к жизни, изуродованные, безносые, а также большое количество психически неполноценных.
    
— Ах! Наш двутел и те, другие.
    
— Да. Очевидно, теория, на которую они опирались, была неверной. В течение полутора десятков лет появились тысячи изувеченных, деформированных мутантов — трагические плоды этого эксперимента они пожинают ещё и сегодня.
    
— От плана отказались?
    
— Мы даже не спрашивали об этом, — признался Кибернетик.
    
Он повернулся к микрофону:
    
— План биологической реконструкции — существует ли сейчас? Каково его будущее?
    
Калькулятор, скрипя, некоторое время как будто препирался с двутелом, который издал слабое покашливание.
    
— Может, ему плохо? — тихо спросил Координатор Доктора.
    
— Нет, лучше, чем я ожидал. Он устал, но не хочет уходить отсюда. Я даже переливание крови не могу ему сделать: очевидно, если ему влить кровь нашего двутела, его красные кровяные тельца выпадут в осадок и…
    
— Тсс! — цыкнул Физик.
    
Репродуктор захрипел:
    
— План — есть, нет. Пауза. Теперь — план когда-то не был. Пауза. Теперь мутации, болезнь. Пауза. Информация подлинная — план был — теперь нет.
    
— Не уловил, — признался Инженер.
    
— Он говорит, что в настоящее время отрицается существование этого плана — как будто его вообще никогда не было, а мутации якобы являются видом болезни. В действительности план был проведён в жизнь, а потом его отбросили, не желая признать своего поражения.
    
— Кто?
    
— Эта их якобы несуществующая власть.
    
— Постойте, — сказал Инженер, — как же это? С момента, когда последний анонимный властитель перестал существовать, воцарилась как бы эпоха анархии, так, что ли? Так кто же проводил в жизнь этот план?
    
— Ты ведь слышал. Никто его не проводил — никакого плана не было. Так сегодня утверждают.
    
— Ну хорошо, но тогда, пятьдесят или сколько там лет назад?
    
— Тогда утверждали что-то другое.
    
— Нет, это невозможно понять.
    
— Почему? Ты ведь знаешь, что у нас на Земле существуют некоторые явления, о которых не принято говорить во всеуслышание, хотя о них знают. Например, даже чисто житейские взаимоотношения невозможны без некоторой дозы притворства. То, что у нас не определяющее, второстепенное, то у них — главный фактор.
    
— Всё это запутано и неправдоподобно, — сказал Инженер. — А как с этим связан тот завод на севере?
    
— Он должен был производить что-то, связанное с осуществлением плана, может, аппаратуру для операций или объекты, которые были не нужны, но которые якобы могли понадобиться будущим реконструированным поколениям. Но это только мои предположения, — подчеркнул Кибернетик, — что они там должны были производить, мы не знаем.
    
— Таких заводов, наверное, должно было быть больше?
    
— Заводов, производных биологического плана, число маленькое или большое? Как много? — спросил Кибернетик.
    
Двутел откашлялся, и калькулятор почти сразу же ответил:
    
— Неизвестно. Заводы — вероятно — много. Пауза. Информация — никаких заводов.
    
— Это, однако, какое-то общество… ужасающее! — вспылил Инженер.
    
— Почему? Ты что, никогда не слышал о военной тайне или о чём-то в этом роде?
    
— Какая энергия питает эти заводы? — повернулся Инженер к Кибернетику, но сказал это так близко к микрофону, что калькулятор сразу же перевёл вопрос.
    
Репродуктор минуту погудел и продекламировал:
    
— Неорган — термин отсутствует — био. Пауза. Энтропия — константа — биосистема. — Остальное утонуло в усиливающемся гудении. На пульте зажёгся красный огонёк.
    
— Пробелы в словаре, — объяснил Кибернетик.
    
— Слушай, включим его поливалентно, — сказал ему Физик.
    
— Зачем? Чтобы он начал болтать, как шизофреник?
    
— Может, удастся больше понять.
    
— О чём речь? — спросил Доктор.
    
— Он хочет уменьшить селективность калькулятора, — объяснил Кибернетик. — Когда спектр значений какого-то слова недостаточно острый, калькулятор отвечает, что термин отсутствует. Если я включу его поливалентно, он начнёт заниматься контаминацией — будет создавать словесные гибриды, каких нет ни в одном человеческом языке.
    
— Таким способом мы его лучше поймём, — настаивал Физик.
    
— Пожалуйста. Можем попробовать.
    
Кибернетик переключил штекеры. Координатор взглянул на двутела, который лежал теперь с закрытыми глазами. Доктор подошёл к гиганту, некоторое время осматривал его и, ничего не сказав, вернулся на своё место.
    
Координатор сказал в микрофон:
    
— На юге здесь есть долина. Там — большие строения, в строениях скелеты, вокруг — могилы. Что это?
    
— Постой, могилы ничего не значат.
    
Кибернетик притянул к себе гибкую стойку микрофона.
    
— На юге — архитектурная конструкция, рядом с ней — в отверстиях в грунте — мёртвые тела. Мёртвые двутелы. Что это значит?
    
На этот раз калькулятор дольше обменивался скребущими звуками с двутелом. Они заметили, что впервые машина, казалось, сама от себя спрашивала о чём-то ещё раз, наконец обращённый к ним репродуктор монотонно сообщил:
    
— Двутел — физическая работа нет. Пауза. Электрический орган — работа, да, но акселероинволюция — дегенерация — злоупотребление. Пауза. Юг — это экземплификация самоуправляемой прокрустики — пауза. Биосоциозамыкание — антисмерть. Пауза. Общественная изоляция — не сила, не принуждение. Пауза. Добровольность. Пауза. Микроадаптация группы — центросамотяг — продукция — да, нет. Пауза.
    
— Ну что, получил? — Кибернетик сердито посмотрел на Физика. — «Центросамотяг», «антисмерть», «биосоциозамыкание». Говорил я тебе! Пожалуйста, теперь расшифровывай.
    
— Постепенно расшифрую, — сказал Физик. — Это имеет что-то общее с принудительными работами.
    
— Неверно. Он сказал "не сила, не принуждение", "добровольность".
    
— Ну, так спросим ещё раз. — Физик подтянул к себе микрофон. — Непонятно, — сказал он. — Скажи — очень просто — что на юге, в долине? Колония? Группа осуждённых? Изоляция? Производство? Кто производит? Что? И зачем? С какой целью?
    
Калькулятор снова объяснился с двутелом — это продолжалось минут пять, — потом опять заговорил:
    
— Изоломикрогруппа — добровольность — интерсцепление — принуждение — нет. Пауза. Каждый двутел — противигра — изоломикрогруппа. Пауза. Главная связь — центростремительный самотяг. Пауза. Связка — гневисть. Пауза. Кто вина — тот кара. Пауза. Кто кара — тот изоломикрогруппа — добровольность. Пауза. Интерсвязи возвратные — полиндивидуальные — сцепление — гневисть — самуцель. Пауза. Социопсихоциркуляция — внутренняя антисмерть. Пауза.
    
— Подождите! — крикнул Кибернетик, видя, что остальные беспомощно зашевелились. — Что это значит, «самуцель»? Какая цель?
    
— Самуцел…ение, — пробурчал калькулятор, который на этот раз вообще не обратился к двутелу.
    
— А! Инстинкт самосохранения! — крикнул Физик, а калькулятор поспешно объяснил:
    
— Инстинкт самосохранения. Да. Да.
    
— Ты хочешь сказать, что понимаешь, о чём он говорит?! — Инженер вскочил с места.
    
— Не знаю, правильно ли я понимаю, но догадываюсь — речь идёт о какой-то разновидности их системы наказаний. Очевидно, это некие микрообщества, автономные группы, которые, так сказать, взаимно загнали друг друга в угол.
    
— Как это? Без охраны? Без надсмотрщиков?
    
— Да. Он же прямо сказал, что никакого принуждения нет.
    
— Это невозможно.
    
— Ну почему же? Представь себе двоих людей; у одного есть спички, у другого — коробок. Они могут друг друга ненавидеть, но огонь зажгут только вместе. Гневисть — это гнев и ненависть или что-нибудь близкое. Поэтому кооперация в группе возникает благодаря обратным связям, как в моём примере, но, конечно, это гораздо сложнее! Принуждение рождается как-то само по себе — его создаёт внутреннее положение группы.
    
— Ну хорошо, хорошо, но что они там делают? Что они там делают? Кто лежит в этих могилах? Зачем?
    
— Ты слышал, что сказал калькулятор? «Прокрустика». Очевидно, от прокрустова ложа.
    
— Вздор! Откуда двутел слышал о Прокрусте?!
    
— Калькулятор, а не двутел. Он выискивает наиболее близкие понятия в соответствии с резонансом в семантическом спектре! Там, в этих группах, ведётся изнурительная работа. Возможно, что она не имеет никакой цели, никакого смысла, он сказал "продукция — да, нет" — значит, что-то производят, должны это делать, ибо таково наказание.
    
— Почему должны? Кто их заставляет, если там нет никакой охраны?!
    
— Какой ты упрямый! Насчёт продукции я, может, и ошибаюсь, но принуждение создаёт ситуация. Ты что, не слышал о принудительных ситуациях? Скажем, на тонущем корабле вариантов спасения, из которых ты можешь выбирать, очень немного — может, у них под ногами всю жизнь палуба такого корабля?.. Поскольку физический труд, особенно изнурительный, приносит им вред, то здесь происходит какое-то «биозамыкание», возможно, в зоне электрического органа.
    
— Он говорил «биосоциозамыкание». Это должно быть что-то иное.
    
— Но нечто в этом роде. В группе существует сцепление — взаимное притяжение, то есть группа обречена вариться в собственном соку, изолирована от общества.
    
— Это страшно туманно. Что они там всё-таки делают?
    
— Ну чего ты от меня хочешь? Я знаю столько же, сколько и ты. Ведь недоразумения и смещения значений накладываются одно на другое, не только с нашей стороны, но точно так же между калькулятором и двутелом — с другой! Может быть, у них есть специальная научная дисциплина — «прокрустика», теория динамики таких групп! Они заранее планируют тип действий, конфликтов и взаимных притяжений в её сфере, функции распределены так, чтобы образовалось своеобразное равновесие, обмен, циркуляция гнева, ненависти, чтобы эти чувства спаивали их и одновременно чтобы они не могли найти общего языка с кем-нибудь вне группы…
    
— Это твои личные вариации на тему шизофренических бредней калькулятора, а вовсе не объяснение! — крикнул Химик.
    
— Пожалуйста, займи моё место. Может, у тебя пойдёт лучше.
    
Стало тихо.
    
— Он очень устал, — сказал Доктор. — От силы ещё один-два вопроса. Больше нельзя. Кто хочет их задать?
    
— Я, — сказал Координатор. — Откуда ты узнал о нас? — бросил он в микрофон.
    
— Информация — метеорит — корабль, — ответил через минуту калькулятор, обменявшись несколькими короткими хриплыми звуками с двутелом. — Корабль — иной планеты — космическое излучение — дегенерация существ. Пауза. Несут смерть. Пауза. Стеклянистая изоляция с целью ликвидации. Пауза. Обсерватория. Пауза. Грохот. Произвёл — пеленгование — направление звука — источник грохота — фокус попадания — ракета. Пауза. Пошёл ночью. Пауза. Ждал — Защитник открыл изоляцию. Вошёл — здесь. Пауза.
    
— Объявили, что упал корабль с какими-то чудовищами, да? — спросил Инженер.
    
— Да. Что мы дегенерировали под влиянием космического излучения. И что они намерены запереть нас, окружить этой стеклянистой массой. Он по звуку запеленговал направление обстрела, определил цель и таким образом нашёл нас.
    
— Не боялся чудовищ? — бросил Координатор в микрофон.
    
— Не боялся — это ничего не значит. Сейчас, какое там было слово? Ага, гневисть. Может, так переведёт.
    
Кибернетик повторил вопрос на странном жаргоне калькулятора.
    
— Да, — сразу ответил репродуктор. — Да. Но — шанс — один — на миллион — оборотов — планеты.
    
— Это понятно. Каждый из нас пошёл бы, — понимающе кивнул головой Физик.
    
— Хочешь остаться с нами? Мы вылечим тебя. Смерти не будет, — медленно сказал Доктор.
    
— Нет, — ответил репродуктор.
    
— Хочешь уйти? Хочешь вернуться к своим?
    
— Возвращение — нет, — ответил репродуктор.
    
Люди переглянулись.
    
— Ты действительно не умрёшь! Мы тебя действительно вылечим! — воскликнул Доктор. — Скажи, что ты хочешь сделать, когда будешь здоров?
    
Калькулятор заскрипел, двутел ответил одним звуком, таким коротким, что он был едва слышен.
    
— Нуль, — как бы колеблясь, сказал репродуктор.
    
И через мгновение добавил, словно неуверенный, что его правильно поняли:
    
— Нуль. Нуль.
    
— Не хочет остаться, возвращаться — тоже, — буркнул Химик. — Может, он… бредит?
    
Все посмотрели на двутела. Его бледно-голубые глаза глядели на них неподвижно. В тишине было слышно его медленное глухое дыхание.
    
— Довольно, — сказал Доктор, вставая. — Выйдите все.
    
— А ты?
    
— Сейчас приду. Я два раза принимал психедрин, могу с ним ещё немного посидеть.
    
Когда люди встали и двинулись к двери, малый торс двутела, до сих пор поддерживаемый как бы невидимой опорой, вдруг сломался — его глаза закрылись, голова бессильно упала назад.
    
— Слушайте, мы всё время расспрашивали его, а почему он нас ни о чём не спросил? — спохватился в коридоре Инженер.
    
— Почему же, до этого и он спрашивал, — ответил Кибернетик. — Об отношениях, господствующих на Земле, о нашей истории, о развитии астронавтики — ещё за каких-нибудь полчаса до вашего прихода он говорил значительно больше.
    
— Должно быть, очень ослаб.
    
— Наверно. Он получил большую дозу облучения, путешествие по пустыне должно было его здорово утомить, тем более что он довольно стар.
    
— Как долго они живут?
    
— Около шестидесяти оборотов планеты, то есть немного меньше шестидесяти наших лет. Эдем обращается вокруг своего солнца чуть быстрее, чем Земля.
    
— Как они питаются?
    
— Довольно своеобразно. Кажется, эволюция проходила тут иначе, чем на Земле. Они могут непосредственно усваивать некоторые неорганические субстанции.
    
— Действительно своеобразно, — сказал Инженер.
    
— Ага, грунт, который вынес тот, первый! — вдруг сообразил Химик.
    
Они остановились.
    
— Да, но таким способом двутелы питались тысячи лет назад. Теперь в нормальных условиях так никто не поступает. Эти тонкие чаши на равнине — как бы их аккумуляторы продовольствия.
    
— Это что, живые существа?
    
— Не знаю. Во всяком случае, они избирательно извлекают из глубины и накапливают вещества, которые служат двутелам пищей. Их много, разных видов.
    
— Да, очевидно, двутелы должны их разводить, вернее, возделывать, — сказал Химик. — На юге мы видели целые плантации этих чаш. Но зачем тот, который забрался в ракету, рылся в глине?
    
— Потому что после захода солнца чаши втягиваются под почву.
    
— Всё равно глины было везде достаточно, а он выбрал именно эту, в ракете.
    
— Может, потому, что она была разрыхлена, а он — голоден. Мы не говорили об этом с нашим астрономом. Возможно, что тот двутел действительно бежал из долины на юге…
    
— Дорогие мои, идите теперь спать, — обратился Координатор к Физику и Кибернетику, — а мы займёмся делом. Скоро двенадцать.
    
— Двенадцать ночи?
    
— А как же. Я вижу, вы уже совсем потеряли счёт времени?
    
— Ну, в таких условиях…
    
Позади послышались шаги. Из библиотеки вышел Доктор. Все испытующе смотрели на него.
    
— Спит, — сказал он. — Худо с ним. Когда вы вышли, я решил было… — Он не кончил.
    
— Но ты говорил с ним?
    
— Говорил. То есть… Понимаете, мне показалось, что это конец… Я спросил его, можем ли мы что-нибудь для них сделать. Для всех.
    
— И что он сказал?
    
— Нуль, — медленно повторил Доктор, и всем показалось, что они слышат мёртвый голос калькулятора.
    
— Идите теперь и ложитесь, — сказал Координатор через мгновение. — Но я ещё воспользуюсь тем, что мы все вместе, и спрошу вас — будем ли мы стартовать?
    
— Да, — сказал Инженер.
    
— Да, — произнесли Физик и Химик почти одновременно.
    
— Да, — присоединился Кибернетик.
    
— А ты? Молчишь? — спросил Координатор Доктора.
    
— Я размышляю. Понимаете, мне ещё никогда не было так интересно…
    
— Понимаю, тебя интересует, как им можно помочь. Но теперь-то ты уже знаешь, что…
    
— Нет. Не знаю, — тихо сказал Доктор.
   
   
    
     
Глава четырнадцатая
    
    
Часом позже по откинутой крышке грузового люка сполз Защитник. Инженер остановил его в двухстах метрах от стеклянистой стены, сходящейся кверху, словно недостроенный свод, и принялся за дело. Тьма гигантскими скачками убегала в глубь пустыни. Ослепительные гремящие бичи рассекали зеркальную стену, сочащиеся жаром плиты падали на грунт, белый дым бурлил над кипящим песком. Инженер оставлял куски строительного материала остывать и хлестал аннигилятором дальше, вырубая в своде окна, с которых стекали огненные сосульки. В мутной, полупрозрачной оболочке возникали ряды четырёхугольных дыр, сквозь них открывались провалы звёздного неба. Дым спиралями стлался по песку, в жилах стеклянистого колосса что-то пощёлкивало, трещало, обломки затягивал тёмный жар. Наконец Защитник попятился к ракете. Инженер на расстоянии измерял радиоактивность. Счётчики предостерегающе гудели.
    
— Пришлось бы ждать минимум четверо суток, — сказал Координатор, — но мы пустим туда Чёрного и чистильщиков.
    
— Да, радиоактивность значительна только на поверхности. Достаточно будет сильной струи песка под давлением. А обломки нужно собрать в одном месте и закопать.
    
— Можно бы загрузить их в кормовой отстойник. — Координатор задумчиво смотрел на вишнёвый отсвет пылающих развалин.
    
— Зачем? — удивился Инженер. — Нам это ничего не даст, бесполезный балласт.
    
— Я предпочёл бы не оставлять радиоактивных следов… Они не знают атомной энергии, и лучше, чтобы они её не узнали…
    
— Может, ты и прав, — пробурчал Инженер. — Эдем… — добавил он через мгновение. — Ты знаешь, передо мной вырисовывается картина… После того, что рассказал этот двутел-астроном, вернее… калькулятор… жуткая картина…
    
— Да, — медленно кивнул Координатор. — Какое-то крайнее, потрясающе последовательное злоупотребление теорией информации. Оказывается, она может быть инструментом пыток более чудовищных, чем любые физические мучения. Селекция, торможение, блокировка информации — таким способом в самом деле можно культивировать геометрически точную, кошмарную «прокрустику», как сказал калькулятор.
    
— Как ты думаешь, они… он это понимает?
    
— Что значит — понимает? А… ты имеешь в виду, считает ли он такое состояние нормальным? Ну, в определённом смысле, пожалуй, да. Ведь ничего другого он не знает. Хотя он ссылается на их древнюю историю — тиранов, сначала обычных, потом анонимных, — значит, он обладает масштабом для сравнения. Да, наверно, если бы ему не с чем было сравнивать, он не сумел бы нам всё рассказать.
    
— Если апелляция к тирании даёт ему возможность вспомнить о лучших временах, то… благодарю…
    
— А всё-таки… Это в некотором роде логичный путь развития. Какой-то очередной тиран, видимо, напал на мысль, что личная анонимность при существующей системе управления будет выгоднее. Общество, не имея возможности сконцентрировать сопротивление, направить враждебные чувства на конкретную особу, становится в какой-то мере морально разоружённым.
    
— Ах, ты это так понимаешь? Безличный тиран.
    
— Может, это ложная аналогия, но через некоторое время, когда теоретические основы этой их «прокрустики» сложились, кто-то из его наследников пошёл ещё дальше, ликвидировал — мнимо, конечно, — даже своё инкогнито, упразднил самого себя, саму систему правления. Конечно, исключительно в сфере понятий, слов, публичных высказываний…
    
— Но почему здесь нет никаких освободительных движений? Этого я не могу понять! Даже если они карают недовольных, заключая их в автономные изолированные группы, ведь при отсутствии какой бы то ни было стражи, надзора, внешнего насилия возможно индивидуальное бегство и даже организованное сопротивление.
    
— Чтобы могла возникнуть организация, должны существовать средства взаимопонимания. — Координатор высунул через лаз башенки глазок счётчика Гейгера, треск которого как будто понемногу утихал. — Заметь, что определённые явления у них, вообще говоря, не лишены названия или связей с другими, но и названия и связи, которые выдаются за истинные, — маски. Уродства, вызванные мутациями, называются эпидемией какой-то болезни. То же самое, очевидно, происходит и со всем остальным. Чтобы покорить мир, нужно его сначала назвать. Без знания, без оружия, без организации, отрезанные от других жителей планеты, немногое они могут сделать.
    
— Да, — сказал Инженер, — но эта сцена на кладбище, этот ров под городом, пожалуй, указывает на то, что порядок здесь всё-таки не такой уж совершенный, как хотелось бы этому неизвестному властителю. А как наш двутел испугался стеклянистой стены, помнишь? Видно, не всё идёт здесь гладко.
    
Счётчик над их головами щёлкал всё ленивее. Обломки у стены, окружающей корабль, потемнели, только почва ещё дымилась, и в столбе дрожащего воздуха странно покачивались звёзды.
    
— Вот мы решили стартовать, — говорил Инженер, — а ведь мы могли бы лучше узнать их язык. Понять, как действует эта их проклятая власть, которая притворяется несуществующей. И… дать им оружие…
    
— Кому? Тем несчастным, похожим на нашего двутела? Ты дал бы ему в руки аннигилятор?
    
— Ну, для начала мы могли бы сами…