1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 
             Какъ быстрая стрѣла Россiянъ достигаетъ;
       
             Онъ лавры ко стопамъ Царевымъ полагаетъ,
       
   705          Вѣщая: Iоаннъ! прими вѣнцы сiи;
       
             Не мнѣ принадлежатъ, но суть они твои.
       
             Твоими прiобрѣлъ побѣду я полками,
       
             И Крымцовъ изтребилъ ихъ щастьемъ, ихъ руками!
       
             Велика слава то, но слава не моя;
       
   710          Ихъ въ брани мужества свидѣтель только я,
       
             Яви щедроты имъ въ угрозу побѣжденнымъ,
       
             И я почту себя за трудъ мой награжденнымъ.
       
             Объемлетъ Курбскаго какъ друга Iоаннъ;
       
             Воспѣлъ хвалы ему, воспѣлъ Россiйскiй станъ;
       
   715          На храбрыхъ ратниковъ Монаршею рукою
       
             Щедроты излились обильною рѣкою,
       
             Усердiе въ сердцахъ Россiйскихъ возрасло,
       
             И бодрыхъ воиновъ умножилось число;
       
             Простерся по сердцамъ сердитый пламень брани,
       
   720          И тако двигнулись Россiяне къ Казани.
       
             Молва на крылiяхъ предъ ней въ Казань паритъ,
       
             Несутъ оковы къ вамъ! Ордынцамъ говоритъ;
       
             Россiйскихъ войскъ число числомъ языковъ множитъ;
       
             За Волгой сѣетъ страхъ, Казань томитъ, тревожитъ.
       
   725          Едина во своей Сумбека слѣпотѣ,
       
             Короной жертвуетъ любовной суетѣ;
       
             Но то, чѣмъ духъ ея питается и льстится,
       
             То скоро въ пагубу Сумбекѣ обратится.
      
     
    
    
     
      
ПѢСНЬ СЕДЬМАЯ
     
     
      
       
                       Какимъ превратностямъ подверженъ здѣшнiй свѣтъ!
       
             Въ немъ блага твердаго, въ немъ вѣрной славы нѣтъ;
       
             Великiя моря, лѣса и грады скрылись,
       
             И царства многiя въ пустыни претворились;
       
   5          Гремѣлъ побѣдами, владѣлъ вселенной Римъ,
       
             Но слава Римская изчезла яко дымъ;
       
             И небо никому блаженства не вручало,
       
             Котораго бъ лучей ничто не помрачало.
       
             Не можетъ щастiя не меркнуть красота;
       
   10          И въ солнцѣ и въ лунѣ есть темныя мѣста!
      
      
       
                       Кругомъ сѣдящiя на олтарѣ Фортуны,
       
             Красуются цвѣты и страшные перуны.
       
             Ко славѣ Iоаннъ цвѣтами прежде шелъ,
       
             Но терномъ встрѣченъ былъ, и зло преодолѣлъ;
       
   15          Попралъ влекущее его во адъ коварство,
       
             И спасъ терпѣнiемъ отъ бѣдства государство.
      
      
       
                       Вѣнчалась класами Церерина глава,
       
             И солнце въ небесахъ горѣло въ знакѣ Льва;
       
             Сей знакъ, щастливый знакъ, предзнаменуетъ войску
       
   20          И храбрость пламенну, вѣнецъ и вѣтвь геройску.
      
      
       
                       Уже кипящая подъ веслами вода
       
             Носила по Окѣ Россiйскiя суда;
       
             Надеждѣ, ревности и щастiю врученны,
       
             Плывутъ снарядами и пищей отягченны;
       
   25          Прiемлютъ Волжскiя шумящiя струи
       
             На влажныя свои хребты суда сiи;
       
             И гласы трубныя далеко раздаются;
       
             Въ рѣкахъ брони звучатъ, въ Коломнѣ слезы льются.
      
      
       
                       Другую войска часть со стѣнъ сей городъ зритъ,
       
   30          Которая на брань, какъ стадо птицъ, паритъ.
       
             Стонаетъ тучный брегъ подъ ратными полками,
       
             И пыль густыми ихъ объемлетъ облаками,
       
             Скрываются они за крутизною горъ;
       
             Слухъ внемлетъ пѣсни ихъ, но войскъ не видитъ взоръ,
       
   35          И будто на своихъ дѣтей еще взираютъ,
       
             Отъ стѣнъ родители къ нимъ руки простираютъ,
       
             И теплыя мольбы возносятъ къ небесамъ:
       
             Да слава двигнется во слѣдъ по ихъ стопамъ!
      
      
       
                       Какъ туча молнiи въ груди своей несуща,
       
   40          Перунамъ пламеннымъ свободы не дающа,
       
             Высокимъ зданiямъ и хижинамъ грозитъ,
       
             Но въ нѣдрахъ кроя смерть, идетъ и не разитъ;
       
             Толикiй гнѣвъ несетъ и молнiи такiя
       
             Къ Казани съ пламенемъ парящая Россiя;
       
   45          Отважность крояся среди ея полковъ,
       
             Ведетъ къ сраженью ихъ внизъ Волжскихъ береговъ.
      
      
       
                       Царь будто двѣ руки простеръ на брань съ Ордою,
       
             Одну хребтами горъ, другую надъ водою;
       
             Сквозь мрачныя лѣса, чрезъ горы полетѣлъ;
       
   50          Въ судахъ рѣками плыть Морозову велѣлъ.
       
             Довольство по струямъ не робкою рукою
       
             Влекло сiи суда средь мирнаго покою;
       
             Единой храбростью сердца обременивъ,
       
             Тамъ шествуютъ полки среди обильныхъ нивъ;
       
   55          Отъ зноя кроются прохладными лѣсами,
       
             И горы громкими зыбились голосами.
       
             Тамъ звѣри дикiя къ идущимъ пристаютъ;
       
             И кажется, себя имъ въ пищу отдаютъ;
       
             Прiятныя поля, вертепы, рощей тѣни,
       
   60          Стада поющихъ птицъ, и серны, и елени,
       
             Совокупилось все Россiянъ услаждать,
       
             Всѣ вещи двигнулись Казанцовъ побѣждать.
       
             Тамъ паству тучную луга готовятъ злачны;
       
             Тамъ жажду утолять, бiютъ ключи прозрачны;
       
   65          Приносятъ Нимфы имъ Помонины дары;
       
             То зрится не походъ, но вѣчные пиры.
      
      
       
                       Израилю въ пути столпъ огненный предходитъ;
       
             Россiянъ пламенна къ побѣдамъ храбрость водитъ.
       
             Какъ будто изъ бреговъ поднявъ хребетъ рѣка,
       
   70          И паствамъ и лугамъ грозитъ издалека,
       
             Долины и поля объемлюща въ началѣ,
       
             Суровѣе течетъ, чѣмъ валъ кидаетъ далѣ;
       
             Наполнивъ шумомъ водъ пещеры и лѣса,
       
             И зданiя влечетъ и горды древеса:
       
   75          Такъ воинство на брань Россiйское дерзало.
       
             Но щастiе свою невѣрность оказало;
       
             Уже отчаянье тревожило Татаръ;
       
             Мечтался имъ Сеитъ, мечтался Исканаръ.
      
      
       
                       Уже Россiйскихъ войскъ великая громада,
       
   80          Касалась древняго Владимирскаго града.
       
             Тамъ видно озеро извѣстныхъ мутныхъ водъ,
       
             Которыя зоветъ бездонными народъ.
       
             И градъ обрушенный мечтаетъ быть во ономъ,
       
             Вѣщающiй свою погибель частымъ звономъ.
       
   85          Минуя воинство плачевныя брега,
       
             Преходитъ градскiя зеленыя луга;
       
             Извѣстной въ древности нещастьями столицы,
       
             Открылися вдали Владимирски бойницы.
       
             Тамъ видимы еще среди крутыхъ бреговъ
       
   90          Остатки мшистыя пловучихъ острововъ;
       
             Всечасной казнiю они изображаютъ,
       
             Коль строго Небеса убiйцевъ поражаютъ;
       
             И предка Iоаннъ напомнивъ своего,
       
             Сiе прочелъ въ слезахъ въ надгробiи его:
       
   95                    Боголюбиваго разторгли, яко звѣри,
       
             Свирѣпы братiя Кучковой злобной дщери;
       
             Георгiй симъ врагамъ за брата отомстилъ,
       
             Во гробы заключивъ, живыхъ на дно пустилъ.
       
             Земля не емлетъ ихъ, вода въ себя не проситъ,
       
   100          Подъ видомъ острововъ до днесь убiйцевъ носитъ;
       
             Покрыты тернiемъ поверьхъ воды живутъ,
       
             И кажется, еще въ своей крови плывутъ.
      
      
       
                       Царь въ сердцѣ впечатлѣвъ Ордынски разоренья,
       
             Направилъ быстрый ходъ враговъ для усмиренья,
       
   105          Уже онъ Муромски предѣлы прелеталъ,
       
             И Нижнiй-градъ идущъ къ Велетмѣ миновалъ;
       
             Оставивъ Суздальскихъ владѣтелей столицу,
       
             Вступилъ Россiйскiя державы на границу.
       
             Тамъ видитъ ярости Казанскiя слѣды,
       
   110          Разлившiяся вкругъ какъ быстрый токъ воды;
       
             Взведетъ ли Iоаннъ слезами полны взоры
       
             На долы томныя, на возвышенны горы,
       
             На храмы Божiи, на селы, на пески,
       
             Все ризой черныя одѣяно тоски;
       
   115          Въ крови, казалося, созженны домы тонутъ,
       
             Дымятся вкругъ поля, лѣса и рѣки стонутъ.
       
             Пролей со мной, пролей, о Муза! токи слезъ,
       
             Внимая плачь вдовицъ и тяжкихъ звукъ желѣзъ.
      
      
       
                       Печальны матери воителей встрѣчаютъ,
       
   120          У коихъ скорби взоръ и лица помрачаютъ;
       
             Терзая грудь свою, едина вопiетъ:
       
             Мой сынъ, любезный сынъ! Тебя во свѣтѣ нѣтъ!
       
             Я видѣла его кинжаломъ пораженна,
       
             Моя надежда съ нимъ и пища погребенна;
       
   125          Отмстите за него!… Упала ницъ она,
       
             И вышла изъ нее душа тоски полна.
      
      
       
                       Безчеловѣчную Ордынску помня ярость,
       
             Подъемлется съ одра трепещущая старость;
       
             На домъ свой указавъ дрожащею рукой:
       
   130          Отсюду похищенъ, вѣщаетъ, мой покой!
       
             Не давно набѣжавъ грабители суровы,
       
             Взложили на моихъ дѣтей при мнѣ оковы.
       
             Къ отмщенью видящiй удобные часы,
       
             Подъ шлемомъ бѣлыя скрываетъ онъ власы;
       
   135          И старцы многiе, мечей внимая звуки,
       
             Берутъ оружiе въ трепещущiя руки,
       
             Едва бiющуся щитомъ покрыли грудь;
       
             Казалось, лебеди летятъ съ орлами въ путь.
       
             Полуумершу плоть надежда оживила;
       
   140          И будто вѣтвiя отъ корени явила:
       
             Такъ бодрость на челахъ у старцовъ процвѣла,
       
             Котора скрытою, какъ въ пеплѣ огнь, была.
       
             Безсильны отроки, примѣромъ ободренны,
       
             Во храбрыхъ ратниковъ явились претворенны.
       
   145                    Въ долинѣ древнiй дубъ простерши тѣнь стоялъ,
       
             Тамъ корень у него токъ водный напоялъ;
       
             Единъ изъ жителей Царя къ нему приводитъ,
       
             Онъ гордое на немъ писанiе находитъ:
       
             Народамъ симъ велитъ свирѣпая Казань
       
   150          Въ залогъ дѣтей привесть, свое имѣнье въ дань;
       
             И естьли въ лунный кругъ та жертва не приспѣетъ,
       
             То вся сiя страна навѣки запустѣетъ;
       
             Россiйской кровiю омоются поля,
       
             И будетъ пламенемъ пожерта ихъ земля.
       
   155                    Что дѣлать намъ теперь? нещастный вопрошаетъ
       
             Царя, которому промолвить гнѣвъ мѣшаетъ,
       
             Но скрывъ досаду, рекъ: Дадимъ Казанцамъ дань;
       
             Не злато, не сыновъ, дадимъ кроваву брань,
       
             Пускай отъ здѣшнихъ странъ сiи сыны любезны
       
   160          Не узы понесутъ, но огнь, мечи желѣзны!
      
      
       
                       Воздвигли жители какъ море общiй гласъ:
       
             Веди, о Государь! скоряй къ Казани насъ!
      
      
       
                       Тогда предсталъ Царю, кипящему войною,
       
             Почтенный нѣкiй мужъ, украшенъ сѣдиною;
       
   165          И тако рекъ ему: Гряди противъ Татаръ!
       
             Однако укроти на время ратный жаръ:
       
             Ихъ пламень, Государь, въ ихъ сердцѣ не простынетъ,
       
             А слава и тебя конечно не покинетъ;
       
             Свое стремленiе, свой подвигъ удержи,
       
   170          На лунный оборотъ походъ свой отложи;
       
             Не мерзостный подлогъ въ мои слова вмѣщаю:
       
             Для блага общаго я истинну вѣщаю.
       
             Когда ты поспѣшишь желанною войной,
       
             Войною на тебя возстанетъ жаръ и зной;
       
   175          И долженъ братися не съ робкою Ордою,
       
             Но съ воздухомъ, съ огнемъ, съ землею и водою.
       
             О Царь! Движенiя военны потуши;
       
             Бѣдою общею для славы не спѣши.
      
      
       
                       Глаголы старика, сѣдиной умащенна,
       
   180          Какъ будто слышались изъ храма освященна,
       
             И напояли всѣхъ какъ сладкая роса.
       
             Но Царь сказалъ, глаза возведъ на небеса:
       
             О Боже! Ты то зришь, что я не ради славы,
       
             Но для спасенiя сражаюся державы;
       
   185          А естьли истребить желаетъ Небо насъ,
       
             Россiя вкупѣ вся, да гибнемъ въ сей мы часъ!
       
             Но ты, премудростью исполненный небесной,
       
             О старче! о дѣлахъ предбудущихъ извѣстной;
       
             Взведи глаза кругомъ, и слухъ твой приклони,
       
   190          Услышишь вопли здѣсь, увидишь вкругъ огни;
       
             Младенцы видимы, о камень пораженны,
       
             Текуща кровь въ поляхъ и домы въ прахъ созженны,
       
             Повелѣваютъ намъ отмщеньемъ поспѣшать;
       
             Зря слезы, можно ли отмщеньемъ не дышать?
       
   195                    Когда Царева рѣчь сей страхъ изображала,
       
             Вдругъ дѣва, блѣдный видъ имѣюща, вбѣжала;
       
             Скрывающи ея увядшiя красы,
       
             Прилипли ко лицу заплаканну власы;
       
             Потокомъ слезъ она стенящу грудь кропила,
       
   200          И руки вознося, къ Монарху возопила:
       
             Неси, о Государь! къ Казани огнь и мечь,
       
             Вели ты воды вкругъ, вели ихъ землю жечь;
       
             Да воздухъ пламенемъ Ордынцамъ обратится;
       
             Но что? ужъ мой супругъ ко мнѣ не возвратится!
       
   205          Я смертью многихъ Ордъ не возвращу его,
       
             И жертва лучшая конецъ мой для него;
       
             Вонзите, кто ни есть, мнѣ мечь во грудь стенящу!
       
             Пустите душу вонъ къ любезному хотящу!
       
             Скончайте съ жизнiю и муку вдругъ мою!
       
   210          Стыда я моего предъ вами не таю:
       
             Любовной страстiю къ нещастному возженна,
       
             Уже была я съ нимъ закономъ сопряженна;
       
             Уже насъ брачныя украсили вѣнцы:
       
             Какъ въ самый оный часъ, всеобщихъ бѣдъ творцы,
       
   215          Казанцы лютые въ Господнiй храмъ вломились,
       
             И брачныя свѣщи въ надгробны претворились;
       
             Оковы нѣжныя, связующiя насъ,
       
             Кровавыя мечи разторгли въ оный часъ;
       
             Влекомый мой супругъ отъ глазъ безчеловѣчно,
       
   220          На мѣсто: я люблю! сказалъ, прости мнѣ, вѣчно!
       
             Рвалася я изъ рукъ, произносила стонъ,
       
             Но далѣ что вѣщать?… Поруганъ и законъ!
       
             Скитаюся въ лѣсахъ, я странствую въ пустынѣ,
       
             То завтра льщусь найти, чего не вижу нынѣ;
       
   225          По камнямъ бѣгаю при солнцѣ, при лунѣ,
       
             Нигдѣ не встрѣтится супругъ любезный мнѣ.
       
             О небо! о земля! хоть тѣнь его явите;
       
             Но что вы медлите? Грудь вскройте, сердце рвите!
       
             При семъ во всѣ страны кидаяся она,
       
   230          Поверглась на копье, разсудка лишена,
       
             И воина въ рукахъ копье сiе держаща,
       
             Омыла кровiю лицемъ къ лицу лежаща.
      
      
       
                       Въ сiи печальныя и страшныя часы,
       
             Подъемлются у всѣхъ отъ ужаса власы;
       
   235          Царь въ сердцѣ горести носящiй остро жало,
       
             Ко старцу обратясь, вѣщалъ: Еще ли мало!
       
             Еще ли мало намъ причинъ спѣшить на брань?
       
             И тартару сiя была страшна бы дань;
       
             Простительно ли намъ, судьбину видя люту,
       
   240          Отсрочивать войну хотя одну минуту?
       
             Орды свирѣпыя мгновенно притекутъ,
       
             Народъ, и съ нимъ тебя въ неволю повлекутъ;
       
             Иное быть Царемъ, иное жить въ пустынѣ;
       
             Не дѣлай намъ препятствъ, и не кажись отнынѣ.
       
   245                    Но старецъ Царскою грозой не укрощенъ,
       
             Отвѣтствовалъ Царю, бывъ свыше просвѣщенъ:
       
             Живуща храбрость въ васъ, хоть день, хоть годъ продлится,
       
             Отъ пламенныхъ сердецъ, о Царь! не удалится;
       
             Но ежели врагамъ отмщая и грозя,
       
   250          Тебѣ противъ судьбы не воевать не льзя,
       
             Гряди въ опасный путь! Желанье ты исполнишь,
       
             Однако нѣкогда о старцѣ ты напомнишь;
       
             Обременяй себя и воинство трудомъ:
       
             Ты все бы побѣдилъ, но съ меньшимъ бы вредомъ;
       
   255          Успѣлъ бы самъ себя во брани ты прославить;
       
             Но бѣдствъ хочу твоихъ едину часть убавить.
       
             Нещастну меньше быть принужу я тебя:
       
             Возьми сей щитъ, носи на рамѣ у себя,
       
             И знай, когда его поверхность потемнѣетъ,
       
   260          Что тяжкiй грѣхъ въ тебѣ по сердцу плевы сѣетъ;
       
             И что премудрости сiянье потуша,
       
             Унизилась твоя великая душа.
       
             Сей щитъ изображалъ смѣшенныя стихiи,
       
             Которы надъ главой носились у Россiи;
       
   265          Но страшну оныхъ брань Владимиръ укротилъ,
       
             Когда страны свои крещеньемъ просвѣтилъ;
       
             Очистивъ мракъ души черезъ священну воду,
       
             Какъ солнце, свѣтъ излилъ подвластному народу;
       
             Благочестивою онъ вѣрой окруженъ,
       
   270          Ни плачу не внималъ, ни воплю милыхъ женъ;
       
             Молитвы жречески и лесть пренебрегаетъ;
       
             Во Днепръ гремящаго перуна низвергаетъ;
       
             Кумира страшнаго прiявшая волна,
       
             Нахмурясь у бреговъ являлася черна;
       
   275          На брегѣ, благодать гдѣ тартаръ побѣдила,
       
             Видна съ Денницей брань небесна Михаила;
       
             Ни Позвидъ, вихрей царь; ни грозный Чернобогъ,
       
             Владимира смягчить ни укротить не могъ;
       
             Ни сынъ роскошныя и сладострастной Лады,
       
   280          Сооружающiй житейскiя прохлады,
       
             Котораго во тмѣ Владимиръ обожалъ,
       
             Полель отъ молнiевъ его не избѣжалъ;
       
             Усладъ, питающiй обманчивыя страсти,
       
             Всѣ боги зрѣлися разрушены на части.
       
   285          Тамъ спяща зрѣлась смерть, братъ смерти грѣхъ, уснулъ;
       
             Отверзтыя уста стенящiй адъ сомкнулъ.
       
             Когда всей мыслью Царь въ картины углубился,
       
             Въ то время старецъ, щитъ вручивый, удалился.
       
             Скорбя, что имяни его не вопросилъ,
       
   290          О старче! въ духѣ Царь геройскомъ возгласилъ:
       
             Колико ты ни правъ въ пророчествѣ гремящемъ,
       
             Коснѣти не могу мнѣ въ дѣлѣ предлежащемъ;
       
             Одно исполню то, что щитъ беру съ собой;
       
             Велите знакъ подать къ движенiю трубой!
       
   295                    Вельможи сходну мысль съ начальникомъ имѣли,
       
             И ратные полки какъ буря возшумѣли,
       
             Покрылъ сгущенный прахъ сiянiе небесъ!
       
             Царь шествовалъ къ лугамъ, гдѣ есть Саканскiй лѣсъ;
       
             Въ предѣлахъ, скипетру Россiйскому подвластныхъ,
       
   300          Вездѣ встрѣчается и стонъ, и плачь нещастныхъ;
       
             Стрѣлами ужаса гонимы изъ домовъ,
       
             Сокрылись жители во глубину лѣсовъ;
       
             Надежнѣе для нихъ среди звѣрей жилище:
       
             О чадахъ не радятъ, о паствѣ ни о пищѣ;
       
   305          Волы забывъ яремъ, безъ пастыря ревутъ,
       
             И странствуя въ лугахъ, траву поблеклу рвутъ;
       
             Стада, призрѣнiя и прежнихъ нѣгъ лишенны;
       
             Тамъ селы видимы въ пустыни превращенны;
       
             Повсюду бѣдности и смертной грусти видъ,
       
   310          Слѣды мучительства, насилiя, обидъ.
      
      
       
                       Примѣтивъ Царскiй взоръ, печалью омраченный,
       
             Адашевъ, другъ его, взаимно огорченный,
       
             Не покидающiй сей мужъ нигдѣ Царя,
       
             Вѣщалъ ему, насквозь Монарше сердце зря:
       
   315          Почтенна скорбь твоя! О дѣтяхъ ты жалѣешь;
       
             Но щастливъ ты, что имъ отцемъ ты быть успѣешь;
       
             Смотри, о Государь! на подданныхъ твоихъ:
       
             Ты, можетъ быть, считалъ въ довольствѣ полномъ ихъ;
       
             Льстецы, которые престолъ твой окружали,
       
   320          Ихъ въ райскомъ житiи тебѣ изображали.
       
             Когда бы ты, чужимъ повѣривъ словесамъ,
       
             На скорби не взглянулъ, на ихъ печали самъ,
       
             Ты, ставъ бы уловленъ сѣтьми совѣтовъ вредныхъ,
       
             Льстецовъ бы наградилъ, а сихъ бы презрилъ бѣдныхъ;
       
   325          А естьлибъ вопли ихъ къ престолу и дошли,
       
             Самихъ бы ихъ виной толикихъ бѣдъ почли,
       
             Сокрылибъ слезы ихъ, гоненiя, обиды,
       
             Несправедливые и вымышленны виды.
       
             Бываетъ часто Царь лукавствомъ уловленъ;
       
   330          Съ народомъ онъ стѣной великой раздѣленъ,
       
             И естьли взоръ когда на подданныхъ возводитъ,
       
             Онъ радость на челахъ написанну находитъ;
       
             Но тщательнаго имъ въ себѣ явить отца,
       
             Ты долженъ разбирать не лица, но сердца;
       
   335          Вниманья каждый вздохъ на тронѣ удостоить;
       
             Тогда познаешь, какъ народно благо строить;
       
             Нещастны жители примѣры подаютъ;
       
             Ты видишь, тщетноль здѣсь на небо вопiютъ?
       
             Когда бы, Государь, вельможамъ ты повѣрилъ,
       
   340          И самъ бы скорби ихъ пучины не измѣрилъ:
       
             Чрезъ годъ бы здѣшнiй край на вѣки запустѣлъ;
       
             И поздно ихъ спасать, хотя бы ты хотѣлъ;
       
             Стоналибъ камни здѣсь, земля бы трепетала,
       
             А лесть бы и тогда хвалы тебѣ сплетала!
       
   345          Когда бы въ праздности ты былъ сихъ бѣдъ творцемъ,
       
             Тебя бы нарекли ласкатели отцемъ.
       
             Теперь преубѣжденъ печали ихъ виною,
       
             Блаженство хочешь имъ доставити войною;
       
             Гряди, и доставляй! То правда, что война
       
   350          Для мудраго Царя быть цѣлью не должна;
       
             Но естьли общее спокойство кто отъемлетъ,
       
             Тогда отечество и мощь его не дремлетъ;
       
             Стремится молнiи и громы отвращать:
       
             Спасенья общаго не можно запрещать.
       
   355          Ты правъ во подвигахъ, но ты имеешь средство,
       
             Безъ брани отвратить отъ странъ полночныхъ бѣдство;
       
             Яви Божественной величество души,
       
             Отправь посла въ Казань, къ твоимъ врагамъ пиши:
       
             Когда свирѣпость ихъ и наглость усмирится,
       
   360          Мятежъ отринется, гордыня покорится;
       
             Когда грабежъ назадъ и плѣнныхъ отдадутъ,
       
             Твои на дерзкiй градъ перуны не падутъ;
       
             Великодушiемъ ты больше славенъ будешь,
       
             И старцевыхъ угрозъ межъ тѣмъ, о Царь! избудешь.
       
   365          Не страшны мнѣ они, вѣщаетъ Iоаннъ,
       
             Мнѣ мечь людей моихъ для защищенья данъ;
       
             Ко сохраненiю гонимыхъ и стенящихъ,
       
             Противъ перуновъ грудь поставлю я гремящихъ;
       
             Я былъ бы слабый Царь, когда бы, внемля стонъ,
       
   370          Народъ мой позабывъ, одинъ любилъ бы тронъ!
       
             Однако твоему совѣту внемля благу,
       
             Пошлю въ Казань пословъ, лишь придемъ на Свiягу;
       
             Но, другъ мой, можло ли когда повѣрить намъ,
       
             Злодѣйствомъ дышущимъ и бунтами странамъ?
       
   375          Колико кратъ они покорствомъ миръ купили,
       
             И клятву данную Россiи преступили?
       
             Затмилъ сердца у нихъ пророкъ ихъ Махометъ;
       
             И правда есть ли тамъ, гдѣ чистой вѣры нѣтъ?
       
             Мнѣ слезы, стонъ, бѣды, и горести народны
       
   380          Ужаснѣе внимать, чѣмъ громъ и бури водны;
       
             А естьли и животъ во брани положу,
       
             Я кончилъ жизнь какъ Царь, кончаяся скажу.
      
      
       
                       Влекомымъ въ люту брань движенiемъ сердечнымъ,
       
             Героямъ зрѣлся путь къ Казани безконечнымъ,
       
   385          Ахъ! для чего, рекутъ, кидая смутный взоръ
       
             На круги времяни, на цѣпь слiянныхъ горъ,
       
             Ахъ! солнце для чего толь медленно катится,
       
             И вдругъ протяжность горъ въ пути не сократится?
       
             Почто не здвинется великiй Волжскiй брегъ,
       
   390          И не сугубится нашъ въ полѣ быстрый бѣгъ?
       
             Въ сiю минуту бы съ кичливою Казанью,
       
             Мы ради совершить судьбину нашу бранью.
      
      
       
                       Грядетъ предъ войскомъ Царь, какъ страшный брани богъ,
       
             И слава передъ нимъ въ гремящiй трубитъ рогъ;
       
   395          Орда предчувствуетъ въ груди кровавы раны!
       
             Приходитъ Царь къ брегамъ излучистыя Пьяны,
       
             Гдѣ роскошь въ древности съ Россiянъ лавръ сняла
       
             И побѣжденному народу отдала;
       
             Природа вѣчный знакъ на сихъ брегахъ явила,
       
   400          Сей быстрыя рѣки теченье изкривила,
       
             И тамо кажется струямъ велитъ взывать:
       
             Коль мало надлежитъ на щастье уповать!
       
             Тамъ въ прежни времяна какъ солнце закатилось,
       
             Побѣды торжество во гробъ преобратилось.
       
   405                    Уже преходитъ Царь струи Медянскихъ водъ,
       
             Нагорный рабствуетъ Россiянамъ народъ;
       
             Какъ будто нѣкими волшебными руками,
       
             Мосты устроились предъ нашими полками,
       
             Усердiя огонь въ народахъ возгорѣлъ,
       
   410          Когда Россiйскiй къ нимъ приближился Орелъ.
      
      
       
                       И Царь вѣщалъ: не зримъ сей казни мы небесной,
       
             Которою грозилъ намъ старецъ безъизвѣстный;
       
             О други! естьли бы претилъ войну намъ Богъ,
       
             Я съ вами бы достичь до сихъ бреговъ не могъ;
       
   415          Прiятно и cтрадать за толь вину законну;
       
             Сомнительноль Казань разрушить непреклонну?
       
             Тамъ Божiи враги, грабители живутъ;
       
             Насъ вѣра противъ ней и правда въ брань зовутъ;
       
             Колико святы суть движенья таковыя!
       
   420          Не грабить, за себя отмщать идетъ Россiя!
       
             А ежели, друзья! нашъ жребiй и таковъ,
       
             Что мы, искавъ побѣдъ, падемъ во смертный ровъ:
       
             Окончимъ жизнь! но смерть безстрашiемъ уловимъ;
       
             Цвѣты своимъ гробамъ заране приготовимъ,
       
   425          Которыми почтить потомки должны насъ;
       
             Кто страшенъ Россы вамъ, когда самъ Богъ по васъ?
       
             Слова ciи какъ медъ воители вкушали,
       
             Они сердца у нихъ и мысли возвышали;
       
             Носился нѣкiй свѣтъ надъ шлемами у нихъ,
       
   430          И храбрость множилась отъ предвѣщанiй сихъ.
       
             Единъ Адашевъ былъ невеселъ, смутенъ, мраченъ;
       
             Ему казался путь успѣхомъ не означенъ;
       
             И старцовы слова, и видъ, и взглядъ его,
       
             По сердцу сѣяли сомнѣнье у него;
       
   435          Онъ втайнѣ воинство за пылкость порицаетъ.
       
             Духъ чистый завсегда далеко проницаетъ!
       
             Молчалъ, стыдящiйся движеньямъ Царскимъ льстить.
       
             Плачь, Муза!… Время войскъ погибель возвѣстить.
       
             Такой уставъ Небесъ, иль то судьбины тайность,
       
   440          Что къ пагубѣ близка земнаго щастья крайность.
      
      
       
                       Есть бездна темная, куда не входитъ свѣтъ,
       
             Тамъ всѣхъ источникъ золъ, Безбожiе живетъ;
       
             Оно геэнскими окружено струями,
       
             Пiетъ кипящiй ядъ, питается змiями;
       
   445          Простерли по его нахмуренну челу
       
             Развратны помыслы, печали, горесть, мглу;
       
             Отъ вѣчной зависти лице его желтѣетъ;
       
             Съ отравою сосудъ въ рукѣ оно имѣетъ;
       
             Устами алчными коснется кто сему,