1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 
— Эй, не обижайся.
    
Кроз обнимает меня, и словно бы случайно его рука оказывается у меня на груди. Я ее снимаю.
    
— Ну что ж, — разочарованно говорит Кроз. И целует меня в ухо.
    
    
Я просыпаюсь оттого, что Кроз меня будит.
    
— Они вернулись, — говорит он. И торопится во двор.
    
Я одеваюсь и, когда выхожу, вижу во дворе Зеба и Тоби, которая его обнимает. Еще там Катуро и человек, которого зовут Черный Носорог, и он оказывается на самом деле каким-то черным. Шекки тоже тут. Он мне ухмыляется, он еще не знает про Аманду и двух больболистов. Пускай Кроз ему расскажет. Если я начну рассказывать, Шекки будет задавать мне вопросы, а у меня ответы только плохие.
    
Я медленно подхожу к Зебу — стесняюсь, — и Тоби его отпускает. Она улыбается — не натянуто, а по-настоящему, — и я думаю: «Она еще может быть хорошенькой».
    
— Малютка Рен. Ты выросла, — говорит мне Зеб.
    
У него прибавилось седины за это время. Он улыбается и мимолетно сжимает мне плечо. Я вспоминаю, как он пел в душе — тогда, у вертоградарей. Я вспоминаю, как добр он был ко мне. Мне хочется, чтобы он мной гордился за то, что я прорвалась, хоть это и было в основном везение. Мне хочется, чтоб он больше удивлялся и радовался тому, что я жива. Но у него, наверное, и без меня много дел.
    
Зеб, Шекки и Черный Носорог пришли с рюкзаками. Они начинают их распаковывать. Жестянки сойдин, пара бутылок — похоже, спиртное, — горсть энергетических батончиков. Три батареи для пистолета-распылителя.
    
— Из охраняемых поселков, — говорит Катуро. — У них у многих ворота открыты. Мародеры нас опередили.
    
— В «Криогении» было заперто, — говорит Зеб. — Наверное, они думали отсидеться внутри.
    
— Да, со всеми ихними замороженными головами, — добавляет Шекки.
    
— Судя по всему, оттуда никто не спасся, — говорит Черный Носорог.
    
Мне неприятно это слышать, потому что Люцерна, скорее всего, была там. Не важно, что она сделала потом: когда-то она была моей матерью, и тогда я ее любила. Я смотрю на Зеба, потому что он, может быть, тоже ее любил.
    
— Нашли Адама Первого? — спрашивает Белоклювый Дятел.
    
Зеб мотает головой.
    
— Мы заглянули в «Буэнависту». Они, похоже, там сидели какое-то время — они или кто-то другой. По всем признакам. Потом мы проверили еще несколько Араратов, но ничего не нашли. Должно быть, они ушли куда-то еще.
    
— А ты сказал ему, что кто-то жил в «Велнесс-клинике»? — спрашиваю я у Кроза. — В той комнатке за уксусными бочками? С лэптопом?
    
— Да, сказал. Это он и был. С Ребеккой и Катуро.
    
— Мы видели того хромого психа, который болтает сам с собой, — говорит Шекки. — Который спит на дереве там, на берегу. Но он нас не видел.
    
— Вы его не подстрелили? — спрашивает Дятел. — На случай, если он заразный?
    
— Что зря патроны переводить? — говорит Черный Носорог. — Он и так долго не протянет.
    
    
Когда солнце идет на закат, мы разводим огонь во дворе и едим мясной суп с крапивой — не знаю, из чьего мяса, — корни лопуха и по чуть-чуть сыра из молока париковец. Я ожидаю, что ужин начнется с молитвы, «Дорогие друзья, мы — единственные выжившие на земле, так вознесем же хвалы», или чего-нибудь еще вертоградарского. Но ничего такого не происходит, мы просто ужинаем.
    
После ужина все обсуждают дальнейшие планы. Зеб говорит, что нужно найти Адама Первого и вертоградарей, пока еще кто-нибудь до них не добрался. Завтра он сходит в Отстойник, проверит сад «Райский утес» и еще пару конспиративных квартир «трюфелей». И другие места, где мог спрятаться Адам Первый со своей группой. Шекки говорит, что пойдет с Зебом, и Черный Носорог с Катуро — тоже. Всем прочим нужно остаться и оборонять жилище от собак, свиней и двух больболистов, на случай если они вернутся.
    
Белоклювый Дятел рассказывает Зебу про Тоби и про то, что Бланко умер. Зеб глядит на Тоби и говорит: «Отлично, детка». Мне почти страшно слышать, как Тоби называют деткой: все равно как если бы Бога кто-нибудь назвал славным малым.
    
Я набираюсь храбрости и заявляю, что надо найти Аманду и отнять ее у больболистов. Шекки говорит, что проголосует «за», и я вижу, что он не врет. Зеб говорит: очень жаль, но мы должны понять, что это выбор, или-или. Аманда — один человек, а там целая группа вертоградарей, и, если бы Аманда была тут, она бы и сама так решила.
    
— Хорошо, тогда я пойду одна, — заявляю я.
    
— Не говори глупостей, — отвечает Зеб, как будто мне все еще одиннадцать лет.
    
Кроз говорит, что пойдет со мной, и я благодарно сжимаю ему руку. Но Зеб говорит, что Кроз нужен дома, без него не обойдутся. Если я подожду, пока вернутся Зеб, Шекки, Носорог и Катуро, то со мной пошлют трех человек с распылителями, и тогда у нас будет гораздо больше шансов.
    
Но я говорю, что у нас мало времени: больболисты хотели обменять Аманду, а это значит, что она им надоела и они могут ее убить в любой момент. Я знаю, как это бывает. Как в «Чешуйках», с временными сотрудницами: она — расходный материал. Поэтому я должна ее найти прямо сейчас, и я знаю, что это опасно, но мне все равно. Тут я начинаю плакать.
    
Все молчат. Тоби заявляет, что пойдет со мной. Она возьмет свой карабин — она неплохо стреляет. Может быть, больболисты уже израсходовали весь заряд распылителей, и тогда наши шансы возрастут.
    
— Это не очень удачная идея, — говорит Зеб.
    
Выдержав паузу, Тоби говорит, что более удачной идеи у нее нет и она не может отпустить меня в лес одну, это равносильно убийству. Зеб кивает:
    
— Будь очень осторожна.
    
Значит, дело улажено.
    
Беззумные Аддамы вешают в большой комнате гамаки, сплетенные из изоленты, для Тоби и меня. Тоби все еще разговаривает с Зебом и остальными, так что я ложусь первая. В гамак постелили коврик из париковцы, так что лежать очень удобно. Я ужасно беспокоюсь о том, как искать Аманду и что будет, когда мы ее найдем, но все равно умудряюсь наконец заснуть.
    
    
Утром, когда мы встаем, оказывается, что Зеб, Шекки, Катуро и Черный Носорог уже ушли, но Ребекка говорит, что Зеб нарисовал для Тоби карту в старой детской песочнице, на ней показан саманный домик и побережье, чтобы Тоби знала, куда идти. Тоби долго со странным выражением лица — какой-то печальной улыбкой — рассматривает карту. Но может быть, она просто запоминает ее наизусть. Посмотрев, она ее стирает.
    
После завтрака Ребекка дает нам с собой сушеного мяса, а Белоклювый Дятел — два гамака полегче, потому что на земле спать опасно, и мы наполняем бутылки водой из колодца, выкопанного за домом. Тоби много чего оставляет — бутылочки с Маком, грибы, контейнер с опарышами, все лечебное, — но берет котелок, нож, спички и веревку, потому что мы не знаем, сколько времени нас не будет. Ребекка обнимает Тоби и говорит:
    
— Будь осторожна, миленькая.
    
И мы выходим.
    
Мы идем долго-долго; в полдень останавливаемся перекусить. Тоби все время прислушивается. Она говорит, что неправильные птичьи звуки — тревожный сигнал. Например, слишком сильное карканье ворон. Или если птицы, наоборот, совсем замолкли. Но мы не слышим ничего, только фоновое чириканье и трели.
    
— Обои из птиц, — говорит Тоби.
    
Мы идем, потом опять едим и опять идем. Вокруг очень много листьев; они воруют воздух. И еще мне страшно, потому что в прошлый раз, идя по лесу, мы нашли повешенного Оутса.
    
Когда темнеет, мы находим деревья побольше, вешаем гамаки и залезаем в них. Но я не могу заснуть. Потом я слышу пение. Оно прекрасно, но не похоже на нормальное пение. Прозрачное, как стекло, но какое-то слоистое. Словно колокольчики.
    
Пение затихает, и я думаю — может, это у меня фантазии. А потом мне приходит в голову, что это, должно быть, те самые синие люди: наверное, это они так поют. Я представляю себе Аманду среди них: они ее кормят, заботятся о ней, мурлычут, чтобы ее исцелить и утешить.
    
Это все фантазии. Я выдаю желаемое за действительное. Я знаю, что так нельзя делать. Нужно жить в реальном мире. Но в реальности слишком много тьмы. Слишком много ворон.
    
Адамы и Евы когда-то говорили: «Мы — это то, что мы едим». Но я думаю, лучше так: «Мы — это то, о чем мы мечтаем». Потому что если человек не может мечтать, зачем вообще жить?
   
  
  
   
    
День святого Терри и всех Путников
   
   
   
    
     
День святого Терри и всех Путников
     
Год двадцать пятый
    
    
    
    О НАХОЖДЕНИИ В ПУТИ
    Говорит Адам Первый
    
Дорогие друзья, дорогие создания, дорогие мои спутники на опасной дороге, кою ныне представляет собой наш жизненный путь!
    
Как далеко ушел в прошлое последний День святого Терри, который мы отмечали в нашем возлюбленном саду на крыше «Райский утес»! Тогда мы не понимали, сколь блаженны были те времена по сравнению с темными временами, переживаемыми ныне. Тогда мы могли взглянуть окрест и хоть видели только трущобы и порок, но взирали из места воскресения и возрождения, украшенного невинными Растениями и хлопотливыми Пчелами. Мы вздымали голоса в песне, уверенные, что одержим победу, ибо наши цели были достойными, наши методы — ненасильственными. Мы, в своей невинности, верили в это. Множество прискорбных событий произошло с тех пор, но Дух, что вдохновлял нас тогда, по-прежнему с нами.
    
    
День святого Терри посвящен всем Путникам, и первый среди них — святой Терри Фокс, убежавший столь далеко на одной живой и одной железной ногах. Он оставил нам блистательный пример храбрости перед лицом непреодолимых препятствий; он показал, на что способно человеческое тело в плане передвижения без использования горючих полезных ископаемых; он бросил вызов Смерти, в конце концов обогнал собственную Кончину и поныне живет в нашей памяти.
    
Также в этот день мы вспоминаем святую Соджорнер Трут, что вела беглых рабов два века назад. Она прошла много миль, ориентируясь лишь по звездам. Еще мы вспоминаем святых Шеклтона и Крозье, прославившихся в Антарктике и Арктике; и святого Лоуренса (Титуса) Оутса из экспедиции Скотта. Оутс шел там, где до него не ступала ничья нога, и во время метели пожертвовал собой ради своих спутников. Да будут его бессмертные последние слова вдохновлять нас на пути: «Я пойду пройдусь и, может, вернусь не сразу».
    
Все святые, чью память мы чтим сегодня, — Путники. Они прекрасно знали, что путешествие лучше прибытия, если идешь в твердой вере и бескорыстно. Пусть же эта мысль живет в наших сердцах, друзья-спутники.
    
Сегодня подобает также вспомнить о тех, кого мы потеряли на этом пути. Даррен и Куилл пали жертвой болезни, симптомы коей возбуждают мрачные предчувствия. По собственному желанию Даррен и Куилл остались позади. Мы благодарим их за самоотверженность, проявленную ради спасения тех, кто еще здоров.
    
Фило вошел в состояние «под паром» и ныне отдыхает на крыше многоэтажного гаража, каковое место, возможно, напоминает ему наш милый сад «Райский утес».
    
Мы не должны были позволять Мелиссе так сильно отстать. Посредством стаи диких собак она ныне принесла высший Дар своим собратьям-созданиям и стала частью великого Господня круговорота белков.
    
Окутаем ее Светом в своих сердцах.
    
Воспоем же.
   
   
    
     
Последний шаг
    
    
    
    
     
      
Последний шаг — труднее всех,
      
Мы так устали,
      
И без надежды на успех
      
Стремимся вдаль мы.
     
     
      
Ах, не свернуть ли нам с Пути —
      
Босым и сирым?
      
И где бы Веры обрести,
      
Где взять нам Силы?
     
     
      
Ах, не свернуть ли нам с пути,
      
С тропы тернистой?
      
Вот нам бы ехать, не идти —
      
Соблазн нечистый…
     
     
      
Когда надеются Враги
      
На нашу гибель,
      
То помоги другим в пути —
      
Господь храни их.
     
     
      
И как бы ни был путь тяжел,
      
И трудным самым —
      
Как важно, чтобы всяк дошел
      
До двери Храма.
     
     
      
Не замедляй своих шагов,
      
Хоть меркнет зренье.
      
Господь пошлет свою Любовь —
      
Во утешенье.
     
     
      
В любом движенье Цель важна —
      
И тем ценнее,
      
Что Души судит по Делам
      
Творец на Небе.
     
     Из «Книги гимнов вертоградаря».
     Перевод Д. Никоновой
    
   
   
    
     
74
     
Рен. День святого Терри и всех Путников
     
Год двадцать пятый
    
    
Когда я просыпаюсь, Тоби уже сидит в гамаке и делает упражнения на растяжку рук. Она мне улыбается — в последнее время она как-то чаще стала улыбаться. Может быть, хочет меня подбодрить.
    
— Какой сегодня день? — спрашивает она.
    
Я ненадолго задумываюсь.
    
— Святого Терри, святой Соджорнер, — говорю я. — И всех Путников.
    
Тоби кивает.
    
— Давай помедитируем немного. Сегодня мы пойдем по очень опасному пути; нам понадобится внутренний покой.
    
Если Адам или Ева велят медитировать, отказываться нельзя. Тоби вылезает из гамака, а я сторожу на всякий случай. Тоби садится в позу лотоса; для своего возраста она очень гибкая. Наступает моя очередь; я хоть и гнусь как резиновая, но не могу медитировать как следует. У меня не выходят первые три части — Испрашивание прощения, Благодарность и Прощение других. Особенно Прощение других, потому что я не знаю, кого мне нужно простить. Адам Первый сказал бы, что я слишком исполнена страха и гнева.
    
Так что я думаю про Аманду и про то, сколько всего она для меня сделала, а я никогда ничего не делала для нее. Вместо этого я позволила себе ревновать ее к Джимми, хотя это была совершенно не ее вина. И это было нечестно. Мне нужно найти Аманду и спасти ее оттого, что с ней происходит. Хотя, может быть, она уже висит на дереве с вырезанными частями, как Оутс.
    
Но я не хочу представлять себе такую картину, так что вместо этого представляю себе, как я иду к Аманде, потому что именно это мне нужно будет сделать.
    
Адам Первый, я помню, говорил: путешествует не только тело, но и Душа. И конец одного путешествия — это начало другого.
    
— Я готова, — говорю я Тоби.
    
    
Мы съедаем часть сушеного мяса париковцы, запиваем водой и прячем гамаки под кустом, чтобы не тащить их. Но рюкзаки надо взять, говорит Тоби, с едой и всем прочим. Потом мы осматриваемся — не осталось ли чересчур заметных следов? Тоби проверяет ружье.
    
— Мне понадобятся только две пули, — говорит она.
    
— Это если ты не промахнешься, — поправляю я. По одной на каждого больболиста: я представляю себе, как пули летят по воздуху, прямо… куда? В глаз? В сердце? От этой картины меня передергивает.
    
— Я не могу позволить себе промахнуться, — говорит Тоби. — У них пистолет-распылитель.
    
Мы снова выходим на тропу и идем по ней в направлении моря, откуда ночью слышались голоса.
    
    
Скоро мы опять слышим эти голоса, но они не поют, а только разговаривают. Пахнет дымом — от горящего костра, — и смеются дети. Это Гленновы искусственные люди. Без вариантов.
    
— Иди медленно, — тихо говорит Тоби. — Те же правила, что и для животных. Будь очень спокойна. Если придется уходить, пяться, иди спиной вперед. Нельзя поворачиваться и бежать.
    
Я не знаю, чего жду, но то, что я вижу, совершенно неожиданно. Передо мной поляна, где горит костер, а вокруг него сидят люди, человек тридцать. Они все разных цветов — черные, коричневые, желтые и белые, — но все молодые. И все совершенно голые.
    
Лагерь нудистов, думаю я. Но это я так шучу. Они слишком красивы — идеальны, даже чересчур. Будто сошли с рекламы салона красоты «НоваТы». Сисимпланты и полная эпиляция всего тела воском — у них на теле нет вообще никаких волос. Отретушированы. Покрыты лаком.
    
Иногда трудно во что-то поверить, пока не увидишь своими глазами, и с этими людьми как раз так. Я до конца не верила, что Гленн их все-таки сделал; я не поверила Крозу, хотя он по правде видел этих людей. Но вот они, прямо передо мной. Все равно что единорога встретить. Мне хочется послушать, как они будут мурлыкать.
    
    
Заметив нас — сперва кто-то из детей, потом женщина, потом все, — они бросают свои дела и поворачиваются к нам, все разом. Вид у них не испуганный и не угрожающий — заинтересованный, но спокойный. Они смотрят, как париковцы. И жуют, как париковцы. Жуют они что-то зеленое — один-два ребенка настолько удивились нашему появлению, что застыли с разинутыми ртами.
    
— Здравствуйте, — говорит им Тоби. А мне: — Стой тут.
    
Она делает шаг вперед. Один из мужчин, сидящих на корточках у огня, встает и выдвигается из общего ряда.
    
— Приветствуем тебя, — говорит он. — Ты друг Снежного Человека?
    
Я будто слышу, как Тоби обдумывает ответ. Кто такой Снежный Человек? Если она скажет «да», не сочтут ли ее врагом? А если она скажет «нет»?
    
— А Снежный Человек — хороший? — спрашивает Тоби.
    
— Да, — отвечает мужчина. Он выше других и, кажется, говорит от имени всех. — Снежный Человек — очень хороший. Он наш друг.
    
Остальные кивают, не прекращая жевать.
    
— Тогда мы тоже его друзья, — говорит Тоби. — И ваши друзья тоже.
    
— Ты похожа на него, — говорит мужчина. — У тебя лишняя кожа, как у него. Но нет перьев. Ты живешь на дереве?
    
— Перьев? — спрашивает Тоби. — На лишней коже?
    
— Нет, на лице. Приходил другой похожий на Снежного Человека. С перьями. И с ним другой, с короткими перьями. И женщина, которая пахла синим, но вела себя не по-синему. Может быть, та женщина, которая с тобой, тоже такая?
    
Тоби кивает, словно все поняла. Может, и правда поняла. Я даже не могу сказать, что именно ей понятно.
    
— Она пахнет синим, — говорит другой мужчина. — Эта женщина, которая с тобой.
    
Все мужчины принимаются обнюхивать меня, словно я цветок или какой-нибудь сыр. У нескольких возникает внушительная эрекция. Синего цвета. Кроз меня об этом предупредил, но я никогда ничего подобного не видела, даже в «Чешуйках», где некоторые клиенты увлекались раскраской тела и разными удлинителями. Несколько мужчин начинают странно гудеть, как гудит хрустальный бокал, если провести пальцем по кромке.
    
— Но та другая женщина, которая приходила, испугалась, когда мы запели ей, и предложили ей цветы, и стали махать ей членами, — говорит главный.
    
— Да. И двое мужчин тоже испугались. Они убежали.
    
— Какого роста была та женщина? — спрашивает Тоби. — Выше этой?
    
Она показывает на меня.
    
— Да. Выше. Она была больна. И печальна. Мы бы помурлыкали над ней и вылечили ее. И тогда мы могли бы с ней спариться.
    
Это Аманда, думаю я. Значит, она еще жива, ее не убили. Мне хочется завопить: «Скорее!» Но Тоби пока никуда не торопится.
    
— Мы хотели, чтобы она выбрала четырех мужчин для спаривания, — говорит главный. — Может быть, эта женщина, которая с тобой, выберет. Она очень сильно пахнет синим!
    
При этом все мужчины улыбаются — у них ослепительно белые зубы, — указывают на меня своими членами и качают ими из стороны в сторону, словно довольные собаки виляют хвостами.
    
Четырех? И со всеми сразу? Я не хочу, чтобы Тоби застрелила кого-нибудь из этих мужчин — они, кажется, очень кроткие и точно очень красивые, — но мне не хочется иметь ничего общего с этими ярко-синими членами.
    
— На самом деле моя подруга не синяя, — говорит Тоби. — Это все ее лишняя кожа. Ей одолжила лишнюю кожу женщина, которая была синей. Потому моя подруга и пахнет синим. Куда они пошли? Те двое мужчин и женщина?
    
— Вдоль берега, — отвечает главный. — А сегодня утром Снежный Человек пошел их искать.
    
— Мы можем заглянуть ей под лишнюю кожу и посмотреть, насколько она синяя.
    
— У Снежного Человека болит нога. Мы над ней мурлыкали, но мало, нужно еще.
    
— Если бы Снежный Человек был здесь, он бы разобрался, насколько она синяя. Он бы сказал нам, что мы должны делать.
    
— Синий цвет нельзя терять попусту. Это дар Коростеля.
    
— Мы хотели пойти с ним. Но он велел нам оставаться тут.
    
— Снежный Человек все знает, — говорит одна из женщин.
    
До сих пор все женщины молчали, но теперь они все кивают и улыбаются.
    
— Теперь нам нужно идти — помочь Снежному Человеку, — говорит Тоби. — Он наш друг.
    
— Мы пойдем с вами, — говорит другой мужчина, пониже ростом, желтокожий, с зелеными глазами. — Мы тоже поможем Снежному Человеку.
    
Я замечаю, что у них у всех зеленые глаза. А пахнет от них цитрусовыми.
    
— Снежному Человеку часто нужна наша помощь, — говорит высокий. — У него слабый запах. В его запахе совсем нет силы. А теперь он болен. У него больная нога. Он хромает.
    
— Если Снежный Человек велел вам оставаться здесь, вы должны оставаться здесь, — говорит Тоби.
    
Они переглядываются: их что-то беспокоит.
    
— Мы останемся здесь, — отвечает высокий. — Но вы возвращайтесь скорее.
    
— И приведите Снежного Человека, — говорит одна женщина. — Чтобы мы ему помогли. Тогда он снова сможет жить у себя на дереве.
    
— И еще мы дадим ему рыбу. Он радуется рыбе.
    
— Он ее съедает, — говорит один ребенок и морщится. — Он ее жует. Он ее глотает. Так велел ему Коростель.
    
— Коростель живет на небе. Он нас любит, — говорит низенькая женщина.
    
Они, кажется, думают, что Коростель — Бог. Гленн в черной футболке в роли Бога — это довольно забавно, если знать, какой он был на самом деле. Но я не смеюсь.
    
— Мы и вам можем дать рыбу, — говорит женщина. — Вы хотите рыбу?
    
— Да. Приведите Снежного Человека, — говорит высокий мужчина. — Тогда мы поймаем двух рыб. Трех. Одну тебе, одну Снежному Человеку, одну этой женщине, которая пахнет синим.
    
— Мы постараемся, — говорит Тоби.
    
Это, кажется, ставит их в тупик.
    
— Что такое «постараемся»?
    
    
Мы выходим из-под деревьев к солнечному свету и шуму моря, идем по мягкому сухому песку до полосы твердого мокрого песка у края воды. Волна скользит вверх, потом с тихим шипением отступает, словно дышит большая змея. Берег усеян разноцветным мусором: обломками пластика, пустыми жестянками, битым стеклом.
    
— Я уж думала, они сейчас на меня прыгнут, — говорю я.
    
— Они тебя почуяли, — объясняет Тоби. — Запах эстрогена. Они решили, что ты в течке. Они спариваются только тогда, когда самка синеет. Как бабуины.
    
— Откуда ты все это знаешь? — спрашиваю я. Кроз рассказывал мне про синие члены, но не про эстроген.
    
— От Белоклювого Дятла, — говорит Тоби. — Беззумные Аддамы помогали разрабатывать эту схему. По их задумке она должна упрощать жизнь. Упрощать выбор полового партнера. Больше никаких романтических страданий. А теперь нам надо идти очень тихо.
    
Романтических страданий, думаю я. Интересно, что она об этом знает?
    
    
Из воды прямо у берега торчат несколько многоэтажных зданий. Я помню их по вертоградарским походам на пляж Парка Наследия. Раньше тут была суша — до того, как уровень моря сильно поднялся, и до всех ураганов. Мы это проходили в школе. В небе реют чайки, садятся на плоские крыши.
    
Я думаю: тут можно достать яйца. И рыбу. При крайней нужде, учил Зеб, можно рыбачить ночью со светом. Сделать факел, рыба плывет на свет. В песке видны норы крабов — небольших. Дальше по пляжу растет крапива. И водоросли можно есть. Святой Юэлл и все такое.
    
Я снова размечталась: планирую обед, когда в глубине сознания у меня только страх. У нас ничего не получится. Мы не сможем выручить Аманду. Нас убьют.
    
    
Тоби обнаруживает следы на мокром песке: несколько человек в ботинках, вот место, где они разулись — может быть, чтобы вымыть ноги, а вот тут они снова обулись и пошли к лесу.
    
Может быть, сейчас они смотрят на нас из-за тех деревьев. Наблюдают. Или даже целятся.
    
Поверх их следов — следы другого человека. Босые.
    
— Кто-то хромой, — шепчет Тоби, и я думаю: это наверняка Снежный Человек. Сумасшедший, живущий на дереве.
    
Мы осторожно снимаем рюкзаки и оставляем их на границе песка с травой и сорняками, под крайними деревьями. Тоби говорит: лишняя тяжесть ни к чему, нам нужны будут свободные руки.
   
   
    
     
75
     
Тоби. День святого Терри и всех Путников
     
Год двадцать пятый
    
    
Тоби думает: ну что, Господи? Что скажешь? Если считать, что Ты существуешь. Только говори быстро, потому что это, может быть, конец всему: стоит нам сцепиться с больболистами, и у нас будет примерно столько же шансов, сколько у снежинки на сковородке. По-моему, так.
    
И что, эти новые люди соответствуют Твоему представлению об улучшенной модели? Таким ли был задуман первый Адам? Заменят ли они нас? Или Ты пожмешь плечами и продолжишь работу с нынешним человеческим родом? Если и так, Ты выбрал довольно странно: кучку бывших ученых, горсть вертоградарей-отступников, двух психов и одну почти мертвую женщину. Вряд ли можно сказать, что выжили наиболее приспособленные: кроме разве что Зеба, но даже Зеб устал.
    
А вот еще Рен. Неужели нельзя было выбрать не такое хрупкое существо? Не такое невинное? Кого-нибудь покрепче? Будь она животным, кем она оказалась бы? Мышкой? Синичкой? Оленем в свете фар? В критический момент она просто развалится. Нужно было оставить ее на берегу. Но это лишь оттянуло бы неизбежное, потому что, если погибну я, погибнет и она. Даже если она побежит, до саманного домика слишком далеко: она туда не доберется, и, даже если больболисты ее не поймают, она заблудится. А кто будет защищать ее в диких лесах от свиней и псов? Не эти же синие. Особенно если у больболистов есть работающий распылитель. Если Рен не убьют сразу, ей придется гораздо хуже.
    
Адам Первый, помнится, говорил: «Набор нот человеческой души ограничен: все мелодии, которые можно из него составить, давно уже сыграны и переиграны. И, друзья мои, хоть мне и неприятно это говорить, в нем есть очень низкие ноты».
    
Тоби останавливается и проверяет карабин. Снимает его с предохранителя.
    
    
Левая нога, правая, тихо продвигаемся вперед. Ноги ступают по опавшим листьям, и слабый звук шагов бьет по ушам, как крик. Как я видна и слышна, думает Тоби. Все твари, какие есть в этом лесу, смотрят на меня. Ждут крови, чуют ее, слышат, как она бежит у меня по жилам, «та-дыш». Над головой, в вершинах, клубятся предатели-вороны: «Ха! Ха! Ха!» Они хотят моих глаз.
    
Но каждый цветок, каждая веточка, каждый камушек сияют, словно освещенные изнутри, как однажды раньше, как в мой первый день в саду. Это стресс, это адреналин, это биохимия: Тоби это прекрасно знает. Но почему в нас такое встроено? — думает она. Почему мы запрограммированы на то, чтобы видеть мир прекраснейшим в момент, когда нас вот-вот замочат? Чувствуют ли кролики то же самое, когда лисьи зубы вонзаются им в загривок? Может, это милосердие?
    
Она останавливается, оборачивается, улыбается Рен.
    
«Интересно, насколько у меня ободряющий вид? — думает она. — Спокойный и собранный? Похожа ли я на человека, который соображает, что делает? Я не справлюсь. Я медленно двигаюсь, слишком стара, заржавела, у меня уже не та реакция, меня отягощает совесть. Прости меня, Рен. Я веду тебя на верную смерть. Я молюсь, чтобы, если промахнусь, мы обе умерли быстро. На этот раз тут нет пчел и некому нас спасти.
    
Какому святому я сейчас должна молиться? У кого достаточно решимости и умения? Безжалостности. Умения выбирать. Меткости.
    
Милый Леопард, милый Волк, милый Львагнец. Укрепите меня своим Духом».
   
   
    
     
76
     
Рен. День святого Терри и всех Путников
     
Год двадцать пятый
    
    
Заслышав голоса, мы идем очень медленно. Пятку на землю, объяснила Тоби, перекатываешь ступню вперед, другую пятку на землю. Так сухие ветки не будут трещать под ногой.
    
Голоса — мужские. Мы чуем дым от их костра и еще другой запах — обугленное мясо. Я понимаю, до чего голодна: чувствую, как у меня текут слюнки. Я стараюсь думать об этом голоде, а не о своем страхе.
    
Мы подглядываем из-за листвы. Да, это они: один с темной бородой подлиннее, другой со светлой щетиной и начинающей зарастать бритой головой. Я вспоминаю про них все, и меня тошнит. Страх и ярость скручивают мой желудок и посылают щупальца по всему телу.
    
Но я вижу Аманду, и мне вдруг становится очень легко. Словно вот-вот полечу.
    
Руки у нее свободны, но на шее петля, а другой конец веревки привязан к ноге темнобородого. Аманда по-прежнему в хаки, в костюме первопроходицы, но он еще грязнее, чем раньше. Лицо у нее в потеках грязи, волосы тусклые и свалялись. Под одним глазом фиолетовый синяк, и на руках, где они видны из-под рукавов, тоже синяки. На ногтях еще сохранились следы оранжевого лака от маникюра, что мы тогда делали в «Чешуйках». Когда я это вижу, мне хочется плакать.
    
От нее остались кожа да кости. Правда, двое больболистов тоже не сказать, что упитанны.
    
У меня учащается дыхание. Тоби берет мою руку и сжимает. Это значит: «Сохраняй спокойствие». Она поворачивает ко мне смуглое лицо и улыбается улыбкой мумии: губы приподнимаются, обнажая кончики зубов, мускулы челюсти напряжены, и мне вдруг становится жаль больболистов. Тоби отпускает мою руку и очень медленно поднимает карабин.
    
Мужчины сидят по-турецки и жарят какое-то мясо на палочках над углями. Мясо скунота. На земле рядом валяется черно-белый полосатый хвост. Пистолет-распылитель тоже лежит на земле. Тоби, должно быть, его видела. Я будто слышу, как она думает: «Если я застрелю одного, успею ли застрелить другого раньше, чем он меня?»
    
    
— Может, это у них, дикарей, так принято, — говорит темнобородый. — Синяя краска.
    
— Не. Татуировки, — отвечает коротковолосый.
    
— Кто ж станет себе хер иголками колоть? — спрашивает бородатый.
    
— Дикари на чем угодно наколки сделают, — говорит другой. — У них, у каннибалов, так.
    
— Это ты разных тупых фильмов насмотрелся.
    
— Зуб даю, они ее принесут в жертву на раз, — говорит бородатый. — Сперва все трахнут, а потом…
    
Они глядят на Аманду, но она смотрит в землю. Бородатый дергает за веревку.
    
— Эй, бля, мы с тобой разговариваем.
    
Аманда поднимает голову.
    
— Съедобная секс-игрушка, — говорит коротковолосый, и оба хохочут. — А ты видал, какие у ихних баб сисимпланты?
    
— Не, это настоящее. Можно узнать, если разрезать. В фальшивых внутри гель такой. Может, вернемся, поменяемся с ними? — говорит бородатый. — С дикарями. Отдадим им эту, раз они ее так хотят, пускай суют в нее свои синие, а мы у них возьмем пару красивых девочек. По-моему, отличный обмен.
    
Я вижу Аманду их глазами: использованная, пустая. Бесполезная.
    
— Чего с ними меняться? — спрашивает коротковолосый. — Вернемся да пристрелим.
    
— Заряда на всех не хватит. По правде мало осталось. Они сообразят и навалятся всей толпой. Разорвут нас на клочки и сожрут.
    
— Нужно убраться от них подальше, — говорит коротковолосый, уже встревоженно. — Их тридцать, а нас двое. Вдруг они подкрадутся в темноте?
    
Они замолкают, обдумывая такую возможность. У меня по всей коже ползут мурашки от ненависти. Я не понимаю, чего ждет Тоби. Почему не возьмет и не убьет их? Потом я думаю: она из старых вертоградарей, она не может хладнокровно взять и убить. Ей религия не позволяет.
    
— Неплохо, — говорит бородатый, пробуя мясо на палочке. — Завтра пристрелим еще одного, они вкусные.
    
— А ее будем кормить? — спрашивает коротковолосый. Он облизывает пальцы.
    
— Можешь ей дать из своей порции, — говорит бородатый. — Дохлая она нам ни к чему.
    
— Это мне дохлая ни к чему, — говорит коротковолосый. — А ты такой извращенец, что и дохлую трахнешь.
    
— Кстати говоря, сегодня ты первый. Смажешь трубу. Ненавижу ебать по сухому.
    
— Я вчера был первый.
    
— Ну так что, поборемся на руках?
    
Вдруг на поляне возникает еще один человек — голый мужчина, но не из зеленоглазых красавцев. Он изможден и весь в язвах. У него длинная косматая борода и очень сумасшедший вид. Но я его знаю. Или мне кажется. Ведь это Джимми?
    
У него в руках пистолет-распылитель, направленный на двух мужчин. Он их застрелит. Он сосредоточен, как бывают только сумасшедшие.
    
Но тогда он и Аманду застрелит, потому что темнобородый при виде его вскакивает на колени и притягивает к себе Аманду, прикрываясь ею, как щитом, и захватив одной рукой ее шею. Коротковолосый ныряет за них. Джимми колеблется, но не опускает пистолет.
    
— Джимми! — кричу я из кустов. — Не стреляй! Это Аманда!
    
Он, наверное, решил, что кусты с ним разговаривают. Поворачивает голову. Я выхожу из-за кустов.
    
— Отлично! — говорит бородатый. — Вторая девка. Теперь у нас будет у каждого своя!
    
Он ухмыляется. Коротковолосый, скрючившись, тянется за их пистолетом.
    
На поляну выходит Тоби. Карабин поднят и наведен на цель.
    
— Ну-ка брось, — говорит она коротковолосому.
    
Уверенно и четко, но очень ровно и без всякого выражения. Должно быть, ее голос его пугает, да и вид тоже — тощая, оборванная, зубы оскалены. Как баньши из телевизора или ходячий скелет: существо, которому нечего терять.
    
Коротковолосый застывает. Темнобородый не знает, куда повернуться: Джимми стоит перед ним, а Тоби — сбоку.
    
— А ну назад! А то я ей шею сломаю, — говорит он всем сразу. Говорит очень громко — это значит, что он боится.
    
— Меня это, может, и волнует, а его — точно нет. — Тоби имеет в виду Джимми.
    
Она обращается ко мне:
    
— Забери пистолет. Смотри, чтобы этот тебя не схватил.
    
Коротковолосому:
    
— Ложись!
    
Мне:
    
— Береги щиколотки.
    
Бородатому:
    
— А ну отпусти ее!
    
Все происходит очень быстро, но словно в замедленной съемке. Голоса доносятся будто издалека; солнце такое яркое, что мне больно; свет словно потрескивает у нас на лицах; мы сверкаем, сияем, словно электрический ток бежит по нам, как вода. Я как будто вижу тела насквозь — все тела. Вены, сухожилия, кровоток. Слышу стук сердец, как приближающийся гром.
    
Я думаю, что сейчас упаду в обморок. Но не могу, потому что должна помочь Тоби. Сама не знаю как, я подбегаю к ним. Так близко, что слышу их запах. Застарелый пот и сальные волосы. Хватаю их пистолет.
    
— Обойди его сзади! — командует мне Тоби. А больболисту: — Руки за голову!
    
Снова мне:
    
— Если он сейчас же не поднимет руки, стреляй.
    
Она говорит так, как будто я умею обращаться с этой штукой. А Джимми она говорит: «Тихо, тихо» — словно большому перепуганному животному.
    
Все это время Аманда не двигалась, но стоит темнобородому ее отпустить, она бросается, как змея. Сдергивает с шеи веревочную петлю и наотмашь бьет его по лицу. Потом пинает его в яйца. Я вижу, что силы у нее на исходе, но она вкладывает их все в этот удар, а когда бородатый падает и складывается пополам, она пинает второго. Потом хватает камень и бьет одного за другим по голове, течет кровь. Аманда роняет камень и хромает ко мне. Она плачет, хватая ртом воздух, и я знаю, что ей пришлось очень лихо, пока меня не было, потому что нужен целый отдельный ужас, чтобы довести Аманду до слез.
    
— Ох, Аманда, — говорю я ей. — Бедная ты моя.
    
Джимми шатается.
    
— Ты настоящая? — спрашивает он у Тоби.
    
Он совершенно сбит с толку. Он протирает глаза.
    
— Не меньше, чем ты, — отвечает она и обращается ко мне: — Ну-ка свяжи их. И хорошенько. Когда они придут в себя, то будут очень сердиты.
    
Аманда вытирает лицо рукавом. Мы связываем больболистов — по отдельности, а потом вместе, руки за спину, каждому по петле на шею. Веревки мало, но пока что хватит.
    
— Это ты? — спрашивает Джимми. — Я, кажется, тебя где-то видел.
    
Я иду к нему — очень медленно и осторожно, потому что у него до сих пор пистолет в руках.
    
— Джимми, — говорю я, — это я, Рен. Помнишь меня? Положи эту штуку. Уже все хорошо.
    
Так говорят с детьми.
    
Джимми опускает пистолет-распылитель; я обнимаю Джимми и долго не разжимаю рук. Он дрожит, но на ощупь ужасно горячий.
    
— Рен? — повторяет он. — Ты умерла?
    
— Нет, Джимми. Я жива, и ты тоже.
    
Я приглаживаю ему волосы.
    
— У меня в голове такая каша, — говорит он. — Мне иногда кажется, что все умерли.
   
  
  
   
    
День святой Юлианы и Всех Душ
   
   
   
    
     
День святой Юлианы и Всех Душ
     
Год двадцать пятый
    
    
    
    О ХРУПКОСТИ ВСЕЛЕННОЙ
    Говорит Адам Первый
    
Дорогие мои, немногие оставшиеся друзья!
    
У нас совсем мало времени. Часть его мы использовали на то, чтобы добраться сюда, на место бывшего сада «Райский утес», где во дни, более преисполненные надежд, мы столь счастливо проводили время.
    
Воспользуемся этой возможностью, чтобы в последний раз поразмыслить о Свете.
    
Ибо восходит новая луна, знаменующая наступление Дня святой Юлианы и Всех Душ. Всех Душ, а не только человеческих; в их число входят души всех живых Созданий, прошедших по этой Жизни, претерпевших Великое Превращение и вошедших в состояние, называемое Смертью, которое правильнее называть Новой Жизнью. Ибо в сем, нашем Мире и в очах Господа ни единый атом, когда-либо существовавший, не потерян.
    
Дорогой Диплодок, дорогой Птерозавр, дорогой Трилобит; дорогой Мастодонт, дорогой Додо, дорогая Бескрылая гагарка; дорогой Странствующий голубь; дорогая Панда, дорогой Американский журавль; и вы, бесчисленные остальные, кто в свой день резвился в нашем общем саду: будьте с нами в день нашего испытания, укрепите нашу решимость. Как и вы, мы радовались воздуху, солнечным лучам, лунной дорожке на воде; как и вы, мы слышали призывы времен года и отвечали им. Как и вы, мы наполняли Землю. И, как и вы, мы ныне должны присутствовать при гибели своего Вида и исчезнуть с лица Земли.
    
Как всегда в этот день, слова святой Юлианы Нориджской, этой сострадательной святой четырнадцатого века, напоминают нам о хрупкости нашего Космоса — о хрупкости, вновь подтвержденной физиками двадцатого столетия, когда Наука открыла огромные пустые пространства не только внутри атомов, но и меж звездами. Наш Космос — не более чем снежинка. Обрывок кружева. Как прекрасно сказала наша святая Юлиана, выразив свою нежность ко Вселенной в словах, которые отдаются эхом в веках:
    
     
«…Он также явил маленькую вещь, размером с лесной орех, в ладони моей руки, и вещь эта была круглой, как шарик. Я посмотрела на нее мысленным взором и подумала: „Что бы это могло быть?“ И был мне примерно такой ответ: „Это все, что сотворено“. Я удивилась, как она вообще могла существовать, потому что мне казалось, что она была такой крошечной, что могла в одночасье исчезнуть. И был мне ответ в моем сознании: „Она пребывает и пребудет вечно, потому что Бог любит ее; и все имеет свое бытие по любви Божьей“».[22]
    
    
Заслуживаем ли мы Любви, с коей Господь хранит наш Космос? Заслуживаем ли мы ее как Вид? Взяв данный нам Мир, мы беспечно уничтожили самую его ткань и населявших его Созданий. Другие религии научили нас, что сей Мир будет свернут, как свиток, сожжен и превращен в ничто и что затем мы увидим новое небо и новую землю. Но с какой стати Господь дарует нам новую землю, если мы так плохо обошлись с нынешней? Нет, друзья мои. Не эта земля будет уничтожена, а Род Человеческий. Быть может, Господь создаст новую расу, более сострадательную, которая займет наше место.
    
Ибо Безводный потоп прокатился по нам — не ураганом, не градом комет, не облаком ядовитых газов. Нет; как мы давно подозревали, это оказалась чума: чума, не поражающая ни одного вида, кроме нашего, не вредящая никаким иным Созданиям. Огни наших городов погасли, системы связи не работают. Гибель и разрушение нашего Сада стали прообразом гибели и разрушения, опустошивших улицы, пролегающие там, внизу. Мы больше не страшимся, что нас обнаружат; прежние враги больше не могут нас преследовать, ибо их, должно быть, сейчас больше всего волнуют чудовищные мучения, сопровождающие распад их собственных телесных оболочек, — если они вообще еще живы.
    
Но мы не должны, да и не можем, радоваться этому. Ибо вчера чума забрала троих из нас. И я уже чувствую в себе те изменения, которые отражаются в ваших глазах. Мы слишком хорошо знаем, что нас ждет.
    
Но да встретим мы свою кончину смело и с радостью! Окончим молитвой за Все Души. Среди них — и души тех, кто нас преследовал; тех, кто убивал Господни Создания, кто привел к вымиранию Его Виды; тех, кто пытал именем закона; тех, кто поклонялся лишь богатству; и тех, кто ради достижения земной славы и власти причинял другим боль и смерть.
    
Простим убийц Слонов, и тех, кто уничтожил последних Тигров; и тех, кто убивал Медведей ради их желчных пузырей, и Акул ради их хрящей, и Носорогов ради их рогов. Простим их от всей души, как и нас — мы надеемся — простит Господь, держащий в Своей деснице наш хрупкий Космос и хранящий его Своей бесконечной Любовью.
    
Это Прощение — самая трудная задача, которая когда-либо выпадала на нашу долю. Дай нам сил, Господи.
    
А теперь давайте все возьмемся за руки.
    
Воспоем же.
   
   
    
     
Земля простит нам
    
    
    
    
     
      
Земля простит нам взрыв любой —
      
Вторженье в свои недра.
      
Дождем поплачет над собой
      
И возродится щедро.
      
Косуля нежная простит
      
Всех хищников жестоких,
      
Земля останки сохранит
      
Для сочных трав высоких.
      
По замыслу такому Бог
      
Устроил жизнь так, как мог.
     
     
      
И должен каждый зверь живой
      
В свой час закончить путь земной,
      
Во благо злейшего врага
      
Отдать копыта и рога.
      
А после обратится враг
      
В свой смертный час
      
В ковер из трав.
     
     
      
В своей гордыне Человек,
      
Еще во время Оно
      
Событий мерный ход пресек —
      
И выдумал законы.
      
Неправедный свершая суд,
      
Калечил и крушил.
      
Он думал, что его спасут,
      
И далее грешил.
      
По своему подобью Бог
      
Едва ли выдумать нас мог.
     
     
      
Когда Любовь заменит Месть —
      
Как нам покой в душе обресть?
      
Наш мир — малейшее зерно,
      
Средь пустоты парит оно,
      
И жизнь наша — краткий миг.
      
Кто мудрость Божию постиг —
      
Врагов возлюбит и простит.
     
     Из «Книги гимнов вертоградаря».
     Перевод Д. Никоновой
    
   
   
    
     
77
     
Рен. День святой Юлианы и Всех Душ
     
Год двадцать пятый
    
    
Над морем восходит новая луна: это начался День святой Юлианы и Всех Душ.
    
В детстве я любила праздник святой Юлианы. Каждый из детей мастерил свой Космос из восторгнутых материалов. Потом мы обклеивали космосы блестящими штучками и подвешивали на веревочках. За трапезой в этот день подавалась круглая еда — тыквы, редиска, — и весь сад украшался нашими сверкающими вселенными. Один раз мы сделали космосы из проволоки и засунули внутрь по свечному огарку; это было очень красиво. В другой раз мы хотели изобразить руки Бога, держащие Космос, но желтые резиновые перчатки для хозяйственных работ, которые мы решили использовать, смотрелись очень странно, как руки зомби. И вообще трудно представить себе Бога в перчатках.
    
Мы сидим у костра — Тоби, Аманда и я. И Джимми. И два больболиста из «золотой» команды. Их тоже приходится считать. Отблески костра мерцают на наших лицах, делая их мягче и красивее, чем на самом деле. Но иногда — темнее и страшнее, когда лицо уходит в тень и глаз не видно, только глазницы. Колодцы, уходящие в глубь головы, — их переполняет, льется через край чернота.
    
У меня болит все тело, но в то же время я ужасно радуюсь. Нам повезло, думаю я. В том, что мы здесь. Всем нам, даже больболистам.
    
    
Когда прошла послеобеденная гроза и жара спала, я сходила на пляж за нашими рюкзаками и принесла их на поляну, а заодно и пучок листовой горчицы, найденной по дороге. Тоби вытащила котелок, чашки, нож и большую ложку. Сварила суп из останков скунота, остатков выданного Ребеккой мяса и каких-то сушеных трав. Опуская кости скунота в воду, она ритуально испросила прощения.
    
— Но ты же его не убивала, — сказала я.
    
— Я знаю. Но мне было бы не по себе, если бы я этого не сделала.
    
Больболисты привязаны к соседнему дереву веревкой и плетеными полосами из некогда розовой накидки Тоби. Плела я: если у вертоградарей чему и учили крепко-накрепко, это разным видам рукоделия с использованием вторичных материалов.
    
Больболисты в основном молчат. Наверняка им нехорошо, особенно после того, как Аманда их избила. И должно быть, они чувствуют себя полными идиотами. Я бы, во всяком случае, так чувствовала себя на их месте. Тупые, как рашпили — по выражению Зеба, — раз так подпустили нас к себе.
    
Аманда, похоже, все еще в шоке. Она тихо плачет время от времени и крутит концы неровных прядей. Первое, что сделала Тоби, когда мы надежно привязали больболистов, — дала ей чашку теплой воды с медом от обезвоживания, с добавкой порошка из Мари.
    
— Не пей все сразу, — сказала Тоби. — Маленькими глотками.
    
Она объяснила, что, когда у Аманды восстановится уровень электролитов, можно будет заняться лечением всего остального. Начиная с порезов и синяков.
    
Джимми совсем плох. У него температура, на ноге — гноящаяся рана. Тоби говорит, что, если только нам удастся дотащить его до саманного домика, она будет лечить его опарышами — может, они и сработают, если дать им достаточно времени. Но у Джимми может не оказаться этого времени.
    
Тоби уже помазала ему ногу медом и дала ложку меда внутрь. Она не может дать ему ни Ивы, ни Мака, потому что они остались в саманном домике. Мы укутали Джимми в накидку Тоби, но он все время раскрывается.
    
— Надо найти ему простыню или что-нибудь такое, — говорит Тоби. — На завтра. И придумать, как ее на нем закрепить, иначе он до смерти изжарится на солнце.
    
Джимми совсем не узнаёт ни меня, ни Аманду. Он все время разговаривает с какой-то другой женщиной, которая, как ему кажется, стоит у огня.
    
— Совиная музыка. Не улетай, — говорит он ей. В голосе — ужасная тоска.
    
Я начинаю ревновать, но как можно ревновать к женщине, которой тут нет?
    
— С кем ты разговариваешь? — спрашиваю я.
    
— Там сова, — отвечает он. — Кричит. Вон там.
    
Но я не слышу никакой совы.
    
— Джимми, посмотри на меня, — говорю я.
    
— Музыка встроена, — говорит он. — Ее не убьешь.
    
Он смотрит вверх, в кроны деревьев.
    
Ох, Джимми, думаю я. Где ты?
    
    
Луна движется на запад. Тоби говорит, что бульон из костей уже сварился. Она добавляет собранную мной листовую горчицу, ждет с минуту, потом начинает разливать. У нас только две чашки — Тоби говорит, что придется пить по очереди.
    
— Неужели ты и их собралась кормить? — спрашивает Аманда. Она не смотрит на двух больболистов.
    
— Да, — отвечает Тоби. — Их тоже. Сегодня — День святой Юлианы и Всех Душ.
    
— А что с ними будет потом? — спрашивает Аманда. — Завтра?
    
Хорошо, что она хоть чем-то заинтересовалась.
    
— Их нельзя просто так отпускать, — говорю я. — Они нас убьют. Они убили Оутса. И посмотри, что они сделали с Амандой!
    
— Я это всесторонне обдумаю, — говорит Тоби. — Позже. Сегодня мы празднуем.
    
Она разливает суп по чашкам, оглядывает кружок людей, сидящих вокруг костра.
    
— Тот еще праздник, — говорит она голосом Сухой ведьмы. И хихикает. — Но с нами не покончено! Верно ведь?
    
Последние слова обращены к Аманде.
    
— Капут, — отзывается Аманда. Очень тихо.
    
— Старайся об этом не думать, — говорю я, но она опять плачет, едва слышно: она впала в состояние «под паром». Я ее обнимаю.
    
— Я здесь, ты здесь, все хорошо, — шепчу я.
    
— Какой смысл? — говорит Аманда, но не мне, а Тоби.
    
— Сейчас не время размышлять о конечном целеполагании, — произносит Тоби прежним, Евиным голосом. — Давайте все забудем прошлое — самые худшие его части. Вознесем хвалы за ниспосланную нам пищу. Аманда. Рен. Джимми. И вы двое, если можете.
    
Последние слова обращены к больболистам.
    
Один из них бормочет что-то похожее на «иди нахуй», но не очень громко. Он хочет супа.
    
Тоби продолжает, словно не слышала:
    
— И давайте вспомним тех, кого больше нет, — всех жителей Земли, но более всего — наших отсутствующих друзей. Милые Адамы, милые Евы, милые собратья-млекопитающие и собратья-создания, все те, кто ныне упокоился в Духе, — помяните нас и укрепите нас своей силой, ибо она нам несомненно понадобится.
    
Тоби отхлебывает из чашки и передает ее Аманде. Другую получает Джимми, но не может удержать и разливает половину супа в песок. Я сажусь рядом с Джимми на корточки, чтобы помочь ему пить. Может быть, он умирает, думаю я. Может быть, утром он будет уже мертв.
    
— Я знал, что ты вернешься, — говорит он, на этот раз мне. — Знал. Не превращайся в сову.
    
— Я не сова, — говорю я. — Ты с ума сошел. Я Рен — помнишь меня? Я только хотела тебе сказать, что ты разбил мое сердце; но все равно я рада, что ты жив.
    
Вот я это и сказала. С души словно сваливается удушающая тяжесть, и я по-настоящему счастлива.
    
Он улыбается мне — или той, за кого меня принимает. Слабо, насколько позволяют обметанные губы.
    
— Вот опять, — говорит он своей больной ноге. — Слушай музыку.
    
Он склоняет голову набок; на лице — экстаз.
    
— Музыку не убьешь, — говорит он. — Не убьешь!
    
— Какую музыку? — спрашиваю я, потому что ничего не слышу.
    
— Тихо, — говорит Тоби.
    
Мы прислушиваемся. Джимми прав: звучит музыка. Слабо, далеко, но все ближе и ближе. Это поют люди, много людей. Вот уже их факелы мерцают, приближаются, лавируя в темноте меж деревьями.
   
  
  
   
    
Выражения признательности
   
   
«Год потопа» — фантастический роман, но описанные в нем общие тенденции и многие детали пугающе близки к реальности. Вертоградари (Садовники Господни) впервые появляются в романе «Орикс и Коростель». То же относится к Аманде Пейн, Бренде (Рен), Бернис, Джимми — Снежному Человеку, Гленну (он же Коростель) и группе Беззумные Аддамы. Вертоградари не списаны ни с одной из существующих религий, хотя у ряда их богословских положений и практик есть реальные прототипы. Святые, чтимые вертоградарями, выбраны за свой вклад в области жизни, наиболее близкие сердцу вертоградарей. У них есть и много других святых, не вошедших в эту книгу. Для гимнов вертоградарей основным источником послужил Уильям Блейк, с некоторой помощью Джона Беньяна и «Книги гимнов Англиканской церкви Канады и Объединенной церкви Канады». В гимнах вертоградарей, как и в любых других, могут быть некоторые моменты, не полностью понятные неверующим.
   
Музыка для этих гимнов родилась на свет благодаря счастливому совпадению. Певец и музыкант Орвилль Стоубер из города Венис (штат Калифорния, США) начал сочинять музыку к нескольким гимнам, чтобы посмотреть, что получится, а потом увлекся. Замечательные результаты были собраны в компакт-диск «Гимны вертоградарей». Любой желающий может использовать эти гимны для религиозного поклонения или для целей охраны окружающей среды. Гимны можно прослушать на сайтах www.yearoftheflood.com, www.yearoftheflood.co.uk и www.yearoftheflood.ca.
   
Имя Аманда Пейн впервые появляется в романе «Орикс и Коростель» в результате благотворительного аукциона в пользу британского Медицинского фонда помощи жертвам пыток. Имя святого Алана Спэрроу от Чистого воздуха было спонсировано через аукцион, проведенный организацией CAIR (организацией, борющейся за восстановление земель и закрытие аэропорта в порту г. Торонто, Канада). Имя Ребекка Экклер появилось в романе благодаря аукциону, проведенному канадским журналом The Walrus. Спасибо всем подарившим свои имена.
   
Я, как всегда, благодарна своим полным энтузиазма и чрезвычайно загруженным работой издателям — Эллен Селигман из издательства «Маклеллан и Стюарт» (Канада), Нэн Тализи из издательства «Даблдей» (США), Александре Прингл и Лиз Кэддер из издательства «Блумсбери» (Великобритания), а также Луиз Деннис из издательства «Винтадж/Кнопф» (Канада), Лу-Энн Уолтер из издательства «Энкор» (США), Ленни Гудингсу из издательства «Вираго» (Великобритания) и Майе Мавджи из издательства «Даблдей» (Канада). А также моим агентам — Фиби Лармор, агенту по Северной Америке, Вивьен Шустер и Бетси Роббинс из «Кертис Браун», агентам по Великобритании. И Рону Бернстайну. И всем остальным моим агентам и издателям по всему миру. Я также благодарю Хезер Сэнгстер за героическое редактирование; и моих исключительно высокопрофессиональных сотрудников канцелярии — Сару Уэбстер, Анну Джолдерсма, Лору Стенберг и Пенни Каванах; Шеннон Шилдс, которая тоже помогала. И Джоэля Рубиновича, и Шелдона Шойба; и Майкла Брэдли, и Сару Купер. А Колин Куинн и Сяолань Чзан благодарю за то, что моя пишущая рука сохраняет способность двигаться.
   
Особая благодарность — бесстрашным первым читателям этой книги: Джесс Этвуд Гибсон, Элеонор и Рэмси Кукам, Розали Абелле, Валери Мартин, Джону Каллену, Ксандре Бингли. Я очень ценю вас.
   
И наконец, мое особое спасибо — Грэму Гибсону, с которым я отпраздновала столько Дней Апрельской рыбы, Змеиной мудрости и Всех путников. Мы вместе прошли долгий и прекрасный путь.
  
  
   
    
От переводчика
    
Святые, почитаемые вертоградарями
   
   
Переводчик выражает благодарность В. В. Андерсену за консультации по истории Средних веков.
   
   
Агарвал, Анил (1947–2002) — индийский журналист, борец за охрану окружающей среды. Основатель Научно-природоохранного центра — индийской общественной организации, исследующей, пропагандирующей и стимулирующей устойчивое развитие. В частности, Агарвал более 20 лет боролся за улучшение экологии в Дели — против загрязнения воздуха автомобильными выхлопами — и в конце концов добился перевода такси, авторикш и автобусов с бензина и дизтоплива на сжиженный природный газ. В 1987 году Программа ООН по окружающей среде (ЮНЕП) включила Агарвала в «Почетный список 500» в знак признания его заслуг в охране окружающей среды. Агарвал — автор многочисленных книг о науке и экологии Индии.
   
   
Алуз, Башир — иранский орнитолог, автор книги «Птицы Ирака».
   
   
Аткинс, Анна (урожд. Анна Чилдрен, 1799–1871) — английский ученый, ботаник и иллюстратор, одна из первых английских фотографов. Анна Аткинс была единственным ребенком ученого, члена Королевского научного общества Джона Дж. Чилдрена, занимавшегося преимущественно химией, минералогией и зоологией. В 1823 году Анна создала 200 иллюстраций для сделанного ее отцом перевода одного из трудов Ламарка. Когда в 1839 году Дж. Гершель открыл фототехнику цианотипии, Аткинс овладела новым методом и начала использовать его для создания изображений различных научных явлений и объектов. Аткинс выпустила свой альбом фотографий «Британские водоросли: цианотипные отпечатки» (British Algae: Cyanotype Impressions), который впервые был проиллюстрирован изображениями, сделанными по фотографической технологии.
   
   
Басрийские братья, или «Ихван ас-Сафа», «Братья чистоты» (X в.), — загадочная группа арабских ученых-просветителей, среди которых в источниках упоминаются: Абу Сулейман Мухаммад ибн Мушир аль-Бусти, Абу-ль-Хасан Али ибн Харун аз-Занджани, Мухаммад ибн Ахмад ан-Нахраджури, Абу-ль-Хасан аль-Ауфи и Зайд ибн Рифа’а. Работали преимущественно в Басре (совр. Ирак). Само название «Ихван ас-Сафа» предположительно происходит от одной из сказок сборника «Калила и Димна» (арабский перевод индийской «Панчатантры»), в которой животные, называемые верными друзьями (ихван аль-сафа), общими усилиями избегают сетей охотника. Сочинения группы собраны в коллективном энциклопедическом труде «Послания братьев чистоты и друзей верности». В него входят 52 трактата, в том числе 17, посвященных естественным наукам. В трактате «О животных» содержится классификация растений и животных, а также басня-притча «Суд зверей против человека», в которой самые разные животные, от лошадей до пчел, являются к могущественному Царю джиннов, чтобы пожаловаться на жестокое обращение со стороны людей. Царь приказывает рассмотреть дело, и обе стороны, животные и люди, выступают с речами в собственную защиту. По ходу действия в увлекательной форме затрагивается множество экологических и более широких, этических тем.
   
   
Бёрнс, Роберт (1759–1796) — шотландский поэт, фольклорист, автор многочисленных стихотворений и поэм, написанных на так называемом равнинном шотландском и английском языках. Автор стихотворения «Полевой мыши, гнездо которой разорено моим плугом», в котором сочувствует мыши и сравнивает ее участь с участью человека, преследуемого судьбой. По мнению Бернса, мышь счастливее людей, так как видит только «то, что есть сейчас», в то время как «мы не сводим скорбных глаз//с былых невзгод//и в тайном страхе каждый раз//глядим вперед». (Стихи процитированы в переводе С. Маршака.)
   
   
Бо, Уэн (р. 1972) — китайский общественный деятель, борец за охрану окружающей среды. Способствует созданию в Китае небольших местных неправительственных организаций, борющихся за охрану природы. Стремительное развитие промышленности в Китае приводит к массовому загрязнению воздуха и воды. Китайское правительство пообещало выполнить программу под девизом «230 дней без загрязнения окружающей среды» к Олимпийским играм 2008 года в Пекине, но, по словам Уэн Бо, это лишь пропаганда, которая не была подкреплена делами.
   
   
Брендан Мореплаватель — святой Брендан Клонфертский (ирл. Breanainn as Cluain Fearta, ок. 484 — ок. 578), прозванный Мореплавателем или Путешественником, ирландский монах, один из проповедников христианства в Ирландии. Персонаж легендарного «Плавания Св. Брендана», весьма популярного в Средние века ирландского сочинения в жанре «плавания» (immram), полного фантастических сюжетов и описывающего плавание Св. Брендана к так называемому острову Блаженных (Тир-на-Ног).
   
   
Бхагат, Сурьямани — индийская общественная деятельница, участница движения «Спасем леса Джаркханда». Основательница центра по сохранению культуры и традиций «Торанг» в деревне Котари района Ранчи в индийском штате Джаркханд.
   
   
Ганди, Мохандас Карамчанд, известный также как Махатма Ганди (1869–1948), — один из руководителей и идеологов движения за независимость Индии от Великобритании. Его философия ненасилия (сатьяграха) оказала влияние на движение сторонников мирных перемен. Ганди боролся с кастовым неравенством, и в частности за равные права касты неприкасаемых. Отвергал насилие в любой форме. Борьба Ганди с неприкасаемостью, как и с любым неравенством, также имела религиозную основу: Ганди считал, что изначально всем людям, независимо от их расовой, кастовой, этнической и религиозно-общинной принадлежности, присуща врожденная божественная природа. Погиб от руки убийцы-экстремиста.
   
   
Гарридо, Орландо — кубинский биолог, орнитолог, автор ряда книг о фауне Карибского бассейна.
   
   
Гиббонс, Юэлл Теофилус (1911–1975) — американский натуралист. Детство Гиббонса прошло в Техасе в период «Пыльного котла» — серии катастрофических пыльных бурь, происходивших в прериях США и Канады между 1930 и 1936 годами (в отдельных регионах до 1940 года). Бури были вызваны сочетанием антропогенных (экстенсивное ведение сельского хозяйства, деградация почв) и природных (засухи) факторов. Гиббонс пропагандировал натуральное питание («подножный корм»), написал и издал ряд книг по этой теме.
   
   
Грейди, Уэйн (р. 1948) — канадский писатель и переводчик, автор семи книг. В настоящее время работает научным редактором журнала Equinox. Его книга «Воскрешение додо» (Bringing Back the Dodo, 2006) — сборник эссе, посвященный истории отношений человечества с природой и вымиранию видов. Другие книги Грейди также посвящены природе, в том числе городской.
   
   
Гульд, Стивен Джей (1941–2002) — известный американский палеонтолог, биолог-эволюционист и историк науки. Один из наиболее знаменитых и читаемых писателей научно-популярного жанра в своем поколении. Преподавал в Гарвардском университете, работал в Американском музее естественной истории в Нью-Йорке. В самом начале своей научной деятельности, в 1972 году, Гульд разработал вместе с Нильсом Элдриджем теорию прерывистого равновесия, согласно которой большая часть эволюционных изменений происходит за небольшие промежутки времени по сравнению с гораздо более длительными периодами эволюционной стабильности. Гульд неоднократно высказывался в поддержку использования марихуаны в лечебных целях и сам использовал ее, чтобы избавиться от тошноты, когда болел раком.
   
   
Джекобс, Джейн (1916–2006) — канадско-американская писательница, общественный деятель, теоретик городского планирования и одна из основоположниц движения нового урбанизма. Известна как автор книги «Жизнь и смерть великих городов Америки» (The Death and Life of Great American Cities, 1961 год). См. также Спэрроу, Аллан.
   
   
Завадский, Александр (Иосиф Антоний Завадский, 1798–1868) — польский натуралист, автор описаний флоры и фауны Галичины. Преподавал ботанику, а затем физику в Львовском университете. Из-за беспорядков, вызванных революциями 1848–1849 годов (так называемой «Весной народов»), оказался в Брно (Моравия, ныне — Чехия), где стал наставником Грегора Менделя, направил его интерес на разработку теории наследственности и помог заложить основы науки генетики.
   
   
Иероним Стридонский (342–419 или 420) — церковный писатель, аскет, создатель канонического латинского текста Библии («Вульгаты»), Иероним перевел Ветхий Завет на латынь напрямую с древнееврейского языка (кроме книг, изначально написанных на арамейском и древнегреческом) и отредактировал латинскую версию Нового Завета. Почитается как в православной, так и в католической традиции как святой и один из учителей Церкви. В молодости он много путешествовал, обучаясь теологии. В Святой земле, охваченный жаждой аскетизма, он удалился на четыре года в Халкидскую пустыню. Здесь он изучал еврейский язык и спутниками себе имел, по его собственным словам, «лишь скорпионов и диких зверей». С помощью богатой вдовы Павлы ему удалось организовать несколько монастырей в окрестностях Вифлеема. Предание гласит, что однажды, когда святой Иероним сидел у врат своего монастыря в Вифлееме, туда пришел лев. Он хромал, как будто от боли. Вся братия, когда увидела льва, в ужасе разбежалась. Святой Иероним, однако, поднялся и направился ко льву, как если бы это был его гость. Лев поднял больную лапу, и святой Иероним, осмотрев ее, увидел, что в ней заноза. Лев послушно дал святому Иерониму извлечь ее. С тех пор лев служил при монастыре, охраняя монастырского осла.
   
   
Ичида, Норитака — бывший президент азиатского отделения Birdlife International, альянса различных организаций, борющихся за сохранение популяций птиц.
   
   
Карсон, Рейчел (1907–1964) — американский биолог и эколог, автор бестселлера «Безмолвная весна» (1962) о вреде инсектицида ДДТ для биосферы; в итоге уже в 1970-е годы использование ДДТ было запрещено.
   
   
Кинг, Стивен — новозеландский борец за охрану окружающей среды. Известен как организатор кампании за спасение лесов Пуреоры (Новая Зеландия). Пуреорский лес, где произрастают тысячелетние подокарповые деревья, считается одним из лучших тропических лесов в мире. Участники кампании протеста разработали особые платформы, закрепляемые в кроне дерева, и сидели на этих платформах, чтобы не дать срубить деревья. Усилия борцов принесли тройной результат: в 1978 году был образован Пуреорский национальный парк; правительство Новой Зеландии выполнило требования протестующих и изменило законы, регулирующие вырубку лесов; было образовано Национальное общество по восстановлению лесов.
   
   
Крик, Фрэнсис (1916–2004) — физик и молекулярный биолог. В 1953 году он совместно с Джеймсом Уотсоном (см. Уотсон, Джеймс) и Морисом Уилкинсом определил трехмерную структуру молекулы ДНК, за что в 1962 году они получили Нобелевскую премию.
   
   
Крозье, Фрэнсис Родон Мойра (1796 — после 1848?) — офицер британского флота, участник шести исследовательских экспедиций в Арктику и Антарктику. Командовал кораблем «Террор» в составе экспедиции Франклина — неудачной попытки пройти по Северо-Западному проходу из Атлантического в Тихий океан, предпринятой в XIX веке британской командой во главе с опытным исследователем Джоном Франклином. В 1845 году два корабля, «Эребус» и «Террор», с экипажем в 128 человек покинули берега Англии и уже не вернулись.
   
   
Кусто, Жак Ив (1910–1997) — знаменитый французский исследователь Мирового океана, фотограф, режиссер, изобретатель, автор множества книг и фильмов. Член Французской академии. Командор ордена Почетного легиона. Совместно с Эмилем Ганьяном в 1943 году разработал и испытал акваланг. Это впервые позволило проводить длительные подводные исследования, что в значительной степени способствовало изучению подводного мира. В 1957 году Кусто был назначен директором Океанографического музея в Монако. В 1973 году он основал некоммерческое Общество Кусто по охране морской среды. Общество Кусто и его французский партнер «Команда Кусто», основанная Жаком Ивом Кусто, действуют и сегодня.
   
   
Лавлок, Джеймс Эфраим (р. 1919) — британский ученый, член Лондонского королевского общества, независимый исследователь, специалист в различных областях химии, биологии, медицины, экологии, ныне живущий в Корнуолле (Англия). Лавлок приобрел известность как создатель «гипотезы Геи», согласно которой планета Земля функционирует как суперорганизм. Лавлок — критик ортодоксальных экологических организаций и доктрин, а также активный сторонник использования атомной энергии.
   
   
Лешем, Йосси (р. 1948) — орнитолог, сотрудник биологического факультета Тель-Авивского университета (Израиль). Занимается вопросами охраны окружающей среды, в особенности птиц. Его исследования, проведенные совместно с израильским военно-воздушным флотом и Министерством науки, позволили на 76 % снизить количество столкновений птиц с самолетами и вертолетами и таким образом сберечь сотни человеческих и птичьих жизней. Лешем много лет изучал привычки птиц в аспекте безопасности авиации и был награжден премией Ицхака Саде по военной литературе за свою книгу «Полет с птицами» (1991). В книге рассмотрены проблемы, возникающие при взаимодействии перелетных птиц с самолетами в крошечном воздушном пространстве Израиля, через которое ежегодно пролетает более 900 миллионов птиц не менее 300 видов. Поскольку военно-воздушные силы жизненно необходимы Израилю для обороны, по совету Лешема военно-воздушные базы начали использовать специальные тактики — в том числе обученных собак для отпугивания птиц, определенные звуки, а также пугала, расположенные в стратегически важных местах, — чтобы держать птиц как можно дальше от взлетно-посадочных полос.
   
   
Линней, Карл (1707–1778) — шведский естествоиспытатель и врач, создатель единой системы классификации растительного и животного мира, обобщившей и в значительной степени упорядочившей биологические знания всего предыдущего периода и еще при жизни принесшей Линнею всемирную известность. Одной из главных заслуг Линнея стало определение понятия биологического вида, внедрение в активное употребление биноминальной (бинарной) номенклатуры и установление четкого соподчинения между систематическими (таксономическими) категориями.
   
   
Маттисен, Питер (р. 1927) — американский писатель и борец за охрану окружающей среды, двукратный лауреат Национальной литературной премии США. Часто пишет о проблемах и истории американских индейцев. В книге «Дух бешеного коня» (In the Spirit of Crazy Horse) подробно описал дело Леонарда Пелтиера, активиста движения американских индейцев, осужденного за убийство в 1975 году двух агентов ФБР. Автор 10 беллетристических и 23 документальных книг, призывающих к сохранению природы и борьбе с глобальным потеплением.
   
   
Мендес, Чико (1944–1988), настоящее имя Франсиску Алвес Мендес Филью, — бразильский профсоюзный деятель и эколог, защищавший амазонские джунгли, один из основателей Партии трудящихся. Национальный герой Бразилии. Родившийся в семье сборщиков каучука, Чико Мендес был пионером бразильского движения за охрану окружающей среды, который мобилизовал местные сообщества, чтобы остановить рост вырубки бразильской сельвы (влажных тропических лесов), и первым призвал к ограничению прав владельцев ранчо. Мендес защищал каучуковые деревья, спасая их от произвола землевладельцев, которые вырубали леса, чтобы расчистить пастбища для скота. Мендес был убит 22 декабря 1988 года на пороге собственного дома в поселке Шапури (штат Акри, Бразилия). Сегодня Мендеса считают человеком, который внес большой вклад в создание нового современного лица Амазонии, а также в разработку концепции, сочетающей в себе принципы экологически устойчивого использования лесных ресурсов, социальную политику и защиту прав местного населения. После Мендеса в Бразилии осталась сеть организаций, помогающих местным сообществам вести бизнес в сельве, не вырубая тропические леса.
   
   
Мериан, Мария Сибилла (1647–1717) — немецкая художница и гравер эпохи барокко, энтомолог. В своих произведениях оставила совершенные изображения цветов, фруктов и животных. В возрасте 52 лет переехала в Суринам, где изучала и рисовала местную природу. В 1705 году опубликовала книгу «О метаморфозе суринамских бабочек» (Metamorphosis Insectorum Surinamensium). Своими наблюдениями внесла значительный, хотя и малоизвестный, вклад в энтомологию.
   
   
Минхинник, Нганеко — новозеландская общественная деятельница, борец за права народа маори на землю и рыболовные угодья, а также за охрану окружающей среды, за сохранение качества воды и почвы.
   
   
Моуэт, Фарли (р. 1921) — известный канадский писатель, биолог, борец за охрану природы. Работал в Службе изучения животного мира Канады. Эта организация командировала его в канадскую тундру для изучения волков. Экспедиция, давшая весьма неожиданные и удивительные для того времени результаты, описывается Моуэтом в книге «Не кричи: „Волки!“». Кавалер («офицер») ордена Канады (1981). В честь Моуэта назван один из кораблей Общества охраны морской фауны (Sea Shepherd Conservation Society), радикальной неправительственной экологической организации, базирующейся в США.
   
   
Одига Одига — нигерийский общественный деятель и политик, выступающий против уничтожения последних тропических лесов Нигерии. С 1996 по 1998 год вынужденно находился в подполье, так как нигерийский режим Абачи преследовал и казнил общественных деятелей. При этом Одига втайне продолжал вести работу среди крестьян. После смерти Абачи Одига вышел из подполья и снова стал работать открыто. Он помог добиться моратория на рубку леса в штате Кросс-Ривер, а также, впервые в истории страны, заставил правительство начать программу по оценке воздействия на окружающую среду. Организовал первую в Нигерии государственную комиссию по лесному хозяйству.
   
   
Оутс, Лоуренс (1880–1912) — английский полярный исследователь, участник экспедиции Роберта Скотта к Южному полюсу. Экспедиция испытывала значительные трудности при возвращении. Чтобы выжить, нужно было вовремя добираться до складов пищи, для чего следовало проходить не менее 9 миль в день. Капитан Оутс отморозил обе ноги и сильно замедлял продвижение товарищей. Он просил не задерживаться ради него, но товарищи не могли его оставить. Как-то утром Оутс спокойно сказал: «Пойду пройдусь и, может, вернусь не сразу» — и выполз из палатки; тело его так и не было найдено.
   
   
Сиддхартха Гаутама, известный как Будда (563 до н. э. — 483 до н. э.), — духовный учитель, легендарный основатель буддизма, живший в северо-восточной части Индийского субконтинента, создатель учения «Четырех Благородных Истин». Составной частью учения Будды является воздержание от убийства любых живых существ, в том числе от охоты рыбной ловли и пр., а также практика духовного совершенствования.
   
   
Силквуд, Карен (1946–1974) — американская профсоюзная деятельница. Работала химиком-технологом на заводе Керр-Макги недалеко от г. Крессент (штат Оклахома, США). Силквуд занималась изготовлением плутониевых топливных гранул (пеллетов) для тепловыделяющих элементов ядерных реакторов. Она критиковала организацию техники безопасности на заводе. В последние дни своей жизни Силквуд собирала доказательства того, что руководство завода нарушает правила техники безопасности. Сама Силквуд в это время несколько раз загадочным образом оказалась в контакте с плутонием. Кроме того, следы радиоактивного плутония были обнаружены в квартире Силквуд. На той же неделе Силквуд погибла в автокатастрофе при странных обстоятельствах (официальный вердикт гласил, что она заснула за рулем). При вскрытии во внутренних органах Силквуд были обнаружены следы плутония, в том числе проглоченного (следы в желудке и кишечнике). Родные Силквуд подали в суд на завод Керр-Макги и получили компенсацию в 1,3 млн долл. США. Завод Керр-Макги закрылся в 1975 году.
   
   
Сильва-Табоада, Гильберто — старший научный сотрудник Гаванского Национального музея естественной истории (Куба). Автор книги «Летучие мыши Кубы» (Los Murcielagos de Cuba).
   
   
Смарт, Кристофер (1722–1771) — английский поэт. Известен поэмами «Песнь Давиду» (англ. A Song to David) и «Возвеселитесь во Агнце» (лат. Jubilate Agno), частично написанными во время заключения в сумасшедшем доме. Поэма Jubilate Agno сохранилась во фрагментах; полностью они были изданы только в 1954 году. В ней поэт называет себя «летописцем Божьим, писцом-евангелистом» и стремится дать поэтическое описание всем существующим в мире вещам и живым существам. Наибольшей известностью пользуется отрывок, посвященный коту Смарта по имени Джеффри, где автор возвышенным стилем, близким к богослужебному, перечисляет его достоинства.
   
   
Спэрроу, Аллан (1944–2008) — канадский политический деятель и долговременный член муниципального совета г. Торонто (Канада). Один из организаторов успешной кампании по остановке строительства скоростного шоссе, которое должно было пройти через жилые районы Торонто. Против шоссе возражали на основании того, что оно вынудит местных владельцев малого бизнеса переехать в другие места, приведет к сносу исторических зданий и уничтожению целых сложившихся городских районов со своеобразной историей и культурой. Среди протестующих были также Джейн Джекобс (см. Джекобс, Джейн), Маршалл Маклюэн и другие общественные деятели. Строительство было отменено в 1971 году. Спэрроу принимал участие и в других кампаниях: против нарушения прав граждан канадской полицией, за использование велосипедов как средства перемещения по городу, за права сексуальных меньшинств. Активно участвовал в кампании против постройки моста, ведущего на остров, где располагается городской аэропорт Торонто (ширина пролива между берегом и островом — 122 метра). Кампания была успешной, проект отменили, и теперь авиапассажиры, чтобы попасть в аэропорт, совершают путешествие на пароме длительностью в 1 минуту.