1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 
50
    
    
Джудит Рей находит Луизу в кабинете своего мужа — та смотрит послеполуденный выпуск новостей.
    
— Я слышала, как Антон Хендерсон сказал: «железобетонная», и если это было не про тебя, лапочка, то я не знаю — это не смешно! Твои… бунтарские выходки становятся только хуже. Ты жаловалась на одиночество, вот я и представила тебя трем чудным молодым людям, а ты даешь им «железобетонный» отпор своим журналистским голосом.
    
— Когда это я жаловалась, что мне одиноко?
    
— Знаешь, парни вроде Хендерсонов не вырастают на деревьях.
    
— Тли вырастают именно на деревьях.
    
Раздается стук в дверь, заглядывает Билл Смок.
    
— Миссис Рей? Простите за вторжение, но мне скоро надо ехать. Положа руку на сердце, могу сказать, что это было самое гостеприимное, прекрасно организованное благотворительное собрание, на каком мне когда-либо приходилось присутствовать.
    
Джудит Рей поглаживает свое польщенное ухо.
    
— Это очень любезно с вашей стороны…
    
— Герман Хоувит, младший партнер в фирме «Масгров Уайленд», прибыл из офиса в Малибу. У меня не было возможности представиться перед этим великолепным обедом — сегодня утром я в последнюю минуту успел купить билет. Мой отец скончался более десяти лет назад — от рака, благослови Господь его душу, — и я не знаю, как бы мы с матерью это пережили, если бы не общественная поддержка. Для меня было громом с ясного неба, когда Ойли упомянул о вашем благотворительном собрании, и я просто обязан был приехать и посмотреть, не смогу ли я в последнюю минуту сделать какое-нибудь пожертвование.
    
— Мы очень рады, что вы так поступили, и добро пожаловать в Буэнас-Йербас. — «Немного приземист, — прикидывает Джудит Рей, — но мускулист, получает хорошее жалованье, и ему, пожалуй, не больше тридцати пяти. „Младший партнер“ звучит многообещающе». — Надеюсь, в следующий раз миссис Хоувит сможет к вам присоединиться?
    
Герман Хоувит в исполнении Билла Смока робко улыбается.
    
— Как ни печально, единственная миссис Хоувит — это моя мама. Счастливо.
    
— Да не может быть! — отзывается Джудит Рей.
    
Он глядит на Луизу, но та не обращает на него внимания.
    
— Я был восхищен, с какой принципиальностью ваша дочь не желает пробиваться «наверх». Многие из нашего поколения сегодня, похоже, лишились нравственных ориентиров.
    
— Как я с вами согласна! В шестидесятых вместе с водой выплеснули и младенца. Мы с покойным отцом Луизы несколько лет назад расстались, но всегда стремились внушить нашей дочери понятие о том, что правильно и что нет. Луиза! Не оторвешься ли хоть на минуту от телевизора, а, лапочка? Пожалуйста, а то Герман может подумать — Луиза, лапочка, что это?
    
Ведущий произносит речитативом:
    
— Полиция подтверждает, что двенадцать человек погибли сегодня утром в результате авиакатастрофы, случившейся над Аллеганскими горами, включая президента Приморской энергетической корпорации Альберто Гримальди, самого высокооплачиваемого руководящего работника в Америке. В предварительных отчетах дознавателей Федерального авиационного управления предполагается возможность взрыва, вызванного неисправностью в топливной системе. Обломки самолета разбросаны по площади в несколько квадратных миль…
    
— Луиза, лапочка? — Джудит Рей опускается на колени рядом с дочерью, которая в ужасе не отрывается от кадров с искореженными обломками самолета, усеявшими склон горы.
    
— Как… ужасно! — Билл Смок смакует сложное блюдо, все ингредиенты которого даже он, шеф-повар, не в состоянии перечислить. — Вы знали кого-нибудь из этих несчастных, мисс Рей?
   
   
    
     
51
    
    
Утро понедельника. В новостной комнате «Подзорной трубы» роятся слухи. Один из них гласит, что журнал обанкротился; другой утверждает, что Кеннет П. Оджилви, его владелец, пускает его с молотка; третий обнадеживает — мол, банк предоставляет свежее вливание; четвертый повергает в уныние — банк перекрывает кислород. Луиза никому не сообщила, что сутки назад выжила после покушения на убийство. Она не хочет втягивать в это ни мать, ни Грелша, и к тому же, если не считать синяков, это становится все более нереальным.
    
Луиза по-настоящему горюет о гибели Айзека Сакса, человека, с которым едва была знакома. Кроме того, она напугана, но сосредоточивается на работе. Отец рассказывал ей, как военные фотокорреспонденты упоминали о невосприимчивости к страху, даруемой объективом камеры; нынешним утром это ей совершенно понятно. «Если Билл Смок знал об отступничестве Айзека Сакса, то его смерть вполне объяснима, — но кому понадобилось в то же время повергать в прах и Альберто Гримальди?» Условный рефлекс, как обычно, в десять часов притягивает сотрудников к кабинету Дома Грелша на планерку. Минует четверть одиннадцатого.
    
— Грелш не опаздывал так, даже когда родила его первая жена, — говорит Нэнси О’Хаган, полируя ногти. — Видно, Оджилви вздернул его на дыбу.
    
Рональд Джейкс карандашом выковыривает из уха серу.
    
— Я знал одного ударника, который стучал в лучших хитах «Манкиз».[209] Он трепался о тантрическом сексе — я вас умоляю. Его любимая позиция, хм, называется «водопроводчик». Весь день торчишь дома, и никто к тебе не приходит.
    
Всеобщее молчание.
    
— Э, да перестаньте вы так вибрировать!
    
В двери появляется Грелш и не теряет ни минуты:
    
— «Подзорная труба» продается. Сегодня, но позже, мы узнаем, кто выживет после этого жертвоприношения.
    
Джерри Нуссбаум сует большие пальцы за ремень.
    
— Неожиданно.
    
— Чертовски неожиданно. Переговоры начались на исходе прошлой недели. — Грелш кипит на медленном огне. — К сегодняшнему утру сделка была совершена.
    
— Было, должно быть, хм, какое-то потрясающее предложение, — забрасывает удочку Джейкс.
    
— Об этом спроси у Оджилви.
    
— Кто покупатель? — спрашивает Луиза.
    
— Сегодня будет объявлено в прессе.
    
— Да ладно, Дом, — канючит О’Хаган.
    
— Я же сказал, будет объявлено в прессе. Сегодня.
    
Джейкс вертит в пальцах сигарету.
    
— Похоже, что наш таинственный покупатель, хм, действительно хочет купить «Подзорную трубу», и, хм, если она не сломана, то кой черт ее чинить.
    
Нуссбаум фыркает.
    
— Кто говорит, что наш таинственный покупатель не считает, что мы сломаны? Когда в прошлом году «Объединенные новости» купили журнал «Нуво», то они уволили даже мойщиков окон.
    
— Так. — О’Хаган защелкивает свою пудреницу. — Значит, мой круиз на Нил опять накрылся. На Рождество снова придется ехать к свояченице в Чикаго. Эти ее отпрыски и мировая столица мороженой говядины. Как же все меняется за один только день!
   
   
    
     
52
    
    
Долгие месяцы, осознает Джо Нейпир, глядя на продуманно развешанные картины в приемной вице-президента Уильяма Уили, его оттирали в сторону. Преданные люди исчезли из виду, власть просочилась между пальцами. «Прелестно со мной обошлись, — думает Нейпир, — всего лишь за полтора года до отставки. — Он слышит шаги и чувствует дуновение сквозняка. — Но взрыв самолета, на борту которого двенадцать человек, не имеет отношения к безопасности, это массовое убийство. Кто отдал этот приказ? Работал ли Билл Смок на Уили? Может, случайная катастрофа? Такое бывает. Я понимаю только одно: непонимание опасно». Нейпир бранит себя за то, что предостерег вчера Луизу Рей, — это был глупый риск, результатом которого стал огромный ноль.
    
В дверях появляется секретарша Уильяма Уили.
    
— Мистер Уили готов вас принять, мистер Нейпир.
    
Нейпир удивляется, увидев в кабинете Фэй Ли. Расклад требует обмена улыбками. Рукопожатие Уильяма Уили столь же энергично, сколь его возглас:
    
— Джо! Как поживаешь?
    
— Печальное утро, мистер Уили, — отвечает Нейпир, садясь, но отказываясь от сигареты. — До сих пор не могу понять, как такое могло случиться с мистером Гримальди.
    
«Никогда я тебя не переваривал. Никогда не мог понять, для чего ты нужен».
    
— Печальнее не бывает. Можно посадить кого-то на место Альберто, но заменить его нельзя.
    
Нейпир решается на один вопрос, замаскированный под ни к чему не обязывающую реплику.
    
— И сколько времени пройдет, прежде чем правление обсудит новое назначение?
    
— Мы собираемся сегодня после полудня. Альберто не хотел бы, чтобы мы плыли без кормчего дольше, чем надо. Знаешь, его уважение лично к тебе… оно было очень… ну…
    
— Искренним, — подсказывает Фэй Ли.
    
«Да, ты далеко пойдешь. Мистер Ли».
    
— Правильно! Точно! Искренним.
    
— Мистер Гримальди был славным человеком.
    
— Конечно, Джо, конечно. — Уили поворачивается к Фэй Ли. — Фэй. Давай-ка расскажем Джо о пакете наших предложений.
    
— В признание вашего безупречного послужного списка мистер Уили предлагает вам отойти от дел досрочно. Вы по-прежнему будете получать полное жалованье на протяжении полутора лет по своему контракту плюс премиальные, а затем последует индексируемая пенсия.
    
«Вышвыривают за борт! — Нейпир изображает на лице „Вау!“. — За всем этим стоит Билл Смок». «Вау!» соответствует и предложению уйти в отставку, и ощущаемому Нейпиром сейсмическому сдвигу в собственной роли — был своим парнем, стал досадной помехой.
    
— Это так… неожиданно.
    
— Да, наверное, Джо, — говорит Уили, но больше ничего не добавляет.
    
Звонит телефон.
    
— Нет, — рявкает Уили в трубку. — Мистер Рейган может подождать своей очереди. Я занят.
    
К тому времени как Уили кладет трубку, Нейпир принимает решение. «Золотая возможность покинуть окровавленную сцену». Он играет старого слугу, потерявшего дар речи от признательности.
    
— Фэй… Мистер Уили… Просто не знаю, как вас благодарить…
    
Уильям Уили щурится, как игривый койот.
    
— Может, согласием?
    
— Разумеется, я согласен!
    
Уили и Фэй Ли рассыпаются в поздравлениях.
    
— Ты, конечно, понимаешь, — продолжает Уили, — что речь идет о таком деликатном посте, как руководитель службы безопасности, и нам необходимо, чтобы твой преемник приступил к своим обязанностям, как только ты покинешь эту комнату?
    
«Господи, да вы не можете подождать и секунды, так, что ли?»
    
Фэй Ли добавляет:
    
— Я подготовлю к отправке все ваше хозяйство плюс бумаги. Знаю, вы не будете обижены сопровождением на материк. Все должны видеть, что мистер Уили соблюдает протокол.
    
— Какие обиды, Фэй, — улыбается Нейпир, проклиная ее. — Я сам разрабатывал наш протокол.
    
«Нейпир, держи свой тридцать восьмой у ноги, пока не уберешься с острова Суоннекке. И еще долго, долго после этого».
   
   
    
     
53
    
    
Музыка, звучащая в магазине «Забытый аккорд», охватывает собой все мысли о «Подзорной трубе», Сиксмите, Саксе и Гримальди. Звучание у нее прозрачное, струящееся, призрачное, гипнотическое… до глубины души знакомое. Луиза стоит зачарованная, словно окунувшись в поток времени.
    
— Я знаю эту музыку, — говорит она продавцу, который наконец спрашивает, все ли с ней в порядке. — Но что это, черт меня возьми?
    
— Простите, это по заказу, не для продажи. Вообще-то мне не следовало ее проигрывать.
    
— Ах да! — «Первым делом первое». — Я звонила вам на прошлой неделе. Меня зовут Рей, Луиза Рей. Вы сказали, что сможете найти для меня одну малоизвестную пластинку, секстет «Облачный атлас», сочинение Роберта Фробишера. Но оставим это на время, эта пластинка мне тоже нужна. Она мне просто необходима. Вы должны знать это чувство. Что на ней?
    
Продавец протягивает руки, подставляя запястья для воображаемых наручников.
    
— Секстет «Облачный атлас» Роберта Фробишера. Я прослушивал пластинку, чтобы убедиться, что она не поцарапана. Нет, вру. Я слушал ее, потому что не могу противостоять своему любопытству. Не вполне Делиус, правда? И почему компании не финансируют записи таких вот жемчужин? Это же преступление! Рад сообщить, что ваша пластинка в превосходном состоянии.
    
— Где я могла слышать эту музыку раньше?
    
Молодой человек пожимает плечами.
    
— Те экземпляры, что попали в Северную Америку, можно пересчитать на пальцах.
    
— Но я ее знаю. Говорю вам, я ее знаю!
   
   
    
     
54
    
    
Когда Луиза возвращается в офис, Нэнси О’Хаган возбужденно говорит по телефону.
    
— Ширл? Ширл! Это Нэнси. Мы все еще сможем встретить Рождество в тени Сфинкса. «Подзорная труба» принадлежит теперь корпорации «Трансвидение»… — Она повышает голос. — «Трансвидение»… Я тоже не слышала, но, — О’Хаган понижает голос, — я только что виделась с Оджилви, да, со старым боссом, он входит в новое правление. Да ты слушай дальше, я чего звоню, мое место остается за мной! — Она исступленно кивает Луизе. — Угу, почти никого не увольняют, так что позвони Жанин и скажи ей, что Рождество она проведет наедине со своим мерзким снеговичком.
    
— Луиза, — зовет Грелш, стоя в дверях своего кабинета, — тебя хочет видеть мистер Оджилви. Прямо сейчас.
    
К. П. Оджилви оккупирует исконное кресло Дома Грелша, изгнав редактора на худосочный пластиковый стул. Во плоти бывший владелец «Подзорной трубы» напоминает Луизе гравюру на стали. Изображающую судью с Дикого Запада.
    
— Такую новость невозможно подсластить, — начинает он, — поэтому я выложу ее прямо и сразу. Вы уволены. По распоряжению нового владельца.
    
Луиза наблюдает за тем, как отскакивает от нее эта новость. «Нет, это несравнимо с тем, когда тебя в полутьме сбрасывают с моста в море». Грелш не может смотреть ей в глаза.
    
— У меня есть контракт.
    
— У кого его нет? Вы уволены.
    
— Я что, единственная из штатных сотрудников, кто вызвал неудовольствие новых хозяев?
    
— Может быть, и так.
    
Челюсть К. П. Оджилви разок дрогнула.
    
— Я думаю, будет справедливо спросить: «Почему именно я?»
    
— Владельцы нанимают, владельцы увольняют, и кто скажет, что здесь справедливо? Когда покупатель предлагает такой щедрый пакет вспомоществования, как корпорация «Трансвидение», то здесь уж не до ловли блох.
    
— «Выловленная блоха». Можно мне выгравировать это на своих золотых часах?
    
Дома Грелша передергивает.
    
— Мистер Оджилви, по-моему, Луиза заслуживает хоть какого-то объяснения.
    
— Тогда она может обратиться к «Трансвидению». Может, ее лицо не соответствует их видению «Подзорной трубы». Слишком радикальное. Слишком феминистское. Слишком сухое. Слишком упрямое.
    
«Он пытается навести дымовую завесу».
    
— Мне хотелось бы задать «Трансвидению» несколько вопросов. Где их головной офис?
    
— Где-то на Востоке. Но я сомневаюсь, что кто-либо захочет с вами разговаривать.
    
— Где-то на Востоке. Кто же ваши новые члены правления?
    
— Вы увольняетесь, а не снимаете показания.
    
— Всего лишь еще один вопрос, мистер Оджилви. За три волшебных года ненормированной работы. Ответьте только на это: насколько совпадают интересы «Трансвидения» и Приморской энергетической?
    
Дому Грелшу — как видно — это и самому чрезвычайно любопытно. Оджилви долю секунды колеблется, потом взрывается:
    
— У меня и без вас до хрена работы! Вам будут платить до конца месяца, приходить сюда нет необходимости. Спасибо — и прощайте.
    
«Если человек взрывается, — думает Луиза, — здесь кроется двуличие».
   
   
    
     
55
    
    
     
      
ТЫ НЫНЕ СУОННЕККЕ ОСТАВЛЯЕШЬ,
      
ЕГО ПРИБОЙ, ЕГО МОГУЧИЙ АТОМ…
      
НЕЛЬЗЯ ВДАЛИ ОТ ДОМА ДОЛГО БЫТЬ!
     
    
    
«Жизнь хороша. — Джо Нейпир переводит свой джип на среднюю скорость. — Жить хорошо». Приморская корпорация, его рабочие дни, Марго Рокер и Луиза Рей удаляются в прошлое со скоростью восемьдесят миль в час. Два часа отделяют его от бревенчатой хижины в горах Санто-Кристо. Если он не слишком устанет после поездки, то сможет поймать себе на ужин зубатку. Он смотрит в зеркало заднего вида: серебристый «крайслер» милю или две держался за ним в сотне ярдов, но теперь отстает и исчезает вдали. «Расслабься, — говорит себе Нейпир, — ты вырвался». В его джипе что-то дребезжит. Наступает золотая пора дня — три часа пополудни. Шоссе, постепенно поднимаясь, милю за милей бежит вдоль реки. «За последние тридцать лет здешняя местность убавила в красоте, но покажите мне, где этого не случилось». Уступы с обеих сторон разглажены бульдозерами, и их все основательнее захватывают строительные площадки. «Ты не можешь запретить дочери Лестера играть в „Чудо-женщину“. Все, что мог, ты сделал. Пусти ее. Она не ребенок». Нейпир крутит ручку приемника, но на всех волнах мужчины поют как женщины, а женщины — как мужчины. Наконец он находит станцию со второсортной кантри-музыкой, где передают «Все говорят со мной».[210] Милли была музыкальной половиной его брака. Он вспоминает тот вечер, когда впервые ее увидел: она играла на скрипке в «Диком краснобае и его пастушках». Взглядов от музыканта к музыканту, когда музыка течет без усилий, — вот какой близости хотел он от Милли. «Луиза Рей — слишком ребенок. — Нейпир сворачивает на восемнадцатой миле и едет по старой золотоискательской дороге, поднимающейся к Копперлайну. — Это дребезжание так и не проходит». Здесь, вверху, осень уже лижет горные леса. Дорога следует по ущелью под старыми елями, направляясь туда, где опускается солнце.
    
Он вдруг приходит в себя, не в состоянии вспомнить ни единой мысли последних сорока пяти минут. Нейпир тормозит возле бакалейной лавки, заглушает двигатель и выпрыгивает из джипа. «Слышишь это стремительное течение? Затерянная река». Это напоминает ему, что Копперлайн не похож на Буэнас-Йербас, и он снова отпирает джип. Владелец лавки приветствует его по имени, за шесть минут излагает шестимесячные новости и спрашивает, приехал ли Нейпир на отдых на всю неделю.
    
— Я теперь постоянно на отдыхе. Предложили досрочно, — таких слов он никогда не употреблял по отношению к себе, — уйти в отставку. Это для меня как выстрел.
    
От взгляда владельца лавки ничто не ускользает.
    
— К Дуэйну, да? Будете праздновать сегодня? Или принимать соболезнования завтра?
    
— Все в пятницу. И будем главным образом праздновать. Первую неделю свободы я хочу отдыхать у себя в хижине, а не валяться под столом у Дуэйна.
    
Нейпир платит за покупки и уходит, неожиданно желая побыть в одиночестве. Шины джипа хрустят по каменистой дороге. Фары выхватывают яркие картины девственного леса.
    
«Ну вот, приехал». Нейпир снова слышит Затерянную реку. Он вспоминает, как впервые привез Милли в эту хижину, которую выстроил вместе с братьями и отцом. Теперь он остался один. В ту ночь они любили друг друга безумно и жадно. Лесные сумерки заполняют ему легкие и голову. Ни тебе телефонов, ни кабельного ТВ-наблюдения, ни просто ТВ, ни проверок уровня доступа, ни совещаний в звуконепроницаемом кабинете президента. И никогда больше ничего этого не будет. Прежде чем открыть ставни, уволенный спец по безопасности проверяет висячий замок на двери на предмет признаков вторжения. «Успокойся, ради бога. Приморская корпорация отпустила тебя на свободу: никаких ниточек, никакого возврата».
    
Тем не менее, входя в хижину, он держит свой тридцать восьмой наготове. «Видишь? Никого». Нейпир разводит потрескивающий огонь и готовит себе сосиски с бобами и темно-коричневыми обжаренными помидорами. Пара банок пива. Долгое, долгое облегчение под открытым небом. Искрящийся Млечный Путь. Глубокий, глубокий сон.
    
«Опять проснулся, — с пересохшей глоткой, с разбухшим мочевым пузырем. — В пятый раз или уже в шестой?» Этой ночью лесные звуки Нейпира не усыпляют, но заставляют зудеть его ощущение благополучия. Тормоза автомобиля? «Призрачный филин». Треск ломающихся сучьев? «Крыса, горная куропатка, не знаю, ты в лесу, это может быть что угодно. Засыпай, Нейпир». Ветер. «Голоса под окном?» Нейпир просыпается и видит пуму, притаившуюся на поперечной балке над его кроватью; он просыпается с воплем; этой пумой был Билл Смок, занесший руку, чтобы размозжить Нейпиру голову фонарем; на поперечной балке ничего нет. «Что на этот раз, дождь?» Нейпир вслушивается.
    
«Только река, только река».
    
Он зажигает очередную спичку, чтобы посмотреть, не пора ли вставать. 4.05. Нет, промежуточный час. Нейпир умащивается в складках темноты в поисках провалов сна, но недавние воспоминания о доме Марго Рокер находят его и здесь. Билл Смок говорит: «Оставайтесь на стреме. Мой человечек говорит, что она держит все документы у себя в комнате». Нейпир соглашается, довольный тем, что степень его участия в деле снижается. Билл Смок включает свой тяжелый, обтянутый резиной фонарь и поднимается наверх.
    
Нейпир оглядывает сад Рокер. До ближайшего дома более полумили. Недоумевает, зачем Биллу Смоку, всегда действующему в одиночку, понадобилось привлекать его к такому простому заданию.
    
Надломленный крик, быстро обрывающийся.
    
Нейпир, оскальзываясь, бежит вверх по лестнице. Ряд пустых комнат.
    
Билл Смок стоит на коленях на старинной кровати, молотя по чему-то лежащему на ней своим фонарем, луч его хлещет по стенам и потолку, а когда он тяжело опускается на бесчувственную голову Марго Рокер, раздается едва слышный удар. Ее кровь на простынях — бесстыдно-алая и влажная.
    
Нейпир кричит ему: прекрати.
    
Билл Смок поворачивается, раздраженный. «В чем дело, Джо?»
    
«Ты говорил, что ее здесь не будет!»
    
«Нет-нет, вы неправильно поняли. Это мой человечек говорил, что старухи сегодня не будет. Трудно найти надежных работников».
    
«Господи, Господи, она что, мертва?»
    
«Безопасность, Джо, лучше, чем сожаления».
    
«Аккуратный маленький заговор», — признает Нейпир в своей бессонной хижине. Оковы уступчивости. Участвовал в избиении беззащитной старой активистки? Любой исключенный студент юрфака, страдающий каким-нибудь дефектом речи, засадил бы его в тюрьму на всю оставшуюся жизнь. Где-то поет дрозд. «Оставшись в живых, я причинил огромное зло Марго Рокер. Четыре маленьких шрама от осколка, по два в каждой ягодице, боль. Я рисковал жизнью, чтобы просветить Луизу Рей». В окне уже достаточно света, чтобы можно было различить лицо Милли в рамке. «Я всего лишь отдельно взятый человек, — протестует он. — Я не отряд полицейских. Все, чего я хочу от жизни, это жизнь. И немного рыбной ловли».
    
Джо Нейпир вздыхает, одевается и начинает снова загружать свой джип.
    
Милли всегда побеждала тем, что не говорила ни слова.
   
   
    
     
56
    
    
Джудит Рей, босая, застегивает свой халат, скроенный под кимоно, и по огромному византийскому ковру направляется на кухню, где полы выложены мрамором. Из просторного холодильника она достает три рубиновых грейпфрута, разрезает их пополам и опускает влажные, холодные как лед полусферы в пасть соковыжималки. Машина жужжит, словно угодившие в ловушку осы, и кувшин наполняется зернистым соком с мякотью, по цвету похожим на леденцы. Луиза наполняет жидкостью тяжелый синий стакан и омывает ею каждый уголок своего рта.
    
Луиза сидит на полосатой софе на веранде, просматривая газету и жуя круассан. Великолепному виду — поверх богатых крыш Юингсвилля и вельветиновых лужаек вплоть до центра Буэнас-Йербаса, где небоскребы вздымаются над морской дымкой и городским смогом, — присуща свойственная этому часу потусторонность.
    
— Не остаешься, лапочка?
    
— Доброе утро. Нет, я хочу забрать свои вещи из офиса, если ты не против еще раз одолжить мне одну из твоих машин.
    
— Да бери, конечно. — Джудит Рей внимательно осматривает дочь. — В этой «Подзорной трубе» ты зарывала свои таланты в землю, лапочка. Такой убогий журнальчик.
    
— Да, мама, но это был мой убогий журнальчик.
    
Джудит Рей устраивается на одной из боковых спинок софы и отгоняет от своего стакана назойливую муху. Она изучает заключенную в кружок заметку в деловом разделе.
    
     ПРИМОРСКУЮ КОРПОРАЦИЮ ВОЗГЛАВИТ ЭНЕРГЕТИЧЕСКИЙ ГУРУ ЛЛОЙД ХУКС
     
В совместном заявлении Белого дома и Приморской энергетической корпорации, электрического гиганта страны, сообщается, что Ллойд Хукс, Федеральный уполномоченный по вопросам энергетики, должен занять пост президента корпорации, ставший вакантным после трагической гибели Альберто Гримальди в авиакатастрофе, случившейся два дня назад. «Мы очень рады, что Ллойд принял наше предложение встать у руля, — сказал вице-президент Приморской корпорации Уильям Уили, — и хотя назначение произошло в обстоятельствах, как нельзя более печальных, правление чувствует, что Альберто на небесах присоединяется к нам сегодня, когда мы самым горячим образом приветствуем нового президента, о котором могли только мечтать». Мензис Грэм, пресс-секретарь Комиссии по вопросам энергетики, сказал: «Совершенно очевидно, что Ллойда Хукса с его опытом будет недоставать в Вашингтоне, но президент Форд с уважением относится к его желаниям и ожидает дальнейшего сотрудничества с одним из лучших умов, отвечающих на сегодняшние энергетические вызовы и стоящих на страже величия нашей нации». Мистер Хукс должен приступить к своим новым обязанностям на следующей неделе. О его преемнике на посту Федерального уполномоченного будет сообщено сегодня же.
    
    
— Это то, над чем ты работала? — спрашивает Джудит.
    
— По-прежнему работаю.
    
— От чьего имени?
    
— От имени правды. — Ирония дочери вполне откровенна. — Я действую на свой страх и риск.
    
— С каких пор?
    
— С того момента, как Оджилви меня уволил. Мое увольнение, мама, было политическим решением. Это доказывает, что я нащупала что-то очень большое. Гигантское.
    
Джудит Рей смотрит на молодую женщину. «Когда-то у меня была маленькая дочка. Я наряжала ее в платьица с оборочками, записывала на занятия балетом и пять сезонов подряд отправляла в лагерь верховой езды. А сейчас только посмотри на нее. Она все равно превратилась в Лестера».
    
Мать целует Луизу в лоб. Луиза подозрительно хмурится, словно подросток.
    
— Что такое?
   
   
    
     
57
    
    
Луиза Рей входит в закусочную «Белоснежка», чтобы в последний раз выпить там кофе, завершая тем самым свое пребывание в «Подзорной трубе». Единственное свободное место — рядом с мужчиной, укрывшимся за «Сан-Франциско кроникл». Хорошая газета, думает Луиза и садится.
    
— Доброе утро, — говорит ей Дом Грелш.
    
Луиза чувствует вспышку территориальной ревности, словно бы он вторгся в ее владения.
    
— Что вы здесь делаете?
    
— Даже редакторы нуждаются в пище. Я прихожу сюда каждое утро, с тех пор как моя жена… ну, ты знаешь. Пользоваться тостером я умею, но… — Он указывает на тарелку со свиными отбивными, как бы говоря: надо ли продолжать?
    
— Никогда вас здесь не видела.
    
— Это потому, что он обычно уходит, — говорит Барт, выполняя одновременно три заказа, — за час до твоего появления. Как обычно, Луиза?
    
— Да, пожалуйста. Как же это ты, Барт, ни разу мне не сказал?
    
— Да я ведь и о твоих приходах и уходах никому не говорю.
    
— Первым прихожу, — Дом Грелш складывает газету, — последним ухожу. Участь редактора. Хотел перемолвиться с тобою словечком, Луиза.
    
— Я прекрасно помню, что меня уволили.
    
— Брось, ладно? Я хочу объяснить, почему — ну — не подаю в отставку, после того как Оджилви вывалил на тебя это дерьмо. И раз уж начинаю исповедаться, то я знал, что начиная с прошлой пятницы ты подвергала себя смертельному риску.
    
— Лучше бы вы сказали об этом заранее.
    
Редактор понижает голос.
    
— Ты знаешь, что у моей жены лейкемия. А о том, как обстоят у нас дела со страховкой?
    
Луиза решается удостоить его кивком. Грелш ожесточается.
    
— На прошлой неделе, во время переговоров о передаче журнала… мне намекнули, что если я останусь в «Трубе» и соглашусь, что никогда не слышал… о некоем отчете, то на моих страховщиков окажут давление.
    
Луиза сохраняет самообладание.
    
— Вы верите, что эти люди держат слово?
    
— В воскресенье утром мне позвонил этот хмырь, разбирающийся с моим иском, Арнольд Фрам. Извинился за беспокойство, то да се, но он-де полагал, нам интересно будет узнать о том, что «Голубой щит» изменил свое решение и будет оплачивать все медицинские счета моей жены. Чек с возмещением предыдущих платежей уже отправлен. Мы даже сохраним свой дом. Я не горжусь собой, но и не стыжусь, что поставил свою семью выше правды.
    
— Правда состоит в том, что на Буэнас-Йербас прольется радиация.
    
— Каждый из нас выбирает свой уровень риска. Если я могу защитить свою жену в обмен за то, что сыграл небольшую роль в возможности несчастного случая на Суоннекке, что ж, придется мне с этим жить. Я черт знает как хотел бы, чтобы ты немножко больше подумала о том, какому риску себя повергаешь, связываясь с этими типами.
    
К Луизе возвращаются воспоминания о том, как она тонула, и сердце у нее бьется неровно. Барт ставит перед ней чашку кофе.
    
Грелш пододвигает к ней по стойке машинописную страницу. Две колонки, в каждой по семь имен.
    
— Угадай, что это за список.
    
Выделяются два имени: Ллойд Хукс и Уильям Уили.
    
— Члены правления корпорации «Трансвидение»?
    
Грелш кивает.
    
— Почти. Членство в правлении — открытая информация. Здесь же список не входящих в правление корпоративных советников, получающих деньги, которые направляются в корпорацию «Трансвидение». Имена, которые я обвел, должны тебя заинтересовать. Смотри. Хукс и Уили. Окаянные бездельники, алчные до примитивности.
    
Луиза убирает список в карман.
    
— За это мне следует вас поблагодарить.
    
— Это раскопал наш жеребец Нуссбаум. И последнее. Фрэн Пикок, из «Западного вестника», ты с ней знакома?
    
— Так, «здрасьте-до свиданья» на журналистских междусобойчиках.
    
— Мы с Фрэн давно знакомы. Накануне я заглянул к ней на работу, упомянул о самых выдающихся моментах твоей истории. Это ни к чему не обязывает, но если у тебя появятся какие-то свидетельства, с которыми можно вступать в бой, она хотела бы сказать что-то большее, чем «здрасьте».
    
— Разве это в духе вашего взаимопонимания с «Трансвидением»?
    
Грелш встает и сворачивает газету в трубочку.
    
— Они никогда не говорили, что я не могу общаться с коллегами.
   
   
    
     
58
    
    
Джерри Нуссбаум возвращает Луизе ключи от машины.
    
— Дай-то бог мне перевоплотиться в спортивную машину твоей матушки! Все равно какую. Это что, последняя коробка?
    
— Да, — говорит Луиза. — Спасибо.
    
Нуссбаум пожимает плечами, как скромный маэстро.
    
— Здесь, черт меня возьми, стало так пусто без настоящей женщины, которую можно подкалывать. Нэнс провела в отделе новостей столько лет, что давно уже превратилась в мужика.
    
Нэнси О’Хаган ударяет кулаком по своей потрепанной пишущей машинке и показывает Нуссбауму средний палец.
    
— Да уж, — Рональд Джейкс мрачно оглядывает пустой стол Луизы, — я до сих пор как бы, знаешь, не верю, что новые парни дадут тебе особо развернуться, но держись таких же мягкотелых, как наш Нуссбаум.
    
Нэнси О’Хаган шипит на манер кобры.
    
— Как может Грелш, — она тычет сигарой в сторону его кабинета, — просто перевернуться лапками кверху и позволить Оджилви вот так тебя вытолкать?
    
— Пожелайте мне удачи.
    
— Удачи? — Джейкс усмехается. — Не нужна тебе удача. Не знаю, почему ты так долго оставалась с этой дохлой акулой. В семидесятых сатира при последнем издыхании и скоро скончается. Правильно сказал Лерер.[211] Мир, который награждает Генри Киссинджера[212] Нобелевской премией мира, всех нас вышвырнет с работы.
    
— Да, — вспоминает Нуссбаум, — я сейчас заходил в комнату почты. Кое-что для тебя.
    
Он протягивает Луизе коричневый конверт с набивкой. Неразборчивый, заплетающийся почерк ей не знаком. Она вскрывает конверт и находит внутри ключ от депозитного сейфа, завернутый в короткую записку. Взгляд Луизы скользит по записке, и лицо ее напрягается. Она снова изучает гравировку на ключе.
    
— Третий банк Калифорнии, Девятая улица. Это где?
    
— В центре, — отвечает О’Хаган, — близко от угла Девятой и Фландрского бульвара.
    
— Ну, до следующего раза. — Луиза идет к двери — Мир тесен.
    
— Э-э, — кидает ей вслед Джейкс, — ты это о чем?
   
   
    
     
59
    
    
Ожидая зеленого сигнала, Луиза еще раз просматривает записку Сиксмита, желая убедиться, что ничего не упустила. Она написана торопливым почерком.
    
     
Международный аэропорт Буэнас-Йербаса,
     
12-IX-1975
     
     
Дорогая мисс Рей,
     
Простите за эти каракули. Некий доброжелатель из Приморской корпорации уведомил меня, что надо мной нависла непосредственная угроза для жизни. Обнародование дефектов реактора «ГИДРА-зеро» требует отличного здоровья, так что я воспользуюсь этим предупреждением. Свяжусь с вами, как только смогу, из Кембриджа или через МАГАТЭ. Между тем я позволил себе поместить свой отчет о Суоннекке «Би» в сейф Третьего банка Калифорнии, что на Девятой улице. Он вам потребуется, если со мной что-то случится. Будьте осторожны.
     
     
Второпях, Р. С.
    
    
Пока Луиза возится с непривычной коробкой передач, сзади разражаются гневные сигналы. После Тринадцатой улицы город утрачивает свою тихоокеанскую роскошь. Рожковые деревья, орошаемые городом, уступают место сгорбленным фонарям. На этих боковых улочках не увидишь задыхающихся бегунов трусцой. Окрестности могут принадлежать любой индустриальной зоне любого индустриального пояса. На скамейках дремлют бродяги, сквозь трещины в тротуарах пробиваются сорняки, кожа местных жителей с каждым кварталом делается все темнее, забитые двери обклеены рекламными листками, граффити испещряют все поверхности до той высоты, куда может дотянуться рука тинейджера с жестянкой спрея. Уборщики мусора снова бастуют, и холмы хлама разлагаются на солнце. Ломбарды, безымянные прачечные самообслуживания и бакалейные лавки вытягивают скудные деньги из потертых карманов. После множества кварталов и перекрестков магазины уступают место анонимным производствам и строительным площадкам. Луиза никогда прежде даже не проезжала через этот район, и ей не по себе от неузнаваемости окружающего. «Может, Сиксмит стремился спрятать не только свой отчет, но и место, в котором он его спрятал?» Она подъезжает к Фландрскому бульвару и прямо перед собой видит Третий Калифорнийский банк с окружающей его парковкой для посетителей. Луиза не замечает потрепанного черного «шевроле», припаркованного на другой стороне улицы.
   
   
    
     
60
    
    
Фэй Ли, замаскированная солнцезащитными очками и широкополой шляпой, сверяет свои часы с часами банка. Кондиционеры проигрывают в битве с жарой близящегося полдня. Она вытирает платком пот с лица и предплечий, обмахивается веером и перебирает в уме недавние открытия. «Джо Нейпир, ты кажешься тупицей, но очень даже сообразителен, достаточно сообразителен, чтобы знать, когда откланяться». Луиза Рей может объявиться тут с минуты на минуту, если Билл Смок не врет. «Билл Смок, ты кажешься сообразительным, но ты очень даже туп, а твои люди совсем не так верны, как тебе представляется. Поскольку сам ты не делаешь это за деньги, ты забываешь о том, как легко можно купить малых сих».
    
В банк входят двое хорошо одетых китайцев. Взгляд одного из них говорит ей, что Луиза Рей близко. Все трое сходятся у стола, преграждающего вход в боковой коридор: ДЕПОЗИТНЫЕ СЕЙФЫ. К этой услуге за все утро очень мало кто обращался. Фэй Ли обдумывала возможность обзавестись здесь своим человеком, но довольствоваться естественной слабостью сопровождающих на минимальном окладе безопаснее, чем позволить людям из Триады учуять запах наживы.
    
— Зыдыласте. — Фэй Ли атакует охранника самым невыносимым китайским акцентом, на который способна. — Я сы былатья хочем взятти из сейфа. — Она покачивает ключом от сейфа. — Сымотлите, у насса кылюч.
    
У усталого молодого человека большие неприятности с кожей.
    
— Паспорт?
    
— Пасыполту вот, сымотлите, сымотлите пасыполту.
    
Китайские иероглифы отталкивают испытующий взгляд белого своей древней родовой магией. Охранник кивает вдоль коридора и снова погружается в журнал, посвященный пришельцам.
    
— Дверь не заперта.
    
«Иначе, малыш, я надрала бы тебе задницу не сходя с места», — думает Фэй Ли.
    
В конце коридора находится укрепленная дверь, оставленная приоткрытой. За ней находится помещение с депозитными сейфами, имеющее вид трезубца. Один помощник вместе с нею проходит в левый зубец, а другому она велит пройти в правый. «Здесь около шестисот сейфов. Один из них скрывает отчет стоимостью в пять миллионов долларов, по десять тысяч баксов за страницу».
    
По коридору приближаются чьи-то шаги. Постукивающие женские каблучки.
    
Дверь хранилища распахивается.
    
— Есть тут кто? — спрашивает Луиза Рей.
    
Молчание.
    
Как только дверь захлопывается, двое мужчин набрасываются на женщину. Луиза скручена, рот ее заткнут чьей-то ладонью.
    
— Благодарю вас — Фэй Ли забирает ключ из пальцев журналистки. На нем выгравирован номер 36/64. Слов она даром не тратит. — Плохие новости. Это комната звуконепроницаема, в ней нет камер наблюдения, а я и мои друзья вооружены. Отчету Сиксмита не суждено попасть к вам в руки. Хорошие новости. Я действую в интересах клиентов, которые хотят задушить реактор «ГИДРА-зеро» в колыбели и дискредитировать Приморскую корпорацию. Изыскания Сиксмита сотрясут выпуски новостей через два-три дня. Если наверху в Приморской покатятся головы, я плакать не буду. Не смотрите на меня так, Луиза. Правда не заботится о том, кто ее откроет, так почему об этом беспокоиться вам? Но есть новости и еще лучше. С вами не случится ничего плохого. Мой помощник доставит вас в одно укромное место в Буэнас-Йербасе. К вечеру вас освободят. Вы не причините нам никаких неприятностей, потому что, — Фэй Ли вытаскивает из досье Луизы фотографию Хавьера и машет ею в дюйме от ее лица, — на доброту мы отвечаем взаимностью.
    
Вызов, горящий в глазах Луизы, сменяется готовностью подчиниться.
    
— Я знала, что у вас есть голова на плечах.
    
К тому, кто держит Луизу, Фэй Ли обращается по-китайски.
    
— Доставь ее куда надо. И чтобы никакой грязи — застрелишь, и все. Если она журналистка, это еще не делает ее полной шлюхой. От тела избавишься обычным образом.
    
Они выходят. Второй помощник остается возле двери, держа ее приоткрытой.
    
Фэй Ли находит сейф 36/64 на уровне своей шеи, в конце среднего зубца.
    
Ключ поворачивается, дверца распахивается.
    
Фэй Ли вытаскивает коричневую папку для бумаг. «Реактор ГИДРА-зеро — Рабочая испытательная модель — Глава проекта доктор Руфус Сиксмит — Незаконное владение подпадает под Акт 1971 года о военном и промышленном шпионаже». Фэй Ли позволяет себе торжествующую улыбку. Страна равных возможностей. Потом замечает, что изнутри папки к задней стенке сейфа тянутся два проводка. Она заглядывает внутрь. Красный светодиод мигает над аккуратно увязанными цилиндрами — их два ряда по четыре в каждом, — проводами и еще какими-то компонентами.
    
«Билл Смок, проклятый ты…»
   
   
    
     
61
    
    
Взрыв поднимает Луизу Рей вверх и швыряет ее вперед, непреодолимо, как тихоокеанский бурун. Коридор вращается рывками по девяносто градусов — несколько раз — и ударяет Луизу по ребрам и голове. Кирпичная кладка стонет. Куски штукатурки, кафеля и стекла сыплются ливнем, который становится моросью и прекращается.
    
Зловещий покой. «Во что это я угодила?» В дыму и пыли мечутся призывы на помощь, доносятся вопли с улицы, горелый воздух просверливают сигналы тревоги. К Луизе возвращается способность соображать. Бомба. Ее сопровождающий хрипит и стонет. Кровь из его ушей, стекаясь во впадину меж ключицами, образует дельту, заливающую воротник его рубашки. Луиза пытается отползти, но правая нога не слушается.
    
Шок проходит; нога ее просто зажата под туловищем потерявшего сознание китайца. Она ее высвобождает и ползет, чувствуя, что все у нее или онемело, или болит, по вестибюлю, превратившемуся в кадр из какого-то фильма. Луиза натыкается на дверь хранилища, сорванную с петель. «Должно быть, пролетела в нескольких дюймах от меня». Битое стекло, перевернутые стулья, куски стены, окровавленные и оглушенные люди. Из труб извергается маслянистый черный дым, и включается противопожарная система — Луиза, промокшая до нитки и задыхающаяся, оскальзывается на влажном полу, у нее кружится голова, и она, согнувшись пополам, натыкается на других.
    
Чья-то дружественная рука берет Луизу за запястье.
    
— Я с вами, мэм, я с вами, позвольте помочь вам выйти наружу, может быть еще один взрыв.
    
Луиза послушно следует за ним, и попадает на залитую солнцем и запруженную народом улицу — сплошная стена из лиц, жаждущих ужаса. Пожарный ведет ее через дорогу, забитую сгрудившимися, словно на старте гонок, автомобилями, и это напоминает ей документальные кадры об апрельских боях в Сайгоне. Дым продолжает идти в несоразмерных количествах.
    
— Осадите! Эй, там! Отойдите! Прочь отсюда!..
    
Луиза-журналистка пытается что-то сказать Луизе-жертве.
    
На зубах у нее скрипит песок. Что-то важное. Она спрашивает у своего спасителя:
    
— Как вам удалось так быстро сюда добраться?
    
— Все в порядке, — настаивает тот, — вы контужены.
    
Пожарный?
    
— Теперь я сама могу пойти, куда мне надо…
    
— Нет, вы будете в безопасности вот здесь…
    
Распахивается дверца пыльного черного «шевроле».
    
— Отпустите меня!
    
Он держит ее железной хваткой.
    
— Немедленно в машину, — произносит он сквозь зубы, — или я вышибу твои долбаные мозги.
    
«Эта бомба предназначалась для меня, а теперь…»
    
Похититель Луизы хрипит и валится ничком.
   
   
    
     
62
    
    
Джо Нейпир хватает Луизу Рей за руку и резко разворачивает в противоположную от «шевроле» сторону. «Господи, это едва не случилось!» В другой руке у него бейсбольная бита.
    
— Если хотите дожить до конца дня, вам лучше пойти со мной.
    
«Хорошо», — думает Луиза.
    
— Хорошо, — говорит она.
    
Нейпир тянет ее обратно в раскачивающуюся толпу, чтобы блокировать линию огня Билла Смока, вручает бейсбольную биту какому-то пареньку, который приходит в замешательство, и быстро идет к Восемьдесят первой авеню, подальше от «шевроле». «Идти как ни в чем не бывало — или броситься бегом и тем себя выдать?»
    
— Моя машина стоит рядом с банком, — говорит Луиза.
    
— В этих заторах мы станем сидячими утками, — возражает Нейпир. — У Билла Смока есть еще две гориллы, они будут просто стрелять через окно. Вы можете идти?
    
— Могу и бежать, Нейпир.
    
Они продвигаются на треть квартала, но затем Нейпир различает впереди лицо Билла Смока — рука у того зависла над карманом пиджака. Нейпир оглядывается. Второй наемник захватывает их в клещи сзади. Третий — на другой стороне дороги. Копов не будет еще несколько минут, а они располагают только секундами. Два убийства средь бела дня: рискованно, но ставки для тех достаточно высоки, чтобы попытаться, к тому же здесь такая неразбериха, что им все сойдет с рук. Нейпир в отчаянии. Они проходят мимо какого-то склада без окон.
    
— Вверх по лестнице, — говорит он Луизе, молясь, чтобы дверь открылась.
    
Та открывается.
    
Обширная приемная зона, темная, освещенная одной только лампочкой, — гробница, полная мух. Нейпир закрывает дверь на засов. На них невозмутимо взирают двое: маленькая девочка в лучшем своем воскресном одеянии, сидящая за столом, и невозмутимый престарелый пудель на своем ложе из картонной коробки. В дальнем конце видны три дверных проема. Шум станков сливается воедино.
    
Из ниоткуда стремительно появляется черноглазая мексиканка, лицо которой трепещет от волнения.
    
— Здесь нет нельгалов! Здесь нет нельгалов! Босса нет! Босса нет! Приходите другой раз!
    
Луиза Рей обращается к ней на сильно хромающем испанском. Мексиканка пристально на них смотрит, затем неистово тычет пальцем в сторону внутренних дверных проемов. Внешнюю дверь сокрушает удар. Нейпир и Луиза, сопровождаемые гулким эхом, бегут через помещение.
    
— Налево или направо? — спрашивает Нейпир.
    
— Не знаю! — задыхаясь, отвечает Луиза.
    
Нейпир оглядывается, чтобы получить указание от мексиканки, но уличная дверь содрогается от одного удара, раскалывается от другого и распахивается от третьего. Нейпир увлекает Луизу налево.
   
   
    
     
63
    
    
Биско и Ропер, подручные Билла Смока, вышибают плечами дверь. В мысленном своем судебном зале Билл Смок находит Уильяма Уили и Ллойда Хукса виновными в преступной халатности. «Говорил я вам! Нельзя было верить, что Джо Нейпир, накинув на совесть удавку, займет свои руки удочкой!» Дверь разлетается на куски.
    
Внутри бьется в истерике тощая мексиканка. Безмятежная девочка и украшенный бантиком пудель сидят на письменном столе.
    
— ФБР! — вопит Биско, размахивая водительскими правами— Куда они побежали?
    
Мексиканка визгливо выкрикивает:
    
— Мы заботим рабочих! Очень хорошо! Много платим! Не надо профсоюз!
    
Биско вскидывает ствол и размазывает пуделя по стене.
    
— КУДА, МАТЬ ТВОЮ, ОНИ ПОБЕЖАЛИ?
    
«Иисус Мухаммед Христос, вот почему я работаю один».
    
Мексиканка кусает себе кулаки, содрогается и испускает все усиливающийся вой.
    
— Великолепно, Биско, типа, фэбээровцы стреляют по пуделям. — Ропер наклоняется над девочкой, которая никак не отозвалась на гибель собаки. — В какую дверь пошли те двое?
    
Она смотрит на него так, словно перед ней не что иное, как великолепный закат.
    
— Ты говоришь по-английски?
    
«Истеричка, немая, дохлый пес, — Билл Смок направляется к трем дверям, — и парочка законченных мудозвонов».
    
— Мы теряем время. Ропер, в правую дверь. Биско, в левую. Я пойду в среднюю.
   
   
    
     
64
    
    
Стены высотой в десять картонных коробок, ряды которых и проходы между ними скрывают истинные размеры склада. Нейпир закрывает дверь и придвигает к ней тележку.
    
— Скажите мне, что со вчерашнего дня вы избавились от своей аллергии на оружие, — шипит он.
    
Луиза трясет головой.
    
— А у вас есть?
    
— Так, пугач. Шесть патронов. Вперед.
    
Даже на бегу она слышит, как кто-то налегает на дверь. Нейпир блокирует обзор башней из коробок. Потом снова, несколькими ярдами дальше. Однако третья башня опрокидывается перед ними, и дюжины Больших Птичек — Луиза узнает тупых желтых эму из детской программы, которую Хэл обычно смотрел между работами, — рассыпаются по полу. Нейпир приказывает жестом: беги пригнувшись.
    
Пятью секундами позже пуля дырявит картон в трех дюймах от головы Луизы, и набивка Большой Птички обильно осыпает ей лицо. Она спотыкается и сталкивается с Нейпиром; столб грохота опаляет воздух над ними. Нейпир вытаскивает пистолет и дважды стреляет — справа от Луизы и слева. Выстрелы заставляют ее сжаться клубочком.
    
— Беги! — орет Нейпир, рывком поднимая ее на ноги. Луиза повинуется — Нейпир принимается опрокидывать стены коробок, чтобы задержать преследователя.
    
Через десять ярдов Луиза достигает угла. На фанерной двери надпись: ПОЖАРНЫЙ ВЫХОД.
    
Закрыто. Задыхаясь, к ней подбегает Нейпир. Выбить дверь ему не удается.
    
— Оставь, Нейпир! — доносится до них. — Нам нужен не ты!
    
Нейпир в упор стреляет в замок.
    
Дверь по-прежнему не открывается. Он вгоняет в замок еще три пули: каждый выстрел заставляет Луизу морщиться. Вместо четвертого выстрела слышится клацанье пустого затвора. Нейпир вышибает дверь ногой.
    
Подпольный потогонный цех, стук пятисот швейных машинок. Клочки текстиля витают в вискозной жаре, ореолом окружая голые лампочки, свисающие над каждой швеей. Луиза и Нейпир на полусогнутых ногах быстро бегут по внешнему проходу. Дистрофичные Дональды Даки и распятые Скуби-Ду[213] обретают свои вшиваемые внутренности — один за другим, ряд за рядом, поддон за поддоном. Глаза женщин не отрываются от игольных пластин, так что Луиза с Нейпиром почти не привлекают внимания.
    
«Но как мы отсюда выберемся?»
    
Нейпир в буквальном смысле натыкается на мексиканку из импровизированной приемной. Она манит их рукой в неосвещенный боковой коридор, наполовину загроможденный всякой всячиной. Нейпир, поворачиваясь к Луизе, кричит, пытаясь перекрыть металлический звон, а на лице его читается: «Доверимся ей?»
    
Лицо Луизы отвечает: «Есть идеи получше?» Они следуют за женщиной между рулонами материи и бухтами проволоки, разорванными коробками с глазами плюшевых мишек, а также корпусами и внутренностями разномастных швейных машинок. Коридор поворачивает направо и обрывается у металлической двери. Через закопченную решетку просачивается дневной свет. Мексиканка грохочет связкой ключей. «Здесь 1875 год, — думает Луиза, — а вовсе не 1975-й». Один ключ не вставляется. Второй вставляется, но не проворачивается. Даже тридцать секунд, проведенные на фабричном этаже, ослабили ее слух.
    
Воинственный возглас в шести ярдах сзади:
    
— Руки вверх!
    
Луиза поворачивается.
    
— Я сказал — руки вверх, мать твою!
    
Руки Луизы повинуются. Киллер держит под прицелом Нейпира.
    
— Повернись, Нейпир! Медленно!!! Бросай свой ствол!
    
Сеньора пронзительно кричит:
    
— Нет стрелять я! Нет стрелять я, сеньор! Они заставить я показать дверь! Они сказать, они убить…
    
— Заткни пасть, дрянь мокрозадая![214] Мотай отсюда! Прочь с дороги!
    
Женщина пробирается мимо него, вжимаясь в стену и выкрикивая:
    
— No dispares! No dispares! No quiero morir![215]
    
Перекрывая доносящийся по туннелю фабричный шум, Нейпир кричит:
    
— Успокойся, Биско, сколько тебе платят?
    
Биско вопит в ответ:
    
— Не беспокойся, Нейпир! Последние слова?
    
— Не слышу! Что ты говоришь?
    
— ТВОИ — ПОСЛЕДНИЕ — СЛОВА?
    
— Последние слова? Ты кто такой? Грязный Гарри?
    
Рот Биско искривляется в усмешке.
    
— У меня целая книга последних слов, а вот это были твои. Ты?
    
Он глядит на Луизу, по-прежнему целясь в Нейпира.
    
Пистолетный выстрел пробивает дыру в металлическом звоне, и Луиза зажмуривается. Что-то тяжелое касается пальцев ее ноги. Она заставляет себя открыть глаза. Это пистолет, заскользивший по полу и остановившийся. Лицо Биско искажено невообразимым страданием. Разводной гаечный ключ сеньоры проносится в воздухе и дробит нижнюю челюсть Биско. Следуют еще десять или более ударов неимоверной ярости — все они заставляют Луизу морщиться и отделяются один от другого словами:
    
— Yo! Amaba! A! Ese! Jodido! Perro![216]
    
Луиза оборачивается к Джо Нейпиру. Он смотрит на нее, не раненый, но ошеломленный.
    
Сеньора утирает ладонью рот и склоняется над неподвижным Биско, чье лицо превращено в бесформенную массу.
    
— И не смей называть меня «мокрозадой»!
    
Она переступает через его размозженную голову и отпирает дверь.
    
— Если хотите, скажите двоим другим, что это я так с ним разделался, — говорит ей Нейпир, нашаривая на полу пистолет Биско.
    
Сеньора обращается к Луизе:
    
— Quítatelo de encima, cariña. Anda con gentuza y ¡Dios mío! ese viejo podría ser tu padre.[217]
   
   
    
     
65
    
    
Нейпир сидит в вагоне подземки, испещренном граффити, и наблюдает за дочерью Лестера Рея. Она потрясена, всклокочена, вся дрожит, а ее одежда все еще не просохла от спринклеров, сработавших в банке.
    
— Как вы меня нашли? — спрашивает она наконец.
    
— Помог здоровый толстый парень из вашей редакции. Носбумер или что-то вроде.
    
— Нуссбаум.
    
— Точно. Долго пришлось его убеждать.
    
Молчание длится от площади Воссоединения до Семнадцатой авеню. Луиза ковыряет в дырке, появившейся сегодня на ее джинсах.
    
— Я так думаю, в Приморской корпорации вы больше не работаете.
    
— Вчера меня отправили на пастбище.
    
— Увольнение?
    
— Нет. Досрочная отставка. Да. Отправили на пастбище.
    
— А сегодня утром вы с пастбища вернулись?
    
— Примерно так.
    
На этот раз молчание длится от Семнадцатой авеню до парка Макнайта.
    
— У меня такое чувство, — неуверенно говорит Луиза, — что я… нет, что вы разрушили там какое-то предопределение. Как будто Буэнас-Йербас решил, что сегодня я должна умереть. А я — вот она.
    
Нейпир задумывается над ее словами.
    
— Нет. Городу все равно. И вы можете считать, что это ваш отец спас вам жизнь, когда тридцать лет назад отбросил ногой гранату, катившуюся в мою сторону. — Их вагон содрогается и постанывает. — Нам надо заехать по дороге в оружейный магазин. С незаряженными пистолетами я нервничаю.
    
Поезд выныривает на солнечный свет. Луиза щурится.
    
— Куда мы едем?
    
— Кое с кем повидаться. — Нейпир смотрит на часы. — Она прилетела специально.
    
Луиза трет свои красные глаза.
    
— А эта кое-кто может дать нам копию отчета Сиксмита? Потому что это досье — единственный для меня выход.
    
— Пока не знаю.
   
   
    
     
66
    
    
Меган Сиксмит сидит на низкой скамейке в Музее современного искусства Буэнас-Йербаса и глядит на огромное, по-медвежьи грубое лицо старой дамы, образованное переплетением серых и черных линий на холсте, больше ничем не тронутом. Будучи единственным образцом фигуративной живописи в зале с Поллоком,[218] де Кунингом[219] и Миро,[220] этот портрет тихо тревожит. «Смотри, говорит она, — думает Меган, — на свое будущее. Когда-нибудь твое лицо тоже станет таким, как у меня». Время оплело ее кожу паутиной морщин. Мышцы в одних местах провисли, в других натянулись, веки набрякли и опустились. На шее у нее нить жемчужин, скорее всего, самого низкого качества, а волосы всклокочены после целого дня возни с внуками. «Но она видит то, что мне недоступно».
    
Рядом с ней садится женщина примерно ее возраста. Ей стоило бы умыться и переодеться.
    
— Меган Сиксмит?
    
Меган смотрит на нее искоса.
    
— Луиза Рей?
    
Та кивает в сторону портрета:
    
— Она мне всегда нравилась. Мой отец был с ней знаком — я имею в виду, в жизни. Она выжила после Холокоста и осела в Буэнас-Йербасе. Держала пансион в португальском квартале. Сдавала комнату художнику.
    
«Мужество произрастает повсюду, — думает Меган Сиксмит, — словно сорняки».
    
— Джо Нейпир сказал, что вы прилетели сегодня из Гонолулу.
    
— Он здесь?
    
— Вот тот, позади меня, в хлопчатобумажной рубашке. Притворяется, что рассматривает картину Уорхола,[221] а на самом деле приглядывает за нами. Боюсь, его паранойя оправдана.
    
— Да. Мне надо убедиться, что вы та, за кого себя выдаете.
    
— Счастлива это слышать. Что предложите?
    
— Как назывался фильм Хичкока, который больше всего нравился моему дяде?
    
Женщина, утверждающая, что она — Луиза Рей, на мгновение задумывается и улыбается.
    
— Мы говорили о Хичкоке в лифте — наверное, он написал вам об этом, — но не помню, чтобы он называл свой любимый фильм. Он восхищался бессловесным отрывком из «Головокружения», где на фоне видов Сан-Франциско Джимми Стюарт преследует таинственную женщину до портового района. А еще ему нравилась «Шарада» — я знаю, что это не Хичкок, но его позабавило, когда вы сказали, что у Одри Хепберн «крыша течет».
    
Меган откидывается на спинку скамьи.
    
— Да, мой дядя упоминал о вас в открытке, которую прислал из отеля аэропорта. Она была взволнованной, беспокойной, пестрела фразами типа «Если со мной что-нибудь случится» — но не имела никакого отношения к самоубийству. Ничто не могло заставить сделать Руфуса то, о чем заявляет полиция. — «Спроси ее и перестань, ради бога, так дрожать». — Мисс Рей… думаете, моего дядю убили?
    
— Боюсь, я это знаю наверняка, — отвечает Луиза Рей — Мне очень жаль.
    
Убежденность журналистки не оставляет сомнения. Меган глубоко вздыхает.
    
— Я знаю о его работе на Приморскую корпорацию и Министерство обороны. Целиком его отчета я не видела, но проверяла его математические расчеты, когда навещала Руфуса в июле. Мы правили работы друг друга.
    
— Министерство обороны? Энергетики, вы хотели сказать?
    
— Обороны. Побочным продуктом реактора «ГИДРА-зеро» является уран, который можно использовать для производства боеголовок. Уран высшего качества и в огромных количествах.
    
Меган дает Луизе возможность осознать новый расклад.
    
— Так что вам требуется?
    
— Отчет, только отчет сокрушит Приморскую корпорацию на общественном и правовом поле. И, между прочим, спасет мою собственную шкуру.
    
«Довериться этой незнакомке или встать и уйти?»
    
Цепочка держащихся за руки школьников шумит вокруг портрета старой женщины. Под звук короткой речи гида Меган негромко произносит:
    
— Руфус хранил свои научные работы, данные, заметки, первоначальные наброски и прочее на «Морской звезде» — своей яхте — для дальнейшего их использования. Его похороны состоятся на следующей неделе, завещание до тех пор оглашаться не будет, так что этот тайник останется пока нетронутым. Я могла бы поспорить на что угодно, что он хранил на борту и копию отчета. Возможно, люди из Приморской корпорации уже прочесали судно, но на «Морской звезде» есть одна штуковина, о которой нигде не упоминается…
    
— Где сейчас стоит «Морская звезда»?
   
   
    
     
67
    
    
     
КОРОЛЕВСКАЯ ЭСПЛАНАДА МЫСА ЙЕРБАС
     
ГОРДИТСЯ БЫТЬ ПРИСТАНЬЮ
     
ДЛЯ «ПРОРОЧИЦЫ» —
     
НАИЛУЧШИМ ОБРАЗОМ СОХРАНИВШЕЙСЯ
     
ШХУНЫ В МИРЕ!
    
    
Нейпир паркует взятый напрокат «форд» возле обшитого досками здания клуба, которое некогда было эллингом. Ярко освещенные окна выставляют напоказ гостеприимный бар, а под вечерним ветром жестко шуршат морские флаги. Когда Луиза и Нейпир проходят через клубный сад и спускаются по лестнице на обширную эспланаду, с дюн доносятся смех и собачий лай. Трехмачтовое деревянное судно силуэтом вырисовывается на фоне меркнущего востока, возвышаясь над лоснящимися стекловолоконными яхтами вокруг него. На пристанях и яхтах движутся люди, но их немного.
    
— «Морская звезда» пришвартована к самому дальнему от клуба причалу, — Луиза сверяется с картой Меган Сиксмит, — за «Пророчицей».
    
Корабль девятнадцатого века и в самом деле прекрасно отреставрирован. Несмотря на их миссию, Луизу отвлекает странное притяжение, которое заставляет ее на мгновение остановиться, взглянуть на его такелаж, прислушиваться к скрипу его деревянных костей.
    
— В чем дело? — шепчет Нейпир.
    
«В чем дело?» — пульсирует родимое пятно Луизы. Она хватается за края этого эластичного мгновения, но они исчезают в прошлом и будущем.
    
— Ни в чем.
    
— Бояться — это правильно. Я и сам боюсь.
    
— Да уж.
    
— Мы почти пришли.
    
«Морская звезда» стоит именно в том месте, что указано на карте Меган. Они взбираются на борт. Нейпир вставляет скрепку в дверь каюты и сует в щель палочку от эскимо.
    
— Спорим, вы научились этому не в армии.
    
— Проиграете. Из домушников получаются находчивые солдаты, а призывная комиссия не была особо разборчивой… — Щелчок. — Готово.
    
В опрятной каюте — ни единой книги. Встроенные электронные часы перепрыгивают с 21.55 на 21.56. Тонкий, как карандаш, луч нейпировского фонарика останавливается на навигационном столе, установленном поверх миниатюрного бюро.
    
— Посмотрим там?
    
Луиза вытаскивает ящик.
    
— Вот оно. Светите сюда. — Множество скоросшивателей и папок. Одна из них ванильного цвета, привлекает ее взгляд. «Реактор ГИДРА-зеро — Рабочая испытательная модель — Глава проекта доктор Руфус Сиксмит». — Есть! Что с вами, Джо? Вам плохо?
    
— Нет. Это всего лишь… оттого, что все обошлось так хорошо и так просто.
    
«Значит, Джо Нейпир умеет улыбаться».
    
Какое-то движение в дверном проеме каюты; кто-то закрывает собою звезды. Нейпир улавливает тревогу Луизы и быстро оборачивается. В свете фонаря Луиза видит, что сухожилие на запястье киллера дергается, раз и другой, но выстрелов не слышно. «Заело предохранитель?»
    
Джо Нейпир издает икающий звук, тяжело оседает на колени и ударяется головой о стальную ножку навигационного стола.
    
Он лежит неподвижно.
    
У Луизы сохраняется одно лишь чуть приметное чувство того, что она — это она. Фонарик Нейпира катается по полу из-за легкой зыби, и луч вращается, высвечивая его искромсанный торс. Его живая кровь растекается бесстыдно быстро: бесстыдно алая, бесстыдно блестящая. Снасти свистят и хлопают на ветру.
    
Киллер закрывает за собой дверь каюты.
    
— Луиза, положи отчет на стол. — Голос его добродушен. — Не хочу, чтобы на нем была кровь.
    
Она повинуется. Лица мужчины не видно.
    
— Ну, пора тебе примириться со своим Создателем.
    
Луиза ухватывается за стол.
    
— Вы — Билл Смок. Это вы убили Сиксмита.
    
Темнота отвечает:
    
— Гораздо более могучие силы. Я лишь направил пулю.
    
«Соберись».
    
— Вы следовали за нами от самого банка, были в подземке, в музее…
    
— Смерть всегда делает вас такой разговорчивой?
    
Голос Луизы дрожит:
    
— Что значит — всегда?
   
   
    
     
68
    
    
Джо Нейпир плывет в стремительном потоке.
    
Перед его померкшим взглядом парит призрак Билла Смока.