1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 
			
– А то, что когда все в порядке, врачи никому не нужны. Мы вступаем в действие, когда что-то неладно. – Закинул ногу на ногу, крутнулся в креслице: они с сиреной проскакивали перекресток на красный свет. Заключил: – И просто – не нравится мне несчастная любовь.
			
– И почему бы это?
			
– А мне вообще все несчастное не нравится.
			
			11. Как устранить соперника?
			
			
…Привыкнув решать задачи поэтапно, он сосредоточился на первой: вывести из игры нежеланного конкурента. Хм, стариннейший вопрос влюбленных… В средневековой Италии, скажем, попросту нанимали убийц. Не подходит. Во времена инквизиции хватало анонимного доноса – и неугодный исчезал. В д'артаньяновской Франции вызывали на дуэль и закалывали, чем упрочивали собственную славу. Тоже не то. Имелись способы простецкие: набить морду, отвадить угрозами, – иногда действенно, и даже справедливо отчасти, мужчине подобает сила и храбрость; женское сердце поощряет победителя. Но не всем дано выступать героями, и не всегда это помогает… Надо, чтоб она перестала обращать на него внимание, разочаровалась, чтоб он ей надоел. Итогом размышлений в конце концов явилась забавная страница в блокноте:
			
			
«Как устранить соперника.
			
1. Быть сильнее духом, чем он. Выдержаннее. Храбрее.
			
2. Узнать о нем все, понять его до конца.
			
3. Если можно – подружись с ним: другу легче вырыть яму, чем врагу.
			
4. Копни его прошлое.
			
5. Найди его союзников. Учти своих друзей.
			
6. Найди ему врагов. Сыграй на чьей-то зависти или интересе.
			
7. Выясни его слабые места. Научись использовать их. Борись с ним в том, в чем он слаб.
			
8. Выясни его отрицательные стороны. Продемонстрируй их.
			
9. Выясни его сильные места. Избегай столкновений в том, в чем он силен.
			
10. Заставь его нервничать – это ведет к ошибкам.
			
11. Заставь его совершать поступка, рисующие его с неприглядной стороны и роняющие в ее глазах.
			
12. Хвали ей то в нем, что ей наверняка не понравится.
			
13. Чрезмерно перехваливай ей то в нем, что ей нравится – это вселяет сомнение, недоверие.
			
14. Не выказывай неприязни к нему – ты должен выглядеть доброжелательным и объективным: тогда тебе поверят.
			
15. Каждую его черту оберни неприглядной: самолюбие – тщеславием и высокомерием, энергичность – карьеризмом и неразборчивостью в средствах, вежливость – подхалимажем и лакейством, юмор – цинизмом и пошлостью, неторопливость – тупостью, чувствительность – слабостью и слюнтяйством, храбрость – жлобством, осмотрительность – трусостью, щедрость – низменными купеческими замашками, неторопливость – тупостью и т. п.
			
16. Любой его поступок объясняй низменностью, мотивов и цели, но всегда не впрямую, а как бы хваля, одобряя, сомневаясь.
			
17. Внушить им недоверие друг к другу.
			
18. Скомпрометировать их в глазах друг друга.
			
19. Создать каждому неверное впечатление о другом, чтобы слова и поступки одного вызывали у другого не желаемый ответ, а непонимание, досаду, разочарование. В конце концов они должны стать антиидеалом друг для друга.
			
20. Если позволяет время – старайся завести их отношения в тупик, дать им исчерпаться, выдохнуться.
			
21. Выстави его немужественным: за трусость женщина может принять растерянность, равнодушие, расчет.
			
22. Извлекай пользу из любого случая. Организуй случаи сам.»
			
			12. Я вас насквозь вижу!
			
			
– Это только кажется иногда, что до человека никому нет дела. Кого-то ты обидел, не заметив; кому-то помог в трудный час, и он помнит; почти всегда найдется тот, кто непрочь занять твое место в жизни – берегись его; а кто-то сделал тебе добро – и любит в тебе собственную добродетель, – со вкусом рассуждал Звягин. – Итак: двадцать шесть лет, аспирант, папа-профессор, машина, неплох собой. Клад, а не жених; холост, не пьет, алиментов не платит. Значит, всегда найдется женщина, которой он нравится, которая имела бы на него виды, непрочь и в лепешку расшибиться, чтоб женить его на себе. Осталось ее найти…
			
Дальше. В аспирантуру желающих больше, чем мест. А он, кстати, не блистал в институте. И вряд ли папины связи не сыграли роли в гладком начале его карьеры. (Вообще люди удачливые обычно не подозревают, в скольких сердцах возбуждают зависть.) Наверняка есть знакомые или однокашники, обиженные, обойденные им. Кто-то был влюблен в девушку, предпочевшую его. Кто-то претендовал на его место в аспирантуре. Кто-то перебивался в студентах на гроши, пока он одевался и веселился на папины деньги, кто-то мечтает о такой машине. Кое-кто не откажется насолить ему, отомстить за обиду или унижение.
			
Ну, а она? Средняя семья, обычная девочка. В брак по расчету не стремится. Во-первых потому, что пока вообще не торопится замуж: двадцать лет, красива, обаятельна, уверена, стало быть, что сможет выйти без проблем – а покуда жизнь весела и прекрасна, и можно наслаждаться молодостью, данной лишь раз. Вот года в двадцать три девушки начинают дергаться: пора, накатывает страх засидеться в старых девах. Во-вторых, единственная дочь, балована, капризна, привыкла следовать своим чувствам – и не поступится ими ради выгоды: такая девушка хочет быть счастливой, делая то, что ей хочется.
			
Он искушеннее: испробовал соблазнов, настроен на карьеру – не идеалист, наверняка уверен, что «знает жизнь», следовательно, не слишком верит в людскую искренность и способен заподозрить расчет в любом поступке. Она наивна, доверчива и не знает людей: юность занята собой, благополучие позволяет не задумываться о несправедливости жизни, к хорошеньким девочкам все благоволят; она естественна. Такие натуры цельны, влюбляются до умопомрачения. А тот, кто руководствуется в жизни выгодой и удобством, предпочтет необременительный роман или выигрышную женитьбу. Помилуйте, да между ними пропасть, и не я буду строить через нее мост!
			
Он сидел перед пылающей печкой с видом заговорщика на конспиративной квартире – обдумывал то, что узнал за последние дни от Ларика и составлял планы.
			
			13. Знакомые бывают крайне некстати
			
			
Осуществление планов началось в ближайшую субботу. В субботу Игорь повел Валю «выпить чашку кофе, посидеть», предусмотрительно заказав два места во вполне престижном и дорогом заведении – варьете «Кронверк».
			
Зальчик был уютен, музыка ненавязчиво тиха, заранее задобренный официант фамильярно-услужлив, заказ продуманно дорог – атмосфера светской жизни, скромного времяпрепровождения для избранных.
			
– Не жалеешь, что зашли сюда?
			
– По-моему, здесь неплохо. – Она улыбнулась, коснулась его руки.
			
Потом свет мягко угас, направленные лучи сложились в шатер, возникли почти нагие танцовщицы, извиваясь в согласном ритме. Из темноты блестели белки глаз и рдели сигаретные огоньки. И то, что за стеной чернел морозный вечер, а здесь, в комфортном тепле, припахивающем кухней, баром и духами, под вкрадчивую музыку переступали на высоких каблуках стройные раздетые женщины, создавало особенное настроение причастности к тайному, естественности того, что обычно не дозволяется, как бы разрешение на интимность. Зрители изображали, что смотрят не более чем простое эстрадное представление.
			
Игорь счел уместным заметить, что танцуют они неважно: здесь те, кто не попал ни в балет, ни в мюзик-холл (полушепотом слегка разрядил возникшее напряжение). «Хорошие фигуры», – ответила Валя, отметив и его такт, и нарочитый тон завсегдатая, и налитую ей рюмку. Интересно, что чувствуют танцовщицы? Просто работа? Преодолевают стыдливость – или наоборот, испытывают от этого удовольствие? А в остальном они нормальные женщины – или профессия накладывает отпечаток на поведение? Или она просто ханжа?
			
Номер сменился, певец во фраке запел по-английски с хорошим петербургским акцентом. В зале расслабились, заговорили, звякнули вилками.
			
После перерыва сбоку площадки устроилась группа, грянула во все децибеллы мощных колонок, вмерзшее в лед дерево корабельного корпуса запело в резонанс. Пошли танцевать.
			
Сделалось жарко и весело. Каблуки били в палубный настил. Конец мелодий покрывался аплодисментами. Хлопало шампанское, и пробки летели сквозь обручи табачного дыма. Праздник качал списанный в плавучие кабаки корабль.
			
Игорь извинился и вышел. Она отпила остывший кофе. К столику приблизился парень в вареной джинсовке:
			
– О, кого я вижу! Привет? – И прежде, чем она успела ответить, хозяйски приобнял и мазнул поцелуем.
			
– Вы с ума с-сошли!.. – (Врезать ему? Где Игорь? Драка будет?)
			
– Валечка, ты на меня еще сердишься? За что?
			
– Вы с ума сошли?!
			
– С каких пор мы на «вы», Валька?
			
Вернувшийся Игорь с изумлением вникал в их беседу. Незнакомец обернулся, и на лице его отразилось понимание ситуации.
			
– Занята – так и сказала бы, чего комедию ломать, – бросил он тихо, но не настолько, чтоб Игорь не расслышал. И вдруг – узнал, расплылся:
			
– Игорек! Вот кого не ожидал увидеть, – дружелюбно протянул руку.
			
Тот машинально пожал ее. Навис традиционный вопрос: «В чем дело?». Оказавшийся знакомым незнакомец повел себя непринужденно и расторопно:
			
– Это твоя дама?
			
– Именно, – как можно более весомо и значительно ответил Игорь. – Что за дела, Толя?
			
– Надо ж так обознаться, – Толя засмеялся, развел комически руки и, словно не веря глазам, внимательно взглянул на Валю еще раз. – Вы удивительно похожи на одну мою знакомую. (Постарался принять джентльменскую позу.) И вот в этом полумраке, под легким градусом, я принял вас за нее.
			
– Смотреть лучше надо, – выпалила Валя, злясь уже на Игоря, не вовремя отошедшего и имеющего таких знакомых, а сейчас туповато стоящего истуканом вместо того, чтоб осадить хама как подобает.
			
– Простите великодушно, – куковал Толя. – Я еще удивился – и зачем она прическу сменила? Старик, у тебя прекрасный вкус, поздравляю. Девушка, ваш кавалер – бывшая звезда курса, блистал в… короче, блистал. Дорогой, если даже незнакомые клюют на твою избранницу – значит, она стоящая, эта… человек. Простите, простите, я пьян, исчезаю, – он поклонился Вале преувеличенно вежливо, с каким-то заговорщицким видом, Игоря хлопнул по плечу покровительственно – и быстро удалился.
			
Игорь покачал головой и сел, посмеиваясь. Однако изгадить настроение куда проще, чем поднять. Что-то мешало ему отнестись к происшедшему как к мелкому и исчерпанному недоразумению…
			
…– Милые у тебя однокашники, – дергала плечиком Валя. Но через десять минут им уже опять было весело, все сгладилось, все было хорошо, когда он замолчал. Спросил:
			
– Откуда он знает, как тебя зовут?
			
– Понятия не имею. Он же сказал, что ошибся!
			
– Значит, его знакомая не только похожа на тебя, но еще и тезка?
			
Он завертел головой, встал, прошел по залу, выискивая Толика. Того уже не было.
			
			14. Если друг оказался вдруг…?
			
			
Подозрение легко заронить и трудно рассеять. Проходящие дни не изгладили инцидент из памяти Игоря: «Та ли она, какой хочет казаться?» Как известно, ничто так не похоже, как полная невинность и большая опытность. Теперь при каждой встрече он приглядывался к Вале внимательнее, и сомнения язвили его самолюбие: неужели с другим, серым и заурядным его однокурсником, она?.. Валя почувствовала перемену в нем, была то кротка, то обидчива, он махнул рукой – перестал думать о неприятном: так хорошо, когда все хорошо…
			
И тогда позвонил Толик – спросил с подтекстом:
			
– Старик, может, посидим, поговорим?
			
В животе у Игоря тихо и тягуче заныло. Они не виделись два года, никогда не были друзьями, – какой же есть повод для встречи, кроме того случая?
			
Толик ждал его в «Невском». Коньяк пили французский, сигареты курили американские, а девиц именовали Дженни (жгучая брюнетка) и Дарья (русая коса). Ох не так прост этот Толик, ох жучок.
			
Толик возгласил тост, расточая Игорю комплименты. Девицы снизошли до беседы: моды, чеки и курорты. Вечер завился веревочкой, когда Толик трезво и улыбчиво проговорил:
			
– Старик, я невольно поставил тебя три дня назад в «Кронверке» в неловкое положение.
			
– Чем это? – небрежно возразил Игорь.
			
– Своей бестактностью, как бы скомпрометировав при тебе твою даму. Кстати, знаете, в чем разница между тактом и вежливостью? Когда джентльмен, войдя в незакрытую ванную и увидев там моющуюся женщину, говорит: «Простите, миледи», – это вежливость. Когда он говорит: «Простите, сэр!» – это такт.
			
– Ты ведь извинился за ошибку.
			
Толик снисходительно потрепал Дженни:
			
– Заяц, я похож на человека, совершающего ошибки?
			
– Не слишком…
			
– А на человека, встающего другу поперек дороги? Какая-то девочка не стоит того, чтоб… э, их так много, а друзей так мало. – Он достал из роскошного бумажника фотографию и протянул изображением вниз: – Возьми. Больше я с ней незнаком. Будь здоров, хлопнем!
			
На фотографии Валя стояла у Эрмитажа, глядя вдаль, а Толик обнимал ее за плечи. Снимок был некачественный, любительский, но ошибка исключалась: знакомый норвежский свитер в крупную шашку, джинсы с наколенным карманом.
			
– А знаешь, что в ней лучше всего? – с мужской доверительностью наклонился Толик. – Родинка на левом плече. Пикантна – чудо!
			
Игорь усмехнулся деревянно. Значит, правда. Мммм… Дрянь! И с кем – с этим ничтожеством…
			
– Откуда, собственно, столько благородства? – спросил понебрежней, стараясь ставить себя выше собеседника и ситуации.
			
– Может, и ты мне ответишь когда-нибудь добром за добро, – с дружеским цинизмом сказал Толик. (Намекает на семейные связи?) – Не всю жизнь мне бабки делать, надо думать и о карьере, так?.. А куда ткнуться? Глядишь, друг-однокашник и замолвит словечко, на кого ж еще в жизни опереться, верно?
			
Рюмка услужливо наполнилась. Время убыстрилось в карусельный галоп. Ресторан уже закрывался. Красавица Дарья смотрела на Игоря с открытым призывом.
			
Ревущий, как авиалайнер, ансамбль объявил последний танец. Женщина льнула к нему, как лоза, длинная стройная нога обвивала его ногу.
			
– Я провожу… тебя… вместе… – составил он фразу. Алкоголь, обида, вожделение баюкали его. Вдруг оказались погасшими огни в зале. Толик уходил с обеими девушками под руки. В гардеробе не находился номерок в вывернутых карманах. Промерзлый до звона Невский понес страдальца наискось.
			
Телефонная будка заиндевела. Он разбудил Валю звонком:
			
– Я все знаю!..
			
– Что – все?
			
– Все. Сейчас к тебе приеду.
			
– Что случилось? Уже ночь, родители спят. Что случилось?
			
– А-а, спят…
			
Ненависть, одиночество, жжение одураченности мешали находить слова, и так ускользающие.
			
– Пошла ты…
			
Пи-пи-пи, пожаловалась телефонная трубка.
			
			15. Еще пара таких друзей – и врагов не понадобится
			
			
Звягин вторично посетил Толика в конструкторском бюро. Головы повернулись от кульманов и компьютеров (милое соседство! СССР на пороге XXI века). Толик махнул приветственно и вышел в коридор. Батарея под замерзшим окном еле теплилась.
			
– Под-донок он.
			
– Почему? – мягко улыбнулся Звягин.
			
– Потому, что его вышибли бы из института, если б не папины связи. Потому, что занимает не свое место в аспирантуре…
			
– Твое, что ли?
			
– Мое! – с вызовом ответил тот. – Я получил красный диплом, шел вторым в потоке. И – не прошел… в аспирантуру по конкурсу. А он – еще бы: завкафедрой – папин друг, дальняя родня, свой клан.
			
Звягин сощурился: бывает интересно слышать то, что ты уже знаешь…
			
– …заморочит голову еще одной девчонке. Ненавижу всю эту породу устроенных в жизни подлецов.
			
– Вот и я подумал – чего ей зазря пропадать, – согласился Звягин.
			
– А вам, можно полюбопытствовать, что до нее?
			
– Люблю все красивое, – фатовато приосанился Звягин.
			
Толик глянул на часы в конце коридора и поежился.
			
– А вообще вы шантажист. Откуда фотография-то?
			
Кадр был щелкнут три дня назад в коридоре ее института. Хозяин фотолаборатории привел туда приятеля и отснял, когда студентки проходили мимо. Затем потратил полдня, подгоняя и шлифуя фотомонтаж: наложил изображение Вали, попавшей на снимок, на данную Толиком фотографию – он стоял у Невы в обнимку с приятелем.
			
Толик выковырял из бумажника семь рублей:
			
– Держите; все, что осталось от этого цирка в кабаке.
			
Звягин аккуратно расправил и спрятал деньги. Меценатом себя отнюдь не числя, весь груз материальных расходов он взвалил на Ларика: «Ты заинтересованное лицо, тебе и платить, дражайший. А ты как думал? без денег, знаешь, ни в дугу, ни в Красную Армию».
			
– Благодарю за службу, – кинул он. – А где ты девок нашел?
			
– Да там же, снял в кабаке. Наплел им.,. А кр-руты, тц!..
			
«Второй раунд в нашу пользу. Едем дальше. Человек, который привык обманывать других, легко может быть обманут сам: он может поверить во что угодно, ибо полагает, что любой может обмануть».
			
			16. Вещественные доказательства оспаривать трудно
			
			
Игорь расположился за столиком в позе следователя из дурацкого фильма.
			
– Приятный молодой человек. – Предъявил фотографию. – Да?
			
Она уставилась в недоумении. Подняла глаза:
			
– Что это значит?..
			
(Неестественная интонация. Точно неестественная.) (А как же ей быть естественной, если человек ничего не понимает впрямь?)
			
– Это значит, – он изобразил жесткую усмешку, – что твой бывший кавалер рыцарски уступил тебя мне. И даже угостил ужином в ресторане в знак своего расположения.
			
– Не понимаю…
			
– Слушай, не надо вешать лапшу на уши. Ты не умеешь врать.
			
– Не умею. Потому и не вру.
			
– Ты с ним долго была… знакома?
			
У Вали задрожали губы. Беспомощность и растерянность могли быть истолкованы как маскировка для сокрытия вины.
			
– Я не понимаю, что это значит! Он же сам тебе сказал, что принял меня за другую!
			
– Сказал одно, показал, как видишь, другое. Да и сказал наедине тоже другое. Это твой свитер?
			
– Я не знаю его! – крикнула она.
			
– Гм. Откуда же он знает тебя?
			
– И он меня не знает!
			
– Да?
			
– Да!
			
– Тогда откуда он знает, что у тебя родинка на плече?
			
Она невольно поднесла руку к плечу, и этот жест убедил Игоря в своей правоте больше, чем все остальное.
			
– Я не зна-аю… – с молящей убедительностью прошептала она. – Я не знаю, что это значит. Я не знаю, что это за фотография. Я клянусь тебе, что говорю правду. Господи, Игорь… Если ты правда любишь меня, как говорил, ты должен мне верить… Понимаешь? Пусть весь мир перевернется, пусть все будет против нас, пусть тебе скажут обо мне все, что угодно, ты должен верить только мне, слышишь?..
			
Он отвел глаза, помолчал; вздохнул с тем сожалением, с которым человек утверждается в нежеланной для него истине:
			
– Ты не хочешь мне все рассказать? Я пойму… Я прощу все, только скажи честно, слышишь?..
			
Она смахнула слезу. Борьба чувств доходила до головокружения. Гордость взяла верх.
			
– Уходи. Если ты мне не веришь – ты мне не нужен.
			
– Да как же тут верить?! – возопил он.
			
– А просто – верить.
			
Он тяжело произнес:
			
– Если я уйду – то уже не вернусь. – И было слышно, что сказал правду.
			
Валя вскинула голову:
			
– И не смей больше приходить ко мне, слышишь! Я не хочу больше видеть тебя!
			
Закрыв за ним дверь, упала на диван и разревелась. (Какая к черту сессия, какие зачеты!..)
			
			17. Не ищите женщину – она найдется сама
			
			
Мрачность Игоря не прошла незамеченной. Он угрюмился в лаборатории, излучая непоправимое несчастье. Как известно, женщины лучше ощущают чужое состояние, и мужчина (если он в меру молод, или неплох собой, или круто стоит и т.д. – короче, годится) может скорее рассчитывать на женское участие, нежели мужское. Тем более что в наше время наличествует сверх избытка одиноких и неустроенных женщин, всегда готовых обратить внимание на неполадки в жизни сильного пола, и устранить их по мере – или сверх меры своих возможностей. (Ну как тут не вспомнить сэра Оскара Уайльда: «Женщина может изменить мужчину одним способом: причинить ему столько зла, чтоб он вовсе потерял вкус к жизни». Консервативные британцы: у нас чаще наоборот мужчины таким образом изменяют женщин; или – женщинАМ? так и просится каламбур.) И какая-нибудь из таких женщин – если не несколько – всегда оказывается рядом в нужный момент.
			
В данном случае женщину звали Ларисой, была она старше Игоря на два года (нынче модно, чтоб женщина, как глава семьи, была постарше), растила дочку от мужа, с которым разошлась, и работала на той же кафедре старшим лаборантом.
			
– Заболел? – с чуть шутливым участием обратилась она.
			
– Здоров, – мрачно отвечал наш герой.
			
– Разбил машину, – ужаснулась Лариса.
			
– Машина на стоянке, зимует.
			
– Родители ущемляют свободу единственного чада.
			
– Займись своими делами.
			
– Влюблен, – протянула Лариса, – прячем неудачно. Ой, какая прелесть! Я уж думала, с нынешними мужиками этого не случается,
			
– Интересно, – вопросил Игорь, – дойдет ли эмансипация до такого уровня, чтоб мужчина мог заехать женщине в рыло?
			
– Уже дошла. И заехать могут куда угодно, – бестрепетно согласилась Лариса. – Бельмондо чуть не в каждом фильме лупит женщину, и это вызывает бурный восторг зала. Мужчины всегда были настолько сильны и храбры, что лупили жен. Эмансипация родилась из естественной реакции женщин дать сдачи. Пошли.
			
– Куда?
			
– Обедать. Перерыв начался.
			
После второго, прихлебывая тепловатый эрзац-кофе (в столовой тоже холодрыга), сказала дружеским тоном равного:
			
– Игорек, что ты сходишь с ума? Самолюбие заело? Уж тебе-то – неужели девушек не хватает? Послушай меня, плюнь, я баба, мне лучше знать, как должен вести себя мужчина.
			
– Вот и плюю…
			
– Как ее зовут?
			
– Какое это имеет значение. Валя.
			
– И сколько ей лет?
			
– Двадцать.
			
– И ты, взрослый, видный мужик!.. О времена! Мне б ваши заботы. Когда я расходилась – насмотрелась, как слаб и смешон нынешний повелитель природы. Ни силы, ни выдержки, ни благородства. Не будь современным мужчиной, милый.
			
– Быть несовременным?
			
– Быть просто мужчиной.
			
– Это как?
			
– И еще спрашивает женщину… Слушай, нет такой девушки, которая устояла бы перед настоящим мужчиной. Только не теряй голову.
			
– А если она уже потеряна?
			
– Ох, тогда не потеряй еще что-нибудь ценное.
			
Ничто так не подкупает мужчину, как своевременное и несентиментальное дружеское участие женщины – при условии, что женщина неглупа и привлекательна. Дружба настоящей женщины – мощное подспорье в житейских штормах. Лариса была настоящей женщиной – танк, который гуляет сам по себе. Работа, ребенок, однокомнатная квартира, доставшаяся после размена жилья самодостаточность современной подруги, стоящей на своих ногах и не надеящихся на чужие руки.
			
Они «по чуть-чуть» вечером выпивали на уютной кухоньке: бра, раскладное креслице, салфетки, проигрыватель, и разговаривали, как сто лет знакомые (вот умение пойти в масть).
			
– Что за идиотство – припирать к стенке девочку, – пожимала плечами Лариса. – Если ты знаешь правду – зачем тебе признание? Из упрямого самолюбия? Имеешь лишнего туза в рукаве. Будь ты взрослее и умнее ее! Может, она отчаянно боится, что ты узнаешь ее грехи? Считает себя недостаточно хорошей для тебя, так любит? А ты – пачкать ее в своих глазах перед ее глазами… А если она хочет отрезать и забыть все, что было до тебя? Это должно только льстить, дурачок!
			
Это женщины-то не в ладах с логикой? Успокоительный бальзам лился на измученную душу.
			
– Попросить у нее прощения?
			
– Еще не хватало. Хочешь быть в ее глазах идиотом, закрывающим глаза собственные на очевидное и поступающимся самолюбием?
			
– А что же мне делать? – Деморализованный человек только ведь и ищет, кому бы сунуть этот вопрос: вдруг ответ спасет?
			
– А делай вид, что ничего не было. Проехали, ясно? Она будет благодарна за ум и такт. Новый год вместе встречать собирались?
			
– Собирались, конечно…
			
– Где?
			
– На родительской даче, в лесу…
			
– Пригласи ее завтра же, три дня осталось, девочка извелась!
			
– Думаешь?..
			
Игорь стал соображать. Лариса поставила Рафаэлу Карру. Из духовки запахло допекшимся до кондиции тортом.
			
– А ты где встречаешь?
			
– Со старыми друзьями.
			
– Это – железно? – Помолчал, улыбнулся: – Жаль.
			
Лариса подняла тонкую изогнутую бровь:
			
– Ты хочешь пригласить меня?
			
– Одну или вдвоем – как захочешь придти. Будет весело. А?
			
– Ну, если все будут так веселы, как ты сейчас, то я лучше посижу дома и послушаю «Плач замученных детей» Малера.
			
Но он уже что-то задумывал.
			
– Правда – плюнь на этих друзей, а? Может, пригласить для тебя кого-нибудь? Найдем такого парня!
			
Она взъерошила ему волосы:
			
– Милый, свою жизнь я привыкла устраивать сама. За приглашение спасибо, но… Э, нет, только без этого! Иди-ка домой, спать пора.
			
			18. Вот поживешь с мое в этой проклятой стране, сынок, тогда узнаешь, что Рождество бывает только раз в году
			
			
Над елями белела луна, серебря снег на крыше и перилах. Полыхающий в комнате камин клал подвижные отсветы на скрипучие половицы. Дача была хороша, и компания под стать.
			
Стол ломился, елка благоухала, магнитофон гремел; отлично веселимся!
			
Валя сравнивала себя с другими женщинами: они были взрослее, раскованнее, лучше одеты… Выглядеть «девочкой Игоря» было лестно – и унизительно. Он – хозяин, красивый, богатый, его значимость переходила и на нее; но ей казалось, что ее воспринимают как принадлежность застолья, Игорево очередное развлечение: снисходительность к очередной ягодке не нашего лесу.
			
Ослепительно выглядящая Лариса – женственная, уверенная, – совершенно затеняла сопровождающего ее стертого шплинта.
			
Пока гости прогревались коктейлями, прогрелась и дача. Застучали стульями вокруг стола, телевизор засветился, куранты зазвонили, шампанское хлопнуло салютом:
			
– С Новым Годом!
			
– Счастье – достойным!
			
– Ура!
			
Грохнули хлопушки, осыпая конфетти на головы и блюда. Зашипели искристо голубые бенгальские огни. Чокались, накладывали, жевали.
			
Игорь, само собой получалось, больше разговаривал с друзьями, чем с Валей («Мог бы быть внимательней»). Она поддерживала беседу, когда ей давали пас, оттенок отчуждения не исчезал («Строит из себя скромницу? Обижается?»).
			
Поднажрались. Пошли танцевать и обжиматься. Тихо, скромно держалась Лариса – безо всякого ущерба для своего зрелого сияния. Среди ночи она оказалась сидящей с Валей на угловом диване.
			
– Я в первый раз здесь, – завязала разговор. – Славно, правда? И народ чудесный.
			
Валя отвечала неопределенно.
			
– Не нравятся, да? – приоткрыла улыбку Лариса. – Свой круг. Сливки общества. Соответствующие родители. Ну и, конечно – мы-то не то, что некоторые, с толпой не смешивать… Вы где учитесь?
			
Ответ ей понравился.
			
– Я тоже невысокого полета птица, – призналась союзнически. – Образование умеренное, лаборантка, хотя и старшая. – И, переходя на ты: – Твои родители кто?
			
– Не профессора, – сказала Валя.
			
– И не генералы, значит. Так что мы здесь обе с тобой, выходит, для украшения общества. Ведь развлекаться не обязательно с равными, точно?
			
Контакт! – есть контакт. Лариса делилась опытом. Старшая женщина рассказывала о жизни. Валя внимала мудрости. Счастье у каждой свое, но как много общего в путях горя и радости.
			
Веселье разобралось попарно. Подходили к столу, уединялись где-то, смыкались в недолговечные кучки. Лариса оставалась сама по себе, легко улыбалась, говорила негромко, и если бы Валя следила за ней внимательнее, то могла бы заметить и указующие на нее движения глаз, и тихое втолковывание о чем-то; Ларисе чуть кивали, понимающе и согласно.
			
Повалили гулять – лес! снег! луна! новогодье! Мороз обжигал. Скрипел и визжал снег под ногами. Туманный радужный ореол стоял вокруг луны, и разноцветные звезды плясали в черноте.
			
Вернулись окоченевшие, с хохотом толкались у камина, разлили «для сугрева». Смуглый жиреющий крепыш, не то Прохор, не то Эльдар, принял позу статуи Свободы:
			
– Пора выпить и за хозяина! Хлебосолен тот, кто стоит в жизни двумя ногами. Да, мы знаем, чего хотим – всего хотим! И некоторые – Игорь, поклонись! – это имеют. Да, мы не пишем стихи в молодости, зато не будем писать жалобы в старости! – картинно остановил аплодисменты. – Выживают сильнейшие – мы выживем! Не Дарвин придумал это – он заимствовал теорию Гоббса, его знаменитую «войну всех против каждого». Так пожелаем же в новом году Игорю знаете чего? кр-рутого восхождения и настоящей карьеры, худого тут нет, это достойно настоящего мужчины! а себе – богатого и всемогущего друга!
			
После знаменательного тоста крутой восходитель упился с какой-то умопомрачительной быстротой. Вроде и пил не много, но как-то осовел, окосел, окривел и пополз со стула, выпустив слюну. Его поймали и прислонили.
			
Валя наблюдала с неприятным удивлением. Ему это не шло. Воспитанный, умный, изящный… тупо гогочет и тычется лицом в тарелку. Его вывели проветриться: в дверях он заскрежетал и выметнул меню. Бедненький… но противно…
			
– Ты за него держись, – пьяно внушала высокородная селедка в фантасмагорическом макияже. – С ним не пропадешь. У него отец знаешь кто?.. И сам умеет…
			
			19. А не ходи в наш садик, очаровашечка
			
			
Первая электричка прогремела за лесом. Пары разбрелись по комнатам и лежбищам. Тишина установилась – живая, дискомфортная. Игорь храпел и захлебывался наверху, укрытый поверх одеяла ковром.
			
Лариса зажгла газ, поставила греться ведро и кастрюлю с водой. Заварила чаю, окликнула забытую всеми Валю:
			
– Садись, попьем. – Разгребла край стола, отрезала два куска торта. Рассуждала тихо, по-бабьи:
			
– Если он тебе нравится, дорожишь им – тут нужна женская тактика. Надо понимать мужчину, каков он. А он – человек трезвый, недоверчивый, достаточно рациональный. Так?
			
– Недоверчивый – это точно… А ты откуда знаешь?..
			
– Так мы же работаем вместе. И не забывай – я уже побывала замужем, муж был старше него. Э, поживешь с мое – будешь видеть все эти вещи как на ладони…
			
Валя кивала задумчиво, глядя в дотлевший камин.
			
– На что поддевается мужчина? На женский каприз. На изменчивость. Вот когда женщина начинает выбрыкивать, показывая, что если не хочешь – то как хочешь, иди пасись, – тут-то он начинает стелиться.
			
«А то я сама этого не знаю. Просто – мне было раньше хорошо с ним, и не хотелось выбрыкиваться. Наверное, иногда надо».
			
– А еще мужчина ценит, когда женщина дорого ему обходится. Ведь все в жизни стоит столько, сколько за это заплачено. А поэтому – поверь, не стесняйся с ним. Капризничай. Давай понять, что подарки – дело нормальное.
			
– Да не нужны мне его подарки! – Валина душа возмутилась этим странным и пошловатым сватовством.
			
– Глупенькая, – с материнской лаской Лариса обняла ее за плечи. – Не тебе нужны – ему, чтоб уважать тебя. Попробуй им повертеть – станет как шелковый.
			
Они стали мыть посуду – застывшую осклизлую гору. Лариса сняла кольца, засучила рукава, влезла в чей-то старый халат, – работала она со скоростью и сноровкой моечной машины; вообще ее женская сноровка и умение внушали доверие.
			
– А теперь – поехали отсюда, – сказала она, обтерев руки и закурив. – Сегодня тут будет неинтересно. И пусть подумает, что ты обиделась.
			
У замерзшего окна электрички продолжала поучать:
			
– Хочешь замуж – умей подстроиться под него, даже – играть им.
			
«Да не хочу я подстраиваться? И хочу ли замуж…»
			
– Пьет? Кто ж не пьет. Зато изменять тебе никогда не будет.
			
– Это почему? – не уловила связи Валя.
			
– А он женщинам не нравится, – объяснила Лариса. – Так что тебе будет спокойно.
			
Валю эта перспектива почему-то отнюдь не вдохновила.
			
– Как это он не нравится?..
			
– А он еще как-то в студотряде жаловался друзьям, что ни одна с ним по вечерам гулять не хочет. Тут… может, я зря тебе это бухнула, но всегда лучше знать все.
			
– А все-таки – почему ж не нравится? – всерьез заинтересовалась Валя.
			
– А ты сама не чувствуешь? Не видишь? – Лариса махнула рукой. – Ну… нет…
			
Валя промолчала, не возразила… Лариса открыла, вздохнув:
			
– Страсти в нем нет. Мужик не чуется. В мужчине должен быть какой-то железный стержень, понимаешь? Размах – настоящий, от души, а не рассчитанная трата папочкиных денег. «Горе от ума» проходила в школе?
			
– Это к чему?..
			
– Мужчина должен быть Чацким. Романтик, бунтарь, одиночка, умница. А этот – Молчалин. Аккуратный в делах, послушный начальству… а на самом деле – никакой.
			
– Да нет! – отвергла Валя. – Он и шумный бывает, и веселый, и резкий, и вообще…
			
– С кем это – резкий? С тихой девочкой? С женой и хомяк резкий. Весе-елый… Это просто – конформизм, современный стиль поведения. Он – не способен умыкнуть девушку ночью на коне, или поплыть в одиночку вокруг света, или… короче, не романтический идеал, а вот для жизни – самый подходящий муж. С ним как захочешь устроиться, так и будет.
			
Просидевшие десять лет в одной тюремной камере две женщины после освобождения еще сорок минут разговаривали за воротами; здесь эпилог последовал уже на перроне метро:
			
– Ты только меня не выдавай, не проговорись: мы с ним все-таки работаем вместе, знаешь – сплетни в коллективе… Вы – двое хороших людей, будете счастливы… Я тебе все говорила, чтоб ты не повторяла моих ошибок, Валечка. Чтоб замуж шла не за мужественного подлеца по безумной любви, а за надежного парня, который и материально обеспечит, и к другим не пойдет. А окрутить его просто…
			
Дома Валя долго стояла под душем, меняла обжигающий на ледяной, пока не почувствовала себя чистой. В свежих простынях думала еще, засыпая, о прошедшей ночи, и морщила носик брезгливо и пренебрежительно.
			
			20.
			
			
Игорь проснулся от холода и головной боли. Солнце ломилось сквозь морозные узоры. Снизу – музыка и смех.
			
«Как я умудрился так напиться?» (И очень просто. Добрая Лариса припасла склянку с медицинским спиртом, каковой и подливала ему во все пойло, сколько сумела.)
			
– Ура хозяину! – приветствовали внизу, весело опохмеляясь у огня. – А где же твоя Валя? А Лариса? Кто из них твоя?
			
Они были ближе к истине, чем он мог подумать. Кто помогает тебе строить хитроумные планы достижения твоей цели – тот, гораздо вероятнее, использует тебя как фигуру для целей собственных. Игорю нужна была Валя, Ларисе же, как можно догадаться, сам Игорь. На ее стороне было то неоценимое преимущество, что ее планы сохранялись втайне, и что, давая советы, она приближала Игоря к своей цели, оставляя его в иллюзии, будто близится к своей. Узнать это ему было не суждено.
			
– Ты напоминаешь сейчас анекдот об англичанине, которому довелось пить с русскими. Назавтра он ответил о впечатлениях: «Вечером я боялся, что умру. А утром пожалел, что вчера не умер».
			
Хохот покрыл слова.
			
– А девочка милая, свеженькая такая.
			
– Смотрела на тебя, как кошечка на балык.
			
– А тебе не кажется, что она хищница?
			
– На крючочке Игоречку, может статься, и болтаться!
			
Похоже, незаметная подготовительная работа Ларисы не пропала даром. Общественное мнение было сформировано. А услышать такое, с похмелья, от старых знакомых, – это впечатляет. Тем более что мнение твое о человеке не устоялось. Сомнение страшная в любви вещь: дух лишается устойчивости и готов склониться к любому услышанному выводу, жаждя поддержки извне.
			
Несчастный хозяин выпил налитое и закусил протянутым, соображая с трудом и без серьезности: «Уехала, бросила… захомутать решила… Посмотрим…» Почему-то он решил, что напился из-за нее, от расстройства, и скверное самочувствие переросло в неприязнь к ней, словно она во всем виновата, а потом бросила его в тяжелую минуту.
			
И даже то, что перед уходом она вымыла посуду и навела порядок (вместе с Ларисой?), вменялось ей в вину: «Ишь, какие мы самостоятельные, как по-хозяйски держимся».
			
			21. Умными мы считаем тех, кто с нами согласен
			
			
– Ты с ума сошел, – сказала Лариса второго января на работе. – Разве можно так себя вести? Пригласил молоденькую девочку в незнакомую компанию, а сам? Каково ей было – подумал?
			
Игорь побурчал. Вечером накануне он уже звонил Вале: мать отвечала нет дома (Валя следовала полученной инструкции – пусть помучится!).
			
В обеденный перерыв сели вместе.
			
– Тебе нужно выработать линию поведения, бестолочь! Скажи спасибо, что я ее проводила… Ты был омерзителен, и прочие не лучше. Будь я моложе плюнула бы… а так – жалко стало девчонку: вспомнила собственные мытарства.
			
Она повернула лицо в выгоднейший ракурс, освещение в столовой было отнюдь не слепящее – хилое, и Игорь смотрел с оценивающим удовольствием, ничуть не стара, кокетничает, в чем-то, объективности ради – даже красивей и женственней Вали.
			
– Плевать я на нее хотел, – неискренне сообщил он.
			
– Неврастеник как тип современного мужчины, – вздохнула Лариса. – Это вас и губит. Не видать тебе ее, как своих ушей.
			
– Почему?
			
– Эпоха коллективного невроза. А если женщина нервная, ей необходим мужчина – выдержанный: надежный, невозмутимый. Которому ее капризы и закидоны – что ветерок каменной скале. А ты – скала? Мельница ты на складной табуретке.
			
Игорь размышлял до конца дня – столь же старательно, сколь безуспешно. Перед уходом взялся за телефон.
			
– Не звони, – тихо предостерегла Лариса (начеку, как кошка).
			
– Почему?
			
– Будь выдержан. Ты ни в чем не раскаиваешься. У тебя свои дела. Твое поведение не зависит от ее капризов.
			
Он послушался. Напросился в гости: чего делать-то?.. Ах, как нуждаемся мы все в советчиках в подобной ситуации! И как нельзя никаким советчикам доверять!
			
У Ларисы было тепло даже в эту лютую стынь, когда в обычных домах стояло десять градусов: электрорадиаторы, плотно заклеенные окна; и это тепло придавало дополнительную достоверность ее словам, как и быстро накрытый стол, ловкость движений – она все умеет, удача ей сопутствует.
			
– У нее свои тайны, как у всякой женщины. Она недоверчива – пуганая ворона куста боится. Ее душа съежилась, понимаешь? Ей нужен покой, уверенность, надежность в мужчине. Поэтому старайся никогда не сердиться но и никогда не приходить в восторг. Лучше флегматичность, чем дерганье. Девочка простая, не без комплекса приобретательства и потребления. Не забрасывай подарками – разбалуешь и горя не оберешься. Нас надо ставить на место сразу. – Лариса затянулась сигаретой, оттачивая формулы:
			
– Всегда будь выдержан.
			
Сразу ставь на место, давай чувствовать свою значимость.
			
Если делаешь подарок – дай понять его ценность. Встречайся с ней каждый день. Быстро привыкнет, и возникнет необходимость в этом.
			
И – для своего и ее блага будь рассудочен в поступках и словах.
			
От формул естественно и незаметно перешли к реальной жизни, о своем заговорили: Лариса вздыхала об ошибках, посмеивалась над собственной незадачливостью…
			
«Она, бесспорно, очень умная женщина», – думал Игорь.
			
Увы – умными мы считаем людей, которые говорят то, что мы хотим от них слышать. Умными – и хорошими…
			
			22. Меценат в кругу семьи
			
			
Звягин чувствовал себя коварным, как Макиавелли, и неотразимым, как Дон-Жуан.
			
– Ура! – сказала дочка. – Пупкин – Дон-Жуан! – Из-под мышки у нее торчала «Республика ШКИД».
			
– В такой холод стоять под дверьми – простудишься!
			
– Любовь согреет, – небрежно ответила дочь.
			
– Что?!
			
– Мы с мамой сегодня об этом разговаривали.
			
– О чем – «этом»? – осведомился Звягин, засыпая политые уксусом пельмени густым слоем перца.
			
– Ты лучше расскажи: она тебе нравится?
			
– Прелесть что за девочка, – признался Звягин.
			
– Ого, – отреагировала дочь, прицельно похищая из его тарелки самый наперченный пельмень.
			
Жена стала жевать медленнее.
			
– Мама ревнует, – нахально выдало дитя.
			
Мама схватила длинную деревянную ложку и с замечательной крестьянской сноровкой звучно щелкнула ее по лбу.
			
– Милые замашки советских учителей, – спокойно констатировала та, потирая лоб. – Теперь понятно, почему твои ученики не блещут способностями, хотя непонятно, почему именно ты на это жалуешься. Ты же из человека все мозги вышибешь.
			
– Уже, – сказал Звягин.
			
– Что – уже?
			
– Уже вышибла.
			
– Трудно вышибить то, чего нет, – возразила жена.
			
– Выставлю из-за стола, – предупредил дщерь Звягин.
			
– Долой дискриминацию, – был ответ. – Не буду тебе в старости корочки жевать. Личный состав может быть наказан, но обязан быть накормлен. Мое место здесь.
			
– Твое место у мусорного ведерка!
			
В разрядившейся атмосфере жена заметила:
			
– О себе я таких слов не слышала, милый.
			
– Есть маленькая разница, – утешила дочка.
			
– Какая?
			
– На тебе он все-таки женился.
			
Звягин подбросил в печь дощечки.
			
– Почему каждый раз, – пожаловался он, – когда я сталкиваюсь с интересным случаем, это превращается дома в обсуждение моей же личности?
			
– Уж такая у тебя личность, – посочувствовала дочь. На самом деле не существовало в доме большего удовольствия, чем обсуждать очередное папино завихрение; хотя для жены это удовольствие бывало болезненным, что, впрочем, сопровождает многие удовольствия.
			
– Теперь ты знаешь о ней достаточно? – спросила жена, нарезая кекс.
			
– Да. Нормальный человек из нормальной семьи. Не стерва, не карьеристка. Никаких пороков не выявлено, положительный член общества. Просто жизни в ней больше, чем в других. Значит – должна в молодости перебеситься.
			
– Короче, Наташа Ростова, – заключила жена. Звягин подозрительно повспоминал насчет Наташи Ростовой.
			
– Да нет, – сказал он. – У них доход скромнее.
			
Жена фыркнула и почесала нос о плечо.
			
– Леня, – задала она традиционный вопрос, – неужели ты всерьез веришь, что тут можно что-то сделать?
			
Звягин посвистел.
			
– Постоянное недоверие меня обижает, – пожаловался он.
			
– Да ты же не Господь Бог!
			
– Станет он заниматься такими мелочами. Ты пойми, наконец, что все на свете очень просто; и вообще существуют люди, для которых соблазнение женщин – просто работа! и только.
			
– Это как? – удивилась жена.
			
– Профессия: сутенер, – объяснила дочка.
			
– Это где?
			
– У них, у них, у них, – сказал Звягин. – У нас сами бегут и проходят на спецработу по конкурсу. А там мужчины соблазняют девушек, причем выбирая самых красивых, и затем продают их в публичные дома.
			
– При ребенке!!
			
– Здоровая нравственность педагога оскорблена, – поддержал ребенок. – Ты это к чему, пап?
			
– Что существует набор профессиональных приемов, воздействующих на психику, душу, тело и прочее. Им платят с головы – они торопятся – у них конвейер! Так неужели нормальный парень, который жизнь готов положить ради своей любимой, не сможет влюбить ее в себя? Не верю.
			
– А разлюбить тоже можно заставить?
			
– И раз в сто проще, чем полюбить.
			
– А может, – здраво рассудило младшее поколение, – как раз надо помочь ей добиться удачи с тем, кто ей нравится? Почему ты берешь на себя ответственность решать?
			
– А кто ж ее на себя возьмет? Кто-то должен. С Богом вопрос туманный. Провидение слепо (если допустить, что оно есть). Ну, за неимением более высоких инстанций вмешиваюсь я. Или ты полагаешь, что течение дел надо скорее предоставлять слепой фортуне, нежели твоему сравнительно зрячему отцу?
			
– Но твой мальчик – не сутенер, он любит ее, – вздохнула жена. – Он не сможет хладнокровно рассчитывать и действовать!
			
– Рассчитываю я, – бездушно сказал Звягин. – А действовать он сможет – я сказал! Никуда не денется, иначе шею сверну!
			
			23. Последствия женских советов
			
			
Ничто так не похоже на истину, как тщательно продуманная ложь, доступная по форме. Такая ложь более походит на истину, чем сама истина.
			
Игорь пошел в атаку на мираж, услужливо нарисованный ему и совершенно понятный; ах, да кто ж из влюбленных не атаковал миражи.
			
Малейшая ошибка и фальшь в начале любви особенно пагубны: искажение проекта и кривизна фундамента здания сводят на нет всю дальнейшую работу, даже добросовестную: чем больше надстраиваешь, тем вернее рухнет.
			
Звягин просчитал ситуацию с бесстрастностью арифмометра.
			
Игорь через неделю начал тяготиться взятым на себя обязательством видеть Валю ежедневно: любовь, как известно, не терпит обязательств – охота пуще неволи.
			
Лариса, новая закадычная подруга влюбленных – но каждого по отдельности! (о комедия, старая, как мир!) – вела свою партию, как опытный пулеметчик – свинцовую строку, отвоевывая свой кусок счастья. И спать она ложилась теперь в настроении ровном и прекрасном, засыпала без седуксена, и сны видела цветные и с музыкой.
			
Игорь же отходил ко сну строевым шагом, твердо спланировав следующий вечер: кафе, кино, гости, книга в подарок и разговор о литературе.
			
«Она хочет меня захомутать… глупая девочка, место надо завоевывать в сердце, а не в доме… господи, будь ты естественнее».
			
«Он организованный деляга… бюргер… жалко все-таки, что в нем есть это…»
			
За каждым поступком одного – другой видел подтекст, и подтекст не соответствовал действительности. А недоверие – это и есть та бледная тонкая травинка, которая неуклонно растет и взламывает асфальтовое шоссе.
			
– У тебя были девушки до меня? Много, наверное?
			
– В общем даже и вовсе не было…
			
Если ждал ее, единственную, – это одно; это прекрасно. Если же просто не привлек ничьего внимания – это совсем другое… Ценность особи во многом определяется тем, какому количеству особей противоположного пола она нужна. На славу соблазнителя летят, как мотыльки на свечу. Что Дон-Жуан без своей репутации! Можно любить неприметного анахорета, найдя в нем изюминку и изливая женскую заботу и нежность. Но человек без изюминки, внешне привлекательный, который, однако, никого не привлек… странно, тут что-то не то. Да тот ли он, кем кажется? Ибо казаться поначалу привлекательным мужчиной и быть привлекательным мужчиной – две большие разницы.
			
Итак, в нем есть какой-то изъян, формировался итог Валиных размышлений. Размышления были постоянны, что свидетельствовало о серьезности ее увлечения.
			
Но поведение его было таково, и отношения складывались так, что увлечение это подтаивало с каждым днем, как мартовская льдина, еще сохраняющая размер и блеск, однако теряющая плотность и прочность.
			
Расписанность всех его планов вызывала в ней ощущение вещи, которую он стремится вписать в свое благополучие. Разговоры о добропорядочном устройстве семейной жизни высасывали из атмосферы кислород: рядом с ним словно делалось труднее дышать. Возможно, все это были просто плоды ее воображения: воображение двадцатилетней девушки – вещь хрупкая и опасная, требует понимания и бережности в обращении.
			
Вечером по средам он был занят на заседаниях кафедры, после окончания звонил ей.
			
Телефон не отвечал – он набирал до середины ночи. Родители ее были в отъезде, она обещала ждать. Странно! Странно!!
			
(О мелочи, мелочи, – Ларик разобрался в проводах на лестничной площадке и разъединил).
			
– Где ты была вечером? – стараясь хранить легкость и доброжелательность, спросил Игорь назавтра.
			
– Дома.
			
– А почему никто не отвечал?
			
– Я уже сама переживала, у нас телефон испортился.
			
Испортился; именно в тот вечер, когда он не мог с ней встретиться; испортился, что ж такого, бывает. Она понимала, что он ей не совсем верит, от этого надулась, потом постаралась убедить в своей правдивости, потом разозлилась на себя за это, и в результате Игорь утвердился в обратном.
			
Душа его замкнулась. Ей нельзя верить, нельзя распахнуть душу – можно только спокойно добиваться. Прошелестел ветерок грусти и докуки.
			
А Валя записывала в дневнике – красивом кожаном блокноте: «Еще месяц назад он казался мне таким интересным. Я совсем не знала его – расчетливого, недоверчивого. Еще не получив никаких прав на меня, он устраивает сцены, допрашивает, стремится ограничить мою жизнь, навязать свою волю.
			
Я могу заранее предсказать все его поступки. Даже целуется он с деловитостью, словно по расписанию. Он все время заставляет себя играть какую-то роль. И меня хочет заставить.
			
А самое разочаровывающее – мне все чаще делается скучно с ним, иногда скучно даже заранее, при одной мысли о встрече…»
			
– Мужчина должен совершать мужские поступки! – заявила она.
			
– Это какие?
			
– Он еще спрашивает. Безумные?
			
– В таком случае все мужчины сидели бы в психушках, – рассудительно отвечал Игорь.
			
– Для некоторых это было бы спокойнее, – буркнула Валя.
			
– Что?
			
– Ты можешь прыгнуть с моста?
			
– Прыгнуть могу. Удачно приземлиться на лед – не уверен.
			
– Ты не понимаешь, как действует на женщину, когда мужчина ради нее готов на любые безумства?
			
– Понимаю. А потом она выбирает того мужчину, ради которого сама готова на любые безумства.
			
			24. Уехать в Эстонию не так просто
			
			
В середине января морозы спали. Игорь приступил к проведению мероприятия, сулящего решительный успех. Поездка на машине в Таллинн обещала стать праздником души.
			
Для Вали Таллинн был – почти заграница. Там все другое. Там европейская культура. Там столько хороших вещей, необходимых женщине. (Родителям было объяснено, что они едут вдвоем с подругой).
			
В юности любое путешествие – радость и открытие. Обиды и подозрения померкли, остались благодарность и предвосхищение.
			
– А где мы будем ночевать?
			
– В гостинице.
			
– В одном номере?..
			
– Снимем два. Или пять.
			
Она долго собирала сумку: а если вечером а ресторан?.. а если в музей?.. А если вечером он придет к ней в номер, как быть?..
			
Проснулась утром в темноте: будильник еще не прозвонил. Сидела над телефоном, готовая:
			
– Доброе утро!
			
– Доброе утро, – ответила в полусонной нежности.
			
– Так через час я тебя жду в машине. На углу, как договорились. Ты как?
			
– Замечательно!
			
– Я тебя целую, милая.
			
– Я тебя тоже… милый… – прошептала она. Сейчас она почти любила его. Он был сильный, он все мог, мир принадлежал ему, и этот мир он дарил ей в залог своей любви.
			
Душ, завтрак, – она удивилась: все уже сделано, а еще полчаса осталось. Родители проснулись, поворчали ласково:
			
– Как только приедешь, сразу позвони.
			
– И не ходите нигде поздно, будьте осторожнее.
			
– Надеюсь, твоя Света – рассудительный человек.
			
– Крайне рассудительный человек моя Света, – уверила их дочь, веселясь.
			
Колкие кристаллы звезд дрожали, соответственно, сверху. Безобразные пространства новостроек хранили благолепную тишину и пустынность: суббота. Проковылял в колдобинах заиндевевший автобус, протрусил рехнутый приверженец бега трусцой, тряся задом.
			
Игорь подъехал в восемь без одной минуты: синие «Жигули» издали мигнули фарами. Открыл ей дверцу, кинул сумку на заднее сидение. Обнял, севшую рядом:
			
– Привет путешественникам! Вперед?
			
– Вперед!
			
В теплом салоне приятно пахло обивкой, нагретой резиной, смазкой, запах комфортной техники. Кассету в магнитофон, Рафаэла Карра из динамиков сзади, сцепление отпускается, и мягко трогается машина навстречу будущему, Валя прижмурилась и улыбнулась.
			
Долго крутили по улицам, пробивая выход из города, мягко клонило в сторону на поворотах.
			
– А скоро мы доедем?
			
– Часа за четыре, если все в порядке. Ты завтракала? Есть хочешь?
			
– Завтракала. А ты? Я взяла с собой. Кофе есть в термосе, выпьешь?
			
– Кофе – выпью. А завтракать как следует будем в Нарве, прекрасное кафе сразу за въездом, и открывается рано; прилично готовят.
			
Мотор зачихал.
			
– Что еще такое, – произнес Игорь и убавил газ. Мелочь.
			
Перебои продолжались. Он прибавил оборотов, потянул подсос.
			
Двигатель закашлял, поперхнулся и заткнулся, заглох.
			
У Вали резко упало настроение. Не хотелось верить ни во что худшее, но мрачный внутренний голос предрек, что никогда не попадут они ни в какой Таллинн.
			
– Сейчас, – беззаботно пообещал Игорь, проворачивая стартер с нудным скрежетом…
			
– Зажигание, – знающе определил он. – Ерунда. Первая поломка на трассе! – хлопнул Валю по плечу.
			
Полутемный Московский проспект был безлюден, вставший «жигуль» никого не интересовал. Игорь тупо воззрился под капот. Раз в пару месяцев машина отгонялась на профилактику знакомому автослесарю, чем и ограничивалось знание матчасти.
			
Если судить по внешнему виду, двигатель был в большом порядке. Но не работал.
			
– Бывает, – бодро сказал Игорь, садясь за руль и дуя на покрасневшие руки. – Сейчас разберемся…
			
Бодрость была фальшивой. У Вали упало сердце. Он снова пытался изображать не то, что чувствовал на самом деле.
			
В последующие четверть часа его безуспешных попыток подчинить своей воле это поганое чудо техники, двигатель внутреннего сгорания, пассажирка в выстывающем салоне передумала о многом. О поведении водителя. О степени готовности техники. О ценах на бензин и гостиницу. Об опасностях на дорогах.
			
– А ты с собой много вещей взял? – вдруг спросила она.
			
Он взглянул с непониманием, переходящим в понятное раздражение:
			
– Ничего не взял. А что ты спрашиваешь?
			
– А переодеться вечером?
			
– Переодеться? Вечером? А зачем? И так нормально.
			
– И еды не взял?
			
– Да куда? Тут дороги-то…
			
– А зубную щетку взял?
			
Игорь удивился:
			
– Чего тебе щетка?
			
– Покажи, – велела она странным голосом.
			
Он улыбнулся:
			
– Знаешь, и щетку не взял. Она дешевле бутерброда; люблю ездить налегке.
			
– Как же ты, такой обстоятельный, такой рациональный, не взял с собой щетку?
			
Раздражение в такой ситуации как нельзя более естественно, и так же естественно срывается оно на том, кто под рукой.
			
– При чем тут щетка! – заорал он. – Тут машина заглохла!
			
– И с чего же она заглохла?
			
– Вот и разбираюсь!
			
– И я разбираюсь.
			
– В чем ты-то разбираешься?
			
– В машине.
			
– Ты разбираешься в машине?
			
– Ага. Разбираюсь: заглохла или должна была заглохнуть?
			
До него, наконец, дошел ее тон.
			
– Ты что, мне не веришь?!
			
– А почему я должна тебе верить? Ты же мне не веришь!
			
«Дура, разлетелась в путешествие. Всем уже нахвасталась… И могла поверить, будто что-то для него значу. Так ему папочка и даст гонять машину за тысячу километров. Спектакль. Конечно: и впечатление произвести, и трат никаких…»
			
– Сейчас попробуем еще, – через силу сохранял выдержку Игорь.
			
Уже светлело, белесо и хмуро; с мокрой спиной и окоченевшими руками он ввалился на сидение.
			
– Можешь не стараться, – злым и несчастным голосом сказала Валя. – Никуда мы не поедем.
			
– Почему это не поедем… – деморализованный, он еще упрямился.
			
Когда розовые девичьи грезы рушатся в скверную реальность, от них остается чернильная лужа вроде той, что окутывает удирающую каракатицу. Валя ненавидела себя, машину, Таллинн, номер в гостинице, ресторан, а пуще всего ненавидела виновника всего этого крушения.
			
– Ладно, – холодно произнесла она. – Долго еще присутствовать на представлении, или зрители на сегодня свободны?
			
Игорь побледнел от оскорбления:
			
– И ты можешь… Кататься – так милый, а саночки возить – так долго ли присутствовать! А если б у меня не было машины?
			
В волнении, как известно, слова вываливаются сами, и не самые удачные, усугубляя несимпатичность ситуации.
			
– А машина и так не твоя, – расчетливо уязвила Валя. Она обрела спокойствие, словно у них была одна доза раздражения на двоих, и по мере того, как один заводился, другой успокаивался. – Она папочкина. И можешь трястись над ней, сколько угодно.
			
Вытянула сумку и выскочила, хлопнув дверцей.
			
– И катись ты к… – выкрикнул Игорь, бешеный от обиды.
			
Ни фига себе сходили за хлебцем, с черным юмором поздравила себя Валя, трясясь в холодном троллейбусе.
			
В десять она была уже дома: с каким-то даже весельем объявила, что Светка заболела и поездка откладывается, и села перед телеком смотреть «Утреннюю почту».
			
			* * *
			
			
На автостанции был выходной. Пришлось звонить о поломке отцу, что также не способствовало улучшению настроения. В полдень приехал отцов приятель, машину отбуксировали к дому.
			
– Холодно, черт…
			
– Да не тянет! Ты жиклер проверял?
			
– Так здесь са-ахар в бензобаке!
			
Долго ругались, откуда взялся сахар. Машина ночевала под домом. Старая шутка, пацаны баловались.
			
На звонки отвечали, что Вали нет дома. Она и действительно была у подруг в общежитии: не столько читали к экзамену, сколько обсуждали несостоявшуюся поездку. «Морочит он тебе голову… Но будь осторожней, не упусти. – Да нужен он мне!»
			
А тот, кто совершил эту нехитрую диверсию, вечером поехал убедиться, что синие «Жигули» мирно ночуют на платной стоянке. Узнать о готовящейся поездке было нетрудно: Ларик с Ларисой (созвучие, да?) находились в телефонной связи (тоже неплохой оборот, вы не находите?). На звонок – она сообщила:
			
– В субботу утром собираются на его машине в Таллинн. Желаю удачи. – И улыбнулась улыбкой врача, тактическим ходом вынудившего больного принимать требуемое лечение.
			
			25. Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны
			
			
Неделю Игорь заглаживал впечатление, как занозу утюгом. Причина выглядела малоправдоподобной; поездку решили перенести, но снова ударило под тридцать, и тема отплыла в теплое будущее; иногда Валя упрекала себя в подозрительности и невыдержанности (о, как опасно упрекать себя: подсознание отпружинивает упреки, как тетива – стрелу, и уязвлен неизменно оказывается тот, из-за кого и упрекают себя).