1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 
   
— Уилл едет отдыхать, — сказал я.
   
— Замечательно, — откликнулась она.
   
Бедная Делла. Я видел, как она борется с инстинктивной потребностью спросить о нашем будущем, обсудить, как этот неожиданный поворот может повлиять на него. Вряд ли она когда-нибудь осмелится. Не раньше, чем все разрешится.
   
Мы шли, любуясь лебедями, улыбались туристам, которые катались на лодках под ранним вечерним солнцем, и Делла рассуждала о том, что путешествие может оказаться просто чудесным и показать Уиллу, что он начинает привыкать к своему положению. Очень мило с ее стороны, учитывая, что в некоторых отношениях у нее есть все основания надеяться на печальный исход. В конце концов, именно несчастный случай с Уиллом нарушил наши планы жить вместе. Она может втайне надеяться, что однажды ответственность за Уилла спадет с моих плеч и я стану свободен.
   
Я шел рядом с ней, чувствовал ее руку на своем локте, слушал бубнящий голос. Я не мог сказать ей правду — правду, которую знала только горсточка из нас. Если девчонка потерпит поражение со своими ранчо, банджи-джампингом, горячими ваннами и так далее, парадоксально, но она меня освободит. И тогда, если Уилл в конце концов решит, что все же хочет отправиться в это дьявольское место в Швейцарии, я смогу бросить семью.
   
Я знал это, и Камилла знала. Даже если мы не признавались самим себе. Только смерть сына позволит мне жить собственной жизнью.
   
— Не надо. — Она заметила выражение моего лица.
   
Милая Делла. Она всегда знает, о чем я думаю.
   
— Это хорошая новость, Стивен. Правда. Возможно, это начало новой, независимой жизни Уилла.
   
Я накрыл ее ладонь своей. Мне не хватало смелости признаться, что я думаю на самом деле. И не хватало смелости ее отпустить… а может, и свою жену тоже.
   
— Ты права. — Я заставил себя улыбнуться. — Давай надеяться, что он вернется, переполненный впечатлениями о канатах и прочих ужасах, которыми молодые люди щекочут друг другу нервы.
   
— Смотри, как бы он не захотел устроить что-нибудь в замке. — Она пихнула меня в бок.
   
— Сплав по бурному рву? — предположил я. — Неплохое развлечение для следующего летнего сезона.
   
Захваченные этой невероятной картиной, мы хихикали всю дорогу до лодочного сарая.
   
А потом Уилл подхватил пневмонию.
  
  
   
    
22
   
   
Я вбежала в отделение интенсивной терапии. Из-за спутанного плана больницы и врожденного отсутствия какого-либо внутреннего компаса я искала реанимацию целую вечность. Пришлось спросить три раза, прежде чем меня направили в нужную сторону. Наконец я, задыхаясь и ловя ртом воздух, распахнула двери отделения С-12 и увидела в коридоре Натана, который сидел и читал газету. Он поднял взгляд, когда я вошла.
   
— Как он?
   
— На кислороде. Стабилен.
   
— Я не понимаю. В пятницу вечером он был здоров. В субботу утром немного кашлял, но… но это? Что случилось?
   
Мое сердце колотилось. Я на мгновение присела, пытаясь перевести дыхание. Мне пришлось немало побегать, после того как я часом раньше получила эсэмэску от Натана. Он сел прямо и сложил газету.
   
— Это не в первый раз, Лу. В его легкие попадают бактерии, механизм кашля не работает как надо, и здоровье ухудшается час от часу. В субботу днем я пытался применить кое-какие технологии очистки, но ему было слишком больно. Резко поднялась температура, закололо в груди. Вечером пришлось вызвать «скорую».
   
— Черт! — Я согнулась пополам. — Черт, черт, черт! Можно мне зайти?
   
— Он почти ничего не соображает. Не уверен, что будет какой-нибудь толк. И у него сейчас миссис Ти.
   
Я оставила сумку Натану, протерла руки антибактериальным лосьоном и, толкнув дверь, вошла.
   
Уилл лежал посередине больничной койки, его тело было накрыто синим одеялом, подключено к капельнице и окружено разнообразными машинами, которые то и дело пищали. Его лицо частично заслоняла кислородная маска, а глаза были закрыты. Кожа выглядела серой, с голубовато-белым оттенком, от которого во мне что-то сжалось. Миссис Трейнор сидела рядом с сыном, положив ладонь на накрытую одеялом руку. Невидящим взглядом она смотрела на противоположную стену.
   
— Миссис Трейнор, — окликнула я.
   
Она вздрогнула и подняла глаза:
   
— А! Луиза.
   
— Как… как он?
   
Мне хотелось подойти и взять Уилла за вторую руку, но я не чувствовала себя вправе садиться. Я топталась у двери. Миссис Трейнор выглядела такой подавленной, что даже просто находиться в палате казалось неприличным.
   
— Немного лучше. Ему дали очень сильные антибиотики.
   
— Я… могу чем-нибудь помочь?
   
— Вряд ли. Нам… нам остается только ждать. Примерно через час врач будет совершать обход. Надеюсь, он даст больше информации.
   
Мир словно остановился. Я постояла еще немного. Размеренный писк машин выжег ритм в моей голове.
   
— Может, подменить вас? Чтобы вы могли отдохнуть?
   
— Нет. Я предпочла бы остаться.
   
В глубине души я надеялась, что Уилл услышит мой голос. Надеялась, что он откроет глаза под прозрачной пластиковой маской и пробормочет: «Кларк! Подойдите и сядьте, ради Христа. Хватит устраивать беспорядок».
   
Но он лежал совершенно безучастно.
   
Я вытерла лицо рукой.
   
— Вам… вам принести что-нибудь попить?
   
— Сколько времени? — Миссис Трейнор подняла глаза.
   
— Четверть десятого.
   
— Неужели? — покачала она головой, как будто не могла в это поверить. — Спасибо, Луиза. Это было бы… очень мило. Кажется, я здесь уже достаточно давно.
   
В пятницу я взяла выходной — отчасти из-за того, что Трейноры настаивали, но главным образом потому, что единственный способ получить заграничный паспорт — отправиться в Лондон на поезде и выстоять очередь на Петти-Франс. Я заскочила к ним домой вечером в пятницу, чтобы показать Уиллу свой трофей и убедиться, что его собственный паспорт не просрочен. Мне показалось, он немного притих, но в этом не было ничего необычного. Иногда он чувствовал себя хуже, иногда лучше. Я решила, что у него просто плохой день. Если честно, все мои мысли занимали планы нашего путешествия.
   
Утром в субботу мы с папой забрали мои вещи из дома Патрика, а днем я отправилась с мамой на главную улицу, чтобы приобрести купальник и другие необходимые для поездки вещи. В субботу и воскресенье я ночевала у родителей. Было тесновато, поскольку Трина и Томас тоже приехали. Утром в понедельник я встала в семь, чтобы успеть к Трейнорам к восьми. Я пришла и обнаружила, что дома никого нет, а передняя и задняя двери заперты. Записки не было. Стоя на переднем крыльце, я три раза безуспешно звонила Натану. Телефон миссис Трейнор был переведен в режим голосовой почты. Наконец, когда я провела на ступеньках сорок пять минут, пришла эсэмэска от Натана:
   
   
Мы в окружной больнице. У Уилла пневмония.
   
Отделение С-12.
   
   
Натан ушел, и я просидела у палаты Уилла еще час. Полистала журналы, которые кто-то оставил на столе в лохматом 1982 году, затем достала из сумки книгу в мягкой обложке и попыталась читать, но не могла сосредоточиться.
   
Пришел врач, но я не осмелилась последовать за ним, пока мать Уилла была здесь. Когда он через пятнадцать минут вышел, миссис Трейнор тоже вышла. Возможно, она обратилась ко мне, потому что ей нужно было с кем-то поговорить, а, кроме меня, никого рядом не было. Так или иначе, она с огромным облегчением сообщила, что врач совершенно уверен: инфекция под контролем. Это оказался особенно вирулентный бактериальный штамм. Уиллу повезло, что он попал в больницу вовремя. Непроизнесенное «а не то» повисло в воздухе между нами.
   
— И что нам теперь делать? — спросила я.
   
— Ждать, — пожала плечами она.
   
— Принести вам поесть? Или посидеть с Уиллом, пока вы сходите пообедать?
   
На мгновение между мной и миссис Трейнор установилось что-то вроде взаимопонимания. Ее лицо чуть смягчилось, и без привычного жесткого выражения внезапно стало заметно, насколько безнадежно усталой она выглядит. Она словно постарела на десять лет за время, проведенное мной в их доме.
   
— Спасибо, Луиза, — поблагодарила она. — С удовольствием заскочу домой и переоденусь, если вы не против посидеть с ним. Мне не слишком хочется сейчас оставлять Уилла одного.
   
Когда она ушла, я заглянула в палату, закрыла за собой дверь и села рядом с ним. Он выглядел странно отсутствующим, как будто знакомый мне Уилл отправился в короткое путешествие, а здесь осталась только оболочка. Я мельком задумалась, не так ли люди умирают. Затем приказала себе не думать о смерти.
   
Я сидела, смотрела, как ползут стрелки часов, слушала редкие приглушенные голоса и тихий скрип шагов по линолеуму за дверью. Дважды заходила медсестра, проверяла какие-то уровни, нажимала какие-то кнопки, мерила температуру, но Уилл даже не пошевелился.
   
— Он… с ним все в порядке? — спросила я.
   
— Он спит, — заверила она. — Пожалуй, сейчас это лучшее для него. Постарайтесь не беспокоиться.
   
Легко сказать. Но у меня было много времени, чтобы поразмыслить в этой больничной палате. Я думала об Уилле и о пугающей скорости, с которой он заболел. Думала о Патрике и о том, что, даже забрав свои вещи из его квартиры, открепив и скатав настенный календарь, сложив и упаковав одежду, которую я так старательно развесила в его шкафу и разложила в ящиках, я испытывала печаль, но не более. Ни тоски, ни потрясения, ничего, что положено испытывать, когда расстаешься с давним возлюбленным. Только спокойствие, легкую грусть и, возможно, чувство вины — как из-за своей роли в расставании, так и из-за того, что я не переживаю как следует. Я послала ему две эсэмэски, написав, что мне очень, очень жаль и что я надеюсь на его по-настоящему успешное выступление на «Викинг экстрим». Но он не ответил.
   
Через час я наклонилась, чуть отодвинула одеяло и посмотрела на руку Уилла, светло-коричневую на фоне белой простыни. К тыльной стороне ладони клейкой лентой был прикреплен катетер. Я осторожно повернула ладонь и увидела синевато-багровые шрамы на запястье. Они когда-нибудь поблекнут или будут вечно напоминать ему о попытке покончить с собой?
   
Я осторожно взяла его пальцы и накрыла своими. Пальцы Уилла были теплыми — пальцы человека, в котором полно жизни. Странно, но мне стало настолько легче от прикосновения к ним, что я продолжала их держать и разглядывать мозоли, говорившие о том, что он не все время проводил в офисе, и розовые ракушки ногтей, которые он никогда не сможет подстричь сам.
   
У Уилла были прекрасные мужские руки — красивые и ровные, с квадратными пальцами. Глядя на них, сложно было поверить, что в них совсем нет силы, что они никогда не смогут взять предмет со стола, похлопать по плечу или сжаться в кулак.
   
Я погладила костяшки его пальцев, рассеянно размышляя, следует ли смутиться, если Уилл сейчас откроет глаза, но смущаться вовсе не собиралась. Почему-то я была уверена, что Уиллу идет на пользу то, что я держу его за руку. Надеясь, что неким образом сквозь пелену наркотического сна он тоже это знает, я закрыла глаза и принялась ждать.
   
   
Наконец вскоре после четырех Уилл проснулся. Я была в коридоре, лежала на стульях и читала брошенную газету, и подскочила, когда миссис Трейнор вышла и сообщила мне новость. Она чуть повеселела, когда упомянула, что Уилл разговаривает и хочет меня видеть. Она сказала, что собирается спуститься вниз и позвонить мистеру Трейнору. А затем, словно не в силах сдержаться, добавила:
   
— Пожалуйста, не утомляйте его.
   
— Ну конечно, — ответила я. Моя улыбка была обворожительной.
   
— Привет! — Я сунула голову за дверь.
   
— Привет. — Уилл медленно повернул лицо ко мне.
   
Его голос был хриплым, как будто последние тридцать шесть часов он не спал, а кричал. Я села и посмотрела на него. Он опустил взгляд.
   
— Поднять маску на минуту?
   
Он кивнул. Я осторожно сдвинула маску на лоб. На коже осталась тонкая пленка влаги, и я аккуратно промокнула ее салфеткой.
   
— Как вы себя чувствуете?
   
— Бывало и лучше.
   
К горлу поднялся непрошеный комок, и я попыталась сглотнуть его.
   
— Ну не знаю. Вы на все пойдете, лишь бы привлечь к себе внимание, Уилл Трейнор. Готова поспорить, это всего лишь…
   
Он закрыл глаза, прервав меня на середине предложения. Затем открыл их и посмотрел слегка виновато:
   
— Простите, Кларк. Я сегодня не в настроении острить.
   
Мы еще немного посидели. Мой голос звенел в маленькой бледно-зеленой палате. Я рассказала, как забирала свои вещи у Патрика. Насколько проще было выудить свои компакт-диски из его коллекции, учитывая, что он настоял на правильной системе каталогизации.
   
— С вами все в порядке? — спросил он, когда я закончила. Он смотрел с жалостью, как будто ожидал, что я страдаю больше, чем на самом деле.
   
— Да. Конечно, — пожала плечами я. — Это не так уж и плохо. В любом случае у меня хватает других забот.
   
Уилл помолчал.
   
— Дело в том, — наконец сказал он, — что в ближайшее время банджи-джампинг мне не светит.
   
Я знала это. Ожидала с тех пор, как получила эсэмэску от Натана. Но в его устах это стало ударом.
   
— Не расстраивайтесь. — Я старалась говорить спокойно. — Все в порядке. Прыгнем в другой раз.
   
— Мне очень жаль. Я знаю, вы так ждали этого путешествия!
   
— Тсс! — Я положила ладонь ему на лоб и пригладила волосы. — Это неважно. Правда. Главное, чтобы вы поправились.
   
Он закрыл глаза, чуть поморщившись. Я знала, о чем говорят морщины вокруг его глаз, смиренное выражение лица. Они говорили, что другого раза может и не быть. Они говорили: Уилл считает, что никогда не поправится.
   
   
На обратном пути из больницы я заглянула в Гранта-хаус. Отец Уилла впустил меня в дом. Он выглядел почти таким же усталым, как миссис Трейнор. В руках он держал потертый дождевик, как будто собирался на улицу. Я сообщила ему, что миссис Трейнор снова заступила на вахту и, хотя антибиотики, похоже, неплохо справляются, просила предупредить, что проведет в больнице еще одну ночь. Не знаю, почему она не могла сказать ему сама. Возможно, у нее было слишком много забот.
   
— Как он выглядит?
   
— Сегодня утром чуть лучше, — ответила я. — Он попил, когда я была в больнице. Да, и сказал что-то грубое об одной из сестер.
   
— Невыносим, как и прежде.
   
— Ага, невыносим, как и прежде.
   
Мистер Трейнор на мгновение сжал губы, и глаза его заблестели. Он посмотрел в окно, затем снова на меня. Не знаю, хотел ли он, чтобы я отвернулась.
   
— Третий приступ. За два года.
   
До меня дошло не сразу.
   
— Пневмонии?
   
— Ужасная штука, — кивнул мистер Трейнор. — Он смелый мальчик под своим фанфаронством. — Он сглотнул и снова кивнул, как бы сам себе. — Хорошо, что вы это видите, Луиза.
   
Я не знала, что делать. Я протянула руку и коснулась его плеча:
   
— Вижу.
   
Мистер Трейнор едва заметно кивнул и снял с крючка свою панаму. Пробормотав не то «спасибо», не то «до свидания», он протиснулся мимо и вышел.
   
Без Уилла флигель казался странно тихим. Я поняла, насколько привыкла к далекому гулу моторизованного кресла, разъезжающего взад и вперед, приглушенным разговорам с Натаном в соседней комнате, тихому бормотанию радио. Теперь флигель замер, и я словно очутилась в вакууме.
   
Я собрала сумку со всеми вещами, которые могли понадобиться Уиллу завтра, включая чистую одежду, зубную щетку, расческу и лекарства, а также наушники, на случай если он будет достаточно здоров, чтобы слушать музыку. Внезапно меня охватила странная паника. В голове зазвенел гадкий голосок: «Вот как будет, если он умрет». Чтобы заглушить его, я включила радио, пытаясь вернуть флигель к жизни. Слегка убралась, застелила кровать Уилла свежими простынями, нарвала в саду цветы и поставила в гостиной. А затем, когда все было готово, огляделась и увидела на столе папку с планами путешествия.
   
Весь следующий день мне придется разбираться в бумагах и отменять заказанные поездки и экскурсии. Одному Богу известно, когда Уилл будет достаточно здоров, чтобы отправиться в путь. Врач подчеркнул, что он должен отдохнуть, завершить курс антибиотиков, находиться в сухости и тепле. Сплав по бурной реке и ныряние с аквалангом не пойдут ему на пользу.
   
Я смотрела на свои папки, на вложенные в них усилия, труды и воображение. Смотрела на паспорт, очередь за которым выстояла, и вспоминала, как с растущим возбуждением садилась на поезд в город. Впервые с тех пор, как я приступила к составлению плана, мной овладело настоящее уныние. Осталось чуть больше трех недель, и я потерпела поражение. Мой контракт подходит к концу, а я так и не заставила Уилла передумать. Я боялась даже спрашивать миссис Трейнор, что же теперь будет. Все пропало. Я уронила голову на руки и так и сидела в тихом маленьком доме.
   
— Добрый вечер.
   
Я резко подняла голову. Натан заполнил кухоньку своей массивной фигурой. На плече у него был рюкзак.
   
— Я принес кое-какие рецептурные препараты к его выписке. Ты… в порядке?
   
— Конечно. Извини. — Я поспешно вытерла глаза. — Просто… очень не хочется отменять все это.
   
Натан сбросил рюкзак и сел напротив.
   
— Да уж, задачка. — Он взял папку и полистал. — Помочь тебе завтра? В больнице я не нужен, так что могу заглянуть около часа. Помогу тебе со звонками.
   
— Спасибо за предложение. Но не стоит. Я справлюсь. Наверное, проще, если я все сделаю сама.
   
Натан приготовил чай, и мы сели друг напротив друга. Наверное, впервые мы с Натаном говорили по-настоящему… по крайней мере, без Уилла между нами. Он рассказал о своем предыдущем клиенте, квадриплегике С3/4 на аппарате ИВЛ, который болел не реже раза в месяц все время, пока Натан у него работал. Рассказал о предыдущих приступах пневмонии у Уилла, причем первый едва не прикончил его и от него он оправлялся не одну неделю.
   
— У него такой взгляд… — сказал Натан. — Когда он по-настоящему болен. Просто жуть. Как будто он… прячется. Как будто его здесь и нет.
   
— Я знаю. Ненавижу этот взгляд.
   
— Он… — начал Натан, но резко отвел глаза и закрыл рот.
   
Мы сидели и держали кружки. Краешком глаза я изучала Натана, его дружелюбное, открытое лицо, которое на мгновение словно закрылось. И я поняла, что собираюсь задать вопрос, ответ на который уже знаю.
   
— Ты ведь в курсе?
   
— В курсе чего?
   
— Того… что он собирается сделать.
   
В комнате внезапно повисла звенящая тишина. Натан внимательно посмотрел на меня, как будто прикидывая, что ответить.
   
— Я в курсе, — добавила я. — Не должна была, но… Вот зачем… я придумала эту поездку. Вот зачем мы устраивали все эти вылазки. Я хотела заставить его передумать.
   
Натан поставил кружку на стол.
   
— Я задавался вопросом, — сказал он. — Казалось, у тебя… есть цель.
   
— Была. Есть.
   
Он покачал головой, то ли в знак того, что я не должна сдаваться, то ли того, что ничего не поделаешь.
   
— Как нам быть, Натан?
   
Он ответил не сразу:
   
— Знаешь что, Лу? Мне очень нравится Уилл. Не стану скрывать, я к нему прикипел. Мы вместе уже два года. Я видел его в худшие дни и в лучшие и скажу тебе одно: я не хотел бы оказаться в его шкуре ни за какие сокровища. — Он отхлебнул чая. — Иногда я оставался на ночь, и он просыпался, крича, потому что во сне ходил, катался на лыжах и так далее, и в эти краткие минуты, когда его броня слетала и обнажалось ранимое нутро, он физически не выносил мысли, что всего этого больше не будет. Это невыносимо для него. Я сидел с ним, и мне было нечего ему сказать, нечем утешить. Ему выпали самые паршивые карты, какие только можно представить. И знаешь что? Я смотрел на него вчера ночью и думал о его жизни, о том, какой она, по-видимому, станет… и хотя я больше всего на свете хочу, чтобы этот парень был счастлив, я… я не могу осудить его за то, что он хочет сделать. Это его выбор. Это должен быть его выбор.
   
— Но… так было раньше. — Я начала задыхаться. — Вы все признаете, что это было до моего появления. Уилл изменился. Разве я не изменила его?
   
— Конечно, но…
   
— Но если мы не будем верить, что он может почувствовать себя лучше и даже немного поправиться, как ему сохранить веру в хорошее?
   
— Лу… — Натан поставил кружку на стол и заглянул мне в глаза. — Он никогда не поправится.
   
— Откуда ты знаешь?
   
— Знаю. Если только не случится революционного прорыва в исследовании стволовых клеток, Уилла ожидает еще десять лет в этом кресле. Минимум. И он все знает, пусть его родные и не хотят этого признавать. Но это только половина беды. Миссис Ти хочет, чтобы он жил любой ценой. А мистер Ти считает, что пора предоставить выбор Уиллу.
   
— Ну конечно пора. Но он должен понимать, какие варианты у него есть на самом деле.
   
— Он умный мальчик. И прекрасно знает, какие варианты у него есть на самом деле.
   
— Нет, — зазвенел в маленькой комнате мой голос, — ты не прав. Получается, все осталось по-прежнему. Получается, я ничуть не изменила его взгляды.
   
— Я не могу заглянуть ему в голову, Лу.
   
— Ты же знаешь, что я изменила его взгляды.
   
— Я знаю только, что он пойдет на многое, чтобы ты была счастлива.
   
— По-твоему, он гуляет, только чтобы порадовать меня? — уставилась я на него. Я злилась на Натана, злилась на всех них. — Раз ты считаешь, что ему ничего не поможет, почему ты вообще согласился? Почему согласился на эту поездку? Хотел со вкусом отдохнуть?
   
— Нет. Я хочу, чтобы он жил.
   
— Но…
   
— Но я хочу, чтобы он жил, если он сам хочет жить. А если не хочет, то, как бы мы его ни любили, нельзя его заставлять. Иначе мы всего лишь очередные мерзавцы, лишающие его выбора. — Слова Натана вибрировали в тишине.
   
Я вытерла слезинку со щеки и попыталась унять сердцебиение. Натан, явно смущенный моими слезами, рассеянно почесал шею, а через минуту молча протянул мне бумажное полотенце.
   
— Я не могу сложить руки, Натан. — (Он промолчал.) — Не могу.
   
Я глядела на свой паспорт на кухонном столе. Печальная картина. Как будто он принадлежит кому-то другому. Кому-то, ведущему совсем иную жизнь. Я смотрела на паспорт и размышляла.
   
— Натан?
   
— Да?
   
— Если я смогу придумать другое путешествие, которое врачи одобрят, ты поедешь? Ты поможешь мне?
   
— Конечно помогу. — Натан встал, сполоснул кружку и перекинул рюкзак через плечо. Прежде чем выйти из кухни, он повернулся ко мне. — Но, если честно, Лу, сомневаюсь, что даже тебе удастся это провернуть.
  
  
   
    
23
   
   
Ровно через десять дней отец Уилла высадил нас из машины в аэропорту Гэтвик, Натан погрузил чемоданы на тележку, а я несколько раз проверила, удобно ли Уиллу, пока не разозлила его.
   
— Берегите себя. Отдохните как следует. — Мистер Трейнор положил руку на плечо Уилла. — И поменьше шалите. — Честное слово, при этих словах он мне подмигнул.
   
Миссис Трейнор не смогла уйти с работы, чтобы проводить нас. Я подозревала, что на самом деле она не хотела провести два часа в машине с мужем.
   
Уилл кивнул, но ничего не сказал. В машине он был обескураживающе молчалив, смотрел в окно с непроницаемым видом, игнорируя меня и Натана, болтавших о пробках и забытых вещах.
   
Даже когда мы шли через зал, я не была уверена, что мы поступаем правильно. Миссис Трейнор вообще не хотела, чтобы сын ехал. Но с тех пор, как он согласился на мой пересмотренный план, я знала, она не посмеет ему возразить. Последнюю неделю миссис Трейнор, казалось, боялась с нами разговаривать. Молча сидела рядом с Уиллом и беседовала только с медиками. Или трудилась в саду, подрезая с пугающей методичностью кусты.
   
— Нас должны встретить сотрудники авиакомпании.
   
Они должны подойти и встретить нас, — твердила я, листая бумаги, пока мы пробирались к стойке регистрации.
   
— Успокойся. Не могли же они поставить встречающего у самой двери, — заметил Натан.
   
— Но кресло должно лететь как «хрупкое медицинское устройство». Я трижды уточнила у женщины по телефону. И надо удостовериться, что никто не станет возмущаться из-за медицинского оборудования Уилла, которое мы возьмем в салон.
   
На форуме квадриплегиков меня засыпали информацией, предупреждениями, законными правами и контрольными списками. Я трижды потребовала от авиакомпании, чтобы нам предоставили откидные места, а Уилла пустили в самолет первым и разрешили сидеть в своем кресле до подъезда к трапу. Натан останется на земле, снимет джойстик, включит ручное управление, а затем тщательно упакует и перевяжет кресло, закрепив педали. Он лично проследит за его погрузкой, чтобы не допустить повреждений. На кресле будет розовая этикетка, чтобы предупредить грузчиков о его крайней хрупкости. Нам выделили три места рядом, чтобы Натан мог без любопытных взглядов оказать Уиллу любую медицинскую помощь. Авиакомпания заверила, что подлокотники поднимаются, поэтому мы не наставим Уиллу синяков на бедра, когда будем переносить его из инвалидного кресла на сиденье. Мы все время будем рядом. И нас первыми выпустят из самолета.
   
Все это имелось в моем контрольном списке «Самолет». Листок с ним лежал перед контрольным списком «Гостиница», но за контрольным списком «День перед отъездом» и схемой маршрута. Несмотря на принятые меры безопасности, меня подташнивало.
   
Каждый раз, глядя на Уилла, я сомневалась, что поступаю правильно. Терапевт разрешил ему поездку не далее как вчера вечером. Уилл мало ел и большую часть дня проспал. Он выглядел не только изнуренным болезнью, но и утомленным жизнью, уставшим от нашего вмешательства, бодрых попыток завести разговор, неустанных стараний подстелить соломки. Он терпел меня, но я чувствовала, что ему часто хочется, чтобы его оставили в покое. Он не знал, что это единственное, чего я не могу сделать.
   
— А вот и сотрудница авиакомпании, — заметила я, когда к нам резво направилась одетая в униформу девица с широкой улыбкой и папкой под мышкой.
   
— От нее будет много толку при погрузке, — пробормотал Натан. — Да она и мороженую креветку не поднимет!
   
— Мы справимся, — заверила я. — Мы справимся, ты да я. — Это стало моей фирменной фразочкой, с тех пор как я разобралась, чего хочу.
   
После разговора с Натаном во флигеле меня переполняла обновленная решимость доказать, как все ошибаются. Если мы не можем поехать, куда собирались, это еще не значит, что Уилл ни на что не способен.
   
Я металась по форумам, сыпала вопросами. Где изрядно ослабевший Уилл может поправить здоровье? Кто-нибудь знает, куда нам поехать? Главным образом меня волновала температура — английская погода слишком переменчива. Нет ничего более удручающего, чем английский морской курорт во время дождя. В большей части Европы в конце июля слишком жарко, это исключает Италию, Грецию, юг Франции и другие прибрежные области. Понимаете, мне было видение. Я видела, как Уилл отдыхает у моря. Проблема в том, что за пару дней подготовки у меня практически не было шансов воплотить мечты в реальность.
   
Я получила много соболезнований и еще больше рассказов о пневмонии. Похоже, ее призрак преследовал на форуме каждого. Мне предложили несколько мест для поездки, но ни одно меня не вдохновило. Или, что более важно, мне показалось, что ни одно из них не вдохновит Уилла. Меня не интересовали спа или места, где он мог увидеть других людей в таком же положении. Я толком не знала, чего хочу, но прокрутила список предложений назад и поняла, что ничего не подходит.
   
В конце концов на выручку пришел Ричи, завсегдатай форума. В день, когда Уилла выпустили из больницы, он напечатал:
   
   
Пришли свой имейл. Кузен работает в бюро путешествий.
   
Я ввел его в курс дела.
   
   
Я позвонила по номеру, который он дал, и поговорила с мужчиной средних лет с резким йоркширским акцентом. Когда он изложил свою идею, на самом дне моей памяти звякнул колокольчик узнавания. И через два часа мы обо всем договорились. Я чуть не плакала от благодарности.
   
— Не стоит, девочка, — ответил он. — Просто постарайтесь, чтобы ваш приятель хорошо отдохнул.
   
И все же к моменту отъезда я устала не меньше Уилла. Я целыми днями улаживала тонкости путешествия квадриплегика и до самого утра отъезда не была уверена, что Уилл будет достаточно здоров, чтобы поехать. Теперь, сидя с сумками, я смотрела на него, замкнутого и бледного в суетливом аэропорту, и вновь сомневалась, что поступаю верно. На мгновение меня охватила паника. А если он опять заболеет? Если он возненавидит каждую минуту, как получилось со скачками? Что, если я все неправильно поняла и Уиллу нужно не грандиозное путешествие, а десять дней дома, в собственной кровати?
   
Но у нас не было десяти лишних дней. Выбор сделан. Это мой единственный шанс.
   
— Объявили наш рейс, — сообщил Натан, вернувшись из магазина «Дьюти фри». Он посмотрел на меня, подняв бровь, и я перевела дыхание.
   
— Прекрасно, — сказала я. — Идем.
   
   
Сам перелет, несмотря на двенадцать долгих часов в воздухе, оказался не настолько суровым испытанием, насколько я опасалась. Натан ловко менял трубки под покрывалом Уилла. Сотрудники авиакомпании были заботливы и тактичны и обращались с инвалидным креслом очень бережно. Как и обещали, Уилла первым пустили в самолет, перенесли, не наставив синяков, и усадили между нами.
   
Через час полета я поняла: как ни странно, над облаками, в откинутом кресле, подпираемый нами с обеих сторон, Уилл был таким же, как все. Сидя перед экраном, когда некуда идти и нечего делать, на высоте тридцати тысяч футов он мало чем отличался от других пассажиров. Он ел, смотрел кино, а в основном спал.
   
Мы с Натаном осторожно улыбались друг другу и делали вид, что все прекрасно, все хорошо. Я смотрела в окно. Мои мысли клубились, как облака под нами. Я все еще не могла думать о том, что это не просто транспортная головоломка, а настоящее приключение — что я, Лу Кларк, действительно лечу через весь земной шар. Я не видела ничего. К этому моменту я видела только Уилла. Я чувствовала себя, как сестра после рождения Томаса. «Я словно смотрю сквозь воронку, — глядя на младенца, сказала она. — Мир сжался, и остались только мы с ним».
   
В аэропорту я получила от нее эсэмэску:
   
   
Ты справишься. Чертовски горжусь тобой. Целую.
   
   
Я открыла ее сейчас, просто чтобы взглянуть, и внезапно расчувствовалась, возможно от выбора слов. Или потому, что устала, боялась и никак не могла поверить, что затащила нас в такую даль. Наконец, чтобы отогнать непрошеные мысли, я включила телевизионный экранчик и, пока вокруг не стемнело, принялась рассеянно смотреть какой-то американский комедийный сериал.
   
А затем я очнулась и увидела, что стюардесса стоит над нами с завтраком, что Уилл беседует с Натаном о фильме, который они посмотрели, и что — поразительно и вопреки всему — меньше чем через час мы приземлимся на Маврикии.
   
По-моему, я не верила в реальность происходящего, пока мы не коснулись взлетной полосы международного аэропорта имени сэра Сивусагара Рамгулама. Пошатываясь, разминая руки и ноги, затекшие в самолете, мы вышли из зала прибытия, и я едва не заплакала от облегчения при виде такси для инвалидов, присланного туроператором. В то первое утро, пока водитель мчал нас к отелю, я почти не замечала острова. Да, цвета казались сочнее, чем в Англии, небо ярче — от лазурного до бездонно-синего. Я увидела, что остров покрыт пышной зеленью в окружении акров плантаций сахарного тростника, а море проглядывает сквозь вулканические холмы, как полоска ртути. Воздух пах чем-то дымным и пряным, солнце стояло так высоко, что мне приходилось щуриться в его белом сиянии. В моем измотанном состоянии это было все равно что проснуться на страницах глянцевого журнала.
   
Но, даже борясь с потоком непривычных ощущений, я без конца поглядывала на Уилла, на его бледное, усталое лицо, на голову, странно осевшую на плечи. А потом мы остановились на подъездной дорожке, обсаженной пальмами, перед низким зданием. Водитель выскочил и принялся выгружать багаж.
   
Мы отказались от чая со льдом и экскурсии по гостинице. Нашли номер Уилла, выгрузили сумки, уложили его в кровать — и не успели задернуть шторы, как он уже снова заснул. Итак, мы на месте. Я это сделала. Пока Натан смотрел из окна на белые буруны вокруг кораллового рифа, я, стоя у номера Уилла, наконец выдохнула. Возможно, из-за путешествия, а может, потому, что я впервые оказалась в таком красивом месте, мои глаза внезапно наполнились слезами.
   
Натан сразу заметил, в каком я состоянии.
   
— Все в порядке. — Совершенно неожиданно он подошел и крепко обнял меня. — Расслабься, Лу. Все будет хорошо. Правда. Ты отлично справилась.
   
   
Прошло почти три дня, прежде чем я ему поверила. Первые сорок восемь часов Уилл проспал почти без перерывов, а затем, как ни удивительно, пошел на поправку. Его кожа вновь обрела цвет, синие тени вокруг глаз исчезли. Судороги стали реже, и он снова начал есть, медленно проезжая вдоль бесконечного экстравагантного шведского стола и указывая мне, что положить на тарелку. Я поняла, что ему полегчало, когда он стал заставлять меня пробовать то, чего я никогда бы не выбрала сама: пряное креольское карри и морепродукты с незнакомыми названиями. Вскоре он освоился в гостинице лучше меня. И неудивительно. Мне не следовало забывать, что большую часть жизни Уилл обитал здесь — на этой планете, этих бескрайних просторах, а не в маленьком флигеле в тени замка.
   
Гостиница, как и обещала, предоставила специальное кресло с толстыми колесами, и почти каждое утро Натан пересаживал Уилла и мы втроем шли на пляж. Я несла зонтик, чтобы прикрыть Уилла, если солнце начнет припекать слишком сильно. Но он ни разу не пригодился — южная часть острова славилась морским бризом, и вне сезона температура курорта редко поднималась выше двадцати. Мы доходили до маленького пляжа рядом с каменистым обнажением пород, который не просматривался из гостиницы. Я раскладывала шезлонг, садилась рядом с Уиллом под пальмой, и мы наблюдали за попытками Натана заняться виндсерфингом или водными лыжами, время от времени подавая ободрительные или оскорбительные реплики со своего лоскутка песка.
   
Поначалу сотрудники гостиницы обхаживали Уилла даже слишком усердно, порываясь потолкать его кресло, без конца предлагая ему прохладительные напитки. Мы объяснили, что не нуждаемся в этом, и они охотно дали задний ход. Но все равно было приятно видеть, как носильщики или администраторы останавливаются поболтать с ним, когда меня нет поблизости, или подсказать ему место, куда нам непременно следует отправиться. Один долговязый молодой человек по имени Надил, похоже, возложил на себя обязанности неофициальной сиделки, когда Натана не было рядом. Однажды я вышла из гостиницы и обнаружила, как они с другом осторожно выгружают Уилла из кресла на обложенный подушками шезлонг, расположенный под «нашим» деревом.
   
— Так-то лучше, — сказал Надил, показав большой палец. — Просто позовите меня, когда мистер Уилл захочет вернуться в кресло.
   
Я собиралась возмутиться и заявить, что они не должны были его переносить. Но Уилл закрыл глаза и лежал с таким неожиданно довольным видом, что я прикусила язык и кивнула.
   
Я же, когда беспокойство о здоровье Уилла стало утихать, постепенно начала подозревать, что оказалась в раю. Я никогда не предполагала, что буду проводить время в подобном месте. По утрам я просыпалась под звуки прибоя и щебет незнакомых птиц на деревьях. Смотрела на потолок, наблюдая, как солнце играет в листьях. Из соседнего номера доносился приглушенный разговор, означавший, что Уилл и Натан давно встали. Я носила саронги и купальники, наслаждаясь прикосновением теплого солнца к плечам и спине. Моя серая кожа покрылась веснушками, ногти побелели, и я начала испытывать редкое счастье от простых удовольствий: прогулок по пляжу, непривычной еды, купания в теплой чистой воде с черными рыбками, которые робко выглядывали из-под вулканических скал, пламенеющего алого заката. Мало-помалу последние месяцы начали забываться. Стыдно, но я почти не думала о Патрике.
   
У нас установился определенный распорядок. Мы завтракали втроем в кружевной тени за столиками вокруг бассейна. Уилл обычно предпочитал фруктовый салат, которым я кормила его с рук, а иногда еще и банановые оладьи, когда разыгрывался аппетит. Затем мы шли на пляж и отдыхали. Я читала, Уилл слушал музыку, а Натан осваивал водные виды спорта. Уилл твердил мне, чтобы я тоже что-нибудь попробовала, но поначалу я отказывалась. Мне просто хотелось быть с ним. Уилл не унимался, и одно утро я провела, занимаясь виндсерфингом и каякингом, но с большим удовольствием просто сидела рядом с Уиллом.
   
Иногда, если Надил был поблизости, а в гостинице мало народу, они с Натаном опускали Уилла в теплую воду маленького бассейна. Натан держал его под голову, чтобы он мог плавать. Уилл мало говорил в эти минуты, но светился от тихого удовольствия, как будто вспоминал давно забытые ощущения. Его бледное тело стало золотистым. Шрамы посветлели и начали исчезать. Он больше не чувствовал себя неловко без рубашки.
   
В обед мы отправлялись в один из трех ресторанов гостиницы. Поверхность всего комплекса была вымощена плиткой, невысоких ступенек и пандусов было мало, а значит, Уилл мог свободно разъезжать в своем кресле. Казалось бы, мелочь, но возможность самостоятельно выпить означала не столько отдых для меня и Натана, сколько краткое забвение одного из самых навязчивых кошмаров Уилла — полной зависимости от других людей. Впрочем, никому из нас не приходилось особо разгуливать. Где бы мы ни были — на пляже, у бассейна или даже в спа, — к нам то и дело подскакивали улыбающиеся сотрудники и предлагали напитки, как правило украшенные ароматными розовыми цветами. Даже когда мы лежали на пляже, проезжали маленькие багги и улыбающиеся официанты предлагали воду, фруктовый сок или что-нибудь покрепче.
   
Во второй половине дня, в самую жару, Уилл возвращался в номер и спал пару часов. Я плавала в бассейне или читала книгу, а вечером мы снова встречались все вместе, чтобы поужинать в прибрежном ресторане. Я быстро пристрастилась к коктейлям. Надил сообразил, что, если дать Уиллу соломинку нужного размера и поставить в держатель высокий стакан, наши с Натаном услуги и вовсе не понадобятся. В сгущающихся сумерках мы делились воспоминаниями о детстве, о своих юношеских увлечениях, работах, семьях, других поездках, и постепенно Уилл вернулся в наш мир.
   
Но этот Уилл не был прежним. Остров словно подарил ему покой, которого недоставало все время нашего знакомства.
   
— А у него неплохо получается, — заметил Натан, когда мы встретились у шведского стола.
   
— Да, похоже, неплохо.
   
— Знаешь… — Натан наклонился ко мне, чтобы Уилл не видел, что мы разговариваем о нем, — я думаю, ранчо и приключения были бы чудесными. Но теперь мне кажется, что это место подействовало на него еще лучше.
   
Я не сказала ему, что решила в самый первый день, когда мы въехали в гостиницу. У меня сводило живот от беспокойства, и я уже подсчитывала, сколько времени осталось до возвращения домой. Я должна в каждый из этих десяти дней попытаться забыть, почему мы здесь очутились, — забыть о полугодовом контракте, тщательно расчерченном календаре, обо всем, что было раньше. Я должна просто жить настоящим и пытаться вдохновить Уилла делать то же самое. Я должна быть счастлива в надежде, что Уилл тоже будет счастлив.
   
— Ну, что дальше? — Я положила себе еще ломтик дыни и улыбнулась. — Как насчет караоке? Или твои уши еще не оправились после прошлого вечера?
   
   
На четвертый вечер Натан без особого смущения объявил, что у него свидание. Карен тоже была новозеландкой и жила в соседней гостинице, и он согласился прогуляться с ней в город.
   
— Просто на всякий случай. Знаете… не думаю, что ей стоит ходить туда одной.
   
— Конечно, — глубокомысленно кивнул Уилл. — Ты настоящий рыцарь, Нат.
   
— По-моему, это очень ответственный поступок. Очень цивилизованный, — согласилась я.
   
— Я всегда восхищался бескорыстием Натана. Особенно по отношению к прекрасному полу.
   
— Заткнитесь, вы оба, — усмехнулся Натан и исчез.
   
Карен быстро стала его постоянной подружкой. Натан исчезал с ней почти каждый вечер, и, хотя он возвращался, чтобы подготовить Уилла ко сну, мы тактично предоставляли ему как можно больше свободного времени.
   
Кроме того, втайне я была рада. Мне нравился Натан, и я была благодарна, что он поехал, но предпочитала оставаться с Уиллом наедине. Мне нравилось, что мы начали общаться накоротке, когда никого не было рядом, и между нами возникла естественная близость. Мне нравилось, как он поворачивал лицо и с изумлением смотрел на меня, как будто я превзошла его ожидания.
   
В предпоследний вечер я сказала Натану, что не против, если он приведет Карен в комплекс. Он проводил вечера в ее гостинице, и я знала, что ему не доставляет удовольствия тратить двадцать минут на прогулку в каждую сторону, чтобы подготовить Уилла ко сну.
   
— Я не против. Если это… ну, знаешь… улучшит твою личную жизнь.
   
Он обрадовался, уже предвкушая предстоящий вечер, и с энтузиазмом ответил:
   
— Спасибо, дружище.
   
— Очень мило с вашей стороны, — заметил Уилл, когда я ему рассказала.
   
— Не с моей, а с вашей, — возразила я. — Я уступила им ваш номер.
   
В тот вечер Уилл перебрался ко мне, Натан уложил его в кровать и дал лекарства, пока Карен ждала в баре.
   
В ванной я переоделась в футболку и шорты, после чего открыла дверь и побрела к дивану с подушкой под мышкой. Я ощутила на себе взгляд Уилла и странно смутилась, хотя большую часть недели разгуливала перед ним в бикини. Я бросила подушку на подлокотник дивана.
   
— Кларк?
   
— Что?
   
— Вам необязательно спать на диване. Эта кровать достаточно велика для целой футбольной команды.
   
Понимаете, я даже не задумалась. Тогда это казалось совершенно естественным. Возможно, нас слегка раскрепостили дни, проведенные полуголыми на пляже. Или мысль о Натане и Карен по ту сторону стены, обнявшихся, свивших кокон на двоих. Или мне просто хотелось быть рядом. Я направилась к кровати, но вздрогнула при внезапном раскате грома. Лампы замигали, на улице раздались крики. Натан и Карен в соседнем номере захохотали.
   
Я подошла к окну и раздернула шторы, ощутив внезапный ветерок и резкое похолодание. Над морем разразился шторм. Драматические вспышки ветвистых молний на мгновение освещали небо, а затем, словно запоздалая мысль, барабанная дробь потопа ударила по крыше нашего маленького бунгало так яростно, что поначалу заглушила все звуки.
   
— Я лучше закрою ставни.
   
— Не надо. — (Я обернулась.) — Распахните двери. — Уилл кивнул на улицу. — Я хочу это видеть.
   
Я помедлила и неспешно открыла стеклянные двери, ведущие на террасу. Дождь обрушился на гостиничный комплекс, лил с крыши, ручьями тек с террасы к морю. Я ощутила влагу на лице, электричество в воздухе. Волоски на моих руках встали дыбом.
   
— Вы это чувствуете? — спросил Уилл из-за спины.
   
— Похоже на конец света.
   
Я стояла, пропуская сквозь себя электричество, и белые вспышки отпечатывались на моих веках. У меня перехватило дыхание.
   
Я повернулась, подошла к кровати и присела на край. Под взглядом Уилла я наклонилась и нежно притянула его к себе за позолоченную солнцем шею. Теперь я знала, как правильно его двигать, как превратить его вес, его массивность в помощника, а не врага. Прижимая его к себе, я наклонилась, подложила ему под плечи пухлую белую подушку и опустила в ее мягкие объятия. От него пахло солнцем, словно пропитавшим кожу, и я молча, как изысканный аромат, втянула носом этот запах.
   
Затем, еще влажная после дождя, я забралась в кровать рядом с ним, так близко, что наши ноги соприкасались, и мы вместе смотрели на бело-голубое пламя, когда молнии касались волн, на серебряные прутья дождя, на бирюзовую массу, которая мягко колыхалась всего в сотне футов.
   
Мир вокруг нас сжимался, пока не остался только рев бури, лилово-чернильное море и мягко колышащиеся газовые занавески. Я вдыхала аромат цветов лотоса, доносившийся с ночным бризом, слышала приглушенный звон бокалов и грохот поспешно отодвигаемых стульев, музыку далекого праздника, чувствовала напряжение распоясавшейся природы. Я взяла Уилла за руку и мельком подумала, что никогда не почувствую такой неразрывной связи с миром и другим человеческим существом, как в это мгновение.
   
— Неплохо, да, Кларк? — нарушил молчание Уилл.
   
В разгар бури его лицо оставалось непроницаемым и спокойным. Он ненадолго повернулся и улыбнулся, и в глазах его вспыхнул триумф.
   
— Да, — ответила я. — Очень даже неплохо.
   
Я неподвижно лежала, чувствуя, как он дышит все медленнее и глубже, как дождь стучит по крыше, как теплые пальцы Уилла переплетаются с моими. Мне не хотелось домой. Не хотелось возвращаться. Здесь мы с Уиллом были в безопасности, запертые в своем крошечном раю. Каждый раз при мысли о возвращении в Англию страх сжимал когтистой лапой мое нутро.
   
«Все будет хорошо, — повторяла я себе слова Натана. — Все будет хорошо».
   
Наконец я легла на бок, спиной к морю, лицом к Уиллу. Он повернул голову, чтобы посмотреть на меня в тусклом свете, и я почувствовала, что он твердит то же самое. «Все будет хорошо». Впервые в жизни я пыталась не думать о будущем. Пыталась просто жить, пропускать сквозь себя ощущения прошлого вечера. Не знаю, как долго мы лежали и смотрели друг на друга, но постепенно веки Уилла отяжелели, и он виновато пробормотал, что думал, будто сможет… Его дыхание стало более глубоким, он провалился за грань сна, и теперь только я смотрела на его лицо, ресницы, редеющие в уголках глаз, свежие веснушки на носу.
   
Я твердила себе, что должна оказаться права. Должна.
   
Наконец около часу ночи буря улеглась, унеслась в морскую даль, яростные вспышки мало-помалу ослабели и вскоре исчезли, чтобы погодное буйство разразилось в каком-то ином, неведомом месте. Воздух постепенно застыл, занавески замерли, остатки воды с журчанием утекли. На рассвете я встала, осторожно высвободив руку из пальцев Уилла, и закрыла стеклянные двери, погрузив комнату в тишину. Уилл спал, крепко и безмятежно, как редко спал дома.
   
Я не спала. Я лежала, смотрела на него и старалась ни о чем не думать.
   * * *
   
В последний день случились две вещи. Во-первых, под давлением Уилла я согласилась попробовать нырнуть с аквалангом. Он много дней твердил мне, что нельзя проехать полмира и даже не заглянуть под воду. Виндсерфинг мне не покорился, я с трудом могла оторвать парус от воды, а большинство попыток прокатиться на водных лыжах заканчивались тем, что я вспахивала волны лицом вниз вдоль берега. Но Уилл не сдавался, и вчера явился на обед и сообщил, что записал меня на курсы подводного плавания для новичков продолжительностью полдня.
   
Начало было малообещающим. Уилл и Натан сидели на краю бассейна, пока инструктор пытался убедить меня, что я смогу дышать под водой, но под их взглядами я совершенно терялась. Я не идиотка и понимала, что кислородные баллоны на спине позволят моим легким дышать и я не утону, но каждый раз, опуская голову под воду, я паниковала и рвалась на поверхность. Казалось, мое тело не желает верить, что сможет дышать под несколькими тысячами галлонов лучшей хлорированной воды Маврикия.
   
— Похоже, ничего не получится, — заявила я, вынырнув в седьмой раз и отплевываясь.
   
Джеймс, инструктор по подводному плаванию, взглянул на Уилла и Натана за моей спиной.
   
— Я не могу, — раздраженно добавила я. — Просто это не для меня.
   
Джеймс повернулся к мужчинам спиной, постучал по моему плечу и указал на открытую воду.
   
— Возможно, там будет проще, — тихо сказал он.
   
— В море?
   
— Иногда нужно бросить человека на глубину, чтобы научить его плавать. Идем. Возьмем лодку.
   
Через три четверти часа я глазела на яркий подводный мир, прежде скрытый из виду, совершенно позабыв, что кислородный баллон может отвалиться, что вопреки всякой вероятности я могу опуститься на дно и утонуть, и даже позабыв свой страх. Меня увлекли тайны нового мира. В тишине, нарушаемой только шумными вдохами и выдохами, я наблюдала за стайками крошечных радужных рыбок и более крупными черно-белыми рыбами, которые таращились на меня озадаченно и любопытно, а актинии грациозно покачивались, фильтруя воду ради крошечной незримой добычи. Подводные пейзажи казались более яркими и разнообразными, чем наверху. Виднелись пещеры и полости, в которых таились неизвестные существа, и далекие силуэты, сверкавшие под лучами солнца. Мне не хотелось подниматься на поверхность. Я могла бы навсегда остаться в этом безмолвном мире. Лишь когда Джеймс начал жестами показывать на шкалу своего кислородного баллона, я поняла, что выбора у меня нет.
   
Я с трудом подбирала слова, когда наконец, широко улыбаясь, шла по пляжу к Уиллу и Натану. В голове теснились открывшиеся картины, а руки и ноги словно продолжали нести меня под водой.
   
— Ну как, понравилось? — спросил Натан.
   
— Почему вы мне не сказали? — набросилась я на Уилла, швырнув ласты на песок перед ним. — Почему не заставили раньше? Все это! Все это было там, все время! Под самым моим носом!
   
Уилл спокойно смотрел на меня. Он помолчал и медленно и широко улыбнулся:
   
— Не знаю, Кларк. Некоторым людям без толку говорить.
   * * *
   
В последний вечер я позволила себе напиться. Дело было не только в завтрашнем отъезде. Я впервые по-настоящему ощутила, что Уилл чувствует себя хорошо и можно расслабиться. Я надела белое хлопковое платье — моя кожа покрылась загаром, и я могла носить белое, не напоминая мертвеца в саване, — и серебристые сандалии, сплетенные из полосок, а когда Надил протянул мне алый цветок и велел вставить в волосы, я не посмеялась над ним, как могла бы неделю назад.
   
— Привет-привет, Кармен Миранда,[66] — произнес Уилл, когда я подошла к ним в баре. — Шикарный наряд.
   
Я собиралась саркастично парировать, но тут поняла, что он смотрит на меня с неподдельным удовольствием.
   
— Спасибо, — ответила я. — Вы тоже неплохо выглядите.
   
В главном корпусе гостиницы устроили дискотеку, поэтому вскоре после десяти вечера, когда Натан покинул нас ради Карен, мы направились на пляж. В ушах звучала музыка, а приятное гудение в голове от трех коктейлей смягчало мои движения.
   
Как же там было красиво! Ласковый вечер, ветерок, доносивший ароматы далеких барбекю, теплых масел на коже, соленого привкуса моря. Мы с Уиллом остановились у нашего любимого дерева. Кто-то, наверное, чтобы приготовить еду, развел на пляже костер, от которого осталась только груда тлеющих угольков.
   
— Я не хочу домой, — произнесла я в темноту.
   
— Отсюда нелегко уезжать.
   
— Я думала, подобные места бывают только в кино. — Я повернулась к нему лицом. — Мне даже пришло в голову… вдруг вы не лгали и обо всем остальном?
   
Уилл улыбался. Лицо его было расслабленным и счастливым, вокруг глаз лучились морщинки. Я смотрела на него, и впервые даже тень страха не грызла меня изнутри.
   
— Вы рады, что приехали? — робко спросила я.
   
— О да, — кивнул он.
   
— Ха! — Я ударила воздух кулаком.
   
Кто-то включил музыку в баре, я скинула туфли и принялась танцевать. Звучит глупо — поведение, которого стыдишься наутро. Но там, в чернильной темноте опьянев от недостатка сна, рядом с костром, бескрайним морем и бесконечным небом, со звуками музыки в ушах, улыбающимся Уиллом и сердцем, разрывающимся от чего-то не вполне понятного, я просто не могла не танцевать. Я танцевала, смеялась, ничуть не смущаясь, не беспокоясь, что нас могут увидеть. Я ощущала на себе взгляд Уилла и знала, что он понимает: это единственная возможная реакция на последние десять дней. Черт побери — на последние шесть месяцев.
   
Песня закончилась, и я, задыхаясь, упала к его ногам.
   
— Вы… — начал он.
   
— Что? — Я лукаво улыбалась.
   
Наэлектризованная, я словно перетекала с места на место и совершенно не отвечала за свое поведение.
   
Он покачал головой.
   
Я медленно поднялась, босиком подошла к его креслу и скользнула ему на колени, так что между нашими лицами осталось всего несколько дюймов. После прошлого вечера это расстояние почему-то больше не казалось непреодолимым.
   
— Вы… — Его голубые глаза, в которых вспыхивали искры, заглянули в мои. От него пахло солнцем, костром и чем-то резким и цитрусовым.
   
В глубине меня что-то подалось.
   
— Вы… нечто особенное, Кларк.
   
Я сделала единственное, о чем могла думать. Наклонилась и прижалась к его губам. Он помедлил, совсем чуть-чуть, и поцеловал меня. И на мгновение я обо всем забыла — о миллионе причин этого не делать, о своих страхах, о том, почему мы сюда приехали. Я целовала его, вдыхая запах его кожи, касаясь мягких волос кончиками пальцев, и когда он ответил на мой поцелуй, все испарилось и остались только мы с Уиллом, на острове в безбрежном нигде, под мириадами мерцающих звезд.
   
А затем он отстранился:
   
— Я… Прости. Не…
   
Я открыла глаза и провела кончиками пальцев по его безупречным чертам. Его кожа была чуть шершавой от соли.
   
— Уилл… — начала я. — Ты можешь. Ты…
   
— Нет. — В слове чувствовался привкус металла. — Я не могу.
   
— Я не понимаю.
   
— Я не стану в этом участвовать.
   
— Мм… А по-моему, тебе придется.
   
— Я не могу, потому что не могу… Он сглотнул. — Не могу быть мужчиной, которого хочу видеть рядом с тобой. А значит, это… — Он заглянул мне в лицо. — Это становится всего лишь… очередным напоминанием о том, кем я не являюсь.
   
Я не сводила глаз с его лица. Коснулась лбом его лба, так что наше дыхание слилось, и тихо сказала, чтобы больше никто не услышал:
   
— Мне плевать, чего ты… чего ты якобы можешь и не можешь. Мир не только черный и белый. Если честно… я поговорила с другими людьми в таком же положении и… кое-что возможно. Мы оба можем быть счастливы… — Я начала слегка запинаться. От этого разговора мне было не по себе. Я заглянула ему в глаза. — Уилл Трейнор, — мягко произнесла я. — Суть вот в чем. По-моему, мы можем…
   
— Нет, Кларк… — начал он.
   
— По-моему, мы можем все. Я знаю, это не обычная любовная история. Я знаю, есть миллионы причин, по которым мне не следует этого говорить. Но я люблю тебя. Люблю. Я знала это, когда уходила от Патрика. И мне кажется, ты тоже неравнодушен ко мне.
   
Уилл молчал. Его глаза нашли мои, и в них плескалось море печали. Я отвела волосы с его висков, как будто могла облегчить его горе, и он наклонил голову, чтобы она легла в мою ладонь.
   
— Я должен тебе что-то сказать.
   
— Знаю, — прошептала я. — Я все знаю. — (Уилл закрыл рот. Воздух словно застыл вокруг нас.) — Знаю о Швейцарии. Знаю… почему меня наняли всего на шесть месяцев.
   
Он поднял голову с моей ладони. Посмотрел на меня, затем на небо. Его плечи обмякли.
   
— Я все знаю, Уилл. Уже много месяцев. Уилл, пожалуйста, послушай меня… — Я взяла его правую руку и поднесла к своей груди. — У нас получится. Конечно, ты хотел бы, чтобы все сложилось иначе, но я знаю, что смогу сделать тебя счастливым. И я могу сказать одно: ты превратил меня совсем в другого человека. Я счастлива с тобой, даже когда ты несносен. И мне будет лучше с тобой, чем с кем угодно, хоть ты и считаешь себя неполноценным. — Его пальцы чуть сжали мои, и это придало мне смелости. — Если тебе неловко встречаться с прислугой, я найду другую работу. Я давно хотела сказать… Я подала заявление на курсы в колледже. Я искала в Интернете, разговаривала с другими квадриплегиками и их сиделками и узнала много, очень много о том, как все устроить. И теперь я могу быть с тобой. Понимаешь? Я все продумала, все изучила. Вот какой я стала. Это твоя вина. Ты меня изменил. — Я почти смеялась. — Ты превратил меня в мою сестру. Только я лучше одеваюсь.
   
Он закрыл глаза. Я взяла его руки в свои, поднесла костяшки пальцев к губам и поцеловала. Его кожа касалась моей, и я была совершенно уверена, что не смогу его отпустить.
   
— Что скажешь? — прошептала я.
   
Я могла бы смотреть ему в глаза целую вечность.
   
Он ответил так тихо, что я не сразу поверила, что расслышала верно.
   
— Что?
   
— Нет, Кларк.
   
— Нет?
   
— Прости. Этого недостаточно.
   
— Не понимаю. — Я опустила его руку.
   
Он ответил не сразу, как будто впервые не мог подобрать нужных слов.
   
— Мне недостаточно. Этого… моего мира… даже если в нем есть ты. Поверь, Кларк, с твоим появлением вся моя жизнь изменилась к лучшему. Но этого для меня недостаточно. Не такой жизни я хочу. — (Настала моя очередь отстраниться.) — Да, я понимаю, это может быть хорошая жизнь. С тобой — даже очень хорошая. Но это не моя жизнь. Я не такой, как люди, с которыми ты говорила. Это не похоже на жизнь, которая мне нужна. Ничуть не похоже. — Голос Уилла был запинающимся, сломленным. Выражение его лица напугало меня.
   
Я покачала головой:
   
— Ты… Ты однажды сказал, что та ночь в лабиринте не должна меня определять. Ты сказал, я могу сама выбирать, что меня определяет. Так не позволяй этому… этому креслу тебя определять.
   
— Но оно определяет меня, Кларк. Ты меня не знаешь, по-настоящему не знаешь. Ты никогда не видела меня до того, как все случилось. Мне нравилась моя жизнь, Кларк. Очень нравилась. Я обожал свою работу, путешествия, занятия. Мне нравилось упражнять свое тело. Нравилось гонять на мотоцикле, прыгать с крыш. Нравилось размазывать конкурентов по бизнесу. Нравилось заниматься сексом. Много заниматься. Я вел насыщенную жизнь. — Он заговорил громче: — Прозябание в этом кресле не для меня… и все же фактически оно меня определяет. Оно единственное, что меня определяет.
   
— Но ты даже не дал шанса, — прошептала я. Слова застревали в горле. — Ты даже не дал мне шанса.
   
— Дело не в том, чтобы дать тебе шанс. Эти шесть месяцев я следил, как ты становишься другим человеком — человеком, который только начинает осознавать свои возможности. Ты даже не представляешь, сколько счастья мне это доставляло. Я не хочу, чтобы ты была прикована ко мне, моим визитам в больницу, ограничениям моей жизни. Я не хочу, чтобы ты упустила то, что тебе может дать кто-то другой. И еще я эгоистично не хочу, чтобы однажды ты посмотрела на меня и хоть немного пожалела, что…
   
— Я не пожалею никогда!
   
— Откуда тебе знать, Кларк? Ты понятия не имеешь, как все сложилось бы. Понятия не имеешь, что будешь чувствовать через шесть месяцев. А я не хочу смотреть на тебя каждый день, видеть тебя обнаженной, смотреть, как ты ходишь по флигелю в этих сумасшедших платьях, и быть… быть не в силах сделать с тобой то, что хочу. Ах, Кларк, если бы ты знала, что я хочу с тобой сделать прямо сейчас! И я… я не могу жить с этим знанием. Не могу. Я не такой. Я не могу быть мужчиной, который только… принимает. — Он опустил взгляд на кресло и его голос дрогнул. — Я никогда этого не приму.
   
— Пожалуйста, Уилл, — заплакала я. — Пожалуйста, не говори так. Просто дай мне шанс. Дай нам шанс.
   
— Тсс… Послушай. Именно ты. Послушай меня. Этот… вечер… самое чудесное, что ты могла для меня сделать. То, что ты сказала, то, на что ты пошла, чтобы привезти меня сюда… Поразительно, как тебе удалось найти нечто достойное любви в том осле, которым я был поначалу. Но… — Его пальцы коснулись моих. — На этом все. Больше никакого кресла. Никакой пневмонии. Никаких горящих рук и ног. Никакой боли, усталости. Я больше не хочу просыпаться по утрам и жалеть, что это еще не закончилось. Когда мы вернемся, я все равно поеду в Швейцарию. И если ты действительно любишь меня, Кларк, я буду бесконечно счастлив, если ты поедешь со мной.
   
— Что? — резко отдернула голову я.
   
— Лучше уже не станет. По всей вероятности, мое здоровье будет только ухудшаться, а жизнь, и без того ограниченная, становиться все более убогой. Врачи это подтвердили. Меня подстерегает масса болезней. Я все понимаю. Я больше не хочу испытывать боль, или торчать в этой штуковине, или зависеть от всех и каждого, или бояться. И я прошу тебя… если ты действительно чувствуешь то, о чем говорила… сделай это. Будь рядом. Подари мне долгожданный конец.
   
Я в ужасе смотрела на Уилла, кровь стучала в ушах. Я с трудом понимала, о чем он говорит.
   
— Как ты можешь об этом просить?
   
— Я знаю, это…
   
— Я сказала, что люблю тебя и хочу построить наше общее будущее, а ты просишь посмотреть, как ты кончаешь жизнь самоубийством?
   
— Прости. Наверное, это грубо. Но у меня нет лишнего времени.
   
— Что так? Уже заказал билеты? Боишься пропустить назначенный визит?
   
Я видела, как постояльцы останавливаются, возможно заслышав наши крики, но мне было все равно.
   
— Да, — после паузы ответил Уилл. — Да, боюсь пропустить. Я консультировался. В клинике признали, что я соответствую их критериям. И мои родители согласились на тринадцатое августа. Мы вылетаем накануне.
   
У меня закружилась голова. Осталось меньше недели.
   
— Поверить не могу.
   
— Луиза…
   
— Мне казалось… Мне казалось, что я заставила тебя передумать.
   
Уилл наклонил голову набок и посмотрел на меня. Его голос был мягким, взгляд ласковым.
   
— Луиза, ничто не заставит меня передумать. Я обещал родителям шесть месяцев, и они их получили. Благодаря тебе это время стало еще более драгоценным, чем ты можешь вообразить. Оно перестало быть проверкой на прочность…
   
— Не надо!
   
— Что?
   
— Замолчи! — Я давилась словами. — Ты такой эгоист, Уилл. Такой глупец. Даже если я теоретически могла бы поехать с тобой в Швейцарию… даже если ты думал, что я пойду на это после всего, что я для тебя сделала, тебе больше нечего мне сказать? Я открыла тебе сердце! А ты только и можешь сказать: «Нет, этого мне недостаточно. И теперь я хочу, чтобы ты отправилась со мной смотреть на самое ужасное на свете»? На то, чего я боялась с тех пор, как узнала правду? Ты представляешь, о чем меня просишь? — Я была вне себя от ярости. Стояла перед ним и вопила как сумасшедшая. — Иди к черту, Уилл Трейнор! Иди к черту! Лучше бы я никогда не соглашалась на эту идиотскую работу. Лучше бы никогда не встречала тебя. — Я разразилась слезами и побежала по пляжу в свой номер, подальше от него.
   
Его голос, зовущий меня по имени, звенел в ушах еще долго после того, как я закрыла дверь.
  
  
   
    
24
   
   
Ничто так не обескураживает прохожих, как мужчина в инвалидном кресле, умоляющий о прощении женщину, которая должна за ним ухаживать. Злиться на своего беспомощного подопечного явно не принято.
   
Особенно когда он в принципе не может пошевелиться и тихо повторяет:
   
— Кларк. Пожалуйста. Пожалуйста, подойди ко мне. Пожалуйста.
   
Но я не могла. Не могла его видеть. Натан собрал вещи Уилла, мы встретились в фойе на следующее утро. Натан слегка пошатывался от похмелья. С того момента, как нам пришлось вновь оказаться в обществе друг друга, я отказывалась иметь с Уиллом дело. Меня переполняли ярость и отчаяние. В голове звучал назойливый взбешенный голос, который требовал держаться от него подальше. Вернуться домой. Никогда его больше не видеть.
   
— Все в порядке? — спросил Натан из-за плеча.
   
Когда мы прибыли в аэропорт, я решительно покинула их и зашагала к стойке регистрации.
   
— Нет, — ответила я. — И я не хочу об этом разговаривать.
   
— Похмелье?
   
— Нет.
   
Повисла короткая пауза.
   
— Я правильно понял? — резко помрачнел Натан.
   
Я не могла говорить. Кивнула и увидела, как челюсть Натана на мгновение закаменела. Однако он был сильнее меня. В конце концов, он был профессионалом. Через пару минут он вернулся к Уиллу, показывая ему что-то в журнале и вслух рассуждая о перспективах какой-то футбольной команды, известной им обоим. По их виду нельзя было догадаться о важности новости, которую я им только что сообщила.
   
Я сумела найти себе занятие на все время ожидания в аэропорту. Позаботилась о тысяче мелочей: разобралась с этикетками для багажа, купила кофе, изучила газеты, сходила в туалет, лишь бы не смотреть на него. Не разговаривать с ним. Но время от времени Натан исчезал, и мы оставались наедине, сидели бок о бок, и короткое расстояние между нами гудело от невысказанных встречных обвинений.
   
— Кларк… — начинал Уилл.
   
— Не надо, — обрывала я. — Я не хочу с тобой разговаривать.
   
Никогда не думала, что могу быть настолько холодной. Я определенно поразила стюардесс. Во время полета я видела, как они перешептывались, когда я отворачивалась от Уилла, надевала наушники или упорно смотрела в окно.
   
Впервые в жизни он не разозлился. Это было почти самое ужасное. Он не злился и не язвил, а только становился все тише и тише, пока совсем не замолчал. Бедному Натану пришлось поддерживать разговор, спрашивать о чае, кофе и лишних пакетиках с жареным арахисом, просить выпустить его в туалет.
   
Наверное, сейчас это кажется ребячеством, но дело было не только в гордости. Я не могла это вынести. Не могла вынести мысли, что потеряю его, что он настолько упрям и не желает видеть хорошего, возможности хорошего. Что он не передумает. И так вцепился в эту дату, как будто она высечена в камне. В моей голове теснились тысячи безмолвных возражений. «Почему этого для тебя недостаточно? Почему меня для тебя недостаточно? Почему ты в меня не поверил? Если бы у нас было больше времени, все было бы иначе?» Я то и дело ловила себя на том, что смотрю на его загорелые руки, квадратные пальцы всего в нескольких дюймах от моих и вспоминаю, как наши пальцы переплетались — его тепло, иллюзию силы, несмотря на неподвижность, — и в моем горле рос комок, пока я не начала задыхаться. Мне пришлось спрятаться в туалете, согнуться над раковиной и молча рыдать под лампами дневного света. Несколько раз при мысли о том, что Уилл по-прежнему намерен сделать, мне приходилось бороться с желанием закричать. Меня охватило какое-то безумие, я чувствовала, что вот-вот усядусь в проходе и завою, буду выть, пока кто-нибудь не вмешается. Пока кто-нибудь не помешает ему это сделать.
   
Хотя со стороны я казалась инфантильной, а стюардессам и вовсе бессердечной, поскольку отказывалась говорить с Уиллом, смотреть на него, кормить его, я знала, что притвориться, будто его нет рядом, — единственный способ пережить эти несколько часов вынужденной близости. Честное слово, если бы я верила, что Натан справится один, то сдала бы билет или даже исчезла, пока между нами не пролег бы целый континент, а не несколько жалких дюймов.
   
Мужчины заснули, и это принесло определенное облегчение — краткую передышку от напряжения. Я уставилась на экран телевизора, и с каждой милей полета на сердце становилось все тяжелее, а беспокойство росло. До меня начало доходить, что поражение не только мое — родители Уилла будут сокрушены. Наверное, они станут винить меня. Сестра Уилла может подать на меня в суд. И еще я виновата перед самим Уиллом. Я не сумела его убедить. Я предложила ему все, что смогла, включая себя, но ничто не вернуло ему желание жить.
   
Возможно, внезапно подумала я, он заслуживал кого-то получше меня. Поумнее. Кто-то вроде Трины мог бы придумать нечто более убедительное. Найти редкую статью о медицинском исследовании или действенное средство. Заставить его передумать. У меня закружилась голова при мысли, что мне придется провести с этим знанием остаток жизни.
   
— Воды, Кларк? — Голос Уилла прервал мои размышления.
   
— Нет. Спасибо.
   
— Я не слишком заехал локтем на твое сиденье?
   
— Нет. Все в порядке.
   
Только в последние несколько часов, в темноте, я позволила себе посмотреть на него. Медленно отвела взгляд от мерцающего экрана и украдкой стала наблюдать за ним в тусклом свете тесного салона. Пока я изучала его лицо, такое загорелое и красивое, такое безмятежное во сне, по моей щеке скатилась одинокая слеза. Под пристальным взглядом Уилл пошевелился, но не проснулся. Невидимая стюардессами и Натаном, я медленно накрыла Уилла одеялом по шею и аккуратно подоткнула края, чтобы он не замерз под кондиционером.
   * * *
   
Они ждали в зале прибытия. Откуда-то я знала, что так будет. На паспортном контроле меня начало подташнивать. Какой-то служащий, исполненный благих намерений, провел нас в обход, хотя я молилась, чтобы нам пришлось ждать, торчать в очереди несколько часов, а лучше дней. Но нет, мы пересекли просторное помещение. Я толкала багажную тележку, Натан катил кресло Уилла, и когда стеклянные двери открылись, они бок о бок стояли у загородки, напоминая дружную семью, что случалось редко. Лицо миссис Трейнор при виде Уилла на мгновение просияло, и я рассеянно подумала: «Ну конечно, он так хорошо выглядит». Стыдно, но я надела солнечные очки — не чтобы скрыть усталость, а чтобы она не поняла по моему лицу, что мне предстоит ей сказать.
   
— С ума сойти! — воскликнула миссис Трейнор. — Уилл, ты чудесно выглядишь. Просто чудесно!
   
Отец Уилла, наклонившись, хлопал сына по креслу, по колену, расточая улыбки.
   
— Мы поверить не могли, когда Натан сказал, что ты каждый день загораешь на пляже. И плаваешь! Как вода — ласковая и теплая? Здесь все время лил дождь. Типичный август!
   
Ну конечно. Натан писал им эсэмэски или звонил. Разве они отпустили бы нас так надолго, не договорившись о связи?
   
— Там… там было просто замечательно, — сказал Натан. Он тоже притих, но попытался улыбнуться, как ни в чем не бывало.
   
Я застыла, сжимая паспорт, как будто собиралась уехать куда-то еще. Мне приходилось напоминать себе о необходимости дышать.
   
— Мы тут подумали — как насчет праздничного ужина? — произнес отец Уилла. — В «Интерконтинентале» есть отличный ресторан. Шампанское за наш счет. Что скажешь? Мы с твоей матерью не отказались бы развлечься.
   
— Конечно, — ответил Уилл.
   
Он улыбался матери, а она смотрела на него, как будто хотела сохранить этот миг навечно. «Как ты можешь?! — хотелось закричать мне. — Как ты можешь так на нее смотреть, если знаешь, как собираешься с ней поступить?»
   
— Тогда поехали. Я оставил машину на парковке для инвалидов. Это совсем рядом. Я-то думал, вы не выспались в самолете. Натан, забрать у тебя какую-нибудь сумку?
   
— Вообще-то, я лучше пойду, — встряла я в их разговор, снимая свои вещи с тележки. — Спасибо за предложение.
   
Я сосредоточилась на своей сумке, намеренно не глядя на них, но даже в шуме аэропорта заметила короткое замешательство, вызванное моими словами.
   
— Ну что вы, Луиза, — нарушил молчание мистер Трейнор. — Давайте отметим ваше возвращение. Нам не терпится услышать о ваших приключениях. Я хочу знать об острове как можно больше. Обещаю, вам не придется рассказывать нам все. — Он чуть не захихикал.
   
— Да, — резковато добавила миссис Трейнор. — Поехали, Луиза.
   
— Нет, — ответила я, пытаясь вяло улыбнуться. Солнечные очки служили мне щитом. — Спасибо. Я лучше поеду к себе.
   
— Куда? — спросил Уилл.
   
Я поняла, о чем он спрашивает. Мне некуда было идти.
   
— К родителям. Все будет хорошо.
   
— Поехали с нами, — мягко настаивал он. — Останься, Кларк. Пожалуйста.
   
Мне захотелось расплакаться. Но я была совершенно уверена, что не могу находиться рядом с ним.
   
— Нет. Спасибо. Приятного аппетита. — Я перекинула сумку через плечо и, прежде чем кто-то успел заговорить, направилась прочь, растворившись в толпе терминала.
   
   
Я почти добралась до автобусной остановки, когда услышала ее. Камилла Трейнор, цокая каблуками по мостовой, наполовину шла, наполовину бежала ко мне.
   
— Остановитесь. Луиза. Пожалуйста, остановитесь.
   
Я обернулась. Она пробиралась сквозь группу автобусных туристов, раздвигала подростков с рюкзаками, словно Моисей — волны. Огни аэропорта отражались в ее волосах, придавая им медный оттенок. На ней была тонкая серая шаль, элегантно задрапированная на плече. Я рассеянно подумала, какой красавицей она, вероятно, была всего несколько лет назад.
   
— Пожалуйста. Пожалуйста, остановитесь.
   
Я остановилась, поглядывая на дорогу и призывая автобус поскорее появиться и забрать меня отсюда. Призывая хоть что-нибудь. Например, небольшое землетрясение.
   
— Луиза?
   
— Он хорошо отдохнул. — Мой голос был резким. Я поймала себя на мысли, что он странно напоминает ее голос.
   
— Он замечательно выглядит. Просто замечательно. — Миссис Трейнор стояла на мостовой и изучала меня. Внезапно она застыла совершенно неподвижно, несмотря на море людей, вздымающееся вокруг.
   
Мы молчали.
   
А затем я сказала:
   
— Миссис Трейнор, я хочу уволиться. Я не могу… не могу работать эти последние несколько дней. Можете ничего мне не платить. Честно говоря, можете вообще не платить за этот месяц. Я ничего не хочу. Я просто…
   
Миссис Трейнор побледнела. Я увидела, как краски схлынули с ее лица, как она покачнулась под утренним солнцем. Я увидела, как мистер Трейнор спешит к ней из-за спины, придерживая рукой панаму. Он бормотал извинения, проталкиваясь через толпу и не сводя глаз с меня и своей жены, застывших в нескольких футах друг от друга.
   
— Вы… вы утверждали, что он был счастлив. Вы утверждали, что это может заставить его передумать. — В ее голосе звучало отчаяние, как будто она умоляла меня сказать что-то другое, изменить свой ответ.
   
Я не могла говорить. Я смотрела на нее, а затем сумела лишь покачать головой.
   
— Простите, — прошептала я так тихо, что она не расслышала.
   
Мистер Трейнор был уже совсем рядом, когда она упала. Ее ноги просто подкосились, он протянул левую руку и подхватил ее, рот миссис Трейнор сложился большой буквой «О», она навалилась на мужа.
   
Его панама упала на мостовую. Он озадаченно взглянул на меня, еще не понимая, что случилось.
   
Но я не могла на него смотреть. Я, словно в прострации, повернулась и пошла, машинально переставляя ноги, прочь от аэропорта, куда глаза глядят.
  
  
   
    
25
    
Катрина
   
   
После возвращения из отпуска Луиза не выходила из своей комнаты целых тридцать шесть часов. Она приехала из аэропорта поздно вечером в воскресенье, бледная как привидение, несмотря на свой загар… Но мы не сразу это поняли, поскольку она недвусмысленно пообещала увидеться с нами утром в понедельник. «Мне просто нужно поспать», — сказала она и, закрывшись в своей комнате, сразу легла. Это показалось немного странным, но откуда нам было знать? В конце концов, Лу с рождения была эксцентричной.
   
Утром мама отнесла ей кружку чая, но Лу даже не пошевелилась. К ужину мама забеспокоилась и встряхнула ее, проверяя, жива ли она. Порой мама немного мелодраматична… хотя, если честно, она приготовила рыбный пирог и, наверное, просто не хотела, чтобы Лу его пропустила. Но Лу отказалась есть, отказалась говорить и отказалась спускаться. «Я хочу побыть здесь, мама», — буркнула она в подушку. Наконец ее оставили в покое.
   
— Она сама на себя не похожа, — заметила мама. Как по-вашему, может, это запоздалая реакция на расставание с Патриком?
   
— Плевать она хотела на Патрика, — возразил папа. — Я сказал ей, что он звонил и хвастался сто пятьдесят седьмым местом на этом своем «Викинге», но она и ухом не повела. — Он пригубил чай. — Впрочем, я ее не виню. Нелегко восхищаться сто пятьдесят седьмым местом.
   
— Может, она заболела? Несмотря на загар, она ужасно бледная. И столько спит. На нее не похоже. Возможно, у нее какая-нибудь ужасная тропическая болезнь.
   
— Просто у нее нарушены биоритмы из-за смены часовых поясов, — авторитетно заявила я, поскольку знала, что мама и папа склонны считать меня экспертом в разнообразных вопросах, о которых никто из нас не имел ни малейшего понятия.
   
— Нарушены биоритмы? Вот к чему приводят долгие путешествия! Пожалуй, мне лучше оставаться в Тенби. А ты что скажешь, Джози, милая?
   
— Не знаю… Кто бы мог подумать, что можно выглядеть такой больной из-за отпуска? — покачала головой мама.
   
После ужина я поднялась наверх. Стучать в дверь я не стала. В конце концов, строго говоря, это была моя комната. Воздух был спертый и затхлый, я подняла жалюзи и открыла окно, так что Лу в вихре пылинок, прикрывая глаза от света, сонно вывернулась из-под одеяла.
   
— Ты собираешься рассказать, что случилось? — Я поставила кружку чая на прикроватный столик.
   
Она моргала, глядя на меня.
   
— Мама считает, что ты подхватила лихорадку Эбола. Она уже обзванивает соседей, которые заказали тур бинго-клуба в Порт Авентура.[67]
   
Сестра промолчала.
   
— Лу?
   
— Я уволилась, — тихо сказала она.
   
— Почему?
   
— А ты как думаешь? — Она заставила себя выпрямиться, неловко потянулась за кружкой и сделала большой глоток.
   
Для человека, только что проведшего почти две недели на Маврикии, Лу выглядела просто кошмарно. Ее глаза заплыли и покраснели, а кожа покрылась пятнами. Волосы торчали вбок. Казалось, она не спала несколько лет. Но главное — она была грустной. Я никогда не видела сестру такой грустной.
   
— Выходит, он все-таки решился на это? — (Она кивнула и с трудом сглотнула.) — Вот дерьмо. Ах, Лу! Мне так жаль.
   
Я легонько ударила ее и забралась в кровать. Лу отпила еще чаю и положила голову мне на плечо. На ней была моя футболка. Я ничего не сказала. Видите, как я переживала?
   
— Что мне делать, Трин?
   
Ее голос был тонким, как у Томаса, когда он поранится и пытается храбриться. Соседский пес бегал вдоль садовой ограды, гоняя местных кошек. Время от времени раздавались взрывы отчаянного лая, пес пытался выглянуть из-за забора и таращил от досады глаза.
   
— Не уверена, что можно что-то сделать. О боже! Ты так старалась… И все эти усилия…
   
— Я призналась, что люблю его, — прошептала она. — А он ответил, что этого недостаточно. — Ее глаза были большими и печальными. — Как мне теперь с этим жить?
   
В нашей семье я считаюсь всезнайкой. Я читаю больше других. Учусь в университете. У меня должны найтись ответы на любые вопросы.
   
Но я посмотрела на свою старшую сестру и покачала головой:
   
— Не представляю.
   
   
Наконец на следующий день Лу вышла, приняла душ и переоделась, и я велела маме и папе ни о чем ее не расспрашивать. Я намекнула, что дело в парне, и папа поднял брови и состроил гримасу, как будто это все объясняло и одному Богу известно, с чего мы переполошились. Мама немедленно позвонила в бинго-клуб и заявила, что передумала насчет опасностей авиаперелета.
   
Лу съела тост — обедать она не хотела, — надела большую широкополую шляпу от солнца, и мы прогулялись вместе с Томасом к замку, чтобы покормить уток. Полагаю, сестра предпочла бы остаться дома, но мама настояла, что нам всем нужен свежий воздух. На мамином языке это означало, что ей не терпится подняться в спальню, проветрить и сменить белье. Томас вприпрыжку бежал впереди, сжимая пухлый полиэтиленовый пакет с сухариками, а мы с отточенной годами тренировок ловкостью огибали слоняющихся туристов, уклонялись от рюкзаков, разделялись перед позирующими фотографу парами и вновь встречались позади. Замок плавился под летним солнцем, земля потрескалась, трава превратилась в пушинки, похожие на последние волоски на голове лысеющего мужчины. Цветы в кадках поникли, как будто уже готовились к осени.
   
Мы с Лу почти не разговаривали. О чем нам было говорить?
   
Когда мы шли мимо туристической парковки, я заметила, как сестра покосилась из-под полей шляпы на дом Трейноров. Высокие непроницаемые окна элегантного особняка из красного кирпича скрывали трагедию, которая разыгрывалась за ними, быть может, в этот самый момент.
   
— Если хочешь, зайди поговори с ним, — предложила я. — Я подожду тебя здесь.
   
Лу уставилась в землю, скрестив руки на груди, и мы пошли дальше.
   
— Бессмысленно, — пояснила она.
   
Я знала продолжение фразы: «Его, наверное, даже нет дома».
   
Мы медленно обошли вокруг замка, глядя, как Томас скатывается с крутых участков холма и кормит уток, которые к этому времени года разъедались настолько, что ленились подходить ради простого хлеба. По дороге я наблюдала за сестрой, за коричневой спиной в топе с лямкой вокруг шеи, за сгорбленными плечами, и мне стало ясно, что для нее все изменилось, даже если она еще этого не знает. Она не останется здесь, что бы ни случилось с Уиллом Трейнором. От нее веяло новыми знаниями, зрелищами, впечатлениями. Перед сестрой наконец открылись новые горизонты.
   
— Да, — вспомнила я, когда мы повернули обратно к воротам, — тебе пришло письмо. Из колледжа, пока ты была в отъезде. Извини… я его вскрыла. Думала, это мне.
   
— Ты его вскрыла?
   
— Да. Я надеялась, что мне увеличили грант. Тебе назначили собеседование.
   
Лу заморгала, как будто услышала новость из далекого прошлого.
   
— Вот именно. Самое главное, что собеседование уже завтра, — добавила я. — Давай обсудим вечером возможные вопросы.
   
— Я не могу пойти на собеседование, — покачала она головой.
   
— Можно подумать, у тебя есть другие дела.
   
— Я не могу, Трина, — грустно повторила она. — Разве в такой момент можно думать о чем-то еще?
   
— Послушай, Лу. Не будь идиоткой — собеседованиями не швыряются направо и налево, словно крошками для уток. Это важное событие. Им известно, что ты студент-переросток и подала заявление в неурочное время, но тебя все равно хотят видеть. Не валяй дурака.
   
— Мне плевать. Я не могу об этом думать.
   
— Но ты…
   
— Просто оставь меня в покое, Трин. Хорошо? Я не могу.
   
— Эй! — Я заступила ей дорогу. Томас беседовал с голубем в нескольких шагах впереди. — Сейчас самый подходящий момент, чтобы подумать об этом. Нравится тебе или нет, но настала пора решить, чем ты будешь заниматься до конца своих дней.
   
Мы загораживали дорогу. Теперь туристам приходилось разделяться, чтобы обойти нас — и они обходили, склонив головы или со слабым интересом разглядывая спорящих сестер.
   
— Я не могу.
   
— Замечательно! Кстати, ты не забыла? У тебя больше нет работы. Нет Патрика, чтобы вытирать тебе сопли. И если ты пропустишь это собеседование, то через пару дней отправишься на биржу труда, где тебе предложат потрошить куриц, танцевать голышом или подтирать чужие задницы, чтобы зарабатывать на жизнь. Можешь мне не верить, но тридцатник уже не за горами, и ничего лучшего тебе не предложат. И все, что ты узнала за последние шесть месяцев, окажется пустой тратой времени. Все.
   
Лу глядела на меня с безмолвной яростью, как всегда, когда знает, что я права и она не может ничего возразить. Томас подошел к нам и потянул меня за руку.
   
— Мама… ты сказала «задница».
   
Сестра продолжала сверкать глазами. Но я видела, что она задумалась.
   
— Нет, солнышко, — повернулась я к сыну, — я сказала «салатница». Мы сейчас пойдем домой — правда, Лу? — и заглянем в салатницу, нет ли там чего вкусного? А потом бабушка тебя искупает, а я помогу тете Лу сделать домашнюю работу.
   
   
На следующий день мама согласилась присмотреть за Томасом, и я пошла в библиотеку. Я посадила Лу на автобус, зная, что увижу ее только вечером. Я не возлагала на собеседование особых надежд, ведь с тех пор, как мы расстались с сестрой, почти не думала о ней.
   
Возможно, это звучит немного эгоистично, но мне не нравится отставать в учебе, и перерыв в трагедии Лу принес желанное облегчение. Находиться рядом со страдальцем несколько утомительно. Его можно жалеть, однако все равно хочется, чтобы он собрался. Я мысленно сложила семью, сестру и беспорядок в ее личной жизни в папку, закрыла ящик и сосредоточилась на освобождении от уплаты НДС. По бухгалтерскому учету я шла второй и не намеревалась отставать только из-за причудливой системы единой ставки Управления по налогам и таможенным сборам Великобритании.
   
Домой я вернулась в четверть шестого и положила свои папки на стул в прихожей. Все уже болтались возле кухонного стола, а мама начала накрывать. Томас запрыгнул на меня, обхватив ногами за талию, и я поцеловала его, вдыхая чудесный запах маленького мальчика.
   
— Садись, садись, — пропела мама. — Папа только что пришел.
   
— Как твои книги? — спросил папа, вешая пиджак на спинку стула.
   
Он всегда осведомлялся о «моих книгах». Как будто они жили собственной жизнью и за ними нужно было присматривать.
   
— Спасибо, хорошо. Я одолела три четверти второго тома «Бухгалтерского учета». А завтра займусь корпоративным правом. — Я отлепила от себя Томаса и, потрепав по шелковистой макушке, посадила на соседний стул.
   
— Слыхала, Джози? Корпоративное право.
   
Папа стащил картофелину с блюда и засунул в рот, пока мама не видела. Похоже, ему нравилось, как звучит «корпоративное право». Мы немного поболтали о содержании учебника. Затем поговорили об отцовской работе — в основном о том, как туристы все ломают. За ними нужен глаз да глаз! Даже деревянные столбики ворот на парковке приходится менять раз в несколько недель, потому что недоумки не в состоянии проехать в проем шириной двенадцать футов. Лично я повысила бы цену билета, чтобы покрыть издержки, но кто меня спрашивает.
   
Мама закончила накрывать на стол и наконец уселась. Томас ел руками, когда думал, что никто не видит, и, таинственно улыбаясь, тихонько повторял «задница», а дедушка ел и глядел в потолок, словно думал о чем-то совершенно постороннем. Я взглянула на Лу. Она смотрела на тарелку и гоняла по ней жареную курицу, точно пыталась ее закопать. «Дело плохо», — подумала я.
   
— Ты не голодна, милая? — проследив за моим взглядом, спросила мама.
   
— Не очень, — ответила сестра.
   
— Слишком жарко для курицы, — признала мама. — Просто хотелось немного тебя подбодрить.
   
— Ну… так ты расскажешь, как прошло собеседование? — Папа замер с вилкой на полпути ко рту.