1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 
     
О состоянии народов до римлян 
    
    
    
Италия, Сицилия, Малая Азия, Испания, Галлия, Германия почти так же, как Греция, изобиловали малыми народами и кишели жителями, следовательно, в этих странах не было никакой надобности в законах, поощряющих рост народонаселения.
   
   
    
     
ГЛАВА XIX 
     
О том, как обезлюдел мир 
    
    
    
Все эти мелкие республики поглощались одной большой, и мир мало-помалу обезлюдел. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить, чем были Италия и Греция до и после римских завоеваний.
    
«Меня спросят,— говорит Тит Ливии,— где вольски могли найти достаточное количество воинов для ведения войны, после того как они уже столько раз терпели поражения. Надо думать, что несметное множество народа обитало некогда в этих странах, которые теперь были бы пустыней без тех немногих воинов и римских рабов, которые в них еще живут».
    
«Оракулы умолкли,— говорит Плутарх,— потому что разорены те места, где раздавался их голос, едва ли найдется теперь в Греции и три тысячи воинов».
    
«Я не стану описывать,— говорит Страбон,— Эпир и окрестные места, потому что они совсем запустели. Безлюдье в них началось уже давно и растет с каждым днем, так что римские солдаты размещаются в покинутых домах». Причину этому он находит у Полибия, который говорит, что Павел Эмилий после одержанной им победы уничтожил в Эпире 70 городов и вывел оттуда 15 тысяч рабов.
   
   
    
     
ГЛАВА XX 
     
О том, что обстоятельства заставили римлян издать законы, имеющие целью увеличение населения 
    
    
    
Уничтожив все народы, римляне уничтожили и самих себя. Находясь в постоянном действии и напряжении, постоянно кого-нибудь притесняя, они как бы изнашивались подобно тому, как изнашивается оружие от постоянного употребления. Я не стану говорить здесь об их заботах по приобретению «новых граждан по мере того, как они утрачивали прежних» о созданных ими союзах, о предоставлении гражданских прав жителям провинций и о неисчерпаемом питомнике граждан, который они нашли в своих рабах. Я буду говорить о том, что они сделали для пополнения убыли не в гражданах, а в людях, и так как этот народ умел лучше, чем какой бы то ни было другой, приводить свои законы в согласие со своими намерениями, то будет во всяком случае не бесполезно рассмотреть, что именно они сделали в этом направлении.
   
   
    
     
ГЛАВА XXI 
     
О законах римлян для увеличения численности населения 
    
    
    
Древние римские законы настойчиво побуждали граждан ко вступлению в брак. Сенат и народ часто издавали соответствующие постановления, как о том свидетельствует Август в своей речи, приводимой Дионом.
    
Дионисий Галикарнасский считает невероятным, чтобы после гибели 305 членов рода Фабиев, истребленных жителями Вей, в живых из всего рода остался только один ребенок, потому что древний закон, предписывавший, чтобы всякий гражданин был женат и воспитывал всех своих детей, находился еще в полной силе.
    
Независимо от законов за браками наблюдали цензоры, которые, если того требовали интересы республики, побуждали граждан ко вступлению в брак под угрозой стыда и наказания.
    
Начавшаяся затем порча нравов много способствовала тому, что граждане мало-помалу прониклись отвращением к браку, который не дает ничего, кроме забот, людям, утратившим способность наслаждаться невинными радостями. Таков смысл увещания, с которым обратился цензор Метелл Нумидик к народу: «Если бы возможно было обойтись совсем без жен, мы избавились бы от этого зла, но так как установлено природой, что нельзя ни счастливо жить с ними, ни обойтись без них, то следует более иметь в виду сохранение нашего рода, чем преходящие радости».
    
Падение нравов устранило цензуру, созданную для борьбы с порчей нравов, она оказалась бессильной, после того как зло стало всеобщим.
    
Гражданские войны, триумвираты, проскрипции ослабили Рим более всякой войны. Граждан оставалось мало, да и те большей частью были неженаты. Чтобы устранить это последнее зло, Цезарь и Август восстановили цензуру и захотели сами сделаться цензорами. Ими изданы различные постановления. Цезарь назначил награды тем, кто имел много детей, запретил женщинам моложе 45 лет, не имевшим ни мужа ни детей, носить драгоценности и употреблять носилки — превосходный способ борьбы с безбрачием при помощи тщеславия. Законы Августа были еще требовательнее: он наложил новые наказания на холостяков и увеличил награды женатым и тем, кто имел детей. Тацит называет эти законы Юлиевыми, по-видимому, они образовались из сочетания древних постановлений, изданных сенатом, народом и цензорами.
    
Закон Августа встретил при своем применении множество препятствий, и 34 года спустя после его издания римские всадники стали просить об его отмене. Август приказал поставить на одну сторону всех женатых, на другую — холостых. Последние оказались в большинстве, что очень удивило и смутило граждан. Тогда Август с суровостью древних цензоров произнес следующую речь:
    
«В то время как болезни и войны похищают у нас множество граждан, что же будет с Римом, если никто более не захочет вступать в брак? Не дома, портики и площади составляют город, его составляют люди. Они не выйдут из-под земли, как в басне, чтобы взять на себя попечение о ваших делах. Вы остаетесь холостыми вовсе не для того, чтобы жить в одиночестве, ибо каждый из вас имеет любовниц: вы ищите лишь покоя в вашем распутстве. Не сошлетесь ли вы, например, на дев-весталок? Но тогда за нарушение целомудрия вас следовало бы подвергать одинаковому с ними наказанию. Последуют ли все вашему примеру или никто не станет подражать вам,— и в том и в другом случае вы останетесь одинаково дурными гражданами. Моя единственная цель — долговечность республики. Я увеличил наказания тем, которые оказали неповиновение, что же касается наград, то не думаю, чтобы добродетель когда-нибудь получала большие. Тысячи людей готовы рисковать жизнью ради меньших наград, а вас и эти награды не могут заставить взять жену и кормить детей».
    
Он издал закон, который по имени его самого получил название Юлия и двух консулов — Папия и Поппея, занимавших эту должность в то время. Повсеместно распространившееся зло проявилось даже при их избрании. Дион говорит, что оба были неженаты и не имели детей.
    
Закон Августа был собственно законодательным кодексом и систематическим сборником всех законоположений по этому предмету. Законы Юлия были в нем переработаны и усилены. Эти законы так дальновидны и охватывают такой широкий круг вопросов, что составляют прекраснейшую страницу римского гражданского уложения.
    
Отрывки их содержатся в драгоценных фрагментах Ульпи-ана, в законах Дигест, заимствованных у авторов, писавших о законах Папия, у историков и других авторов, которые на них ссылались, в кодексе Феодосия, который их отменил, у отцов церкви, которые осуждали их с ревностью, похвальной с точки зрения будущей жизни, но с весьма слабым пониманием земной жизни.
    
Законы эти содержали много статей, из которых известны 35. Но избирая кратчайший путь к моему предмету, я начну со статьи, которую Авл Геллий называет седьмой и которая касается почестей и наград, предоставляемых этим законом.
    
Римляне, которые были большей частью выходцами из латинских городов — прежних лакедемонских колоний и даже отчасти заимствовали у этих городов свои законы, питали, подобно лакедемонянам, то почтение к старости, которое предоставляет ей все почести и все права старшинства. Когда в республике стал ощущаться недостаток в гражданах, преимущества, ранее принадлежавшие старости, были переданы браку и определенному числу детей в семье. Одни из этих преимуществ предоставлялись браку независимо от детей, которые могли от него произойти, это называлось правом мужей. Другие преимущества были присвоены лицам, имевшим двоих детей, наибольшие — если детей было не менее трех. Не следует смешивать эти три случая: были преимущества, которыми неизменно пользовались все женатые люди, как, например, особые места в театре, другими же они пользовались лишь в том случае, если их не оспаривали лица, имевшие детей или имевшие больше детей, чем они.
    
Преимущества эти были весьма обширны. Людям женатым, имевшим наибольшее число детей, всегда оказывалось предпочтение как при соискании почестей, так и при пользовании ими. Консул, имевший большое число детей, первый принимал знаки своего достоинства и имел преимущество в выборе провинций. Сенатор с наибольшим числом детей вносился первым в список сенаторов и первый высказывал в сенате свое мнение. Дети давали возможность занимать государственные должности ранее общеустановленного срока — каждый ребенок давал один год преимущества по службе. Кто имел в Риме трех детей, тот избавлялся от всех личных повинностей. Свободнорожденные матери троих детей и вольноотпущенницы, имевшие не менее четырех детей, избавлялись от той постоянной опеки, в которой их держали древние римские законы.
    
Наряду с наградами полагались и наказания. Холостые не могли наследовать по завещанию постороннего лица, лица, которые хотя и были женаты, но не имели детей, получали по такому завещанию только половину. Римляне, говорит Плутарх, вступали в брак для того, чтобы наследовать, а не для того, чтобы иметь наследников.
    
Права супругов завещать друг другу свое имущество были ограничены законом. Супруги могли передавать друг другу все свое имущество, если имели от своего брака детей, если детей не было, супружество давало право на одну десятую долю наследства, если же супруги имели детей от другого брака, то могли завещать друг другу столько десятых долей своего имущества, сколько было таких детей.
    
Муж, оставивший жену не по делам республики, а по иным причинам, не мог после нее наследовать.
    
В случае смерти одного из супругов закон давал оставшемуся в живых два года срока для вступления в новый брак, в случае развода — полтора года. Если родители мешали детям вступать в брак или не давали дочерям приданого, то власти принуждали их к этому.
    
Помолвка не допускалась в тех случаях, когда заключение брака откладывалось более чем на два года, а так как нельзя было жениться на девушке моложе 12 лет, то нельзя было и обручиться с нею прежде, чем она достигала десятилетнего возраста. Этот закон был направлен против того, чтобы граждане пользовались преимуществами женатых людей под предлогом обручения.
    
Человеку в 60 лет воспрещалось брать жену пятидесяти лет. Предоставляя женатым большие преимущества, закон воспрещал бесполезные браки. По той же причине сенатским определением Кальвизия был объявлен неравным брак между женщиной старше 50 и мужчиной моложе 60 лет, так что женщина 50 лет, выходя замуж, всегда подвергалась взысканиям, налагаемым законом. Тиберий еще усугубил суровость закона Папия, запретив мужчине в 60 лет вступать в брак с женщиной моложе 50, так что человек 60 лет не мог ни в каком случае жениться, не подвергаясь взысканию. Но Клавдий отменил все постановления Тиберия по этому предмету.
    
Все эти распоряжения более соответствовали климату Италии, чем севера, где мужчина в 60 лет не лишен еще силы, а женщина в 50 лет не всегда бесплодна. Чтобы устранить бесполезные ограничения при выборе супруга, Август разрешил всем свободнорожденным, кроме сенаторов, жениться на вольноотпущенницах. Закон Папия воспрещал сенаторам брак с женщинами, игравшими на сцене, и вольноотпущенницами. Во время же Ульпиана свободнорожденный не мог жениться на женщине распутной игравшей на сцене или осужденной по судебному приговору. По-видимому, это было постановлено каким-нибудь сенатусконсультом, во времена республики подобные законы не встречаются, потому что исправление и предупреждение бесчинств этого рода входили в обязанности цензоров.
    
Константин издал закон, который распространил ограничения, предусмотренные законом Папия, не только на сенаторов, но и на лиц, занимавших в государстве высокие должности, не говоря о людях более скромного положения. После этого ограничение браков касалось только тех свободнорожденных, на которых указывал закон Константина. Юстиниан отменил и этот закон Константина, разрешив вступление в брак всем лицам без различия. Это положило начало той печальной свободе, которой мы пользуемся доныне.
    
Понятно, что наказания за воспрещенные законом браки были те же, что и за невступление в брак, браки эти не давали никаких гражданских выгод, и закон о приданом после смерти жены терял для мужа свою силу.
    
После того как Август объявил собственностью казны полученные по закону и по завещанию наследства всех тех, кого законы объявили неправоспособными в этом отношении, законы эти получили более фискальный, чем политический и гражданский характер. Отвращение к налагаемым ими стеснениям, которые и без того уже почитались крайне обременительными, еще усилилось от угрозы постоянных притязаний со стороны алчной казны. В результате при Тиберии пришлось ограничить действие этих законов, Нерон уменьшил размер вознаграждения доносчикам, Траян остановил их грабительства, Север видоизменил эти законы, а юристы считали их тягостными и в своих решениях уклонялись от точного их соблюдения.
    
К тому же императоры ослабляли значение этих законов дарованием преимуществ, соединенных с правом мужей и лиц, имеющих двоих и троих детей. Они пошли еще дальше, когда стали освобождать граждан от налагаемых этими законами взысканий, хотя в делах общественной пользы согласно общепринятым правилам отнюдь не следовало бы допускать таких изъятий.
    
Здравый смысл потребовал распространения прав детей на весталок, которых религия обязывала вечно оставаться девственницами. Право мужей было даровано солдатам, потому что они не имели возможности жениться. Согласно обычаю императоры освобождались от стеснений, налагаемых некоторыми гражданскими законами. Так, Август был избавлен от исполнения закона, ограничивающего право отпуска на волю рабов, и закона, ограничивающего завещательные права.
    
Все это были лишь частные случаи, но впоследствии изъятия раздавались так неумеренно, что общее правило стало исключением.
    
Философские секты внесли в империю тот дух отчуждения от общественных дел, который не мог бы так сильно распространиться во времена республики, когда все были поглощены военными занятиями или мирными ремеслами. Отсюда идея совершенствования, сопутствующая всему, что только влечет к созерцательной жизни, отсюда удаление от семейных забот и стеснений. Христианская религия, явившаяся на смену философии, как бы упрочила понятия, которые философия только подготовила.
    
Христианство сообщило свой характер и юриспруденции, ибо между светской и духовной властью всегда существует известная связь. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на кодекс Феодосия, который представляет собой не что иное, как свод указов христианских императоров.
    
Один из панегиристов Константина говорит этому императору: «Единственною целью твоих законов было наказание пороков и исправление нравов. Ты уничтожил коварство старых законов, которые, казалось, стремились только к тому, чтобы уловлять в свои сети простодушных».
    
Перемены, произведенные Константином, несомненно, имели в основании или идею распространения христианства или заключающуюся в нем идею совершенствования. Первая из этих идей породила законы, предоставившие епископам столь широкую власть, что законы эти послужили основанием для церковной юрисдикции, отсюда возникли законы, ослабившие родительскую власть тем, что лишили отцов права собственности на имущество их детей. В интересах распространения новой религии потребовалось ограничить чрезмерную зависимость детей, которые всегда более склонны отвергать установленные понятия и усваивать новые.
    
К законам, имевшим в виду христианское совершенствование, прежде всего следует отнести отмену наказаний, установленных законом Папия как для холостых, так и для тех, которые, будучи женаты, не имели детей.
    
«Установляли эти законы, — говорит один церковный историк, — так, как будто размножение человеческого рода зависит от нас, не думали о том, что количество людей растет и уменьшается по воле провидения».
    
Принципы религии всегда оказывали чрезвычайное влияние на размножение человеческого рода: в одних случаях они ему благоприятствовали, как, например, у евреев, магометан, гебров, китайцев, в других — препятствовали ему, как то было, например, у римлян, принявших христианство.
    
Всюду непрестанно проповедовалось воздержание — высочайшая добродетель, потому что по природе своей она должна соблюдаться лишь весьма немногими.
    
Константин не коснулся законов о десятой части, которые увеличивали право одного из супругов дарить часть своего имущества другому пропорционально числу их детей. Феодосии младший отменил и эти законы.
    
Юстиниан объявил действительными все браки, запрещенные законами Папия. Эти законы требовали, чтобы вдовцы женились снова, Юстиниан предоставил преимущества тем из них, которые оставались неженатыми.
    
По древним законам никто не мог быть лишен естественного права вступать в брак и иметь детей, поэтому, если кто-нибудь получал наследство при условии не вступать в брак или патрон брал со своего вольноотпущенника клятву, что он не женится и не будет иметь детей, папиев закон признавал недействительными и это условие, и эту клятву. Следовательно, существующая у нас оговорка: при условии сохранения вдовства, противоречит древнему праву и ведет свое начало от императорских постановлений, возникших на основе представления о совершенстве.
    
Хотя не было издано специального закона, который содержал бы в себе прямую отмену преимуществ и почестей, предоставленных римлянами-язычниками браку и многодетности, там, где оказывали преимущество безбрачию, не могло воздаваться почестей браку. И если удалось в результате отмены штрафов лишить откупщиков значительных выгод, то уничтожить награды было, конечно, еще легче.
    
Те же духовные соображения, которые побудили разрешить безбрачие, скоро сделали самое безбрачие необходимостью. Избави бог, чтобы я стал говорить здесь против безбрачия, установленного религией. Но кто может молчать при виде безбрачия, созданного распущенностью,— безбрачия, в котором оба пола, развращаемые даже вполне естественными чувствами, избегают союза, который должен сделать их лучшими, чтобы пребывать в ином союзе, который делает их все более худшими.
    
Самой природой установлено, что, чем более мы сокращаем число браков из тех, которые могли бы состояться, тем более развращаем те, которые уже существуют, чем меньше людей женатых, тем меньше верности в браках. Подобным образом можно сказать, чем больше воров, тем больше воровства.
   
   
    
     
ГЛАВА XXII 
     
О выбрасывании детей 
    
    
    
У древних римлян имелись тщательно разработанные правила относительно выбрасывания детей. «Ромул, — говорит Дионисий Галикарнасский,— вменил всем гражданам в обязанность воспитывать всех сыновей и старших дочерей. Если дети были безобразны или уродливы, он позволял выбрасывать их, показав предварительно пятерым из ближайших соседей».
    
Ромул не позволял убивать ни одного ребенка моложе трех лет, этим он примирял закон, предоставлявший отцам право жизни и смерти над детьми, с законом, запрещавшим выбрасывать их.
    
У того же Дионисия Галикарнасского мы находим, что закон, обязывавший граждан вступать в брак и воспитывать всех своих детей, был в силе в 277 году от основания Рима, из этого видно, что закон Ромула, дозволявший выбрасывать младших дочерей, был в то время уже ограничен обычаем.
    
Мы не знаем, какого рода постановления относительно выбрасывания детей были приняты законами двенадцати таблиц в 301 году от основания Рима, до нас дошло только одно место из Цицерона, где он говорит, что учреждение народных трибунов было задушено тотчас же вслед за своим рождением подобно тому, как душили уродливых детей по законам двенадцати таблиц. Следовательно, тех детей, которые не были уродами, оставляли в живых и закон двенадцати таблиц ничего не изменил в прежних постановлениях.
    
«Германцы, — говорит Тацит, — не выбрасывают своих детей, у них добрые нравы имеют более силы, чем в других странах добрые законы». Следовательно, у римлян были законы, направленные против этого обычая, но их не соблюдали. Мы не находим ни одного римского закона, который разрешал бы выбрасывать детей. Это было, без сомнения, злоупотребление, практиковавшееся в последние времена Рима, когда роскошь уничтожила благосостояние, когда поступившее в раздел богатство стало называться бедностью, когда отец считал потерянным то, что давал своему семейству, и противопоставлял свою семью своей собственности.
   
   
    
     
ГЛАВА XXIII 
     
О состоянии мира после падения Рима 
    
    
    
Мероприятия римлян, направленные на увеличение числа граждан, оказывались действенными до тех пор, пока республика, сохраняя всю силу своей организации, должна была возмещать лишь ту убыль, которая являлась следствием ее мужества, отваги, твердости, любви к славе и даже ее добродетели. Но скоро и самые мудрые законы не в состоянии уже были восстановить того, что последовательно разрушали и умирающая республика, и всеобщая анархия, и военное правление, и суровая власть, и надменный деспотизм, и слабая монархия, и бездарный, слабоумный и суеверный двор. Казалось, римляне покорили мир лишь для того, чтобы обессилить его и беззащитным предать в руки варваров. Нашествия готов[134], гетов, сарацин и татар попеременно терзали их. И скоро остались одни только варварские народы, которых уничтожали другие варварские народы. Так в баснословные времена, после наводнений и потопов, из земли вышли вооруженные люди, истребившие друг друга.
   
   
    
     
ГЛАВА XXIV 
     
Изменение численности населения Европы 
    
    
    
В том состоянии, в каком находилась Европа, трудно было рассчитывать на ее восстановление, в особенности после того, как при Карле Великом она была объединена в одну обширную империю. Но вследствие особенностей правления того времени империя эта распалась на бесчисленное множество мелких самостоятельных владений, а так как каждый правитель жил в своей деревне или своем городе и все его величие, богатство, могущество, мало того, самая его безопасность находились в прямой зависимости от числа жителей, то он и прилагал все старания, чтобы его маленькая страна достигла процветания. Это удалось настолько, что, несмотря на всю беспорядочность управления, на недостаток опыта в делах торговли, приобретенного лишь позднее, на беспрестанные войны и споры, население в большинстве европейских стран было многочисленнее, чем в настоящее время.
    
Недостаток времени не позволяет мне углубиться в подробное исследование данного вопроса, сошлюсь только на бесчисленные армии крестоносцев, отличавшиеся самым разнородным составом. Пуфендорф говорит, что при Карле IX во Франции было 20 миллионов жителей.
    
Это уменьшение населения было результатом непрестанного объединения мелких государств. В прежние времена каждая деревня во Франции была столицей, теперь же столица только одна. Каждая часть государства была центром власти, теперь же все тяготеют к центру, этот центр и есть, так сказать, само государство.
   
   
    
     
ГЛАВА XXV 
     
Продолжение той же темы 
    
    
    
Несомненно, в Европе за последние два столетия значительно развилось мореплавание, это, с одной стороны, дало ей новых жителей, но с другой — отняло у нее часть ее населения. Голландия каждый год посылает в Индию много матросов, из них возвращается на родину только две трети — остальные погибают или остаются в Индии. Приблизительно то же происходит со всеми другими народами, занимающимися морской торговлей.
    
Не следует смотреть на Европу как на отдельное государство, которое одно только занимается мореплаванием. Такое государство (увеличило бы свое население, потому что соседние народы стали бы посещать его, чтобы принять участие в его мореплавании, и матросы стали бы стекаться к нему со всех сторон. Но Европа, отделенная от остального света религией, обширными морями и пустынями, не может пополнять своего населения этим путем.
   
   
    
     
ГЛАВА XXVI 
     
Выводы 
    
    
    
Из всего сказанного следует вывод, что Европа и теперь еще нуждается в законах, благоприятствующих размножению населения, и если греческие политики постоянно жаловались на слишком большое число граждан, обременяющее республику, то теперешние политики толкуют лишь о том, как бы увеличить их число.
   
   
    
     
ГЛАВА XXVII 
     
О законе, изданном во Франции для увеличения численности населения 
    
    
    
Людовик XIV назначил пенсии лицам, имеющим 10 человек детей, и более значительные пенсии — за 12 человек детей. Но вопрос был вовсе не в том, чтобы поощрять исключительные явления природы, для того чтобы вызвать общее стремление к продолжению рода, необходимо было, по примеру римлян, установить общие награды или общие наказания.
   
   
    
     
ГЛАВА XXVIII 
     
Как можно восстановить численность народонаселения 
    
    
    
Если государство обезлюдело от таких временных обстоятельств, как война, эпидемия или голод, то против этого есть еще средства. Оставшиеся в живых могли сохранить трудоспособность и изобретательность и в своем стремлении загладить следы бедствия могут сделаться еще более искусными работниками в силу самого несчастья, их постигшего. Но зло оказывается почти неизлечимым, если убыль в населении проявляется, как застарелый недуг, вследствие какого-нибудь внутреннего порока или дурного правления. В этом случае люди гибнут от незаметной и привычной болезни. Рожденные в нищете и слабости, под гнетом правительственных насилий и предрассудков, они гибнут, сами часто не сознавая причин своей гибели. Страны, доведенные до упадка деспотизмом или чрезмерными преимуществами духовенства над мирянами, служат тому двумя лучшими примерами.
    
Бесполезно для восстановления такого государства ждать помощи от детей, которые могут родиться, время для этого прошло: население, окруженное пустыней, лишено энергии и изобретательности. На пространстве, достаточном для прокормления целого народа, с трудом прокармливается одна семья. Простой народ не может пользоваться даже тем, что создает его нищету, т. е. пустырями, которыми покрыты эти страны. Духовенство, государь, города, вельможи и некоторые из знатнейших граждан постепенно сделались собственниками всей земли. Правда, она невозделана: погибшие семейства оставили им ее как пастбище, тогда как работник не имеет ничего.
    
В этом положении следует осуществить на всем пространстве страны то, что римляне сделали в одной части своего государства, и поступить при недостатке населения так же, как те поступали при его изобилии, т. е. наделить землей все семейства, у которых ничего нет, и дать им возможность ее возделывать и засевать. Надел этот должен производиться по мере того, как будут являться желающие, чтобы ни одной минуты не пропадало для работы.
   
   
    
     
ГЛАВА XXIX 
     
О богадельнях 
    
    
    
Бедность проистекает не oт того, что человек ничего не имеет, а от того, что он не работает. Кто не имеет никакого имущества, но работает, пользуется таким же достатком, как и тот, кто получает сто экю дохода, не работая. Кто ничего не имеет, но владеет каким-нибудь ремеслом, тот не беднее собственника десяти арпанов земли, которую он должен обрабатывать, чтобы жить. Ремесленник, который обучил своих детей своему ремеслу, оставил им в наследство имущество, возросшее пропорционально числу детей. Нельзя сказать того же о человеке, который, имея как средство к жизни десять арпанов земли, разделил их между своими детьми1 .
    
В торговых странах, где многие ничего не имеют, кроме своего ремесла, государство часто оказывается вынужденным
    
брать на себя попечение о престарелых, больных и сиротах. Благоустроенное государство черпает для этого средства из самой промышленности: одним оно дает работу, на которую они способны, других оно учит работать, что уже есть работа.
    
Милостыня, подаваемая от времени до времени нищему, отнюдь не исчерпывает обязанностей со стороны государства: на нем лежит долг обеспечить всех граждан верными средствами к жизни: пищей, приличной одеждой, таким образом жизни, который не вредит их здоровью.
    
Когда Аурунгзеба спросили, почему он не строит богаделен, он ответил: «Я сделаю мою империю настолько богатой, что она не будет нуждаться в богадельнях». Ему следовало бы сказать: «Я начну с того, что сделаю мою империю богатой и построю богадельни».
    
Богатство государства предполагает развитую промышленность. Невозможно, чтобы среди многочисленных отраслей промышленности не было таких, которые не находились бы в плохом положении и в которых рабочие, следовательно, не испытывали бы состояния временной нужды.
    
В этом случае государство должно оказать быструю помощь, чтобы облегчить страдания народа и предотвратить возмущение с его стороны. В таких-то обстоятельствах и потребны богадельни или другие подобные им учреждения, которые могли бы предупредить это бедствие.
    
Но когда беден народ в целом, то бедность отдельных людей является результатом общего бедствия, она, так сказать, и составляет это общее бедствие. Богадельни всего мира не в состоянии уничтожить эту бедность, напротив, леность, к которой они приучают, лишь увеличивает общую бедность, а следовательно, и частную.
    
Генрих VIII, желая преобразовать английскую церковь, разогнал монахов, которые, будучи сами ленивы, поддерживали леность и в других: благодаря соблюдаемому ими гостеприимству бесчисленное множество праздных людей, дворян и горожан проводило жизнь в скитаниях из одного монастыря в другой. Он уничтожил также и богадельни, где простой народ находил средства к существованию, подобно тому как дворяне находили их в монастырях. После этого преобразования в Англии водворился дух торговли и промышленности.
    
В Риме благодаря богадельням все пользуются довольством, за исключением тех, кто работает, тех, кто занимается промышленностью или ремеслом, тех, кто имеет земли, тех, кто ведет торговлю.
    
Я уже сказал, что богатые народы нуждаются в богадельнях, потому, что их богатству угрожают бесчисленные случайности, но и здесь, очевидно, временная помощь несравненно лучше постоянных учреждений, так как зло носит временный характер, то и помощь должна быть такою же и притом применимой к различным случаям.
   
  
  
   
    
КНИГА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 
    
Об отношении законов к установленной в стране религии, рассматриваемой в ее обрядах и ее сущности 
   
   
    
     
ГЛАВА I 
     
О религиях вообще 
    
    
    
Подобно тому как между различными степенями мрака мы можем распознать мрак наименее густой и между различными безднами — бездны наименее глубокие, мы можем и между ложными религиями искать такие, которые наиболее соответствуют целям общественного блага, такие, которые хотя и не ведут человека к загробному блаженству, но тем не менее могут немало способствовать его земному счастью.
    
Итак, я буду рассматривать различные существующие на свете религии исключительно в их отношении к тому благу, которое они доставляют гражданскому быту, независимо от того, кроются ли корни их на небе или в земле.
    
Выступая в этом сочинении не в качестве богослова, а в качестве политического писателя, я могу высказать в нем положения, вполне справедливые только с точки зрения человеческого мышления, так как они вовсе не были рассмотрены по отношению к высшим истинам.
    
Что касается истинной религии, то потребуется немного беспристрастия, чтобы убедиться в том, что я никогда не искал предпочтения политических интересов ее интересам, но стремился к сочетанию тех и других, а прежде чем сочетать их, необходимо их познать.
    
Христианская религия, повелевающая людям любить друг друга, желает, конечно, чтобы всякий народ имел наилучшие политические и гражданские законы, потому что после нее они составляют величайшее благо, какое только человек может дать и получить.
   
   
    
     
ГЛАВА II 
     
Парадокс Бейля 
    
    
    
Бейль 135 брался доказать, что лучше быть атеистом, чем идолопоклонником, другими словами, что менее опасно вовсе
    
не иметь религии, чем иметь дурную религию. «Я предпочитаю, — говорит он, — чтобы обо мне сказали, что я не существую, чем говорили, что я дурной человек». Это — софизм, основанный на том, что для человечества вопрос: верят или не верят в существование того или другого человека, не имеет никакого значения, тогда как вера в существование бога весьма полезна. Из понятия его небытия вытекает понятие нашей независимости, или, если мы этого понятия не можем иметь, идея нашего бунта против него. Говорят, что религия не есть обуздывающее начало, потому что она не всегда обуздывает, это то же, что сказать, что и гражданские законы лишены обуздывающей силы. Изложить в обширном сочинении длинную вереницу причиненных религией страданий и не рассказать так же подробно о содеянном ею добре — плохое рассуждение против религии. Если бы я стал рассказывать о всех тех бедствиях, которые причинили человечеству гражданские законы, монархия, республиканский образ правления, я наговорил бы ужасных вещей. Даже если бы религия могла оказаться бесполезной для подданных, она все-таки осталась бы полезной для государей, для которых, как для всех, кто не боится человеческого закона, она составляет единственную узду.
    
Государя, любящего религию и боящегося ее, можно уподобить льву, когда ОН слушается руки, которая его ласкает, и голоса, который его укрощает, государь, который боится религии и ненавидит ее, подобен дикому зверю, когда он кусает цепь, которая мешает ему бросаться на проходящих, государь, вовсе не имеющий религии, подобен ужасному животному, которое чувствует свою свободу только тогда, когда терзает и пожирает.
    
Вопрос вовсе не в том, что лучше: чтобы отдельный человек или целый народ вовсе не имели религии или чтобы они злоупотребляли той, которую имеют. Вопрос заключается в том, какое зло меньше: чтобы люди от времени до времени злоупотребляли религией или чтобы ее у них вовсе не было.
    
Желая уменьшить ужас, внушаемый атеизмом, слишком уж нападают на идолопоклонство. Несправедливо предполагать, что если древние воздвигали алтари какому-нибудь пороку, то это значило, что они любили этот порок, напротив, это доказывало, что они его ненавидели. Когда лакедемоняне поставили храм Страху, это не значило, что эта воинственная нация молила о ниспослании во время битвы страха в сердца ее граждан. Были божества, которых молили об избавлении от соблазна к преступлению, и были другие, которых молили об отвращении опасности преступления.
   
   
    
     
ГЛАВА III 
     
О том, что умеренный образ правления более соответствует христианской религии, а деспотический — магометанской
    
    
    
Христианской религии чужд чистый деспотизм, благодаря столь настойчиво предписываемой евангелием кротости она противится неукротимому гневу, побуждающему государя к самоуправству и жестокости.
    
Так как христианская религия воспрещает многоженство, христианские государи ведут менее замкнутый образ жизни, менее отделены от своих подданных, а следовательно, и сами в большей степени являются людьми, они более расположены к тому, чтобы предписывать себе законы, и более способны сознавать, что не все для них возможно.
    
Между тем как магометанские государи беспрестанно сеют вокруг себя смерть и сами погибают насильственной смертью, у христиан религия делает государей менее боязливыми, а следовательно, и менее жестокими. Государь полагается на своих подданных» а подданные — на своего государя. Это поразительно! Христианская религия, имеющая, невидимому, в виду лишь загробное блаженство, устраивает наше счастье и в этой жизни.
    
Только христианская религия помешала деспотизму утвердиться в Эфиопии, несмотря на обширность этой империи и ее дурной климат, и водворила внутри Африки нравы Европы и ее законы.
    
Наследный принц в Эфиопии пользуется правами государя и подает другим подданным пример любви и повиновения. Рядом же в Сеннааре мы видим, что дети государя согласно господствующим там магометанским обычаям содержатся взаперти и по смерти отца умерщвляются по распоряжению правительственного совета в интересах вступающего на престол нового государя.
    
Если мы обратим внимание, с одной стороны, на беспрестанные умерщвления греческих и римских государей и вождей, а с другой — на истребление народов и городов теми же вождями, вспомним Тимура и Чингис-хана, опустошивших Азию, то увидим, что мы обязаны христианству таким политическим правом во внутреннем правлении и таким международным правом во время войны, за которые человеческая природа не может быть достаточно признательной.
    
Благодаря действующему у нас международному праву победитель оставляет побежденным народам такие великие блага, как жизнь, свободу, законы, имущество и всегда религию, если только сам не становится жертвой самообмана.
    
Можно сказать, что отчужденность между народами Европы в настоящее время не превышает той розни, какая существовала в Римской империи после того, как она стала деспотическим и военным государством, между ее народами и армиями и между отдельными армиями, когда, с одной стороны, армии воевали между собою, а с другой — им отдавали города на разграбление, а земли — для захвата и дележа.
   
   
    
     
ГЛАВА IV 
     
Следствия характера религии христианской и магометанской 
    
    
    
Основываясь только на одном сравнении характера христианской и магометанской религии, следует без дальнейшего обсуждения принять первую и отвергнуть вторую, потому что гораздо очевиднее, что религия должна смягчать нравы людей, чем то, что та или иная религия истинна.
    
Горе человечеству, когда религия дается завоевателем. Магометанская религия, которая говорит только о мече, продолжает внушать людям тот же дух истребления, который ее создал.
    
Достоин восхищения рассказ о Саббаконе, одном из царей-пастырей. Бог Фив явился ему в сновидении и приказал лишить жизни всех египетских жрецов. Саббакон рассудил, что боги не желают, чтобы он продолжал царствовать, потому что повелевают ему исполнить то, что всегда было так противно их воле, и удалился в Эфиопию.
   
   
    
     
ГЛАВА V 
     
О том, что католическая религия более согласуется с монархическим образом правления, а протестантская — с республиканским 
    
    
    
В период своего возникновения и первоначального развития в государстве религия обыкновенно согласуется с общим строем правления, потому что как те, кто ее принимает, так и те, кто ее вводит, не имеют иных представлений о гражданском порядке, кроме тех, которые господствуют в государстве, где они родились и выросли.
    
Когда два века тому назад христианскую религию постигло злополучное разделение на католическую и протестантскую, северные народы приняли протестантство, южные же остались католиками.
    
Причина этому та, что у северных народов существует и всегда будет существовать дух независимости и свободы, несвойственный южанам, потому религия без видимого главы более соответствует духу независимости этого климата, чем та, которая имеет такого главу.
    
В странах, где утвердилась протестантская религия, перевороты совершались также согласно с их политическим строем. Лютер, имевший на своей стороне могущественных государей, не мог бы заставить их признать церковный авторитет лица, не облеченного внешними преимуществами власти. Кальвин же, на стороне которого находились жители республики или горожане, оттесненные на задний план в монархиях, легко мог обойтись без преимуществ и высших чинов.
    
Каждая из этих двух религий могла почитать себя наиболее совершенной: потому что кальвинистская более сообразовалась с тем, что говорил Иисус Христос, а лютеранская — с тем, как действовали апостолы.
   
   
    
     
ГЛАВА VI 
     
Другой парадокс Бейля 
    
    
    
Бейль, надругавшись над всеми религиями вообще, поносит и христианство, он осмеливается утверждать, будто истинные христиане не в состоянии основать жизнеспособное государство. Почему же нет? Это были бы граждане, превосходно понимающие свои обязанности и прилагающие все старание, чтобы их выполнять, они бы отлично сознавали право естественной обороны, чем требовательнее относились бы они к своим религиозным обязанностям, тем лучше они помнили бы о своих обязанностях к отечеству. Христианские начала, глубоко запечатленные в их сердцах, были бы несравненно действеннее ложной чести монархии, человеческих добродетелей республик и раболепного страха деспотических государств.
    
Удивительно, что приходится обвинять этого великого человека в непонимании собственной религии, в неумении отличить порядок установления христианства от самого христианства и предписания евангелия от его советов. Когда законодатель вместо того, чтобы издавать законы, дает советы, это значит, что он понимает, что если бы его советы были облечены в форму законов, они противоречили бы духу его законов.
   
   
    
     
ГЛАВА VII 
     
О законах совершенства в религии 
    
    
    
Человеческие законы, обращающиеся к уму, должны давать предписания, а не советы. Религия, обращающаяся к сердцу, должна давать много советов и мало предписаний.
    
Когда, например, она дает правила не для хорошего, а для наилучшего, не для блага, а для совершенства, надо, чтобы
    
это были советы, а не законы, потому что совершенство не касается всех людей или всех вещей. Кроме того, если это законы, то для того, чтобы заставить людей соблюдать их, потребуется бесконечное множество других законов. Безбрачие было советом христианства, когда его сделали законом для известной категории людей, возникла необходимость в постепенном издании новых законов, чтобы принудить людей к соблюдению этого закона. Законодатель утомил и самого себя, и общество, понуждая к исполнению таких предписаний, которые людьми, любящими совершенство, были бы исполнены как совет.
   
   
    
     
ГЛАВА VIII 
     
О согласовании законов нравственности с законами религии 
    
    
    
В стране, имевшей несчастье получить свою религию не от бога, необходимо все-таки, чтобы религия находилась в согласии с нравственностью, потому что даже ложная религия служит наилучшим ручательством за человеческую честность.
    
Основные правила религии Пегю заключаются в том, чтобы не убивать, не красть, избегать любострастия, не делать ничего неприятного ближнему, напротив, делать ему, насколько возможно, добро. При соблюдении этих правил, как уверены жители Пегю, можно спастись во всякой вере, вот почему, хотя гордые и бедные, они кротки и сострадательны к несчастным.
   
   
    
     
ГЛАВА IX 
     
О ессеях
    
    
Ессеи давали обет соблюдать справедливость по отношению к людям, не делать никому зла, даже по долгу повиновения, ненавидеть несправедливых, быть верными данному слову, повелевать со скромностью, держать всегда сторону правды, избегать всякой незаконной прибыли. 
    
   
   
    
     
ГЛАВА X 
     
О секте стоиков 
    
    
    
Различные философские секты у древних можно рассматривать как своего рода религии. Между ними не было ни одной, правила которой были бы более достойны человека и более пригодны для воспитания добродетельных людей, чем школы стоиков. Если бы я мог на минуту забыть, что я христианин, я бы признал уничтожение школы Зенона одним из величайших несчастий, постигших человечество.
    
Эта секта впадала в преувеличение лишь в таких вещах, которые требуют душевного величия: в презрении к наслаждениям и страданиям.
    
Она одна умела воспитывать истинных граждан, она одна создавала великих людей, она одна создавала великих императоров.
    
Оставьте на минуту в стороне истины откровения — и вы не найдете во всей природе ничего величественнее Антонинов. Даже сам Юлиан — да, Юлиан (эта невольная похвала не сделает меня, конечно, соучастником его отступничества) — после него не было государя, более достойного управлять людьми.
    
Видя одну тщету в богатстве, в человеческом величии, в скорби, огорчениях и удовольствиях, стоики в то же время были поглощены неустанной заботой о счастье людей и об исполнении своих общественных обязанностей. Казалось, они полагали, что этот священный дух, присутствие которого они чувствовали в себе, есть своего рода благое провидение, бодрствующее над человечеством.
    
Рожденные для общества, они считали своим уделом трудиться для него, и это было им тем менее в тягость, что награду они носили в самих себе. Находя все свое счастье в своей философии, они, казалось, могли увеличить его только счастьем других.
   
   
    
     
ГЛАВА XI 
     
О созерцании 
    
    
    
Так как назначение людей состоит в том, чтобы сохранять себя, питать, одевать и принимать участие в общественной деятельности, то религия не должна слишком поощрять их к созерцательной жизни.
    
Магометане приобретают склонность к созерцанию путем привычки: 5 раз в день становятся они на молитву, причем от них требуется, чтобы они каждый раз оставляли, так сказать, за порогом все помышления о земном, и это воспитывает в них дух умозрения. К этому следует еще добавить равнодушие ко всему окружающему, которое дает им вера в неизменность судьбы.
    
Если к этому добавляются еще и другие причины, способствующие их отчуждению от жизни, если, например, суровое правление и законы о земельной собственности поддерживают в них сознание непрочности земного благополучия, — тогда уже все погибло.
    
Религия гебров сделала когда-то персидское государство цветущим и исправила в нем вредные следствия деспотизма, в наши же дни магометанская религия губит его.
   
   
    
     
ГЛАВА XII 
     
О покаянии 
    
    
    
Следует, чтобы покаяние сопровождалось идеей труда, а не праздности, идеей добра, а не чего-то необыкновенного, идеей воздержания, а не корысти. 
   
   
    
     
ГЛАВА XIII 
     
О неискупимых преступлениях 
    
    
    
Одно место в книгах первосвященников, приводимое Цицероном, позволяет думать, что римляне признавали некоторые преступления не подлежащими искуплению. На этом Зосима основывает свой рассказ, дающий повод истолковывать в неблаговидном смысле побуждения, руководившие Константином при его переходе в христианство, отсюда и горькая насмешка Юлиана над обращением Константина в его книге о цезарях.
    
Языческая религия, воспрещавшая лишь некоторые грубые преступления, удерживавшая руку, но предоставлявшая полную свободу сердцу, могла допускать такие преступления, которые нельзя было искупить. Но религия, которая охватывает все страсти, которая одинаково ревниво относится как к действиям, так и к желаниям и помыслам, которая связывает нас не немногими цепями, а бесчисленными нитями, которая отвергает человеческое правосудие и вводит новое, которая по природе своей постоянно ведет от раскаяния к любви и от любви к раскаянию, которая между судьей и преступником ставит великого посредника, а между праведником и посредником— великого судью, — такая религия не должна допускать неискупимых преступлений. Но хотя она всем внушает страх и надежду, она все-таки дает чувствовать, что если и нет преступления, по природе своей неискупимого, то таким преступлением может быть вся жизнь человека, что очень опасно испытывать, божественное милосердие все новыми преступлениями и новыми просьбами о прощении, что забота о старых долгах, никогда не погашаемых перед господом, должна удерживать нас от новых, дабы не переполнить меры и не переступить пределов отеческого милосердия.
   
   
    
     
ГЛАВА XIV 
     
Об отношении силы религии к силе гражданских законов 
    
    
    
Так как религия и гражданские законы должны главным образом стремиться к тому, чтобы делать людей добрыми гражданами, то, следовательно, если первая уклоняется от этой
    
цели, вторые должны сильнее к ней стремиться, и наоборот, другими словами, чем менее обуздывающей силы в религии, тем более должны обуздывать законы.
    
Так, в Японии, где господствующая религия почти не имеет догматов и не обещает ни рая, ни. ада, законы, чтобы восполнить этот недостаток, отличаются крайней строгостью и соблюдаются с необыкновенной точностью.
    
Когда религия устанавливает догмат неизбежности человеческих поступков, законы должны быть строже и общественное управление бдительнее обыкновенного, так как они должны определять поведение людей, которые без того легко поддаются природным влечениям. Другое дело, когда религия устанавливает догмат свободы.
    
Душевная лень породила магометанское учение о предопределении, которое в свою очередь порождает душевную лень. Говорят: так определено богом — тут делать нечего! В таком случае людей, усыпленных религией, должен будить закон.
    
Когда религия осуждает то, что гражданские законы должны допускать, появляется опасность, как бы гражданские законы в свою очередь не допустили чего-нибудь такого, что религия должна осудить. Первое свидетельствует о недостатке гармонии и правильности в представлениях, проявляющемся во втором.
    
Так, например, татары Чингис-хана, у которых считалось грехом и даже уголовным преступлением положить нож в огонь, опереться на бич, ударить лошадь уздечкой, разбить одну кость другою, не считали грехом нарушить данное слово, похитить чужое имущество, оскорбить человека или убить его. Короче, законы, побуждающие видеть необходимое в том, что само по себе безразлично, имеют то неудобство, что побуждают видеть безразличное в том, что необходимо.
    
Жители Формозы верят в нечто вроде ада, в котором наказываются лишь те, которые не ходили нагими в известное время года, носили полотняную одежду вместо шелковой, ловили устриц и в делах своих не советовались с пением птиц. Вместе с тем они не считают за грех пьянство и разврат, они даже верят, что распутство их детей приятно богам.
    
Если религия признает умершего праведником вследствие каких-либо случайных причин, она расточает без пользы сильнейшее из всех человеческих побуждений. Индусы уверены, что воды Ганга обладают освящающей силой, что люди, умершие на его берегах, избавлены от наказаний в будущей жизни и ведут существование, исполненное наслаждений. Поэтому из самых отдаленных мест посылают урны с пеплом умерших, чтобы бросить их в Ганг. Что нужды в том, будет человек жить добродетельно или нет, — был бы только прах его брошен в Ганг!
    
Понятие о месте посмертных наград необходимо предполагает и понятие о месте посмертных наказаний, коль скоро можно рассчитывать на первые без опасения вторых, гражданские законы теряют силу. Люди, вполне уверенные в посмертной награде, ускользают от законодателя. В них слишком велико презрение к смерти. Чем может закон обуздать человека, который уверен, что величайшее из наказаний будет для него лишь минутой наступления блаженства!
   
   
    
     
ГЛАВА XV 
     
Каким образом иногда ложные религии исправляются гражданскими законами 
    
    
    
Уважение к старине, простодушие или суеверие приводили иногда к таинствам и обрядам, оскорблявшим чувство стыдливости. Примеры тому не редки. Аристотель говорит, что в таких случаях закон разрешает, чтобы отцы семейств совершали в храмах эти таинства вместо своих жен и детей. Удивительный закон, охраняющий нравы от воздействия религии!
    
Август запретил молодым людям обоего пола участвовать в каких бы то ни было ночных церемониях, если их не сопровождал кто-либо из старших родственников, и когда он восстановил празднества в честь Пана, то воспротивился тому, чтобы молодые люди бегали нагими.
   
   
    
     
ГЛАВА XVI 
     
Каким образом недостатки политических учреждений исправляются законами религии 
    
    
    
С другой стороны, религия может оказать поддержку гражданскому порядку, когда законы бессильны это сделать.
    
Так, например, если в государстве часто возникают междоусобные войны, религия может оказать большую пользу, постановив, что в определенной области этого государства должен соблюдаться постоянный мир. У греков элеяне в качестве жрецов Аполлона пользовались вечным миром. В Японии город Меако, почитаемый святым городом, не знает войны в силу постановления, поддерживаемого религией. Эта империя, которая стоит как бы одинокой на свете, которая не пользуется и не хочет пользоваться никакою помощью со стороны чужеземцев, поддерживает в своих пределах торговлю, не страдающую от войны,
    
В государствах, где вопросы о войне не решаются на общем совещании, где закон лишен всяких средств к прекращению и предупреждению войн, религия устанавливает периоды мира или перемирий, чтобы дать народу возможность заниматься теми работами, без которых государство не может существовать, каковы посев и тому подобные работы.
    
Все неприязненные действия между арабскими племенами ежегодно прекращались на четыре месяца, малейшее нарушение мира в это время почиталось кощунством. Когда каждый феодал имел во Франции право войны и мира, религия устанавливала в определенные времена года особые перемирия.
   
   
    
     
ГЛАВА XVII 
     
Продолжение той же темы 
    
    
    
Если в государстве много поводов к ненависти, необходимо, чтобы религия имела много средств к примирению. Арабы, народ разбойничий, часто наносили друг другу оскорбления и несправедливости. Магомет издал закон: «Если кто прощает кровь брата, он может взыскать с преступника убытки, но кто причинит зло обидчику, после того как получил от него удовлетворение, тот будет подвергнут жестоким мукам в день судный».
    
У германцев ненависть и вражда передавались близким родственникам по наследству, но не были вечными.
    
Убийство искупалось известным количеством скота, вся семья убитого получала таким образом удовлетворение. «И это очень полезно, — говорит Тацит, — потому что вражда у свободного народа представляет большую опасность». Я полагаю, что в этих примирениях участвовали жрецы, пользовавшиеся у них большим влиянием.
    
У малайцев, которые не знают примирения, убийца, уверенный, что не избегнет возмездия со стороны родственников и друзей убитого, впадает обыкновенно в исступление, бросается на встречных и наносит им раны или убивает их.
   
   
    
     
ГЛАВА XVIII 
     
Каким образом законы религии имеют действие гражданских законов 
    
    
    
Первые греки жили мелкими, часто рассеянными на большом пространстве племенами, промышляли пиратством на море и насилием на суше, не имели ни гражданского порядка, ни законов. Подвиги Геркулеса и Тезея дают нам представление о состоянии этого нарождающегося народа. Что могла сделать религия более того, что она сделала, чтобы внушить ему отвращение к убийству? Она утверждала, что человек, умерший насильственной смертью, сохраняет гнев против убийцы, наводит на него смущение и ужас и добивается его удаления из тех мест, которые посещал убитый. Нельзя было ни коснуться преступника, ни вступить с ним в разговор, не осквернив себя или не потеряв права быть свидетелем в суде. Преступник изгонялся из города, после чего там совершались очистительные жертвоприношения.
   
   
    
     
ГЛАВА XIX 
     
О том, что не столько истинность или ложность догмата, сколько применение его людьми во благо или во зло делает его
     
полезным или вредным в гражданском обществе
    
    
    
Самые истинные и самые священные догматы могут иметь очень дурные последствия, если они не приведены в связь с общественными началами, наоборот, наиболее ложные догматы могут иметь превосходные последствия, если они находятся в согласии с этими началами.
    
Религия Конфуция[130] отрицает бессмертие души, последователи Зенона также не верят в него. И что же? Оба вероучения вывели из дурного начала хоть и неверные, но превосходные для общества заключения.
    
Религия Тао и Будды верит в бессмертие души, но из этого столь святого догмата выводит ужасные заключения.
    
Почти во всем свете и во все времена верование в бессмертие души, дурно понятое, побуждало жен, рабов, подданных и друзей умершего лишать себя Жизни, чтобы и в ином мире служить предмету своего почитания или любви. Так делалось в Вест-Индии, а также у датчан, так делается еще и поныне в Японии, в Макассаре и во многих других местностях земного шара.
    
Эти обычаи обязаны своим происхождением не столько догмату бессмертия души, сколько догмату воскресения тела, из которого сделан вывод, что человек после смерти сохраняет свои чувства, потребности и даже страсти. С этой точки зрения догмат бессмертия производит на человека необыкновенно сильное впечатление, потому что представление о простой перемене места пребывания доступнее нашему уму и приятнее нашему сердцу, чем представление о нашем видоизменении.
    
Недостаточно, чтобы религия установила догмат, надо еще, чтобы она давала ему надлежащее направление, что превосходно исполнила христианская религия в отношении догматов, о которых идет речь. Она внушает нам надежду на состояние, в которое мы верим, а не на то состояние, которое мы чувствуем и знаем. Все в ней, не исключая и воскресения тела, ведет нас к духовным представлениям.
   
   
    
     
ГЛАВА XX 
     
Продолжение той же темы 
    
    
    
Священные книги древних персов учили: «Если хотите быть святыми, просвещайте детей ваших, потому что все их добрые дела зачтутся вам». Они давали совет рано жениться, потому что дети в день судный будут служить как бы мостом и у кого не будет детей, те не смогут его пройти. Эти догматы были ложны, но вместе с тем очень полезны.
   
   
    
     
ГЛАВА XXI 
     
О переселении душ 
    
    
    
Догмат бессмертия души делится на три ветви: чистого бессмертия, простой перемены местопребывания и переселения душ, т. е. на систему христиан, систему скифов и систему индусов. Я говорил выше о двух первых, что касается третьей, то так как она находилась под влиянием и хороших и дурных руководителей, то и принесла в Индии как хорошие, так и дурные последствия. Она приучает людей относиться с некоторым ужасом к пролитию крови, вследствие чего убийства в Индии очень редки, и хотя в ней никого не наказывают смертью, все живут спокойно.
    
С другой стороны, индийские жены сжигают себя по смерти мужей, таким образом, здесь одни только невинные подвергаются насильственной смерти.
   
   
    
     
ГЛАВА XXII 
     
О том, как опасно, когда религия внушает отвращение к безразличным вещам
    
    
    
Известные представления о чести, установленные религиозными предрассудками в Индии, делают то, что различные касты гнушаются друг друга. Представления эти основаны исключительно на религии, причем семейные отличия не переходят в отличия гражданские, иной индус почтет для себя бесчестием есть за одним столом со своим царем.
    
Отличия этого рода, соединенные с известным отвращением к другим людям, совершенно не соответствуют тем чувствам, которые должны вытекать из различия классов и которые у нас поддерживают любовь к низшим.
    
Законы религии должны внушать презрение к одному лишь пороку и прежде всего не отвращать людей от любви и сострадания к другим людям.
    
Магометанскую и индусскую религии исповедует бесчисленное множество народов, но индусы ненавидят магометан за то, что они едят мясо коровы, а магометане — индусов за то, что те едят свинину.
   
   
    
     
ГЛАВА XXIII 
     
О праздниках 
    
    
    
Когда, религия предписывает прекращение работы, она должна иметь в виду более потребности людей, чем величие чтимого ею существа.
    
Слишком большое количество праздников в Афинах было большим неудобством: у этого господствующего народа, к которому должны были обращаться за решением своих тяжб все города Греции, не хватало времени для ведения дел.
    
Вводя празднование воскресного дня, Константин предназначал свой указ для городов, но не для деревень: он понимал, что если работа городов полезна, то сельская работа необходима.
    
По тем же причинам в странах, живущих преимущественно торговлей, количество праздников должно сообразоваться с условиями этой торговли. Географическое положение протестантских и католических стран требует от первых большего количества работы, чем от вторых, и потому сокращение числа праздников было более уместно в протестантских странах, чем в католических.
    
Дампьер замечает, что народные развлечения значительно видоизменяются в зависимости от климата. Так как жаркий климат производит много нежных плодов, то дикари, имея возможность без большого труда добывать все необходимое для своего существования, употребляют и больше времени на увеселения. Индейцы, живущие в холодном климате, не располагают таким досугом: для них необходимы постоянные занятия рыбной ловлей и охотой, поэтому у них меньше танцев, музыки и пиров. Какая бы религия ни утвердилась у этих народов, она должна считаться со всеми этими обстоятельствами при установлении праздников.
   
   
    
     
ГЛАВА XXIV 
     
О местных религиозных законах 
    
    
    
В различных религиях содержится много местных законов. Когда Монтесума так настойчиво утверждал, что религия испанцев хороша для их страны, а мексиканская хороша для Мексики, он не говорил ничего нелепого, потому что, действительно, мексиканские законодатели не могли не принять во внимание того, что ранее их было установлено природой.
    
Вера в переселение душ вполне соответствует климату Индии. Чрезмерный зной сжигает поля, на них можно прокормить лишь ничтожное количество скота, и постоянно грозит опасность, что его не хватит для возделывания земли, коровы размножаются медленно и подвержены многим болезням. Поэтому закон религии, охраняющий их, весьма полезен как мера, поддерживающая благосостояние страны.
    
В то время как луга выжигаются солнцем, рис и овощи благодаря орошению растут прекрасно. Закон религии, разрешающий только эту пищу, следовательно, очень полезен для населения этих стран.
    
Мясо домашних животных здесь безвкусно, молоко же и масло, которые они дают, составляют для населения одно из средств его пропитания. Значит закон, воспрещающий убивать и есть коров, не лишен основания для Индии.
    
В стенах города Афин жило многочисленное население, окрестные же земли были бесплодны. Согласно с этим существовало религиозное правило, что приносящие богам известные незначительные дары чествуют их более, чем те, кто приносит им в жертву быков.
   
   
    
     
ГЛАВА XXV 
     
Неудобства перенесения религии из одной страны в другую 
    
    
    
Из сказанного следует, что перенесение религии из одной страны в другую очень часто представляет большие неудобства.
    
«Свиньи должны быть очень мало распространены в Аравии, — говорит де Буленвилье. — Эта страна почти лишена лесов, и в ней нет почти ничего, что могло бы служить пищей этим животным. Кроме того избыток соли в воде и пище делает население ее очень восприимчивым к накожным болезням». Местный закон, воспрещающий употребление свиного мяса, не был бы приемлем в других странах, где свиное мясо составляет почти всеобщую и в некотором роде необходимую пищу.
    
Присоединяю к этому еще одно соображение. Санкторий заметил, что употребляемое нами свиное мясо дает очень слабую испарину и даже препятствует испарению всякой другой пищи. Он нашел, что это уменьшение испарения достигает одной трети нормального. Между тем известно, что недостаточное испарение причиняет или усиливает накожные болезни. Употребление свиного мяса должно быть, следовательно, воспрещено в таких климатах, где часто встречаются эти болезни, как в Палестине, Аравии, Египте и Ливии.
   
   
    
     
ГЛАВА XXVI 
     
Продолжение той же темы 
    
    
    
Шарден говорит, что в Персии нет ни одной судоходной реки, кроме Куры, которая протекает на окраине государства, поэтому древний закон гебров, запрещавший плавание по рекам, не представлял никаких неудобств для этой страны, тогда как в другой стране он мог бы разрушить торговлю.
    
Частые омовения весьма употребительны в жарких странах, потому-то магометанская и индийская религии и предписывают их. В Индии считается весьма богоугодным делом молиться, стоя в проточной воде, но как исполнять все эти обряды в других климатах?
    
Когда религия, основанная на свойствах известного климата, слишком резко противоречила климату другой страны, сна не могла утвердиться в этой последней, и если ее там и вводили, то впоследствии она все же изгонялась. С точки зрения человеческих понятий кажется, что климатом определяются границы распространения как христианской, так и магометанской религии.
    
Из всего оказанного следует, что всего лучше, чтобы религия имела особые догматы и культ общего характера. Законы, относящиеся к обрядам культа, не должны быть подробными, так, например, они должны говорить об аскетизме вообще, а не о частных его видах. Христианство исполнено в этом отношении здравого смысла: воздержание в нем составляет предмет божественного права, тогда как частные формы воздержания составляют предмет общественного благоустройства и могут изменяться в зависимости от обстоятельств.
   
  
  
   
    
КНИГА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ 
    
О законах в их отношении к вводимой в отдельных странах религии и ее внешнему благоустройству 
   
   
    
     
ГЛАВА I 
     
О религиозном чувстве 
    
    
    
И благочестивый человек, и безбожник постоянно говорят о религии, но первый говорит о том, что любит, а второй о том, чего боится.
   
   
    
     
ГЛАВА II 
     
О причинах приверженности к той или другой религии 
    
    
    
В различных религиях приверженность к ним людей, их исповедующих, вызывается не одинаковыми побуждениями, в этом отношении многое зависит от того, каким способом устанавливается согласие между религией и направлением мыслей и чувств людей.
    
Мы чрезвычайно склонны к идолопоклонству, хотя и мало расположены к идолопоклонническим религиям, мы мало склонны к духовным представлениям и, однако, очень привязаны к религиям, которые требуют от нас поклонения духовному существу. Это счастливое чувство происходит отчасти от того внутреннего удовлетворения, которое мы находим в сознании нашей интеллектуальной силы, побудившей нас избрать такую религию, которая выводит божество из унизительного состояния, созданного для него другими религиями. Мы смотрим на идолопоклонство как на религию грубых народов, а на религию, имеющую своим предметом духовное существо, как на религию просвещенных народов.
    
Когда с идеей высшего духовного существа, составляющей догмат, мы можем соединить и чувственные представления, входящие в область культа, то это вызывает у нас большую привязанность к религии, потому что побуждения, о которых мы только что говорили, сочетаются в данном случае с нашей естественной склонностью к чувственным предметам. Поэтому католики, у которых этот род культа более развит, чем у протестантов, сильнее привязаны к своей религии, чем протестанты к своей, и проявляют более рвения в ее распространении.
    
Когда жители Эфеса узнали, что постановлением Вселенского собора пречистую деву разрешено называть богоматерью, они пришли в неописуемый восторг, целовали у епископов руки и обнимали их колени при несущихся со всех сторон радостных криках.
    
Если с духовной религией соединяется еще представление об избрании ее божеством, о превосходстве исповедующих ее перед темп, кто ее не исповедует, то это. также сильно нас к ней привязывает. Магометане не были бы столь ревностными мусульманами, если бы не существовало, с одной стороны, народов-идолопоклонников, которые заставляют их смотреть на себя как на мстителей за поруганное единство божества, а с другой — христиан, чтобы внушить им уверенность в том, что бог оказывает предпочтение исламу.
    
Религия, соединенная со многими обрядами, больше привязывает к себе, чем та, в которой обрядов мало: человек склонен привязываться к тому, чем он наиболее занят, доказательством служит несокрушимое религиозное упорство магометан и евреев и та легкость, с какой меняют религию варварские и дикие народы, которые, будучи заняты исключительно охотой и войной, не обременяют себя религиозными обрядами.
    
Люди вообще очень склонны к надежде и страху, религия без рая и ада не может им нравиться. Это доказывается той легкостью, с которой иноземные религии утвердились в Японии, и той ревностью и любовью, с которой они были там приняты.
    
Чтобы привязать к себе, религия должна учить безупречной нравственности. Будучи плутами в частности, люди в общем — народ очень честный. Они любят то, что нравственно, и если бы дело не шло о столь важном предмете, я бы сказал, что это всего лучше обнаруживается на сцене, так как можно быть вполне уверенным, что на ней понравишься народу, если станешь выражать чувства, одобряемые нравственностью, и оскорбишь его выражением чувств, которые нравственность порицает.
    
Если внешний культ отличается пышностью, нам это нравится и очень привязывает нас к религии. Роскошь храмов и духовенства производит на нас сильное впечатление, так что даже самая народная нищета служит мотивом, привязывающим народ к той самой религии, которая служила предлогом для виновников этой нищеты.
    
   
   
    
     
ГЛАВА III 
     
О храмах 
    
    
    
Почти все просвещенные народы живут в домах, поэтому естественно их желание построить и для бога дом, в котором они могли бы ему поклоняться и прибегать, & нему со своими опасениями ил, и надеждами.
    
Действительно, нигде человек не находит большего утешения, как в таком месте, где божество предполагается постоянно присутствующим и где он в соединении с другими верующими открывает перед богом свои прегрешения и свои печали.
    
Но эта столь естественная мысль свойственна лишь народам, возделывающим землю, никогда не строят храмов народы, которые сами не имеют домов.
    
Вот почему Чингис-хан выказал такое презрение к мечетям. Расспросив магометан об их вере, он одобрил все их догматы, за исключением обязательного путешествия в Мекку, Он никак не мог понять, почему нельзя везде одинаково поклоняться богу. Татары не жили в домах и потому не знали храмов.
    
Народы, не имеющие храмов, бывают мало привязаны к своей религии. Вот почему татары во все времена отличались такой веротерпимостью, вот почему варвары, покорившие Римскую империю, без всяких колебаний приняли христианство, вот почему дикари Америки так мало привязаны к своей вере и так ревностно относятся к нашей, с тех пор как наши миссионеры построили им в Парагвае церкви.
    
Так как божество есть прибежище несчастных, а на свете нет людей несчастнее преступников, то естественно было прийти к заключению, что храм есть их убежище. Это понятие казалось наиболее естественным у греков, у которых убийцы, изгоняемые из своего города и из человеческого общества, казалось, не имели другого дома, кроме храма, и иных защитников, кроме богов.
    
Сначала это относилось только к неумышленным убийцам, но когда к ним присоединили и настоящих преступников, то получилось грубое противоречие: ведь если последние оскорбили людей, то тем более они оскорбили богов!
    
Эти убежища стали в Греции весьма многочисленными. Храмы, говорит Тацит, были переполнены несостоятельными должниками и злонамеренными рабами. Охрана безопасности доставляла властям большие затруднения, народ покровительствовал преступлениям, точно это были религиозные обряды, наконец, сенат вынужден был ограничить число таких убежищ.
    
Законы Моисея отличались большой мудростью. Неумышленные убийцы почитались невинными, но их следовало скрыть от глаз родственников убитого, и потому для них полагалось убежище. Настоящие преступники не заслуживали убежища и потому не имели его. У евреев была лишь переносимая с места на место передвижная скиния, исключавшая всякую мысль об убежище. Правда, они должны были иметь храм, но преступники, которые стали бы стекаться в него со всех сторон, могли бы мешать богослужению. С другой стороны, если бы убийц стали изгонять из отечества, как у греков, то можно было бы опасаться, что они станут поклоняться иноземным богам. Все эти соображения побудили евреев избрать в качестве убежищ отдельные города, в которых преступники должны были оставаться до смерти первосвященника.
   
   
    
     
ГЛАВА IV 
     
О священнослужителях 
    
    
    
Первые люди, говорит Порфирий, приносили в жертву одни лишь травы. При столь простом богослужении всякий мог быть первосвященником в своем семействе.
    
Естественное желание угодить богам породило увеличение числа обрядов. Следствием этого было то, что люди, занимавшиеся земледелием, оказались не в состоянии исполнять все эти обряды во всех их подробностях.
    
Богам были посвящены особые места, при них потребовалось держать служителей, которые заботились бы о них, подобно тому как всякий гражданин заботится о своем доме и хозяйстве. Поэтому-то народы, не имеющие жрецов, обыкновенно находятся в варварском состоянии. Такими в прежнее время были педалийцы, а в настоящее время еще остаются волгуски.
    
Лица, посвященные божеству, должны были пользоваться общим уважением, в особенности у народов, выработавших известное понятие телесной чистоты, которая необходима для приближающихся к местам, излюбленным богами, и находится в зависимости от исполнения известных обрядов.
    
Служение богам требовало особого внимания, и потому большая часть народов нашла нужным выделить духовенство в особое сословие. Так, у египтян, евреев и персов божеству были посвящены известные семейства, в которых обязанности жреческого служения переходили из поколения в поколение. Были даже религии, которые не только удалили духовенство от всех светских дел, но и устранили от него все семейные заботы, таково обыкновение главной ветви христианской религии.
    
Не стану говорить здесь о последствиях закона, о целибате. Очевидно, он мог бы сделаться вредным, если бы численность духовенства приняла чрезмерно большие размеры в ущерб количеству мирян.
    
По свойству человеческого разума мы любим в религии все, что предполагает усилие, точно так же как в области нравственных понятий любим отвлеченно все то, что носит характер строгой непреклонности. Целибат наиболее нравился народам, для которых он, казалось бы, был наименее пригоден и которым угрожал самыми неприятными последствиями. На юге Европы, где по свойству климата закон целибата всего труднее исполним, он остался в силе, в северной же Европе, где страсти менее живы, он был отменен. Мало того, в странах с редким населением он был принят, в странах с многочисленным населением — отвергнут. Само собою разумеется, что все эти размышления касаются слишком большого распространения целибата, а не самого целибата.
   
   
    
     
ГЛАВА V 
     
О пределах, которыми закон должен ограничить богатство духовенства 
    
    
    
Отдельные роды мирян могут вымирать, следовательно, и их имущества не могут быть закреплены за ними навеки. Духовенство составляет как бы один род, который никогда не вымирает, следовательно, и его имущество связано с ним навеки и не может перейти в другие руки.
    
Роды мирян могут расти, необходимо, чтобы и их имущества могли расти вместе с ними. Духовенство составляет род, который не должен увеличиваться, следовательно, и размеры его имущества должны быть ограничены.
    
Мы сохранили предписания книги Левит относительно имущества духовенства, за исключением предписаний, которые касаются ограничения размеров этого имущества. Действительно, у нас не известны пределы, за которыми не дозволяется дальнейшее обогащение религиозной общины.
    
Эти неограниченные приобретения кажутся народам такими безрассудными, что того, кто стал бы их защищать, сочли бы за безумного.
    
Гражданские законы иногда встречают препятствия к устранению укоренившихся злоупотреблений, если эти последние находятся в связи с предметами, которые законы должны уважать. В этом случае косвенные меры более соответствуют благоразумию законодателя, чем такие, которые непосредственно направлены на самый предмет. Вместо того чтобы запрещать духовенству приобретения, следует сделать так, чтобы оно само утратило желание приобретать, т. е. оставить право, но устранить факт.
    
В некоторых странах Европы было установлено в пользу сеньоров право на вознаграждение при переходе недвижимого имущества к церкви по праву «мертвой руки». Интерес побудил государей в свою очередь установить пошлину на основании так называемого права погашения для тех же случаев. В Кастилии, где этого права не существует, духовенство завладело всем. В Арагоне, где отчасти действует право погашения, его приобретения не так велики. Во Франции, где установлены и право погашения и право вознаграждения, его приобретения еще менее значительны, и можно сказать, что Франция отчасти обязана своим благосостоянием действию этих двух пошлин. Увеличьте их и, если возможно, остановите право «мертвой руки».
    
Признайте священными и неприкосновенными старинные владения духовенства, необходимые для него. Пусть они будут так же неподвижны и вечны, как оно само, но заставьте его возвратить его новейшие приобретения.
    
Допустите нарушение правила, когда это правило стало злоупотреблением, терпите злоупотребление, после того как оно вошло в правило.
    
В Риме еще помнят меморандум, посланный туда по поводу некоторых споров с духовенством, В нем выставлено было следующее правило: «Духовенство должно принимать участие в государственных расходах, что бы ни говорил на этот счет ветхий завет». Из этого заключили, что автор меморандума лучше знаком с языком вымогательства, чем с языком религии.
   
   
    
     
ГЛАВА VI 
     
О монастырях 
    
    
    
Простой здравый смысл указывает нам, что не следует, чтобы эти никогда не уничтожающиеся учреждения продавали свои земли в пожизненное владение или заключали займы на условиях пожизненной ренты, если не хотят, чтобы они сделались наследниками всех тех, кто не имеет родственников или не желает их иметь. Эти господа ведут игру против народа, но они же держат и банк против него. 
   
   
    
     
ГЛАВА VII 
     
О роскоши, порождаемой суеверием 
    
    
    
«Повинны перед богами в нечестии, — говорит Платон, — те, которые отрицают их существование, или же, хоть и признают их, но утверждают, что боги не вмешиваются в земные дела, или же, наконец, думают, что их легко умилостивить жертвами. Все эти три мнения одинаково пагубны». Голос разума никогда не произносил в делах религии ничего рассудительнее этих слов Платона.
    
Великолепие внешнего богопочитания имеет много точек соприкосновения с государственным устройством. В хороших республиках была уничтожена не только роскошь, порождаемая тщеславием, но и роскошь, порождаемая суеверием, и в религию были внесены законы экономии. Таковы были многие законы Солона, многие законы Платона о погребении, принятые Цицероном, наконец, некоторые законы Нумы о жертвоприношениях.
    
«Птицы, — говорит Цицерон, — и изображения, сделанные в течение одного дня, составляют весьма угодные богам дары».
    
«Мы приносим самые простые жертвы, — говорит один спартанец, — чтобы иметь возможность ежедневно воздавать честь богам».
    
Усердие, которое человек должен влагать в служение божеству, совсем не связано с великолепием этого служения.
    
«Не станем предлагать ему наших богатств, — прекрасно говорит Платой, — если не хотим обнаружить перед ним нашего пристрастия к предметам, которые оно нас учит презирать.
    
Как должны смотреть боги на дары нечестивых, если и добродетельный человек стыдится принимать подарки от человека бесчестного?»
    
Религия не должна под предлогом даров брать у народа то, что у него осталось после покрытия государственных нужд. Целомудренные и благочестивые люди, говорит Платон, должны приносить жертвы, подобные им самим.
    
Религия также не должна поощрять излишних расходов на погребение. Что может быть естественнее уничтожения имущественных различий в таком деле и в такие минуты, когда все состояния делаются равными?
   
   
    
     
ГЛАВА VIII 
     
О первосвященстве 
    
    
    
Если религия имеет много священнослужителей, естественно, чтобы они имели начальника, т. е. чтобы было установлено первосвященство. В монархиях, где государственные чины должны быть особенно четко разграничены и где не следует сосредоточивать всю власть в одних руках, отделение первосвященства от светской власти полезно. Но в этом нет такой надобности при деспотическом правлении, природе которого свойственно сосредоточение всей власти в одном лице. Здесь, однако, может случиться, что государь станет относиться к религии так же, как к своим законам, т. е. как к проявлениям своей воли. Для предупреждения этого неудобства необходимы памятники религии, например, священные книги, которые определяют и устанавливают ее. Персидский шах есть глава религии, но коран служит для нее уставом. Китайский император есть верховный первосвященник, но существуют книги, которые находятся в руках всех, предписания которых и для него обязательны. Тщетно пытался один из императоров отменить их — они восторжествовали над тиранией.
   
   
    
     
ГЛАВА IX 
     
О веротерпимости 
    
    
    
Мы говорим здесь с точки зрения политики, а не с точки зрения богословия, но и для богословов далеко не одно и то же — терпеть религию или одобрять ее.
    
Если законы государства находят нужным признать терпимыми многие религии, необходимо, чтобы они обязали эти последние соблюдать терпимость и по отношению друг к другу. Можно принять за общее правило, что религия, которую притесняют, в свою очередь обнаруживает склонность притеснять. Как только случай позволит ей освободиться от притеснения, она нападает на религию, которая ее притесняла, не как на религию, а как на тиранию.
    
Поэтому полезно, чтобы закон обязывал эти различные религии не нарушать спокойствия не только государства, но и друг друга. Если гражданин ограничивается только тем, что не производит волнения в государстве, он еще не удовлетворяет требованиям закона. Необходимо, чтобы он не нарушал спокойствия ни одного какого бы то ни было гражданина.
   
   
    
     
ГЛАВА Х 
     
Продолжение той же темы 
    
    
    
Так как только нетерпимые религии ревностно стремятся водвориться в чужих странах (ибо религия, которая может терпеть другие религии, мало заботится о своем распространении), то в тех случаях, когда государство вполне довольно своей религией, гражданский закон поступит очень хорошо, воспретив водворение в стране иной религии.
    
Вот основное правило для политических законов в деле религии: когда государство может вполне свободно принимать или не принимать у себя новую религию, не надо допускать, чтобы она водворилась в нем, но раз она уже водворилась, надо ее терпеть.
   
   
    
     
ГЛАВА XI 
     
О перемене религии 
    
    
    
Государь, предпринимающий в своем государстве уничтожение или перемену господствующей религии, подвергается большой опасности. Если правление его деспотическое, он рискует вызвать этим революцию скорее, чем каким бы то ни было другим насилием, ибо последнее в государствах этого рода никогда не бывает новостью. Революция происходит оттого, что государство не в состоянии переменить веры, нравов и обычаев сразу и так же быстро, как государь может издать свой указ о введении новой религии.
    
Кроме того, старая вера тесно связана с государственным устройством страны, а новая чужда ему, старая вера соответствует климату, а новая часто отказывается принимать его во внимание. Мало того, граждане получают отвращение к своим законам, проникаются презрением к существующему правительству, твердая уверенность в истинности одной религии заменяется сомнением в истинности обеих. Словом, государство приобретает, по крайней мере на некоторое время, дурных граждан и дурных верующих.
   
   
    
     
ГЛАВА XII 
     
Об уголовных законах 
    
    
    
Следует избегать применения уголовных законов в вопросах религии. Правда, они внушают страх, но так как религия имеет свои уголовные законы, которые также внушают страх, то один страх подавляется другим, и от их противоречивого действия душа человека ожесточается.
    
Религия располагает столь великими угрозами и обещаниями, что, когда они овладевают нашим сознанием, какие бы средства ни употребляли гражданские власти, чтобы заставить нас от нее отказаться, нам кажется, что, отнимая ее, нам ничего не оставляют, а оставляя, ничего не отнимают.
    
Те, кто вызывает в душе человека эти высокие чувства, приближая его к тому моменту, когда они приобретают для него наибольшее значение, всего менее могут рассчитывать, что он откажется от своих религиозных убеждений. В борьбе с религией вернее действуют всякого рода милости, жизненные удобства, надежда на богатство — вообще не то, что возбуждает подозрительность, а то, что дает забвение, не то, что приводит в негодование, а то, что побуждает к равнодушию, когда новые страсти начинают воздействовать на нашу душу, а те, которые вызываются религией, молчат. Общее правило: в деле перемены религии можно добиться большего уговорами, чем наказаниями.
    
Свойства человеческого духа обнаруживались и по отношению к формам наказаний, которые в этих случаях применялись. Стоит только вспомнить о религиозных гонениях в Японии, когда жестокие казни вызывали более сильное негодование, чем медленно действующие наказания, которые более утомляют чувство, чем возмущают его, и которые, однако, труднее переносятся именно потому, что кажутся менее тяжелыми.
    
Словом, в истории мы находим достаточно доказательств тому, что карательные законы в данном случае достигали только одного результата — физического истребления.
   
   
    
     
ГЛАВА XIII 
     
Почтительнейшее заявление инквизиторам Испании и Португалии 
    
    
    
Восемнадцатилетняя еврейка, сожженная на последнем аутодафе в Лиссабоне, послужила поводом к составлению нижеследующего заявления. Но мне кажется, никогда не было написано ничего более бесполезного: когда приходится доказывать столь очевидные истины, можно быть заранее уверенным, что никого не убедишь.
    
Автор объявляет, что, хотя он и еврей, но уважает христианскую веру и достаточно любит ее, чтобы лишить нехристианских государей благовидного предлога к ее преследованию.
    
«Вы жалуетесь, — говорит он инквизиторам, — что японский император приказывает сжигать на медленном огне всех христиан в своих владениях. Но он вам ответит: мы поступаем с вами, которые веруют не так, как мы, так же, как вы поступаете с теми из вас, которые веруют не так, как вы. Вы можете жаловаться только на собственную слабость, которая мешает вам истребить нас и дает нам возможность истреблять вас.
    
Но надо признаться, что вы несравненно более жестоки, чем японский император. Вы убиваете нас, которые веруют в то, во что и вы веруете, за то, что мы не веруем во все то, во что вы веруете. Мы исповедуем веру, которая, как вам известно, была в прежнее время угодна богу. Мы думаем, что бог и теперь еще любит ее, а вы — что он ее более не любит, и потому, что вы так думаете, вы предаете огню и мечу тех, кто держится столь простительного заблуждения, что бог продолжает любить то, что он любил.
    
Вы жестоки с нами, но еще более жестоки с нашими детьми. Вы сжигаете их, потому что они следуют наставлениям тех, кого согласно требованию естественного закона и законов всех народов они должны чтить наравне с божеством.
    
Вы лишаете себя преимущества, которое дает вам над магометанами способ, которым они распространяли свою веру. Когда они хвалятся числом ее последователей, вы возражаете, что эти последователи приобретены силой и что мусульмане распространили свою религию мечом, зачем же вы водворяете вашу огнем?
    
Когда вы призываете нас к себе, мы указываем вам на тот источник, своим происхождением от которого вы так гордитесь. Вы отвечаете нам, что ваша религия новая, но имеет божественное происхождение, и вы доказываете это тем, что она была распространена языческими гонениями и кровью мучеников. Но теперь вы берете на себя роль Диоклетиана и заставляете нас принять вашу роль.
    
Мы заклинаем вас не всемогущим богом, которому и вы, и мы служим, но Христом, который, как вы нам говорите, принял образ человеческий, чтобы показать вам пример, которому вы могли бы следовать, — мы заклинаем вас поступать с нами так, как поступал бы он сам, если бы находился еще на земле. Вы требуете от нас, чтобы мы были христианами, а сами не хотите быть ими.
    
Но если вы не хотите быть христианами, то будьте по крайней мере людьми, поступайте с нами так, как вы поступали бы, если бы вами управлял только слабый свет правосудия, который дала нам природа, и у вас не было бы ни религии, чтобы руководить вами, ни откровения, чтобы просвещать вас.
    
Если небо так возлюбило вас, что открыло вам истину, то этим оно даровало вам великую благодать, но разве детям, получившим наследие отца, прилично ненавидеть детей, которые его не получили?
    
Если вы обладаете этой истиной, не скрывайте ее от нас вашим способом предлагать ее нам. Свойство истины — ее власть над человеческим сердцем и умом, а не то бессилие, которое вы сами признаете, заставляя нас принять ее под угрозой казней.
    
Если вы благоразумны, вам не следует лишать нас жизни за то, что мы не хотим вас обманывать. Если ваш Христос есть сын божий, мы надеемся, что он вознаградит нас за то, что мы не хотим осквернять его таинства, мы надеемся, что бог, которому служим и мы, и вы, не накажет нас за то, что мы подвергаемся смерти ради веры, которую он нам некогда дал, только потому, что мы и теперь еще верим, что это он нам дал ее.
    
Вы живете в таком веке, когда свет просвещения достиг невиданной до сих пор силы, когда философия озарила умы и распространилось нравственное учение вашего евангелия, когда лучше определены взаимные права людей и авторитет совести одного человека над совестью другого человека. Поэтому если вы не откажетесь от ваших старых предрассудков, — предрассудки же эти, если вы не остерегаетесь их, превращаются в страсти, — то придется признать, что вы неисправимы, не доступны ни просвещению, ни наставлению, и останется только пожалеть несчастный народ, который вручает власть над собою таким людям, как вы.
    
Хотите, чтобы мы чистосердечно высказали вам нашу мысль? Вы смотрите на нас скорее как на ваших личных врагов, чем как на врагов вашей веры, если бы вы действительно любили свою веру, вы не позволили бы грубому невежеству искажать ее.
    
Мы должны предупредить вас, что если когда-нибудь в будущем кто-либо осмелится утверждать, что в наш век народы Европы были народами цивилизованными, то ему укажут на вас в доказательство того, что они были варварами, и представление о вас будет такого рода, что покроет позором ваш век и вызовет ненависть ко всем вашим современникам».
   
   
    
     
ГЛАВА XIV 
     
Почему так ненавидят христианскую религию в Япония
    
    
    
Я уже говорил о том, как жестоки души японцев. В стойкости христиан, когда дело идет об отречении от веры, японские власти усмотрели большую опасность, они сочли ее признаком величайшей дерзости.
    
Японский закон строго карает малейшее неповиновение. Приказано было отречься от христианской религии, не отречься от нее значило ослушаться. Виновные в этом преступлении были наказаны, и упорство в ослушании считалось заслуживающим нового наказания.
    
Наказание, по понятиям японцев, есть возмездие за оскорбление, нанесенное государю. Радостное пение наших мучеников они приняли за злой умысел против микадо. Название мученика приводило власти в негодование, по их понятиям, оно означало мятежника, и они употребляли все усилия, чтобы никого так не называли. Тогда всеми овладела душевная тревога, и началась страшная борьба между судами, которые приговаривали к наказанию, и обвиняемыми, которые страдали, борьба между гражданскими законами и законами религии.
   
   
    
     
ГЛАВА XV 
     
О распространении религии 
    
    
    
Народы Востока, за исключением магометан, полагают, что все религии сами по себе безразличны. Если они и опасаются введения новой религии, то только в смысле государственной перемены. У японцев, где существует много сект и где государство так долго имело духовного главу, никогда не возникает споров о вере. То же мы видим и у сиамцев. Калмыки идут еще дальше: для них терпимость по отношению ко всем религиям есть дело совести. В Калькутте принято как государственный принцип, что все религии хороши.
    
Но из этого еще не следует, чтобы религия, принесенная из страны очень отдаленной, с совершенно другим климатом, другими законами, нравами и обычаями, могла в новом месте иметь тот успех, который, казалось бы, должна обеспечить ее святость. Менее всего это вероятно в крупных деспотических государствах. Здесь сначала терпят иностранцев, потому что не обращают никакого внимания на то, что не противоречит представлениям о власти государя. В этих странах люди не знают самых простых вещей, и потому европеец может снискать расположение к себе, сообщив полезные сведения. Но это лишь начало. Как только он приобретет некоторый успех или возникнет какой-нибудь спор, или же окажутся затронутыми чьи-либо интересы, все меняется. Так как подобное государство по своей природе нуждается прежде всего в спокойствии и малейшее волнение может его ниспровергнуть, то в первую очередь изгоняется новая религия и ее проповедники. Если к тому же еще обнаруживаются раздоры между проповедниками, то возникает отвращение к самой религии, которая допускает разногласия даже между теми, кто ее предлагает.
   
  
  
   
    
КНИГА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ 
    
О законах с точки зрения их отношения к различным разрядам вопросов, входящих в область их постановлений