1 2 3 4 5 6 7 8 9 
Два этих  характера, заинтересовавшие Гончаров, были ярчайшими типа своего времени.  Родоначальником первого явился Владимир Ленский, второго – сам Евгений Онегин,  хотя и в сильно преображённом виде. Замечу здесь в скобках, что и холодность  Онегина, его опытность терпят точно такой же крах, как и опытность и значение  жизни Петра Иваныча Адуева.    

Ещё  смутно ощущая цельность своего романа, Гончаров пишет: «…в встрече мягкого, избалованного  ленью и барством, мечтателя-племянника с практическим дядей – выразился намёк  на мотив, который едва только начал разыгрываться в самом бойком центре – в  Петербурге. Мотив этот – слабое мерцание сознания необходимости труда,  настоящего, не рутинного, а живого дела в борьбе со всероссийским застоем».    

Гончарову  очень хочется взять себе в образец именно этого человека «живого дела», и не  только себе, но и предложить его вниманию читателя именно в качестве образца.    

С каким  блеском написаны диалоги дядюшки и племянника! Как спокойно, уверенно, безапеляционно  разбивает дядя своего горячего, но не вооружённого страшным оружием логики и  опыта племянника! И каждая критическая фраза убийственна, неотразима.  Неотразима оттого, что он говорит правду. Тяжёлую, иногда даже обидную и  беспощадную, но именно правду.    

Вот он  высмеивает «вещественные знаки… невещественных отношений» – колечко и локон,  подаренные Сонечкой при прощании уезжающему в столицу любимому Сашеньке. «И это  ты вёз за тысячу пятьсот вёрст?.. Лучше бы ты привёз ещё мешок сушёной  малины», – советует дядя и швыряет в окно бесценные для Александра символы  вечной любви. Александру кажутся дикими и холодными слова дяди и его поступки.  Может ли он забыть свою Сонечку? Никогда!..    

Увы,  прав оказался дядя. Прошло совсем немного времени, и Александр влюбляется в  Наденьку Любецкую, влюбляется со всем пылом молодости, со свойственной его  натуре страстностью, безотчётно, бездумно!.. Сонечка забыта совершенно. Он даже  не только ни разу не вспомнит её, но и забудет её имя. Любовь к Наденьке  заполнит Александра целиком!.. Конца не будет его лучезарному счастью. Какое  тут может быть дело, о котором твердит дядя, какая работа, когда он, можно  сказать, денно и нощно пропадает за городом у Любецких! Ах, уж этот дядя, у  него на уме только дело. Бесчувственный!.. Как у него язык поворачивается  говорить, что Наденька, его Наденька, это божество, это совершенство, может его  надуть. «Она обманет! Этот ангел, эта олицетворённая искренность…» – восклицает  юный Александр. «А всё-таки женщина, и, вероятно, обманет», – отвечает дядя.  Ох, эти трезвые, беспощадные ум и опыт. Тяжело!.. Но правда: Наденька обманула.  Она влюбилась в графа, и Александр получает отставку. Вся жизнь сразу же окрасилась  в чёрный цвет. А дядя твердит: я же предупреждал тебя!..    

Александр  терпит крах решительно по всем статьям – в любви, в дружбе, в порывах к  творчеству, в работе. Всё, решительно всё, чему учили его учителя и книги, всё  оказалось вздором и с лёгким хрустом разлеталось под железной поступью трезвого  рассудка и практического дела. В самой напряжённой сцене романа, когда  Александр доведён до отчаяния, запил, опустился, воля его атрофирована, интерес  к жизни исчез полностью, дядя последний лепет оправдания племянника парирует:  «Чего я требовал от тебя – не я всё это выдумал». «Кто же? – спросила Лизавета  Александровна (жена Петра Иваныча – В.Р.). – Век».    

Вот где  открылась главная мотивировка поведения Петра Иваныча Адуева. Веление века! Век  требовал! «Посмотри-ка, – взывает он, – на нынешнюю молодёжь: что за  молодцы! Как всё кипит умственною деятельностью, энергией, как ловко и легко  расправляются они со всем этим вздором, что на вашем старом языке называется  треволнениями, страданиями… и чёрт знает что ещё!»    

Вот она,  кульминационная точка романа! Вот он, решающий удар противника! Таков век! «Так  непременно и надо следовать всему, что выдумает твой век?.. Так всё и свято,  всё и правда?» – «Всё и свято!» – категорически отрезает Пётр Иваныч.    

Проблема,  как надо жить – чувством или разумом, можно сказать, вечная проблема. Как это  ни удивительно, но, встречаясь со студентами Московского полиграфического  института, я получил записку такого содержания: «Скажите, пожалуйста, как лучше  жить – сердцем или умом?» И это в 1971 году! Через сто двадцать пять лет после  того, как написан роман «Обыкновенная история».    

Есть в  романе одно чрезвычайно примечательное место. «По-вашему, и чувством надо  управлять, как паром, – заметил Александр, – то выпустить немного, то  вдруг остановить, открыть клапан или закрыть…» – «Да, этот клапан недаром  природа дала человеку – это рассудок…»    

На  протяжении всего романа читатель следит за этими двумя способами проживания жизни  – чувством и рассудком. Порою кажется, что Гончаров в самой категорической  форме советует нам жить разумно и только разумно, во всяком случае, поверять  разумом чувство, как Сальери алгеброй гармонию. Но это Гончаров-мыслитель,  человек размышляющий. И будь автор романа только таковым, он непременно и «доказал»  бы нам, что жить необходимо разумно. Однако Гончаров прежде всего художник, да  ещё реалистический художник. Он изображает явление таким, каково оно есть, а не  таким, каким ему бы хотелось его видеть. Как сын своего века Гончаров целиком  за Адуева-старшего, он сам в этом признаётся: «В борьбе дяди с племянником  отразилась и тогдашняя, только что начавшаяся ломка старых понятий и нравов –  сентиментальности, карикатурного преувеличения чувства дружбы и любви, поэзия  праздности, семейная и домашняя ложь напускных, в сущности небывалых чувств…  Всё это – отживало, уходило; являлись слабые проблески новой зари, чего-то трезвого,  делового, нужного».    

В фигуре  Адуева-старшего Гончаров чувствовал нового человека. И чувствовал верно – это  шёл именно новый человек. На него возлагал надежды Иван Александрович.    

Кто же  такой Пётр Иваныч Адуев, этот образец для подражания, этот человек дела и трезвого  ума? Исторически всем нам он давно ясен. Этот новый тип, идущий на смену людям  обветшавшего феодального уклада, – капиталист. А капиталист во все  времена, с самого своего рождения, и во всех странах един – это человек дела и  расчёта.    

Сколько  раз в романе Адуев-старший произносит слова о деле и о расчёте. Расчёт в деле.  Расчёт в дружбе. Расчёт в любви. Расчёт в женитьбе… И это слово никогда не  звучит в его устах осуждающе. Даже в вопросах творчества расчёт. «Уверен ли ты,  что у тебя есть талант? Без этого ведь ты будешь чернорабочий в искусстве – что  ж хорошего? Талант – другое дело: можно работать; много хорошего сделаешь, и  притом это капитал – стоит твоих ста душ». – «Вы и это измеряете  деньгами?» – «А чем же прикажешь? чем больше тебя читают, тем больше платят денег».    

Вот он,  расчёт, выраженный в самой реальной своей реальности – в деньгах. Всё меряется  деньгами!    

«– Вы  никак не можете представить себе безденежного горя! – Что ж за горе, если  оно медного гроша не стоит…»    

Капиталист…  Мера ценности – деньги.    

Гончаров  – мыслитель, социолог – хочет увидеть идеал в новом типе человека, в Петре  Иваныче Адуеве. Хочет… Но Гончаров-художник не даёт возможности затуманиться  глазам Гончарова – человека размышляющего. В познании истины художник в известном  смысле более точен, нежели мыслитель, ибо «художественная литература, – по  меткому выражению А.П. Чехова, – потому и называется художественной, что  рисует жизнь такою, какова она есть на самом деле. Её назначение – правда  безусловная и честная».    

С чувством  бесспорного превосходства, с высоты своего возраста и опыта, с вершины своего  знания жизни сокрушает дядя наивную и чистую веру племянника в «мира  совершенство», и сокрушает с большим успехом. Вот что творится в душе когда-то  пылкого, юного Александра:    

«Вглядываясь  в жизнь, вопрошая сердце, голову, он с ужасом видел, что ни там ни сям не  осталось ни одной мечты, ни одной розовой надежды: всё уже было назади; туман  рассеялся; перед ним разостлалась, как степь, голая действительность. Боже!  какое необозримое пространство! какой скучный безотрадный вид! Прошлое погибло,  будущее уничтожено, счастья нет: всё химера – а живи!»    

Адуев-младший  опускается до самого жалкого состояния и доходит до попытки самоубийства. Гончаров  не щадит своего героя – развенчивает полностью. Нет сомнений: да, именно так и  бывает с разочаровавшимися в жизни людьми.    

«Научите  же меня, дядюшка, по крайней мере, что мне делать теперь? Как вы вашим умом  разрешите эту задачу?» – восклицает в полном бессилии Александр. И получает  ответ: «Что делать? Да… ехать в деревню».    

И,  проклиная город, где он похоронил свои лучшие чувства и утратил жизненные силы,  Александр возвращается к «весям и пажитям»: едет назад в деревню. Александр не  одержал победы. Её одержал дядя. Одержал полностью.    

Напрасно  Александр едет в деревню, надеясь там на чудо воскрешения. Воскрешение невозможно,  возможно только преображение. И оно происходит. Как это ни странно, но именно в  деревне Александр начал тосковать по Петербургу, тому самому злому, мрачному,  бездушному Петербургу, который он так недавно предавал анафеме. В мозгу  преображённого Александра зашевелились новые мысли: «Чем дядюшка лучше меня?  Разве я не могу отыскать себе дороги?.. нельзя же погибнуть здесь!.. А моя  карьера, а фортуна?.. я только очень отстал… да за что же?..» И Александр  Федорыв Адуев мчится обратно в Петербург делать свою карьеру и фортуну!    

«…к вам  приедет не сумасброд, не мечтатель, не разочарованный, не провинциал, а просто  человек, каких в Петербурге много и каким бы давно мне пора быть», – пишет  он тётушке.    

Я давно  заметил такое явление жизни: некоторые молодые люди, склонные к идеализации  действительности, мечущие громы и молнии против любых проявлений человеческих  слабостей, требующие от других идеального поведения, – повзрослев и увидав  своих сверстников, людей, может быть, и не таких уж идеальных, ушедших далеко  вперёд по пути обыкновенного жизненного продвижения, вдруг как бы  спохватываются и начинаются их догонять. Догонять во что бы то ни стало! И тут  эти самые милые требовательные идеалисты превращаются в людей чрезвычайно  практических, не брезгающих никакими средствами в достижении их запоздалых  целей, и куда более скверных, нежели те, кого они так недавно упрекали во всех  смертных грехах.    

То же  произошло и с Александром. Наивный, чистый провинциал-идеалист становится,  попросту говоря, чудовищем. Гончаров развенчал своего героя до конца. Вот, как  бы говорит автор, таков конец человека, входящего в жизнь с надуманными  представлениями о ней. Сначала он разбивает свой идеальный лоб о реальные  острые углы жизни, потом этот лоб твердеет и на нём, этом лбу, вырастает  твёрдый нарост, человек становится носорогом.    

Но  каковы же плоды победы Петра Иваныча, любимого героя автора? Героя, в котором  Гончаров видел человека дела, человека труда, способного на борьбу со  всероссийским застоем? Как это ни странно и даже ни алогично, плоды победы  дядюшки один другого горше. Человек реального взгляда на вещи сначала духовно  убил своего племянника, который по-своему был даже мил его сердцу, и чуть не  довёл до чахотки любимую жену Лизавету Александровну. В конце концов Пётр  Иваныч собирается продать свой завод, бросить службу, отказаться от звания  тайного советника и мечтает об одном – уехать в Италию, где, может быть, ему  удастся продлить жизнь своей жены.    

Племянник  превратился в дядю, да ещё с «припёком»! Дядя в какой-то степени превращается в  племянника. Совершенно невольно Гончаров, доказывающий нам преимущества  трезвого разума и расчёта, криком кричит о том, что любовь к людям выше всякого  расчёта и бездушного дела. Именно как истинный художник Гончаров не видел в  своё время выхода из этой драматической коллизии: возможности сочетать большое  дело с истинно человеческой сущностью. Всякое дело, если оно является только  средством личного преуспеяния, становится тяжким, а порой и гибельным для  причастных к нему людей. Мир предпринимательства жесток.    

Гончаров-мыслитель  и Гончаров-художник боролись на протяжении всего романа. Победил Гончаров-художник.  И мы с полным правом можем отнести его к тем выдающимся писателям прошлого  века, реализм которых, по словам Ф.Энгельса, «может проявиться даже независимо  от взглядов».    

Юношу  или девушку, приславших мне записку с вопросом: «Как жить – чувством или разумом?»  – я попросил бы прочесть и перечесть «Обыкновенную историю». Правда, в романе  Гончарова не найти прямого ответа на такой вопрос. Но этот старый роман очень  поможет молодым людям самостоятельно найти ответы на некоторые важные вопросы,  которые ставит перед ними век двадцатый.    

     

Виктор  Розов