1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 
– Мы не будем спешить и откажемся на этот год от  поездки, – сказал журналист.    

– Что поделаешь, Пенкроф, приходится покориться!  Надеюсь, что отсрочка не принесет нам ущерба, – проговорил Сайрес Смит.    

– Мой «Бонавентур», мои бедный «Бонавентур»! –  повторял Пенкроф, глубоко потрясенный гибелью корабля, которым он так гордился.    

Действительно, колонисты могли пожалеть об уничтожении  «Бонавентура», и они решили возместить эту утрату как можно скорее. А пока что  их единственной целью было благополучно закончить исследование, наименее  доступных областей острова. Поиски возобновились в тот же день, 20 февраля, и  продолжались целую неделю. Нижняя часть горы между отрогами и их многочисленные  разветвления представляли собой настоящий лабиринт прихотливо разбросанных  долин и ущелий. Именно здесь, в глубине этих теснин, может быть, даже в самом  массиве горы Франклина, следовало производить поиски. Только в этой части  острова можно было замаскировать жилище, хозяин которого пожелал бы остаться  неизвестным. Но отроги так тесно сплетались, что Сайресу Смиту приходилось  исследовать их очень тщательно.    

Прежде всего колонисты прошли по долине, начинавшейся к югу  от горы, в которую изливались воды ручья Водопада. Там Айртон показал им  пещеру, где он томился в заключении, пока его не перенесли в кораль. Все в этой  пещере осталось в том виде, как было при Айртоне. В ней нашли немного еды и  кучку патронов, которые пираты сложили там в качестве запаса. Колонисты обследовали  всю долину, осененную развесистыми деревьями, среди которых преобладали  хвойные. Обогнув юго-западный отрог, исследователи углубились в еще более узкое  ущелье, начинавшееся от живописного нагромождения береговых скал.    

Здесь растительность была менее густой, камни заменяли  траву. Дикие козы и муфлоны прыгали среди утесов. Тут начиналась бесплодная  часть острова. Из многочисленных долин, которые отходили, разветвляясь, от горы  Франклина, только три были покрыты лесом и богаты пастбищами, например, долина  кораля, прилегавшая с запада к долине ручья Водопада и с востока к долине  Красного ручья. Эти два ручья, которые ниже превращались в реки, принимая в  себя несколько притоков, служили вместилищем всех вод, стекавших с горы, и  делали плодородной ее южную часть. Что же касается реки Благодарности, то ее  непосредственно питали многочисленные источники, скрытые под сенью леса  Якамара. Такие же источники орошали почву Змеиного полуострова, разветвляясь на  тысячи маленьких ручейков.    

Любая из этих трех долин, где было достаточно воды, могла  служить убежищем какому-нибудь отшельнику, который нашел бы там все, что нужно  для жизни. Но колонисты уже обследовали их и нигде не могли заметить  присутствия человека.    

Неужели это убежище и его обитатель находились в бесплодных  ущельях, среди обвалившихся скал, в изрытых оврагах на севере, между потоками  застывшей лавы?    

В северной части горы Франклина, у подножия ее, были только  две широкие, но не глубокие долины без всяких признаков зелени, усеянные  глыбами камня, оставшимися от ледникового периода, исполосованные длинными  моренами, покрытые потоками лавы, взрыхленные большими буграми, усыпанные  обсидианом и лабрадоридом. Исследование этой части острова оказалось долгим и  трудным. Там попадалось множество впадин, конечно, не слишком удобных, но  хорошо скрытых и малодоступных. Колонисты заходили даже в темные тоннели,  образовавшиеся в весьма отдаленную эпоху и почерневшие от давно угасшего огня.  Исследователи ходили по этим мрачным галереям, освещая их смоляными факелами, обыскивали  малейшие впадины, проникали во все углубления. Но всюду царили тишина и мрак.  Едва ли человеческое существо когда-нибудь ступало ногой по этим древним  проходам, едва ли чья-либо рука когда-нибудь касалась этих камней. Они были  такие же, как тогда, когда вулкан выбросил их на поверхность воды в период  возникновения острова. Но как ни пустынны и темны казались эти надстройки,  Сайресу Смиту пришлось убедиться, что в них не всегда царила тишина.    

Достигнув дна одной из мрачных впадин, которые тянулись на  несколько сот метров внутрь горы, он с удивлением услышал глухой гул,  отражаемый скалами, он звучал еще громче.    

Гедеон Спилет, сопровождавший инженера, тоже услышал этот  отдаленный гул, который указывал на оживление деятельности подземного огня. Оба  несколько раз прислушались и пришли к убеждению, что в недрах Земли происходит  какая-то химическая реакция.    

– Так, значит, вулкан не совсем потух, – сказал  журналист.    

– Возможно, что, с тех пор, как мы исследовали кратер,  в нижних пластах началась какая-то деятельность. Всякий вулкан, даже тот,  который считается потухшим, в любую минуту может начать действовать.    

– Но если предстоит извержение горы Франклина, то разве  это не грозит опасностью острову Линкольна? – спросил Гедеон Спилет.    

– Не думаю, – сказал инженер. – Кратер, то  есть предохранительный клапан, всегда существует, и избыток пара и лавы  вырвется, как и раньше, через обычный выход.    

– Если только лава не проложит себе новую дорогу к  плодородным частям острова.    

– Но почему, мой милый Спилет, ей не пойти тем путем,  который проложила природа? – ответил Сайрес Смит.    

– Вулканы капризны, – сказал журналист.    

– Заметьте, – продолжал инженер, – что наклон  всего массива горы Франклина способствует излиянию потока лавы в долины,  которые мы сейчас исследуем. Чтобы его направление стало иным, должно произойти  землетрясение, которое изменит центр тяжести горы.    

– Но при этих условиях всегда можно опасаться  землетрясения, – сказал журналист.    

– Да, всегда, в особенности, если подземные силы  начинают пробуждаться и недра земного шара после долгого отдыха приходят в  движение. Конечно, извержение вулкана будет для нас неприятным    

фактом, и было бы лучше, если бы этой горе не вздумалось  пробудиться. Но ведь мы не можем ей помешать, не так ли? Во всяком случае, что  бы ни случилось, я не думаю, что нашим владениям на плато Дальнего Вида грозит  серьезная опасность. Между плато и вулканом уровень земли заметно понижается,  и, если лава когда-нибудь направится к озеру, она зальет дюны и окрестности  залива Акулы.    

– Мы еще не видели над вулканом дыма, который бы  указывал, что готовится извержение, – сказал Гедеон Спилет.    

– Нет, – ответил Сайрес Смит. – Я только  вчера смотрел на верхушку кратера и не заметил ни малейших признаков дыма. Но  возможно, что в нижней части трубы образовалось нагромождение скал, пепла и  окаменевшей лавы и что клапан, о котором я говорил, в данное время слишком  перегружен. Но при первом серьезном напоре всякое препятствие будет устранено,  и вы можете не сомневаться, что ни остров, который представляет собой котел, ни  вулкан, играющий роль трубы, не разорвутся под давлением газов. Но все же,  повторяю, было бы лучше, если бы извержения не произошло.    

– И тем не менее мы не ошибаемся: в недрах вулкана ясно  слышится глухой грохот, – сказал журналист.    

– В самом деле, – ответил инженер и внимательно  прислушался, – ошибки тут быть не может. Происходит реакция, и мы не в  состоянии определить ее значительности и конечных результатов.    

Сайрес Смит и Гедеон Спилет вышли из впадины и рассказали  своим товарищам о положении дел.    

– Вот здорово! – закричал Пенкроф. – Вулкан  начинает выкидывать свои штуки! Но пусть попробует – на него найдется хозяин.    

– Кто же такой? – спросил Наб.    

– Наш добрый дух, Наб, наш добрый дух. Он заткнет  кратер, если вулкан только попробует разинуть его!    

Как видим, вера моряка в божество острова не знала пределов.  И действительно, тайная сила, которая успела проявиться при стольких  необъяснимых обстоятельствах, казалась безграничной. Несмотря на самые  тщательные поиски, несмотря на все усилия, на все усердие, всю настойчивость  колонистов, загадочное убежище не было найдено, и загадочная сила осталась  столь же таинственной.    

С 20 по 25 февраля поиски производились по всей южной части  острова Линкольна. Исследователи обшарили наименее доступные, ее места. Они  простукивали каждую скалистую стену, как делают полицейские, обыскивая  подозрительный дом. Инженер снял точный план горы и распространил свои поиски  до самых нижних пластов камней. Не избежал обследования и усеченный конус,  венчавший первую площадку скал, а также верхний выступ огромной «шляпы», в  глубине которой открывался кратер.    

Мало того, колонисты спустились в самую пропасть, еще не  ожившую совсем, но в глубине которой явственно слышался гул. Ничто не указывало  на близкое извержение: не было видно дыма или пара, стенки кратера нисколько не  нагрелись.    

Ни здесь, ни в какой-либо другой части горы Франклина  колонисты не увидели следов того, кого они искали.    

После этого исследователи направились в район дюн. Они  тщательно осмотрели от верха до подножия высокие стены, окружавшие залив Акулы,  хотя было чрезвычайно трудно спускаться к воде.    

Ничего! Никого!    

В этих двух словах заключался весь итог бесплодного труда и  безрезультатной настойчивости; в них звучал гнев Сайреса Смита и его товарищей,  раздосадованных неудачей.    

Наконец пришлось подумать о возвращении, так как нельзя же  было вечно продолжать эти поиски. Колонисты пришли к убеждению, что  таинственное существо не обитало на поверхности острова, и самые странные  предположения возникали в их возбужденном мозгу. Пенкроф и Наб не  ограничивались областью загадочного и уносились в сверхъестественный мир.    

25 февраля колонисты возвратились в Гранитный Дворец и,  спустив на площадку при помощи стрелы двойной канат, восстановили сообщение со  своим домом.    

Через месяц, 24 марта, они праздновали третью годовщину  своего пребывания на острове Линкольна.    

 ГЛАВА 14    

     

     Три года прошло. – Вопрос о новом корабле. – Как его  разрешили. – Колония процветает. – Кораблестроительная верфь. –  Холода в южном поясе. – Пенкроф покоряется. – Стирка белья. –  Гора Франклина.         

Три года прошло с тех пор, как ричмондские узники убежали из  плена. Сколько раз за эти три года говорили они о родине, постоянно живущей в  их мыслях!    

Они не сомневались, что междоусобная война закончилась, и  были убеждены, что справедливое дело Севера восторжествовало. Но каковы были  обстоятельства этой ужасной войны? Сколько крови она стоила? Кто из их друзей  пал в борьбе? Вот о чем они часто беседовали, не зная еще, суждено ли им будет  скова увидеть свое отечество. Вернуться туда, хотя бы на несколько дней,  возобновить связь с обитаемым миром, установить сообщение между родиной и их  островом, затем провести остальные годы жизни, может быть, лучшие, в этой  колонии, которую они основали.    

Но для того чтобы осуществить эту мечту, им представлялись  только две возможности: либо в водах острова Линкольна появится когда-нибудь  корабль, либо колонистам придется самим построить достаточно большое судно,  чтобы совершить переход по морю до ближайшей обитаемой земли.    

– А может быть, наш добрый гений предоставит нам  возможность возвратиться на родину? – говорил Пенкроф.    

И поистине, если бы Пенкрофу и Набу объявили, что их ждет в  заливе Акулы или в гавани Воздушного Шара корабль в триста тонн водоизмещением,  они бы даже глазом не моргнули. Там, где дело касалось чудесного, их ничто не  могло удивить.    

Но Сайрес Смит, менее наивный, посоветовал им вернуться к  реальности и подумать о постройке судна. Это было неотложное дело, так как им  предстояло как можно скорее доставить на остров Табор записку со сведениями о  новом местопребывании Айртона.    

«Бонавентура» уже не было, и для постройки нового корабля  требовалось, по крайней мере, шесть месяцев. Приближалась зима, так что поездка  не могла состояться раньше следующей весны.    

– Мы имеем время подготовиться к лету, – говорил  инженер, беседуя обо всех этих делах с Пенкрофом. – Я думаю, мой друг, что  раз уж нам приходится заново строить корабль, его следует сделать больше.  Вернется ли яхта на остров Табор, неизвестно. Вполне возможно, что она побывала  на острове несколько месяцев назад и после тщетных поисков Айртона отправилась  обратно. Не лучше ли было бы построить корабль, который в случае необходимости  мог бы доставить нас либо на Полинезийские острова, либо на Новую Зеландию? Как  вы думаете?    

– Я думаю, мистер Сайрес, что вам так же легко  построить большой корабль, как и маленький. Ни в дереве, ни в инструментах нет  недостатка. Это только вопрос времени.    

– А сколько месяцев займет постройка корабля от двухсот  пятидесяти до трехсот тонн водоизмещением? – спросил Сайрес Смит.    

– Не меньше семи-восьми месяцев, – ответил  Пенкроф. – Но не надо забывать, что подходит зима и что в сильные морозы  дерево с трудом поддается обработке. Необходимо учесть, что работа на несколько  недель прервется, и если наш корабль будет готов к будущему ноябрю, мы сможем  считать себя очень счастливыми.    

– Ну что ж, – ответил Сайрес Смит, – ноябрь  как раз самый благоприятный месяц для того, чтобы совершить большой переход на  остров Табор или куда-нибудь дальше.    

– Это верно, мистер Сайрес, – сказал моряк. –  Готовьте чертежи. Рабочие к вашим услугам, и я думаю, что Айртон: будет нам  хорошим помощником в этом деле.    

Колонисты на общем совете одобрили проект инженера;  действительно, ничего лучше нельзя было придумать. Правда, постройка корабля в  двести-триста тонн водоизмещением – большое дело. Но колонисты верили в себя и  имели на это право.    

Сайрес Смит начал готовить чертежи судна и устанавливать его  габариты. Товарищи его в это время рубили и доставляли на место постройки  деревья, нужные для изготовления различных частей и оснастки судна. Лучшие  сорта вяза и дуба дал лес Дальнего Запада; колонисты воспользовались просекой,  сделанной во время последней экспедиции, и проложили удобную дорогу, которая  получила название, дороги Дальнего Запада. Деревья переносились в Трубы, где  была устроена верфь. Что касается названной дороги, то она была довольно  извилиста, и остановились на ней главным образом из-за большого выбора нужных  сортов деревьев; она же сделала доступной значительную часть Змеиного полуострова.  Деревья необходимо было как можно скорее срубить и распилить: дерево нельзя  употреблять свежим, а нужно дать ему время высохнуть. Плотники усердно работали  весь апрель; хорошая погода только несколько раз нарушалась довольно сильными  бурями. Дядюшка Юп ловко помогал: забирался на верхушки деревьев, чтобы  укрепить там веревки, либо таскал на своих сильных плечах отдельные стволы.    

Весь этот лес сложили в просторном дощатом сарае,  построенном возле Труб, в ожидании, пока его можно будет применить к делу.    

Апрель был довольно хорош – таким часто бывает октябрь в  северных широтах. Земледельческие работы энергично продолжались, и вскоре на  плато не осталось никаких следов разорения. Мельницу отстроили заново. Рядом с  птичьим двором появились новые конюшни и сараи. Их размеры сочли нужным  несколько увеличить, так как население их быстро размножалось. В стойлах было  уже пять штук онагг – четверо из них, крепкие и хорошо обученные, ходили в  упряжи и под седлом; пятая только что родилась. Оборудование колонии пополнилось  плугом, и онагги пахали, словно йоркширские или кентуккийские быки. Колонисты  распределили между собой работу, и никто не сидел без дела. Зато каким завидным  здоровьем обладали эти труженики, как весело проводили они вечера в Гранитном  Дворце, строя тысячи планов на будущее!    

Нечего и говорить, что Айртон жил общей жизнью с  колонистами, не выражая больше, желания уйти в кораль. Все же он постоянно был  грустен и необщителен и охотнее принимал участие в работе, чем в развлечениях  своих товарищей. Это был неутомимый работник, сильный, ловкий, умный и  сметливый. Все его любили, и он чувствовал это.    

Кораль, конечно, тоже не был оставлен. Каждые два дня  кто-нибудь из колонистов отправлялся туда на повозке, чтобы ходить за стадом  муфлонов и коз, и привозил из кораля молоко, которое сдавалось на кухню к Набу.  Эти экспедиции давали возможность поохотиться. Харберт и Гедеон Спилет в  сопровождении Топа чаще, чем другие, ходили по дороге в кораль. Благодаря их  прекрасным ружьям дикие свиньи, агути, кенгуру, кабаны и более мелкая дичь:  утки, тетерева, глухари, якамары и кулики, всегда в изобилии подавались к  столу. Произведения крольчатника и устричной отмели, черепахи, пойманные во  время ловли лососей, снова заплывшие в реку Благодарности, овощи с плато Дальнего  Вида и дикие лесные плоды добывались в таком количестве, что Наб, главный  повар, едва успевал складывать их в кладовую.    

Само собой разумеется, что телеграфная линия, связывающая  кораль с Гранитным Дворцом, была исправлена, и ею пользовались, когда кто-нибудь  из колонистов находился в корале и считал нужным там переночевать. На острове  было теперь вполне безопасно, и не приходилось ожидать нападения, по крайней  мере, нападения людей.    

Тем не менее то, что уже раз случилось, могло повториться.  Всегда можно было опасаться высадки пиратов или беглых каторжников. Возможно,  что какие-нибудь друзья или сообщники Боба Гарвея были посвящены в его планы и  собирались последовать его примеру. Поэтому колонисты, не переставая, наблюдали  за подступами к острову, и их подзорная груба каждый день прогуливалась по  широкому горизонту между бухтой Союза и бухтой Вашингтона. Находясь в корале,  они столь же тщательно осматривали западную часть моря, а с отрогов горы был  виден значительный участок восточного горизонта.    

Ничего подозрительного не было видно, но приходилось  держаться настороже.    

Однажды вечером инженер поделился со своими товарищами  возникшим у него планом укрепления кораля. Он считал необходимым сделать  изгородь выше и пристроить сбоку нечто вроде блокгауза, в котором колонисты  могли бы в случае нужды выдержать осаду неприятеля. Гранитный Дворец по самому  своему положению должен был казаться неприступным; поэтому кораль, его  постройки, запасы и животные, находившиеся там, явились бы приманкой для  пиратов какого угодно происхождения, которые могли бы высадиться на острове.  Если бы колонистам пришлось укрыться в корале, они должны были иметь  возможность защищаться.    

Этот план надлежало обдумать. Выполнение, его так или иначе  приходилось отложить до будущей весны.    

К 15 мая киль нового корабля уже лежал на верфи, и вскоре на  концах его почти перпендикулярно возвышались форштевень и ахтерштевень. Киль из  доброго дуба имел в длину сто десять футов, что позволяло сделать средний бимс  шириной в двадцать пять футов. Но это было все, что успели сделать плотники до  наступления холодов и ненастья. В течение следующей недели на корму поставили  первые шпангоуты, а затем работу пришлось приостановить.    

Погода в последние дни месяца стояла очень дурная. Ветер дул  с востока и иногда переходил в ураган. Инженер тревожился за судьбу своей  верфи; ведь он не мог ее построить ни в каком другом месте вблизи Гранитного  Дворца, так как островок плохо защищал побережье от непогоды, а при сильных  бурях волны доходили до самой гранитной стены.    

Но, к счастью, опасения инженера не оправдались. Ветер дул  чаще с юго-востока, и берег у Гранитного Дворца оказался прикрыт выступом мыса  Находки.    

Пенкроф и Айртон, наиболее усердные кораблестроители, не  прерывали своей работы до последней возможности. Не такие это были люди, чтобы  обращать внимание на ветер, который трепал их волосы, или на дождь, из-за  которого они промокали до костей; удар их молотка был одинаково хорош и в дождь  и в хорошую погоду. Но когда период сырости сменился сильным морозом, дерево,  волокна которого стали тверды, как железо, лишь с величайшим трудом поддавалось  обработке, и около 10 июня пришлось окончательно прекратить постройку корабля.    

Сайрес Смит и его товарищи не могли не заметить, что на  острове Линкольна стоят зимой жестокие холода. Такие морозы бывают в штатах  Новой Англии, находящихся примерно на том же расстоянии от экватора, как остров  Линкольна. Если в Северном полушарии или, по крайней мере, в той его части, где  находятся Новая Британия и северные районы Америки, это явление можно объяснить  тем, что местности, прилегающие к полюсу, чрезвычайно плоски и на них нет  возвышений, преграждающих путь северным ветрам, то по отношению к острову  Линкольна это объяснение не годилось.    

– Ученые установили, – говорил как-то Сайрес Смит  своим товарищам, – что на равных широтах острова и прибрежные местности  меньше страдают от холода, чем центр материка. Я часто слышал утверждение, что,  например, в Ломбардии зима более суровая, чем в Шотландии, и это будто бы  объясняется тем, что море зимой отдает тепло, которое оно накопило летом.  Естественно, что острова получают больше этого тепла.    

– Но, мистер Сайрес, почему же остров Линкольна как  будто составляет исключение из общего закона? – спросил Харберт.    

– Это трудно объяснить, – ответил инженер. –  Я склонен приписать эту особенность тому, что наш остров находится в Южном  полушарии, где, как тебе известно, холоднее, чем в Северном.    

– Это верно, – сказал Харберт. – Ведь  плавучие льды встречаются в южной части Тихого океана под более низкими  широтами, чем в северной.    

– Правильно, – подтвердил Пенкроф. – Когда я  был китоловом, мне случалось видеть ледяные горы, айсберги у самого мыса Горн.    

– В таком случае, возможно, что холода на острове  Линкольна объясняются близостью льдов, – сказал Гедеон Спилет. – Ваше.  предположение вполне допустимо, дорогой Спилет, и, очевидно, суровость наших  зим вызвана близостью ледяных полей, – ответил Сайрес Смит. –  Заметьте, что Южное полушарие холоднее Северного также и по чисто физическим  причинам. В самом деле, если солнце летом ближе к Южному полушарию, то зимой  оно, естественно, дальше от него. Это объясняет, почему наблюдаются такие  колебания температуры в обоих направлениях. Нам кажется, что зимой на острове  Линкольна очень холодно; но не будем забывать, что летом здесь, наоборот, очень  жарко.    

– Но почему же, скажите, пожалуйста, у нашего  полушария, как вы его называете, такая несчастная судьба? – спросил  Пенкроф с недовольным видом. – Это несправедливо.    

– Справедливо это или нет, – смеясь, сказал  инженер, – приходится подчиняться неизбежности, дружище Пенкроф. Вот чем  объясняется эта особенность: Земля, подчиняясь законам механики, описывает  вокруг Солнца не круг, а эллипс. Солнце находится в одном из фокусов эллипса,  и, следовательно, Земля в известный момент бывает в афелии, то есть в наиболее  удаленной от Солнца точке, а в известный момент – в перигелии, то есть в точке,  ближайшей к Солнцу. Когда Земля находится дальше всего от Солнца, тогда в Южном  полушарии наступает зима и становится очень холодно. Тут уж ничего не поделаешь,  и люди, как бы учены они ни были, не смогут изменить систему мироздания.    

– А ведь люди очень учены! – сказал Пенкроф,  которому не хотелось сдаваться. – Вот бы толстая книга получилась, мистер  Сайрес, если бы записать в нее все, что мы знаем!    

– Но если записать все, чего мы не знаем, то книга  вышла бы еще толще, – ответил Сайрес Смит.    

Как бы то ни было, по той или другой причине, в июне  вернулись холода, столь же суровые, как обычно, и колонистам пришлось часто  сидеть, запершись в Гранитном Дворце.    

Все с трудом выносили это вынужденное заключение, особенно  Гедеон Спилет.    

– Знаешь, – сказал он однажды Набу, – я  охотно подарил бы тебе все, что когда-нибудь получу в наследство, и даже  засвидетельствовал бы дарственную у нотариуса, если бы ты пошел куда-нибудь и  подписал бы меня на какую угодно газету! Для полного счастья мне не хватает  только одного: это каждое утро узнавать, что произошло накануне во всем мире,  кроме нашего острова.    

Наб засмеялся.    

– А меня, – ответил он, – больше всего  занимает наша ежедневная работа.    

В самом деле, как внутри, так и вне дома работы было  вдоволь.    

Колония острова Линкольна переживала в то время период  наивысшего процветания, которого она достигла после трех лет упорной работы.  Разбитый бриг явился для ее обитателей новым источником богатства. Кроме  оснастки, годной для строящегося корабля, кладовые Гранитного Дворца были  завалены всевозможными орудиями, инструментами, боевыми припасами и оружием.  Теперь уже больше не приходилось изготовлять грубую одежду из войлока: если в  первую зимовку колонисты страдали от холода, то теперь они безбоязненно  встречали ненастье. Белья тоже было достаточно; с ним обращались очень  аккуратно. Из хлористого натра, то есть, попросту говоря, из морской соли,  Сайрес Смит без труда извлек натрий и хлор; натрий, из которого легко получить  углекислую кислоту, и хлор, давший хлористую известь и другие соединения, были  использованы для всевозможных домашних надобностей, в частности для стирки  белья. Впрочем, стирку устраивали всего четыре раза в год, как это делалось  когда-то в почтенных семействах. Добавим, что Пенкроф и Гедеон Спилет, который  все еще ждал, когда почтальон принесет ему газету, оказались прекрасными  прачками.    

Так прошли зимние месяцы: июнь, июль, август. Они были очень  суровы, и средняя температура не превышала 8 градусов по Фаренгейту (13  градусов ниже нуля по Цельсию). Таким образом, она оказалась ниже средней  температуры прошедшей зимы. В каминах Гранитного Дворца всегда пылал яркий  огонь, дым оставлял длинные черные полосы на гранитной стене. Топливо не  приходилось экономить: оно росло тут же, в нескольких шагах от дворца. К тому  же остатки леса, предназначенного для постройки корабля, позволяли сберечь  каменный уголь, который труднее было доставлять.    

И люди и животные были совершенно здоровы. Лишь дядюшка Юп,  надо признаться, иногда мерз. Это был, кажется, его единственный недостаток, и  ему пришлось сделать хороший, теплый халат. Но какой это был слуга – ловкий,  усердный, неутомимый, деликатный и не болтун! Юпа можно было поставить в пример  всем его двуногим собратьям в Старом и Новом Свете.    

– В сущности, – говорил Пенкроф, – если кто  имеет четыре руки, от него можно требовать хорошей работы!    

И действительно, умная обезьяна работала превосходно.    

За семь месяцев, которые прошли со времени последних поисков  в окрестностях горы, и в течение сентября, когда снова настала хорошая погода,  колонистам ни разу не пришлось вспомнить о добром гении острова. Его влияние не  проявилось ни в чем. В сущности, в нем и не было нужды, так как не случилось  ничего такого, что могло бы затруднить колонистов.    

Сайрес Смит заметил, что если даже между незнакомцем и  обитателями Гранитного Дворца установилось общение через толщу гранита и Топ  чувствовал его чутьем, то за этот период времени оно ни в чем не проявлялось.  Пес совсем перестал ворчать, беспокойство обезьяны прошло. Оба друга – а они  были искренними друзьями – не бродили больше вокруг отверстия внутреннего  колодца, не издавали тех странных звуков, которые с самого начала привлекли  внимание инженера. Но мог ли Сайрес Смит с уверенностью сказать, что загадка  останется загадкой и что он никогда не получит к ней ключа? Имел ли он право  утверждать, что не возникнет такое положение, при котором таинственный  незнакомец вновь выступит на сцену? Кто знает, что таится в будущем?    

Наконец зима миновала. И как раз в первые дни весны  произошло событие, которое могло иметь серьезные последствия.    

7 сентября Сайрес Смит, наблюдая вершину горы Франклина,  заметил, что над кратером появился дым, первые клубы которого таяли в воздухе.    

 ГЛАВА 15    

     

     Вулкан пробуждается. – Лето. – Возобновление работа. – Вечер  15 октября. – Телеграмма. – Вопрос. – Ответ. – Поход в  кораль. – Записка. – Добавочный провод. – Берег из базальтовых  скал. – Прилив. – Отлив. – Пещера. – Ослепительный свет.         

Инженер сообщил об этом колонистам, которые бросили работу и  молча смотрели на вершину горы. Итак, вулкан пробудился, и пары пробили слой  минералов, скопившихся в глубине кратера. Но вызовет ли подземный огонь сильное  извержение? Это означало бы катастрофу, которую колонисты бессильны были  предотвратить. Однако даже в случае извержения остров Линкольна в целом,  вероятно, не пострадал бы. Изливающиеся вулканические вещества не всегда несут  с собой разрушение. Некогда остров уже подвергся такому испытанию – об этом  свидетельствовали потоки лавы, покрывавшие южные склоны горы. Кроме того, форма  самого кратера, расширяющегося кверху, должна была способствовать направлению  лавы в сторону, противоположную от плодородных частей острова.    

Однако прошлое не всегда служит ручательством за будущее.  Нередко старые кратеры на вершинах вулканов закрываются и открываются новые.  Это случалось и в Старом и в Новом Свете: на Этне, на Попокатепетле, на  Оризабе. А перед угрозой извержения можно опасаться всего. Достаточно случиться  землетрясению – а им часто сопровождается деятельность вулканов, – чтобы  внутреннее строение горы изменилось, открыв новые пути для раскаленной лавы.    

Сайрес Смит объяснил это своим товарищам. Не преувеличивая  опасности положения, он изложил все «за» и «против» создавшейся ситуации.    

В конце концов, колонисты были бессильны. Гранитному Дворцу  могла грозить беда только от землетрясения, которое поколебало бы почву. Кораль  – другое дело. Если бы на южном склоне горы открылся новый кратер, это создало  бы серьезную угрозу для кораля.    

Начиная с этого дня вершина горы была постоянно окутана  густым дымом, который поднимался все выше и выше, но в его плотных клубах не  было видно пламени. Дым пока сосредотачивался над нижней частью центрального  массива.    

С наступлением ясных дней работы возобновились. Колонисты  спешили с постройкой корабля. Пользуясь силой прибрежного водопада, Сайрес Смит  устроил гидравлическую пилу, которая быстро превращала стволы деревьев в доски  и балки. Этот механизм был так же несложен, как деревенские лесопилки,  работающие в Норвегии. Все, что требовалось, – это придать куску дерева  горизонтальное движение, а пиле – вертикальное. Инженеру удалось достигнуть  цели при помощи колеса, двух цилиндров и соответствующей комбинации блоков.    

К концу сентября на верфи уже возвышался каркас корабля (это  должна была быть шхуна). Остов был почти вполне закончен, шпангоуты  удерживались на временных креплениях; это давало представление о внешней форме  судна. Шхуна, узкая спереди и очень широкая в кормовой части, могла в случае  нужды совершить довольно большой переход, но для внешней и внутренней обшивки и  настилки палубы требовалось еще продолжительное время. К счастью, после взрыва  судна удалось спасти железную оковку брига. Из изуродованных ребер и досок Пенкроф  с Айртоном вырвали много болтов и медных гвоздей. Это сберегало труд кузнецов,  но плотникам оставалось много работы. Постройку пришлось на неделю прервать по  случаю жатвы, сенокоса и уборки всевозможных овощей и злаков, посеянных на  плато Дальнего Вида. Покончив с этим, колонисты посвятили все свое время  окончанию шхуны.    

К ночи труженики буквально изнемогали. Чтобы не терять  времени, они изменили часы еды – обедали в полдень, а ужинали не раньше  наступления сумерек. Возвратившись в Гранитный Дворец, все немедленно ложились  спать. Иногда, если завязывался интересный разговор, колонисты несколько  засиживались за беседой. Они говорили о будущем и любили мечтать о том, как  изменится их положение, когда они дойдут на своей шхуне до ближайшей обитаемой  земли. Но среди этих планов у колонистов всегда преобладала мысль об их  позднейшем возвращении на остров Линкольна. Они решили не покидать своей  колонии, основанной с таким трудом и достигшей таких успехов. Ведь связь с  Большой землей будет лишь способствовать ее процветанию.    

Пенкрофа и Наба больше других привлекала мысль окончить свои  дни на острове Линкольна.    

– Харберт, – спрашивал моряк, – ты ведь  никогда не оставишь наш остров? Никогда?    

– Никогда, Пенкроф, – в особенности, если ты  решишь здесь остаться.    

– Я уже так и решил, мой мальчик, я буду тебя  ждать, – отвечал Пенкроф. – Ты привезешь сюда жену и детей, и я  сделаю из твоих мальчиков замечательных молодцов.    

– Договорились! – сказал Харберт, смеясь и  краснея.    

– А вы, мистер Сайрес, – продолжал Пенкроф, увлекаясь,  вы будете постоянным губернатором острова. Кстати, сколько жителей он сможет  прокормить? Наверное, не меньше десяти тысяч. Товарищи не мешали Пенкрофу  фантазировать. В конце концов и журналист оказывался издателем газеты  «Нью-Линкольн Геральд». Такова уж душа человека. Потребность сделать нечто  постоянное, жить вечно в творениях своих рук – доказательство его превосходства  над всем, что есть на Земле. На этом основано его господство, этим  оправдывается его владычество над всем миром.    

Айртон, как всегда молчаливый, говорил себе, что ему  хотелось бы увидеть Гленарвана и вернуть себе всеобщее уважение.    

Однажды, 15 октября, беседа затянулась дольше обычного.    

Было девять часов вечера. С трудом подавляемые зевки  указывали, что настал час отдыха. Пенкроф направился было к своей кровати, как  вдруг зазвенел электрический звонок, проведенный в зал.    

Все колонисты – Сайрес Смит, Гедеон Спилет, Харберт, Айртон,  Пенкроф, Наб – были налицо. Ни один из них не находился в корале.    

Сайрес Смит встал.    

Его товарищи переглянулись, думая, что им послышалось.    

– Что это значит? – вскричал Наб. – Уж не  черт ли это звонит?    

Все промолчали.    

– На дворе собирается гроза, – заметил  Харберт. – Не могло ли действие электричества…    

Юноша не закончил фразы. Инженер, на которого смотрели все  колонисты, отрицательно покачал головой.    

– Подождем, – сказал Гедеон Спилет. – Если  это сигнал, то он, во всяком случае, повторится.    

– Но кто же это может быть? – спросил Наб.    

– Как кто? – ответил Пенкроф. – Тот, кто…    

Новый звонок прервал слова моряка.    

Сайрес Смит подошел к аппарату. Пустив ток по проводу, он  послал в кораль вопрос:    

«Что вам нужно?»    

Через несколько мгновений иголка задвигалась по диску и  передала обитателям Гранитного Дворца ответ:    

«Приходите в кораль как можно скорее».    

– Наконец-то! – воскликнул Сайрес Смит. Да!  Наконец тайна должна была раскрыться. Властное чувство, которое влекло их в  кораль, заставило забыть усталость, и всякая потребность в отдыхе пропала. Не  говоря ни слова, они вышли из Гранитного Дворца и через несколько мгновений были  на берегу. Только Юп с Топом остались дома. Без них можно было обойтись.    

Была черная ночь. Молодой месяц исчез сразу после захода  солнца. Как и говорил Харберт, густые грозовые тучи тяжелыми сводами нависли  над землей; не было видно ни одной звездочки. Только редкие зарницы, отблески  отдаленной грозы, освещали горизонт.    

Через несколько часов гроза могла разразиться и над  островом. Ночь была страшная.    

Но самый глубокий мрак не служил препятствием для людей,  которые так хорошо знали дорогу в кораль. Они поднялись вверх по левому берегу  реки Благодарности, вышли на плато, перешли по мосту через Глицериновый ручей и  двинулись дальше лесом. Колонисты шли быстрым шагом. Все были очень  взволнованы. Сомнений быть не могло: они наконец узнают разгадку этой тайны,  узнают имя незнакомца, который так глубоко вошел в их жизнь, узнают этого  могущественного и великодушного человека. В самом деле, для того чтобы  действовать всегда вовремя, незнакомец должен был пристально следить за жизнью  колонистов, знать о любом ничтожнейшем событии, слышать все, что говорится в  Гранитном Дворце.    

Каждый из колонистов был погружен в думы и невольно ускорял  шаг. Под сводом деревьев стояла такая тьма, что не было видно даже края дороги.  В лесу – полная тишина; животные и птицы, чувствуя приближение грозы, были  неподвижны и безмолвствовали. Дуновение не коснулось ни одного листочка. Лишь  шаги колонистов, ступавших по жесткой земле, гулко раздавались во мраке.    

В первые четверть часа пути молчание было нарушено только  следующим замечанием Пенкрофа:    

– Нам следовало бы захватить с собой фонарь.    

– Мы найдем фонарь в корале, – ответил инженер.  Сайрес Смит и его товарищи покинули Гранитный Дворец в двенадцать минут  десятого. В сорок семь минут десятого они находились в трех милях от устья реки  Благодарности, а всего до кораля было пять миль.    

В это время над островом засверкали яркие молнии, при свете  которых отчетливо вырисовывались черные узоры листвы. Свет молний был  ослепителен. Очевидно, гроза должна была вот-вот начаться. Вспышки сверкали все  чаще и ярче, в глубине неба слышались отдаленные раскаты грома. Воздух был  нестерпимо душен.    

Колонисты продолжали идти, словно их толкала невидимая сила.    

В четверть одиннадцатого при яркой вспышке молнии они  увидели изгородь кораля. Не успел маленький отряд войти в калитку, как  послышался страшный удар грома.    

В одно мгновение колонисты пробежали через кораль и  оказались перед домом.    

Возможно, что в доме находился незнакомец, так как именно  оттуда была послана телеграмма. Тем не менее в окне не было света.    

Инженер постучался.    

Никакого ответа.    

Сайрес Смит распахнул дверь, и колонисты вошли в комнату,  где было совершенно темно.    

Наб высек огонь и зажег фонарь, пламя которого осветило все  уголки комнаты.    

В комнате никого не было.    

Вещи стояли на своих обычных местах.    

– Неужели мы ошиблись? – тихо проговорил Сайрес  Смит.    

Нет, ошибки не было. В телеграмме, несомненно, было  написано:    

«Приходите в кораль как можно скорее».    

Колонисты подошли к столу, на котором стоял телеграфный  аппарат. Все было на месте: и батареи, и футляр, и приемник, и передатчик.    

– Кто здесь был последний? – спросил инженер.    

– Я, мистер Смит, – ответил Айртон.    

– Когда это было?    

– Четыре дня назад.    

– Вот записка! – закричал Харберт и указал на  бумажку, лежавшую на столе.    

На бумажке было написано по-английски:    

«Идите вдоль нового провода».     

– Вперед! – вскричал Сайрес Смит.    

Он понял, что телеграмма была послана не из кораля, а из  таинственного убежища незнакомца, который соединил свое жилище с Гранитным  Дворцом при помощи добавочного провода.    

Наб взял зажженный фонарь, и все вместе вышли из кораля.    

Гроза бушевала со страшной силой. Промежутки между вспышками  молнии и ударами грома становились все короче. Грозная стихия завладела всем  островом. В прерывистом свете молнии можно было видеть вершину горы Франклина,  окутанную дымом.    

Во всем корале, между изгородью и домом, не было никаких  признаков телеграфного провода. Но, выйдя за калитку, инженер подбежал к  первому столбу и увидел при вспышке молнии, что к изолятору прикреплен провод,  спускающийся к земле.    

– Вот он! – воскликнул Сайрес Смит. Провод тянулся  по земле, но был по всей длине обернут изоляционным материалом, словно  подводный кабель. Это обеспечивало беспрепятственную передачу тока. Проволока,  видимо, шла через лес и южные отроги горы и, следовательно, вела на запад.    

– Пойдем вдоль провода, – сказал Сайрес Смит.    

При свете фонаря и блеске молнии колонисты шли вдоль дороги,  которую указывал провод. Гром грохотал непрерывно и притом с такой силой, что  нельзя было расслышать ни одного слова. Впрочем, теперь следовало не  разговаривать, а идти вперед.    

Сайрес Смит и его товарищи взобрались на отрог,  возвышавшийся между долиной кораля и долиной ручья Водопада, и перевалили через  него в самой узкой части. Провод, укрепленный на нижних ветвях деревьев или стлавшийся  по земле, неизменно указывал им путь.    

Инженер думал, что этот провод, может быть, кончится в  глубине долины и что именно там находится неведомое убежище.    

Но нет, колонистам пришлось выйти на юго-западный отрог и  спуститься на пустынное плато, которым заканчивалась базальтовая стена из  прихотливо нагроможденных скал. Время от времени кто-нибудь из них наклонялся,  ощупью находил провод и в случае нужды давал верное направление. Теперь уже  нельзя было сомневаться, что проволока. ведет прямо к морю. Очевидно, там в  какой-нибудь расщелине скалы находится жилище, которое до сих пор так долго и  тщательно искали колонисты.    

Небо было в огне. Молнии вспыхивали одна за другой. Многие  из них ударяли в вулкан и низвергались в кратер, окутанный дымом. Временами казалось,  что гора извергает пламя.    

В одиннадцать часов без нескольких минут они достигли  высокого, западного берега океана. Поднялся ветер. Внизу, на расстоянии пятисот  футов, ревел прибой.    

Сайрес Смит высчитал, что маленький отряд прошел полторы  мили от кораля.    

В этом месте провод тянулся между скалами, следуя по крутому  склону узкого, извилистого ущелья.    

Колонисты углубились в него, рискуя столкнуть какую-нибудь  неустойчивую глыбу камня и упасть в море. Спускаться было очень опасно, но  колонисты не знали страха; они словно перестали распоряжаться собой: какая-то  неодолимая сила тянула их к таинственному месту, как магнит притягивает железо.    

Почти бессознательно спустились они в ущелье, которое даже  при дневном свете можно было считать непроходимым. Камни скатывались вниз,  сверкая при вспышках молнии. Сайрес Смит шел во главе, Айртон замыкал шествие.  Колонисты, шли то медленно, шаг за шагом, то скатывались по гладкой скале, то  снова поднимались и продолжали путь.    

Наконец провод резко повернул и потянулся вдоль скал, густо  покрывавших берег, которых, вероятно, касался прилив. Колонисты достигли нижней  границы базальтовой стены.    

Тут начинался узкий вал, тянувшийся горизонтально,  параллельно поверхности моря. Провод стлался вдоль вала. Колонисты не  уклонялись от своего пути. Не успели: они пройти ста шагов, как начался отлогий  спуск, который вел к самой воде. Инженер схватил проволоку и увидел, что она  погружается в море.    

Его спутники остановились. Они были поражены.    

Из груди их вырвался крик, похожий на крик отчаяния.    

Неужели придется бросаться в воду и искать какую-нибудь  подземную пещеру? Все были возбуждены предельно, но, не колеблясь, сделали бы  это.    

Сайрес Смит остановил их.    

Он подвел своих товарищей к углублению в скале и сказал:    

– Подождем. Теперь прилив. При отливе дорога будет  открыта.    

– Но почему вы думаете… – спросил Пенкроф.    

– Он бы нас не позвал, если бы не было возможности до  него дойти.    

Сайрес Смит говорил с таким убеждением, что никто не стал  возражать. Приходилось допустить, что у подножия стены есть отверстие,  проходимое при отливе и теперь скрытое волнами. Ждать предстояло несколько  часов. Колонисты сидели молча, укрывшись в глубоком портике, выдолбленном в  скале.    

Начался дождь, и вскоре облака, освещенные молниями,  разразились ливнем. В раскатах грома, которые повторяло эхо, было что-то  грандиозное.    

Колонисты были чрезвычайно взволнованы. Множество странных,  необычайных мыслей теснилось у них в мозгу. Им представлялось какое-то великое,  сверхчеловеческое существо, которое соответствовало их представлению о добром  гении острова.    

В полночь Сайрес Смит взял фонарь и спустился на берег,  чтобы заметить расположение скал. Отлив начался уже два часа назад.    

Инженер не ошибся. Над водой обрисовывались очертания  обширной пещеры. Провод сворачивал к правому ее углу и исчезал в зияющей пасти.    

Сайрес Смит вернулся к товарищам и коротко сказал:    

– Через час в отверстие можно будет пройти.    

– Значит, оно существует? – спросил Пенкроф.    

– Неужели вы в этом сомневаетесь? – ответил Сайрес  Смит.    

– Но ведь пещера будет до известной высоты залита  водой, – заметил Харберт.    

– Если она просыхает, мы пройдем через нее пешком, если  она не. просыхает, то нам будет предоставлен какой-нибудь способ сообщения.    

Прошел час. Под дождем все спустились к морю. За три часа  уровень воды понизился на пятнадцать футов. Вершина свода пещеры возвышалась  над ее полом не меньше чем на восемь футов. Свод напоминал арку моста, под  которым бежали пенящиеся воды. Инженер наклонился и увидел какой-то черный  предмет, плававший на поверхности моря. Он подтянул его к себе.    

Это была лодка, привязанная веревкой к выступу внутренней  стены.    

Лодка была сделана из полос толя, скрепленных болтами. На  дне ее под скамьями лежали два весла.    

– В лодку! – сказал Сайрес Смит.    

Через мгновение колонисты сидели в лодке. Наб и Айртон  взялись за весла, Пенкроф правил рулем. Сайрес Смит стоял на носу и освещал  море фонарем.    

Лодка прошла под низко спускавшимися сводами, которые  внезапно стали выше. Было очень темно, и фонарь светил слишком слабо, чтобы  можно было судить о размерах этой пещеры: ее ширине, высоте и глубине. В этой  базальтовой галерее царила торжественная тишина. Ни единый звук не доносился  снаружи. Даже раскаты грома не проникали: сквозь массивные стеньг пещеры.    

В некоторых местах земного шара существуют такие огромные  пустоты, нечто вроде естественных катакомб, возникших в отдаленные  геологические эпохи. Некоторые из них залиты морем, в других образуются целые  озера. Такова Фингалова пещера на одном из Гебридских островов, таковы  Моргатские гроты в бухте Дуарнене, в Бретани, пещера Бонифаччо на Корсике,  пещеры около Лизе-фьорда в Норвегии и, наконец, огромная Мамонтова пещера в  штате Кентукки, имеющая пятьсот футов высоты и больше двадцати миль длины. В  нескольких местах Земли природа выдолбила эти впадины и сохранила их, на  удивление человеку.    

А пещера, которую сейчас исследовали колонисты, неужели она  тянулась до центра острова? Уже четверть часа лодка продвигалась вперед.  Инженер кратко указывал Пенкрофу, куда поворачивать. Внезапно он воскликнул:    

– Правее!    

Лодка изменила направление и пошла вдоль правой стены.  Инженер хотел проверить, тянется ли провод по-прежнему вдоль этой стены.    

Проволока была прикреплена к выступам скалы.    

– Вперед! – сказал Сайрес Смит.    

Весла погрузились в черную воду, и лодка двинулась дальше.    

Еще с четверть часа плыла она вперед и прошла, считая от  входа в пещеру, около полумили. Вдруг снова послышался голос Сайреса Смита:    

– Стоп!    

Лодка остановилась, и колонисты увидели яркий свет,  озарявший огромную пещеру, спрятанную глубоко в недрах острова. Теперь  колонисты могли осмотреть эту пещеру, о существовании которой они и не  подозревали.    

На высоте ста футов виднелся свод, опирающийся на  базальтовые колонны, которые, казалось, были отлиты по одному образцу.  Неправильной формы заплечья, прихотливо вырезанные ребра покоились на этих  колоннах, которые тысячами создавала природа в первые времена образования  Земли. Куски базальта, нагроможденные один на другой, возвышались на  сорок-пятьдесят футов. Спокойные воды, которых не волновала буря, бушевавшая  снаружи, плескались у их подножия. Яркий свет, замеченный инженером, отражался  в призматических гребнях, усеивая их тысячами огней; он как бы пронизывал  стены, словно они были прозрачны; каждый выступ их сверкал, как яркий алмаз.    

Отражаясь в воде, эти огни играли на ее поверхности, и  казалось, что лодка плывет между двух полос света.    

Природа лучей, исходивших из очага света в виде прямых ярких  снопов, разбивавшихся о выступы и гребни пещеры, не вызывала никаких сомнений.  Источником этого света было электричество, что доказывалось, между прочим, его  белизной. В этой пещере электричество заменяло солнце, целиком наполняя ее. По  знаку Сайреса Смита, весла снова упали в воду, поднимая целый фонтан искр, и  лодка направилась к источнику света, от которого ее отделяло всего  полкабельтова.    

В этом месте ширина озера составляла примерно триста  пятьдесят футов; позади светящегося центра можно было видеть огромную  базальтовую стену, которая замыкала выход с другой стороны. Пещера значительно  расширялась, и море образовало в ней небольшое озеро. Своды, боковые стены, все  эти призмы, цилиндры и конусы так ярко сияли в электрическом свете, что  казалось, будто они сами источают его; камни, граненные, как дорогие  бриллианты, были словно пропитаны светом.    

В центре озера находился какой-то длинный веретенообразный  предмет. Он был неподвижен и окутан безмолвием. Свет, источаемый им, струился с  боков, словно из жерл двух печей, накаленных добела. Этот аппарат, напоминавший  огромного кита, был длиной приблизительно в двести пятьдесят футов и возвышался  на десять-двенадцать футов над уровнем воды.    

Лодка медленно подплывала к нему. Сайрес Смит, сидевший на  носу, поднялся. Он смотрел вперед, охваченный волнением. Вдруг он схватил  журналиста за руку и вскричал:    

– Это он! Это может быть только он!    

Инженер шепотом произнес имя, которое услышал один только  Гедеон Спилет.    

Без сомнения, это имя было известно журналисту, так как  произвело на Спилета огромное впечатление, и он глухо произнес:    

– Он! Человек вне закона…    

– Да, он, – подтвердил Сайрес Смит.    

По приказанию инженера, лодка приблизилась к этому странному  плавучему снаряду. Она подошла к его левому боку, из которого исходил пучок  света, проникая сквозь толстое стекло. Сайрес Смит и его друзья поднялись на  площадку. На ней виднелся открытый люк. Все вошли в отверстие люка.    

Внизу лесенки был внутренний коридор, освещенный  электричеством. В конце коридора находилась дверь. Сайрес Смит толкнул ее.    

Богато убранная комната, через которую быстро прошли  колонисты, примыкала к библиотеке, залитой потоками света, струившимися с  потолка. В глубине библиотеки виднелась широкая дверь. Инженер открыл ее.    

Глазам колонистов представился большой зал, нечто вроде  музея, где были собраны, наряду со всевозможными сокровищами минерального  происхождения, произведения искусства, чудеса техники. Товарищам Сайреса Смита  показалось, что какая-то волшебная сила перенесла их в мир чудес.    

На роскошном диване лежал человек, который как будто не  замечал их присутствия.    

Сайрес Смит заговорил и, к крайнему изумлению своих товарищей,  произнес следующие слова:    

– Капитан Немо, вы звали нас. Мы здесь.    

 ГЛАВА 16    

     

     Капитан Немо. – Его первые слова. – История борца за  независимость. – Ненависть захватчиков. – Спутники капитана  Немо. – Жизнь под водой. – Один. – Последнее убежище «Наутилуса». –  Таинственный добрый гений острова.         

При этих словах человек, который лежал, поднялся, и лицо его  стало ясно видно: прекрасная голова, высокий лоб, гордый взгляд, белоснежная  борода, густые волосы, отброшенные назад. Человек оперся рукой о спинку дивана.  Взгляд его был спокоен. Видно было, что болезнь медленно и постепенно  подтачивала его силы. Но голос незнакомца, когда он заговорил, звучал твердо. С  величайшим удивлением он произнес по-английски:    

– У меня нет имени, сударь.    

– Я знаю, кто вы, – ответил Сайрес Смит. Капитан  Немо устремил на инженера сверкающий взгляд, словно желая испепелить его. Но  тотчас же откинулся на подушки дивана и тихо проговорил:    

– Не все ли равно… Я скоро умру. Сайрес Смит подошел к  капитану Немо.    

Гедеон Спилет взял старца за руку; рука его пылала. Айртон,  Пенкроф, Харберт и Наб почтительно стояли в отдаленном углу зала.    

Капитан Немо тотчас же отдернул руку и знаком предложил  инженеру и журналисту сесть.    

Все смотрели на него с нескрываемым волнением. Так вот он –  тот, кого они называли добрым гением острова, этот могущественный человек, чье  вмешательство так часто приносило им пользу, тот благодетель, которому они были  обязаны великой признательностью. Пенкроф и Наб готовились найти божество, но  видели перед собой человека, и этот человек был накануне смерти.    

Но как мог Сайрес Смит знать капитана Немо? Почему последний  с такой живостью поднялся, услышав имя, которое он считал никому не известным?    

Капитан Немо снова сел. Опершись на локоть, он смотрел на  инженера, который поместился с ним рядом.    

– Вы знаете имя, которое я носил, сударь? –  спросил он.    

– Да, я знаю его и знаю название этого великолепного  подводного корабля.    

– «Наутилуса»? – сказал, слегка улыбаясь, капитан  Немо.    

– Да, «Наутилуса».    

– Но знаете ли вы… знаете ли вы, кто я?    

– Я знаю и это.    

– А между тем я уже много лет как порвал связь с  обитаемым миром, уже много лет я живу в глубине морской. Только на дне моря  нашел я независимость. Кто же мог выдать мою тайну?    

– Человек, который не брал на себя никакого обязательства  перед вами, капитан Немо, и которого нельзя обвинять в вероломстве.    

~ Француз, которого случай забросил на мой корабль несколько  лет назад?    

– Да, он.    

– Значит, этот человек и два его спутника не погибли в  водовороте, в который попал «Наутилус»?    

– Они не погибли, и на французском языке появилось  сочинение «Восемьдесят тысяч километров под водой», в котором рассказывается  ваша история…    

– История лишь нескольких месяцев моей жизни,  сударь, – с живостью перебил инженера капитан Немо.    

– Вы правы, но нескольких месяцев этой необычайной  жизни достаточно, чтобы вы стали известны…    

– …как великий преступник, конечно, – сказал  капитан Немо, на губах которого промелькнула высокомерная улыбка. – Да,  как бунтовщик, быть может, изгнанный из среды человечества. Инженер промолчал.    

– Что же вы не отвечаете, сударь?    

– Не мне судить капитана Немо, по крайней мере, за его  прошлую жизнь, – сказал Сайрес Смит. – Я не знаю, как и никто не  знает, каковы были мотивы этого необычайного образа жизни, и не могу осуждать  последствий, не ведая причин. Но зато я знаю, что с самого нашего прибытия на  остров Линкольна над нами простерлась благодетельная рука, что все мы обязаны  жизнью могущественному, доброму и великодушному человеку и что этот  могущественный, добрый и великодушный человек – вы, капитан Немо.    

– Да, это я, – кратко ответил капитан. Инженер и  журналист встали. Их товарищи приблизились и хотели выразить словами и жестами  признательность, переполнявшую их сердца.    

Капитан Немо знаком остановил их и, более взволнованно, чем  сам хотел бы, проговорил:    

– Сначала выслушайте меня.    

В немногих словах, кратких и точных, капитан Немо рассказал  историю всей своей жизни.    

Его рассказ был недолог, но, чтобы закончить его, капитану  Немо пришлось собрать все свои силы.    

Было ясно, что он с трудом преодолевает слабость. Несколько  раз Сайрес Смит просил его отдохнуть, но старец отрицательно качал головой, как  человек, который не уверен, что доживет до завтра. Журналист предложил ему свои  услуги как врач, но капитан Немо ответил:    

– Это не нужно. Мои дни сочтены.    

Капитан Немо был индус, принц Даккар, сын раджи, правителя  Бандельканда – в то время независимой от англичан территории – и племянник  индийского героя Типпо-Саиба. Когда мальчику исполнилось десять лет, отец  послал его в Европу, желая дать ему законченное образование. При этом раджа  втайне надеялся, что его сын получит возможность бороться равным оружием с  теми, кто угнетает его родину.    

С десяти до тридцати лет принц Даккар, одаренный блестящими  способностями, выдающимся умом и благородной душой, поглощал всевозможные  знания. Он много успел в науках, литературе и искусствах.    

Принц Даккар объехал всю Европу. Его богатство и  происхождение делали юношу желанным гостем для всех, но мирские соблазны  никогда не привлекали его. Молодой и красивый, он был серьезен и мрачен. Он  горел жаждой знания, жажда мести владела его сердцем.    

Принц Даккар ненавидел. Он ненавидел ту единственную страну,  куда он не пожелал ступить ногой, единственный народ, чьи заискивания он  неизменно отвергал. Он ненавидел Англию, и эта ненависть была тем сильнее, что  многое в Англии восхищало его.    

Этот индус сосредоточил в себе всю ненависть побежденного к  победителю. Угнетатель не находил прощения у угнетенного. Сын одного из трех  князей, которых Соединенное королевство сумело подчинить себе только  юридически, вельможа из рода Типпо-Саиба, с детства обуреваемый жаждой мести,  протеста и любовью к своей поэтической родине, скованной цепями англичан, не  пожелал ступить ногой на проклятую им землю, хозяева которой обрекли Индию на рабство.    

Принц Даккар стал художником: сокровища искусства  преисполняли его благородным восторгом; он сделался ученым, для которого не  было тайн в высших науках; государственным деятелем, изучившим все тонкости  дипломатии при европейских дворах. Поверхностный наблюдатель мог принять его за  одного из тех «граждан мира», которые хотят все знать, но не желают  действовать, за богатого путешественника с высокомерным и отвлеченным умом,  бродящего по свету и не имеющего родины.    

Это было неверно. Художник, ученый, государственный деятель  остался индусом в душе, индусом, жаждущим мщения, индусом, который надеялся  когда-нибудь вернуть родине утраченные права, изгнать оттуда чужеземцев, снова  сделать Индию независимой.    

В 1849 году принц Даккар возвратился в Бандельканд. Он  женился на благородной индуске, сердце которой, как и его, над скалами. Рулевой  и лоцман навзничь упали в лодку. Пули двое детей, он очень любил их. Но,  наслаждаясь семейным счастьем, Даккар не забывал о порабощении Индии. Он ждал  удобной минуты. И эта минута наступила.    

Иго англичан стало невыносимым для народов, населяющих  Индию. Принц Даккар сделался глашатаем недовольных. Он заразил их ненавистью,  которую питал к чужеземцам. Он объехал не только не зависимые еще области  полуострова Индостан, но и провинции, непосредственно подчиненные британским  властям. Он напоминал о героических днях Типпо-Саиба, который пал смертью  храбрых в Сирингапатаме, защищая свою родину.    

В 1857 году разразилось великое восстание сипаев    

Восставшими была захвачена почти вся северная Индия. Но  отсутствие единого командования, феодальная раздробленность Индии и  предательство феодалов помогли англичанам подавить восстание. Индия была  подвергнута террору, во многих местах была устроена резня.».    

Душой его был принц Даккар. Он организовал этот гигантский  протест. Он отдал этому делу все свои таланты, все свое состояние. Он не жалел  самого себя: сражаясь в первых рядах бойцов, он рисковал жизнью, как любой из  незаметных героев, которые поднялись, чтобы освободить родину. В двадцати сражениях  он получил десяток ран, но не умер даже тогда, когда последние борцы за  независимость пали, сраженные пулями англичан.    

Никогда господство Британии в Индии не подвергалось такой  опасности. Если бы оправдалась надежда сипаев и они получили поддержку извне,  может быть, наступил бы конец владычеству Соединенного королевства в Азии.    

Имя принца Даккара покрылось славой. Его храбрый носитель не  таился и выступал открыто. За его голову назначили цену, и если не нашлось  предателя, который его выдал, то отец и мать героя, его жена и дети заплатили  за него своей жизнью раньше, чем он узнал, какой опасности подвергаются его  близкие.    

Право и на сей раз уступило силе. Но цивилизация никогда не  отступает. Сипаи были побеждены, и страна древних раджей снова подпала под владычество  Англии, еще более жестокое.    

Принц Даккар, которому не пришлось умереть, возвратился в  горы Бандельканда. Он остался навеки один. Принц Даккар собрал все, что  осталось от его богатства, призвал к себе десятка два самых верных своих  товарищей, и в один прекрасный день все они исчезли.    

Где же думал принц Даккар найти независимость, в которой ему  отказал наш обитаемый мир? Под водой, в пучине морей, куда никто не мог за ним  последовать.    

Воин превратился в ученого. На одном пустынном острове в  Тихом океане он построил свои мастерские. Там по его чертежам был создан  подводный корабль. Средствами, которые когда-нибудь станут всем известны, принц  Даккар сумел использовать огромную механическую силу электричества. Добывая его  из неисчерпаемых источников, ученый применил электричество для всех нужд своего  плавучего снаряда – оно двигало, согревало и освещало подводный корабль. Море с  его огромными сокровищами, мириадами рыб, бесконечными полями водорослей,  огромными морскими млекопитающими – не только все то, что похоронила в море  природа, но и то, что потеряли в его пучинах люди, пошло на удовлетворение  потребностей принца и его экипажа.    

Таким образом, исполнилось заветнейшее желание принца  Даккара – ведь он не хотел иметь никакой связи с землей.    

Он назвал свой корабль «Наутилус», себя самого – капитан  Немо и скрылся в морской глубине.    

В течение многих лет капитан Немо посетил все океаны от  полюса до полюса. Изгнанный из обитаемого мира, он собрал в этих неведомых  мирах дивные сокровища. Миллионы, погибшие в бухте Виго вместе с испанскими  кораблями в 1702 году, явились для капитана Немо неисчерпаемым источником  богатства, которое он неизменно употреблял, оставаясь неизвестным, на пользу  народов, боровшихся за свою свободу.    

Итак, капитан Немо давно уже потерял связь со своими  ближними. Но в ночь на 6 ноября 18… года на борту его корабля оказались три  человека. Это был француз-профессор, его слуга и канадец-рыбак. Они упали в  море при столкновении «Наутилуса» с американским фрегатом «Авраам Линкольн»,  который его преследовал.    

Капитан Немо узнал от этого профессора, что «Наутилус»  принимали то за гигантское млекопитающее из семейства китообразных, то за  подводную лодку, попавшую в руки пиратов, и что за ним охотились во всех морях.    

Капитан Немо мог бы вернуть океану этих трех человек, с  которыми свел его случай на пути его таинственной жизни, но не сделал этого.  Они остались у него в качестве пленников и семь месяцев могли наслаждаться  всеми чудесами путешествия, пройдя за это время восемьдесят тысяч километров под  водой.    

Однажды, 22 июня 1867 года, эти три человека, которые ничего  не знали о прошлом капитана Немо, сумели убежать, завладев одной из шлюпок  «Наутилуса». «Наутилус» в это время несся к берегам Норвегии, увлекаемый  течением. Капитан Немо решил, что беглецы попали в этот страшный водоворот и  погибли в пучине. Он не знал, что француз и его два спутника были каким-то  чудом выброшены на берег, что их подобрали рыбаки с Лофотенских островов и что  профессор, вернувшись во Францию, опубликовал книгу, в которой рассказал и  раскрыл для публики историю своего необычайного, полного приключений  семимесячного путешествия на «Наутилусе».    

Некоторое время капитан Немо продолжал вести такую жизнь и  плавать по морям. Но постепенно его спутники умерли н нашли отдых в коралловом  кладбище на дне Тихого океана. «Наутилус» опустел, и наконец остался жив один  лишь капитан Немо из числа тех, кто вместе с ним укрылся в глубинах океана.    

Капитану Немо было тогда шестьдесят лет. Оставшись один, он  отвел «Наутилус» в одну из гаваней, которые иногда служили ему местом стоянки.  Эта гавань находилась под островом Линкольна. Именно там и стоял сейчас «  Наутилус».    

Капитан Немо провел в этой гавани шесть лет. Он больше не.  плавал и ждал смерти, ждал той минуты, когда он присоединится к своим товарищам.  Случайно он видел, как упал шар, на котором неслись пленники южан. Облачившись  в скафандр, он гулял под водой в нескольких кабельтовых от побережья острова,  когда инженер погрузился в море. В душе капитана Немо проснулось доброе  чувство, и он спас Сайреса Смита.    

Сначала он хотел бежать от этих пяти несчастных, потерпевших  крушение. Но его гавань оказалась запертой. Под действием вулканических сил  базальтовая скала поднялась, и корабль не мог выйти из подводной пещеры. Там,  где было достаточно воды, чтобы легкая лодка могла переплыть через преграду, не  мог пройти «Наутилус», водоизмещение которого было довольно значительно.    

Капитан Немо остался. Он начал наблюдать за этими людьми,  выброшенными без всяких средств к жизни на пустынный остров, но ему не  хотелось, чтобы они его видели. Мало-помалу он заинтересовался их жизнью,  увидев, что это честные, энергичные люди, которых связывала братская дружба.  Невольно проник он во все тайны маленькой колонии. При помощи скафандра ему  было нетрудно пробираться на дно внутреннего колодца Гранитного Дворца, а  поднявшись по выступам стенок доверху, он мог слышать, как колонисты беседуют о  своем прошлом, размышляют о настоящем и будущем. Таким образом он узнал о войне  одной части Америки с другой за уничтожение рабства. Да, такие люди были  способны примирить капитана Немо с человечеством. Они были его благородными  представителями на острове.    

Капитан Немо спас Сайреса Смита; он же привел Топа в Трубы,  выбросил собаку из озера, выкинул у мыса Находки ящик, где было так много  предметов, полезных для колонистов, пустил лодку по течению реки Благодарности,  сбросил лестницу с высоты Гранитного Дворца во время нападения обезьян, сообщил  о пребывании Айртона на острове Табор с помощью бутылки с запиской, взорвал  бриг торпедой, лежавшей на дне канала, спас Харберта от неминуемой смерти,  прислав сернокислый хинин, и перебил пиратов электрическими пулями, которые он  умел делать и которыми пользовался во время охоты под водой. Так объяснилось  множество событий, которые могли казаться сверхъестественными. Все они  свидетельствовали о могуществе и великодушии капитана Немо.    

Этот человеконенавистник все еще жаждал творить людям добро.  Желая преподать тем, кому он покровительствовал, несколько полезных советов и  чувствуя приближение смерти, он вызвал, как мы уже знаем, колонистов из  Гранитного Дворца при помощи провода, соединявшего кораль с «Наутилусом», где  тоже стоял телеграфный аппарат. Быть может, он не сделал бы этого, если бы ему  было известно, что Сайрес Смит достаточно знает его историю, чтобы назвать его  «капитаном Немо».    

Капитан закончил рассказ о своей жизни. Тогда взял слово  Сайрес Смит. Он напомнил о всех событиях, последствия которых были столь  благотворны для колонии, и от имени своего и своих товарищей поблагодарил  великодушного человека, которому они были столь многим обязаны.    

Но капитан Немо не думал о расплате за оказанные им услуги.  Одна только мысль волновала его; прежде чем пожать руку, которую протягивал ему  инженер, он сказал:    

– Теперь, когда вы знаете мою жизнь, будьте мне судьей.    

Говоря так, капитан, видимо, намекал на одно важное событие,  свидетелями которого были три пришельца, оказавшиеся на борту его корабля.  Французский профессор не мог не рассказать об этом событии в своей книге, и его  рассказ вызвал страшный шум.    

За несколько дней до бегства профессора и его спутников  «Наутилус», преследуемый каким-то фрегатом в северной части Атлантического  океана, бросился на этот фрегат и, ударив его словно таран, без милосердия  потопил судно.    

Сайрес Смит понял намек и промолчал.    

– Это был английский фрегат, сударь! – вскричал  капитан Немо, в котором на минуту ожил принц Даккар. – Слышите, английский  фрегат! Он напал на меня. Я был зажат в узкой мелкой бухте. Мне нужно было  пройти, и я прошел.    

Успокоившись немного, он продолжал:    

– Право и справедливость были на моей стороне. Всюду,  где я мог, я творил добро, но не отступал перед злом, когда был к этому  вынужден. Правосудие не всегда заключается в прощении.    

На несколько минут воцарилось молчание, а затем капитан Немо  произнес снова:    

– Что вы думаете обо мне, господа? Сайрес Смит протянул  руку капитану Немо и серьезным тоном ответил:    

– Капитан, вы были неправы, думая, что можно вернуть  прошлое, и боролись против необходимого прогресса. Но ваша ошибка не мешает  восхищаться вами, и ваше имя может не бояться суда истории. История любит  отважных безумцев, хотя осуждает результаты их деятельности.    

Капитан Немо глубоко вздохнул и прошептал:    

– Был ли я прав или ошибался? Сайрес Смит продолжал:    

– Вам нечего бояться суда истории, капитан Немо, правы  вы или виноваты. Честные люди, которые находятся здесь, вечно будут вас  оплакивать!    

Харберт приблизился к капитану Немо. Он встал на колени,  взял руку старца и поцеловал ее.    

Слезы покатились по щеке умирающего.    

 ГЛАВА 17    

     

     Последние часы капитана Немо. – Пожелания умирающего. – Подарок  на память друзьям. – Гроб капитана Немо. – Несколько советов  колонистам. – Последняя минута. – На дне океана.         

Настал день. Ни один луч солнца не проникал в глубокую  пещеру. Был прилив, и море залило вход в нее. Искусственный свет, длинные снопы  которого вырывались из стен «Наутилуса», не померк, и вода по-прежнему сверкала  вокруг подводного корабля. Изнемогая от усталости, капитан Немо упал на  подушки. Не приходилось и думать о том, чтобы перенести его в Гранитный Дворец,  так как он выразил желание остаться среди сокровищ «Наутилуса», которых нельзя  было бы купить за миллионы, и там ожидать неизбежной смерти.    

Довольно долгое время он лежал совершенно неподвижно, почти  без сознания. Сайрес Смит и Гедеон Спилет внимательно наблюдали за больным.  Было видно, что жизнь капитана постепенно угасает. Силы скоро должны были  покинуть его тело, когда-то такое могучее, а теперь представляющее лишь хрупкую  оболочку души, готовой умереть. Вся жизнь его сосредотачивалась в голове и в  сердце.    

Инженер и журналист разговаривали вполголоса. Нуждался ли  умирающий в уходе? Можно ли было если не спасти его жизнь, то хотя бы продлить  ее на несколько дней? Сам он сказал, что против его недуга нет никакого  лекарства, и спокойно ожидал смерти, не боясь ее.    

– Мы бессильны, – сказал Гедеон Спилет.    

– Но отчего же он умирает? – спросил Пенкроф.    

– Он угасает, – ответил журналист.    

– А что, если его перенести на вольный воздух, на  солнце? Может быть, он тогда оживет? – предложил моряк.    

– Нет, Пенкроф, не стоит и пробовать, – ответил  инженер. К тому же капитан Немо не согласится покинуть свой корабль. Тридцать  лет он прожил на «Наутилусе» и на «Наутилусе» хочет умереть.    

Капитан Немо, по-видимому, расслышал слова Сайреса Смита.    

Он слегка приподнялся и сказал голосом еще более слабым, но  все же ясным:    

– Вы правы, сударь. Я должен и хочу умереть здесь. У  меня есть к вам одна просьба.    

Сайрес Смит и его товарищи подошли ближе к дивану и  поправили подушки, чтобы умирающему было удобнее лежать. Капитан Немо обвел  взглядом все сокровища этого зала, озаренного электрическим светом, который  рассеивался, проходя сквозь узоры потолка; он смотрел на картины на стенах,  покрытых роскошными обоями; на шедевры французских, фламандских, итальянских,  испанских мастеров; на мраморные, и бронзовые скульптуры, стоявшие на  пьедесталах; на великолепный орган, придвинутый к задней стене; на витрины,  окружавшие бассейн в центре комнаты, в котором находились прекраснейшие дары  моря: морские растения, зоофиты, бесценный жемчуг. Наконец его глаза  остановились на девизе, украшавшем фронтон этого музея, – девизе  «Наутилуса»:    

– «Mobilis in mobili». Казалось, он хочет в последний  раз порадовать глаза видом этих шедевров искусства и природы, которыми  любовался столько лет в глубине морей.    

Сайрес Смит не нарушил молчания капитана Немо. Он ждал, пока  умирающий заговорит.    

Прошло несколько минут. За это время перед старцем,  вероятно, прошла вся его жизнь. Наконец капитан Немо повернул голову к  колонистам и сказал:    

– Вы считаете, господа, что обязаны мне  признательностью?    

– Капитан, мы бы охотно пожертвовали собою, чтобы  спасти вашу жизнь.    

– Хорошо, – продолжал капитан Немо, – хорошо.  Обещайте мне, что исполните мою последнюю волю, и я буду вознагражден за то,  что сделал для вас.    

– Мы обещаем вам это, – ответил Сайрес Смит. Это  обещание обязывало не только его, но и его товарищей.    

– Господа, – продолжал капитан Немо, – завтра  я умру.    

Движением руки он остановил Харберта, который начал было  возражать.    

– Завтра я умру, и мне хочется, чтобы «Наутилус» был  мне могилой. Это будет мой гроб. Все мои друзья покоятся на дне моря, и я тоже  хочу лежать там.    

Глубокое молчание было ответом на эти слова капитана Немо.    

– Выслушайте меня внимательно, господа, –  продолжал он. – «Наутилус» в плену в этой пещере, выход из которой заперт.  Но если он не может покинуть тюрьму, то он может погрузиться в пучину и хранить  в себе мои останки.    

Колонисты благоговейно слушали слова умирающего.    

– Завтра, когда я умру, – продолжал  капитан, – вы, мистер Смит, и ваши товарищи покинете «Наутилус». Все  богатства, которые здесь хранятся, должны исчезнуть вместе со мной. Один лишь  подарок оставит вам на память о себе принц Даккар, историю которого вы теперь  знаете. В этом ларце лежит на несколько миллионов бриллиантов – большинство их сохранилось  от того времени, когда я был мужем и отцом и почти верил в возможность  счастья, – и коллекция жемчуга, которую я собрал вместе с моими друзьями  на дне морей. Это сокровище поможет вам в нужную минуту сделать доброе дело. В  руках таких людей, как вы и ваши товарищи, мистер Смит, деньги не могут быть  орудием зла. Слабость заставила капитана Немо немного передохнуть. Через  несколько минут он продолжал:    

– Завтра вы возьмете этот ларец, выйдете из зала и  закроете дверь. Затем вы подниметесь на верхнюю площадку «Наутилуса», закроете  люк и завинтите крышку.    

– Мы так и сделаем, капитан, – ответил Сайрес  Смит.    

– Хорошо. Потом вы сядете в лодку, которая вас  доставила сюда. Но прежде чем покинуть «Наутилус», откройте два больших крана,  которые находятся на ватерлинии. Вода проникнет в резервуары, и «Наутилус»  понемногу начнет опускаться и ляжет на дно.    

Сайрес Смит сделал движение рукой, но капитан Немо успокоил  его:    

– Не бойтесь, вы похороните мертвеца. Ни Сайрес Смит,  ни его товарищи не считали возможным возражать капитану Немо. Это были его  последние распоряжения, и оставалось только исполнить их.    

– Обещаете ли вы мне это, господа? – спросил  капитан Немо.    

– Обещаем, капитан, – ответил инженер. Капитан  Немо знаком поблагодарил колонистов и попросил их на несколько часов оставить  его одного. Гедеон Спилет предложил побыть возле больного, на случай, если  наступит кризис, но капитан Немо отказался.    

– До завтра я, во всяком случае, проживу,  сударь, – сказал он.    

Все вышли из зала, прошли через библиотеку и столовую и  оказались на носу, в машинном отделении, где стояли электрические машины.  Согревая и освещая «Наутилус», они в то же время были источником его  двигательной силы.    

«Наутилус» был чудом техники, в котором заключалось много  других чудес. Они восхищали инженера.    

Колонисты вышли на площадку, которая возвышалась над водой  на семь-восемь футов, и остановились возле большого стекла в форме чечевицы,  из-за которого сверкал пучок света. За стеклом видна была каютка со штурвалом,  в которой сидел рулевой, когда ему приходилось вести «Наутилус» сквозь пласты  воды, освещаемые электричеством на значительное расстояние.    

Сайрес Смит и его друзья сначала ничего не говорили: все,  что они только что видели и слышали, произвело на них сильное впечатление, и  сердца их сжимались в груди при мысли, что покровитель, столько раз их  спасавший, с которым они познакомились всего несколько часов назад, должен  умереть так скоро.    

– Вот это человек! – сказал Пенкроф. –  Подумать только, что он так жил, на дне океана! А ведь, может быть, там было  так же беспокойно, как и на земле.    

– Быть может, «Наутилус» помог бы нам покинуть остров  Линкольна и добраться до обитаемой земли, – сказал Айртон.    

– Тысяча чертей! – воскликнул Пенкроф. – Что  до меня, то я никогда бы не отважился вести такой корабль! На поверхности воды  я согласен, но под водой – нет!    

– Я думаю, Пенкроф, что управлять таким подводным  кораблем, как «Наутилус», совсем не трудно и что мы бы скоро привыкли к  этому, – сказал журналист. – Под водой не страшны ни бури, ни  нападения пиратов. В нескольких футах от поверхности океан так же спокоен, как  озеро.    

– Возможно, – возразил моряк, – но я  предпочитаю славную бурю на хорошо оснащенном судне. Корабли делаются для того,  чтобы плавать на воде, а не под водой.    

– Не стоит спорить о подводных кораблях, по крайней  мере, поскольку это касается «Наутилуса», – вмешался инженер. –  «Наутилус» не принадлежит нам, и мы не. имеем права им распоряжаться. Впрочем,  он не мог бы нам служить ни при каких обстоятельствах: возвышение базальтовых  скал мешает ему выйти из этой пещеры. Кроме того, капитан Немо желает, чтобы  после его смерти корабль погрузился вместе с ним на дно. Воля его выражена  совершенно определенно, и мы ее исполним.    

Побеседовав еще некоторое время, Сайрес Смит и его товарищи  спустились внутрь «Наутилуса». Слегка подкрепившись пищей, они вернулись в зал.  Капитан Немо вышел из оцепенения; глаза его блестели по-прежнему. На губах  старца играла слабая улыбка.    

Колонисты подошли к нему.    

– Господа, – сказал им капитан, – вы храбрые,  благородные, добрые люди. Вы все посвятили себя общему делу. Я часто наблюдал  за вами, я вас любил и люблю. Вашу руку, мистер Смит.    

Сайрес Смит протянул капитану руку, и тот дружески пожал ее.    

– Хорошо… – прошептал он. – Довольно говорить обо  мне, – продолжал капитан Немо, – поговорим о вас самих и об острове  Линкольна, на котором вы нашли убежище. Рассчитываете ли вы покинуть его?    

– Только с тем, чтобы вернуться, капитан, – с  живостью ответил Пенкроф.    

– Вернуться?… Да, Пенкроф, я знаю, как вы любите этот  остров, – с улыбкой ответил капитан. – Благодаря вам он изменился и  по праву принадлежит вам.    

– Не захотите ли вы что-нибудь поручить нам? – с  живостью спросил инженер. – Передать что-нибудь на память друзьям,  оставшимся в горах Индии.    

– Нет, мистер Смит. У меня нет больше друзей. Я  последний представитель моего рода, и я давно умер для тех, кто меня знал… Но  вернемся к вам. Уединение, одиночество – вещь тяжелая, превышающая человеческие  силы. Я умираю потому, что думал, что можно жить в одиночестве. Поэтому вы  должны сделать все возможное, чтобы покинуть остров Линкольна и вновь увидеть  те места, где вы родились. Я знаю, что эти негодяи разрушили судно, которое вы  построили.    

– Мы строим новый корабль, – сказал Гедеон  Спилет, – корабль, который достаточно велик, чтобы перенести нас к  ближайшей обитаемой земле. Но, если даже нам удастся когда-нибудь покинуть  остров Линкольна, мы вернемся сюда. Слишком много воспоминаний привязывает нас  к этому острову, чтобы мы могли его забыть.    

– Ведь здесь мы узнали капитана Немо, – сказал Сайрес  Смит.    

– Только здесь мы найдем память о вас, – прибавил  Харберт. – И здесь я буду покоиться вечным сном, если… – произнес капитан  Немо.    

Он умолк и, не закончив фразы, обратился к инженеру:    

– Мистер Смит, я хотел бы поговорить с вами наедине.  Уважая желание больного, спутники инженера удалились. Сайрес Смит провел  наедине с капитаном всего несколько минут. Вскоре он снова призвал своих  друзей, но не поделился с ними тем, что пожелал передать ему умирающий.    

Гедеон Спилет осмотрел больного. Было несомненно, что  капитана поддерживали только духовные силы, и что скоро он не сможет бороться с  телесной слабостью.    

День прошел, и в состоянии больного не наступило никаких  перемен. Колонисты ни на секунду не покидали «Наутилус».    

Вскоре наступила ночь, но в подземной пещере нельзя было  заметить, что стемнело.    

Капитан Немо не страдал, но силы его иссякли.    

Благородное лицо старца, покрытое предсмертной бледностью,  было спокойно. С губ его порой слетали едва слышные слова; он говорил о разных  событиях своей необычайной жизни. Чувствовалось, что жизнь постепенно оставляет  его тело; ноги и руки капитана Немо начинали холодеть.    

Раза два он заговорил с колонистами, которые стояли возле  него, и улыбнулся им той последней улыбкой, которая не сходит с лица до самой  смерти.    

Наконец, вскоре после полуночи, капитан Немо сделал  судорожное движение; ему удалось скрестить руки на груди, словно он хотел  умереть в этой позе.    

К часу ночи вся его жизнь сосредоточилась в глазах. Зрачки в  последний раз вспыхнули огнем, который когда-то сверкал так ярко. Потом он тихо  испустил дух.    

Сайрес Смит наклонился и закрыл глаза того, кто когда-то был  принцем Даккаром, а теперь не был уже и капитаном Немо. Харберт и Пенкроф  плакали. Айртон украдкой вытирал набежавшую слезу. Наб стоял на коленях рядом с  журналистом, который был неподвижен, словно изваяние.    

     

     ***         

Несколько часов спустя колонисты, исполняя обещание, данное  капитану, осуществили его последнюю волю.    

Сайрес Смит и его товарищи покинули «Наутилус», унося с  собой подарок, который оставил им на память их благодетель: ларец, заключавший  в себе несметные богатства.    

Великолепный зал, по-прежнему залитый светом, был тщательно  заперт. После этого колонисты завинтили толевую крышку люка так, что внутрь  «Наутилуса» не могло проникнуть ни одной капли воды.    

Затем они сошли в лодку, которая была привязана к подводному  кораблю. Лодку отвели к корме. Там на уровне ватерлинии виднелись два больших  крана, сообщавшихся с резервуарами, которые обеспечивали погружение «Наутилуса»  в воду. Колонисты открыли краны, резервуары наполнились, и «Наутилус»,  постепенно погружаясь, скрылся под водой.    

Некоторое время колонисты могли еще следить за ним глазами.  Яркий свет озарял прозрачные воды, но в пещере становилось все темнее. Наконец  мощный блеск электричества угас, и вскоре «Наутилус», ставший гробом капитана  Немо, уже покоился в глубине океана.    

 ГЛАВА 18    

     

     Размышления колонистов. – Возобновление строительных работ. – 1  января 1869 года. – Дым над вершиной вулкана. – Первые признаки  извержения. – Айртон и Сайрес Смит в корале. – Исследование Пещеры  Даккара. – Что же сказал капитан Немо инженеру?         

На заре колонисты в глубоком молчании подошли к входу в  пещеру, которую они назвали в память капитана Немо Пещерой Даккара. В это время  был отлив, и им без труда удалось пройти под сводом, о базальтовые стены  которого разбивались морские волны.    

Толевую лодку оставили тут же, в месте, защищенном от волн.  Для вящей предосторожности Пенкроф, Наб и Айртон вытащили ее на маленькую  отмель, примыкавшую с одной стороны к пещере, и таким образом лодке ничего не  угрожало.    

С наступлением утра гроза утихла. Последние раскаты грома  замирали на западе. Дождь прекратился, но небо было еще покрыто облаками. В  общем, октябрь, начало весны Южного полушария, обещал быть не очень хорошим, и  ветер имел тенденцию перебрасываться с одного румба на другой, что не позволяло  рассчитывать на устойчивую погоду.    

Сайрес Смит и его товарищи, покинув Пещеру Даккара, снова  вышли на дорогу в кораль. По пути Наб и Харберт не забыли отвязать провод,  которым капитан соединил пещеру с коралем. Он мог пригодиться впоследствии.    

Возвращаясь, колонисты говорили мало. События этой ночи  произвели на них глубочайшее впечатление. Незнакомец, который так часто их  защищал, человек, которого они мысленно считали своим добрым гением, умер.  Капитан Немо и его «Наутилус» были погребены на дне моря. Колонисты чувствовали  себя еще более одинокими, чем прежде. Они, если можно так выразиться, привыкли  надеяться на властное вмешательство силы, которой теперь уже не было, и даже  Гедеон Спилет и Сайрес Смит не были свободны от этого чувства. Поэтому все они,  направляясь в кораль, хранили глубокое молчание.    

Около девяти часов утра колонисты возвратились в Гранитный  Дворец.    

Постройку корабля было решено продолжать самым спешным  образом; Сайрес Смит посвящал все свое время и мысли этому делу. Никто не мог  знать, что принесет будущее. Для колонистов был бы спасением крепкий корабль,  могущий выдержать даже сильную бурю и в случае нужды совершить дальний переход.  Если бы, закончив корабль, они не решились покинуть остров Линкольна и  отправиться на один из Полинезийских островов или к берегам Новой Зеландии, то  могли, по крайней мере, совершить поездку на остров Табор, чтобы оставить там  записку, касающуюся Айртона. Это совершенно необходимо было сделать на тот  случай, если шотландская яхта вновь появится в этих водах, и для достижения  этой цели нельзя было ничем пренебрегать.    

Постройка корабля была немедленно возобновлена.    

Сайрес Смит, Пенкроф и Айртон с помощью Наба, Гедеона  Спилета и Харберта занялись этой работой, прерывая ее лишь тогда, когда их  призывало другое срочное дело. Новый корабль нужно было закончить через пять  месяцев, то есть к началу марта, чтобы иметь возможность съездить на остров  Табор раньше, чем начнутся грозные бури. Поэтому плотники не теряли ни одной  минуты. Впрочем, им не надо было заботиться об оснастке, так как оснастка  «Быстрого» была полностью спасена. Прежде всего предстояло закончить остов  корабля.    

Последние месяцы 1868 года были посвящены этим важным  работам, которые почти заслонили все остальные дела. Через месяца два с  половиной были поставлены шпангоуты и пришиты первые доски. Теперь можно было  уже видеть, что чертежи Сайреса Смита оказались превосходными, и что корабль  будет отлично держаться на море.    

Пенкроф отдавался работе с поглощающим жаром и, не  стесняясь, ворчал, когда кто-нибудь из его товарищей менял плотничий топор на  ружье охотника. Однако было необходимо пополнять припасы для Гранитного Дворца,  имея в виду будущую зиму. Но все равно, моряк был недоволен, когда в верфи  недоставало рабочих. В этих случаях он, продолжая ворчать, словно со злобы  работал за шестерых.    

Все лето в этом году было ненастное. Несколько дней стояла  сильная жара, и облака, насыщенные электричеством, разражались страшными  грозами. Отдаленные раскаты грома почти не затихали. В воздухе стоял глухой  непрерывный гул, как это часто бывает в экваториальных зонах земного шара.    

1 января 1869 года ознаменовалось особенно сильной грозой, и  молния не раз как бы разрезала остров. Электрический ток ударял в деревья и  расколол многие из них, между прочим огромные каркасы, которые росли на  птичнике, с южной стороны озера. Стояло ли это атмосферическое явление в связи  с теми процессами, которые происходили в глубине земли? Было ли нечто общее  между состоянием воздуха и земных недр? Сайрес Смит думал, что было, так как  усиление гроз совпало с усилением вулканической деятельности-Третьего января  Харберт, который с рассветом поднялся на плато Дальнего Вида, чтобы оседлать  одну из онагг, заметил, что из кратера поднимается огромная струя дыма. Юноша  сейчас же сообщил об этом колонистам, которые немедленно присоединились к нему  и устремили глаза на вершину горы Франклина.    

– Теперь это не пары! – закричал Пенкроф. –  Кажется, наш великан не только дышит, но и курит.    

Образ, употребленный моряком, правильно отражал изменение  деятельности вулкана. Уже три месяца из кратера вылетали более или менее густые  пары, но это был лишь результат кипения минеральных веществ. Теперь же вместо  паров показался плотный дым, который тянулся в виде сероватого столба у  подножия горы шириной более чем в триста футов и расходился на высоте от семи  до восьми тысяч футов над вершиной вулкана, напоминая огромный гриб.    

– В кратере вспыхнул огонь, – сказал Гедеон  Спилет.    

– И мы не сможем его погасить! – воскликнул  Харберт.    

– В вулкан следовало бы послать трубочистов, –  заметил Наб с самым серьезным видом.    

– Прекрасно, Наб! – ответил Пенкроф. – Не  возьмешься ли ты за это дело?    

И моряк громко расхохотался.    

Сайрес Смит, отойдя в сторону, внимательно наблюдал густой:  дым, возвышавшийся над горой Франклина, и иногда прислушивался, словно пытаясь  уловить какой-то отдаленный гул. Затем он вернулся к своим товарищам и сказал:    

– Друзья мои, произошла серьезная перемена. Не следует  этого скрывать от себя. Вулканические вещества теперь уже не только кипят. Они  вспыхнули, и нам, несомненно, угрожает в недалеком будущем извержение.    

– Ну что же, мистер Смит, мы поглядим на это извержение  и поаплодируем, если оно хорошо удастся, – сказал Пенкроф. – Мне  кажется, это не должно нас особенно беспокоить.    

– Нет, Пенкроф, – ответил Сайрес Смит, –  старая дорога всегда открыта для лавы, и до сих пор она неизменно текла на  север. И все-таки…    

– И все-таки, раз от извержения нет никакой пользы, то  было бы лучше, если бы оно не случилось, – сказал журналист.    

– Кто знает, – ответил моряк, – может быть, в  этом вулкане есть какие-нибудь полезные и драгоценные вещества, которые он  любезно извергнет, а мы сумеем их хорошо использовать.    

Сайрес Смит покачал головой, не ожидая ничего хорошего от  этого внезапно открывшегося явления. Он смотрел не так легко, как Пенкроф, на  последствия извержения. Если благодаря расположению кратера потоки лавы и не  угрожали непосредственно частям острова, покрытым лесами и полями, то могли  быть другие осложнения. В самом деле, извержения нередко сопровождаются  землетрясениями, и такой остров, как остров Линкольна, образовавшийся из самых  разнообразных элементов: базальта, гранита, лав на севере и рыхлых почв на юге  – элементов, которые не были достаточно плотно связаны между собой, всегда мог  пострадать от извержения. Поэтому, если извержение вулканических веществ и не  представляло такой серьезной опасности, то всякое движение земной коры, которое  поколебало бы остров, могло иметь очень важные последствия.    

– Мне кажется, – сказал Айртон, который лег на  землю и приник к ней ухом, – что я слышу глухой гул, словно едет телега,  груженная железом.    

Колонисты внимательно прислушались и убедились, что Айртон  не ошибался. К подземным раскатам иногда примешивался рев, который то  усиливался, то стихал, словно в недрах земного шара проносились порывы ветра.  Но взрывов, в собственном смысле, еще не было слышно. Следовательно, пары и дым  находили себе свободный выход через центральный кратер. Клапан, по-видимому,  был достаточно широк, и можно было не опасаться взрыва.    

– Черт возьми, – сказал Пенкроф, – не  вернуться ли нам к работе? Пусть гора Франклина дымит, орет, стонет, извергает  огонь и пламя, сколько ей угодно – это не резон, чтобы не работать! Айртон,  Наб, Харберт, мистер Сайрес, мистер Спилет – все должны сегодня приложить руки  к делу! Мы будем ставить переборки, и дюжины лишних рук было бы немного. Я  хочу, чтобы не позже чем через два месяца наш новый «Бонавентур» – не правда  ли, мы сохраним за кораблем это название? – уже качался на волнах гавани  Воздушного Шара. Итак, не будем терять ни одного часа.    

Все колонисты, от которых Пенкроф требовал работы,  отправились на верфь и приступили к укреплению переборок, то есть толстых  досок, которые составляют пояс корабля и связывают между собой отдельные части  остова. Это была долгая и тяжелая работа, в которой пришлось участвовать всем.    

3 января колонисты прилежно трудились весь день. Они не  думали о вулкане, который к тому же не был виден с побережья Гранитного Дворца,  но густая тень затмевала несколько раз солнце, совершавшее свой дневной путь по  совершенно ясному небу, и плотное облако дыма загораживало его от острова.  Ветер, дувший с моря, уносил все эти испарения на запад. Сайрес Смит и Гедеон  Спилет видели зги тени и часто говорили друг другу, что извержение, видимо,  развивается, но не прерывали работы. Со всех точек зрения было чрезвычайно  важно закончить постройку корабля в самый короткий срок. В связи с возможными  осложнениями безопасность колонистов при наличии корабля была бы значительно  более обеспечена. Кто знает, не окажется ли когда-нибудь этот корабль  единственным их убежищем!    

Вечером, после ужина, Сайрес Смит, Гедеон Спилет и Харберт  снова поднялись на плато Дальнего Вида. Уже наступила ночь, и в темноте было легче  определить, примешиваются ли к парам и дыму, которые скопились над кратером,  пламя или пылающие вещества, изверженные вулканом.    

– Кратер в огне! – воскликнул Харберт; более  проворный, чем его спутники, он первый забрался на плато.    

Гора Франклина, находившаяся примерно на расстоянии шести  миль, казалась гигантским факелом с извивающимся пламенем; к пламени, однако,  было подмешано столько дыма и золы, что его свет не очень резко вырисовывался  во мраке ночи. Но все же бледный свет озарял остров, смутно выделяя лесные  массивы. Громадные клубы дыма поднимались к небу. Сквозь дым поблескивали  редкие звезды.    

– Извержение развивается быстро, – сказал инженер.    

– Это неудивительно, – ответил журналист. –  Вулкан пробудился очень давно. Не забудьте, Сайрес, что дым впервые появился в  то время, когда мы обыскивали отроги горы, чтобы обнаружить убежище капитана  Немо. Это было, если не ошибаюсь, около пятнадцатого октября?    

– Да, – ответил Харберт, – с тех пор прошло  уже два с половиной месяца.    

– Значит, огонь вынашивался под землей десять  недель, – продолжал Гедеон Спилет. – Неудивительно, что он бушует  теперь с такой яростью.    

– Не чувствуете ли вы подземных колебаний? –  спросил Сайрес Смит.    

– Да, чувствую, – ответил Гедеон Спилет. – Но  от этого до землетрясения…    

– Я не говорю, что нам угрожает землетрясение, –  сказал Сайрес Смит. – Сохрани нас Боже, от этого! Нет, эти содрогания  вызваны подземным огнем. Земная кора представляет собой не что иное, как стенки  котла, а вы знаете, что стенки котла под давлением газа вибрируют, словно  звучащая пластинка. Именно это и происходит в настоящее время.    

– Какие красивые снопы огня! – воскликнул Харберт.    

В это время из кратера вылетело нечто вроде фейерверка, и  даже густой дым не мог ослабить его блеска. Тысячи светящихся осколков и ярких  точек устремились в разных направлениях. Некоторые из них залетали выше дыма,  быстро пронзая его и оставляя за собой сверкающую пыль. Вслед за этими брызгами  света раздавались выстрелы, похожие на залпы картечи.    

Проведя час на плато Дальнего Вида, Сайрес Смит, журналист и  юноша спустились на берег и вернулись в Гранитный Дворец. Инженер был задумчив  и казался настолько озабоченным, что Гедеон Спилет счел нужным спросить его, не  предвидит ли он в близком будущем какой-нибудь опасности, прямо или косвенно  связанной с извержением.    

– И да и нет, – ответил Сайрес Смит.    

– Однако же, – продолжал журналист, –  наибольшая беда, нам угрожающая, – это землетрясение, которое разрушило бы  остров. Я не думаю, чтобы этого следовало опасаться, так как пары и лава нашли  себе свободный выход.    

– Поэтому я и не опасаюсь землетрясения в обычном  смысле этого слова, то есть смещения земной коры, вызванного расширением  подземных газов, – ответил Сайрес Смит. – Но и другие причины могут  повлечь за собой большое бедствие.    

– Какие же, милый Сайрес?    

– Я и сам хорошо не знаю. Надо посмотреть… обследовать  гору… Через несколько дней я буду знать, наверное.    

Гедеон Спилет не стал настаивать, и вскоре, несмотря на  взрывы, которые становились все сильнее и гулко разносились по острову, обитатели  Гранитного Дворца спали крепким сном. Прошло три дня – 4, 5 и 6 января.  Колонисты продолжали трудиться над постройкой корабля. Инженер, не пускаясь в  дальнейшие объяснения, всячески старался ускорить работу.    

Гора Франклина была окутана темным, мрачным облаком и вместе  с пламенем извергала пылающие камни, которые иногда падали обратно в кратер.  Пенкроф, который старался видеть в этом явлении только смешную сторону,  говорил:    

– Смотрите-ка, великан играет в бильбоке! Великан  жонглирует!    

В самом деле, изверженные вещества снова падали в бездну, и  казалось, что лава, вздувшаяся от внутреннего давления, не доходила еще до  отверстия кратера. По крайней мере, из северо-восточного жерла, которое было  отчасти видно, ничто не изливалось на южный склон горы.    

Однако как ни спешили колонисты с постройкой, им все же  приходилось отрываться и посещать различные пункты острова ради других дел.  Прежде всего надо было съездить в кораль, где были заперты стада муфлонов и  коз, и возобновить запас корма для этих животных. Айртон решил отправиться туда  на следующий день, 7 января. Обыкновенно он один справлялся с этой работой, к  которой успел привыкнуть. Поэтому Пенкроф и другие колонисты не без удивления  услышали, что инженер сказал Айртону:    

– Раз вы завтра едете в кораль, я поеду с вами.    

– Что вы, мистер Сайрес! – вскричал моряк. –  У нас остались считанные дни на работу и, если вы тоже уедете, не хватит сразу  четырех рук.    

– Послезавтра мы вернемся, – ответил Сайрес  Смит. – Мне необходимо съездить в кораль. Я должен посмотреть, насколько  развилось извержение.    

– Извержение, извержение! – с неудовольствием  проворчал Пенкроф. – Экая важность это извержение! Вот уж оно нисколько  меня не беспокоит!    

Несмотря на возражения моряка, исследование, намеченное  инженером, было все же назначено на завтра. Харберту очень хотелось  сопровождать Сайреса Смита, но он боялся огорчить Пенкрофа своим отъездом.    

На следующий день, с самой зари, Сайрес Смит и Айртон сели в  повозку, запряженную двумя онаггами, и крупной рысью поехали по дороге в  кораль.    

Над лесом неслись густые облака, в которые кратер горы  Франклина непрестанно подбавлял дыму. Облака эти, тяжело плывшие в небе,  состояли из самых разнообразных элементов. Не только дым из вулкана делал их  такими густыми и тяжелыми. Распыленные минеральные вещества, пуццолана и  сероватый мелкий, словно отборная мука, пепел висели в воздухе. Этот пепел так  легок, что иногда он держится в воздухе несколько месяцев подряд. После  извержения в Испании в 1783 году атмосфера была насыщена вулканической пылью  более года, и даже лучи солнца едва проникали через нее.    

Но чаще всего эти распыленные вещества падают на землю.    

Так случилось и теперь. Не успели Сайрес Смит и Айртон  приехать в кораль, как посыпалась черноватая пыль, похожая на охотничий порох,  резко изменившая окружающий вид: деревья, луга – все исчезло под темным слоем  толщиной в несколько дюймов. Но, к счастью, ветер дул с северо-востока, и  облако вскоре почти рассеялось.    

– Вот странное явление, мистер Смит! – сказал  Айртон.    

– Это очень важное обстоятельство, – ответил  инженер. – Мелкая пуццолана, пемза, вся эта минеральная пыль указывают,  насколько глубоко возмущение в нижних пластах вулкана.    

– Но неужели мы не можем ничего сделать?    

– Нет, мы можем только следить за развитием извержения.  Займитесь коралем, Айртон, а я пока поднимусь к истокам Красного ручья и  посмотрю, в каком положении южные склоны горы. А потом…    

– А потом, мистер Смит?    

– Потом мы пойдем в Пещеру Даккара. Я хочу посмотреть…  словом, я вернусь за вами через два часа.    

Айртон вошел во двор кораля и в ожидании возвращения  инженера занялся муфлонами и козами, которые были как будто встревожены первыми  признаками извержения.    

Между тем Сайрес Смит забрался на вершину восточных отрогов,  обогнул Красный ручей и вышел к тому месту, где колонисты обнаружили во время  своей первой экспедиции серный источник. Как все вокруг изменилось! Вместо  одного столба дыма инженер насчитал тринадцать. Они били из земли, словно  вытолкнутые каким-то поршнем. Очевидно, земная кора подвергалась в этом месте  сильнейшему давлению. Воздух был наполнен сернистым газом, водородом и  углекислотой, смешанной с водянистыми парами. Сайрес Смит чувствовал, как  содрогаются вулканические туфы, устилавшие землю. Это был, в сущности,  порошкообразный пепел, который от времени превратился в твердый камень. Но  инженер не увидел никаких следов свежей лавы.    

То же самое Сайрес Смит констатировал, осмотрев южный склон  горы Франклина. Из кратера вырывались клубы дыма и языки пламени; мелкие камни  градом падали на землю, но из жерла кратера не лилась лава, а это доказывало,  что вулканические вещества не поднялись еще до верхнего отверстия.    

«Я бы предпочел, чтобы это уже случилось, – сказал про  себя Сайрес Смит. – По крайней мере, я был бы уверен, что лава потекла  обычным путем. Кто знает, не выльется ли она через какой-нибудь новый выход? Но  не в этом опасность, капитан Немо это предчувствовал. Нет, опасность не в  этом!»    

Сайрес Смит дошел до широкой дороги, тянувшейся вдоль узкого  залива Акулы. Здесь он мог достаточно ясно видеть следы прежних потоков лавы.  Для него казалось несомненным, что предыдущее    

извержение вулкана произошло когда-то очень давно. После  этого он двинулся обратно, прислушиваясь к подземному гулу, который походил на  непрерывный гром. Изредка раздавались отдельные громкие выстрелы. В девять  часов утра инженер вернулся в кораль.    

Айртон ожидал его.    

– Животные обеспечены кормом, мистер Смит, –  сказал он.    

– Хорошо, Айртон.    

– Они:, кажется, в тревоге, мистер Смит.    

– Да, инстинкт у них заговорил, а инстинкт не  обманывает. -. Возьмите фонарь и огниво, Айртон, и пойдем, – сказал  инженер.    

Айртон исполнил приказание. Онагги были выпряжены и бродили  по коралю. Исследователи заперли калитку снаружи, и Сайрес Смит пошел впереди  Айртона на запад по узкой тропинке, ведшей к берегу.    

Земля была покрыта, словно ватой, порошкообразным веществом,  упавшим с неба. Среди деревьев не было видно ни одного животного. Иногда  набегающий ветер вздымал слои пепла, и колонисты, окруженные густым вихрем, не  видели друг друга. Они закрывали платком глаза и рот, чтобы не задохнуться и не  ослепнуть.    

В таких условиях Сайрес Смит и Айртон, естественно, не могли  двигаться быстро. К тому же воздух был тяжелый, словно кислород частью сгорел,  и дышать было трудно. Через каждые, сто шагов приходилось останавливаться и  переводить дух. Было больше десяти часов, когда инженер и его спутник достигли  вершины гигантского нагромождения базальтовых и порфиритовых скал, образующих  северо-западный берег острова.    

Айртон и Сайрес Смит начали спускаться с этого крутого  берега, двигаясь приблизительно по той же скверной дороге, по которой они шли в  ту грозовую ночь, направляясь в Пещеру Даккара. Днем спуск казался менее  опасным; к тому же слой пепла, покрывавший гладкие скалы, не давал ноге  скользить по покатой поверхности.    

Вскоре колонисты достигли вала, служившего продолжением  берега, на высоте примерно сорока футов. Сайрес Смит помнил, что этот вал  отлого спускался до самого моря.    

Несмотря на то, что был отлив, берега не было видно, и  волны, покрытые вулканической пылью, бились о базальтовые скалы.    

Сайрес Смит и Айртон без труда нашли вход в Пещеру Даккара и  остановились под последней скалой, которая представляла собой нижнюю площадку  вала.    

– Толевая лодка должна быть здесь, – сказал  инженер.    

– Да, она здесь, мистер Смит, – подтвердил Айртон,  притянув к селе легкую шлюпку, укрытую под сводами пещеры.    

– Сядем в нее, Айртон!    

Колонисты сели в лодку. Она проскользнула по волнам под  низкие своды пещеры. Айртон высек огонь и зажег фонарь. Затем он взялся за  весла и поставил фонарь на форштевень. Сайрес Смит сел у руля, и лодка поплыла  во мраке.    

«Наутилус» уже больше не освещал мрачную пещеру своими  огнями. Может быть, электрические лучи, все еще исходившие из мощного очага  энергии, продолжали сиять в глубине моря, но никакой свет не проникал из бездны,  где покоился капитан Немо. Блеск фонаря, хотя и слабый, позволял двигаться  вперед вдоль правой стены пещеры. Гробовое молчание царило под ее сводами, по  крайней мере, в передней части. Однако Сайрес Смит вскоре услышал гул,  доносившийся из внутренности горы.    

– Это вулкан, – сказал он.    

Спустя несколько мгновений Сайрес Смит почувствовал резкий  неприятный запах, и сернистые пары стали душить инженера и его спутника.    

– Этого-то и боялся капитан Немо, – прошептал  Сайрес Смит, слегка побледнев. – Однако необходимо дойти до конца.    

– Вперед! – ответил Айртон; он налег на весла и  погнал лодку к концу пещеры.    

Через двадцать пять минут хода шлюпка приблизилась к задней  стене пещеры и остановилась.    

Сайрес Смит встал на скамью и осветил фонарем различные  части стены, отделявшие пещеру от центрального очага вулкана. Какова была  толщина этой стены: сто футов или десять? Этого нельзя было сказать. Но стена  могла быть не особенно толстой, так как подземный гул слышался очень отчетливо.    

Осмотрев стену по горизонтали, инженер прикрепил фонарь к  концу весла и вновь осветил им базальтовую скалу на большей высоте.    

Там сквозь еле видимые щели между неплотно соединенными  камнями проходил едкий дым, наполнявший своим запахом пещеру. Стена пестрела  изломами; некоторые из них, более глубокие, спускались почти до самой воды.