1 2 3 4 5 6 7 8 9 
    
— Как твои дела, детка? — Это был очень серьезный вопрос.
    
— На работе на меня очень сильно наезжают.
    
— Мне это известно. Все эти типы, детка, — то же самое что крючкотворы из суда. Поверь отцу, более жалкой банды, чем они, во всем мире не сыскать. Ведь ты стреляла только тогда, когда ничего другого не оставалось.
    
— Во всяком случае, я так считаю, и дело, видимо, совсем в другом.
    
— Но ты, надеюсь, никогда не врала?
    
— Никак нет, сэр.
    
— Ты спасла маленького ребенка.
    
— Да, с ним все в порядке.
    
— Я тогда по-настоящему гордился тобой.
    
— Благодарю вас, сэр.
    
— Мне пора, хорошая моя. Мы еще потолкуем.
    
— А ты не мог бы задержаться?
    
— Мы никогда нигде не можем задерживаться, детка, — ответил отец, положив ладонь ей на голову. — Никто не в силах остаться там, где ему хочется.
    
Он поцеловал ее в лоб и вышел из комнаты. Остановившись в дверях, отец помахал шляпой, и Старлинг успела заметить в тулье пулевое отверстие.
   
   
    
     
Глава 95
    
    
Старлинг, вне всякого сомнения, любила своего отца, как все мы любим самых близких нам людей. Она горой встала бы на его защиту, если бы кто-то попытался очернить его память. В то же время, пребывая в гипнозе и находясь под воздействием сильнодействующего психотропного препарата, Старлинг сказала буквально следующее:
    
— Вообще-то я на него страшно зла. Не понимаю, каким образом он позволил себе оказаться на задворках этой вшивой забегаловки посреди ночи один против пары засранцев, которые его и прикончили. Отец промедлил со своим старым помповым ружьем, и они его достали. Эти ничтожества убили его. Он никогда не понимал, что делает, и при этом не желал учиться.
    
Старлинг отвесила бы оплеуху любому, кто посмел бы произнести подобные слова.
    
Сидящий на стуле монстр подвинулся ровно на микрон. Ага, наконец-то мы до этого добрались. Детские воспоминания уже начали нагонять тоску.
    
Старлинг попыталась как маленькая поболтать ногами под стулом, но ноги для этого оказались слишком длинными.
    
— Понимаете, он отправлялся на работу и делал то, что ему говорят. Слонялся, как ночной сторож, и был убит. А мама смывала кровь с его шляпы, чтобы похоронить ее вместе с ним. Кто после этого приходил в наш дом? Никто. И никаких «Снежков», вот что я вам скажу. Мама и я убирали номера в мотелях. Постояльцы бросали на тумбочках мокрые презервативы. Он позволил себя убить и покинул нас только потому, что был просто глуп. Ему следовало позволить той паре мерзавцев унести их добычу.
    
Она никогда не сказала бы этого, если бы высшие отделы ее мозга не были бы заблокированы.
    
С первых дней их знакомства доктор Лектер дразнил Старлинг, называя ее отца ночным сторожем. Теперь же он превратился в Лектера-Протектора, стоящего на страже светлой памяти ее отца.
    
— Клэрис, он всегда желал принести вам счастье и стремился к вашему благополучию.
    
— В одной руке желание, а в другой — говно, — сказала Старлинг. — Ну и какая же из рук наполнилась первой?
    
Подобное естественное для сиротского приюта изречение, но слетевшее со столь привлекательных губ, кому-то могло показаться отвратительным, однако доктора Лектера оно, похоже, не только весьма обрадовало, но даже вдохновило.
    
— Клэрис, я хочу попросить вас пройти со мной в другую комнату, — сказал доктор Лектер. — Визит отца оказался таким, каким ему позволили быть ваши психические возможности. Вы видели, что, несмотря на ваше желание удержать его, он не остался. Но тем не менее отец вас посетил. Теперь для вас настало время нанести ему ответный визит.
    
Дальше по коридору располагалась спальня для гостей. Дверь в нее была плотно закрыта.
    
— Подождите немного, — сказал он и вошел в комнату.
    
Старлинг стояла в коридоре, положив ладонь на ручку двери. Через несколько секунд она услышала, как в гостевой спальне чиркнула спичка.
    
Доктор Лектер распахнул дверь.
    
— Клэрис, вы знаете, что ваш отец умер. Вам это известно лучше, чем кому-либо другому.
    
— Да.
    
— Войдите и посмотрите на него.
    
Скелет ее отца лежал на двуспальной кровати. Кости ног, таз и грудная клетка были прикрыты простыней. Под белым покрывалом кости выглядели совсем не рельефно и вся фигура была похожа На ангела, которого дети лепят из снега.
    
Череп отца, очищенный от плоти крошечными пожирателями падали, обитающими в океане рядом с домом доктора Лектера, осветленный и отполированный, покоился на подушке.
    
— Где его звезда, Старлинг? — спросил доктор Лектер.
    
— Власти отняли ее у нас. Сказали, что она стоит семь долларов.
    
— Вот как он сейчас выглядит. Это — все, что от него осталось. Время превратило его в то, что вы видите.
    
Старлинг посмотрела на кости, повернулась и быстро вышла из комнаты. На бегство это не походило, и доктор Лектер не стал преследовать ее. Стоя в полумраке комнаты, он ждал ее возвращения. Он ничего не опасался, но тем не менее прислушивался к ее шагам, напрягая слух так, как напрягает его стоящий на страже своего стада горный козел.
    
В ее руке что-то поблескивало. Значок. Значок Джона Бригема. Она положила его на покрывало.
    
— Какой смысл скрыт для вас в этом значке, Старлинг? Ведь находясь в амбаре, вы без колебаний пулей проделали дыру в одном из них.
    
— Для него значок был всем. Больше он ничего и знать не желааа… — Конец фразы вдруг исчез, а уголки ее рта опустились.
    
Она взяла череп отца в руки и села на край другой кровати. По ее щекам вдруг потекли слезы.
    
Подобно маленькому ребенку, Старлинг приподняла нижний край своего пуловера и, чтобы подавить рыдания, прижала его к щекам. Из глаз девушки лились слезы и с глухим звуком капали на лежащий на ее коленях череп отца. Коронка во рту мертвой головы весело поблескивала.
    
— Я люблю моего папочку, он всегда был добр ко мне и знал, что надо делать. Это было лучшее время моей жизни. — И это было сущей правдой, такой же правдой, как слова, которые она, выплескивая свой гнев, произнесла всего несколько минут назад.
    
Когда доктор Лектер дал ей салфетку, она зажала ее в кулаке и вытерла лицо.
    
— Клэрис, я сейчас выйду и оставлю вас с этими останками. Останками, Клэрис. Вы можете сколько угодно изливать свое горе в его пустые глазницы, но ответа не последует. — Он положил ладони ей на виски и продолжил: — Все, что вам нужно от вашего отца, находится здесь, в вашей голове, и выносить суждения обо всем должны только вы, а вовсе не он. Теперь я вас оставляю. Вы хотите, чтобы я зажег свечи?
    
— Да. Пожалуйста.
    
— Когда будете уходить отсюда, возьмите с собой лишь то, в чем вы действительно нуждаетесь.
    
Он ждал в гостиной, сидя рядом с камином и играя на терменвоксе. Творя музыку, он двигал руками в электронном поле. Эти руки доктор Лектер совсем недавно возлагал на голову Клэрис Старлинг, а теперь он ими управлял музыкой. Еще не закончив пьесу, он знал, что за его спиной вот уже некоторое время стоит Старлинг.
    
Обернувшись, доктор Лектер увидел, что девушка мягко и печально улыбается. В руках она ничего не держала.
    
    
Доктор Лектер всегда пытался найти систему.
    
Он знал, что личность Клэрис Старлинг, как личность любого разумного существа, сформировалась из матриц раннего опыта, матриц, которые могут служить ключом для понимания ее более поздних представлений.
    
Разговаривая со Старлинг много лет назад через решетки клетки в лечебнице для невменяемых преступников, он понял сущность одного из основополагающих мотивов ее поведения. Мучения забиваемых ягнят и лошадей на приютившей девочку ферме навсегда запечатлелись в ее сознании.
    
Старлинг с такой яростной одержимостью охотилась на Джейма Гама потому, что не могла вынести мучений его жертвы.
    
По той же самой причине она спасла от мук и его самого.
    
Прекрасно. Вот она система поведения.
    
Рассмотрев отдельные ситуации, доктор Лектер пришел к выводу, что в Джоне Бригеме Старлинг видела все достоинства своего отца, в результате чего бедняга Бригем был обречен на то, чтобы стать для нее исключающим любое кровосмесительство табу. Бригем и, возможно, Крофорд являлись для нее носителями хороших качеств отца. В ком же сконцентрировались все его отрицательные черты?
    
Доктор взялся за изучение другой части этой расколотой надвое матрицы. Используя психотропные препараты и технику гипноза, претерпевшую существенные изменения со времен камеральной терапии, он сумел обнаружить в личности Клэрис Старлинг жесткие, неподатливые узлы, похожие на твердые уплотнения в древесине. Это были старые очаги негодования, способные в любой момент вспыхнуть с новой силой.
    
Доктор Лектер наткнулся в душе Старлинг на потрясающей ясности детальные картины — очень старые, но прекрасно сохранившиеся, — которые заставляли ее разум вспыхивать безудержным гневом наподобие того, как вспыхивают зарницы перед грозовым фронтом.
    
Большая часть этих картин была так или иначе связана с Полом Крендлером. Негодование, вызванное несправедливыми и злобными нападками этого человека, удесятерялось гневом дочери на отца — гневом, о существовании которого она не осмеливалась признаться даже самой себе. Она не могла простить отцу его смерти. Он бросил семью и перестал чистить апельсины в кухне. Он обрек ее мать на швабру и помойное ведро. Отец перестал прижимать Старлинг к груди, и она больше не слышала, как бьется его огромное сердце. Позже так билось лишь сердце Ханны, на которой она скакала в ночь, подальше от криков ягнят.
    
Крендлер являлся живым символом ее неудач и нереализованных устремлений. Его можно обвинять во всем. Но способна ли она бросить ему вызов? Неужели Крендлер, как и другие представители власти, был для нее табу, порожденным тем явлением, которое доктор Лектер именовал «низкими сводами ее жизненных представлений»?
    
Правда, ему казалось, что имеется один весьма обнадеживающий знак. Несмотря на то что одним из самых ярких и прочных Штампов в ее памяти была звезда шерифа, она смогла прострелить этот знак власти и убить его носителя. Почему? Видимо, потому, что, будучи человеком действия, она увидела в носителе значка преступника и приняла мгновенное решение, перечеркнув запечатленный в глубоких отделах мозга символ. Проявление потенциальной гибкости. Результат деятельности коры головного мозга. Означает ли это, что внутри Старлинг найдется место для Мишу? Или это всего лишь еще одно положительное качество того места, которое Старлинг все-таки придется освободить?
   
   
    
     
Глава 96
    
    
Барни вернулся в свое жилище в Балтиморе и вновь приступил к сменной работе в больнице штата Мэриленд. В этот день его смена была с трех дня до одиннадцати вечера. По дороге он задержался в кофейне, чтобы подкрепиться там тарелкой супа, и вернулся домой только около полуночи.
    
Включив свет, он обнаружил, что за столом в кухне восседает Арделия Мэпп. Ему в лицо смотрел ствол пистолета. По диаметру дульного отверстия Барни определил, что калибр оружия — сорок.
    
— Присаживайся, медбратец, — сказала Мэпп. Говорила она хриплым голосом, а белки темных глаз казались оранжевыми. — Оттащи стул вон туда и сядь спиной к стене.
    
Барни больше испугала не крупнокалиберная пушка в руках девушки, а совсем другой, лежащий перед ней на столе пистолет. Это был «кольт-вудсмен», двадцать второго калибра, к стволу которого в качестве глушителя была прикреплена пластиковая бутылка.
    
Стул под тушей Барни жалобно скрипнул.
    
— Если ножки не выдержат, не стреляйте, — сказал он. — Я с этим ничего не могу поделать.
    
— Тебе известно что-нибудь о Клэрис Старлинг?
    
— Нет.
    
Мэпп подняла со стола мелкокалиберный пистолет.
    
— Дерьма с тобой, Барни, я разводить не буду, — сказала она. — Как только я увижу, что ты врешь, ты у меня начнешь срать кровью. Ты мне веришь?
    
— Да, — ответил Барни, и это целиком соответствовало истине.
    
— Поэтому я спрашиваю тебя еще раз: тебе известно что-то такое, что поможет мне отыскать Клэрис Старлинг? На почте мне сказали, что целый месяц вся твоя корреспонденция направляется в дом Мейсона Вергера. Что это за хрень, Барни?
    
— Я там работал. Ухаживал за Мейсоном Вергером, а он расспрашивал меня о Лектере. Мне там не понравилось, и я уволился. Мейсон — тот еще мерзавец.
    
— Старлинг исчезла.
    
— Знаю.
    
— Может быть, ее увез Лектер, но не исключено, что она досталась свиньям. Если доктор ее захватил, что он станет с ней делать?
    
— Честно — не знаю. Если бы я мог, то обязательно помог бы Старлинг. Почему нет? Она мне в некотором роде нравилась, и она собиралась помочь мне снять обвинения. Посмотрите в ее отчетах, заметках или…
    
— Смотрела. Я хочу, чтобы ты зарубил себе на носу, Барни. Если тебе что-то известно о ней, расскажи сразу. Это одноразовое предложение. Если я когда-нибудь узнаю (не важно, сколько времени пройдет до тех пор), что ты утаил сведения, способные мне помочь, я вернусь к тебе и последнее, что ты увидишь, будет этот пистолет. Я прострелю твою толстую безобразную задницу. Ты мне веришь?
    
— Да.
    
— Тебе известно что-нибудь?
    
— Нет.
    
Наступило молчание. Такой долгой паузы в беседе он не помнил.
    
— Сиди на месте, пока я не уйду.
    
    ***
    
Уснуть Барни смог только через полтора часа. Он лежал на кровати, пялясь в потолок. Его широкий и выпуклый, как у дельфина, лоб то покрывался потом, то снова высыхал. Барни не оставляла мысль о тех, кто его еще сможет посетить. Перед тем как погасить свет, он прошел в ванную комнату и достал из походного несессера зеркальце для бритья из нержавейки — продукт, специально созданный для Корпуса морской пехоты.
    
Пройдя в кухню, он открыл дверцу электрического распределительного щита и прикрепил к ней зеркало.
    
Больше он ничего сделать не мог. Во всяком случае, пока. Всю ночь до утра он ворочался во сне, как беспокойная собака.
    
Закончив очередную смену, он принес домой из госпиталя специальный набор предметов, которые употреблялись при расследовании случаев изнасилования.
   
   
    
     
Глава 97
    
    
Не выбрасывая мебель, доктор Лектер мало что мог сделать для улучшения интерьера немецкого дома. Помогали цветы и ширмы. Яркие пятна в полумраке в сочетании с массивной мебелью выглядели весьма занятно, чем-то напоминая залитую светом бабочку, устроившуюся на бронированном кулаке рыцаря.
    
Его постоянно отсутствующий домовладелец, видимо, зациклился на Леде и Лебеде. Их межвидовое совокупление было представлено не менее чем в четырех бронзовых изображениях — лучшим из которых была копия творения Донателло, — и в восьми живописных полотнах. Одна из картин казалась доктору Лектеру просто очаровательной. Это была работа некоей Энн Шинглтон, которой удалось не только передать весь пыл акта, но и весьма точно изобразить анатомические подробности совокупляющихся. Остальные картины доктор закрыл занавесями. Отвратительная коллекция бронзы с изображениями охотничьих сцен тоже исчезла под покрывалами.
    
Рано утром доктор Лектер тщательно сервировал стол на три персоны. Почесывая кончик носа пальцем, он внимательно изучил свое творение, дважды переставил подсвечник и, отказавшись от подблюдных камчатных салфеток, накрыл столешницу одной общей скатертью. Таким образом он смог немного сузить поле, на котором предстояло пиршествовать. Приставные сервировочные столики — темные и непривлекательные, — после того как их украсили сверкающие медные подогреватели и иные кухонные принадлежности, почти утратили свое сходство с крыльями самолета. Кроме того, доктор Лектер вынул несколько ящиков из письменного стола и устроил из них нечто напоминающее висячий сад.
    
Он не мог не видеть, что в комнате слишком много цветов, но тем не менее решил добавить еще чуть-чуть. Слишком много есть слишком много, однако на сей раз — чем больше, тем лучше. Доктор Лектер поставил пару цветочных композиций на стол — небольшую горку белых, как «Снежки», пионов на серебряном блюде и высокий букет из голландских ирисов, ирландских колокольчиков, орхидей и попугайных тюльпанов. Букет несколько скрадывал просторы стола и создавал интимную обстановку.
    
Рядом со вспомогательными тарелками бушевало маленькое ледяное моря хрусталя, но столовое серебро находилось в обогревателе, чтобы быть поданным на стол в последний момент.
    
Первое блюдо предполагалось готовить рядом со столом, и поэтому доктор Лектер соответствующим образом расположил спиртовые горелки, медную универсальную кастрюлю, медный же сотейник, соусник, разнообразные приправы и пилу, которой обычно пользуются патологоанатомы.
    
Когда он сказал Клэрис Старлинг, что на некоторое время должен ее покинуть, уехав из дома, та ничуть не обеспокоилась. Перед уходом доктор Лектер спросил девушку, не хочет ли та немного поспать.
   
   
    
     
Глава 98
    
    
На пятые сутки после убийств далеко за полдень Барни закончил бритье и уже протирал лицо спиртом, когда до него с лестницы донесся звук чьих-то шагов. Ему уже было пора уходить на работу.
    
Решительный стук. На пороге стояла Марго Вергер. В руках она держала объемистую сумку и небольшой рюкзачок.
    
— Привет, Барни. — Она выглядела утомленной.
    
— Привет, Марго. Входи.
    
Предложив ей сесть за кухонным столом, он спросил:
    
— Кока-колы не выпьешь?
    
Спросил и тут же пожалел об этом, вспомнив, что Корделл перед смертью ткнулся головой в открытый холодильник.
    
— Спасибо, не хочу.
    
Он сел напротив нее, и Марго бросила взгляд на его ручищи так, как это делает культурист, оценивая своего соперника, а затем посмотрела ему прямо в лицо.
    
— Марго, у тебя все в порядке?
    
— Думаю, что так, — ответила она.
    
— Похоже, что тебе не о чем беспокоиться, во всяком случае, судя по тому, что я прочитал.
    
— Иногда мне на ум приходят наши разговоры, Барни. Я припоминаю некоторые твои мысли, которыми ты со мной делился.
    
Интересно, припрятала она в своей сумке молот или нет, подумал Барни.
    
— Теперь ты услышишь обо мне только в том случае, если я захочу поинтересоваться, как у тебя дела. Ничего у тебя просить не буду. На мой счет, Марго, ты можешь не волноваться.
    
— Ты же знаешь, люди всегда беспокоятся, когда остаются болтаться какие-нибудь концы. А скрывать мне абсолютно нечего.
    
Барни понял, что она получила сперму. Итак, Марго считает, что он может представить опасность после того, как станет известно о беременности Джуди. Если той, конечно, удастся забеременеть.
    
— Не буду кривить душой, его смерть была ниспослана мне Богом.
    
Скорость, с которой были произнесены эти слова, подсказала Барни, что Марго собирается с духом.
    
— Ты знаешь, я, наверное, не против того, чтобы выпить колы, — продолжила девушка.
    
— Прежде чем налить колу, я хочу тебе кое-что показать. Поверь, я могу сделать так, что у тебя не останется оснований для беспокойства, и это тебе ничего не будет стоить. Подожди немного. Потерпи.
    
Он взял отвертку из стоящего на шкафу ящика с инструментами. Сделать это можно было, не упуская Марго из поля зрения.
    
В стене кухни было две распределительные электрические коробки. Действовала лишь одна правая, а левая сохранилась со времени последнего ремонта здания.
    
Находясь у распределительных коробок, Барни должен был стоять спиной к Марго. Не теряя ни секунды, он распахнул дверцу левой. Теперь Барни мог видеть ее отражение в укрепленном на внутренней стороне дверцы зеркале. Mapro сунула руку в большую сумку. Сунула, но не вытащила. Отвернув четыре гайки, Барни извлек из коробки распределительный щит с двумя рубильниками-прерывателями. За щитом в стене обнаружилась неглубокая ниша.
    
Запустив в нее руку, он осторожно извлек на свет пластиковый мешок.
    
Когда он достал из мешка хранящийся в нем предмет, до него донесся судорожный вздох Марго. Она узнала знаменитый злобный образ — маску, которую силой надевали на доктора Лектера в лечебнице для душевнобольных преступников, чтобы доктор не кусал окружающих. Это был последний и наиболее ценный экспонат в его коллекции, имеющей отношение к Ганнибалу Лектеру.
    
— Вот это да! — выдохнула Марго.
    
Барни положил маску лицом вниз на стол на лист вощеной бумаги под яркий свет кухонной лампы. Он знал, что доктору Лектеру никогда не позволяли чистить маску. Внутри ее, вокруг отверстия для рта образовалась корка засохшей слюны. В том месте, где к маске крепились ремни, можно было увидеть вырванные с корнем и застрявшие в пряжке волосы.
    
Покосившись на Марго и поняв, что в данный момент ему ничто не грозит, он достал из кухонного шкафа набор, используемый для экспертизы при изнасиловании. В небольшой пластмассовой коробке находились гигиенические ватные палочки, стерилизованная вода, тампоны и стерильные флаконы из темного стекла.
    
С бесконечной осторожностью с помощью смоченной в стерилизованной воде гигиенической палочки Барни собрал с маски чешуйки засохшей слюны и перенес вместе с палочкой во флакон. Так же осторожно он извлек застрявшие в застежке волоски и сложил их во второй флакон.
    
Затем Барни поочередно прижал большой палец к клейкой стороне двух кусков скотча. Убедившись в том, что на образцах остались четкие отпечатки, он заклеил ими крышки обоих флаконов. Затем Барни поместил флаконы в мешочек и вручил его Марго.
    
— Предположим, со мной что-нибудь случится, у меня поедет крыша и я пожелаю на тебя накатить. Скажем, пытаясь облегчить свою участь, расскажу полиции что-нибудь о тебе. Эти бутылки послужат доказательством того, что я по меньшей мере являюсь соучастником в убийстве Мейсона Вергера. Нельзя будет исключить и того, что убийство вообще дело только моих рук. В любом случае у тебя останутся образцы ДНК доктора Лектера.
    
— Ты успеешь получить судебный иммунитет до того, как тебя загонят в угол.
    
— Как участник сговора, возможно. Но не в случае прямого участия в получившем широкую огласку убийстве. Они пообещают мне иммунитет за заговор и тут же меня поимеют, обвинив в том, что я участвовал в убийстве в натуре. Тогда мне крышка. Так что я теперь целиком в твоих руках.
    
Барни показалось, что его слова звучат достаточно убедительно, хотя до конца он в этом уверен не был.
    
При желании она может оставить следы ДНК доктора Лектера на хладном трупе Барни в любое удобное для нее время. Они оба прекрасно это понимали.
    
Марго обратила взгляд своих светло-голубых глаз мясника на Барни. После молчания, показавшегося ему бесконечным, она положила рюкзачок на стол со словами:
    
— Здесь куча денег. Хватит, чтобы увидеть всех Вермеров, какие есть в мире. Но только один раз, — бросила Марго легко и небрежно, хотя было заметно, что она, как ни странно, счастлива. — Мне пора. У меня в машине сидит кошка Франклина. Франклин, его приемная мать, сестра Ширли и еще один тип по имени Стрингбин намерены нанести визит в «Мускусную крысу», когда мальчишка выпишется из больницы. Ловля это проклятой кошки обошлась мне в пятьдесят баксов. Оказывается, она поселилась под другой кличкой по соседству с бывшим домом Франклина.
    
Марго не стала класть мешочек с флаконами в сумку и понесла его в руках. Барни понял — это сделано потому, что она не хочет показывать, какие иные пути решения проблемы находятся в ее сумочке.
    
У самых дверей он сказал:
    
— Неужели я не заслуживаю поцелуя?
    
Марго поднялась на цыпочки и клюнула его в губы.
    
— Этого, полагаю, достаточно, — чопорно произнесла она, и ступени заскрипели под ее тяжелыми шагами.
    
Барни запер за ней дверь и простоял несколько минут, прижавшись лбом к прохладному телу холодильника.
   
   
    
     
Глава 99
    
    
Старлинг пробудили пикантный аромат готовящейся пищи и далекое звучание камерной музыки. Девушка проснулась на удивление посвежевшей и страшно голодной. Послышался легкий стук в дверь, и в комнату вошел доктор Лектер. На докторе были черные брюки и белоснежная рубашка с галстуком в стиле аскот. В одной руке доктор держал длинный чехол для одежды, а в другой — чашку капуччино.
    
— Надеюсь, вы спали хорошо?
    
— Просто здорово! Спасибо.
    
— Шеф заверяет, что мы начнем ужинать через полтора часа. К коктейлю можно будет приступить через час, если не возражаете. Надеюсь, что, вам это понравится. Взгляните, как оно на вас сидит. — Он повесил чехол в стенной шкаф и, не произнеся больше ни слова, удалился.
    
Старлинг заглянула в шкаф лишь после того, как приняла ванну и хорошенько потрудилась над своим внешним видом. Открыв дверцы шкафа, она обнаружила вечерний наряд, состоящий из шелкового кремового платья длиной до пола и великолепной, расшитой бисером накидки. Платье имело спереди узкий, но весьма глубокий вырез.
    
На туалетном столике оказалась пара сережек в виде изумрудных подвесок без всякой огранки — так называемых кабошонов. Камни пылали огнем, несмотря на отсутствие на них привычных граней.
    
С волосами у Старлинг никогда не было никаких проблем. Даже не имея привычки к такого рода одеяниям, она не стала долго торчать перед зеркалом. Бросив взгляд на свое отражение и убедившись в том, что все предметы туалета сидят как надо, Старлинг вышла из спальни.
    
Немец-домовладелец расстарался и соорудил камины гигантских размеров. В камине гостиной ярко пылало бревно внушительной длины. Шелестя шелком, Старлинг подошла к теплотворному очагу.
    
Из угла гостиной доносились звуки клавесина. За инструментом сидел доктор Лектер. Он был облачен во фрак.
    
Доктор поднял глаза и у него, казалось, оборвалось дыхание. Рука его повисла в воздухе над клавиатурой. Поскольку звучание клавесина замирает мгновенно, в помещении наступила тишина, и лишь спустя некоторое время они оба услышали, как вздохнул доктор Лектер.
    
У камина их ждали два ликера с тонким ломтиком апельсина в каждом бокале. Передав один из бокалов Старлинг, доктор Лектер произнес:
    
— Даже в том случае, если мне пришлось бы видеть вас ежедневно, этот вечер я запомнил бы навсегда.
    
— Кстати, сколько раз вы меня видели? Этого я не знаю.
    
— Только три раза.
    
— Но здесь…
    
— Все, что недавно происходило здесь, находилось вне времени. В том, что я видел, нет и не могло быть ничего личного, и оно надежно закрыто от всех, включая меня, вместе с вашей историей болезни. Однако должен признаться, мне сегодня было приятно смотреть на вас спящую. Вы очень красивы, Старлинг.
    
— Игра природы, доктор Лектер.
    
— Если бы человек мог заслужить привлекательность своими трудами, то и в этом случае, Старлинг, вы оставались бы столь же прекрасной.
    
— Спасибо, доктор.
    
— Никогда не говорите «спасибо». — Легкого движения головы Ганнибала Лектера оказалось достаточно, чтобы выразить всю степень его недовольства. Кто-то иной на его месте, возможно, швырнул бы свой бокал в камин.
    
— Я говорю то, что хочу сказать, — ответила она. — Неужели вам больше понравилось бы, если бы я произнесла: «Весьма рада, что вы так считаете, доктор». Звучало бы это, конечно, витиеватее, но содержало бы смысла не больше, чем мои незатейливые слова. Впрочем, и в том и другом случае все было бы чистой правдой.
    
Она подняла бокал на уровень своих глаз цвета прерий, считая тему исчерпанной.
    
Доктор Лектер вдруг осознал, что, несмотря на свою ученость и все попытки проникнуть в ее сознание, он не способен ни предсказать поступки Старлинг, ни, тем более, их контролировать. Он мог сколько угодно кормить гусеницу и шептать заклинания над куколкой, но то, что вылупится из нее, все равно станет отвечать только ее натуре и окажется вне его контроля. Доктора даже заинтересовало, не нацепила ли она сейчас под платье на ногу свой «сафари» сорок пятого калибра.
    
Старлинг улыбнулась ему, изумрудные кабошоны серег сверкнули в свете камина, и монстр, именуемый Ганнибалом Лектером, еще раз восхитился про себя своим вкусом и хитростью.
    
— Клэрис, пища взывает к чувствам обоняния и вкуса — самым древним нашим чувствам, центры которых расположены в самых глубинах мозга. Восприятие вкуса и запаха предшествовало возникновению чувства жалости, и поэтому жалости не остается места за моим столом. Игра на коре головного мозга, скрытой под сводом черепа, является подобием того света, который открывает нашему взору чудеса, изображенные на стенах собора и под его сводами. Чудеса эти могут оказаться более занимательными, нежели театральное представление. — Доктор Лектер приблизил лицо к лицу Старлинг, чтобы лучше увидеть выражение ее глаз, и продолжил: — Я хочу, чтобы вы поняли роль, которую вы призваны сыграть в нашем ужине, и то, какие новые богатые краски вы можете в него внести. Клэрис, давно ли вы внимательно изучали свое отражение в зеркале? Думаю, что давно. Сомневаюсь, что вы вообще когда-либо делали это. Пройдите в зал и встаньте перед трюмо.
    
Доктор Лектер снял с каминной доски канделябр и подошел к зеркалу.
    
Высокое зеркало являло собой прекрасный антик восемнадцатого века. Стекло его слега затуманилось, и в амальгаме появились трещинки. Когда-то трюмо стояло в замке «Во-ле-Виконт», и только Богу известно, что оно успело увидеть.
    
— Посмотрите, Клэрис. Это очаровательное видение в стекле — вы. Этим вечером вы некоторое время будете видеть себя со стороны. Как бы с расстояния. Вы увидите то, что явится выражением справедливости, и будете говорить только правду. У вас всегда хватало отваги говорить то, что вы думаете. Но при этом на вашем пути стояли некоторые ограничения. Я хочу повторить еще раз — жалости нет места за этим столом.
    
Будут произнесены слова, которые сейчас могли бы показаться вам неприятными, но за ужином вы найдете их забавными или даже очень смешными. Если вы услышите слова настолько правдивые, что они причинят вам боль, помните — истина этих слов относительна, преходяща и изменчива. — Отпив из бокала, доктор продолжил: — Если вы вдруг почувствуете, что в вашей душе начинает завязываться боль, помните, что завязь эта скоро распустится пышными цветами облегчения. Вы меня понимаете?
    
— Нет, доктор Лектер. Но я помню все, что вы сказали. Однако я желаю, чтобы ужин был приятным.
    
— Обещаю. — Он улыбнулся, и улыбка эта могла бы многих повергнуть в ужас.
    
Ни один из них больше не смотрел на ее изображение в туманном стекле; они взирали друг на друга сквозь колеблющееся пламя тонких восковых свечей, а старинное зеркало наблюдало за ними.
    
— Посмотрите, Клэрис.
    
Старлинг увидела, как в глубине его глаз появились красные огоньки, и она ощутила радостное возбуждение. Такое возбуждение испытывает ребенок, приближаясь к павильонам ярмарки. Доктор извлек из кармана крошечный шприц с тонкой, как волос, иглой и, действуя не глядя, на ощупь, ввел иглу в запястье Старлинг. Когда он выдернул иглу, из ранки не появилось ни капли крови.
    
— Что вы играли, когда я вошла? — спросила девушка.
    
— Композиция называется «Если бы властвовала истинная любовь».
    
— Вещь, наверное, очень старинная?
    
— Генрих Восьмой сочинил ее примерно в 1510 году.
    
— Не могли бы вы сыграть ее для меня? Сыграть до конца.
   
   
    
     
Глава 100
    
    
Когда они вошли в столовую, огоньки свечей и пламя подогревателей от легкого дуновения воздуха немного заколебались. До этого Старлинг видела эту комнату лишь мимоходом, и сейчас ее приятно поразили произошедшие здесь чудесные изменения. Столовая предстала перед ней светлой и гостеприимной. Высокие хрустальные бокалы воспроизводили огоньки свечей, а барьер из цветов, закрывая большую часть стола, придавал всей обстановке особую интимность.
    
Хозяин дома достал из подогревателя столовое серебро в самый последний момент, и, изучая сервировку своего места, Старлинг ощутила, как от рукоятки ножа исходит почти лихорадочный жар.
    
Доктор Лектер разлил по бокалам вино и дал Старлинг на закуску какой-то пустячок вроде единственной устрицы и кусочка колбасы. Сам же доктор с бокалом вина в руках восхищался видом девушки на фоне великолепно сервированного стола.
    
Высота подсвечников оказалась как раз той, что требовалась. Свет проникал далеко в глубь ее декольте, и, кроме того, можно было не опасаться, что она случайно сожжет рукава.
    
— Так что же у нас на ужин?
    
— Никогда не спрашивайте, чтобы не испортить сюрприз, — ответил доктор Лектер, поднося к губам указательный палец.
    
Они обсудили методы обработки вороньих перьев и их влияние на звучание клавесина, и Старлинг лишь на мгновение вспомнила ту ворону, которая давным-давно ограбила стоящую на балконе мотеля рабочую тележку матери. Воспоминание это показалось ей совершенно неуместным, и она сознательно отмела его в сторону.
    
— Проголодались?
    
— Да.
    
— В таком случае мы можем приступать к нашему первому блюду.
    
Доктор Лектер взял с приставного столика единственный находящийся там поднос и поставил на стол рядом с собой. Затем он подкатил к своему месту сервировочную тележку, на которой на сей раз были его сковороды, горелки и приправы в маленьких хрустальных чашах.
    
Доктор зажег горелки и начал с того, что положил добрый кусок сливочного масла в небольшую кастрюлю. Он принялся тщательно размешивать плавящееся масло, добавляя в него мелко молотый фундук. Процедура продолжалась до тех пор, пока растопившееся масло не приобрело ровный коричневый цвет. Удовлетворившись полученным результатом, доктор снял кастрюлю с огня и водрузил на таган.
    
Затем доктор улыбнулся Старлинг, продемонстрировав на удивление белые зубы.
    
— Клэрис, вы припоминаете, что мы говорили о приятных и неприятных словах и предметах, которые по своему содержанию могут быть очень забавными?
    
— Масло пахнет просто божественно. Да, конечно, помню.
    
— А вы помните, кого видели в зеркале и насколько великолепно выглядело это существо?
    
— Доктор Лектер, надеюсь, вы не обидитесь, если я скажу, что все это начинает напоминать сказку про белого бычка. Да, я все помню прекрасно.
    
— Вот и славно. Мистер Крендлер примет участие в нашем пиршестве. Во всяком случае, во время подачи первого блюда.
    
Доктор Лектер передвинул большую цветочную композицию с главного стола на приставной столик.
    
За столом на прочном дубовом кресле восседал во плоти сам заместитель помощника Генерального инспектора Пол Крендлер. Крендлер широко открыл глаза и огляделся по сторонам. Лоб его украшала лента, которой обычно пользуются бегуны, а облачен заместитель помощника был в очень милый похоронный смокинг, со вшитой в него манишкой с галстуком-бабочкой. Наряд был разрезан вдоль спины, и доктор Лектер каким-то образом ухитрился надеть его на Крендлера поверх многих ярдов ленты, крепящей ответственного сотрудника Министерства юстиции к спинке кресла.
    
Ресницы Старлинг лишь едва дрогнули, и она слегка пожевала губами, как всегда делала, оказавшись на линии огня в тире.
    
Доктор Лектер взял с приставного столика серебряные щипцы и отодрал ленту, заклеивающую Крендлеру рот.
    
— Еще раз добрый вечер, мистер Крендлер.
    
— Добрый вечер. — Заместитель помощника, казалось, был сам не свой. Перед ним на столе стояла лишь маленькая супница.
    
— Не хотите ли вы пожелать доброго вечера мисс Старлинг?
    
— Привет, Старлинг. — Его лицо даже немного посветлело. — Мне всегда хотелось посмотреть, как ты жрешь.
    
Старлинг видела его как бы со стороны, так, как смотрит на людей старое, мудрое, слегка потускневшее зеркало.
    
— Здравствуйте, мистер Крендлер. — Обратив взор на возящегося с кастрюлями доктора Лектера, она спросила: — Как вам удалось схватить его?
    
— Мистер Крендлер отправился на важное совещание, где должен был решиться вопрос о его участии в большой политике, — сказал доктор Лектер. — Марго Вергер оказала мне услугу, пригласив его. В некотором роде услуга за услугу. Мистер Крендлер затрусил к посадочной площадке в парке «Рок-Крик». Он хотел встретить там вертолет Вергеров, но вместо него повстречался со мной. Не желаете ли вы, мистер Крендлер, прежде чем приступить к еде, воздать хвалу нашему Творцу? Мистер Крендлер, вы меня слышите?
    
— Хвалу? Да, конечно. — Крендлер закрыл глаза и начал: — Отец наш, мы возносим Тебе хвалу за те благости, которыми Ты нас одаришь, и мы обращаем их на службу Тебе. Старлинг уже здоровая девка для того, чтобы трахаться со своим папочкой, хотя и прибыла с вонючего юга. Молю Тебя, прости ее и поставь мне на службу. Во имя Господа Иисуса нашего. Аминь.
    
Старлинг обратила внимание на то, что во время молитвы доктор Лектер сидел, благочестиво закрыв глаза.
    
Она чувствовала себя уверенно, и реакция ее оказалась быстрой.
    
— Должна сказать вам, Пол, что даже ваш тезка апостол Павел не смог бы сделать это лучше вас. Он тоже ненавидел женщин.
    
— На сей раз тебе крышка, Старлинг. На работе тебя никогда не восстановят.
    
— Творя молитву, вы, кажется, предлагали мне работу? Я вас правильно поняла? Никогда не видела, чтобы это делалось столь тактично.
    
— Я собираюсь в конгресс, — сказал, отвратительно улыбаясь, Крендлер. — Приходи в мой предвыборный штаб, и я, возможно, подыщу для тебя занятие. Ты могла бы стать секретаршей. Печатать и вести канцелярию умеешь?
    
— Безусловно.
    
— Стенография?
    
— Обычно я использовала аппаратуру для идентификации голоса, — ответила Старлинг. — Извините, что я за столом обсуждаю деловые вопросы, но я скажу так: вы слишком заторможены для того, чтобы успешно воровать в конгрессе. Вы лишь способны на то, чтобы при помощи грязных трюков добывать кое-какие сведения. Вы смогли бы подольше продержаться, став мальчиком на побегушках у серьезного жулика.
    
— Не ждите нас, мистер Крендлер, — настоятельно произнес доктор Лектер. — Отведайте вашего бульона, пока он не остыл.
    
С этими словами он поднес закрытую супницу с торчащей из нее соломинкой к губам Крендлера.
    
— Не нравится мне ваш суп, — недовольно скривившись, сказал Крендлер.
    
— Скорее, это можно назвать настойкой петрушки и тимьяна, — пояснил доктор Лектер, — и приготовлен он больше в наших интересах, чем в ваших. Сделайте еще несколько глотков, и пусть настой циркулирует по организму.
    
Старлинг, судя по всему, занималась тем, что оценивала ситуацию, держа ладони перед собой, словно чаши весов самой Фемиды.
    
— Знаете, мистер Крендлер, каждый раз, когда вы злобно на меня косились, у меня возникали тайные опасения, что я действительно в чем-то виновата. — Она подвигала ладонями вверх и вниз, как бы что-то взвешивая. — Я не заслуживала подобного отношения. Каждый раз, когда вы вносили очередную каплю яда в мое личное дело, я возмущалась, но тем не менее начинала копаться в себе. На какой-то момент я начинала в себе сомневаться и пыталась успокоить себя тем, что Папа, видимо, знает больше.
    
Но оказалось, что вы знали не больше моего, мистер Крендлер. А если по правде, то вы вообще ничего не знали. — Старлинг сделала паузу, чтобы отпить немного великолепного белого бургундского, а затем, обращаясь уже к доктору Лектеру, продолжила: — Мне очень нравится вино, но кажется, нам пора снять его со льда. — Превратившись снова во внимательную хозяйку, она повернулась лицом к гостю. — Вы всегда были болваном, и на вас не стоило обращать внимания, — произнесла Старлинг весьма приятным тоном. — И хватит об этом за таким прекрасным столом. Поскольку вы гость доктора Лектера, я надеюсь, что вы получите в его доме удовольствие.
    
— Кто вы такая? — спросил Крендлер. — Вы — не Старлинг. У вас тоже есть пятно на лице, но вы — не она.
    
Доктор Лектер положил лук-шалот в расплавленное масло и, как только источаемый им аромат стал еще божественнее, добавил туда измельченные каперсы. Сняв с огня кастрюлю, он поместил на ее место сотейник. Затем доктор взял с приставного стола большую, наполненную ледяной водой хрустальную чашу и серебряный поднос и поставил их на стол рядом с Полом Крендлером.
    
— У меня есть план, как использовать твой болтливый рот, — снова заговорил Крендлер. — Но на работу я тебя не возьму. И вообще, кто устроил тебе встречу со мной?
    
— Я не надеюсь, что вы полностью измените свою точку зрения, мистер Крендлер, как сделал тот, иной, Павел, — сказал доктор Лектер. — Однако вы в отличие от него не на пути в Дамаск и даже не на пути к вертолету Вергеров.
    
С этими словами доктор Лектер снял со лба Крендлера ленту так, как снимают резинку, обтягивающую банку с икрой.
    
— Мы просим вас, мистер Крендлер, чтобы вы открыли для нас свой разум, — продолжил хозяин дома. Он осторожно поднял крышку черепа заместителя помощника, положил ее на серебряное блюдо и перенес блюдо на приставной столик.
    
С ровного разреза не просочилось ни капли крови. Крупные сосуды доктор Лектер перевязал, а более мелкие прижег под местным наркозом. Сам распил был произведен в кухне за полчаса до начала ужина.
    
Примененный Ганнибалом Лектером способ вскрытия черепа восходил к временам древнеегипетской медицины, если, конечно, не считать того, что он пользовался электрической пилой со специальным полотном, ключом для снятия кости и современными обезболивающими препаратами. Что касается самого мозга, то он боли не чувствует.
    
Серо-розовый купол мозга Пола Крендлера возвышался над обрезом его черепа.
    
Став над Крендлером, доктор Лектер с помощью инструмента, похожего на тот, которым удаляют гланды, отделил от предлобной доли мозга вначале один тонкий ломтик, затем второй, третий и четвертый. Крендлер поднял взгляд, словно наблюдал за тем, что происходит. Кулинар погрузил ломтики в ледяную воду, немного сдобренную лимонным соком. Это было сделано для того, чтобы придать кусочкам мозга нужную твердость.
    
— Покачайся на хвосте кометы, — вдруг запел Крендлер, — принеси себе в кроватку свет луны.
    
Классическая кухня требует, чтобы мозги вымочили, осушили, чуть спрессовали и затем выдержали ночь в прохладе, Повар, имеющий дело с абсолютно свежим продуктом, рискует получить вместо аккуратного кусочка бесформенную желеобразную массу.
    
С непостижимым мастерством доктор перенес чуть затвердевшие ломтики на блюдо, слегка обвалял их вначале в сдобренной специями муке, а затем — в сухарях из пшеничных бриошей. После этого кулинар растер в соусе свежий черный трюфель и закончил действо, выжав на мозги сок лимона. Быстро переместив ломтики в сотейник, доктор Лектер жарил их до тех пор, пока они не подрумянились с обеих сторон.
    
— Пахнет классно! — заявил Крендлер.
    
Доктор Лектер положил золотистые мозги на гренки, уже разложенные по подогретым тарелкам, полил их соусом и украсил ломтиками трюфеля. Веточки петрушки, цельные ягоды каперса со стебельками и единственный цветок настурции (дабы придать кулинарному изделию некоторую объемность) завершили создание шедевра.
    
— Ну и как? — поинтересовался Крендлер, который снова был скрыт цветами. Спросил он неприлично громким голосом, к чему, впрочем, склонны все перенесшие лоботомию люди.
    
— Просто великолепно, — ответила Старлинг. — Мне раньше никогда не приходилось есть каперсы.
    
Доктор Лектер обратил внимание на то, как интенсивно движутся ее блестящие от масляного соуса губы.
    
Скрытый зеленью Крендлер вдруг запел. Выл он в основном песенки, которые распевают в детском саду, и при этом требовал к себе внимания.
    
Старлинг и доктор Лектер тем временем вели беседу о Мишу. Девушка знала о судьбе Мишу из разговоров о потерях близких людей, но теперь доктор говорил так, словно надеялся на возвращение сестры.
    
Старлинг, со своей стороны, сказала, что с удовольствием встретилась бы с Мишу.
    
— Я запрещаю тебе поднимать телефонную трубку в моем офисе! У тебя голос, как у кукурузной деревенской растопырки! — проревел из-за цветов Пол Крендлер.
    
— Скажите, я не очень буду похожа на Оливера Твиста, если скажу: ЕЩЕ, — произнесла Старлинг, позволив тем самым радости доктора Лектера вырваться наружу. Доктору удавалось до сих пор удерживать ее в себе лишь ценой чудовищных усилий.
    
На вторую порцию ушла вся лобная часть почти до самой моторной зоны. Заместитель помощника теперь мог бессвязно кричать лишь о тех вещах, которые находились в поле его зрения, да невнятно, но достаточно громко бормотать, видимо, засевший где-то в подкорке длинный похабный стишок, известный под названием «Влечение».
    
Поглощенные беседой доктор Лектер и Старлинг обращали на него внимания не больше, чем на громкий разговор за соседним столиком, находись они в ресторане. Но когда сила звука превысила все допустимые нормы и стала мешать их общению, доктору Лектеру пришлось взять стоявший в углу комнаты арбалет.
    
— Прошу вас, Клэрис, послушать, как звучит этот струнный инструмент.
    
Выждав момент, когда Крендлер замолк, доктор пустил стрелу через стол сквозь высокий букет.
    
— Частота, на которой звенит тетива арбалета, если вам доведется услышать ее еще когда-нибудь, будет всегда означать для вас свободу, внутренний мир и самодостаточность, — сказал доктор Лектер.
    
Оперение и часть стрелы торчали из букета и двигались наподобие дирижерской палочки, управляющей ритмом сердца. Голос Крендлера умолк мгновенно, а через несколько ударов замерла и дирижерская палочка.
    
— Мне кажется, что это «ре», чуть ниже среднего «до».
    
— Именно.
    
Через секунду из-за букета донесся булькающий звук. Но это был всего лишь спазм гортани, вызванный повышением кислотности организма, как часто случается у только что умерших.
    
— Пора переходить к следующему блюду, — сказал доктор Лектер. — Однако прежде чем приступить к куропаткам, выпьем немного шербета, дабы освежить наше чувство вкуса. Нет-нет, не вставайте. Мистер Крендлер поможет мне убрать со стола, если не возражаете.
    
Все было сделано очень быстро. Скрывшись за цветами, доктор Лектер стряхнул остатки еды с тарелок в череп Крендлера, а тарелки сложил ему на колени. Затем он вернул на место крышку черепа, натянул ленту на лоб покойника и, подняв с пола веревку, привязанную к тележке под креслом, увез все в кухню.
    
Там же доктор Лектер перезарядил свой арбалет. Для натяжения тетивы он воспользовался той же батареей, которой раньше приводил в действие пилу патологоанатома.
    
Кожица перепелок приятно похрустывала, а тушки были нашпигованы паштетом из гусиной печенки. Доктор Лектер делился своими мыслями о Генрихе Восьмом как о композиторе, а Старлинг поведала ему об изобретении с помощью компьютера такого двигателя, звук работы которого приятен для уха.
    
Затем доктор Лектер объявил, что десерт будет подан в гостиную.
   
   
    
     
Глава 101
    
    
Суфле и бокалы с «Шато-д'Икем» перед камином в гостиной и кофе на столике у локтя Старлинг. В золотом вине танцует пламя, и его аромат образует сочные обертоны для запаха горящих поленьев.
    
Они говорили о разбитых чашках, о времени и о законах энтропии.
    
— И таким образом я пришел к убеждению, — говорил доктор Лектер, — что в мире должно быть место для Мишу, и тем местом, которое следует освободить для нее, являетесь вы, Клэрис. Я решил, что это самое лучшее место во всем мире.
    
Огонь камина освещал вырез ее платья не так хорошо, как свечи, но зато он изумительно красиво играл на лице девушки.
    
— Позвольте мне спросить вас кое о чем, доктор Лектер, — сказала Старлинг, немного подумав над его словами. — Если для Мишу требуется самое лучшее место в этом мире, то почему таким местом не можете стать вы? Оно занято хорошим человеком, и я знаю, что вы ей не откажете. Я и Мишу могли бы быть как сестры. И если во мне, как вы утверждаете, есть место для моего отца, то почему в вас не сыщется места для Мишу?
    
Доктор Лектер, казалось, был страшно доволен. Правда, что именно его радовало — идея, высказанная Старлинг, или находчивость девушки, — определить было трудно. Возможно, у него возникли неясные опасения, что он создал не совсем то, что хотел.
    
Ставя бокал на столик у локтя, Старлинг толкнула кофейную чашку, и та разлетелась вдребезги, ударившись о каминную решетку. Девушка даже не взглянула на нее.
    
Доктор Лектер, напротив, внимательно смотрел на осколки, но все они остались лежать на месте.
    
— Полагаю, что вам не обязательно принимать решение сию минуту, — сказала Старлинг. Ее глаза и камни серег сияли в свете камина. Огонь со вздохом вспыхнул ярче, и девушка сквозь наряд ощутила его тепло, и в тот же миг в ее памяти всплыли недавно услышанные слова. Доктор Лектер много лет назад спрашивал у сенатора Мартин, кормила ли та грудью свою дочь. Сверхъестественное спокойствие покинуло Старлинг. На мгновение перед ее мысленным взором возникло огромное количество выстроившихся друг за другом открытых окон, и она смогла заглянуть в неведомую даль — гораздо дальше, чем позволял ей собственный жизненный опыт.
    
— Скажите, Ганнибал Лектер, вскармливала ли вас мать грудью? — спросила она.
    
— Да.
    
— Вас никогда не охватывало чувство обиды за то, что вы должны были уступить материнскую грудь Мишу? Вам не казалось, что вас заставляют пожертвовать материнской грудью ради сестры?
    
Молчание. И затем ответ:
    
— Я не помню этого, Клэрис. Если я и жертвовал, то делал это охотно.
    
Клэрис Старлинг запустила руку в вырез платья и извлекла на свет грудь с твердым торчащим соском.
    
— Теперь вам не придется этим жертвовать, — сказала она. Глядя в его глаза, девушка мизинцем захватила немного теплого «Шато-д'Икем» из своего рта, и на кончике соска повисла большая, сладкая, похожая на золотой кабошон капля. Капля чуть дрожала от дыхания.
    
Доктор Лектер поднялся, быстро подошел к ней и, опустившись на колени, приник к кораллу ее соска. Черные, гладко причесанные волосы доктора поблескивали в свете камина.
   
   
    
     
Глава 102
    
    
Буэнос-Айрес, Аргентина, три года спустя.
    
Барни и Лилиан Гирш прогуливаются ранним вечером у Обелиска на авениде 9-го Июля. Мисс Гирш — преподаватель Лондонского университета, находящаяся в годичном отпуске. Лилиан познакомилась с Барни в Мехико в Музее антропологии, и они понравились друг другу. Они путешествуют вместе уже вторую неделю, встречаются каждый день и получают от общения все больше и больше удовольствия. Друг от друга они совсем не устают.
    
Лилиан Гирш и Барни прибыли в Буэнос-Айрес лишь во второй половине дня — слишком поздно для посещения Национального музея, где временно была выставлена картина Вермера. Миссия Барни, заключавшаяся в том, чтобы увидеть все творения великого художника, забавляла мисс Гирш, тем более что одержимость ее нового приятеля совершенно не препятствовала приятному времяпрепровождению. Барни уже успел обозреть четверть работ Вермера, но до завершения миссии было еще очень далеко.
    
Они искали какое-нибудь приятное кафе, позволявшее поесть на воздухе.
    
Лимузины то и дело подкатывали к «Театро Колон» — великолепной опере Буэнос-Айреса.
    
Лилиан и Барни задержались немного, чтобы посмотреть на то, как любители оперного искусства входят в здание.
    
В этот вечер давали «Тамерлана», голоса были великолепными, а валившие на премьеру меломаны стоили того, чтобы на них посмотреть.
    
— Барни, как ты относишься к опере? Думаю, что тебе понравится. Если пожелаешь вкусить высокого искусства, то весь «харч» оплачиваю я.
    
Его всегда веселило, когда Лилиан употребляла подобные словечки.
    
— Если протащишь меня через дебри высокого искусства, то уж на пару баксов я как-нибудь «расколюсь», — ответил ей Барни в тон. — А ты уверена, что нас в таком виде туда пустят?
    
В этот момент к тротуару с легким шелестом подкатил «Мерседес-Майбах». Швейцар спешно кинулся открывать дверцу темно-синей, с серебром, машины.
    
Из автомобиля появился невысокий элегантный мужчина во фраке. Он обернулся и протянул руку, чтобы помочь выйти своей даме. При виде женщины по собравшейся у входа толпе пронесся восхищенный шепот. Ее прическа являла собой платиновый, прекрасной формы, шлем, а тело обтягивало мягкое, узкое, цвета коралла, платье под серебрящимся, похожим на морозные узоры тюлем. На шее зелеными брызгами сверкали изумруды. Прежде чем дама и ее эскорт исчезли за дверями театра, Барни успел увидеть ее только мельком через головы толпы.
    
Мужчину Барни смог рассмотреть лучше. У него был нос с имперской горбинкой — совсем как у Перона, — а гладкие блестящие волосы смахивали на мех выдры. Мужчина нес себя так, что казался выше ростом.
    
— Барни… Эй, Барни! — сказала Лилиан. — Когда ты придешь в себя, если это вообще произойдет, ответь мне: хочешь ты послушать оперу или нет. В том случае, конечно, если они нас пустят в одеянии дервишей. Я давно хотела сказать «одеяние дервишей», хотя это, может быть, и не совсем…
    
Барни даже не поинтересовался, кто такие эти «дервиши», и Лилиан на него удивленно покосилась, так как Барни всегда спрашивал буквально обо всем.
    
— Да, — рассеянно ответил Барни, — и «харч» я сам оплачу.
    
У него была куча денег. Распоряжался он ими аккуратно, но прижимистым не был. Тем не менее они смогли достать билеты лишь на галерку, где сидели в основном студенты.
    
Догадываясь, что их места окажутся где-то под стропилами, Барни запасся в вестибюле театральным биноклем.
    
Огромный зал в архитектурном отношении являлся смесью итальянского ренессанса, греческого и французского стилей. Он сверкал бронзой, позолотой и переливался алым плюшем. Драгоценности на зрителях вспыхивали яркими искрами, наподобие фотовспышек во время финального матча.
    
До начала увертюры Лилиан шепотом на ухо успела пересказать Барни либретто оперы. Еще не погас свет, чтобы погрузить во тьму их дешевые места, а Барни нашел среди зрителей платиновую блондинку и ее эскорт. Раздвинув золотистые гардины, они входили в свою похожую на бонбоньерку ложу чуть сбоку от сцены. Когда она занимала место, изумруды на ее шее в свете люстр сверкали яркими искрами.
    
Когда дама входила в оперу, Барни видел ее в профиль справа. Теперь он получил возможность рассмотреть женщину и с левой стороны.
    
Студенты — ветераны галерки — запаслись самыми разнообразными зрительными приборами. У одного из них оказалась мощная подзорная труба — такая длинная, что все время лохматила волосы впереди сидящего человека. Барни на время поменял бинокль на трубу, чтобы получше рассмотреть парочку в отдаленной ложе. Поле зрения трубы было очень узким, и он не сразу нашел ложу, но когда нашел, пара оказалась на удивление близко.
    
На щеке женщины виднелась мушка. Она темнела на том месте, которое французы называют «Отвага». Женщина обежала взглядом зал, включая то место, где сидели Барни и Лилиан. Она казалась возбужденной, но тем не менее мастерски контролировала свою мимику и движение губ. Склонившись к мужчине, дама что-то прошептала ему на ухо, после чего они оба рассмеялись. Она положила ладонь на его руку, чуть прихватив большой палец.
    
— Старлинг, — пробормотал Барни себе под нос.
    
— Что? — шепотом переспросила Лилиан.
    
Барни лишь с большим трудом удавалось следить за развитием действия в первом акте оперы. Когда в антракте зажглись огни, он снова обратил свой зрительный прибор на ложу. Мужчина снял высокий бокал шампанского с подноса в руках официанта, передал бокал даме и взял вино для себя. Барни сосредоточил все внимание на лице джентльмена и на форме его ушей.
    
Затем он изучил руки женщины по всей их длине. У дамы были обнаженные, без всяких отметин и с хорошо развитой мускулатурой руки — у Барни на этот счет глаз был хорошо наметан.
    
Пока бывший медбрат смотрел, джентльмен обратил лицо в ту сторону, где сидели Барни и Лилиан. Затем джентльмен поднес к глазам театральный бинокль, и Барни был готов поклясться, что линзы бинокля смотрят прямо на него. Он поднял программку на уровень лица и вжался в кресло, пытаясь казаться примерно одного роста с окружающей его публикой.
    
— Лилиан, — прошептал он, — я прошу тебя об огромной услуге.
    
— Хм… — ответила она. — Если ты просишь у меня то, что обычно, то я, прежде чем согласиться, должна твою мольбу хотя бы услышать.
    
— Мы уходим, как только погасят свет, и сегодня же летим в Рио. Ничего не спрашивай.
    
Вермер в Буэнос-Айресе остался единственным Вермером, которого Барни так и не смог увидеть.
   
   
    
     
Глава 103
    
    
Стоит ли нам следить за красивой парой после того, как она покинет оперу? Ну хорошо… Однако будем вести себя крайне осторожно.
    
На переломе тысячелетий весь Буэнос-Айрес находится во власти танго, и в нем пульсирует ночная жизнь. Стекла окон «мерседеса» опущены, чтобы открыть путь доносящейся из дансингов и клубов музыке. Машина мягко катится по району Реколета в направлении авениды Альвеар, а затем исчезает во дворе изумительного дома в стиле боз-арт неподалеку от здания французского посольства.
    
Ночь теплая, и поздний ужин накрыт на террасе верхнего этажа, однако все слуги уже ушли.
    
Прислуга в этом доме — преданная и высоконравственная, но в то же время она должна подчиняться некоторым железным правилам. Слугам, например, запрещено подниматься на верхний этаж особняка до полудня и после того, как на стол подано первое блюдо ужина.
    
За ужином Старлинг и доктор Лектер частенько общаются на разных языках, а не только на родном для нее английском. Она в колледже учила французский и теперь его значительно улучшила, впрочем, как и испанский. Выяснилось, что Старлинг весьма одарена в части изучения иностранных языков. Беседуют они и на итальянском. В образных нюансах этого языка она находит какую-то особую свободу.
    
Иногда во время ужина наша пара танцует. Случается даже так, что им не удается закончить ужин. Их отношения в огромной степени зависят от проницательности Старлинг, способности, которую она тщательно бережет и стремится развивать. Зависит это и от ее умения освобождать доктора Лектера от ограниченной оболочки его жизненного опыта. Мы не можем исключать того, что Клэрис Старлинг иногда даже пугает доктора. Секс является прекрасной ежедневной пристройкой к зданию их отношений.
    
Дворец памяти Клэрис Старлинг тоже постепенно строится. Правда, некоторые залы Дворца доктора Лектера находятся в их общем пользовании — он несколько раз заставал ее там, — но и ее собственный Дворец становится все обширнее. Он постоянно пополняется новыми предметами и людьми. Старлинг может навещать там своего отца. Рядом с Дворцом на зеленом лугу пасется Ханна. Иногда она смотрит, как в одном из залов Дворца, склонившись над своим письменным столом, сидит Джек Крофорд. Джек вернулся домой, проведя в больнице месяц. Однажды ночью он снова почувствовал боль в груди. Однако вместо того, чтобы вызвать «скорую помощь» и повторить курс лечения, Джек предпочел просто перекатиться за утешением на ту сторону кровати, которую прежде занимала его покойная жена.
    
О смерти Джека Крофорда Старлинг узнала во время посещения доктором Лектером открытого для публики сайта ФБР. Доктор делал это регулярно, чтобы еще раз полюбоваться своим портретом, помещенным в галерее наиболее опасных преступников, находящихся в розыске. Портрет восхищал доктора тем, что отставал от его современного облика по меньшей мере уже на два лица.
    
Прочитав некролог Джеку Крофорду, Старлинг почти целый день бродила в одиночестве и вернулась домой ближе к ночи и очень радовалась своему возвращению.
    
Примерно год назад она попросила вставить один из своих изумрудов в перстень, на внутренней стороне которого была гравировка: АМ-КС. Арделия Мэпп получила его в ничем не примечательной, довольно потрепанной упаковке. Кольцо было завернуто в записку: «Дорогая Арделия, у меня все хорошо, и даже более чем хорошо. Не ищи меня. Я тебя люблю. Прости, что я тебя напугала. Сожги это. Старлинг».
    
Арделия отнесла подарок к реке Шенандоа, вдоль которой Старлинг любила совершать пробежки. Держа кольцо в кулаке, Мапп проделала весь долгий путь пешком, с горящими от злости глазами. Она была готова бросить перстень в реку и рисовала себе картину, как он, мелькнув в воздухе, с легким бульканьем исчезнет под водой. В конце концов она надела подарок на палец и сунула руку в карман. Арделия Мэпп плакала крайне редко. На сей раз ей, чтобы успокоиться, пришлось прошагать очень много. Когда она вернулась к своей машине, было уже совсем темно.
    
Нам трудно сказать, что Старлинг помнит из своей прошлой жизни и что она стремится сохранить. Лекарства, которые поддерживали ее первое время, перестали играть в их жизни какую-либо роль. Впрочем, как и бесконечные разговоры с единственным источником света в комнате.
    
Время от времени доктор Лектер намеренно роняет чайную чашку на пол и бывает вполне доволен, когда чашка не воссоздается из осколков. Вот уже много месяцев он не видит во сне Мишу.
    
Не исключено, что придет такой день, когда чашка сама по себе восстановится из осколков. Или Старлинг вдруг услышит звук спускаемой тетивы арбалета и проснется, если она будет в этот момент спать.
    
Но сейчас, пока они танцуют на террасе, нам лучше удалиться. Мудрый Барни уже покинул город, и мы должны последовать его примеру. Если хоть один из них нас обнаружит, нам грозит смерть.
    
Мы знаем лишь то, что успели узнать, и, возможно, останемся в живых.
   
  
  
   
    
От автора
   
   
В структуре Дворца памяти доктора Лектера мне помогли разобраться прекрасная книга Фрэнсиса А. Йейтса «Искусство памяти» и труд Джонатана Д. Спенса «Дворец памяти Маттео Риччи»…
   
Фраза «сад в глазу урагана» принадлежит Джону Чьярди и входит в заглавие одного из его произведений.
   
Стихи, которые припоминает Старлинг в лечебнице в Балтиморе, являются цитатой из «Четырех квартетов» Т.С. Эллиота.
   
   
Благодарю Пейс Барнз за ее поддержку и мудрые советы.
   
Кэрол Бэрон, мой издатель, помогла значительно улучшить это творение.
   
Атена Варониус и Билл Трибл из США, так же как Руджеро Перуджини из Италии, показали мне все самое лучшее в правоохранительных органах. Но ни один из них — так же как и любой другой из ныне живущих — не является прототипом для персонажей этой книги. Таким образом, все то зло, которое вы в ней встречаете, я извлек из собственных запасов.
   
Никколо Каппони поделился со мной своими глубокими знаниями Флоренции и ее искусства, а также позволил доктору Лектеру пожить в его фамильном палаццо. Я благодарен Роберту Хелду за уроки и Каролине Микаэллес за возможность лучше понять душу Флоренции.
   
Сотрудники Библиотеки Карнеги в округе Кохома, штат Миссисипи, много лет подбирали для меня материалы. Спасибо им.
   
Многим я обязан и Маргрет Шмитт. С помощью единственного белого трюфеля, а также магией своего сердца и рук она познакомила нас с чудесами Флоренции. Благодарить Маргрет уже поздно, и сейчас, завершая книгу, я просто хочу упомянуть ее имя.