1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 
– Дело  житейское, друг мой, – молвил Гиппофадей. – Однако, видя  затруднительность вашего положения, Господь, уж верно, посылает вам дар и благодать  воздержания?    

– По  чести, нет, – отвечал Панург.    

– В  таком случае женитесь, друг мой, – заключил Гиппофадей, – лучше  жениться, нежели гореть в огне любострастия.    

– Ах,  как вы умно рассудили, – воскликнул Панург, – и при этом нимало не  циркумбиливагинируя вокруг горшка! Чувствительно вам благодарен, ваше  высокопреподобие. Теперь уж я твердо решил жениться, в самом скором времени.  Приходите ко мне на свадьбу. Ах, шут возьми, ну и погуляем же мы с вами! Вы  получите свадебную ленту, как полагается гостю, и, ей-же-ей, мы отведаем  гуська, которого жена нам не зажарит. И вот еще о чем я вас попрошу:  сделайте мне такое великое одолжение и окажите мне такую великую честь –  откройте бал и пройдитесь в первой паре с какой-нибудь из девиц. Остается еще  одна маленькая загвоздочка, совсем маленькая, малюсенькая: буду ли я рогат?    

– Если  Бог захочет, отнюдь нет, друг мой, – отвечал Гиппофадей.    

– Силы  небесные! – возопил Панург. – Куда вы меня отсылаете, добрые люди? К  условным предложениям, которые порождают в диалектике всякого рода противоречия  и бессмыслицу. Если бы мой заальпийский лошак летал, то у моего заальпийского  лошака были бы крылья. Если Бог захочет, я не буду рогат, и я же буду рогат,  если Бог того захочет.    

Вот тебе  раз! Если б еще это было такое условие, которое можно преодолеть, я бы не  отчаивался, но вы меня отсылаете в тайный совет Господа Бога, в палату частных  его определений. А как нам, французам, найти туда дорогу? Ваше  высокопреподобие! По-моему, вам нет расчета ехать ко мне на свадьбу. От свадебного  гама и суматохи вы с ума свихнетесь. Вы же любите покой, безмолвие, уединение.  Я думаю, вы не приедете. Вдобавок и танцуете вы неважно и, открывая бал, чего  доброго, осрамитесь. Лучше я вам пришлю на дом шкварочек и свадебную ленту. У  себя дома вы и за здоровье молодых выпьете, коли придет охота.    

– Друг  мой, – возразил Гиппофадей, – прошу вас, поймите меня правильно.  Когда я вам сказал: «Если Бог захочет», то разве же я вас этим обидел? Разве  это плохо сказано? Разве это условие кощунственное или же оскорбительное? Ведь  я этим прославил Бога как нашего сотворителя, спасителя и промыслителя. Ведь я  этим только хотел сказать, что Он – единственный податель всякого блага. Ведь я  этим только хотел выразить ту мысль, что мы всецело зависим от Его благости, а  без Него мы ничто, ничего не стоим и ни на что не способны – до тех пор, пока  на нас не снизойдет Его святая благодать. Ведь я этим только хотел сказать, что  все начинания наши должны сообразоваться с установлениями каноническими и что  на какой бы то ни было шаг нам надлежит решаться с мыслью о том, что на все Его  святая воля – как на земле, так и на небе. Ведь я же только чистым сердцем  восхвалил благословенное имя Его.    

Друг  мой, если Бог захочет, вы не будете рогаты. Не отчаивайтесь, полагая, будто  узнать, что именно восхотел Господь, невозможно, ибо воля Его от нас, мол,  сокрыта и, дабы постигнуть ее, должно-де обратиться в Его тайный совет и  скитаться по палате священных Его определений. Господь явил нам особую милость:  Он нам их открыл, возвестил, объявил и явно для всех начертал в Священном  писании.    

Из  него-то вы и вычитаете, что никогда не будете рогаты, то есть что жена ваша  никогда не будет развратничать, при том условии, если вы возьмете ее из хорошей  семьи, если она будет воспитана в духе строгой добродетели и непорочности, если  она будет вращаться и находиться в обществе людей добронравных, будет любить и  бояться Бога, будет стараться угодить Ему своею верою и соблюдением святых Его  заповедей, будет бояться прогневить Его и лишиться Его благодати из-за своего  маловерия или же вследствие нарушения божественного Его закона, который строго  воспрещает прелюбодеяние и повелевает прилепиться к мужу своему, его единого  ублажать, ему единому служить и, после Бога, его единого любить.    

Дабы она  твердо сии правила усвоила, вы, со своей стороны, обязуйтесь обходиться с нею  дружески, быть во всех отношениях безукоризненным, подавать ей благой пример и  вести скромный, целомудренный, добродетельный образ жизни, какой, по вашему  разумению, надлежит вести ей самой, ибо не то зеркало почитается прекрасным и  безупречным, которое щедрее других украшено позолотою и самоцветными камнями, а  то, которое верно отражает предметы, – равным образом не та женщина вящим  пользуется уважением, которая отличается богатством, красотою, статностью или  же благородством происхождения, а та, которая наипаче стремится с помощью  Божией во благочестии себя соблюсти и себя вести так же точно, как ее супруг.    

Обратите  внимание, что луна заимствует свет не от Меркурия, не от Юпитера, не от Марса и  не от какой-либо другой планеты или же звезды небесной; она получает свет не от  кого другого, как от своего супруга – солнца, и получает ровно столько, сколько  солнце способно излучить, и в зависимости от того, в каком оно аспекте. Будьте  же и вы для своей супруги покровителем, образцом добродетели и чистоты душевной  и непрестанно молите Бога, чтобы Он по милосердию своему вас не оставил.    

– Стало  быть, вы хотите, – покручивая усы, заключил Панург, – чтобы я вступил  в брак с той мудрой женой, которая описана у Соломона[587]? Да ведь ее давно нет в  живых, можете мне поверить. Сколько мне известно, я и в глаза-то ее никогда не  видел, прости, Господи, мое согрешение! Во всяком случае, я вам очень  признателен, отец мой. Скушайте вот этот марципанчик – он способствует  пищеварению, и запейте сладким вином с корицей – это полезно для желудка. А мы  пойдем дальше.    

     Глава XXXI

  О том, какие советы дает Панургу лекарь Рондибилис    

     

Продолжая  свою речь, Панург объявил:    

–  Первое, что сказал человек, кастрировавший сосиньякских черноризцев, как скоро  он выхолостил брата Обобратия, было: «Следующий»! И я тоже скажу: «Следующий!»  Так вот, господин магистр Рондибилис, без дальних слов: жениться мне или нет?    

–  Клянусь иноходью моего лошака, не знаю, что вам на этот вопрос ответить, –  молвил Рондибилис. – Вы сами говорите, что плоть ваша бунтует. На  медицинском факультете меня учили (а восприняли мы это от древних платоников),  что подобного рода возбуждение можно успокоить пятью способами. Во-первых,  вином.    

– Вот  это верно, – вставил брат Жан. – Когда я пьян, мне бы только спать да  спать.    

– Я  разумею, – продолжал Рондибилис, – неумеренное потребление вина, ибо  пьянство производит в человеческом теле охлаждение крови, истощение нервов,  непроизводительное растворение семени, притупление чувств и беспорядочность  движений, а все это служит препоной для акта оплодотворения. В самом деле, вам  известно, что Бахуса, бога пьяниц, изображают без бороды, в женском одеянии,  существом женоподобным, евнухом и кастратом. Иное дело – умеренное потребление  вина. На это нам указывает древнее изречение, гласящее, что в отсутствие Цереры  и Бахуса Венера места себе не находит от скуки. По мнению древних, как оно  изложено у Диодора Сицилийского, а равно и по мнению лампсакийцев[588], как  утверждает Павсаний, мессер Приап был сыном Бахуса и Венеры.    

Во-вторых,  я имел в виду некоторые снадобья и растения, которые охлаждают человека, вредно  действуют на его здоровье и делают его неспособным к деторождению. Опыт  показал, что таковы суть nymphaea heraclia[589], америна, ива, конопля,  жимолость, тамаринд, витекс, мандрагора, цикута, ятрышник, кожа гиппопотама и  другие, которые, попадая в тело человека, как в силу своих элементарных  свойств, так и в силу своих специфических особенностей, замораживают и убивают  животворное семя и рассеивают те токи, что призваны доставлять его в места,  указанные природой, или же закупоривают пути и выходы, через которые оно может  истечь. И наоборот, мы располагаем такими средствами, которые разжигают и  возбуждают человека и влекут его к соитию.    

– Я-то в  них, слава Тебе, Господи, не нуждаюсь, – объявил Панург. – А вот как  вы, досточтимый магистр? Только вы не обижайтесь, ведь это я не со зла.    

–  В-третьих, упорный труд, – продолжал Рондибилис, – ибо когда человек  работает, во внутренних его органах жизненные процессы замедляются настолько,  что кровь, растекающаяся по телу, дабы питать его, не имеет ни времени, ни  досуга, ни возможности способствовать выделению семени и отдавать излишки,  остающиеся после третичного претворения пищи в кровь. Природа бережет излишки  для своих особых целей: они ей нужны главным образом для поддержания сил в  данной особи, а не для размножения и расположения человеческого рода. Вот  отчего Диане, которая вечно охотится, чужда всяческая похоть. Вот отчего в  старину лагери именовались castra – от латинского слова casta[590], ибо  там без устали трудились воины и атлеты. Вот отчего Гиппократ (в книге De  aere, aqua et locis[591])  пишет, что некоторые скифские племена в любовных битвах оказывались слабее  евнухов, ибо они всегда были на конях и всегда заняты делом, меж тем как, по  мнению философов, мать сладострастия – это праздность.    

Когда  Овидию задали вопрос, отчего Эгист стал прелюбодеем, он ответил, что только по  причине праздности и что если, мол, праздность искоренить, то искусство Купидона  погибнет. Лук, колчан и стрелы станут для него обузой; он никого не сможет  поранить, оттого что вовсе не такой уж он меткий стрелок, чтобы подстрелить  летящего в небе журавля или же оленя, спугнутого в лесу, чем славились парфяне,  народ неугомонный и неутомимый. А Купидону требуются люди степенные, сидячие,  лежачие, отдыхающие.    

Недаром  Теофраст, когда его однажды спросили, что это за зверь, что это за штука –  сердечное влечение, ответил, что это страсть умов праздных. Так же точно Диоген  сказал, что блуд есть занятие людей, ничем другим не занятых. По той же самой  причине Канах, ваятель сикионский, желая показать, что праздность, леность и  беспечность являются пособницами разврата, изобразил Венеру сидящей, а не  стоящей, как ее изображали все его предшественники.    

В-четвертых,  усердные умственные занятия, ибо во время таковых токи до невероятия истощаются  и иссякает сила, проталкивающая в надлежащие места плодоносные выделения и  наполняющая ими полый внутри орган, назначение которого в том, чтобы исторгать  их для продолжения человеческого рода.    

В самом  деле, взгляните на человека, прилежно что-либо изучающего: вы увидите, что все  артерии его мозга натянуты, как тетива, для того чтобы возможно скорее снабжать  его токами, потребными для наполнения желудочков, ведающих здравым смыслом,  воображением и постижением, суждением и решением, памятью и воспоминанием, а  равно и для того, чтобы токи эти стремительно притекали от одного желудочка к  другому по каналам, ясно обозначенным у самого края чудесной сети, где кончаются  артерии; начало же свое артерии берут в левом сердечном ящичке, и жизненные  токи, прежде чем стать токами животными, долго блуждают по артериям и  постепенно очищаются. Между тем все естественные отправления у такого  любознательного человека приостанавливаются, все внешние ощущения притупляются,  словом, у вас создается впечатление, что жизнь в нем замерла, что он находится  в состоянии экстаза, и вам уже не покажутся преувеличением слова Сократа, что  философия есть не что иное, как размышление о смерти.    

Должно  думать, именно поэтому Демокрит себя ослепил: он полагал, что потеря зрения не  так опасна, как недостаточное самоуглубление, самоуглублению же мешает, как ему  казалось, рассеянный взор.    

Оттого-то  хранит свою девственность Паллада, богиня мудрости и покровительница ученых.  Оттого девственны Музы, оттого же вечно невинны Хариты. И, помнится мне, я  читал, что мать Купидона, Венера, допытывалась у него, отчего он не трогает  Муз, и он ей ответил, что они до того прекрасны, до того чисты, до того честны,  до того целомудренны и так всегда заняты: одна – над небесными светилами  наблюдениями, другая – всевозможными вычислениями, третья – геометрических тел  измерениями, четвертая – риторическими украшениями, пятая – поэтическими своими  творениями, шестая – музыкальными упражнениями, что когда он к ним  приближается, то, стыдясь и боясь их обидеть, он опускает свой лук, закрывает  колчан и гасит факел, а потом снимает с глаз повязку, чтобы получше рассмотреть  их лица, и слушает их приятное пение и стихи. И получает он от этого величайшее  наслаждение и так бывает порой очарован их красотою и прелестью, что засыпает  под музыку, а не то чтобы на них нападать или же отвлекать от занятий.    

В этой  связи мне становится ясно, почему Гиппократ в упомянутой мною книге, говоря о  скифах, а также в книге под заглавием De genitura[592], утверждает, что если  человеку перерезать околоушные артерии, то он теряет способность к деторождению  по причине, которую я выставил, когда говорил вам об истощении токов и  одухотворенной крови, вместилищем для которой являются артерии; кроме того, он  считает, что способность к деторождению во многом зависит от головного мозга и  от позвоночного столба.    

В-пятых,  акт плотской любви.    

– Вот  этого только я и ждал, – сказал Панург. – Этим средством буду пользоваться  я. А другими пусть пользуется кто хочет.    

– Брат  Росцеллин, настоятель марсельского монастыря святого Виктора, называет это  средство изнурением плоти, – заметил брат Жан. – Я же склоняюсь к  мнению отшельника из монастыря святой Радегунды, что над Шиноном, каковой  отшельник утверждал, что фиваидские пустынники лучше всего изнурили бы свою  плоть, побороли нечистые желания и усмирили похоть, если бы применяли это  средство двадцать пять, а то и тридцать раз в день.    

– На мой  взгляд, – объявил Рондибилис, – Панург хорошо сложен, уравновешенного  нрава, наделен достаточным количеством соков, возраст его подходящий, он в  самой поре, так что его желание жениться вполне законно. Если только он  встретит женщину соответственного темперамента, то они произведут потомство,  которому смело можно будет вверить любую заморскую монархию. И чем скорей, тем  лучше, если он хочет, чтобы дети его были обеспечены.    

– Можете  не сомневаться, досточтимый магистр, это будет очень скоро, – молвил  Панург. – Блоха, что сидит у меня в ухе, никогда еще так меня не щекотала,  как во время вашей ученой речи. Приглашаю вас ко мне на свадьбу. Мы с вами так  кутнем, что чертям тошно станет, уверяю вас. Пожалуйста, не забудьте привести с  собой вашу жену и, само собой разумеется, ее соседок. У нас все будет чинно,  благородно.    

     Глава XXXII

  О том, как Рондибилис объявляет рога естественным приложением к браку    

     

–  Остается покончить еще с одним маленьким пунктиком, – продолжал  Панург. – Вы когда-нибудь видели надпись на римском знамени: СИНР? Так это  означает не «сенат и народ римский», а «самомалейшее и ничтожное раздумье».  Буду ли я рогат?    

– Ах,  мой Создатель! – воскликнул Рондибилис. – Нашли о чем спрашивать!  Будете ли вы рогаты! Друг мой! Я женат, и вам это предстоит в скором времени.  Так вот, запишите в своем мозгу железным стилем: всякому женатому человеку  грозит опасность носить рога. Рога – естественное приложение к браку. Не так  неотступно следует за телом его тень, как рога за женатым. Если вы услышите,  что про кого-нибудь говорят: «Он женат», и при этом подумаете: «Значит, у него  есть, или были, или будут, или могут быть рога», – вас никто не сможет  обвинить, что вы не умеете делать логические выводы.    

– Ах вы,  ипохондрик окаянный! – вскричал Панург. – Что вы только говорите!    

– Друг  мой! – продолжал Рондибилис. – Гиппократ, отправляясь из Коса в  Абдеру навестить философа Демокрита, написал письмо своему старинному другу  Дионису и попросил на это время отвезти его жену к ее родителям, людям  почтенным и всеми уважаемым: ему не хотелось, чтобы она оставалась в доме одна,  да еще наказывал установить за ней неусыпный надзор и следить, куда она ходит с  матерью и кто бывает у ее родителей. «Не то чтобы я сомневался в целомудрии ее  и скромности, – писал он, – я познал и уверился на опыте, что таковые  добродетели ей присущи. Но она – женщина. А этим сказано все».    

Друг  мой! Женскую натуру олицетворяет собою луна – и во всем прочем и, в частности,  в том отношении, что женщины таятся, смущаются и притворствуют на глазах и на  виду у мужей. А чуть мужья за дверь – пускаются во все тяжкие: веселятся,  гуляют, резвятся, сбрасывают с себя личины и обнаруживают подлинное свое лицо.  Так же точно и луна: в период совпадения ее с солнцем она не показывается ни на  небе, ни на земле, в период же своего противостояния, когда она особенно далеко  находится от солнца, она выступает во всем своем блеске и являет полный свой  лик, – разумеется, в ночное время. Таковы и все женщины. Одно слово –  женщины.    

Под  словом женщина я разумею в высшей степени слабый, изменчивый, ветреный, непостоянный  и несовершенный пол, и мне невольно кажется, будто природа, не во гнев и не в  обиду ей будь сказано, создавая женщину, утратила тот здравый смысл, коим  отмечено все ею сотворенное и устроенное. Я сотни раз ломал себе над этим  голову и так ни к чему и не пришел; полагаю, однако ж, что природа, изобретая  женщину, думала больше об удовлетворении потребности мужчины в общении и о  продолжении человеческого рода, нежели о совершенстве женской натуры. Сам  Платон не знал, куда отнести женщин: к разумным существам или же к скотам, ибо  природа вставила им внутрь, в одно укромное место, нечто одушевленное, некий  орган, которого нет у мужчины и который иногда выделяет какие-то особые соки:  соленые, селитренные, борнокислые, терпкие, едкие, жгучие, неприятно щекочущие,  и от этого жжения, от этого мучительного для женщины брожения упомянутых соков  (а ведь орган этот весьма чувствителен и легко раздражается) по всему телу  женщины пробегает дрожь, все ее чувства возбуждаются, все ощущения обостряются,  все мысли мешаются. Таким образом, если бы природа до некоторой степени не  облагородила женщин чувством стыда, они как сумасшедшие гонялись бы за первыми  попавшимися штанами в таком исступлении, какого претиды, мималлониды и  вакхические фиады[593]  не обнаруживали даже в дни вакханалий, ибо этот ужасный одушевленный орган  связан со всеми основными частями тела, что наглядно доказывает нам анатомия.    

Я  называю его одушевленным вслед за академиками и перипатетиками, ибо если  самопроизвольное движение, как учит Аристотель, есть верный признак живого  существа и все, что самопроизвольно движется, именуется одушевленным, то в  таком случае у Платона есть все основания именовать одушевленным и этот орган,  коль скоро Платон замечает за ним способность самопроизвольно двигаться, а именно:  сокращаться, выдвигаться, сморщиваться, раздражаться, причем движения эти  бывают столь резкими, что из-за них у женщин нередко замирают все прочие  чувства и движения, как при сердечном припадке, дурноте, эпилепсии, апоплексии  и обмороке. Более того: для нас очевидно, что орган этот умеет различать  запахи, – вот почему женщины избегают зловония и тянутся к благовониям.    

Мне  известно, что Гален тщился доказать, будто это движения не самопроизвольные и  не самостоятельные, а чисто случайные, некоторые же из его последователей  пытались установить, что помянутый орган не обладает свойством различать  запахи, а что он наделен некоей по-разному проявляющей себя способностью,  зависящей от разнообразия пахучих субстанций. Однако ж если вы тщательно  изучите и взвесите на весах Критолая их доводы и основания, то придете к  заключению, что в сем случае, как и во многих других, они решали дело с  кондачка и что ими руководило не столько стремление добраться до истины,  сколько желание во что бы то ни стало заткнуть за пояс своих предшественников.    

Я не  собираюсь заходить слишком далеко в этом споре; скажу только, что женщины  добродетельные, прожившие свою жизнь скромно и беспорочно и сумевшие подчинить  рассудку дикое это животное, немалой заслуживают похвалы. В заключение я хочу  еще добавить, что как скоро животное это насыщается (если только его можно  насытить) тою пищею, какую природа приготовила для него в организме мужчины,  все его своеобразные движения сей же час прекращаются, все желания его  утоляются, все страсти его успокаиваются. Так не удивляйтесь же, что нам вечно  грозит опасность стать рогоносцами: ведь мы не всегда имеем возможность  ублаготворить женщину, удовлетворить ее вполне.    

– Ах ты,  чтоб его намочило, да не высушило! – воскликнул Панург. – Неужто ваша  медицина не знает никакого средства?    

– Как  же, друг мой, знает, и очень хорошее, – отвечал Рондибилис, – я сам к  нему прибегаю; оно описано у одного известного автора[594], жившего восемнадцать  столетий тому назад. Сейчас я вам скажу.    

–  Клянусь Богом, вы превосходный человек, – заметил Панург, – я  надышаться на вас не могу. Скушайте пирожок с айвой: благодаря своим вяжущим  свойствам айва плотно закупоривает шейку желудка и содействует первой стадии  пищеварения. А впрочем, что же это я? Нет уж, яйца кур не учат. Погодите, я вам  сейчас поднесу вот этот Несторов кубок. А может, вы хотите еще хлебнуть белого  душистого? Не бойтесь, воспаления желез от него быть не может. В нем нет ни  сквинанти, ни имбиря, ни гвинейского перца. Это смесь отборной корицы,  самолучшего сахару и славного белого девиньерского вина, из того винограда, что  растет возле высокой рябины, чуть выше Грачиного орешника.    

     Глава XXXIII

  О том, какое средство от рогов прописывает лекарь Рондибилис    

     

– В то  время, – сказал Рондибилис, – когда Юпитер наводил порядок в своем  олимпийском доме[595]  и когда он составил календарь для всех богов и богинь, установив для каждого  особое время года и особый праздничный день, распределив места для оракулов и  места для паломничества, определив, какие кому надлежит приносить жертвы…    

– Может,  он действовал, как Дентевиль[596],  епископ Осерский? – спросил Панург. – Доблестный сей святитель любил  хорошее вино, как и всякий порядочный человек, поэтому он особенно заботился о  виноградной лозе, прародительнице Бахуса, и особенно за нею ухаживал. И вот, к  великому его прискорбию, несколько лет кряду виноград у него погибал – то от  заморозков, то от дождей, то от туманов, то от гололедицы, то от утренников, то  от града и от всяких прочих стихийных бедствий, совпадавших с днями святого  Георгия, Марка, Виталия, Евтропия, Филиппа, с праздниками Креста Господня,  Вознесения и так далее, каковые приходятся на то время, когда солнце вступает в  знак Тельца, и отсюда преосвященный владыка вывел заключение, что перечисленные  мною святые суть святые – градопобиватели, мразонасылатели и виноградогубители.  Тогда он решился перенести их праздники на зиму, между Рождеством и  Богоявлением, почтительно и благоговейно предоставив им посылать в это время  град и мороз сколько ихней душе угодно, ибо в это время года мороз не только не  вреден для винограда, но, напротив, явно полезен. А вместо них он велел  праздновать дни святого Христофора, Иоанна Предтечи, святой Магдалины, Анны,  Доминика, Лаврентия, то есть перенес середину августа на май, ибо в это время  года мороз не страшен, и все прохладительных напитков изготовители, сливочного  сыра варители, беседкостроители и вина охладители тогда нарасхват.    

–  Юпитер, – продолжал Рондибилис, – позабыл про беднягу Рогача, который  был тогда в отсутствии. Рогач на ту пору находился в Париже и вел в суде  кляузный процесс одного из арендаторов своих и вассалов. Не могу вам сказать,  когда именно он узнал, что его обошли, но только он прекратил хлопоты в суде,  как скоро на него свалилась новая забота: а вдруг его отчислят за опоздание, и,  собственной персоной представ пред великим Юпитером, он распространился о  прежних своих заслугах, об одолжениях и любезностях, которые он в свое время  ему делал, и убедительно попросил Юпитера не оставить его без праздника, без  жертвоприношений и чествования. Юпитер оправдывался и доказывал, что все  бенефиции уже розданы и штат заполнен; со всем тем мессер Рогач выказал такую  назойливость, что в конце концов Юпитер принял его в штат, занес в список и  установил для него на земле праздник, чествование и жертвоприношения.    

Так как  во всем календаре не осталось больше пустых и вакантных мест, то день его  праздновался одновременно с днем богини Ревности. Ведению его подлежали люди  женатые, особливо женатые на красавицах; жертвы ему были назначены такие: подозрение,  недоверие, свара, надзор, подглядыванье и слежка за женами, при этом каждому  женатому был дан строгий наказ бояться и чтить своего бога, праздновать его  день с особой торжественностью и приносить ему все названные жертвы под страхом  и под угрозой навлечь на себя его немилость; а кто достодолжных почестей ему не  воздаст, тех-де мессер Рогач лишит помощи своей и заступления: перестанет их  призревать, перестанет бывать у них в доме, будет чуждаться их общества, как бы  они его ни зазывали, предоставит им вариться в собственном соку вместе с их  женами, не послав им ни единого соперника, и вечно будет их сторониться как  еретиков и святотатцев, по примеру других богов, которые поступают так с теми,  кто их недостаточно чтит, а именно: Бахус – с непочтительными виноградарями,  Церера – с хлебопашцами, Помона – с садовниками, Нептун – с мореходами, Вулкан  – с кузнецами, и так далее. Напротив, тем, кто с надлежащею торжественностью  будет праздновать его день, кто устранится от всяких занятий и забросит все свои  дела ради того, чтобы следить за женой, утеснять ее и из ревности дурно с нею  обходиться согласно положению о жертвоприношениях, было дано твердое обещание,  что мессер Рогач взыщет их своими милостями, будет вечно к ним благосклонен,  будет их посещать, дневать и ночевать у них в доме и не оставит их ни на  мгновение. Вот и все.    

–  Ха-ха-ха! – засмеялся Карпалим. – Это средство еще проще, чем кольцо  Ганса Карвеля. Черт возьми, как же не поверить в этакое средство! Женская  натура именно такова. Молния разрушает и сжигает только твердые, прочные и  устойчивые тела, предметов же мягких, полых внутри и податливых она не трогает:  она вам сожжет стальную шпагу, а бархатных ножен не повредит, превратит в пепел  кости, а покрывающего их мяса не заденет, – так же точно и женщины  выворачиваются наизнанку, пускаются на хитрости и обнаруживают дух противоречия  во всех тех случаях, когда им что-либо не дозволяется и воспрещается.    

–  Некоторые наши ученые богословы, – вставил Гиппофадей, – справедливо  замечают, что первая женщина на земле, та самая, которую евреи назвали Евой,  вряд ли соблазнилась бы плодом познания, когда бы плод сей не был запретным. И  точно, вспомните, что коварный искуситель, заговорив с нею, начал прямо с его  запретности, и тайный смысл его речей был, думается, таков: «Именно потому, что  тебе это воспрещено, ты и должна от него вкусить, иначе ты не женщина».    

     Глава XXXIV

  О том, что женщины обыкновенно влекутся ко всему запретному    

     

– Когда  я проказил в Орлеане, – сказал Карпалим, – то самым блестящим  риторическим украшением и самым убедительным аргументом, которым я располагал  для того, чтобы заманить дамочек в свои тенета и вовлечь их в любовную игру,  являлось живое, явное и возмутительное доказательство, что мужья их ревнуют.  Выдумал это не я. Об этом написано в книгах, это подтверждают законы,  всевозможные примеры и доводы, наконец, повседневный опыт. Как скоро такая  мысль втемяшится женам, они не успокоятся, пока не наставят мужьям  рогов, – клясться не стану, а вот, ей-богу, не вру, – даже если бы им  пришлось для этого последовать примеру Семирамиды, Пасифаи, Эгесты, жительниц  острова Мандеса в Египте, которых превознесли Геродот и Страбон, и прочих им  подобных сучек.    

– То  правда, – молвил Понократ, – я слыхал, что однажды к папе Иоанну  Двадцать Второму, посетившему обитель Куаньофон, настоятельница и старейшие  инокини обратились с просьбой – в виде особого исключения разрешить им  исповедоваться друг у друга, ибо, по их словам, нестерпимый стыд мешает им  признаваться в кое-каких тайных своих пороках исповеднику-мужчине, а друг с  другом они будут, мол, чувствовать себя на исповеди свободнее и проще. «Я  охотно исполнил бы вашу просьбу, – отвечал папа, – но я предвижу одно  неудобство. Видите ли, тайна исповеди не должна быть разглашаема, а вам, женщинам,  весьма трудно будет ее хранить». – «Отлично сохраним, – объявили  монахини, – еще лучше мужчин». В тот же день святейший владыка передал им  на хранение ларчик, в который он посадил маленькую коноплянку, и попросил  спрятать его в надежном и укромном месте, заверив их своим папским словом, что  если они сберегут ларчик, то он исполнит их просьбу, и в то же время  строго-настрого, под страхом того, что они будут осуждены церковью и навеки  отлучены от нее, воспретив его открывать. Едва папа произнес этот запрет, как  монахини уже загорелись желанием посмотреть, что там такое, – они только и  ждали, чтобы папа поскорей ушел и чтобы можно было заняться ларчиком.  Благословив их, святейший владыка отправился восвояси. Не успел он и на три  шага удалиться от обители, как добрые инокини всем скопом бросились открывать  запретный ларчик и рассматривать, что там внутри. На другой день папа вновь  пожаловал к ним, и они понадеялись, что прибыл он нарочно для того, чтобы  выдать им письменное разрешение исповедоваться друг у друга. Папа велел, однако  ж, принести сперва ларчик. Ларчик принесли, но птички там не оказалось. Тогда  папа заметил, что монахиням не под силу будет хранить тайну исповеди, коль  скоро они так недолго хранили тайну ларчика, по поводу которой им было сделано  особое наставление.    

–  Уважаемый учитель, как же я рад вас видеть! Я слушал вас с великим  удовольствием и за все благодарю Бога. Мы с вами не встречались с тех самых  пор, как вы вместе с нашими старинными друзьями, Антуаном Сапорта, Ги Бугье,  Балтазаром Нуайе, Толе, Жаном Кентеном, Франсуа Робине, Жаном Пердрие и Франсуа  Рабле[597],  разыгрывали в Монпелье нравоучительную комедию о человеке, который женился на  немой.    

– Я был  на этом представлении, – сказал Эпистемон. – Любящему супругу  хотелось, чтобы жена заговорила. Она и точно заговорила благодаря искусству  лекаря и хирурга, которые подрезали ей подъязычную связку. Но, едва обретя дар  речи, она принялась болтать без умолку, так что муж опять побежал к лекарю  просить средства, которое заставило бы ее замолчать. Лекарь ему сказал, что в  его распоряжении имеется немало средств, которые могут заставить женщину  заговорить, и нет ни одного, которое заставило бы ее замолчать; единственное,  дескать, средство от беспрерывной женской болтовни – это глухота мужа. Врачи  как-то там поворожили, и этот сукин сын оглох. Жена, обнаружив, что он ничего  не слышит и что из-за его глухоты она только бросает слова на ветер, пришла в  ярость. Лекарь потребовал вознаграждения, а муж сказал, что он и правда оглох и  не слышит, о чем тот просит. Тогда лекарь незаметно подсыпал мужу какой-то  порошок, от которого муж сошел с ума. Сумасшедший муж и разъяренная жена дружно  бросились с кулаками на хирурга и лекаря и избили их до полусмерти. Я никогда в  жизни так не смеялся, как над этими дурачествами во вкусе Патлена.    

–  Возвратимся к нашим баранам, – сказал Панург. – Ваши слова в переводе  с тарабарского на французский означают, что я смело могу жениться, а о рогах не  думать. Ну да это вилами на воде писано. Уважаемый учитель! Я очень боюсь, что  из-за множества пациентов вам не удастся погулять у меня на свадьбе. Но я на  вас не обижусь.    

     

Stercus et urina medici sunt prandia  prima:    

Ex aliis paleas, ex istis coliige  grana.[598]    

     

– Вы  неверно цитируете, – заметил Рондибилис, – второй стих читается так:    

     

Nobis sunt signa, vobis sunt prandia  digna.[599]    

     

Если у  меня вдруг заболеет жена, я первым делом, как нам предписывает Гиппократ (Афоризмы,  II, XXXV), посмотрю ее мочу, пощупаю пульс, а также нижнюю часть живота и  пупочную область.    

– Нет,  нет, – возразил Панург, – это ни к чему. Раздел De ventre  inspiciendo[600]  относится только к нам, законоведам. Я бы ей закатил хорошую клизму. Словом, у  вас дела найдутся поважней, чем моя свадьба. Уж лучше я вам на дом пришлю  жареной свининки, и вы будете вечным нашим другом.    

Тут  Панург приблизился к Рондибилису и молча сунул ему в руку четыре нобиля с  изображением розы.    

Рондибилис  взял их, не моргнув глазом, а затем сделал вид, что озадачен и возмущен.    

– Э, э,  э, сударь, это вы зря! – сказал он. – А впрочем, большое вам спасибо.  С дурных людей я ничего не беру, зато хорошим ни в чем не отказываю. Всегда к  вашим услугам.    

– За  плату, – вставил Панург.    

– Ну,  конечно, – подтвердил Рондибилис.    

     Глава XXXV

  О том, как смотрит на трудности брачной жизни философ Труйоган    

     

Засим  Пантагрюэль обратился к философу Труйогану:    

– Ныне,  о верный наш подданный, факел вручается вам. Настал ваш черед ответить на  вопрос: жениться Панургу или нет.    

– И то и  другое, – отвечал Труйоган.    

– Что вы  говорите? – спросил Панург.    

– То,  что вы слышите, – отвечал Труйоган.    

– А что  же я слышал? – спросил Панург.    

– То,  что я сказал, – отвечал Труйоган.    

–  Ха-ха! – засмеялся Панург. – Трюх, трюх – все на одном месте. Ну как  же все-таки: жениться мне или нет?    

– Ни то  ни другое, – отвечал Труйоган.    

– Пусть  меня черт возьмет, если у меня не зашел ум за разум, – заметил  Панург, – и он имеет полное право меня взять, оттого что я ничего не  понимаю. Погодите, дайте мне надеть очки на левое ухо, – так мне будет  лучше вас слышно.    

В это  самое время Пантагрюэль заметил, что к дверям залы подбежала маленькая собачка  Гаргантюа, которую тот назвал Кин, оттого что такова была кличка собаки Товита.    

Тогда он  объявил во всеуслышание:    

– Наш  государь идет. Встанемте!    

Не успел  Пантагрюэль это вымолвить, как в пиршественную залу вошел Гаргантюа; все встали  и поклонились ему.    

Приветливо  со всеми поздоровавшись, Гаргантюа сказал:    

– Милые  друзья, прошу вас, доставьте мне удовольствие: не покидайте своих мест и не  прерывайте беседы. Придвиньте мне кресло вот к этому краю стола. Мне хочется  выпить за всех присутствующих. Ваше здоровье! А теперь скажите, о чем вы меж  собой говорили.    

Пантагрюэль  ему ответил, что за второй переменой блюд Панург предложил разрешить проблему,  следует ему жениться или не следует, что отец Гиппофадей и магистр Рондибилис  уже дали ответы, а что перед тем, как королю сюда войти, держал ответ его  верноподданный Труйоган, причем сперва, когда Панург задал ему вопрос:  «Жениться мне или нет?» – он ответил: «И то и другое одновременно», во второй  же раз изрек: «Ни то ни другое».    

Панург  принес королю жалобу на бессмысленность и противоречивость этих ответов и  объявил, что отказывается понимать философа.    

– А мне  думается, я его понял, – сказал Гаргантюа. – Это мне приводит на  память ответ одного древнего философа на вопрос о том, имел ли он одну женщину,  о которой шла речь: «Я ее – да, – отвечал философ, – а она меня –  никогда, я ею обладал, не будучи обладаем ею».    

– Так же  ответила одна служанка в Спарте, – сказал Пантагрюэль. – Ее спросили,  приходилось ли ей иметь дело с мужчиной. Она ответила, что ей самой – никогда,  но что мужчинам иной раз приходилось иметь с нею дело.    

– В  таком случае, – сказал Рондибилис, – будем нейтральны в медицине и  пойдем средним путем в философии, сочетая и ту и другую крайность, отрицая и ту  и другую крайность и поровну распределяя время между тою и другою крайностью.    

– По  моему разумению, – сказал Гиппофадей, – все это гораздо яснее  выражено в послании апостола Павла: «Женатые должны быть, как не женатые;  имеющие жен должны быть, как не имеющие».[601]    

– Я  толкую эти слова в таком смысле, – сказал Пантагрюэль: – иметь и не иметь  жену, значит, иметь жену, памятуя о том, к чему она предназначена самою  природою, а именно быть помощницею мужчины, радостью его жизни и спутницею его;  не иметь жены – это значит не бабиться с нею, не осквернять ради нее той  истинной и высшей любви, которую человек должен питать к Богу, не забывать  своего долга перед отчизной, перед государством, перед друзьями и не запускать  дел своих и занятий ради прихотей жены. Вот если мы так поймем выражение: «Иметь  и не иметь жену», то оно уже не покажется нам бессмысленным и противоречивым.    

     Глава XXXVI

  Продолжение ответов Труйогана, философа эффектического и пирронического[602]    

     

– На  словах-то вы, как на органе, – заметил Панург, – и все же у меня  такое чувство, будто я очутился на дне того самого темного колодца, где, по  словам Гераклита, сокрыта истина. Ни черта не вижу, ничего не слышу, ощущаю  отупение всех своих ощущений, – чего доброго, меня околдовали. Попробую,  однако ж, заговорить по-иному. Верный наш подданный, не вставайте с места и  подождите прятать деньги в кошелек! Давайте переиграем и не будем употреблять  противоречений, – сколько я понимаю, разобщенные эти члены вас раздражают.    

Итак,  ради Бога, нужно ли мне жениться?    

Труйоган.  По-видимому.    

Панург.  А если я не женюсь?    

Труйоган.  Никакой беды в том не вижу.    

Панург.  Не видите?    

Труйоган.  Нет, или меня обманывает зрение.    

Панург.  А я вижу более пятисот.    

Труйоган.  Перечислите.    

Панург.  Говоря приблизительно, заменяя известное число неизвестным, определенное – неопределенным…  в общем, изрядно.    

Труйоган.  Я вас слушаю.    

Панург.  Я не могу обойтись без жены, черти бы меня подрали!    

Труйоган.  Не поминайте мерзких этих тварей.    

Панург.  Извольте, клянусь вам Богом. Жители моего Рагу уверяют, что спать одному, без  жены, совсем не сладко, и о том же самом говорила в своих жалобах Дидона.[603]    

Труйоган.  На ваше благоусмотрение.    

Панург.  Клянусь всеми моими потрохами, за мной дело не станет. Ну как, жениться мне?    

Труйоган.  Пожалуй.    

Панург.  И мне будет хорошо?    

Труйоган.  На какую нападете.    

Панург.  А если, Бог даст, нападу на хорошую, буду ли я счастлив?    

Труйоган.  В известной мере.    

Панург.  Подойдем с другого конца. А если на плохую?    

Труйоган.  Я за это не отвечаю.    

Панург.  Но посоветуйте же мне, умоляю вас. Что мне делать?    

Труйоган.  Все, что хотите.    

Панург.  А, вражья сила!    

Труйоган.  Не вызывайте злого духа, прошу вас.    

Панург.  Извольте, – ради Бога! Я поступлю только так, как вы мне посоветуете. Что  же именно вы мне посоветуете?    

Труйоган.  Ничего.    

Панург.  Жениться мне?    

Труйоган.  Я тут ни при чем.    

Панург.  В таком случае я не женюсь.    

Труйоган.  Я умываю руки.    

Панург.  Если я не женюсь, то, значит, я никогда не буду рогат?    

Труйоган.  Выходит, так.    

Панург.  Положим, все-таки я женат.    

Труйоган.  Куда положим?    

Панург.  Я хочу сказать: предположите такой случай, что я женат.    

Труйоган.  Предположить все можно.    

Панург.  Вот вляпался-то я! Эх, кабы выругаться сейчас втихомолку, все бы легче на душе  стало! Ну, ничего, запасемся терпением. Стало быть, если я женюсь, то буду  рогат?    

Труйоган.  Говорят, случается.    

Панург.  Ну, а если моя жена окажется скромной и целомудренной, то я не буду рогат?    

Труйоган.  Как будто бы так.    

Панург.  Послушайте!    

Труйоган.  Слушаю, слушаю.    

Панург.  Но будет ли она скромной и целомудренной? Вот в чем вопрос.    

Труйоган.  Сомневаюсь.    

Панург.  Но ведь вы ее никогда не видели?    

Труйоган.  Сколько мне известно.    

Панург.  Как же вы можете сомневаться в том, чего не знаете?    

Труйоган.  Имею основания.    

Панург.  А если б вы ее знали?    

Труйоган.  Я бы еще больше сомневался.    

Панург.  Эй, паж, золотце мое, на, держи, – я дарю тебе мою шляпу, только без  очков, а ты пойди на задворки и поругайся там с полчасика за меня! Я тоже за  тебя когда-нибудь поругаюсь… Да, но кто именно наставит мне рога?    

Труйоган.  Кто-нибудь.    

Панург.  А, чтоб вам пусто было! Вот я вас сейчас вздую, господин «кто-нибудь»!    

Труйоган.  Дело ваше.    

Панург.  Пусть меня утащит огнеглазый враг рода человеческого, если я не буду надевать  жене бергамский пояс перед тем, как отлучиться из дому.    

Труйоган.  Выражайтесь учтивее.    

Панург.  Довольно испражняться в красноречии! Надо же наконец на что-нибудь решиться.    

Труйоган.  Я не возражаю.    

Панург.  Погодите. Так как отсюда мне вам кровопускание не устроить, то я вам пущу кровь  из другой жилы. Сами-то вы женаты или нет?    

Труйоган.  Ни то ни другое и все, вместе взятое.    

Панург.  Господи помилуй! Даже в пот ударило, накажи меня бык, и пищеварение сразу  нарушилось! Все мои френы[604],  метафрены и диафрагмы натянуты и растянуты на предмет сквозьрешетонивания всех  ваших ответов и изречений в суму моего разумения.    

Труйоган.  Я этому не препятствую.    

Панург.  Поехали дальше! Что же, верный наш подданный, вы женаты?    

Труйоган.  Мне так представляется.    

Панург.  Вы женаты вторым браком?    

Труйоган.  Возможно, что и так.    

Панург.  А в первый раз вы были счастливы?    

Труйоган.  Ничего невозможного в этом нет.    

Панург.  А во второй раз как у вас идет дело?    

Труйоган.  Идет волею судеб.    

Панург.  Но как же именно? Скажите мне по чистой совести: вы счастливы?    

Труйоган.  Вероятно.    

Панург.  Ах ты, Господи! Клянусь ношей святого Христофора, легче дохлому ослу пукнуть, нежели  мне добиться от вас чего-нибудь определенного. Ну да я за себя постою. Итак,  верный наш подданный, посрамим же князя тьмы и будем говорить только правду.  Вам случалось носить рога? Когда я говорю – вам, я разумею вас, здесь  присутствующего, а не вас, там, в преисподней, играющего в мяч.    

Труйоган.  Если не было на то предопределения свыше, то не случалось.    

Панург.  Клянусь плотью, я отступаюсь, клянусь кровью, я зарекаюсь, клянусь телом, я  сдаюсь. Он неуловим.    

При этих  словах Гаргантюа встал и сказал:    

– Благословенны  все дела Господни! Я вижу, мир возмужал с тех пор, как я узнал его впервые.  Подумать только, в какое время мы с вами живем! Значит, самые ученые и мудрые  философы принадлежат ныне к фронтистерию[605]  и школе пирронистов, апорретиков, скептиков и эффектиков? Ну, слава Тебе,  Господи! Право, теперь легче будет схватить льва за гриву, коня за холку, быка  за рога, буйвола за морду, волка за хвост, козла за бороду, птицу за лапки, а  уж вот такого философа на слове никто не словит. Прощайте, милые друзья!    

Сказавши  это, он направился к выходу. Пантагрюэль и другие хотели было его проводить, но  он воспротивился.    

Когда  Гаргантюа покинул залу, Пантагрюэль обратился к гостям:    

– У  Платона в Тимее считали приглашенных, как скоро начиналось собрание, мы  же, наоборот, сосчитаем в конце. Раз, два, три… А где же четвертый? Где же наш  друг Бридуа?    

Эпистемон  сказал, что он был у него, но не застал дома. За ним приехал пристав  Мирленгского парламента и объявил, что сенаторы срочно требуют его для личных  объяснений по поводу одного вынесенного им приговора. В связи с этим  обстоятельством он выехал накануне, дабы явиться в указанный срок и не  подвергнуться взысканию за неявку.    

–  Любопытно мне знать, в чем состоит дело, – сказал Пантагрюэль. –  Бридуа отправляет должность судьи в Фонбетоне вот уже более сорока лет. За это  время он вынес более четырех тысяч окончательных приговоров. Две тысячи триста  девять вынесенных им приговоров были обжалованы проигравшими дело в верховный  суд Мирленгского парламента. Все его решения были признаны в высшей инстанции  правильными, утверждены и оставлены в силе, апелляции же отклонены и оставлены  без последствий. И вот если теперь его, на старости лет, вызывают лично, его,  который всю жизнь свято исполнял свои обязанности, значит, с ним стряслась  беда. Во имя торжества справедливости я хочу всемерную оказать ему помощь. Мне  ведомо, что зло в мире все растет и растет, ныне законные права нуждаются в  особой защите, а посему, во избежание могущих быть неожиданностей, я намерен  обратить на это дело сугубое внимание.    

Тут все  встали из-за стола. Пантагрюэль поднес гостям дорогие и почетные дары, как-то:  перстни, разные драгоценные вещи, посуду золотую и серебряную, и, горячо  поблагодарив их, удалился в свои покои.    

     Глава XXXVII

  О том, как Пантагрюэль уговаривает Панурга посоветоваться с дурачком    

     

Идя к  себе, Пантагрюэль заметил, что в галерее стоит с мечтательным видом Панург и  задумчиво покачивает головой.    

– Вы мне  напоминаете мышь, попавшую в смолу, – сказал Пантагрюэль. – Чем  больше усилий тратит она, чтобы выбраться, тем глубже увязает. Так и вы: чем  больше видимых усилий прилагаете вы к тому, чтобы выпутаться из сети сомнений,  тем хуже запутываетесь. Я знаю только одно средство. Слушайте. Мне часто  приходилось слышать народное выражение: иной дурак и умного научит. Так как  ответы людей умных вас не совсем удовлетворили, посоветуйтесь с каким-нибудь  дурачком. Может статься, беседа с ним даст вам более полное удовлетворение. Вы  же знаете, что мнения, советы и предсказания дурачков многажды спасали владетельных  князей, королей и даже целые государства, помогали выигрывать сражения,  выводили из затруднительных положений.    

Приводить  примеры, по-моему, нет надобности. Я думаю, вы проникнетесь моим доводом: кто  усердно занимается своими частными и домашними делами, кто зорко смотрит за  своим домом, кто выказывает осмотрительность, кто не упускает случая к  приобретению и накоплению земных благ и богатств, кто заранее принимает меры,  чтобы не обеднеть, того вы называете житейски мудрым человеком, хотя бы в очах  божественного разума он и казался глупцом, ибо для того, чтобы божественный  разум признал человека мудрым, то есть мудрым и прозорливым по внушению свыше и  готовым к восприятию благодати откровения, должно позабыть о себе, должно выйти  из себя, освободить свои чувства от всех земных привязанностей, очистить свой  разум от всех мирских треволнений и ни о чем не заботиться, что для людей  невежественных является признаком безумия.    

На этом  основании непросвещенная чернь называла Фатуальным[606] великого прорицателя  Фавна, сына Пика, царя латинов. Потому-то когда комедианты распределяют между  собою роли, то роли простака и шута неизменно поручаются наиболее искушенным и  наиболее даровитым. На том же основании астрологи утверждают, что у царей и у  безумных одинаковый гороскоп, и обыкновенно приводят в пример Энея и Кореба,  которого Эвфорион почитал за дурачка: и у того и у другого гороскоп был  одинаковый.    

Кстати,  позвольте вам напомнить, что Джованни Андреа в своем толковании папского  послания мэру и жителям Ла-Рошели, а после него Панормита в своем толковании,  Барбаций в комментарии к Пандектам и совсем недавно Ясон в своих  Советах[607]  рассказывали о сеньоре Жоане, знаменитом парижском шуте, прадеде Кайета.    

Дело  было так. Однажды в Париже, близ Пти Шатле, некий грузчик ел в харчевне хлеб  перед самым вертелом, – он находил, что хлеб, пропитанный запахом  жареного, не в пример вкуснее обычного. Хозяин его не трогал. Когда же грузчик  умял весь свой хлеб, хозяин схватил его за шиворот и потребовал с него платы за  запах жаркого. Грузчик доказывал, что он никакого ущерба его мясу не причинил,  ничего у него не брал и ничего ему не должен. Запах, из-за которого загорелся  спор, все равно, мол, выходит наружу и мало-помалу разносится в воздухе, а это,  мол, неслыханное дело, чтобы в Париже брали деньги за то, что на улице пахнет  жареным. Хозяин харчевни твердил, что он не обязан кормить грузчиков запахом  своего жаркого, и побожился, что отнимет у него крюки, коли тот не заплатит.  Грузчик схватил палку и изготовился к обороне. Завязалась жестокая потасовка.  Отовсюду набежали парижские зеваки. В их толпу замешался и шут сеньор Жоан,  житель города Парижа. Заметив его, хозяин сказал грузчику: «Давай спросим  славного сеньора Жоана, кто из нас прав». – «Давай спросим, расперетак  твою так», – сказал грузчик.    

Узнав,  из-за чего они повздорили, сеньор Жоан велел грузчику достать из-за пояса  серебряную монету. Грузчик дал ему турский филипп. Сеньор Жоан взял монету и  положил ее себе на левое плечо, как бы для того, чтобы взвесить; затем  подбросил ее на левой ладони, как бы желая увериться, не фальшивая ли она;  затем поднес ее к самому зрачку правого глаза, как бы для того, чтобы получше  рассмотреть ее чеканку. Все зеваки хранили в это время совершенное молчание,  хозяин терпеливо ждал, а грузчик был в отчаянии. Наконец сеньор Жоан несколько  раз подряд стукнул монетой о вертел. Засим он, держа в руке погремушку так,  словно это был скипетр, с величественностью заправского председателя суда  надвинул на лоб свой колпак, отороченный мехом под куницу, с ушками из  бумажного кружева, разика два-три откашлялся и во всеуслышание объявил: «Суд  признал, что грузчик, вместе с хлебом проглотивший запах жареного, уплатил  сполна хозяину звоном монеты. На основании этого суд постановляет отпустить  истца и ответчика восвояси, освободив их от уплаты судебных издержек, и дело на  том прекратить».    

Этот  приговор парижского шута показался названным мною ученым удивительно и  поразительно справедливым, и они даже высказались в том смысле, что если бы  дело грузчика слушалось в парижском парламенте, или же в римской курии, или же,  наконец, в ареопаге, то вряд ли какое-либо из сих трех судилищ вынесло бы  юридически более правильное решение. Вот вы теперь и скажите, не испытываете ли  вы желание посоветоваться с кем-нибудь из шутов.    

     Глава XXXVIII

  О том, как Пантагрюэль и Панург расхваливали Трибуле    

     

–  Клянусь моей душой, желаю, – сказал Панург. – Я испытываю такое  чувство, будто задний проход у меня расширился, а ведь еще совсем недавно он  был у меня сжат и плотно заперт. И уж раз мы порешили обратиться за советом к  столпам учености, то мне бы хотелось, чтобы главным советчиком нашим был не  просто сумасброд, а сумасброд в высшей степени.    

– Мне  кажется, что Трибуле – это сумасброд несомненный, – сказал Пантагрюэль.    

А Панург  подхватил:    

–  Сумасброд неизменный и отменный.    

     

Пантагрюэль    

Сумасброд  фатальный,    

сумасброд  от природы,    

сумасброд  небесный,    

Панург    

Сумасброд  на высокой ноте,    

сумасброд  бекарный и бемольный,    

сумасброд  земной,    

сумасброд  жизнерадостный и шаловливый,    

сумасброд  проказливый и красивый,    

сумасброд  с помпончиками,    

сумасброд  с фестончиками,    

сумасброд  с бубенчиками,    

сумасброд  улыбчивый и венеропослушный,    

сумасброд  отстоявшийся,    

сумасброд  прямо из-под давильни,    

сумасброд  первочанный,    

сумасброд  бродильный,    

сумасброд  двужильный,    

сумасброд  папский,    

сумасброд  консисторский,    

сумасброд  конклавистский,    

сумасброд  буллистский,    

сумасброд  синодальный,    

сумасброд  епископальный,    

сумасброд  докторальный,    

сумасброд  монахальный,    

сумасброд  фискальный,    

сумасброд  экстравагантовый,    

сумасброд  в докторской шапочке,    

сумасброд  детородный,    

сумасброд  отонзуренный,    

сумасброд,  в науке сумасбродства преуспевший,    

сумасброд  трезвонный,    

сумасброд,  среди ученых сума –    

сбродов  наипервейший,    

сумасброд  манатейный,    

сумасброд  первоприсутствующий,    

сумасброд  владычный,    

сумасброд  первоверховный,    

сумасброд  духовный-греховный,    

сумасброд,  только-только из гнезда взятый,    

сумасброд  перелетный,    

сумасброд  желторотый,    

сумасброд  отлинявший,    

сумасброд  высокого полета,    

сумасброд  хищный,    

сумасброд  хвостотрастивший,    

сумасброд  дикий,    

сумасброд  пустопорожний,    

сумасброд  недоуздковый,    

сумасброд  высокопарный,    

сумасброд,  всех шутов перешутовавший,    

сумасброд  цветочновенчиковый,    

сумасброд  восточный,    

сумасброд  возвышенный,    

сумасброд  алый,    

сумасброд  пунцовый,    

сумасброд  городской,    

сумасброд  метелочный,    

сумасброд  в клеткесидящий,    

сумасброд  модальный,    

сумасброд  вторичной интенции,    

сумасброд-альманашник,    

сумасброд  гетероклитический,    

сумасброд  соммистский,    

сумасброд-сократитель,    

сумасброд  морискный,    

сумасброд  распребуллированный,    

сумасброд  мандатарный,    

сумасброд  капюшонарный,    

сумасброд  титулярный,    

сумасброд  баловной,    

сумасброд  боевой,    

сумасброд,  на передок сильный,    

сумасброд,  на ноги слабый,    

сумасброд  блудливый,    

сумасброд  угрюмый,    

сумасброд  проветренный,    

сумасброд  кулинарный,    

сумасброд  ражий,    

сумасброд  шпиговальный,    

сумасброд  котелковый,    

сумасброд  катаральный,    

сумасброд  статный,    

сумасброд  двадцатичетырехкаратный,    

сумасброд  чудной,    

сумасброд  – мозги набекрень,    

сумасброд  с мартингалом,    

сумасброд  с палочками,    

сумасброд  с погремушечкой,    

сумасброд  увертливый,    

сумасброд  непомерный,    

сумасброд  спотыкливый,    

сумасброд  престарелый,    

сумасброд-деревенщина,    

сумасброд  толстопузый,    

сумасброд  разряженный,    

сумасброд  расфуфыренный,    

сумасброд-здоровяк  сумасброд загадочный,    

сумасброд  наилучшего покроя,    

сумасброд,  увеличенный втрое,    

сумасброд  в шляпе с загнутыми полями,    

сумасброд  замаскированный,    

сумасброд  инкрустированный,    

сумасброд  персидской работы,    

сумасброд,  рулады выводящий,    

сумасброд  крапчатый,    

сумасброд  без сучка без задоринки.    

Пантагрюэль.  У древних римлян были основания, чтобы назвать Квириналии праздником  дураков, – с таким же успехом можно установить во Франции Трибулетиналии.    

Панург.  Если б все дурачки носили подхвостники, то ему здорово натирало бы ягодицы.    

Пантагрюэль.  Если б он был тем Фатуальным богом, о котором мы с вами говорили, мужем  божественной Фатуи, то отцом его был бы Бонадиес[608], а бабушкой Бонадеа.    

Панург.  Если б все дурачки бежали иноходью, то, хотя у него и кривые ноги, он бы летал,  как птица. Отправимся к нему немедля. Я уверен, что он даст самое верное заключение.    

– Я хочу  присутствовать при разборе дела Бридуа, – объявил Пантагрюэль. – Я  отправлюсь в Мирленг, на тот берег Луары, а Карпалима пошлю в Блуа за Трибуле.    

Карпалим  тот же час тронулся в путь. Пантагрюэль же со слугами, Панург, Эпистемон,  Понократ, брат Жан, Гимнаст, Ризотом и другие двинулись по дороге в Мирленг.    

     Глава XXXIX

  О том, как Пантагрюэль присутствует при разборе дела судьи Бридуа, выносившего  приговоры с помощью игральных костей    

     

На  следующий день Пантагрюэль прибыл в Мирленг как раз к началу суда.  Председатель, сенаторы и советники предложили ему войти в залу вместе с ними и  послушать, какие объяснения даст Бридуа по поводу обвинительного приговора,  который он вынес Тушронду, каковой его приговор представляется-де настоящему  центумвиральному суду не вполне справедливым.    

Пантагрюэль  не преминул войти и увидел Бридуа, – тот сидел в зале и в качестве  единственного оправдания и единственного объяснения ссылался на то, что он уже  стар, что зрение у него с годами притупилось, что старость влечет за собою  много бед и невзгод, каковые not per Archid. D. LXXXVI, С. tanta[609]; вот  почему он-де не так ясно различает число очков на костях, как прежде, и вполне  могло статься, что, подобно тому как старый и полуслепой Исаак принял Иакова за  Исава, он при вынесении помянутого приговора мог принять четыре за пять, тем  более что в тот день он пользовался маленькими костями, по закону же природные  недостатки в вину не вменяются, о чем прямо говорится[610] в ff. de re milit.,  l. qui cum uno; ff. de reg. jur., l., fere; ff. de edil. ed. per  totum; ff. de term, mo., l. Divus Adrianus; resolu. per Lud. Rom.  in l. si vero; ff. solu. matri[611];  буде же кто рассудит иначе, тот не человека обвинит, но самое природу, как это  явствует из l. maximum vitium, С. de lib. praeter.[612]    

– О  каких костях вы говорите, друг мой? – спросил старший председатель суда  Суеслов.    

– О  костях судебных, – отвечал Бридуа, – alea judicierum[613], кои  описаны doct. 26 q. II с. Sors, I. nec emptio; ff. de contrah.  empt., l. quod debetur; ff. de pecul. et ibi Barthol. и коими вы, господа,  обыкновенно пользуетесь в вашем верховном суде, равно как и все прочие судьи  пользуются ими при решении дел, следуя указанию доктора Генриха Феранда, а  также no. gl. in с. fin. de sortil, и l. sed cum ambo,  ff. de judi.; ubi doct. доказывают, что метание жребия есть занятие весьма  похвальное, благородное, полезное и необходимое, чтобы поскорее сбывать с рук  дела и тяжбы. Еще более недвусмысленно толкуют об этом Бальд, Бартол и  Александр, С.communia, de l. si duo.    

– Как же  вы действуете, друг мой? – спросил Суеслов.    

– Я вам  отвечу на это кратко, – отвечал Бридуа, – руководствуясь l. ampliorem,  § in refutatoriis, С. de apella., а равно и gl. l I ff. quod met. cau.  Gaudent brevitate moderni[614].  Я действую так же, как и вы, господа, по всем правилам судопроизводства,  каковых правил наши законы велят неукоснительно придерживаться, ut no.  extra. de consuet., с. ex literis, et ibi Innoc. Co вниманием рассмотрев,  пересмотрев, прочитав, перечитав, перерыв и перелистав просьбы, повестки, доверенности,  судебные распоряжения, свидетельские показания, основания для отсрочки,  доказательства по обоснованию иска и возражения противной стороны, справки,  интендикции, контрдикции, прошения, отношения, первичные, вторичные и третичные  объяснения сторон, добавления к обоснованию иска, заявления об отводе  свидетелей, жалобы, возражения против отвода свидетелей, списки свидетелей,  записи очных ставок, записи очных ставок главного обвиняемого с его  соучастниками, либеллии, апостолии, королевские грамоты, распоряжения  нотариусам, заявления сторон о подсудности дел, встречные претензии, требования  о передаче дел в другую инстанцию, сопроводительные, препроводительные,  судебные заключения, дополнительные протесты, предписания суда тяжущимся  изложить претензии и контрпретензии в назначенный срок, апелляции, признания  ответчика, судебные решения и прочие тому подобные прелести, я, как полагается  доброму судье и как нам предписывают Spec, de ofdinario, § III, et  tit. de offi. omn. ju., § fi, et de rescriptis praesenta., § 1, сидя  у себя в кабинете, откладываю на край стола все мешки ответчика и первым делом  мечу жребий, так же как и вы, господа, et est not. l. Favorabiliores, ff. de  reg. jur., et in c. cum sunt, eod., tit. lib. VI, где сказано: Cum sunt  partium jura obscura, reo favendum est potius quam actori.[615]    

Засим я,  так же как и вы, господа, откладываю на другой край стола мешки истца, visum  visu[616],  ибо opposita, juxta se posita, magis elucescunt[617], ut not. in l I, §  videamus, ff. de his qui sunt sui vel аlie. fur., et in l munerum I mixta ff.  de munez. et honor., а сам в это время снова мечу жребий.    

– Ну, а  как же вы, друг мой, угадываете, какое дело более сложное, а какое –  менее? – спросил Суеслов.    

– Так  же, как и вы, господа, – отвечал Бридуа, – чем сложнее дело, тем  больше у той и у другой стороны мешков. Тогда я прибегаю к маленьким костям,  так же как и вы, господа, согласно закону: Semper in stipulationibus, ff. de  reg. jur., а также основному закону, облеченному в стихотворную форму, q.  eod. tit:    

     

Semper in obscuris quod minimum est  sequimur,[618]    

     

включенному  в действующее каноническое право in с. in obscuris, eod. tit. lib. VI. К  большим же костям, красивым и увеселяющим слух, я, так же как и вы, господа,  прибегаю, когда дело полегче, то есть когда меньше мешков.    

– Как же  вы, друг мой, выносите приговоры? – спросил Суеслов.    

– Так  же, как и вы, господа, – отвечал Бридуа. – Я наудачу бросаю кости и  решаю дело в пользу того, кому на счастье выпадет больше очков, и этот способ  решения есть способ истинно юридический, способ, достойный трибуна и претора.  Так нам предписывают законы: ff. qui po. in pig., l potior. leg.  creditor., C. de consul, l I, et de reg. jur., in VI: Qui prior est tempore  potior est jure.[619]    

     Глава XL

  О том, как Бридуа объяснял, почему, однако ж, почитает он за должное прежде  изучить дело, а потом уже решить его с помощью костей    

     

– Так,  друг мой, – сказал Суеслов, – но коль скоро вы решаете дела метанием  жребия, бросанием костей, то почему же вы не прибегаете к подобному способу в  тот самый день и час, когда тяжущиеся стороны предстают перед вами, без лишней  проволочки? Для чего вам нужны все эти бумаги и вся эта переписка, содержащаяся  в мешках?    

– Для  того же, для чего и вам, господа, – отвечал Бридуа. – Все это служит  мне для целей благих, многообразных и законосообразных.    

Во-первых,  для проформы; без соблюдения же проформы приговор не может быть признан  действительным, что прекрасно доказывают Spec. tit. de instr. edi. et  tit. de rescrip. praesent. Притом вы и сами отлично знаете, что в судебном  процессе формальности часто убивают содержание и существо дела, ибо forma  mutata mutatur substantia[620],  ff. ad exhib., l Julianus; ff. ad leg. falcid., l. Si is qui quadringenta, et  extra., de deci., c. ad audientiam, et de celebra. miss., c. in quadam.    

Во-вторых,  так же как и вам, господа, они служат мне почтенным и полезным упражнением.  Покойный господин Отоман Вадар, великий медик, с чем вы, верно, согласитесь, С.  de comit. et archiatr., lib. XII, не раз говорил мне, что отсутствие  физических упражнений есть единственная причина нашей с вами, господа,  болезненности и недолговечности, что относится решительно ко всем судейским и  что еще до Вадара блестяще доказал Бартол in l. I С. de senten. quae  pro eo quod. А посему, господа, вы и себе и нам, quia accessorium  naturam sequitur principalis[621],  de leg. jur. lib. VI, et l. cum principalis, et l nihil dolo., ff. eod. titu.;  ff. de fidejusso. l. fidejussor, et extra, de offic. de leg., c. I, дозвольте  некоторые полезные, благопристойные и веселые забавы, ff. de al. lus.  et aleat., l solent, et autent. ut omnes obediant, in princ., coll. VII, et  ff. de praescript. verb., l si gratuitam, et l I C. de spect. lib. XI, и  таково мнение доктора Фомы, in secunda secundae, quaest. CLXVIII, весьма  кстати приведенное доктором Альбериком де Розата, который fuit magnus  practicus[622]  и бесподобным ученым, как отзывается о нем Барбаций in prin. consi l; обоснование  же этому дано per gl. in prooemio ff. § ne autem tertii:    

     

Interpone tuis interdum gaudia curis.[623]    

     

И точно:  в 1489 году у меня были денежные дела с высшим податным судом, и вот однажды,  получив от привратника платное позволение туда войти, – ибо вам, господа,  как и всем нам, известно, что pecuniae obediunt omnia[624], и то же самое говорит  Бальд in l. Singularia, ff. si certum pet. и Салицет in l.  recepticia, C. de constit. pecun., et Card, in cle. I, de baptis., – я  увидел, что члены суда, все до одного, играют в «муху», понеже «муха» есть  упражнение, для здоровья полезное, вот только не знаю, когда именно они играли:  до или после завтрака; впрочем, сие несущественно – hiс по.[625], что  игра в «муху» есть игра благопристойная, полезная, старинная и дозволенная, a  Musco inventorе de quo С., de petit haered., I. si post motam. и Muscarii  id est игра в «муху» законом не воспрещается, l. I С. de  excus. artif., lib. X.    

И,  сколько я помню, «мухой» был тогда господин Тильман Пике[626], и он посмеивался над  уважаемыми членами помянутого мною суда: они, мол, об его спину обтрепали себе  все шляпы, и предупреждал их, что когда они придут домой, то оправдаться в этом  перед женами им не удастся, согласно с. I., extra, de preasump., et  ibi gl. Словом, resolutorie loquendo[627], я скажу, так же как и  вы, господа, что в нашем судейском мире нет занятия более ласкающего обоняние,  чем опоражнивать мешки, листать бумаги, нумеровать папки, наполнять корзины и  изучать дела, ex Bart. et Jo. de Pro., in l. falsa, de condit. et demon. ff.    

В-третьих,  я, так же как и вы, господа, нахожу, что время всему дает возможность созреть,  с течением времени все проясняется, время – отец истины, gl. in l I, C. de  servit., Autent., de restit. et ea quae pa., et Spec. tit. de requis. cons.  Вот почему я, так же как и вы, господа, отдаляю, отсрочиваю и откладываю суд до  тех пор, пока дело, тщательно проветренное, раскумеканное и разобранное, по  прошествии долгого времени не достигнет зрелости, и тогда жребий, который потом  выпадает на долю проигравшего, принимается им гораздо спокойнее, как no.  gl. ff. de excu. tut., l Tria onera:    

     

Portatur leviter, quod portat quisque  libenter.[628]    

     

Суд недозрелый,  зеленый суд, суд в первоначальной своей поре, таит в себе ту же самую  опасность, которая, как уверяют медики, грозит человеку, если ему вскрыть  несозревший нарыв или же если изгнать из тела какие-нибудь вредные соки, прежде  чем они успеют перевариться, ибо, как сказано in Autent., haec constit. in  inno. const, prin., и ту же мысль заключает в себе gl. in. c. Caeterum,  extra de jura, calum.: Quod medicamenta morbis exhibent, hoc jura negotiis[629]. К  тому же сама природа учит нас срывать и вкушать только зрелые плоды, Instit.  de re. di., § is ad quem, et ff. de acti. empt., l Julianus, выдавать замуж  только зрелых девиц, ff. de donat. int. vir. et uxo., l cum hie status, § si  quia sponsa., et XXVII, q., I c. sicut гласит gl.:    

     

Jam matura thoris plenis adoleverat  annis    

Virginitas[630],    

     

и во  всех случаях жизни следует дожидаться совершенной зрелости: XXIII, q. II, §  ult. et XXXIII d. c. ult.    

     Глава XLI

  О том, как Бридуа рассказывает историю про одного мирового посредника    

     

–  Кстати, мне вспомнилось вот что, – продолжал Бридуа. – В те времена,  когда я учился на юридическом факультете в Пуатье, у Brocadium juris[631], в  Смарве жил некто Перен Бальбес, человек почтенный, добрый хлебопашец, славно  певший в церкви, пользовавшийся всеобщим доверием, и был он старше вас всех,  господа: он говорил, что видел своими глазами простоватого верзилу по имени  Латеранский Собор[632]  в красной широкополой шляпе и его достойную супругу Прагматическую Санкцию[633] в  длинном, персидского атласа, платье и с крупными гагатовыми четками.    

Вот  этот-то добропорядочный человек кончил полюбовно больше тяжб, нежели  Пуатьерская судебная палата, Монморийонский окружной суд и сельский суд в  Партене-Ле-Вье, чем стяжал себе славу во всем околотке. Все споры, тяжбы и  распри, возникавшие в Шовиньи, Нуайе, Крутеле, Эне, Лигюже, Ла-Моте, Люзиньяне,  Вивоне, Мезо, Этабле и окрестных селениях, он прекращал не хуже верховного  судьи словом убеждения, хотя никаким судьею он никогда не был, а был  просто-напросто хорошим человеком, Arg. in l. sed si unius, ff. de jureju.,  et de verb, oblig., l. continuus. Где ни заколют свинью, сейчас ему тащат  жареной свининки и колбас. Чуть не каждый день кто-нибудь да звал его на  пирушку, на свадьбу, на посиделки, на крестины или же в таверну, чтобы уладить  ссору, он же, прежде чем склонить тяжущихся на мировую, непременно заставлял их  выпить в знак примирения, полного согласия и радостного этого события, ut  no. per doct., ff, de peri, et comm. rei vend. l I.    

У него был сын, Тено Бальбес,  малый здоровенный, дай Бог всякому такое здоровье, малый честный, и по примеру  отца он тоже пожелал заняться посредничеством, – вы же знаете, что    

     

Saepe solet similis filius esse patri    

Et sequitur leviter filia matris iter[634],    

     

ut  ait gl., VI q., I, c. Si quis; g. de const., d. V, c. I fi; et est no. per. doct.  C. de impu. et aliis subst., l. ult. et I. legitimae, ff. de stat. hom., gl. in  l. quod si nolit, ff. de edil. ed., l quis, C. ad le. Jul. majest. Excipio  filias a moniali susceptos ex monacho[635], per gl. in c. Impudicas,  XXVII q. I. И в своих бумагах он так и именовал себя: мировой посредник.    

И тут он  выказывал чрезвычайную ретивость и бдительность, ибо vigilantibus jure  subveniunt[636]ex  l. pupillos, ff. quae in fraud. cred., et ibid. l поп enim, et Instit,  in prooemio, и только, бывало, зачует, ut ff. si quad. paup. fec. l.  Agaso. gl. in verbo olfecit, i. nasum ad culum posuit[637], и заслышит, что  где-нибудь начинается тяжба или спор, он уже тут как тут: спешит кончить дело  миром.    

Сказано:  Qui поп laborat, поп manige ducat, и то же самое говорит gl., ff.  de dam. infect., l. quamvis, et currere[638] быстрее, чем шагом.    

     

Vetulam compellit egestas;[639]    

     

gl.  ff. de lib. agnos., l Si quis pro qua facit; l. Si plures, C. de cond. incer. Однако же ему так с этим не  везло, что он не мог уладить самое пустяковое дело; вместо того чтобы примирить  тяжущихся, он только еще сильней раздражал и ожесточал их. Вы же знаете,  господа, что    

     

Sermo datur cunctis, animi sapientia  paucis[640],    

     

gl.,  ff. de alie.  ju. mu. caus. fa. l II. А хозяева смарвских таверн говорили, что при нем  они и за целый год не продают столько «мирового» вина (так называли они доброе  лигюжейское вино), сколько продавали в полчаса при его отце. Как-то раз он  пожаловался отцу на свою незадачливость, причины же таковой он усматривал в  повреждении нравов своих современников, и он прямо сказал отцу, что если бы,  мол, и в прежнее время люди были такими же испорченными, такими же сутягами,  такими же разнузданными и озлобленными, как сейчас, то почетное звание мирового  посредника могло бы быть у него оспорено. Должно заметить, что в сем случае  Тено нарушил закон, воспрещающий детям порицать своих родителей, per gl et  Bar., l III, § Si quis, ff. de condit. ob caus., et Autent., de nup., § Sed  quod sancitum, соll. IV.    

«Тут  надлежит поступать по-иному, сын мой Бальбес, – возразил Перен. –  Ведь    

     

Коль oportet[641] пущен в ход,    

Всё как надлежит пойдет*,    

     

gl. С. de appell., l. eos etiam.  He здесь зарыта собака. Тебе никогда не удается покончить дело миром. Почему?  Потому что ты приступаешь к делу в первоначальную пору, когда оно еще зелено и  незрело. Я улаживаю любое. Почему? Потому что я приступаю к нему под самый  конец, когда оно уже как следует созрело и переварилось; так гласит gl.:    

     

Dulcior est fructus post multa  pericula ductus[642],    

     

l. поп moriturus, C. de  contrahend. et comit. stip.    

Разве ты  не слыхал известной поговорки: счастлив тот врач, которого зовут к больному,  когда дело идет на поправку? Врач еще не успел явиться, а болезнь после кризиса  сама собой пошла на убыль. Так же точно и мои тяжебщики: их тяжба сама собой  шла на убыль, оттого что их кошельки тощали; они сами по себе переставали  тягаться и таскаться по судам; у них не было больше звяк-звяков в кладилках,  чтобы таскаться по судам и тягаться:    

     

Deficiente pecu, deficit omne, nia.[643]    

     

И тут им  недоставало только паранимфа и посредника, который первым заговорил бы о  примирении и тем самым избавил и ту и другую сторону от унизительных пересудов:  «Этот первый сдался; он первый предложил помириться; он первый не выдержал;  чувствовал, что правда не на его стороне; знал, что все равно ему не выиграть».  Тут-то я им и подвертываюсь как раз вовремя, – на ловца и зверь бежит: это  мой час, моя удача, мое счастье. Уверяю тебя, сын мой пригожий Бальбес, что  таким способом я мог бы достигнуть мира, или уж по крайности перемирия, между  великим королем и венецианцами, между императором и швейцарцами, между  англичанами и шотландцами, между папой и феррарцами. Да что я говорю? С Божьей  помощью я бы замирил султана турецкого с шахом персидским, татар с московитами.    

Я бы,  понимаешь, взялся за них в ту самую пору, когда они уже устали воевать, когда  сундуки у них у самих опустели, а из кошельков у своих подданных они все уже  повытянули, когда они уже пораспродали свои имения, заложили земли, а  довольствие и съестные припасы у них на исходе. Вот тогда-то, клянусь Богом и  Божьей Матерью, им волей-неволей пришлось бы передохнуть и вероломство свое  умерить. Есть такое положение in gl. XXXVII d. с. Si quando:    

     

Odero si potero; si non, invitus  amabo.[644]    

     

     Глава XLII

  О том, как рождаются судебные дела и как они созревают    

     

– Вот  почему, – продолжал Бридуа, – я, так же как и вы, господа, оттягиваю  время и выжидаю, пока дело достигнет зрелости и совершенства во всех своих  членах, как-то: в актах и в сумках. Arg. in l. Si major., С.commu. divi. et  de cons. d. I, c. Solennitates, et ibi gl.    

При  своем зарождении судебное дело представляется мне, так же как и вам, господа,  бесформенным и несовершенным. Оно подобно новорожденному медвежонку: у такого  медвежонка не разберешь ни ног, ни рук, ни шкуры, ни шерсти, ни головы, – это  грубый и бесформенный кусок мяса, но как скоро медведица его оближет, отдельные  его органы становятся различимы, ut no. doct., ff. ad leg. Aquil, l. II, in  fi.    

Подобным  образом мне, так же как и вам, господа, зарождающиеся судебные дела на первых  порах представляются бесформенными и органов лишенными. Они тогда еще  располагают всего лишь одной или же двумя бумагами: это животные-уродцы. Но  когда вы ими доверху набьете сумки, всюду их навалите, все ими завалите, вот уж  тут можно будет сказать положа руку на сердце, что дела возмужали и обрели  форму, ибо forma dat esse rei[645],  l. Si is qui, ff. ad leg. Falci. in c. cum dilecta extra de rescrip.;  Barbatia, consil. 12, lib. 2, а еще раньше Balb. in c. ulti extra de  consue., et l. Julianus, ff. ad exhib., et l Quaestium, ff. de leg. III. Отсылаю  вас к gl. p. q. I c. Paulus:    

     

Debile principium melior fortuna  sequetur.[646]    

     

Так же  как и вы, господа, таким же точно образом, судебные исполнители, судебные  приставы, сторожа, ходатаи по делам, прокуроры, комиссары, адвокаты, судебные  следователи, письмоводители, нотариусы, писцы и местные судьи, de quibus  tit. est lib. III Cod., неустанно и беспрерывно высасывают кошельки  тяжущихся сторон, по каковой причине у тяжб с течением времени появляются  головы, ноги, когти, клювы, зубы, руки, вены, артерии, нервы, мускулы, соки.  Это и есть сумки; gl. de Cons. d. IV с. Accepisti.    

     

Qualis vestis erit, talia corda  gerit.[647]    

     

Hic  no.[648], что в этом смысле тяжущиеся  счастливее министров юстиции, ибо beatius est dare quam accipere[649],  ff.commun., I. III et extra de celebra. miss., c. cum Marthae, et 24 q., I c.,  Odi. gl.:    

     

Affectum dantis pensat censura  tonantis.[650]    

     

Так  судебные процессы достигают совершенства, достигают стройности и красоты форм,  что именно и утверждает gl. can.:    

     

Accipe, sume, cape sunt verba  placentia papae[651]    

     

и что  еще определеннее выражено Альбериком де Розата in verb. Roma:    

     

Roma manus rodit; quas rodere non  valet, оdit;    

Dantes custodit, non dantes spernit  et odit.[652]    

     

Вопрос:  почему?    

     

Ad praesens ova cras pullis sunt  meliora[653],    

     

ut  est glo., in l. Quum hi, ff. de transact. Невыгоды противоположного способа изложены in  gl. C. de allu. l. F.:    

     

Cum labor in damno est, crescit  mortalis, egestas.[654]    

     

Само  слово процесс происходит от глагола процеживать. И наша задача –  без конца процеживать дела и выцеживать из кошельков. Позволю себе напомнить  вам прелестные эти шутки:    

     

Litigando jura crescunt;    

Litigando jus acquiritur.[655]    

     

Item  gl. in. c. Illud, ext. de Praesumpt., et C. de prob., l Instrumenta, l Non epistolis, l.  Non nudis:    

     

Et cum non prosunt singula, multa  juvant.[656]    

     

– Так,  друг мой, – молвил Суеслов, – а как же вы рассматриваете уголовные  дела, когда обвиняемые захвачены flagrante crimine?[657]    

– Так же  как и вы, господа, – отвечал Бридуа, – я позволяю и предоставляю  право истцу хорошенько выспаться перед процессом, а затем явиться ко мне и  представить подробный и юридически обоснованный отчет обо всем, что он видел во  сне, согласно gl. 32, q. VII с. Si quis cum,    

     

Quandoque bonus dormitat Homerus.[658]    

     

Этот акт  порождает какой-нибудь другой орган процесса, от того родится третий, с миру по  нитке – голому рубашка. В конце концов я прихожу к заключению, что процесс  благодаря всем информациям достаточно хорошо сформирован и что все члены его  достигли совершенства. Только после этого я обращаюсь к костям, и надобно вам  знать, что не я первый прибегнул к подобного рода необоснованной оттяжке и  произвел знаменитый опыт со сном.    

Я  припоминаю такой случай: один гасконец по имени Грасьяно, родом из Сен-Севера,  принимавший участие в осаде Стокгольма, проиграл все свои деньги и был этим  обстоятельством весьма раздосадован, – вы же знаете, что pecunia est  alter sanguis[659],  ut ait Antonio da Butrio in c. accedens., II, extra., ut lit. non contest.,  et Bald, in l. Si tuis., C. dе op. li. per no., et l advocati, C. de  advo. diu. jud.: Pecunio est vita hominis et optimus fidejussor in  necessitatibus[660];  и вот, когда игра кончилась, он громко сказал, обращаясь к своим товарищам: «Рао  cap de bious, hillotz, que mau de pippe bous tresbyre; ares que pergudes sont  les mies bingt et quouatte bageuttes, ta pla donnerien picz, trucz et patacz.  Sey degun de bous aulx qui boille truquar ambe iou a belz embiz?[661]»    

Охотников  не нашлось; тогда он отправился в лагерь «стопудовых» и обратился к ним с такою  же точно речью. Ландскнехты, однако ж, ему сказали: «Der guascongner thut  schich usz mitt eim jedem ze schlagen, aber er is geneigter zu staelen; darumb,  lieben frauen, hend serg zu inuerm hausraut»[662]. И никто из них на бой  не вышел.    

Тогда  гасконец отправился в лагерь французских наемников, обратился к ним с такими же  точно словами и смело вызвал их на бой, сопроводив свою речь всякими  гасконскими выходками; никто, однако ж, ему не ответил.    

После  этого гасконец лег на краю поля, возле палаток толстяка Кристиана, рыцаря де  Крисе, и уснул.    

На ту  пору один из наемников, также проигравший все свои деньги, вышел со шпагой из  лагеря, имея твердое намерение сразиться с гасконцем, коль скоро и тот все  проиграл:    

     

Ploratur lachrymis amissa pecunia  veris[663],  –    

     

говорит gl.  de poenitent. dist. 3, c. Sunt plures. Поискал, поискал он его в поле и  наконец нашел спящим. Тогда он ему сказал: «Эй ты, малый, черт бы твою душу  взял, вставай! Мы с тобой оба продулись. Давай драться, не щадя живота, давай  отходим друг друга как следует быть! Гляди-ка: и шпаги у нас с тобой  одинаковые».    

А  гасконец, ошалев спросонья, ему отвечает: «Cap de sainct Arnault, quau seys  tu, qui me rebeillez? Que таи de taoverne te gyre. Ho, sainct Siobe, cap de  Guascoigne, ta pla dormie iou, quand aquoest taquain me bingut est е e».[664]    

Доброволец  снова вызвал его на бой; гасконец, однако ж, ему сказал: «Н е, paouret, iou  te esquinerie, ares que son pla reposat. Vayne un pauc qui te posar comme iou;  puesse truqueren».[665]    

Позабыв  о своей утрате, гасконец утратил охоту драться. Коротко говоря, вместо того  чтобы сражаться и – долго ли до греха? – ухлопать друг друга, они порешили  заложить свои шпаги и вместе выпить. Доброе это дело сделал сон – это он утишил  ярый гнев обоих славных воителей.    

К этому  случаю как раз подходят золотые слова Джованни Андреа[666]in с. ult. de sent.  et re judic., libro sexto: Sedendo et quiescendo fit anima prudens.[667]    

     Глава XLIII

  Как Пантагрюэль оправдывает Бридуа в том, что он выносил приговоры с помощью  игральных костей    

     

На этом  Бридуа кончил. Суеслов велел ему покинуть залу суда, что тот и сделал. Тогда  Суеслов обратился к Пантагрюэлю:    

–  Августейший принц! Не только в знак признательности за неисчислимые  благодеяния, коими вы осыпали наш парламент, а равно и весь Мирленгский  маркизат, но, принимая также в соображение те качества, коими наделил вас  всемогущий Господь, всякого блага податель, а именно: ваш светлый ум,  рассудительность и беспримерную ученость, мы по праву предоставляем вам решить  необыкновенное, из ряду вон выходящее, небывалое дело Бридуа, которого вы видели  своими глазами, слышали своими ушами и который в вашем присутствии признался,  что судит с помощью игральных костей. Мы просим вас решить его дело по  справедливости и по закону.    

Пантагрюэль  же на это ответил так:    

–  Господа! Как вы знаете, по своему положению я не обязан решать судебные дела,  но коль скоро вы мне оказываете такую честь, то я приму на себя обязанности не  судьи, но защитника. Я нахожу у Бридуа такие качества, которые, как мне  кажется, могут в сем случае послужить ему к оправданию. Я разумею, во-первых,  его старость, во-вторых, его простоту, а вы знаете лучше меня, что по нашим  правам и законам проступок человека престарелого и простоватого извиняется и  прощается; в-третьих, опираясь на наши законы, я усматриваю еще одно  обстоятельство, говорящее в пользу Бридуа, а именно: эта единственная его  оплошность должна быть прощена и похерена, она должна раствориться в безбрежном  море тех справедливых приговоров, которые он вынес за свою сорокалетнюю  беспорочную службу, – ведь если я пущу в реку Луару каплю морской воды, то  этой одной капли никто не почувствует, от этого вода в Луаре не станет соленой.    

Я  полагаю, что не без воли Божией все прежние его решения, выносившиеся также с  помощью игральных костей, ваш уважаемый верховный суд признал правильными,  слава же Господня, как вам известно, нередко означается в посрамлении мудрых,  низложении сильных и вознесении простых и смиренных. Я не собираюсь  злоупотреблять долее вашим вниманием; я только прошу вас на сей раз, не из  благодарности к нашему дому, – ни о какой благодарности не может быть и  речи, – но во имя того душевного расположения, которое мы, и по сю и по ту  сторону Луары уважающие ваше звание и достоинство, исстари питаем к вам,  вынести по делу Бридуа оправдательный приговор вот на каких, однако ж,  условиях: во-первых, возьмите с него торжественное обещание, что он  удовлетворит тех, по чьему делу он вынес неправильное решение (на это я охотно  даю свое соизволение и согласие); во-вторых, в помощь ему назначьте  какого-нибудь молодого, сведущего, осмотрительного, искушенного и  добродетельного советника, с тем чтобы впредь во всем, что касается  судопроизводства, Бридуа сообразовывался с его мнением.    

Буде же  вы почтете за нужное вовсе от должности его отрешить, то я покорнейше вас прошу  предоставить его в полное мое распоряжение. В моих владениях найдется немало  мест и должностей, где он может мне пригодиться и принести пользу. Засим молю  Господа Бога, нашего сотворителя, промыслителя и всякого блага подателя, дабы  Его святая благодать неизменно почивала на вас.    

С этими  словами Пантагрюэль, поклонившись суду, вышел из залы. У дверей его ожидали  Панург, Эпистемон, брат Жан и другие. Все они сели на коней и поехали к  Гаргантюа.    

Дорогою  Пантагрюэль рассказал во всех подробностях, как происходил суд над Бридуа.    

Брат Жан  припомнил, что знавал Перена Бальбеса, когда тот жил в Фонтене-ле-Конт, во  времена глубокочтимого аббата Ардийона.    

Гимнаст  сказал, что когда гасконец препирался с французом, он находился в палатке  толстяка Кристиана, рыцаря де Крисе.    

Панург  усомнился в возможности решать дела наугад, да еще в течение долгого времени.    

А  Эпистемон сказал Пантагрюэлю:    

– Что-то  в этом роде говорят и про монлерийского судью. Но ведь кости – это чистая  случайность, как же это могло столько лет сходить судье с рук? Раз, ну два  решить дело наудалую – это я еще понимаю, да и то если дело сложное,  запутанное, трудное и темное.    

     Глава XLIV

  О том, как Пантагрюэль рассказывает необыкновенную историю, свидетельствующую о  шаткости человеческих суждений    

     

– Как-то  раз Гнею Долабелле, проконсулу Азии, пришлось решать одно дело, – сказал  Пантагрюэль. – Суть его заключалась в следующем.    

У одной  женщины в Смирне был от первого мужа ребенок по имени Абеве. Некоторое время  спустя после смерти первого мужа она вышла замуж вторично, и от второго мужа у  нее родился сын по имени Геде. Случилось так (а вы знаете, как редко отчимы,  свекры, свекрови и мачехи любят детей от первых отцов и матерей), что второй ее  муж и сын его Геде тайно, предательски, из-за угла убили Абеве. Жена, узнав об  их вероломстве и злодействе, порешила не оставлять этого преступления  безнаказанным и, в отмщение за убийство своего первенца, умертвила и мужа и  сына. Ее взяли под стражу и привели к Гнею Долабелле. Ему она во всем  чистосердечно повинилась; она лишь настаивала на том, что имела право и имела  основания убить мужа и сына. Таковы обстоятельства дела.    

Долабелла  не знал, чью сторону принять в этом обоюдоостром деле. Преступление женщины  было велико: она умертвила своего второго мужа и сына. С другой стороны,  Долабелла нашел повод к убийству естественным, как бы вытекающим из права  народов: ведь муж и сын убили ее первенца, убили по тайному сговору, из-за  угла, не будучи ни оскорблены, ни обижены им, единственно из жадности, оттого  что им хотелось завладеть его наследством, и Долабелла перенес это дело в  афинский ареопаг, дабы узнать, как ареопаг на него взглянет и как он его решит.  Ареопаг вынес постановление вызвать в суд тяжущихся по прошествии ста лет и  тогда задать им некоторые вопросы, в протоколе не значащиеся. Следственно,  ареопаг находился в полном недоумении, и дело представлялось ему до того  темным, что он не знал, какое можно вынести по нему решение. А между тем,  прибегни он к игральным костям, он бы в любом случае не попал впросак. Осуди он  женщину, она бы понесла наказание заслуженное, ибо она сама за себя отомстила,  тогда как это обязанность правосудия. Для оправдательного приговора у ареопага  также было достаточно веское основание: тяжкое горе этой женщины.    

Но как  мог Бридуа метать кости на протяжении стольких лет – все-таки это для меня  непостижимо.    

– По  правде сказать, я не берусь ответить вам на этот вопрос с полной  определенностью, – молвил Эпистемон. – Я могу только высказать  следующую догадку: везенье с приговорами объясняется, быть может, тем, что судья  Бридуа пользуется особым благоволением Небес и находится под особым  покровительством высших движущих сил, и силы эти, видя его простоту и  бесхитростность, видя, что он, не полагаясь на свои знания и способности,  убедившись в антиномичности и противоречивости законов, эдиктов, установлений и  указов, зная коварство адского клеветника, нередко приемлющего вид ангела  света, с помощью приспешников своих, как-то: подкупленных адвокатов,  советников, прокуроров и прочих им подобных прислужников – черное превращающего  в белое и волшебством внушающего и той и другой стороне, что она права, –  а вам хорошо известно, что даже для заведомо неправого дела защитники найдутся  всегда, иначе не было бы на свете судебных дел, – смиренно поручает себя  праведному судие – Богу, призывает на помощь божественную благодать, сознавая  всю случайность и шаткость окончательных приговоров, уповает на Духа Святого и,  меча жребий, угадывает Его веление и волеизъявление, именуемое нами судебным  решением, – силы эти, говорю я, двигали кости и поворачивали их таким  образом, что, падая, они принимали положение, благоприятное для того, кто,  подав справедливую жалобу, добивался, чтобы законные его права были ограждены  правосудием, а ведь мы же знаем мнение талмудистов, что в метании жребия нет ничего  дурного и что когда люди полны тревоги и сомнений, воля Божья обнаруживается  именно в жребии.    

Я бы не  сказал, я не склонен думать и отнюдь не считаю, что решать дело метанием костей  наудачу, при невероятном криводушии и явной подкупности тех, кто чинит суд в  Мирленгском парламенте, хуже, чем отдавать его в обагренные кровью и  пристрастные руки этих людей. Особливо если принять в рассуждение, что все их  судопроизводство пошло от некоего Трибониана[668],  человека бесчестного, вероломного, грубого, зловредного, растленного, алчного и  криводушного: он торговал законами, эдиктами, рескриптами, уложениями и  указами, – кто больше даст, – и для того нарезал их на кусочки, и это  и есть те клочки и образчики законов, коими ныне пользуемся мы, все же остальное,  придававшее закону цельность, он уничтожил и истребил из боязни, что если  закон, книги древних юристов, а также двенадцать таблиц и эдикты преторов  полностью сохранятся, то вся его низость выйдет наружу.    

Вот  почему для тяжущихся в большинстве случаев было бы лучше угодить в капкан  (вернее сказать, это причинило бы им меньше зла), чем согласиться на то, чтобы  их права были погребены под ворохом судебных заключений и решений, –  недаром Катон высказал в свое время пожелание и подал совет мостить капканами судебный  двор.[669]