1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 
— Я мог бы надрать ему уши, сэр, — отозвался рядовой Габитас.
   
— Это бесчувственно, рядовой! Постой, у меня где-то здесь есть носовой платок…
   
— Ха, у меня и свой есть, спасибо большое, не надо обращаться со мной, как с маленьким, — шмыгнул Шнобби и вытащил из кармана платок. Точнее, он вытащил несколько дюжин платков, включая один с инициалами К. М.-С. Они были перепутаны друг с другом, как разноцветные платки фокусника, и следом за ними вылезло несколько кошельков и с полдюжины ложек.
   
Шнобби вытер лицо первым из платков и сунул всю коллекцию обратно в карман. И тут он заметил, что все уставились на него.
   
— Что? Что? — дерзко спросил он.
   
— Расскажи нам об этом Киле, — приказал майор.
   
— Я ничего не знаю, — автоматически бросил Шнобби.
   
— Ага, это значит, ты знаешь что-то, — кивнул майор, который был как раз из тех, что любят подобные маленькие победы.
   
Шнобби одарил его безучастным взглядом. Капитан придвинулся к своему старшему офицеру и шепнул:
   
— Э… только по законам математики, сэр. По законам общей грамматики, он просто убедит…
   
— Расскажи нам о Киле! — крикнул майор.
   
— Знаете, что, майор, почему бы вам не предоставить это эксперту? — вопросил голос.
   
Майор поднял взгляд. Карцер и его люди вошли в палатку. Сержант ухмылялся.
   
— Добыли себе маленького пленника, а? — продолжал он, делая шаг к Шнобби. — Думаете, что поймали настоящего главаря, да. Все вам рассказал? Не думаю. Чтобы вытащить из подобных ему все, что нужно, надо пройти специальное обучение, ха-ха.
   
Он опустил руку в карман. Когда же она выскользнула оттуда, костяшки были обрамлены латунью.
   
— Итак, парень, — произнес он под полными ужаса взглядами солдат, — ты ведь знаешь, кто я, так? Я из Особых. И перед собой я вижу двух мальчишек. Один из них пытается оказать помощь законным властям в их работе, а другой — это маленький наглый ублюдок, который пытается умничать. У одного из этих парнишек есть будущее и все зубы. И еще, самое забавное во мне, так это маленькая привычка никогда не задавать вопросы дважды. Так что… ты ведь не преступник, так?
   
Шнобби, не сводивший широко раскрытых глаз с латунного кастета, покачал головой.
   
— Ты просто делаешь все возможное, чтобы выжить, так?
   
Шнобби кивнул.
   
— Вообще, подозреваю, ты был хорошим парнем, прежде чем связался с повстанцами. Пел гимны и все такое.
   
Шнобби кивнул.
   
— Этот человек, что зовет себя сержантом Килем, он ведь главарь повстанцев, так?
   
Шнобби на минуту задумался, а потом поднял руку.
   
— Эмм… все делают то, что он говорит, это одно и то же? — спросил он.
   
— Мда. Он харизматичен?
   
Шнобби все еще смотрел на кастет.
   
— Эмм, мм, мм, не знаю. Я не слышал, чтоб он много кашлял.
   
— А о чем говорят там, за баррикадой, мой мальчик?
   
— Эмм… ну, о Справедливости, и Правде, и Свободе, и всем таком, — ответил Шнобби.
   
— Ага. Повстанческие разговоры! — заключил Карцер, выпрямляясь.
   
— Разве? — переспросил майор.
   
— Поверьте мне в этом, майор, — сказал Карцер. — Когда появляется кучка людей, говорящих о подобных вещах, ни к чему хорошему это не приведет. — Он опустил взгляд на Шнобби. — Что ж, интересно, что же у меня есть в кармане для хорошего мальчика, а? О, да… чье-то ухо. Все еще теплое. Держи, парень!
   
— Ух-ты, спасибо, мистер!
   
— А теперь беги подальше отсюда, или я отрежу твое.
   
Шнобби сбежал.
   
Карцер взглянул на карту на столе.
   
— О, вы планируете маленькую вылазку. Как мило. Мы ведь не хотим расстроить бунтарей, а? Почему вы, черт возьми, не атакуете, майор?
   
— Ну, они не…
   
— Вы теряете своих солдат! Уже четверть города в их руках! И вы собираетесь незаметно пролезть сзади. Через мост, как я вижу, и вверх по Вязовой улице. Что ж, вполне. Будто вы напуганы. — Карцер хлопнул по столу так, что майор аж подпрыгнул.
   
— Я никого не боюсь! — соврал он.
   
— Теперь вы — город! — продолжал Карцер, в уголке его рта появилось пятнышко белой пены. — Они прокрадываются. Вы — нет. Вы скачете прямо на них и отправляете их в саму преисподнюю, вот что вы делаете. Они крадут у вас улицы! Вы их возвращаете! Они поставили себя вне Закона! Вы обрушиваете закон прямо на них!
   
Он отступил назад, и безумная ярость утихла так же быстро, как и появилась.
   
— Вот что я вам советую, — произнес он. — Конечно, вы свое дело знаете лучше. Я и мои оставшиеся парни будем драться. Я уверен, ваши лорды оценят все, что вы сможете сделать.
   
Он вышел вон. Особые последовали за ним.
   
— Э… ты в порядке, Клайв? — спросил капитан. В глазах майора видны были лишь белки.
   
— Какой ужасный человек, — тихо проговорил майор.
   
— Э… да, конечно. С другой стороны…
   
— Да, да, да. Я знаю. У нас нет выбора. У нас есть приказы. Этот… хорек прав. Если эта чертова баррикада останется и утром, то с моей карьерой будет покончено, как и с твоей. Показать силу, дерзкая атака, пленных не брать… вот наши приказы. Глупые, глупые приказы. — Он вздохнул.
   
— Я полагаю, мы можем не подчиниться… — начал капитан.
   
— Ты спятил? И что мы будем делать потом? Не будь дураком, Том. Собери людей, пусть запрягут быков, давай устроим небольшое шоу. Просто покончим с этим!
   
Ваймса растолкали. Он вгляделся в свое собственное лицо, то, что было моложе, менее морщинистым и более испуганным.
   
— Чего?
   
— Они готовят осадные орудия, сержант! Они идут по улице, сержант!
   
— Что? Это же глупо! Баррикада здесь выше всего! Ее и пара человек защитит!
   
Ваймс подскочил на ноги. Это, должно быть, какой-то финт. И очень глупый. Именно здесь Вадди и его приятели поставили поперек дороги две большие тележки, ставшие ядром плотной стены из дерева и камня. Но здесь был низкий узкий лаз для людей, через который они проникали в Республику так, что их головы оказывались на том уровне, чтобы можно было нанести хороший удар, если вдруг они оказывались солдатами. Теперь люди продирались сквозь него, точно крысы.
   
Ваймс вскарабкался на баррикаду и заглянул через ее вершину. С дальнего конца улицы надвигалась металлическая стена, окруженная горящими факелами. Больше при уличном свете ничего не было видно. Но он знал, что это.
   
Ее называли Большой Мэри, и она покоилась на тяжелой телеге. Ваймс видел ее прежде. Пара быков толкала телегу. Стены не были полностью металлическими — эта обшивка лишь не давала защитникам поджечь деревянные доски, скрытые под нею. А само устройство просто защищало людей, которые, скрывшись за стенами этого уютненького приюта, вооружались большими, огромными крюками на концах длинных цепей…
   
Они зацепят их за баррикаду, а потом быков развернут, и, может, впрягут еще четырех, и после этого из оставшихся досок уже ничего нельзя будет построить.
   
Между телегой и баррикадой толпа перепуганных людей пыталась избежать разрушения.
   
— Какие будут приказы, сержант? — спросил Фред Колон, подтягиваясь вверх к Ваймсу. Он взглянул на улицу. — О боги, — вздохнул он.
   
— Да, именно в такое время пригодилась бы парочка троллей, — кивнул Ваймс. — Думаю, Детр…
   
— Троллей? Ха, я никогда не стану работать с троллями, — откликнулся Колон. — Слишком тупы, чтоб понимать приказы.
   
«Однажды ты сам узнаешь», — подумал Ваймс. А вслух произнес:
   
— Ладно. Любой, кто не может или не должен держать оружие, должен уйти как можно дальше, ясно? Отправь кого-нибудь к Диккинсу, нам понадобятся все, кого он сможет отпустить, но… черт возьми!
   
Что было перед этим? Было множество стычек, но все они были лишь уловкой, чтобы кавалеристы смогли прокрасться снаружи. Он не помнил подобного.
   
Он бросил взгляд на приближающуюся машину. На вершине колыхающейся стены, с задней стороны, был узкий выступ для лучников, чтобы можно было пристрелить любого, кто пожелает связаться с разрушителями.
   
В предательском свете факелов Ваймсу показалось, будто он увидел Карцера. Даже на таком расстоянии было что-то ужасающе знакомое в выражении его лица.
   
Каченс был мертв. А когда вокруг царит неразбериха, решительный человек может добиться своей цели одной только силой своих нервов. «В конце концов, — подумал Ваймс, — я так и сделал.»
   
Он спустился с баррикады и посмотрел на своих людей.
   
— Мне нужен доброволец, нет, не ты, Сэм. Виглет, ты. Твой отец ведь плотник, верно? Так, здесь за углом — столярная мастерская. Бегом принеси мне пару молотков и несколько деревянных клиньев, или длинных гвоздей… что-нибудь острое. Марш, марш, марш!
   
Виглет кивнул и тут же скрылся.
   
— Так, а еще… да, мне понадобится свежий имбирь. Нэнсибел, марш в аптекарский киоск!
   
— А чем нам это поможет, сержант? — спросил Сэм.
   
— Пару поддаст.
   
Ваймс снял шлем и доспехи и кивнул в сторону лаза, через который внутрь настоящим потоком пробирались люди.
   
— Фред, мы выйдем здесь. Как думаешь, сможешь нам помочь?
   
— Уж я-то постараюсь, — расправил плечи Фред.
   
— Мы остановим эту штуку. Они не могут двигаться быстро, а во всей этой сумятице никто ничего не заметит… быстро ты, Билли…
   
— Я просто схватил все, что было, сержант, — задыхаясь от бега, отозвался Билли, державший в руке мешок. — Я знаю, что вы собираетесь делать, сержант, я еще ребенком порой проделывал подобное…
   
— Я тоже, — кивнул Ваймс. — А вот и мой имбирь. Прекрасно. От него аж слезы на глаза наворачиваются. Готов, Билли? Вперед, Фред.
   
Даже притом, что Ваймс толкал его сзади, понадобилась вся мощь фигуры Колона, чтобы проторить путь сквозь отчаявшуюся толпу в мир за стенами баррикады. Во тьме Ваймс протолкался прямо к осадной машине. Она походила на огромного медлительного барана, шедшего по улице, который из-за натиска людей продвигался вперед меленькими шажочками. Ваймс подозревал, что Карцер наслаждается этой поездкой.
   
Невидимый в толпе он нырнул под телегу и вытащил из мешка Виглета молоток и клин.
   
— Билли, ты займись левым задним колесом, а потом уноси ноги, — бросил он.
   
— Но, сержант…
   
— Это приказ. Вернешься назад и как можно скорее убери людей с улицы. Выполнять!
   
Ваймс подполз к одному из передних колес, держа клин наготове между колесом и осью. Телега на мгновение остановилась, и он всунул клин в образовавшийся промежуток и ударил по нему молотком. Он успел ударить и во второй раз, прежде чем телега скрипнула, а значит, быки вновь начали толкать ее. Он быстро отполз назад и взял из рук Билли мешок, прежде чем человечек с неохотой скрылся среди леса ног.
   
Ваймс уже вбил третий клин, когда где-то позади него громкие голоса дали знать, что почти полное отсутствие движения не осталось незамеченным. Колеса вращались, и еще сильнее закручивали в себя клинья.
   
Но даже так, быки — довольно сильные животные. И если их будет достаточно, то они без труда сдвинут как телегу, так и саму баррикаду. Но главное, самое главное, это то, что считается, будто люди должны проникнуть за стены баррикады, а не идти от них…
   
Ваймс выскользнул в шумную неразбериху ночи. Здесь были солдаты, и стражники, и беженцы, и все они ругались, не понимая друг друга. В мерцании теней Ваймс был всего лишь еще одной фигурой. Он уверенно протолкался к напряженным быкам и погонщику, бившему их палкой. Тот факт, что человек выглядел точно как и те, кто за ответ на вопрос «Ваше имя» набирают шесть баллов из десяти, воодушевил его.
   
Ваймс даже не остановился. Самым важным здесь было не дать человеку даже малейшей возможности сказать «Но…», и уж тем более «Кем, черт возьми, ты себя возомнил?» Он отодвинул человека в сторону и взглянул на обливающихся потом животных.
   
— А, ясно, знаю, что тут за проблема, — заговорил он голосом человека, знающего все, что нужно знать о быках. — Глистов подхватили. Но это можно исправить. Подними этому хвост. Живее же!
   
Погонщик среагировал на властность голоса. Ваймс взял пригоршню имбиря. «Ну, поехали, — подумал он. — По крайней мере, в такую холодную ночь там тепло…»
   
— Порядок. Теперь другого… вот. Все. Теперь я просто пойду и, э… просто пойду… — бросил он, скрываясь в тенях.
   
Он протолкался сквозь толпу и нырнул в узкую щель.
   
— Все в порядке, сержант, я заметил, как вы проскользнули мимо гостиных стульев госпожи Резерфорд, — произнес Фред Колон, поднимая его на ноги. — Что ж, вы ее точно остановили, сержант. Вы, и впрямь… уф…
   
— Да, лучше не жать мне руки прежде, чем я их хорошенько помою, — отозвался Ваймс, подходя к насосу.
   
Он прислушивался к любым странным звукам с другой стороны баррикады. Несколько секунд ничего не было. А потом он услышал…
   
С тех пор, как он был у быков, не произошло ничего особенного, если не считать того, что, очень медленно, глаза животных начали сходиться к переносицам, а потом, так же медленно, стали наливаться кровью. Чтобы в голове быка произошло хоть что-то, нужно очень много времени, но, если уж это все же происходит, оно охватывает абсолютно все.
   
Мычание было глухим, но тон медленно повышался. Это был утробный звук, который гремел над древней тундрой, говоря древнему человеку: вот идет еда или смерть, и в обоих случаях — довольно раздраженная. Это был звук крупного животного, которое все же было слишком мало, чтобы сдержать бурлящие в нем эмоции. И это был дуэт.
   
Взобравшись на баррикаду, Ваймс увидел бегущих людей. А потом Большая Мэри содрогнулась. Зрелище не было очень впечатляющим, если только вы не знали, что подпрыгнула пара тонн древесины. А потом раздался треск, два заклиненных колеса Большой Мэри раскололись, и сама она опрокинулась на бок, став грудой щепок, пыли, дыма и огня.
   
Ваймс начал считать про себя и дошел только до двух, когда из дыма показалось колесо и покатилось вниз по дороге. Подобное происходит всегда.
   
Хотя это был еще не конец. Совершенно взбешенные быки, запутавшиеся в остатках оглоблей и упряжи так, что стали единым существом, которое могло опустить на землю лишь шесть ног из восьми, не разбирая пути, понеслись в обратном направлении.
   
Другие быки, дожидавшиеся своего времени тянуть баррикаду, следили за их приближением. Они уже были напуганы крушением машины, а теперь, уловив запах ужаса и ярости, начали медленно отступать, как оказалось, в сторону ожидавших лучников, которые, в свою очередь, бросились прямо к кавалеристам. Лошади же вообще не особо доброжелательны к вооруженным людям, а, кроме того, и сами были несколько в ужасе. И потому с силой лягали всех, кто подходил близко.
   
Наблюдавшим за этим с баррикады было трудно разглядеть, что происходило после, но шум, доносившийся до них еще некоторое время, был очень интересен.
   
Сержант Колон закрыл рот.
   
— Черт подери, сержант, — восторженно высказал он. Вдалеке разбилось стекло.
   
— Они вернутся, — заметил Ваймс.
   
— Да, но не все, — кивнул Виглет. — Отлично придумано, сержант.
   
Ваймс обернулся и увидел Сэма, уставившегося на него с широко раскрытыми глазами и взглядом преклонения перед героем.
   
— Просто удача, парень, — сказал он. — Но полезно бывает помнить маленькие трюки и не бояться запачкать свои руки.
   
— Но теперь мы можем победить, сержант, — произнес Сэм.
   
— Нет, не можем. Но мы можем откладывать проигрыш, пока не станет совсем невмочь. — Ваймс повернулся к остальным. — Так, парни, пора за работу. Мы повеселились, но рассвет не за горами.
   
Новости разлетелись даже прежде, чем он спустился с баррикады. В толпе слышались приветственные возгласы, а вооруженные люди принимали несколько важный вид. Мы показали им, а? Им не понравился вкус холодной стали, этим… э… другим жителям Анк-Морпорка! Мы им покажем, а?
   
И все, что было нужно для этого, — это несколько клиньев, свежий имбирь и огромная удача. Во второй раз это не сработает.
   
А может, этого и не понадобится. Он помнил, как услышал об убийстве. Все это было очень странно. Ветруна убили в комнате, полной людей, и никто ничего не заметил. Предполагали, что замешана магия, но волшебники это горячо отрицали. Кое-кто из историков считал, что это случилось из-за того, что солдат из дворца отослали на атаку баррикады, но это ничего не объясняло. Любой, кто может убить человека в ярко освещенной комнате, полной людей, уж точно не посчитает каких-то стражников в темноте препятствием…
   
Разумеется, когда Капканс стал патрицием, никто очень уж не пытался установить все факты. Люди говорили что-то вроде «скорее всего, мы никогда не узнаем правды», что, по мнению Ваймса, означало «я знаю, или думаю, что знаю правду, и чертовски надеюсь, что она не всплывет наружу, потому что сейчас все идет так гладко».
   
Что если мы не проиграем?
   
Киль не уничтожал Большую Мэри. В другом настоящем ее не было. Солдаты не настолько глупы, чтобы использовать ее. Она хороша для решения местных конфликтов, устроенных гражданскими, но против надежной обороны, которой руководят профессионалы, она становилась просто игрушкой. Теперь же она сломалась, и нападающим предстояло быстро придумать новый план, а время шло…
   
Что если мы не проиграем?
   
Все, что им нужно, это продержаться. У людей наверху очень короткая память. Ветрун скончался таинственным образом, да здравствует лорд Капканс! И все повстанцы вдруг становятся верными борцами за свободу. И семь пустых могил на кладбище…
   
Сможет ли он вернуться? Предположим, что Мадам права, и ему предложат пост командора, не в виде взятки, но потому что он его заслужил? Это же изменит историю!
   
Он вытащил портсигар и уставился на надпись.
   
«Так, посмотрим, — думал он… — если я не встречу Сибиллу, мы не поженимся, и она не купит его мне, так что я не смогу его видеть…»
   
Он уставился на гравировку, практически желая, чтобы она исчезла. Этого не произошло.
   
С другой стороны, тот старый монах сказал, что все, что бы ни случилось, остается случившимся. И теперь он представил Сибиллу и Моркоу, и Детрита, и всех остальных, застывших на мгновение, у которого никогда не будет следующего мгновения.
   
Он хотел вернуться домой. Он так сильно желал этого, что от мысли его бросало в дрожь. Но если ценою было предать тьму хороших людей, если ценой было заполнить те могилы, если ценой было не применять в сражении все те приемы, которые он знал… тогда она была слишком высока.
   
Это было даже не решение, он знал. Это происходило много глубже тех областей мозга, которые принимают решения. Это было что-то, заложенное в самой основе. Не было такой вселенной, вообще не было, где Сэм Ваймс мог проделать подобное, потому что иначе он перестал бы быть Сэмом Ваймсом.
   
Надпись на серебряной поверхности осталась, но теперь была размыта капающими слезами. Слезами злости, в основном, на себя самого. Он не мог ничего поделать. Он не покупал билет и уж точно не хотел ехать, но теперь он здесь и не сможет сойти до самого конца поездки.
   
Что еще говорил тот монах? История сама находит свой путь? Что ж, тогда ей придется придумать что-нибудь хорошее, потому что теперь она противостоит Сэму Ваймсу.
   
Он поднял взгляд и увидел юного Сэма, смотрящего на него.
   
— Вы в порядке, сержант?
   
— Вполне, вполне.
   
— Только вы просто сидели там минут двадцать и смотрели на свои сигары.
   
Ваймс закашлял, убрал портсигар и взял себя в руки.
   
— В предвкушении — половина наслаждения, — произнес он.
   
Ночь подходила к концу. Были новости от баррикад на мостах и у ворот. Произошло несколько стычек, больше чтобы проверить силу защитников, нежели чтобы пробить брешь. Дезертиров становилось еще больше.
   
Одной из причин дезертирства было то, что люди с практическим умом начинали понимать складывающуюся экономическую ситуацию. Республике Улицы Паточной Шахты не хватало важных зданий города, которые должны захватывать обычные повстанцы. Не было никаких государственных учреждений и банков, только несколько храмов. Здесь не было практически никаких важных городских структур.
   
Тут находились лишь совершенно незначительные объекты. Весь скотобойный округ, и масляной рынок, и сырный рынок. Здесь были табачные фабрики и свечные заводики, и большая часть фруктовых и овощных складов и хранилищ зерна и муки. А это означало, что, хотя республике и не хватало важных вещей вроде правительства, банковских структур и возможности спасения души, она была вполне обеспечена скучными, повседневными вещами, вроде еды и питья.
   
Люди согласны ждать спасения довольно долго, но предпочитают обедать в срок.
   
— Подарочек от наших парней у Толкотни, сержант, — раздался голос Диккинса с подъехавшего фургона. — Они сказали, что иначе все протухнет. Мне отправить его на полевую кухню?
   
— Что там? — спросил Ваймс.
   
— В основном вырезка, — ухмыльнулся старый сержант. — Но я именем революции скоммуниздил мешок лука! — Он заметил, как изменилось лицо Ваймса. — Нет, сержант, человек просто отдал его мне, вот и все. Он сказал, их есть нужно.
   
— А что я говорил? В Народной Республике любой обед станет пиршеством! — подошел к ним Редж. Он так и не расстался со своим планшетом; подобные люди никогда не выпускают его из рук. — Сержант, не могли бы вы отвезти фургон к официальному складу?
   
— Какому складу?
   
Редж вздохнул.
   
— Вся провизия должна поступать на общий склад, а потом распределяться по моему приказу согласно…
   
— Мистер Башмак, — перебил его Диккинс, — следом за мной везут тележку с пятью сотнями цыплят и еще одну, полную яиц. Их некуда девать, понимаете? Мясники уже заполнили все холодильные камеры и коптильни, так что единственное, куда мы можем убрать все, так это в наши желудки. И мне нет особого дела до ваших приказов.
   
— Именем Республики я… — начал Редж, но Ваймс положил ему руку на плечо.
   
— Займитесь делом, сержант, — кивнул он Диккинсу. — На два слова, Редж?
   
— Это арест? — неуверенно спросил Редж, вцепившись в планшет.
   
— Нет, дело просто в том, что мы в осаде, Редж. Сейчас не время. Позволь сержанту Диккинсу разобраться с этим. Он порядочный человек, просто не слишком-то любит планшеты.
   
— Но что если о ком-нибудь забудут? — не сдавался Редж.
   
— У нас достаточно продуктов, чтобы каждый объелся до смерти, Редж.
   
Редж Башмак, казалось, был разочарован, будто бы такое положение дел было менее приятным, чем тщательно рассчитанная выдача пайков.
   
— Но знаешь что, — продолжил Ваймс. — Если так пойдет и дальше, то провизия будет поступать в город через другие ворота. У нас закончатся припасы. Вот тогда-то нам и пригодятся твои организаторские способности.
   
— Вы хотите сказать, что начнется голод? — уточнил Редж, и в его глазах блеснула искорка надежды.
   
— Если и нет, Редж, то, я уверен, ты сможешь его организовать, — ответил Ваймс и вдруг понял, что это было уже слишком. Редж был глуповат лишь в определенных вопросах, а сейчас он выглядел так, будто вот-вот разрыдается.
   
— Я просто думал, что важно быть честным… — начал он.
   
— Да, Редж. Я знаю. Но всему свое время и свое место, понимаешь? Может, чтобы построить новый лучший мир, стоит выдернуть несколько сорняков в этом? А теперь, иди. А ты, младший констебль Ваймс, ему поможешь.
   
Ваймс взобрался обратно на баррикаду. Город снова погрузился во тьму, если не считать редких лучиков света из закрытых окон. По сравнению с этим, улицы Республики были как будто в огне.
   
Через несколько часов в городе откроются магазины, ожидающие свои товары, а их не будет. Этого правительство не потерпит. Такой город, как Анк-Морпорк, даже в лучшие времена был всего лишь в двух часах после обеда от хаоса.
   
Каждый день ради Анк-Морпорка умирало около сотни коров. Так же как и отара овец, и стадо свиней, и, боги знают, сколько кур, уток и гусей. Мука? Он слышал, что ее ввозилось около восьми тонн, и столько же картофеля, и тонн двадцать сельди. Не то чтобы ему хотелось знать все это, но если уж вы начинаете разбираться с вечными проблемами на дорогах, эти факты всплывают сами собой.
   
Каждый день для города откладывалось сорок тысяч яиц. Каждый день сотни, тысячи телег, и лодок, и барж свозили в город рыбу, и мед, и устриц, и оливки, и угрей, и лобстеров. А еще вспомните о лошадях, тащащих все это, и о мельницах… а еще ведь шерсть, каждый день, одежда, табак, специи, руда, древесина, сыр, уголь, сало, жир, сено КАЖДЫЙ ЧЕРТОВ ДЕНЬ…
   
И это здесь. Там, дома, город был в два раза крупнее…
   
Несмотря на темноту ночи Ваймс увидел Анк-Морпорк. Это был не город, это был механизм, гиря на лице мира, искажавшая его на сотни миль вокруг. Люди, которые никогда в жизни его не видели, тем не менее, всю жизнь работали на него. Тысячи и тысячи акров земли были его частью, леса были его частью. Он приближался и поглощал их…
   
… и отдавал навоз из загонов, и сажу из каминов, и сталь, и кастрюли, и все инструменты, с помощью которых и добывалась для него пища. А еще одежда, и мода, и идеи, и странные пороки, песни и знания, и что-то, что при правильном освещении называлось цивилизацией. Вот что такое цивилизация. Это город.
   
А там кто-нибудь еще думал об этом?
   
Большинство товаров ввозилось через Луковые ворота и ворота Толкотни, которые теперь принадлежали Республике и были прочно закрыты. Возле них, разумеется, будут военные пикеты. Там уже стояли телеги, которые на своем пути вдруг обнаружили, что для них ворота закрыты. Ведь, вне зависимости от политической ситуации, из яиц вылупляются цыплята, молоко киснет, а стадам животных нужны загоны и вода, и где все это случится? Разберутся ли военные со всем этим? Ну, смогут ли? Когда подъезжает телега, а потом в нее врезается та, что сзади, и разбегаются свиньи, да разбредается скот?
   
Думал ли об этом кто-нибудь достаточно важный? Машина вдруг начала трястись, но Ветрун и его дружки не думали о машине, они думали лишь о деньгах. Мясо и выпивку приносят слуги. Это просто происходит.
   
Ветинари, вспомнил Ваймс, думал о подобных вещах каждый день. Тогда Анк-Морпорк был в два раза больше и в четыре раза уязвимее. Он бы не допустил ничего подобного. Маленькие колесики должны крутиться, чтобы вся машина работала, говорил он.
   
Но сейчас, в темноте, все зависит от Ваймса. «Если сломается человек, сломается все, — подумал он. — Сломается вся машина. А она ломает все остальное. И людей тоже.»
   
За своей спиной он услышал, как по улице Героев марширует вспомогательный отряд.
   
    
     
… как они подымаются?
     
Они подымают колени! колени! колени!
     
Они подымаются на колени все выше!
     
Все те ангелочки…
    
   
   
На мгновение, смотря через щель между мебелью, Ваймс задумался, а не было ли чего в идее Фреда, чтобы двигать баррикады вперед, вроде как просеивая улицу за улицей. Можно впускать порядочных людей и гнать ублюдков, богатеев, махинаторов человеческих судеб, пиявок, прихлебателей и придворных, и вкрадчивых пухленьких дьяволят в дорогих одеждах, всех тех людей, что, не зная или не думая о машине, все же воровали ее масло, согнать их всех на очень маленький пятачок земли и оставить там. Может, через каждую пару дней можно было бы передавать им еду, или же просто позволить им делать то, что они делали всегда, а именно — выживать других людей…
   
С темных улиц почти не доносилось никаких звуков. Ваймс думал, что же происходит. Он думал, занялся ли там кто-нибудь этими делами.
   
Майор Маунтджой-Стэндфаст невидяще уставился на чертову, чертову карту.
   
— И сколько же? — спросил он.
   
— Двадцать два человека раненых, сэр. И еще двадцать, скорее всего, дезертировало, — ответил капитан Пререк. — И, конечно, Большая Мэри теперь не более чем дрова.
   
— О, боги…
   
— Вы хотите знать остальное, сэр?
   
— Есть и еще?
   
— Боюсь, что так, сэр. Прежде чем останки Большой Мэри покинули улицу Героев, она разбила двадцать магазинных витрин и несколько телег, причинив ущерб примерно на…
   
— Превратности войны, капитан. С этим мы ничего сделать не можем!
   
— Нет, сэр. — Капитан откашлялся. — Хотите знать, что было потом, сэр?
   
— Потом? Было еще и потом? — начал паниковать майор.
   
— Эмм… да, сэр. Довольно много «потом», сэр. Эмм… Трое врат, через которые в город ввозят большую часть сельскохозяйственной продукции, пикетированы, сэр, по вашему приказу, и таким образом телеги пытаются проехать через Короткую улицу, сэр. К счастью, в это время ночи животных не так много, но было шесть мельничьих фургонов, один с… э… сухофруктами и специями, четыре тачки молочников и три телеги яишников. Все вдребезги, сэр. Те быки точно с цепи сорвались, сэр.
   
— Яишники? Это еще, черт возьми, кто такие?
   
— Продавцы яиц. Они разъезжают по фермам, скупают яйца…
   
— Да, хорошо! И что мы теперь должны делать?
   
— Ну, мы могли бы приготовить огромный пирог, сэр.
   
— Том!
   
— Простите, сэр. Но город нельзя остановить, понимаете. Это не поле сражения. Лучшее место для городских стычек — это прямо в сельской местности, сэр, где на дороге ничего не мешает.
   
— Это чертовски огромная баррикада, Том. Слишком хорошо защищаемая. Мы даже не можем ее подпалить, ведь тогда весь город сгорит!
   
— Да, сэр. И дело в том, сэр, что они, в общем-то, ничего не делают, сэр. Кроме как находятся там.
   
— Что ты имеешь в виду?
   
— На вершину баррикад они сажают старушек, и те кричат на наших парней. Бедняга сержант Франклин, сэр, его бабушка увидела его и сказала, если он не явится к ней, то она расскажет всем, что он делал в одиннадцать лет, сэр.
   
— Люди ведь вооружены, так? — спросил майор, вытирая лоб.
   
— О, да. Но мы вроде как посоветовали им не стрелять в безоружных старых дам, сэр. Нам ведь не нужны еще одни Сестрички Долли, так ведь, сэр?
   
Майор уставился на карту. Решение было, он чувствовал это.
   
— Ну, так что же делал сержант Франклин в… — начал он рассеянно.
   
— Она не сказала, сэр.
   
Внезапное чувство облегчения обрушилось на майора.
   
— Капитан, ты знаешь, что это теперь такое?
   
— Я уверен, вы мне скажете, сэр.
   
— Скажу, Том, скажу. Это политика, Том. Мы солдаты. Политикой занимаются выше.
   
— Вы правы, сэр. Отлично, сэр!
   
— Найди какого-нибудь лейтенанта, из тех, что в последнее время несколько расслабился, и отправь его рассказать обо всем их светлостям, — сказал майор.
   
— А не будет ли это жестоко, сэр?
   
— Разумеется. Теперь это политика.
   
Лорд Альберт Селачия недолюбливал вечеринки. Слишком много политики. А эта ему не нравилась особенно, поскольку это означало, что он будет в одной комнате с лордом Ветруном, человеком, которого, в глубине души, он считал Плохим Парнем. В его личном словаре выражений большего осуждения не было. А хуже всего еще и то, что, пытаясь его избежать, он так же старался избегать и лорда Вентури. Их семейства сердечно ненавидели друг друга. Теперь лорд Альберт не был уверен, какое историческое событие вызвало этот раскол, но, разумеется, оно должно было быть важным, иначе просто глупо вести себя подобным образом. Если бы Селачия и Вентури были горными кланами, они бы враждовали и бились, но поскольку они являлись двумя из главных семейств города, они были ужасающе, жесточайше, леденяще вежливы друг с другом, когда длань светской жизни сталкивала их. А сейчас его осторожное движение по менее опасным политическим сферам проклятого вечера привело его прямо к лорду Вентури. «Достаточно плохо столкнуться с ним, — думал лорд Селачия, — и не заговорить над бокалом какого-то дешевого вина, но сейчас волны вечеринки не предоставляли никакого пути к отступлению, чтобы не оказаться невежливым.» И, как ни странно, согласно этикету высшего общества Анк-Морпорка разрешалось пренебрежительно обходиться с друзьями, когда вам заблагорассудится, но быть невежливым со злейшим врагом считалось вершиной дурного тона.
   
— Вентури, — произнес он, поднимая бокал на тщательно высчитанную долю дюйма.
   
— Селачия, — отозвался лорд Вентури, сделав то же самое.
   
— Это вечеринка, — сказал Альберт.
   
— Несомненно. Я смотрю, вы стоите на ногах.
   
— Верно. Как и вы.
   
— Верно. Верно. Кроме того, я заметил, многие делают то же самое.
   
— Но нельзя сказать, что горизонтальное положение тела не имеет своих преимуществ, когда дело доходит до, к примеру, сна.
   
— Совершенно верно. Разумеется, здесь этого делать не стоит.
   
— О, верно. Верно. [12]
   
Через всю залу к ним подошла оживленная дама в великолепном пурпурном платье, ее улыбка летела прямо перед ней.
   
— Лорд Селачия? — произнесла она, протягивая руку. — Я слышала, вы проделали огромную работу, защищая нас от толпы!
   
Его светлость автоматически сурово поклонился. Он не привык к целеустремленным женщинам, а эта была воплощением прямоты. Как бы то ни было, все безопасные темы для разговора с лордом Вентури были исчерпаны.
   
— Боюсь, что здесь вы полонили меня, мадам, — пробормотал он.
   
— Я не сомневаюсь в этом! — ответила Мадам, одарив его такой лучезарной улыбкой, что он так и не разобрался, что она действительно имела в виду. — А кто этот величественный военный? Собрат по оружию?
   
Лорд Селачия замялся. Его с детства учили, что всегда нужно представлять мужчину женщине, а эта улыбающаяся дама не назвала…
   
— Леди Роберта Мезероль, — представилась она. — Большинство зовут меня Мадам. Но мои друзья называют меня Бобби.
   
Лорд Вентури щелкнул каблуками. Он соображал быстрее своего «собрата по оружию», а его жена рассказывала ему гораздо больше сплетен.
   
— А, вы, должно быть, та леди из Генуи, — произнес он, беря ее руку. — Я столько о вас слышал.
   
— Что-нибудь хорошее? — поинтересовалась Мадам.
   
Его светлость бросил взгляд в зал. Его жена была поглощена беседой. И, тем не менее, он знал, что ее супружеский радар может поджарить яйцо, находящееся в полумиле от нее. Но шампанское было хорошим.
   
— В основном — дорогое, — ответил он, но получилось не так остроумно, как он рассчитывал. Хотя она засмеялась. «Может, я и был остроумен, — подумал он. — Черт, а это шампанское действительно замечательное…»
   
— В этом мире женщина должна делать все, на что способна, — сказала она.
   
— Вы позволите мне спросить, существует ли лорд Мезероль?
   
— В такой ранний вечер? — снова рассмеялась Мадам. Лорд Вентури засмеялся с нею вместе. «Боги, — сказал он себе, — а быть остроумным гораздо легче, чем я думал!»
   
— Нет, разумеется, я имел в виду… — начал он.
   
— Не сомневаюсь, — произнесла она, слегка похлопывая его своим веером. — Что ж, я бы не хотела отвлекать вас, но вы оба действительно должны пройти со мной и побеседовать с некоторыми моими друзьями.
   
Она взяла несопротивляющегося лорда Вентури под руку и повела его через залу. Селачия угрюмо последовал за ними, оставаясь при мнении, что, если уж респектабельные женщины называют себя Бобби, миру скоро придет конец, да и должен бы уже.
   
— Мистер Картер чрезвычайно заинтересован в меди, а мистер Джонс — в резине, — прошептала она.
   
В группе было около шести человек, разговаривающих на пониженных тонах. Подойдя, их светлости услышали «… и в такое время человек сам должен спросить себя, чему именно он по-настоящему предан… о, добрый вечер, Мадам».
   
Пока Мадам шла к столу, она случайно встретила еще нескольких джентльменов и, как настоящая хозяйка, подвела их к другим группкам. Должно быть, лишь кто-то, устроившийся на огромных, перекинутых высоко над залом балках, смог бы различить какой-нибудь узор, но и тогда ему нужно было бы знать обозначения. Если бы они могли нарисовать красные пятна на головах людей, что не являлись друзьями патриция, и белые на головах его дружков, и розовые — на вечно колеблющихся, то они бы увидели нечто вроде танца.
   
Белого было не слишком много.
   
Они бы увидели несколько групп красных, и поодиночке, или даже по двое, если число красных в группе было достаточно велико, в них виднелись белые пятна. Если белый покидал группу, то его или ее с легкостью подбирали и включали в другой разговор, где были одно или два розовых, но преобладали красные.
   
Любой разговор исключительно между белыми вежливо прерывался улыбкой и «о, а теперь позвольте вам представить…», или же к ним присоединялись несколько красных точек. Тем временем розовых аккуратно перемещали из одной красной группы в другую, пока они не становились темно-розовыми, и тогда им дозволялось присоединиться к другим розовым того же оттенка, но под присмотром красного.
   
Короче говоря, розовые встречали так много красных и так мало белых, что, вероятно, и вовсе забывали о белых, тогда как белые, бывшие в постоянном одиночестве, или же которых превосходили красные и темно-розовые, начинали краснеть от смущения или желания слиться с обществом.
   
Лорда Ветруна окружали исключительно красные, оставив последних белых далеко в тени. Он выглядел так же, как и все патриции, проведшие определенное количество времени в своих кабинетах — до неприятного полный, с розоватой обвислостью человека нормального телосложения, употреблявшего слишком сытную пищу. Он несколько потел в этой довольно прохладной комнате, а его глаза зыркали туда-сюда, выискивая недостатки, улики, углы.
   
Наконец Мадам добралась до стола, где доктор Фоллет накладывал себе фаршированные яйца, а мисс Розмари Длань рассуждала вслух, стоит ли будущее этих странных пирожных с зеленым наполнителем, чем-то напоминающим креветки.
   
— И как, по-нашему, у нас дела? — спросил доктор Фоллет, обращаясь по-видимому к вырезанному изо льда лебедю.
   
— Хорошо, — сказала Мадам корзине с фруктами. — Хотя четверо все еще проявляют неуверенность.
   
— Я знаю их, — произнес доктор. — Они решатся, поверьте мне. Что им еще остается? Мы привыкли к этой игре. Мы знаем, что если слишком громко жалуешься на проигрыш, то на следующую партию могут не пригласить. Но я приставлю к ним нескольких надежных людей, просто на случай, если их решительность надо будет слегка… подтолкнуть.
   
— Он что-то подозревает, — проговорила мисс Длань.
   
— А когда было иначе? — хмыкнул доктор Фоллет. — Поговорите с ним.
   
— Где наш новый друг, доктор? — спросила Мадам.
   
— Мистер Капканс сейчас спокойно обедает на виду, с безупречной кампанией, далеко отсюда.
   
Они обернулись, когда открылись двойные двери. Некоторые из гостей тоже посмотрели в ту сторону, но тут же повернулись обратно. Это был всего лишь слуга, который быстро подошел к Мадам и что-то шепнул ей. Она указала на двух командующих, и человек пошел беспокойно переминаться с ноги на ногу перед ними. После короткого разговора все трое, даже не поклонившись лорду Ветруну, вышли из залы.
   
— Я прослежу за всем, — произнесла Мадам и, без какого-либо намека, что она следует за мужчинами, направилась к дверям.
   
Когда она вышла, двое слуг, подпиравших стену рядом с тортом, быстро выпрямились, а стражник, патрулирующий в коридоре, бросил на нее испытующий взгляд.
   
— Теперь, мадам? — спросил один из слуг.
   
— Что? О, нет! Просто ждите. — Она скользнула к командующим, которые оживленно разговаривали с двумя младшими офицерами, и взяла под руку лорда Вентури.
   
— О, дорогой Чарльз, вы нас уже покидаете?
   
Лорд Вентури даже не задумался, как она узнала его имя. Шампанское было превосходным, и он не видел причин, почему привлекательная женщина определенного возраста не может знать его имя.
   
— Просто осталась пара уголков сопротивления, — сказал он. — Вам не о чем волноваться, Мадам.
   
— Чертовски огромный уголок, — пробормотал в усы лорд Селачия.
   
— Они уничтожили Большую Мэри, сэр, — говорил невезучий посланник. — И они…
   
— Майор Маунтджой-Стэндфаст не может разобраться с кучкой тупых стражников, горожан и каких-то ветеранов с вилами? — переспросил лорд Вентури, не имевший ни малейшего понятия, сколько ущерба могут нанести вилы, если их швырнуть с высоты двадцати футов.
   
— В том-то и дело, сэр, они ветераны и все знают…
   
— А гражданские? Невооруженные горожане?
   
Посыльный, очень нервничающий младший лейтенант, не мог найти подходящих слов, чтобы объяснить, что «безоружный горожанин» было совсем не тем словом, когда дело сводилось к двухсотфунтовому мяснику с длинным крюком в одной руке и огромным ножом в другой. Молодой человек, завербовавшийся ради униформы и собственного койко-места, совершенно не ожидал подобного обращения.
   
— Разрешите говорить прямо, сэр? — попытался он.
   
— Вперед!
   
— Людям это совершенно не нравится, сэр. Они бы могли убить клатчца, не моргнув, сэр, но… ну, некоторые из старых солдат были в полках, сэр, и они кричат нам всякое. Многие родились там, и это плохо на них сказывается. А что кричат некоторые старые леди, сэр, я таких выражений в жизни не слышал. У Сестричек Долли было достаточно плохо, но это уже слишком. Простите, сэр.
   
Их светлости выглянули в окно. Во дворе дворца было около половины полка, люди, которые несколько дней только и делали, что несли стражу.
   
— Немного твердости и быстрый удар, — произнес Селачия. — Вот, что нужно! Выдавить прыщ! Это не для кавалеристов, Вентури. И я возьму тех людей. Свежая кровь.
   
— Селачия, у нас есть приказы…
   
— У нас множество приказов, — отмахнулся Селачия. — Но мы знаем, где находится враг, так ведь? Разве здесь не достаточно стражи? Сколько человек нужно одному дураку?
   
— Мы не можем просто… — начал лорд Вентури, но Мадам перебила его:
   
— Я уверена, Чарльз проследит, чтобы его светлости не причинили никакого вреда. — Она взяла его под руку. — В конце концов, у него ведь есть меч…
   
Несколько минут спустя, Мадам выглянула в окно и увидела, как солдаты тихо уходят со двора.
   
А еще, немного понаблюдав, она заметила, что патрулирующий коридор стражник исчез.
   
Существуют правила. Если уж есть Гильдия Убийц, то должны быть правила, которые знают все, и которые никогда не должны нарушаться[13].
   
Убийца, настоящий Убийца, должен выглядеть таковым — черные одежды, капюшон, ботинки и все прочее. Если бы они могли носить любую одежду, любой камуфляж, то что тогда оставалось делать человеку, если не просиживать дни напролет в маленькой комнатке с арбалетом, нацеленным на дверь?
   
И они не могут убить человека, не способного защитить себя[14].
   
И они должны дать мишени шанс.
   
Но некоторым это не помогало. Прискорбно, сколько правителей города было убито людьми в черном, потому что они не пользовались возможностью, когда она была, не знали, когда заходят слишком далеко, не заботились, что заводят слишком много врагов, не читали знаков, не знали, когда стоит уйти, присвоив умеренное и приемлемое количество денег. Они не понимали, когда машина остановилась, когда был мир готов к переменам, когда, в общем-то, стоит уделить больше времени семье, пока они не решили провести его с предками.
   
Разумеется, Гильдия не уничтожала правителей по собственной воле. Насчет этого тоже было правило. Они просто оказывались рядом, когда в них возникала необходимость.
   
Очень давно существовала традиция, называемая «Бобовый Король». В определенный день года всех мужчин клана обносили особенным блюдом, в котором был один хорошо прожаренный боб. И тот, кому доставался этот боб, вероятно, после некоторых зубоврачебных процедур, становился Королем. Это была совершенно недорогая система, и она хорошо работала, может, потому что умные лысые человечки, которые, в общем-то, заправляли всем и уделяли некоторое внимание возможным кандидатам, умело подбрасывали боб в нужную миску.
   
И пока созревали урожаи, и процветало племя, и плодоносила земля, процветал и Король. Но когда, по прошествии времени, урожаи гибли, и возвращались льды, а животные вдруг становились бесплодными, умные лысые человечки затачивали свои длинные ножи, которые в основном использовались для нарезания омелы.
   
И в нужную ночь один из них уходил в свою пещеру и осторожно поджаривал один маленький боб.
   
Конечно, это было до того, как люди стали цивилизованными. Сейчас никому не надо есть бобы.
   
   
Люди все еще работали на баррикадах. Это стало чем-то вроде общего хобби или группового благоустройства дома. Появились пожарные ведра, одни с водой, другие — с песком. Кое-где баррикада была неприступней городских стен, учитывая, что последние часто разбирали на камень.
   
Порой из города доносился бой барабанов и топот марширующих солдат.
   
— Сержант?
   
Ваймс посмотрел вниз. На вершине лестницы, ведущей вниз, на улицу, появилось лицо.
   
— А, мисс Баттий? Не знал, что вы с нами.
   
— Я и не собиралась быть здесь, но вдруг появилась эта огромная стена…
   
Она взобралась наверх. В руках она держала маленькое ведро.
   
— Доктор Лоуни передает вам свои поздравления и удивляется, как это вы до сих пор никого не избили? — произнесла она, ставя его на пол. — Он говорит, что уже приготовил три стола, поставил на огонь два ведра с дегтем, шесть девушек готовят повязки, и все, с чем ему пришлось столкнуться, это разбитый нос. Вы его подводите, так он говорит.
   
— Передай ему «ха-ха-ха», — ответил Ваймс.
   
— Я принесла вам завтрак, — сказала Сандра, и Ваймс понял, что внизу, не слишком-то удачно пытаясь остаться незамеченными, стояли парни. Они ухмылялись.
   
— Грибы? — спросил он.
   
— Нет, — отозвалась девушка. — Меня просили передать вам, что, раз уж наступило завтра, то вы получите все, что хотели…
   
На мгновение Ваймс напрягся, не зная, куда его несет мир.
   
— Вареное яйцо, вкрутую, — возвестила Сандра. — Но Сэм Ваймс сказал, что, может, вам больше понравится всмятку, и несколько тостов в форме солдатиков.
   
— Прямо, как и ему, — слабо проговорил Ваймс. — Отличная догадка.
   
Ваймс подбросил яйцо в воздух, надеясь поймать его, когда оно упадет вниз. Вместо этого, раздался звук, будто сомкнулись ножницы, и из воздуха полился жидкий желток и осколки скорлупы. А потом посыпались стрелы.
   
   
Разговоры становились все громче. Мадам подошла к группе около лорда Ветруна. Словно по волшебству через десять секунд их оставили наедине, поскольку все люди вокруг них вдруг на другом конце залы увидели других людей, с которыми они обязательно должны были поговорить.
   
— А вы кто? — осведомился Ветрун, осматривая ее с тщательностью человека, опасающегося, что женщина может скрывать оружие.
   
— Мадам Роберта Мезероль, мой лорд.
   
— Та, что из Генуи? — фыркнул Ветрун, что могло быть его попыткой хихикнуть. — Я слышал много историй про Геную!
   
— Может, я могла бы рассказать вам еще несколько, мой лорд, — ответила Мадам. — Но сейчас пришло время для торта.
   
— Да, — кивнул Ветрун. — Вы знаете, что сегодня попался еще один убийца? Они все еще пытаются, понимаете. Одиннадцать лет, и все еще пытаются. Но я всегда их ловлю, как бы они ни крались.
   
— Отлично, мой лорд, — отозвалась Мадам. То, что он был пренеприятнейшим человеком, безобразным до самых костей, действительно помогало. Некоторым образом, все становилось гораздо проще. Она повернулась и хлопнула в ладоши. Как ни странно, этот тихий звук внезапно вызвал прекращение всех разговоров.
   
В конце залы распахнулись двойные двери, и появились два трубача. Они заняли свои места по обе стороны двери…
   
— Остановите их! — крикнул Ветрун и пригнулся. Два его стражника пробежали по залу и выхватили трубы у испуганных людей. Они держали их с величайшей осторожностью, точно те должны были взорваться или выпустить странный газ.
   
— Отравленные дротики, — удовлетворенно произнес Ветрун. — Нельзя быть излишне осторожным, мадам. На этом посту учишься следить за каждой тенью. Ладно, пусть играют. Но никаких труб. Ненавижу, когда на меня направляют какие-то трубки.
   
На том конце зала после некоторой озадаченной беседы лишенные своих инструментов трубачи заняли свои места и, как смогли, насвистели мелодию.
   
Лорд Ветрун засмеялся, когда ввезли торт. Он был многоярусным, достигал человеческого роста и был покрыт толстым слоем глазури.
   
— Великолепно, — произнес он, когда толпа зааплодировала. — Мне ведь действительно нравятся некоторые развлечения на приемах. И я его разрежу, так?
   
Он отступил на несколько шагов и кивнул охране.
   
— Давайте, мальчики, — сказал он.
   
Мечи несколько раз воткнулись в верхний ярус. Стражи взглянули на Ветруна и покачали головой.
   
— Существует такая вещь, как гномы, если вы не знаете, — проговорил он.
   
Они проткнули второй слой, вновь не встретив никакого сопротивления, кроме как сухих фруктов, и жира, и корочки марципана с сахарной глазурью.
   
— Он может и на коленях стоять, — заявил Ветрун.
   
Зрители смотрели с застывшими улыбками. Когда стало ясно, что в торте никого нет, послали за пробовальщиком. Многие из гостей знали его. Звали его Ищиплесн. Говаривали, что он в свое время съел столько яда, что теперь был совершенно невосприимчив к нему, и что ему приходится каждый день съедать по жабе, чтобы держаться в форме. А еще поговаривали, будто от его дыхания чернеет серебро.
   
Он выбрал кусок торта и осторожно прожевал его, пристально смотря в потолок.
   
— Хмм, — через некоторое время произнес он.
   
— Ну? — спросил Ветрун.
   
— Простите, милорд, — заключил Ищиплесн. — Ничего. Мне показалось, было немного цианида, но, увы, это лишь миндаль.
   
— Никакого яда? — переспросил патриций. — То есть, это съедобно?
   
— Ну, да. С жабьим мясом было бы еще лучше, но это лишь мое мнение.
   
— Может, теперь слуги могут разнести еду, мой лорд? — спросила Мадам.
   
— Не доверяю я слугам, — ответил Ветрун. — Подкрадываются. Могут подсыпать что-нибудь.
   
— Тогда, вы не будете возражать, если я его разрежу, мой лорд?
   
— Ладно, — кивнул лорд Ветрун, с осторожностью поглядывая на торт. — Я возьму девятый кусок, который вы отрежете. — Но на самом деле он торжествующе выхватил пятый кусок, точно достал из-под обломков нечто ценное.
   
Торт раздали остальным. Возражения лорда Ветруна против слуг смолкли, когда еду стали передавать другим людям, и вечер слегка рассредоточился, поскольку гости обдумывали древний вопрос: как держать тарелку с бокалом и есть одновременно, не используя при этом те подставки для бокалов, которые крепились к краю тарелки, в результате чего все люди выглядели четырехлетними детьми. Это требует большой концентрации, и, наверное, именно поэтому каждый оказался так странно поглощен собой.
   
Дверь открылась. В комнату вошла фигура. Ветрун поднял взгляд от своей тарелки.
   
Это была худая фигура, в маске и капюшоне, вся в черном.
   
Ветрун уставился на нее. Вокруг зашумел разговор, и сверху наблюдатель мог бы заметить как движение волн вечеринки оставило широкую тропу от двери прямо к Ветруну, чьи ноги отказывались двигаться.
   
Приближаясь к нему, фигура завела обе руки за спину и вытащила два крошечных арбалета. Раздалось два тихих «тик» и охранники тихо упали на пол. Затем человек убрал арбалеты обратно и стал подходить ближе. Его шаги были бесшумны.
   
— Брв? — выдавил Ветрун, следя за фигурой. Его рот был открыт и наполнен тортом. Люди продолжали разговаривать. Где-то кто-то рассказал шутку. Раздался смех, может, несколько более визгливый, чем должно. Разговоры стали громче.
   
Ветрун моргнул. Убийцы так не делают. Они подкрадываются. Они пользуются тенями. В реальной жизни такого не бывает. Так бывает только во снах.
   
А теперь существо оказалось прямо перед ним. Он уронил ложку, и, когда она звякнула об пол, внезапно воцарилась тишина.
   
Есть еще одно правило. При возможности жертва должна знать имя Убийцы, и кто его нанял. Гильдия считала, что так будет честно. Ветрун не знал этого, да никто об этом особо и не распространялся, но, тем не менее, сквозь пелену ужаса, с широко раскрытыми глазами, он задал верные вопросы.
   
— Кто тебя прислал?
   
— Я от города, — сообщила фигура, обнажая тонкий серебристый меч.
   
— Кто ты?
   
— Думайте обо мне, как… о будущем.
   
Фигура занесла меч, но было уже поздно. Более искусный кинжал ужаса сделал свое дело. Лицо Ветруна стало малиновым, глаза смотрели в никуда, а из гортани, сквозь крошки торта, вырвался смешанный со хрипом вздох.
   
Темная фигура опустила меч, мгновение смотрела на него в звенящей тишине, а потом сказала:
   
— Бу.
   
И одной затянутой в перчатку рукой подтолкнула патриция. Ветрун упал навзничь, оброненная им тарелка зазвенела на плитках пола.
   
Убийца вытянул руку с незапятнанным кровью мечом, отпустил его, и тот упал рядом с трупом. А потом он развернулся и медленно пошел обратно по мраморному полу. Он закрыл за собой двойные двери, и только эхо умерло вдали.
   
Мадам медленно сосчитала до десяти прежде, чем закричать. Этого показалось вполне достаточно.
   
Лорд Ветрун поднялся на ноги и взглянул на облаченную в черное фигуру.
   
— Еще один? Откуда ты прокрался?
   
— Я НЕ КРАДУСЬ.
   
Мысли Ветруна были даже более расплывчаты, чем в последние несколько лет, но насчет торта он был уверен. Он ел торт, а теперь его не было. Он видел его сквозь туман очень близко, но, когда попытался дотянуться до него, тот оказался очень далеко.
   
Некое озарение снизошло на него.
   
— О, — вздохнул он.
   
— ДА, — ответил Смерть.
   
— И у меня нет времени даже торт доесть?
   
— НЕТ. ВРЕМЕНИ БОЛЬШЕ НЕТ. ДАЖЕ ДЛЯ ТОРТА. ДЛЯ ТЕБЯ ТОРТ ЗАКОНЧИЛСЯ. ТЫ ДОЕЛ ЕГО ДО КОНЦА.
   
В стену рядом с Ваймсом вцепилась абордажная кошка. Вдоль всей баррикады слышались крики. Новые крюки взвивались и вгрызались в дерево.
   
По крышам домов вновь застучал град стрел. Нападающие не были готовы рискнуть и задеть кого-то из своих, но на улице свистели и отскакивали от стен стрелы. Ваймс слышал крики и звон стрел о доспехи.
   
Звук заставил его развернуться. На один уровень с ним поднялась голова в шлеме, лицо под которым побледнело от ужаса при виде Ваймса.
   
— Это было мое яйцо! — закричал он, врезав человеку по носу. — С солдатиками!
   
Человек упал, судя по звуку, на карабкающихся следом. Вдоль всего парапета кричали люди.
   
Ваймс вытащил свою дубинку.
   
— Вперед, парни! — заорал он. — Дубинки! Никаких фантазий! Бейте их по пальцам, и пусть гравитация доделает свое дело! Они попадают вниз!
   
Он пригнулся, вжимаясь в дерево, и попытался найти лазейку…
   
— Они используют большие катапульты, — произнесла Сандра, отыскавшая себе укрытие в нескольких футах от него. — Там…
   
Ваймс оттащил ее.
   
— Что ты здесь делаешь? — взревел он.
   
— Здесь безопаснее, чем на улице! — выкрикнула она в ответ, приблизившись к нему нос к носу.
   
— Только если в тебя не попадет одна из этих кошек! — Он выхватил свой нож. — Вот, возьми… Увидишь веревку — режь!
   
Он юркнул под укрытие шатающегося парапета, но защитники справлялись хорошо. В любом случае, это были не шутихи и фейерверки. С земли люди стреляли сквозь любую щель, которую могли найти, и, хотя прицеливаться было не просто, этого и не требовалось. Ничто другое не нервирует людей больше, чем свист стрел вокруг них.
   
А карабкающиеся тоже собирались кучками. Им приходилось. Если они пытались атаковать широким фронтом, то каждого человека встречало по трое защитников. Так что они лезли один за другим, и, падая, каждый утаскивал вниз еще двоих, а в баррикаде было полно щелей и лазеек, где защитник с копьем мог серьезно потыкать тех, что лезли с другой стороны.
   
«Это глупо, — подумал Ваймс. — Понадобится тысяча человек, чтобы пробиться таким способом, да и то, лишь последние пятьдесят смогут взобраться наверх по холму из тел остальных. Кто-то там замыслил старое доброе „ударим по их самой укрепленной точке, чтобы показать, что мы не шутим“. Боги, неужели так мы и побеждали во всех наших войнах?
   
А как бы я разобрался с этим? Ну, я бы сказал: „Детрит, убери эту баррикаду“, так, чтобы защитники меня слышали, вот, что бы я сделал. И проблемы нет.»
   
Впереди раздался вопль. Кошка попала в грудь одного из стражников и пригвоздила его к дереву. Ваймс добрался до него вовремя, чтобы увидеть, что крюк воткнулся в тело человека, пройдя сквозь нагрудник и кольчугу, когда нападающий с трудом взобрался…
   
Ваймс выхватил меч человека одной рукой и ударил другой, отправив его в гущу битвы внизу.
   
Раненым стражником оказался Ненсибел. Его лицо стало бледно-голубым, рот беззвучно открывался и закрывался, а у ног образовалась лужица крови. Она просачивалась сквозь доски.
   
— Надо вытащить эту чертову штуку… — заговорил Виглет, берясь за крюк. Ваймс оттолкнул его, когда над ними просвистела пара стрел.
   
— От этого станет еще хуже. Позови ребят, осторожно спустите его и отнесите к Лоуни. — Ваймс схватил дубинку Нэнсибела и ударил ею по шлему нового карабкающегося.
   
— Он еще дышит, сержант! — заметил Виглет.
   
— Да, да, — кивнул Ваймс. Просто удивительно, как сильно порой люди хотят видеть жизнь в трупе друга. — Так что будет лучше, если вы спустите его к врачу. — И, говоря как человек, повидавший раненых на своем веку, он добавил про себя: и если Лоуни вылечит его, то он сможет основать собственную религию.
   
Удачливый нападающий, взобравшийся на вершину баррикады и понявший, что он совершенно один, в отчаянии замахнулся мечом на Ваймса. Ваймс занялся делом.
   
Анк-Морпорк был хорош в этом, а еще лучше он был в том, что никто никогда этого не обсуждал. Все скорее текло, нежели случалось; это значит, нужно очень постараться, чтобы рассмотреть, где «еще не случилось» превращается в «уже позаботились».
   
Прежде чем прибыл мистер Капканс, прошло двадцать минут, и еще двадцать пять, прежде чем он принял скучную присягу патриция, волшебным образом превратившись в лорда Капканса, и расположился в Продолговатом кабинете; это включало в себя и минуту молчания, чтобы почтить память покойного лорда Ветруна, о чьем теле уже позаботились.
   
Нескольким слугам указали на дверь без какого-либо неудовольствия, и даже Ищиплесну позволили спокойно убрать свою жабью ферму. Но те, кто топил камины, и протирали пыль, и подметали пол, остались, как оставались и прежде, потому как они редко обращали внимание, или вообще могли не знать, кто их лорд, и в любом случае были слишком полезны и знали, где стоят метлы. Лорды приходят и уходят, а пыль накапливается.
   
И это было утро нового дня, которое, если смотреть снизу, казалось таким же, как и предыдущие.
   
Через некоторое время кто-то поднял вопрос о сражении, о котором было просто необходимо позаботиться.
   
Теперь стычки шли по всей баррикаде, но только в одном направлении. Принесли осадные лестницы, и в нескольких местах люди смогли забраться наверх. Но их нигде не было достаточно. Защитников было гораздо больше, чем нападающих, и не все они были при оружии. Ваймс быстро уловил природную мстительность пожилых дам, которые не имели ни малейшего представления о честной игре, когда дело доходило до схватки с солдатами; дайте бабушке спицу и прореху, куда ее воткнуть, и парни с другой стороны попадали в большую беду.
   
А потом вдохновленный Редж Башмак предложил использовать в качестве оружия бифштексы. Нападающие были родом не из тех домов, где на столах появлялась вырезка. Мясо обычно было приправой, а не едой как таковой. Но здесь и там людей, добравшихся до вершины лестницы, в темноте, под стоны и крики менее удачливых товарищей, обезоруживали их сытые бывшие коллеги и провожали вниз по лестнице, где потчевали бифштексами, и яйцами, и жаренными цыплятами, и обещаниями, что, если революция победит, то каждый день будет подобен этому.
   
Ваймс не хотел, чтобы эти новости распространялись, иначе в атаку бросятся все.
   
Но старушки, ох уж эти старушки… Именно в окрестностях Республики в полки набирали рекрутов. А еще здесь жили большими семьями, где слово матриарха было законом. Сажать их во время затишья наверх с мегафонами в руках было почти что жульничеством.
   
— Я знаю, что ты там, Рончик! Это твоя нянюшка! Заберешься еще раз, и я влеплю тебе пощечину! Наша Рита шлет тебе свою любовь и хочет, чтоб ты скорее вернулся домой! У Дедули новая мазь, и он чувствует себя гораздо лучше! А теперь — хватит глупостями заниматься!
   
Это был грязный трюк, и он гордился им. Подобные выкрики выбивали боевой дух лучше стрел.
   
И вдруг Ваймс понял, что ни на веревках, ни на лестницах больше не было людей. Он слышал снизу крики и стоны, но те, кто мог стоять на ногах, отступали на безопасное расстояние.
   
«Итак, — подумал Ваймс, — я бы спустился в подвалы домов, что ближе к улице. Анк-Морпорк — это и есть подвалы. И я бы прорубил путь сквозь прогнившие стены, и теперь в половине подвалов с этой стороны баррикады было бы полно людей, которым было бы уютно и укромно.
   
Конечно, прошлой ночью я приказал забить все двери в подвалы, которые они найдут, но, в конце концов, я бы не стал воевать сам с собой, ведь так?»
   
Он всмотрелся сквозь щель меж досок и удивился, увидев человека, с опаской идущего между обломками и стонущими людьми. В руках он держал белый флаг и время от времени останавливался, чтобы помахать им, но крика «Ура!» не было.
   
Когда он подошел к баррикаде настолько близко, насколько мог, он крикнул:
   
— Эй?
   
Ваймс за досками закрыл глаза. О боги, подумал он.
   
— Да? — крикнул он вниз. — Я могу вам помочь?
   
— Кто вы?
   
— Сержант Киль, Ночная стража. А вы?
   
— Младший лейтенант Харрап. Э… мы просим короткого перемирия.
   
— Зачем?
   
— Э… чтобы мы могли помочь нашим раненым.
   
«Законы войны, — подумал Ваймс. — Поле чести. Боже правый…»
   
— А потом? — спросил он.
   
— Прошу прощения?
   
— Что будет потом? Мы снова начнем драться?
   
— Эмм… вам никто не сообщил? — спросил младший лейтенант.
   
— Не сообщил чего?
   
— Мы только что узнали. Лорд Ветрун мертв. Теперь патрицием стал лорд Капканс.
   
Радость начала распространяться среди ближайших защитников, и эта радость была подхвачена снизу. Ваймс почувствовал растущее облегчение. Но он бы не был Ваймсом, если бы оставил все, как есть.
   
— Так вы хотите поменяться местами? — крикнул он.
   
— Э… простите?
   
— Я имею в виду, не хотят ли ваши парни защищать баррикаду, а мы можем попробовать атаковать ее?
   
Ваймс услышал, как засмеялись защитники.
   
Последовала пауза. Потом молодой человек спросил:
   
— Эмм… зачем?
   
— Потому что, поправь меня, если я ошибаюсь, но мы теперь — преданные сторонники законного правительства, а вы — бунтующие остатки расформированной администрации. Я прав?
   
— Эмм… думаю, у нас были, эмм… надлежащие приказы.
   
— Слышал о человеке по имени капитан Каченс?
   
— Эмм… да…
   
— Он тоже считал, что получал надлежащие приказы, — сказал Ваймс.
   
— Эмм… да?
   
— Боги, как же он был удивлен. Ладно, ладно. Мир. Мы согласны. Вы не против, если мои парни помогут вам? У нас здесь доктор есть. Очень хороший. Я все еще слышу вопли.
   
— Эмм… благодарю, сэр. — Молодой человек отдал честь. Ваймс ответил тем же.
   
Затем он расслабился и повернулся к защитникам.
   
— Все, парни, — произнес он. — Спускаемся.
   
Он спустился по лестнице. Ну, что ж, вот и все. Все кончено. Звоните в колокольчики, танцуйте на улицах…
   
— Сержант, вы серьезно о том, чтобы помочь ихним раненым? — спросил Сэм, стоявший внизу у лестницы.
   
— Ну, это столь же разумно, как и все, что произошло, — ответил Ваймс. — Они — городские парни, как и мы, они не виноваты, что им давали неверные приказы. — «И это перевернуло их мозги, — подумал он, — заставило поразмыслить, почему все это происходит…»
   
— Только… Нэнсибел умер, сержант.
   
Ваймс глубоко вдохнул. Он ведь уже знал это, еще там, на раскачивающейся баррикаде, но слышать это все равно было шоком.
   
— Подозреваю, некоторые из них не доживут и до утра, — сказал он.
   
— Да, но они были врагами, сержант.
   
— Всегда стоит поразмыслить, кто же твой истинный враг, — отозвался Ваймс.
   
— Как насчет «человек, который пытается проткнуть тебя мечом»? — предложил Сэм.
   
— Неплохое начало, — кивнул Ваймс. — Но порой не стоит смотреть на все так прямолинейно.
   
В Продолговатом кабинете Капканс сложил руки и постучал указательными пальцами по зубам. Перед ним лежало довольно много бумаг.
   
— Что сделать, что сделать, что сделать, — задумчиво бормотал он.
   
— Обычно объявляется всеобщая амнистия, мой лорд, — подсказал мистер Слант. Мистер Слант, глава Гильдии Адвокатов, был советником многих правителей города. Кроме того, он был зомби, хотя это было лишь полезнее в его карьере. Он был основой. Он знал, как все должно быть.
   
— Да, да, разумеется, — закивал Капканс. — Чистое начало. Конечно. Не сомневаюсь, существует традиционная форма?
   
— Вообще-то, мой лорд, у меня оказалась копия…
   
— Да, да. Может, расскажете мне об этой баррикаде? Той, что все еще стоит? — Он осмотрел людей, собравшихся в кабинете.
   
— Вы об этом знаете, сэр? — переспросил Фоллет.
   
— У меня есть свои информаторы, — ответил Капканс. — Она вызвала много шума, не так ли? Какой-то человек устроил довольно разумную оборону, отрезал нас от жизненно важных частей города, уничтожил организацию капитана Каченса и отразил все лучшие атаки, которые были предприняты против него. И, я слышал, он всего лишь сержант.
   
— Могу я предположить, что последует приказ о его повышении? — спросила Мадам.
   
— Именно об этом я и думал, — ответил Каченс, сверкая глазками. — А еще его люди. Они ему преданны?
   
— По всей видимости, сэр, — сказала Мадам. Она обменялась озадаченным взглядом с доктором Фоллетом.
   
Капканс вздохнул.
   
— С другой стороны, солдата вряд ли можно наказать за преданность старшему офицеру, особенно в трудные времена. Нет необходимости предпринимать против них каких-либо действий.
   
Взгляды встретились снова. Они все почувствовали, как мир ускользает из-под ног.
   
— Но не Киль, — продолжал Капканс, поднявшись и вытаскивая табакерку из кармашка жилета. — Только вдумайтесь. Какой правитель может терпеть существование такого человека? Он проделал все это лишь за несколько дней? Боюсь даже представить, что может взбрести ему в голову завтра. Настали деликатные времена. Должны ли мы поощрять любую прихоть простого сержанта? Нам не нужно, чтобы какой-нибудь человек вроде Киля делал все по-своему. Кроме того, Особые могут оказаться полезными. Разумеется, должным образом переученные.
   
— Мне казалось, вы хотели повысить его? — напрямую сказал доктор Фоллет.
   
Лорд Капканс взял щепотку табака и пару раз моргнул.
   
— Да, — ответил он. — Повысить его, как говорится, к вечной славе.
   
Люди в комнате замолчали. Один или двое были в ужасе. Некоторые были поражены. В Анк-Морпорке невозможно удержаться на вершине, не выработав определенного прагматичного подхода к жизни, а Капканс, казалось, усвоил его с похвальной скоростью.
   
— Баррикаду разбирают? — спросил патриций, захлопнув табакерку.
   
— Да, мой лорд, — отозвался доктор Фоллет. — Из-за всеобщей амнистии, — добавил он, просто чтобы слово было произнесено. У Гильдии Убийц наравне с правилами существует и кодекс чести; это был старый кодекс, аккуратно составленный так, чтобы удовлетворять их нужды, но, тем не менее, это был кодекс. Нельзя убивать беззащитных или слуг, убивать следует только с близкого расстояния и всегда держать свое слово. Это было ужасно.
   
— Превосходно, — заключил Капканс. — Идеальное время. На улицах люди. Суета. Несознательные элементы, жизненно важную информацию не доставляют, левая рука не ведает, что творит правая, сложность ситуации, к сожалению. Нет, мой дорогой доктор, я не намерен обращаться к вашей гильдии. К счастью, есть те, чья преданность городу менее… условна. Да. А теперь, прошу, еще столько всего нужно сделать. Я буду с нетерпением ждать нашей новой встречи.
   
Толпу вежливо, но твердо проводили вон из комнаты, и двери захлопнулись за ними.
   
— Кажется, мы снова вернулись в школу, — пробормотал доктор Фоллет, когда они шли по коридору.
   
— Ave! Duci novo, similis duci seneci, — иронично, как может только зомби, прошептал мистер Слант. — Или, как мы говорили в школе, «Ave! Bossa nova, similis bossa Seneca!» — Он тихонько засмеялся, точно учитель. Он отлично разбирался в мертвых языках. — Конечно, с точки зрения грамматики, это…
   
— И это значит…? — произнесла Мадам.
   
— Вот и новый босс, такой же, как и старый, — пробормотал доктор Фоллет.
   
— Я советую набраться терпения, — сказал Слант. — Он новичок в этом деле. Он освоится. Город всегда преподносит новые проблемы. Дайте ему время.
   
— И нам был нужен кто-то решительный, — бросил кто-то из толпы.
   
— Нам нужен кто-то, кто будет принимать правильные решения, — ответила Мадам. Она протолкалась вперед, спустилась по главной лестнице и влетела в приемную.
   
Когда она вошла, мисс Длань поднялась.
   
— Они… — начала она.
   
— Где Хэвлок? — спросила Мадам.
   
— Здесь, — отозвался Ветинари, выступая из тени за занавесями.
   
— Возьми мою карету. Найди Киля. Предупреди его. Капканс хочет, чтобы он был мертв!
   
— Но…
   
Мадам подняла на него угрожающий дрожащий палец.
   
— Сейчас же, или получишь трепку!
   
Когда захлопнулись двери, лорд Капканс пару мгновений смотрел на них, а потом нажал звонок главного секретаря. Человек проскользнул в комнату через особую дверь.
   
— Все устроились? — спросил Капканс.
   
— Да, мой лорд. Некоторые дела требуют вашего особого внимания.
   
— Уверен, люди бы хотели верить в это, — отозвался Капканс, откидываясь на спинку кресла. Он переместил свой вес с одной стороны на другую. — Эта штука крутится?
   
— Полагаю, что нет, сэр, но примерно через час здесь будет квалифицированный крутильщик.
   
— Хорошо. Так, что же еще… ах, да. Скажи, есть в Гильдии Убийц перспективные люди?
   
— Полагаю, что так, мой лорд. Не хотели бы вы, чтобы я приготовил досье на, скажем, троих из них?
   
— Займись.
   
— Да, мой лорд. Мой лорд, некоторые люди ждут срочной аудиенции с…
   
— Пусть подождут. Теперь, став патрицием, мы будем наслаждаться этим. — Капканс побарабанил пальцами по краю стола, все еще глядя на дверь. Потом он сказал: — Моя инаугурационная речь готова? Очень жаль, что Ветрун умер так внезапно, много работы, новое направление и так далее, вводить лучшее из нового, при этом сохраняя лучшее из старого, осторожность с опасными элементами, принести жертвы богам и так далее, сплотить вместе, благо для города?
   
— Именно, сэр.