1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 
    
Марико перевела это другим, и все они вздохнули, глядя на кедровые брусья, потом снова на него, самураи-часовые так же внимательно слушали. Следующий вопрос задала Рако.
    
— Рако-саи спрашивает, у нее такое же тело, как у нас?
    
— Да. Но ягодицы у нее больше и более выпуклые, талия длиннее и… ну, наши женщины вообще более округлые и имеют более тяжелые груди.
    
— И все ваши женщины — и мужчины — настолько выше, чем мы?
    
— В целом да. Но некоторые у нас такие же маленькие, как и вы. Я думаю, что ваша миниатюрность восхитительна. Очень приятна.
    
Аза спросила что-то, и интерес у всех усилился.
    
— Аза спрашивает: в смысле секса — как ваши женщины по сравнению с нашими?
    
— Извините, не понимаю?
    
— О, пожалуйста, извините меня. Секс в интимном смысле. Секс — наше выражение для физического соединения мужчины и женщины. Это более вежливо, чем блуд, правда?
    
Блэксорн справился со своим смущением и сказал:
    
— Я имел… э… я имел только один… э… опыт секса здесь. Это было… э… в деревне — и я не помню всего этого слишком ясно, потому что… э-э… я был так истощен нашим путешествием, что наполовину спал, наполовину бодрствовал. Но, как мне показалось, это было вполне удовлетворительно.
    
Марико нахмурилась.
    
— Вы любили только один раз с тех пор, как приплыли сюда?
    
— Да.
    
— Вы должны чувствовать себя очень скованным, да? Одна из этих женщин будет рада отдаться вам, Анджин-сан. Или все они, если вы пожелаете.
    
— Что?
    
— Конечно. Если вы не хотите никого из них, не надо беспокоиться, они, конечно, не будут обижены. Только скажите мне, какого типа женщину вы хотели бы, и мы распорядимся.
    
— Спасибо, — сказал Блэксорн. — Но не теперь.
    
— Вы уверены? Пожалуйста, извините меня, но Киритсубо-сан дала четкие инструкции о том, чтобы ваше здоровье было сохранено и улучшено. Как можно быть здоровым без секса? Это очень важно для мужчины, правда? О, конечно, да.
    
— Спасибо, но, может быть, позднее.
    
— У вас много времени. Я с удовольствием зайду позднее. У нас будет масса времени для разговоров, если вы пожелаете. Вы еще имеете четыре стика времени, — сказала она ободряюще. — Вам не надо уезжать до захода солнца.
    
— Спасибо. Но не теперь, — сказал Блэксорн, пораженный прямотой и отсутствием деликатности в этом предложении.
    
— Им действительно будет приятно угодить вам, Анджин-сан. О! Может быть, вы предпочитаете мальчиков!
    
— Что?
    
— Мальчика. Это очень просто, если это то, чего вы хотите. — Ее улыбка была бесхитростна, ее голос деловит.
    
— Что это значит? Вы серьезно предлагаете мне мальчика?
    
— Ну да, Анджин-сан. В чем дело? Я только сказала, что мы пришлем сюда мальчика, если вы хотите этого.
    
— Я не хочу этого! — Блэксорн почувствовал, как кровь прилила к лицу. — Разве я похож на проклятого Богом содомита?
    
Его слова разнеслись по комнате. Все уставились на него ошеломленно. Марико низко поклонилась, держа голову у пола.
    
— Пожалуйста, простите меня, я сделала ужасную ошибку. О, я обидела, тогда как пыталась только сделать приятное. Я никогда не разговаривала с иностранцами, кроме как со святыми отцами, поэтому я не могла узнать ваших… ваших интимных обычаев. Меня никогда им не учили, Анджин-сан, — отцы не обсуждали их. Здесь несколько человек иногда хотят мальчиков — священники время от времени имеют мальчиков, наши и некоторые из ваших — я по глупости предположила, что ваши обычаи такие же, как и наши.
    
— Я не священник, и это не наш обычай.
    
Командир самураев Казу Оан наблюдал за всем этим с неудовольствием. Ему были поручены безопасность чужеземца и его здоровье, и он видел своими собственными глазами невероятное благорасположение, которое господин Торанага выказывал Анджин-сану, а теперь Анджин-сан был в ярости.
    
— В чем дело? — спросил он вызывающе, так как было очевидно, что глупая женщина сказала что-то, что обидело его очень важного подопечного.
    
Марико объяснила, что она сказала и что ответил Анджин-сан.
    
— Я правда не понимаю, что так обидело его, Оан-сан, — сказала она ему.
    
Оан недоверчиво поскреб свою голову.
    
— Он стал похож на сумасшедшего быка только потому, что вы предложили ему мальчика?
    
— Да.
    
— Тогда извините, но, может быть, вы были невежливы? Может быть, вы сказали что-то не то?
    
— О нет, Оан-сан. Я совершенно уверена. Я чувствовала себя ужасно. Я совершенно точно провинилась.
    
— Здесь должно быть что-то еще. Что?
    
— Нет, Оан-сан. Только это.
    
— Я никогда не пойму этих чужеземцев, — сердито сказал Оан. — Ради всех нас, пожалуйста, успокойте его, Марико-сан. Видимо, это потому, что он так долго не имел женщину.
    
— Вы, — он приказал Соно, — вы дайте еще саке, горячего саке и горячих полотенец! Вы, Рако, погладьте шею этому дьяволу. — Служанки бросились выполнять его указания. Внезапно он сказал: — Хотел бы я знать, не потому ли это, что он импотент. Его история о приключении в деревне была достаточно туманная, правда? Может быть, бедняга взбесился потому, что он действительно импотент и вы затронули больное место?
    
— Извините, но я так не думаю. Доктор сказал, что он очень силен.
    
— Если бы он был импотент — это бы все объясняло, правда? Этого мне было бы достаточно, чтобы я раскричался тоже. Да! Спросите его.
    
Марико немедленно сделала, как он приказал, и Оан ужаснулся, когда кровь снова бросилась чужеземцу в лицо, и поток омерзительно звучащей чужеземной речи заполнил комнату.
    
— Он… он сказал «нет», — Марико перешла почти на шепот.
    
— И все это означало только «нет»?
    
— Они… они используют много разных длинных проклятий, когда возбуждены.
    
Оан начал потеть от беспокойства, так как он отвечал за чужеземца.
    
— Успокойте его!
    
Еще один самурай, более старый, сказал с надеждой:
    
— Оан-сан, может быть, он из тех, кому нравятся собаки, а? Мы слышали странные истории в Корее о поедающих чеснок. Да, они любили собак и… Я вспоминаю теперь, да, собак и уток. Может быть, эти золотоголовые похожи на тех, поедающих чеснок, они так же пахнут, правда? Может быть, он хочет утку?
    
Оан сказал:
    
— Марико-сан, спроси его! Нет, может быть, лучше не надо. Пусть успокоится…
    
Он замолчал. Из дальнего угла приближался Хиро-Мацу.
    
— Привет, — сказал он отрывисто, пытаясь удержать свой голос от дрожи, потому что старый Железный Кулак, и в лучших обстоятельствах помешанный на дисциплине, в последнюю неделю стал похож на тигра с ошпаренным задом, а сегодня был еще хуже. Десять человек были понижены в звании за неопрятность, вся ночная стража с позором маршировала по замку, двум самураям было предложено совершить сеппуку, так как они опоздали на вахту, а четыре ночных уборщика были сброшены с зубчатой стены, так как рассыпали часть мусорного ящика в саду замка.
    
— Как он ведет себя, Марико-сан? — услышал Оан возбужденный вопрос Железного Кулака. Он был уверен, что глупая женщина, которая вызвала все это беспокойство, собирается выболтать всю правду, которая наверняка снимет с них головы. К своему облегчению, он услышал, как она говорит:
    
— Да, господин. Все прекрасно, спасибо.
    
— Вам приказано отправляться к Киритсубо-сан.
    
— Да, господин.
    
Когда Хиро-Мацу пошел дальше со своим патрулем, Марико задумалась, зачем ее отправляют, только ли для того, чтобы переводить разговоры Кири с чужеземцем во время плавания? Едут ли другие женщины Торанаги? Госпожа Сазуко? Не опасно ли для Сазуко плыть теперь морем? Я должна ехать одна с Кири, или мой муж едет тоже? Если он останется — а его обязанность быть с его господином — кто будет присматривать за его домом? Почему мы должны плыть на корабле? Наверняка токайдская дорога еще безопасна. Ишидо не помешает нам? Да, он мог бы — если учесть нашу ценность как заложников, госпожу Сазуко, Киритсубо и остальных. Вот поэтому нас и посылают морем?
    
Марико никогда не любила море. Даже от одного его вида она чувствовала себя больной. «Но если я должна поехать, я поеду, и там все кончится. Карма». Она перенеслась в мыслях от неизбежного к сиюминутным проблемам с этим непонятным иностранцем, который не вызывал у нее ничего, кроме огорчения.
    
Когда Железный Кулак исчез за углом, Оан поднял голову, и все они вздохнули. Аза торопливо шла по коридору с саке, Соно сразу за ней с горячими полотенцами.
    
Все наблюдали за тем, как обслуживали чужеземца. Они видели недовольное выражение его лица и то, как он принял саке и горячие полотенца с холодной благодарностью.
    
— Оан-сан, почему не послать одну из женщин за уткой? — прошептал старый самурай. — Мы просто положим ее около него. Если он захочет, все будет прекрасно, если нет, он сделает вид, что не видит ее.
    
Марико покачала головой:
    
— Наверное, нам не надо так рисковать. Мне кажется, Оан-сан, этот тип чужеземцев испытывает отвращение к разговорам о сексе, да? Он первый из таких, пришедший сюда, так что мы должны найти к нему подход.
    
— Я тоже так думаю, — сказал Оан. — Он был совершенно спокоен, пока не упомянули об этом. — Он сердито взглянул на Азу.
    
— Извините, Оан-сан. Вы совершенно правы, это была полностью моя вина, — сказала Аза сразу же, кланяясь почти до полу.
    
— Да. Я пошлю отчет об этом деле Киритсубо-сан.
    
— Ой!
    
— Я действительно думаю, что госпоже также следует сказать, чтобы были осторожней, обсуждая с ним интимные вопросы, — сказала Марико дипломатично. Вы очень мудры, Оан-сан. Но, может быть, Аза оказалась смышленой и избавила госпожу Киритсубо и даже господина Торанагу от ужасного неудобства! Просто подумайте, что бы случилось, если бы Киритсубо-сан сама задала этот вопрос вчера при господине Торанаге! Если бы чужеземец действовал так же и перед ним…
    
Оан вздрогнул:
    
— Пролилась бы кровь! Вы совершенно правы, Марико-сан, Азу следует поблагодарить. Я объясню Киритсубо-сан, как ей повезло.
    
Марико предложила Блэксорну еще саке.
    
— Нет, благодарю вас.
    
— Я еще раз приношу свои извинения за мою глупость. Вы хотели у меня что-то спросить?
    
Блэксорн видел, как они говорили между собой, досадуя, что не может понять их, злясь, что не может обругать их за оскорбления или стукнуть этих часовых головами.
    
— Да. Вы сказали, что содомия здесь — это нормально?
    
— О, извините меня, может быть, мы обсудим какие-нибудь другие вещи, пожалуйста?
    
— Конечно, сеньора. Но сначала давайте кончим эту тему. Содомия здесь считается нормальным, вы сказали?
    
— Все, что с сексом, нормально, — сказала она вызывающе, раздраженная его невоспитанностью и очевидной глупостью, вспомнив, что Торанага сказал ей, что она должна сообщать ему о вещах, не связанных с политикой, но потом пересказать ему все, о чем они говорили. Она также не терпела от него никакого вздора, так как он был все еще чужеземцем, возможно, пиратом и формально на него распространялся смертный приговор, который в настоящее время был временно отменен, к удовольствию Торанаги. — Сношение совершенно нормально. И если мужчина собирается им заниматься с другим мужчиной или мальчиком, какое кому дело до этого, кроме них самих? Какой от этого вред им или другим — или мне, или вам! Никому!
    
«Что это я, — подумала она, — глупая пария без мозгов! Глупая торговка откровенничает с каким-то чужеземцем! Нет. Я из касты самураев! Да, это так, Марико, но ты также очень глупа! Ты женщина и должна обращаться с ним, как с любым человеком, которому надо льстить, соглашаться с ним, подлизываться к нему. Ты забыла о своих приемах. Почему он заставляет тебя вести себя с ним как двенадцатилетнюю девочку?» Она умышленно смягчила свой тон.
    
— Но если вы думаете…
    
— Содомия-это ужасный грех, дьявольский, проклятая Богом мерзость, и те негодяи, кто занимается этим — отбросы земли! — Блэксорн не слушал ее, все еще страдая от оскорбления, что она поверила тому, что он может быть одним из них.
    
«Христова кровь, как она могла? Успокойся, — сказал он себе. — Ты говоришь, как изъеденный сифилисом фанатичный пуританин-кальвинист! И почему ты так уж настроен против них? Не потому ли, что они всегда есть на корабле, что большинство моряков испробовали этот путь, поскольку как еще они могли остаться в здравом уме, проводя столько месяцев в море? Не потому ли, что ты сам был соблазнен и ненавидел себя за соблазн? Не потому ли, что, когда ты был молод, тебе самому пришлось защищаться и однажды тебя повалили и чуть не изнасиловали, но ты вырвался и убил одного из этих негодяев, нож попал в горло, тебе было двенадцать, и это была первая смерть в твоем длинном списке смертей?»
    
— Это Богом проклятый грех — и абсолютно против законов Бога и человека!
    
— Конечно, это слова христианина, которые применимы к другим вещам! — ответила она ледяным тоном, вопреки себе, охваченная желанием сказать грубость. — Грех? В чем здесь грех?
    
— Вам следовало бы знать. Вы католичка, не так ли? Вы были обращены иезуитами?
    
— Святой отец научил меня говорить по-латыни и по-португальски и писать на этих языках. Я не понимаю, что вы подразумеваете под приверженностью к католичеству, но я христианка, и уже почти десять лет, и нет, они ни разу не говорили с нами о физической близости. Я никогда не читала ваших книг о сексе — только религиозные книги. Секс — грех? Как это может быть? Как может что-то, что дает людям радость, быть грешным?
    
— Спросите отца Алвито!
    
«Не думаю, чтобы я решилась», — подумала она в смятении.
    
— Но мне приказали не обсуждать ничего, что здесь говорится, ни с кем, кроме Кири и моего господина Торанаги. Я просила Бога и Мадонну помочь мне, но они мне не ответили. Я только знаю, что с тех пор, как вы пришли сюда, не было ничего, кроме горя. Если это грех, как вы говорите, почему так много наших священников занимаются этим и всегда занимались? Некоторые буддийские секты даже рекомендуют это как одну из форм молитвы. Надо ограничивать себя только в сезон дождей. Священники не дьяволы, не все из них. И некоторые из святых отцов, как известно, наслаждаются сексом и таким путем тоже. Разве они дьяволы? Конечно, нет! Почему они должны быть лишены обычного удовольствия, если им запрещено иметь дело с женщинами? Глупо говорить, что все связанное с сексом — грех и проклято Богом!
    
— Содомия отвратительна, против всех законов! Спросите вашего духовника!
    
«Ты сам отвратителен — ты, — хотелось крикнуть Марико. — Как осмеливаешься ты быть таким грубым и как можешь быть таким глупым! Против Бога? Ты говоришь? Что за глупость! Против твоего дьявольского Бога, может быть. Ты заявляешь, что ты христианин. Нет, ты явный лжец и мошенник. Может быть, ты и знаешь необычные вещи и бывал в диковинных местах, но ты не христианин и богохульствуешь. Ты послан Сатаной? Грехи? Какая ерунда!
    
Ты говоришь так торжественно о нормальных вещах и ведешь себя как сумасшедший. Ты выводишь из себя святых отцов, расстраиваешь Торанагу, вызываешь раздор между нами, расшатываешь нашу веру и мучаешь нас сомнениями в том, что верно, а что нет, зная, что мы не можем немедленно доказать тебе свою правоту.
    
Я хочу сказать тебе, что я презираю и тебя, и всех варваров. Да, варвары вокруг меня. Не они ли ненавидели моего отца, потому что он не доверял им и открыто просил диктатора Городу выбросить их всех с нашей земли? Разве не чужеземцы отравили ядом мозг диктатора, так что он стал ненавидеть моего отца, своего самого верного генерала, человека, который помогал ему даже больше, чем генерал Накамура или господин Торанага? Разве не чужеземцы стали причиной того, что диктатор оскорбил моего отца, что свело его с ума, заставив поступать необдуманно и стать таким образом причиной всех моих несчастий?
    
Да, они сделали все это, и даже больше того. Но они также принесли бесподобное слово Божье и в темные часы моей нужды, когда я вернулась из ужасной ссылки в еще более ужасную жизнь, отец-инспектор показал мне путь, открыл мне глаза и душу и крестил меня. Этот путь дал мне силы выдержать, наполнил мое сердце безграничным миром, освободил меня от вечных мук и осчастливил меня обещанием вечного спасения.
    
Что бы ни случилось, я в руках Бога. О, Мадонна, дай мне мир и помоги этому бедному грешнику преодолеть твоего врага».
    
— Извините меня за мою грубость, — сказала она. — Вы правы, что рассердились. Я только глупая женщина. Пожалуйста, будьте терпеливы и простите меня, Анджин-сан.
    
Гнев Блэксорна сразу стал стихать. Какой мужчина мог долго сердиться на женщину, если она открыто признается, что она была не права, а он прав?
    
— Я тоже прошу прощения, Марико-сан, — сказал он, немного смягчаясь, — но у нас предположить, что мужчина гомосексуалист, педераст, содомит, — это самое сильное из оскорблений.
    
«Тогда вы все инфантильны, глупы, так же как подлы, грубы и невоспитанны, но что можно ожидать от чужеземцев», — сказала она себе и произнесла с покаянным видом:
    
— Конечно, вы правы… Я не имела в виду ничего плохого, пожалуйста, примите мои извинения. О, да, — вздохнула она; ее голос был так медоточив, что даже ее муж сразу успокоился бы, несмотря на самое плохое свое настроение, — о, да, это была полностью моя ошибка.
    * * *
    
Солнце уже достигло горизонта, а отец Алвито все еще ждал в комнате для аудиенции, журналы оттягивали ему руки.
    
«Проклятый Блэксорн», — думал он.
    
Первый раз этот Торанага заставил его ждать, первый раз за годы он не ждал никого из дайме, даже Тайко. За последние восемь лет правления Тайко предоставил ему невероятную привилегию немедленного доступа, и так же сделал Торанага. Но у Тайко эта привилегия была заслужена его влиянием в Японии и его дальновидностью в делах. Его знание внутренних скрытых причин событий в международной торговле помогало увеличить еще больше невероятно большое состояние Тайко. Хотя Тайко был почти неграмотен, его способности к языкам были огромны, его знание политики безмерно. Так Алвито посчастливилось сесть в ногах у деспота, чтобы учить и учиться и, если на то будет воля Божья, обращать в свою веру. Это была особая работа, которой он дотошно овладевал под руководством дель Аква, который давал ему лучших учителей из среды иезуитов и португальских купцов, торговавших в Азии. Алвито стал наперсником Тайко, одним из четырех человек — и единственным иностранцем, — которые когда-либо видели помещения с личными сокровищами Тайко.
    
В нескольких сотнях шагов была главная башня замка, хранилище. Она возвышалась на семь этажей, защищенная множеством стен, дверей и укреплений. На четвертом этаже было семь комнат с железными дверями. Каждая была забита золотыми слитками и ящиками с золотыми монетами. Этажом выше были комнаты с серебром, лопающиеся от слитков и ящиков с монетами. И еще этажом выше были редкие шелка и керамика, а также мечи и другое вооружение — сокровища империи.
    
«В нашем современном исчислении, — думал Алвито, — стоимость всего этого должна быть по крайней мере пятьдесят миллионов дукатов, больше, чем годовой доход всей Испанской империи, Португальской империи и Европы, взятых вместе. Самое большое личное состояние на земном шаре в наличных».
    
«Разве это не самое большое достижение? — размышлял он. — Разве тот, кто контролирует Осакский замок, не контролирует все это немыслимое состояние? И это состояние, соответственно, разве не дает ему власти над всей страной? Не была ли Осака сделана неприступной только для того, чтобы защитить это богатство? Не была ли страна залита кровью, чтобы построить замок в Осаке, сделать его недоступным, чтобы защитить золото, чтобы надежно хранить его до того времени, когда вырастет Яэмон?
    
Имея сотую часть этих сокровищ, мы могли бы построить собор в каждом городе, церковь в каждом поселке, миссию в каждой деревне по всей стране. Если бы мы только могли получить его, чтобы использовать во славу Бога!»
    
Тайко любил власть. И он любил золото за ту власть, которую оно дает над людьми. Сокровища собирались по крохам в течение шестнадцати лет абсолютной власти, из огромных обязательных подарков всех дайме, которые по обычаю ожидались от них ежегодно, и от его собственных владений. По праву завоевателя Тайко лично владел четвертой частью всей земли. Его личный годовой доход был более пяти миллионов коку. И потому, что он был Господин Всей Японии с мандатом императора, теоретически он владел всеми доходами всех поместий. Он никому не платил налогов. Но все дайме, все самураи, все крестьяне, все ремесленники, все купцы, все грабители, все парии, все чужеземцы, даже «эта», платили налоги добровольно, в большом количестве. Для собственной безопасности.
    
«Пока состояние недоступно и Осака неприступна, — сказал себе Алвито, — фактически опекун Яэмона, Паемон, будет править до той поры, пока он не вырастет, несмотря на Торанагу, Ишидо или еще кого-нибудь.
    
Жаль, что Тайко умер. При всех его недостатках мы знали этого дьявола и могли ладить с ним. Жаль на самом деле, что был убит Города, так как он был нашим настоящим другом. Но он мертв, так же как и Тайко, и теперь нам надо покорять новых язычников — Торанагу и Ишидо».
    
Алвито вспомнил ночь, когда умирал Тайко. Его пригласил Тайко, чтобы провести ночь перед смертью — он вместе с Ёдоко, женой Тайко, госпожой Ошибой, его наложницей и матерью наследника. Они долго смотрели и ждали в спокойствии этой бесконечной летней ночи.
    
Потом началась агония и подошла к концу.
    
— Его дух уходит. Теперь он в руках Бога, — сказал он тихо, когда убедился в этом. Он перекрестил и благословил тело.
    
— Может быть, Будда возьмет к себе моего господина и быстро воскресит его, так что он возьмет Империю обратно в свои руки еще раз, — сказала Ёдоко, тихо плача. Это была миловидная женщина, из рода аристократов-самураев, которая была его верной женой и советчицей сорок четыре года из своих пятидесяти девяти лет. Она закрыла глаза и придала телу достойный вид, что было ее привилегией, печально поклонилась три раза и оставила его и госпожу Ошибу.
    
Смерть была легкой. Тайко болел несколько месяцев, и конец ожидался этим вечером. Несколько часов назад он открыл глаза, улыбнулся Ошибе и Ёдоко и прошептал — его голос был подобен нити:
    
— Слушайте, это мое предсмертное стихотворение.
    
     
      
Как капля я рожден,
      
Как капля я исчезну,
      
Осакский замок и все,
      
что я достиг, —
      
Лишь только сон…
      
В таком же точно сне.
      
Пред шагом в эту бездну.
     
    
    
Последняя улыбка, такая нежная, этого деспота им — женщинам и ему.
    
— Берегите моего сына, вы все. — И после этого его глаза закрылись навеки.
    
Отец Алвито вспомнил, как он был тронут последним стихотворением, таким типичным для Тайко. Когда он был приглашен, то надеялся, что на пороге смерти властелин Японии одумается и примет истинную веру и причастие, над которыми он смеялся столько раз. Но этого не случилось. «Ты навсегда потерял царство Божие, бедняга», — печально пробормотал иезуит, так как всегда восхищался Тайко как военным и политическим гением.
    
— А что, если ваше царство Божие — это задний проход дикаря? — спросила госпожа Ошиба.
    
— Что? — Он не был уверен, что правильно расслышал, обиженный ее неожиданной и неприличной недоброжелательностью. Он знал госпожу Ошибу почти двенадцать лет, с тех пор как ей исполнилось пятнадцать, когда Тайко впервые взял ее в наложницы и она была послушной и сверхуслужливой, едва произносящей слова, всегда радостно улыбающейся и счастливой. Но сейчас!
    
— Я сказала: «А что, если ваше царство Божие находится в заднем проходе дикарей?»
    
— Помилуй вас Бог! Ваш властелин умер всего несколько минут назад.
    
— Мой властелин умер, так что и ваше влияние на него закончилось. Не так ли? Он хотел, чтобы вы присутствовали, очень хорошо, — это было его право. Но теперь он в Великой Пустоте и больше не командует. Теперь командую я. Священник, вы воняете, вы всегда воняли, и ваша вонь переходит в воздух. Сейчас же покиньте мой замок и оставьте нас с нашим горем!
    
Спокойный свет свечи вдруг метнулся по ее лицу. Она была одна из самых красивых женщин в стране. Непроизвольно он сделал движение крестом, как бы защищаясь от овладевшего ею дьявола.
    
Смех ее был холоден.
    
— Уходите, священник, и никогда не возвращайтесь. Ваши дни сочтены!
    
— Не более, чем ваши. Я в руках Бога, госпожа. Лучше бы вы подумали о нем. Вечное спасение может быть и вашим, если вы поверите.
    
— Что? Вы в руках Бога? Христианского Бога, да? Вы — может быть. А может, и нет. Что вы будете делать, священник, если когда вы умрете, то узнаете, что там нет никакого бога, что нет преисподней и ваше вечное спасение только сон во сие?
    
— Я верю! Я верю в Бога, и в воскресение, и в Святого Духа, — сказал он вслух. — Христианские обещания верны. Они сбудутся, сбудутся — я верю!
    * * *
    
— Да? Тсукку-сан?
    
Какое-то время он слушал японскую речь и не понимал ее. В дверном проходе стоял Торанага, окруженный стражей. Отец Алвито поклонился, приходя в себя, с потной спиной и лицом.
    
— Прошу простить, что пришел без приглашения. Я просто полуночник. Я вспомнил, что мне посчастливилось быть свидетелем многих вещей в Японии. Кажется, что вся моя жизнь прошла здесь и больше нигде.
    
— Вам повезло, Тсукку-сан.
    
Торанага устало подошел к помосту и сел на простую подушку. Охрана молча расположилась вокруг него, образовав защитную стенку.
    
— Вы приехали сюда на третий год Тенчо, не так ли?
    
— Нет, господин, это был четвертый год, год Крысы, — ответил он, пользуясь их календарем, на запоминание которого у него ушли месяцы. Все годы отсчитывались от определенного года, выбранного правящим императором. Катастрофа или доброе предзнаменование могли закончить или начать новую эру по его прихоти. Ученым приказывалось выбрать название для новой эры с особенно благоприятными предзнаменованиями из древних китайских книг, эта эра могла длиться год или пятьдесят лет. Тенчо означало «Праведность неба». Предыдущий год был годом больших приливов, когда погибло двести тысяч человек. И каждому году было дано имя и номер — одна и та же последовательность, как и у часов дня: Заяц, Дракон, Змея, Лошадь, Козел, Обезьяна, Петух, Собака, Кабан, Крыса, Бык и Тигр. Первый год Тенчо упал на год Петуха, так это и продолжалось, и 1575 год был годом Крысы в четвертый год Тенчо.
    
— Много всего произошло за это время, не правда ли, старина?
    
— Да, господин.
    
— Да, возвышение и смерть Городы. Возвышение Тайко и его смерть. А теперь? — Слова отражались от стен.
    
— Все в руках бесконечности, — Алвито использовал слово, которое одинаково могло означать и Бога, и Будду.
    
— Ни господин Города, ни господин Тайко не верили ни в каких-либо богов, ни в вечность.
    
— Разве Будда не сказал, что есть много путей в нирвану, господин?
    
— О, Тсукка-сан, вы мудрый человек. Как это можно быть таким молодым и таким мудрым?
    
— Я искренне хочу, чтобы так и было, господин. Тогда я мог бы больше помогать.
    
— Вы хотели видеть меня?
    
— Да. Я думал, это достаточно важно, чтобы прийти без приглашения.
    
Алвито вынул журналы Блэксорна и положил их на пол перед ним, дав объяснение, которое предложил ему дель Аква. Он видел, как лицо Торанага окаменело, и был рад этому.
    
— Доказательства его пиратства?
    
— Да, господин. В журналах даже есть точные слова их приказов, где говорится: «При необходимости приставать к берегу силой и заявлять свои права на любую достигнутую или открытую территорию». Если хотите, я могу сделать точный перевод всех соответствующих мест.
    
— Сделайте весь перевод. Быстро, — сказал Торанага.
    
— Там есть и еще кое-что, что отец-инспектор считает нужным сообщить вам.
    
Алвито рассказал Торанаге все о картах, и отчетах, и о Черном Корабле, как они договорились, и был обрадован, увидев положительную реакцию.
    
— Превосходно, — сказал Торанага. — Вы уверены, что Черный Корабль выйдет так рано? Абсолютно уверены?
    
— Да, — твердо сказал отец Алвито. — О, Боже, пусть все произойдет, как мы хотим!
    
— Хорошо. Скажите вашему сеньору, что я хочу прочитать его отчеты. Да. Я думаю, ему потребуется несколько месяцев, чтобы получить точные факты?
    
— Он сказал, что он приготовит отчеты как можно скорее. Мы пришлем вам карты, как вы хотели. Нельзя ли будет капитан-генералу побыстрее получить таможенные документы? Это будет очень ценно, если Черный Корабль придет пораньше, господин Торанага.
    
— Вы гарантируете, что корабль придет рано?
    
— Ни один человек не может гарантировать ветры и шторма в океане. Но корабль рано выйдет из Макао.
    
— Вы получите их до захода солнца. Что-нибудь еще? Меня не будет три дня до тех пор, пока не будет вынесено решение на Собрании регентов.
    
— Нет, господин. Благодарю вас. Я молюсь, чтобы вечность хранила вас, как всегда, — Алвито поклонился и ждал, когда его отпустят, но вместо этого Торанага отпустил своих охранников. Впервые Алвито видел, чтобы дайме был без своей свиты.
    
— Подойдите и сядьте здесь, Тсукку-сан, — Торанага показал место на помосте около себя.
    
Алвито никогда раньше не приглашали на помост. Это знак доверия или приговор?
    
— Война приближается, — сказал Торанага.
    
— Да, — ответил иезуит и подумал, что война никогда не кончится.
    
— Христиане господа Оноши и Кийяма непонятно почему идут против моей воли.
    
— Я не могу отвечать ни за кого из дайме, господин.
    
— Ходят плохие слухи, не так ли? О них и других дайме-христианах.
    
— Мудрые люди всегда держат в сердце интересы империи.
    
— Да. Но тем временем против моей воли империя разделяется на два лагеря — мой и Ишидо. И поэтому все интересы в империи лежат по ту или другую сторону. Середины нет. Где лежат интересы христиан?
    
— На стороне мира. Христианство — религия, господин, внеполитическая идеология.
    
— Ваш святой отец — глава вашей церкви здесь. Я слышал, вы заявили — вы можете говорить от имени папы.
    
— Нам запрещено вмешиваться в ваши политические дела, господин.
    
— Вы думаете, Ишидо симпатизирует вам? — голос Торанаги стал строже. — Он вообще против вашей религии. Я всегда выказывал вам свою симпатию. Ишидо хочет сразу же применить законы Тайко об изгнании и закрыть страну в целом для всех иностранцев. Я хочу расширить торговлю.
    
— Мы не контролируем никого из дайме-христиан.
    
— А как мне повлиять на них?
    
— Я мало что могу посоветовать вам.
    
— Вы знаете достаточно, старина, чтобы понять, что если Кийяма и Оноши пойдут против меня вместе с Ишидо и остальными из их компании, все остальные дайме-христиане вскоре последуют за ними, тогда против каждого моего воина встанет по двадцать человек.
    
— Если начнется война, я буду молиться за вашу победу.
    
— Мне потребуется что-то большее, чем молитвы, если против одного моего человека встанет двадцать.
    
— А нет способа избежать войны? Она никогда не кончится, если однажды начнется.
    
— Я тоже так считаю. Тогда потеряют все — и мы, и чужеземцы, и христианская церковь. Но если все дайме-христиане пойдут сейчас со мной — открыто, — тогда войны не будет. Амбиции Ишидо будут постоянно обуздываться. Даже если он поднимет свое знамя и восстанет, регенты могут уничтожить его, как вредителей с рисовых всходов.
    
Алвито чувствовал, что вокруг его шеи захлестывается петля.
    
— Мы здесь только для того, чтобы распространять слово Божье. А не вмешиваться в вашу политическую жизнь, господин.
    
— Ваш предыдущий руководитель предлагал Тайко помощь дайме-христиан Кюсю, перед тем как мы покорили эту часть империи.
    
— С его стороны это была ошибка. Он не имел разрешения церкви или от самих дайме.
    
— Он предлагал отдать Тайко корабли, португальские корабли, чтобы перевезти наши войска на Кюсю, предлагал португальских солдат с ружьями, чтобы помочь нам. Даже против Кореи и против Китая.
    
— Опять, господин, он делал это ошибочно, без всякого разрешения.
    
— Скоро каждый должен будет выбрать, Тсукку-сан. Да. Очень скоро.
    
Алвито физически почувствовал, что ему угрожают.
    
— Я всегда готов служить вам.
    
— Если я проиграю, вы умрете вместе со мной? Вы совершите джешпи — вы последуете за мной, или пойдете со мной на смерть, как верный слуга?
    
— Моя жизнь в руках Бога. И смерть тоже.
    
— Ах, да. Вашего христианского Бога! — Торанага слегка передвинул свои мечи. После этого он наклонился вперед. — Оноши и Кийяма перейдут на мою сторону в течение сорока дней, и Совет регентов отменит указы Тайко.
    
«Как далеко я могу зайти? — беспомощно спрашивал себя Алвито. — Как далеко?»
    
— Мы не можем влиять на них, как вы думаете.
    
— Может быть, ваш руководитель может приказать им. Прикажите им! Ишидо выдаст вас и их. Я знаю, почему он так сделает. Такова воля госпожи Ошибы. Разве она уже не настраивает наследника против вас?
    
«Да», — хотел крикнуть Алвито. Но Оноши и Кийяма тайно получили клятвенное обязательство Ишидо в письменном виде, назначающее их воспитателями наследника, один из них будет христианин. И Оноши, и Кийяма поклялись священной клятвой, что они убеждены, что вы предадите церковь, сразу как только уничтожите Ишидо.
    
— Отец-инспектор не может приказать им, господин. Это было бы непростительным вмешательством в ваши политические дела.
    
— Оноши и Кийяма прибудут через сорок дней, указы Тайко аннулируются и больше никаких грязных священников. Регенты запретят им появляться в Японии.
    
— Что?
    
— Только вы и ваши священники. Никого больше — вонючих, попрошайничающих в черных одеждах — босоногих волосатиков! Тех, которые выкрикивают глупые угрозы и ничего не делают, кроме явных несчастий. Вы сможете иметь все их головы — если захотите — всех тех, кто здесь.
    
Все существо Алвито кричало об осторожности. Никогда Торанага не говорил так открыто. Один неверный шаг — и ты обидишь его и сделаешь его навсегда врагом церкви.
    
Подумать только, что предлагает Торанага! Исключительное право для церкви по всей империи! Единственная вещь, которая гарантирует чистоту церкви и ее безопасность, пока она набирает силу. Единственная вещь, которая не имеет цены. Единственная вещь, которой никто не может дать — даже папа! Никто — за исключением Торанаги. При открытой поддержке Кийямы и Оноши Торанага мог разгромить Ишидо и управлять Советом регентов.
    
Отец Алвито никогда не думал, что Торанага может быть таким откровенным. Или предложить так много. Могли ли Оноши и Кийяма перекинуться обратно? Эти двое ненавидели друг друга. По причинам, которые знали только они, они объединились против Торанага. Почему? Что заставит их предать Ишидо?
    
— Я недостаточно подготовлен, чтобы ответить на ваш вопрос, господин, или говорить о таких вещах, не правда ли? Я только говорю, что наша цель — спасать души, — сказал он.
    
— Я слышал, мой сын Нага заинтересовался вашей христианской верой.
    
«Угрожает ли Торанага или предлагает? — спросил себя Алвито. — Если он предлагает разрешить Наге принять их веру, — что за удачный это был бы ход; или он говорит: „Если мы не будем сотрудничать, я прикажу ему прекратить“?»
    
— Господин, ваш сын один из многих благородных людей, которые обращаются к религии.
    
Алвито внезапно понял всю огромность дилеммы, которую поставил перед ним Торанага. «Он пойман в ловушку — он манипулирует нами», — подумал он радостно. Он должен попытаться! «Что бы мы ни захотели, он должен дать нам, если мы хотим манипулировать им. Наконец, он открыто признал, что дайме-христиане удерживают равновесие власти! Все, что мы захотим! Что еще нам надо? Ничего, за исключением…»
    
Он умышленно опустил свои глаза на журналы, которые он положил перед Торанагой. Он видел, как его рука протянулась и надежно упрятала их в рукав кимоно.
    
— Ах да, Тсукку-сан, — сказал Торанага, его голос был мрачным и усталым. — Там новый чужеземец — пират. Враг вашей страны. Они скоро приплывут сюда, в большом количестве, не так ли? Они могут быть приняты хорошо — или же плохо. Как этот пират. Правда?
    
Отец Алвито понял, что они имели все. Попросить, что ли, голову на серебряном блюде, как голову Иоанна Крестителя, чтобы скрепить эту сделку? Или попросить разрешения построить собор в Эдо или в Осакском замке? В первый раз в своей жизни он чувствовал себя барахтающимся, не способным управлять собой при достижении власти.
    
«Мы не хотим больше того, что предложено! Я хочу, чтобы я мог сейчас же заключить сделку! Если бы это зависело только от меня одного, я бы рискнул. Я знаю Торанагу, и я бы поставил на него. Я бы согласился попытаться и поклялся бы священной клятвой. Да, я бы казнил Оноши или Кийяму, если бы они не согласились, чтобы выиграть это преимущество для матери-церкви. Две души против десятков тысяч, сотен тысяч, миллионов. Это честно! Я бы сказал — да, да, да, во славу Господа Бога. Но я не могу ничего решить, как вы знаете, я только посланец, и часть моего сообщения…»
    
— Мне нужна помощь, Тсукку-сан. Она нужна мне теперь.
    
— Все, что я могу сделать, я сделаю, Торанага-сама. Я вам обещаю.
    
Тогда Торанага сказал окончательно:
    
— Я буду ждать сорок дней. Да. Сорок дней.
    
Алвито поклонился. Он заметил, что Торанага в ответ поклонился ниже и более официально, чем раньше, почти как если бы он кланялся самому Тайко. Священник встал покачиваясь, вышел из комнаты, в коридоре его шаг стал быстрее. Он торопился.
    
Торанага наблюдал за иезуитом из амбразуры, видел, как он далеко внизу пересек сад. Край седзи опять приоткрылся, но он обругал самурая и приказал страже под страхом смерти оставить его одного. Его глаза напряженно следили за Алвито через крепостные ворота, во дворе и так до тех пор, пока священник не затерялся в лабиринте зданий в замке.
    
Затем, в уединенной тишине, Торанага начал улыбаться. Потом он подобрал свое кимоно и начал танцевать. Это был матросский танец, которому его научил Блэксорн.
   
   
    
     
Глава двадцать первая
    
    
Сразу же после наступления сумерек Кири, тяжело переваливаясь, спустилась по ступенькам, сопровождаемая двумя служанками. Она направилась к носилкам с зашторенными окошками, стоявшим около садового домика. Большой плащ закрывал ее дорожное кимоно и делал ее еще более толстой, огромная, с широкими полями шляпа была завязана под подбородком.
    
Госпожа Сазуко терпеливо ждала ее на веранде, она была заметно беременна, Марико стояла около нее. Блэксорн прислонился к стене у крепостных ворот. На нем было коричневое кимоно с поясом, носки таби и военная обувь. На переднем дворе, за воротами, плотным строем стоял эскорт из шестидесяти хорошо вооруженных самураев, каждый третий был с факелом. Перед этими солдатами Ябу разговаривал с Бунтаро, мужем Марико, — низеньким, толстым мужчиной, почти не имевшим шеи. Оба были в кольчугах с луками и колчанами через плечо, а Бунтаро надел еще рогатый стальной военный шлем. Носильщики паланкина и грузовые носильщики в полной тишине терпеливо сидели на корточках около многочисленного багажа.
    
Слабый бриз принес обещание лета, но, кроме Блэксорна, этого никто не заметил, и даже он ощущал напряжение, охватившее их всех. Он к тому же остро ощущал, что он единственный был без оружия.
    
Кири взобралась на веранду. — Вам не следует ждать на холоде, Сазуко-сан. Вы можете простудиться! Сейчас необходимо помнить о ребенке. Эти весенние вечера все еще полны сырости.
    
— Мне не холодно, Кири-сан. Вечер приятный, для меня это только удовольствие.
    
— Все нормально?
    
— О, да. Все в порядке.
    
— Я бы не хотела уезжать. Я ненавижу отъезды.
    
— Нет нужды беспокоиться, — сказала Марико успокаивающе, присоединяясь к ним. На ней была простая шляпа с широкими полями, но они были более яркие там, где у Кири они были темные. — Радуйтесь, что возвращаетесь в Эдо. Наш господин через несколько дней последует за нами.
    
— Кто знает, что будет завтра, Марико-сан?
    
— Все будущее в руках Бога.
    
— Завтра будет приятный день, и если нет, то нет! — сказала Сазуко. — Кто думает о завтра? Сегодня хорошо. Вы красивы, и нам будет не хватать вас, Кири-сан, и вас, Марико-сан! — Она глянула в сторону ворот, отвлеченная тем, что Бунтаро сердито кричал на одного из самураев, который уронил факел.
    
Ябу, старший над Бунтаро, номинально был командиром. Он увидел, что пришла Кири, и прошествовал обратно через ворота. Бунтаро шел с ним.
    
— О, господин Ябу, господин Бунтаро, — сказала Кири с суетливым поклоном. — Извините, что заставила вас ждать. Господин Торанага собирался спуститься, но потом решил не ходить. «Вы можете ехать», — сказал он. Пожалуйста, извините, меня.
    
— Не стоит извиняться. — Ябу хотел покинуть замок как можно скорее. Покинуть Осаку и вернуться в Изу. Он все еще с трудом верил, что уезжает живым, с чужеземцем, с ружьями, со всем остальным. Он послал срочные послания голубиной почтой своей жене в Эдо, чтобы быть уверенным, что все будет приготовлено в Мишиме, его столице, и Оми — в деревню Анджиро. — Вы готовы?
    
В глазах Кири заблестели слезы.
    
— Только дайте мне перевести дух, и я спущусь к носилкам. О, я хочу, чтобы мне можно было не уезжать! — Она огляделась кругом, ища Блэксорна, и наконец увидела его в тени. — Кто отвечает за Анджин-сана? Пока мы не погрузимся на корабль?
    
Бунтаро раздраженно сказал:
    
— Я приказал ему идти около носилок моей жены. Если она не сможет с ним управиться, то я смогу.
    
— Может быть, господин Ябу, вам следовало бы сопровождать госпожу Сазуко?
    
— Стража!
    
Предупреждающий крик раздался с переднего двора. Бунтаро и Ябу поспешили через крепостную дверь, тогда как все мужчины толпой кинулись за ними, остальные кинулись из внутренних помещений.
    
Ишидо спускался по проходу между стенами замка во главе двухсот самураев в серой форме. Он остановился на переднем дворе перед воротами, и, хотя никто с той или другой стороны не проявлял враждебности и ни у кого не было в руках меча или лука со стрелами, все были готовы к бою.
    
Ишидо поклонился с большим искусством.
    
— Прекрасный вечер, господин Ябу.
    
— Да, действительно.
    
Ишидо небрежно кивнул Бунтаро, который также был небрежен, отвечая с минимально допустимой вежливостью. Оба были любимыми генералами у Тайко. Бунтаро командовал одним из полков в Корее, когда Ишидо был главнокомандующим. Каждый обвинял другого в измене. Только личное вмешательство Тайко предотвратило кровопролитие и кровную месть.
    
Ишидо рассматривал коричневых. Потом его глаза обнаружили Блэксорна. Он заметил, что человек полупоклонился, и кивнул в ответ. Сквозь ворота он мог видеть трех женщин и еще одни носилки. Его глаза опять остановились на Ябу.
    
— Кажется, что вы собрались на бой, Ябу-сан, а не просто в почетный эскорт госпожи Киритсубо.
    
— Хиро-Мацу отдал приказы из-за убийства Амиды…
    
Ябу остановился, так как Бунтаро воинственно протопал вперед и стал своими огромными ногами в центре ворот.
    
— Мы всегда готовы к битве, с оружием или без него. Мы можем стоять против любых десяти в одиночку и против пятидесяти поедающих чеснок. Мы никогда не поворачиваемся спиной и не бегаем, как сопливые трусы, оставляя наших товарищей на погибель!
    
Улыбка Ишидо была наполнена презрением, его голос звучал раздраженно.
    
— Да? Может быть, ты скоро будешь иметь возможность — встать против настоящего мужчины, а не этих поедающих чеснок!
    
— Как скоро? Почему не сегодня вечером? Почему не здесь?
    
Ябу осторожно встал между ними. Он тоже был в Корее и знал, что правда была на стороне обоих и что никому нельзя было доверять, Бунтаро еще меньше, чем Ишидо.
    
— Не сегодня, потому что мы среди друзей, Бунтаро-сан, — сказал он умиротворяюще, отчаянно желая избежать схватки, которая бы навсегда заперла их в этом замке. — Мы среди друзей, Бунтаро-сан.
    
— Каких друзей? Я знаю друзей — и я знаю врагов! — Бунтаро повернулся обратно к Ишидо. — Где мужчина — тот настоящий мужчина, о котором вы говорили, Ишидо-сан? А? Или просто мужчина? Дайте мне его — пусть они все выползают из своих нор и становятся передо мной — Тода Бунтаро, господином Сакуры, — если кто-нибудь из них имеет мужество!
    
Все приготовились.
    
Ишидо зло оглянулся назад.
    
Ябу сказал:
    
— Сейчас не время, Бунтаро-сан. Друзья или вра…
    
— Друзья? Где? В этой навозной куче? — Бунтаро плюнул в пыль.
    
Рука одного из людей в серой форме метнулась к рукоятке меча, десять коричневых сделали то же, пятьдесят серых задержались только на долю секунды, и теперь все они ждали, когда меч Ишидо подаст сигнал к атаке.
    
В это время из тени сада вышел Хиро-Мацу, прошел через ворота в передний двор, свой боевой меч он держал в руках, наполовину вынув из ножен.
    
— Друзей можно найти и в навозе, сын мой, — сказал он спокойно. Руки выпустили рукоятки мечей. Самураи на противоположных стенах — серые и коричневые — ослабили натяжение тетивы. — Мы имеем друзей во всем этом замке. Во всей Осаке. Наш господин Торанага все время говорит нам об этом. — Он стоял как скала перед своим единственным оставшимся в живых сыном, видел жажду крови в его глазах. В тот момент, когда был замечен подходящий Ишидо, Хиро-Мацу занял боевую позицию у внутренних ворот. Потом, когда миновала первая опасность, он со спокойствием кошки отошел в тень. Теперь он смотрел в глаза Бунтаро. — Разве это не так, сын мой?
    
С огромным усилием Бунтаро кивнул и отступил на шаг. Но он все еще закрывал путь в сад.
    
Хиро-Мацу обратил свое внимание на Ишидо.
    
— Мы не ожидали вас сегодня вечером, Ишидо-сан.
    
— Я пришел засвидетельствовать свое почтение госпоже Киритсубо. Мне не сообщали до последних минут, что кто-то уезжает.
    
— Мой сын прав. Нам следовало поинтересоваться, среди друзей ли мы? Или мы заложники, которые должны просить о милости?
    
— Нет. Но господин Торанага и я согласовали протокол на время его визита. Должно быть дано уведомление за день о прибытии и отъезде высоких гостей, чтобы я мог засвидетельствовать соответствующие чувства.
    
— Решение господина Торанаги было внезапным. Он не считал, что отправка одной из его женщин в Эдо — достаточно важное дело, чтобы докучать вам, — ответил Хиро-Мацу. — Да, господин Торанага только готовится к своему отъезду.
    
— Это решено?
    
— Да. В день, когда будет принято решение на встрече регентов. Вы будете информированы о точном времени согласно протоколу.
    
— Хорошо. Конечно, встреча может быть опять отложена. Господину Кийяме становится даже хуже.
    
— Отложена? Или не состоится?
    
— Я только упомянул о том, что это может быть. Мы надеемся иметь удовольствие видеть господина Торанагу долгое время, не так ли? Он поедет со мной завтра на охоту?
    
— Я потребовал, чтобы он отменил все охоты до собрания. Я не считаю это безопасным. Я не считаю, что какое-либо из этих мест дальше можно считать надежным. Если грязный убийца так легко может пройти через кордон ваших часовых, как легко измена может настичь нас за его стенами?
    
Ишидо пропустил это оскорбление. Он знал это, и оскорбления еще больше разгорячили его людей, но это ему еще не было нужно. Он был рад вмешательству Хиро-Мацу, так как сам он почти потерял контроль над собою. Мысль о голове Бунтаро в пыли, о его раздробленных зубах захватила его.
    
— Как вы хорошо знаете, все командовавшие охраной в ту ночь уже отправились в Великую Пустоту. К несчастью, члены секты Амиды имеют свои законы. Но они скоро будут уничтожены. Регентов будут просить разделаться с ними раз и навсегда. Теперь, может быть, я могу высказать свои чувства Киритсубо-сан?
    
Ишидо вышел вперед. Его личные телохранители в серой форме шли за ним. Они все вздрогнули и остановились. Бунтаро держал стрелу наготове, и хотя она была направлена в землю, лук был натянут до предела.
    
— Серым запрещено проходить через эти ворота. Это согласовано в протоколе!
    
— Я управляющий Осакским замком и командир охраны наследника! У меня есть право ходить куда угодно!
    
Хиро-Мацу еще раз овладел ситуацией.
    
— Верно, вы командир охраны наследника и вы имеете право ходить куда вам захочется. Но через эти ворота с вами может пройти только пять человек сопровождения. Разве это не согласовано с вами и моим хозяином на время его пребывания здесь?
    
— Пять или пятьдесят, не имеет значения! Это оскорбление…
    
— Оскорбление? Мой сын не имел в виду оскорбить вас. Он следует приказам, согласованным его сеньором и вами. Пять человек. Пять! — Слово было приказом, и Хиро-Мацу, повернувшись спиной к Ишидо, посмотрел на своего сына. — Господин Ишидо оказывает нам честь, желая выказать свое уважение госпоже Киритсубо.
    
Меч старика был на два дюйма вынут из ножен, и никто не знал, обрушится ли он на Ишидо, если начнется схватка, или на голову его сына, если он направит стрелу. Все знали, что между отцом и сыном не было никакой показухи, только взаимное уважение к злобному характеру друг друга.
    
— Ну, мой сын, что ты скажешь командиру охраны наследника?
    
Пот стекал по лицу Бунтаро. Через мгновение он сделал шаг в сторону и ослабил натяжение лука, но держал его наготове.
    
Много раз Ишидо видел Бунтаро в списке соревнующихся в стрельбе из лука. В двухстах шагах от цели он выпускал стрелу и, пока она летела до цели, — следующие пять. Все они попадали в одну точку. Он был бы счастлив приказать атаковать и уничтожить и этих двух, отца и сына, и остальных. Но он знал, что будет актом глупости начать с них, а не с Торанаги и в любом случае может быть, что, когда начнется настоящая война, удастся соблазнить Хиро-Мацу покинуть Торанагу и воевать вместе с ним. Госпожа Ошиба сказала, что она найдет подход к старому Железному Кулаку, когда наступит время. Она клялась, что он никогда не оставит наследника, что она склонит к себе Железного Кулака, отвратит его от Торанаги, может быть, даже устроит так, что он убьет своего хозяина и таким образом избежит конфликта. «Какая тайна, что именно, какие сведения позволяли ей думать, что она одержит верх над ним?» — снова и снова спрашивал себя Ишидо. Он приказал госпоже Ошибе уехать из Эдо, если это удастся, до встречи регентов. Ее жизнь не будет стоить зерна риса после отставки Торанаги, на которую согласились все остальные регенты. Отставка и немедленно сеппука, насильственно, если будет нужно. Если она спасется, хорошо. Если нет, неважно. Наследник будет править через восемь лет.
    
Он вошел через ворота в сад, Хиро-Мацу и Ябу сопровождали его. За ними шли пятеро охранников. Он вежливо поклонился и пожелал счастья Киритсубо. Затем, удовлетворенный, что все идет как надо, повернулся и ушел со своими людьми.
    
Хиро-Мацу облегченно вздохнул.
    
— Теперь вам лучше трогаться, Ябу-сан. Этот рисовый червяк больше не причинит нам беспокойства.
    
— Да. Сразу же.
    
Кири вытирала платком пот с бровей.
    
— Это дьявольский ками! Я боюсь за нашего хозяина. — У нее потекли слезы. — Я не хочу уезжать!
    
— Господину Торанаге ничего не повредит, я обещаю вам, госпожа — сказал Хиро-Мацу. — Вы должны ехать. Сейчас!
    
Кири попыталась подавить свои рыдания и распустила плотную вуаль, которая свисала с полей ее широкой шляпы.
    
— О, Ябу-сама, вы будете сопровождать госпожу Сазуко в замке? Пожалуйста!
    
— Конечно.
    
Госпожа Сазуко поклонилась и торопливо ушла. Ябу пошел за ней. Женщина побежала вверх по ступеням. Она уже почти поднялась наверх, поскользнулась и упала.
    
— Ребенок! — крикнула Кири. — Она не пострадала?
    
Все глаза устремились на распростертую на земле женщину. Марико кинулась к ней, но первым к ней подскочил Ябу. Он поднял ее. Сазуко была больше напугана, но не ушиблась.
    
— Со мной все в порядке, — сказала она, немного задыхаясь. — Не беспокойтесь, со мной совершенно все в порядке. Это было так глупо с моей стороны.
    
Убедившись, что она не пострадала, Ябу вернулся на передний двор, готовясь к немедленному отправлению.
    
Марико вернулась к воротам, очень обрадованная. Блэксорн скучал в саду.
    
— Что здесь? — спросила она.
    
— Ничего, — ответил он после паузы. — Что там кричала госпожа Киритсубо?
    
— Ребенок! Она не пострадала. Госпожа Сазуко беременна, — объяснила она. — Мы все боялись, что падение может повредить ей.
    
— Ребенок Торанаги-сама?
    
— Да, — сказала Марико, оглядываясь на носилки. Кири сидела внутри за прозрачными занавесками, вуаль на ней была опущена. «Бедная женщина, — подумала Марико, зная, что она только пытается скрыть свои слезы. — Я бы так же была напугана, если бы расставалась со своим господином, будь я на ее месте».
    
Ее глаза обратились к Сазуко, которая еще раз махнула им с верхней ступеньки, а потом вошла внутрь. Железная дверь лязгнула — за ней. «Это звучит как похоронный звон, — подумала Марико. — Увидим ли мы их снова?»
    
— Что хотел Ишидо? — спросил Блэксорн.
    
— Он был — я не знаю точного слова. Он осматривал — проводил инспекцию без предупреждения.
    
— Почему?
    
— Он комендант замка, — сказала она, не желая упоминать настоящую причину.
    
Ябу выкрикивал команды в голове колонны, и она тронулась. Марико вошла в свой паланкин, оставив занавески полуоткрытыми. Бунтаро знаками показал Блэксорну, чтобы он шел сбоку. Тот повиновался.
    
Все ждали, когда пройдет паланкин Кири. Блэксорн смотрел на еле видную закутанную фигуру, слышал сдавленные рыдания. Сбоку шли две испуганные служанки, Аза и Соно. Потом он оглянулся в последний раз. Хиро-Мацу стоял один у маленького садового домика, опираясь на свой меч. Теперь садик был скрыт от его глаз, так как самураи закрыли огромные крепостные ворота. Большой деревянный брус лег на свое место. Охраны на переднем дворе не было. Все стояли на зубчатой стене.
    
— Что происходит? — спросил Блэксорн.
    
— Простите, что вы сказали, Анджин-сан?
    
— Это выглядит так, как будто мы под наблюдением. Коричневые против серых. Ожидаются какие-то неприятности? Большие неприятности?
    
— О, извините. Это обычное дело — закрывать двери на ночь, — сказала Марико.
    
Он пошел рядом с ней, когда ее паланкин тронулся, Бунтаро и остаток арьергарда заняли свое место сзади него. Блэксорн следил за паланкином впереди, колеблющейся походкой носильщиков и туманной фигурой за занавесками. Он чувствовал себя очень тревожно, хотя и пытался успокоиться. Когда Киритсубо внезапно вскрикнула, он на мгновение посмотрел на нее. Все смотрели на лежащую на лестнице женщину. Он тоже хотел взглянуть туда же, но увидел, что Киритсубо внезапно бросилась в маленький домик. На мгновение он подумал, что ему изменяют глаза, так как ночью ее темный плащ и темное кимоно, шляпка и темная вуаль делали ее почти невидимой. Он видел, как фигура на мгновение исчезла, потом появилась снова, кинулась в паланкин — и там рывком задернули шторы. На мгновение их глаза встретились. Это был Торанага.
   
   
    
     
Глава двадцать вторая
    
    
Маленький кортеж, окружающий два паланкина, медленно двигался через лабиринт замка и бесконечные проверки. Каждый раз были формальные поклоны, документы дотошно проверялись заново, новый командир и группа сопровождающих серых проходили и пропускали их. На каждом посту Блэксорн следил с растущим дурным предчувствием, как капитан охраны подходит поближе, чтобы внимательно рассмотреть через задернутые занавески паланкина Киритсубо. Каждый раз человек кланялся еле видимой фигуре, слушал сдавленные рыдания и через какое-то время давал знак, чтобы они проходили.
    
«Кто еще знает? — отчаянно спрашивал себя Блэксорн. — Служанки должны знать — это подтверждается тем, что они очень напуганы. Хиро-Мацу, конечно, должен знать, госпожа Сазуко, отвлекающая всех, абсолютно наверняка. Марико? Не думаю. Может ли ему доверять Торанага? Этот короткошеий маньяк Бунтаро? Видимо, нет.
    
Очевидно, это очень засекреченная попытка тайного бегства. Но зачем Торанаге рисковать своей жизнью за пределами замка? Разве не безопасней внутри? Почему такая секретность? От кого он бежит? От Ишидо? Убийц? Или от кого-то еще в замке? Возможно, от всех них, — подумал Блэксорн, желая, чтобы они безопасно добрались до галеры и вышли в море. — Если Торанагу обнаружат, дело будет совсем плохо, бой будет идти смертельный, и пощады просить и давать не будут. Я безоружен, и, даже если бы я имел пару пистолетов или двадцать орудий и сотню отчаянных ребят, серые бы смяли нас. Мне некуда бежать и негде спрятаться. Ты вляпался в дерьмо!»
    
— Вы устали, Анджин-сан? — участливо спросила Марико. — Если вы устали, я пойду пешком, а вы можете проехаться в паланкине.
    
— Спасибо, — ответил он угрюмо, ему не хватало его сапог, ременные шлепанцы все еще были непривычны. — С ногами у меня все в порядке. Я просто хотел, чтобы мы уже были в безопасности, на море, только и всего.
    
— А в море безопасно?
    
— Иногда, сеньора. Нечасто. — Блэксорн едва слышал ее. Он думал: «Боже мой, надеюсь, я не помешаю Торанаге уйти. Это было бы ужасно! Насколько проще было бы, если бы я не видел его. Мне не повезло, это один из тех несчастных случаев, когда можно разрушить хорошо подготовленный план. Старуха Киритсубо хорошая актриса, и эта молодая тоже. Только потому, что я не понял, что она кричала, я не поддался на эту уловку. Очень не повезло, что я так ясно увидел Торанагу — в парике, накрашенного, в кимоно и плаще, как у Киритсубо, но тем не менее Торанагу».
    
На следующем пункте проверки капитан серых подошел ближе, чем раньше, служанки кланялись со слезами и стояли на дороге, не собираясь уступить, как будто просто остановились. Капитан всмотрелся в Блэксорна и отошел. После внимательного рассматривания он заговорил с Марико, которая покачала головой и что-то ответила. Мужчина что-то буркнул и вернулся к Ябу, отдал документы и махнул рукой в знак того, что процессия может двигаться дальше.
    
— Что он сказал? — спросил Блэксорн.
    
— Он интересовался, откуда мы, где наш дом.
    
— Но вы покачали головой. Что же вы ответили?
    
— О, извините, он сказал — он спросил, не были ли отдаленные предки ваших людей связаны с ками — духом, который живет на севере, на окраинах Китая. До недавнего времени мы думали, что Китай был только еще одной цивилизованной страной на свете, за исключением Японии. Китай такой большой, что он сам похож на целый мир, — сказала она и закрыла на этом тему. На самом деле капитан спросил ее, не думает ли она, что этот чужеземец был потомком Харутвакари, ками, который присматривает за кошками, добавив, что он воняет, как хорек в течке, как, по его предположению, должен вонять ками.
    
Она ответила, что она так не думает, внутренне стыдясь грубости капитана, так как Анджин-сан не имел запаха, характерного для Тсукку-сана, отца-инспектора или других варваров.
    
Его запах теперь был почти незаметен.
    
Блэксорн знал, что она не сказала ему правды. «Я бы хотел разговаривать на их тарабарском языке, — подумал он. — Я бы хотел убраться с этого проклятого острова, назад на „Эразмус“, с нормальной командой и большим запасом пищи, грога, пороха, — зарядов, продать товары и плыть опять домой. Когда это будет? Торанага сказал, скоро. Можно ли ему доверять? Как он доставил корабль в Эдо? На буксире? Или его привел португалец? Хотел бы я знать как португалец, не загноилась ли у него нога? Хотелось бы знать, собирается ли он жить с двумя ногами или одной, если его не доконает ампутация, или он близок к смерти. Боже мой, защити меня от ран и докторов. И от священников».
    
Еще одна проверка. Блэксорн не мог никак понять, как они все могут оставаться такими вежливыми и терпеливыми, все время кланяться, и позволять брать документы, и получать их обратно, всегда улыбаться без признаков раздражения с чьей-либо стороны. Они так отличаются от нас.
    
Он взглянул в лицо Марико, частично скрытое вуалью и широкой шляпой. Он подумал, что она выглядит очень хорошенькой и он рад, что так вышел из себя из-за ее ошибки. «По крайней мере, я больше не буду иметь дела с этим вздором, — сказал он себе. — Вот кровавые мерзавцы!»
    
После того как он принял утром ее извинения, он стал расспрашивать ее об Эдо и японских обычаях, об Ишидо и о замке. Темы секса он избегал. Она отвечала подробно, но избегала каких-либо политических объяснений, — ее ответы были информативны, но безобидны. Скоро она и служанки ушли, чтобы подготовиться к отъезду, и он остался один с самураями на страже.
    
Его раздражало такое количество людей вокруг. «Все время кто-нибудь около тебя, — подумал он. — Их слишком много. Они похожи на муравьев. Мне хотелось бы для контраста покоя за закрытой дубовой дверью, причем запор с моей стороны, а не с их. Я не могу дождаться, когда попаду на борт, потом на воздух, потом на море, даже на эту выматывающую всю душу галеру, похожую на брюхо свиньи».
    
Сейчас, когда он шел через Осакский замок, он понял, что увидит Торанагу на своей территории, в море, где он сам был на коне. «У нас будет достаточно времени поговорить, Марико будет переводить, и я все устрою. Торговые соглашения, корабль, возвращение нашего серебра, цены, если он захочет купить мушкеты и порох. Я составлю соглашение о возвращении на следующий год с полным грузом шелка. Ужасная история произошла с Доминго, но я использую его информацию для добрых дел. Я возьму „Эразмус“ и поплыву к реке Перл в Кантоне и прорву португальскую и китайскую блокаду. Верните мне мой корабль, и я разбогатею! Стану богаче, чем Дрейк! Когда я вернусь домой, я позову всех морских волков от Плимута до Зейдер-Зее, и мы возьмем в свои руки торговлю со всей Азией. Там, где Дрейк только подпалил Филиппу бороду, я отрежу ему яйца. Без шелка Макао погибнет. Без Макао умрет Малакка, затем Гоа! Мы можем свернуть Португальскую империю, как ковер. „Вы хотите торговать с Индией, ваше величество? Азией? Африкой? Японией? Так вы можете получить их через пять лет!“
    
„Входите, сэр Джон!“
    
Да, рыцарский титул легко достижим, наконец. И, может быть, даже больше. Капитаны и мореплаватели становятся адмиралами, рыцарями, лордами, даже графами. Единственный путь для англичанина, человека из народа, к безопасности, истинной безопасности положения в королевстве — это через милость королевы, через служение ей. И путь к ее расположению был один — привезти ей сокровища, помочь заплатить за войну против вонючей Испании и этого негодяя папы».
    
«За три года я совершу три путешествия, — мечтал Блэксорн. — О, я теперь знаю о муссонах и штормах, но „Эразмус“ пойдет в крутой бейдевинд, и мы возьмем меньше груза. Минуточку… а почему не сделать это все как следует и забыть о небольшом грузе? Почему не захватить Черный Корабль этого года? Тогда у нас будет все!
    
Как?
    
Легко — если он не имеет эскорта и мы захватим его неожиданно. Но у меня мало народу. Подожди-ка, в Нагасаки есть моряки! Разве не там все португальцы? Разве Доминго не говорил, что Нагасаки почти как португальский порт? Родригес говорил то же самое! Разве на их кораблях нет моряков, которых вынудили или силой заставили пойти в рейс, которые всегда готовы сбежать с корабля для того, чтобы быстро получить прибыль, независимо от того, с каким капитаном и под каким флагом? Имея наше серебро, я смогу нанять команду. Уверен, что смогу. Мне не нужны три года. Достаточно будет и двух. Еще два года со своим судном и командой, потом домой. Я буду богат и знаменит. И мы расстанемся, море и я, наконец. Навсегда.
    
Главное — Торанага. Как вести себя с ним?»
    
Они прошли еще один пункт проверки и повернули за угол.
    
Впереди была последняя решетка и соответственно последние ворота замка, а за ними последний подъемный мост и последний ров с водой. В дальнем конце была боевая башня. Многочисленные факелы превращали ночь в день, но с красным освещением.
    
Тут из тени выступил Ишидо.
    
Коричневые увидели его почти в тот же самый момент. Их захлестнула враждебность. Бунтаро почти прыгнул на Блэксорна, пробираясь ближе к голове колонны.
    
— Этот негодяй накличет беду, — сказал Блэксорн.
    
— Да, сеньор? Извините, вы что-то сказали?
    
— Я сказал только, что Ишидо, кажется, злит вашего мужа, очень злит.
    
Она не ответила.
    
Ябу остановился. С безразличным видом он протянул пропуск капитану у ворот и обратил внимание на Ишидо.
    
— Я не ожидал снова увидеть вас. Ваша охрана очень строга.
    
— Спасибо, — сказал Ишидо, следя за Бунтаро и закрытым паланкином за ним.
    
— Достаточно было один раз проверить наши документы, — сказал Бунтаро, его оружие зловеще звякало. — Самое большое дважды. Что мы — военный отряд? Это оскорбительно.
    
— Ничего оскорбительного, Бунтаро-сан. Из-за того покушения я приказал усилить охрану. — Ишидо мельком взглянул на Блэксорна и задумался в очередной раз, отпустить ли его или задержать, как того хотели Оноши и Кийяма. Потом он снова посмотрел на Бунтаро. «Падаль, — подумал он. — Скоро твоя голова будет висеть на колу. Как могла такая прелестная женщина, как Марико, выйти замуж за обезьяну вроде тебя?»
    
Новый капитан скрупулезно проверял каждого, убеждаясь, что все соответствуют списку.
    
— Все в порядке, Ябу-сама, — сказал он, когда вернулся к началу колонны. — Пропуск вам больше не нужен. Мы оставили его у себя.
    
— Хорошо, — сказал Ябу и повернулся к Ишидо. — Мы скоро встретимся.
    
Ишидо вынул из рукава свиток пергамента.
    
— Я хотел спросить госпожу Киритсубо, не возьмет ли она это с собой в Эдо. Для моей племянницы. Видимо, я не скоро попаду в Эдо.
    
— Конечно, — Ябу протянул руку.
    
— Не беспокойтесь, Ябу-сан. Я спрошу ее. — Ишидо направился в сторону паланкина.
    
Служанки подобострастно перехватили его. Аза протянула руку.
    
— Могу я взять ваше послание, господин. Моя хо…
    
— Нет.
    
К удивлению Ишидо и всех вокруг, девушки не уступили ему дорогу.
    
— Но моя хозя…
    
— Отойдите! — прорычал Бунтаро. Обе служанки отступили с рабской покорностью, очень испуганные.
    
Ишидо наклонился к занавескам.
    
— Киритсубо-сан, я хотел бы знать, не будете ли вы так добры передать мое письмо в Эдо? Моей племяннице?
    
Между рыданиями почувствовалось легкое замешательство, и фигура утвердительно кивнула.
    
— Спасибо, — Ишидо протянул тонкий свиток пергамента к занавеске.
    
Рыдания прекратились. Блэксорн понял, что Торанага в ловушке. Вежливость требовала, чтобы Торанага взял свиток, и ему нужно было протянуть руку.
    
Все ждали, когда протянется рука.
    
— Киритсубо-сан?
    
Рука все еще не показывалась. Тогда Ишидо сделал быстрый шаг вперед, отдернул в сторону занавеску, и в то же самое мгновение Блэксорн подскочил и начал прыгать вверх-вниз, как сумасшедший. Ишидо и остальные повернулись к нему, ошарашенные.
    
В какой-то момент Торанага был хорошо виден за спиной у Ишидо. Блэксорн подумал, что Торанага еще может сойти за Киритсубо в двадцати шагах, но здесь, в пяти, это невозможно, даже если лицо и скрыто вуалью. И в ту бесконечную секунду, когда Торанага еще не задернул занавеску, Блэксорн понял, что Ябу узнал его, Марико — наверняка, возможно, и Бунтаро и, вероятно, кое-кто из самураев. Он бросился вперед, схватил свиток и втиснул его через щель в занавесках, после чего повернулся, бормоча:
    
— В моей стране считается плохой приметой для принца самому отдавать послания, как обычному простолюдину… плохая примета…
    
Все это случилось так неожиданно и быстро, что Ишидо не успел вытащить меч, а Блэксорн уже кланялся и буйствовал перед ним, как сумасшедший чертик из ящика; тут Ишидо среагировал и взмахнул мечом, целясь в горло.
    
Отчаянные глаза Блэксорна нашли Марико.
    
— Ради Бога, помогите, плохая примета… плохая примета!
    
Она вскрикнула. Лезвие меча остановилось на волосок от шеи. Марико кинулась объяснять, о чем говорит Блэксорн. Ишидо опустил меч, секунду вслушивался, разбираясь в ее яростной скороговорке, потом закричал с нарастающей злобой и ударил Блэксорна в лицо тыльной поверхностью руки.
    
Блэксорн пришел в неистовство. Он поднял свои громадные кулаки и бросился на Ишидо.
    
Если бы Ябу не был так быстр, что успел схватить Ишидо за руку с мечом, голова Блэксорна уже катилась бы в пыли. Бунтаро, долей секунды позже, схватил Блэксорна, который уже протягивал руки к горлу Ишидо. Потребовалось четверо коричневых самураев, чтобы оттащить его от Ишидо, после чего Бунтаро оглушил его, стукнув сзади по шее. Серые бросились на защиту своего хозяина, но коричневые уже окружили Блэксорна и паланкины и через минуту все отступили; Марико и служанки умышленно вопили и причитали, помогая создать еще больший хаос и неразбериху.
    
Ябу начал умиротворять Ишидо, Марико со слезами повторяла снова и снова в сильной полуистерике, что сумасшедший чужеземец считает, что он только пытался спасти великого полководца, которого он принял за принца, от плохого ками.
    
— И у них, совсем как у нас, считается самым страшным оскорблением трогать их лица, это и привело его моментально в такое бешенство. Он ничего не понимающий чужеземец, но он дайме в своей стране, и он только пытался помочь вам, господин!
    
Ишидо выругался и ударил ногой Блэксорна, который только еще приходил в себя. Блэксорн с большим удовлетворением слушал весь этот гвалт. Глаза его прояснялись. Серые окружали их, по двадцать человек на одного, мечи были обнажены, но пока никто не погиб и все дисциплинированно ждали приказа.
    
Блэксорн заметил, что все внимание сфокусировалось на нем. Но теперь он знал, что у него есть союзники.
    
Ишидо опять повернулся к нему и подошел ближе, что-то крича. Он чувствовал, что коричневые крепче уцепились за него, и знал, что сейчас его ударят, но на этот раз, вместо того, чтобы попытаться освободиться от их рук, как они этого ожидали, он стал падать, потом внезапно выпрямился, вырвался, безумно смеясь, и начал петь, изображая волынку и плясать свой матросский танец. Монах Доминго сказал ему, что в Японии все верят, что сумасшествие вызвано только ками и таким образом сумасшедшие, как все дети и старики, не отвечают за себя и имеют иногда особые привилегии. Поэтому он скакал как безумный, иногда напевая так, чтобы его поняла Марико:
    
«Помогите… Мне нужна помощь, ради Бога… я долго не могу…» — отчаянно изображая сумасшедшего, зная, что это единственный способ спастись.
    
— Он сумасшедший, он одержимый! — крикнула Марико, сразу поняв игру Блэксорна.
    
— Да, — сказал Ябу, все еще пытаясь оправиться от шока после того, как увидел Торанагу, и не зная, играет ли Анджин-сан или действительно сошел с ума.
    
Марико была на грани срыва. Она не знала, что делать. «Анджин-сан спас господина Торанагу, но как он узнал?» — бессмысленно повторяла она про себя.
    
В лице Блэксорна не было ни кровинки, если не считать кровавых полос от ударов. Он прыгал и прыгал, отчаянно желая, чтобы кто-нибудь ему помог, но никто ему не помогал. Тогда, отчаянно проклиная Ябу и Бунтаро как безродных трусов и Марико как глупую суку, он внезапно прекратил свой дикий танец, поклонился Ишидо, как дергающаяся марионетка, и полупошел, полузатанцевал к воротам. «За мной, идите за мной!» — кричал он, его голос почти прервался, он пытался идти, как дудочник из сказки Браунинга.
    
Серые преградили ему путь. Он закричал на них с наигранной яростью и властно приказал им уйти с дороги, немедленно переключившись на истерический смех.
    
Ишидо схватил лук и стрелы. Серые рассыпались в разные стороны. Блэксорн был уже почти в воротах. Он повернулся к бухте, зная, что бежать было некуда. В отчаянии он снова начал свой бешеный танец.
    
— Он сумасшедший, сумасшедший пес! Сумасшедших собак нужно кончать! — Голос Ишидо был полон ярости. Он достал стрелу и прицелился.
    
Марико сразу кинулась вперед из своего безопасного места у паланкина Торанаги и пошла в сторону Блэксорна.
    
— Не беспокойтесь, господин Ишидо, — крикнула она. — Не стоит беспокоиться, это мгновенное сумасшествие, может быть, вы мне разрешите… — Подойдя ближе, она увидела, как устал Блэксорн, его сумасшедшую улыбку и испугалась неожиданно для себя. — Я могу помочь теперь, Анджин-сан, — торопливо сказала она. — Мы должны попробовать выйти отсюда. Я провожу вас. Не беспокойтесь, он нас не застрелит. Только перестаньте прыгать.
    
Блэксорн сразу остановился, повернулся и спокойно пошел на мост. Она шла на шаг сзади него, как и положено по обычаю, ожидая, что сзади полетят стрелы, слыша их.
    
Тысячи глаз следили за гигантом-сумасшедшим и хрупкой женщиной на мосту, уходящими от них.
    
Ябу почувствовал, что возвращается к жизни.
    
— Если вы хотите его убить, позвольте это сделать мне, Ишидо-сама. Не подобает вам лишать его жизни. Генерал не убивает собственными руками. Убивать вместо него должны другие. — Он подошел ближе и понизил голос: — Пусть он живет. Безумие нашло на него после вашего удара. Он дайме в своей стране, и вдруг такой удар, — так говорит Марико-сан, правда? Доверьтесь мне, он ценен нам живым.
    
— Что?
    
— Он более ценен нам живым. Поверьте мне. Мы можем покончить с ним в любой момент. Но он нужен нам живым.
    
Ишидо прочитал на лице Ябу безрассудство и правду. Он опустил лук.
    
— Очень хорошо. Но однажды он потребуется и мне живым. Я повешу его за пятки над ямой.
    
Ябу сглотнул и сделал полупоклон. Он нервно махнул кортежу, чтобы он трогался, боясь, что Ишидо вспомнит про паланкин «Киритсубо».
    
Бунтаро, притворяясь услужливым, взял инициативу в свои руки и дал команду двигаться. Он не задавался вопросом, как это Торанага волшебным образом появился, как ками, среди них, только понял, что его хозяин в опасности и почти беззащитен. Он видел, что Ишидо не спускает глаз с Марико и Анджин-сана, но и при этом он вежливо поклонился ему и встал сзади паланкина Торанаги, чтобы защитить своего хозяина от стрелы, если здесь начнется бой.
    
Колонна теперь приближалась к воротам. Ябу занял место стражника сзади. В любой момент он ожидал, что кортеж остановят. «Наверняка кто-нибудь из серых видел Торанагу, — подумал он. — Сколько времени пройдет, прежде чем они сообщат об этом Ишидо? Не думает ли он, что я участвую в попытке бегства? Не погубит ли это меня?»
    
На полпути через мост Марико на мгновение оглянулась.
    
— Они идут за нами, Анджин-сан, оба паланкина прошли через ворота и сейчас уже на мосту!
    
Блэксорн не ответил и не обернулся. Он прилагал все усилия, чтобы держаться прямо. Он потерял сандалии, его лицо горело от удара, и в голове стучало от боли. Последние стражники пропустили его через опускную решетку и дальше. Они также разрешили пройти и Марико не останавливая ее. А потом прошли и паланкины.
    
Блэксорн направился вниз с пологого холма, прошел поляну и дальний мост. Только оказавшись в роще, не просматриваемой из замка, он опустился на землю.
   
   
    
     
Глава двадцать третья
    
    
— Анджин-сан, Анджин-сан!
    
В полубессознательном состоянии он позволил Марико помочь ему выпить саке. Колонна остановилась, коричневые тесно стояли вокруг паланкина с зашторенными окнами, сопровождающие их серые стояли впереди и сзади. Бунтаро крикнул одной из служанок, она немедленно достала бутылку из грузовой корзины, приказал своей личной страже не подпускать никого к паланкину Киритсубо-сан и заторопился к Марико.
    
— С Анджин-саном все в порядке?
    
— Да, да, думаю, что да, — ответила Марико. Ябу присоединился к ним.
    
Стараясь избавиться от капитана серых, Ябу сказал небрежно:
    
— Мы можем пойти, капитан. Оставим здесь несколько человек и Марико-сан. Когда чужеземец придет в себя, она и остальные смогут пойти за нами.
    
— При всем моем к вам уважении, Ябу-сан, мы должны подождать. Мне поручено передать вас всех на галеру в целости и сохранности. Всех вместе, — сказал ему капитан.
    
Они все посмотрели на Блэксорна, поперхнувшегося вином.
    
— Спасибо, — проворчал он. — Мы в безопасности? Кто еще знает, что…
    
— Мы в безопасности! — умышленно прервала она его. За ней стоял капитан, и она не доверяла ему. — Анджин-сан, вы теперь в безопасности, и нет нужды беспокоиться. Понимаете? У вас был своего рода припадок. Только поглядите вокруг — вы в безопасности!
    
Блэксорн сделал как она велела. Он увидел капитана и серых и понял. Теперь к нему быстро возвращались силы, ему помогло вино.
    
— Извините, сеньора. Это была просто паника. Я, видимо, старею: часто теряю рассудок и никогда потом не могу вспомнить, что случилось. Разговор на португальском утомителен, правда? — Он перешел на латынь. — Они не поймут?
    
— Наверняка.
    
— Этот язык легче?
    
— Возможно, — сказала она, обрадовавшись, что он понял, что нужна осторожность, даже используя латынь, которая была для японцев почти непонимаемым и невыучиваемым языком, за исключением нескольких человек в империи.
    
Их обучали иезуиты, и большинство из них готовилось к карьере священника. Она была единственной женщиной во всем их мире, которая могла говорить, и читать, и писать по-португальски и на латыни.
    
— Оба языка трудны, в каждом своя опасность.
    
— Кто еще знает об «опасности»?
    
— Мой муж и тот, кто руководит нами.
    
— Вы уверены?
    
— Все указывает на это.
    
Капитан серых беспокойно задвигался и что-то сказал Марико.
    
— Он спрашивает, здоров ли ты, не пострадали ли руки и ноги. Я сказала, что нет. Они тебя вылечат.
    
— Да, — сказал он, переходя на португальский язык. — У меня часто бывают приступы. Если кто-нибудь ударяет меня по лицу, я схожу с ума. Извините. Никогда не помню, что при этом происходит. Это перст Божий. — Он увидел, что капитан сосредоточенно смотрит на их губы, и подумал: «Попался, негодяй, бьюсь об заклад, ты понимаешь португальский!»
    
Соно, служанка, наклонилась к занавеске паланкина. Она послушала и вернулась к Марико.
    
— Извините, Марико-сан, но моя хозяйка спрашивает, если этому сумасшедшему лучше, может, мы пойдем дальше? Она спрашивает, не дадите ли вы ему свой паланкин, а то моя хозяйка беспокоится, успеем ли мы до прилива. Все эти беспокойства с сумасшедшим еще больше ее расстроили. Но, зная, что сумасшедшие только наказаны богами, она будет молиться за возвращение ему здоровья и лично даст лекарства, чтобы вылечить его, сразу как только мы окажемся на борту.
    
Марико перевела.
    
— Да. Я уже поправился. — Блэксорн встал и зашатался.
    
Ябу прокричал команду.
    
— Ябу-сан говорит, что вы поедете в паланкине, Анджин-сан. — Марико улыбнулась, когда он начал протестовать. — Я действительно очень сильна, и вам не стоит беспокоиться, я пойду около вас, и вы можете поговорить, если вам захочется.
    
Он позволил им отнести себя в паланкин. Они сразу же тронулись дальше. Качающийся паланкин успокаивал, и он утомленно откинулся на спину. Дождавшись, пока капитан серых ушел во главу колонны, он прошептал на латыни, предупреждая ее:
    
— Этот центурион понимает какой-то другой язык.
    
— Да. И я думаю, что кое-что на латыни тоже, — ответила она шепотом так же спокойно. Минуту она шла молча. — Если говорить серьезно, то вы смелый человек. Благодарю вас за то, что вы спасли его.
    
— Вы еще более смелы.
    
— Нет, Господь Бог поставил меня на эту стезю и позволил мне быть немного полезной. Я еще раз благодарю вас.
    
Город ночью был прекрасен. В богатых домах было много цветных фонарей, масляных ламп и свечей, висящих над воротами и в садах, седзи просвечивали восхитительными цветами. Даже бедные дома были приукрашены просвечивающими седзи. Фонари освещали путь пешеходов, и носильщиков, и самураев, едущих верхом.
    
— Мы сжигаем в наших лампах в домах масло, а также используем свечи, но с наступлением ночи многие ложатся спать, — объяснила Марико, пока они двигались по городским улицам, извилистым и неровным; пешеходы кланялись, а очень бедные стояли на коленях, пока они не проходили; море блестело в лунном свете.
    
— У нас то же самое. Как вы готовите? На дровах? — К Блэксорну быстро возвращались силы, и его ноги больше не казались мягкими, как желе. Она отказалась сесть обратно в паланкин, поэтому он лежал там, наслаждаясь свежим воздухом и разговором.
    
— Мы пользуемся жаровнями с древесным углем. Мы не употребляем такую пищу, как вы, поэтому наша готовка более простая. Просто рис и немного рыбы, в основном сырой или сваренной на древесном угле, с острым соусом и маринованными овощами, может быть, немного супу. Без мяса, мясо — никогда. Мы умеренные люди, мы должны быть такими, так как у нас мало земли, может быть, только пятую часть ее можно возделывать, и нас очень много. У нас считается достоинством быть умеренным даже в пище, которую мы съедаем.
    
— Вы смелая. Я благодарю вас. Стрелы не полетели потому, что вы защищали меня своей спиной.
    
— Нет, капитан. Это произошло по воле Бога.
    
— Вы смелая и красивая.
    
С минуту она шла молча. «Никто и никогда не называл меня раньше красивой, никто, — подумала она. — Я не смелая и не красивая, мечи красивы, честь красива».
    
— Мужество красиво, и вы имеете его в избытке.
    
Марико не ответила. Она вспоминала это утро и все дьявольские слова и дьявольские мысли. Как человек может быть таким смелым и таким глупым, таким мягким и таким жестоким, таким сердечным и таким отвратительным — все в одно и то же время? Анджин-сан был безгранично смел, когда отвлекал внимание Ишидо от паланкина, очень умен, когда притворялся сумасшедшим, и таким образом вытащил Торанагу из этой западни. Как умно со стороны Торанаги скрыться таким образом! «Но будь осторожна, Марико, — предупреждала она себя. — Думай о Торанаге, а не об этом незнакомце. Помни, что он дьявол, и останови эту влажную теплоту в бедрах, которой у тебя раньше никогда не появлялось, об этой теплоте говорят куртизанки, ее описывают иллюстрированные порнографические книжки».
    
— А, — сказала она. — Мужество красиво, и вы имеете его в избытке. — Тут она опять перешла на португальский. — Латынь такой утомительный язык.
    
— Вы учили его в школе?
    
— Нет, Анджин-сан, это было позднее. После замужества я жила далеко на севере довольно долгое время. Я была одна, если не считать служанок и крестьян, и единственные книги, которые у меня были, это на португальском и латыни — грамматика и религиозные книги, а также Библия. За изучением языков очень быстро проходит время, оно хорошо занимало ум. Я была очень счастлива.
    
— А где был ваш муж?
    
— На войне.
    
— Сколько времени вы были одна?