1 2 3 4 5 6 7 8 9 
и воплотить – просто.    

В Поднебесной же нет    

ни постигать –    

ни воплощать способных.    

В словах есть суть,    

в делах – творящий.    

Не постигая –    

меня не ведают.    

Мало, кому я ведом, –    

тем я дороже.    

Вот отчего постигший    

покрыт рубищем,    

но таит яшму.    

     

     

    

     

     LXXI.     

     

     

Ведаю, не ведая, Высшее.    

Не ведаю, ведая, Страдание.    

Поскольку объят Страданием,    

постольку и не страдаю.    

Постигший и не страдает.    

Ибо объят Страданием,    

и оттого – не страдает.    

     

     

    

     

     LXXII.     

     

     

Народ не страшится силы.    

Достигнув Силы Великой,    

не вторгайся в его жилища,    

не небрегай его чадами.    

Не презирающий –    

презрен не будет.    

Вот отчего постигший,    

себя познав –    

не «своим» занят,    

себя возлюбив –    

не «свое» ценит.    

Минует то, избирая Это.    

     

     

    

     

     LXXIII.     

     

     

Храбрость при дерзости – губит.    

Без дерзости же – спасает.    

И то и другое    

бывает – полезно,    

бывает – вредно.    

Что Небу угодно?    

Кто Его ведает…    

Вот отчего постигшему    

все, что ни есть, – трудно.    

Дао Небес:    

Он – не соперничает,    

но искушен в победах;    

не рассуждает,    

но искушен в ответах;    

не зазывает,    

но Естеством привлекает;    

столь щедр, обилен,    

а все же – на всех хватает.    

Небесный Невод    

широк и редок,    

но – ничто не упустит.    

     

     

    

     

     LXXIV.     

     

     

Народ не страшится смерти.    

Что ожидает    

смертью его запугивающих?    

Дабы народ    

постоянно страшился смерти    

прибегающих к исключительному[143] –    

я стремлюсь задержать.    

Но покарать их    

кто посмеет?    

Есть Вечносущий    

Распорядитель Кары.    

Он – карает.    

Если же кто    

подменяет Его, карая,    

то подменяет    

Великого Рубщика Сучьев[144].    

Кто подменяет    

Великого Рубщика Сучьев –    

редко рук себе не поранит!    

     

     

    

     

     LXXV.     

     

     

Народ голодает,    

ибо верхи    

налоги, поборы множат.    

Отсюда – голод.    

Тяжко править людьми,    

ибо верхи    

правят ими, влияя.    

Отсюда – тяжесть правления.    

Народ презирает смерть,    

ибо верхи    

рьяно жизнь свою утучняют[145].    

Отсюда – презренье к смерти.    

Лишь тот,    

кто не ради жизни деяет,    

мудр в почитании жизни.    

     

     

    

     

     LXXVI.     

     

     

Человек рождается слаб и мягок.    

Умирая, он – тверд и крепок.    

Рождаясь,    

все сущее, деревья и травы –    

нежны, тщедушны.    

Умирая, они –    

жестки, иссушены.    

Оттого:    

сильные, грубые –    

потатчики смерти,    

нежные, слабые –    

потатчики жизни[146].    

Вот отчего    

могучее войско –    

не побеждает,    

могучее древо –    

гибнет.    

Могучее, крупное –    

принижается.    

Нежное, слабое –    

возвышается.    

     

     

    

     

     LXXVII.     

     

     

Дао Небес    

подобен со‑действию    

при натяжении лука:    

верхнее – пригнетается,    

нижнее – воздымается,    

избыточное – убавляется,    

неполное – дополняется.    

Дао Небес    

излишнее – отымает,    

неполное – дополняет.    

Дао Людской – напротив:    

нуждающихся – обирает,    

излишествующим – пособляет.    

Кто, избыток имея, способен    

всем пособлять в Поднебесной?    

Лишь имеющий Дао.    

Оттого‑то постигший    

свершает – не притязая,    

славой достигнутой – не упивается,    

о добродетельности[147] –  не хлопочет.    

     

     

    

     

     LXXVIII.     

     

     

Нет ничего в Поднебесной    

мягче, слабее воды,    

но в ошлифовке крепкого, грубого    

нет ей равных,    

а посему    

и заменить ее – нечем.    

Слабое – одолевает сильных.    

Мягкое – одолевает грубых.    

Кому в Поднебесной не ведомо?    

А воплощать – нет способных.    

Отсюда – слова постигшего:    

«Принимать на себя    

всю грязь государства –    

вот что значит служить    

Алтарю и Престолу.    

Принимать как свои    

все невзгоды страны    

означает    

царить в Понебесной».    

Реченное прямо –    

подобно кривому.[148]    

     

     

    

     

     LXXIX.     

     

     

Допуская злобу Великую –    

обретаешь избыток злобы.    

Успокаиваешься – творя благо.    

Вот отчего постигший    

верен во всем Согласию,    

но людей – не обязывает    

и не обвиняет.    

Обладающий Дэ    

занят согласием.    

Не имеющий Дэ –    

рознью.    

Небесный Дао    

не знает пристрастий.    

Постоянство –    

благим содействует.    

     

     

    

     

     LXXX.     

     

     

Государству малому должно    

печься о своих гражданах,    

дабы они имели    

Бо[149] десятки  орудий,    

но их – не применяли;    

Дабы смерть почитали[150],    

но вдаль сбегать – не стремились,    

и даже, имея джонки, повозки и паланкины,    

пусть нужды не имеют плыть куда или ехать;    

даже, имея ратников в латах и при оружии,    

пусть не имеют повода выставить их для боя,    

дабы люди вернулись к записям узелками[151],    

их‑то – пусть применяют.    

И пища их будет лакома, а одеянье – благостно,    

и покойны – жилища, а бытие – радостно.    

Коль государства издали друг на друга взирают,    

лишь отдаленной внемля    

птиц‑собак перекличке,    

то до седин глубоких    

люди их доживают,    

равно как не общаясь,    

так и не раз‑общаясь.    

     

     

    

     

     LXXXI.     

     

     

Слова доверия – не красны.    

Красные речи – не доверительны.    

Благой – не красноречив.    

Красноречивый – не благ.    

Ведающий – не распространяется.    

Распространяющийся – не ведает.    

Постигший – не запасает.    

Уделяя людям – сам обретает.    

Содействуя людям – Свое ширит.    

Дао Небес –    

благодеяние, но без вреда.    

Дао постигшего –    

деяние, но без соперничества.    

     

     

    

     

    

     

     

     

     

 Введение     

     

     

    

     

Написанная около двух с половиной тысячелетий назад, «Книга  о Пути и Силе» (так можно перевести название «Дао Дэ Дзин», что буквально  означает «Книга о Дао и Дэ») является в настоящее время одним из самых  известных в мире произведений этого жанра. О самом авторе этого текста –  мудреце Лао‑Цзы – известно немногое. Что он был современником Конфуция, одно  время занимал должность смотрителя книгохранилищ чжоуских царей, долго жил в  горах отшельником…Но даже его истинное имя неизвестно, т.к. Лао‑Цзы – это лишь  прозвище, означающее буквально «мудрый старец».    

Согласно легенде, на склоне лет Лао‑Цзы решил покинуть  Поднебесную и отправился на Запад. Когда он проходил через пограничную заставу,  ее начальник упросил Лао‑Цзы оставить в память о себе книгу, в которой бы  отразились мысли «мудрого старца» о Пути мира и Пути человека в нем. Так и  появилась рукопись из 5000 иероглифов, которая сохранилась и до наших дней.    

Первое, что бросается в глаза – это то, что данный текст  мало похож на научный трактат, ведь он написан в поэтической форме, с  соблюдением всех законов стихосложения. К сожалению стихотворный перевод с  древнекитайского на русский вряд ли возможен, но поэзия – это не только рифма и  размер, но, прежде всего, образность языка. Поэзия – это возможность кратко  сказать то, что по другому не передать и в десяти книгах. О чем же повествует  этот текст?    

С тех пор как появилось слово, человек начал задаваться  вопросом о смысле жизни. Об истоках мира и силах, действующих в нем, о том, как  избавиться от страданий и бед, в чем причина наших удач и неудач, о том, как,  наконец, обрести то настроение духа, которое называется «счастьем».    

Думается, можно смело утверждать, что ответы на все эти  вопросы содержатся здесь. Может быть, они не лежат на поверхности или кому‑нибудь  могут показаться непонятными, лишенными конкретного содержания. Да только  «счастье» и «удача» – такие вещи в нашей жизни, о которых невозможно говорить  языком конкретных определений. Как сказано, «жизнь наполненная до краев – это и  есть счастье», «не теряет лишь тот, кто не боится потерять». Впрочем, как писал  Лао‑Цзы, «много говорить об этом толку мало, так не лучше ли здесь умерить  себя» и обратиться непосредственно к тексту поэмы, глубину образов которой  воистину невозможно измерить.    

     

Александр Кувшинов     

© декабрь 1991    

     

    

     

     

О Даодэцзине     

     

Переводчик    

выражает признательность всем людям,чье, порой – личное, а чаще – опосредованное    

(через книги, монографии, статьи, переводы)    

участие    

так или иначе способствовало    

появлению предлагаемого здесь перевода,    

либо – в разной степени, но неизменно ощутимо, –    

повлияло на формирование его нынешнего облика.    

И, в частности:     

– Ян Хиншуну,    

– Е.С.Аникееву,    

– А.П.Саврухину,    

– А.Е.Лукьянову,    

– Г.Л.Богословскому,    

а также     

– В.В.Малявину,    

– В.Сухорукову,    

– Т.П.Григорьевой,    

– И.М.Ошанину    

и всему авторскому коллективу    

составителей и редакторов    

«Большого китайско‑русского словаря».    

     

Послесловие переводчика     

     

Придерживаясь той точки зрения, что любой перевод – сам  по себе толкование  (и представленный здесь – ни в коей мере не исключение  :), переводчик в идеале почел бы за благо воздержаться от «толкования на  толкование» и, ограничившись и так, вероятно, несколько громоздкими, хотя,  возможно, все же необходимыми кому‑то из пристальных читателей подстрочными  примечаниями, здесь хотел бы предложить Вашему вниманию просто некоторые мысли,  пришедшие ему в голову в процессе работы над текстом Лао‑цзы. Мысли, которые,  как он полагает, были бы любопытны ему самому, окажись сам он в роли читателя,  предварив это все краткой информацией об авторе «Даодэцзина», Преподобном, как  сказали бы в православии, Перводаосе Лао‑цзы.    

     

     

Об авторе «Даодэцзина»     

     

     

    

     

Лао‑цзы – человек‑книга, ибо сочетание этих двух иероглифов,  буквально означающее Старец‑Младенец , Старец‑Учитель , – не  имя, а скорее, выражаясь современно, авторский псевдоним, или, что более  точно, – имя почетное , но при этом – еще и второе (или  первое?) название самого текста, с одним из русскоязычных вариантов которого Вы  могли ознакомиться чуть выше. Собственное же имя Лао‑цзы – Ли Эр, а варианты  имен, встречающиеся в разных источниках, – Лао Дань, Ли Бо‑янь или просто  Лао, но, как правило, с добавкой уважительного эпитета, например – цзюнь   Лао, т. е. владыка  Лао, и т. п.    

Он, вероятно, был одним из первых древнекитайских Мастеров‑Учителей,  залагавших традицию Анонимно‑Небытийного образа жизни в миру Бытийном, для чего  прибегавших к многократной смене имен и периодически исчезавших, уходя в аскезу  и медитацию, из поля зрения современников, вплоть до анонимности последнего  Ухода в Изначальное Небытие или, как это сказано о самом Лао‑цзы, – ухода  на Запад.    

В гл. 63 «Исторических записей» отца китайской историографии  Сыма Цяня (II в. до н. э.) среди прочего упоминается, что некоторое  время в миру человек по имени Лао Дань служил историографом‑архивариусом (т. е.  летописцем и хранителем архива) при дворе династии Чжоу. При этом самый ранний  из известных на сегодня списков «Даодэцзина» датируется II‑м веком до н. э.,  тогда как Сыма Цянь указывает и единственную более‑менее (большинство  исследователей полагают, что – менее) достоверную дату, касающуюся жизни Лао‑цзы:  год его рождения – 604 г. до н. э.    

(Если Лао‑цзы был современником Кун Фу‑цзы, то  соответственно мог жить примерно в XV‑XVI веке, но никак не раньше. Это, скорее  всего, было сразу после того как европейцы завезли в Китай порох и научили  аборигенов письму комиксами, тьфу ты, картинками – их сейчас еще называют  иероглифами, вспомните с какой ностальгией «Великий Учитель По‑Фи‑Гизма»  вспоминает о том времени, когда писали узелками. – J.)     

Заканчивая на этом по необходимости краткую фактографическую  часть послесловия, переводчик переходит к изложению собственных, на свой страх  и риск выстроенных, домыслов и соображений, так или иначе базирующихся на  приведенном выше переводе‑толковании.    

     

 О пути Учителя Лао     

     

     

    

Конфуций (слева) и Лао‑цзы     

     

Итак, вопрос первый, распадающийся на три собственно  подвопроса:    

а) почему Учитель Лао, исповедовавший Учение Бессловесное  о прибыльности Не‑влияния, прибегнул к словесному (т. е. влияющему) способу  «передачи Знания» или распространения Учения?     

b) что побудило его, согласно преданию, покидая пределы  царства Цинь (т. е. тогдашнего Китая), перед своим окончательным уходом на  Запад оставить, записав (или продиктовав) по просьбе (или самостоятельно?)  начальника пограничной заставы Ханьгугуань текст, названный позднее  «Даодэцзином»?     

c) кому (или – чему), наконец, мы должны быть обязаны  тем, что Первоучитель однажды все же отступил от одного из важнейших  принципов своего Учения, благодаря чему мы сейчас и имеем «Канон Дао и  Дэ».     

Ответ, вытекающий из перевода и подтверждаемый всей историей  Учений древнего Китая, прост и очевиден: Конфуцию  – как личности и конфуцианству   – как явлению.    

     

Судя по всему, Лао Дань покидал современный ему Китай в  период все более широкого и мощного распространения конфуцианства (по сведениям  из разных источников он, к слову, был старшим современником Конфуция,  обращавшегося, к тому же, минимум – однажды к нему за советом), убедившись в  невозможности противостоять, соперничая , индивидуальным личным примером  «укоренению» в государстве популярного среди «власть имущих», но во многом  полярного ему по своим принципам и методам Учения Великого Кун Фу‑цзы,  проповедовавшего мирской (читай – земной) Путь (Дао) «выправления» человека и  государства. Так, вероятно, и возник этот текст, в котором Великий Лао изложил  свои рекомендации «имеющим подчиненных» по достижению, в частности, Порядка‑Правильности  в государстве и – Гармонии в Человеке и Поднебесной в целом. А посему – будем  же благодарны Конфуцию и его ученикам (и в частности, видимо, –  любимейшему из них: Цзэн‑цзы, кому приписывается авторство неоднократно  косвенно упоминаемого в «Даодэцзине» текста «Великое Учение») хотя бы за это,  но не забывая и того, что именно благодаря им Дао‑Инь‑Учение Лао‑цзы обрело на  Земле свое неотъемлемое гармоническое дополнение в виде Дао‑Ян‑Учения Кун‑цзы,  хотя, как это часто происходило и происходит не только в истории Китая, и в тот  раз Великая Гармония осталась недостигнутой не только на уровне Поднебесной, но  и в пределах одного «отдельно взятого государства».    

Вопрос второй, по видимости – куда более простой, но тем не  менее все же упорно «расслаивающийся» в трактовке переводчика:    

Почему Лао‑цзы ушел именно «на Запад»?     

Или, иначе говоря:    

Куда именно и с какой целью (по‑человечески предположив  все же ее наличие) ушел Великий Перводаос, провозгласивший буквально перед  самым этим уходом: «Чем дальше выходишь  –  тем меньше ведаешь»?     

Доверившись пространственно‑географической достоверности  самого факта «ухода на Запад» и адекватности оригиналу двух ведических терминов  прилагаемого перевода[152]…    

(Дополнительный, неразрывно связанный с этим вопрос:    

«Откуда взяться в тексте даоса Лао‑цзы терминам,  толкуемым в Большом китайско‑русском словаре как „будд.“, но по  сути своей ведическим (т. е. несравнимо более древним, чем учение Бодхидхармы)?»   –    

легко снимается, если вспомнить, доверившись и на этот раз  Сыма Цяню, о службе некоего Лао Даня в одном из хранилищ Знания древнего Китая,  где вполне могли оказаться представленными в том или ином виде (в оригинале  либо в переводах, более или менее фрагментарно) те или иные Ведические тексты,  не исключая при этом и возможности общения мудрого архивариуса с пришлыми с  Запада бродячими Учителями. Да и, забегая чуть вперед, спросим себя еще об  одном.    

Пожилой, судя по всему, но, вероятно, все еще полный  внутренних сил Старец‑Младенец уходил, «эмигрируя», в Гималаи (т. е. в те  области Поднебесной, где по‑китайски практически не говорили и не писали) вовсе  «без языка», либо – зная уже санскрит (или его письменный – так называемый  «ведический» – вариант), принятый там?    

При этом, разумеется, вовсе не стоит исключать, во‑первых,  наличие у Великого Даоса способности к так называемым внеязыковым или  внечувственным способам общения, а во‑вторых (что, заметим, не менее вероятно)  – и того, что автор «Даодэцзина» мог и сам, независимо от Вед, прийти к сходной  с ведической концепции Мироздания.)    

Но как бы то ни было, а приняв два исходных факта  рассуждения просто за данность, мы опять, как и в предыдущем случае, получаем  краткий и ясный в своей определенности ответ:    

Уходя на Запад, Учитель Лао уходил, говоря современно, в  Индию, на родину Брахманов, Риши и Гуру, к прародине большинства широко  распространенных ныне не только на Дальнем Востоке Духовных Учений… Зачем?   Прикоснуться ли к Истокам, обрести ли Учителя, отыскать ли то самое «малое  государство», которому посвящена предпоследняя главка‑строфа[153] его единственного  (и опять вопрос:  единственного – из дошедших до нас? не будем забывать: мы доверились информации  о том, что в миру Лао Дань был еще и историографом) труда? Бог весть… Но, опять  же, как бы там ни было, а сами эти вопросы, если все же допустить их  правомерность и – главное – корректность, представляются переводчику вполне  естественными и ни в коей мере друг друга не исключающими, на чем здесь и остановимся.    

     

 О названии     

     

     

    

А мы уйдем на… Запад! (По идее, буйвол‑то должен был быть  черным.)     

     

В процессе работы над переводом, как это обычно и бывает,  переводчик встречал у других и изобретал сам различные варианты перевода  названия тринома «Даодэцзин»: от традиционно‑нейтрального («Книга о Дао и Дэ»)  до наивно‑неуклюжего («Книга о Пути и Шаге»), сознавая при этом, что ни одно из  них нисколько не отражает содержания самого текста. При этом существует древняя  традиция оставлять названия сакральных книг без перевода, просто транскрибируя  их кириллицей («Авеста», «Упанишады», «Махабхарата», «Талмуд», «Библия»,  «Коран»…). Но «Даодэцзин», как представилось в итоге переводчику, книга в этом  смысле особая, ибо, в отличие от прочих, ее название имеет по меньшей мере два  абсолютно беспрецедентных «титульных» эквивалента в других языках: индо‑английский  («The Absolut and Manifestation») и старославянский («Слово о Законе и  Благодати»). И если первый из них, служащий заглавием одной из многочисленных  работ великого индуиста Свами Вивекананды (1863–1902), по причинам чисто  языковым и хронологическим (Вивекананда наверняка был хотя бы поверхностно  знаком с «Даодэцзином») останется здесь лишь упомянутым, то на втором,  являющемся «ключом» к ораторскому (как подчеркивают исследователи[154]) труду православного  митрополита Киевского Илариона (XI в.), – не вдаваясь в глубокий  сопоставительно‑текстологический анализ, способный, в принципе, послужить темой  особого научного исследования, – остановимся несколько подробнее.    

Во‑первых, сам титул «Слово о Законе и Благодати» является буквальной   (хотя и не вполне смысловой) «калькой» тринома «Даодэцзин». (Так, один из  вполне логичных «рассудочно‑уточнительных» вариантов перевода иероглифа Дао –  именно Закон, причем не в юридическом, а в самом широком смысле этого емкого  слова: Закон Сохранения Гармонии, тогда как однозначным славянским лексико‑семантическим  эквивалентом Дэ, встречающимся у разных переводчиков, служит  Благодетель/Благодать, да и в самом тексте «Слова о Законе» (а точнее – его  перевода на современный русский) сказано: «Прежде Закон, потом Благодать»[155], а в «Основах Дао и Дэ» –  «Дэ появляется после утраты Дао»[156]).  Случайности? Но запомним, все же, что их уже две, и, не нагромождая аргументы,  просто отметим, что – по наблюдениям переводчика – параллель, приведенная в  последних скобках, – не единственная.    

(Есть еще название «Три телеги» – якобы написанный на  бамбуке занимал три телеги. – J.).     

Во вторых же…    

Дело в том, что, как мы помним, собственное имя Лао‑цзы – Ли  Эр. Имя же автора «Слова о Законе» – Иларион.    

Вслушаемся: Ли‑Эр, Ил‑Ар…    

А если еще взять и поменять местами две первые буквы любого  из имен, то по поводу остающейся разницы можно будет, при желании, очень долго  спорить:    

«Неубедительно»,    

«Малоубедительно»,    

«Маловероятно»,    

«Невероятно»,    

«Неимоверно»,    

«Фантастично»    

и, наконец, –    

«Верю!»…    

Кстати, какое из этих слов больше нравится лично Вам?    

И… у Вас не возникло хотя бы крохотнейшего желания при всем  этом улыбнуться? И даже не потому, что «Без смеха неполно служение Дао», но ведь  и само имя Иларион происходит от греческого Hilarion, означающего «Веселый»,  «Радостный». (Тогда как Ли  по‑китайски – просто «сливовое дерево  », «слива ».)[157]    

Что еще сказать о славном Лао‑цзы?    

Как и большинство Духовных Учителей, в этом мире он был и остается  личностью скорее легендарной, чем реальной. Ни пространство, ни форма, ни  время, как повествуют предания, были над ним не властны. Зачатый непорочно от  Солнца (чья Ци, сконцентрировавшись в пятицветной жемчужине, оплодотворила его  мать Сюань‑мяо‑юйнюй, жемчужину эту проглотившую), в мир он вышел из левого  материнского подреберья, пробыв в утробе матери 81 год (вот и Старец‑Младенец).  Рождение это произошло под сливовым деревом (отсюда и родовая фамилия Ли).  Прожил в Китае около 200 лет, после чего верхом на черном буйволе отбыл на  Запад[158].    

Лао‑цзы обожествлен даосами в начале новой эры, а в V‑VI вв.  возникла легенда о том, что, прибыв в Индию, он чудесным образом оплодотворил  спящую мать принца Гаутамы и стал отцом Будды. Почитался как глава заклинателей,  покровитель кузнецов, серебряных и золотых дел мастеров, точильщиков,  изготовителей пиал и палочек для еды[159]…    

И, наконец, еще одну из известных на сегодня легенд о  Великом Лао переводчику довелось услышать в приватной беседе с одним из  отечественных инструкторов по ушу, сообщившем, что Лао‑цзы почитается также как  основатель одного из «внутренних» стилей ушу – син'и‑цюань .    

Кто знает…    

Ведь, как сказано было кем‑то по несколько другому поводу, в  восемьдесят одном чжане «Лао‑цзы» есть все . И если чего этой книге,  кажется, недостает, так это – читателей. Хотя самой книги это не касается, ибо  в ней есть и об этом («Мои слова и понять – легко…» ). Она поистине  Самодостаточна, или, как говорится в «Основах…», – «неизбывно  наполнена» , подобно ее создателю. (Отсюда, кстати, обманчивое впечатление  «пустотности» ее текста, наполняемого каждым переводчиком из «собственного  сосуда».) А вот каждый из нас, людей, волен решать сам, чего же недостает лично  ему: «своего» ли, чужого, темного ли, светлого, яркого или ясного… И одной из  Книг‑Откровений, способных помочь с ответом на этот Первый и Последний земной  вопрос, была, есть и будет эта, возможно, самая краткая из них – «Даодэцзин»  Лао‑цзы.    

     

©1994 Yu Kan