1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 
   
— Да. — О'Киф был прекрасно осведомлен о Сандре Строуген. У нее была репутация одной из самых талантливых помощниц режиссера по работе с актерами. Среди прочих достижений за нею числился длинный список неизвестных девиц с влиятельными покровителями, ставших благодаря ей любимицами публики, которые делали хороший кассовый сбор.
   
— Я действительно рад за Додо, — сказал Лемницер. — Эта девочка всегда мне нравилась. Только действовать надо быстро.
   
— Что значит быстро?
   
— Ну, мистер О'Киф, было б хорошо, если бы она вылетела еще вчера. Кстати, с остальным я тоже все устроил.
   
— С чем остальным?
   
— С Дженни Ламарш. — Хеик Лемницер был явно озадачен. — Вы что, позабыли о ней?
   
— Нет. — О'Киф, конечно, не забыл остроумную, красивую брюнетку, выпускницу Вассаровского колледжа, которая произвела на него такое впечатление месяц назад или два. Но после вчерашнего разговора с Лемницером он на какое-то время выбросил ее из головы.
   
— Все уже устроено, мистер О'Киф. Сегодня вечером Дженни вылетает в Нью-Йорк, и завтра она будет у вас. Мы переведем билеты на самолет в Неаполь с Додо на имя Дженни, и тогда Додо сможет лететь сюда прямо из Нового Орлеана. Все выходит очень просто, да?
   
Действительно, все было просто. Настолько просто, что О'Киф не мог найти в этом плане ни малейшего изъяна. А собственно, зачем ему нужен этот изъян?
   
— Вы можете с полной ответственностью поручиться, что мисс Лэш получит эту роль?
   
— Мистер О'Киф, клянусь вам могилой моей матери.
   
— Ваша мать жива-здорова.
   
— Тогда могилой моей бабушки. — Лемницер помолчал, потом, словно его осенило, добавил: — Если вы не знаете, как объявить новость Додо, то почему бы это не сделать мне? Вы просто выйдите куда-нибудь на пару часов, а я дозвонюсь ей и все устрою. И тогда — ни скандалов вам, ни прощаний.
   
— Спасибо. Я вполне могу самостоятельно с этим справиться.
   
— Как вам угодно, мистер О'Киф. Я всего лишь хочу вам помочь.
   
— Мисс Лэш телеграфом сообщит вам время прибытия в Лос-Анджелес. Вы встретите самолет?
   
— Конечно. Здорово будет снова повидать Додо. Ну что ж, мистер О'Киф, желаю вам приятно провести время в Неаполе. Завидую, что вы едете туда с Дженни.
   
О'Киф положил трубку, не попрощавшись.
   
Вся увешанная покупками, Додо, запыхавшись, влетела в номер. За ней вошел улыбающийся и тоже сгибающийся под тяжестью пакетов посыльный.
   
— Я должна бежать назад, Кэрти. Это еще не все.
   
— Магазин мог бы взять доставку на себя, — буркнул О'Киф.
   
— Да, но так интересней! Прямо как на рождество! — И, повернувшись к посыльному, Додо сказала: — Мы едем в Неаполь. Это в Италии.
   
О'Киф дал посыльному доллар и подождал, пока тот уйдет.
   
Освободившись от пакетов, Додо бросилась О'Кифу на шею и расцеловала его в обе щеки.
   
— Соскучился? О, Кэрти, я так счастлива!
   
О'Киф мягко высвободился из ее объятий.
   
— Додо, давай присядем на минутку. Мне надо сообщить тебе о некоторых изменениях в нашем плане. У меня хорошие новости для тебя.
   
— Мы вылетаем еще раньше, чем собирались?
   
О'Киф покачал головой.
   
— Нет, это касается больше тебя, чем меня. Дело в том, дорогая, что тебе дают роль в фильме. В этом есть доля и моих стараний. И сегодня утром я узнал, что все устроено.
   
От взгляда больших голубых глаз Додо О'Кифу стало не по себе.
   
— Меня заверили, что роль очень хорошая. По правде говоря, я настаивал только на такой. Если все будет в порядке, в чем я не сомневаюсь, это может послужить началом больших перемен в твоей жизни. Кэртис О'Киф умолк, видя, что слова его не вызывают реакции.
   
— Видимо, это означает… что мне надо уезжать, — медленно проговорила Додо.
   
— Мне жаль, дорогая, но ты права.
   
— И скоро?
   
— Боюсь, что уже завтра утром. Ты полетишь прямо в Лос-Анджелес. Хенк Лемницер встретит тебя.
   
Додо медленно кивнула. Тонкие пальцы инстинктивно отбросили с лица прядь светлых пепельных волос. Даже этот простой жест был исполнен удивительной женственности, присущей Додо. И О'Киф вдруг почувствовал необъяснимый укол ревности, представив себе Додо с Хенком Лемницером. Этот малый немало потрудился, устраивая романы своего шефа, и никогда бы не позволил себе вольностей с избранницей О'Кифа, пока та принадлежала ему.
   
Но потом… Потом — это уже другое дело. О'Киф постарался не думать об этом.
   
— Поверь, дорогая, потеря тебя — серьезный для меня удар. Но нужно же подумать и о твоем будущем.
   
— Все отлично, Кэрти. — Взгляд Додо был по-прежнему устремлен на него. Несмотря на наивное выражение ее широко раскрытых глаз, О'Кифу вдруг показалось, что она видит его насквозь. — Все отлично. Тебе не о чем волноваться.
   
— Я надеялся, что роль в фильме… словом, что тебя она хоть немного обрадует.
   
— А я и рада, Кэрти! Чертовски рада. По-моему, это просто чудо, как ты умеешь доставлять людям радость.
   
Слова Додо укрепили его уверенность в том, что он правильно поступает.
   
— Перед тобой открываются действительно колоссальные возможности.
   
Уверен, что ты справишься, ну, а я, естественно, буду следить за твоей карьерой с самым пристальным вниманием. — Произнеся это, он решил, что отныне будет думать только о Дженни Ламарш.
   
— Должно быть, — голос Додо на секунду прервался. — Должно быть, ты улетишь сегодня вечером. Раньше меня.
   
— Нет, — ответил О'Киф, внезапно отменяя прежнее решение. — Нет, я отложу вылет и перенесу его на завтрашнее утро. Сегодняшний же вечер мы проведем вместе.
   
Додо с благодарностью взглянула на него, и в эту минуту зазвонил телефон. О'Киф взял трубку с чувством облегчения: наконец-то подвернулся повод окончить разговор с Додо.
   
— Это мистер О'Киф? — спросил приятный женский голос.
   
— Да.
   
— С вами говорит Кристина Фрэнсис, секретарь мистера Уоррена Трента. Мистер Трент просил узнать, можете ли вы принять его сейчас.
   
О'Киф взглянул на часы. Было около двенадцати.
   
— Хорошо, — ответил он, — я приму мистера Трента. Попросите его зайти. — И опустив трубку, он улыбнулся Додо. — Дорогая, кажется, у каждого из нас есть свой повод для торжества: тебе предстоит блестящее будущее, а мне — покупка нового отеля.
   
За час до этого Уоррен Трент сидел, глубоко задумавшись, в своем кабинете за закрытыми двойными дверями. Уже несколько раз за это утро он брался за трубку, чтобы позвонить Кэртису О'Кифу и принять условия, на которых тот собирался вступить во владение «Сент-Грегори». Казалось, оттягивать больше не имело смысла. Последней надеждой его был профсоюз поденщиков. Но внезапный отказ, последовавший оттуда, уничтожил для Уоррена Трента всякую возможность сопротивления этому прожорливому бегемоту О'Кифу.
   
Однако всякий раз, как Уоррен Трент протягивал руку к трубке, что-то удерживало его от этого шага. Ему пришло в голову, что он, словно приговоренный к смерти, ждет своего часа, однако прежде может покончить с собой. Он уже смирился с неизбежным. И понимал, что срок его владения отелем заканчивается — другого выбора нет. И все же инстинкт самосохранения заставлял его цепляться за каждую оставшуюся в его распоряжении секунду, пока не наступит момент, когда придется принять окончательное решение.
   
Он уже совсем было собрался капитулировать, когда в кабинет вошел Питер Макдермотт. Он сообщил, что стоматологи решили не отменять своего конгресса, однако это не удивило Трента, ибо еще накануне он предсказывал такой исход. Но теперь все это мало волновало его и не имело значения. И Уоррен Трент с облегчением вздохнул, когда Макдермотт ушел.
   
Потом на какое-то время он погрузился в воспоминания о былых успехах и радостях, которые они приносили. Да, были времена — ведь еще совсем недавно, — когда поселиться у него в отеле стремились многие великие мира сего или почти великие — президенты, коронованные особы, аристократическая элита, блистательные женщины и выдающиеся мужчины, набобы власти и денежного мешка, прославленные и безвестные, и всех их объединяло одно: они требовали внимания к себе и получали его. А за элитой тянулись и остальные, так что «Сент-Грегори» стал для них Меккой и одновременно золотоносной жилой для него, Уоррена Трента.
   
Когда у тебя не остается ничего, кроме воспоминаний, или, по крайней мере, есть основания так думать, нужно уметь находить в них утешение.
   
Уоррен Трент надеялся, что хотя бы в последний час владычества его никто не потревожит.
   
Но и эта надежда оказалась тщетной.
   
В кабинет тихо вошла Кристина Фрэнсис. Она, как всегда, чутко улавливала настроение хозяина.
   
— С вами хочет поговорить мистер Эмиль Дюмер. Я бы не побеспокоила вас, но он утверждает, что дело срочное.
   
Уоррен Трент проворчал в ответ что-то невразумительное. Стервятники залетали, подумал он. Впрочем, это сравнение было вряд ли справедливым.
   
Ведь значительные средства Торгово-промышленного банка, президентом которого был Эмиль Дюмер, вложены в «Сент-Грегори». И однако именно этот банк отказал ему, Уоррену Тренту, в продлении срока кредита, как и в новом, более крупном займе. Ну что ж, теперь Дюмеру и его директорам больше не о чем волноваться. Предстоящая сделка приблизит срок возврата вложенных денег. Уоррен Трент решил, что об этом следует уведомить банк.
   
Он протянул руку к телефону.
   
— Нет, — прервала его Кристина. — Мистер Дюмер здесь, он ждет за дверью.
   
Уоррен Трент замер от удивления. Эмиль Дюмер крайне редко покидал свою цитадель ради того, чтобы лично нанести кому-нибудь визит.
   
Секунду спустя Кристина ввела посетителя, а сама вышла, прикрыв дверь.
   
У Эмиля Дюмера — плотного коротышки с седыми, вьющимися волосами предки были креолы. Однако, как ни странно, он казался персонажем, сошедшим со страниц «Пиквикского клуба». Сходство это дополняла напыщенность и суетливость манер.
   
— Прошу прощения, Уоррен, что вторгаюсь без приглашения. Но дело, о котором пойдет речь, не оставляет времени на любезности.
   
Они деловито пожали друг другу руки. Хозяин отеля жестом указал на кресло.
   
— Что же это за дело?
   
— Если позволите, я хотел бы начать по порядку. Прежде всего позвольте мне выразить сожаление, что мы сочли невозможным дать положительный ответ на вашу просьбу о займе. К несчастью, и сама сумма, и условия, на которых вы ее просили, выходят за пределы наших возможностей и проводимой банком политики.
   
Уоррен Трент лишь кивнул, ничем не выдавая своих чувств. Он не испытывал особых симпатий к банкиру, однако никогда не позволял себе недооценивать его. За напыщенными словоизлияниями, нагонявшими скуку и вводившими многих в заблуждение, скрывался живой, острый ум.
   
— Однако я пришел к вам сегодня с предложением, которое, надеюсь, поможет развеять несколько неблагоприятный осадок от нашей предыдущей встречи.
   
— Это крайне маловероятно, — заметил Уоррен Трент.
   
— Посмотрим. — Банкир извлек из тонкой папки несколько листков линованной бумаги, исписанных карандашом. — Насколько я понимаю, вы получили предложение от корпорации О'Кифа продать отель.
   
— Узнать об этом можно и без помощи ФБР.
   
Банкир улыбнулся.
   
— Может быть, вы согласились бы ознакомить меня с условиями сделки?
   
— А, собственно, зачем?
   
— Затем, — произнес Эмиль Дюмер, тщательно выговаривая слова, — что я пришел к вам со встречным предложением.
   
— Если этим объясняется ваш визит, то у меня еще меньше оснований посвящать вас в подробности. Скажу лишь одно: я согласился дать ответ людям О'Кифа сегодня к полудню.
   
— Вот именно. Как раз такие сведения я и получил, что, собственно, и явилось причиной моего внезапного появления у вас. Я должен извиниться, что не смог прийти раньше: просто сбор необходимой информации и получение соответствующих инструкций заняли некоторое врем я.
   
Сообщение об этом новом предложении в последнюю минуту, да еще от Дюмера, не вызвало особого восторга у Уоррена Трента. По-видимому, группа местных финансистов, интересы которых представляет Дюмер, решила объединиться, чтобы купить отель подешевле, а позднее продать с выгодой для себя. Что бы они ни предложили, вряд ли это будет лучше условий О'Кифа. Да и положение, самого Уоррена Трента едва ли изменится к лучшему.
   
Банкир заглянул в свои заметки.
   
— Если я не ошибаюсь, корпорация О'Кифа предложила вам четыре миллиона. Половина из них пойдет на возобновление нынешней закладной; один из оставшихся миллионов будет выдан наличными, а другой — новыми акциями, которые выпустит О'Киф. Ходит также слух, что вам будет предоставлено право пожизненно пользоваться вашими апартаментами в «Сент-Грегори».
   
Уоррен Трент побагровел от гнева. Он с грохотом ударил кулаком по столу.
   
— Какого черта, Эмиль! Хватит играть со мной в кошки-мышки!
   
— Если у вас создалось такое впечатление, пожалуйста, извините.
   
— Какого черта! Раз вы знаете все подробности, зачем же спрашивать?
   
— Честно говоря, — сказал Дюмер, — я только хотел получить от вас подтверждение, и я его получил. Кроме того, я уполномочен сделать вам более интересное предложение.
   
Уоррен Трент понял, что попался на элементарную, старую как мир уловку. Но его возмущало то, что Дюмер позволил себе такое с ним Трентом.
   
Явно было и то, что в лагере О'Кифа оказался предатель, возможно, кто-то из управления корпорации, осведомленный о том, что происходит на самом высоком уровне. Так или иначе, Кэртис О'Киф, использовавший шпионаж для бизнеса, сам оказался его жертвой — это было и занятно и справедливо.
   
— Так чем же ваши условия лучше? И кто их предлагает?
   
— Что касается второго вопроса, в настоящий момент я не уполномочен отвечать на него.
   
— Я веду дела с людьми из плоти и крови, а не с призраками, — буркнул Уоррен Трент.
   
— Но я же не призрак, — возразил Дюмер. — Более того, банк дает гарантию, что сделка, которую мне поручено заключить, — вполне bona fide [8] и что репутация стороны, интересы которой банк в данном случае представляет, безупречна.
   
— Давайте перейдем к делу, — все еще раздраженный загадками банкира, сказал Трент.
   
— Именно это я и собираюсь сделать. — Банкир потасовал свои листки. — Стоимость вашего отеля, которую определили директора моего банка, в принципе не отличается от суммы, названной корпорацией О'Кифа.
   
— В этом нет ничего удивительного, поскольку вам известна цифра, предложенная О'Кифом.
   
— Допустим, но, с другой стороны, наше предложение имеет ряд существенных отличий.
   
Впервые с начала их разговора Уоррен Трент почувствовал интерес к тому, что говорил президент банка.
   
— Прежде всего, директора моего банка вовсе не хотят, чтобы вы отошли от управления «Сент-Грегори» или расстались с руководством его делами. И во-вторых, они намерены сохранять независимость отеля и присущий ему характер, по крайней мере, до тех пор, пока это коммерчески оправдано.
   
Уоррен Трент стиснул подлокотники кресла. Он бросил взгляд направо, где висели стенные часы. Стрелки показывали без четверти двенадцать.
   
— Директора банка будут, однако, настаивать на приобретении контрольного пакета акций, — что при создавшемся положении является разумным требованием, — чтобы иметь возможность активно вмешиваться в дела. Вы же окажетесь просто акционером с самым большим пакетом акций. При этом вас попросят снять с себя полномочия президента компании и директора отеля. Вам не трудно налить мне стакан воды?
   
Уоррен Трент наполнил стакан из стоявшего у него на столе термоса.
   
— Вы что же, хотите, чтобы я стал подносчиком в ресторане? Или, может быть, помощником швейцара?
   
— Ну, это вы слишком. — Эмиль Дюмер отхлебнул воды и посмотрел на стакан. — Меня всегда поражает, как вода из нашей грязной Миссисипи может быть такой вкусной.
   
— Ну, продолжайте же!
   
Банкир улыбнулся.
   
— Мои директора предлагают, после того как вы снимете с себя указанные полномочия, тотчас назначить вас председателем правления — для начала на двухлетний срок.
   
— Пост, надо думать, чисто номинальный!
   
— Возможно. Но мне кажется, не такое уж это плохое положение. Или, быть может, вы предпочитаете, чтобы этот номинальный пост занял мистер Кэртис О'Киф?
   
Уоррен Трент промолчал.
   
— Я также уполномочен сообщить вам, — продолжал Дюмер, — что мои директора готовы предоставить вам те же условия для проживания в отеле, что и корпорация О'Кифа. Теперь перейдем к проблеме передачи акций и финансирования. Я хотел бы обсудить это подробнее.
   
Пока банкир излагал свои соображения, все время сверяясь с заметками, Уоррен Трент почувствовал вдруг невероятную усталость — ему казалось, что все это он видит во сне. В памяти его возник случай из далекого прошлого.
   
Однажды, совсем еще маленьким мальчиком, он пришел на сельскую ярмарку, зажав в кулачке несколько накопленных пенни, чтобы истратить их на аттракционах. И был там один аттракцион, который соблазнил его и который назывался «кекуок». Наверное, потом по этому принципу сложился и танец. Он помнил, что это была платформа, подвешенная на нескольких петлях и непрерывно двигавшаяся вверх-вниз, взад-вперед… в общем, пол ни секунды не оставался ровным, и всего за какой-нибудь пенс можно было шлепнуться, еще не дойдя до противоположного края. До чего же его тянуло влезть на нее, а когда он медленно продвигался к другому концу «кекуока», вспоминал Уоррен Трент, больше всего ему хотелось соскочить с этой штуковины.
   
Вся его жизнь последние недели была как этот аттракцион. Совсем недавно он твердо стоял на ногах и вдруг разом потерял под собой почву. На какое-то время у него вновь было возродилась надежда, что он выстоит, а затем снова рухнула. Когда крайний срок был уже на носу, подвернулась возможность поправить дела с помощью профсоюза поденщиков, но платформа качнулась на своих дурацких петлях — и все покатилось в тартарары.
   
И вот теперь вдруг платформа «кекуока» перестала качаться, а у Уоррена Трента было лишь одно желание — побыстрее с нее сойти.
   
Он знал, что пройдет какое-то время и его настроение изменится — возобладает, как всегда, личная заинтересованность в отеле. Но сейчас он ощущал лишь облегчение оттого, что так или иначе бремя ответственности снимают с него. Помимо облегчения, было и любопытство.
   
Кто же из городских бизнесменов стоит за плечами Эмиля Дюмера? Кто отважился пойти на финансовый риск, оставив «Сент-Грегори» традиционно независимым отелем? Возможно, Марк Прейскотт? Неужели владелец универмагов решил увеличить и без того широкую сферу своих интересов? Уоррен Трент вспомнил, что слышал на днях от кого-то, будто Марк Прейскотт в Риме.
   
Возможно, в этом и кроется причина такого закулисного подхода. Да, в общем, стоит ли теряться в догадках — кто бы это ни был, скоро все станет ясно.
   
Перераспределение контрольного пакета акций, предложенное банкиром, было вполне справедливо. В отличие от предложения О'Кифа, здесь Уоррен Трент получит наличными несколько меньше, зато за ним сохраняется право голоса в управлении отелем. Согласно же условиям О'Кифа, его участие в делах «Сент-Грегори» полностью исключалось.
   
Что же до предложенного ему поста председателя совета управляющих, то, несмотря на чисто номинальное, лишенное реальной власти положение, за ним все-таки останется привилегия быть в курсе событий. Да и о престиже при этом нельзя забывать.
   
— Итак, — подвел черту Эмиль Дюмер, — суть дела ясна. Что касается надежности данного предложения, то, как я уже сказал, она гарантирована моим банком. Более того, я готов выдать вам сегодня же официально заверенное письмо, в котором будут подробно изложены все детали предложения.
   
— А когда будет подписан сам документ, если я соглашусь на ваше предложен не?
   
Банкир задумался, поджав губы.
   
— Собственно, ничто не мешает быстро оформить все бумаги, тем более что с закладной мешкать не следует, поскольку срок ее истекает. Я бы предложил подписать документ завтра, в это же время.
   
— И тогда же мне, очевидно, станет известно имя покупателя.
   
— Без этого, — согласился Эмиль Дюмер, — сделку нельзя оформить.
   
— Так почему бы вам не сказать сейчас, раз завтра все равно оно будет известно?.
   
Банкир отрицательно покачал головой.
   
— Я обязан следовать инструкциям.
   
Внезапно в Тренте заговорило старое упрямство. Его так и подмывало потребовать от Эмиля Дюмера имя покупателя в качестве условия сделки — без этого он-де не согласится. Но здравый смысл возобладал в нем: какое это имеет значение, если предложенные условия будут выполнены? Да и на препирательства, он чувствовал, у него просто не хватит сил. Усталость, которую он чувствовал несколько минут назад, вновь навалилась на него.
   
Он вздохнул и коротко сказал:
   
— Я согласен.
   
Кэртис О'Киф смотрел на Уоррена Трента со смешанным чувством злобы и недоверия.
   
— И у вас хватает наглости явиться сюда и сказать, что вы продали отель кому-то другому!
   
Они находились в гостиной О'Кифа. Сразу же после ухода Эмиля Дюмера Кристина Фрэнсис позвонила и от имени Уоррена Трента попросила о встрече, которая сейчас и происходила. Позади О'Кифа неуверенно стояла Додо.
   
— Можете называть это наглостью, — ответил Уоррен Трент. — Я лишь информирую вас. Возможно, вам будет также интересно узнать, что я не продал окончательно отель, а сохранил за собой пакет акций, и притом значительный.
   
— В таком случае вы его лишитесь! — Лицо О'Кифа пылало от ярости. Уже много лет не было такого случая, чтобы он хотел что-то купить и не мог. Даже сейчас, несмотря на горечь и разочарование, он не мог поверить, что ему действительно отказали. — Клянусь богом! Я вас с лица земли смету!
   
Додо протянула руку и дотронулась до его рукава.
   
— Кэрти!
   
Он отдернул локоть.
   
— Заткнись! — На висках у него заметно пульсировали вены. Пальцы сжались в кулаки.
   
— Кэрти, ты слишком волнуешься. Не надо…
   
— Пошла к черту! Не лезь не в свое дело!
   
Додо умоляюще посмотрела на Уоррена Трента. И под ее взглядом Трент не дал себе воли и сдержался.
   
— Можете делать все, что вам угодно, — сказал он О'Кифу. — Но должен напомнить вам, что вы не господь бог — другие тоже имеют право купить этот отель. И еще: вы приехали сюда по собственной инициативе, а не по моему приглашению.
   
— Вы проклянете этот день! И вы, и все прочие, кто бы это ни был. Я буду строиться! Я разорю ваш отель, а вас пущу по миру. Все мои помыслы и планы будут направлены на то, чтобы прикончить «Сент-Грегори» и вас вместе с ним.
   
— Если кто-либо из нас доживет до этого дня. — К Уоррену Тренту вернулось самообладание, и он с каждой минутой чувствовал себя все увереннее, в то время как нервы О'Кифа сдавали. — Вполне ведь возможно, что мы так и не станем свидетелями того, что вы задумали, потому что для осуществления ваших намерений потребуется время. Да и новые владельцы отеля могут заставить вас изрядно поплясать, если вы вздумаете с ними конкурировать. — Это уж было ни на чем не основано, но Уоррен Трент надеялся, что окажется прав.
   
— Вон! — проревел О'Киф.
   
— Этот отель еще принадлежит мне, — сказал Уоррен Трент. — И пока вы мой гость, вы обладаете определенными привилегиями в пределах вашего номера. Однако не советую злоупотреблять ими. — И отвесив легкий почтительный поклон Додо, Уоррен Трент вышел из номера.
   
— Кэрти, — позвала Додо.
   
О'Киф, казалось, не слышал. Он тяжело дышал.
   
— Ты в порядке, Кэрти?
   
— Вечно ты лезешь с дурацкими вопросами! Конечно, я в полном порядке!
   
Он в ярости забегал по комнате.
   
— Ведь это всего-навсего отель, Кэрти. У тебя уже их так много.
   
— Мне нужен именно этот!
   
— А Уоррен Трент — он ведь пожилой человек, и у него этот отель единственный…
   
— Ну конечно! Вот как ты все повернула! Предательница! Дура!
   
Голос его срывался. Он был на грани истерики. Испуганная Додо никогда прежде не видела его в такой ярости.
   
— Прошу тебя, Кэрти!
   
— Я окружен болванами! Всюду болваны, болваны, болваны! А ты — дура! Вот почему я хочу от тебя избавиться. Заменить тебя кем-нибудь подостойнее.
   
Не успел он произнести эти слова, как сам пожалел о них. Даже на него самого они подействовали как удар, гнев его мгновенно угас, словно внезапно выключили горелку. Секунду царило молчание, потом О'Киф пробормотал:
   
— Прости меня. Это я того, чересчур…
   
Слезы застилали глаза Додо. Она знакомым жестом машинально поправила волосы.
   
— Я в общем-то догадывалась, Кэрти. Мог бы и не говорить мне этого.
   
Она прошла в смежный номер и закрыла за собой дверь.
   
   
От неожиданного подарка судьбы у Отмычки приподнялось настроение.
   
Утром он отправился в универмаг «Мезон Бланш», чтобы вернуть свои «стратегические» покупки, приобретенные накануне. Все прошло гладко, приняли его вежливо и возвратили, сколько причиталось. Таким образом Отмычка избавился от лишнего бремени и одновременно скоротал час ожидания.
   
Правда, оставалось еще несколько часов до того, когда можно будет зайти к слесарю с Ирландского канала и забрать заказанный у него ключ.
   
Отмычка уже собирался выходить из универмага, когда удача улыбнулась ему.
   
У одного из прилавков на первом этаже элегантно одетая женщина, роясь в сумочке, чтобы достать свою кредитную карточку, уронила связку ключей.
   
Судя по всему, ни она, ни кто-либо еще, кроме Отмычки, не заметил этого.
   
Отмычка постоял у соседнего прилавка с мужскими галстуками, пока дама не отошла.
   
Тогда он прошел вдоль прилавка и, будто случайно наткнувшись на ключи, наклонился и поднял их. Он сразу понял, что, кроме ключей от машины, в связке были еще и ключи от дверных замков. Но самым интересным в находке была миниатюрная бирка с номерным знаком автомобиля, и уж это наметанный глаз Отмычки сразу заметил. Благодаря таким биркам инвалиды пересылают владельцам автомобилей по почте потерянные ключи в расчете на вознаграждение. Судя по бирке, автомобиль незадачливой покупательницы был зарегистрирован в Луизиане.
   
Умышленно держа ключи на виду. Отмычка устремился к выходу из магазина вслед за дамой, которая как раз выходила на улицу. Если кто-нибудь и заметил, как он их подобрал, то теперь каждому будет ясно, что он стремится поскорее вернуть ключи владелице.
   
Но как только Отмычка оказался в толпе пешеходов на Канал-стрит, он тут же зажал ключи в ладони и опустил их в карман.
   
Женщина по-прежнему была недалеко. Отмычка следовал за ней на безопасном расстоянии. Пройдя два квартала, она пересекла улицу и зашла в парикмахерскую. С улицы Отмычка видел, как она подошла к кассирше, та заглянула в книгу предварительной записи, после чего женщина уселась и стала ждать своей очереди. Отмычка, ликуя, кинулся к ближайшему телефону.
   
В местной справочной ответили, что нужные ему сведения можно получить в столице штата, городе Батон-Руж. Отмычка позвонил туда и попросил соединить его с отделом регистрации автомобилей. Дежурный телефонист тут же дал ему нужный номер.
   
Держа ключи перед глазами. Отмычка продиктовал номер, выбитый на крошечной бирке. На другом конце провода усталый голос ответил, что машина зарегистрирована на имя некоего Ф.Р.Драмманда, проживающего в районе Лейквью, в Новом Орлеане.
   
В Луизиане, как и в других штатах и областях Северной Америки, собственность на автомобили не является тайной и фамилию владельца можно узнать в два счета — по телефону. Отмычка был прекрасно осведомлен о таких деталях и уже неоднократно использовал их с выгодой для себя.
   
Он сделал еще один звонок — на этот раз по номеру, указанному в телефонной книге рядом с фамилией Ф.Р.Драммонд. Как он и надеялся, после продолжительных гудков трубку никто не поднял.
   
Теперь нужно было действовать быстро. Отмычка прикинул, что в его распоряжении всего один час или чуть больше. Поймав такси, он в считанные минуты был у стоянки, где оставил свою машину. Затем с помощью карты города он быстро добрался до Лейквью, а там без труда нашел дом по адресу, который записал в телефонной будке.
   
Отмычка внимательно изучил дом с расстояния в полквартала. Это было ухоженное двухэтажное здание с гаражом на две, машины и просторным садом.
   
Подъездная дорожка скрывалась за огромным кипарисом, надежно защищавшим ее от любопытных взглядов из соседних домов.
   
Отмычка уверенно подогнал машину под дерево и направился к парадной двери. Замок открылся с первой же попытки.
   
Внутри стояла полнейшая тишина.
   
— Кто-нибудь есть дома? — громко крикнул Отмычка.
   
Если бы последовал ответ, он тотчас сказал бы, что дверь была приоткрыта и он просто ошибся адресом. Но ответа не последовало.
   
Быстро осмотрев нижние комнаты, он устремился на второй этаж. Там было четыре спальни, все пустые. В стенном шкафу одной, самой большой из них. Отмычка обнаружил две меховые шубы. Он вытащил их и кинул на кровать.
   
В другом шкафу нашлись чемоданы. Отмычка выбрал самый объемистый и запихнул в него меха. Ящик туалетного столика порадовал его шкатулкой с драгоценностями, содержимое которой также полетело в чемодан, после чего туда же последовали кинокамера, бинокль и транзистор. Отмычка захлопнул чемодан, спустился вниз, где снова открыл его, и к тому, что там лежало, добавил серебряный кубок и поднос. Магнитофон, который он заметил в последний момент, туда уже не влезал и его пришлось нести до машины просто в руке. Другая рука была занята чемоданом.
   
На всю операцию Отмычке потребовалось не больше десяти минут. Положив чемодан и магнитофон в багажник. Отмычка спокойно отъехал от дома. А примерно через час, спрятав свои трофеи в номере мотеля на шоссе Шеф-Мантэр, отогнав машину на стоянку в центре города, он уже весело шагал в направлении «Сент-Грегори».
   
По пути в отель под влиянием внезапно проявившегося чувства юмора он опустил связку ключей в почтовый ящик в соответствии с просьбой, выбитой на миниатюрной бирке. А уж организация, продающая бирки, несомненно, выполнит свое обещание и вернет ключи владельцу.
   
Этот неожиданный улов, подсчитал про себя Отмычка, может принести ему около тысячи долларов.
   
Заглянув в кафе при «Сент-Грегори», он съел сандвич и выпил чашку кофе, а затем отправился к слесарю на Ирландский канал. Ключ к президентским апартаментам был готов, и, хотя слесарь заломил бешеную цену. Отмычка с легким сердцем заплатил ему.
   
По пути назад Отмычка с радостью отметил, что солнце благосклонно сияет с безоблачных небес. Это, как и нежданные щедроты сегодняшнего утра, было явно добрым предзнаменованием, предвестником успеха главного предприятия, осуществление которого приближалось. Отмычка почувствовал, что былая вера в свой талант и чувство непобедимости вернулись к нему.
   
Над Новым Орлеаном лениво плыл полуденный звон колоколов. Их мелодия контрапунктом проникала в президентские апартаменты на десятом этаже, ибо окна здесь — для более эффективного действия воздушного кондиционера были герметически закрыты. Герцог Кройдонский, нетвердой рукой наливавший уже четвертый за сегодняшний день стакан виски с содовой, услышал звон колоколов и взглянул на часы, чтобы сверить время. Недоуменно покачав головой, он пробормотал:
   
— И только-то!.. Ну и тянется же время… Самый долгий день на моей памяти.
   
— Рано или поздно это кончится, — раздался голос герцогини, сидевшей на софе и безуспешно пытавшейся вчитаться в книгу стихов У.X.Одена [9]. Тон ее при этом был менее суровым, чем тот, который герцог привык слышать за последние дни. Как и ее супруг, герцогиня с прошлой ночи пребывала в состоянии постоянного напряжения: она все время думала об Огилви и о злополучной машине, которые были уже где-то на севере, — но где? С момента их последней встречи с начальником охраны отеля прошло уже девятнадцать часов, а от него до сих пор не слышно ни слова.
   
— Черт бы его набрал! Да неужели этот тип не может позвонить? — Герцог нервно шагал по гостиной, в таком состоянии он был уже с самого утра.
   
— Мы же условились, что не будем поддерживать связь, — мягко напомнила ему герцогиня. — Так меньше риска. Кроме того, если машина, как мы надеемся, спрятана на день, он ведь тоже скрывается от лишних глаз.
   
Герцог в который уже раз снова склонился над развернутой дорожной картой компании «Эссо». Пальцем он обвел район вокруг города Майкон, штат Миссисипи.
   
Он сказал вполголоса:
   
— Как это близко, дьявольски близко! И ведь сегодняшний день… ожидание… сплошное ожидание! — И, отойдя от карты, пробормотал: — Парня ведь могли и обнаружить.
   
— Очевидно, этого не случилось, ибо в противном случае мы бы так или иначе об этом узнали.
   
Перед герцогиней лежал дневной выпуск «Стейтс-Айтем», она специально посылала за ним секретаря в вестибюль. Кроме того, они все утро просидели у радио, слушая последние известия, которые передают каждый час. Вот и теперь из приемника приглушенно доносился голос диктора, но говорил он об ущербе, причиненном ураганом в Массачусетсе, а до этого передавали заявление Белого дома по Вьетнаму. Как в газете, так и в утренних радионовостях содержались упоминания о дорожном инциденте и ведущихся розысках, однако ничего нового сказано не было.
   
— И потом, у него ведь оставалось всего несколько часов прошлой ночью, чтобы вести машину, — сказала, как бы успокаивая себя, герцогиня. — Этой же ночью все будет иначе. Он может выехать, как только стемнеет, и к завтрашнему утру уже будет в безопасности.
   
— В безопасности! — Герцог с сумрачным видом снова взялся за виски. — Очевидно, только об этом нам и надо думать. А не о том, что случилось. А ведь та женщина… ребенок. В газетах были их фотографии… Вы, вероятно, видели.
   
— Обо всем этом мы ведь уже говорили. И ни к чему снова все ворошить.
   
Но герцог, казалось, не слышал ее.
   
— Похороны сегодня днем… Могли бы, по крайней мере, пойти туда.
   
— Вы не можете и прекрасно понимаете, что не пойдете.
   
В красивой просторной комнате наступило тягостное молчание.
   
Его прервал резкий звонок телефона. Они посмотрели друг на друга — ни тот, ни другая не хотели подходить. У герцога на лице задергался мускул.
   
Телефон прозвенел еще раз, потом замолк. Сквозь смежную дверь до них долетел приглушенный голос секретаря, ответившего по параллельному аппарату.
   
Минутой позже секретарь постучал и почтительно вошел в гостиную.
   
Повернувшись к герцогу, он сказал:
   
— Ваша светлость, это из одной местной газеты. Они говорят, что получили, — он заколебался, прежде чем повторить незнакомый термин, — бюллетень-молнию, в котором речь, кажется, идет о вас.
   
Герцогиня с трудом подавила волнение.
   
— Я отвечу. Повесьте у себя трубку. — Она взяла трубку стоявшего рядом телефона. Лишь пристальный наблюдатель мог заметить, что руки у нее дрожат.
   
Подождав, пока параллельный аппарат щелкнет, она объявила:
   
— Говорит герцогиня Кройдонская.
   
— Мэм, с вами говорят из городской редакции газеты «Стейтс-Айтем», — сказал решительный мужской голос. — Мы получили молнию от Ассошиэйтед Пресс, а только что и более подробное сообщение. — Голос в трубке умолк. Извините. — Герцогиня услышала, как ее собеседник раздраженно сказал кому-то: — Куда, черт возьми, она запропастилась… Эй, Энди, ну-ка пошуруй в этой куче.
   
В трубке послышался шелест бумаг, потом голос произнес:
   
— Простите, мэм. Я вам сейчас прочитаю. «Лондон (Ассошиэйтед Пресс). В парламентских кругах сегодня стало известно, что герцог Кройдонский, видный английский деятель, известный своей оппозицией правительству, будет назначен новым послом Великобритании в Вашингтоне. Первая реакция положительная. Официальное заявление ожидается в скором времени». Мэм, это не все. Но я не стану вас задерживать. Мы позвонили, чтобы узнать, не хочет ли ваш муж сделать заявление, и еще, если разрешите, нам бы хотелось послать в отель фотографа.
   
На секунду герцогиня закрыла глаза, наслаждаясь чувством облегчения, словно после анестезии.
   
— Мэм, вы меня слушаете? — раздался голос в трубке.
   
— Да. — Она заставила сознание включиться.
   
— Что касается заявления, то нам хотелось бы…
   
— На данный момент, — прервала своего собеседника герцогиня, — моему мужу нечего заявлять и никаких заявлений он делать не станет, до тех пор, пока известие о его назначении не будет официально подтверждено.
   
— В таком случае…
   
— Это относится и к визиту фотографа.
   
— Тогда нам придется в следующем выпуске давать то, что у нас есть. — В голосе звучало разочарование.
   
— Это ваше дело.
   
— Но если последует официальное подтверждение, мы бы хотели связаться с вами.
   
— Если оно последует, то, я уверена, мой муж с радостью встретится с представителями прессы.
   
— В таком случае вы нам позволите позвонить снова?
   
— Пожалуйста.
   
Положив трубку, герцогиня Кройдонская какое-то время продолжала сидеть неподвижно, выпрямившись. Наконец на губах ее заиграла легкая улыбка, и она сказала:
   
— Свершилось! Джеффри своего добился!
   
Герцог недоверчиво уставился на нее. Потом облизнул губы.
   
— Вашингтон?
   
Она вкратце изложила содержание телеграммы Ассошиэйтед Пресс.
   
— Утечка информации, по-видимому, была устроена специально — проверить, какова будет реакция. И реакция оказалась благоприятной.
   
— Никогда бы не поверил, что даже ваш брат сумеет…
   
— Без его влияния дело не обошлось. Но, несомненно, были и другие причины. Время оказалось удачное. Понадобился человек именно такой, как вы. С вашими политическими взглядами. Не забывайте, что мы с самого начала считались с такой возможностью. К счастью, все сыграло нам на руку.
   
— Теперь, когда это произошло… — Он умолк, не решаясь до конца высказать свою мысль.
   
— Так что же теперь, когда это произошло?
   
— Все думаю… сумею ли справиться?
   
— Вы обязаны справиться и справитесь. Мы справимся.
   
Он с сомнением покачал головой.
   
— Было время…
   
— Оно еще не кончилось. — В голосе герцогини появились резкие, властные нотки: — Сегодня к концу дня вы должны будете встретиться с прессой. Возникнут и другие обязательства. Вам необходимо владеть своими мыслями и языком и не скисать.
   
Он медленно кивнул.
   
— Постараюсь в меру своих возможностей. — И поднес стакан к губам.
   
— Нет! — Герцогиня поднялась с кресла. Взяла стакан из рук мужа и прошла в ванную. Герцог услышал, как она вылила остатки виски в раковину.
   
Вернувшись, герцогиня отчетливо проговорила:
   
— Больше этого не будет. Понятно? Ни капли и никогда.
   
Герцог хотел было возразить, потом смирился и сказал:
   
— Наверно… иначе нельзя.
   
— Если хотите, я могу унести бутылки, но прежде вылейте остатки из этой…
   
Герцог отрицательно покачал головой.
   
— Обойдусь и без выпивки. — Он явно старался собраться с мыслями. Как и накануне, герцог, словно хамелеон, вдруг преобразился, и на его безвольном лице появилась уверенность в своих силах. Совершенно другим, уже твердым голосом он произнес:
   
— Отличные новости.
   
— Да, — подтвердила герцогиня. — Вся наша жизнь может начаться заново.
   
Герцог шагнул было к жене, потом передумал. Жизнь-то может начаться заново, но он прекрасно понимал, что в его отношениях с женой все останется без изменений.
   
Его жена тем временем принялась размышлять вслух:
   
— Придется пересмотреть наш план поездки в Чикаго. С сегодняшнего дня все ваши разъезды станут объектом пристального внимания. Если мы отправимся туда вместе, чикагская пресса тотчас раззвонит об этом. И тогда стоит поставить машину на ремонт, как могут возникнуть недоуменные вопросы.
   
— Но один из нас все равно должен ехать.
   
— Я поеду, — решительно заявила герцогиня. — Я могу слегка изменить внешность, надеть очки. Если быть осторожной, то можно избежать внимания. — Она перевела взгляд на чемоданчик, стоявший рядом с секретером. — Я возьму с собой оставшуюся сумму и сделаю все, что требуется.
   
— Вы исходите из того… что этот тип благополучно доберется до Чикаго. Но ведь его там еще нет.
   
Глаза герцогини расширились, словно она вспомнила забытый кошмар.
   
— О боже! — прошептала она. — Теперь… особенно теперь… он должен добраться! Должен!
   
   
Вскоре после ленча Питеру Макдермотту удалось заскочить домой переодеться. Он снял костюм, который носил почти все время на работе, и надел полотняные брюки и легкий пиджак. Затем Питер ненадолго вернулся в свой кабинет в отеле, подписал кое-какие письма и, выходя из помещения, положил их на стол к Флоре.
   
— Сегодня я вернусь поздно, — сказал он ей. И, спохватившись, добавил: — Что-нибудь удалось выяснить насчет Огилви?
   
Секретарша покачала головой.
   
— По правде говоря, ничего. Вы просили меня узнать, не сообщал ли кому-нибудь Огилви, куда он отправляется. Так вот: не сообщал.
   
— В общем-то я этого и не ждал, — буркнул Питер.
   
— Правда, есть одно обстоятельство… — И Флора запнулась. — Наверно, это не так уж и важно, но выглядит несколько странным.
   
— Что же это такое?
   
— Машина, которую взял мистер Огилви… Вы говорили, это был «ягуар»?
   
— Да.
   
— Она принадлежит герцогу и герцогине Кройдонским.
   
— Вы уверены, что здесь нет ошибки?
   
— Меня саму это заинтриговало, — сказала Флора, — и я попросила в гараже проверить еще раз. Мне посоветовали обратиться к человеку по имени Калгмер — он работает у них ночным дежурным.
   
— Да, я знаю его.
   
— Я позвонила ему домой — он дежурил вчера ночью. Калгмер сказал, что у мистера Огилви было письменное разрешение взять машину, подписанное герцогиней Кройдонской.
   
— Ну, тогда, по-моему, все в порядке, — пожал плечами Питер. И все же мысль о том, что Огилви ездил на машине Кройдонов, казалась странной, а еще более странным было то, что между Кройдонами и этим хамом начальником охраны — могли существовать какие-либо отношения. Судя по всему. Флора думала о том же. — А в гараж машина вернулась? поинтересовался Питер.
   
Флора отрицательно покачала головой.
   
— Я уж думала, не позвонить ли герцогине Кройдонской. А потом решила, что лучше сперва посоветоваться с вами.
   
— И правильно сделали. — Проще простого, подумал Питер, спросить Кройдонов, куда отправился Огилви. Раз он взял их машину, по всей вероятности, они знают, куда он поехал на ней. И однако же, Питер медлил.
   
После стычки с герцогиней в понедельник вечером Питеру не хотелось снова обострять с ней отношения, тем более что его расспросы могут быть восприняты как вмешательство в сугубо личные дела. Тем более что пришлось бы расписаться в одном мало приятном обстоятельстве: руководство отеля не знает, где находится начальник его внутренней охраны.
   
И Питер сказал Флоре:
   
— Давайте повременим с этим.
   
Питер вспомнил, что у него осталось еще одно дело — Херби Чэндлер.
   
Сегодня утром он собрался было сообщить Уоррену Тренту о своем вчерашнем разговоре с Диксоном, Дюмером и прочими, из которого выяснилось, что старший посыльный причастен к событиям, предшествовавшим попытке изнасилования. Но увидев, что хозяин явно занят какими-то другими проблемами, Питер решил ничего пока ему не говорить. И сейчас Питер подумал, что, пожалуй, надо сначала повидать Чэндлера самому.
   
— Выясните, дежурит ли Херби Чэндлер сегодня вечером, — попросил он Флору. — Если дежурит, то передайте, чтобы он зашел ко мне в шесть часов. Если не сможет сегодня, пусть зайдет завтра утром.
   
И выйдя из помещения дирекции, Питер спустился в вестибюль. А несколькими минутами позже из полумрака вестибюля он уже вынырнул на залитую ярким полуденным солнцем авеню Сент-Чарльз.
   
— Питер! Я здесь!
   
Повернув голову, Питер увидел Маршу Прейскотт, махавшую ему с переднего сиденья открытого белого автомобиля, который стоял в ряду свободных такси. Проворный швейцар тут же подскочил к машине и распахнул перед Питером дверцу. Садясь рядом с Маршей, Питер заметил, как ухмыльнулись трое водителей такси, а один из них протяжно присвистнул.
   
— Привет, — сказала Марша. — Если бы вы не пришли, мне пришлось бы брать какого-нибудь пассажира.
   
В легком летнем платье она казалась еще восхитительней, но несмотря на веселый, беззаботный тон, каким она его приветствовала, Питер почувствовал, что она стесняется, — возможно, из-за того, что произошло между ними накануне. Он порывисто взял ее руку и пожал.
   
— Вот это уже лучше, — сказала она, — мне это нравится, хоть я и обещала папе, что буду держать руль обеими руками.
   
Таксист сманеврировал, освобождая ей путь, и Марша вырулила на проезжую часть улицы.
   
Похоже, подумал Питер, пока они стояли на Канал-стрит, дожидаясь сигнала светофора, что он только и делает, что разъезжает по Новому Орлеану с хорошенькими женщинами. Ведь всего три дня назад он ехал в «фольксвагене» Кристины к ней домой! Это было в тот вечер, когда он впервые встретился с Маршей. Казалось, с тех пор прошла уйма времени возможно, такое впечатление создалось у него из-за того, что произошло это объяснение с Маршей. Правда, при отрезвляющем свете дня Марша могла посмотреть на дело иначе. Как бы там ни было, решил про себя Питер, он первым касаться этой темы не станет.
   
И тем не менее близость Марши волновала его, особенно, стоило ему вспомнить минуты расставания вчерашней ночью, — поцелуй, сначала робкий, потом с нарастающей страстью; головокружительные секунды, когда Марша из девочки превратилась в женщину; тесное объятие и обещающий трепет ее тела.
   
Питер украдкой наблюдал за девушкой — молодая, порывистая, гибкая и такая тоненькая под платьем. Стоило протянуть руку и…
   
Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы сдержаться. В эти секунды борьбы с искушением Питер вспомнил, как часто на протяжении его сознательной жизни близость женщины затуманивала ему разум, толкала на необдуманные поступки.
   
Взгляд Марши на мгновенье оторвался от дороги и скользнул в его сторону.
   
— О чем это вы сейчас думали?
   
— Об истории, — солгал Питер. — А кстати, куда мы едем?
   
— На старое кладбище святого Людовика. Вы там бывали?
   
Питер отрицательно покачал головой.
   
— Я никогда не заношу посещение кладбищ в список дел, не терпящих отлагательства.
   
— А в Новом Орлеане следовало бы.
   
До Бейсин-стрит было рукой подать. Марша ловко поставила машину на южной стороне улицы, они пересекли бульвар и подошли к обнесенному стеной кладбищу святого Людовика — вход на него охраняли старинные колонны.
   
— С этим местом связано немало исторических событий, — сказала Марша, беря Питера под руку. — В начале восемнадцатого века, когда французы основали Новый Орлеан, здесь были в основном болота. Да так оно было бы и сейчас, если бы не дамбы, сдерживающие реку.
   
— Я знаю, что грунт под городом насыщен влагой, — сказал Питер. — В подвале нашего отеля стоит насос, и сточную воду мы качаем не вниз, а вверх, чтобы она попала в канализацию.
   
— А в те времена здесь было еще влажнее. Даже в относительно сухих местах вода стояла всего в трех футах от поверхности, так что когда рыли могилу, она заполнялась водой прежде, чем успевали опустить гроб. Рассказывают даже, что могильщикам приходилось вставать на гробы, чтобы заставить их опуститься. Иногда они просверливали дырки в днище, чтобы гроб поскорее затонул. Народ мрачно шутил: если тебя закопали, а ты еще не умер, то захлебнешься.
   
— Совсем как в фильме ужасов.
   
— Есть книги, в которых написано, что иной раз даже питьевая вода отдавала трупным запахом. — Лицо Марши исказила гримаса отвращения. — Так или иначе, потом издали закон, по которому запрещалось зарывать покойников в землю.
   
Они вышли на аллею, по обеим сторонам которой тянулись ряды причудливых склепов. Такого кладбища Питер действительно никогда еще не видал. Марша сделала широкий жест рукой.
   
— Вот что произошло после того, как закон был принят. В Новом Орлеане мы называем это городом мертвецов.
   
— Понятно почему.
   
Это действительно похоже на город, подумал он. Неровные аллеи, словно улицы, застроены склепами в виде миниатюрных зданий из кирпича, покрытого штукатуркой, некоторые даже с балкончиками из кованого железа, а вокруг проложены узенькие дорожки. Домики были в несколько этажей. Единственное, что отличало их от настоящих, это отсутствие окон, вместо которых зияли многочисленные дверные проемы. Питер указал на них Марше:
   
— Совсем как вход в квартиры.
   
— А это и есть квартиры. Причем большинство сдается на короткий срок.
   
Питер озадаченно взглянул на свою спутницу.
   
— Склепы разделены на секции, — пояснила Марша. — Обычно в семейном склепе от двух до шести секций, а если семья большая, то больше. У каждой секции свой маленький вход. Перед новым захоронением одну из дверок предварительно открывают. Гроб, находившийся там прежде, опорожняют, а останки сбрасываются сквозь щель в задней стенке на землю. Старый гроб сжигают и на его место ставят новый. Он постоит с год, а потом все повторится сначала.
   
— Всего год?
   
— А больше и не надо, — проговорил кто-то за их спиной. — Случается, конечно, что покойник лежит и подольше, — это когда следующий не подпирает. Некоторым помогают тараканы.
   
Питер и Марша обернулись. Перед ними стоял плотный пожилой мужчина в заношенном бумажном комбинезоне. Приветливо поздоровавшись, он снял допотопную соломенную шляпу и вытер лысину красным шелковым платком.
   
— Жарко, верно? Там будет попрохладней. — И он хлопнул по склепу, словно то был старый знакомец.
   
— Если вам безразлично, — заметил Питер, — то я в таком случае предпочитаю жару.
   
— Все равно туда попадете, — усмехнулся толстяк. — Здрасьте, мисс Прейскотт.
   
— Привет, мистер Коллоди, — сказала Марша. — Познакомьтесь, это мистер Макдермотт.
   
Могильщик вежливо поклонился.
   
— Пришли взглянуть на семейное гнездышко?
   
— Как раз направляемся туда, — сказала Марша.
   
— Тогда идите за мной. — И бросил через плечо: — Мы там у вас навели порядок недельку-другую назад. Теперь красота, да и только.
   
Они пошли вдоль узеньких аллеек, напоминавших миниатюрные улицы, и Питер заметил, какие древние выбиты на склепах имена и даты. Их проводник ткнул пальцем в сторону кучки мусора, тлевшей на площадке:
   
— Пришлось вот кое-что спалить.
   
В дыму Питер разглядел остатки гроба.
   
Они остановились перед мавзолеем из шести секций, напоминавшим традиционный креольский дом. Выкрашенный в белый цвет, он выглядел более ухоженным, чем большинство окружающих. На потрескавшихся от времени мраморных досках значилось много имен — в основном Прейскоттов.
   
— Мы старая семья, — сказала Марша. — Должно быть, праху моих предков становится тесновато.
   
Косые солнечные лучи яркими зайчиками играли на мавзолее.
   
— Аж сияет, а? — Могильщик сделал шаг назад, любовно оглядывая свое хозяйство, потом кивнул на дверцу в верхнем ряду. — Вот эту, мисс Прейскотт, откроем следующей. Для вашего папочки. А вот эта для вас, сказал он, дотронувшись до дверцы во втором ряду. — Хотя, наверно, не мне уж придется вас туда класть. — Он помолчал и задумчиво добавил: — Ведь всех нас призывают туда, когда нам самим еще совсем неохота. Вот так-то сэр, а потому нечего терять зря время! — И снова промокнув платком лысину, старик поплелся прочь.
   
Несмотря на жару, по телу Питера пробежал озноб. Ему стало не по себе от одной мысли, что для такого юного существа, как Марша, уже приготовлено смертное ложе.
   
— Вовсе это не так ужасно, как кажется. — Глаза внимательно смотрели на Питера, и он еще раз поразился способности девушки читать его мысли. — Просто мы здесь так воспитаны, что с детства привыкаем относиться к этому, как к части нашего бытия.
   
Питер кивнул. Все равно он был сыт по горло этим царством мертвых.
   
Они уже подошли к выходу на Бейсин-стрит, когда Марша вдруг взяла Питера за локоть и придержала.
   
Перед воротами как раз остановилась вереница автомобилей. Захлопали дверцы, из машин вышли люди и столпились на тротуаре. По их виду ясно было, что сейчас появится похоронная процессия.
   
— Питер, нам придется обождать здесь, — прошептала Марша.
   
Они отошли еще подальше в сторонку, откуда, однако, хорошо было видно все, что происходило у ворот.
   
Тем временем люди на тротуаре расступились, пропуская небольшой кортеж. Первым показался болезненного вида человек с вкрадчивыми манерами — видимо, хозяин похоронного бюро. За ним следовал священник.
   
За священником медленно шли шесть носильщиков — на плечах их покоился массивный гроб. Чуть сзади четверо других несли маленький белый гробик. На крышке его лежала лишь ветка олеандра.
   
— О боже! — проговорила Марша.
   
Питер крепко сжал ее руку.
   
— Да возьмут ангелы ваши души в рай, да выйдут мученики навстречу вам и поведут во священный град Иерусалим, — монотонным речитативом завел священник.
   
Траурная процессия следовала за вторым гробом. Впереди в одиночестве шел еще довольно молодой мужчина. Черный костюм на нем был явно с чужого плеча; в руках он неловко мял шляпу. Казалось, он не мог оторвать глаз от гробика. По щекам его текли слезы. В группе, следовавшей за ним, громко всхлипывала пожилая женщина, которую поддерживала другая, помоложе.
   
— …Да встретит вас хор ангелов у врат небесных, и да познаете вы вечный покой вместе с Лазарем, который в сей юдоли тоже был беден…
   
— Это те, которых сбила машина. Мать и маленькая девочка. Об этом писали в газетах, — прошептала Марша.
   
Питер увидел, что она плачет.
   
— Да, я знаю. — У Питера было такое впечатление, будто он — участник трагедии, он разделял горе этих незнакомых ему людей. Тогда, в понедельник ночью, когда он случайно оказался на месте происшествия, все выглядело просто, мрачно и жутко. А сейчас трагедия как бы приблизилась, стала реальнее. И, глядя на приближающуюся процессию, Питер почувствовал, мак у него на глаза набегают слезы.
   
За родственниками погибших шли друзья. Питер был немало удивлен, увидев среди них знакомое лицо. Сначала он не мог припомнить, кто это, но затем понял, что перед ним Сол Натчез, пожилой официант, обслуживающий номера, которого отстранили от работы после инцидента с четой Кройдонов в понедельник вечером. Во вторник утром Питер велел разыскать Натчеза и передать распоряжение Уоррена Трента, чтобы он до конца недели не появлялся в отеле, а жалованье ему будут платить. В эту минуту Натчез взглянул в сторону, где стояли Питер и Марша, но и виду не подал, что признал управляющего. Тем временем гробовщики уже прошли в глубь кладбища и исчезли из виду. Питер с Маршей подождали, пока вслед за ними прошли все родные и любопытные.
   
— Теперь можно идти, — сказала Марша.
   
Неожиданно чья-то рука коснулась рукава Питера. Обернувшись, он увидел Сода Натчеза. Значит, он все-таки заметил их.
   
— Я видел, как вы наблюдали за процессией, мистер Макдермотт. Вы знали эту семью?
   
— Нет, — ответил Питер. — Мы здесь случайно оказались. — И он представил Натчезу Маршу.
   
— А вы решили не оставаться до конца службы? — спросила девушка.
   
Старик отрицательно покачал головой.
   
— Знаете, всему есть предел.
   
— Так вы знали эту семью?
   
— Да, и очень близко. Горько, очень горько, что так получилось.
   
Питер молча кивнул. Казалось, разговор на этом и окончится.
   
— Я не сумел сказать вам это во вторник, мистер Макдермотт, — прервал молчание Натчез, — но я вам очень благодарен за то, что вы сделали. Я имею в виду — ну, заступились, что ли, за меня.
   
— Не стоит благодарности, Сол. Я был уверен, что вы не виноваты.
   
— Понимаете, если подумать, странно все получилось. — Старик посмотрел на Маршу, потом на Питера. Ему явно не хотелось уходить.
   
— Чего же тут странного? — спросил Питер.
   
— Да все. Это несчастье… — сказал Натчез, махнув рукой в сторону, куда ушел кортеж. — Ведь оно случилось незадолго до того, как у меня вышла эта неприятность в понедельник вечером. Подумать только, что пока мы с вами тогда разговаривали…
   
— Да, это верно, — заметил Питер. Он вовсе не собирался делиться впечатлениями о том, что увидел позднее на месте происшествия.
   
— Я вот что хотел спросить вас, мистер Макдермотт: у вас еще был разговор об этом деле с герцогом и герцогиней?
   
— Нет, не было.
   
Видимо, Натчез, как и он сам, подумал Питер, был рад перевести разговор на другую тему, не связанную с похоронами.
   
— Я много думал об этом, — продолжал официант. — И такое у меня впечатление, будто они нарочно устроили скандал. Иначе я никак не могу их понять. Не могу, и все.
   
Примерно то же говорил Натчез и вечером в понедельник, вспомнил Питер. В памяти его всплыли слова официанта. «Она толкнула меня под руку, — сказал он тогда, имея в виду герцогиню Кройдонскую. — В другом случае я бы решил — нарочно». Да и у самого Питера потом зародились подозрения, что все произошло так, как говорил Натчез: герцогиня явно хотела, чтобы этот инцидент запомнился. Что она тогда говорила? Что-то насчет вечера, который они спокойно провели у себя в номере, а потом прогулялись вокруг квартала.
   
Герцогиня сказала, что они только что вернулись. Питер вспомнил, что еще удивился тогда, почему она так на это напирала.
   
Потом герцог промямлил что-то насчет сигарет, забытых в машине, и герцогиня резко оборвала его.
   
Герцог забыл сигареты в машине.
   
Но ведь Кройдоны сидели у себя в номере, а потом лишь вышли пройтись вокруг квартала…
   
Сигареты герцог, конечно, мог забыть в машине и раньше, днем. Но почему-то Питеру казалось, что это не так.
   
Забыв о присутствии Сала Натчеза и Марши, он погрузился в размышления.
   
Почему Пройдены хотели скрыть, что пользовались своей машиной в понедельник вечером? Зачем им понадобилось создавать видимость — а это была явно лишь видимость, — что они провели вечер в отеле? Не была ли жалоба на Натчеза из-за пролитого соуса умышленной уловкой, чтобы сделать официанта, а потом и Питера невольными свидетелями, которые могли бы подтвердить состряпанную ими версию? Если бы не случайно вырвавшиеся у герцога слова, которые так взбесили герцогиню, Питер безоговорочно всему бы поверил.
   
Но почему им нужно было скрыть, что они пользовались машиной?
   
Натчез сказал минуту тому назад: «Странно все получилось… Это несчастье… Ведь оно случилось незадолго до того, как у меня вышла эта неприятность».
   
Кройдоны ездят на «ягуаре»…
   
Огилви…
   
Перед глазами Питера вдруг возник «ягуар», выезжавший прошлой ночью из гаража. И когда машина на минуту приостановилась, он еще заметил в ярком свете фонаря, что с ней что-то было не так. Он помнил, что заметил.
   
А вот что именно? И память с ужасающей четкостью подсказала: фара и радиатор; то и другое было повреждено. Впервые он сопоставил это с полицейскими сообщениями, передававшимися в последние дни.
   
— Питер, — окликнула его Марша, — вы вдруг побелели, как мел.
   
Он едва ли услышал ее.
   
Надо срочно убираться отсюда, побыть одному, чтобы хорошенько все обдумать. Он должен сопоставить все не спеша, тщательно, следуя логике.
   
Главное — не торопиться и не делать скороспелых выводов.
   
В его руках лишь отдельные детали головоломки. На первый взгляд они вроде бы укладываются в общую картину. Но все надо трижды взвесить, проверить и перепроверить. А может быть, и сбросить со счетов.
   
Мысль, пришедшая в голову Питеру, казалась ему невероятной. Не могло это быть правдой — слишком уж все фантастично. И однако же…
   
Словно издалека до него долетел голос Марши:
   
— Питер! Что-нибудь случилось? Что именно?
   
Сол Натчез тоже как-то странно смотрел на него.
   
— Марша, — сказал Питер. — Сейчас я не могу вам ответить. И я должен ехать.
   
— Ехать? Куда?
   
— К себе в отель. Извините. Я постараюсь потом все объяснить.
   
— А я-то думала, что мы вместе выпьем чаю. — В голосе девушки слышалось разочарование.
   
— Это очень важно. Пожалуйста, поверьте мне.
   
— Ну, раз вы должны ехать, я вас отвезу.
   
— Нет, прошу вас, не надо. — Ведь по пути придется разговаривать с Маршей, отвечать на ее вопросы. — Я вам позвоню позже.
   
И он пошел прочь, а Марша и Натчез так и остались стоять, недоуменно глядя ему вслед.
   
Выйдя на Бейсин-стрит, Питер схватил первое попавшееся такси. Он сказал Марше, что поедет в отель, но сейчас, передумав, назвал шоферу свои домашний адрес.
   
Там ему будет спокойнее.
   
Там он сможет подумать. И решить, как быть дальше.
   
День уже близился к концу, когда Питер Макдермотт подвел итог своим размышлениям.
   
Он сказал себе: если ты двадцать, тридцать, сорок раз сопоставил факты и всякий раз приходил к одному и тому же выводу и если речь идет о такого рода деле, как то, которое перед тобой сейчас, — значит, ты обязан действовать.
   
Вот уже полтора часа, как он расстался с Маршей и сидел у себя в квартире. Переборов охватившее его возбуждение и стремление действовать немедленно, Питер заставил свой мозг работать трезво и спокойно. Шаг за шагом он последовательно проанализировал всю цепь событий, начиная с понедельника. Он пытался найти разные объяснения как для каждого события в отдельности, так и для всех вместе. И не находил ни одного, более или менее логически обоснованного, кроме страшной догадки, столь внезапно осенившей его в этот день.
   
Итак, дальнейшие раздумья равнозначны потере времени. Настала пора принимать решение.
   
Питер подумал было сообщить все Уоррену Тренту и поделиться с ним своими соображениями. Но потом отбросил эту мысль — ведь это же трусость, попытка снять с себя ответственность. Как бы там ни было, он должен действовать один.
   
Следовало подумать о том, как все это преподнести. Питер быстро сбросил светлый костюм и переоделся в более темный. Выйдя из дома, он взял такси, чтобы побыстрее проскочить несколько кварталов, отделявших его от отеля.
   
На ходу отвечая на приветствия, он прошел через вестибюль и поднялся на бельэтаж в свой кабинет. Флоры не было. На столе у него лежала груда корреспонденции, но он даже не притронулся к ней.
   
Какое-то время Питер посидел в тишине кабинета, обдумывая план действий. Потом снял трубку телефона, дождался гудка и набрал номер городской полиции.
   
   
Настойчивый писк москита, каким-то образом проникшего в кабину «ягуара», разбудил Огилви вскоре после полудня. Он нехотя открыл глаза и в первую минуту не мог вспомнить, где находится. Затем цепь событий всплыла в его памяти: отъезд из отеля; гонка в предрассветной тьме; необъяснимая тревога; решение переждать до конца дня, прежде чем ехать дальше на север, и, наконец, ухабистая, заброшенная дорога, которая привела его в небольшую рощицу, где он и спрятал машину.
   
Укрытие он выбрал явно с толком. Посмотрев на часы, Огилви обнаружил, что ему удалось спокойно проспать почти восемь часов.
   
Однако вместе с сознанием пробудилась и боль во всем теле.
   
В машине было душно, ноги у него затекли, и все бока ломило от лежания на узком заднем сиденье. Во рту пересохло и отдавало горечью.
   
Огилви хотелось пить, и он был страшно голоден. Кряхтя, Огилви со стоном приподнялся и открыл дверцу автомобиля. В ту же секунду его облепило с десятом москитов. Стряхнув с себя мошкару, он неторопливо огляделся по сторонам, сравнивая представшую его взору картину с тем, что он видел утром. В тот ранний час, когда он решил остановиться, здесь было прохладно, и рассвет едва брезжил; теперь же солнце стояло в зените и, даже несмотря на тень под деревьями, жара давала о себе знать.
   
Выйдя на опушку, Огилви различил вдалеке шоссе, над которым волнами ходило марево раскаленного воздуха. Утром движения там почти не было, а сейчас легковые автомобили и грузовики мчались в обоих направлениях — звук их моторов долетал до того места, где стоял Огилви.
   
Но кроме этого, в лесу и вокруг него стояла тишина, нарушаемая лишь жужжанием насекомых. Только погруженные в полуденный сон луга, безлюдный проселок да одинокая рощица отделяли Огилви от шоссе. Густая зелень по-прежнему надежно скрывала «ягуар» от чужих глаз.
   
Огилви облегчился, затем развернул пакет, который положил в багажник перед отъездом из «Сент-Грегори». В пакете были термос с кофе, несколько банок пива, сандвичи, сухая колбаса, баночка пикулей и яблочный пирог. Он с жадностью набросился на еду, запивая ее большими глотками пива, а потом кофе. Он, конечно, остыл со вчерашнего дня, но был крепкий и бодрящий.
   
Продолжая есть, Огилви включил радио и стал слушать, дожидаясь последних известий из Нового Орлеана. Когда же наконец стали передавать новости, в них было лишь краткое упоминание о ходе расследования дорожного инцидента — говорилось, что ничего нового выяснить не удалось.
   
Через некоторое время Огилви решил пойти на разведку. В нескольких сотнях ярдов, на гребне соседнего холма, раскинулась другая роща, чуть больше той, где он прятался. Перейдя через поле, а затем миновав рощу, Огилви обнаружил на другой стороне холма мутный ручей, который лениво струился среди поросших мхом берегов. Присев на корточки, он кое-как умылся и сразу почувствовал себя освеженным. Трава здесь была ярче и приятнее, чем в роще, где стоял «ягуар», и Огилви с удовольствием растянулся на ней, подложив под голову пиджак.
   
Устроившись поудобнее, Огилви еще раз обдумал события прошлой ночи и попытался представить себе, что его ждет впереди. Размышления укрепили его уверенность в том, что неожиданная встреча с Макдермоттом у отеля была чистой случайностью и о ней можно забыть. Да, конечно, когда Макдермотт узнает об отсутствии начальника охраны, произойдет взрыв. Но это не поможет ему узнать, куда отправился Огилви и зачем.
   
Всякое, несомненно, может случиться, и со вчерашней ночи вполне могло произойти такое, из-за чего подняли тревогу и теперь все разыскивают Огилви и «ягуар». Однако в новостях, переданных по радио, не было ничего, что наводило бы на эту мысль.
   
Словом, все вроде бы складывалось вполне благоприятно, особенно когда он вспомнил о деньгах, уже лежащих в сейфе, и об остальной сумме, которую он получит завтра в Чикаго.
   
Теперь оставалось лишь дождаться наступления темноты.
   
Весь день Отмычку не покидало приподнятое настроение. Оно прибавило ему уверенности, когда в начале шестого он осторожно приблизился к дверям президентских апартаментов.
   
Он и на этот раз воспользовался служебной лестницей, когда поднимался с восьмого этажа на девятый. В кармане у Отмычки лежал дубликат ключа, изготовленный слесарем с Ирландского канала.
   
В коридоре у входа в номер было пусто. Остановившись возле обитых кожей двойных дверей, он настороженно прислушался, но изнутри не доносилось ни звука.
   
Поглядев в обе стороны, он быстро извлек ключ из кармана и вставил в скважину. Отмычка заранее посыпал ключ толченым графитом, чтобы он легче вошел в замок. Почувствовав, что бороздки совпали, Отмычка повернул ключ.
   
Затем чуть-чуть приоткрыл одну из дверей. Внутри по-прежнему было тихо.
   
Тогда он осторожно закрыл дверь и вынул ключ.
   
Отмычка не собирался входить сейчас в номер. Это произойдет позднее.
   
Сегодня ночью.
   
А пока он намеревался провести лишь предварительную разведку и убедиться, что ключ изготовлен «без задоринки» и им можно будет воспользоваться, когда захочешь. Чуть позже он установит наблюдение за апартаментами, выискивая наиболее благоприятный момент.
   
А пока он вернется в свой номер на восьмом этаже, заведет будильник и ляжет спать.
   
За окном стемнело, и Питер Макдермотт, извинившись, поднялся из-за стола, чтобы зажечь свет у себя в кабинете. Вернувшись на свое место, он снова сел напротив человека в сером фланелевом костюме с тихой, неторопливой речью. Капитан Йоллес из бюро уголовного розыска новоорлеанской полиции совсем, по мнению Питера, не походил на полицейского. Словно управляющий банком, рассматривающий просьбу о предоставлении займа, он продолжал вежливо слушать, пока Питер излагал факты и свои соображения. Лишь один раз он прервал затянувшийся рассказ и спросил, нельзя ли позвонить по телефону. Получив утвердительный ответ, капитан отошел к параллельному аппарату, стоявшему в дальнем конце кабинета, и разговаривал так тихо, что Питер не услышал ни слова.
   
Отсутствие какой-либо реакции на высказанные им соображения заставило Питера снова усомниться в правильности своих выводов. И поэтому, заканчивая разговор с капитаном, он сказал:
   
— В общем-то, я вовсе не уверен, что все это не бред. И уже начинаю чувствовать себя довольно глупо.
   
— Мистер Макдермотт, если бы побольше людей приходили к нам со своими сомнениями, то полиции было бы работать куда легче. — Впервые с начала их беседы капитан Йоллес достал записную книжку и карандаш. — Если делу будет дан ход, нам, естественно, потребуется более подробное заявление. А пока я хотел бы уточнить две детали. Во-первых, номер машины.
   
Номер был записан Флорой, и теперь Питер прочитал его вслух, а капитан занес в свою книжку.
   
— Спасибо. Другая деталь — это внешность вашего Огилви. Я с ним знаком, но тем не менее хочу услышать и ваше описание.
   
Первый раз за всю беседу Питер улыбнулся.
   
— Это сделать довольно просто.
   
Он заканчивал описание Огилви, когда зазвонил телефон. Питер поднял трубку, затем пододвинул аппарат к Йоллесу:
   
— Спрашивают вас.
   
На этот раз он слышал то, что отвечал детектив, а тот в основном повторял: «Да, сэр», «Я понял».
   
В какой-то момент капитан поднял взгляд на Питера, как бы оценивая его. Затем сказал в трубку:
   
— По-моему, на него вполне можно положиться. — Легкая улыбка прочертила складки на его лице. — Только уж очень волнуется.
   
Затем он повторил номер машины и описание внешности Огилви и повесил трубку.
   
— Вы правы: я действительно волнуюсь, — заметил Питер. — А вы намерены встречаться с герцогом и герцогиней Кройдонскими?
   
— Пока нет. Нам хотелось бы сначала побольше выяснить. — Полицейский задумчиво смотрел на Питера. — А вы читали сегодняшний вечерний выпуск?
   
— Нет.
   
— Ходят слухи, что герцог Кройдонский будет назначен английским послом в Вашингтоне. Об этом сообщает «Стейтс-Айтем».
   
Питер слегка присвистнул.
   
— По словам моего шефа, об этом только что официально объявили по радио.
   
— Не означает ли это, что на него распространится статут дипломатической неприкосновенности?
   
Капитан покачал головой.
   
— Нет, это не спасает его от ответственности за то, что уже произошло. Если он имеет к этому отношение.
   
— Однако ложное обвинение…
   
— Чревато серьезными последствиями в любом случае — и особенно в данном. Именно потому, мистер Макдермотт, мы и продвигаемся так осторожно.
   
Если о расследовании станет известно, подумал Питер, а в конечном итоге окажется, что Кройдоны не виновны, это может иметь печальные последствия как для отеля, так и лично для него.
   
— Чтобы вы не мучились, — сказал полицейский, — я открою вам пару секретов. После того как я позвонил от вас, наши люди уже успели собрать кое-какие данные. Они склонны думать, что ваш служащий, Огилви, пытается вывести машину за пределы штата, возможно, куда-нибудь на Север. Естественно, мы не знаем, что связывает его с Кройдонами.
   
— Этого и я понять не могу, — сказал Питер.
   
— По всей вероятности, после вашей вчерашней встречи Огилви всю ночь был в пути, а на день где-нибудь спрятался. Учитывая, в каком состоянии находится машина, он понимает, что лучше отсидеться, чем делать дневной перегон. А сегодня вечером, если он появится на автостраде, мы уже будем наготове. Как раз сейчас оповещают полицию в двенадцати штатах.
   
— Так, значит, вы всерьез отнеслись к моим предположениям?
   
— Я ведь сказал, что открою вам пару секретов. Последний раз, когда звонила эта штука, — сказал полицейский, указывая на телефон, — мне сообщили, что мы получили из главной лаборатории полиции штата результаты анализа осколков стекла и обода фары, которые наши люди нашли в прошлый понедельник на месте преступления. Им пришлось попотеть, пока они установили марку, и на это ушло время. Но теперь доподлинно известно, что и стекло и обод — от «ягуара».
   
— Вы действительно в этом уверены?
   
— Более того, мистер Макдермотт. Если нам удастся добраться до машины, которая сбила женщину с ребенком, мы это докажем со всею очевидностью.
   
Капитан Йоллес поднялся, и Питер проводил его до дверей. В приемной он, к своему удивлению, обнаружил Херби Чэндлера и только тут вспомнил, что сам велел старшему посыльному явиться к нему вечером или завтра утром.
   
После событий сегодняшнего дня у Питера возникло было желание отложить это, по всей вероятности, малоприятное свидание, но затем он решил, что лучше покончить с ним поскорей. Питер заметил, что Чэндлер и полицейский обменялись взглядами.
   
— Спокойной ночи, капитан, — сказал он и со злорадством увидел, как при этих словах тень беспокойства промелькнула на остреньком лице Чэндлера. Когда дверь за полицейским закрылась, Питер пригласил старшего посыльного в свой кабинет.
   
Отперев ящик своего стола, он достал папку с письменными показаниями Диксона, Дюмера и двух других юношей. И протянул их Чэндлеру.
   
— Думаю, вас заинтересуют эти документы, — сказал Питер. — Если же вам вдруг взбредет что-то в голову, имейте в виду: это копии, а оригиналы лежат у меня.
   
Чэндлер съежился, словно от боли, затем начал читать. По мере того как он листал страницы, губы его сжимались все плотнее. Вот он с силой втянул в себя воздух. А через минуту буркнул:
   
— Ублюдки!
   
— Вы так считаете, потому что они назвали вас сводником? — взорвался Питер.
   
Старший посыльный вспыхнул и положил бумаги на стол.
   
— Что вы делать-то собираетесь?