1 2 3 4 5 6 7 8 
      
— Ничего не понимаю, — сказал Грубин. — А как же Ванда Казимировна?
      
— Кто?
      
— Жена твоя, Ванда.
      
— А она тут при чем? — возмутился Савич.
      
Взгляд его упал на открытый ящик с пистолетами. И его осенила мысль.
      
— Только кровью, — сказал он тихо.
      
— Савич, успокойся, — велел Грубин. — Ты не волнуйся.
      
Но Савич уже достал из машины ящик и прижал его к груди.
      
— Нас рассудит пуля, — произнес он.
      
— Положи на место! — крикнул Грубин. В этот момент из дома вышел Алмаз. За ним — Елена. Неожиданное бегство Савича их встревожило. Никита увидел Алмаза и быстро пошел к нему, держа ящик с пистолетами на вытянутых руках.
      
— Один из нас должен погибнуть, — сообщил он Алмазу.
      
— Стреляться, что ли, вздумал? — спросил Алмаз.
      
— Вот именно.
      
— Не сходи с ума, Никита, — сказала Елена учительским голосом.
      
— Ой, как интересно! — как назло, во двор выбежали Милица с Шурочкой. — Настоящая дуэль. Господа, я буду вашим секундантом.
      
Милица подбежала к Савичу, вынула один из пистолетов и протянула его Алмазу.
      
— Они же убьют друг друга! — испугалась Шурочка.
      
— Не бойся, — засмеялась Милица, — пистолетам по сто лет. Они не заряжены.
      
— Ну что, трепещешь? — спросил Савич.
      
— Чего трепетать. — Алмаз взял пистолет. — Если хочешь в игрушки играть, я не возражаю. Давненько я на дуэли не дрался.
      
— Вы дрались на дуэли? — спросила Елена.
      
— Из-за женщины — в первый раз.
      
Милица развела дуэлянтов в концы двора и вынула белый платочек.
      
— Когда я махну, стреляйте, — распорядилась она.
      
— Это глупо, — сказала Елена Алмазу. — Это мальчишество.
      
— Он не отвяжется, — ответил Алмаз тихо.
      
Савич сжимал округлую, хищную рукоять пистолета.
      
Все было кончено. Черная речка, снег, секунданты в черных плащах…
      
— Ну, господа, господа, не отвлекайтесь, — потребовала Милица и махнула платком.
      
Алмаз поднял руку и нажал курок, держа пистолет дулом к небу — не хотел рисковать. Курок сухо щелкнул.
      
— Ну вот, что я говорила! — воскликнула Милица. — Никто не пострадал.
      
— Мой выстрел, — напряженно произнес Савич. Он целился, и рука его мелко дрожала. Нажать на курок было трудно, курок не поддавался.
      
Наконец Савич справился с упрямым курком. Тот поддался под пальцем, и раздался оглушительный выстрел. Пистолет дернулся в руке так, словно хотел вырваться. И серый дым на мгновение закрыл от Савича его врага.
      
И Савичу стало плохо. Весь мир закружился перед его глазами.
      
Поехал в сторону дом, трава медленно двинулась навстречу… Савич упал во весь рост. Пистолет отлетел на несколько шагов в сторону.
      
Алмаз стоял, как прежде, не скрывая удивления.
      
— Надо же, — удивился он. — Сто лет пуля пролежала…
      
Елена кинулась к нему.
      
— Антон Павлович Чехов говорил мне, — сказала Милица, вытирая лоб белым платочком, — что если в первом действии на стене висит ружье…
      
Но договорить она не успела, потому что во двор вбежала Ванда и, увидев, что Савич лежит на земле, быстрее всех успела к нему, подняла его голову, положила себе на колени и принялась баюкать мужа, как маленького, повторяя:
      
— Что же они с тобой сделали? Мы их накажем, мы на них управу найдем…
      
Савич открыл глаза. Ему было стыдно. Он сказал:
      
— Я не хотел, Вандочка.
      
— Я знаю, лежи…
      
И тут появилась еще одна пара. Ксения тяжело вошла в ворота, неся на руках Корнелия Удалова.
      
— Что же это получается? — спросила она. — Где это видано?
      
Удалов тихо хныкал.
      
— Помирились? — спросил Грубин.
      
— По детям стреляют. Куда это годится? — сказала Ксения. — Глядите. Отсюда пуля прилетела. Штаны разорваны. На теле ранение.
      
Все сбежались к Удалову. Штаны в самом деле были разорваны, и на теле был небольшой синяк.
      
Ксения поставила Удалова на траву и принялась всем показывать круглую пулю, которая ударилась в Удалова на излете.
      
— Ну и невезучий ты у нас, — произнес Грубин. Удалов отошел в сторону, а Ксения, отбросив пулю, вспомнила, зачем пришла.
      
— Кто у вас главный? — спросила она.
      
— Можно считать меня главным, — сказал Алмаз.
      
— Так вот, гражданин, — заявила Ксения. — Берите нас в Москву. Чтобы от молодости вылечили. Была я замужней женщиной, а вы меня сделали матерью-одиночкой с двумя детьми. С этим надо кончать.
     
     
      
       
35
      
      
Шурочка и Стендаль проводили машину до ворот. Они бы поехали дальше, но машина была так перегружена, что Грубин боялся, она не доедет до станции. И без того, помимо помолодевших, в ней поместились два новичка — Ксения и Степан Степанович, люди крупные, грузные.
      
Грубин вел автомобиль осторожно, медленно, так что мальчишки, которые бежали рядом, смогли сопровождать его до самой окраины. Люди на улицах смотрели на машину с улыбками, считали, что снимается кино, и даже узнавали в своих бывших горожанах известных киноартистов. Машину увидел из своего окна и редактор Малюжкин. Он узнал среди пассажиров Милицу и Степанова, открыл окно и крикнул Степанову, чтобы тот возвращался на работу.
      
— Считайте меня в командировке, — ответил Степанов.
      
Малюжкин обиделся на сотрудника и захлопнул окно. Его никто не понимал.
      
Уже начало темнеть, когда машина въехала в лес. Разговаривали мало, все устали и не выспались. Удалов задремал на коленях у жены.
      
Легкий туман поднялся с земли и светлыми полосами переползал дорогу. Фары в машине оказались слабыми, они не могли пронзить туман и лишь высвечивали на нем золотистые пятна. Уютно пыхтел паровой котел, и дым из трубы тянулся за машиной, смешиваясь с туманом.
      
Лес был тих и загадочен. Даже птицы молчали. И вдруг сверху, из-за вершин елей, на землю опустился зеленый луч. Он был ярок и тревожен. В том месте, где он ушел в туман, возникло зеленое сияние.
      
— Стой, — сказал Алмаз.
      
Грубин затормозил.
      
— Чего встали? — спросила Ванда. — Уже сломалась?
      
Но тут и она увидела зеленое сияние и осеклась.
      
В центре сияния материализовалось нечто темное, продолговатое, словно веретено. Веретено крутилось, замедляя вращение, пока не превратилось в существо, схожее с человеком, хрупкое, тонкое, одетое в неземную одежду.
      
Существо подняло руку, как бы призывая к молчанию, и начало говорить, причем не видно было, чтобы у существа шевелились губы. Тем не менее каждое его слово явственно доносилось до всех пассажиров автомобиля.
      
— Алмаз, ты узнаешь меня? — спросило существо.
      
— Здравствуй, пришелец, — сказал Алмаз. — Вот мы и встретились.
      
— Я бы не хотел с тобой встречаться, — ответил пришелец.
      
Ксения привстала на сиденье и, не выпуская из рук Удалова, обратилась к пришельцу:
      
— Мужчина, отойдите с дороги. Мы спешим, нам вот в Москву надо, от молодости лечиться.
      
— Знаю, — сказал пришелец. — Молчи, женщина.
      
И в голосе его была такая власть, что даже Ксения, которая мало кому подчинялась, замолчала.
      
— Ты нарушил соглашение, — произнес пришелец, обращаясь к Алмазу. — Ты помнишь условие?
      
— Помню. Я хотел жить. И пожалел этих людей. Они были немолоды, и им грозила смерть.
      
— Когда ты поделился средством с Милицей, — сказал пришелец, — я не стал принимать мер. Но сегодня ты открыл тайну многим. И вынудил меня отнять у тебя дар.
      
— Я понимаю. Но прошу тебя о милости. Погляди на Милицу, она молода и прекрасна. И если ты лишишь ее молодости, она завтра умрет. Погляди на Елену — мы с ней хотели счастья. Погляди на Грубина, он же может стать ученым…
      
— Хватит, — прервал его пришелец. — Ты зря стараешься вызвать во мне жалость. Я справедлив. Я дал тебе дар, чтобы ты пользовался им один. Земле еще рано знать о бессмертии. Земля еще не готова к этому. Люди сами должны дойти до такого открытия.
      
— Не о себе прошу… — начал было Алмаз, вылезая из машины и делая шаг к пришельцу.
      
Но тот не слушал. Он развел в стороны руки, в которых заблестели какие-то шарики, и от них во все стороны побежали молниевые дорожки. В воздухе запахло грозой, и зеленый туман, заклубившись, поднявшись до вершин деревьев, окутал машину и Алмаза, замершего перед ней.
      
Грубин, уже догадавшись, что произошло, успел лишь поднять глаза к Милице, что стояла за его спиной, и встретить ее ясный взгляд, полный смертельной тоски. И протянул к ней руку. А Алмаз, который хотел в этот последний момент быть рядом с Еленой, сделать этого не успел, потому что странная слабость овладела им и заставила опуститься на землю.
      
Было очень тихо.
      
Зеленый туман смешался с белым и уполз в лес. Постепенно в сумерках голубым саркофагом вновь образовался автомобиль, и в нем, склонившись друг к другу, сидели и лежали бесчувственные люди.
      
— Как грустно быть справедливым, — произнес пришелец на своем языке, подходя к машине.
      
Он увидел толстую пожилую женщину, Ксению Удалову, которая держала на коленях курносого полного мужчину ее лет. Он вгляделся во властное и резкое лицо другой немолодой женщины, Ванды Казимировны, которая даже в беспамятстве крепко обнимала лысого рыхлого Савича… Степан Степаныч, разумеется, не изменился.
      
Он сидел на заднем сиденье, закрыв глаза и прижимая к груди бесценный альбом с автографом Пушкина.
      
И вдруг пришелец ахнул.
      
Он протер глаза. Он им не поверил.
      
За рулем машины сидел, положив на него голову, курчавый юноша Саша Грубин. И, протянув к нему тонкую руку, легко дышала прекрасная персидская княжна.
      
Взгляд пришельца метнулся дальше.
      
Елена Сергеевна была так же молода, как десять минут назад.
      
— Этого не может быть, — произнес пришелец. — Это невозможно.
      
— Возможно, — ответил Алмаз, который первым пришел в себя и подошел сзади. Он тоже был молод и уже весел. — Есть, видать, вещи, которые не поддаются твоей инопланетной науке.
      
— Но почему? Как?
      
— Могу предположить, — сказал Алмаз. — Бывают люди, которым молодость не нужна. Ни к чему она им, они уже с юных лет внутри состарились. И нечего им со второй молодостью делать. А другие… другие всегда молоды, сколько бы лет ни прожили.
      
Люди в машине приходили в себя, открывали глаза. Первым опомнился Удалов. Он сразу увидал, что его детский костюмчик разорвался на животе в момент возвращения в прежний облик. Он провел рукой по толстым щекам, лысине и затем громко поцеловал в щеку свою жену.
      
— Вставай, Ксюша! — воскликнул он. — Обошлось!
      
Эти слова разбудили Савичей.
      
Ванда принялась радостно гладить Никиту, а тот глядел на жену и думал: «Как дурной сон, буквально дурной сон».
      
— Ничего, Саша, — проговорил Удалов, протягивая руку, чтобы утешить Грубина. — Обойдемся и без этих инопланетных штучек.
      
Очнувшийся Грубин, смертельно подавленный разочарованием, обернулся к Удалову, и тот, увидев перед собой юное лицо старого друга, вдруг закричал:
      
— Ты что, Грубин, с ума сошел?
      
Но Грубин на него не смотрел, он искал глазами Милицу, боясь ее найти. И нашел…
      
А Милица, встретив восторженный взгляд Грубина, поглядела на свои руки и, когда поняла, что они молоды и нежны, закрыла ими лицо и зарыдала от счастья.
      
— Вылезай, Елена, — сказал Алмаз, помогая Елене выйти из машины. — Хочу познакомить тебя со старым другом. Помнишь, я тебе рассказывал, как мы из тюрьмы бежали?
      
— Очень приятно, — сказал пришелец, который все еще не мог пережить своего поражения. — Я думаю, вы собираетесь создать семью?
      
— Не знаю.
      
Елена посмотрела на Алмаза, а тот произнес уверенно:
      
— В ближайшие дни.
      
И тут они услышали возмущенный крик Савича:
      
— Что же получается? Все остались молодыми, а я должен стать старым. Это несправедливо! Я всю жизнь хотел стать молодым! Я имею такое же право на молодость, как и остальные.
      
— Пойдем, мой зайчик, пойдем, — повторяла Ванда, стараясь увести его прочь. — Это у тебя нервное, это пройдет.
      
— Пошли, соседи, — предложил Удалов. — А то дотемна в город не успеем вернуться.
      
— Елена, — рыдал Савич, — все эти годы я тебя безответно любил!
      
— Ты мне только попробуй при живой жене! — Ванда сильно дернула его за руку, и Савич был вынужден отойти от машины.
      
— Извините, — сказал пришелец. — Я полетел.
      
— До встречи, — попрощался Алмаз.
      
Пришелец превратился в зеленое сияние, потом в луч. И исчез.
      
Елена посмотрела вслед уходящим к городу. Савич все оглядывался, норовил вернуться. Удаловы шли спокойно, обнявшись.
      
— Ну что ж, — сказал Алмаз, — по местам! А то к поезду не успеем.