1 2 3 4 5 6 7 8
Ученые только сейчас начинают осознавать (смотри лекцию «Солнце и Земля» проф. Бальфура Стюарта, прочитанную в Манчестере, а также лекцию проф. А.М. Майера «Земля как огромный магнит») тонкую связь между пятнами на Солнце и положением небесных тел. Только сейчас начинают говорить о межпланетных магнитных притяжениях. До тех пор, пока полагают, что гравитация есть лишь магнитное притяжение или отталкивание, и покуда не будет лучше понята роль магнетизма в бесконечных взаимодействиях сил в эфире пространства – этой «гипотетической среде», как называет ее словарь Вебстера – я смело говорю, что неумно и несправедливо отрицать факты левитации факиров или столов. Тела с противоположными электрическими зарядами притягивают друг друга; если же заряды одинаковы, то они отталкиваются. Представьте, например, что любому телу, имеющему вес, будь то человек или предмет, может, по внешней или внутренней причине, быть сообщена полярность, идентичная полярности опоры, на которой он находится – что же помешает подняться этому телу в воздух?
Прежде, чем уличать меня во лжи, когда я утверждаю, что наблюдала левитацию как людей, так и предметов, вы прежде всего должны опровергнуть свидетельства более известных лиц, чем я. Мистер Крукс, проф. Тьюри из Женевы, Луи Жаколио, ваши д-р Грей и д-р Вагнер и сотни других могут подтвердить, от первого слова до последнего, феномен левитации.
Я удивлена, что редакторы даже такого солидного издания, как «The World», мало знакомы с восточной метафизикой вообще и не имеют представления о штанах факиров-индусов в частности. Глупо писать, что святые эти нищие, исповедующие религию Брахмы, все вышли из буддийских монастырей Тибета, и уже совсем не годится одевать их в широкие шаровары при выполнении религиозных функций.
Это примерно как если бы журналист-индус, желая показать скромность его преподобия мистера Бичера, описывал бы его выходящим на кафедру в скудном облачении факира – только в dhoti, набедренной повязке, и больше ничего. А потому объяснение часто наблюдаемых левитаций, демонстрируемых браминами и гуру, наличием спрятанного под одеждой куска железа – настолько же логично, как и объяснение монсеньера Бабине, утверждавшего, что произвольные движения стола и непонятно откуда взявшееся постукивание происходит благодаря бессознательному чревовещанию.
Вы можете не верить, что у человека могут удалить кишечник, но могу заявить, что сама видела, как это делают. Вы правильно говорите, что это «удивительно», но все же чуда здесь нет. Ваше предложение, что д-ру Хаммонду следует самому пронаблюдать это, заслуживает внимания. Наука от этого только выиграет, а ваш скромный корреспондент получит свидетельство в ее поддержку. Однако можете ли вы дать гарантию, что он представит миру скептиков пример «правдивого изложения», если результаты его наблюдений будут противоречить теориям того, что мы условно называем наукой?
С уважением,Е.П. Блаватская.Нью-Йорк, 28 марта 1877 г.
Ферекид
Перевод – К. Леонов
Ферекид – древнегреческий философ с острова Сирос, учитель Пифагора. Подобно последнему, в соответствии с античными свидетельствами, он долгие годы путешествовал по Востоку, посещал Индию и Халдею, жил в Египте, причем в двух последних странах он был учеником посвященных жрецов. С другой стороны, такие авторы, как Клемент Александрийский и Филон Библский, утверждают, что «Ферекид не получал наставлений в философии ни от какого учителя, но приобрел свое знание из тайных книг финикийцев».[774] Однако, последнее утверждение не может никоим образом противоречить первому, причем наиболее интересен во всем этом тот факт, что у финикийцев, как и у всех других древних народов, были свои тайные книги, то есть, они имели некую экзотерическую религию для непосвященных и масс и эзотерическую систему для тех, кто стремился к посвящению в мистерии. Современные энциклопедисты лишают Ферекида титула философа на том основании, что, как полагают, «он жил в то время, когда люди начинали размышлять о космогонии и природе богов, но едва ли приступили к занятиям подлинной философией».[775] Это такое же заблуждение, как и многое другое. Подлинная философия начинается с Пифагора лишь в Греции, но ею занимались за много тысяч лет до того в других странах; и не увидел бы Пифагор, «любитель истины»… того, что он называл философией, в безумно материалистических, хотя и научных рассуждениях и теориях нашей современной, так называемой, философии. Как бы то ни было, теософы вполне могут смотреть на Ферекида как на одного из своих древнейших западных учителей и авторитетов, поскольку его сочинение «Эптамукос» (Επταμυκος), – которое некоторые называют «Теокразией», а иные – «Теологией», – является первым в классической литературе, в котором говорится о реинкарнации, или метемпсихозе, ныне понимаемом столь превратно, но которое у древних было синонимом перерождения или бессмертия души. Именно этим последним термином Суид называет доктрину, которой учил Ферекид, и говорит, что она содержалась в двух книгах, в которых, помимо того, был ясно изложен семеричный принцип, конечно, более или менее аллегорическим и символическим языком. Так, он утверждает, что в Космосе существуют три высших принципа, которые он обозначает как Хтона (Хаос), Эфир (Зевс) и Хронос (Время), и четыре низших принципа, элементы-стихии огня, воды, воздуха и земли. Из них образовано все видимое и невидимое во вселенной. Он был большим знатоком орфических сочинений, а его собственные труды еще сохранились во времена александрийских нео-платоников. Аристотель упоминает о нем как о мифологическом персонаже, а Плутарх говорит о нем как о писателе-богослове; он упоминается у многих классиков. Диоген Лаэртский[776] называет его наследником Фалеса, а некоторые считают, что он был первым писателем-прозаиком в Греции, поскольку он использовал прозу для объяснения философских вопросов. Существовал и другой Ферекид из Афин, которого часто путают с Ферекидом Сиросским. Но если последний был современником Сервия Туллия (ср. Цицерона и Диогена Лаэртского), шестого цезаря Рима, и должен был жить, таким образом, в соответствии с Олимпиадами, в шестом веке до н. э., Ферекид Афинский жил на сто лет позже и был современником Геродота. Он был логографом и не сделал ничего такого, ради чего о нем стоило бы упомянуть в этой работе. Любопытно, что Демокрит намекает на то, что вся философия Ферекида «тайком переписана» с восточных систем, а Цицерон отрицает это. Это обвинение довольно странно, поскольку ни Ферекид, ни Пифагор не делали тайны из восточного происхождения своих учений.
Философы и философчики
Перевод – О. Колесников
Тщетно нам истолковывать их слова при помощи наших философских понятий и учений наших школ.
Локк
Знание самого низшего порядка есть разъединенное знание; наука – есть частично объединенное знание; философия – полностью объединенное знание.
Герберт Спенсер. Основные начала.
Наши придирчивые критиканы выдвинули несколько обвинений против нашего Общества, и в основном – против теософии. По ходу нашей работы мы вкратце подведем им итог и отметим «самые свежие» обвинения.
Нас обвиняют, что в «Конституции и Правилах» Теософического общества мы нелогичны; а вследствие этого в применении их на деле возникают противоречия. Обвинение выстроено таким образом:
В опубликованных «Конституции и Правилах» очень сильно акцентируется полностью несектантский характер Общества. Постоянно и настойчиво утверждается, что это ни кредо, ни философия, ни религия, ни догмы и даже не особенные точки зрения о перечисленном, чтобы их отстаивать, чтобы они хоть в какой-то мере воздействовали на членов Общества. И все же…
«О, благослови нас Господь! Неужели настолько неоспорим тот факт, что некоторые вполне определенные философские воззрения и, более того, их религиозный характер поддерживаются Основателями и самыми выдающимися членами Общества?»
«Воистину это так, – отвечаем мы. – Но где же в этом таится сомнительное противоречие? И Основатели, и «самые выдающиеся члены», и даже, вследствие этого, большинство его членов составляют это общество, а не только некоторую его часть, которая, помимо всего прочего, не имеет кредо как организация, но все-таки позволяет его членам верить в него, что доставляет им удовольствие». Отвечая на это, нам говорят:
«Совершенно верно; и все-таки эти доктрины всеми назывались „теософией“. Каково же объяснение всему этому?»
Мы отвечаем: «Называть их таким образом – есть „всеобщее“ заблуждение, одно их тех свободных применений термина к вещам, которым должно давать определение с великой осторожностью; и когда члены Общества пренебрегают этим, тогда и пожинаются плоды этого пренебрежения. Фактически это оплошность настолько же вредная, как и то, что следует из-за смешения двух понятий „буддизм“ и „бодхизм“, что приводит к ошибочному пониманию философии Мудрости как религии Будды».
Однако нетрудно убедиться, что при изучении этих доктрин становится очевидным, что вся работа, проделанная Обществом, как организацией, на Востоке и Западе, зависит от них. Это – совершенная правда в случае учения, лежащего в основе объединения всех религий и бытия, о чем утверждают и взывают теософы, а также общего источника, называемого религией Мудрости тайного учения, по отношению к которому, согласно тем же утверждениям, все существующие виды религии прямо или косвенно вторичны. Допуская это утверждение, от нас требуют объяснить, почему Теософическое общество, несмотря на это, не имеет специальной точки зрения или доктрины, ни убеждений, ни догм, чтобы внушать их, когда они-то и есть основа Общества, самое его сердце и душа?»
На это мы можем ответить, что это опять же еще одно заблуждение: эти учения – самая безупречная «основа Теософических обществ» на Западе, но не на Востоке, где таких отделений Общества в пять раз больше, чем на Западе. Будь эти специальные доктрины «сердцем и душой» всей организации, то теософия и ее Теософическое общество исчезли бы после 1885 года – хотя это, конечно, не довод. Ибо с того года они не только фактически покинули Адьяр, поскольку не оказалось никого, кто бы смог обучать их, поскольку в то время некоторые брахманские теософы очень сильно возражали, чтобы это учение стало публичным, другие же, самые ортодоксальные – недвусмысленно боролись с ними, как с учениями, вредными для их экзотерических систем.
Это – самоочевидные факты. А все же, отвечая на это, мы скажем, что все было не так; что Т. о., как организация, обучает не какой-то специальной религии, а тому, чтобы терпимо и на деле принимать все религии, никоим образом не вмешиваясь в них, или даже не выспрашивая своих членов об их религиозных убеждениях, равно как наших крючкотворов и даже дружественно настроенных противников, чтобы они не чувствовали себя обиженными. Напротив, десять к одному, что они не приведут вас в замешательство следующим безапелляционным возражением:
«Как такое может быть, тогда как вера в „эзотерический буддизм“ – это sine qua non[777] для принятия собрата вашего Общества?
Дальше напрасно возражать; равно как и убеждать наших противников, что вера нашего Общества в буддизм, эзотерический либо экзотерический, не более ожидаема и необходима, чем почитание обезьяньего бога Ханумана и его единственного хвоста или вера в Магомета и его обожествленную кобылу. Бесполезно стараться объяснять, несмотря на то, что в Т. о. так же много браминов, мусульман, парсов, иудеев и христиан, как и буддистов, и прочих подобных им, кто вряд ли станет последователем Будды и даже буддизма, каким бы тот ни был эзотерическим. Их невозможно заставить постичь оккультные доктрины – небольшое количество фундаментальных учений, о которых поверхностно изложено в «Эзотерическом буддизме» мистера Синнетта – хотя там рассказано не обо всей теософии, и даже не обо всех тайных доктринах Востока, а описана лишь малая их часть: оккультизм как таковой в качестве одной из теософских наук или религия-Мудрость, но никоим образом не теософия в целом.
Эти понятия настолько прочно укоренились в сознании среднестатистического британца, что все это выглядит как если подойти к нему и сказать, что русские – не нигилисты и панслависты и что не все французы ежедневно едят лягушек: любой британец откажется вам верить. Похоже, предубеждение против теософии становится частью национального сознания. Ибо почти три года автор настоящей статьи – которому помогали в ее написании уйма теософов – тщетно пыталась вымести из мозгов публики кое-что из этой фантастической неразберихи и чуши, которыми приправлены все эти воззрения; и вот теперь она на грани того, чтобы в полном отчаянии отказаться от этой попытки! В то время как половина англичан будет продолжать путать теософию с «эзотерическим будд-измом», остальные будут продолжать произносить благородное на весь мир название Будды так, как привыкли его произносить – масло.[778]
Именно подобные люди породили утверждение, которое ныне принято легкомысленной прессой за достоверное, что «Теософия – это не философия, а религия» и «новая секта».
Бесспорно, теософия это не философия, просто потому, что она включает в себя все философии, равно как и каждую науку и религию. Но прежде чем еще раз доказать это, было бы уместно спросить, какое же количество наших критиков сообщало о таком хотя бы отчасти верном определении этого слова, впервые введенного Пифагором, что им пришлось так легкомысленно отрицать систему, о которой, похоже, им известно намного меньше, чем о философии? Неужели они ознакомились с лучшими и самыми последними определениями, или даже с точкой зрения насчет нее сэра У. Гамильтона, которая уже считается весьма старомодной? Похоже, что ответ будет отрицательным, иначе бы они поняли, что каждое такое определение доказывает, что теософия – есть мощный синтез философии в ее самом широком абстрактном смысле, как и в ее особых условиях. Давайте попытаемся еще раз прояснить и кратко выразить определение теософии и показать, что она является прочнейшим корнем и сущностью всех наук и систем.
Теософия – «божественная мудрость» или «мудрость бога». Следовательно, она должна быть источником жизненной силы этой системы (философии), которая определяется как «наука о божественных и человеческих вещах и причинах, по которым они происходят» (сэр У. Гамильтон), теософия одна владеет ключами к этим «причинам». Взяв же ее самую элементарную классификацию, мы обнаруживаем, что философия – это любовь к мудрости и ее поиски, а также «знание феноменов, объясняемых с ее помощью, и их разрешение, как объяснение причин и смысла, сил и законов» (Энциклопедия). Когда подразумевались Бог или боги, в любой стране это становилось теологией; когда подразумевалась материальная природа, это называлось физикой и естественной историей; то, что относилось к человеку, называлось антропологией и психологией; и когда это поднималось до более высоких областей, то становилось известным под названием метафизики. Такова философия – «наука о действиях и последствиях, которые они вызывают» – это очень высокая духовная доктрина кармы, самое важное учение, имеющее в каждой религиозной философии свое особое наименование, и теософский принцип, который не принадлежит ни одной религии, но объясняет их все до единой. Философию также называли «наукой о вероятных вещах, о том, насколько они вероятны». Это непосредственно применяется к теософским доктринам, а также к тому, что они отвергают чудо; но едва ли это можно применить к теологии или какой-либо другой догматической религии, каждая из которых принудительно навязывает веру в невозможные вещи; ни к современным философским системам материалистов, которые отвергают даже «вероятное», всякий раз, когда последнее противоречит их суждениям.
Теософия претендует объяснить и примирить религию с наукой. Мы нашли у Дж. Х. Льюиса («История философии», том 1. Пролегомены, с. xviii) утверждение, что «философия, отделив свои самые широкие концепции от обеих (теологии и науки), представляет доктрину, которая содержит объяснения участи мира и человека». «Здание философии – есть систематизация концепций, выработанных наукой… Наука создает знание, а философия – доктрину…» (цит. соч.) Последняя может стать полной только при условии обладания этим «знанием», и эта «доктрина» пропустила через решето Божественную Мудрость, или теософию.
Юбервег («История философии») определяет философию как «Науку основ», что, как известно всем членам Общества, и утверждает теософия в своих дочерних науках, таких как алхимия, астрология и главным образом – в оккультных науках.
Гегель относится к теософии как «созерцанию саморазвития Абсолюта» или, иными словами, как «представлению Идеи» («Darstellung der Idee»).
Вся тайная доктрина опирается на то, что название – это атом – и есть подобное созерцание и запись этих наблюдений, насколько хватает языка и насколько ограничена мысль, при помощи которой можно запечатлеть бесконечно сложные процессы.
Таким образом, становится очевидным, что теософия не может быть «религией» и менее всего является «сектой», но это истинная квинтэссенция самой высшей философии во всех ее аспектах. Показав, что лежит под нею и полностью отвечает на все описания философии, мы можем добавить к вышесказанному еще несколько определений сэра У. Гамильтона и доказать наше утверждение, продемонстрировав те же самые стремления в теософской литературе. Действительно, это довольно простая задача. Ибо разве «теософия» не включает «науку о вещах, явно происшедших из основных начал», равно как «науку об истинах, воспринимаемых и абстрактных»? Разве наука не проповедует «применение разума в своей законной области» и не создает какую-нибудь из своих «законных областей» – чтобы выяснять «науку первоначальной формы эго или ментального себя», также как и обучить секрету «абсолютного различия идеального и реального»? Из всего этого несомненно, что согласно каждому определению философии – старому или новому – тот, кто изучает теософию, изучает самую высшую трансцендентальную философию.
Нам не надо далеко удаляться от этого рассуждения, чтобы детально отметить глупость подобных утверждений касательно теософии и теософов, которые мы обнаруживаем чуть ли не ежедневно в общественной прессе. Такие определения и эпитеты, как «новая модная религия» и «изм», «система, изобретенная высшей жрицей теософии» и другие неразумные замечания, возможно обретут свою собственную участь. Они встречались и в других ситуациях, оставленных нами без внимания.
Наш век считается исключительно критическим: век, который подробно все анализирует, и публика отказывается допускать что-либо, предложенное на рассмотрение, прежде чем эта тема не будет изучена самым тщательным образом. Это – предмет гордости нашего столетия; но это отнюдь не мнение беспристрастного наблюдателя. Во всяком случае, это мнение чрезвычайно преувеличено с тех пор, как подобная хвастливая дотошность в анализе применяется к тому, что никоим образом не затрагивает национальные, общественные или личные предрассудки. С другой стороны, все это зловредное и разрушительное для репутации, порочно и оскорбительно-клеветническое, но принимается с открытыми объятьями и весельем, и тем самым превращается в постоянные публичные сплетни, без всякой проверки или хотя бы малейшего колебания, и с поистине слепой верой самого гиблого сорта. И мы бросаем вызов противоречию такого рода. Ни сами популярные личности, ни их работа не рассматривается в наши дни по их действительной ценности, а просто по личности автора и предубежденному мнению масс. Теософы даже не смеют надеяться, что их работы будут заново перепечатаны во многих нелитературных журналах благодаря их заслугам, а не исключительно из-за сплетен об их авторах. Такие издания, пренебрегающие правилами, сначала припасают для читателя Аристотеля, который сказал, что критика – это «вполне обычное суждение», и при этом решительно отказываются принять любую теософскую книгу, не говоря уже об ее авторе. И в результате первая судится по разрозненным мыслям последнего, клевета на которого беспрерывно печатается в ежедневных газетах. Личность автора висит подобно темной тени между мнением современного журналиста и неприкрашенной истиной; и в конечном счете на его труд обращают внимание ничтожное количество людей во всей Европе и Америке, которые хоть как-то разбираются в учениях нашего Общества.
Как же правильно относиться к теософии или даже к Т. о.? Я не скажу ничего нового, утверждая, что настоящий критик по крайней мере обязан разбираться в вопросе, который он принялся анализировать. И не будет слишком рискованным добавить, что ни один из Терситов нашей прессы не знает даже самым отдаленным образом, о чем он говорит – и таким образом из большой рыбины получается крошечное жаркое;[779] всякий раз, когда слово «теософия» напечатано и ухвачено читательским оком, за ним обычно следуют оскорбительные эпитеты и инвективы, направленные против некоторых теософов. Современный издатель, угождающий вкусу миссис Гранди,[780] напоминает героя Байрона: «Он не знал, что сказать, и поэтому стал клясть». Примерно так он всякий раз ведет себя, когда встречается с чем-либо, недоступным его пониманию. Все подобные проклятия неизменно основаны на старых сплетнях и банальном объявлении «помешанными» тех, кто «придумал» теософию. Имей островитяне Южного моря свою ежедневную прессу, они бы, бесспорно, обвинили миссионеров в изобретении христианства для того, чтобы накликать беду на их местный фетишизм.
Доколе, о, ослепительные боги истины, доколе будет продолжаться эта ужасающая умственная слепота «философов» девятнадцатого столетия? Сколько же еще они будут утверждать, что теософия – не национальная принадлежность, не религия, а только лишь универсальный научный кодекс и самая трансцендентальная этика, которая была известна всегда; она лежит в основе каждой нравственной философии и религии; и ни теософия per se и даже ни ее скромный недостойный движитель, Теософическое общество, не имеет никакого отношения к какой-либо личности или личностям! Отождествить ее с ними – это показать себя печально отстающим в логике и даже здравом смысле. Чтобы отвергать это учение и его философию под предлогом, что его лидеры или, точнее, один из его Основателей, подвергнуты различным обвинениям (так и не доказанным) – это глупо, нелогично и абсурдно. По правде говоря, это настолько же нелепо, как во времена александрийской школы неоплатоников, которая была в своей сущности теософией, отрицать ее учение, потому что оно пришло к Платону от Сократа и потому что афинские мудрецы, кроме того что имели приплюснутые толстые носы и лысые головы, обвинялись в «богохульстве и развращении молодежи».
Мало того, любезные и великодушные критики, называющие себя христианами и похваляющиеся цивилизацией и прогрессом нашего века, стоит только вас как следует поскрести, и глубоко под кожей обнаружится то же самое жестокое и суеверное «варварство», как и в древности. Если бы вам предложили возможность публично и законно высказать свое суждение о теософе, то кто из вас, живущих в девятнадцатом веке, поднялся бы выше, чем какой-нибудь афинский δικαστήριον со своими пятьюстами присяжными, который приговорил Сократа к смерти? Которого из вас должно презирать, чтобы стать Мелетом или Анитом и приговорить к такой позорной смерти теософию и ее приверженцев, основываясь на словах лжесвидетелей? Ненависть, явно обнаруживающаяся в ваших ежедневных нападках на теософов, – это ваша основа основ. Не вас ли имел в виду Хэйвуд, когда писал о критике Общества:
О! Этот слишком критический мир научился бы
Полезному правилу, и вместе со всеми другими терпел бы его;
Но человек, словно враг себе же подобным,
Получает удовольствие, рассказывая об ошибках соседа,
И судит неумолимо все малые обиды,
И гордится собою, когда участвует в скандале…
Многие оптимистично настроенные авторы могли бы признать наш меркантильный век веком философии и назвали бы его ее возрождением. Нам не удалось обнаружить за пределами нашего Общества ни одной попытки философского возрождения, пока слово «философия» насильно лишено своего первоначального значения. Ибо, куда бы ни обращались, мы натыкались лишь на презрительно-холодную насмешку, когда речь заходила об истинной философии. Скептик никогда не стремится к этому названию. Тот, кто способен вообразить Вселенную вместе с ее служанкой Природой счастливой и сумеет высидеть, подобно черной курице из сказки, самосотворяемое яйцо, подвешенное в пространстве, не обладает ни силою мысли, ни духовной способностью постижения абстрактных истин; ибо эти сила и способность – суть первичные необходимые условия философского ума. Мы видим целое королевство современной науки, подточенной такими материалистами, которые все еще претендуют на звание философов. Либо они вообще ни во что не верят, как это делают миряне, либо испытывают сомнения на манер агностиков. Поминая два мудрых афоризма Бэкона, современный материалист тем самым осуждает индуктивный метод Основателя его же собственными словами, как контрастирующий с дедуктивной философией Платона, принятой теософией. Ибо разве не Бэкон сказал нам, что «философия, изучаемая поверхностно, вызывает сомнение; когда же она изучается тщательно, то рассеивается», и еще, «немного философии склоняет человеческий разум к атеизму; однако глубокая философия приводит человека к религии»?
Вышеуказанное логическое заключение неоспоримо, а значит, никто из наших нынешних дарвинистов, материалистов и их поклонников, наших критиков, не изучал философию иначе, как весьма «поверхностно». Отсюда, теософы имеют законное право называться философами – истинными «любителями мудрости» – а их критики и клеветники в лучшем случае могут называться ФИЛОСОФЧИКАМИ – последователями современного ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ.
Фокус или магия?
Перевод – О. Колесников
Мудрое высказывание гласит, что стремящийся доказать слишком много в итоге не докажет ничего. Проф. В. Б. Карпентер, член Королевского научного общества (и имеющий всяческие прочие титулы на все буквы алфавита) являет именно такой пример в борьбе с лучшими, чем он, людьми. Его атаки становятся все более эмоциональными и, пропорционально усилению оскорблений, доводы его теряют силу и становятся менее убедительными. Но, поистине, несмотря на это, он укоряет своих противников в отсутствии «спокойствия в полемике», хотя сам взрывается как нитроглицерин! Налетая на неприятеля со своими доказательствами, которые «неопровержимы» только для него, он допускает множество ошибок. Именно одну из его ошибок я и хотела бы использовать как повод рассказать о некоторых случаях из моей жизни.
Я не преследую цель сокрушить чью-либо репутацию. Господа Уоллас и Крукс вполне могут позаботиться о себе сами. Каждый в своей области способствовал прогрессу полезного знания и в большей степени, чем это сделал д-р Карпентер. Оба они были удостоены почестей за ценные и оригинальные исследования и открытия, в то время как их обвинителя часто упрекали за то, что он не лучше других, умеющих умело обобщить чужие идеи. Прочитав толковые ответы «обвиняемых» и разгромный обзор проф. Бьюкенана все, за исключением его друзей, ненавидящих психические феномены, увидели, что д-р Карпентер повержен и не подает признаков жизни.
В декабрьском приложении к «The Popular Science Monthly» я нашла на стр. 116 интересное признание, что бедный фокусник-индус может показать такое, от чего у именитого профессора захватит дух! А вот спиритические феномены мисс Николь (миссис Гуппи) во внимание не принимаются. Вот что говорит доктор Карпентер:
Знаменитый «фокус с деревом», знакомый многим, кто жил в Индии продолжительное время, и описанный несколькими нашими известными гражданами и представителями науки, является самым большим чудом, о котором я когда-либо слышал. То, что дерево манго сначала почти мгновенно вырастает на шесть дюймов из клочка земли, к которому фокусник ни имел доступа, выходит из опрокинутой вверх дном корзины и за полчаса вырастает до шести футов из все более высоких корзин, оставляет гораздо большее впечатление, чем феномены мисс Николь.
Может быть и так. Во всяком случае ничего подобного ни один член Королевского научного общества не может продемонстрировать ни днем, ни в сумерках, будь он в королевском институте или еще где-либо. Разве подобное явление, засвидетельствованное должным образом и происходящее при обстоятельствах, исключающих обман, не будет изучаться учеными? Если нет, что же тогда достойно исследования? Однако посмотрите на лазейку, которую оставил для себя член Королевского научного общества. Профессор иронически замечает:
Приписывает ли это мистер Уоллас какой-либо невидимой силе? Или, как весь мир [конечно, имеется в виду мир, который создала наука и который Карпентер приводит в движение] или фокусники, показывающие трюк с деревом, он считает это частью ловкого фокуса?
Оставим отвечать на эти вопросы мистеру Уолласу, если он только переживет эту молнию Юпитера, но замечу, что индусы-«фокусники» ответят категоричным «нет» на оба пункта. Фокусники-индусы никогда не утверждают, что действуют посредством какой-либо «невидимой силы», а также не признают этот феномен «фокусом или ловким трюком». Они исходят из убеждения, что подобные «фокусы» возможны благодаря неким силам, подчиняющимся любому человеку, и силы эти могут быть одинаково использованы как для хороших, так и для плохих целей. Сама же я, скромно следуя за теми, чье мнение основано на точных психологических опытах и знании, считаю, что ни д-р Карпентер, ни ученые, защищающие его, пусть даже их титулы не вмещаются на одной странице, не имеют ни малейшего представления об этих силах. Для того чтобы хотя бы поверхностно ознакомиться с ними, необходимо изменить научные и философские концепции. Вслед за Уолласом и Круксом, они должны начать с азов спиритуализма, который д-р Карпентер презрительно называет «сосредоточием просвещения и прогресса». Они должны извлекать уроки не только из истинных, но и ложных феноменов, тех, которые главный авторитет (Карпентер), «верховный жрец новой религии», называет «Иллюзиями, Бессмыслицей и Фокусами». Пройдя через все это, как надлежит сделать каждому разумному исследователю, они могут увидеть фрагменты истины. Для начала полезно знать, что не представляют из себя данные феномены, чтобы понять их суть.
У д-ра Карпентера есть два ключа, которыми он якобы может открыть любую потайную дверь медиумов. Имя им «ожидаемый результат» и «предвзятость». Таковы отмычки большинства ученых. Но едва ли они помогут раскрыть тайну «фокуса с деревом», ибо ни его «известные граждане», ни «представители науки» не ожидали, что голый индус на странном клочке земли вырастит за какие-то полчаса из зерна дерево манго высотой в шесть футов, и потому не могли отнестись к этому предвзято. Это не может происходить благодаря «невидимой силе», это наверняка «трюк». И вот сейчас Маскелайн и Кук, два ловких английских фокусника, находятся в центре внимания общественности благодаря своим разоблачениям спиритуализма. Ими восхищаются все ученые, а на процессе по делу Слейда они выступили как свидетели-эксперты со стороны прокурора. Они заодно с д-ром Карпентером. Что же он ни попросит их объяснить этот ловкий трюк, чтобы господа Уоллас и Крукс покраснели от своей собственной тупости? Им известны все фокусы ученых; где еще наука может найти лучших союзников? Но мы должны настаивать на равных условиях. «Фокус с деревом» не должен демонстрироваться в помещении при искусственном свете, а исполнителю не нужен строгий вечерний костюм. Все должно происходить днем на клочке земли, к которой фокусники не имели доступа. Никакой техники, соучастников, белые галстуки и фраки необходимо будет снять, и англичанам придется предстать в незатейливых костюмах времен Адамы и Евы – это плотно облегающее тело пальто из собственной кожи, а единственным посторонним украшением будет dhoti, набедренная повязка шириной в семь дюймов. Так поступают индусы, и мы просим вас играть честно, поступая так же. Если им при этих условиях удастся превратить росток манго в дерево, пусть д-р Карпентер использует его в качестве дубинки и вышибет мозги первому попавшемуся «сумасшедшему спиритуалисту». Но до тех пор, пока они этого не сделают, Карпентеру лучше как можно меньше говорить о трюках индусов ради своей репутации ученого.
Нельзя отрицать тот факт, что в Индии, Китае и вообще на Востоке есть настоящие фокусники, показывающие трюки. Также верно и то, что некоторые из этих фокусов выглядят чудесами для западноевропейцев. Но фокусники эти – не факиры, не те, кто демонстрирует чудо с деревом манго, как об этом пишет д-р Карпентер. Адепты из индусов и европейцев тоже могут вырастить дерево, произведя манипуляции руками, но при совершенно других условиях. Скромно замыкая процессию «известных граждан» и «представителей науки», я расскажу о том, что видела собственными глазами.
Когда мы находились возле Канпура по пути в священный город Бенарес, у одной леди, моей попутчицы, украли все содержимое из небольшого сундучка. Драгоценности, платья и даже записная книжка, в которой она вела дневник в течение трех месяцев – все исчезло при таинственных обстоятельствах, причем замок остался цел. После пропажи прошло несколько часов, может быть сутки, когда мы начали искать вещи на рассвете в расположенных неподалеку от города руинах, усеянных свидетельствами возмездия Нана Сахиба англичанам. Моя спутница хотела обратиться к местной полиции, я же стремилась найти местного госсейна (так индусы называют святых, знающих обо всем происходящем) или хотя бы jadugar, т. е. волшебника. Но западный образ мышления победил, и мы потратили целую неделю на бесполезные визиты в chabutara (полицейский участок) и интервью с kotwal (начальником). В отчаянье, моя спутница решила прибегнуть к последнему шансу, и мы отыскали госсейна. Жили мы в маленьком одноэтажном доме на окраине города, на правом берегу Ганга, и с веранды было видно через реку, поскольку в той местности она еще очень узкая.
Эксперимент проводился на веранде в присутствии семьи хозяина – португальца с юга, – моей подруги и двух недавно приехавших французов, которые открыто смеялись над нашими предрассудками. Жара была невыносима, тем не менее этот святой цвета кофе, настоящий ходячий скелет, потребовал, чтобы мы прекратили пользоваться pankah (веер, приводимый в движение шнуром). Он не объяснил, почему так надо, но причина в том, что движение воздуха создает помехи точным экспериментам с магнитным полем. Все мы слышали о «катающихся горшках», используемых в Индии для обнаружении кражи – обычный железный горшок, который волей мага-индуса катится к месту, где находятся украденные вещи. Госсейн поступил иначе. Прежде всего он попросил какой-либо предмет, который был в сундучке дольше всех из неукраденных вещей – ему подали пару перчаток. Он сжал их своими тонкими ладонями, перевернул несколько раз, затем бросил на пол и начал медленно поворачиваться, стоя на месте. Руки и пальцы его были вытянуты, как будто он искал направление, где лежали вещи. Внезапно он резко остановился, медленно опустился на пол и замер, сидя «по-турецки». Руки его были по-прежнему вытянуты в одном направлении, и все это напоминало состояние каталепсии. Это продолжалось больше часа – для нас долгое ожидание в такую жару было настоящей пыткой. Вдруг хозяин дома вскочил и подбежал к перилам, внимательно всматриваясь в сторону реки. Мы последовали его примеру. Откуда или как это появилось, мы не могли сказать, но там, над водой близко от поверхности появился темный предмет, двигающийся в нашем направлении. Мы не могли его рассмотреть, но, казалось, предмет вращался какой-то внутренней силой, вначале медленно, затем, по мере приближения, все быстрее и быстрее. Создавалось впечатление, что он находился на невидимой платформе и двигался строго по прямой. Предмет достиг берега и пропал из поля зрения, закрытый высокой растительностью. Вскоре он с какой-то пружинящей силой перелетел через низкую ограду сада и скорее влетел, чем вкатился на веранду, упав с тяжелым стуком под протянутые руки госсейна. Сильная судорога пробежала по телу старика, когда он глубоко вздохнул и широко открыл до того полуприкрытые глаза. Все были поражены, а французы уставились на сверток с выражением замешательства и ужаса. Поднявшись, святой открыл просмоленный парусиновый мешок, в котором и нашли пропажу, все до последней вещи. Ни сказав ни слова, и не ожидая благодарности, он низко нам поклонился по восточному обычаю и вышел прежде, чем мы оправились от изумления. Нам пришлось догонять его бегом и заставить взять дюжину рупий, которые он положил в деревянную чашу.
Эта история может показаться удивительной и невероятной европейцам и американцам, никогда не бывавшим в Индии. Но ведь д-р Карпентер говорит, что его «известные граждане» и «представители науки» (которые едва ли учуют своими аристократическими носами что-либо мистическое в Индии, равно как и он сам, находясь в Англии, не может увидеть ничего необычного, несмотря на их телескопы, микроскопы и увеличивающее стекло) наблюдали «фокус с деревом», который еще более чудесен. Если фокус с деревом – ловкий трюк, то рассказанное мной, должно быть, тоже. Может быть, джентльмен во фраке и с белым галстуком потрудится объяснить Королевскому обществу, как проделать такие фокусы?
Фокусники-спиритуалисты
Перевод – О. Колесников
Вечером минувшего воскресенья в Бостонском театре общественность стала жертвой бесстыднейшего обмана. Некие лица, чьи самые высокие устремления не идут дальше желания положить несколько долларов в их карманы, истощенные неудачными дешевыми представлениями, дали объявление о «спиритическом сеансе», пригласив в качестве «медиумов» самых гнусных обманщиков, какие только есть. Они также ввели в заблуждение публику, убеждая ее, что этим «медиумам» предстоит поездка в Санкт-Петербург, чтобы показать свои способности комиссии ученых.
Неужели в Бостоне нет ни одного общества, чье финансовое положение было бы достаточно прочным и чьи члены обладали бы нужной энергией, чтобы действовать в подобных чрезвычайных ситуациях? Здравый смысл подскажет, что нужно делать, а преисполненный решимости преодолеет все трудности. Спиритуализму следовало бы образовать Комитет Бдительности. Общественное мнение оправдает любые действия, направленные против подобных шуток. «Вперед, на них!» будет нашим кличем до тех пор, пока мы не избавим общество от этих вредителей и их сторонников.
Надо сказать, бостонская пресса милостива к спиритуалистам. Но если последние не защищают спиритуализм от обманщиков, которых и фокусниками-то нельзя назвать, то как они могут надеяться сохранить свой имидж?
В доказательство доброй предрасположенности бостонской прессы, а также в подтверждение и для дальнейшего разъяснения вышеизложенного, приведем здесь объявление, принятое и опубликованное во вторник всеми ежедневными газетами.
Бостон, 10 июля, 1875
Уважаемые господа,
Нижеподписавшиеся желают заявить, что лица, организовавшие прошлым вечером в Бостонском театре так называемый спиритический сеанс, показали публике чистое надувательство. Только мы уполномочены Академией Наук, прикрепленной к Императорскому Санкт-Петербургскому университету, в России, отбирать медиумов, которые получат приглашение от этого учреждения продемонстрировать свои способности во время предстоящего научного исследования спиритуализма, а мистер Е. Джерри Браун, редактор «The Spirituai Scientist» – наш единственный в Бостоне полномочный представитель.
Ни «Ф. Уоррен», ни «проф. Дж. Т. Бейтс», ни «мисс Лойдем», ни «мисс С. Гулд», ни «мисс Лили Дарлинг» не были в числе избранных, и вряд ли они будут удостоены этой чести.
Поскольку подобное мошенничество может повториться, мы заявляем, что ни один из выбранных нами медиумом не будет из числа демонстрирующих свои способности за деньги, и что мы не потерпим ни одной такой демонстрации. Императорский Санкт-Петербургский университет проводит это исследование в интересах науки, а не для того, чтобы помогать шарлатанам устраивать от нашего имени шутовские представления в театрах.
Генри С. ОлькоттЕ. П. Блаватская
Халдейские «веды» или «ведические» халдеи?
Перевод – К. Леонов
Древнейшая книга, в которой содержится слово «магия», – говорит христианский ориенталист Франсуа Ленорман, великолепным образом забывая о ведических и зороастрийских сочинениях, – это Библия. Первый народ, практиковавший ее, – добавляет он, – это халдеи. Но кем же они были? Ни филология, ни этнология не способна дать нам никакого определенного ответа; а в географическом или этнографическом отношении, Халдея является предметом самых противоречивых утверждений со времен Геродота до нашего дней.
Географ Птолемей сообщает нам, что Халдеей называлась юго-западная часть Вавилонии, ограниченная рубежами Аравии. В то же самое время, едва ли за четверть века до того, многие критики считали, что «Ур халдеев» или Хасдим Авраама находился на месте Месопотамии, а некий замок с таким названием упоминается Аммианом и помещается им между Нисибом и Тигром. О халдеях как о народе известно в истории столь же мало. Страбон называет их «племенем», живущим на границе Аравии. Геродот упоминает о них как о подразделении в армии ассирийцев, хотя последние завоевали их через много веков после того как халдеи стали цивилизованным царством; и Ксенофонт, в истории об отступлении десяти тысяч, видит в них «свободный и воинственный народ на Кардушийских холмах», а затем – где-то невдалеке от гор Армении. Даже сам язык кушитской Халдеи – тот язык, на котором сделан подстрочный перевод аккадских надписей на цилиндрах, выкопанных на месте древней Халдеи – обычно называется нашими филологами «ассирийским», тогда как этот язык уже существовал в те времена, когда еще не было придумано само название Ассур в генеалогии Ноя. Таким образом, поскольку никакая из отраслей науки неспособна сказать миру ничего определенного о халдеях, мы должны были выступить со своими собственными предположениями. Поэтому мы попытаемся по крайней мере выяснить, чем этот народ не мог быть, поскольку мы не можем узнать точно, кем они были.
В истории Моисея мы в первый раз читаем о Халдее (Бытие, X, 10), когда Нимрод, сын Куша и внук Хама, завоевывает четыре города, соответственно именуемые «Вавилон, Эрех, Аккад и Халне, в земле Сеннаар»; и снова, когда нам сообщают, что Авраам «ушел из Ура Халдейского» (Бытие, XI, 31). Библия, утверждающая, что мир был сотворен в 710 году юлианского летосчисления (4004 г. до Р. Х.), потоп произошел в 2348 и Авраам родился в 1996 г. до Р. Х. (что оставило бы всего лишь период в 289 лет для развития халдейской, или аккадской, цивилизации, которой предшествовала другая, еще более древняя!), в конце концов окончательно запутывается в своей собственной хронологии и таким образом, благодаря своим собственным противоречиям и lapsus calami [опискам], доказывает совершенно обратное тому, что она намеревалась доказать в начале. Она ясно показывает существование другого и особенного элемента в Халдее, некой расы, не хамитской и не семитской, но той, которую сегодня называют аккадской. Поскольку Библия упоминает о том, что город Аккад был завоеван Нимродом, национальность которого определяется из его генеалогии, этот город должен был существовать до него; и поскольку сам кушитский, или хамитский, Нимрод не был халдеем по рождению, очевидно, что они не могли называться таким образом до его появления. Тогда этот народ несомненно предшествовал дикой расе «могущественного охотника перед Богом». И они были высокоразвитой нацией задолго до дней «всеобщего» Ноева потопа (от которого не осталось никаких геологических следов), поскольку хорошо установлено, что Нимрод, которого сегодня отождествляют с Саргоном I, прибыв туда, обнаружил народ, высокая культура которого находилась тогда в точке своего наивысшего развития. Эта нация, которая задолго до того времени отказалась от кочевого пастушеского состояния, которым патриархальные потомки Сима довольствовались впоследствии еще долгие века, и была теми «таинственными» аккадцами, или халдеями, именем которых классические и библейские авторитеты обозначали не только народ, но и особую жреческую касту, посвященную в науки астрологии и магии и всецело преданную им. Оставаясь священным во все века, это специфическое учение было сконцентрировано в Вавилоне и известно в самые удаленные от нас периоды истории как система религиозного культа и Наука, которая принесла славу халдеям.
По мнению некоторых ориенталистов, этот народ принадлежал к индоевропейской, или кавказской, расе, другие же – не меньшие авторитеты в науке – рассматривают его как монголов или туранцев, – глубокий покров тайны опустился на этот народ. Ассириологи говорят нам, что они были изобретателями клинописных надписей, авторами великой и тщательно разработанной литературы, столь таинственным образом сохранившейся на тысячах цилиндров, откопанных ныне Джорджем Смитом, Лэйардом и другими. Но, с другой стороны, мы знаем, что самим аккадцам, принадлежали ли они к туранской или индоевропейской расе, предшествовал другой еще более таинственный народ, «…вероятнее всего более темной расы, чем были они», потомков которого можно найти сегодня то там, то тут в виде изолированных групп около Персидского залива, – полагает профессор Роулинсон («Пять великих монархий»). Об этом народе не осталось сегодня никаких воспоминаний. Исчезло само его название, хотя «мы и должны признать его существование в наших объяснениях этнографических элементов древней Халдеи», – говорит автор «Очерков халдейской культуры».
Для лучшего понимания этой теории, которая уничтожает последние следы веры во «всеобщий» потоп и отрицает саму его возможность, мы вкратце сопоставим несколько мнений таких людей науки, как наши покойные ассириологи, и добавим к ним сведения, которые мы сами нашли у античных авторов. Наши ориенталисты полагают, что туранцы были не первыми жителями долин Тигра и Евфрата. Они и не были сами некой чистой, первобытной расой, так как они являются результатом смешения белой и желтой рас, и народы, принадлежащие к ним, дают нам бесконечное число оттенков и типов, постепенно переходящих от чисто европейского до китайского типа. Невзирая на все это, их общее происхождение видно в сходствах языка, религии и обычаев. Языкам туранских народов недостает той устойчивой и определенной формы некоего типа, которая позволила бы нам назвать их шагом к формированию человеческой речи, – говорит Макс Мюллер («Языки очага войны на Востоке», стр. 88). Что же касается их религий, они «никогда не поднимались выше некой формы грубого натурализма, который превращает все явления природы в два бесчисленных воинства духов добра и зла, и все культы которого неизменно состоят из магии и заклинаний», – заявляет Ф. Ленорман («La Magie chez les Chaldeens», стр. 184 и далее).
В том, что касается происхождения и древней страны обитания туранцев, как некой расы, наши люди науки уверены еще меньше. У тюрков и монголов существует общая традиция о том, что их раса возникла где-то невдалеке от южных склонов Алтайских гор, в долине, окруженной неприступными горами, полными минералов. Благодаря огню, появившемуся однажды из недр земли, одна сторона гор была разрушена, и древний народ вышел в широкий мир. Эта традиция согласуется с другой, в соответствии с которой восточные народы Сирии и Месопотамии считают, что место их появления находится к востоку от их поселений, а персы-мидийцы полагают, что к северу. Тибетцы же утверждают, что предки их хубилганов и шаберонов, или высших и посвященных лам, были теми удивительными людьми, которые жили на прекрасном острове, некоем Эдеме в центре Гоби, когда эта ужасная пустыня еще была безбрежным морем. Они были гигантами, в которых, переходя от одного к другому, непрестанно двигался дух Фо, или Будды (высочайшая мудрость). Что же касается остальных лам и тибетцев, то их предки были созданы первыми из кусочков каждого растения, минерала или животного, причем эта теория подозрительно похожа на теорию наших современных эволюционистов. В свою очередь, наши люди науки, которые еще совсем недавно должны были по крайней мере официально признавать, что они верят в басню об Эдеме, однажды единодушно заявили, что колыбелью человечества было плато Памира, откуда вытекают четыре великие реки: Инд, Гельмунд, Оксус, или Йехуна, и Яксарт, или Сыр-Дарья, древний Сихон. Разделение туранцев происходило в двух направлениях: одна ветвь поднялась к северу и обосновалась в области Алтая, Аральского моря и долин Уральских гор, откуда они впоследствии рассеялись по северным областям Европы и Азии до Балтики в одну сторону, и до Амура – в другую. В то же время другие и столь же многочисленные племена туранцев избрали южное и западное направления, и некоторые из них достигли Армении и Малой Азии, а другие обосновались у подножия гористого Иранского плато в долинах Сузианы и на берегах Тигра и Евфрата, где они в течение веков ожидали появления семитов и кушитов.
Таким образом, традиции полных дикарей и цивилизованных, но «низших» рас, так же как и научные теории европейских, или «высших» рас, удивительным образом совпадают в этом. Где бы не находилась колыбель человечества, здесь или там, она в любом случае ограничена пределами Центральной Азии. И, хотя катехизис науки и признает учение о многих и одновременно существующих «колыбелях», в которых разноцветное человечество развивало каждый из своих особенных типов и цветов, – теорию, которая еще сильнее ослабила бы красиво состряпанную басню об Эдеме и первородном грехе, или по крайней мере ограничила бы ее лишь предками семитов, мы – «высшие» белые расы – должны будем среди других неприятных вещей признать и ту истину, что наши предки были так же черны или даже еще чернее, чем у любых из тех, на кого мы смотрим ныне как на расы, которые ниже нас, ибо – они были АЗИАТСКИМИ ЭФИОПАМИ!
Это – простое и логическое следствие, исходящее из мнения ученых, сколь бы многочисленными и противоречивыми не были бы их теории. Таковы факты, вытекающие из последних достижений филологии и этнологии. И если мы должны принимать истину, откуда бы она не приходила, и придерживаться фактов, то мы должны будем поверить, что когда-то черная, или весьма темнокожая, раса населяла Западную Европу, и они были, попросту говоря, аборигенами Европы. «Азиатские эфиопы», – пишет профессор Роулинсон, – «по самому своему названию, которое близко связывает их с кушитским народом, населяющим страну невдалеке от Египта, могут быть отнесены к хамитской семье, и эта связь подтверждается единодушным мнением античности, которая говорит об эфиопах как о единой расе, живущей вдоль берегов Южного океана от Индии до Геркулесовых Столпов…» «Очевидно, что первый человек, который появился на арене цивилизации, принадлежал, по-видимому, к той семье, которую мы именуем до некоторой степени неразборчиво хамитской, кушитской и эфиопской», – говорит д-р А. Уайлдер в своей книге «Черные народы Европы». Область их пребывания не имела четких границ… Их этнические названия весьма многочисленны. В древние времена Египет назывался «землей Хамовой» [Псалтирь, CV, 22] по имени Кхема, их главного божества. Сузиана и Аравия величались Киссоей и Кушем, а страны хамитских рас назывались Эфиопией. Геродот неоднократно упоминает эфиопов Азии, помещая их страну на юге современного Афганистана, сегодня это Керман и Белуджистан. Гомер говорит о Мемноне как о сыне Эоса, или зари, а Диодор утверждает, что он был царем эфиопов и построил дворец в Сузах, библейском Шушане. Традиционное представление о том, что эфиопская раса владела Мидией, Вавилонией, Ассирией, Арменией и Малой Азией, включая Иберию и Грузию, по всей видимости подтверждается последними открытиями. Роулинсон считает, что их первыми центрами были Белуджистан и Керман, но Дж. Д. Болдуин в своих «Доисторических народах» утверждает, что древней Эфиопией была Аравия. И наконец, в «Классическом атласе» Лонга арабы помещаются в устье Инда, на его западных берегах. Евсевий заявляет, что эфиопы пришли из Индии, причем он не упоминает, из Восточной или из Западной.
Индия, или Ходду из «Книги Есфирь», была Удом, или Пенджабом, но само название «Индия» является весьма неопределенным и обозначает лишь некую страну, расположенную на реке. Сэр У. Джонс считает Иран, или Бактрию, первоначальным источником этих народов и предполагает, что черное, или эфиопское, царство некогда управляло всей Южной Азией, имея своей метрополией Сидон. Годфри Хиггинс предполагает в «Анакалипсисе», что это был Вавилон… Владения Нимрода (Саргона I ассирийских цилиндров, или табличек), очевидно, этому соответствуют. («Черные народы Европы».)
Наконец, Страбон, цитируя Эфора, говорит:
Считалось, что эфиопы населяют все восточные побережья Азии и Африки и разделены Красным морем на восточных и западно-азиатских, и африканских.
Все подобные объединения народов под одним названием эфиопов не дает нам никаких сколь-либо определенных сведений о том, кем была эта «черная раса», которая, согласно проф. Роулинсону, Ленорману и другим, предшествовала турано-аккадцам, которые, в свою очередь, предваряли появление хамитского народа, приведенного Нимродом; но это неоспоримо доказывает, что они были темнокожими, хотя вовсе и не обязательно неграми или даже хамитами. Это ясное научно-этнографическое истолкование кажется всем еще более темным и запутанным благодаря филологическим попыткам проф. Роулинсона разрешить эти противоречия. Признавая в этом авторитет Макса Мюллера, который сам лишь освящает предположение профессора Опперта, приписывая изобретение клинописных знаков и создание «некой цивилизации, предшествовавшей цивилизации Вавилона и Ниневии, туранской или скифской расе», – преп. Джордж Роулинсон, брат нашего знаменитого археолога, сэра Генри, – пытается придать этим эфиопам туранское, или скифо-татарское, происхождение. «Хамитизм», – говорит он, – «хотя он без сомнения и есть та языковая форма, из которой развился семитизм, сам является скорее туранским, нежели семитским», – и добавляет затем в качестве некоего более детального объяснения, что: «туранский язык – это ранний этап хамитского языка».
Далее мы обратимся к этой скифо-татарской расе и посмотрим, можем ли мы найти в них нечто, что связывает их с туранскими халдеями, или же с древней «черной расой», к которой принадлежали творцы древнейшей истории, и надписями, запечатлевшими «религию магии», переведенные ныне с ассирийских цилиндров.
На основании цитаты, которую приводит Юстин из некой исторической книги Трога Помпея, утраченной после второго века нашей эры, в которой утверждается, что первоначально все пограничные области Азии находились во владении скифов, которые также, как это показано, должны быть древнее египтян, и на самом деле, самым древним народом в мире, – в силу этой цитаты и путаницы, содержащейся в Библии, как мы предполагаем, и принято повсюду в наши дни смешивать этих азиатских скифов с туранскими народами, приписывая им изобретение клинописных букв и говорить об аккадском языке, на котором они писали, что он, подобно санскриту, оставался литературным языком в течение долгого времени после того, как на нем перестали говорить, и он стал мертвым языком.
Может ли это помочь нам узнать больше о том, кем были халдеи? Вовсе нет. Ибо мы знаем о скифах – это общее родовое название, данное всем азиатским племенам древности, история которых остается для нас неведомой – столь же немного, если не меньше, как и об аккадийцах, язык которых был по крайней мере приблизительно раскрыт нашими филологами. Из сообщений Геродота и Гиппократа мы не узнаем почти ничего о скифах, и становится почти невозможным связать их с халдеями с большей уверенностью, чем с любым другим народом, жившим до седьмого века до Р. Х. Говоря о них, Гиппократ описывает их внешний вид как отличный от облика, присущего остальному человечеству, и говорит, что «они не похожи ни на кого, кроме самих себя». Производящие омерзительное впечатление, «их тела грубые и мясистые, их суставы свободные и податливые, живот отвислый… и все они похожи друг на друга». Некий полукочевой народ, варварский в те времена, которые мы привыкли считать таковыми; не о них ли говорят наши современные ассириологи, что «они принимали участие и помогали в создании самой древней культуры наших человеческих рас»?[781]
Не тот ли это народ, зарождение и развитие культуры которого, по мнению наших ориенталистов, относится к столь давним временам седой античности, что память о них исчезла даже из наиболее древних письменных памятников человечества, а их язык – причем сегодня доказано, что это был язык, на котором была написана огромная литература – «был мертвым языком по крайней мере за две тысячи лет до нашей эры»?[782]
В историческом отношении наши источники относятся не ранее чем к первым векам до Р. Х. В то время как поэт Аристей изображает «Гриффинов» крайнего Севера, которые изгоняют киммерийцев из их страны и попадают по ошибке в Мидию вместо Малой Азии, Нибур, противореча сообщению Геродота, который цитирует Аристея, показывает, как мидийский царь Киаксар, осадивший Ниневию, встречается с неожиданным нашествием скифов, которые, одержав над ним победу, провозглашают себя хозяевами «земель до Палестины и окраин Египта». С одной стороны, Нибур, Бёкх, Тирлуолл и Грот утверждают, что скифы Геродота были монголами, а с другой стороны, такие авторитеты, как Гумбольдт, Грим, Клапрот и сэр Г. Роулинсон пытаются доказать, что они принадлежали к индоевропейской расе.
Имея на руках такие позитивные данные, нам ничего не остается, кроме как выжать все возможное из единственного имеющегося у нас безупречного источника – автобиографии этого народа, запечатленной его собственными руками на протяжении бесчисленных поколений.
В результате непрестанных попыток ориенталистов, за последние несколько лет была сделана серия неожиданных, поразительных открытий. Под грудами мусора и горами разрушенных руин недавно была откопана целая библиотека, которая, когда она будет переведена, составит много тысяч томов. Тематика этих записей по большей части имеет отношение к развитию религиозных идей аборигенов этих областей, в которых мир видит если даже не колыбель, то по крайней мере одну из колыбелей, и притом главную, из которой человечество развилось в его современном виде. Но они содержат также историю народов и рас, о которой современные люди не имеют никакого представления. На самом деле, это лишь весьма фрагментарная история, многие строки которой утрачены ныне, поскольку столь многие из табличек разломаны или разрушены в пыль; но все же их достаточно, чтобы показать, что хотя города, царства и народы, и целые расы, причем некоторые из них имели высочайшую цивилизацию, росли и развивались, они же деградировали и приходили в упадок, а религии и философии, искусства и науки, проходя подобно китайским теням по стенам Времени, появлялись – подобно всем реальным и временным вещам, – но лишь затем чтобы исчезнуть в пучине неподвижной Вечности; существуют абстрактные идеи, которые никогда не умирают. Такие идеи сегодня относят к суевериям самого грубого сорта, называют колдовством, верой в добрых и злых демонов, короче – МАГИЕЙ, и отвергают самым решительным образом. С одной стороны, именно христиане присваивают себе монопольное право учить мир об ангелах и дьяволах при помощи своего собственного метода; но с другой стороны, это происходит благодаря ученым, которые не верят ни во что и разрушили бы одним ударом всякую веру, кроме веры в самих себя.
Ориенталисты полагают, что когда туранцы, предшественники Нимрода, пришли в долину Тигра и Евфрата, они уже обладали определенной культурой, которую принесли с собой из других мест. Кроме клинописной формы письма, которую они изобрели до своего появления в этих местах, либо сами они, либо «черная раса», которую они обнаружили там, имела письменные знаки другого рода, идеографические значки, упрощенную форму иероглифов, которые использовались для выражения символического образа конкретного предмета или абстрактной идеи. Когда эти знаки приобрели фонетическое значение, идеографические формы постепенно утратили свой характер, и знаки не представляли более предметы, которые они символизировали, а стали простой комбинацией различных клиновидных черточек, главным образом, горизонтальных. Они читались слева направо, были либо выдавлены, либо вырезаны, и встречаются на табличках, вырезанные в скалах, на каменных плитах, на барельефах, на ассирийских крылатых быках, на черепках и небольших цилиндрах, высушенных на солнце или обожженных в печах, на печатях, причем некоторые из этих надписей столь миниатюрны, что для того, чтобы разобрать их, требуется микроскоп. Все эти системы знаков в полной мере отвечают агглютинативному языку туранцев и были приняты кушитами долины Тигра и Евфрата в более поздний период. Исследования этих элементарных клинообразных знаков и их связей с материальными объектами привели к тому важному результату, что известные сегодня клинописные буквы возникли в более северной области, чем Халдея, в некой стране с совершенно иной фауной и флорой, где, например, не было никаких львов, но в изобилии жили волки и медведи, где не было известно ни пальм, ни винограда, но в избытке имелись хвойные деревья, сосны и пихты (Дж. Смит, «Фонетические значения клинописных букв», стр. 4).
В то время как палеография при помощи палеологии доказала столь многое, археология открыла, что «древнейшие гробницы в Халдее уводят нас во времена столь же глубокой древности, как и египетские саркофаги» (Ленорман, «Les Premieres Civilisations», том I, стр. 118). Религия местных жителей, которые предшествовали предполагаемым туранцам, несмотря на противоположные утверждения некоторых ориенталистов, существенно не отличалась от позднейших форм халдео-вавилонских верований, как это показано сегодня благодаря табличкам и памятникам. Если одна из них была «грубой формой примитивного фетишизма», такой же должна была быть и вторая, хотя мы лично склонны верить в то, что обе эти религии были столь же философскими в своей основе, как и любая из религиозных систем античности, или, в особенности, та, которая преследовала их и помогала огнем и мечом их искоренению. Тот наводящий на размышления факт, что халдеи, чьи математические и астрономические познания принесли им славу еще на заре истории, не могли быть одновременно с этим суеверными и поклоняющимися фетишам глупцами, кажется, никогда не приходил в голову востоковедам. Неизвестно, чтобы кто-либо из них когда-нибудь заметил, что народ, получивший от Аристотеля возможность проводить в высшей степени точные астрономические наблюдения на протяжении по крайней мере 1903 лет, не мог в то же самое время верить в «магию» и заклинания, талисманы и амулеты, как они это делали, если во всем этом не было более философского основания истины, чем это предполагается в отношении данных терминов в нашем веке. Если изучающий такую религиозную систему не проводит специального ее изучения в свете оккультных наук, то он рискует никогда не подняться выше поверхностного уровня буквального понимания. Маловероятно, что в современных обстоятельствах и в связи с теми обвинениями, которые основаны на утверждениях психологии и на неправильно понятых феноменах спиритуализма и оккультизма особенно, ориенталисты зашли бы столь далеко. Их искренними, хотя и до сих пор непризнанными проводниками в их суждениях по поводу «магии» древних являются магические ритуалы и вера в добрых и злых демонов в том виде, как она практикуется под названием религиозных учений в римско-католической и греко-восточной церквях. Ибо все, что касается буквального понимания халдейской магии – бесполезные и абсурдные заклинания, церемониальные молитвы и талисманы, – перешло по большей части в католическую христианскую церковь под именем «экзорцизма», святой воды, церемоний, освященных папой амулетов и изображений ангелов и святых.[783]
Поэтому довольно забавно слышать м-ра Ф. Ленормана, ревностного паписта, который, выражая свое мнение о религии халдеев, утверждает, что так же, как и все остальные древние верования, она «никогда не поднялась выше поклонения природе». Тот единственный факт, что аккадцы изображали землю в форме лодки не продолговатой, как те, с которыми мы знакомы, а совершенно круглой, подобной слегка уплощенному мячу с отрезанной вершиной, какие использовали халдеи, находящейся в непрестанном круговом движении в океане пространства, уже доказывает, что их древние маги сильно опередили христианских отцов средневековья. Мы сомневаемся, можно ли сравнивать какие-либо представления первых, с их огромными познаниями в астрономии, с отрицанием сферичности земли Августином на том основании, что это помешало бы антиподам увидеть Господа Христа во время его второго пришествия; или Лактанция, который полагал, что это заставило бы людей на другой стороне земли ходить вниз головами; или, наконец, святых мудрецов, которые совсем недавно сожгли Галилея за его анти-духовное богохульство. И мы все еще испытываем сомнение в том, рассеется ли столь предвзятое отношение к «магии» хотя бы в наши дни? То, что эти маги жили и творили среди халдеев, было известно с незапамятных времен как египтянам, грекам, ариям, так и многим другим народам. Но то, что, по причине предрассудков, осталось втуне, это – в чем именно заключается такая магия? И даже сегодня, имея в своем распоряжении целую библиотеку надписей, раскрывающих эту тему, найденную Лэйардом и Смитом в развалинах древних городов Халдеи, если ученые не попытаются прочитать их в свете других аналогичных сочинений, они никогда не поймут их истинного значения. Ибо у них уже имеются «Веды», «Зенд-Авеста» и [египетская] «Книга Мертвых», но они находят в них лишь буквальный смысл мертвой буквы – дух неизменно ускользает от них.
Харичандра Чинтамон
Перевод – О. Колесников
Сэр!
В соответствии с вашей просьбой, от 2-го апреля, проинформировать вас об итоговом количестве денег, посланных нашим Обществом из Нью-Йорка по распоряжению Совета к Арье Самадж, позволю себе сообщить вам следующее:
С августа 1878 года мистер Харичандра Чинтамон, тогдашний Президент Арья Самадж в Бомбее, подтвердил получение 609 3/4 рупий чеком, а его расписка находится теперь в вашем распоряжении.
Кроме того, когда вы обнаружите копии (приложенных к расписке) оригинальных счетов и моих требований отправить вышеуказанную сумму к Самадж или возвратить ее мне, как секретарю Теософского общества и его казначею со времени моего отбытия из Америки, из фондов Общества, то поймете, что это была значительная часть всех финансовых средств. Мистер Харичандра Чинтамон удержал из вышеуказанной суммы р-й 609 3/4 – 53 рупии и 12 анн для указанных ниже расходов Арья Самадж:
Рупий анн
Почтовые расходы на письма,
написанные им в Америку150
Телеграмма в Нью-Йорк,
адресованная им мне264
Наём стульев для собрания Самадж
после нашего прибытия в Бомбей 128
Итого…5312
Что касается списка вещей, предоставленных нью-йоркскими теософами мистеру Харичандре Чинтамону, как Президенту Самадж, он тоже прилагается, а я могу порадовать вас только тем, что эти вещи я передала ему лично. Среди них были фотографические портреты собратьев из Америки и Англии, посылаемые ими своим собратьям из Арья Самадж, а на обратной стороне карточек было написано их вероисповедание и имена. Если не ошибаюсь, их было не менее шести, а именно: Д.Х.Дж. Биллинга, миссис Биллинг, С.С. Массея, президента Лондонского филиала, преподобного д-р Айтона, Палмера Томаса, У.Л. Хьюджа и еще нескольких других, присланных тоже из Америки. Также было прислано большое золотое и бирюзовое покрывало с пятью узорами, чтобы расположить на нем пять фотографий собратьев Арья Самадж. Его доставил из Америки один человек и подарил мистеру Харичандре Чинтамону для Самадж. Но поскольку самоуверенность не следует поощрять, его титул президента, и даже члена Самадж были убраны – чтобы выгравировать на обложке альбома не название Арья Самадж, а только имя его президента, и получилось следующее:
«Харичандре ЧинтамонуотЕ.П.Б.»
Формально он имел право получить его, несмотря на то, что когда присланный Альбом был ему вручен в первый день нашего прибытия, в присутствии полковника Олькотта и других, при этом мною было ясно заявлено, что Альбом предназначен для Самадж, чтобы поместить в нем фотографии его западных членов, некоторые из которых уже прислали со мной свои фотографии и приветствия их восточным собратьям.
Я не сомневалась, что, после его исключения из Самадж, если вспомнить об отсылке Альбома тем, кому он предназначался в первую очередь, мистер Харичандра Чинтамон откажется от него, если только не пожелает представить дополнительные доказательства разумности исключения его из членов общества. И все же я не могу поверить, что ради завладения предметом стоимостью от силы в 75 долларов кто-нибудь, называющий себя джентльменом, когда-либо унизится до подобного публичного поступка. Я повторяю еще раз – он имел право на это; но если он воспользовался этим правом, то Альбом, к большому сожалению, останется у наших американских теософов, и мы всегда будем открыты и по-братски привязаны к любому, кто хотя бы немного этого достоин.
А тем временем остается только верить.С уважением к вам, Е.П. Блаватская.
Христианское военное искусство
Перевод – О. Колесников
Было бы неплохо, чтобы наши преподобные проповедники, пропагандирующие христианство среди «несчастных язычников», великодушно читали бы в своих начальных библейских классах воскресной школы или на встречах на открытом воздухе, как христианское воинство ведет войну против голых дикарей – это будет производить глубокое впечатление. Ниже следуют выдержки из влиятельного лондонского журнала, в качестве практической иллюстрации. Вот что сообщает кейптаунский корреспондент «Daily News»:
Печальное известие проливает свет на злодеяния, совершенные нашими союзниками, племенем амасвази, в экспедиции Секокоени. Они сообщили в своем отчете, что по пути не щадили ни мужчин, ни женщин, ни детей; и этих ужасающих подробностей достаточно, чтобы у любого кровь застыла в жилах. Вещи подобного рода обычно не выплывают на свет. Совершили бы они свои деяния под другим флагом, мир подверг бы их презрению и негодованию; но причастность к цивилизации предполагает набросить на подобные зверства завесу молчания. Это глубокий позор на нашу национальную честь, ибо, чтобы отмстить в сомнительной ссоре человеку, который по крайней мере способен к пониманию рудиментов цивилизации, мы натравили на него 10 000 варваров Южной Африки и, согласно более чем одному докладу, абсолютно уничтожили его клан. Ничто не может оправдать действия амасвази в Секокоенской кампании – безусловно, неуспешной и низменной, которые, однако, выставляются как заслугой этой операции. Этого вполне достаточно любому, чтобы разувериться в христианстве, – знать, что в девятнадцатом столетии его апологеты оправдывают подобные деяния, приписывая себе честь иметь дело с местным населением континента при помощи таких же мер, посредством которых испанцы шестнадцатого века обращали индейцев в испанских рабов. Рабство, наверное, скверная штука, но трудно выбрать между ним и истреблением, хотя в случае таких головорезов, как амасвази, возможно, разницы никакой и нет. То, что такие деяния вообще имеют место – довольно прискорбно. А что им довелось иметь место под британским флагом, то стоит только попробовать любому здравомыслящему англичанину настаивать провести расследование, как официальное красноречие перекрывает действия, которые совершали буры или колонисты, мгновенно вспыхивающей бурей праведного негодования. «Volksblad», голландский печатный орган, который, конечно, нельзя обвинить в чрезмерной филантропии, этим утром получил следующую телеграмму: «Ужасающие злодеяния свазилендцев в Секокоени выплыли на свет. «Volkterm» упоминает лишь немногие из них, например о том, как женщинам отрезали груди, сжигали младенцев, перерезали глотки, а с пяти– и шестилетних детей заживо сдирали кожу». Напомню, что эти деяния, как говорилось выше, совершались нашими союзниками или, точнее, нашими наемниками, действующими под британским флагом.
Царство снов и сомнамбулизм
Перевод – К. Леонов
«Это письмо вызвано сообщением об одном сновидении в „Chamber’s Journal“. Я выражаю надежду, что вы напечатаете его и любезно согласитесь дать исчерпывающие объяснения нижеследующим темам.
1. Всегда ли сны являются реальными? Если это так, что порождает их; если они нереальны, то не может ли быть, что они все же несут в себе некий глубокий смысл?
2. Не могли бы вы подробнее рассказать нам об антинатальной стадии существования и о трансмиграции души?
3. Не сообщите ли вы нам что-либо заслуживающее внимание с точки зрения психологии в дополнение к этой статье?
Искренне преданный вам, Джехангир Курсетджи Тарачанд, член Теософского общества.Бомбей, 10 ноября 1881 г.»
Если сформулировать данную просьбу более точно, нас просят дать в пределах одной статьи «исчерпывающие объяснения» фактов, охватывающих все тайны подлунного мира. Они включали бы:
1. Всю философию сновидений, прослеженных в их физиологическом, биологическом, психологическом и оккультном аспектах.
2. Буддийские джатаки (рассказы о перерождениях и воплощениях нашего Господа Шакьямуни), вместе с философским эссе о трансмиграции 387.000 будд, «вращавших колесо веры» в течение того периода, на протяжении которого миру последовательно открылись еще 125.000 других будд, святых, которые могли «брать под контроль и распутывать завязанные тысячей узлов нити нравственной цепи причинности», добавив к тому же трактат о ниданах, цепи из двенадцати причин, снабженный полным перечнем двух миллионов их следствий, а также обширные дополнения архатов, «достигших потока, истекающего в нирвану».
3. Вся совокупность мечтаний всемирно-известных психологов: от египетского Гермеса и его «Книги Мертвых», определения души Платоном, в «Тимее», и т. д., до «Ночных бесед в будуаре с бесплотным духом», преп. Адрамелеха Ромео Тибериуса Тафскина из Цинциннати.
Вот какую скромную задачу поставили перед нами. Но сперва мы приведем фрагмент из данной статьи, которая вызвала столь великую жажду философской информации, а затем попытаемся сделать то, что в наших силах. Это весьма любопытный случай – если только он не является полной литературной выдумкой:
«У автора данной статьи есть родной брат, который чувствует, что некоторые из его снов носят удивительный и многозначительный характер; и его опыт показывает, что существует странная и необъяснимая связь между такими снами и состоянием сомнамбулизма. Прежде чем во всех деталях привести некоторые примеры сомнамбулизма, проявленные им и его дочерью, я дам описание одного из его снов, который был четыре раза повторен в своих удивительных и особенных деталях с разными интервалами в течение последних тридцати лет. Он был в своей юности практикующим агрономом, но теперь уже на пенсии. Всю свою жизнь он был худощавым, активным, доброжелательным и очень дружелюбным человеком, и ни в каком отношении не может быть назван книжным червем. Его сон состоял в следующем: он обнаружил себя в одиночестве стоящим перед монументом, сложенным из очень твердого камня, и рассеянно глядящим на его северную сторону, когда, к его изумлению, средние камни на уровне его глаз постепенно раздвинулись и один за другим соскользнули вниз, пока отверстие не стало достаточно большим для того, чтобы там смог поместиться человек. Внезапно внутри отверстия возник маленький человечек, одетый в черное и с большой лысой головой, который, по-видимому, удерживался там при помощи своих ног, замурованных по колено в монументе. Выражение его лица было мягким и интеллигентным. Они смотрели друг на друга, как показалось, очень долго, и ни тот, ни другой не пытался заговорить; изумление моего брата все время возрастало. Наконец, как это выразил сам спящий, „Маленький человечек в черном, с лысой головой и спокойным выражением лица“, сказал: «Вы меня не знаете? Я тот человек, которого вы убили на антинатальной стадии существования; и я ожидал, когда вы придете, и буду ждать этого, не сомкнув глаз. Нет доказательства дурного поступка в вашем состоянии человеческого существования, поэтому вам не надо опасаться в вашей смертной жизни, – сокройте меня обратно во тьме».
Спящий принялся, по его мнению, складывать камни в их первоначальное положение, заметив маленькому человечку, как он сам это выразил: «Все это – ваш сон, ибо нет никакой антинатальной стадии существования». Маленький человечек, который выглядел все меньше и меньше, сказал: «Закрой меня и убирайся». В этот момент спящий проснулся.
Прошли годы, и сон, как водится, забылся, и вот – обратите внимание! – без какой-либо предшествующей мысли по этому поводу, он увидел во сне, что он стоит при свете солнца перед старинной стеной сада, прилегающего к большому необитаемому дому, как вдруг камни перед ним начинают падать вниз медленно и плавно, и скоро открылась та же самая таинственная фигура, со всеми присущими ей чертами, включая и произношение, такое же, как и в первый раз, хотя минуло уже много лет. Тот же самый сон повторялся еще дважды за некоторый период времени; но выражение лица человечка в черном не менялось».
Мы не чувствуем себя достаточно компетентными, чтобы обсуждать достоинства или недостатки этого специфического сна. Его интерпретацию можно благополучно оставить Даниилам от физиологии, которые, подобно У. А. Хаммонду, доктору медицины из Нью-Йорка, объясняют сновидения и сомнамбулизм как результат возбужденного состояния спинного мозга. Он может быть бессмысленным, случайным сном, вызванным взаимодействием мыслей, которые механически занимают мозг в течение сна:
Когда рассудок угасает,
И разум лишь едва мерцает, —
Причудливо расцветит ночь
Игры воображенья дочь…
– когда наши мысленные действия продолжают совершаться независимо от наших сознательных желаний.
Наши физические чувства – это агенты, при помощи которых астральный дух, или «нечто сознающее» внутри нас, получает посредством контакта с внешним миром знание о фактическом существовании; тогда как духовные чувства астрального человека являются посредниками, «телеграфными проводами», через которые он поддерживает связь со своими высшими принципами и получает от них способность ясного и зрительного восприятия царств невидимого мира.[784] Буддийская философия утверждает, что благодаря практике дхиан можно достигнуть «просветленного состояния ума, проявляющего себя в непосредственном восприятии священной истины, так, что, открывая Писания (или вообще любую книгу?), их истинное значение сразу же вспыхивает в сердце».[785]
Однако если в первом случае вышеприведенный сон был бессмысленным, то в трех последующих случаях он мог быть повторен благодаря внезапному пробуждению той части мозга, которой он был обусловлен, поскольку во время сновидений или в сомнамбулическом состоянии мозг спит лишь частично и пробуждается к деятельности под воздействием внешних чувств, вызванных некой особой причиной: произнесенное слово, мысль или картина, запавшая в латентном состоянии в одну из клеток памяти и пробудившаяся от внезапного звука падающего камня, мгновенно порождает у дремлющего человека видение кирпичных стен, и т. д. Когда человек внезапно пугается во сне, при этом полностью не пробуждаясь, он не начинает и не заканчивает свой сон с одним этим простым звуком, частично его разбудившим, но часто переживает в своем сновидении длительную череду событий, сконцентрированных в узком отрезке времени, которое занимает этот звук, и приписываемый единственно этому звуку. Как правило, сновидения вызываются ассоциациями бодрствующего состояния, которое им предшествовало. Некоторые из них производят такое впечатление, что малейшая идея, касающаяся какого-либо предмета, связанного с определенным сновидением, может вызвать его повторение годами позже.
Тартини, знаменитый итальянский скрипач, создал свою «Дьявольскую сонату» под впечатлением своего сновидения. Во сне он увидел дьявола, явившегося перед ним и предложившего ему испытать искусство игры на его собственной, личной скрипке, принесенной им прямо из адских обителей; Тартини принял вызов. Когда он проснулся, мелодия «Дьявольской сонаты» столь живо запечатлелась в его уме, что он тут же записал ее; но когда он приблизился к ее финалу, все дальнейшие воспоминания внезапно оборвались, и он должен был отложить в сторону неоконченное музыкальное произведение. Двумя годами позже ему приснилось то же самое, и в нем он попытался заставить себя вспомнить финал при пробуждении. Сон повторился из-за того, что слепой уличный музыкант играл на своем инструменте под его окном.
Сходным образом Колридж написал во сне свою поэму «Кублай-хан». Проснувшись, он обнаружил знаменитые ныне строки столь сильно врезавшимися в свой разум, что он тут же записал их. Причиной этого сна было то, что поэт заснул в своем кресле, прочитав следующие строки из «Странствия» Пёрча: «Здесь Кублай-хан приказал построить дворец… окруженный стеной».
Популярную веру в то, что среди большого количества бессмысленных снов есть и такие, в которых часто содержатся предсказания о будущих событиях, разделяют и многие широко образованные люди, но не наука. И все же существуют бесчисленные хорошо документированные примеры сновидений, которые были подтверждены последующими событиями, и которые, таким образом, могут быть названы пророческими. Сочинения греческих и латинских классиков пестрят сообщениями о знаменитых сновидениях, некоторые из которых стали историческими. Вера в духовную природу сновидения была столь же широко распространена среди языческих философов, как и среди христианских отцов церкви; вера в предсказания и толкования снов (онейромантия) вовсе не ограничивалась языческими народами Азии, поскольку ими наполнена сама Библия. Вот что говорит о таких предсказаниях, видениях и пророческих снах великий современный каббалист Элифас Леви:[786]
«Сомнамбулизм, предчувствия и ясновидение – это лишь случайная или унаследованная предрасположенность видеть сновидение и пробуждаться во время произвольного, специально вызванного, или же естественного сна; т. е. воспринимать [и интуитивно постигать] аналогичные отражения астрального света… Атрибуты и инструменты для предсказаний – это просто средства для установления [магнетической] связи между предсказателем и тем, кто просит у него совета; они служат для того, чтобы фиксировать и концентрировать две воли [одинаково направленные] на одном и том же знаке или предмете; странные, сложные, движущиеся фигуры помогают собрать отражения астрального флюида. Таким образом, человек может иногда видеть в кофейной гуще или в облаках, в белке яйца и т. д. фантастические формы, существующие лишь в транслюциде [или воображении ясновидящего]. Видение в воде порождается усталостью ослепленного ярким светом оптического нерва, которая приводит к передаче его функций транслюциду и созданию церебральной иллюзии, заставляющей простые отражения астрального света выглядеть как реальные образы. Поэтому, для такого рода предсказаний наиболее подходят люди с нервным темпераментом, со слабым зрением и живым воображением, лучше всего приспособлены к нему дети. Но никоим образом не следует неправильно интерпретировать природу той функции, которую мы приписываем воображению в искусстве предсказания. Несомненно, мы видим посредством нашего воображения, и это является естественным аспектом данного чуда; но мы видим действительные и подлинные вещи, и именно в этом заключается чудо данного природного феномена. За подтверждением сказанного нами мы обращаемся к свидетельству всех адептов…»
Циклическое движение
Перевод – О. Колесников
Дайте же этому великому миру кружиться по грохочущим желобам перемен.
Теннисон
Вчерашняя цель – это исходный пункт для завтра.
Карлейль
Величайший мистик восемнадцатого века, ревностный последователь Якоба Бёме – Луи-Клод де Сен-Мартен – в последние годы жизни часто говорил: «Мне бы очень хотелось познакомиться с теми, кто угадывает истины, ибо только такие люди – живые». Эта фраза подразумевает то, что, кроме ограниченного круга существовавших в каждом веке мистиков, людей, наделенных верным психическим чутьем, в конце прошлого столетия все же было меньше, чем теперь. И действительно, тогда были годы, отмеченные душевной слепотой и недостатком интеллекта. Во время этого века хаотическая тьма и вавилонское столпотворение в отношении духовных предметов как никогда прежде царили в людских умах, переполненных заурядными научными познаниями, которые совершенно утвердились в массах. В целом отсутствие духовного восприятия не ограничивалось «Сорока Бессмертными»,[787] равно как и их менее претенциозными европейскими коллегами, однако почти все общественные классы заразились хронической болезнью под названием скептицизм и отрицание всего, кроме материи.
В последней четверти каждого века на запад периодически отправлялись посланники – с тех пор как тайные обряды (мистерии), единственные, имевшие ключи к секретам природы, были уничтожены в Европе языческими и христианскими завоевателями. И на этот раз все оказалось безуспешным. Феноменальные возможности Сен-Жермену и Калиостро приписывались только в модных романах – чтобы их имена остались в энциклопедиях для недальновидных, а, по нашему мнению, для более трезвых умов грядущих поколений, как имена обычных, но очень ловких шарлатанов.
Единственного человека, чьи силы и знания можно легко проверить при помощи точной науки, и тем самым установить прочную связь между физикой и метафизикой – Фридриха Антона Месмера – с научной арены Европы во всеуслышание называли величайшим «школяром-неучем» во всем, что касалось духовных предметов. Почти на целое столетие, а именно: с 1770 по 1870, на западное полушарие спустилась кромешная духовная тьма, и она установилась так, словно намеревалась надолго остаться среди образованных обществ.
Однако примерно в середине нашего века, где-то между 1850 и 1860 гг., Атлантику пересекло подводное течение, которое достигло Америки. Затем, прямо по его пятам, в Америку для психических опытов прибыл удивительный медиум, Д.Д. Хоум. После того как он штурмом взял Тюильри и Зимний Дворец, он больше не стал скрывать свой ум и талант. Уже за несколько лет до его прибытия «над духом мечты» почти всех цивилизованных народов на обоих континентах произошла «перемена». Теперь же эта великая движущая сила работает вовсю.
Что же это было? Ответ прост. В центре величайшего накала самоуверенности точной науки и отчаянных триумфальных криков победы над развалинами основы основ – как безрассудно предвкушали некоторые дарвинисты – прежних предрассудков и убеждений; в самом центре мертвого спокойствия всеобщих отрицаний, внезапно повеяло ветерком из совершенно неожиданного места. Сначала это выдающееся вдохновение напоминало едва ощутимое шевеление, порывы ветра, надувающие паруса гордого корабля – корабля, имя которому «Материализм», команда которого бодро и весело вела своих пассажиров навстречу Мальстриму уничтожения. Но очень скоро этот бриз усилился и наконец превратился в шторм. С каждым часом он все сильнее ударял по ушам борцов с традиционными верованиями и в конце концов стал достаточно силен, чтобы стать услышанным всеми, кто имеет уши, и увиденным всеми, у кого есть глаза, и понятым всеми, у кого есть разум. Это был внутренний голос масс, их духовное чутье – этот традиционный враг холодного интеллекта, этот законный предшественник материализма, пробудившийся из своего долгого каталептического сна. И в результате все идеалы человеческой души, до сих пор попираемые ногами будущих завоевателей мировых предрассудков, самозванных проводников нового человечества – внезапно появились в самом центре всех неистовых стихий человеческой мысли и, подобно Лазарю, восставшему из могилы, подняли свой голос и громко потребовали признания.
Все это пришло вместе с лавиной «духовных» манифестаций, когда по всю Европу поразил феномен медиумизма, словно инфлюэнца. Несмотря на их неверное истолкование, эти явления, будучи в своем существе и реальности истинными и правдивыми, как сама правда, не вызывали сомнения; и, будучи по своей природе неоспоримыми, стали рассматриваться как очевидные доказательства загробной жизни – и более того, стали широким полем признания всяких метафизических возможностей. На сей раз все усилия материалистической науки опровергнуть их не привели ровным счетом ни к чему. Вера, что человек возрождается после смерти, и вера в бессмертие души больше не считались презрительно игрою воображения; ибо однажды уже доказали истинность подобного трансцендентального явления, что находится за пределами царства материи и недоступно исследованиям посредством психической науки. Поэтому независимо от того, что этот феномен содержит per se, и является ли он доказательством бессмертия, он демонстрирует существование невидимых и духовных областей, где действуют совершенно иные силы, чем известные точной науке, показывает, что все это лежит за пределами царства материализма. Стоит лишь переступить границу материи, и область духа становится беспредельной. Следовательно, тех, кто в это верит, больше нельзя запугать угрозами общественного отвержения и остракизма. По этой, очень простой причине после начала этих представлений почти все высшие европейские классы стали приверженцами «спиритуалистов». По сравнению со всеми этими людьми, верящими в эти феномены, оставалась лишь небольшая горстка недовольных и все на свете отрицающих консерваторов. Они и противостоят мощной волне этого процесса.
Тем самым, было еще раз продемонстрировано, что человеческая жизнь, свободная от всех мировых идеалов и верований, в чем и заключалась вся философская и культурная жизнь античности, в те давние, исторические времена возглавляемая Сократом, Платоном, Пифагором и неоплатониками Александрии, лишилась своего высочайшего смысла и значения. Мировые идеалы не могут полностью исчезнуть. Изгнанные отцами, они будут приняты детьми с открытыми объятьями.
Давайте вспомним, как все происходило.
Случилось так, что между третьей и четвертой четвертями нынешнего века это влияние установилось в Европе – а еще раньше в Соединенных Штатах. Произошло это в предустановленное и предназначенное законом циклического развития время – в дни решительного восстания психики против сухого научного догматизма и еще более пугающих учений школ Бюхнера и Дарвина. Те, кто читали наш журнал с самого его основания, могут без труда вспомнить ход этих событий, наводящий на определенные размышления. Так пусть же они вспомнят, каким образом волна мистицизма, первые двенадцать-пятнадцать лет свобода распространения которой в Америке публично не позволялась, особенно из-за религиозных предубеждений, наконец прорвалась через все искусственные преграды и наводнила Европу, начав с Франции и России и завершая Англией – страной, где медленнее всего принимаются новые понятия, даже если они преподносят нам истины такие же старые, как мир.
Тем не менее и вопреки этому противостоянию, «спиритуализм», как вскоре было названо это явление, получил «права гражданства» в Великобритании. Несколько лет он царствовал там повсеместно. И все же, в действительности, сам его феномен, его психические и месмерические манифестации оказались не чем иным, как циклическими возвращением возрожденной доисторической теософии и оккультного гностицизма допотопных мистерий. Существуют факты, которые не может отрицать образованный спиритуалист; а именно: на самом деле, современный спиритуализм есть не что иное, как самый ранний этап возрождения еще не сформировавшейся теософии, а современная теософия есть renaissance [возрождение] древнего спиритуализма.
Таким образом, волны великого спиритуалистического течения оказались ни самостоятельным, ни чем-то принципиально новым. Когда, ведомые законом цикличности, они появились впервые, проявив себя в Рочестере, то оказались на попечении двух молоденьких девушек и их неуклюжими приспособлениями, которые дали им название и истолкование. И потому, когда, сломив все преграды, этот поток проник в Европу, он нес с собою накипь, окалину и всяческий мусор, старые обломки гипотез и смутно намеченные стремления, основанные на заявлениях, высказанных этими девушками. И все-таки рвение, с которыми почти все образованные европейцы приняли «спиритуализм» и спиритизм сестер-близняшек, несмотря на всю его несостоятельность, являет собою превосходный урок.
В этом страстном порыве человеческой души – в этом безудержном стремлении самых высших человеческих стихий навстречу к своим забытым богам и Богу внутри них самих, можно было услышать голос общественного сознания. Это и было явным и правильно понятым ответом внутренней природы человека на тогдашнее буйство, поглотившее материализм этого века, восторжествовавший в качестве бегства еще одной формы зла – приверженности догматическому, духовному консерватизму государственных религий. Это было громким, страстным протестом против медленного перемещения к средней точке между двумя крайностями – а именно: между принудительным насаждением в течение многих веков личного Бога бесконечной любви и милосердия посредством дьявольских методов меча, костра и инквизиторских пыток; и с другой стороны (как естественная реакция), царства полного отрицания такого Бога, а вместе с ним бесконечного духа, Универсального Принципа, проявляющегося в качестве непреложного Закона.
Истинная наука мудро старалась покончить с этим ментальным рабством человечества, с его ортодоксальным и парадоксальным Богом; псевдонаука придумала как при помощи софистики избавиться от всякой веры, кроме веры в материю. Ярые противники мирового Духа, отрицая Бога в Природе, равно как и особое космическое Божество, долгие годы прилагали усилия к созданию искусственного, лишенного души человечества; но получилось лишь так, что их карма послала сонмы псевдо-духов или душ, чтобы воспрепятствовать их усилиям. Разве стал бы кто-нибудь отрицать, что величайшие и лучшие представители материалистической науки не выдержали чар этой обманчивой надежды, которая на первый взгляд выглядела весьма очевидным доказательством бессмертия души человека[788] – то есть сомнительной связи между жизнью и смертью?[789] И все-таки подобные неестественные проявления, будучи в своей массе неподдельными и самопроизвольными, привлекали и убеждали всех, обладающих в душе священной искрой интуиции. Некоторые примыкали к ним вследствие гибели идеалов, крушения богов и верований в каждом центре цивилизации, где сами они изнывали от духовного голода; иные, живя среди софистического искажения всякой достойной истины, предпочли даже самое слабое приближение к правде вере во что-либо иное.
Но, возлагали ли они надежду на веру и последующий за ней «спиритуализм» или нет, находились многие, на которых духовная и психическая эволюция цикла производила неизгладимое впечатление; и подобные экс-материалисты уже никогда не возвращались к своим идеям, направленным против традиционных верований. Огромное и постоянно растущее количество мистиков, появившихся в настоящее время, доказывает лучше, чем что-либо еще, явную оккультную работу этого цикла. Тысячи мужчин и женщин, не принадлежащих к церкви, секте или какому-либо обществу, не теософы и не спиритуалисты, все-таки фактически являются членами этого Молчаливого Братства, в котором они часто не знают друг друга, принадлежа разным народам по всему земному шару, и все же каждый несет на выражении лица отметину кармической печати – печати, которая делает из него или нее члена Братства Избранной Мысли. Потерпев крах в удовлетворении желаний в их ортодоксальных верованиях, они отделяются от своей церкви душой, а не телом, и посвящают остаток жизни поклонению более величественным и чистым идеалам, чем может дать им любое мыслительное умозрение. Как мало по сравнению с их количеством и как редко кто-то встречается с подобным, и все же имя им – легион, если только они захотят открыться.
Под влиянием такого же страстного поиска «жизни в духовности» и «жизни в истине», чего добивается каждый ревностный теософ, тяжело идущий по жизни сквозь годы морального осуждения и общественного остракизма; движимый той же самой неудовлетворенностью принципами полнейшего консерватизма современного общества и презрения к все еще победоносному, модному мышлению, которое, беззастенчиво присваивает себе благородные эпитеты «научное», «передовое», «новаторское» и «либеральное», пользуется этими привилегиями, чтобы безраздельно властвовать над малодушными и эгоистичными – теми отважными мужчинами и женщинами, предпочитающими идти в одиночку и без посторонней помощи по узкой и тернистой тропе, пролегающей перед тем, кто никогда не признает авторитетов и никогда не склонит голову перед ханжеством. Пусть они без возражений уходят от «Господ Оракулов» современного мышления, равно как и Пекснифов,[790] опозоренных временем и запятнавших себя догмами манекенов церковного консерватизма; и все-таки, неся в молчаливой обители своей души такие же идеалы, как и все мистики, они и вправду становятся теософами если не de jure, то de facto. Мы сталкиваемся с подобным явлением во всех слоях общества и в каждой жизненной категории. Их можно обнаружить среди артистов и писателей, среди аристократии и в коммерческих кругах, среди самых высокопоставленных и самых богатых людей, равно как среди самых низких по положению и самых бедных. Среди самых выдающихся людей этого столетия живым примером можно назвать графа Л. Толстого. Он – одно из знамений времени этого периода оккультных работ постоянно продвигающегося цикла. Послушаем же несколько строк об исторических особенностях психо-спиритического развития этого аристократа, величайшего писателя современной России, написанных одним из лучших фельетонистов Санкт-Петербурга.
…Самый знаменитый из наших российских авторов, «художник слова», писатель шекспировского реализма, языческий поэт, один из тех, кто в определенном смысле в своих литературных произведениях боготворил жизнь ради самой жизни, по словам Гегеля – an sich und fur sich (в себе и саму по себе), внезапно сломал свою волшебную палитру, погрузился в мучительные думы; и тотчас же поставил собой и миром самые сложные для понимания и неразрешимые задачи… Автор «Казаков» и «Семейного счастья» облачился в крестьянское платье и лапти и отправился пешком, как паломник, на поиски божественной истины. Он заходил в уединенные лесные скиты[791] раскольников;[792] посещал монахов Оптиной Пустыни, постился и молился. В своих belles lettres[793] и философских произведениях он подменяет Библию и писания Отцов Церкви; и, как следствие этого появляется «Анна Каренина», затем он создает свою «Исповедь» и «Объяснение Нового Завета».
Тот факт, что граф Толстой, несмотря на всю свою неистовую серьезность, не стал ортодоксальным христианином и не поддался на уловки спиритуализма (как доказывает его поздняя сатира на медиумов и «духов»), это ничуть не спасло его от того, что он стал вполне созревшим мистиком. Какое же таинственное влияние внезапно заставило его поддаться этому сверхъестественному течению почти без всякого переходного периода? Какая неожиданная идея или воззрение повело его в это мысленное русло? Кому это известно, кроме него самого или тех абсолютных «духов», которые, вероятно, не распространяются об этом в современных комнатах для сеансов?
И все же граф Толстой отнюдь не являет собой единственный пример работы этого таинственного цикла психической и духовной эволюции, которая пребывает ныне в своем полном действии – работы, которая, бесшумно и незаметно будет перемалывать в пыль самые крупные и величественные строения материалистических рассуждений и в считанные дни превратит в ничто интеллектуальный труд многих лет. Что же это за нравственная и невидимая сила? Только восточная философия может объяснить это.
В 1875 году начало свое существование Теософическое общество. Оно вступило в мир с определенным намерением стать союзником, поддержкой и помощником спиритуалистического движения – конечно, в его самом высоком и наиболее философском аспекте. Однако оно преуспело только в том, чтобы стать самым ярым врагом спиритуализма, превратиться в его самых неутомимых преследователей и обличителей. Быть может, наиболее вескую причину всего этого можно обнаружить в том обстоятельстве, что большинство лучших и наиболее образованных его представителей перешло в Теософическое общество телом и душой. Действительно, теософия была единственной системой, которая давала философскую рациональность феноменам медиумистики и их логический raison d'être.[794] Конечно, существует незавершенность и неудовлетворительность некоторых из ее учений, что происходит из-за несовершенства человеческой природы ее истолкователей, однако здесь нет никакой вины самой системы или ее учений. Основанная на древних философиях, проверенных веками, на опыте отдельных людей и целых народов, находившихся ближе нас к происхождению вещей, и записях мудрецов, последовательно и в течение бесчисленных поколений вопрошавших Сфинкса Природы (который ныне крепко-накрепко смежил губы) касательно секретов жизни и смерти – эти доктрины, безусловно, должны были остаться немногим больше заслуживающими доверия, чем суждения некоторых «умов».
Либо интеллект и сознание последних были «вынужденными» и искусственными – как мы полагаем – либо произошли из персонального источника и бытия, неважно какого. Даже экзотерические философии восточных мудрецов – величие и логичность системы мышления которых станут отрицать лишь немногие – одинакового мнения в каждом фундаментальном положении с нашими теософскими учениями. Что же касается тех созданий, которых называют и воспринимают как «духов смерти», их истинная природа не известна как спиритуалистам, так и их медиумам, поскольку они, говоря честно, сами так утверждают. Для большинства интеллектуалов Теософического общества этот вопрос и по сей день остается sub judice.[795] Но отнюдь не это теософы различали бы из них в своей наиболее высокой оценке духов.
Однако, поскольку цель этой статьи заключается не в том, чтобы противопоставить два наиболее значительных движения нашего века, равно, как и не в том, чтобы оспаривать их относительные заслуги или преимущества, сразу оговоримся, что наша единственная цель – это выдвинуть их вперед, дабы привлечь внимание к удивительным достижениям оккультного цикла за недавнее время. Сейчас огромное число приверженцев теософии и спиритуализма, внутри или за пределами наших связанных с ними обществ, показывает, что оба эти движения были тем не менее необходимой и, так сказать, кармически предопределенной работой века, и что каждое из них родилось в свой должный час и выполняло свою должную миссию в должное время; но при этом существуют и другие, даже более значительные знамения времени.
Несколько лет назад, мы прогнозировали в печати, что после короткого периода оскорблений и преследований многие из наших противников поменяют убеждения, в то время как остальные en desespoir de cause[796] последуют нашему примеру и сами создадут мистические общества. Подобно Египту в пророчестве Гермеса, теософия обвинялась «безбожными чужеземцами» (в нашем случае, теми, кто находился в стороне от своей церкви) в поклонении чудовищам и химерам, а также в том, что она учит «загадкам, в которых не разберутся последующие поколения». Если наши «святые писцы и жрецы» не скитальцы по белу свету, то это не вина добродетельных христианских священников и пасторов; и по примеру египтян в ранние века новой веры и эры мы, из страха еще худшей профанации священных вещей и имен, должны запрятать глубже, чем когда-либо, наше ничтожное эзотерическое знание, чтобы не дать ему исчезнуть с лица земли.
Но в течение последних трех лет все это очень быстро изменилось, и спрос на мистические сведения стал настолько велик, что Теософическое издательское общество не сумело найти достаточно работников, чтобы удовлетворить этот спрос. Даже «Тайная Доктрина», самая сложная для понимания наша публикация – несмотря на ее непривлекательную цену, заговор молчания и отвратительные, презрительные заметки некоторых ежедневных газет – добилась финансового успеха. Теперь обратимся к переменам. Ранее теософы с трудом осмеливались говорить, а если и говорили, то, затаив дыхание, из страха, что их назовут сумасшедшими, еще несколько лет назад, который теперь разогнали лекторы, публично защищаемые мистически настроенными священниками. В то время как ортодокс спешит избежать древнего ада и вымощенного сапфирами Нового Иерусалима, то нынче самый отъявленный либерал принимает христианские завеса и библейскую терминологию нашей доктрины Кармы, Реинкарнации и Бога за абстрактный Принцип.
Тем самым церковь медленно дрейфует в сторону философии и пантеизма. Ежедневно мы замечаем, как обсуждаются некоторые из наших учений – с религиозной, поэтической и даже научной точки зрения; это с уважением отмечалось теми же самыми газетами, которые не допускают своего теософского происхождения, равно как не воздерживаются от очернения «житницы» подобных мистических идей – Теософического общества. Примерно год тому назад один слишком умный критикан громко воскликнул в газете, в рекламе которой мы не нуждались:
«Чтобы продемонстрировать совершенно ненаучные идеи, которыми этот труд («Тайная Доктрина») буквально переполнен битком, наверное, достаточно указать, что его автор отвергает веру в существование неорганической материи и наделяет разумом атомы».
И вот недавно мы обнаруживаем концепцию материи Эдисона, которая излагается с одобрением и симпатией лондонскими журналами, например, «Harper'ом», в котором мы читаем следующее:
«Мне не верится, что материя инертна и действует лишь благодаря внешней силе. Мне кажется, что каждый атом обладает определенным количеством примитивного разума: стоит лишь взглянуть на тысячи способов, которыми атом водорода комбинируется с другими элементами… Неужели вы хотите сказать, что у них нет разума?..»
Мистер Эдисон – теолог, хотя и не очень активный. И несмотря на очевидный факт обладания дипломом, похоже, верит в теософские истины.
«Теософы верят в реинкарнацию!» – презрительно заявляют наши христианские противники. – «Мы не сможем обнаружить ни одного слова, изреченного когда-либо нашим Спасителем, которое можно было бы истолковать против современной веры в реинкарнацию…» – поучает во время проповеди Преподобный мистер Баллард, тем самым наполовину открывая (и, кстати, очень мудро) заднюю дверь тому дню, когда это буддистское и брахманское «бессмысленное верование» станет общепризнанным.
Теософы считают, что самые ранние человеческие расы были бесплотными, а теперь существуют их астральные двойники; и их называют чхайя (тени). А сейчас послушаем знаменитого английского поэта, воспевающего в своей последней книге стихов «Деметра и другие поэмы»:
Призрак в человеке, призрак, который
некогда был человеком,
Но не могущий полностью высвободиться
из человеческой оболочки.
И они зовут друг друга сквозь Рассвет.
Громче, чем когда-нибудь слышала земля; покров
Разорван, и эти дневные голоса
Слышны чрез голоса кромешной Тьмы.
И для человека нет ни неожиданного рая,
ни неожиданного ада,
.
.
Вечная эволюция, быстрая или медленная,
Проходит чрез все сферы… на всегда открытых высотах
И вечно уменьшающейся земле…[797]
Создается впечатление, что лорд Теннисон прочитал теософские книги, или его, как и нас, вдохновили те же самые великие истины.
«О! – громко обращаются к нам некоторые скептики. – Но ведь это поэтические вольности! Сам поэт не верит ни одному слову из этого». Откуда вам это известно? Но даже, если это было бы так, существует еще одно доказательство циклического развития наших теософских идей, которые, надеюсь, не будут соответственно пообтесаны, чтобы соответствовать «поэтическим вольностям». Один из самых уважаемых и благожелательных лондонских священников, Преподобный Г.У. Аллен только что сменил наши теософские одежды и последовал нашему доброму примеру, основав «Христианско-теософическое общество». Как показывает такое двойное название, его позиция и программа неизбежно должны быть намного уже и ограниченнее наших, ибо, как сказано в его проспекте «оно предназначено (только) для того, чтобы изучить вопросы, которые в настоящее время не изучены (первоначальным, Основным) Обществом. Тем не менее, наш весьма уважаемый друг и коллега по теософии, по-видимому, ошибается, считая, что учения Теософического общества не изучают эзотерическое христианство, как они изучают эзотерический аспект всех остальных религий мира. И все-таки его новое Общество, бесспорно, занимается полезной работой. Поскольку его название все-таки означает, что работа и обучение членов его общества по необходимости должно быть теософским. Вышесказанное дополнительно обосновывается тем, что в проспекте «Христианско-теософического общества» содержатся следующие слова:
«Считается, что в настоящее время существует множество людей, не удовлетворенных грубым и нефилософским изложением христианского учения, очень часто высказываемым на проповедях и в теологических произведениях. Некоторые из таких недовольных вынуждены совсем отказаться от христианской веры, однако большинство из них делает это неохотно, и они бы с радостью приветствовали бы изложение старых истин, которые продемонстрировали бы им гармонию разумных умозаключений и свидетельство неоспоримой интуиции. Также есть и многие другие, чье единственное чувство заключается в том, что истины их религии практически значат для них очень мало, и у них недостаточно силы, чтобы повлиять и облагородить свою повседневную жизнь и характер. К подобным лицам и взывает Христианско-теософическое общество, приглашая их собраться вместе в едином усилии, чтобы обнаружить это осознание Христианской Истины и чтобы достичь той Мощи, которая сумела бы удовлетворить страстные желания человеческого сердца и дать силу для самообладания и существования для остальных».
Все это превосходно, и оно явственно говорит о намерении общества противостоять пагубным влияниям экзотерической и догматической теологии; и это – именно то, что мы и пытались сделать с самого начала. Однако на этом и заканчивается наше сходство с этим обществом, поскольку совершенно ясно, что оно имеет отношение не к универсальной, а к сектантской теологии. И мы очень опасаемся, что «ХТО» – поскольку
Приглашает в свое членство тех лиц, которые, несмотря на жажду еще более сильно постичь Божественную Истину, все-таки желают сохранить в качестве основания для своей философии христианские учения о Боге, как Отце всех людей, а Христа, как Его Собственное откровение человечеству
– ограничивает «Мистерии Божественной Истины» до единственной и самой юной из всех религий, и к аватаре только одного человека. Мы искренне надеемся, что члены Христианско-теософического общества, вероятно сумеют «избегая Сциллы, не попасть к Харибде».[798]
На нашем пути есть еще одна трудность, и мы смиренно попросим, чтобы нам ее объяснили. «Общество» заявляет в проспекте, что «оно составлено не их Учителей и Учеников. Все мы ученики». Это, вместе с надеждой, ясно выражено в нескольких строках выше, где говорится, что члены общества «с радостью приветствовали бы изложение старых истин… гармония разумных умозаключений» и так далее, приводит к вполне естественному вопросу: каким образом «ученики» представят вышеуказанные истины другим ученикам? После неизбежно возникает объяснение, что кем бы ни был этот «ученик», он сможет взяться за свое «изложение» не раньше того, как сам волей-неволей станет «учителем».
Однако все это пустяки. Мы испытываем гордость и радуемся тому уважению, которое, тем самым было оказано теософии представителем английского духовенства, последующего за нами, и не имеем намерения отыскивать недостатки в деталях его организации или желать Христианско-теософической ассоциации что-нибудь, кроме удачи.
Челы
Перевод – К. Леонов
Несмотря на то, что в журналах появилось много статей, посвященных данному вопросу, все еще преобладают ложные взгляды и недоразумения. Кто такие челы, и каковы их возможности? Имеют ли они недостатки, и чем прежде всего они отличаются от людей, не являющихся челами? Следует ли рассматривать каждое слово, произнесенное ими, как евангельскую истину?
Эти вопросы возникают потому, что у многих людей сложились исключительно абсурдные взгляды относительно чел, и когда стало ясно, что эти взгляды следует изменить, во многих случаях это вызвало исключительно резкую реакцию.
Слово «чела» означает просто «ученик»; но оно выкристаллизовалось в теософской литературе, и у разных людей существует столько же определений этого слова, как и в случае слова «бог». Некоторые люди зашли очень далеко и считают, что если человек является челa, то тем самым он переходит в иной план бытия, и любое слово, которое он произносит, звучит как бы ex cathedra [с трибуны], так что он не может позволить себе иметь простейшую «привилегию» – говорить как обычный человек. Поскольку каждое такое высказывание находится на его совести, он несет ответственность в том случае, если поведет своих слушателей по неправильному пути.
Эта ложная идея должна быть наконец-то исправлена раз и навсегда. Бывают челы и челы, так же как бывают Махатмы и Махатмы. Имеются Махатмы, которые по существу сами представляют из себя чел, то есть учеников, по отношению к тем, кто выше их. Никто даже на мгновение не может спутать этого челу, находящегося в самом начале своего труднейшего пути, с тем великим челой, который является Махатмой.
На самом деле, чела – это несчастный человек, который вступил на «путь не-проявления», и Кришна говорит, что «это наиболее трудный путь».
Вместо того, чтобы быть постоянным рупором своего гуру, он чувствует себя гораздо более одиноким в этом мире чем те, кто не являются челами; его путь окружен такими опасностями, которые отпугнули бы многих стремящихся, если бы они могли их видеть в натуральную величину; поэтому вместо того, чтобы принять своего гуру и сдавать вступительные экзамены, имея ввиду стать бакалавром оккультизма под постоянным и дружеским руководством своего учителя, на самом деле он стремится в некое охраняемое место и, начиная с этого момента, должен бороться и победить, – или умереть. Вместо того, чтобы принять что-то самому, он должен стать достойным того, чтобы приняли его. Он не должен предлагать себя самого. Один из махатм написал по этому поводу: «Никогда не навязывайтесь нам в ученичество; подождите, пока это не снизойдет на вас».
Но если все-таки он был принят в челы, неверно, что он является просто инструментом своего гуру. Он говорит как обычный человек, так же, как он говорил до того, и только в том случае, если учитель посылает посредством магнетизма этого челы действительно рукописное послание, только тогда наблюдатели могут сказать, что через него произошла некая коммуникация.
Может случиться, как это бывает время от времени с каждым автором, что они делают верные и прекрасные высказывания, но отсюда вовсе не следует заключать, что в это время через них обязательно говорит гуру. Если у челы в сознании был зародыш хорошей мысли, то влияние гуру, подобно тихому дождю, внезапно могло бы вызвать его к жизни и привести к скорому цветению; тем не менее, это еще не голос учителя. На самом деле, случаи, в которых учитель говорит через челу, очень редки.
Способности чел меняются по мере их развития; но каждый должен знать о том, что если челa и имеет какие-то «способности», ему не позволяется использовать их, кроме как в очень редких и экстраординарных случаях, и он никогда не может похвастаться тем, чем он обладает. Отсюда, таким образом, следует, что начинающие челы имеют не больше способностей, чем обычные люди. На самом деле цель, стоящая перед челой – это не приобретение психологической силы; его главная задача состоит в отказе от непреодолимого чувства индивидуальности, которое, как плотное покрывало, находится перед взором нашего бессмертного существа – истинного человека. До тех пор, пока он не может преодолеть это чувство, он будет находиться у самого входа в оккультизм, не способный проникнуть дальше.
Поэтому сентиментальность не может быть снаряжением челы. Его работа тяжела, его дорога камениста, а конец вдалеке. Будучи просто сентиментальным, он не сможет ничего достигнуть. Ожидает ли он, что учитель прикажет ему показать свою храбрость и броситься вниз головой с обрыва или бесстрашно встретиться с холодными гималайскими скалами? Это ложная надежда; он не позовет вас таким образом. И поэтому, если ему не следует одевать себя в сантименты, то и люди не должны набрасывать ложное покрывало сентиментальности на все его действия и слова тогда, когда они хотят его понять.
И пусть, глядя на чел, мы будем в последующем немного более проницательными по отношению к ним.
Челы и мирские челы
Перевод – К. Леонов
Поскольку слово чела вместе со многими другими было введено теософией в номенклатуру западной метафизики, а также потому, что область распространения нашего журнала постоянно увеличивается, для пользы наших, если не восточных, то во всяком случае западных, членов было бы полезно дать более точное, чем это было сделано до сих пор, определение значения этого термина и правил ученичества. Таким образом, «чела» – это тот, кто предложил себя в качестве ученика, чтобы не практике изучить «тайные мистерии природы и психические силы, дремлющие в человеке». Духовный учитель, которому он предлагает свою кандидатуру, в Индии называется гуру; и истинный гуру – это всегда адепт оккультной науки. Человек глубокого экзотерического и эзотерического знания, и прежде всего последнего; тот, кто подчинил свою телесную природу воле; тот, кто развил в себе самом две силы (сиддхи), одну для управления природными явлениями, и вторую для исследования тайны природы с помощью способностей своего существа, пребывавших ранее в скрытом состоянии, а теперь ставших активными, – таким должен быть истинный гуру. Предложить себя в качестве кандидата в челы достаточно легко, но превратиться в адепта – это наиболее трудная из задач, когда-либо выполняемых человеком. Имеется множество «прирожденных» поэтов, математиков, ремесленников, государственных деятелей, и т. п., но прирожденный адепт – это нечто практически невозможное. Ибо, хотя изредка мы слышим о ком-то, имеющем экстраординарные внутренние способности для приобретения оккультного знания и силы, все же даже такой человек должен проходить через те же самые тесты и испытания и совершать ту же самую самотренировку, что и любой менее талантливый человек, стремящийся к тому же. В этом смысле совершенно справедливо то, что не существует королевской дороги, по которой могли бы путешествовать люди, особо выделенные и обласканные судьбой.
В течение столетий выбор чел – помимо традиционной группы людей внутри гонпа (храма) – производился самими гималайскими махатмами среди естественных мистиков в Тибете, где их довольно много. Единственные исключения были сделаны для людей Запада, таких, как Фладд, Томас Воган, Парацельс, Пико делла Мирандола, граф Сен-Жермен и т. п., чья близость к этой небесной науке заставила этих далеко обитающих адептов вступить с ними в личные контакты и передать им малую (или большую) часть целостной истины, в той мере, в какой это было возможно в окружающих их социальных условиях. Из книги IV Киу-те, главы «Законы упасак», мы узнаем, что чела должен обладать следующими качествами:
1. Совершенным физическим здоровьем;
2. Абсолютной нравственной и физической чистотой;
3. Неэгоистичностью своих целей; всеобщим милосердием; состраданием ко всем одушевленным существам;
4. Правдивостью и непреклонной верой в закон кармы, верой, не зависящей от какой-либо силы, которая могла бы на него повлиять: закон, действию которого не может помешать никакая иная сила, и который не может быть изменен молитвой или какой-нибудь экзотерической церемонией;
5. Смелость, бесстрашная в любой опасной ситуации, даже под угрозой смерти;
6. Интуитивное восприятие любого существа как проявление Авалокитешвары или Божественного Атмана (Духа);
7. Спокойная незаинтересованность, но в то же время высокая оценка всего, что составляет наш объективный и преходящий мир, в его отношении к невидимым областям.
Таковы, по меньшей мере, должны быть требования к тому, кто стремится к совершенному ученичеству. За единственным исключением первого пункта, который, в принципе, хотя и очень редко, мог быть модифицирован, все остальные должны были выполняться неукоснительно, и все они, в большей или меньшей степени, должны были быть развиты во внутренней природе челы БЕЗ ЧЬЕЙ-ЛИБО ПОСТОРОННЕЙ ПОМОЩИ, прежде чем он действительно мог быть подвергнут испытаниям.
Когда самосовершенствующийся аскет – находящийся внутри или вне обычного мира – достигал какого-то успеха в соответствии со своими способностями, он становился хозяином своих: 1) шарира – тела; 2) индрия – чувств; 3) доша – недостатков; 4) дукха – страданий; он был готов стать единым со своим манасом – разумом, буддхи – интеллектом, или духовным разумом, и атмой – высочайшей душой, т. е. духом. Когда он становится готов для этого, и к тому, чтобы увидеть в атме высшего правителя в мире чувств, а в воле – высшую созидательную энергию (силу), тогда он, в соответствии с освященными временем правилами, может быть взят одним из посвященных. Тогда ему возможно будет показан мистический путь, в конце которого он может быть обучен безошибочному различению фала, то есть результатов, произведенных причинами, и ему будут даны способы достижения апаварга – освобождения от страдания повторных рождений (процесса, в который не может погрузиться неведающий), и таким образом избежать пратьябхава – перевоплощения.
Но со времени образования Теософского общества, одной из важных задач которого было пробуждение в арийском сознании дремлющей памяти об этой науке и о трансцендентальных человеческих способностях, с тех пор правила выбора челы стали слегка менее строгими в одном отношении. Многие члены Общества, на практике убедившись в справедливости вышеизложенного, и справедливо полагая, что если кто-то ранее достиг цели, то и они, будучи внутренне готовы к этому, тоже могут достичь ее, следуя тем же самым путем, начали настаивать на их принятии в качестве кандидатов. И постольку отказать им, по меньшей мере, в возможности начать, означало бы вмешательство в действие кармы, а также потому, что они были столь настойчивы, – это было дано им. Результаты весьма далеки от того, чтобы быть обнадеживающими, и данная статья предназначена как раз для того, чтобы показать этим несчастным причину их неудачи, а также предостеречь других от того, чтобы они опрометчиво выбирали себе подобную судьбу. Предполагаемые кандидаты, хотя их заранее открыто предостерегали против этого, ошибочно начинали смотреть в будущее с точки зрения собственного эгоизма, утрачивая при этом чувство прошлого. Они забыли, что ничего не сделали для того, чтобы заслужить редкую честь быть избранными; ничего, что оправдывало бы ожидания такой привилегии; что они не могли похвастаться ни одним из вышеперечисленных достоинств. Как люди эгоистического, чувственного мира, женатые или одинокие, торговцы, гражданские или военные служащие, представители ученых профессий, они принадлежали к той школе, которая была предназначена скорее для их поглощения животной природой, и в гораздо меньшей степени – для развития их духовных способностей. И все же каждый из них и все они имели достаточно тщеславия, чтобы предполагать, что специально для них может быть сделано исключение из закона, существующего множество веков, как если бы в их личности в мир пришел новый Аватар! Все ожидали, что их научат тайным вещам, им будут даны сверхъестественные силы потому, что они просто присоединились к Теософскому обществу. Некоторые искренне решили внести улучшение в собственную жизнь и отказаться от своего неправильного пути; мы должны, во всяком случае, проявить к ним справедливость.
Поначалу все отказались, и президент, полковник Олкотт, в первую очередь; что касается последнего, то сейчас не будет никакого вреда в том, чтобы сказать, что формально он не был принят как чела до тех пор, пока не доказал в течение более чем года особых трудов и при помощи непредвзятого определения то, что его испытание может завершиться благополучным образом. Затем со всех сторон стали поступать жалобы – и от индусов, которые могли бы обо всем знать лучше, и от европейцев, которые конечно не могли ничего знать о правилах. Раздавались крики о том, что Общество не может этого вынести, хотя некоторым теософам и был дан шанс попробовать. Все иные благородные и бескорыстные пункты нашей программы игнорировались – долг человека по отношению к своему соседу, к своей стране, его обязанность помогать, просвещать, поощрять и поднимать тех, кто слабее и менее благополучен, чем он; все эти цели были попраны в их безумном стремлении стать адептами. Призыв к феномену, феномену, феномену без конца звучал повсюду, и основателям мешали в их действительной работе, безрассудно приставая к ним с просьбами вступиться за них перед махатмами, на которых обрушивался настоящий гнев, хотя все удары и пришлись на их бедных посредников. В конце концов, от высших авторитетов пришло извещение о том, что некоторые из наиболее настойчивых кандидатов могут быть приняты под их обещание. Результат этого эксперимента, возможно, показал бы лучше, чем множество молений, что означает ученичество и каковы могут быть последствия эгоизма и безрассудства. Каждого кандидата предостерегали, что в любом случае он должен ждать годами, прежде чем его готовность может быть подвергнута испытанию, и что он должен пройти через серию тестов, которые выявят все то, что есть в нем, будь оно плохим или хорошим. Почти все они были женатыми мужчинами, и поэтому были названы «мирскими челами» – термином, новым для английского языка, но давно имевшим свой эквивалент в азиатских языках. Мирской чела – это всего лишь человек этого мира, который подтверждает свое желание приобрести мудрость в духовных вещах. В действительности, каждый член Теософского общества, который признает две из трех наших декларированных целей, является таковым. Ибо, хотя он и не принадлежит к числу истинных чел, он все же имеет возможность стать одним из них, поскольку переступил через пограничную линию, отделяющую его от махатм, и отдал самого себя под их наблюдение. Присоединяясь к Обществу и связывая себя обязательством помогать в его работе, он принял на себя обязанность действовать в какой-то мере совместно с махатмами, по повелению которых и было организовано наше Общество, остающееся под их покровительством. Присоединение к Обществу – это введение; все остальное полностью зависит от самого члена, и ему не следует никогда надеяться на некое особое благоволение от одного из наших махатм, или каких-либо других махатм, – если бы даже они и согласились открыться им, – надеяться можно лишь на то, что получено посредством личных достижений. Махатмы являются слугами, а не арбитрами закона кармы. МИРСКОЕ УЧЕНИЧЕСТВО НЕ ДАРУЕТ НИКОМУ НИКАКИХ ПРИВИЛЕГИЙ, КРОМЕ ПРИВИЛЕГИИ РАБОТАТЬ РАДИ ТОГО, ЧТОБЫ СТАТЬ ДОСТОЙНЫМ, ПОД РУКОВОДСТВОМ УЧИТЕЛЯ. Будет ли чела видеть своего Учителя или не будет, не имеет никакого значения для результата: его добрые мысли, слова и дела принесут свои плоды, а злые – свои. Хвастаться мирским ученичеством или выставлять его напоказ, – это вернейший способ ослабить связь с гуру, свести ее просто к пустому названию, поскольку это будет prima facie [первейшее] доказательство бесполезности и непригодности такого человека для дальнейшего прогресса. Долгие годы близких отношений с махатмами научили нас справедливости выражения: «Сперва заслужить, а потом желать».
В природе, как оказывается, действует жестокий закон, который не может быть изменен, и деятельность которого выявляет кажущуюся тайну выбора определенных «чел», которые в течение нескольких последних лет оказались не лучшими образцами нравственного поведения. Помнит ли читатель старую пословицу: «Не будите спящую собаку»? В этой пословице содержится глубокий оккультный смысл. Никто из мужчин или женщин не знает о своей собственной нравственной силе, пока он не подверг ее испытанию. Тысячи людей проходят вполне достойно через всю жизнь, поскольку они никогда не оказывались в экстремальной ситуации. Это безусловный трюизм, но он наиболее подходит к данному случаю. Тот, кто пытается вступить в ученичество, тем самым пробуждает и доводит до крайности все дремлющие страсти его животной природы. Ибо это начало борьбы за обладание, в которой не будет пощады. Это, раз и навсегда, «быть или не быть»; победа означает приобщение к АДЕПТСТВУ, неудача – позорное мученичество; поскольку пасть жертвой вожделения, гордости, скупости, суетности, эгоизма, трусости, или любого другого из этих низших пристрастий, – это действительно позорно, если исходить из стандарта истинного человечества. Чела призван к тому, чтобы бесстрашно встречать не только все дремлющие наклонности своей природы, но и, кроме того, всю массу пагубных сил, накопленных в обществе и в нации, к которым он принадлежит. Ибо он представляет собой совокупность всех этих факторов, и то, что действует на отдельного человека или на группу людей (город или нацию), действует и на любого другого человека. В этом случае его борьба за добро наталкивается на все то зло, которое есть около него, и которое направляет против него всю свою ярость. Если он согласен идти вместе со своими соседями и быть почти такими же, как они – скажем, чуть лучше, или чуть хуже, чем средний человек, – то никто не обратит на него никакого внимания. Но пусть будет известно, что он способен обнаружить пустоту общественной жизни, ее лицемерие, эгоизм, плотские интересы, алчность и другие скверные качества, и что он решил поднять самого себя на более высокий уровень, – сразу же он будет подвергнут ненависти, и все плохое, фанатичное, тлетворное пошлет против него мощный поток энергии. Если он силен внутренне, то он стряхнет это с себя, так же как сильный пловец переправится через поток, который снесет вниз более слабого. Но если чела имеет хотя бы один скрытый недостаток, в этой нравственной битве он должен сделать все, что может, то есть должен вынести его на ясный свет. Налет условностей, которыми «цивилизация» покрывает всех нас, должен быть полностью снят, и внутренняя сущность, без малейших покровов, скрывающих ее истинную природу, должна быть выставлена напоказ. Обычаи общества, которые в большей или меньшей степени налагают на человека моральные ограничения, заставляют его платить дань добродетели тем, что он кажется хорошим, вне зависимости от того, каков он на самом деле, – все эти обычаи должны быть забыты, а эти ограничения разрушены в связи с этим ученичеством. Он находится сейчас в атмосфере иллюзий – майи. Зло принимает свой наиболее соблазнительный вид, и заманчивые страсти пытаются завлечь неопытного ищущего в пучину психического унижения. Это вовсе не похоже на случай, описанный великим художником, когда Сатана играет в шахматы с человеком, и ставкой является его душа, в то время как добрый ангел последнего стоит около него, советуя и помогая ему. Ибо в данном случае происходит борьба между волей челы и его плотской природой, и карма препятствует тому, чтобы какой-либо ангел или гуру вмешивался бы, пока результат не определен. Бульвер Литтон с живостью своей поэтической фантазии изобразил это нам в своей книге «Занони», которая еще будет когда-нибудь по достоинству оценена оккультистами; а в своей «Странной истории» он показал темную сторону оккультного исследования вместе с ее смертельными опасностями. Один махатма дал недавно такое определение ученичества: это «психический растворитель, который уничтожает весь шлак и оставляет одно лишь чистое золото». Если кандидат имеет скрытое влечение к деньгам, или политической софистике, или к материалистическому скептицизму, или пустому хвастовству, ко лжи, грубости, к плотским удовольствиям всякого рода, – можно быть уверенным, что эти зерна прорастут; то же, с другой стороны, относится и к благородным свойствам человеческой природы. Проявляется истинный человек. Поэтому, не является ли верхом безумства, если кто-либо оставляет гладкий путь общепринятой жизни и хочет карабкаться на скалы ученичества, не обладая чувством уверенности в том, что его внутреннее содержание соответствует данному выбору? Об этом хорошо сказано в Библии: «Пусть стоящий обратит внимание на того, кто падает»; этот текст предполагаемые челы должны бы хорошо усвоить, прежде чем очертя голову броситься в драку! Для некоторых из наших мирских чел было бы лучше, если бы они подумали дважды, прежде чем стремиться к испытаниям. Мы взываем к разуму нескольких бедных неудачников последнего года. Одному в голову пришло что-то плохое, он отрекся от благородных чувств, высказанных всего лишь несколько недель назад, и стал последователем религии, которую он только что презирал и считал бесспорно ложной. Другой стал банкротом и скрылся с деньгами своих сослуживцев, – а он также считал себя теософом. Третий отказался сам от великой распущенности и признался в этом выбранному им гуру, со слезами и рыданиями, но безрезультатно. Четвертый попался в ловушку, связав себя с человеком противоположного пола, и отпал от своих самых дорогих и верных друзей. Пятый обнаружил признаки умопомрачения и был доставлен в суд с обвинением в недостойном поведении. А шестой застрелил самого себя, чтобы избежать последствий уголовного преступления, будучи на грани разоблачения! И мы можем двигаться дальше и дальше в этом направлении. И все они, по-видимому, были искренними искателями правды и считались в мире достойными людьми. С внешней стороны, по своим проявлениям, они вполне могли бы быть признаны кандидатами в ученичество, но «внутри них была гнилая испорченность и кости мертвеца». Мирской налет был столь толстым, что скрывал отсутствие под ним истинного золота, и когда «растворитель» делал свое дело, то кандидат в каждом случае обнаруживал лишь позолоченную внешность морального шлака, от поверхности до самой сердцевины…
В том, что было рассказано выше, мы имели дело, конечно, с неудачниками среди мирских чел; в других случаях был также и некоторый успех, и они постепенно проходили через первые этапы своего испытания. Некоторые сделали себя полезными для Общества и всего мира в целом благодаря хорошему примеру и наставлениям. Если они еще держатся, то это хорошо как для них, так и для всех нас: хотя условия исключительно жестоки, но все же «нет невозможного для того, кто ХОЧЕТ». Трудности ученичества не уменьшатся до тех пор, пока не изменится человеческая природа и не разовьется новый характер. Св. Павел («К Римлянам», VII, 18–19), вероятно, имел в виду чела, когда сказал: «Желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю».
И в мудрой Киратаджанья Бхарави (XI, 32) написано:
Врагам, что в нас гнездятся до сих пор —
Страстям порочным – нужно дать отпор,
Тот, кто избавится от их оков,
Тот станет равным покорителю миров.
Черная магия в науке
Перевод – К. Леонов
…Исследование начинается там, где догадки нашего времени складывают свои ненадежные крылья.
Бульвер-Литтон, «Занони»
Плоское отрицание вчерашнего дня стало научной аксиомой сегодня.
Афоризмы здравого смысла
Тысячи лет назад фригийские дактили, посвященные жрецы, о которых говорили как о «магах и целителях», лечили болезни с помощью магнитных процессов. Утверждали, что они получали такие целительные способности от могущественного дыхания Кибелы, многогрудой богини, дочери Неба и Земли. Поистине, ее родословие и мифы, относящиеся к ней, указывают, что Кибелу считали воплощением и образцом жизненной сущности, источник которой помещался древними между землей и звездным небом, и рассматривали ее как истинный fons vitae [животворный источник] всего, что живет и дышит. Горный воздух вокруг этого источника укреплял здоровье и продлевал человеческую жизнь; поэтому в мифе, посвященном Кибеле, ее жизнь как новорожденной хранится на некой горе. Это было до того, как эта Magna [великая] и Bona Dea [добрая богиня] превратилась в Цереру-Деметру, покровительницу Элевсинских мистерий.
Животный магнетизм (называемый сегодня внушением или гипнотизмом) был существенным действующим фактором в теургических мистериях так же, как и в асклепиях – храмах исцеления Эскулапа, где допущенного туда пациента лечили магнетически в течение «инкубационного» процесса, пока он спал.
Эту творящую и наделяющую жизнью силу, которую отвергали и высмеивали, именуя теургической магией, обвиняли в последнем столетии в том, что она основана на суевериях и обмане, рассматривая ее как месмеризм, сегодня называют гипнотизмом, шаркоизмом, внушением, «психологией» и как угодно еще. Но какое бы выражение ни использовать, оно всегда останется чем-то неопределенным, если его употреблять без соответствующей квалификации. Ибо, если бы ее кратко изложили со всеми сопредельными ей науками, которые представляли бы собой все науки внутри данной науки, то в ней бы обнаружились такие возможности природы, о которых никогда даже не мечтали старейшие и наиболее ученые профессора ортодоксальной физической науки. Последние, так называемые «авторитеты», не более чем наивные облысевшие основоположники, столкнувшиеся с тайнами допотопного «месмеризма». Как уже неоднократно утверждалось ранее, все цветы магии, белой или черной, божественной или адской, растут из одного корня. «Дыхание Кибелы» – акаша таттва в Индии – это единственная главная действующая сила, и она лежит в основании так называемых «чудес» и «сверхъестественных» феноменов во все времена и во всех странах. Так как этот родовой источник универсален, производимые им эффекты бесчисленны. Даже величайшие адепты вряд ли могли бы сказать, где заканчивается его могущество.
Ключ к алфавиту этих теургических сил был утерян после того, как последние гностики были истреблены жестокими преследованиями церкви; и так как мистерии, иерофанты, теофании и теургии постепенно исчезали из умов людей, в то время как они видели в них лишь некую неопределенную традицию, все они в конце концов были забыты. Но в период ренессанса, в Германии, один ученый теософ, философ per ignem [огненный], как он себя называл, вновь открыл некоторые из утраченных секретов фригийских жрецов и Асклепия. Это был великий и несчастный физик-оккультист, величайший алхимик своего времени – Парацельс. Этот гений был первым из тех, кто в средние века публично предлагал действие магнита в качестве средства для лечения болезней. Теофраст Парацельс – «шарлатан» и «пьяный обманщик» в глазах, так сказать, «облысевших основоположников» того времени и их сегодняшних наследников – среди других явлений семнадцатого века ознаменовал появление того, что стало полезными областями знания в восемнадцатом. Это он предложил применять и использовал для лечения различных мышечных и нервных заболеваний намагниченные браслеты, пояса, кольца, ожерелья и ножные браслеты; однако его магниты лечили намного более эффективно, нежели это делают современные электрические кольца. Ван-Гельмонт, преемник Парацельса, и Роберт Фладд, алхимик и розенкрейцер, также применяли магниты в лечении своих пациентов. Месмер в восемнадцатом и маркиз де Пуисегюр в девятнадцатом веке также следовали по их стопам.
В большом лечебном заведении, которое Месмер основал в Вене, он использовал, кроме магнетизма, электричество, металлы и различные деревья. Его основной доктриной было учение алхимиков. Он верил, что все металлы, а также деревья и растения обладают сродством и несут в себе в скрытом виде связь с человеческим организмом. Все во Вселенной развилось из единой гомогенной первоначальной субстанции, разделенной на неисчислимые виды материи, и все они обречены на возвращение обратно. Он утверждал, что секрет излечения состоит в знании соответствия и сродства между родственными атомами. Если обнаружить, что металл, дерево или растение в большой степени обладают соответствующим сродством с телом больного; и если при внутреннем или наружном применении это средство наделяет пациента дополнительной силой для борьбы с болезнью (как правило, развивающейся в результате введения некоторого инородного элемента в организм) и ее изгнания, это, безусловно, приведет к его излечению. Такие лекарства, применяемые Антоном Месмером, были многочисленны и удивительны. Были вылечены люди с сердечными заболеваниями. Даме высокого положения, обреченной на смерть, было полностью возвращено здоровье путем прикладывания определенных симпатических сортов древесины. Сам Месмер, страдавший от острого ревматизма, полностью излечился применением специально приготовленных магнитов.
В 1774 году он на самом деле случайно столкнулся с теургическим секретом прямой витальной передачи; и он был столь сильно заинтересован этим, что оставил все свои старые методы, посвятив себя целиком этому новому исследованию. С тех пор он месмеризировал пристальным взглядом и движениями рук и перестал использовать естественные магниты. Таинственные действия таких манипуляций он назвал – животным магнетизмом. Это привлекло к Месмеру множество последователей и учеников. Эксперименты с новой силой ставили во всех городах Европы, и повсюду ее признали как реальный факт.
Около 1780 года Месмер обосновался в Париже, и в скором времени вся столица, от королевской семьи до последних истеричных буржуа, была у его ног. Духовенство было напугано и кричало – «Дьявол»! Дипломированные «вымогатели» почувствовали все возрастающее оскудение своих кошельков; и аристократия, и двор почувствовали себя на краю безумия от возбуждения. Нет нужды повторять столь хорошо известные факты, но память читателя можно освежить некоторыми деталями, о которых он мог позабыть.
Так случилось, что именно в это время академическая наука была очень горда собой. После многих столетий ментальной стагнации в области медицины и общего невежества, наконец, были сделаны некоторые шаги в направлении истинного знания. Естественные науки достигли решительного успеха, и химия и физика находились на правильном пути, ведущем к прогрессу. Поскольку ученые мужи прошлого века не доросли до той высокой скромности, которой столь выгодно отличаются их современные последователи, они надувались тогда от собственного величия. Период похвальной скромности, сопровождаемый признанием относительной малозначимости знаний того времени – и даже современного знания в этом отношении – по сравнению с тем, что знали древние, так и не наступил. Это было время наивных хвастливых павлинов науки, выставляющих напоказ свои хвосты и требующих всеобщего признания и восхищения. Господа-оракулы были не столь многочисленны, как в наше время, но все же их количество было значительным. И поистине, не были ли Дулкамары публичных базаров подвергнуты остракизму? Не исчезли ли вскоре вымогатели, освободив место для дипломированных докторов с королевским разрешением убивать и хоронить a piacere ad libitum [по собственной воле и усмотрению]? Таким образом, клюющий носом «бессмертный» на своей академической кафедре рассматривался как единственный компетентный авторитет в решении вопросов, которых он никогда не изучал, и в вынесении вердиктов о том, о чем он никогда не слышал. Это было ЦАРСТВО РАЗУМА и науки – в своем детстве; начало великой и ужасной борьбы между теологией и фактом, духовностью и материализмом. В образованных классах общества одна вера слишком часто сменялась полным безверием. Период поклонения науке только что начался, с паломничествами в Академию, на Олимп, где пребывали во всеобщем почтении «сорок бессмертных», с нападками на каждого, кто отказывался проявлять шумное восхищение, эту разновидность младенческого энтузиазма, перед дверью в храм науки. Когда появился Месмер, Париж разделял свою преданность между церковью, которая приписывала Дьяволу все феномены, за исключением своих собственных божественных тайн, и Академией, которая не верила ни в Бога, ни в Дьявола, но лишь в собственную непогрешимую мудрость.
Но были и такие умы, которых не удовлетворяло ни одно из этих верований. Поэтому после того, как Месмер заставил весь Париж столпиться у своих приемных, часами ожидая возможности получить место в кресле рядом с таинственным багетом, некоторые люди думали, что наступило то время, когда истина должна быть обнаружена. Они принесли свои верноподданические желания к королевским стопам, и король тут же приказал своей ученой Академии разобраться в этом. И тогда, пробудясь от своей постоянной дремоты, «бессмертные» учредили «Исследовательский» комитет, в который входил и Бенджамин Франклин, и выбрали некоторых наиболее старых, мудрых и облысевших среди своих «основоположников» для наблюдения за Комитетом. Это было в 1784 году. Каждый знает о том, каков был отчет последнего и окончательное решение Академии. Это дело в целом выглядит сегодня как генеральная репетиция пьесы, один из актов которой был сыгран Лондонским «Диалектическим обществом» и некоторыми крупнейшими английскими учеными почти восемьюдесятью годами позже.
На самом деле, невзирая на противоположный отчет д-ра Жюсьё, академика высшего ранга, и придворного лекаря д'Эслона, который, как очевидец наиболее поразительных феноменов, настаивал на проведении Медицинским факультетом тщательного изучения терапевтического действия магнитного флюида – их требования потерпели неудачу. Академия не поверила своим наиболее выдающимся членам. Даже сэр Б. Франклин, столь хорошо знакомый с космическим электричеством, не распознал его первоначальный источник, и вслед за Байи, Лавуазье, Магенди и другими провозгласил месмеризм обманом. Второе исследование, которое последовало за первым – в 1825 году – принесло не лучшие результаты. Отчет был еще в большей степени подавляющим (см. «Разоблаченную Изиду», том 1, стр. 265).
Даже сегодня, когда эксперименты полностью продемонстрировали, что «месмеризм», или животный магнетизм, ныне известный под именем гипнотизма (поистине, несчастное следствие «дыхания Кибелы») – это факт, все же мы видим большинство ученых, отрицающих его существование. Даже гипнотизм, эта мелкая рыбешка среди величественных экспериментальных психомагнетических феноменов, кажется слишком невероятным, слишком загадочным для наших дарвинистов и геккелистов. Вы видите, что необходима большая нравственная смелость, чтобы встретить лицом к лицу подозрения коллег, недоверие публики и хихиканье дураков. «Тайны и шарлатанство переходят из рук в руки», – говорят они; и «самоуважение и профессиональное достоинство», – как отмечает Магенди в своей «Физиологии человека», – «требуют того, чтобы хорошо образованный медик помнил, как легко тайны переходят в шарлатанство». К сожалению, «хорошо образованный медик» не помнит, что физиология среди всего прочего полна тайн – глубоких, необъяснимых тайн от А до Я, – и спрашивает, не должен ли он, исходя из вышеприведенного трюизма, выбросить за борт биологию и физиологию как крупнейших представителей шарлатанства в современной науке. Тем не менее, некоторые из здравомыслящего меньшинства наших медиков предпринимают серьезные исследования гипнотизма. Но даже они, с неохотой вынуждаемые поверить в реальность его феноменов, все же настаивают на том, что они видят в таких проявлениях действие не большего фактора, чем материальная и физическая сила, и таким образом отрицают правомерность именования их животным магнетизмом. Но как только что сказал преподобный м-р Хевис (о нем немного позднее) в «Daily Graphic»:
Феномены Шарко, из всех подобных, являются во многих отношениях идентичными с месмерическими феноменами, и гипнотизм было бы наиболее правильно рассматривать как область месмеризма, чем нечто, отличное от него. Как бы то ни было, факты Месмера, ныне широко признанные, сперва безусловно отрицались.
И их все еще отрицают.
Но хотя они и отрицают месмеризм, они увлекаются гипнотизмом, несмотря на научно признанные сегодня опасности этой науки, в которой медики-практики во Франции опережают английских. И первые утверждают, что между двумя состояниями месмеризма (или магнетизма, как они называют его) и гипнотизма «существует пропасть». Что одно из них благотворно, а другое зловредно, как это, очевидно, должно быть; поскольку, в соответствии и с оккультизмом, и с современной психологией, гипнотизм вызывается посредством удаления нервного флюида из капилляров нервов, которые являются, так сказать, часовыми, которые держат двери наших чувств открытыми и впадают в состояние анестезии при гипнотических условиях, позволяя им закрыться. А. Г. Симонин открыл многие полезные истины в своей выдающейся работе «Solution de probleme de la suggestion hypnotique» [ «Решение проблемы гипнотического внушения»].[799] Он показал, что в то время как «в магнетизме (месмеризме) в человеке происходит значительное развитие моральных способностей», и его мысли и чувства «становятся возвышенными, и чувства приобретают аномальную остроту»; в гипнотизме, напротив, «человек становится простым зеркалом». Внушение является истинным двигателем в различных процессах, происходящих в гипнотике; и если время от времени «совершаются действия, кажущиеся удивительными, это происходит благодаря гипнотизеру, а не самому человеку». И еще… «В гипнотизме инстинкт, то есть, животное, достигает своего наивысшего развития; поистине, столь большого, что афоризм «крайности сходятся» нигде не мог бы получить столь лучшего выражения, как в случае магнетизма и гипнотизма». Эти слова столь же истинны, как и различие между человеком, находящимся под воздействием месмеризма или гипноза. «В одном человеке, его идеальная природа, его моральное эго – отражение его божественной природы – подходит к своему крайнему пределу, и он становится полностью небесным существом (un ange). В другом же, его инстинкт развивается наиболее удивительным образом. Гипнотик низводит себя до уровня животного. С физиологической точки зрения, магнетизм (месмеризм) успокаивает и исцеляет, и гипнотизм, который является лишь результатом неуравновешенного состояния, – наиболее опасен».
Таким образом, враждебно настроенный Отчет, написанный Бейли в конце прошлого столетия, повлек за собой ужасные последствия в этом веке, но это также и его карма. Направленный на то, чтобы уничтожить «месмерическое» безумие, он нанес смертельный удар доверию публики к научным утверждениям. В наши дни Non-Possumus [недоверие] королевских колледжей и академий котируется на фондовой бирже всеобщего мнения столь же низко по своей цене, как Non-Possumus Ватикана. Дни авторитетов, человеческих или божественных, утекли прочь; и мы уже видим мерцающий на горизонте будущего единственный трибунал, высший и окончательный, перед которым склонится человечество – ТРИБУНАЛ ФАКТА и ИСТИНЫ.
Да, этому трибуналу оказывают почтение даже либеральные церковники и знаменитые проповедники. Роли сегодня перешли из одних рук в другие, и во многих случаях это наследники тех, кто зубами и ногтями отстаивал реальность Дьявола и его прямую взаимосвязь с психическими феноменами, кто долгие века печатно выступал с бранью в адрес науки. Заслуживающий внимания пример такого рода содержится в уже упоминавшемся письме преп. м-ра Хевиса в «Graphic». Ученый проповедник, кажется, разделяет наше негодование по поводу пристрастности современных ученых, замалчивания истины и неблагодарности к своим древним учителям. Его письмо столь интересно, что его лучшие моменты должны быть увековечены в нашем журнале. Вот его некоторые фрагменты. Он спрашивает:
Почему наши ученые не могут сказать: «Мы грубо ошибались в отношении месмеризма; он по своей сути истинен»? Не потому, что они являются людьми науки, но просто потому, что они люди. Без сомнения, это унизительно, когда о том, что вы догматизировали во имя науки, вы же говорите: «Я был неправ». Но не более ли унизительно, когда твоя неправота бывает обнаружена; и не в высшей ли степени унизительно после бесполезного изворачивания в плотных сетях неумолимых фактов внезапно падать духом и называть ненавистную сеть «подходящей оградой», в которую вы отныне уже не возражаете быть пойманным? Именно это, как мне кажется, делают сегодня м-р Шарко, французские гипнотисты и их поклонники-медики в Англии. Даже после смерти Месмера в возрасте восьмидесяти лет, в 1815 году, французские и английские «факультеты», за немногими достойными уважения исключениями, высмеивали и отрицали факты так же, как и теории Месмера, но сегодня, в 1890 году, армия ученых внезапно признала их, хотя и стирая (так хорошо, насколько они это могут) имя Месмера, лишив его всех его феноменов, которые они тихо присвоили под именами «гипнотизма», «внушения», «терапевтического магнетизма», «психопатического массажа», и все остальное. Поистине, «Что в имени»?
Хотя я больше озабочен вещами, нежели именами, но я склоняюсь перед пионерами мысли, которые были изгнаны, попраны и распяты ортодоксами всех веков, и я думаю, что немногие ученые могли сделать столько для людей, как Месмер, дю Поте, Пуисегюр, или Майо и Элиотсон; теперь их нет, и следует «построить им надгробия».
Но м-р Хевис мог бы добавить, что вместо этого гипнотисты – любители от науки – роют своими собственными руками могилы для умов многих мужчин и женщин; они порабощают и парализуют свободную волю в этих «личностях», превращая бессмертных людей в бездушные, невменяемые автоматы, и расчленяют их души с тем же равнодушием, с каким они подвергают вивисекции тела кроликов и собак. Короче говоря, они легко превращаются в «колдунов» и поворачивают науку на безбрежное поле черной магии. Преподобный автор, однако, очень легко прощает преступников; и отмечая, что он признает «различие» (между месмеризмом и гипнотизмом), «не имея пристрастия к какой-либо теории», он добавляет:
Я занимаюсь главным образом фактами, и то, что я хотел бы узнать, так это почему об этих лечениях и аномальных состояниях возвещается как о современных открытиях, хотя «факультеты» до сих пор высмеивают или игнорируют своих великих предшественников, сами не имея никакой теории, о которой они могли бы договориться, или хотя бы одного-единственного факта, который они могли бы назвать новым. Истина состоит в том, что мы снова ощупью, с большим трудом, пытаемся разрабатывать старые неиспользованные рудники древних; повторное открытие таких оккультных наук точно соответствует возрождению скульптуры и живописи в современной Европе. Вот история оккультной науки в двух словах. 1. Когда-то известная. 2. Утраченная. 3. Вновь открытая. 4. Отрицаемая. 5. Вновь подтвержденная, и медленно, под новыми именами, победившая. Доказательства всего этого являются исчерпывающими и изобильными. Этого может быть достаточно для того, чтобы заметить, что Диодор Сицилийский упоминает о том, как египетские жрецы, за много веков до Христа, приписывали Изиде наделение ясновидением для терапевтических целей. Страбон приписывал то же самое Серапису, в то время как Гален упоминает об одном храме невдалеке от Мемфиса, знаменитом таким гипнотическим лечением. Пифагор, который добился доверия египетских жрецов, полностью поглощен этим вопросом. Аристофан в «Plutus» детально описывает месмерическое лечение – «и сперва он начал брать голову руками». Целий Аврелиан описывает манипуляции (1569) для лечения болезни, состоящие в том, что «руками проводят от верхних частей тела к нижним»; и была такая старая латинская поговорка: «Ubi dolor ibi digitus», «Где больно, надо приложить руку». Но время не позволяет мне рассказать о Парацельсе (1462)[800] и его «глубокой тайне магнетизма»; о ван Гельмонте (1644)[801] и его «вере в силу рук при заболевании». Многое в писаниях этих людей прояснилось для современной публики лишь благодаря экспериментам Месмера, и имея ввиду современных гипнотистов, становится ясно, что мы должны делать относительно его самого и его учеников. Он безусловно утверждал передачу животного магнетического флюида, которую, как я полагаю, гипнотисты отвергают.
Да, они это делают. Но то же самое ученые делали в отношении более чем одной истины. Отрицать «животный магнетический флюид» – это, без сомнения, не более абсурдно, чем отвергать циркуляцию крови, что они делали столь энергично.
Некоторые дополнительные подробности о месмеризме, приводимые м-ром Хевисом, могут показаться интересными. Он напоминает нам об ответе, написанном сильно обиженным Месмером академикам после их неблагоприятного Отзыва, и называет его «пророческими словами».
«Вы говорите, что Месмер никогда больше не поднимет снова своей головы. Если такова судьба человека, то не такова судьба истины, которая по своей природе является нерушимой, и воссияет рано или поздно в этой или какой-либо другой стране с еще большим великолепием, чем раньше, и ее триумф уничтожит ее несчастных разрушителей». Месмер с отвращением покинул Париж и до самой смерти уединился в Швейцарии; но знаменитый д-р Жюсьё был обращен в его веру. Лафатер принес систему Месмера в Германию, в то время как Пуисегюр и Делюз распространили ее по всей провинциальной Франции, создавая многочисленные «гармонические общества», занимающиеся изучением терапевтического магнетизма и родственных с ним феноменов передачи мысли, гипнотизма и ясновидения.
Около двадцати лет тому назад я познакомился, вероятно, с наиболее знаменитым учеником Месмера, ныне покойным бароном дю Поте.[802] Вокруг терапевтических и месмерических подвигов этого человека шла (между 1830 и 1846 годами) резкая полемика по всей Франции. Один убийца был осужден и наказан единственно на основании доказательств, которые предоставили ясновидящие дю Поте. Поэтому мировой судья допустил многих людей на открытый суд. Этого было более чем достаточно даже для скептически настроенного Парижа, и Академия решила вновь провести заседание и, если возможно, разрушить это суеверие. Они заседали, но, странно сказать, в это же время они и уверовали. Итард, Фукье, Гверсент, Бурдуа де ла Мотт, сливки французского факультета, сочли месмерические феномены достоверными – лечения, трансы, ясновидения, передачу мысли и даже чтение закрытых книг; и с этого времени была изобретена тщательно разработанная номенклатура, в которой, где это было возможно, стирались ненавистные имена неутомимых людей, которые вынудили появление этого научного признания, и в то же время многие факты, подтвержденные Месмером, дю Поте и Пуисегюр, вносились в число бесспорных феноменов, принятых, на основании какой-нибудь теории, медицинской наукой…
Теперь подошла очередь нашего туманного острова и его фанатичных ученых.
Кроме того, – продолжает автор, – Англия была более упрямой. В 1846 году прославленный д-р Эллиотсон, популярный практик с обширной клиентурой, зачитал знаменитую Гарвейскую лекцию, в которой он признал свою веру в месмеризм. Он был осужден медиками с такими результатами, что полностью потерял свою практику и вскоре умер разоренным, если не убитым горем. Им был создан Месмерический госпиталь на Марильбон-роуд. Здесь проводились успешные операции под воздействием месмеризма, и все те феномены, которые впоследствии происходили в Лидсе и в других местах и удовлетворили медиков, были получены на Марильбон пятьюдесятью годами ранее. Тридцать пять лет назад профессор Листер проделал то же самое – но введение хлороформа было более быстрым и намеренно с целью анестезии, что убивало на время месмерическое лечение. Интерес публики к месмеризму угас, и месмерический госпиталь на Марильбон-роуд, который был в тяжелом положении после расправы с Эллиотсоном, в конце концов закрылся. Позже мы узнали, какой была судьба Месмера и месмеризма. Говоря о Месмере, его помещали рядом с графом Калиостро, а сам месмеризм вообще упоминался очень редко; но мы слышим много всего об электробиологии, терапевтическом магнетизме и гипнотизме. О, тени Месмера, Пуисегюра, дю Поте, Эллиотсона – sic vos non vobis [так вы трудитесь, но не для себя]. И все же, я говорю: Palmam qui meruit ferat [И на камнях растут деревья]. Когда я познакомился с бароном дю Поте, он был на краю могилы, в возрасте около восьмидесяти лет. Страстный поклонник Месмера, он посвятил всю свою жизнь терапевтическому магнетизму, и был абсолютно уверен в том, что реальная магнетическая аура переходит от месмеризатора на пациента. «Я покажу вам это», – сказал он однажды, когда мы с ним стояли у постели пациентки, находящейся в столь глубоком трансе, что когда мы вонзали иголки в ее руки и кисти, она не подавала ни малейшего знака или движения. Старый барон продолжал: «Я буду, с расстояния один или два фута, вызывать слабые конвульсии в любой части ее тела при помощи простого перемещения моей руки над этой частью, без какого-либо контакта». Он начал с плеча, которое вскоре стало судорожно подергиваться. Тихо успокоив его, он попробовал локоть, запястье, колено, и конвульсии возрастали по своей интенсивности в зависимости от времени воздействия. «Вы теперь достаточно удовлетворены?» Я сказал: «Полностью удовлетворен»; и он продолжал, – «некоторых пациентов, которых я испытывал, я подвергал воздействию через кирпичную стену, и в то время, и в таком месте, когда пациент не должен был знать о моем присутствии или моем намерении. Это», – добавил дю Поте, – «было одним из экспериментов, наиболее загадочных для парижских академиков. Я повторял этот эксперимент снова и снова, при любых условиях и проверках, с совершенно неизменным результатом, пока самые большие скептики не были вынуждены признать его».
Мы обвинили науку в том, что она на всех парусах погружается в Мальстрим Черной Магии, практикуя то, что древняя психология – наиболее важная область оккультной науки – всегда объявляла колдовством, примененным по отношению к внутреннему человеку. Мы готовы отстаивать то, что мы говорим. Мы намерены доказать это в ближайшем времени в одной из будущих статей, основываясь на опубликованных фактах и действиях, совершаемых гипнотизмом самих вивисекционеров. Таким образом, эти бесстрастные колдуны не смогут избавиться от тех фактов, что они практикуют Черное Искусство bel et bien. Короче, ситуация состоит в следующем. Меньшая часть из образованных медиков и других ученых экспериментирует с «гипнотизмом» потому, что они что-то увидели в нем; большая же часть представителей мира науки до сих пор отрицает существование животного магнетизма в его месмерической форме, даже под его современной маской – гипнотизма. Первые – полностью невежественные относительно фундаментальных законов животного магнетизма – экспериментируют наугад, полностью вслепую. Если вспомнить в соответствии с их декларациями, что (а) гипнотизм не является месмеризмом, и (б) что магнетическая аура или флюид, исходящий от месмериста (или гипнотизера) – это чистое заблуждение, они не имеют права, конечно, применять законы древней науки к науке современной. Однако они вмешиваются и пробуждают к действию наиболее опасные силы природы, сами не осознавая этого. Вместо лечения болезней – единственного использования, для которого животный магнетизм под его новым названием может быть применен законным образом, – они зачастую внушают людям свои собственные как физические, так и ментальные болезни и пороки. За все это, и за невежество меньшинства своих коллег, неверящее большинство саддукеев несет огромную ответственность. Ибо, противостоя им, они препятствуют свободе действия и нарушают клятву Гиппократа, делая себя бессильными принимать и совершать многое из того, что верующие могли делать и делали бы другим способом. Но, как верно отметил в своей работе д-р А. Тест:
Существуют такие несчастливые истины, которые компрометируют тех, кто в них верит, и особенно тех, кто столь искренен, что признает их публично.
Таким образом, смысл гипнотизма, хотя он и не изучается надлежащим образом, самоочевиден. Много лет назад было отмечено:
Долг Академии и медицинских авторитетов – изучить месмеризм (то есть, оккультную науку в своем духе) и испытать оный; наконец, изъять его применение и использование из рук тех людей, кто совершенно незнаком с этим вопросом, кто злоупотребляет этими средствами и делает их предметом наживы или спекуляции.
Тот, кто выразил эту великую истину, был «гласом вопиющего в пустыне». Но те, кто имеет некоторый опыт в области оккультной психологии, пошли бы дальше. Они сказали бы, что это обязанность каждой научной организации – нет, каждого правительства – положить конец публичным представлениям такого рода. Применяя магическое воздействие человеческой воли на более слабую волю; высмеивая существование оккультных сил в природе – сил, имя которых легион, – но все же вызывая их под предлогом, что они не являются ни совершенно независимыми силами, ни даже психическими силами по своей природе, но «связаны с известными физическими законами» (Бине и Фере), эти авторитетные люди фактически являются ответственными за все ужасные последствия, которые следуют и могут последовать за их опасными публичными экспериментами. Поистине карма – ужасный, но справедливый карающий закон – поразит всех тех, кто создал наиболее страшные последствия в будущем, проводя такие ужасные публичные представления для развлечения профанов. Пусть они подумают лишь об опасностях для потомства, о новых формах болезней, ментальных и физических, порожденных таким безумным использованием психической воли! Это столь же вредоносно на моральном плане, как искусственное введение животного вещества в кровь человека, в соответствии с имеющим дурную репутацию методом Броуна Секварда, – на плане физическом. Они смеются над оккультными науками и высмеивают месмеризм? Все же еще не закончится этот век, как они получат неопровержимые доказательства, что идея преступления, внушенная ради эксперимента, не уносится обратным движением волевого потока столь же легко, как она была вызвана. Они могли бы понять, что если внешнее проявление идеи «внушенного» преступления может исчезнуть из воли оператора, то искусственно внесенное активное живое зерно не исчезнет из него; что однажды попавшее в место человеческих – или, скорее, животных – страстей, оно может пребывать в скрытом виде иногда годами и внезапно пробуждаться к действию при некоторых непредвиденных обстоятельствах. Известно, что плачущие дети, испуганные до немоты посредством внушения некоего монстра, дьявола, стоящего в углу, глупой няней, впадали в безумие через двадцать или тридцать лет по тому же самому поводу. Существуют таинственные, тайные ящики, темные уголки и потаенные места в лабиринте нашей памяти, до сих пор неизвестные физиологам, которые открываются лишь однажды, в редких случаях дважды, за человеческую жизнь, и лишь при аномальных и очень специфических условиях. Но когда это случается, то это обычно либо героический поступок, совершенный человеком, от которого его совсем не ожидали, либо – ужасное преступление, причина которого навсегда останется тайной…
Такие эксперименты по «внушению», производимые людьми, несведущими в оккультных законах, представляют собой наибольшую из опасностей за последнее время. Действие и обратное действие идей на внутреннее низшее «эго» никогда ранее не изучалось, и поэтому это эго есть terra incognita [неведомая земля] (даже когда его не отрицают) для людей науки. Кроме того, такие представления перед разношерстной публикой несут в себе опасность. Люди, обладающие бесспорной научной образованностью, которые экспериментируют с гипнотизмом на публике, дают своими именами санкцию на такие представления. И тогда любой недостойный спекулянт, достаточно хорошо понимающий процесс, может, развиваясь благодаря практике и накоплению той же самой силы в себе самом, применить ее для своих собственных эгоистических, а часто и криминальных целей. И вот кармические последствия: любой гипнотизер, любой человек науки, пусть даже свободомыслящий и достойный уважения, однажды позволивший себе стать бессознательным инструктором того, кто изучал лишь злоупотребления тайной наукой, становится, без сомнения, моральным сообщником каждого преступления, совершенного таким образом.
Таковы последствия публичных «гипнотических» экспериментов, которые таким образом приводят к ЧЕРНОЙ МАГИИ, а фактически и являются таковой.
Число семь
Перевод – О. Колесников
В глубокой древности числам придавалось огромное значение. В те времена ни у одного народа не было ничего похожего на философию, зато числа занимали очень видное положение в их использовании для религиозных действ, установления праздничных дней, символизма, догм и даже в географическом расположении империй. Мистическая система чисел Пифагора была совсем не новой, поскольку она появилась гораздо раньше 600 г. до н. э. Мудрецы всех народов размышляли о тайном значении чисел и их комбинаций; и ныне не далек тот день, когда, подчиняясь вечному круговороту событий, нашему теперешнему скептически настроенному Западу придется признать, что в этой постоянной периодичности всегда повторяющихся событий имеется нечто большее, нежели просто слепой случай. И наши ученые мужи уже начинают отмечать это. Недавно они, наконец, навострили уши и стали рассуждать о циклах, числах и обо всем, что не так давно они же предали забвению, заперев в старых чуланах памяти, чтобы больше никогда не отпирать, а если и отпирать, то только для того, чтобы посмеяться над дикими и дурацкими суевериями наших неученых предков.
Как одно из подобных новшеств, старый и консервативный немецкий журнал «Die Gegenwart» («Настоящее время») издал серьезную и ученую статью по поводу «значения числа семь», представив ее читателям, как «Культурно-исторический обзор». Сначала приведем из нее несколько выдержек, затем добавим к ним кое-что. Итак, автор статьи пишет:
«Число семь считалось священным не только всеми культурными народами древности и Востока, но и очень глубоко почиталось даже поздними народами Запада. Астрономическое происхождение этого числа не вызывает никаких сомнений. Испокон веков человек, ощущающий себя зависимым от божественных сил, всегда и повсюду считал землю подвластной Небесам. Чем больше и ярче становились в его глазах светила, тем могущественнее и сильнее становилась их мощь; такими были планеты, которые в классической древности насчитывалось семь. С течением времени они превратились в семь божеств. У египтян было семь первых и самых могучих богов; у финикийцев – семь кабири; у персов семь священных коней Митры; у парсов – семь ангелов, противостоящих семи демонам, и семь небесных обителей, которым соответствуют семь низших областей. Чтобы более ясно представить эту идею в ее конкретной форме, семь богов часто представлялись как одно семиголовое божество. Все небеса подчинялись семи планетам; в результате чего почти во всех религиозных системах мы обнаруживаем семь небес.
Вера в сапта лока в брахманистской религии сохранена в точности со времен древней философии; и – кто знает – сама эта идея могла зародиться в Арьяварте – этой колыбели всей философии и матери всех последующих религий! Если египетская догма о метемпсихозе, или перевоплощении души, учила, что существует семь состояний очищения и постепенного совершенства, то также верно, что буддисты взяли у индийских ариев, а не из Египта, их идею о семи состояниях постепенного развития души, освобожденной от телесной оболочки, аллегорически изображаемую семью зонтичными ярусами, постепенно сужающимися к вершине, в их пагодах.
В мистическом культе Митры были «семь врат», семь алтарей и семь тайн. Жрецы большинства восточных народов подразделялись на семь степеней; семь ступеней, ведущих к алтарям, а в храмах горели свечи, установленные в семисвечниках. И по сей день некоторые масонские ложи имеют семь и четырнадцать ступеней.
Семь планетарных сфер служили моделью для государственной администрации и делений. Китай подразделялся на семь провинций; древняя Персия – на семь сатрапий. Как гласит одна арабская легенда, семь ангелов гасят солнце при помощи льда и снега, чтобы оно не превратило землю в тлеющие угли; а каждое утро прилетают семь тысяч ангелов и снова приводят солнце в движение. Две старейших реки Востока – Ганг и Нил – каждая имела по семь устьев. В древности на Востоке было семь главных рек (Нил, Тигр, Евфрат, Окс (т. е. Амударья), Яксарт (т. е. Сырдарья), Аракс и Инд), семь знаменитых сокровищ; семь городов, полных золота; семь чудес света и т. д. Равным образом число семь играло выдающуюся роль в архитектуре храмов и дворцов. Знаменитая пагода Чурингам окружена семью квадратными стенами, выкрашенными в семь разных цветов, а в середине каждой стены находится семиэтажная пирамида; равно как в допотопные времена храм Борсиппы, ныне Бирс-Нимруд, имел семь ярусов, символизирующих семь концентрических кругов семи сфер, каждая построенная из черепицы и металла, чтобы соответствовать цвету господствующей планеты, которую эта сфера символизировала.
Нам говорят, что все эти «остатки язычества», следы «суеверий старины», – подобно совам и летучим мышам в темном подземелье, разлетелись, чтобы никогда не появиться снова, перед «славным светом христианства», – утверждение, которое уж слишком легко опровергнуть. Если автор статьи, о которой идет речь, собрал сотни примеров, чтобы доказать, что не только первые, но даже современные христиане относились к числу семь так же благоговейно, как и прежде, то в реальности таких примеров можно обнаружить тысячи. Начать хотя бы с астрономического и религиозного исчисления древних римских язычников, которые делили неделю на семь дней, и считали седьмой день самым священным: Солнце или Воскресенье Юпитера, которому поклоняются все христианские народы – и особенно протестанты. Если же, быть может, нам возразят, что это произошло не от языческих римлян, а от монотеистических иудеев, то почему же тогда вместо воскресенья, или дня Солнца, соблюдалась суббота, или «шабат», священный день отдохновения?
Если в «Рамаяне» во дворцах индийских царей упоминалось семь ярдов; а семь врат обычно приводили к знаменитым храмам древних городов, то почему же в десятом веке христианской эры фризы строго придерживались числа семь при разделении своих провинций и в качестве дани требовали семь пфеннингов? Святая Римская и Христианская Империя имела семь курфюрстов, или выборщиков. Венгры эмигрировали под предводительством семи герцогов и основали семь городов, известных Семиградие (ныне Трансильвания). Если языческий Рим был возведен на семи холмах, то Константинополь имел семь названий: Византия, Антония, Новый Рим, град Константина, Разделитель Частей Света, Сокровище Ислама, Стамбул – и, как дополнение к остальным, также назывался городом на семи Холмах и городом семи Башен. Мусульмане «осаждали его семь раз и по прошествии семи недель город был взят семью османскими султанами». По представлениям восточных народов, семь планетарных сфер представлялись семью кольцами, надеваемыми женщинами на семь частей тела: на голову, шею, руки, ноги, в уши, нос и вокруг талии; и эти семь колец или кругов в те времена восточные женихи дарили своим невестам. В персидских песнях красота женщины заключалась в семи прелестях.
Семь планет всегда оставались на одинаковом расстоянии друг от друга и вращались по одной орбите; отсюда, внушаемое этим движением, появилось представление о вечной гармонии Вселенной. В связи с этим число семь стало особенно священным, и астрологи всегда подчеркивали его значение. Пифагорейцы считали цифру семь образом и моделью божественного порядка и природной гармонии. Это было число, содержащее дважды священное число три, или «триаду», к которой прибавлялась «единица», или божественная монада: 3 + 1 + 3. Поскольку природная гармония извлекает звуки на клавиатуре космоса, между семью планетами, то эта звуковая гармония занимает место на меньшей проекции музыкальной гаммы вечно повторяющихся семи тонов. Отсюда семь трубочек свирели бога Пана (или Природы) и их постепенно и пропорционально уменьшающиеся размеры, представляющие расстояние между планетами и между последней планетой и землей – и семиструнная лира Аполлона. Заключающее в себе соединение числа три (символ божественной триады у всех народов, как христиан, так и язычников) и числа четыре (символ космических сил или элементов), число семь символически указывает на союз Божества со вселенной; это представление пифагорейцев использовалось и христианами (особенно в Средние века) – которые широко применяли число семь в символизме своей культовой архитектуры. Так, например, знаменитый Кельнский кафедральный собор и Церковь Ордена доминиканцев в Ренесбурге демонстрирует это число даже в самых мельчайших архитектурных деталях.
Это число считалось не менее важным в мире интеллекта и философии. У греков было семь мудрецов, в христианские Средние века имелось семь свободных искусств (грамматика, риторика, диалектика, арифметика, геометрия, музыка, астрономия). У мусульман шейх аль-ислам[803] на каждую важную встречу приглашал семерых «ученых мужей». В Средние века клятву должны были приносить перед семью свидетелями, а приносящего клятву семь раз окропляли кровью. Процессии обходили вокруг храма семь раз, и верующие должны были встать на колени семь раз перед тем, как произнести молитву. Мусульманские паломники, достигнув Каабы, обходили ее семь раз. Священные сосуды, изготовленные из золота и серебра, освящались семь раз. Места, где происходили древние германские суды, устраивались так, что там было семь деревьев, под которыми располагались семь «шофферов» (судей), которые требовали семерых свидетелей. Преступника ожидало семикратное наказание, а добродетельного человека – семикратное очищение, а также семикратное вознаграждение. Общеизвестно, какое огромное значение на Западе возлагалось на седьмого сына седьмого сына. Все мифические персонажи, как правило, наделялись семерыми сыновьями. В Германии король, а теперь – император не мог отказаться стать крестным отцом седьмому сыну, даже если тот был нищим. На Востоке во время вражды или подписания перемирия, правители обмениваются семью либо сорока девятью (7 × 7) подарками.
Для того чтобы перечислить все факты, связанные с этим таинственным числом, понадобятся многие тома. Поэтому мы закончим наш обзор несколькими примерами из области демонического. Согласно утверждениям авторитетных специалистов по этой части – христианского духовенства Средневековья, – договор с дьяволом должен состоять из семи частей, заключался на семь лет и подписывался тем, кто его заключал, семь раз; все магические напитки, приготовленные при помощи врага рода человеческого, настаивались на семи травах. Выигрышный лотерейный билет вытаскивается семилетним ребенком. Легендарные войны длились семь лет, семь месяцев и семь дней; а количество героических воинов было семь, семьдесят, семьсот, семь тысяч и семьдесят тысяч. В волшебных сказках принцесса пребывала под чарами семь лет, а сапоги знаменитого кота – маркиза де Карабаса – делали шаги по семь лье. Древние разделяли человеческое тело на семь частей: голову, грудь, живот, две руки и две ноги; человеческую жизнь – на семь периодов. У грудного дитяти прорезаются зубки на седьмом месяце; ребенок начинает садиться после четырнадцати месяцев (2 × 7); ходить – после двадцати одного месяца (3 × 7); разговаривать – после двадцати восьми месяцев (4 × 7); прекращает сосать материнскую грудь после тридцати пяти месяцев (5 × 7); на четырнадцатом году жизни (2 × 7) он, наконец, начинает сформировываться; а в двадцать один год (3 × 7) он прекращает расти. Средний рост человека до того, как человечество выродилось, достигал семи футов; поэтому старинные западные законы предписывали строить стены садов в семь футов высоты. У спартанцев и древних персов воспитание мальчиков начиналось с семилетнего возраста. И в христианских религиях – как римской католической, так и греческой – ребенок не отвечает за преступление до тех пор, пока ему не исполнится семь лет, и в этом же возрасте он принимает конфессию.
Если индусы задумаются об их Ману и вспомнят, что содержат древние шастры, то вне всякого сомнения они обнаружат там происхождение всей этой символики. Нигде число семь не играло столь выдающейся роли, как у древних ариев Индии. Мы должны будем вспомнить о семи ученых мужах – Сапта Риши. Сапта Лока – это семь миров; Сапта Пура – семь священных городов; Сапта Двипа – семь священных островов; Сапта Самудра – семь священных морей; Сапта Парватта – семь священных гор; Сапта Аранья – семь священных пустынь; Сапта Врикша – семь священных деревьев, и так далее. Все это необходимо, чтобы убедиться в правдоподобности этой гипотезы. Арийцы никогда ничего не одалживали, как и брахманы, которые слишком горды и взыскательны к себе, чтобы совершать подобные действия. Так откуда же в таком случае возникла сия загадочность и священность числа семь?
Число семь и наше общество
Перевод – О. Колесников
Вдумчивый читатель должен как следует поразмыслить над таинственным значением, которым, казалось, всегда обладало число семь у наших предков, о чем вкратце изложено в нашем июньском номере, а также о теории циклов, обсуждаемой в июльском обзоре. Там было замечено, что теперь немецкие ученые обращают внимание на проявление числовой гармонии и периодичность природных явлений. Серия статистических наблюдений, охватывающая исторические события за несколько веков, стремится доказать, что древние должны были прекрасно сознавать этот закон, когда они создавали свои философские системы. В действительности, когда статистическая наука будет значительно усовершенствована, как это, похоже, и случится, то значительно увеличится количество доказательств, что развитие героев, поэтов, полководцев, философов, теологов, знаменитых купцов и других выдающихся лиц возможно просчитать математически, основываясь на потенциальных возможностях чисел, как можно при помощи правил астрономических исчислений рассчитать возвращение кометы. Сравнительно недавно возникшая система страхования жизни опирается на подсчитанную вероятность жизни в среднем до определенного возраста; и поскольку нет ничего необычного в таком понятии, как наиболее вероятная продолжительность жизни человека в обществе, то можно с уверенностью заявить, что вероятность продолжительности жизни любого человека из всей массы населения можно узнать, основываясь на обычной средней длительности человеческой жизни. И действительно, как справедливо отмечает мсье де Казенью в «Journal du Magnetisme», закон числовых пропорций подтверждается в каждом разделе физических наук. В химии мы встречаем это как закон определенных пропорций и сложных сочетаний; в физике – как законы оптики, акустики, электричества и т. д.; в минералогии – в удивительном феномене кристаллизации; в астрономии – в небесной механике. Будет небесполезно процитировать вышеуказанного автора:
«Физические и нравственные законы имеют бесконечное количество точек соприкосновения, так что, хотя мы пока еще не достигли точки, где мы можем выявить их идентичности, тем не менее наверняка между ними существует очень большое сходство».
Мы попытались установить, каким образом, при помощи обычных инстинктов люди во все времена придавали числу семь особую торжественность и мистическое значение. Теперь нам остается привести некоторые факты из опыта Теософического общества, которые указывают, как власть этого числа проявлялась на нас. Наш жизненный опыт постоянно был связан с числом Семь, его комбинациями или числами, кратными ему. Надо вспомнить, что не единственный раз число семь играло роль в наших делах; даже когда это происходило, зачастую, совершенно вопреки нашим ожиданиям. Только на следующий день мы начали отмечать поразительную цепочку обстоятельств, и теперь, во время написания этого обзора, вспомнились лишь некоторые из них.
Двумя главными основателями нашего Общества были его Президент, полковник Олькотт, и Редактор данного журнала. Когда они познакомились (в 1874 г.), номер конторы полковника Олькотта был семь, а номер дома Редактора журнала – семнадцать. Инаугурационная речь Президента, произнесенная им перед Обществом, состоялась 17 ноября 1875 года; штаб-квартира Общества располагалась на 47-ой улице (все улицы главной части Нью-Йорка обозначены номерами), а контора полковника Олькотта была перенесена в дом 71 на Бродвее. 17 декабря 1879 года наши делегаты в Индию выплыли в Лондон; путешествие, из-за штормов и туманов, длилось семнадцать дней; 17 декабря 1880 года мы выехали из Лондона в Ливерпуль, чтобы сесть на пароход, следующий рейсом до Бомбея и попали на борт на следующий день, и всю ночь мы шли по Мерси (река на западе Великобритании), а 19-го – на семнадцатый день после нашего прибытия в Лондон – мы вышли в море. 2 марта – через семнадцать дней после прибытия в Бомбей – мы переехали в бунгало, в котором с того времени жили. 23 марта, на тридцать пятый (7 × 5) день после прибытия в Бомбей, полковник Олькотт произнес свою первую публичную речь о теософии в Институте Фрамджи Ковасджи, в Бомбее. 7 июня был написан первый проспект, извещающий о предполагаемом учреждении журнала «Теософист»; 27-го сентября в типографии был отпечатан первый «образец», а 1 октября появился наш журнал – 227-й в Индии.
Однако мы предвосхищаем события. В начале апреля прошлого года полковник Олькотт и Редактор журнала отправились в северо-западные провинции на встречу со Свами Дайанандой и отсутствовали в штаб-квартире тридцать семь дней. Во время своей поездки они посетили семь различных городов. В декабре этого года мы снова выехали на север, и 21-го (7 × 3) числа этого месяца состоялась особая встреча с Обществом пандитов Бенареса, на которой торжественно приветствовали полковника Олькотта и избрали его Почетным Членом Общества в знак дружбы ортодоксальных пандитов Индии с нашим Обществом. Это было весьма знаменательное событие.
Отправившись в поездку на Цейлон, мы обнаружили (заглянув в дневник), что наша группа выплыла из Бомбея 7 мая, а пароход запустил свои двигатели в 7 часов 7 минут утра. Мы прибыли в порт Галле 17-го числа. На первой цейлонской встрече кандидатов для инициации представлялась группа из семи человек. В Панадуре в Общество было принято только семь человек, поскольку вечером поднялся шторм, и остальные не смогли выйти из дома. В Коломбо в первую же ночь было принято четырнадцать (7 × 2) человек, в то время как на предварительной встрече для организации временного местного филиала Общества было инициировано двадцать семь человек. В Кэнди в состав первой основной группы кандидатов было включено семнадцать человек. Возвратившись в Коломбо, 17-го числа мы организовали «Теософическое общество Ланки», чисто научный филиал, а вечером, когда был сформирован панадурский филиал, было зарегистрировано тридцать пять (7 × 5) имен последователей. Во время нашего второго визита туда было инициировано семь жрецов, а в Бентоте, где мы задержались для организации филиала, снова было принято семь жрецов. Тридцать пять (7 × 5) членов организовали филиал в Матаре; и здесь снова в наше братство было принято семь жрецов. То же самое произошло и в Галле, где на организационной ночи присутствовали двадцать семь человек – остальные по уважительным причинам отсутствовали. В Велитаре – двадцать один человек, или трижды семь. Итак, подсчитывая всех светских буддистов, включенных в наши семь цейлонских филиалов, которые стали преданны интересам этой веры, мы обнаруживаем, что наше мистическое число семь имело место во всех филиалах, чему добавляет значительности тот факт, что подобное верно и в отношении количества жрецов, присоединившихся к нашему головному Обществу.
Этот семеричный рок преследовал нас во время обратной поездки в Бомбей. Из-за неотложных дел двое членов делегации сели на более ранний пароход, выходящий из Коломбо, и тем самым нас осталось семеро. Еще двоим срочно понадобилось домой, и они выплыли из Галле на судне, уходящем 7-го июля, но, как оказалось, судно так и не отправилось, и, волей-неволей, наша группа из семи человек выехала целиком 12 числа – на пятьдесят седьмой день после нашего прибытия. Морское путешествие из Цейлона в Бомбей, можно сказать, началось с того, что мы вышли из Коломбо, поскольку маршрут из Галле до этого порта проходит в цейлонских водах. От друзей – пятерых мирян и двоих священников (кстати, опять семерых человек), которые в Коломбо спустились на борт, чтобы попрощаться с нами, мы узнали, что июльский номер «Теософиста» уже добрался туда, и, будучи взволнованными от нетерпения ознакомиться с ним, мы настоятельно потребовали, чтобы кто-нибудь из них по возможности доставил журнал до 5 вечера, поскольку именно в пять мы должны были выйти из порта. Пообещав выполнить эту просьбу, наши друзья ушли, а мы наблюдали за всеми судами, отходящими от берега. Наступило пять часов, потом – шесть и половина седьмого, но ни посланника, ни журнала не было видно. Наконец, ровно в семь часов, мы заметили на тяжелых волнах моря крошечное каноэ. Оно приближалось, а когда подошло к борту нашего судна, то мы увидели на его носу нарисованную на белом фоне огромную цифру семь. Спустя несколько секунд какой-то человек быстро взобрался на борт, и мы увидели в его руке долгожданный журнал! Когда подняли якорь, и лоцман ударил в рынду, чтобы завели двигатели, двое из нашей группы, посмотрели на корабельные часы: стрелки стояли на семи часах семи минутах вечера.
В Тутикорине[804] один член нашей группы, мистер Падшах, сошел на берег, поскольку захотел добраться до Бомбея на поезде, чтобы полюбоваться Южной Индией. Маленькая лодочка, на которой он отправился к берегу, была хороша видна с идущих мимо нее судов, а на ее борту явственно проглядывался номер – сорок семь. Когда мы плыли в Индию, наш пароход заходил в четырнадцать (7 × 2) портов; на обратном же пути, из-за сильного муссона и мощного прибоя у Малабарского берега, он зашел только в семь. И наконец, словно для того, чтобы окончательно доказать нам, что нам никуда не деться от семеричного рока, ровно в семь часов – как показали солнечные часы «Чанды» – когда мы лоцмана, прибывающего из Бомбейской гавани, который в 7:27 ударил в рынду, чтобы снизили скорость двигателей; а в 7:47 лоцман вышел на капитанский мостик и повел судно, а в 9:37 наш якорь сбросили в порту Аполлона. Так наше путешествие подошло к концу 24 июля, через семьдесят семь дней после того дня, в который мы отправились на Цейлон. Так что приписать это необычное, если не беспрецедентное стечение обстоятельств простому совпадению, в котором число семь было «в господствующем положении» (как назвали бы это астрологи), было бы нелепостью. Самого поверхностного изучения теории вероятности будет вполне достаточно, чтобы это продемонстрировать. И если действительно мы должны допустить, что несколько таинственный закон числовых вероятностей самоутверждается в виде случайностей Теософического общества, то куда же нам обратиться за объяснениями, как не к тем древним восточным философским системам, которые формировались на основе оккультной науки?
Что в имени?
Почему журнал называется «Люцифер»
Перевод – К. Леонов
Что в имени? Очень часто в нем содержится больше, чем дано понять непосвященному, и может объяснить ученый мистик. Это невидимое, скрытое, но очень сильное воздействие, которое каждое имя несет с собой, «оставляя следы везде, где оно ни объявится». Карлейль полагал, что «в именах содержится многое, если не все».
«Если бы я мог раскрыть влияние имен, являющихся наиболее важными из всех покровов», – пишет он, – «я стал бы вторым великим Трисмегистом».
Название или имя журнала, посвященного определенной теме, является, таким образом, наиболее важным фактором; ибо это, поистине, то невидимое зерно, из которого либо вырастет «дерево, дающее тень повсюду вокруг себя», по плодам которого до́лжно судить о проделанной работе, или это будет дерево, которое зачахнет и засохнет. Это соображение показывает, что имя данного журнала – весьма сомнительное на слух ортодоксального христианина – не плод легкомысленного выбора, но результат длительного обдумывания его пригодности, и было принято как лучший символ из всех возможных, чтобы наглядно отразить эту тему и ее ожидаемые последствия.
Первая и наиболее важная, на текущий момент, если не единственная цель нашего издания, выражена на его титульном листе словами «Первого послания к Коринфянам». Она заключается в том, чтобы пролить свет на «скрытое во мраке» (4:5); чтобы показать истинные свойства и подлинное первоначальное значение вещей и имен, людей и их поступков и обычаев. Наконец, наш журнал борется с предубеждением, лицемерием и обманом в любой нации, в любом классе общества, как и в любой области жизни. Эта задача является весьма трудоемкой, но она ни невыполнима, ни бесполезна, даже если это всего лишь эксперимент.
Поэтому, для попытки преодоления подобного первобытного состояния нельзя было найти лучшего названия, чем то, которому мы отдали предпочтение. «Люцифер» – это неяркая утренняя звезда, предвестник ослепительного сияния полуденного солнца, «Эосфор» греков. Он робко мерцает на закате, чтобы накопить силы и слепить глаза после захода солнца как свой собственный брат, «Геспер» – сияющая вечерняя звезда, или планета Венера. Нет более подходящего символа для предложенной работы – чем пролить луч истины на все то, что сокрыто во мраке предубеждения, социальных или религиозных заблуждений; особенно, вызванных тем идиотически рутинным образом жизни, который, как только некий поступок, вещь или имя были опозорены клеветническим измышлением, сколь бы несправедливо оно ни было, заставляет так называемых добропорядочных людей с содроганием отворачиваться от них и отказываться даже просто взглянуть на них с какой-нибудь другой стороны, кроме как с той, которая санкционирована общественным мнением. Поэтому такой попытке, заставить малодушных людей взглянуть правде в лицо, весьма эффективно помогает название, отнесенное к категории проклятых имен.
Набожные читатели могут возразить, что слово «Люцифер» признано всеми церквями в качестве одного из многочисленных имен дьявола. Согласно величественной фантазии Мильтона, Люцифер – это Сатана, «мятежный» ангел, враг Бога и человека. Но если проанализировать его бунт, то нельзя найти в нем ничего более дурного, чем требование свободной воли и независимой мысли, как если бы Люцифер родился в XIX веке. Этот эпитет «мятежный» является теологической клеветой, подобной клеветническим измышлениям фаталистов о Боге, которые делают из божества «Всемогущего» – дьявола, еще более дурного, чем сам «мятежный» дух; «всемогущего Дьявола, который хочет, чтобы его приветствовали как всемилостивого, когда он проявляет в высшей степени дьявольскую жестокость», – как формулирует Дж. Коттер Морисон. И предвидящий все Бог-дьявол, и подчиненный ему слуга, оба являются человеческими изобретениями; это две самые омерзительные в нравственном отношении и ужасные теологические догмы, которые когда-либо могли появиться из ночных кошмаров отвратительных фантазий монахов, ненавидящих дневной свет.
Они восходят к эпохе средневековья, тому периоду умственного помрачения, в течение которого было насильственно внедрено в умы людей большинство современных предрассудков и суеверий, так, что они стали практически неискоренимы в некоторых случаях, один из которых и является тем современным предрассудком, который сейчас обсуждается.
Воистину, это предубеждение и отвращение к имени Люцифер – означающему всего лишь слово «носитель света» (от lux, lucis, «свет», и ferre, «носить»)[805] – является столь глубоко укорененным даже среди образованных классов, что, принимая его в качестве названия для своего журнала, редакторы ясно видели перед собой перспективу длительной борьбы с общепринятым предрассудком. На самом деле, этот предрассудок столь абсурден и смешон, что никто, по всей видимости, никогда не задавался вопросом, почему Сатану стали называть носителем света, если только серебряные лучи утренней звезды не могли каким-то образом навести на мысль об ослепительном блеске адского пламени. Как доказывает Хендерсон, это есть просто «одно из таких грубых искажений священного писания, которые принадлежат исключительно к стремлению отыскать в данном отрывке большее, чем в нем содержится в действительности, и причину которых всегда следует искать в такой предрасположенности – данная склонность вызвана скорее впечатлением, чем смыслом, и слепой верой в полученное истолкование», – что является не единственной слабостью нашего времени. Тем не менее, этот предрассудок существует, к стыду нашего столетия.
Этому нельзя помочь. Оба редактора выглядели бы изменниками в своих собственных глазах, предателями самого духа намеченной работы, если бы они стали причитать и трусливо лить слезы перед опасностью. Если кто-либо хочет бороться против предрассудка и открыть отличие уродливой паутины суеверий и материализма от благородных идеалов наших предков, то ему следует приготовиться к сопротивлению. «Корона реформатора и новатора – это поистине терновый венец». Если кто-то хочет освободить Истину во всей ее непорочной чистоте из того почти бездонного колодца, в который она была заброшена лицемерными и ханжескими правилами приличия, он должен безо всяких колебаний опуститься в темную, зияющую шахту этого колодца. Не имеет значения, сколь плохо могут встретить незваного гостя слепые летучие мыши – обитатели тьмы, ненавидящие свет – в своем мрачном жилище, но если он с самого начала не проявит силу духа и мужество, которые он проповедовал другим, то он может быть справедливо назван лицемером и изменником по отношению к своим собственным принципам.
Не успело это название утвердиться, когда первые предупреждения того, что припасено для нас, в смысле противодействия, с которым мы встретимся из-за выбранного названия, появились на нашем горизонте. Один из редакторов получил и записал некоторые особо острые возражения. Сцены, которые приводятся далее, являются зарисовками с натуры.
I
Знаменитый романист. Расскажите мне о вашем журнале. К какому классу, как вы предполагаете, он обращен?
Редактор. Ни к какому конкретному классу: мы намерены обращаться к публике.
Романист. Меня это очень радует. Ибо я отношусь к публике, поскольку я совершенно не понимаю вашей темы, и хотел бы понять ее. Но вы должны помнить, что если ваша публика должна понимать вас, то это неизбежно будет довольно небольшой круг людей. Люди повседневно говорят об оккультизме так же, как они говорят и о многих других вещах, без малейшего понимания того, что они означают. Мы слишком невежественны, и слишком полны предрассудков.
Редактор. Именно. Это именно то, что и вызвало появление нового журнала. Мы предполагаем научить вас, и сорвать маску с любого предрассудка.
Романист. Это поистине хорошая новость для меня, ибо я хочу быть культурным. Как называется ваш журнал?
Редактор. «Люцифер».
Романист. Что?! Разве вы собираетесь учить нас греху? Мы достаточно знаем об этом. Падших ангелов несметное число. Вы можете приобрести популярность, ибо запачканные голубки сегодня в моде, в то время как белоснежные ангелы считаются скучными, потому что они не столь забавны. Но я сомневаюсь, что вы способны научить нас многому.
II
Умудренный опытом человек (говорит вполголоса, ибо сцена происходит во время званого обеда). Я слышал, что вы собираетесь начать издание журнала обо всем, что касается оккультизма. Знайте, что я очень рад. Я, как правило, ничего не говорю о таких материях, но в моей жизни случались некоторые странные вещи, которые нельзя объяснить каким-либо обычным способом. Я надеюсь, вы сможете их объяснить.
Редактор. Конечно, мы попытаемся. Мое убеждение состоит в том, что когда оккультизм поймут в той или иной степени, его законы будут приняты каждым человеком, как единственное подлинное объяснение жизни.
Умудренный опытом человек. Совершенно верно, я хочу узнать все об этом, ибо честное слово, жизнь – это тайна. Существует множество других людей, столь же любопытных, как и я. Этот век страдает от болезни янки, «желающих знать». Я приведу вам массу подписчиков. Как называется ваш журнал?
Редактор. «Люцифер», – и (памятуя о первом опыте) не поймите неправильно это название. Оно символизирует божественный дух, принесший себя в жертву ради человечества, – это Мильтон сделал так, что его стали связывать с дьяволом. Мы являемся заклятыми врагами общепринятых предрассудков, и совершенно очевидно, что мы должны бороться против такого предрассудка, как этот: Люцифер, как вам известно, это Утренняя Звезда ― Светоносец…
Умудренный опытом человек (перебивая). Ох, я-то знаю, – по крайней мере, я допускаю, что у вас была достаточно веская причина для выбора этого названия. Но ваша первая цель – это заполучить читателей; я полагаю, вы хотите, чтобы публика покупала ваш журнал. Разве не таковы ваши планы?
Редактор. Несомненно.
Умудренный опытом человек. Хорошо, послушайте совет человека, который знает, что такое жизнь. Не окрашивайте свой журнал с самого начала в ошибочный цвет. Совершенно очевидно, если на мгновение остановиться и подумать о его происхождении и значении, что Люцифер – это превосходное слово. Но публика не останавливается, чтобы подумать о происхождениях и значениях, и первое впечатление является самым важным. Никто не будет покупать журнал, если вы назовете его «Люцифер».
III
Светская дама, интересующаяся оккультизмом. Я хотела бы услышать немного больше о новом журнале, потому что я заинтересовала им очень много людей, даже тем немногим, что вы сообщили мне. Но я затрудняюсь выразить его действительную цель. Какова она?
Редактор. Попытаться дать немного света тем, кто пожелает его.
Светская дама. Хорошо, это очень простой способ выразить ее, и очень пригодится мне. Как следует называть ваш журнал?
Редактор. «Люцифер».
Светская дама (после паузы). Вы не можете говорить это всерьез.
Редактор. Почему?
Светская дама. Но ассоциации слишком ужасны! Чем можно оправдать такое название? Это звучит как некая неудачная шутка, высказанная против него его врагами.
Редактор. О, но Люцифер, как вам известно, значит Светоносец; это символ Божественного Духа…
Светская дама. Но все это неважно – я хочу оказать услугу вашему журналу и принести ему известность, и вы не можете рассчитывать на то, что я буду вдаваться в подобные объяснения всякий раз, когда мне придется упоминать это название! Это невозможно! Жизнь слишком коротка и слишком занята. Кроме того, это вызовет такой плохой эффект; люди сочтут меня резонёрствующей, и тогда я вообще не смогу говорить, потому что я не смогу убедить их. Пожалуйста, не называйте его Люцифер. Никто не знает о том, что символизирует это слово; сегодня оно означает дьявола, ни больше и ни меньше.
Редактор. Но это совершенно ошибочно, и это один из первых предрассудков, против которых мы собираемся бороться. Люцифер – это светлый, чистый вестник зари…
Светская дама (перебивая). Я думала, что вы собирались делать нечто более интересное и более важное, чем обелять мифологических персонажей. Нам всем придется снова ходить в школу или читать Классический словарь д-ра Смита. И какова же будет польза от всего этого, когда это будет сделано? Я думала, что вы собирались рассказать нам кое-что о ваших собственных жизнях и о том, как сделать их лучше. Кажется, о Люцифере писал Мильтон, не так ли? – но сегодня никто не читает Мильтона. Дайте нам современное название с каким-нибудь человеческим смыслом, содержащимся в нем.
IV
Журналист (глубокомысленно, и в то же время скручивая себе папиросу). Да, это хорошая идея, этот ваш журнал. Естественно, мы все посмеемся над ним: и мы раскритикуем его в газетах. Но мы все будем читать его, потому что втайне от других каждый из нас жаждет таинств. Как вы собираетесь назвать его?
Редактор. Люцифер.
Журналист (прикуривая). А почему не «Фузея»? Прекрасное название, и не столь претенциозное.
—
«Романист», «Умудренный опытом человек», «Светская дама» и «Журналист», – всем им для начала не помешало бы получить небольшой инструктаж. Некоторое представление о действительном и первоначальном характере Люцифера не принесло бы им никакого вреда, и, быть может, могло бы отчасти излечить их от этого нелепого предрассудка. Им следует изучить теогонию Гомера и Гесиода, если они намерены судить о Люцифере, «Эосфоре и Геспере», Утренней и Вечерней прекрасной звезде. И если есть более полезные занятия в этой жизни, чем «обелять мифологических персонажей», то клеветать и очернять их – это, по крайней мере, отвратительно, и, кроме того, это показывает такую ограниченность ума, которая вряд ли кого украсит.
Возражать против названия «Люцифер» лишь потому, что связанные с ним «ассоциации слишком ужасны», простительно (если это вообще может быть простительно в каком бы то ни было случае) лишь для невежественного американского миссионера какой-нибудь протестантской секты, в котором природная лень и недостаток образования заставляют его оказывать предпочтение тому, чтобы «вспахивать» умы язычников, столь же невежественных, как и он сам, перед более полезным, но много более трудным процессом вспахивания поля на ферме своего собственного отца. Однако для английских священников, которые получили более или менее классическое образование и, таким образом, предположительно знакомы со всеми тонкостями теологической софистики и казуистики, такого рода возражения совершенно непростительны. Это не только пахнет лицемерием и обманом, но и ставит их на более низкий нравственный уровень, чем тот, который они сами отвели для ангела-отступника. Пытаясь показать теологического Люцифера, падшего из-за идеи, что
Царить, хотя бы и в аду, вот что стремления достойно;
Чем быть слугой на небесах, уж лучше быть главою ада, —
они фактически совершают на практике то предполагаемое преступление, в котором они с радостью обвиняют его. Они предпочитают управлять духом масс при помощи пагубной темной ЛЖИ, несущей много зла, вместо того, чтобы служить небесам служением ИСТИНЕ. Такая практика достойна лишь иезуитов.
Но их священное писание первое опровергает их толкования и попытку соединить Люцифера, Утреннюю Звезду, с Сатаной. В Откровении, глава 22, стих 16, сказано: «Я, Иисус… есмь корень… и светлая и Утренняя Звезда» (ορφρινος, «встающая рано»): отсюда Эосфор, или латинский Люцифер. Позорное значение, которое приписывается этому имени, имеет столь недавнее происхождение, что сама римская церковь вынуждена скрывать – как обычно ― теологическую клевету за двухсторонним толкованием. Нам говорят, что Христос – это «Утренняя Звезда», божественный Люцифер; а Сатана, usurpator Verbum [узурпатор Слова, лат. ], – это «адский Люцифер».[806]
«Великий архангел Михаил, победитель Сатаны, идентичен в язычестве[807] с Меркурием-Митрой, кому, после того как он защитил Солнце (символическое обозначение Бога) от нападения Венеры-Люцифера, было передано владение этой планетой, et datus est ei locus Luciferi. И, поскольку архангел Михаил является ангелом предстояния и наместником Слова, он рассматривается сегодня в римской церкви как регент этой планеты Венеры, которую узурпировал побежденный враг рода человеческого. Angelus faciei Dei sedem superbi humilis obtinuit».[808]
Это дает нам объяснение того, почему один из первых пап был назван Люцифером, что доказывает Юнг и церковные сочинения. Таким образом, из этого следует, что название, избранное для нашего журнала, в не меньшей мере связано с божественными и благочестивыми идеями, чем с предполагаемым бунтом героя «Потерянного рая» Мильтона. Выбирая его, мы пролили первый луч света и истины на нелепый предрассудок, который не должен иметь места в наш «век фактов и открытий». Мы действуем ради истинной религии и науки, в интересах факта против вымысла и предрассудка. Это наш долг, так же как обязанность физической науки – согласно с ее миссией – проливать свет на те факты в природе, которые были до тех пор сокрыты тьмой невежества. И, поскольку невежество по справедливости считается главным покровителем суеверия, эта работа является благородной и полезной. Но естественные науки – это лишь один из аспектов НАУКИ и ИСТИНЫ. Психологическая и нравственная наука, или теософия, знание божественной истины, на чем бы оно ни было основано, является, все же, более важным в человеческих делах, и подлинная наука не должна ограничиваться просто физической стороной жизни и природы. Наука – это некая абстракция любого факта, понимание любой истины в сфере человеческого исследования и ума. «Глубокая и точная наука психической философии Шекспира» (Колридж), оказалась более благотворной для истинного философа в деле изучения человеческого сердца, ― таким образом, в содействии истине, ― чем более точная, но, безусловно, менее глубокая наука любого из членов Королевского Общества.
Тем читателям, которые, не смотря на это, не чувствуют себя убежденными в том, что церковь не имеет права порочить прекрасную звезду, и что она делает это из-за простой необходимости, связанной с одним из совершенных ею многочисленных заимствований из язычества, со всеми его поэтическим представлениями о соответствии в природе, мы предлагаем прочитать нашу статью «История одной планеты». Возможно, после ее внимательного прочтения они увидят, сколь справедливым было утверждение Дюпи, что «все теологии происходят из астрономии». Согласно современным ориенталистам, любой миф является солярным. Это еще один предрассудок и еще одно предубеждение в пользу материализма и физической науки. И одной из наших обязанностей будет бороться с ним до самого конца.
Что касается феноменов
Перевод – О. Колесников
Издателям «ЛЮЦИФЕРА»:
Я пользуюсь вашим предложением вести переписку, чтобы задать вопрос:
«Почему теперь мы ничего не слышим о знамениях и чудесах, которые сопровождали нео-теософию? Неужели „век чудес“ для Общества уже в прошлом?»
С уважением, О.
«Оккультные феномены» – вот на что явно ссылается наш корреспондент. Они выглядят весьма эффектно, но при этом не имеют никакого отношения к слову «чудеса». Предполагалось, что интеллигентные люди, особенно имеющие отношение к науке, по меньшей мере признают существование новой и весьма интересной области поиска и исследования, став свидетелями физических эффектов, производимых в любое время, которые никак нельзя объяснить. Предполагалось, что теологи охотно примут доказательства, в которых они так нуждаются в эти агностические дни, что душа и дух – не просто создания их воображения, следствия презрения к физическому строению человека, а сущности, совершенно такие же реальные, как и тело, и еще больше значительные. Эти ожидания не оправдались. Феномены были не поняты и представлены в ложном свете, в отношении как их природы, так и целей.
Теперь все материальные аспекты этих опытов объяснили несчастливым обстоятельством, за которым не надо далеко ходить. Ни наука, ни религия не признают существование оккультного, поскольку этот термин понимался и употреблялся в теософии в том смысле, что говорилось о сверхматериальной, но не сверхъестественной области, управляемой законами; равно как не признали существование скрытых сил и возможностей в человеке. Любое вмешательство в эту ежедневную рутину материального мира религия объясняет произволом доброго или злого диктатора, обитающего в сверхъестественной области, недоступной человеку, и дело тут не в законах, в их действии или устройстве, а в знании, что идеи и желания смертных полностью зависят от тайно внушенных связей, посылаемых через специфический проводник этому посланнику. Сила воздействия так называемых чудес всегда считалась обязательными и весьма значительными верительными грамотами, приданными посланнику с небес, а поскольку ментальный характер, относящийся к любой оккультной силе в этом свете, очень силен, то любое проявление этой силы предполагает стать «волшебным» или претендует быть таковым. Нет никакой необходимости считать, что этот способ ссылаться на исключительные происшествия – находится в прямом противоречии с научным духом нашего века, как и верить, что в настоящее время наиболее образованная часть человечества заняла отнюдь не эту точку зрения. Когда люди в наши дни видят чудеса, ощущение, возбуждающее их разум – это больше не почитание и благоговение, а любопытство.
Была надежда поднять и использовать этот дух любопытства, который вызвал феномены оккультизма. Считалось, что эта манипуляция с силами природы, которые лежат ниже восприятия – той поверхности вещей, которую современные науки вскапывают и долбят с таким усердием и гордостью, – приведет к исследованию природы и законов этих сил, неведомых науке, но совершенно известных оккультизму. То, что эти феномены вызывали любопытство в умах у тех, кто был им свидетелем, – это абсолютная правда, однако, к несчастью, это было большей частью необоснованной тратой времени. Величайшее число таких свидетелей выработали ненасытный аппетит использовать феномены для своего же блага, не думая при этом об изучении философии или наук, для которых истина и сила этого явления оказались просто-напросто тривиальными и, так сказать, случайными примерами. Лишь в немногих случаях пробужденное любопытство породило серьезное желание изучать философию и науку самим и для себя.
Опыт научил лидеров движения, что подавляющее большинство признающих себя христианами абсолютно устранились посредством своего умственного состояния и положения – в результате вековых суеверных учений – от спокойного изучения этих феноменов с точки зрения природных явлений, управляемых законами. Римская католическая церковь, верная своим традициям, освободила себя от изучения любых оккультных явлений под предлогом, что это несомненная работа Дьявола, всякий раз, когда они случались за пределами их собственной территории, поскольку церковь имеет законную монополию на легитимное производство чудес. Протестантская церковь отрицает личное вмешательство Дьявола на материальном уровне; но никогда она не занималась «чудесным» бизнесом сама, очевидно немного сомневаясь, будет ли признано зрелище добросовестным, если его кто-нибудь увидит, но, будучи совершенно неспособной, как и ее старшая сестра, к постижению распространения царства законов за пределы границ материи и силы, как известно нам в нашем нынешнем состоянии сознания, она освободила себя от изучения оккультных явлений под предлогом, что они скорее находятся в пределах области науки, нежели религии.
И вот теперь наука обрела свои чудеса, как когда-то Римская церковь. Но поскольку все здесь зависит от «изготовителя инструментов» для производства этих чудес и поскольку явление претендует на владение последним словом, касающимся законов природы, едва ли можно надеяться на любезное отношение к «чудесам» тех, в чьем механизме производства не хватает нужной части, и тех, кто претендует на эталонное понимание действия сил и законов, о которых они не имеют представления. Кроме того, современная наука работает в условиях неспособности ко всему, что касается исследований оккультизма, и находится в полном замешательстве, как и священники, ибо в то время как религия не может постичь идею естественных законов, применяемых к сверхчувственной Вселенной, наука вовсе не допускает существования какой-либо сверхчувствительной вселенной, на которую могло бы распространиться царство законов; равно как она не может постичь возможность какого-либо иного состояния сознания, чем наше нынешнее земное состояние. А потому трудно ожидать, что наука возьмет на себя эту задачу, для выполнения которой призвана, с огромным энтузиазмом и желанием; и действительно, похоже, уже чувствуется, что отношение к оккультизму ожидается не менее бесцеремонное, чем к божественным чудесам. Вот так сразу и молча пренебрегли этими феноменами; а когда обязательно надо выразить свое мнение, то оно выражается без колебания, без изучения и в исследованиях, основанных на слухах, чтобы использовать их для мошеннических уловок – проволочных силков, западней и так далее.
Этого оказалось достаточно для очернения лидеров движения, когда они стремились привлечь внимание мира к великой и неведомой области для научных и религиозных изысканий, лежащих на границе между материей и духом. Лидеров тотчас же объявили агентами Его Величества Сатаны или верховными адептами шарлатанства; и та злоба, отрезавшая их от всего, вероятно, пришла от класса людей, чье добросовестное изучение экспериментов, безусловно, должно было обучить их большему: ведь на феномены оккультизма претендовали спиритуалисты, как на работу их дорогих усопших, а лидеры теософии презрительно были объявлены чем-то гораздо менее заслуживающим доверия, чем даже медиумы.
Ни разу эти феномены не являлись в каком бы то ни было ином виде, чем в виде примеров власти над совершенно естественными, хотя и не признанными силами, и в связи с этим – над материей, которой обладают определенные личности, достигшие знания Вселенной намного больше и выше, нежели ученые и теологи, или даже вообще смогут достичь их путем, которым теперь следуют. И все-таки эта сила скрыта во всех людях, и могла бы со временем стать достоянием кого-нибудь, кто станет совершенствовать знание и приспосабливаться к условиям, необходимым для их развития. Тем не менее, за исключением нескольких малоизвестных и достойных примеров, это еще ни разу не было воспринято в каком-либо ином виде, чем в качестве допустимых чудес, либо как работа Дьявола, либо как вульгарные трюки, либо как удивительное чудо, на которое стоит поглазеть, либо как представление опасных «привидений», за которые выдают себя некие личности в зале для сеансов, пожирающих жизненные силы медиумов и простофиль, так легко поддающихся обману. А теософов и теософию атакуют со всех сторон злобно и жестоко, и при этом как не принимают во внимание фактов и логики, так и, ввиду озлобления, ненависти и осуждения, совершенно не могут постичь того, что не история религии учит нас тому, что станется с неразумными животными, невежественными людьми, когда их касаются лелеемые ими предубеждения и суеверия; и, в свою очередь, не история научных исследований учит нас, почему образованный человек может вести себя, как невежда, когда истина его теорий ставится под вопрос. Оккультисты способны производить феномены, но при этом они не могут снабжать весь белый свет мозгами, равно как разумом и верою, необходимыми для того, чтобы понять и должным образом оценить их. А потому едва ли можно удивиться, что слово явилось теперь, чтобы оставить в покое феномены и позволить теософским идеям отстоять свои подлинные заслуги.
Что такое индусский спиритуализм?
Перевод – О. Колесников
Оккультные феномены в Индии – помимо того, что вызывают несомненный интерес, сильно отличаются друг от друга, а во многих случаях и являются полной противоположностью тому, о чем мы привыкли слышать в Европе и Америке – обладают еще одним свойством, которое заслуживает серьезного внимания исследователя психологии.
Надо ли приписывать феномены непосредственному вмешательству и помощи духам умерших людей или же какой-то другой, и к тому же неизвестной, причине, – этот вопрос пока отложим в сторону. С некоторой степенью обоснованности его можно обсудить только после того, как большинство этих феноменов будет тщательно изучено и представлено на суд беспристрастной и непредубежденной публике, во всей правдивости и без преувеличений. Кое-что я все же хотела бы подчеркнуть: что вместо требований обычных «условий темноты» и кругов гармонии, которые, тем не менее, оставляют свидетелей не уверенными в достижении ожидаемых результатов, индийские феномены, за исключением самостоятельных проявлений бхутов (духов умерших), никогда не бывают случайными и спонтанными и выглядят целиком зависящими от воли оператора, будь он святой индусский йог, мусульманский садху, факир или еще какой-нибудь хитроумный джаддугар (колдун).
В связи с этим я намерена предоставить многочисленные доказательства того, о чем здесь говорю; читаем ли мы о якобы сверхъестественных манифестациях риши, арийских патриархов античности, или ачарий (духовных учителей) века Пуран, рассказывают ли нам о них народные предания или же мы сами наблюдаем за этими манифестациями в наши дни, эти феномены будут всегда существенно разниться друг от друга.
И в феноменах медиумизма, и в средневековых проделках лудонских монахинь и других исторических possédées [одержимых (фр.)] в момент одержания бхутами мы часто узнает точные копии – как если бы они были когда-то оригиналами – библейских чудес. За двумя исключениями, из-за которых мир добродетели впадает в экстаз, славя Всевышнего, а мир скептицизма язвительно ухмыляется, а именно, анти-гелиоцентрического преступления, совершенного Иешуа, и неприятной экскурсии Ионы в чреве кита, в Индии можно встретить почти все феномены, которые, как говорят, так прославили Моисея и других служителей Господа.
Но пожалейте тех почтенных фокусников Иудеи! Пожалейте те благочестивые души, которые возвели на такую высоту этих якобы пророков будущего пришествия Христа. Сорок теологов англиканской церкви сейчас заняты исключительно тем, что порочат еврейскую Библию, сбрасывая идолов с их пьедесталов. Отчаянный крик, поднятый «Комментарием» к «Священному» Писанию, только что напечатанным в наиболее ортодоксальном органе (Лондонский «Quarterly Review», апрель 1879) подстать лишь кроткой покорности неизбежному. То, на что я намекаю, уже вам известно: я говорю о решении и окончательных выводах о достоинстве Библии, к которым пришли ученые епископы, занимающиеся в последние десять лет тщательной ревизией Ветхого Завета. Результаты этого труда любви можно подытожить следующим образом:
1. Низведение Моисеевых и других «чудес» до простых естественных феноменов (см. решения «Канона» Кука, королевского капеллана, и епископа Гарольда Брауна).
2. Отказ от многих пророчеств Христа как таковых; упомянутые пророчества, оказывается, имеют отношение лишь к событиям еврейской истории.
3. Решения не возводить на одинаковую высоту Ветхий Завет и Евангелия, так как это неизбежно приведет к осквернению Нового Завета.
4. Печальное признание, что книги Моисея не содержат ни слова о загробной жизни и справедливая жалоба что:
Моисей, находящийся под божественным водительством (?), должен был бы воздержаться от признания жизни после смерти, несмотря на то, что эта вера была широко распространена во всех религиях за пределами Израиля.
То есть:
Это признано одной из загадок, которые являются испытанием для нашей веры.
Это также и испытание для наших американских миссионеров. Образованные туземцы читают английские газеты и журналы, и сейчас становится все труднее убедить этих «просвещенных язычников» в «возвышенных» истинах христианства. Но это лишь в качестве прелюдии; я упоминаю об этих новых фактах лишь потому, что они имеют прямое отношение к спиритуализму вообще и его феноменам в частности. Спиритуалисты всегда пытались сопоставлять свои феномены с библейскими чудесами, и данное решение, принятое теми, кто больше расположен за, чем против «чудес» и божественных явлений, представляет неожиданную трудность на нашем пути. Будем надеяться, что ввиду этих новых течений в религиозной жизни наш уважаемый друг д-р Пиблз, прежде чем всецело посвятить себя созданию «независимых христианских церквей», подождет следующих церковных постановлений и увидит, как английские теологи-иконоборцы и их вердикты опрокинут феномены и Нового Завета тоже. Вполне возможно, если им хватит упорства, они все чудеса, совершенные Иисусом, тоже припишут «естественным феноменам».
К счастью для спиритуалистов, а также и для теософов, от феноменов девятнадцатого века нельзя столь же легко отмахнуться, как от чудес, описанных в Библии. Последним слепо верили почти две тысячи лет, хотя очень часто они переступали границы всех возможных законов природы; в нашем же случае все наоборот: мы можем предоставить именно факты.
Но вернемся назад. Если можно сказать, что феномены оккультной природы в изобилии встречаются в Индии, то частые высказывания д-ра Пиблза о том, что в Индии полно прирожденных спиритуалистов, являются, как бы это выразиться, слишком поспешными и преувеличенными. Отстаивая свою точку зрения в лондонском «Спиритуалисте» от 18 января 1878 г. в споре с одним мадрасским джентльменом, проживающим сейчас в Нью-Йорке, он утверждал:
Я встречал не только сингальских и китайских спиритуалистов, но и сотни индусских спиритуалистов, одаренных способностью к сознательному медиумизму. Тем не менее, м-р О'Грэйди из Нью-Йорка сообщает читателям «Спиритуалиста» (см. номер от 23 ноября), что индусских спиритуалистов не существует. Вот его слова: «Ни один индус не является спиритуалистом».
В подтверждение своей точки зрения д-р Пиблз приводит цитату из письма одного уважаемого индусского джентльмена, м-ра Пири Чанд Митры из Калькутты, где говорится, что он благодарит Бога за то, что его «внутреннее зрение все более крепнет» и что он разговаривает «с духами». Все мы знаем, что м-р Митра – спиритуалист, но что это доказывает? Будут ли соответствовать действительности слова д-ра Пиблза что, поскольку Е. П. Блаватская и полдюжины других русских стали буддистами и ведантистами, в России полно буддистов и ведантистов? Возможно, что в Индии и найдется несколько спиритуалистов среди образованных классов, но я очень сомневаюсь, что наш уважаемый оппонент без затруднений сможет найти хоть дюжину спиритуалистов среди 240-миллионного населения этой страны. Есть, конечно, исключения, но они, как известно, только подтверждают правило.
За несколько лет до того, как доктрины спиритуализма стали широко распространяться в мире, я покинула Индию и жила в Америке. Я воздерживалась от полемики в печати со знаменитым спиритуалистом – «паломником» и философом, хотя его заявления и удивляли меня, прекрасно знающую, как мне казалось, Индию. Я подумала, что Индия, консервативная сама по себе, все же могла измениться, и не была уверена в своих доказательствах. Но сейчас, когда я возвратилась в эту страну в четвертый раз и вот уже 5 месяцев живу здесь, тщательно изучая эти феномены, и особенно мнение людей по этому вопросу, проведя семь недель в путешествиях по стране, я знаю, о чем говорю. М-р О'Грэйди был прав. Ни один «индус» не является спиритуалистом, в том смысле, в котором мы понимаем это слово. И сейчас я готова доказать, если понадобится, на примере десятков писем от заслуживающих доверия индусов, которых воспитали брахманы и которые знакомы с религиозными взглядами и суевериями своих соотечественников лучше, чем кто-либо из нас, что индусов можно назвать кем угодно, но только не спиритуалистами. «Что входит в понятие „спиритуалист“?» – уместно вопрошает в лондонской спиритуалистической прессе один корреспондент, имеющий страсть к описаниям (см. «Спиритуалист», 13 июня 1879 г.). Он спрашивает:
Можно ли назвать м-ра Крукса спиритуалистом, если он, также как и ваш покорный слуга, не верит, что духи мертвых являются посредниками в феноменах?
Затем он приводит несколько определений —
От наиболее вольнодумных до самых консервативных.
Давайте посмотрим, к какому из этих определений «спиритуализм» индусов, я не говорю обо всех, подходит больше всего. Так как д-р Пиблз во время своих двух кратких пребываний в Индии, а также по дороге из Мадраса, когда он следовал от Калькутты до Бомбея, мог повстречать «сотни спиритуалистов», то это действительно могло бы составить, если не большинство, то, по крайней мере, значительную долю их из всего 240-миллионного населения Индии. Я сейчас процитирую определения из письма одного интересующегося, который подписывается «Спиритуалист» (?), и добавлю к ним свои собственные замечания:
А. – Каждый, кто верит в бессмертие души, является спиритуалистом.
Думаю, что нет, в противном случае всю христианскую Европу и Америку можно было бы занести в разряд спиритуалистов; также определение (A) не отвечает религиозным воззрением ни одной из индусских сект. В то время как невежественные массы верят и стремятся к мокше, т. е. к растворению духа человека в Брахмане, или к утрате индивидуального бессмертия, как средству избежать наказания и ужасов посмертного перехода, философы, адепты и знатоки йоги, такие как наш досточтимый учитель Свами Даянанд Сарасвати, великий реформатор Индии, ученый-санскритолог и глава Ведической секции восточного отделения Теософического общества, объясняют будущее состояние духа, его прогресс и эволюцию в терминах, совершенно отличающихся от воззрений спиритуалистов. Об этих взглядах, если захотите, я могу написать в одной из следующих статей.
Б. – Любой, кто верит, что общение с духами умерших подтверждает продолжение существования сознания после смерти, является спиритуалистом.
Индус, будь он ученый муж, философ или невежественный идолопоклонник, не верит в «продолжение существования сознания», хотя верит в святую, безгрешную душу, которая достигает Сварги (неба), и мокшу в продолжение периода, длящегося много миллионов и квадрильонов лет, от одной Пралайи[809] до другой. Индусы верят в циклическое переселение души, во время которого есть периоды, когда душа теряет свои воспоминания, а также и сознание своей индивидуальности; если бы это было не так, то каждый из нас отчетливо помнил бы все свои предыдущие воплощения, но мы их не помним. Логика индусских философов очень последовательна. По крайней мере, они не допускают вечно длящейся награды или наказания за какие-нибудь несколько десятков лет жизни на земле, будь эта жизнь святой или грешной.
В. – Спиритуалистом является тот, кто верит в любой из объективных спиритических феноменов, какой бы теории он ни придерживался или даже если он не придерживается никакой.
Таковыми являются «феноменалисты», а не спиритуалисты, и в этом случае описание соответствует индусским религиозным представлениям. Все они, даже те, кто придерживается современной школы атеизма, объявляют себя материалистами, хотя в душе они феноменалисты.
Г и Д. – Спиритуализм невозможен без духов, но духи не обязательно должны быть человеческими.
В этом случае теософы и оккультисты могут быть объединены под общим названием спиритуалисты, хотя последние относятся к спиритуалистам как к врагам; в этом смысле только индусы являются спиритуалистами, хотя их идеи о человеческих духах диаметрально противоположны идеям «спиритуалистов». Они воспринимают бхутов, т. е. духов, которые умерли с неудовлетворенными желаниями и которые, в силу своих грехов и земных привязанностей, притягиваются к земле и не допускаются в Сваргу («элементарии» теософов), как злых демонов, которые могут быть уничтожены в любой день всемогущими проклятиями медиумов.[810] Индус одержание и осаждение бхутом рассматривает как величайшее проклятье, которое может обрушиться на человека, и даже любящие супруги часто разводятся, если жена одержима бхутом своего родственника; похоже, что бхуты осаждают исключительно женщин.
Е. – Не имеет права называть себя спиритуалистом тот, кто придерживается новомодных понятий об «элементариях», духе медиума и т. д.; или не верит, что духи умерших людей причастны ко всем сверхъестественными феноменам.
Это одно из самых правильных «определений» по сравнению со всеми, приведенными выше, с точки зрения ортодоксального спиритуализма, и кладет конец нашему спору с д-ром Пиблзом. Ни один индус, если бы даже его заставить рассматривать бхутов как безнравственных, страдающих духов на пути к совершенствованию и окончательному прощению, не смог бы, если бы даже и захотел, объяснить все сверхъестественные феномены этой спиритуалистической теорией. Традиции его религии и философии противятся такой ограниченной идее. Индус, прежде всего, есть прирожденный метафизик и логик. Если он и верит во что-то, то никогда не допустит, чтобы законы, существующие только для этой планеты; применялись для всей вселенной, т. к. он прежде всего пантеист, а потом уже все остальное, независимо от его принадлежности к какой-то конкретной секте.
Таким образом, м-р Пиблз, удачно использовав парадокс, сам прекрасно определил ситуацию в своем письме, опубликованном в «Спиритуалисте» и упомянутом выше, где он пишет:
Лучших из медиумов, с которыми мне посчастливилось познакомиться, я встретил на Цейлоне и в Индии. Но и они не были медиумами, поскольку на самом деле общались с pays и pesatsays, которые обитают в воздухе, воде, огне, в скалах и деревьях, в облаках, в дожде, росе, под землей и в пещерах!
Таким образом «медиумы», которые были не медиумы, были также не в большей степени спиритуалистами, чем были медиумами. Дом (д-ра Пиблза) разделился сам в себе и не может устоять. Со всем сказанным ранее мы полностью согласны, и я продолжаю свой рассказ.
Как уже упоминалось ранее, я и полковник Олькотт, в сопровождении индусского джентльмена, м-ра Мулджи Такер Синга, члена нашего Совета, отправились в семинедельное путешествие в начале апреля. Мы преследовали две цели: 1) нанести визит и провести некоторое время у нашего союзника и учителя Свами Даянанда, с которым мы долго переписывались из Америки, и тем самым укрепить союз нашего Общества с Арья Самадж (последнее сейчас насчитывает более 50 членов); и 2) увидеть как можно больше сверхъестественных феноменов и, с помощью нашего Свами, йога и посвященного в тайны Видьи (или Тайного Учения), выяснить из первых рук некоторые спорные вопросы об агентах и сверхъестественных способностях в действии.
Конечно, ни у кого не было лучшей возможности, чем у нас, выяснить это. Наши отношения с пандитом Даянандом были дружескими отношениями между учеником и учителем. Он – самым образованный человек в Индии, брахман привилегированной касты, который в течение долгих семи лет подвергался обычным и страшным испытаниям йогизма в горной и дикой местности, в одиночестве, в наготе и в постоянной борьбе со стихиями и дикими животными – борьбе божественного Духа человека и его высшей воли со слепыми силами природы в виде тигров, леопардов, носорогов и медведей, в окружении ядовитых змей и скорпионов. Жители ближайшей к горе деревни могли бы подтвердить, что в течение нескольких недель редко кто отваживался отнести Свами хоть немного еды, хоть пригоршню риса; и когда они приходили, то неизменно заставали его сидящим в одной и той же позе и на одном и том же месте – на открытом песчаном холме среди джунглей, кишащих хищными зверями – без всякой еды и воды в течение многих недель, как будто он был сделан из камня, вместо мяса и костей.[811] Он раскрыл нам эти загадочные секреты, которые дают человеку силы переносить страдания и жестокие лишения, позволяет ему обходиться без еды и питья в течение дней и недель, помогает ему стать абсолютно невосприимчивым к жаре и холоду, и, наконец, пребывать в течение ряда дней вне тела.
Во время этого путешествия мы посетили колыбель индийского мистицизма, средоточие аскетов, где память о чудесных феноменах риши так же жива, как и в дни, когда школа Патанджали, известного основателя йогизма, была только-только основана и где его йога – санкхья – все еще изучается с таким же рвением, хотя и с меньшим пониманием. Мы отправились дальше в Верхнюю Индию и северо-западные провинции; в Аллахабад и Канпур, где у берегов священного Ганга многочисленные толпы верующих, уже пресыщенных жизнью, проводят остаток своих дней в медитации и уединении, становясь саньяси, госсейнами, садху. Потом в Агру, с ее Тадж Махалом, этой поэмой в мраморе, по удачному выражению епископа Гебера, и дальше к могиле основателя Агры, великого Императора-Адепта, Акбара, в Секундре; в Агру, где храмы переполнены поклоняющимися шакти и к тому знаменитому месту в истории индийского оккультизма, где Джамна смешивает свои голубые воды с патриархальным Гангом, и которое было выбрано шактами (поклонниками женских сил) для совершения своих пудж, во время которых руками девственниц создаются знаменитые черные кристаллы или зеркала, упомянутые П. Б. Рандольфом. Оттуда снова в Сахарампур и Мират, место, где вспыхнуло сипайское восстание 1857 года. Во время нашего пребывания в Сахарампуре, где располагается узловая железнодорожная станция, собралось почти 25 тысяч санньяси и госсейнов после паломничества в Хардвар. Там полковник Олькотт учинил тщательный допрос паломникам, часами беседуя с ними. Затем мы отправились в Раджастхан, страну, где живет самая отважная и самая мистическая из всех рас Индии – «солнечная раса», чьи раджи ведут свое происхождение от самого Солнца. Мы дошли до самого Джейпура, этого индийского Парижа и одновременно Рима земли Раджастхан. Мы исходили многие долины, горы и священные рощи, в которых было много пагод и верующих, среди которых нам встретилось много святых, действительно обладающих чудесными свойствами. Однако большинство из них все же были отъявленными мошенниками. Нам удалось расположить к себе нескольких брахманов, стражей и хранителей тайн своих богов и своих храмов, но от этих «наследственных жуликов», как их метко окрестил полковник Олькотт, мы получили не больше свидетельств о схожести их взглядов со взглядами спиритуалистов, чем от санньяси и заклинателей злых духов. Также мы никогда не упускали возможности, встречаясь с образованными индусами, расспросить их о том, что думают их соотечественники о феноменах вообще и спиритуализме в частности. И на наши вопросы, кто именно святых йогов наделяет «чудодейственными силами», позволяющими им совершать феномены, неизменно получали один и тот же удивленный ответ: «Он (сам йог), сливаясь с Брахманом, совершает их». Очень часто наши собеседники испытывали отвращение и даже обижались на непочтительные расспросы полковника Олькотта о том, не помогают ли бхуты творить магу чудеса? Почти два месяца в нашем жилище в Бомбее, в саду, на верандах и в залах, ежедневно толпились – до ста человек одновременно – с утра и до позднего вечера туземцы, принадлежавшие к различным кастам, расам и религиозным верованиям. Они приходили к нам обменяться мнениями по метафизическим вопросам и обсудить достоинства восточной и западной философии, в том числе оккультные науки и мистицизм. Во время нашего путешествия мы принимали наших братьев из Арья Самадж, которые отправляли свои депутации приветствовать нас везде, где бы мы ни находились, и где было отделение Самадж. Так мы познакомились ближе со взглядами сотен и тысяч последователей Свами Даянанда, которые они исповедовали прежде, чем он отвратил их от той или иной идолопоклоннической секты. Многие из них были образованными людьми и настолько же сведущими в ведической философии, насколько раньше в догматах секты, с которой расстались. Таким образом, у нас было намного больше возможностей познакомиться со взглядами индусов, их философиями и традициями, чем у других европейских путешественников и даже чиновников, живших в Индии многие годы; поскольку они не исповедовали индусскую веру и не были с индусами в приятельских отношениях, как мы, им не доверяли и не называли их, как нас, «братьями».
После всех этих непрерывных исследований и долгих бесед, которые вели в течение нескольких месяцев, мы пришли к тем же заключениям, как и м-р О'Грэйди: ни один индус не является спиритуалистом; и, за исключением очень редких случаев, никто из них никогда не слыхал о спиритуализме и его распространении в Европе, и в особенности в Америке; многие из них знают об этой стране так же мало, как и о Северном полюсе. Лишь недавно Свами Даянанд обнаружил, что ранние арии должны были знать об Америке, поскольку Арджуна, один из пяти пандавов, друг и ученик Кришны, как повествуют Пураны, отправился в Паталу на поиски жены, женился в той стране на Улупи, дочери Нага, царя Паталы, страны-антипода Индии – описания которой в точности совпадают с Америкой и о которой в те далекие времена не знал никто, кроме ариев. Поэтому члены Самадж проявляют такой интерес к этой стране. Но когда мы объяснили происхождение, развитие и доктрины спиритуалистической философии нашим друзьям, и особенно modus operandi медиумов, т. е. сообщение духов умерших с живыми людьми, чьи организмы эти духи используют как средство общения, каждый раз ужас наших слушателей был явно неподдельным. «Общение с бхутами, – восклицали они, – это общение с духами, ставшими злыми демонами, которым мы готовы приносить жертвы в виде еды или питья, чтобы ублажить их, или чтобы заставить их мирно покинуть нас, но которые всегда возвращаются, чтобы нарушить наш покой. Их присутствие мы рассматриваем как осквернение! Какое удовольствие или комфорт беллати (белые иностранцы) могут испытывать от общения с ними?» Поэтому я повторяю, и очень настойчиво, что в Индии не только нет спиритуалистов, в том смысле, в каком мы понимаем этот термин, но даже сам намек на так называемое «общение с духами» вызывает отвращение у индусов, если можно так выразиться, у самой древней нации в мире, которая знала все о феноменах на протяжении многих тысяч лет. Разве это ни о чем не говорит нам, тем, кто совсем только недавно начал лицезреть чудеса медиумизма? Должны ли мы мнить себя такими умными, чтобы отказываться следовать указаниям Востока, видевшего своих святых – даже своих богов, демонов и духов стихий – совершающими чудеса в далекой древности? Разве мы настолько усовершенствовали нашу собственную философию, что можем сравнить ее с индийской философией, которая способна объяснить каждую тайну и убедительно продемонстрировать саму суть любого феномена? Поверьте мне, стоит попросить помощи у индусов, если потребуется доказать материалистам и скептикам от науки, и убедительнее, чем мы может это сейчас сделать, что какой бы ни оказалась догадка о подлинной сущности агентов, все феномены, будь они библейские или ведические, христианские или языческие, полностью согласуются с законами этого мира и первые претендуют на научное исследование. Давайте сначала докажем существование сфинкса профанам, а уже потом попробуем разгадать его тайну. Спиритуалисты всегда найдут способ опровергнуть «устаревшие доктрины» прошлого. Истина вечна, и как бы долго ее ни топтали, она все равно вновь поднимется и, обновленная, засветит еще ярче среди опадающих сумерек суеверия. Но в одном смысле применение нами термина «спиритуалисты» к индусам полностью оправдано. Как бы они ни выступали против физических феноменов, произведенных бхутами или неуспокоенными душами умерших, и одержания ими медиумов, все же они с радостью принимают утешительные свидетельства непрекращающегося к ним интереса со стороны их умершего отца или матери. В субъективном феномене снов, в картинах ясновидения или транса, вызванного чарами святых, они приветствуют духов любимых ими когда-то людей и часто получают от них важные напутствия и советы.
Если читателям вашего журнала это интересно, я могла бы посвятить серию статей индийским феноменам, объясняя их по мере описания. Я искренне надеюсь, что американские спиритуалисты более не будут относиться предвзято к теософам-иконоборцам и их «устаревшим» идеям. Я пишу это не ради того чтобы проповедовать новые доктрины или распространять индусскую пропаганду, а единственно из желания предоставить материал для сравнения и изучения тем спиритуалистам, которые еще не отучились думать.
Бомбей, июль 1879 г.
Что такое теософия
Перевод – О. Колесников
Этот вопрос задается столь часто, и превратные толкования распространяются столь широко, что редактор журнала, в моем лице, считает необходимым конкретно пояснить своим читателям, для полного разумения, что означает слово «теософия». При этом буду иметь в виду необходимость дальнейших пояснений: что такое Теософическое общество и кто такие теософы – и эти пояснения тоже далее будут даны.
Согласно лексикографам, термин теософия образован из двух греческих слов: теос – «бог» и софия – «мудрость». Пока что – все именно так. Но такое объяснение не дает ни малейшего представления, что же такое теософия. Вебстерский словарь довольно оригинально определяет ее так:
«Подразумевает общение с Богом и высшими духами и сознательное достижение сверхчеловеческого знания путем физических процессов, как добивались того через теургические действа некоторые древние платонисты, или химическими процессами, как немецкие философы огня».
Это, как минимум, примитивное и весьма поверхностное объяснение. То, что м-р Вебстер применяет подобное описание к учениям Аммония Саккаса, Плотина, Ямвлиха, Порфирия, Прокла, показывает либо сознательное искажение, либо незнание им философии и побуждений великих гениев поздней александрийской школы. Относить намерение развить свои психологические, духовные чувства посредством «физических процессов» к тем, кого как современники, так и потомки называли «теодидакты», богом ученые, – значит говорить о них как о материалистах. Что же касается сарказма в отношении философов огня, то его следует переносить на наших знаменитейших современных ученых, от имени которых преподобный Джеймс Мартини высказывает следующее бахвальство: «Материя – вот все, что нам нужно; дайте нам описание каждого атома, и мы объясним всю вселенную».
Воган предлагает значительно более хорошее, более философское определение. Он говорит:
Теософ – это тот, кто дает вам теорию Бога или действий Бога, которая не есть откровение, но основа которой вдохновлена Им.
С этой точки зрения, каждый мыслитель и философ, в особенности же каждый основатель новой религии, философской школы или секты, автоматически уже считается теософом. Следовательно, теософия и теософы существовали с той самой поры, когда первый проблеск нарождающейся мысли заставил человека попытаться сформулировать свое собственное, независимое мнение.
Так что, хотя христианские писатели исчисляют развитие эклектической теософской системы с начала третьего века христианской эры, теософы существовали и до нее. Диоген Лаэртский прослеживает существование теософии от эпохи династии Птолемеев и называет ее основателем египетского иерофанта Пот-Амуна, – это коптское имя, означающее, что священник посвятил себя богу Амону – богу Мудрости. Как показывает история, возродил ее Аммоний Саккас, основатель неоплатонической школы. Он и его ученики называли себя «филалетами» – поклонниками истины, тогда как сторонние люди, за их методы интерпретации всех священных легенд, символических мифов и тайн посредством аналогии или соответствия таким образом, что события, происходящие во внешнем мире, есть лишь восприятие впечатлений и опыта человеческой души, называли их «аналогетиками». Целью и задачей Аммоний Саккас ставил примирение всех сект, людей и наций под одной верой – в Высшего Предвечного, Непознаваемую и Невыразимую Силу, правящую во вселенной незыблемыми вечными законами. Он ставил своей задачей обосновать самые основы теософии, изначально единые во всех странах; он хотел убедить человечество отложить споры и распри и объединиться в мыслях и намерениях, как детям общей матери; хотел очистить древние религии от шлака субъективного элемента, объединяя и объясняя их на основе чисто философских принципов. Именно потому наряду со всеми философами Греции в эклектической теософской школе изучались также и буддизм, веданта и магизм или зороастризм. Отсюда и проявление среди александрийских теософов таких, характерных преимущественно для буддистов и индусов, особенностей, как почитание родителей и пожилых людей, братская любовь ко всему человечеству, сострадание даже к бессловесным животным. При этом прилагались усилия построить систему правил морали, которая вызывала бы у людей стремление жить по законам своих стран, возвысить, пробудить их разум созерцанием и изучением Абсолютной Истины; главной его целью, для того чтобы достучаться до сердец всех людей, было, как он полагал, извлечение из различных учений, как из многострунного инструмента, одной всеобъемлющей мелодии, которая нашла бы отклик во всех почитающих истину сердцах.
Таким образом, теософия – это древняя Мудрость-Религия, эзотерическая доктрина, которая когда-то была известна во всех претендующих на цивилизованность странах. Все писания тех времен изображают эту «Мудрость» как эманацию божественного Принципа, и ясное понимание этого отражено в таких именах, как индийское Буддх, вавилонское Нево, Тот Мемфиса и Геркулес Греции, а также в именах богинь – Метис, Нейт, Афина, София гностиков и, наконец, сами Веды, название которых произошло от слова «знать». Это же понятие распространяется на всех античных философов Востока и Запада, иерофантов древнего Египта, риши Арьяварты, теодидактов Греции, получивших знание оккультных и божественных тайн. Таким образом, меркаба европейских раввинов, популярная мирская теория, является средством достижения, внешней оболочкой, содержащей высшее эзотерическое знание. Маги Зороастра получали инструкции и посвящения в пещерах и тайных ложах Бактрии; египетские и греческие иерофанты произносили свои апорхета, или тайные формулы, и мисты становились эпоптами – пророками.
Центральной идеей эклектической теософии была единая Высшая Сущность, Незнаемая и Непознаваемая, ибо, как вопрошает «Брихадараньяка упанишада»: «Как можно познать то, кто творит знание?». Ее система характеризуется тремя определенными разделами: теорией вышеупомянутой Сущности; доктриной человеческой души как ее эманации, то есть аналогичной ей по природе; и ее теургией. Именно эта последняя наука и послужила причиной столь искаженных представлений о неоплатониках в наш век материалистической науки. По существу, теургия – это искусство применения божественных возможностей человека для подчинения слепых сил природы; сначала представителей этой науки называли магиками – что было искажением слова «магх», обозначающего мудрого или ученого человека – и затем осмеивали. Скептики недавних лет допустили бы невероятную промашку, насмехаясь над идеей фонографа и телеграфа. Те, кого одно поколение осмеивало и называло «неверными», следующее, как правило, почитало мудрецами и святыми.
В Божественную Сущность и природу души и духа современные теософы верят столь же, как и древние. Диу ариев идентичен Иао халдеев и даже Юпитеру менее образованной и философской части римлян; и точно так же он идентичен Яхве самаритян, Тиу или «Тиуско» норманнов, Дуву бриттов и Зевсу фракийцев. Что же касается Абсолютной Сущности, Единой и Вездесущей, то, возьмем ли мы для рассмотрения этого понятия учение греков-пифагорейцев, халдейскую каббалу или философию ариев, – результат будет один и тот же. Первичная Монада в системе Пифагора, которая растворяется в темноте и которая и есть сама Темнота (для человеческого сознания), была положена в основу всех вещей; эту идею, во всей ее целостности, можно увидеть в философских системах Лейбница и Спинозы. Следовательно, соглашается ли теософ с каббалой, которая, говоря о Эйн Софе, вопрошает: «Кто же, таким образом, может осознать Его, если Он Бесформенный и Несуществующий?»; повторяет ли он величественный гимн из «Ригведы» (книга X, гимн 129):
Кому ведомо, откуда исходит это великое творение?
Создано ли оно по воле или по бездействию?
Это знает лишь Он – а может быть, не знает даже Он;
принимает ли ведантическую концепцию Брахмы, который представляется в «Упанишадах» как «не имеющий жизни, не имеющий разума, чистый», бессознательный, ибо Брахма – это «Абсолютное Сознание»; или, наконец, разделяя веру свабхавиков Непала, он утверждает, что не существует ничего, кроме «свабхавы» (субстанции природы), которая существует сама по себе и не имеет никакого Творца – любая из этих концепций может привести его лишь к чистой и абсолютной теософии, той самой, что побуждала таких людей, как Гегель, Фихте, Спиноза, продолжить труд греческих философов по разъяснению Единой Субстанции – Божества, Божественного Всего, происходящего от Божественной Мудрости, – неосознаваемого, непознаваемого и невыразимого, – на основе всех древних и современных религий, кроме христианства и магометанства. Каждый теософ, придерживающийся теории Божества, «который не давал откровений, но вдыхал в себя свои основы», может принять любое из вышеперечисленных определений, принадлежащее к любой из этих религий, и, тем не менее, оставаться в пределах теософии, ибо она является верой в Божество, которое есть ВСЁ, которое является источником существования, беспредельностью, которая не может быть понята и осознана, вселенной, которая одна лишь представляет ЭТО или ЕГО, как предпочитают говорить некоторые, тем самым наделяя это полом, антропоморфизируя, что является богохульством. Истинные теософы сторонятся грубых материализацией; они предпочитают веру, что, вечно оставаясь в себе, Дух Бога ничего не желал и ничего не творил, но то, что бесконечно, озаряя все, исходит от Великого Центра, то, что создает все видимое и невидимое – это Луч, несущий в себе творящие и зарождающие силы; луч, который в свою очередь создал то, что греки называли Макрокосмос, каббалистский Тиккун, или Адам Кадмон – первичный человек, арийский Пуруша, проявленный Брама, или Божественный Муж. Теософы верят также и в анастазис, или продолжение существования, и в трансмиграцию (эволюцию), серию изменений души, что может быть защищено от нападок и объяснено на строгих философских принципах; следует только установить различие между ведантической параатма (трансцедентальной, высшей душой) и дживатма (животной, сознательной душой).
Для полного определения теософии нужно рассмотреть ее во всех ее аспектах. Внутренний мир не скрыт от нас непроницаемой тьмой. Во все века и во всех странах существовали люди, которые с помощью высшей интуиции, даваемой теософией, или богопознанием, ощущали вещи мира внутреннего, невидимого. Следовательно, «самадхи», или дхиан йог самадхи, индийских аскетов; «даймонион-фотизм», или духовное просветление, неоплатоников; «звездные беседы души» розенкрейцеров и философов огня; и даже экстатический транс мистиков и современных гипнотизеров и спиритуалистов – хотя и различны по выражению, едины по сути. Поиски человеческого божественного «я», столь часто интерпретируемые как личное общение с персональным Богом, занимали всех мистиков, и, похоже, что вера в его существование – ровесница человечеству. Но каждый человек называет это по-своему. Так, то, что Платон и Плотин называли «умственной (ноэтической) работой», йогины и шротрия именуют – видья. «Размышлением, самопознанием и дисциплиной мысли душа может быть поднята до видения вечной истины, добра и красоты – видения Бога – это и есть эпоптиа», – говорят греки. Порфирий же добавляет к этому следующее:
Для объединения души со Вселенской Душой необходим совершенно чистый разум. Через самосозерцание, целомудрие и очищение тела мы можем приблизиться к Ней и получить, в таком состоянии, знания и прекрасную проницательность.
Свами Даянанд Сарасвати, не читавший ни Порфирия, ни других греческих писателей, но в совершенстве изучивший Веды, в своей «Веда Бхашья» пишет:
Для достижения дикша (высшего посвящения) и йоги необходимо руководствоваться правилами… Познавая Вселенский Дух (или Бога), все многообразие вселенной и качества (оккультные) вещей, душа в человеческом теле может творить величайшие чудеса. Такой человек (дикшита, или посвященный) может достичь способности слышать и видеть на огромном расстоянии.
И наконец, процитируем слова Альфреда Р. Уолласа, члена Королевского общества, спиритуалиста и в то же время признанного натуралиста, смело и откровенно заявляющего следующее:
Чувствует, ощущает, думает один лишь дух – это он достигает познания, размышляет и возвышается… Очень редко встречаются люди с такой организацией, что их дух может воспринимать независимо от телесных органов чувств или может, частично или полностью, покинуть на время свое тело и вернуться в него вновь… но дух… сообщается с другим духом легче, чем с материей.
Так что, мы можем видеть, как, преодолев тысячелетия, эра гимнософистов[812] вмешалась в наш высокоцивилизованный век, несмотря на просвещение, а может быть, именно благодаря просвещению, пролившему свой сияющий свет как на физическую, так и на психологическую область естества. Около двадцати миллионов людей верят сегодня, в различных формах, в те же самые духовные возможности, в которые верили йоги и пифагорейцы около 3000 лет назад. Как арийские мистики заявляли о своей способности решать все проблемы жизни, когда они достигали возможности действовать независимо от тела, через атман – «я» или «душу»; как древние греки искали атму – Сокрытого, или Бога-Душу человека, пользуясь символическим зеркалом фесмофорских мистерий [Диметры], так и современные спиритуалисты верят в способность духов, или душ развоплощенных людей, сообщаться, видимо и ощутимо, с теми, кого они любили при земной жизни. И все они – арийские йоги, греческие философы и современные спиритуалисты – утверждают эту возможность на том основании, что воплощенная душа и ее никогда не воплощающийся дух – реальное «я» – вовсе не отделены ни от Вселенской Души, ни от других духов пространством, но единственно лишь различием их качеств; ведь беспредельное развитие вселенной не может быть ограничено. И если это различие преодолено – абстрактным ли созерцанием, дающим временную свободу заточенной в теле душе, как понимали это греки и арийцы, или же, согласно представлениям спиритуалистов, медиумизмом – такое объединение воплощенного и развоплощенного духов действительно становится возможным. Именно это и происходило с йогами системы Патанджали и следовавшими по их стопам Плотином, Порфирием и другими неоплатониками, утверждавшими, что иногда, во время их жизни, в часы экстаза, они соединялись, или вернее становились одним целым, с Богом. Хотя было, да и есть, немало философов, требующих отмести эту смешную идею, какой она может показаться в приложении к Вселенскому Духу, как совершенную химеру. Единственным оспариваемым местом, темным пятном в философии экстремального мистицизма у теодидактов было их требование поставить видение экстаза выше чувственных ощущений. В случае же йогов, утверждавших, что они способны видеть Ишвару «лицом к лицу», это их утверждение было ниспровергнуто строгой логикой Капилы. Что же касается аналогичного предположения, сделанного относительно греческих последователей, множества последователей христианства, обладавших способностью впадать в экстаз и, в конце концов, для последних двух претендентов на «боговидение» нашего столетия – Якоба Бёме и Сведенборга – то эта претензия могла бы и должна бы быть логически и философски подвергнута сомнению, если тех немногих наших знаменитых ученых, являющихся спиритуалистами, более интересует философия, нежели чистый феноменализм спиритуализма.
Александрийские теософы подразделялись на неофитов, посвященных и учителей, или иерофантов; они заимствовали свои принципы от античных мистерий Орфея, который, как пишет Геродот, привез их из Индии. Аммоний брал со своих учеников клятву не разглашать высшие доктрины никому, кроме тех, кто был достоин того и посвящен, кто умел уважать богов, ангелов и демонов других людей, согласно эзотерической гипонии, или скрытому значению. Эпикур замечает следующее:
Боги существуют, но они не являются тем, как их понимают хои поллои, необразованные массы. Он не атеист, тот, кто отрицает существование тех богов, которым поклоняются толпы, но он – тот, кто устремляет мысли масс к этим богам.
По-своему, Аристотель выражает это так:
Божественная Сущность пронизывает собой всю природу, иными словами, боги просто являются первичными принципами.
Плотин, ученик «богом ученого» Аммония, говорит, что тайный гнозис, или познание теософии, имеет три степени – убеждение, изучение и просветленность.
Средствами или инструментами первой являются чувства или ощущения; второй – диалектика; третьей – интуиция. На последней ступени рассудок находится в подчиненном положении; это абсолютное познание, основанное на слиянии сознания с объектом изучения.
Теософия – это, так сказать, точная наука области психологии; она находится в таком же отношении к естественному, некультивированному медиумизму, как познания в физике Тиндаля и школьника. Она развивает в человеке непосредственное созерцание – то, что Шеллинг назвал «реализацией отождествления объекта и субъекта в личности»; под воздействием знания гипонии человек воспринимает божественные мысли и вещи так, как они есть на самом деле и, в завершении, «становится приемником Мировой Души», как прекрасно выразился Эмерсон. «Я, несовершенство, поклоняюсь своему собственному совершенству», – говорит он в своем прекрасном эссе о Высшей Душе. Кроме этого психологического, душевного фактора, теософия культивирует все разделы науки и искусства. Она очень хорошо знакома с тем, что широко известно как гипноз. Теософы отвергают практическую теургию, или «ритуальную магию», к которой прибегают римские католические священники для изгнания злых духов. Когда человек не знает истинного значения эзотерических божественных символов, он неправильно оценивает силы своей души и, вместо духовного и мысленного контакта с высшими небесными сущностями, добрыми духами (богами теургов школы Платона), он, не сознавая того, призовет таящиеся вокруг человечества злые, темные силы – неумирающие злобные порождения человеческих преступлений и пороков – и так от теургии (белой магии) докатится до гоэтии (черной магии, колдовства). Конечно, ни белая, ни черная магии не являются на самом деле тем, что понимает под этими словами общественное суеверие. Думать, что существует возможность «поднятия духа», согласно определению Соломона, – верх суеверия и невежества. Только лишь чистота наших действий и мыслей поднимает нас до общения с «богами» и приближает к желанной цели. Алхимия, воспринимаемая многими как духовная философия, также как и физическая наука, принадлежит к учениям теософской школы.
Следует отметить тот факт, что ни Зороастр, ни Будда, ни Орфей, ни Пифагор, ни Конфуций, ни Сократ, ни Аммоний Саккас ничего не записывали. Причина тому понятна. Теософия – это оружие, заостренное с двух сторон и непригодное для эгоистов и невежд. Как и у всех древних философий, у нее есть жрецы и в наши дни; но с самых древних времен и поныне последователи ее немногочисленны, и принадлежат они к самым различным сектам и взглядам.
Чисто умозрительная, не создающая никаких школ, она до сих пор оказывает молчаливое влияние на философию, и, несомненно, когда придет время, эти безмолвно выдвинутые идеи могут дать даже новое направление человеческой мысли,
– замечает м-р Кеннет Р. Х. Маккензи, сам мистик и теософ, в замечательном фундаментальном труде «Королевская масонская энциклопедия».
Со времен «философов огня» они никогда не объединялись в общества и были известны как теософы лишь немногим равным, ибо христианские священники выслеживали их как диких зверей, и смерть им была определена заранее. Статистика показывает, что за период в 150 лет по обвинению в колдовстве в Европе было сожжено более 90 000 мужчин и женщин. Только в Великобритании с 1640 по 1660, за двадцать лет, за договор с «Дьяволом» было предано смерти 3000 человек. И лишь в конце нашего века, в 1875 году, несколько прогрессивных мистиков и спиритуалистов, неудовлетворенных теорией и объяснениями спиритизма, посвятив себя служению ему и обнаружив, что они далеки от того, чтобы охватить всю область феноменов, организовали в Нью-Йорке, в Америке, ассоциацию, широко известную ныне как Теософическое общество. Объяснив теперь, что такое теософия, мы разъясним, в отдельной статье, сущность нашего Общества, которое называется также «Всеобщим Братством Людей».
Эзотерические аксиомы и спиритуалистические спекуляции
Перевод – К. Леонов
В своей растянутой рецензии на книгу А. Лилли «Будда и ранний буддизм», наш уважаемый друг, критик М. А. (Оксон), пользуется случаем, чтобы сделать еще один выпад против своих доброжелателей, теософов. На основании авторитета (?) м-ра Лилли, который, по-видимому, обладает всезнанием по данному вопросу, обозреватель опровергает и разоблачает утверждения и теории, сформулированные теософами. Приведем теперь цитату из его рецензии «Буддизм и западная мысль», опубликованной в октябрьском номере «Psychological Review»:
«Каждому читателю, до сих пор следовавшему за мной, будет очевидно, что буддийская вера пронизана тем, что я описываю как некий специфический, характерный признак современного спиритуализма – верой в существование и руководящую роль духов умерших. (!?)[813] Я признаю, что это явилось для меня некоторой неожиданностью, и, можно сказать, приятной неожиданностью, ибо натолкнуло меня на мысль, что между восточным и западным образом мышления и верованиями в данном вопросе существует заметный антагонизм. Мы слышали немало пренебрежительных слов относительно этой особой области веры от некоторых из наших друзей, которые многое поведали нам о теософских убеждениях индусов и, превознося преимущества буддийской веры над христианской, страстно восхваляли одну из них, выказывая чрезвычайное презрение к другой… Но как бы то ни было, нам слишком часто говорили, что мы должны принять это как урок от тех, кто знает больше нас, и что наша западная вера в деятельность духов умерших людей в нашем мире является «крайним» заблуждением. А мы-то были уверены, что таким было восточное кредо. Для самих себя, мы (по крайней мере, некоторые из нас) предпочитаем наш собственный опыт наставлениям кого бы то ни было, чьи догматические утверждения столь же огульны, как и взгляды восточных экспертов, с которыми нам довелось ознакомиться. Их утверждения и претензии в целом кажутся нам чрезмерными. Быть может, нас склоняют к мысли, что духи умерших не действуют на Востоке, но в любом случае они проявляют активность на Западе. И хотя мы далеки от того, чтобы отказаться признать истину, которая в значительной степени наполняет восточный спиритуализм, более того, мы изо всех сил пытались убедить наших друзей расширить свои взгляды, выборочно приняв ее, нам ничего не осталось, как с грустью констатировать, что она совершенно противоречит западному опыту.
Некоторое утешение мне доставил м-р Лилли. Повсюду в его книге я нашел не только весьма поучительное разнообразие мнений, которые я мог с большой пользой сопоставить со своими собственными убеждениями и теориями, но также обнаружил, что вера во вмешательство духов умерших людей, о которой все мы воображали, что она anathema maranatha [проклята, лат. ] на Востоке, является, в результате, общепринятым принципом буддизма, по его мнению». (Часть II, стр. 174.)
После этого автор продолжает разглагольствовать о «буддийском спиритуализме»… «основным принципом» которого является «вера в то, что живые люди могут находиться en rapport [в контакте, франц. ] со своими умершими друзьями»; о существовании адептов, являющихся «высокоразвитыми медиумами»; и приводит интересную цитату из книги м-ра Лилли. Вот что говорит вышеназванный авторитет:
«Я столь подробно остановился на этой вере в сверхъестественное, потому что она имеет исключительную важность для нашей темы. Буддизм, безусловно, был тщательно разработанной системой для компенсации действия злых духов при помощи добрых духов, которые оказывают наибольшее воздействие при посредстве трупа или части трупа главного содействующего духа. Буддийский храм, буддийские ритуалы и буддийская литургия, все, по-видимому, сходились на этой одной идее о необходимости наличия всего тела умершего человека или его части. Кем же были эти духи-помощники? Каждый буддист, древний или современный, немедленно признал бы, что дух, все еще не достигший личного, или духовного пробуждения, не может быть добрым духом. Он все еще пребывает во владениях камы (смерти, страсти).[814] Он не в состоянии сделать ничего хорошего; более того, он должен творить зло… Ответ северного буддизма, если мы поищем его в таких книгах, как «Белый лотос дхармы» и «Лалитавистара», состоит в том, что добрые духи – это будды, умершие пророки. Они приходят из «сфер будд» общаться с землей».
Все это к вящей радости М. А. (Оксона), так как он полагает, что это подтверждает спиритуальные теории и, предположительно, должно поставить в тупик теософов. Однако мы опасаемся, что все это, в конце концов, приведет в смущение лишь м-ра Лилли.
«Жизнь Будды проникнута тем», – говорит обозреватель, – «что кажется мне безусловным спиритуализмом…»; и с торжеством добавляет: «Знаменательно, что нигде во всем этом объяснении буддийского спиритуализма мы ни разу не натолкнулись на элементального или элементарного духа».
Тут нечему удивляться, поскольку они имеют в буддийском и брахманическом эзотеризме свои собственные рабочие названия, обозначения которых м-р Лилли – если он понял их смысл столь же правильно, как и значение слова кама – просто проглядел или включил их в общее название «духов». Мы не будем пытаться в личном порядке обсуждать спорные вопросы с нашим другом М. А. (Оксоном), так как наш голос обладает для него не бо́льшим авторитетом, чем голос м-ра Лилли – для нас. Но мы все же сообщим ему о том, что мы предприняли. Как только мы получили его компетентную рецензию, мы тщательно изучили ее и отослали два номера журнала с ней двум авторитетам для того, чтобы они, в свою очередь, отрецензировали ее и исправили. Мы надеемся, что эти специалисты в области эзотерического буддизма будут сочтены много более весомыми, чем м-р Лилии или любой другой авторитет в этом вопросе; ибо эти двое: (1) г-н Сумангала Уннанс, буддийский первосвященник с Адамова пика (Цейлон), учитель м-ра Риса Дэвидса, член нашего Генерального Совета и наиболее ученый знаток северного буддизма; и (2) коган-лама из Ринччадзе (Тибет), глава архив-регистраторов тайных библиотек далай-ламы Ринпоче в Ташилхунпо, – также член нашего Общества. Кроме того, последний является «панченом», или великим наставником, одним из наиболее ученых богословов северного буддизма и эзотерического ламаизма. От него мы уже получили обещание показать, сколь ошибочны по всем пунктам взгляды обоих, и автора, и его рецензента, в своем последующем письме, сопровождаемое некоторыми нелестными замечаниями в адрес первого, которые вряд ли польстят его авторскому тщеславию. Мы надеемся, что первосвященник Сумангала также поделится своими мыслями относительно «буддийского спиритуализма», как только он выкроит свободное время, – что, кстати, не так-то легко, принимая во внимание его загруженность делами. Если и после этого авторитет и ученость м-ра Лилли все же будет считаться выше свидетельства этих двух наиболее ученых буддийских толкователей южного и северного буддизма наших дней, тогда нам ничего более не останется, как развести руками.
Между тем, никто не будет отрицать тот факт, что эзотерический буддизм и брахманизм по сути одно и то же, ибо первый произошел из последнего. Однако хорошо известно, что наиболее важной особенностью реформы Будды было то, что он сделал адептство или просветление (посредством дхьянических практик иддхи) открытым для всех, тогда как брахманы ревниво лишали всех людей за пределами своей собственной высокомерной касты привилегии учиться совершенной истине. Поэтому, в данной связи мы приведем идеи ученого брамина о спиритуализме, рассматриваемом с эзотерической точки зрения.[815] Автор статьи, более опытный в брахманических оккультных науках, чем любой индийский мирянин за пределами внутреннего конклава адептов, рассматривает в ней семеричный принцип в человеке, как он дается во «Фрагментах оккультной истины», и проводит для этой цели исчерпывающее сопоставление между двумя эзотерическими доктринами, брахманической и буддийской, которые он считает «идентичными по существу». Его письмо было написано по нашей личной просьбе, и не с целью вступить в полемику, поскольку сам автор, отвечая нам, скорее всего, был далек от мысли, что оно когда-либо будет опубликовано. Однако, получив его разрешение на публикацию, мы теперь с удовольствием воспользуемся этой возможностью. Помимо того, что это будет, вероятно, лучшей рецензией на столь сложный для понимания вопрос, которую мы когда-либо рассчитывали бы получить, это покажет М. А. (Оксону) и другим нашим друзьям, спиритуалистам, сколь поверхностно усвоили такие авторы, как м-р Лилли, «основной принцип» азиатских религий и философии. К тому же читатели смогут осмыслить, в какой мере современный спиритуализм, в его нынешней интерпретации, является «распространенным принципом» брахманизма, старшего брата буддизма.
Электрическое и магнетическое сродство между человеком и природой
Перевод – К. Леонов
Не вдаваясь слишком глубоко в некоторые волнующие вопросы, основанные на том, что правоверные люди науки предпочитают называть «гипотетическими» утверждения психологической школы, – даже если бы речь шла об открытиях, сделанных наукой и полностью совпадающих с теориями последней, – мы хотим сами дать им названия и ознакомить с ними мир скептиков. Например, эта психологическая, или духовная, школа утверждает, что «каждое существо и естественно сформированный объект являются при своем зарождении духовным, или монадическим, существом», которое, появившись в духовном, или монадическом, плане бытия, необходимым образом должно иметь с ним столь же многочисленные связи, как оно имеет с материальным, или чувственным, планом, в котором оно развивается физически.
«Каждое из них, в соответствии со своими особенностями, развертывает из своего монадического центра эссенциальной аурой, которая обладает положительными и отрицательными магнетоидными связями с эссенциальными аурами всех остальных, и такое месмерическое притяжение и отталкивание обнаруживает прямую аналогию с магнетическим притяжением и отталкиванием, и подобное притяжение и отталкивание достигается не только между индивидуумами одного и того же вида, но и между существами разных видов, не только в живой, но и в неживой природе». («Ясновидение, гигиена и медицина» Якоба Диксона).
Таким образом, если мы обратим наше внимание на электрические и магнетические флюиды в людях и животных и на существующие таинственные, но несомненные взаимоотношения между ними, также как между ними и растениями и минералами, мы получим неистощимое поле для исследований, которые могут привести нас к более простому пониманию происхождения некоторых феноменов. Видоизменения периферических окончаний нервов, при помощи которых генерируется и разряжается электрическая энергия у некоторых видов рыб, имеют в высшей степени удивительный характер, и все же их природа до наших дней остается тайной для точной науки. Ибо когда она говорит нам, что электрические органы рыбы генерируют электричество, которое активизируется благодаря нервному воздействию, она дает нам столь же гипотетическое объяснение, как и психологи, теории которых точная наука отвергает in toto [в целом]. Лошадь имеет нервы и мышцы так же, как и рыба, и даже в большем количестве; существование животного электричества – это хорошо установленный факт, и существование мышечных токов обнаружено как в целых, так и в расчлененных мышцах животных, и даже в мышцах человека. И все же благодаря простым ударам своего слабого хвоста маленькая электрическая рыбка повергает ниц сильную лошадь! Откуда эта электрическая сила и какова конечная природа и сущность электрического флюида? Но причина это или следствие, первичный источник действия или опосредованный, – смысл каждого из ее проявлений все еще гипотетичен. Насколько много или насколько мало должен он иметь отношение к жизненной силе? Таковы вечно повторяющиеся и все еще остающиеся без ответа вопросы. Однако мы знаем одно, а именно, что феномены электричества, также как и теплоты и фосфоресценции, внутри тела животного зависят от химических реакций, и что они происходят в организме точно так же, как они могли бы происходить и в химической лаборатории; всегда изменяемые и подвластные тому же самому таинственному Протею – Жизненному Принципу, о котором наука ничего не может сказать нам.
Ссора между Гальвани и Вольта хорошо известна. Один был поддержан таким авторитетом, как Александр Гумбольдт, другой – последующими открытиями Маттеуччи, Дюбуа Реймона, Броун-Секара и других. Их объединенными усилиями было определенно установлено, что производство электричества постоянно происходит во всех тканях живого организма; что каждый элементарный пучок волокон в мышце подобен электропаре в гальванической батарее; и что продольная поверхность мышцы действует подобно положительному полюсу элемента (или гальванической батареи), в то время как поперечная работает как отрицательный полюс. Последнее было установлено одним из величайших физиологов нашего столетия – Дюбуа Реймоном, который тем не менее был крупнейшим оппонентом барона Рейхенбаха, открывателя одической силы, и даже показал себя наиболее неистовым и непримиримым противником трансцендентальных теорий, или того, что лучше известно как изучение оккультных, то есть еще неоткрытых сил в природе.
Каждая вновь открытая сила, каждое до сих пор неизвестное соотношение той великой и непознанной Силы, или Первоначальной Причины всего, которая является не в меньшей степени гипотетичной для скептической науки, чем для простых легковерных смертных, была, до своего открытия, оккультной силой природы. Как только по следам нового феномена наука дает описание фактов – сперва независимое от каких-либо гипотез, предлагаемых в качестве причин данного проявления; далее – обнаружив, что их мнение является недостаточным и неудовлетворительным для публики, ее поклонники начинают делать обобщения, создавать гипотезы, основанные на некотором знании принципов, и обосновывают их действие, ссылаясь на законы их взаимосвязи и взаимозависимости. Они не объяснили феномен; они лишь предположили, как он мог быть получен, и представили более или менее обоснованные факты, чтобы показать, как он не мог бы быть получен, и тем не менее некая гипотеза, выдвигаемая из лагеря их оппонентов, лагеря трансценденталистов, спиритуалистов и психологов, как правило высмеивается ими еще до того, как эти последние раскроют свои рты. Мы отметим некоторые из недавно открытых электромагнетических феноменов, которые все еще не получили объяснения.
В организмах некоторых людей накопление и выделение электричества достигает при определенных условиях очень высокой степени. Такой феномен особенно хорошо наблюдается в странах с холодным и сухим климатом, например, в Канаде, также как и в странах с жарким, но в то же время сухим климатом. Таким образом – согласно авторитетному широко известному медицинскому журналу «Ланцет» – часто можно встретить людей, которые, просто поднеся свой указательный палец к газовой трубке, из которой выходит струя газа, зажигают газ, как будто для этого была использована горящая спичка. Известный американский физиолог д-р Дж. Г. Хаммонд обладает этой аномальной способностью, о которой он подробно рассказывает в своих научных статьях. Исследователь Африки и путешественник Митчисон информирует нас об еще более удивительных фактах. Когда он был в западной части Африки, с ним время от времени случался припадок гнева и раздражения по отношению к местному населению, во время которого он нанес своим хлыстом тяжелый удар негру. К его сильному удивлению, удар вызывал целый град искр из тела жертвы; изумление путешественника усилилось благодаря тому, что он заметил, что этот феномен не вызывал никаких толкований и, видимо, не удивлял никого из местных жителей, которые были свидетелями этого факта. Казалось, что это совершенно обычно для них и находится в естественном порядке вещей. В результате серии экспериментов он окончательно убедился в том, что при определенных атмосферных условиях и особенно при самом слабом ментальном возбуждении можно извлечь из черного тела практически каждого негра этого региона массу электрических искр; для того, чтобы вызвать это явление, достаточно мягко погладить его кожу или даже просто коснуться ее рукой. Когда негры остаются спокойными и тихими, из их тел невозможно получить никаких искр.
В «American Journal of Science» профессор Лумис показывает, что «люди, особенно дети, одевающие сухие туфли с тонкой подошвой и шелковые или шерстяные платья, в теплой комнате нагреваются по крайней мере до 70 градусов (по Фаренгейту), и если их накрыть толстым вельветовым ковром, часто становятся столь наэлектризованными, когда они прыгают через комнату и трутся туфлями о ковер, что при прикосновении их к другим людям возникают искры, а при поднесении их пальца к газовой трубке газ может воспламениться. Таким образом был зажжен серный эфир; а в сухую, холодную погоду юной девушкой, которая танцевала, создавались искры в полдюйма длиной, в результате чего была зажжена размельченная смола». Но довольно об электричестве, создаваемом человеческими существами. Эта сила постоянно проявляется повсюду в природе; и Ливингстон в «Путешествии в Южную Африку» рассказывает нам, что горячий ветер, который дует в течение сухих сезонов над пустыней с севера на юг, «находится в столь наэлектризованном состоянии, что пучок страусиных перьев, который несколько секунд держат против ветра, становится столь сильно заряженным, как если бы его прикрепить к электрической машине, и сжимает протянутую руку с резким трескучим звуком… Благодаря слабому трению меха накидок, одетых местными жителями, появляется свечение. Это происходило даже при верховой езде; и потирание рук вызывало искры и отчетливое потрескивание».
На основании некоторых фактов, установленных м-ром Дж. Джонсом из Пекхама, мы обнаруживаем их сходство с результатами экспериментов д-ра Рейхенбаха. Мы видим, что «магнетическая связь существует между людьми с нервным темпераментом и раковинами – продуктами живых существ, которые, конечно, определяют динамические качества своих естественных покровов». Экспериментатор проверил свои результаты на четырех разных чувствительных людях. Он говорит, что «был впервые озадачен дамой, которая, рассматривая коллекцию раковин, жаловалась на боль, когда держала одну из них. Его экспериментальный метод состоял просто в том, что раковина помещалась в руку человека; purpura chocolatum примерно через четыре минуты вызывала сокращение мышц пальцев и болезненную судорогу руки, которую можно было снять посредством быстрых пассов, совершаемых без прикосновения, по направлению от плеч к пальцам».
Он экспериментировал с более чем тридцатью раковинами, из которых двенадцать он испробовал 9 мая 1853 года; одна из них вызвала резкую боль в руке и голове, сопровождаемую обмороком.
Затем он поместил пациентку на софу, а раковины – на буфет. «Через короткое время», – говорит м-р Диксон, из книги которого мы и приводим этот эксперимент, – «к его удивлению, пациентка, все еще оставаясь без сознания, медленно подняла свои сжатые руки, направляя их в сторону раковины, лежащей на буфете, вытянула руки во всю длину и показала на нее. Он опустил ее руки; она снова подняла их, ее голова и тело медленно следовали за ними. Он перевел ее в другую комнату, отделенную от той, где находились раковины, девятидюймовой стеной, коридором и деревянной оштукатуренной стенкой; феномен, странно сказать, повторился. Тогда он поместил раковины в заднюю комнату, а впоследствии и в другие места, одно из которых находилось вне дома. При каждом изменении позиции раковин изменялось и положение рук. Пациентка оставалась без сознания… четыре дня. На третий день кисть руки, которая держала раковину, распухла, покрылась пятнами и почернела. Утром четвертого дня эти изменения прошли, и осталось только небольшое пожелтение руки. Наиболее сильное воздействие в этом эксперименте исходило от cinder murex и chama macrophilla, которые были наиболее удивительными; остальными из двенадцати были purpurata coocia, cerethinum orth., pyrula ficordis, sea urchin (Австралия), voluta castanea, voluta musica, purpura chocolatum, purpura hyppocas tanum, melanatria fluminea, и monodonta declives».
В книге, озаглавленной «Естественное и сверхъестественное», м-р Джонс сообщает об испытании магнитных воздействий различных камней и деревьев, повлекших аналогичные результаты; но, так как мы не видели этой работы, то не можем ничего сказать об этом эксперименте. Собрав больше фактов, мы предпримем попытку сравнить «гипотезы» точной науки и науки психологической, относящиеся к случаям такого взаимодействия между человеком и природой, Микрокосмом и Макрокосмом.
Элементарии
Перевод – О. Колесников
В последнее время изгнанные и запрещенные ранее темы об «элементариях» каббалы стали часто появляться в прессе ортодоксальных спиритуалистов. Это и не удивительно. Спиритуализм и его философия прогрессирует, и она будет развиваться несмотря на оппозицию некоторых весьма ученых невежд, которые полагают, что всем космосом вращают их академические мозги. Но первое, что нам следует сделать при обсуждении нового понятия, это разъяснить, что именно этот термин означает. Мы, изучающие восточную философию, считаем, что она находится только в выигрыше от того, что журналы спиритуалистов по обе стороны Атлантики начинают обсуждать тему предчеловеческих и привязанных к земле существ, хотя и высмеивают эту идею. Но, не изучив писателей каббалы, знают ли эти насмешники о чем они говорят? Для меня совершенно очевидно, что они путают понятие «элементарии» – означающее порочных, земных, и, все-таки, человеческих духов – с понятием «элементалов», или духов природы.
С вашего позволения, теперь я отвечу на статью д-ра Уолдриджа, которую автор озаглавил «Элементарии». Я вполне допускаю, что написав вначале элементарии, вследствие моего несовершенного знания английского, я сама навлекла на свою голову гнев спиритуалистов и медиумов вкупе с их «руководителями». И все же постараюсь пояснить свое намерение. Элифас Леви употребляет термин «элементарий», обозначая им как земных человеческих духов, так и сущности стихий. Эта беззаботность с его стороны объясняется тем, что каббалисты считают человеческих элементариев утерявшими все шансы на бессмертие и, следовательно, после определенного периода времени становящимися ничуть не лучше, чем «элементалы», которые вообще не имеют никакой души. Чтобы привести это в порядок, в «Разоблаченной Изиде» я показала, что необходимо все же их разделять, первых называть «элементариями», а последних «элементалами» (т. I, «Перед завесой»).
Подражая Герберту Спенсеру, д-р Уолдридж пытается объяснить существование популярной веры в духов природы, демонов и мифологических божеств как эффект воображения, не изучаемый наукой и появившийся вследствие неверного понимания природного явления. Он причисляет легендарных сильфид, ундин, саламандр и гномов – четыре основные группы, которые включают в себя бесчисленное множество низших божеств – к плодам воображения. Однако утверждает, что:
«Посредством длительной практики, некоторые развоплощенные духи могут материализовать видения своей волей».
Но если «развоплощенные духи» имеют иногда такие возможности, почему не допустить этого и у воплощенных, например, у живущих людей, которые, изучив оккультизм, стали его адептами? Согласно теории д-ра Уолдриджа, воплощенные духи, или маги, могут творить только субъективно, или, его словами:
«Находясь в состоянии вызывания, он привлекает в свое воображение сродственных ему духов, которые отвечают на его волю, и считает их реально существующими».
Я не могу не потребовать доказательств к подобным умозаключениям, иначе это приведет к бесконечным дискуссиям. Если много тысяч спиритов в Европе и Америке видели материализованные формы, которые представлялись им духами живших однажды людей, то миллионы жителей Востока на протяжении последних веков видели иерофантов храмов, и даже сейчас видят их в Индии, без всякого участия медиумов. Эти видения совершенно реальны и вовсе не претендуют на то, что они развоплощенные души людей. Но я только хотела бы заметить, что даже субъективные и невидимые для других, как уверяет нас д-р Уолдридж, но осязаемые для самого ясновидящего, эти проявления являются для него самого объективными. У ученого, даже в достаточной степени овладевшего тайнами физики, нет ни основания, ни возможности привести какие-либо правдоподобные и непротиворечащие доказательства в опровержение предположения, что если видимые ясновидящим явления и остаются субъективными для других, то это вовсе не значит, что они являются «галлюцинацией» или бредом воображения. Если бы рядом находилось несколько людей, наделенных способностями ясновидения, они бы все до одного видели это творение «галлюцинации» очень хорошо, и это было бы достаточное доказательство, что подобные явления имеют объективное существование. Именно так и проводятся эксперименты в некоторых, как я их называю, психологических школах на Востоке. Но нельзя доверять утверждениям одного провидца. Человек может быть честным, правдивым и стремиться познать только то, что реально, и тем не менее неосознанно путать действительность, принимать элементалов за развоплощенных духов. Какие, например, гарантии может дать нам д-р Уолдридж в том, что «Хоки» и «Тала», «водители» мисс Мэй Шау, не являются на самом деле просто продуктами воображения? Этот джентльмен может, конечно, привести слова своей подопечной, и он действительно может полностью доверять ее честности, когда она находится в нормальном состоянии. Но то, что медиум является пассивным и послушным инструментом в руках неких невидимых и таинственных сил – это уже факт установленный, и каждому серьезному исследователю следовало бы понять всю безответственность подобных личностей. Сам он проверил, духи ли это или незримые силы? И какие доводы он имеет в оправдание своего выхода в оппоненты философии, основанной на тысячелетнем опыте, на экспериментах, проводившихся целыми поколениями ученых египетских иерофантов, гуру, браминов, адептов других священных учений и множеством более или менее ученых каббалистов, которые все обучались провидению? Весьма опасно вести себя так для спиритуалиста! Если допустить, что маги создают свои видения только в воображении, и что все это только галлюцинации, как же тогда быть с «водителями», друзьями-духами и tutti quanti из благоухающего Саммерленда, которые роем толпятся вокруг медиумов и пророков. Почему эти сущности должны быть рассматриваемы как более соответствующие человеку, чем элементалы магов, или, как их называет д-р Уолдридж, «элементарии».
С точки зрения некоторых буддистских школ, ваш корреспондент, может быть, и прав. Их философия учит, что даже наша видимая вселенная была проявлена как объективная форма благодаря воображению и воле Непознаваемого Высшего Адепта, чем в корне отличается от христианской теологии, так как они учат, что вместо вызывания из небытия нашей вселенной, Он применил свою волю на пред-материи, вечной и недоступной описанию, невидимой субстанции, иногда, однако, принимающей определенные формы. Некоторые высочайшие и более проницательные метафизические школы Непала доходят даже до утверждения – тоже на вполне разумных основаниях, – что эта пред-существующая Субстанция или Материя (Свабхават) существует сама по себе, без какого бы то ни было творца и правителя. Когда она находится в состоянии активности – она вселенский творящий принцип, Правритти; когда же в скрытом и пассивном, они называют эту силу Нирвритти. Как нечто вечное и безграничное, она не имеет ни начала, ни конца, ни прошлого, ни будущего, но всегда была, есть и будет; но все, что было и будет – ЕСТЬ, а значит, не было ни одного действия, ни одной мысли, даже самых малейших, которые не были бы навечно отпечатаны в этой Субстанции, называемой Свабхават буддистами и «астральный свет» каббалистами. Как верное зеркало, этот Свет отражает каждый образ, и человеческое воображение не способно представить себе нечто, не существующее где-либо в этой Субстанции. Полагать, что человеческий мозг может выдумать что-либо не задуманное до него вселенским разумом – самонадеянная ошибка. В лучшем случае создающий что-либо может уловить блуждающие проблески «Вечного Мышления» и уже после этого образовать какие-то объективные формы как в видимом, так и невидимом мире. Единодушные подтверждения ученых провидцев доказывают, что существуют такие создания, как «элементалы»; и что, хотя «элементарии» и являются человеческими духами, они, вследствие потери всяческой связи с бессмертным миром, должны обозначаться неким специальным термином, который бы ясно показывал их отличие от бесплотных душ, которые остаются вечными. Для каббалистов и адептов, особенно в Индии, это различие очень важное, и они никогда не путают одно с другим – для необразованных же медиумов это одно и то же.
Спиритуалисты никогда не принимали во внимание предложения и советы некоторых их провидцев и медиумов. Они равнодушно отнеслись к «гадаренису» д-ра Пибла; они пожали плечами по поводу «розенкрейцерских» фантазий П. Б. Рэндольфа и никого из них его «Равалетт» не сделал умнее, они хмурили свои брови и ворчали на «диакку» А. Джексона Дэви, и в заключение, высоко подняв свое знамя, объявили войну против теософов и каббалистов не на жизнь, а на смерть. И каковы же результаты?
Сколько раз уже со стыдом и позором разоблачались лже-медиумы; проверка действительными провидцами этих «духо-форм», которые оказывались явно разыгранными, доказывает, что в тех случаях, когда не было полной уверенности, отождествления происходили, как правило, благодаря разным фокусам со стороны называвших себя медиумами; произведения подобных спиритов – это состряпанные маски и кипы отрепья; преследуемые навязчивыми идеями, внушенными их руководителями, медиумы доходят до пьянства и аморальности поведения; практика свободной любви одобряется и даже подсказывается мнимыми бессмертными духами; чувствительные верующие толкаются к мародерствам, самоубийствам, подлогам, растратам и т. п.; особенно легковерные доводятся до полной растраты своих средств во всяческих глупых вкладах, после чего направляются на поиски кладов; медиумы вынашивают планы и претворяют губительные спекуляции на акциях; приверженцы свободной любви сторонятся своих жен и ищут близости с другими женщинами; два континента наводнены гнусной клеветой одних медиумов против других, печатаемой и пересказываемой устно; инкубы и суккубы принимаются за вернувшихся ангелов-мужей и жен; фокусники и шарлатаны, поддерживаемые учеными и духовенством, собирают большие аудитории для подтверждения имитированных явлений, реальность которых подлинные медиумы и спириты не могут удостоверить; сеансы проводятся в кромешной тьме, где действительно немудрено истинные явления принять за фальсифицированные и розыгрыши за чистую монету; изобличенные, осужденные и отправленные в тюрьму медиумы оказываются беспомощны – их ангелы-водители бросают их, не пытаясь даже освободить своих подопечных; но если эти духи могут влиять на дела смертных, то медиумам следовало бы заручиться поддержкой своих небесных хозяев на случай подобных несправедливостей судьбы; другие доверчивые спиритуалисты и медиумы теряют свое здоровье и также остаются без поддержки своих, как они их называют, покровителей и защитников – таковы некоторые основные черты, характерные для сложившейся ситуации; то, чему следовало бы стать величественным в философиях всех религий, очерненное ныне, бросается как упрек неверующими и материалистами в лицо спиритов. Разумные представители последних вовсе не нуждаются в чужом опыте – в их собственном опыте достаточно примеров, подобных вышеуказанным. Спиритизм не имел прогресса, не прогрессирует и не будет прогрессировать до тех пор, пока его явления и факты не будут рассматриваться в свете восточной философии.
Так что, г-н Редактор, ваш корреспондент, д-р Уолдридж, виновен в двух ошибочных постулатах. Вот что он говорит в заключительном предложении своей статьи:
«Не знаю, преуспел ли я в доказательстве того, что элементарии – это миф, но, по крайней мере, я хоть чуть больше осветил этот вопрос для некоторых читателей журнала».
На это я бы ответила так: 1) Он вовсе не доказал что это миф, так как элементарии, за некоторыми исключениями – это земные «водители» и духи, в которых он сам верит, как и все другие спиритуалисты. 2) Вместо того, чтобы осветить, доктор еще больше затемнил данную тему. 3) Такие объяснения и беззаботные разоблачения оказывают медвежью услугу будущему спиритуализма. Наставляя его приверженцев, что им более уже нечего познавать, они служат только замедлению развития спиритуализма.
Искренне надеясь, что не заняла слишком много места на страницах вашего журнала, позвольте мне, уважаемый сэр, на сем поставить свою подпись:
С почтением,
Е.П. БлаватскаяОтветственный секретарь Теософического общества
Это кот!
(Посвящается тем членам Т. о., которые, возможно, примут эту статью на свой счет)
Перевод – О. Колесников
Пускай позор клеймит твое ненавистное имя;
Пусть скромные матроны недобро поминают;
И рдеющие девственницы, читая о событьях,
Торопятся листы перевернуть, где та легенда,
Что благородный труд порочит…
Шекспир
Извинение хуже и намного ужаснее лжи;
Ибо извинение – это осмотрительная ложь.
А. Поп
Женщина протянула мне плод, и я ел, – произнес первый мужчина, первый вор и трус, тем самым сваливая и свою долю вины на своего беспомощного товарища. По словам Попа, это могло быть «хуже лжи», и все же, по правде говоря, это не было ложью. Ложь не родилась вместе с первыми мужчиной или женщиной. Ложь – это продукт поздней цивилизации, законное дитя ЭГОИЗМА – готовое пожертвовать ради себя всем человечеством – а ЛИЦЕМЕРИЕ часто рождается от страха. Первоначальный грех, в котором, согласно ортодоксальному учению Воскресной школы, потонул и из-за которого был проклят весь мир, был непростительным до 1 года нашей эры – и это не величайший грех. Потомки Адама, усовершенствуя проступок своего предка, изобрели ложь и добавили к ней извинение и уклонение от прямого ответа. «Это кот», – выражение, которое возникло, возможно, у допотопных людей, и говорилось всякий раз, когда действительно совершался грех и требовался козел отпущения. Но тем, кто жил после потопа, потребовалось сваливать вину на «кота», даже когда никто вовсе ничего не совершал; и это было порождением изобретательных умов клеветников, которые всегда лгали без колебания, и особенно возмутительно – тогда, когда ощущали потребность выказать недовольство собратом или соседом. Плоды искупления, Дети спасения, мы лжем и грешим более охотно. Не «позор нам», а:
Приветствовать политику, которая первая начала
Смягчать чувства, дабы скрывать свои мысли,
– и это мировой девиз. Разве Мир – это не одна гигантская ложь? Разве есть еще что-то под солнцем, что предлагает такое богатое разнообразие и почти неисчислимое количество степеней и форм, как это делает ложь? Ложь – политика нашего века, от общественной лжи, как обязательно навязываемой нам культуры и хорошего воспитания, до индивидуальной лжи, т. е. высказывания доброкачественной, прямой, неприкрытой лжи в форме фальшивого свидетельства или, как говорит русская пословица: «валить с больной головы на здоровую». О ложь, имя тебе легион! Теперь выдумки и ложь являют собой запутаннейшее уродство в душе нашей нравственности и повседневных жизней, произрастающее на них подобно поганкам на лесных болотах и в таком же обилии. И в другом подобны грибам: произрастая предпочтительно в тенистых укромных уголках, они производят плесень и грязь нравственной и физической жизни. О, до чего же верно сказано: «Не обманешь – не продашь»!
—
Как говорилось выше, существуют выдумки и ложь, сознательная и бессознательная, есть мистификации и надувательства, обманы и клевета – последняя часто является следствием нравственной и физической ущербности; есть незначительное искажение правды или увертка и намеренное двуличие. Однако также существует показная ложь, рассчитанная на дешевый эффект: к примеру, насмешка в газете и невинное введение в заблуждение, рассчитанное на простое невежество. Последнее принадлежит большинству газетных статей, касающихся Теософического общества и его официального козла отпущения – Е.П. Блаватской.
В последнее время часто стало случаться, что подобные выпады можно обнаружить в серьезных статьях о научных вопросах, где упоминается «эзотерический буддизм» и для чего-то, как правило – невпопад, говорится о «мадам Блаватской». Последнее обстоятельство весьма и весьма многозначительно и – в любом случае – чрезвычайно лестно!
Обнаружить, что мое скромное имя сопоставимо с именами сэра Монье Монье-Уильямса, кавалера ордена Индийской империи, и профессора Бастиана[816] – это действительно огромная честь. Например, когда этот знаменитый оксфордский лектор решил сделать несколько сильных и самоуверенных ударов по действительности и правде – бесспорно, к удовольствию своей набожной аудитории, – заявив, что буддизм никогда не был тайным или эзотерическим учением, доступным лишь для круга посвященных, – то что же случилось? Тотчас же «эзотерический буддизм» получает, выражаясь метафорически, сильнейший удар; Теософическое общество – тоже – один или пару ударов; и наконец, широко распахиваются ворота журналистского птичьего двора и оттуда вырываются неистовые выпады против «Блаватской и K°», а затем оттуда вылетает стая раздраженных гусей, злобно шипя и клюя теософов за пятки. «Наши Предки – они спасли Рим!» – каркают они, – «давайте же спасем Британскую империю от этих притязателей на знание буддизма!» И снова: довольный «корреспондент» получает доступ в рабочий кабинет профессора Бастиана. Немецкий этнограф, «одетый, как средневековый алхимик» и «улыбающийся на вопросы по поводу трансов знаменитых факиров», сообщает интервьюирующему, что подобные трансы никогда не длятся больше, чем «от пяти до шести часов». Мы думаем, что одежда как у алхимика, помогая вызвать удачную ассоциацию мыслей – presto[817] приводит американскую «Sabbath-breaking paper»[818] и к суровому упреку в наш адрес. На следующий день мы читаем:
Знаменитые факиры… Конечно же, они могут обманывать других путешественников, но, безусловно, не смогли обмануть этого благоразумного немецкого профессора, несмотря на противоположные уверения мадам Блаватской.
Превосходно. И все же профессор Бастиан, несмотря на то, что все «корреспонденты» утверждают обратное, открыто сам же подставляет себя под опасную критику с точки зрения фактов и истины. Более того, мы сомневаемся, мог ли когда-нибудь ученый этнолог профессор Бастиан называть индийских йогов факирами – использование этого названия строго ограничено и относится только к ревностным приверженцам мусульманства. И еще больше вызывает у нас сомнений, мог ли прилежный немец профессор Бастиан отрицать часто встречающийся тот феномен, что йоги и те же самые «факиры» иногда пребывают в глубоком, похожем на смерть трансе по несколько дней, а то и недель; и что даже был случай, когда йога закапывали в землю на сорок дней, и по прошествие этого срока снова вызвали к жизни, о чем свидетельствовали сэр Клод Вад и другие.
Однако все это слишком старая и слишком хорошо известная история, чтобы нуждаться в доказательствах. Когда «корреспонденты» узнают как значение, так и написание слова дхьяна – которое вышеуказанный «корреспондент» пишет диана, – мы сможем побеседовать с ними о йогах и факирах, указав им на огромную разницу между этими двумя понятиями. Тем временем, мы любезно оставим их наедине с их смутными идеями: они – «повсеместные простаки» в королевстве дальнего Востока, слепцы, ведущие слепцов, а теософское милосердие распространяется даже на критиков и убежденных врагов.
—
Однако существуют и некоторые другие вопросы, которые мы не можем оставить неопровергнутыми. Когда неделю за неделей и день за днем «простаки» плутают по теософским лабиринтам, публикуя свои безвредные выдумки и – как кто-то окрестил это – «слабые подобия истины», – они заодно часто добавляют к ним злобную и вероломную ложь случайных корреспондентов – бывших членов Т. о., и в особенности – их друзей. И вот эту порожденную ими ложь, вызволенную из глубин внутреннего сознания наших безжалостных врагов, нельзя просто оставить без внимания. Хотя, поскольку они, подобно гробу Магомета, висят без опоры в пустоте пространства, это есть их отрицание самих себя, все же они настолько чудовищно пропитаны отвратительной ложью, построенной на общепринятых и очень сильно укоренившихся предрассудках, что, если это не опровергнуть, они приведут к очень страшной беде. Ложь всегда принимается охотнее, чем правда, и отказаться от нее бывает очень трудно. Они затемняют горизонты теософских центров и препятствуют непредубежденным людям узнавать точную истину о теософии и ее вестнике – Теософическом обществе. Насколько коварны и мститель некоторые из наших врагов, свидетельствует тот факт, что некоторые из них без колебаний совершают над собою нравственное харакири для того, чтобы умертвить свою собственную правдивую репутацию, ради удовольствия ударить посильнее – или по крайней мере стараясь просто ударить тех, кого они ненавидят. Почему же они ненавидят? Да просто потому, что клевета, злобное, беспочвенное злословие часто прощаются и даже забываются; а высказанная правда – никогда! У них есть веские причины воспрепятствовать этой правде опровергнуть их доводы, и это еще сильнее возбуждает их ненависть, ибо мы ненавидим только то, чего боимся. И потому они изобретают ложь, коварно сращивая ее с явно абсолютно фальшивым, но тем не менее с популярным обвинением, и снова поднимают крик: «Это все кот, ко-от, ко-о-о-от!»…
Понятно, что успех подобной политики зависит от темперамента и наглости. У нас есть один приятель, у которого никогда не возникало проблем убедить кого-либо поверить в его «да» или его «нет». Однако всякий раз, когда он замечает, что его слова подвергаются сомнению, он говорит: «Вы же отлично знаете, что я слишком нагл, чтобы нуждаться еще и во лжи!» А ведь под этим кажущимся парадоксом скрывается величайшая психологическая истина. Наглость часто происходит из двух абсолютно противоположных чувств: бесстрашия и трусости. Смелый человек никогда не станет лгать; трус же лжет, чтобы скрыть тот факт, что он трус, да еще и лжец в придачу. Такой человек никогда не признает свою вину, во всяком случае не легче, чем это сделает самодовольный глупец; таким образом, какая бы ни случилась беда, и тот и другой стараются возложить ответственность за нее на кого-нибудь еще. Человек, признающийся в своих ошибках или вине, должен обладать благородным характером и твердым чувством долга. Так и выбирается козел отпущения, на чью голову сами грешники и возлагают грехи за вину. Постепенно этим козлом отпущения становится «кот».
В настоящее время Теософическое общество имеет своего особого, так сказать, «семейного кота», на которого и взваливают все прежние, нынешние и будущие проступки Собратьев. Поссорился ли член Т. о. со своей тещей, позволил ли себе отрастить длинные волосы, забыл ли заплатить долги или утратил расположение теософской ассоциации по семейным или личным причинам или из-за уязвленного самолюбия, сразу же раздается громкий крик – в Европе, Азии, Америке или где-нибудь еще – «Это кот!». Посмотрите на этого члена Т. о.: он пишет, пребывая в муках упущенных желаний. Его страстное стремление преобладать над своими собратьями потерпело крах, и он чувствует сильнейшее разочарование – и теперь он изливает весь свой гнев на «кота». «Зелен виноград», – заявляет он, потому что «кот» не сорвал «виноград» для него и при этом не мяукал в такт его скрипке. Поэтому вино «получилось слишком разбавленным». Вот вам еще одна «звезда» теософии, страдающая от иного рода обиды – безымянная, поскольку ее нельзя назвать. Ненависть – «с тех пор, как некто потерян навсегда» – бушует в этом братском сердце. Набрасываясь, подобно хищной птице, на избранную жертву – чтобы поднять ее очень высоко, гораздо выше облаков, чтобы с большей уверенностью убить ее в ее падении, – этот будущий мститель за свои же воображаемые ошибки остается полностью слеп к тому факту, что, поднимая жертву в такую высь, он только лишь поднимает ее гораздо выше всех людей. Ты не сможешь убить то, что ненавидишь, о, слепой ненавистник, с какой бы высоты ни бросал свою жертву; «кот» имеет девять жизней, мой дорогой друг, и всегда падает на лапы.
Среди лучших теософов есть несколько догматов веры, даже слабое упоминание о которых производит на определенных лиц и общественные группы такой же эффект, как красная тряпка на взбешенного быка. Одно из них – это наша вера – совершенно безвредная и невинная per se[819] – в существование очень мудрых и святых людей, которых некоторые называют своими Мастерами, тогда как другие относятся к ним как к «махатмам».
Далее, существуют они или нет (мы утверждаем, что они существуют), мудрые они или нет, или же владеют они всеми описанными или приписываемыми им волшебными силами, все это – вопрос персонального знания – или, в некоторых случаях – веры. При этом только в Индии 350 000 000 человек с незапамятных времен верят в своих великих йогов и махатм, равно как существуют люди, ощущающие их присутствие в каждом веке, причем с нескончаемого количества веков до настоящего времени. Они ощущают их, как себя. Неужели ко всем этим людям надо относиться как к суеверным и обманывающим самих же себя дуракам? Может быть, этот эпитет больше подходит к христианам любой конфессии, которые соответственно верят в прошлых и настоящих апостолов, в святых, мудрецов, патриархов и пророков?
Давайте оставим все, как есть; читатель должен понимать, что пишущий эти строки не собирается силой навязывать ему веру во что-то, чего тот не желает принимать, будь он обычный мирянин или теософ. Несколько лет назад со всею искренностью предприняли подобную глупейшую попытку, и она провалилась. Более того, глубоко почитаемые имена сначала подверглись такому осквернению со стороны и друзей и врагов, что некогда почти непреодолимое желание донести настоящую правду до тех, кто нуждался в главных жизненных идеалах, с тех пор стало постепенно затухать. Теперь же мы снова горячо сожалеем, что навсегда вытащили их из сумерек традиционных знаний на яркий солнечный свет.
Весьма мудрое предостережение:
Не давайте святыни псам
И не бросайте жемчуга вашего перед свиньями[820] —
нынче отчеканено огненными буквами в сердцах тех, кто виновен в том, что сделал «Мастеров» публичным достоянием. Таким образом доказана мудрость индо-буддистского аллегорического учения, которое гласит: «Во время калиюги не может быть ни махатм, ни архатов». Что тех, в кого не верят, не существует. Архаты и махатмы объявлены большинством западных народов несуществующими; выдумкой – не существующей для неверующих.
«Великий Пан умер!» – завывал таинственный голос над Ионическим морем, и тотчас же вверг Тиберия и языческий мир в отчаяние. Появившиеся назареи возрадовались и приписали эту смерть новому «Богу». Простофили и те, и другие – кто предполагал, что Пан, «Вся Природа», не мог умереть. То, что умерло, оказалось лишь их выдумкой, рогатым чудовищем с козлиными ногами пастухов и священников, которые жили под влиянием общепринятых суеверий, и своими действиями принесли пользу только тому Пану, которого они же сами выдумали. ИСТИНА никогда не может умереть.
Мы испытываем величайшую радость, считая, что «махатмы» тех, кто стремился на них создать свою зыбкую репутацию и пытался воткнуть их, подобно павлиньим перьям, в свои шляпы – также умерли. Эти «адепты» диких галлюцинаций и слишком коварных, амбициозных намерений; эти индийские мудрецы тысячелетнего возраста; эти «таинственные незнакомцы» и tutti quanti, превращенные в гвозди, удобные для хозяйства, чтобы что-то вешать – одни «приказывают», вдохновленные своими отвратительными пороками; другие – своими эгоистичными намерениями; третьи – издевательские образы из астрального света – теперь так же мертвы, как и «бог Пан» или вошедший в поговорку дверной гвоздь.[821] Они растворились в прозрачном воздухе, как и должны исчезать все грязные «обманы». Те, кто придумал тысячелетних «махатм», понимая, что этот обман не окупится, могли бы с таким же успехом сказать, что они «пришли в себя от чар и снова пребывают в нормальном состоянии». К тому же приятно и уверенно «появиться и обнаружить, что все их жертвы обмана – пьют чаши их сарказма», хотя в их «жизненной трагедии» никогда не наступит последнего акта. Поскольку это правда, что истинные «Мастера», чьи настоящие имена, к счастью, никогда не будут объявлены, не могут быть созданы и убиты по мановению руки какого-нибудь «оппортуниста», находись он внутри или вне Т. о. Только Паны современных нимф и луперки, эти алчные священники аркадского бога, который дает нам надежду – умерли и похоронены.
—
Пронзительный крик «Это кот!» смолкнет, не причинив вреда гордому «козлу отпущения», Теософическому обществу. Он уже почти перестал беспокоить жертву, и по этой причине теперь даже становится приятным и безусловно весьма обнадеживающим знаком. Осуждение неприятно, когда оно заслуженно; когда же оно заслуженно, то это только доказывает, что в гонимой стороне есть нечто большее, нежели у гонителей. Это – количество врагов и степень их злобы, что главным образом и решает заслуги и ценность тех, кого гонители намеревались стереть с лица земли, если бы сумели. И потому мы завершаем наш обзор цитатой из старого Аддисона:
«Осуждение, – утверждает этот гениальный автор, – это пошлина, которую человек выплачивает публике за свое выдающееся положение. Для выдающегося человека было бы безрассудством полагать, что он сумеет избежать осуждения, а волноваться из-за этого – проявление слабости. Все блестящие личности античного мира, да и нашего века тоже, претерпевали жестокие преследования. Против порицания нет защиты, кроме неизвестности; это своего рода спутник величия с тех времен, когда сатиры и инвективы были существенной частью римского триумфа».
Дорогие, любезные враги «татарской мегеры», какой тяжкий труд вам предстоит, чтобы добавить ей величия и выдающихся черт, уж будьте в этом уверены!
Является ли аборт преступлением?
Перевод – К. Леонов
Публикация в вашем журнале, озаглавленная «Является ли самоубийство преступлением?», побудила меня задать другой вопрос: «Является ли преступлением аборт?» Дело не в том, что я лично имею какие-либо серьезные сомнения в незаконности такого поступка; но данный обычай до такой степени преобладает в Соединенных Штатах, что лишь сравнительно немногие видят в нем что-то неправильное. Лекарства для этой цели открыто рекламируются и продаются; в «респектабельных семьях» эта церемония регулярно повторяется каждый год, и семейный доктор, который предложил бы отказаться от этого, был бы безапелляционно отстранен и заменен более сговорчивым.
Я говорила с докторами, которые при совершении аборта имеют не больше колебаний, чем при введении лекарств; с другой стороны, существуют определенные брошюры, исходящие из ортодоксальных источников и направленные против этой практики; но они обычно столь перегружены описанием «опасных последствий», что утрачивают свою действенность для обычного читателя вследствие своей абсурдности.
Следует признать существование определенных обстоятельств, при которых может случиться так, что самое лучшее как для ребенка, который должен родиться, так и для общества в целом, чтобы его появление было предотвращено. Например в том случае, если сама мать искренне желает уничтожения ребенка, то ее желание, вероятно, повлияет на формирование его характера и сделает из него, когда он вырастет, убийцу, закоренелого преступника или человека, для которого было бы лучше, «если бы он никогда не родился».
Но если убиение плода оправдано, не лучше ли было бы убивать ребенка после того, как он родится, поскольку тогда не было бы опасности для матери; а если оправдано убивание детей до или после их рождения, то возникает следующий вопрос: «В каком возрасте и при каких обстоятельствах убийство позволительно?»
Поскольку это вопрос огромного значения для многих тысяч людей, я была бы признательна, если бы он был рассмотрен с теософской точки зрения.
«М. Д.», член Т. О.,Джорджтаун, Колорадо, США
ОТВЕТ РЕДАКТОРА. – Теософия в целом отвечает: «Ни в каком возрасте и ни при каких обстоятельствах убийство не может быть оправдано!» – а оккультная теософия добавляет: «Предостережения против аморальной и опасной практики исходит не от закона и не из аргументов, взятых из того или иного ортодоксального „изма“, но скорее оттого, что в оккультной философии как физиология, так и психология обнаруживают бедственные последствия этого поступка». В данном случае аргументация основана не на причинах, но на производимых ими следствиях. Наша философия заходит так далеко, чтобы считать, что если Уголовный Кодекс большинства стран наказывает за попытки самоубийства, то он должен (если он намерен быть последовательным) вдвойне наказывать за убийство плода как за попытку к двойному самоубийству. Ибо действительно, если даже оно происходит успешно и мать не погибает, все же это укорачивает ее жизнь на земле и надолго продлевает ее тоскливое пребывание в камалоке, которая является промежуточной сферой между землей и областью покоя, и это не есть «чистилище св. Патрика», но факт и место необходимой остановки в эволюции жизненных стадий. Совершенное преступление неминуемо приводит к греховному разрушению жизни и грубому вмешательству в деятельность природы, а также пагубно влияет на КАРМУ матери и вероятное будущее нерожденного человеческого существа. Этот грех не рассматривается оккультистами как грех религиозного характера, – ибо, на самом деле, в плоде или даже в ребенке до того, как он достиг самосознания, содержится не больше духа и души, чем в каком-нибудь другом маленьком животном, – поскольку мы отрицаем отсутствие души у минералов, растений или животных и верим лишь в то, что она выражена у них в неравной степени. Тем не менее, умерщвление плода – это преступление против природы. Без сомнения разного рода скептики будут смеяться над нашими замечаниями и называть их абсурдными предрассудками и «ненаучной болтовней». Но мы пишем не для скептиков. Нас попросили изложить взгляды теософии (или, скорее, оккультной философии) по этому поводу, и мы отвечаем на данный вопрос соответственно нашему знанию.
Является ли желание «жить» эгоистичным?
Перевод – К. Леонов
Высказывание, «Жить, Жить, ЖИТЬ – это должно быть непреклонным решением», появившееся в статье «Эликсир Жизни», опубликованной в мартовском и апрельском номерах третьего тома «Теософиста», часто цитируется поверхностными читателями, несимпатизирующими Теософическому обществу, как аргумент в пользу того, что учение оккультизма представляет собой наиболее концентрированную форму эгоизма. Прежде чем выяснится правота или неправота таких критиков, следует определить значение слова «эгоистичность».
В соответствии с признанным авторитетом, эгоистичность – это «исключительная приверженность к собственным интересам или счастью; та высшая само-любовь или само-предпочтение, которые приводят человека к тому, чтобы действовать в соответствии со своим собственным интересом, силой или счастьем, не обращая внимания на других людей».
Коротко говоря, абсолютно эгоистичный индивидуум – это тот, кто заботится о себе и более ни о ком, или, другими словами, тот, кто так сильно наполнен чувством важности своей собственной личности, что для него она является душой всех его мыслей, желаний и устремлений, а все, что кроме этого – это абсолютная пустота. Как же можно сказать об оккультисте, что он «эгоистичен», если он желает «жить» в том смысле, в котором это слово употребляется автором статьи «Эликсир Жизни»? Мы снова и снова говорили о том, что конечная цель каждого, кто стремится к оккультному знанию, – это нирвана, или мукти, когда индивидуум, освобожденный от всей майявической упадхи, становится единым с Параматмой, или Сын отождествляет себя с Отцом, в соответствии с христианской фразеологией. С этой целью каждый покров иллюзии, создающей чувство личной изоляции, ощущение своей отдельности от Всего, должен быть разорван; или, другими словами, стремящийся должен постепенно освободиться от всякого чувства эгоистичности, которым поражены в той или иной степени все мы. Изучение Закона Космической Эволюции говорит нам о том, что чем выше уровень эволюции, тем больше он стремится к Единству. В действительности, Единство – это окончательная возможность Природы, и те, кто идет против ее намерений по причине своей суетности и эгоистичности, могут навлечь на себя лишь наказание в виде полного уничтожения. Таким образом оккультист сознает, что бескорыстие и чувство всеобщей филантропии – это внутренний закон нашего бытия, и все, что он делает, – это попытки разорвать цепи эгоистичности, в которые нас заковала Майя. Борьба между Добром и Злом, Богом и Сатаной, сурами и асурами, дэвами и дайтьями, о которой говорится в священных книгах всех народов и рас, символизирует ту борьбу между импульсами бескорыстия и эгоизма, которая происходит в человеке, пытающемся следовать высшим задачам природы, пока он полностью не победит низшие животные тенденции, создаваемые эгоистичностью, и пока враг не будет полностью разбит и уничтожен. В различных теософских и оккультных писаниях часто выдвигается мысль о том, что единственная разница между обычным человеком, работающим вместе с природой на пути космической эволюции, и оккультистом заключается в том, что последний, благодаря своему высшему знанию, использует особые методы тренировки, чтобы ускорить этот процесс эволюции, и таким образом он достигает в относительно короткое время такой вершины, подъем на которую потребовал бы для обычного индивидуума вероятно биллионы лет. Коротко говоря, за несколько тысячелетий он приближается к той форме эволюции, которой обычное человечество достигнет вероятно в шестом или седьмом цикле в процессе манвантары, то есть циклического продвижения. Очевидно, что средний человек не может стать махатмой в течение одной жизни, или точнее – в одной инкарнации. Те, кто изучили оккультные доктрины относительно дэвачана и наших последующих состояний, помнят, что между двумя инкарнациями имеется значительный период субъективного существования. Чем больше количество таких дэвачанических периодов, тем больше количество лет, которые занимает эта эволюция. Главная задача оккультиста поэтому – контролировать самого себя так, чтобы быть способным проконтролировать и свои будущие состояния, постепенно сокращая длительность дэвачанических состояний между двумя инкарнациями. На этом пути может наступить такое время, когда между физической смертью и его следующим перерождением вообще не будет дэвачана, а будет лишь своеобразный духовный сон, шок смерти, переводящий его в состояние бессознательности, из которого он постепенно выходит и обнаруживает самого себя рожденным вновь для того, чтобы продолжить свои усилия. Длительность этого сна может варьировать от 25 до 200 лет, в зависимости от степени его продвижения, но даже этот период, можно сказать, является потерянным временем, и поэтому все его усилия направлены на то, чтобы сократить его длительность и постепенно прийти к такой точке, в которой переход из одного состояния существования в другое почти неощутим. Это его последняя инкарнация, когда шок смерти больше не ошеломляет его. Именно эту мысль пытается высказать автор статьи «Эликсир Жизни», когда он пишет:
«В то время, или около того, когда Граница Смерти его расы пересечена, ОН ДЕЙСТВИТЕЛЬНО УМИРАЕТ, в обычном смысле этого слова, то есть, он освободил себя от всех или почти всех таких материальных частиц, которые надо было бы разрушать в агонии умирания. Он постепенно умирал в течение всего периода его Посвящения. Катастрофа не может произойти дважды. Он лишь распределил на несколько лет процесс исчезновения, на что другим требуется срок от краткого мгновения до нескольких часов. Высший адепт на самом деле мертв по отношению к Миру или абсолютно не осознает его, – он забывает о его удовольствиях, он не обеспокоен его страданиями – поскольку чувственность уходит, а суровое чувство долга никогда не покидает его, не замечающего свое собственное существование…»
Процесс испускания и притяжения атомов, который контролирует оккультист, подробно обсуждался в этой статье и в других писаниях. Именно таким путем он постепенно освобождается от всех старых крупных частиц своего тела, замещая их более тонкими и более эфирными, пока наконец исходная стхула шарира полностью не отмирает и не разрушается, и тогда он начинает жить в теле, полностью созданном им самим. Это тело весьма существенно для его намерений, поскольку, как говорится в «Эликсире Жизни»:
«Но для того, чтобы делать добро, как и во всех других случаях, человек должен иметь время и материал для своей работы, и это необходимые средства для приобретения тех сил, при помощи которых может быть сделано намного больше добра, чем без них. Как только эти силы приобретены, появляются и возможности использовать их…»
В другом месте, давая практические инструкции по этому поводу, та же статья говорит:
«Физический человек должен быть сделан более эфирным и чувствительным; ментальный человек – более проницательным и глубоким; нравственный человек – самоотреченным и философичным».
Вышеприведенные глубокие рассуждения не замечаются теми, кто выхватывает из контекста следующий отрывок из той же самой статьи:
«Поэтому очевидно, насколько это глупо, когда люди просят теософов помочь им „установить связь с высшими адептами“. Лишь с очень большим трудом можно вынудить (даже мучениями целого мира) одного или двух из них повредить своему собственному продвижению вперед вмешательством в мирские дела. Обычный читатель скажет – „Это не Богоподобно. Это душа эгоизма“… Но пусть он поймет, что даже очень высокий адепт, пытающийся преобразить мир, неизбежно подвергся бы еще одной инкарнации. И является ли результат всего, что было сказано ранее в этой статье, достаточно обнадеживающим для того, чтобы побудить к совершению новой попытки?»
Но, осуждая вышеприведенное высказывание как проявление крайнего эгоизма, поверхностные читатели не учитывают несколько очень важных обстоятельств. Прежде всего, они забывают о других положениях этой статьи, цитированных выше, согласно которым необходимым условием успеха является самоотречение и приобретение по мере продвижения новых чувств и новых сил, благодаря чему может быть сделано гораздо больше добра, чем до того. Чем более духовным становится адепт, тем менее он может вмешиваться в мирские, грубые дела и тем более он ограничивает себя духовной работой. Множество раз повторялось, что работа в высшем плане является столь же превосходящей работу в плане интеллектуальном, сколь эта последняя является более высокой по отношению к работе в физическом плане. Поэтому самые высокие адепты действительно помогают человечеству, но только в духовном смысле: по своей природе они не могут вмешиваться в мирские дела. Но это относится только к самым высоким адептам. Имеются разные степени адептства, и адепты, находящиеся на разных стадиях, трудятся для человечества в том плане, до которого они доросли. И только челы могут жить в мире до тех пор, пока они не поднялись до определенного уровня. Именно таким образом адепты заботятся о мире: они помогают своим челам жить в нем и заботиться о нем, как об этом осведомлены многие из изучающих этот вопрос. Каждый цикл создает своих собственных оккультистов, которые могут работать для человечества своего времени в самых различных планах; но если адепты предвидят, что в какой-то период человечество не сможет создать оккультистов для работы в тех или иных планах, то в таких случаях они помогают человечеству или путем добровольного отказа от своего собственного продвижения вперед, ожидая, пока человечество пройдет этот период, или отказываясь вступать в нирвану и подчиняясь перерождениям, если человечество требует их помощи в это время. И хотя мир может ничего не знать об этом, но даже сейчас имеются некоторые адепты, которые предпочли сохранить statu quo и отказались от более высоких степеней для блага будущих поколений человечества. Коротко говоря, поскольку адепты работают гармонично – так как фундаментальным законом их бытия является единство – они как бы разделили между собой труд, благодаря чему каждый работает для духовного возвышения всех нас в течение выделенного ему времени; – процесс долговечности, упомянутый в «Эликсире жизни», – это только средство для достижения того, что бесконечно далеко от эгоизма и является наиболее бескорыстной целью, ради которой только и может трудиться человеческое существо.
Является ли самоубийство преступлением?
Перевод – К. Леонов
ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ «ТЕОСОФИСТА». – Автор в ноябрьском номере лондонского «Спиритуалиста», который называет «Фрагменты оккультной истины» спекуляциями, вряд ли прилагает это определение к Фрагменту N 3, в котором столь осторожно выдвигается гипотеза относительно самоубийства. Эта гипотеза, если рассматривать ее в самом общем виде, кажется достаточно разумной, она удовлетворяет нашим представлениям о Нравственном Законе Вселенной и совпадает с нашими житейскими взглядами, а также с тем, что мы извлекаем из науки. Вывод, который может быть сделан на основании двух приведенных случаев, то есть об эгоистичном самоубийстве с одной стороны, и о бескорыстном с другой, состоит в том, что хотя состояние после смерти может быть разным, все же основной результат неизменно плохой, а вариации касаются лишь степени наказания. Мне кажется, что приходя к этому выводу, он не имел представления о всех возможных случаях самоубийства, которые происходят или могут происходить. Я утверждаю, что в некоторых случаях самоубийство не только оправдано, но и желательно с нравственной точки зрения, и что результат такого самопожертвования, по-видимому, не может быть плохим. Я приведу один случай, самый редкий из всех редких случаев, но нет необходимости считать его чисто гипотетическим по этой причине, ибо я знаю по крайней мере одного человека, который руководствуется чувствами, не отличающимися от тех, которые я сейчас опишу, и который был бы весьма признателен за любой дополнительный свет, который мог бы быть пролит на этот в высшей степени мистический вопрос. (См. примечание редактора, I.)
Предположим, что некто, кого я буду называть М., долго и глубоко размышляет над проклятыми вопросами о тайнах земного существования, его целях и высочайших обязанностях человека. Для того, чтобы посодействовать своим мыслям, он обращается к философским работам, особенно к тем, которые имеют дело с возвышенным учением Будды. В конце концов он приходит к заключению, что Первая и Единственная цель существования – это быть полезным нашим собратьям, что неудача в этом представляет собой его собственную никчемность в качестве разумного человеческого существа, и что продолжая такую жизнь, он просто рассеивает энергию, которую он имеет, и которую он не в праве растрачивать по мелочам. Он пытается быть полезным, но терпит в этом полную неудачу. Что же тогда является для него лекарством? Вспомните, что здесь нет никаких причин, чтобы обратить против кого-то оружие, не нужно бояться того, что нарушен человеческий закон, не нужно избегать земного наказания; на самом деле нет никакой нравственной трусости в этом самопожертвовании. М. просто кладет конец существованию, которое является бесполезным, и поэтому не удовлетворяет своей собственной первичной цели. Не является ли такой поступок оправданным? Или он также является жертвой того превращения в призрака и пишача, против чего предостерегает Фрагмент N 3. (II.)
Может быть М. надеется получить более благоприятные условия при последующем рождении, и тогда он будет в большей мере способен выполнять задачу Бытия. Да, вряд ли он может быть хуже; ибо вдобавок к тому, что он вдохновлен похвальным намерением освободить дорогу для того, кто может быть более годным к служению, он невиновен в данном случае ни в каком нравственном преступлении. (III.)
Но я еще не закончил. Я пойду немного дальше и скажу, что М. не только бесполезен, но и определенно вреден. К своей неспособности делать добро он добавляет беспокойную склонность, которая постоянно толкает его на попытки делать добро. М. делает попытку – он был бы недостоин носить имя человека, если бы он ее не сделал – и обнаруживает, что его неспособность постоянно приводит его к ошибкам, которые превращают потенциальное добро в действительное зло; и что благодаря своей природе, рождению и воспитанию, большое количество людей оказалось вовлеченным в результаты его ошибочного рвения, и что мир в целом больше страдает от его существования, чем от его отсутствия. Итак, если после достижения таких результатов М. пытается придать им логическое завершение, то есть, будучи морально обязанным уменьшить зло, которому подвержены разумные существа на земле, он должен уничтожить самого себя, и таким образом совершить то единственное доброе дело, на какое он способен; есть ли в таком случае, спрашиваю я, какая-либо нравственная вина, связанная с актом преждевременной смерти? Что касается меня, то я конечно скажу, что нет. Нет, больше того, я утверждаю, с учетом высшего знания, что М. не только оправдан в совершении такого поступка, но что он был бы негодяем, если бы сразу и без колебаний не положил бы конец жизни не только бесполезной, но и определенно вредной. (IV.)
М. может ошибаться, но, полагая, что он умирает, лелея счастливую надежду, что в смерти – все хорошее, а в жизни – все зло, на которое он способен, и в этом случае нет никаких извиняющих его обстоятельств, чтобы сильно ходатайствовать в его пользу и чтобы помочь ему избегнуть падения в ту ужасную пропасть, которой так запуганы ваши читатели? (V.)
М., повторяю я, это не гипотетический случай. История изобилует примерами бесполезных и вредных жизней, которые привели к горькому результату разрушения наций. Посмотрите на творцов Французской революции, пылающих такой страстной любовью к своим соотечественникам, которая зажигала человеческие сердца; посмотрите на них, красных от невинной крови, приносящих неисчислимые бедствия своей стране, выступая под священным именем Свободы! такие сильные на вид! такие ничтожные и слабые в действительности! Какой горестный результат их неспособности! Если бы они смотрели глазами М., не были бы они его прототипом? Не благо ли это было бы для Франции, если бы они предвосхитили поступок М.?
Опять-таки, посмотрим на Георга III Англии, имевшего самые лучшие намерения, но неспособного правителя, который, после своего царствования в течение долгих лет, оставил свою страну отчаявшейся и обедневшей от войн, разрываемой внутренними противоречиями, отделенной от родственных народов по ту сторону пролива, со свободой подчиненных, попранной его ногами, и с добродетелью, проституированной в кабинете, парламенте в Лондонском суде. Его переписка с лордом Нортом и другими дает многочисленные доказательства того, что благодаря его самонадеянности (хотя бы и вызванной добрыми намерениями) произошли бедствия Великобритании и Ирландии, бедствия, от результатов которого Соединенные Королевства до сих пор еще не оправилось. Было бы счастьем для Англии, если бы ее правитель, подобно М., увидел бесполезность своей жизни и пресек бы ее, как это может сделать М., в самом начале своей пагубной карьеры!
Спрашивающий
ОТВЕТ РЕДАКТОРА. – I. «Спрашивающий» не является оккультистом, отсюда его утверждение, что в некоторых случаях «самоубийство не только оправдано, но и желательно с нравственной точки зрения». Оно оправдано не в большей мере, нежели убийство, хотя иногда и может показаться, что оно желательно. Оккультист, который видит происхождение и конечный результат всего, считает, что человек, который признает, что любой человек в некоторых обстоятельствах может положить конец своей жизни, виновен в таком же большом преступлении и в столь же пагубной софистике, как и народ, который утверждает право убивать во время войны тысячи невинных людей под предлогом мести за что-то, причиненное кому-то одному. Все подобные рассуждения являются плодами авидьи, принятой за философию и мудрость. Наш друг очевидно ошибается, полагая, что автор «Фрагментов» пришел к своим заключениям только потому, что он не сумел охватить своим мысленным взором все возможные случаи самоубийств. Результат в определенном смысле конечно однозначен, и существует лишь одно общее правило или закон для всех самоубийств. Но, именно потому, что «состояния после смерти» разнообразны ad infinitum [до бесконечности], ошибочно полагать, что различия могут касаться только степени наказания. Если в каждом случае результатом будет проживание определенного периода разумного существования, мы не понимаем, откуда «Спрашивающий» вывел свое заключение о том, что результат «в любом случае плохой». Результат полон опасностей, но существует надежда на определенное самоубийство, а во многих случаях даже вознаграждение, если жизнь была принесена в жертву ради спасения других жизней и не было альтернативы этому. Пусть он прочтет параграф 7, стр. 313 в сентябрьском номере «Теософиста» [за 1882 г. ] и подумает об этом. Конечно, вопрос представлен автором в слишком общем виде. Чтобы рассмотреть детально каждый случай самоубийства и их посмертные состояния, это потребовало бы не наших «Фрагментов», а целого стеллажа книг в библиотеке Британского музея.
II. Никто из людей, повторяем мы, не имеет права положить конец своему существованию просто потому, что оно бесполезно. Это все равно, что доказать необходимость побуждения к самоубийству всех неизлечимых инвалидов и калек, представляющих собой постоянный источник страдания для своих семей, или проповедовать нравственную красоту закона, существующего у диких племен на островах Тихого океана, подчиняясь которому, они предают смерти с воинскими почестями своих стариков и старух. Пример, выбранный «Спрашивающим», не является удачным. Есть огромная разница между тем человеком, который расстается с жизнью, пребывая в полном отвращении от постоянной безуспешности совершить добро, от отчаяния быть когда-нибудь полезным или даже от страха причинить вред своим ближним в случае продолжения жизни; и тем, кто по своей воле отказывается от своей жизни ради спасения жизни людей, которых он должен спасать по обязанности или потому, что они ему дороги. Один – это наполовину больной мизантроп, а другой – герой и жертва. Один лишает себя жизни, другой предлагает ее в жертву филантропии и своему долгу. Капитан, который остается один на борту тонущего корабля; человек, который отказывается от своего места в лодке, в которой не могут поместиться все, в пользу более молодых и слабых; врач, сестра милосердия и няня, которые не отходят ни на минуту от постелей больных, умирающих от инфекционной лихорадки; ученый, который проводит свою жизнь в умственной работе и усталости, и знает, что он трудится день за днем и ночь за ночью, чтобы открыть великий закон вселенной, что может привести к великому благу человечества; мать, которая бросается перед диким животным, напавшим на ее детей, чтобы закрыть их и дать им убежать, – все это не случаи самоубийства. Импульс, который толкает их на то, чтобы нарушить первый великий закон одушевленной природы – сохранение жизни – является великим и благородным. И хотя все они должны будут жить в камалоке отведенный им жизненный строк, все же они являются предметом восхищения для всех, а их память будут чтить среди живущих в течение еще более долгого периода времени. Мы все хотим, чтобы при подобных обстоятельствах у нас нашлась смелость умереть таким образом. Но не так конечно обстоят дела в случае того человека, пример которого приводит «Спрашивающий». Несмотря на его утверждения о том, что «здесь нет никакой нравственной трусости» в таком самопожертвовании, мы называем это со всей определенностью «нравственной трусостью» и отказываемся от того, чтобы назвать это жертвой.
III и IV. В большинстве случаев гораздо больше требуется смелости для того, чтобы жить, чем умереть. Если «М.» чувствует, что он «определенно приносит вред», пусть он удалится в джунгли или на уединенный остров, или, что еще лучше, в пещеру или в хижину около большого города, и тогда, ведя жизнь отшельника, которая исключает любую возможность нанести вред кому-либо, – работать тем или иным образом для бедных, голодающих и страдающих. Если он будет жить именно так, то никто не «окажется вовлеченным в последствия его ошибочного рвения», и если у него есть хотя бы малейший талант, он сможет облагодетельствовать многих простым физическим трудом, совершенным в столь полном одиночестве и молчании, как это могут сделать данные обстоятельства. Все что угодно, даже быть названным сошедшим с ума филантропом, – все это лучше, чем совершить самоубийство – наиболее трусливый и подлый из всех поступков, хотя бы felo de se [самоубийца] прибегнул к нему в припадке безумия.
V. «Спрашивающий» интересуется, не является ли его «М.» также жертвой превращения в призрак или пишача! Судя по описанию его характера, данному его другом, мы должны сказать, что из всех случаев самоубийства, он с исключительно высокой вероятностью является призраком из комнаты для спиритических сеансов. Вполне возможно, что он невиновен в «какой-либо нравственной низости», но поскольку он поражен «беспокойной склонностью, которая постоянно толкает его делать добро» – здесь, на земле, – мы не знаем причины, почему он должен утратить такую несчастную склонность (несчастную, потому что она приводит к постоянной неудаче) в камалоке. «Ошибочное рвение», конечно, должно приводить его к различным медиумам. Привлеченный сильным магнетическим желанием сенситивов и спиритуалистов, «М.» вероятно будет чувствовать себя «морально обязанным уменьшить зло, которому подвержены на земле эти разумные существа (медиумы и верующие)», и должен будет уничтожить не только себя, но и близких к нему духовно медиумов.
Является ли теософия религией?
Перевод – О. Колесников
Религия – лучшее оружие, которым обладает человек,
Но она мерзкая клоака.
Буньян
Не преувеличением будет сказать, что никогда не было – во всяком случае, на протяжении нашего века – движения, общественного или религиозного, настолько ужасно, мало того, настолько до абсурда непонимаемого или понимаемого совершенно ошибочного, чем ТЕОСОФИЯ – рассматривалось ли оно теоретически, как нравственный кодекс, или практически, в своем объективном выражении, т. е. как Общество, именованное в ее честь.
Год за годом и день за днем нашим сотрудникам и рядовым членам приходится вмешиваться в разговоры людей о теософском движении, выражающих более или менее настоятельные протесты против теософии, на которую ссылаются как на «религию», а Теософическое общество рассматривают своего рода церковь или религиозную организацию. Хуже того, о нас много раз говорилось, как о «новой секте»! Это что, упорное предубеждение, ошибка или то и другое? Вполне вероятно, что – последнее. Самые узколобые и даже печально известные несправедливые люди все еще нуждаются в благовидном предлоге, в том пресловутом гвоздике, на который они могли бы повесить свои неблаговидные замечания и с невинным видом высказанную клевету. И такой гвоздик – более надежен для подобной цели и более удобен, чем всякие «измы» или «секты». Огромное большинство оказалось бы весьма опечалено, что его вывели из заблуждения и наконец заставили принять тот факт, что теософия – ни то, ни другое. Имеющаяся репутация их устраивает, и они притворяются, что не понимают ее ошибочность. Но также есть и многие другие, более или менее дружественно настроенные люди, которые искренно находятся под тем же самым заблуждением. Им мы и говорим: Конечно, мир до сих пор был в достаточной мере обречен на страдания от «гасителей» интеллекта, известных как догматические кредо, и без того, чтобы возлагать на него новую форму веры! Действительно, слишком многие уже облеклись в свою веру, по замечанию Шекспира, «как в модную шляпу», чтобы действовать далее «как все». Более того, самый raison d’être[822] Теософического общества с самого начала выражал громкий протест и вел открытые военные действия против догм или любого верования, основанного на слепой вере.
Возможно, это прозвучит странно и парадоксально, но, по правде говоря, до сих пор самые способные работники в практической теософии и ее самые преданные члены набирались из рядов агностиков и даже материалистов. Ни одного истинного, искреннего искателя правды никогда нельзя обнаружить среди слепых верующих в «Божественное Слово», что позволяет им провозглашать себя пришедшими от Аллаха, Брахмы или Иеговы, или их Корана, Пураны или Библии соответственно. Ибо:
Вера – это не смысл действий, а успокоение.
Тот, кто верит в свою собственную религию по причине самой веры, будет относиться к вере любого другого человека как ко лжи и ненавидеть ее по той же самой причине. Кроме того, если вера сковывает разум и полностью ослепляет наше восприятие чего-либо, находящегося за пределами нашей личной веры, то это – вовсе не вера, а временное верование, заблуждение, под влиянием которого мы находимся некоторую часть своей жизни. Более того, по меткому определению Колриджа: «Вера без принципов – это всего лишь красивые слова для поддержания преднамеренной самоуверенности или изуверских телесных ощущений».
Что же тогда есть теософия, и как можно ее определить в понятиях завершающей части 19-го столетия?
Мы утверждаем, что теософия – это не религия.
И все-таки, как всем известно, существуют определенные убеждения, философские, религиозные и научные, которые недавно стали настолько близко ассоциировать со словом «теософия», что воспринимаются обычными людьми как сама теософия. Так что нам следовало бы рассказать об этих убеждениях, имеющих место, объяснить и защитить при этом тех самых Основателей, которые во всеуслышание объявили, что теософия – не является религией. Каково же тогда будет объяснение этого явного противоречия? Как может определенный предмет убеждений, учение и тщательно разработанная доктрина фактически назваться «теософией» и с молчаливого согласия девятнадцати членов Т. о. признаваться теософскими, если теософия – это не религия? – спрашивали нас.
Объяснить это и есть цель настоящего возражения.
Наверное, прежде всего необходимо сказать, что утверждение «Теософия – это не религия» никоим образом не исключает того факта, что внутри себя «теософия – это все же религия». Религия правды и единого верного восприятия – это узы, объединяющие людей вместе – а не ряд особых догм и убеждений. В наше время религия per se в ее самом мудром значении – это то, что связывает не только всех ЛЮДЕЙ, но также и все существа и все вещи во всей Вселенной в одно огромное целое. Вот наше теософское определение религии; однако же подобное определение зависит от кредо и страны, а в наше время даже двух христиан нельзя считать сходными верою. Мы обнаружили такие вот слова у одного более чем выдающегося автора. Вот как в свое время Карлейль определил протестантскую религию, осмотрев все своим пророческим оком, и значение его слов в наши дни только выросло:
Поскольку мудрые, продиктованные благоразумием чувства упростились до простого расчета, вопрос, как ныне и все остальное, заключается в целесообразности и практичности; на основании чего некоторое самое малое количество земных удовольствий имеет смысл обменять на гораздо большее количество небесных удовольствий. Тем самым – религия тоже является выгодой, работой за заработную плату; и это не почитание, а вульгарная надежда или страх.
В свою очередь миссис Стоув, либо сознательно либо нет, представила римский католицизм, по ее мнению более предпочтительный, чем протестантизм, когда устами своей героини сообщает следующее:
Религию она рассматривала в качестве билета (с соответствующим количеством индульгенций, купленных и оплаченных), который, будучи только что приобретен, уютно расположился в книжке карманного формата, чтобы предъявить его у небесных врат и тем самым обеспечить допуск на небеса…
Но для теософов (здесь подразумеваются истинные теософы), которые не принимают посредничество, выданное по доверенности, равно, как спасение через невинное кровопролитие, и не задумываются о «работе за заработную плату» в Единой Вселенской религии, существует лишь одно определение, с которым бы они могли согласиться и полностью его принять, и это определение дано Миллером. Как правдиво и теософично он описывает это, доказывая, что:
…истинная религия
Всегда снисходительна, благожелательна и скромна;
Она не играет роль тирана, и не сеет веру на крови,
Не несет разрушения на колесах своей колесницы;
А нагибается, чтобы погладить, прийти на помощь
и загладить ущерб,
И создает свое величие на благо людей.
Вышесказанное – это точное определение того, какой должна быть истинная теософия. (Только среди убеждений буддизма существует подобная философия, связывающая сердца и людей, поскольку это – не догматическая религия). В этом отношении, поскольку долг и задача каждого истинного теософа принять и довести до конца эти принципы, теософия это РЕЛИГИЯ, и Общество – ее единая Вселенская Церковь, Соломонов храм мудрости,[823] при построение которого «ни молота, ни тесла, ни всякого другого железного орудия не было слышно» (3-ая Царств, гл. 6); ибо этот «храм» был сделан не человеческой рукою, и не построен ни в каком-либо месте на земле – но, поистине, он был воздвигнут только во внутреннем святилище человеческого сердца, где царствовала только пробудившаяся душа.
Тем самым, теософия не религия, но, скажем мы, РЕЛИГИЯ в самой себе, одно сплоченное сообщество, которое настолько вселенское и всеохватывающее, что ни человек и ни крупица – от богов и простых смертных до животных, ни травинка и атом – не смогут находиться за пределами его света. Следовательно, любая организация или группа, именуемая теософской, обязательно должна быть ВСЕЛЕНСКИМ БРАТСТВОМ.
Если же будет иначе, то теософия была бы лишь словом, добавляемым к сотням других подобных словам, настолько громко звучащим, насколько притворным и пустым. Рассматриваемая в качестве философии, теософия в своей практической работе – есть перегонный куб средневекового алхимика. Он превращает явно низкокачественный металл любого ритуалистического и догматического кредо (включая христианство) в золото факта и истины, и тем самым действительно производит универсальную панацею от болезней человечества. Вот почему, когда обращаются с просьбой вступления в Теософическое общество, никого не спрашивают, к какой он принадлежит религии, равно, какие у него деистские взгляды. Эти взгляды и убеждения – его персональное достояние, и они не имеют никакого касательства к Обществу. Потому что теософией может заниматься христианин и язычник, еврей и иноверец, агностик и материалист, и даже атеист, при условии, что никто из перечисленных людей не слепой фанатик, отказывающий признавать своим братом или сестрою любых мужчину и женщину, находящихся вне его особенных личных убеждений. Граф Лев Николаевич Толстой не верил в Библию, церковь и в божественное происхождение Христа; и все же ни один христианин не превзошел его в практическом подтверждении заповедей, высказанных во время Нагорной проповеди. Таких же заповедей придерживается и теософия; не потому, что их изрек христианский Христос, а потому, что они являют собою универсальные нравственные нормы, и тысячи лет до этого их проповедовали Будда, Конфуций, Кришна и все великие Мудрецы. Отсюда, коли это мы оправдываем теософией, это действительно становится универсальнойпанацеей, ибо это врачует раны, наносимые грубыми жестокостями церковных «измов» на чувствительную душу каждого естественно религиозного человека. Какое великое множество тех, которых мощным толчком разочарования швырнуло с тесной поляны слепой веры в ряды бесплодного неверия, и все же они возвратились к вселяющему надежду стремлению благодаря простому присоединению к нашему Братству – даже хотя оно несовершенно.
Если, в качестве некоего отклонения от темы, мы напоминаем, что несколько выдающихся членов покинули Общество, разочаровавшись в теософии, когда они были в других ассоциациях, то по крайней мере это не сможет привести нас в смятение. Ибо за очень, очень немногими исключениями на ранней стадии деятельности Т. о. некоторые покидали его, потому что посчитали мистицизм, практикуемый в Главной Организации, не таким, как они его понимали, или потому что «у лидеров отсутствует духовность» и они «были нетеософичны, а отсюда, не честны по отношению к правилам». Как понимаете, большинство покинувших Общество были либо полны противоречивых чувств, либо слишком самоуверенными – в церкви и в непогрешимой вере в себя. Некоторые разошлись опять же под какими-то неясными предлогами, как, например, «потому что христианство (было бы правильнее сказать: церковность или фальшивая церковность) слишком грубо трактовалось в наших журналах» – словно другие фанатические религии когда-нибудь поддерживали что-нибудь и относились к этому лучше! Таким образом, все те, кто покинул нас, правильно сделали и никогда об этом не пожалели.
Кроме того, нам есть еще, что добавить: количество тех, кто ушел, едва ли можно сравнить с количеством тех, кто нашел все, на что надеялся, в теософии, Ее доктрины, если их серьезно изучить, призывают вперед, посредством стимуляции интеллектуальной мощи человека и пробуждая внутреннее в плотском человеке, и все до сих пор дремлющие в нас силы к добру; а также пробуждая восприятие истины и реальности, как противоположность лжи и нереальности. Срывая неуверенной рукою плотную завесу мертвой буквы, в которую облачены все старинные религиозные письмена, научная теософия, знающая лукавый символизм веков, открывает цинику и насмешнику древнюю мудрость происхождения мировых верований и наук. Это открывает новые панорамы за пределами старых горизонтов закристаллизованных, неподвижных и деспотических верований и обращает слепое убеждение в осмысленное знание, обнаруженное в законах математики – единственной точной науки – это показывает человеку под самыми глубокими и самыми философскими аспектами существование то, чего, отталкиваемого грубостью формы своей мертвой буквы, он был лишен долгие-долгие годы, подобно колыбельной песне на ночь. Это предоставляет ясную и четко определенную цель, идеал для жизни, для каждого честного мужчины или женщины, принадлежащим к какому бы то ни было общественному положению, культуре или уровню интеллекта. Практическая теософия – это не просто единая наука, она охватывает все науки о жизни, морали и физике. Короче говоря, теософию справедливо можно считать универсальным «учителем», преподавателем всемирного знания и опыта, а также эрудицией, способной не только помочь своим ученикам и направить их к успешному изучению всех научных или нравственных учреждений в земной жизни, но и приспособить их к грядущим жизням, если эти ученики будут изучать только вселенную и ее загадки внутри них самих вместо изучения через представление ортодоксальной науки и религии.
А теперь, ни в коем случае нельзя позволить читателю неправильно понять эти утверждения и, тем более, смешивать понятия. Оба – и теософия и Теософическое общество – это как транспортное судно, и всякую всячину, содержащаяся в нем, нельзя смешивать. Первое – это идеал, божественная Мудрость и само совершенство; второе же – ничтожная, несовершенная вещь, пытающаяся действовать под, если не в пределах своей тени на Земле. Никто не совершенен; тогда почему же каждый член Т. о. должен надеяться стать образцом всех человеческих добродетелей? И почему надо критиковать и обвинять всю организацию за ошибки, настоящие или воображаемые, совершенные некоторыми ее «собратьями» или даже лидерами? Никогда не существовало общества, как и любой другой конкретной организации, свободного от порицания или греха – errare humanum est[824] – равно как и любой из его членов. Следовательно, скорее те члены – большинство из которых не последуют за теософией – должны быть порицаемы. Теософия – душа своего Общества; последнее же – грубая и несовершенная организация первой. Отсюда, и эти современные Соломоны, которые будут восседать в судейском кресле и утверждать, что они ничего не знают об этом, что их пригласили до того, как они поносили теософию и теософов, чтобы сперва ознакомиться и тем и с другими, вместо того чтобы по незнанию назвать первую «смесью нечестивых верований», а вторых «мошенниками и умалишенными».
Несмотря на все это, теософия представляется и друзьям, и врагам как религия, а не секта. Давайте-ка посмотрим, как неким особым убеждениям, ставшим ассоциироваться с этим словом, пришлось занять эту точку зрения, и насколько они оказались правы, что ни один из лидеров Общества никогда даже не задумывался отречься от их учений.
Мы уже говорили, что верим в абсолютную целостность природы. Целостность подразумевает возможность единства на одном уровне, взаимосвязанного с другим единством из другого уровня. Мы в это верим.
В недавно опубликованной «Тайная Доктрина» показано, каково было представление античности относительно первобытных учителей первобытного человека и его трех более ранних рас. Происхождение МУДРОСТИ-РЕЛИГИИ, в которую верят все теософы, относится как раз к той эпохе. Так называемому «оккультизму» или, точнее, эзотерической науке, пришлось проследовать в своем происхождении до тех Существ, которые, ведомые кармой, инкарнировались в наше человечество, и тем самым задали тон этой тайной науке, породив несметное количество поколений более поздних адептов, число коих увеличивалось с тех пор в каждом веке, которые проверяли свои теории посредством личных наблюдений и опыта. Огромное количество этого знания – которым никто не способен обладать во всей его полноте – составляет то, что сейчас мы называем теософией, или «божественным знанием». Существа из других, более высших миров, возможно, владеют ею полностью; мы же знаем эту науку только приблизительно.
Таким образом, всеобщее единство во вселенной подразумевает и подтверждает нашу веру в существование знания одновременно научного, философского и религиозного, доказывая необходимость и актуальность связи человека и со всеми другими вещами во вселенной; и что это знание тем самым, по существу становится РЕЛИГИЕЙ, и из-за своей целостности и универсальности должно называться МУДРОСТЬЮ-РЕЛИГИЕЙ.
Именно из этой МУДРОСТИ-РЕЛИГИИ происходили все разнообразные «религии» (называемые так ошибочно), формируя в свою очередь ответвления и «разновидности», а также все особенные верования, основанные и всегда порожденные через чей-то личный психологический опыт. Каждая такая религия или разновидность религии, считалась она ортодоксальной или еретической, мудрой или глупой, начиналась как чистый и естественный ручеек, вытекающий из Материнского Источника. Но фактически каждая такая религия со временем загрязнялась часто людскими спекуляциями и даже выдумками, вследствие корыстных мотивов, и предотвратить это было невозможно, какой бы чистой она ни была в своих первых начинаниях. Существуют такие убеждения – и мы не сможем назвать их религиозными – в некоторых не признавался человеческий элемент; другие же просто являли знаки раннего разложения; и ни одно не могла избежать руки времени. Однако все религии считались божественными, из-за своего природного и истинного происхождения; и это справедливо для всех – маздеизм, брахманизм, буддизм, равно как и христианство. Догмы плюс человеческий элемент в христианстве привели прямо к современному спиритизму.
Конечно, со всех сторон послышатся громкие крики, если мы скажем, что современный спиритизм per se, очищенный от нездоровых спекуляций, основанных на утверждении двух юных девушек и их весьма не заслуживающих доверия «духов» – тем не менее, гораздо правдивее и философичнее любой церковной догмы. Лишенный же одухотворенности спиритизм теперь пожинает свою карму. Его первоначальные новаторы, вышеуказанные «две юные девушки» из Рочестера, Мекки современного спиритизма, уже выросли и стали двумя пожилыми женщинами, с тех пор как произведенные ими первые стуки открыли настежь врата между этим и другим миром. Это их «невинное» свидетельство, которое выработало план звездной Летней страны (Саммерленда) с ее воплощающимся в действие намерением «духов», вечно носимых ветром между их «Страною Безмолвия» и нашей громкоголосой и наполненной слухами землей – именно оно началó всё это. Но теперь два Магомета современного спиритизма женского пола изменили своим взглядам и обманывают ими же созданную философию, тем самым перейдя во вражеский стан. Они выставляют спиритизм в неверном свете, объявляя практический спиритизм многовековым обманом. Спиритисты (кроме кучки явных исключений) – обрадовались и примкнули к нашим врагам и хулителям, когда те, которые никогда не были теософами, обманывали нас и показывали дьявольски злобный характер, объявив Основателей Теософического общества мошенниками и самозванцами. Стоит ли теософам в свою очередь смеяться над тем, что теперь своеобразные «открыватели» спиритизма стали его «хулителями»? Ни в коем случае! Ибо феномен спиритизма – это факты, а предательство «девушек Фокс» вызывает у нас только сожаление ко всем медиумам и подтверждает перед всем миром наше постоянное объяснение, что на медиума нельзя полагаться. Не-истинный теософ будет всегда смеяться или отчасти радоваться при виде крушения всех планов даже своего противника. Смысл такого подхода прост:
Поскольку мы знаем, что существа из других, более совершенных миров беседуют с некоторыми избранными смертными, и это как сейчас, так было и всегда; несмотря на то, что сейчас оно случается гораздо реже, чем в старину, когда человечество становилось с каждым цивилизованным поколением хуже во всех отношениях.
Воистину, теософия – обязана настроить к бою всех спиритистов Европы и Америки по отношению первым же словам, обращенным против мысли, что каждый сообщающийся разум – непременно есть дух какого-нибудь бывшего смертного с этой земли – хотя последнее слово по поводу спиритизма и «духов» еще не сказано. Но однажды это случится. Тем временем, покорный слуга теософии, Главный Редактор, еще раз заявляет о ее вере в Существа, которые величественнее, мудрее и благороднее любого персонального Бога, который находится вне любого «духа умершего», почитаемых святых или крылатых ангелов, которые, тем не менее, время от времени снисходят во все века к очень редко встречающемуся медиуму, пребывающему в тени – и это часто совершенно не связано с церковью, спиритизмом и даже теософией. И, веруя в высшие и священные духовные Существа, она должна также верить в существование их противников – низших «духов», хороших, плохих или равнодушных ко всему. Следовательно, она верит в спиритизм и его феномены, некоторые из которых вызывают у нее сильнейшее отвращение.
Это – случайное замечание и небольшое отклонение в сторону сделано для того, чтобы просто-напросто доказать, что теософия включает в себя спиритизм – как и должно быть, но при этом – лишь как одну из наук, основанных на знании и опыте бессчетного количества веков. И не может быть религии, заслуживающей такое название, которая основывалась бы на другом, нежели вследствие подобныхпосещений от Существ, обитающих на более высших уровнях.
Таким образом родилась вся предыстория, равно, как и вся история религий, маздеизма и брахманизма, буддизма и христианства, иудаизма, гностицизма и магометанства; короче, все эти более или менее удачные «измы». Вся правда на самом дне, а ложь – на их поверхности. «Открыватель», мастер, который внушил некоторое количество Истины в мозги Провидца, во всех случаях оказался настоящим мастером, который провозглашал настоящие истины; но этот своеобразный «инструмент» доказательств, во всех отношениях, был всего лишь человеком. Пригласите Рубинштейна и попросите его исполнить сонату Бетховена на ненастроенном рояле, где половина клавиш западает, а струны натянуты еле-еле; и тогда вы увидите, что, несмотря на гений музыканта, вы не сможете узнать сыгранную им сонату. Мораль этой фабулы заключается в том, что человек, пусть самый величайший из всех медиумов или Провидцев – это всего лишь человек; и человек, предоставленный самому себе и своим размышлениям, должен быть не в ладах с абсолютной истиной, пусть даже он нахватался некоторых крупиц необходимых сведений. Ибо Человек – хотя и падший Ангел, с Богом внутри себя, но с мозгами животного в голове, больше подвержен холоду и винным парам, когда находится в компании с другими земными людьми, чем к безошибочному восприятию божественных откровений.
Отсюда такое многоцветие церковных догм. Отсюда также тысяча и одна так называемые философии (некоторые – включающие в себя противоречивые теории) и разнообразные «науки» и схемы, духовные, ментальные, христианские и светские; сектантство и фанатизм, и особенно личное тщеславие и самомнение почти в каждом «Новаторе», и все это – со средневековья. Но хотя факт существование ИСТИНЫ пребывает во тьме и скрыт от всех – все имеет один корень. Смогут ли наши критики вообразить, что мы исключаем теософское учение из этого перечня? Вовсе нет. И хотя эзотерические доктрины, которые истолковываются нашим Обществом – это не ментальные или духовные впечатления из чего-то «неведомого или находящегося наверху», но плоды учения, предоставляемые нами живым людям, не считая тех, что диктуют и пишут им сами Мастера Мудрости, все же возможно, что эти доктрины во многих случаях неполны и ошибочны, чего очень хотелось бы нашим противникам. «Тайная Доктрина» – это работа, которая провозглашает все, что, вероятно, было провозглашено в течение этого столетия; это попытка отчасти открыто изложить простое обоснование и наследие всего – больших и малых религий и философских систем. В ней обнаружилась необходимость освободиться от целой массы конкретных неправильных представлений и предубеждений, которые ныне скрывают исходный стержень (а) всех великих мировых религий; (в) всех мельчайших сект; и (с) – теософии, какова она пребывает при существующем состоянии вещей – часто скрытая великой Истиной для нас и нашего ограниченного знания. Панцирь, в котором скрыта ошибка – очень прочный, и сооружен он не просто чьей-то рукою; а поскольку нам приходится персонально снимать хотя бы его часть, это усилие вызывает непрестанные упреки, направленные против всех теософских авторов и даже самого Общества. Некоторые из наших друзей и читателей ошибочно истолковали наши попытки выявлять ошибки, в «Теософисте» и «Люцифере», как «жесточайшие нападки на христианство», «нетеософские резкие выпадки» и т. д., и т. д. И все-таки это необходимо, мало того, это то, без чего нельзя обойтись, если мы желаем «выкопать» хотя бы приблизительные истины. Нам приходится открыто излагать эти вопросы и быть готовыми пострадать за это – как обычно. Совершенно тщетно обещать предоставить правду, ибо тогда осталось бы лишь смешивать ее с ошибками из простого малодушия. Результат подобной политики смог бы только загрязнить поток правды из фактов, что совершенно ясно. За двенадцать лет упорного труда и борьбы с врагами со всех четырех сторон света, тем не менее, наши четыре теософских журнала – «Теософист», «Путь», «Люцифер» и французский «Лотос» – наши слабые, нерешительные, мягкие протесты, опубликованные в них; наши робкие заявления, наша «мастерская политика бездеятельности» и наша игра в прятки в тени мрачных метафизиков, привели лишь к одному: теософию стали серьезно считать религиозной СЕКТОЙ. Ибо в сотый раз нам сказали: – «Чем же хорошим занимается ваша теософия?» и «Вы посмотрите, сколько хорошего делает церковь!»
Тем не менее, существует доказанный факт, что человечество ни на йоту не стало лучше в своем нравственном облике, а в определенном отношении даже в десять раз хуже, чем в эпоху язычества. Кроме того, за последние полвека, с того периода, когда Свободная мысль и Наука взяли самое лучшее от церквей, христианство ежегодно теряет гораздо больше приверженцев среди образованных классов, чем приобретает себе прозелитов в нижних слоях общества, этой языческой накипи. С другой стороны, теософия из материализма и полного отчаяния в вере (основанного на логике и очевидности) привнесла обратно человеческое божественное Я и бессмертие последнего, причем тем людям, которых церковь лишилась из-за своих догм, категорического требования веры и тирании. И если доказано, что теософия спасает только одного человека из тысячи тех, кого лишилась церковь, то разве не теософия – гораздо более высокий фактор добра, чем все собравшиеся вместе миссионеры?
Теософия, как неоднократно повторялось в печати и viva voce[825] членами Общества и его сотрудниками, продолжает ступать диаметрально противоположными путями к тем, которые ведут к церкви; и теософия отвергает методы науки, поскольку ее индуктивные методы могут лишь привести к совершеннейшему материализму. И все же, de facto,[826] теософия претендует быть и РЕЛИГИЕЙ и НАУКОЙ, ибо теософия – сущность обеих. И это происходит ради блага и любви к этим двум божественным абстракциям – т. е., теософская религия и наука и ее Общество становятся добровольным уборщиком мусора и из ортодоксальной религии, и из современной науки; как безжалостная Немезида тех, кто довел эти две благородных истины до их конца, а потом жестоко разъединил их одну от другой, хотя эти две истины должны быть единым целым. Чтобы доказать это, в настоящем документе есть одно из наших возражений.
Современный материализм настаивает на том, что существует непреодолимая пропасть между религией и наукой, объясняя это тем, что «конфликт между религией и наукой» завершился победой последней и полным поражением первой. Современные теософы: напротив, отказываются видеть между ними какую бы то ни было пропасть. Если и церковь и наука претендует на то, что каждая из них ищет истину и ничего, кроме истины, тогда либо одна из них ошибается, принимая за истину ложь, или ошибаются обе. Любое другое препятствие для их примирения должно рассматриваться, как чисто фиктивное. Истина одна, даже если она ищется или преследуется с двух противоположных концов. Тем самым, теософия призывает примирить этих двух противников. Это предпосылается из утверждения, что истинная духовная и примитивная христианская религия, как и другие предшествующие ей великие и древнейшие философские системы суть – свет Истины – «жизнь и свет всех людей».
Но так же происходит и с истинным светом науки. Тем самым, затемненная, как и первая, которая утверждалась посредством догм и изучалась сквозь стекла, закопченные суевериями, искусственно производимыми церковью, и свет этот с трудом проникает и встречается со своим родственным лучом в науке, в равной степени покрытой паутиной парадоксов и материалистической софистикой этого века. Учения религия и науки – несовместимы, и не могут найти общий язык до тех пор, пока религиозная философия и наука о физической и внешней (в философии – ошибочной) природе не добьются непогрешимости своей почти недостижимой цели. Эти два света, посылая лучи одинаковой длины на то, что касается ошибочных заключений, могут уничтожить друг друга и породить еще более глубокую тьму. И все-таки, они могут совместиться при условии, что и религия и наука очистят свои дома, первая от вековых человеческих подонков, а вторая от ужасающей опухоли современного материализма и атеизма. И когда обе избавятся от этого, произойдет самая похвальная и лучшая вещь – именно то, что способна сделать и сделает только одна теософия: т. е. укажет невинным, пойманных в тенета этими двумя захватчиками – воистину двумя драконами старины, один из которых жадно поглощает умы, а второй людские души – что их гипотетическая пропасть есть не что иное, как оптический обман; и что, находясь очень далеко от кого бы то ни было, он – есть огромная груда мусора, возведенная обоими этими противниками, как крепость против обоюдного нападения.
Таким образом, если теософия не более чем поясняет и обращает серьезное внимание мира на тот факт, что предполагаемое разногласие между религией и наукой – условно, то с одной стороны разумные материалисты правильно отбиваются от абсурдных человеческих догм, а с другой стороны слепые фанатики и корыстные священники, которые вместо того, чтобы защищать человеческие души, просто впиваются зубами и ногтями за кусок своего личного хлеба с маслом и за власть – почему же, даже тогда, теософия должна доказывать, что она станет спасительницей человечества?
Теперь мы продемонстрировали, как и надеялись, что такое настоящая теософия и кто суть ее приверженцы. Теософия – это божественная наука и нравственный кодекс, настолько возвышенный, что ни один теософ не способен об этом судить, ибо все они – лишь слабые, но искренние люди. Почему тогда теософию должны судить за персональное несовершенство какого-нибудь руководителя или члена наших 150 филиалов? Кто-то может работать из последних сил, и все же никогда не подняться на вершину своего призвания и стремления. Это его или ее несчастье, но никак уж не теософии или даже ее организации в целом. Основатели Общества не претендуют на другие заслуги, кроме того, чтобы однажды установленное теософское колесо продолжало вертеться. Если бы судили всех, то их, вероятно, можно было бы судить за их проделанную работу, но не за то, о чем думают их друзья или скажут враги. В нашей работе нет места для личностей; и все должны быть готовы, как всегда готовы Основатели, если понадобится, броситься под колесницу Джаггернаута, чтобы она лично раздавила их для всеобщего блага. Только в дни туманного Будущего, когда смерть возложит свою хладную руку на несчастных Основателей и тем самым завершит их деятельность, только тогда их заслуги и ошибки, их добрые и плохие деяния, равно как и их теософский труд может быть положен на чаши Весов Потомства. Только тогда, после того как две чаши с их противоречивыми грузами обретут равновесие и конечный результат станет очевидным во всей своей полной и подлинной цене, только тогда можно будет вынести вердикт, который можно счесть нечто, похожим на правосудие. В настоящее время, везде, кроме Индии, такие результаты слишком уж разбросаны по Земле, слишком сильно ограничены кучкой индивидуалов, чтобы было возможно судить. Сейчас эти результаты едва ли можно воспринять; сейчас гораздо больше слышен шум и крики, издаваемых нашими кишащими повсюду врагами и теми, кто готов им подражать. Это не вызывает ничего, кроме равнодушия. И все же, если хоть раз доказано существование добра, то он даже сейчас каждый человек, который ощущает в сердце нравственный прогресс человечества, должен за это поблагодарить теософию. И поскольку теософия снова возродилась и предстала перед миром, посредством своих недостойных слуг, «Основателей», если их работа оказалась полезной, то это и есть единственное доказательство, независимо от нынешнего состояния баланса их деяний, выражаемого мелкими монетами кармы, невзирая ни на какие общественные «светские условности».
Являются ли сны лишь бесполезными видениями?
Перевод – К. Леонов
«Несколько месяцев назад один бабу, Джагат Чандр Чаттерджи, помощник налогового инспектора Моршедабада, был pro tempore [временно, лат. ] назначен на службу в Канди – провинцию округа Моршедабад. Он покинул свою жену и детей в Бахрампуре, столице округа, и остановился в Канди в доме бабу Сурджи Кумар Басакха (помощника налогового инспектора провинции).
Получив предписание проделать некоторую работу в месте, расположенном примерно в десяти милях от Канди, внутри страны, бабу Джагат Чандр условился соответственно отправиться на следующий день. Ночью он увидел во сне свою жену, терзаемую холерой в Бахрампуре и сильно страдающую. Это привело его в беспокойство. Он рассказал утром свой сон бабу Сурджи Кумару, и они оба решили, что это был бессмысленный сон, и приступили без каких-либо посторонних мыслей к своей работе.
После завтрака бабу Джагат Чандр удалился, чтобы немного отдохнуть перед дорогой. Во сне он увидел то же самое сновидение. Он увидел свою жену, сильно страдающую от ужасной болезни, став свидетелем той же самой сцены, и, вздрогнув, проснулся. Теперь он обеспокоился и, встав, рассказал снова сон № 2 бабу Сурджи, который не знал, что на это сказать. Было решено, что, так как бабу Джагат Чандр должен отправиться в то место, куда он был послан, его друг бабу Сурджи Кумар будет пересылать ему без промедления любое письмо или извещение, которое он получит на свой адрес из Бахрампура, и предпримет специальные меры для этой цели; бабу Джагат Чандр уехал.
Едва ли минуло несколько часов после его отправления, как прибыл курьер из Бахрампура с письмом для бабу Джагата. Его друг вспомнил то настроение, в котором он покинул Канди, и, опасаясь дурных новостей, открыл письмо и обнаружил в нем подтверждение повторенного дважды сна. Жена бабу Джагата заболела холерой в Бахрампуре в ту самую ночь, когда ее муж видел ее во сне, и все еще страдала от нее. Получив эти вести, посланные со специальным курьером, бабу Джагат сразу же вернулся в Бахрампур, где была оказана немедленная помощь, и заболевшая, в конце концов, выздоровела.
Этот рассказ мне довелось услышать в доме бабу Лал Кори Мукерджи, в Бахрампуре, в присутствии самого бабу Джагат Чандра и Сурджи Кумара, которые пришли туда с дружеским визитом, и эта история была, таким образом, подтверждена свидетельством того, кто был здесь и слышал об этом в то время, когда никто из них двоих еще и не помышлял о том, что что-то случилось.
Я убежден, что вышеописанный случай может рассматриваться как прекрасный пример присутствия постоянно бодрствующей астральной души человека, обладающей разумом, не зависящим от разума его собственного физического мозга. Однако я был бы весьма обязан, если бы вы любезно согласились дать объяснение этого феномена. Бабу Лал Кори Мукерджи является подписчиком «Теософиста», и поэтому он, конечно, сможет прочитать его. Если он вспомнит даты или увидит какое-либо обстоятельство, пропущенное или ошибочно привнесенное сюда, автор будет очень обязан ему за предоставление дополнительных деталей и исправление, если это необходимо, каких-либо ошибок, которые я мог допустить, при передаче его рассказа.
Насколько я могу припомнить, это происшествие случилось в 1881 году.
Навин К. Сарман Банерджи,член Теософского общества».
«Сны – это интерлюдии, которые создает фантазия», – говорит нам Драйден; вероятно, показывая, что даже поэт иногда ставит свою музу на службу псевдонаучному предубеждению.
Вышеприведенный пример является лишь одним из целой серии таких явлений, которые могут рассматриваться как исключительные случаи во время сна, среди общей массы снов, являющихся поистине лишь «интерлюдиями, которые создает фантазия». Это политика материалистической, сухой науки – всеми возможными способами игнорировать такие исключения, может быть, на том основании, что исключения подтверждают факты, но мы полагаем, что, скорее для того, чтобы избегнуть неприятной работы по объяснению подобных исключений. На самом деле, если один единственный пример упорно не поддается определению как «странное совпадение» – что обрадовало бы скептиков, – тогда пророческие, или проверенные, сновидения потребовали бы полной реконструкции физиологии. И, что касается френологии, то признание и принятие наукой пророческих снов (а, следовательно, и утверждений теософии и спиритуализма), что впрочем, маловероятно, «принесло бы с собой новую педагогическую, социальную, политическую и теологическую науку». Следовательно: наука никогда не признает сновидения, спиритуализм или оккультизм.
Человеческая природа – это пропасть, которую физиология и человеческая наука в целом изучила в меньшей степени, чем те, кто никогда не слышал даже самого слова физиология. Никогда еще высшие цензоры Королевского общества не были столь сбиты с толку, чем когда они лицом к лицу столкнулись с этой непостижимой тайной – внутренней природой человека. Ключ к ней – это дуальное человеческое существо. Это тот ключ, который они не решаются использовать, опасаясь, что если когда-либо дверь в святая святых распахнется, они будут вынуждены одну за другой отбросить свои излюбленные и взлелеянные теории и заключения, которые, как это было неоднократно доказано, являются не большее, чем хобби, ложными, как что-либо построенное на основе недостоверных или неполных предпосылок и исходящее из них. Если мы должны удовлетвориться половинчатыми объяснениями физиологии относительно бессмысленных снов, как, в таком случае, рассматривать многочисленные реальные сны, подтвержденные фактами? Сказать, что человек является дуальным существом; что в человеке, используя слова св. Павла: «Есть природное тело, и есть духовное тело», и что поэтому он должен, по необходимости, иметь двойную структуру органов чувств, – в глазах образованных скептиков равносильно тому, чтобы высказать непростительное и в высшей степени ненаучное заблуждение. И все же это необходимо сказать – невзирая на науку.
Человек, бесспорно, наделен двойным набором органов чувств: природных, или физических, которые можно благополучно оставить физиологии для ее занятий; и субприродных, или духовных, полностью принадлежащих к области психологической науки. Пусть будет правильно понято, что латинская приставка «суб» была использована здесь в смысле, диаметрально противоположном тому, в котором она применяется, например, в химии. В нашем случае это не предлог, а префикс, как в словах «субтон» или «суббас» в музыке. Фактически, совокупный звук природы является, как было показано, одним ясным тоном, заданная вибрация которого исходит из вечности и через вечность; он имеет неоспоримое существование per se [сам по себе, лат. ], но все же обладает высотой, доступной лишь «для исключительно тонкого слуха»,[827] – так же определенная гармония или дисгармония внешней природы человека выглядит для наблюдателя всецело зависящей от характера основной тональности, издаваемой внутренним человеком для внешнего. Это духовное ЭГО, или ЛИЧНОСТЬ, служит фундаментальной базой, определяющей тональность всей жизни человека – этого наиболее капризного, неопределенного и переменчивого из всех инструментов, который в большей степени, чем любой другой требует постоянной настройки; это один его голос, который подобно суббасу органа лежит в основе мелодии всей его жизни – будь его тона благозвучными или грубыми, гармоничными или беспорядочными, legato или pizzicato.
Таким образом, мы говорим, что человек в добавление к физическому мозгу имеет также мозг духовный. Если первый, с одной стороны, целиком зависит по своему уровню восприимчивости от своей собственной физической структуры и развития, то с другой стороны, он полностью подчиняется последнему, поскольку тот является единственным духовным эго, и в соответствии с тем, устремлен ли он в направлении двух своих высших принципов,[828] или же, скорее, в направлении своей физической оболочки, он более или менее живо запечатлевает во внешнем мозгу восприятие вещей чисто духовных и нематериальных. Следовательно, от остроты ментальных ощущений внутреннего эго, от степени духовности его способностей зависит перемещение впечатлений о том, что воспринимает полудуховный мозг, слова, которые слышит, и то, что чувствует спящий физический мозг внешнего человека. Чем выше духовность способностей последнего, тем легче будет для эго пробудить спящие полушария, вызвать активность в сенсорных ганглиях и мозжечке и запечатлеть в первом – находящемся всегда в состоянии полной неактивности и покоя в течение глубокого сна – живые картины того, что таким образом переносится. В чувственном, бездуховном человеке, в том, чей образ жизни и чьи животные привязанности и страсти полностью разрушили связь между его пятым принципом, или животным, астральным эго, и его высшей «духовной душой»; а также в том, чей тяжелый, физический труд столь истощил его материальное тело, что сделал его временно невосприимчивым к голосу и прикосновению астральной души, – в течение сна их мозги остаются в состоянии анемии, или полной пассивности. Такие люди очень редко, если вообще когда-нибудь, видят какие-либо сны, и реже всего – «видения, отражающие действительность». У первого, когда приближается время пробуждения и его сон становится менее глубоким, начинают возникать ментальные изменения, создающие сновидения, в которых разум не играет никакой роли; его наполовину пробужденный мозг производит только картины, являющиеся лишь смутными, гротескными репродукциями его диких жизненных привычек; в то время как у последнего – если только его мозг не занят какой-либо исключительно важной мыслью – вечно присутствующий в нем инстинкт активной жизни не позволит ему остаться в таком полудремотном состоянии, в течение которого происходит возвращение сознания, и мы видим сны разного рода, но когда мы разбудим его, он сразу же и без всякого промедления вернется в состояние полного бодрствования. С другой стороны, чем выше духовность человека, тем сильнее активность его фантазии и больше вероятность того, что он получит в видении правильное впечатление, переданное ему его всевидящим, вечно бдительным эго. Духовные чувства последнего, не имеющие препятствий со стороны физических органов чувств, находятся в непосредственной близости с его высшим духовным принципом; последний, хотя он per se есть квази-подсознательная часть совершенно не наделенного сознанием, потому что полностью нематериального, Абсолюта,[829] – все же содержащего в себе врожденные способности к Всеведению, Вездесущности и Всемогуществу, который, как только чистая сущность приходит в контакт с чистой сублимированной и (для нас) неощутимой материей, – передает ему эти свойства в некоторой степени как чистое астральное эго. Следовательно, духовно высокоразвитые люди будут наблюдать видения и сновидения в течение сна и даже в часы бодрствования: таковы сенситивы, прирожденные ясновидящие, ныне неопределенно именуемые «духовными медиумами», причем не проводится различие между субъективным ясновидящим, нейрипнологическим субъектом, и даже адептом – тем, кто сделал себя независимым от своих физиологических идиосинкразий и полностью подчинил внешнего человека внутреннему. Те люди, которые менее развиты духовно, будут видеть такие сны лишь изредка, и точность последних зависит от интенсивности их ощущений, относящихся к воспринимаемому объекту.
Если бы расследовать случай с бабу Джагат Чандром более пристально, мы бы наверняка выяснили, что так или иначе, либо он, либо его жена, были сильно привязаны друг к другу; или, что вопрос о жизни и смерти имел величайшую важность для одного из них, или для обоих. Древняя пословица гласит: «Душа душе весть подает». Отсюда – предчувствия, сны и видения. Во всех событиях этого рода, по крайней мере, в таких снах действовали вовсе не «бестелесные» духи, причем предупреждение имело отношение либо к одному, либо к другому, либо к обоим из двух живущих и воплощенных эго.
Таким образом, в этом вопросе о подтвердившихся снах, как и в столь многих других, наука стоит перед нерешенной проблемой, непонятная природа которой была создана ее собственным материалистическим упрямством и ее излюбленной рутинной политикой. Ибо, хотя очевидно, что человек – это дуальное существо, с заключенным в него внутреннем эго,[830] причем это эго – «истинный» человек, отличный и независимый от внешнего человека в той степени, в какой в нем преобладает или недостает его материальное тело; эго, сфера чувствительности которого простирается далеко за пределы, дозволенные для физических чувств человека; эго, которое переживет разрушение своих внешних покровов, по крайней мере, на время, даже когда дурной образ жизни не дает ему возможности достигнуть совершенного единства со своим духовным высшим Я, то есть, сочетать свою индивидуальность с ней (личность постепенно угасает в каждом случае); и, наконец, есть свидетельства миллионов людей, охватывающие несколько тысячелетий; доказательства предоставлялись и в нашем столетии сотнями наиболее образованных людей – часто величайшими светилами науки, – но мы видим, что все это ни к чему не приводит. За исключением маленькой кучки научных авторитетов, окруженной нетерпеливой толпой скептиков и псевдоученых, которые никогда ничего не видели, и поэтому требуют себе право отрицать все – мир обречен, как гигантский сумасшедший дом! В нем, однако, существует особое отделение. Оно предназначено для тех, кто, доказав нормальность своего разума, должен с необходимостью рассматриваться как ОБМАНЩИК и ЛЖЕЦ…
Изучен ли феномен сновидений наукой столь досконально, что больше нечего узнать о нем, отчего она и говорит столь авторитетным тоном об этом вопросе? Вовсе нет. Явления ощущения и воли, интеллекта и инстинкта, безусловно, проявляют себя посредством каналов нервных центров, важнейшим из которых является мозг. Особая субстанция, посредством которой происходят такие действия, имеет две формы – везикулярную и фиброзную, причем последняя из них, так сказать, является просто проводником впечатлений, передающихся к везикулярному веществу и от него. Все же, хотя эта физиологическая структура различается, или подразделяется наукой на три разновидности – моторную, сенситивную и связующую, – таинственная деятельность интеллекта остается столь же непостижимой и приводит в затруднение великих физиологов, как и во времена Гиппократа. Научное предположение о том, что может существовать четвертая структура, связанная с мыслительной деятельностью, не помогло в решении проблемы; оно не смогло пролить даже малейший луч света на эту непостижимую тайну. Наши ученые никогда не поймут ее, пока они не примут гипотезы ДУАЛЬНОГО ЧЕЛОВЕКА.
Являются ли челы «медиумами»?
Перевод – К. Леонов
В соответствии с новейшим изданием «Имперского словаря» Джона О'Гильви, Л. Л. Д., «Медиум – это человек, через которого, как утверждают, может проявляться и передаваться действие другого существа при помощи животного магнетизма; или человек, претендующий на то, что через него могут быть совершены какие-либо духовные проявления; особенно тот, кто, как говорят, способен общаться с духами умерших».
Поскольку оккультисты не верят в какую-либо связь с «духами умерших», в обычном смысле этого слова, по той простой причине, что, по их мнению, духи «умерших» не могут сходить вниз и общаться с нами, и никогда не делают этого; и поскольку приведенное выше выражение «при помощи животного магнетизма» вероятно изменилось бы, если бы редактор «Имперского словаря» был оккультистом, поэтому мы ограничимся лишь первой частью определения слова «медиум», которое гласит: «Медиум – это человек, через которого, как утверждают, может проявляться и передаваться действие другого существа»; и мы позволили бы себе добавить: «осуществляемое посредством сознательно или бессознательно действующей активной воли этого другого существа».
Очень трудно было бы найти на земле такого человека, кто в большей или меньшей степени не подвергался бы влиянию «животного магнетизма» или посторонней активной Воли (которая посылает этот «магнетизм»). Если любимый генерал едет на коне перед строем, все солдаты становятся «медиумами». Они наполняются энтузиазмом, следуют за ним без страха и идут на штурм смертоносной батареи. Один общий импульс пронизывает их всех; каждый становится «медиумом» для другого; трус превращается в героя, и только тот, кто вообще не является медиумом и потому нечувствителен к эпидемическим или эндемическим моральным воздействиям, будет представлять исключение, подтвердит свою независимость и сбежит.
Когда проповедник поднимается на кафедру, то, если бы даже он говорил самую нелепую чепуху, все же его действия и дрожащий тон его голоса являются достаточно впечатляющими, чтобы вызвать вокруг него, по крайней мере среди женской части прихожан, «перемену в сердце», и если он достаточно сильный человек, то он подействует даже на скептиков, которые «приходя в церковь глумиться, остаются молиться». Люди приходят в театр и проливают слезы или «надрываются от хохота» в зависимости от характера представления, будь это пантомима, трагедия или фарс. Нет ни одного человека, за исключением каких-нибудь врожденных болванов, чьи эмоции и, следовательно, действия не могут быть подвергнуты какому-либо влиянию, и, таким образом, через него не может быть передано или проявлено действие другого человека. Все мужчины, женщины и дети являются, таким образом, медиумами, а человек, который не является медиумом – это монстр, выкидыш природы, поскольку он находится вне человечества.
Вышеприведенное определение вряд ли можно считать достаточно хорошо выражающим значение слова «медиум» в его обычном применении, пока мы не добавим к нему еще несколько слов: «Медиум – это человек, через которого, как утверждают, может проявляться и передаваться действие другого существа на аномальную величину посредством сознательно или бессознательно действующей активной воли этого другого существа». Это уменьшает количество «медиумов» в мире до той величины, в которой мы можем провести в пространстве линию, отделяющую нормальное от аномального; определить же, кто является медиумом, а кто им не является, столь же трудно, как и понять, где кончается здравый ум и где начинается умопомешательство. Каждый человек имеет свою маленькую «слабость», и каждый человек имеет свой небольшой «медиумизм»; то есть, некоторую уязвимую точку, при помощи которой он может быть застигнут врасплох. Никто не может, по существу считаться безумным; и никто не может быть назван «медиумом». Часто расходятся мнения относительно того, является ли человек безумным или нет; и так же они могут расходиться в отношении его медиумизма. В практической жизни человек может быть очень эксцентричным, но его не считают сумасшедшим до тех пор, пока его безумие не достигнет такой степени, что он перестанет понимать, что делает, и поэтому будет неспособен заботиться о себе или своем деле.
Мы можем продолжить ту же линию рассуждений в отношении медиумов, говоря, что только те люди должны рассматриваться как медиумы, кто позволяет другим существам влиять на них в такой степени, что они утрачивают самоконтроль и не имеют более своей собственной силы воли, чтобы контролировать свои действия. Такой отказ от самоконтроля может быть активным или пассивным, сознательным или бессознательным, произвольным или непроизвольным; он различается также в зависимости от природы тех существ, которые оказывают активное влияние на медиума.
Человек может сознательно и произвольно подчинить свою волю другому существу и стать его рабом. Это другое существо может быть человеком, и тогда медиум станет его покорным слугой и может использоваться им для хороших или плохих целей. Это другое «существо» может быть некой идеей, такой как любовь, жадность, ненависть, зависть, скупость или какая-либо другая страсть, и влияние, оказываемое ей на медиума, будет пропорционально силе этой идеи, а также будет зависеть от того, в какой мере сохранился самоконтроль у медиума. Это «другое существо» может быть элементарием или элементалом, и бедный медиум становится эпилептиком, маньяком или преступником. Это «другое существо» может быть высшим принципом самого человека, либо одиночным, либо связанным с коллективным универсальным духовным принципом; в этом случае «медиум» будет великим гением – писателем, поэтом, художником, музыкантом, изобретателем и т. д. Это «другое существо» может быть одним из тех возвышенных существ, которых называют махатмами, и тогда медиум, действующий сознательно и произвольно, может быть назван их «чела».
Опять-таки, человек может за всю свою жизнь никогда не слышать слова «медиум», и все же быть сильным медиумом, хотя и полностью неосознающим этого. Его действия могут быть вызваны в большей или меньшей степени на бессознательном уровне его видимым и невидимым окружением. Он может стать добычей элементариев или элементалов, даже не узнав значения этих слов, и превратиться в вора, убийцу, насильника, пьяницу или головореза, и достаточно часто случалось так, что преступления имели эпидемический характер; или же из-за каких-то невидимых влияний человек может совершать поступки совершенно несовместимые с его характером, каким он был ранее известен. Он может быть великим лжецом, и вдруг, однажды, благодаря какому-то невидимому влиянию, оказаться вынужденным говорить правду; он может в обычной жизни быть очень осторожным, и все же, в каких-то обстоятельствах и под влиянием момента, совершить акт героизма; он может быть уличным хулиганом и мерзавцем, и внезапно совершить благородный поступок, и т. д.
Кроме того, медиум может знать источники, из которых исходит влияние, или, говоря точнее, «природу существа, чье действие передается через него»; или же он может не знать этого. Он может находиться под влиянием своего собственного седьмого принципа и воображать, что вступил в связь с личным Иисусом Христом или каким-либо святым; он может быть в контексте с «интеллектуальным» лучом Шекспира и писать шекспировские поэтические произведения, или же он может воображать, что через него пишет личный дух Шекспира; что бы он ни думал по этому поводу, это не делает его поэзию ни лучше, ни хуже. Он может находиться под воздействием какого-либо адепта и писать большую научную работу, и быть в абсолютном неведении об источнике своего вдохновения; или же он может воображать, что «дух» Фарадея или лорда Бекона пишет через него, тогда как он, по-видимому, действовал как «чела», хотя и не сознавал этого.
Из всего этого следует, что упражнение в медиумизме состоит в более или менее полном отказе от самоконтроля; будет ли это упражнение хорошим или плохим, полностью зависит от того, как оно употребляется и для какой цели оно совершается. Это, опять-таки, зависит от тех знаний, которые имеет медиум относительно природы существа, которому он произвольно или непроизвольно на время предоставляет право руководить своими физическими и интеллектуальными силами. Человек, который неразборчиво доверяет эти способности воздействию любой незнакомой силы, без сомнения является «больным», и его следует рассматривать не менее безумным, чем того, кто доверил бы свои деньги и ценности первому встречному, попросившему его об этом. Мы иногда встречаем таких людей, хотя они относительно редки; их легко узнать обычно по идиотскому пристальному взгляду и фанатизму, с которым они цепляются за свое невежество. Таких людей следует пожалеть, вместо того чтобы стыдить, и, если возможно, их надо просветить относительно той опасности, которой они подвергаются. Но может ли «чела», который сознательно и произвольно предоставляет на время свои ментальные способности высшему существу, которое он знает и в чистоте побуждений, благородстве намерений, разуме, мудрости и силе которого он абсолютно уверен, – может ли он рассматриваться как «медиум» в вульгарном смысле этого слова? Решение этого вопроса лучше всего предоставить самому читателю, после должного рассмотрения всего вышеизложенного.
Яркое световое пятно
Перевод – О. Колесников
Мадам, в последнем номере вашего ценного журнала члены Нью-Йоркского Теософического общества ищут объяснения причинам появления ярких световых пятен, которые они часто видят. У меня уже есть довольно любопытное объяснение. Я считаю, что это явление сопровождает высшую концентрацию души. Как только я достигаю этого предписанного состояния, то тут же передо мной появляется яркое световое пятно, наполняющая мое сердце восхищением, которое индийцы почитают знаком того, что находятся на верном пути, ведущем к высшему достижению в практической йоге, как знак благословения милостью Всевышнего.
Однажды вечером, сидя на земле со скрещенными ногами, будучи в том состоянии концентрации, когда душа поднимается в высшие сферы, я был поражен видением цветов непередаваемой красоты, – самым ярким зрелищем из всех, что я когда-либо видел, и потому я мечтаю увидеть это снова, – и попытался поймать их руками, но они ускользали от меня и внезапно растворялись, оставляя меня в огорчении. В конце концов появились два цветка; один касался моей головы, а другой – моего правого плеча, но и в этот раз попытка взяться за них окончилась неудачей. Что это, как не ответ, что Бог доволен своим поклонником, пребывающим в медитации – единственном способе духовного поклонения.
П.
Это можно толковать по-разному. Те из наших ортодоксальных сотрудников, кто почитает какого-то отдельного бога, или, если они предпочитают такое определение, одного Ишвару под разными именами – все они крайне склонны относить каждый психологический эффект, полученный ментальной концентрацией в течение многочасовых религиозных медитаций, к их особому божеству, тогда как на самом деле, в девяноста девяти случаях из ста, подобные эффекты происходят благодаря чисто психо-физическим проявлениям. Мы знаем множество склонных к мистике людей, которые видят «свет», подобный описанному выше, как только они сконцентрируют свои мысли. Спиритуалисты относят это к воздействиям их развоплощенных друзей; буддисты (у которых нет личных богов) – к преднирваническому состоянию; пантеисты и ведантисты – к майе, или иллюзии чувств; христиане – к предвидению сияния Рая. Современные оккультисты утверждают, что, когда это не вызвано мозговой деятельностью, нормальное протекание которой определенно нарушается таким неестественным приемом, как глубокая концентрация, – тогда это свет является проявлением астрального света, или, используя более «научное» выражение, «мирового эфира», в который, как доказано в «Невидимой Вселенной» Стюарта и Тэйта, верят немало людей науки. Подобно тому, как чистое голубое небо скрыто от нас в туманный день, так и астральный свет невидим нашим психическим чувствам в часы нормальной повседневной жизни. Но когда, концентрируя все наши духовные способности, мы достигаем парализации их противника (физические чувства), и внутренний человек становится, так сказать, свободным от человека материального – тогда вечный дух, как ветерок, разгоняющий тучи, снимает завесу, лежащую между нашим нормальным зрением и астральным светом, и мы видим проблески Света.
Дни «курящихся кадил» и «горящих лампад», непременных атрибутов библейских видений, уже давно минули и не вернутся вновь. Но всякий, предпочитающий естественному объяснению сверхъестественное, конечно, волен представлять, что это «Всемогущий Бог» развлекает нас видениями цветов и посылает нам светящиеся огоньки перед тем, как заключить «завет» со своими поклонниками.
Взгляды теософов
Перевод – О. Колесников
Позвольте теософу, активно выступающему на страницах вашего издания, сказать несколько слов в защиту наших убеждений. Недавно в вашем журнале, в номере от 21-го декабря [1877 г. ], мы прочитали очень смелое утверждение м-ра Кроучера:
Если бы теософы до конца разобрались в природе души и духа, они поняли бы, что если душа отходит однажды, то она отходит навсегда.
Это заявление столь туманно и двусмысленно, что если он не подразумевает под термином «душа» жизненную основу, то я могу только предположить, что он впадает в очень распространенную ошибку, называя астральное тело, дух и бессмертную сущность «душой». Мы, теософы, как уже высказывался полковник Олькотт, смотрим на этот вопрос vice versa [совсем иначе].
Кроме необоснованного обвинения нас в невежестве, м-р Кроучер выдвигает идею, что проблема, занимавшая умы метафизиков всех веков, в наше время уже решена. Трудно представить, чтобы теософы или еще кто-нибудь «тщательно» проникли в природу души и духа и их взаимосвязи с телом. Такими знаниями обладает лишь Всезнающий, мы же, теософы, лишь продолжаем прокладывать тропу, начатую ступнями древних Мудрецов в зыбучих песках экзотерической философии. Мы можем только надеяться приблизиться к истине. Более чем сомнительно, чтобы м-р Кроучер достиг большего, даже если он «вдохновленный медиум», «перенявший опыт лучших медиумов» вашей страны. Предоставим времени и спиритической философии разрешить наш спор. Когда какой-нибудь Эдип нашего или следующего столетия разрешит эту вечную загадку человека-сфинкса, все современные догмы, даже столь любимые спиритуалистами, исчезнут как фиванский монстр, прыгнувший, согласно легенде, со своего утеса в море, после чего его никто никогда больше не видел.
Не далее как 18 февраля 1876 года ваш ученый корреспондент «М. А. Оксон» в статье «Душа и дух» вел речь о часто встречающихся у других авторов ошибках в терминологии. Но поскольку с тех пор к лучшему не изменилось, то, пользуясь удобным случаем, хочу показать м-р Кроучеру и другим спиритуалистам, представителем которых его можно считать, как они жестоко ошибаются относительно истинного значения сказанного полковником Олькоттом и мнений ньюйоркских теософов. Полковник Олькотт не говорил и не подразумевал, что бессмертный дух покидает тело для медиумических проявлений. И все же м-р Кроучер уверен, что это так, ибо слово «дух», по его мнению, относится к внешнему, астральному человеку, или двойнику. Олькотт же сказал следующее:
Медиумические физические феномены создаются не чистым духом, но воплощенными или же развоплощенными «душами», обычно с помощью элементалов.
Любой разумный читатель должен понять, что, заключая слово «душа» в кавычки, автор обозначает тем самым, что употребляет его в переносном смысле. Как теософ, он мог бы более философски и более точно сказать «астральный дух» или «астральный человек», то есть двойник. Следовательно, для критицизма здесь совершенно нет оснований. Я удивлена столь огульному охаиванию на столь шатких основаниях. В конце концов, наш президент лишь выдвигает на рассмотрение идею тройственности человека, как это делали античные и восточные философы, и их достойный ученик Павел, который говорил, что физическая сущность, плоть и кровь сохраняются и поддерживаются в живом состоянии психеей – душой, или астральным телом. Доктрина о том, что человек тройственен: его составляют дух, или ноус, душа и тело – трактовалась апостолом язычников гораздо шире и яснее, чем это делают все его христианские последователи. Но явно забыв или проигнорировав «совершенное» знание античных философов и христианского апостола, м-р Кроучер считает, что душа (психея) и дух (ноус) это одно и то же.
Буддисты, выделяющие три первоосновы в человеке (хотя и принимают его как одно целое при продвижении к нирване), разделяют душу еще на несколько частей, давая свои названия каждой из них и выполняемым ими функциям. Мудрые древние греки представляли душу как биос, или психическую жизнь, и тумос, или природу желаний и побуждений. Так, животность, по их мнению, это одно из качеств души, хотя и самое низкое. Душа, или психея, сама по себе является комбинацией, соединением нескольких биосов, или психических жизненных сил, эпитумии, или природы желаний, и френа, менса, или разума. Может быть, нужно включить сюда и аниму. Она (душа) состоит из эфирных субстанций, которые наполняют всю вселенную и происходит от Мировой Души – Анима Мунди или сабхават буддистов, которая не является духом. Хотя она неощутима и непостижима, все же, по сравнению с духом или чистой абстракцией, она является объективной материей. Из-за своей сложной природы душа иногда может быть настолько принижаема и соединяема с физической сущностью, что иногда кажется, что вообще нет никакого влияния высшей жизни. С другой стороны, она может настолько проникать в высшие сферы духа, что даже получает некоторые возможности этого плана. В таком случае ее «носитель», физический человек, будет казаться богом даже в его земной жизни. Если в течение жизни или после смерти не произойдет такого единения души и духа, то человек, как сущность, не будет бессмертен. Рано или поздно психея распадется. Человек может получить «весь мир», но может и потерять свою «душу». Павел, уча анастазису, или продолжению личной духовной жизни после смерти, говорит, что это физическое тело поднимается до нетленных субстанций.
Духовное тело человека, конечно же, не является каким-либо «телом» – видимой или ощутимой основой, а потому неправильно употреблять термин «материализованные духи». Когда метанойя, полное развитие духовной жизни, поднимает духовное тело над физическим (развоплощенным, подлежащим разложению астральным человеком, которого Олькотт и называет «душой»), оно становится, в соответствии со своим прогрессом, все более абстрактным для земных чувств. Оно может влиять на людей, вдохновлять их и даже субъективно вступать в контакт. Оно может сделать себя ощутимым и даже видимым для внутреннего зрения (для глаз очищенной души-психеи), если ясновидящий совершенно чист и полностью принадлежит Свету. Но как же оно может проявлять себя объективно?!
Следовательно, использование термина «дух» по отношению к материализованным привидениям, к этим вашим «формо-проявлениям», совершенно неправильно, и нужно что-то предпринять для изменения создавшегося положения, так как ученые начинают обсуждать этот вопрос. В лучшем случае, даже если они и не то, что греки называли фантазма, то они лишь фазма, или видения.
У ученых и мыслителей, особенно же у наших современных, в большей или меньшей степени, физические основы ассоциируются с телесным, материальным, «и не могут разуметь, потому что о сем надобно судить духовно». Выходит, Платон был по-своему прав, ставя землемерство, геометрию и арифметику ниже высоких идей. Плутарх учил, что во время смерти Прозерпина разделяет тело и душу, после чего последняя становится свободным, независимым демоном (даймоном). После него теория эта развивалась до большей детализированности: Деметра отделяет психею от ноуса или пневмы. Первая со временем распадается на эфирные частицы, и следует неизбежное растворение человека, его аннигиляция; сам же человек после смерти является сущностью чисто психической. Вторая часть, ноус, поднимается до своей высшей божественной силы и постепенно становится чистым, божественным духом. Капила, как и все восточные философы, отрицает чисто духовную природу души; по его мнению, это скопление наиболее весомых частей, как выдыхаемый пар человеческой натуры, облачко, пропитанное всеми ее склонностями и желаниями, ее пороками, несовершенствами и недостатками, образующими астральное тело, которое при некоторых обстоятельствах может стать вещественным. Буддисты называют это скандхи (группы), а полковник Олькотт для удобства употребил термин «душа». Буддисты и брахманы учат, что человеческая индивидуальность не может быть в безопасности, пока она не пройдет через последнюю из этих «групп» и не станет нечувствительной к последним пятнам земной грязи. Такова их доктрина метемпсихоза, столь осмеянная и совершенно непонятая нашими великими востоковедами.
Даже физики учат нас, что частицы, составляющие физическое тело, со временем преобразуются природой во множество различных низших физических форм. Почему же тогда считается нефилософским и ненаучным утверждение буддистов, что полуматериальные скандхи астрального человека (его истинное эго, поднятое к последнему очищению) преобразуются в материал для эволюции низших астральных форм (которые, конечно, вселяются в чисто физические тела животных), как только он сбрасывает их в своем продвижении к нирване? Следовательно, мы вполне корректно можем сказать, что после того как человек сбросил лишь какую-то одну частицу из этих скандх, часть его самого реинкарнируется в тела растений и животных. И если он, развоплощенный астральный человек, настолько материален, что «Деметра» не может найти даже малейшую искру пневмы для поднятия его к «высшим силам», то индивидуальность постепенно сама по себе разрушается и кусочек за кусочком попадает в эволюционную переработку, или, как это аллегорически иллюстрируют индусы, она проводит тысячелетия в телах нечистых животных. Здесь мы видим, как в совершенном согласии друг с другом в едином строю стоят древние греки, индусские философы, современные восточные ученые и теософы; по другую же сторону баррикады в совершенном беспорядке располагается огромная масса «вдохновенных медиумов» и «духовных водителей». И хотя среди последних не найдется и двух, согласных между собой в том, что является истиной и что ею не является, все они очень дружно отрицают любое из учений философов, какое бы мы не повторили.
Но это еще не все. Из вышеуказанного следует, что я, а также все настоящие теософы, невысоко ценим истинные спиритические феномены и философию, что мы не верим в возможность общения между смертными и чистыми духами, сомневаемся, но уже чуть меньше, в возможности контакта между скверными людьми и скверными духами или даже между хорошими людьми и плохими духами, при неважных условиях. Оккультизм является сущностью спиритуализма, в то время как современный или популярный спиритизм я не могу охарактеризовать иначе, как фальсифицируемой, неосознаваемой магией. Мы зашли столь далеко, что говорим, что все великие и замечательные личности, все славные гении: поэты, художники, скульпторы, музыканты, в какие бы времена они ни трудились для реализации своих, свободных от эгоизма, высших идеалов, все они были спиритически вдохновляемы; ее медиумами, как называют их многие спиритуалисты, этими пассивными орудиями в руках контролирующих водителей, но воплощенными светлыми душами, сознательно работающими в сотрудничестве с чистым, развоплощенным разумом и вновь воплощающимися планетарными духами над совершенствованием и одухотворением человечества. Мы верим, что все в материальной жизни очень тесно взаимосвязано с духовным посредничеством. Уважительно относясь к физическим явлениям и медиумизму, мы верим, что это происходит лишь когда пассивный медиум предоставляет место сознательному медиатору (редко когда он сам проникает в тонкие сферы), который понимает различие между плохими духами и хорошими. Также мы верим, и даже знаем, что, пока человек воплощен, будь это даже высочайший адепт, он не может сравниться в возможностях с чистым духом, который, свободный от своих скандх, становится субъективным для физических чувств, даже если он и равен в области феноменов, как ментальных, так и физических, среднему «духу» современного медиума. Если вы верите этому, то можете увидеть, что мы более спиритуалисты, в истинном смысле этого слова, чем так называемые спиритуалисты, которые вместо проявления почтения, как это принято у нас, к действительным духам-богам, унижают имя духа применением его к нечистым или, в лучшем случае, несовершенным сущностям, которые проявляют большинство их феноменов.
Против утверждений теософов о том, что дети двойственны при рождении, «и это длится до шести или семилетнего возраста», и что некоторые развращенные личности уничтожаются после своей смерти, м-р Кроучер выдвигает следующие опровержения: 1) медиумы описывали ему трех его детей, «которые умерли в возрасте двух, четырех и шести лет»; 2) он знал человека, который был «очень безнравственен», и который вернулся на землю. Он говорит:
Это все было впоследствии подтверждено прекраснейшими сущностями, которые своей властью над законами, управляющими вселенной, доказали, что они достойны абсолютного доверия.
Я воистину счастлива слышать, что м-р Кроучер компетентен оценить эти «прекраснейшие сущности», и отдаю им пальму первенства пред Капилой, Ману, Платоном и даже Павлом. Действительно, ради этого стоит быть «вдохновляемым медиумом». Мы не имеем в Теософическом обществе таких «прекраснейших сущностей» и не можем поучиться у них; и очевидно, что может увидеть даже м-р Кроучер сквозь призму своей эмоциональной натуры, что философы, которых изучаем мы, не брали ничего от каких бы то ни было «прекраснейших сущностей», что бы не соответствовало всеобщей гармонии, справедливости и равновесию в проявленном плане вселенной. Аксиома герметизма «как внизу – так и наверху» – единственное правило, принимаемое теософами как очевидность. Веря в существование духовной и невидимой вселенной, мы не можем представить себе ее иначе, как посредством сопоставления с материальной, объективной вселенной; как логика, так и наблюдения одинаково говорят нам, что последняя является порождением и видимым проявлением первой и что законы, управляющие обеими – одни.
В том письме, от 7 декабря, полковник Олькотт очень удачно иллюстрирует свою точку зрения по поводу возможности бессмертия ссылкой на общепризнанный закон выживания наиболее приспособленного. Это правило приложимо как к великим, так и к малым вещам; к планетам наравне с растениями. И не совершенно развитому ребенку труднее, чем растению или животному, существовать при условиях, подготовленных для совершенных представителей, практически же – невозможно. В младенческом возрасте высшие способности не развиты и, как всем известно, находятся в рудиментарном, скрытом состоянии. Маленький ребенок по существу является животным, хотя и, возможно, «ангельским». Будь тело ребенка наипрекрасным, оно лишь шкатулка для драгоценностей, приготовленная для бриллиантов и жемчужин. Оно эгоистичное, животное и, как ребенок, ничего более из себя не представляющее. Голод, страх, боль и удовольствия, по-видимому, являются принципами их понимания. Живое существо, превосходящее других животных только своими будущими возможностями. Серое вещество мозга еще не оформилось. Со временем начинают проявляться ментальные качества, но они в основном направлены на внешнее. Развитие сознания ребенка обучением может повлиять только на эту часть его натуры. Павел называет ее природной, или физической, а Иаков и Иуда – чувственной или психической. Отсюда слова Иуды «психическое, без духа», и слова Павла:
Душевный человек не принимает того, что от духа, потому что он почитает это безумием; но духовный судит о всем.
Это касается лишь взрослого человека, с его способностями различать добро и зло, которые мы можем назвать духовными, интуитивными. Сознание же ребенка, развитое в этом отношении, было бы преждевременным, ненормальным.
Как же тогда ребенок, никогда не живший иной жизнью, кроме как животной, никогда не различавший правды от лжи, никогда не осознававший, жив он или умер, так как он не может понимать ни жизни, ни смерти, как он может – стать индивидуально бессмертным? Человеческий круг развития не будет завершен, пока он не пройдет через земную жизнь. Ни одно из испытаний, ни одна из ступеней накопления опыта не может быть пропущена. Он должен стать человеком перед тем, как получит возможность стать духом. Смерть ребенка – это ошибка природы. Он должен получить жизнь снова, и та же самая психея возвращается на физический план через другое рождение. Такие случаи, а также случаи прирожденных идиотов, как установлено в «Разоблаченной Изиде» – единственные примеры человеческого перевоплощения.[831] Если каждый ребенок-дуада бессмертен, то почему же тогда отрицать такую же индивидуальную вечность двойственных животных? Те, кто верит в тройственность человека, те знают, что младенец является лишь дуадой – душой и телом. Индивидуальность, которая присуща именно душевности, является, как мы можем увидеть, вникнув в доказательства философов, бренной. Полную тройственность приобретают лишь совершеннолетние. После смерти астральные формы становятся внешним телом, внутри которого образуется еще одно, более тонкое. Оно занимает место психеи на земном плане. Все это в целом в большей или меньшей степени окутывается духом. Ограниченность места помешала полковнику Олькотту описать доктрину более подробно и добавить, что даже не все элементарии (люди) бывают уничтожены. Это шанс для некоторых. Невероятными усилиями они могут сохранить свой третий и высший принцип, и так, хотя медленно и болезненно, все же подниматься, сфера за сферой, сбрасывая на каждой последующей тяжелое одеяние предшествующей, и одевая самих себя в более лучезарную духовную оболочку. И так до тех пор, пока триада, освободившись от всех временных одеяний, не достигнет нирваны и не станет единой с Богом.
Объема такой статьи недостаточно, чтобы перечислить все вариации элементариев и элементалов; первые сущности названы так некоторыми каббалистами (например Генри Кунратом) для обозначения их закрепощенности в земных элементах, которые держат их в плену; вторые же обозначаются отдельным названием во избежании ошибок. К последней группе относятся как формы, образующие астральные тела младенцев, так и неподвижные природные духи. Элифас Леви, однако, всех их без разбора называет «элементариями» и «душами». Я повторяю еще раз, что это только совершенно физический, развоплощенный человек, который в конце концов исчезает как индивидуальная сущность. Что же до частей, составляющих его психею, они так же неразрушимы, как и атомы любых других предметов и тел в природе.
Воистину, человек должен уподобиться зверю, чтобы после смерти искра божественного руах или ноус не посетила его, дабы дать ему последний шанс на спасение. И все же такие горестные исключения бывают, и не только среди безнравственных людей, но также и среди тех, кто в течение жизни отгонял от себя все идеи посмертного существования, убил в себе последнее желание достижения бессмертия. Именно воля человека, его всемогущая воля создает его судьбу. И если человек мысленно настроился, что смерть есть разрушение – так оно для него и будет. Наш опыт говорит, что окончательное определение психической жизни или смерти зависит от воли. Некоторые люди удерживают себя силами уверенности и настроя от хищных челюстей смерти, в то время как другие уступают малейшей болезни. Что человек делает со своим телом, то же самое он может сделать и со своей развоплощенной психеей.
Нет ничего противоречивого в том, что медиум видел в астральном свете образы детей м-ра Кроучера. Это могло быть как действительно посещением самих детей, так и всего лишь воображением отца. Впечатление в последнем случае могло быть лишь фазма, в то время как в первом это было бы фантазма, или видение неразрушимого отпечатка того, что некогда существовало.
В древние времена «медиаторами» человечества были такие люди, как Кришна, Гаутама Будда, Иисус, Павел, Аполлоний Тианский, Плотин, Порфирий и подобные им. Они были адептами, философами – людьми, которые усилием своей воли, трудами всей своей жизни, направленными на очищение, познание и самопожертвование, через испытания, лишения и самодисциплину достигли божественного озарения и, очевидно, сверхчеловеческого могущества. Они не только могли демонстрировать феномены, показываемые в наши дни, но считая это своим духовным долгом, и изгоняли «злых духов», или демонов, из тех, кто был ими одержим – иными словами, очищали медиумов своего времени от «элементарев».
Но в наше время каждый с чувствительной, истерической психикой уже рвется в пророки и, взгляните, – медиумов уже тысячи! Без всякого предварительного обучения, без малейших ограничений своей психической природы, они, ввиду одних только своих способностей глашатайства, без подтверждения других качеств, объявляют себя превзошедшими Сократа в мудрости, Павла – в красноречии, Тертулиана – в пламенности и догматичности. Теософы воздерживаются от присвоения себе непогрешимости или признания ее в других; а если судят других, то и допускают суждения о себе.
Так что, во имя логики и здравого смысла, перед тем как присваивать эпитеты, позвольте нам представить свои сомнения на суд разума. Позвольте нам разобраться во всех вещах и, отложив в сторону эмоции и предрассудки, как бесполезные для логиков и экспериментаторов, признавать лишь то, что выдержало испытание тщательного анализа.
Е.П. БлаватскаяНью-Йорк, 14 января 1878 г.
|
The script ran 0.086 seconds.
Поделиться:
