1 2 3 4 5 6 7 8 
— Не стерпел? — улыбнулась подруга. И легонько погладила его по носу. — Ничего страшного. Самому-то понравилось?
    
— Не то слово, — отозвался он. — Думаю, чуть погодя опять смогу.
    
— Жду не дождусь, — сказала подруга и легла щекой на голую грудь Тэнго.
    
Какое-то время она лежала так, закрыв глаза, и Тэнго чувствовал ее легкое дыхание у себя на сосках.
    
— А знаешь, что я всегда вспоминаю при виде твоей груди?
    
— Что?
    
— Ворота замка из фильмов Куросавы.
    
— Ворота замка? — Он погладил ее по спине.
    
— Ну, помнишь «Паучий замок» или «Скрытую крепость»[68], все эти его старые черно-белые фильмы, в которых то и дело попадаются замковые ворота, усеянные огромными шипами. Постоянно их вспоминаю. Крепкие, толстенные…
    
— Но у меня шипов нет, — сказал Тэнго.
    
— Да? Я как-то не задумывалась.
    
    
На третьей неделе после того, как «Воздушный кокон» выпустили в мягкой обложке, роман по-прежнему держался в списке бестселлеров. Всякий раз, придя в колледж, Тэнго раскрывал газеты в учительской и отслеживал рейтинг. Дважды на книгу опубликовали рекламу — фото обложки и крошечный портрет Фукаэри. Все в том же летнем свитерке, плотно облегавшем красивую грудь (все тот же снимок с пресс-конференции). Прямые волосы до плеч и взгляд, проникающий сквозь объектив фотокамеры в самую душу смотрящего. Нейтральный и добрый взгляд, сосредоточенный на том, чего мы и сами в себе не знаем. В глазах этой семнадцатилетней девчонки читалась такая неколебимая, обезоруживающая уверенность, что делалось не по себе. Наверняка многие, впервые взяв книгу в руки, уже только из-за этого взгляда захотели ее купить.
    
Через несколько дней после выхода романа от Комацу пришла бандероль с двумя экземплярами книги, но Тэнго даже не пришло в голову заглядывать в напечатанное. Конечно, это был его текст, впервые изданный в типографии, но ни читать, ни даже пробегать эти строки глазами отчего-то совсем не хотелось. И даже при взгляде на саму книгу радости не появлялось, хоть убей. Даже если текст и его, история принадлежала полностью Фукаэри. Это девчонка рассказала ее, вытянув каждое событие из своего подсознания. Его теневая роль техника-оператора сыграна. Какая бы судьба ни ожидала это произведение в будущем, Тэнго это уже не касалось. И не должно касаться. Не вынимая книг из пакета, он упрятал их на самую дальнюю полку, чтобы даже случайно те не попались ему на глаза.
    
    
После той ночи, когда Фукаэри заночевала у него, в жизни Тэнго довольно долго ничего не менялось. Часто шел дождь, но Тэнго почти не обращал на это внимания. Необходимость следить за погодой никогда не входила в список его жизненных приоритетов. Фукаэри после той ночи никак не давала о себе знать. Скорее всего, это означало, что у нее все в порядке.
    
День за днем Тэнго кропал свою книгу, а параллельно строчил статейки на заказ — безымянный журнальный мусор, на сочинение которого несложно отвлечься для разнообразия; да и платили за это, стоит признать, на удивленье неплохо. И как всегда, трижды в неделю ездил в колледж читать лекции по математике. Чтобы только забыть обо многих неуютных вещах — в основном связанных с «Коконом» и Фукаэри. — Тэнго все чаще уходил в математику. Стоило ему погрузиться в мир чисел и формул, как его сознание с легким, почти ощутимым щелчком переключалось в абсолютно другой режим. С его губ слетали совершенно иные слова, а тело задействовало совершенно другие мышцы. Менялись интонация и выражение лица. Тэнго нравилось ощущение от этой метаморфозы. Словно переместился из комнаты в комнату — или сменил одну пару обуви на другую.
    
В мире чисел Тэнго чувствовал себя свободнее, чем в повседневной жизни, и красноречивее, чем в мире писательства. Хотя отчасти и понимал, что убегает в математику чисто удобства ради. В каком из миров он остается настоящим собой, было непонятно. И все же он научился естественно, не задумываясь, переключать этот тумблер в голове. Ибо осознавал, как сильно это умение необходимо его натуре.
    
Стоя за кафедрой в колледже, Тэнго призывал студентов восхищаться стройностью математической логики. Нет смысла в том, чего нельзя доказать, но когда все доказательства выстроены, мировые загадки, точно нежные устрицы, сами раскроют створки у вас на ладони. Сраженная его пафосом и красноречием, юная аудитория впитывала лекции, точно губка. Вместе с конкретным решением Тэнго неизменно расписывал и притаившуюся в той или иной задаче «интригу». Когда он оглядывал зал, сразу несколько абитуриенток семнадцати-восемнадцати лет готовы были поклясться, что с помощью математических терминов учитель откровенно с ними флиртует. Ибо все его страстные метафоры слишком напоминали предварительные ласки за пять шагов до постели. Эти юные девы просто физически ощущали, как он гладит их по спине элегантными формулами, шепча на ушко жаркие теоремы… Однако с тех пор, как Тэнго повстречал Фукаэри, эротических намеков абитуриентки на лекциях больше не слышали. Может, все оттого, что ему не хотелось зарываться носом в пижамы, которые они надевали?
    
Да, Фукаэри — натура особенная, в который раз подумал Тэнго. Даже сравнивать с кем-нибудь бесполезно. Неужели она и правда значит для меня больше, чем я полагал? Но в каком смысле? Сдается мне, эта девочка — нечто вроде зашифрованного Послания. Которое я уже получил, но никак не могу прочесть.
    
    
Но как бы там ни было, с мыслями о Фукаэри пора кончать, одернул себя Тэнго. Это было идеальное решение, принятое им со всей логикой, на какую он только мог опираться. От «Воздушного кокона», загромождающего полки книжных магазинов, от загадочного Эбисуно-сэнсэя и от всех этих подозрительных сектантов лучше держаться как можно дальше. Да и с Комацу в ближайшее время, по возможности, не стоило бы пересекаться. Иначе все закончится полным крахом. Хаосом, в котором для логики вообще не останется места. Водоворотом, из которого не выплыть уже никогда.
    
Впрочем, Тэнго хорошо понимал, что быстро порвать с Комацу не получится, как ни старайся. Слишком далеко они уже вместе уплыли. Это тебе не кино Хичкока, где героя затягивает в ловушку, пока он об этом не подозревает. Нет, брат. Ты прекрасно знал, что рискуешь, но все-таки позволил заманить себя на борт чертова «Титаника», и корабль отчалил. Мало того что эту адскую махину уже не остановить, так ты еще и сам превратился в одну из главных ее шестеренок. Слушай теперь гул двигателя да повинуйся вращающим моментам.
    
    
Комацу позвонил на третьей неделе победного шествия «Кокона» по спискам бестселлеров. Телефон проснулся в одиннадцать вечера. Переодевшись в пижаму, Тэнго забрался в постель. Ему хотелось немного почитать, выключить торшер и заснуть. Он сразу догадался, что это Комацу. Такие уж у этого человека звонки. Как в любом тексте что-нибудь читается между строк, между трелями звонка от Комацу отчетливо слышалось: это он и никто другой.
    
Поднявшись с постели, Тэнго прошел к телефону, снял трубку. Делать это совсем не хотелось. Больше всего ему хотелось просто заснуть. И увидеть во сне ириомотейскую кошку[69], Панамский канал, озоновый слой или Мацуо Басё[70] — все, что угодно, лишь бы подальше отсюда. Но в том-то и дело: если трубку не взять сейчас, следующий звонок раздастся минут через пятнадцать. Или тридцать. Чувство времени у Комацу отсутствовало напрочь. Как и элементарная способность ставить себя на место людей, живущих нормальной жизнью. Чем так, лучше уж снять трубку сразу.
    
— Привет, дружище! Не спал? — Голос Комацу звучал на редкость расслабленно.
    
— Уже засыпал, — ответил Тэнго.
    
— Виноват! — бросил Комацу без малейшего сожаления в голосе. — А я просто хотел тебе сообщить, что продажи «Кокона» превосходят все ожидания.
    
— Замечательно.
    
— Расхватывают как горячие пирожки! Новый тираж не успевают допечатывать, на типографии ввели ночную смену… Впрочем, чего удивляться? Качественный роман семнадцатилетней красотки. Да еще и лауреата премии «Дебют». Все факторы успеха в одном флаконе!
    
— Значит, тридцатилетний учитель математики, здоровый как медведь, таких шансов не имел бы?
    
— В том-то и дело, друг мой. Сам посуди: развлекательной эту книгу не назовешь. Ни тебе постельных сцен, ни слезовыжимательных эпизодов. Будь ее автором ты, сомневаюсь, что она бы стала бестселлером…
    
Комацу выдержал паузу, проверяя реакцию Тэнго. Но тот молчал, и он продолжил:
    
— Дело, конечно, не только в проданном тираже. Критика отменная, вот что важно. Все отмечают, что этот роман сильно отличается от обычных молодежных выплесков адреналина на модную тему. Он поражает своей содержательностью и читабельностью. Разумеется, все это — благодаря твоей правке. Во многом, если не во всем. Блестящая работа!
    
«Блестящая работа»? Тэнго сжал пальцами виски. Насколько он замечал до сих пор, если Комацу хвалит его — значит, стоит ждать неприятностей.
    
— Господин Комацу, — спросил он напрямую, — какие-то плохие новости?
    
— Плохие? — якобы удивился Комацу. — А почему они должны быть плохими?
    
— В такое время просто так не звонят. Видимо, что-то случилось?
    
— И то верно, — с интересом отметил Комацу. — А у тебя хорошее чутье.
    
Не чутье, подумал Тэнго, а элементарный опыт общения. Но вслух ничего не сказал.
    
— Ты прав, — признал Комацу. — Есть одна не очень приятная новость…
    
Комацу выдержал эффектную паузу. Тэнго представил, как глаза собеседника сверкнули в темноте, точно у мангуста перед прыжком на кобру.
    
— И это связано с автором «Воздушного кокона»?
    
— Да, с Фукаэри. Такое дело… В общем, она пропала.
    
Тэнго стиснул виски чуть сильнее.
    
— Как давно?
    
— Три дня назад, в среду утром, она отправилась в Токио. Эбисуно-сэнсэй проводил ее до станции. Куда и зачем едет, не сообщила. В полдень позвонила и сказала, что сегодня домой не вернется, заночует в квартире на Синано. Там же в ту ночь останавливалась и дочь сэнсэя. Но Фукаэри так и не появилась. И всякая связь с ней оборвалась.
    
Три дня назад? Тэнго покопался в памяти. Но толком ничего не вспомнил.
    
— Куда она могла поехать, неизвестно. Я и подумал, может, она звонила тебе?
    
— Не звонила, — ответил Тэнго.
    
С ночи, когда у него гостила Фукаэри, прошло уже недели четыре.
    
Тэнго подумал, не рассказать ли Комацу о том, как Фукаэри не хотела ехать в квартирку на Синано, словно опасалась чего-то. Но промолчал. Не дай бог, пришлось бы рассказывать еще и о том, что она у него ночевала.
    
— Эксцентричная натура, — сказал Тэнго. — Небось послала всех к черту да умотала куда глаза глядят…
    
— Это вряд ли, — возразил Комацу. — Девочка нелюдимая, но с дисциплиной у нее все в порядке. И где ночевать, всегда решает заранее. Если верить сэнсэю, обычно она постоянно звонит и сообщает, где находится и куда собирается, И если от нее нет связи три дня подряд, значит, что-то случилось.
    
— Что-то случилось? — эхом повторил Тэнго.
    
— Сэнсэй с дочерью с ума сходят, — добавил Комацу.
    
— Но если отсутствие Фукаэри затянется, у вас тоже начнутся проблемы, я так понимаю?
    
— Да уж. Если в этой истории начнет ковыряться полиция, дело дрянь. Шутка ли — юная красавица, автор бестселлера года, пропала без вести! О журналистах я даже не говорю. Мне как редактору книги, хочешь не хочешь, придется раздавать комментарии направо и налево. А это значит вылезать из тени на свет, чего я делать очень не хотел бы. Когда и на каком повороте вылезет правда о нашем с тобой сценарии, одному богу известно.
    
— А что говорит сэнсэй?
    
— Завтра он собирается заявить в розыск. Я уже просил его подождать пару дней. Но больше он ждать не хочет.
    
— И как только объявят розыск, начнется шумиха в прессе?
    
— Не знаю, что предпримет полиция, но для журналистов эта история — лакомый кусочек. Здесь тебе не просто сбежавший из дома тинейджер. Утаить что-либо в этом случае будет очень не просто…
    
А может, как раз этого и добивается сэнсэй, подумал вдруг Тэнго. Если грамотно использовать Фукаэри как приманку, можно поднять шумиху на всю страну, пролить свет на связь родителей девочки с «Авангардом» — и наконец-то выяснить, где находятся ее отец и мать (или хотя бы что с ними стало). Если так, сегодня все происходит по плану сэнсэя. Вот только понимает ли он, чем при этом рискует? Наверное, понимает. Все-таки на безумца не похож. Тем более что думать о сложных вещах — его основная профессия. Да и в ситуации с Фукаэри наверняка еще много такого, о чем Тэнго и знать не знает. Похоже, он, Тэнго, пытается собрать пазл, от которого нет и половины фрагментов. Умный человек не стал бы и начинать.
    
— У тебя нет соображений, куда она могла деться?
    
— Пока в голову ничего не приходит.
    
— Понятно… — В голосе Комацу послышалась усталость. Хотя показывать свои слабости было не в его стиле. — Прости, что разбудил среди ночи.
    
Комацу извиняется? Тэнго решил, что ослышался.
    
— Да все понятно, — ответил. — Раз такое дело…
    
— Честно скажу, не хотел я тебя втягивать в эту чехарду. Твоя задача была чисто писательской, и ты выполнил ее на все сто. Но к сожалению, жизнь не всегда течет туда, куда нам хочется. Так что, как я уже говорил, лететь нам с тобой в одной лодке с одного водопада.
    
— И возрождаться на одном листе лотоса?
    
— Вот именно.
    
— Господин Комацу, но если новость о пропаже Фукаэри попадет в прессу, продажи книги подскочат еще выше, разве не так?
    
— Да хватит уже продаж! — выпалил Комацу, словно отмахиваясь. — В дальнейшей рекламе нет уже никакого смысла. Как и в скандале ради скандала. Пора уже подумать о причале в какой-нибудь тихой гавани.
    
— В тихой гавани? — повторил Тэнго.
    
Судя по звукам в трубке, Комацу что-то сглотнул. А затем откашлялся.
    
— Об этом мы еще поговорим. Как-нибудь за ужином, не торопясь. Когда уляжется вся эта шумиха. Спокойной ночи, дружище. Выспись как следует, это важно.
    
Сказав так, Комацу повесил трубку. Его последние слова оказались чем-то вроде сглаза: хоть убей, заснуть не получалось.
    
«Выспись как следует, это важно»? Что он имел в виду? Тэнго приплелся на кухню, сел на стул и попробовал заняться книгой. Но работа валилась из рук. Тогда он достал из шкафа бутылку виски, откупорил и сделал глоток.
    
    
Может, Фукаэри в самом деле сыграла роль приманки и ее похитил «Авангард»? Вовсе не исключено, подумал Тэнго. Приехали три-четыре молодчика, дождались ее появления, затолкали в машину и увезли. Если действовать быстро и по плану, ничего невозможного нет. Не этого ли опасалась Фукаэри, когда не хотела возвращаться в квартирку на Синано?
    
И LittlePeople, и Воздушный Кокон существуют на самом деле, сказала она. Фукаэри действительно воспитывалась в коммуне «Авангард», не уберегла слепую козу и, отбывая наказание, познакомилась с LittlePeople. И плела с ними по ночам Воздушный Кокон. В результате с ее телом произошло что-то очень странное. О чем она и написала. А Тэнго довел ее текст до ума. Или, проще говоря, сделал из текста товар. Который, выражаясь словами Комацу, разошелся как горячие пирожки. Очень возможно, что «Авангарду» это пришлось не по нраву. Скорее всего, историю про Кокон и LittlePeople они хотели сохранить в глубокой тайне. И чтобы правда об этом не расползалась дальше, похитили Фукаэри и заставили ее замолчать. Им пришлось это сделать, даже несмотря на скандал из-за ее исчезновения.
    
Хотя, конечно, это всего лишь гипотеза. Никаких доказательств. Сколько ни кричи «LittlePeople и Кокон существуют на самом деле!», никто и головы не повернет. Тем более что и сам Тэнго плохо представлял, что это вообще означает.
    
А может, Фукаэри просто устала от шумихи вокруг ее бестселлера и решила отдохнуть где-нибудь в одиночестве? Разумеется, и такой вариант возможен. В этом случае гадать, куда она могла уехать, практически бесполезно. Но зачем ей тогда терзать сэнсэя с дочерью? Наверняка бы оставила им какое-то сообщение…
    
Но если ее действительно похитил «Авангард», дело плохо, снова подумал Тэнго. Точно так же, как ее родители, она может сгинуть из этого мира навсегда. Сколько бы ни шумела пресса, полиция будет отвечать однозначно: «Факт похищения не доказан», — и уже очень скоро эта тема просто сойдет на нет. А Фукаэри останется в застенках «Авангарда» до конца своих дней. Если не что-нибудь похуже… И что? Неужели это тоже входило в сценарий сэнсэя?
    
    
Утром Тэнго позвонил сэнсэю домой. По номеру, который тот ему сам же и диктовал. Но трубку никто не взял. «В настоящее время этот номер не используется. Проверьте все цифры и наберите снова», — сказала механическая барышня. Тэнго перезвонил еще пару раз. Безрезультатно. Вполне вероятно, когда началась шумиха вокруг бестселлера, этот номер просто сменили.
    
Целую неделю после этого не было никаких новостей. «Воздушный кокон» по-прежнему держался в топе всеяпонских продаж. А телефон молчал. Несколько раз Тэнго пытался позвонить Комацу в редакцию, но того вечно не было на месте (что само по себе не редкость). Все просьбы позвонить, которые Тэнго оставлял сослуживцам, результатов не принесли (также обычное дело). Изо дня в день он просматривал газеты, но ни единой новости об исчезновении Фукаэри не увидел. Может, сэнсэй так и не заявил об этом в полицию? А может, заявил, но полиция решила не предавать этот случай огласке? Или же просто никто не стал рассматривать всерьез побег из дома семнадцатилетней пигалицы, ибо такое случается сплошь и рядом?
    
Как и было заведено, Тэнго трижды в неделю читал лекции в колледже, в остальное время писал, а в пятницу занимался обстоятельным послеобеденным сексом с замужней подругой. Но на этой неделе, как назло, ни на чем из этого списка не удавалось сосредоточиться. Он словно наглотался дурмана: мысли пугались, а сердце никак не могло успокоиться. Не хотелось ни есть, ни пить. Глаза сами открывались среди ночи, заснуть не удавалось. Он лежал в темноте и думал о Фукаэри. Где она сейчас? Чем занимается? Одна или с кем-то? Что с ней вообще происходит? Какие только картины не проплывали в его фантазиях, одна мрачнее другой. Но в каждом таком видении она являлась ему в летнем свитере, красиво обтягивающем грудь. От взгляда на эту грудь становилось трудно дышать, а в голове все переворачивалось вверх дном.
    
И лишь на шестой неделе абсолютного лидерства «Кокона» в списке бестселлеров Фукаэри вышла на связь.
   
   
    
     
Глава 23
     
АОМАМЭ
     
Ягодки впереди
    
    
Для закатывания небольших, но развратных оргий Аомамэ с Аюми составляли идеальную пару. Аюми — девушка миниатюрная и улыбчивая, без комплексов, язык подвешен неплохо. Коли настроилась пошалить, к большинству чужих фантазий относится позитивно. Опять же, здоровое чувство юмора. Рядом с ней стройная и подтянутая Аомамэ смотрелась бесстрастной молчуньей, не желающей распахивать душу при первом же разговоре. И в самом деле, знакомясь с мужчинами, Аомамэ вечно не знала, что сказать. Слова ее звучали робко, но в них слышался довольно едкий цинизм. А во взгляде так и читалось осуждение всего происходящего. Но к ней словно магнитом тянуло тех мужчин, кто мог оценить ее природную ауру. Нечто вроде аромата, присущего самкам зверей и насекомых. Того, что не выдумать и не надеть на себя, словно очередной парфюм, как ни старайся. Возможно, это дается с рождения. А может, Аомамэ приобрела это со временем. Как бы там ни было, этой аурой она притягивала не только мужчин, но даже Аюми.
    
Когда обнаруживались годные мужчины, Аюми первой отправлялась на разведку. Ей прекрасно удавалось разговорить новых знакомцев, создать дружескую обстановку и заложить основу для дальнейшего приключения. А через какое-то время к ней присоединялась Аомамэ — и атмосфера встречи дополнялась загадочным очарованием. Что-то уникальное, вроде комбинации из оперетты и фильма-нуар. Дальше все шло как по маслу. Компания перебиралась в ближайший отель и там, как любила выражаться Аюми, «кувыркалась, себя не помня». Сложнее всего было найти подходящих кандидатов. Во-первых, нужно, чтобы мужчин было двое. Чтобы выглядели они опрятно и более-менее симпатично. Интеллект желателен, но не в очень большом количестве — не хватало еще всю ночь зевать от скуки, слушая их болтовню. Финансовое благополучие тоже важно. Все-таки не женское дело платить за напитки в баре и номера в отеле.
    
    
Но как ни старались они закатить оргию в этот июньский вечер (откуда им было знать, что это их последний выход «на охоту»), найти подходящих партнеров не удавалось. Они потратили кучу времени, сменили несколько баров — безрезультатно. Несмотря на вечер пятницы, да еще в конце месяца[71], на всем пространстве от Роппонги до Акасаки баров работало поразительно мало, а все открытые оказывались полупусты, и выбирать было попросту не из кого. Небо затянуло тучами, и воздух над Токио висел настолько тяжелый, словно весь город оделся в траур не понять по кому.
    
— Кажется, сегодня не судьба, — вздохнула Аомамэ. На часах было уже пол-одиннадцатого. — Придется ночевать в своей постельке.
    
— Да уж, — нехотя согласилась Аюми. — Более бездарного пятничного вечера за всю жизнь не припомню. А я еще, как дура, надела малиновое белье…
    
— Ну, езжай домой, встань перед зеркалом и любуйся на здоровье.
    
— В душевой полицейской общаги? На такое даже я не способна.
    
— Ладно. Давай уже напьемся спокойно — и по домам.
    
— Можно… — отозвалась Аюми. И вдруг спохватилась: — Ах да! Слушай, а хочешь, поужинаем где-нибудь? У меня тридцать тысяч[72] в заначке!
    
— В какой еще заначке? — нахмурилась Аомамэ. — Ты же всю дорогу хнычешь, что у тебя зарплата маленькая и денег вечно не хватает.
    
Аюми потерла нос.
    
— Ну, на самом деле мне эту тридцатку мужчина дал. В прошлый раз. Это, говорит, вам на такси. Ну, помнишь, те два мужика-риелтора?
    
— И ты что же… просто взяла, и все? — удивилась Аомамэ.
    
— Так ведь небось они приняли нас за профессионалок, — хихикнула Аюми. — Скажи мы им, что я коп, а ты инструктор боевых искусств, у них бы глаза на лоб повылазили! Ну взяла, и ладно. Эти риелторы после каждой сделки бешеные деньжищи гребут, а потом сорят ими где попало. Я подумала, лучше мы их с тобой просадим на что-нибудь вкусненькое. Потому что на жизнь их тратить все-таки сложновато…
    
Аомамэ ничего не ответила. Секс со случайными мужиками за деньги для нее всегда был чем-то запредельным. И уж себя-то в этой роли она даже вообразить не могла. Теперь же Аомамэ словно увидела себя в кривом зеркале. Хотя с точки зрения морали — черт его знает, что приличнее: просто трахать мужчин за деньги или за куда бóльшие деньги отправлять их на тот свет? Та еще головоломка, между прочим.
    
— Значит, тебя напрягает, если мужики деньги дают? — с беспокойством уточнила Аюми.
    
Аомамэ покачала головой.
    
— Да не напрягает, просто… Тебе самой не кажется, что женщина-коп в таком случае поступает как проститутка?
    
— Нисколечко! — сказала Аюми. — Совершенно не кажется. Я так понимаю: проституция — это когда цену секса назначают заранее. И платят всегда вперед. Типа: «Э, братишка, сперва твои денежки, а потом уже мои трусики». Ведь если он после секса скажет «денег нет», — весь ее бизнес к чертям полетит! Другое дело, когда о деньгах и разговора не было, оба получили удовольствие, а тут он вдруг — раз! — и сам достает кошелек из кармана, вот, мол, тебе на такси. И сумма-то небольшая, как благодарность — почему бы и нет? Где же здесь проституция? Уж эти вещи я четко различаю, можешь не сомневаться!
    
Как всегда, рассужденья Аюми звучали напористо и по-своему убедительно.
    
    
В прошлый раз они с Аюми подцепили тридцатилетнего и сорокалетнего. Оба — с густой шевелюрой, но Аомамэ, так и быть, согласилась на компромисс. Мужчины представились менеджерами по сдаче недвижимости. Хотя по костюмам от Хьюго Босса и галстукам от Миссони уже было ясно, что их бизнес не ограничивался унылыми риелторскими конторами типа «Мицуи» или «Мицубиси». Крутые ребята из агрессивной фирмы, гибко реагируют на все происходящее. Наверняка даже название их компании прописывалось катаканой [73]. Ни тебе традиций японского корпоратива, ни осточертевшей гордости за фирму, ни тошнотных производственных собраний. Не проявишь себя как личность — ни черта не получится. А проявишь — награда будет высокой. Один крутил на пальце ключи от новенького «альфа-ромео». И болтали они о том, что в Токио не хватает места для офисных площадей. Экономика возрождается от нефтяного шока и разогревается, капитал снова набирает обороты. Сколько небоскребов ни строй, все мало.
    
— Похоже, сегодня на недвижимости опять можно разбогатеть? — сказала Аомамэ.
    
— О да, — отозвалась Аюми. — Если у тебя есть сбережения, лучше купи какой-нибудь дом. На таком ограниченном пятачке земли, как Токио, крутятся бешеные деньги. Каждый квадратный метр, в который вложился, растет в цене, даже если с ним вообще ничего не делать. Лучше покупать прямо сейчас. Это все равно что ставить на лошадь, заранее зная, что она придет первой. К сожалению, у таких государственных клерков, как я, зарплаты на это не хватит… А у тебя как? Проценты с чего-нибудь капают?
    
Аомамэ покачала головой:
    
— Я доверяю только наличным.
    
— Серьезно? — Аюми рассмеялась. — А ты в курсе, что у тебя уголовный менталитет?
    
— Ага. Все свои денежки храню под матрасом. Если что, хватаю в охапку и сматываюсь через окно.
    
— Точно! — Аюми щелкнула в воздухе пальцами. — Как в «Побеге» со Стивом Маккуином. Куча денег и стволов. Просто обожаю!
    
— Больше, чем закон?
    
— Ну, на личном уровне, — хитро улыбнулась Аюми. — Хотя еще больше я люблю «Человека вне закона». По мне, куда лучше расправляться с подонками, как Клинт Иствуд, чем киснуть с утра до вечера в патрульной машине! За это же, кстати, и ты мне нравишься.
    
— Я похожа на человека вне закона?
    
Аюми кивнула.
    
— Что-то есть, ага. Хотя до Фэй Данауэй с пулеметом наперевес тебе, конечно, еще далеко…
    
— Да я и без пулемета как-нибудь.
    
    
— Кстати, — сказала Аюми, — насчет той секты, «Авангард», о которой ты спрашивала…
    
В крохотном итальянском ресторанчике на задворках Иикуры они устроили себе легкий ужин с вином.
    
— И что же?
    
— Эта история меня зацепила, и я решила покопаться в ней сама. Но тема мутная, и чем больше ее копаешь, тем она подозрительней. Хотя «Авангард» и зарегистрирован как религиозная организация, никакой религиозной деятельностью ее члены не занимаются. Все их «духовные практики» и «просветления» — просто болтовня для создания имиджа. «Новая духовность» нью-эйджа, утонченная академичность, возврат к природе, дух оккультизма и прочий антикапитализм — все это они учли. Но и не больше. Ничего, что рождало бы смысл. Иначе говоря, бессмысленность — суть их существования. Как писал Маклюэн, раскрутка ради раскрутки. По нынешним понятиям — круто ребята устроились.
    
— Маклюэн?
    
— Знаешь, я тоже книжки читаю, — нахмурилась Аюми. — И думаю, что Маклюэн опередил свое время. Просто он стал слишком модным, поэтому его не восприняли всерьез. Но по большому счету он прав!
    
— Суть сервиса — в самом сервисе?
    
— Именно. Уникальность пакета услуг диктует содержание самих услуг. А вовсе не наоборот.
    
Аомамэ задумалась.
    
— Несмотря на то что идеи «Авангарда» никому не понятны, он все равно привлекает толпы народу… Ты об этом?
    
Аюми кивнула.
    
— Не сказать, чтобы толпы, но многих. А приходят люди — значит, притекают их деньги. Закон природы! Возникает вопрос: чем же именно «Авангард» так притягивает людей? Я думаю, прежде всего тем, что он не похож на обычную секту. Все очень чисто, интеллектуально, систематизировано. И на первый взгляд — очень бедно. Именно это и привлекает молодых специалистов — ученых, инженеров, технологов. Это возбуждает их любопытство. Ощущение исполняемости желаний. Реализуемости личных амбиций. То, чего не достичь в обычной жизни. Захотел чего-то? Поработай и получи. Вот такие интеллектуалы и составляют элиту «Авангарда» и мозг организации. А тот, кого они называют Лидером, — человек с офигенной харизмой. Все его буквально боготворят. Поклонение Лидеру и есть главный механизм жизни секты. Культ личности в самом первобытном его проявлении. Примерно как в раннем христианстве. Разница только одна: этот идол не выходит к людям. Они не знают его в лицо. Не представляют, как его зовут и сколько ему лет. Управляет сектой нечто вроде президиума, заведует которым назначенное лицо. А сердцевиной системы является никому не известный Лидер.
    
— Но если он прячется, значит, ему есть что скрывать?
    
— Может, и так. А может, его специально прячут от людей для создания мистической атмосферы.
    
— Или же он — урод, на которого страшно смотреть.
    
— Возможно. А то и зомби, вернувшийся с того света… — Аюми оскалилась и негромко захрипела, изображая зомби. — В общем, ясно одно: для обычной секты у «Авангарда» слишком много секретов от внешнего мира. Я уже говорила по телефону: то, что видишь глазами, — сплошной муляж. Ухоженная территория, приятные манеры, гуманные идеалы, верующие из токийской богемы, стоические моления, йога тела и йога духа, презрение к материальным благам, продвинутые агротехнологии, вкусная натуральная пища — все это просчитано и сконструировано для создания имиджа. Все равно что фото элитной виллы для продажи в газетной рекламе. Как пакет услуг смотрится чертовски привлекательно. Только за фасадом этой виллы, похоже, творится какая-то дрянь. Причем дрянь весьма криминального свойства. По крайней мере, после всего, что я узнала, мне очень сильно так кажется.
    
— Но полиция пока ничего не предпринимает?
    
— Может, неофициально какой-то сбор информации и ведется, не знаю. По крайней мере, в полиции Яманаси за сектой следят весьма пристально. Я это вычислила по интонации человека, с которым говорила. Все-таки именно от «Авангарда» отпочковались экстремисты, перестрелявшие тамошних полицейских. Где они достали «Калашниковы», до сих пор до конца не выяснено, хотя подозревают некий канал из Северной Кореи. И роль «Авангарда» в закупке оружия по-прежнему не исключена. Но на территорию религиозной организации так просто не попадешь. К тому же сразу после перестрелки уже проводился официальный обыск, который прямой связи между сектой и оружием не выявил. Что там раскопала Служба безопасности — никому не известно; эти ребятки маньяки по части секретности, да и с Полицейским департаментом у них натянутые отношения…
    
— А насчет детей, которые перестают ходить в школу, больше ничего не слыхала?
    
— Практически ничего нового. Когда очередной ребенок из «Авангарда» перестает ходить в школу, он больше никогда за стенами секты не появляется. Информации о нем взять просто неоткуда. Поступи в полицию хотя бы одно конкретное сообщение об истязании детей — можно было бы зацепиться, но пока ничего такого не слышно.
    
— Но разве бывшие «авангардовцы» ничего не рассказывают? Наверняка же есть те, кто разочаровался и ушел из секты по своей воле, так?
    
— Конечно, есть такие. Пребывание в секте — дело добровольное. Если не нравится, можно уйти. При вступлении в секту подписывается «Договор о пользовании коммунальным имуществом организации», согласно которому «Авангарду» в качестве взноса передается огромная сумма. В случае выхода из этого взноса не возвращается ни гроша. А так — ступай на все четыре стороны. Существует даже Сообщество бывших сектантов, которое пытается распространять информацию о том, что «Авангард» — антиобщественная оккультная группировка с мошенниками во главе. Эти «бывшие» то и дело подают на секту в суд, а также выпускают небольшой журнал. Но их голоса никому не слышны и ни на что не влияют. Лучшие адвокаты страны обеспечивают секте такую систему защиты, что любое судебное разбирательство для «Авангарда» — как комариный укус для слона.
    
— А эти «бывшие» ничего не рассказывают о Лидере или о детях секты?
    
— Я их журнала не читала, не знаю, — покачала головой Аюми. — Но насколько я проверяла, все, кто ушел из «Авангарда» по собственной воле, были из нижайших слоев организации. Мелкая сошка. Хотя секта и заявляет, что отрицает ценности современного общества, по части классового разделения она, пожалуй, будет похлеще того, что у нас вокруг. Руководящий клан и рабочие муравьи внутри организации вообще никак не пересекаются. Если у тебя нет высшего образования или профессиональных навыков, в верхние этажи муравейника тебе ни за что не проникнуть. Видеться с Лидером и управлять системой могут только избранные верующие, элита секты. Все остальные члены организации вносят свои денежки — а потом всю дорогу вкалывают на полях да молятся, достигая просветления в бараках для медитации. Самое настоящее стадо овец. По утрам их выгоняют на пастбище специально обученные овчарки, к вечеру загоняют обратно в бараки. Мирная безмозглая жизнь. Каждый мечтает когда-нибудь встретиться с Большим Братом, но даже не ведает, что этому никогда не бывать. Никакой информации о том, как секта устроена и что происходит в ее руководстве, у них просто нет. Если люди уходят, им не о чем рассказать внешнему миру. Они даже не могут описать, как выглядит тот, кто всем этим руководит.
    
— А «элитные» верующие секту не покидали?
    
— Насколько мне известно, ни разу.
    
— Того, кто узнает тайны Системы, она уже никогда не отпустит, так получается?
    
— Если ты права, дело действительно дрянь, — кивнула Аюми. И глубоко вздохнула. — Ну а насчет того, что там детей насилуют… Ты в этой информации уверена?
    
— Я-то уверена, — ответила Аомамэ. — Просто сейчас не могу предъявить доказательств.
    
— И это действительно совершается регулярно, как ритуал?
    
— Не знаю пока. Но реальные жертвы существуют. С одной девочкой я встречалась. На нее жутко смотреть.
    
— То есть была пенетрация?
    
— Можешь не сомневаться.
    
Аюми закусила губу и о чем-то задумалась.
    
— Ладно, — решила она в итоге. — Попробуем копнуть еще глубже.
    
— Только если это не трудно.
    
— Не бойся, — улыбнулась Аюми. — Ты ведь знаешь: если я что-нибудь начала, доведу до конца по-любому!
    
Они закончили ужин, официант убрал со стола посуду. От десерта обе отказались и просто допивали вино.
    
— Ты говорила, в детстве тебя взрослые мужики не домогались? — уточнила Аюми.
    
Аомамэ посмотрела Аюми в глаза и кивнула:
    
— Моя семья была очень религиозной, о сексе никто никогда не заикался. И знакомые все такие же. Сама эта тема считалась запретной.
    
— Ну, религиозность и умение контролировать свою похоть — все-таки разные вещи. О сексуальных маньяках среди священников по всему миру чего только не рассказывают. По статистике, среди сутенеров и извращенцев, на которых заявляют в полицию, очень много священников и учителей.
    
— Возможно. Только в моем детстве ничего такого не было. Во всяком случае, ко мне никто не приставал.
    
— Слава богу, — вздохнула Аюми. — Я за тебя очень рада.
    
— А у тебя что, не так?
    
Аюми замялась, потом сказала:
    
— А меня, если честно, домогались все время.
    
— Кто, например?
    
— Старший брат, дядя…
    
Аомамэ скривилась:
    
— Родные брат и дядя?
    
— Ну да. Оба теперь полицейские. Дядя не так давно даже грамоту получил. «За тридцать лет образцовой службы по охране порядка и за повышение уровня жизни общества». А также спас собачку, которую защемило шлагбаумом, и о нем написали в газетах.
    
— Что же именно они с тобой делали?
    
— Лапали меня там. Члены в рот совали.
    
Лицо Аомамэ скривилось еще сильнее.
    
— Дядя с братом?
    
— Каждый по отдельности, само собой. Мне было лет десять, брату пятнадцать. А дядя приставал и раньше. Раза два или три, когда он у нас дома ночевал.
    
— Но ты же рассказала родителям?
    
Аюми покачала головой.
    
— Нет. И тот и другой пригрозили: если расскажу, мне не поздоровится. Да и без угроз было ясно, что не простят, если что. Я боялась и молчала.
    
— Даже матери не сказала?
    
— Только не ей! — вздрогнула Аюми. — У матери брат был любимчиком, а из-за меня она вечно расстраивалась. За то, что я грубая, толстая, некрасивая, в школе толком не успеваю. Она мечтала о совсем другой дочери. О стройной красивой куколке, которую можно отдать в балетную школу. Я этим требованиям не отвечала, хоть убей.
    
— Ты не хотела еще сильней ее расстраивать и потому ничего не сказала?
    
— Ну да. Расскажи я матери о том, что брат со мной вытворяет, я же у нее виноватой и оказалась бы. Это уж точно.
    
Аомамэ помассировала лицо. Когда мне было десять, подумала она, я порвала с религией, и мать перестала со мной общаться. В крайнем случае она оставляла записки, но больше никогда со мной не разговаривала. Я перестала быть ее дочерью. Превратилась в «выродка, предавшего свою веру». После чего и ушла из дома.
    
— Но пенетрации не было? — уточнила Аомамэ.
    
— Нет, — сказала Аюми. — Такой боли я бы не выдержала. Да и они, похоже, не собирались доводить до крайности.
    
— И что же, ты и сейчас с ними видишься?
    
— Ну, после окончания школы я из дома ушла, и сейчас мы почти не встречаемся. Но все-таки одна семья, да и профессия обязывает — иногда пересекаемся. Встречаемся с улыбочкой, никаких конфликтов. Да они сами, по-моему, уже ничего не помнят…
    
— Не помнят?!
    
— Такие ребята способны все забывать, — сказала Аюми. — А вот я не могу.
    
— Не удивляюсь, — ответила Аомамэ.
    
— Палач всегда включает логику, чтобы объяснить свои действия, поэтому он может забыть о том, что не хочется вспоминать. Но жертва забыть не способна. Для нее все, что произошло, мелькает перед глазами постоянно. И память эта передается от родителей к детям. Ты еще не заметила? Вся наша реальность состоит из бесконечной борьбы между тем, что действительно было, и тем, что не хочется вспоминать.
    
— Это уж точно, — кивнула Аомамэ. Борьба двух памятей? Твоей — и противоположной?
    
— На самом деле я думала, у тебя тоже есть такой опыт, — сказала Аюми.
    
— Почему ты так думала?
    
— Не могу объяснить. Просто… есть в тебе какая-то злость. Из-за которой ты готова раз в месяц расслабляться с незнакомыми мужиками. Злость или обида, я уж не знаю, но из-за нее ты не можешь или не хочешь жить обычной жизнью: завести себе постоянного любовника, встречаться с ним, ужинать вместе и трахаться регулярно, как все нормальные люди. Вот и я такая же… не от мира сего.
    
— Ты хочешь сказать, из-за того, что к тебе в детстве приставали взрослые мужики, ты свернула не на ту дорожку?
    
— Похоже на то, — кивнула Аюми. И чуть заметно пожала плечами. — Если честно, я вообще мужиков боюсь. Ну то есть опасаюсь связываться с кем-то конкретным. Это ведь значит, что я должна принять его полностью — таким, какой он есть. От одной мысли об этом все тело сжимается. Но с другой стороны, жить в одиночку тоже несладко. Хочется, чтобы тебя обнимали, чтобы тебя хотели. Без всего этого так страшно становится, сил нет. Вот и соглашаешься на что угодно с кем попало.
    
— От страха?
    
— Да, пожалуй.
    
— Если ты о страхе перед мужиками, во мне его нет, — сказала Аомамэ.
    
— Тогда чего ты боишься?
    
— Больше всего я боюсь самой себя, — ответила Аомамэ. — Потому что я не знаю, что творю. И что получится из того, чем сейчас занимаюсь, никому не известно.
    
— А чем ты сейчас занимаешься?
    
Аомамэ уставилась на бокал вина в руке.
    
— Сама бы хотела бы это понять, — сказала она. — Но не понимаю. Пока я даже не знаю толком, в какой реальности и в каком году нахожусь.
    
— Сейчас тысяча девятьсот восемьдесят четвертый год, мы сидим в Японии, в Токио.
    
— Мне бы твою уверенность…
    
— Странно, — рассмеялась Аюми. — Разве то, где и когда ты находишься, не аксиома?
    
— Я сейчас не могу объяснить как следует, но для меня, увы, нет.
    
— Вон как? — с интересом протянула Аюми. — Мне, конечно, такое… хм… ощущение не совсем понятно. Но где и когда бы ты ни существовала, на свете есть человек, которого ты очень любишь. И в этом я тебе завидую белой завистью. Я этим же похвастаться не могу.
    
Аомамэ поставила бокал на стол, вытерла салфеткой губы и сказала:
    
— Возможно, ты права. Вне зависимости от места и времени я хочу с ним увидеться. Страшно хочу. Возможно, только это и не меняется никогда. Здесь я с тобой согласна.
    
— А хочешь, я поищу в базе данных полиции? Если знать хотя бы имя и возраст, наверное, можно найти, где он сейчас и чем занимается.
    
Аомамэ покачала головой:
    
— Не ищи, я тебя прошу. Говорю же: придет день — и мы с ним обязательно где-нибудь встретимся. Совершенно случайно. Вот до тех пор я и подожду.
    
— Прямо любовная сага, — вздохнула Аюми. — Здорово. Вот бы и мне так!
    
— На самом деле это очень нелегко.
    
— Да я понимаю, что тяжело, — кивнула Аюми. И стиснула пальцами виски. — Но хотя у тебя есть любимый человек, иногда ты все равно спишь с кем попало, так?
    
Аомамэ легонько постучала ногтями по краю бокала.
    
— Мне это необходимо. Мое тело — из плоти и крови, приходится содержать его в порядке.
    
— Но разве от этого твоей любви не становится меньше?
    
— А ты слыхала про тибетское колесо Сансары? Оно постоянно вращается, и все наши чувства и ценности оказываются то внизу, то наверху. То сверкают на солнце, то утопают во тьме. И только настоящая любовь — ось этого колеса, а потому не движется с места.
    
— С ума сойти… — восхищенно пробормотала Аюми. — Колесо Сансары, говоришь?
    
И допила свой бокал до дна.
    
    
Двое суток спустя в девятом часу вечера позвонил Тамару. И как всегда, без приветствий, сразу же заговорил о деле.
    
— Завтра после обеда не занята?
    
— После обеда свободна, могу подъехать, когда нужно.
    
— Как насчет половины пятого?
    
— Нормально.
    
— Хорошо, — сказал Тамару, и его авторучка заплясала по страничке в блокноте с такой силой, что было слышно Аомамэ.
    
— Как там малышка Цубаса? — спросила она.
    
— С ней-то все в порядке, — отозвался Тамару. — Мадам каждый день приходит с ней пообщаться. Кажется, они подружились.
    
— Ну, слава богу.
    
— А вот с другого фронта не очень веселые новости…
    
Аомамэ невольно напряглась. Если Тамару назвал что-то «не очень веселым» — ожидай наихудшего.
    
— Собака померла.
    
— Какая собака? Бун?
    
— Да… Прошлой ночью околела.
    
Что за ерунда, удивилась Аомамэ. На вид собаке было всего лет пять или шесть. Слишком рано ей умирать своей смертью.
    
— Но я ее видела совсем недавно! Такая здоровая была…
    
— Она померла не от болезни, — сообщил Тамару бесстрастно. — Сегодня утром ее разорвало на куски.
    
— Разорвало на куски?
    
— Все внутренности были раскиданы в разные стороны. Все части тела — тоже. Пришлось сходить за полотенцами и целый час собирать все по кусочкам. Беднягу словно вывернули наизнанку. Или взорвали миниатюрной бомбой изнутри.
    
— Какой кошмар…
    
— Собака-то ладно, — продолжал Тамару. — Кто умер, того не вернешь. Для охраны можно и другого пса найти. Меня тревожит другое: что же именно там произошло? Обычному человеку такое сотворить не дано. К примеру, засунуть бомбу в желудок здоровенной псины. При появлении любого чужака она всегда заливалась таким лаем, словно распахивались ворота в преисподнюю. Кому и как это удалось, ума не приложу.
    
— М-да, действительно…
    
— Все постояльцы приюта в шоке и панике. Собаку нашла дежурная, которая должна была ее покормить. Несколько минут женщина блевала не переставая и лишь потом нашла силы вызвать меня по телефону. Я расспросил всех, кто там был, не случалось ли ночью чего-нибудь странного. Нет, говорят. И никаких звуков, похожих на взрыв, никто не слышал. А уж эти женщины от любого хлопка проснулись бы все до единой, точно. Они и так живут там тише воды… Иными словами, эта «бомба» была беззвучной. Вся ночь прошла на редкость тихо. И собака ни разу не тявкнула. Только утром оказалась вывернутой наизнанку.
    
— Похоже, что-то странное происходит…
    
— Именно, — подчеркнул Тамару. — Происходит что-то очень странное — и, как мне подсказывает чутье, это пока цветочки. Ягодки еще впереди.
    
— В полицию не сообщали?
    
— Только полиции не хватало, — мрачно хмыкнул Тамару. — К нашим бредовым версиям прибавят своих, еще бредовее, век потом от них не отвяжешься…
    
— А что говорит мадам?
    
— Ничего. Мой отчет выслушала и кивнула, только и всего. Все, что касается безопасности, — моя работа. С начала и до конца…
    
Тамару выдержал тяжелую паузу. Видимо, задумался о навалившей ответственности.
    
— Завтра в полпятого, — сказала Аомамэ.
    
— Завтра в полпятого, — повторил Тамару и повесил трубку.
   
   
    
     
Глава 24
     
ТЭНГО
     
Смысл жить в другом мире
    
    
В четверг все утро шел дождь. Не очень сильный, но по характеру весьма надоедливый. Как зарядил со вчерашнего обеда, так ни разу и не прекращался. Только подумаешь: «Ну наконец-то кончается», а он снова хлещет пуще прежнего. Хотя была уже середина июля, «сливовые дожди» все никак не сдавали позиций. Небо словно накрыли плотной свинцовой крышкой, и весь окружающий мир потемнел, пропитавшись тяжелой влагой.
    
Ближе к обеду Тэнго надел плащ и шляпу, собираясь пойти в магазин, как вдруг обнаружил в почтовом ящике толстый коричневый конверт. Без штемпелей, без марок и даже без адреса. Лишь на обратной стороне конверта выведено шариковой ручкой: «Тэнго». Почерк такой, будто царапали гвоздем по засохшей глине. Явно писала Фукаэри. Тэнго вскрыл конверт, и на ладонь ему выскользнула кассета «TDK» на шестьдесят минут. Совершенно канцелярского вида — без футляра, без наклеек, без единой пометки. Ни письма, ни простенькой записки в конверте тоже не оказалось.
    
Немного поколебавшись, Тэнго решил отложить поход в магазин и послушать кассету. Поднес ее к глазам, осмотрел на просвет и легонько встряхнул. Несмотря на загадочность ситуации, то была самая обычная кассета, каких миллионы. И взрываться от проигрывания, похоже, не собиралась.
    
Тэнго снял плащ, принес кассету на кухню и вставил в магнитолу на столе. Положил рядом ручку и блокнот для заметок. Затем рассеянно огляделся, убедился, что ему никто не мешает, и нажал на «пуск».
    
Сначала ничего слышно не было. Тишина тянулась довольно долго. И лишь когда он решил, что кассета, скорее всего, пуста, в динамиках послышался какой-то невнятный грохот. Судя по всему, придвинули стул. Затем кто-то откашлялся (или вроде того). И наконец раздался голос Фукаэри.
    
— Тэнго-привет, — произнесла она монотонно, будто проверяя микрофон на включение. Насколько Тэнго мог вспомнить, его имя она произнесла вслух впервые.
    
Фукаэри еще раз кашлянула. Похоже, она слегка волновалась.
    
    
— Письма-я-пишу-плохо. Поэтому-наговорю-на-пленку. Лучше-так-чем-по-телефону. Телефон-наверно-прослушивают. Погоди-сейчас-воды-выпью.
    
    
Тэнго услышал, как Фукаэри берет стакан, отпивает глоток, ставит стакан на какой-то стол. В ее речи, как и прежде, напрочь отсутствуют интонации и знаки препинания. Но теперь, записанная на пленку, эта речь звучит еще более марсианской. Ирреальный голос из другого пространства-времени. А поскольку это монолог, ей волей-неволей приходилось выдавать одно предложение за другим.
    
    
— Я-слышала-никто-не-знает-где-я. Наверно-волнуетесь. Не-волнуйтесь-я-в-безопасности. Хотела-вам-это-сказать. Вообще-то-нельзя. Но-я-подумала-лучше-сказать.
    
(Пауза в 10 секунд.)
    
— Велено-не-говорить-никому. О-том-что-я-здесь. Сэнсэй-объявил-меня-в-розыск. Но-полиция-искать-не-будет. Слишком-часто-дети-убегают-из-дома. Так-что-пока-прячусь-здесь.
    
(Пауза в 15 секунд.)
    
— Я-сейчас-далеко. Если-не-выходить-наружу-никто-не-найдет. Очень-далеко. Эту-пленку-доставит-адзами. По-почте-нельзя. Надо-быть-осторожной. Погоди-проверю-запись.
    
(Щелчок, небольшая пауза — и снова голос Фукаэри.)
    
— Нормальная-запись.
    
    
Где-то вдалеке Тэнго различил детские крики, смех и какую-то музыку. Звуки эти как будто доносились с улицы, из распахнутого окна. Похоже, рядом детский сад или что-то вроде.
    
    
— Спасибо-что-пустил-переночевать. Так-было-нужно. Чтобы-больше-узнать-о-тебе. Спасибо-что-почитал-мне-книгу. Гиляки-очень-хорошие. Почему-они-ходят-не-по-дороге-а-по-трясине-на-обочине.
    
(Тэнго мысленно прибавил к этой фразе знак вопроса.)
    
— По-дороге-ходить-удобно. Но-гилякам-проще-ходить-по-лесу. Чтобы-ходить-по-дороге-нужно-научиться-ходить-по-другому. А-тогда-и-все-остальное-тоже-придется-делать-по-другому. Я-не-смогу-жить-как-гиляки. Не-хочу-чтоб-меня-били-мужчины. И-не-люблю-когда-много-червей. Но-по-дороге-мне-тоже-ходить-не-нравится. Погоди-опять-попью.
    
    
Тишина, затем клацанье стакана об стол. Снова тишина — кажется, вытерла губы. Видимо, о существовании кнопки «пауза» эта девушка даже не подозревала.
    
    
— Без-меня-у-вас-кажется-будут-проблемы. Но-я-не-собираюсь-быть-писателем. И-писать-больше-ничего-не-хочу. Я-рассказала-про-гиляков-адзами. Она-проверила-в-библиотеке. Гиляки-живут-на-сахалине. И-так-же-как-айны-или-индейцы-не-пользуются-буквами. Они-ничего-не-записывают[74]. Я-тоже. То-что-превратилось-в-буквы-уже-не-моя-история. Ты-очень-здорово-превратил-это-в-буквы. Лучше-тебя-никто-бы-не-смог. Просто-это-уже-не-моя-история. Но-ты-не-волнуйся. Ты-не-виноват. Просто-я-хожу-не-по-дороге-а-по-трясине-на-обочине. Вот-и-все.
    
    
Фукаэри снова умолкла. Тэнго представил, как эта хрупкая девочка шагает по грязной обочине широкой и удобной дороги.
    
    
— У-сэнсэя-большая-сила-и-великие-знания. Но-у-LittlePeople-тоже-большая-сила-и-великие-знания. Все-равно-что-уметь-выжить-в-лесу. Самое-главное-скрыто-в-лесу. Но-в-лесу-живут-LittlePeople. Чтобы-LittlePeople-тебя-не-тронули-ты-должен-найти-то-чего-у-них-нет. Только-тогда-сумеешь-пройти-через-лес-и-выбраться-куда-тебе-нужно.
    
    
Все это Фукаэри выпалила почти на одном дыхании — и, закончив, шумно выдохнула, не отворачиваясь от микрофона. Из динамиков вырвался звук, похожий на стук ветра в окно. И сразу же за ним где-то вдалеке взревел клаксон большого автомобиля. Трубный, словно гудок парохода. Какая-то фура, подумал Тэнго. Значит, где-то недалеко скоростное шоссе?
    
    
— (Кашель.) Голос-садится. Спасибо-что-беспокоился-за-меня. Что-похвалил-мои-сиськи. Пустил-ночевать. И-даже-одолжил-свою-пижаму. Теперь-не-скоро-увидимся. История-LittlePeople-превратилась-в-буквы. Наверно-теперь-они-очень-злятся. Но-ты-не-волнуйся. Я-уже-привыкла-в-лесу. Прощай.
    
    
На этом запись обрывалась.
    
Тэнго нажал на «стоп» и перемотал пленку в начало. Под барабанную дробь капель, падавших с крыши, несколько раз глубоко вздохнул и повертел в пальцах шариковую ручку. Затем положил ее на стол. Ни одной пометки в блокноте он так и не сделал. Просто сидел, слушая странную, как и всегда, речь этой непостижимой девчонки. Впрочем, главные для себя выводы он сделал и без пометок.
    
(1) Фукаэри не похищали. Она просто временно где-то прячется. За это можно не волноваться.
    
(2) Писать она больше ничего не собирается. Ее истории — исключительно для устной передачи, и смысла в их записи Фукаэри не видит.
    
(3) LittlePeople обладают не меньшей силой и знаниями, чем Эбисуно-сэнсэй. И этого следует опасаться.
    
Об этих трех факторах Фукаэри и пыталась его предупредить. Насчет гиляков, конечно, отдельный разговор. О странных людях, которые вынуждены сойти с большой дороги и ступать по трясине на обочине…
    
Тэнго отправился на кухню, сварил кофе. Прихлебывая черную жидкость, рассеянно уставился на кассету. И в итоге решил прокрутить ее снова. На сей раз — нажимая на «паузу» и делая все необходимые пометки в блокноте.
    
Однако новых результатов это не принесло.
    
Где же она, черт возьми? Звуки, услышанные на записи, особой информации не предоставили. Вдалеке хлопнула чья-то дверь. За окном раздавались крики детей. Детский сад? Клаксон большого грузовика. Не похоже, чтобы Фукаэри находилась в лесу. Скорее, окраина какого-то города. По времени — либо позднее утро, либо ранний вечер. Судя по хлопнувшей двери, девушка там не одна.
    
Одно лишь понятно наверняка — она там по собственной воле. И записывать эту кассету ее никто не заставлял. Это ясно даже по голосу. Немного смущалась, да, но говорила, что думала.
    
    
— У сэнсэя большая сила и великие знания. Но у LittlePeople тоже большая сила и великие знания. Все равно что уметь выжить в лесу. Самое главное скрыто в лесу. Но в лесу живут LittlePeople. Чтобы LittlePeople тебя не тронули, ты должен найти то, чего у них нет. Только тогда сумеешь пройти через лес и выбраться куда тебе нужно.
    
    
Этот отрывок Тэнго прокрутил еще раз. Фукаэри говорила тут слишком быстро, не оставляя пауз между фразами. Значит, LittlePeople могут навредить и Тэнго, и сэнсэю. Но сами по себе они, похоже, ни на кого зла не держат. Это что-то нейтральное, не связанное с добром или злом.
    
И еще одна фраза привлекала внимание.
    
    
История LittlePeople превратилась в буквы. Наверно, теперь они очень злятся.
    
    
Если LittlePeople действительно злятся, один из объектов их злости — несомненно, Тэнго. Ведь это он и никто другой превратил в буквы информацию о том, что они существуют, и разнес ее по белу свету. Сколько теперь ни оправдывайся, что в том не было злого умысла, факт остается фактом.
    
Но как LittlePeople могли бы ему навредить? Этого Тэнго, разумеется, знать не мог. Еще раз перемотав кассету, он сунул ее в конверт и спрятал в шкаф. А затем опять надел плащ, нахлобучил на голову шляпу и отправился под дождем за продуктами.
    
    
Тем же вечером в десятом часу позвонил Комацу. Кто звонит — как всегда, было ясно заранее. Тэнго уже читал книгу в постели. Дав телефону потрезвонить трижды, он встал, прошел на кухню и взял трубку.
    
— Тэнго? Привет, дружище! — выпалил Комацу. — Ты там случаем не выпиваешь?
    
— Нет, — ответил Тэнго. — Сейчас трезвый.
    
— Тогда готовься: возможно, захочешь напиться.
    
— Настолько веселые новости?
    
— Как сказать… Веселья, пожалуй, мало. А вот парадоксов — хоть отбавляй.
    
— Прямо как в рассказах у Чехова.
    
— Ишь ты! — усмехнулся Комацу. — И правда, похоже на рассказы Чехова. Подмечено лаконично и в точку. Ценю…
    
Но Тэнго молчал, и Комацу продолжил:
    
— В общем, есть небольшие проблемы. По заявлению Эбисуно-сэнсэя полиция начала официальный розыск. Вряд ли, конечно, они будут копать глубоко. Тем более, что нашедшему даже вознаграждения не назначено. Просто для начала реагируют на заявление, мало ли что. Но журналисты лично мне уже проходу не дают. Просят об интервью сразу из нескольких газет. Я, понятно, говорю, что ничего не знаю. Да и в самом деле, что я сегодня мог бы им сообщить? И тем не менее я уверен, они уже разнюхали и об отношениях Фукаэри с Эбисуно-сэнсэем, и о связи ее родителей с экстремистами. Эти факты уже очень скоро выплывут на поверхность. Опаснее всего еженедельники. Именно там сидят настоящие акулы, которые при запахе крови не остановятся ни перед чем. Ибо только этим и кормятся. Никакие законы о праве на частную жизнь им не писаны. Хотя, казалось бы, такие же мирные писаки, как ты. Но цели совсем другие. Так что держись.
    
— Вы советуете мне быть осторожнее?
    
— Именно. Избавься от иллюзий и неусыпно бди. Вокруг тебя хищники. Откуда и кто выскочит, предсказать невозможно.
    
Тэнго представил себя в утлой лодочке, окруженной стаей акул. Но картинка эта зависла у него в голове, как страничка из комикса, без особого смысла и продолжения. «Чтобы LittlePeople тебя не тронули, ты должен найти то, чего у них нет», — сказала ему Фукаэри. Что она имела в виду?
    
— И все-таки, господин Комацу. Разве не эту ситуацию планировал Эбисуно-сэнсэй?
    
— Да, возможно, — отозвался Комацу. — Допускаю, что нас с тобой просто использовали в чужих интересах. Но цели сэнсэя я понимал с самого начала. Да он и сам их не скрывал. В этом смысле наша с ним сделка была честной с обеих сторон. Я ведь тоже в любую минуту мог сказать ему: «Погодите, сэнсэй. Слишком уж это опасно, играйте без меня». Будь я приличный редактор, я бы так и сказал. Но, как ты уже, наверное, заметил, приличным редактором меня не назовешь. Да и мы с тобой уже столько всего навертели, что отступать было бы жалко. Вот где, пожалуй, мы и дали с тобой слабину…
    
В трубке повисло неловкое молчание.
    
— Иными словами, — уточнил Тэнго, — разработанный вами план на середине пути был перехвачен сэнсэем?
    
— Можно и так сказать. Просто он оказался прозорливей, чем мы с тобой, вот и все.
    
— Но сумеет ли он в итоге унять всю эту свистопляску?
    
— В принципе, должен суметь. Все-таки он человек большого интеллекта и огромной силы воли. Надеюсь, в конце концов он все уладит, как нужно. Хотя и не исключаю, что на каком-то этапе ситуация может выйти за пределы его интеллекта. Или, скажем, за пределы его банковского счета. Даже у самых выдающихся людей на свете есть пределы личных возможностей. Так что пора пристегнуть ремни безопасности.
    
— Господин Комацу, если самолет падает, ремни безопасности никого не спасают.
    
— Но хотя бы чуть-чуть успокаивают.
    
Тэнго мрачно усмехнулся.
    
— Так вот мы о чем? — подытожил он. — Действительно, веселья мало. А уж парадоксов хоть отбавляй.
    
— Видит бог, я не хотел тебя в это впутывать, — сказал Комацу без единой эмоции в голосе. — Поверь мне.
    
— Да я-то ладно, — вздохнул Тэнго. — Мне терять нечего. Ни семьи, ни положения в обществе, ни перспектив на будущее. Куда больше я беспокоюсь за Фукаэри. Ей всего семнадцать, черт побери.
    
— Конечно, я тоже о ней волнуюсь. А как же? Да только, дружище, сколько бы мы сейчас об этом ни рассуждали, все без толку. Первым делом мы должны закрепить свое шаткое положение, чтобы нас куда-нибудь не унесло. И в ближайшее время очень внимательно следить за новостями.
    
— Да я и так каждый день газеты читаю.
    
— Вот и славно, — сказал Комацу. — Кстати… у тебя так и не появилось мыслей, куда Фукаэри могла податься? Любая, даже самая бредовая зацепка сгодилась бы.
    
— Понятия не имею, — слукавил Тэнго.
    
Врать он не умел, и в обычной беседе ушлый Комацу сразу бы раскусил его. Однако на сей раз, похоже, Комацу не заметил легкой дрожи в голосе Тэнго, поскольку был слишком занят собственными мыслями.
    
— Будет что новенькое — позвоню, — буркнул Комацу и оборвал разговор.
    
Повесив трубку, Тэнго достал с полки бутылку виски и налил в стакан сразу пальца на два. Прав Комацу, подумал он. После таких новостей остается только напиться.
    
    
В пятницу, как и было условлено, приехала его замужняя подруга. Дождь перестал, но небо еще закрывали пепельно-серые тучи. Наскоро перекусив, любовники забрались в постель. Тэнго все думал о навалившихся проблемах, но удовольствия от секса это ему не испортило. Как всегда, подруга очень эффективно разрядила напряжение, скопившееся в нем за неделю. Да еще и сама получила удовольствие. Как талантливый аудитор, способный радоваться победам опекаемой фирмы, несмотря на запутанность ее бухгалтерии. Тэнго повезло, и подруга даже не заметила, что мысленно он был всю дорогу неведомо где.
    
— Я смотрю, здесь стало заметно меньше виски, — сказала она, отдыхая на широкой груди Тэнго.
    
На ее безымянном пальце ярко поблескивало обручальное колечко с алмазами. А говорила она о бутылке «Wild Turkey», которую он бог знает когда оставил на полке возле кровати. Как это часто водится у женщин, которые спят с парнями моложе себя, она хорошо замечала любые, даже самые мелкие изменения окружающей обстановки.
    
— В последнее время часто просыпаюсь по ночам, — признался Тэнго.
    
— Влюбился, что ли?
    
Он покачал головой:
    
— Да нет, не влюбился.
    
— Работа не ладится?
    
— С работой все в порядке. По крайней мере, куда-то она все-таки движется.
    
— Что же тебя гложет?
    
— Бог его знает… Просто бессонница мучает. Вообще для меня это редкость. Всю жизнь, если ложился, то спал как убитый.
    
— Бедный Тэнго, — сказала подруга и нежно помассировала его яички. — А сны плохие снятся?
    
— Снов я почти не вижу, — ответил Тэнго. И это было правдой.
    
— А мне постоянно что-нибудь снится. Часто — одно и то же по нескольку раз. Даже иногда вспоминаю, прямо во сне, что я уже это видела. Странно, да?
    
— И что тебе снится, например?
    
— Например, домик в лесу.
    
— Домик в лесу? — повторил Тэнго. И подумал про тех, кто в лесу. Гиляки, LittlePeople, теперь вот еще Фукаэри… — Что за домик?
    
— Тебе правда интересно? Разве это не скучно — слушать чужие сны?
    
— Ничуть. Если хочешь рассказать, я бы послушал.
    
— Я шагаю по лесу одна. Лес совсем не такой зловещий, как тот, где заблудились Гензель и Гретель. В этом лесу светло и просторно. Время — где-то после обеда, тепло, и на душе у меня очень спокойно. Вдруг вижу — домик стоит. С трубой, с небольшим крылечком. И на окне занавески в мелкую клеточку. В общем, весьма дружелюбный на вид. Я стучу в дверь, говорю: «Добрый день!» Никакого ответа. Я стучу еще раз, сильнее, и тут дверь сама открывается. Потому что не заперто. Вхожу внутрь. «Здравствуйте! — говорю. — Кто-нибудь дома? Я к вам зашла!»
    
Все еще гладя яички Тэнго, подруга повернула голову и посмотрела на него.
    
— Ну как? Представляешь?
    
— Вполне.
    
— В домике всего одна комната. Очень просто обставленная. Крошечная кухонька в углу, кровать, обеденный стол. В самом центре — печка с дровами, а на столе накрыт ужин на четверых. От тарелок идет белый пар. Но в доме ни единой живой души. Будто села семья поужинать, но не успели даже ложки ко рту поднести, как что-то случилось — скажем, явилось какое-нибудь чудовище, и они убежали из дома куда глаза глядят. Хотя ничего не перевернуто, все вещи на своих местах. Спокойный, удивительно уютный дом. Только без людей.
    
— А какая еда в тарелках?
    
— Не помню… И правда, что же там за еда? Но дело тут не в самой еде. А в том, что она с пылу с жару. Делать нечего, сажусь я на стул и жду, когда семья вернется домой. Там, во сне, мне это очень нужно. Зачем — не знаю. Все-таки это сон, там много необъяснимого. То ли дорогу обратно хочу спросить, то ли что-то ищу… Ну, в таком духе. В общем, сижу и жду, когда эти люди вернутся. Да сколько ни жду, никто не приходит. От еды валит пар. Я смотрю на еду и чувствую, что жутко проголодалась. Но как бы ты ни проголодался, нельзя же заходить к людям в дом и съедать их ужин, пока никого нет. Или ты не согласен?
    
— Пожалуй, согласен, — сказал Тэнго. — Хотя, может, во сне думал бы иначе…
    
— И вот уже солнце садится. В доме сгущаются сумерки, лес за окном темнеет. Я хочу зажечь свет, но не знаю как. Мне становится все тревожнее. И тут до меня доходит: от еды на столе по-прежнему валит пар! Сколько бы часов ни прошло, еда все еще с пылу с жару. Странно, думаю я. Что-то здесь не так. И на этом месте сон обрывается.
    
— И что дальше, ты не знаешь?
    
— Дальше наверняка что-нибудь происходит, я уверена, — сказала подруга. — Я сижу одна в непонятном доме, не знаю дороги домой, и вокруг сгущается ночь. Определенно, что-то должно случиться. И по-моему, что-то очень нехорошее. Но на этом месте сон всегда обрывается. А через какое-то время снится мне снова — и так уже много раз…
    
Она отняла руку от яичек Тэнго и прижалась щекой к его груди.
    
— Наверное, этот сон можно как-то растолковать.
    
— Как, например?
    
Подруга глубоко вздохнула. Ее дыхание освежило грудь Тэнго, точно зимний муссон, вырывающийся на морские просторы из узкой речной долины.
    
— Например, я сама и есть то чудовище, которое всех распугало. Иногда мне и правда так кажется. Они увидели, как я приближаюсь к дому, побросали еду и убежали в лес. И пока я сижу в их доме, никто не может вернуться домой. А я, несмотря на это, должна сидеть и дожидаться их возвращения. Когда я об этом думаю, так страшно становится. Никакого же выхода нет…
    
— Может, и так, — сказал Тэнго. — А может быть, это твой собственный дом и ты дожидаешься убежавшую себя?
    
Он тут же подумал, что как раз этого, пожалуй, говорить не стоило. Но слово не воробей… Подруга надолго умолкла. И вдруг с силой стиснула яйца Тэнго. Аж дыхание перехватило.
    
— Ты зачем говоришь такие вещи?
    
— Да низачем! Просто… подумалось вдруг, — с трудом просипел Тэнго.
    
Она ослабила хватку и снова вздохнула.
    
— Ну, теперь твоя очередь. Рассказывай, что тебе снится.
    
Тэнго кое-как отдышался.
    
— Говорю же, я редко вижу сны.
    
— Редко, но все-таки видишь? Людей, которые вообще не видят снов, на этом свете не бывает. Появись хоть один, это бы слишком расстроило дедушку Фрейда.
    
— Может, и вижу. Но только открою глаза, ничего не помню. Иногда чувствую, что видел сон, но о чем как корова языком слизала..
    
Она взвесила его обмякший член на ладони. Так, будто вес мог сообщить ей о чем-то важном.
    
— Ладно. Хватит о снах. Лучше расскажи, о чем сейчас пишешь.
    
— О чем я пишу, предпочитаю вслух не рассказывать.
    
— Но послушай, я же не прошу тебя пересказывать книгу. Я совсем не об этом! Думаешь, я не вижу, какая у тебя юная и чувствительная натура? Просто расскажи какой-нибудь эпизод или сценку — то, что тебе самому интересно. Знаешь, как здорово узнавать первой то, что еще никто не успел прочитать! Тем более, ты мне только что нагрубил, и я требую компенсации. Понял?
    
— Да понял, наверно… — протянул Тэнго без особого энтузиазма.
    
— Ну вот и расскажи.
    
Разглядывая пальцы подруги на своем члене, Тэнго повиновался:
    
— Это история про меня самого. Ну или про человека, для которого я выбрал себя моделью…
    
— Не сомневаюсь, — сказала подруга. — А я там присутствую?
    
— Тебя в этой истории нет. Она происходит в другом, нездешнем мире.
    
— И что, меня вообще там нет?
    
— Не только тебя. Никого из этого мира.
    
— И чем же другой мир отличается от здешнего? Ты знаешь разницу между ними?
    
— Конечно. Я ведь сам все это пишу.
    
— Я не о тебе, а обо всех остальных. Вот, например, попади я в этот твой другой мир, смогу ли я сразу как-то это понять?
    
— Думаю, сможешь, — кивнул Тэнго. — Например, в том, другом мире на небе аж две луны. Задерешь ночью голову — сразу догадаешься.
    
Две луны в небе Тэнго позаимствовал из «Воздушного кокона». О них он собирался написать и шире, и глубже, но главное — так, чтобы это была его собственная история. Возможно, сам факт, что изначально образ придумал не он, еще сыграет с ним злую шутку. Но именно о мире под двумя лунами ему хотелось сейчас писать сильнее всего. А грядущие проблемы, говорил он себе, будем решать по мере их поступления.
    
— Значит, достаточно посмотреть ночью на небо и увидать две луны, чтобы сказать себе: «О, я уже в другом мире»?
    
— Да, это одна из подсказок.
    
— А разве эти луны не притягиваются друг к дружке?
    
Тэнго покачал головой:
    
— Не знаю почему, но расстояние между ними всегда одинаковое.
    
Какое-то время подруга переваривала услышанное. Ее пальцы вычерчивали на груди Тэнго замысловатые узоры.
    
— А ты знаешь, чем отличаются в английском языке слова lunatic и insane? — наконец спросила она.
    
— Кажется, оба означают какую-то психическую ненормальность, — напряг память Тэнго. — Но нюансов не помню.
    
— Insane означает безумность с рождения. Для лечения требуются очень узкие специалисты. А «лунатики» просто на время теряют разум с каждой новой луной. В Англии девятнадцатого века, когда преступление совершал лунатик, ему смягчали наказание, если он преступил закон в полнолуние. Обвиняя луну в преступлении больше, чем самого человека. Трудно поверить, но такой закон и правда действовал очень долго. Иными словами, человек на уровне закона признавал, что луна отнимает у него разум.
    
— Откуда ты все это знаешь? — удивился Тэнго.
    
— А чему ты удивляешься? Я на этом свете прожила на десяток лет дольше тебя. Что же странного в том, что я знаю немного больше?
    
А ведь она, черт возьми, права, подумал Тэнго.
    
— Если честно, я об этом задумалась еще в женском университете. На лекциях о Диккенсе. Был у нас один странный сэнсэй, вечно болтал о том, что никак не связано с сюжетом самой книги… Но что я тебе хочу сказать? Если даже с одной луной люди сходят с ума, только шум стоит, что же с ними будет под двумя лунами? Все приливы и отливы Земли, к чертям, поменяются, и все женские циклы перепутаются. Хаос породит очередной хаос, и конца этому не будет.
    
— Наверное, ты права, — задумался Тэнго.
    
— И что же, в этом твоем другом мире у всех съезжает крыша?
    
— Нет, почему-то не съезжает. По большому счету все происходит примерно так же, как здесь.
    
Она снова легонько стиснула его член.
    
— Значит, в другом мире люди живут примерно так же, как здесь? Но скажи мне, а какой тогда смысл жить в другом мире?
    
— Смысл в том, что в другом мире люди могут переписать свое прошлое, — ответил Тэнго.
    
— Переписать? Как им заблагорассудится?
    
— Да.
    
— А ты хотел бы переписать свое прошлое?
    
— А ты не хотела бы?
    
Она покачала головой.
    
— Ни свое прошлое, ни всю эту вашу Историю я переписывать не хочу. Единственное, что я хотела бы поменять, — мое настоящее.
    
— Но если поменять прошлое, изменится и настоящее. Все происходящее с нами сейчас — прямой результат того, что мы натворили в прошлом.
    
Подруга опять глубоко вздохнула. И подергала пенис Тэнго вверх-вниз, как проверяют на работоспособность рубильник лифта.
    
— Я тебе одно скажу. Ты, конечно, преподаешь математику в каком-то храме наук. Ты у нас мастер по дзюдо. Пишешь длинные романы о сложностях жизни. Но в самой этой жизни ты ни бельмеса не смыслишь. Вот тебе мое мнение.
    
Подобной оценке Тэнго не удивился. Он и сам себя не понимал как следует. И ситуация, которая складывалась вокруг, не умещалась в его голове. Так что новых открытий в рассказе подруги для него не было.
    
— Только ничего не меняй, — сказала подруга. И впечатала в грудь Тэнго свои эрегированные соски. — Ты учитель математики и мечтатель, который каждый день пишет длинный роман. Вот таким и оставайся. Я твой пенис и так люблю. И размер, и форму, и на ощупь. И когда он твердый, и когда расслабился. И когда больной, и когда здоровый. И я очень надеюсь, что в ближайшее время он мой. Гарантируешь?
    
— Гарантирую, — обещал Тэнго.
    
— Я тебе говорила, что я ужасно ревнивая?
    
— Говорила. Без всяких теорий.
    
— Без теорий, да. У меня это с детства, — сказала она и снова пошевелила пальцами у Тэнго в паху. — Вот поэтому я тебя без всяких теорий сейчас заведу. Есть возражения?
    
Возражений не поступило.
    
— О чем сейчас думаешь?
    
— О том, как ты ходила на лекции в женском университете.
    
— О да. Мы читали «Мартина Чеззлвита», мне только что стукнуло восемнадцать, я носила платье с оборочками и хвостик на голове. Я была очень примерной студенткой и девственницей. И все эти премудрости о разнице между lunatic и insane слушала впервые в жизни. Ну как? Еще не кончил от такого портрета?
    
— Почти, — отозвался Тэнго.
    
И представил подругу в платье с оборочками и с хвостиком на голове. Примерную студентку и девственницу. Но при этом ужасно ревнивую. Без всяких теорий. Еще он представил луну, освещавшую Лондон романов Диккенса. А также снующих в том городе безумцев и лунатиков. У обоих подвидов — схожие шляпы и бороды. Как же их различать? Тэнго закрыл глаза и перестал гадать, в котором из миров существует.