1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 
   
Однако окно не открывалось. Я толкнул сильнее — неужели его так прочно заклинило, когда его захлопнул ветер?
   
Но тут я обнаружил, что вдоль внутренней стороны подоконника тянется узкая латунная полоска. В темноте я не мог разобрать знаков, но уж охранный оберег-то я узнаю, когда увижу. Это объясняло, отчего Амброз вернулся так быстро. Он знает, что кто-то к нему вломился. Но мало этого: лучшие охранные обереги не просто предупреждают о вторжении, но еще и могут помешать вору открыть окно или дверь, чтобы выбраться обратно.
   
Я метнулся к двери, лихорадочно шаря по карманам в поисках чего-нибудь достаточно длинного и тонкого, чем можно было бы испортить замок. Не найдя ничего подходящего, я схватил со стола стальное перо, сунул его в замочную скважину и резко дернул вбок, оставив кончик в замке. Мгновением позже я услышал снаружи скрежет: Амброз пытался отпереть дверь и бранился оттого, что ключ не идет в замок.
   
Я к тому времени уже снова был у окна, водя лучом лампы вдоль латунной полоски и бормоча себе под нос руны. Заклятие было простенькое. Можно обезвредить его, соскребя несколько связующих рун, потом открыть окно и сбежать.
   
Я бросился обратно в гостиную и схватил со стола нож для бумаг, второпях опрокинув чернильницу с крышкой. Я уже собирался было взяться за руны, как сообразил, что это будет глупо. Забраться в номер Амброза мог бы любой воришка, но людей, которые достаточно разбираются в сигалдри, чтобы испортить оберег, на всем свете много не сыщешь. С тем же успехом можно было взять и расписаться на подоконнике.
   
Я замер, чтобы собраться с мыслями, потом вернул нож для бумаг на место и аккуратно поднял чернильницу. Вернувшись, я более пристально осмотрел латунную полоску. Сломать что-то — дело нехитрое, понять, как оно работает, — куда сложнее.
   
Тем более когда из-за спины у вас доносится приглушенная брань и возня человека, пытающегося отпереть замок.
   
Потом шум в коридоре стих, что нервировало еще сильнее. Я едва успел разобрать последовательность заклятий, как услышал в коридоре шаги нескольких человек. Я разделил свой разум натрое и сосредоточил свой алар на том, чтобы открыть окно. Руки и ноги у меня похолодели — я вытягивал тепло из своего тела, чтобы одолеть оберег, и старался не запаниковать, слыша, как в дверь ударили чем-то тяжелым.
   
Окно распахнулось. Я перемахнул через подоконник и очутился на карнизе в тот самый момент, как раздался новый удар и дверь затрещала. Я бы еще мог благополучно уйти, но в тот момент, как я ступил правой ногой на карниз, черепичная плитка у меня под ногой раскололась. Нога поехала вниз, и я обеими руками ухватился за подоконник, чтобы не упасть.
   
И тут снова налетел ветер. Он подхватил открытую створку окна, и она полетела прямо мне в голову. Я вскинул руку, защищая лицо, и рама ударила меня по локтю. Одно из стекол разлетелось вдребезги. Меня швырнуло в сторону, и правая нога окончательно соскользнула.
   
Поскольку других вариантов не оставалось, я решил, что лучше будет упасть с крыши.
   
Мои руки чисто инстинктивно хватались за что ни попадя. Я смахнул еще несколько черепиц, потом ухватился за край карниза. Удержаться мне не удалось, но это замедлило падение и помогло мне развернуться, так что я не упал ни вниз головой, ни спиной. Вместо этого я приземлился лицом вниз, как кошка.
   
Вот только у кошки все четыре лапы одинаковой длины. А я рухнул на четвереньки. Ладони я просто ободрал, а вот удариться коленями о булыжную мостовую было так больно, что ничего подобного я в своей молодой жизни еще не испытывал. В глазах у меня потемнело, и я невольно взвизгнул, точно собака, которую пнули.
   
Секунду спустя на меня градом посыпалась тяжелая красная черепица. Большинство плиток разбилось о мостовую, но одна шарахнула меня по затылку, а вторая угодила точно в локоть, отчего все предплечье онемело.
   
Но я не стал тратить время на размышления об этом. Сломанная рука заживет, а вот если меня исключат из Университета — это навсегда. Я накинул капюшон и заставил себя подняться на ноги. Придерживая капюшон одной рукой, я, пошатываясь, отошел на несколько шагов, под стену «Золотого пони», чтобы меня не было видно из окон второго этажа.
   
И рванул оттуда что было мочи.
   * * *
   
В конце концов я осторожно, прихрамывая, пробрался домой по крышам и залез к себе через окно. На это ушло немало времени, но выбора не было. Не мог же я у всех на виду пройти через зал трактира, растрепанный, хромающий и вообще в таком виде, как будто я только что свалился с крыши.
   
Переведя дух и потратив некоторое время на то, чтобы хорошенько выбранить себя за дурость, я занялся своими ранами. Хорошо было то, что ног я не переломал, просто на коленях набухали великолепные синячищи. Черепица, упавшая мне на голову, оставила шишку, но не поранила меня. В локте пульсировала тупая боль, но чувствительность к руке вернулась.
   
Тут в дверь постучали. Я на миг застыл, потом достал из кармана березовую веточку, быстро пробормотал связывание и дернул ею взад-вперед.
   
Из коридора раздался изумленный возглас, а потом глухой хохот Вилема.
   
— Ничего смешного! — услышал я голос Сима. — Впусти, что ли?
   
Я впустил их. Симмон сел на кровать, Вилем — на стул у стола. Я закрыл дверь и сел на другой конец кровати. Даже теперь, когда все сели, в крошечной комнатенке было тесновато.
   
Мы мрачно переглянулись, потом Симмон сказал:
   
— Похоже, Амброз застукал у себя в комнатах вора. Парень выпрыгнул в окно, лишь бы не попасться.
   
Я невесело хохотнул.
   
— Ну, почти. Я совсем было выбрался, но тут ветер захлопнул окно, и меня сбило рамой.
   
Я неловко взмахнул рукой.
   
— Я упал с карниза.
   
Вилем вздохнул с облегчением.
   
— А я-то думал, что связь не сработала!
   
Я покачал головой.
   
— Да нет. Ты меня предупредил заранее. Просто я был не столь осторожен, как следовало бы.
   
— Но почему он так быстро вернулся? — спросил Симмон, глядя на Вилема. — Ты что-нибудь слышал, когда он вошел?
   
— Видимо, ему пришло в голову, что мой почерк недостаточно женственный, — сказал Вилем.
   
— У него обереги на окнах, — сказал я. — Вероятно, они связаны с кольцом или чем-нибудь еще, что он носит. Очевидно, они предупредили его, как только я открыл окно.
   
— Кольцо-то нашел? — спросил Вилем.
   
Я покачал головой.
   
Симмон вытянул шею, приглядываясь к моей руке.
   
— Ты в порядке?
   
Я посмотрел туда же, куда и он, но ничего не увидел. Потом дернул рубашку и обнаружил, что она прилипла к локтю. А я этого и не заметил за всеми прочими травмами.
   
Я неуклюже стянул рубашку через голову. Рукав был порван и испачкан кровью. Я злобно выругался. У меня было всего четыре рубашки, а теперь эта была испорчена.
   
Я попытался разглядеть рану, но быстро понял, что разглядеть как следует собственный локоть невозможно, как бы тебе этого ни хотелось. В конце концов я предоставил это Симу.
   
— Рана небольшая, — сказал он, показав на пальцах примерно сантиметров пять. — Порез только один, кровь почти не идет. Остальное — просто ссадины. Похоже, ты сильно обо что-то ушибся.
   
— На меня черепица свалилась, — объяснил я.
   
— Везучий ты! — хмыкнул Вилем. — Кто бы еще мог свалиться с крыши и отделаться всего несколькими ссадинами?
   
— Да у меня на коленках синяки размером с яблоко! — возразил я. — Везучий я буду, если завтра ходить смогу.
   
Но в глубине души я понимал, что Вил прав. Черепичная плитка, свалившаяся мне на локоть, вполне могла сломать мне руку. Осколки черепицы иногда бывают острыми, как ножи, так что, упади она под другим углом, она могла бы прорезать мясо до кости. Ненавижу черепичные крыши!
   
— Ну, могло быть и хуже! — решительно заключил Симмон, вставая на ноги. — Пошли в медику, пусть тебя заштопают!
   
— Краэм, нет! — воскликнул Вилем. — В медику ему никак нельзя. Там же будут узнавать, не приходил ли кто раненый.
   
Симмон плюхнулся на кровать.
   
— Да, конечно… — сказал он с легким отвращением к самому себе. — Я должен был сообразить!
   
Он окинул меня взглядом.
   
— Ну, по крайней мере, заметных со стороны травм на тебе нет…
   
Я посмотрел на Вилема.
   
— Ты что, крови боишься?
   
Тот изобразил оскорбленную невинность.
   
— Ну, я бы не сказал…
   
Тут взгляд Вилема упал на мой локоть, и он побелел, несмотря на свою смуглую сильдийскую кожу. Он сжал губы что есть силы.
   
— Ну да.
   
— Ладно.
   
Я принялся резать свою погибшую рубашку на полоски.
   
— Поздравляю, Сим! Ты возводишься в ранг военного хирурга.
   
Я открыл ящик стола, достал оттуда кривую иголку, жилы, йод и горшочек с гусиным салом.
   
Сим расширенными глазами посмотрел на иголку, потом на меня.
   
Я улыбнулся ему как можно душевнее.
   
— Да это просто! Я тебе объясню, что к чему.
   * * *
   
Я сел на пол, задрав руку выше головы, и Симмон принялся промывать, зашивать и перевязывать мою рану. Против моих ожиданий, он оказался вовсе не таким слабонервным, как я думал. И руки у него были куда бережней и уверенней, чем у многих студентов из медики, которые этим занимаются постоянно.
   
— В общем, мы трое весь вечер сидели здесь и играли в воздуха? — спросил Вил, старательно не глядя в мою сторону.
   
— Это мне нравится! — сказал Сим. — Если спросят, кто выиграл, скажем, что я!
   
— Нет, — возразил я. — Вила могли заметить в «Пони». Если мы соврем, меня точно раскусят.
   
— У-у… — протянул Сим. — И что же нам тогда говорить?
   
— Правду!
   
Я указал на Вила.
   
— Ты все это время сидел в «Пони», а когда поднялась суматоха, зашел ко мне, чтобы об этом рассказать.
   
Я кивнул на столик, по которому были раскиданы шестеренки, пружинки и винтики.
   
— Я показал тебе гармонические часы, которые нашел на улице, и вы оба принялись обсуждать, как их лучше починить.
   
Сим, похоже, был разочарован.
   
— Ну, так неинтересно…
   
— Чем проще ложь, тем она лучше, — ответил я, вставая на ноги. — Еще раз большое спасибо вам обоим! Если бы не вы, все это могло бы очень плохо кончиться.
   
Симмон тоже встал и открыл дверь. Вил тоже встал, но уходить не торопился.
   
— Знаешь, вчера до меня дошли странные слухи, — сказал он.
   
— Что-нибудь интересное? — спросил я.
   
— Очень! — кивнул он. — Мне говорили, будто ты решил прекратить вражду с неким весьма могущественным аристократом. Я даже удивился, что ты наконец-то бросил дразнить спящую собаку.
   
— Да ладно тебе, Вил, — сказал Симмон. — Амброз-то ведь не спит и не дремлет. Он не просто собака — он бешеный пес, которого не помешает пристрелить.
   
— Он больше похож на разъяренного медведя, — ответил Вилем. — А ты так и норовишь потыкать его горящей палкой.
   
— Ну как ты можешь так говорить? — с жаром возразил Сим. — Вот ты уже два года в хранистах, он за это время хоть раз назвал тебя иначе, чем «грязным шимом»? А как насчет того раза, когда я едва не ослеп из-за того, что он нарочно перепутал мои соли? А коринковый боб Квоута? Знаешь, сколько он теперь будет выводиться из организма?..
   
Вил вскинул руку и закивал, давая понять, что признает правоту Симмона.
   
— Все это правда, я знаю, оттого-то я и дал втянуть себя в это безумное предприятие. Я просто хотел поставить на вид.
   
Он посмотрел на меня.
   
— Ты же понимаешь, что ради этой Денны ты зашел чересчур далеко, да?
  
  
   
    
ГЛАВА 21
    
МЕЛОЧЕВКА
   
   
Разбитые колени так и не дали мне толком уснуть этой ночью. Так что, когда на небе за окном проступили первые бледные проблески грядущего рассвета, я сдался, встал, оделся и медленно побрел за город, чтобы нарезать и пожевать ивовой коры. По пути я обнаружил на себе еще несколько значительных синяков и ушибов, которых не заметил накануне.
   
Идти было на редкость мучительно. Я радовался, что вышел ранним утром, в темноте, когда на улицах еще никого нет. А то, уж конечно, в городе только и разговору будет, что о вчерашней заварушке в «Золотом пони». И если кто-то увидит, как я хромаю, сделать правильные выводы будет совсем нетрудно.
   
По счастью, от ходьбы я немного разошелся, а ивовая кора помогла притупить боль. И к тому времени, как встало солнце, я чувствовал себя достаточно прилично, чтобы появиться на публике. Поэтому я пошел в артную, чтобы несколько часов поработать над мелочовкой, прежде чем пойти на симпатию для продолжающих. Пора было начинать зарабатывать деньги на оплату следующей четверти и возврат Деви долга с процентами. Не говоря о том, что мне нужны были бинты и новая рубашка.
   * * *
   
Когда я пришел, Джаксима в хранении не было, но я узнал студента, который там сидел. Мы одновременно поступили в Университет и некоторое время спали на соседних койках в гнездах. Он мне нравился. Он был не из тех знатных сынков, что в Университете беспечно резвятся, пользуясь влиянием и деньгами своей семьи. Его родители были торговцы шерстью, и он сам зарабатывал себе на оплату учебы.
   
— Бэзил, — удивился я, — тебя же вроде в прошлой четверти э'лиром сделали! Что ты делаешь в хранении?
   
Он немного покраснел и смутился.
   
— Килвин застукал меня за тем, как я подливал воду в кислоту.
   
Я покачал головой и сурово сдвинул брови.
   
— Э'лир Бэзил, подобные действия идут вразрез с техникой безопасности! — пророкотал я октавой ниже обычного. — Артефактору надлежит постоянно соблюдать осторожность!
   
Бэзил ухмыльнулся.
   
— У тебя даже выговор точь-в-точь как у него!
   
Он открыл конторскую книгу.
   
— Ну, что тебе выдать?
   
— Да мне сейчас неохота заниматься чем-нибудь серьезным, — сказал я. — Возьмусь за мелочовку. Как у нас с…
   
— Постой-ка! — перебил меня Бэзил и нахмурился, глядя в книгу.
   
— Что такое?
   
Он развернул книгу ко мне и ткнул пальцем.
   
— Тут пометка напротив твоего имени.
   
Я посмотрел. Странным, каким-то детским почерком Килвина там было накорябано следующее: «Ре'лару Квоуту никаких инструментов и материалов не выдавать. Прислать ко мне. Клвн».
   
Бэзил взглянул на меня сочувственно.
   
— Надо лить кислоту в воду! — мягко пошутил он. — Что, тоже забыл?
   
— Хорошо бы так! — буркнул я. — Тогда я хотя бы знал, в чем дело.
   
Бэзил с опаской оглянулся по сторонам, потом подался ко мне и шепнул:
   
— Слушай, я опять видел ту девушку!
   
Я тупо уставился на него.
   
— Чего-чего?
   
— Ну, девушку, которая приходила тебя разыскивать! — напомнил он. — Помнишь, ту, которая искала рыжего волшебника, продавшего ей амулет?
   
Я зажмурился и потер лицо.
   
— Она опять приходила? Только этого мне и не хватало!
   
Бэзил покачал головой.
   
— Сюда она не заходила, — сказал он. — По крайней мере, насколько я знаю. Но я пару раз видел ее снаружи. Она ошивается во дворе.
   
Он кивнул в сторону южного выхода из артной.
   
— А ты кому-нибудь говорил? — спросил я.
   
Бэзил был оскорблен до глубины души.
   
— Я бы не стал так с тобой поступать! — сказал он. — Но, возможно, она разговаривала с кем-то еще… Избавился бы ты от нее. Если Килвин решит, что ты приторговываешь амулетами, он будет плеваться гвоздями!
   
— Да ничем я не приторговываю! — ответил я. — Понятия не имею, кто она такая! Как она хоть выглядит-то?
   
Бэзил пожал плечами.
   
— Молоденькая. Не сильдийка. Кажется, светленькая. Но она ходит в синем плаще с накинутым капюшоном. Я пытался подойти и поговорить с ней, но она просто убежала.
   
Я потер лоб.
   
— Замечательно!
   
Бэзил снова пожал плечами, на этот раз сочувственно.
   
— Я просто решил, дай-ка я тебя предупрежу. А то, если она все-таки заявится сюда и станет спрашивать тебя, мне придется сказать Килвину!
   
Он виновато поморщился.
   
— Извини, конечно, но у меня и без того неприятностей хватает.
   
— Да я понимаю, — сказал я. — Спасибо, что предупредил.
   * * *
   
Когда я вошел в мастерскую, первое, что бросилось мне в глаза, — это какое-то странное, непривычное освещение. Я задрал голову, проверяя, не добавил ли Килвин новую лампу к россыпи стеклянных шаров, висящих между балок. Я надеялся, что свет изменился из-за новой лампы. А то, когда одна из ламп неожиданно гасла, у Килвина неизменно портилось настроение.
   
Я осмотрел балки, но потухшей лампы так и не нашел. Далеко не сразу я сообразил, что освещение такое необычное из-за того, что в низкие окна на восточной стене бьют солнечные лучи. Обычно я никогда не приходил в мастерскую в это время дня.
   
В такую рань в мастерской было неестественно тихо. Огромное помещение казалось пустынным и безжизненным. Несколько студентов трудились над своими проектами. От этого, да еще от странного освещения и неожиданного вызова Килвина, мне сделалось очень не по себе. Я прошел через мастерскую к кабинету Килвина.
   
Невзирая на ранний час, маленький горн в углу кабинета был уже разожжен. Когда я отворил дверь и встал на пороге, в лицо мне пахнуло жаром. После зимнего утреннего холода это было приятно. Килвин стоял ко мне спиной, ритмично и неутомимо работая мехами.
   
Я громко постучал по косяку, чтобы привлечь его внимание.
   
— Магистр Килвин! Я пытался получить материалы из хранения. Что-то случилось?
   
Килвин оглянулся в мою сторону.
   
— А, ре'лар Квоут! Минутку. Входите.
   
Я вошел и захлопнул за собой массивную дверь. Если у меня неприятности, пусть лучше об этом никто не услышит.
   
Килвин еще некоторое время поработал мехами. Только когда он достал длинную трубку, я сообразил, что он раздувал не горн, а маленькую стеклоплавильную печурку. Он проворно набрал на кончик трубки каплю расплавленного стекла и принялся выдувать большой стеклянный шар.
   
Минуту спустя стекло перестало светиться оранжевым.
   
— Поддувай! — коротко сказал Килвин, не взглянув в мою сторону, и снова опустил трубку в жерло печурки.
   
Я поспешно повиновался и заработал мехами. Наконец стекло снова засветилось оранжевым. Килвин сделал мне знак остановиться, вынул изделие и продолжил выдувать, вращая трубку, пока шар не сделался размером с маленькую дыньку.
   
Он снова опустил шар в печурку, и я заработал мехами, не дожидаясь приказа. К тому времени, как мы повторили это трижды, я был весь мокрый от пота. Теперь я пожалел, что закрыл дверь, но не решался оставить меха, пойти и открыть ее.
   
А Килвину жара была как будто нипочем. Стеклянный шар стал величиной с мою голову, потом с тыкву. Но когда Килвин вынул его из печурки в пятый раз, шар стек с трубки, сдулся и упал на пол.
   
— Кист, крайле, эн коте! — яростно выругался Килвин. Он шваркнул трубку о каменный пол. — Краэмет бреветан Аэрин!
   
Я с трудом сдержал смех. Я не то чтобы очень хорошо владел сиару, но, по-моему, Килвин сказал что-то насчет «дерьма Богу в бороду».
   
Похожий на медведя магистр постоял, глядя на испорченное стекло на полу. Потом шумно и рассерженно выдохнул через нос, снял защитные очки и обернулся ко мне.
   
— Три пары синхронизированных колокольчиков, латунь, — начал он без предупреждения. — Один кран с вентилем, железо. Четыре жаропровода, железо. Шесть сифонов, жесть. Двадцать два листа стекла удвоенной прочности и прочая мелочевка.
   
Это был список всего, что я изготовил в артной за эту четверть. Все самые простые вещи, которые можно было сделать в два счета и продать в хранение, быстро получив деньги.
   
Килвин смотрел на меня исподлобья.
   
— Что, ре'лар Квоут, вам нравится такая работа?
   
— Это достаточно простые проекты, магистр Килвин, — ответил я.
   
— Вы же теперь ре'лар! — сказал он с упреком. — И что, вас устраивает возиться с мелочовкой, делая игрушки для богатых бездельников? Это все, чего вы хотите, приходя в артную? Простая и непыльная работенка?
   
Я чувствовал, как капли пота собираются у меня в волосах и сползают по затылку.
   
— Я несколько опасаюсь начинать свои собственные проекты, — заметил я. — Вы не особенно одобрили те изменения, которые я внес в конструкцию ручной лампы.
   
— Что за трусливые речи? — воскликнул Килвин. — Если вас один раз одернули, что ж теперь, и из дому не выходить?
   
Он пристально взглянул на меня.
   
— Еще раз спрашиваю. Вот это все: колокольчики, отливочки… Нравится вам такая работа, ре'лар Квоут?
   
— Мне нравится мысль о том, что я смогу оплатить обучение в следующей четверти, магистр Килвин!
   
Пот струился у меня по лицу. Я попытался было утереться рукавом, но рубашка уже промокла насквозь. Я покосился на дверь кабинета.
   
— Ну а сама работа? — повторил Килвин. На его смуглом лбу тоже выступил пот, но в остальном, похоже, жара ему никак не досаждала.
   
— Хотите честно, магистр Килвин? — переспросил я, ощущая легкое головокружение.
   
Он, похоже, слегка оскорбился.
   
— Я превыше всего ценю честность, ре'лар Квоут!
   
— Ну так вот, если честно, то за этот год я изготовил восемь трюмных ламп. И если я сделаю еще хоть одну, я, наверное, сдохну к черту от скуки!
   
Килвин глухо ухнул — должно быть, это был смех — и расплылся в улыбке.
   
— Молодец! Наконец-то я слышу речи нормального ре'лара!
   
Он ткнул в меня толстым пальцем.
   
— У вас золотая голова и золотые руки. Я жду от вас великих свершений. А не всякого барахла. Сделайте что-нибудь оригинальное, вы на этом заработаете куда больше, чем на лампах. И уж точно больше, чем на мелочовке. Предоставьте это э'лирам, — и он пренебрежительно махнул рукой в сторону окна, которое смотрело на мастерскую.
   
— Я буду стараться изо всех сил, магистр Килвин, — пообещал я. Голос мой звучал как-то странно, словно издалека, с новыми для меня металлическими нотками. — Извините, можно, я дверь открою, а то тут очень душно?
   
Килвин хмыкнул в знак согласия, и я шагнул к двери. Но ноги у меня подгибались, и голова шла кругом. Я пошатнулся, едва не рухнул ничком на пол, однако сумел ухватиться за край стола и всего лишь упал на колени.
   
Когда мои разбитые колени ударились о каменный пол, боль была мучительная. Но я не вскрикнул и не застонал. По правде говоря, мне показалось, что боль пришла откуда-то со стороны.
   * * *
   
Я очнулся, не понимая, где я и что со мной. Во рту пересохло, как опилок наелся. Глаза слипались, и мысли были такие вязкие, что я далеко не сразу узнал отчетливый антисептический запах, витающий в воздухе. Но этот запах, да еще тот факт, что я лежал нагишом под простыней, помогли мне сообразить, что я в медике.
   
Я повернул голову и увидел стриженые светлые волосы и темную одежду целителя. Я успокоился и откинулся на подушку.
   
— Привет, Мола! — прохрипел я.
   
Она обернулась и серьезно посмотрела на меня.
   
— Квоут, — произнесла она официальным тоном, — как ты себя чувствуешь?
   
Мне пришлось поразмыслить над этим.
   
— Соображаю с трудом, — ответил я. Потом добавил: — Пить хочется.
   
Мола принесла стакан и помогла мне напиться. Жидкость была сладковатая, с каким-то осадком на дне. У меня ушло немало времени на то, чтобы ее допить, но к тому времени, как стакан опустел, я уже почти снова чувствовал себя человеком.
   
— А что случилось? — спросил я.
   
— Ты упал в обморок в артефактной, — сказала она. — Килвин тебя лично сюда принес. Это смотрелось довольно трогательно. Мне пришлось его выпроваживать.
   
Я покраснел с головы до пят при мысли о том, как огромный магистр тащил меня на руках по всем улицам Университета. Должно быть, я выглядел как тряпичная кукла…
   
— В обморок?
   
— Килвин объяснил, что ты перегрелся в жарком помещении, — сказала Мола. — И ты пропотел насквозь. С тебя просто текло.
   
Она указала на стол, где лежали мои штаны и рубашка, скатанные в комок.
   
— Тепловой удар? — предположил я.
   
Мола дала мне знак умолкнуть.
   
— Поначалу я тоже так решила, — сказала она. — Но, обследовав тебя более тщательно, я пришла к выводу, что ты страдаешь от острого приступа сигания из окон накануне вечером.
   
И она смерила меня проницательным взглядом.
   
Я внезапно пришел в ужас. Не оттого, что лежу тут почти голый, а оттого, что на мне места живого нет и все эти травмы я явно получил, свалившись с карниза «Золотого пони». Я бросил взгляд на дверь и с облегчением увидел, что она закрыта. Мола стояла, глядя на меня, лицо ее было нарочито непроницаемым.
   
— А еще кто-нибудь это видел? — спросил я.
   
Мола покачала головой.
   
— У нас сегодня много работы.
   
Я вздохнул с облегчением.
   
— Ну, и то хлеб!
   
Ее лицо по-прежнему оставалось мрачным.
   
— Утром Арвил велел докладывать ему о любых подозрительных травмах. И ни для кого не секрет почему. Амброз лично обещал внушительное вознаграждение тому, кто поможет поймать вора, проникшего в его номер и похитившего несколько ценных вещей, в том числе кольцо, которое его матушка вручила ему, лежа на смертном одре.
   
— Вот ублюдок! — с жаром воскликнул я. — Я ничего не взял!
   
Мола вскинула бровь.
   
— Вот так прямо? Ты даже не пытаешься ничего отрицать?
   
Я выдохнул через нос, стараясь взять себя в руки.
   
— Я не собираюсь оскорблять тебя, недооценивая твой ум. Совершенно очевидно, что я не с лестницы свалился.
   
Я перевел дух.
   
— Слушай, Мола! Если ты кому-нибудь скажешь, меня исключат. Я ничего не крал. Мог, но не крал.
   
— Тогда зачем…
   
Она запнулась, ей явно было неловко.
   
— Зачем ты туда вообще полез?
   
Я вздохнул.
   
— Ты поверишь, если я скажу, что хотел оказать услугу кое-кому?
   
Мола пристально взглянула на меня, ее зеленые глаза заглянули мне прямо в душу.
   
— Хм, похоже, ты у нас нынче заделался специалистом по услугам!
   
— Чего-чего? — переспросил я. Я слишком туго соображал, чтобы понять, что она имеет в виду.
   
— Ну, в последний раз, когда ты был здесь, я лечила тебя от ожогов и отравления дымом после того, как ты вытащил из огня Фелу.
   
— А-а! — сказал я. — Ну, какая же это услуга? Это бы кто угодно сделал на моем месте!
   
Мола воззрилась на меня.
   
— Ты что, в самом деле так думаешь?
   
Она покачала головой, взяла блокнот и принялась что-то строчить — очевидно, отчет о ходе лечения.
   
— А по мне, так это услуга. Мы с Фелой спали на соседних койках, когда были здесь новенькими. И, что бы ты ни думал, далеко не всякий так бы поступил.
   
В дверь постучали.
   
— Можно войти? — спросил из коридора Сим. И, не дожидаясь ответа, отворил дверь и втащил в комнату Вилема, которому явно было не по себе.
   
— А мы слышали, что…
   
Сим запнулся и обернулся к Моле.
   
— С ним же все будет в порядке, да?
   
— Будет, будет, — ответила Мола. — Если только температура выровняется.
   
Она сунула мне в рот градусник.
   
— Я понимаю, для тебя это крайне тяжело, но все-таки постарайся не открывать рот хотя бы минутку!
   
— Ага! — ухмыльнулся Сим. — Ну что же, в таком случае мы слышали, что Килвин увел тебя куда-то в укромное место и показал тебе нечто такое, от чего ты грохнулся в обморок как девчонка!
   
Я злобно насупился, но рта все-таки не раскрыл.
   
Мола обернулась к Вилу и Симу.
   
— Ноги у него еще некоторое время поболят, но ничего серьезного. Локоть тоже заживет, хотя шов кошмарный. Какого черта вы вообще делали в номере у Амброза, а?
   
Вилем только молча посмотрел на нее, как всегда суровый и мрачный.
   
Увы, Сим молчать не собирался.
   
— Квоуту надо было забрать кольцо своей возлюбленной! — весело сболтнул он.
   
Мола гневно уставилась на меня.
   
— И хватило же наглости врать мне прямо в лицо! — бросила она. Глаза у нее сделались узкие и злые, как у кошки. — Твое счастье, что ты не пытаешься недооценивать мой разум!
   
Я перевел дух, поднял руку и вытащил градусник изо рта.
   
— Сим, черт бы тебя побрал! — буркнул я. — Когда-нибудь мне все же надо будет научить тебя врать!
   
Сим обвел нас взглядом и побагровел от ужаса и смущения.
   
— Ну, Квоут влюблен в одну девушку, что живет за рекой, — виновато затараторил он, — а Амброз забрал у нее кольцо и не отдает. И мы просто…
   
Мола махнула рукой, заставив его заткнуться.
   
— Так чего же ты сразу-то не сказал? — сердито упрекнула она. — Все же знают, каков Амброз с женщинами!
   
— Так потому и не сказал, — возразил я. — Это выглядело бы как чересчур удобная отмазка. Не говоря уж о том, что это не твое собачье дело.
   
Лицо Молы окаменело.
   
— Ну, знаешь ли! Довольно странно с твоей стороны…
   
— Прекратите! Прекратите, слышите? — вмешался Вилем, застигнув врасплох нас обоих. Он обернулся к Моле. — Что ты сделала первым делом, когда Квоута принесли сюда без сознания?
   
— Проверила зрачки, чтобы убедиться, что речь идет не о травме головы, — машинально ответила Мола. — А это здесь при чем?
   
Вилем указал на меня.
   
— А посмотри-ка, какие глаза у него сейчас!
   
Мола взглянула на меня.
   
— Темные… — растерянно сказала она. — Темно-зеленые. Как сосновая хвоя.
   
— Так вот, — продолжал Вил, — не пытайся с ним спорить, когда глаза у него так темнеют. Толку не будет.
   
— Это все равно как шум, издаваемый гремучей змеей, — добавил Сим.
   
— Нет, скорее как взъерошенный загривок у собаки, — поправил его Вилем. — Это говорит о том, что он вот-вот укусит.
   
— Идите вы все в задницу! — буркнул я. — Или уж зеркало дайте, я хоть посмотрю, о чем речь. Выбирайте сами, что вам больше нравится.
   
Вил пропустил мои слова мимо ушей.
   
— У нашего маленького Квоута нрав бешеный, но, если дать ему минутку поостыть, он сам сообразит, что к чему, — тут Вилем пристально взглянул на меня. — Он злится не оттого, что ты ему не веришь, и не оттого, что ты разговорила Сима. Он злится оттого, что ты теперь знаешь, до какого ослинейшего идиотизма он способен дойти ради того, чтобы произвести впечатление на женщину.
   
Он снова взглянул на меня.
   
— Я ведь верно сказал — «ослинейшего»? Есть такое слово?
   
Я втянул в себя воздух и с шумом выдохнул.
   
— Ну, не то чтобы…
   
— Я использовал его потому, что хотел подчеркнуть, что ты вел себя как осел, — пояснил Вил.
   
— Я так и знала, что без вас двоих не обошлось, — сказала Мола. В ее тоне слышался намек на извинение. — Вы же все трое не разлей вода.
   
Она подошла к кровати и критически осмотрела мой раненый локоть.
   
— Кто из вас его зашивал?
   
— Я, — поморщился Сим. — Вышло не очень хорошо, я понимаю.
   
— «Не очень хорошо» — это мягко сказано, — ответила Мола, внимательно изучая рану. — Выглядит так, словно ты пытался вышить на нем свое имя, но несколько раз написал его с ошибкой и переделывал заново.
   
— А по-моему, он неплохо справился, — возразил Вил, глядя ей в глаза. — Учитывая, что он никогда этому не учился и взялся помочь другу в далеко не идеальных обстоятельствах.
   
Мола покраснела.
   
— Да нет, я вовсе не это хотела сказать! — поспешно ответила она. — Когда тут работаешь, нетрудно забыть, что далеко не все…
   
Она обернулась к Симу.
   
— Извини, пожалуйста!
   
Сим взъерошил свои рыжеватые волосы.
   
— Ну, ты можешь искупить свою вину! — он мальчишески улыбнулся. — Давай завтра? Можно, мы пообедаем вместе?
   
И уставился на нее с надеждой.
   
Мола закатила глаза и вздохнула то ли со смехом, то ли с раздражением.
   
— Ну ладно!
   
— Все, я свое дело сделал, я ухожу, — с серьезным видом сообщил Вил. — Мне тут ужасно не нравится.
   
— Спасибо, Вил! — сказал я.
   
Он, не оборачиваясь, небрежно махнул рукой и закрыл за собой дверь.
   * * *
   
Мола согласилась не упоминать в своем отчете о моих подозрительных травмах и придерживаться своего первоначального диагноза — тепловой удар. Кроме того, она сняла швы, которые накладывал Сим, заново расчистила, зашила и перебинтовала мою рану. Не сказать, чтобы это было особенно приятно, но я понимал, что рана, обработанная ее опытными руками, заживет быстрее.
   
Напоследок Мола посоветовала мне побольше пить, попытаться уснуть и в будущем воздерживаться от серьезных физических усилий в жарком помещении на следующий день после падения с крыши.
  
  
   
    
ГЛАВА 22
    
ПЛЮХА
   
   
До сих пор в этой четверти на симпатии для продолжающих Элкса Дал давал нам исключительно теорию. Сколько света можно извлечь из десяти таумов теплоты, если использовать железо? А если базальт? А человеческое тело? Мы заучивали наизусть таблицы цифр и учились рассчитывать экспоненты, вращательный момент и убывание смешения.
   
Короче говоря, скука смертная.
   
Не поймите меня неправильно. Я знал, что это чрезвычайно важные сведения. Те связывания, что мы демонстрировали Денне, были очень просты. Но, когда ситуация усложняется, симпатисту приходится делать довольно хитроумные расчеты.
   
С точки зрения энергозатрат нет большой разницы между тем, зажжешь ты свечу или растопишь ее, превратив в лужицу воска. Вся разница в фокусе и контроле. Когда свечка стоит напротив, все просто. Ты сосредоточиваешься на фитиле и направляешь на него теплоту, пока не появится огонек. Но если свечка в километре от тебя или в другой комнате, поддерживать фокус и контроль становится на порядок сложнее.
   
Между тем опрометчивого симпатиста подстерегают куда более неприятные вещи, чем растаявшая свечка. Тогда, в «Эолиане», Денна задала чрезвычайно важный вопрос: куда же девается лишняя энергия?
   
Как и объяснял тогда Вил, часть ее рассеивается в воздухе, часть поглощается связанными между собой предметами, а остальное уходит в тело симпатиста. Официально это именуется «тауматическое переполнение», но даже сам Элкса Дал чаще всего называл это просто «плюхой».
   
Не проходило и года, чтобы какой-нибудь небрежный симпатист с сильным аларом не вогнал в плохую связь достаточно много тепла, чтобы у него подскочила температура и началась горячка. Дал рассказывал нам об из ряда вон выходящем случае, когда один студент ухитрился испечь себя заживо.
   
Я упомянул об этом при Манете на следующий день после того, как Дал поделился страшной историей с нашей группой. Я рассчитывал вместе похихикать над этой байкой, но оказалось, что Манет сам уже учился в Университете, когда это произошло.
   
— Жареной свининой воняло, — угрюмо сказал Манет. — Просто ужас! Все его, конечно, жалели, но сколько можно жалеть недоумка? Небольшая плюха всякому может прилететь, на такое никто особо и внимания не обращает, но он же небось ухитрился в течение пары секунд вогнать в связь не меньше двухсот тысяч таумов!
   
Манет покачал головой, не отрывая взгляда от полоски жести, на которой он выгравировывал руны.
   
— Целое крыло главного здания провоняло. Туда год потом никто зайти не мог.
   
Я только и мог, что молча пялиться на него.
   
— Но термическая плюха — вещь довольно обыденная, — продолжал Манет. — А вот кинетическая…
   
Он многозначительно вскинул брови.
   
— Лет двадцать назад какой-то придурочный эл'те по пьяни взялся на спор закинуть на крышу Зала магистров тачку с навозом. Так ему руку оторвало по самое плечо.
   
И Манет еще ниже склонился над столом, выводя особенно замысловатую руну.
   
— Все-таки нужно быть уникальным идиотом, чтобы выкинуть нечто подобное!
   
На следующий день я особенно внимательно слушал все, что говорил Дал.
   
Дрючил он нас беспощадно — расчеты энтаупии, графики, демонстрирующие расстояние затухания, уравнения, описывающие энтропические кривые, которые хороший симпатист должен понимать практически на инстинктивном уровне.
   
Однако Дал был не дурак. Поэтому, прежде чем мы окончательно заскучали и сделались рассеянны, он превратил все это в состязание.
   
Он заставлял нас вытягивать теплоту из самых неожиданных источников: из каленого железа, из кусков льда, из собственной крови. Зажечь свечу через три комнаты — это были еще цветочки. Вот зажечь одну из дюжины одинаковых свечей — это будет посложней. Ну а зажечь свечу, которую ты никогда не видел, в неизвестном тебе помещении… это было все равно что жонглировать в темноте.
   
Он устраивал состязания на точность. На тонкость. На фокус и контроль. Два оборота спустя я считался самым сильным в своей группе из двадцати трех ре'ларов. Фентон дышал мне в затылок.
   
На мое несчастье, как раз на следующий день после моего визита к Амброзу у нас на симпатии для продолжающих начались дуэли. Дуэли требовали той же ловкости и сосредоточенности, что и предыдущие состязания, да еще вдобавок приходилось иметь дело с другим студентом, активно противостоящим твоему алару.
   
Так что я, несмотря на то что только что побывал в медике, сумел проплавить дыру в куске льда за несколько комнат оттуда. Несмотря на то что недосыпал две ночи подряд, поднял температуру литра ртути ровно на десять градусов. Несмотря на пульсирующую боль от ушибов и зудящий локоть, разорвал пополам короля пик, оставив прочие карты в колоде нетронутыми.
   
И все это я проделал менее чем за две минуты, несмотря на то что Фентон пытался мне противостоять всем своим аларом. Да, меня недаром звали Квоутом Могущественным! Мой алар был прочен, как клинок рамстонской стали.
   * * *
   
— Довольно впечатляюще, — сказал мне Дал после занятия. — Я уже много лет не видел, чтобы кто-то из студентов так долго оставался непобежденным. Кто же теперь захочет биться об заклад против вас?
   
Я покачал головой.
   
— А-а, этот источник доходов давно уже иссяк!
   
— Цена славы! — усмехнулся Дал, потом сделался более серьезен. — Я хотел вас предупредить, прежде чем объявлю это всей группе. В следующий оборот я, пожалуй, начну выставлять студентов против вас парами.
   
— Это что же, мне придется противостоять Фентону и Брею одновременно? — спросил я.
   
Дал покачал головой.
   
— Начнем с двух наиболее слабых дуэлистов. Это будет хорошая подготовка к групповым упражнениям, которыми мы займемся ближе к концу четверти.
   
Он улыбнулся.
   
— А вам это поможет не зазнаваться!
   
Дал пристально взглянул на меня, и улыбка сбежала с его лица.
   
— Вы в порядке?
   
— Ну да, просто простыл… — не очень убедительно соврал я, стуча зубами. — Можно, я подойду поближе к жаровне?
   
Я подошел к ней так, что едва не касался раскаленного металла, и принялся греть руки над чашей с тлеющими углями. Вскоре озноб прошел, и я обнаружил, что Дал с любопытством наблюдает за мной.
   
— Я сегодня побывал в медике, у меня небольшой тепловой удар был, — сознался я. — Так что мое тело все никак не может прийти в себя. Теперь уже все в порядке.
   
Элкса Дал нахмурился.
   
— Если вы себя плохо чувствуете, вам не стоит посещать занятия, — сказал он. — И уж тем более участвовать в дуэлях! Подобная симпатия является тяжким испытанием и для тела, и для разума. Не следует усугублять это еще и болезнью.
   
— Да я нормально себя чувствовал, когда шел на занятия! — соврал я. — Просто мое тело напоминает мне, что недурно бы выспаться.
   
— Ну так смотрите, не забудьте выспаться! — сурово сказал Дал и тоже протянул руки к огню. — Если вы сейчас загоняете себя, вам придется за это расплачиваться позднее. Вы и так в последнее время выглядите каким-то растерзанным. Хотя нет, «растерзанным» — не самое подходящее слово…
   
— Утомленным? — предположил я.
   
— Да-да. Утомленным…
   
Он задумчиво смотрел на меня, поглаживая бороду.
   
— У вас дар подбирать нужные слова. Я думаю, это одна из причин, по которым вы в конце концов сделались учеником Элодина.
   
На это я промолчал. Должно быть, промолчал я достаточно громко, потому что Дал взглянул на меня с любопытством.
   
— Кстати, как продвигаются ваши занятия у Элодина? — небрежно поинтересовался он.
   
— Да ничего, — уклончиво ответил я.
   
Дал по-прежнему смотрел на меня.
   
— Не так хорошо, как я надеялся, — честно признался я. — Обучение у магистра Элодина выглядит совсем не так, как я ожидал.
   
Дал кивнул.
   
— Да, с ним бывает сложно.
   
— Магистр Дал, — спросил я неожиданно для самого себя, — а вы знаете какие-нибудь имена?
   
Он торжественно кивнул.
   
— А какие? — немедленно поинтересовался я.
   
Он слегка напрягся, но тут же расслабился и принялся водить руками над огнем.
   
— Вообще-то спрашивать о таких вещах не очень-то вежливо, — мягко упрекнул он. — Ну, не то чтобы это было невежливо, просто о таких вещах не спрашивают. Это все равно что спросить у человека, как часто он занимается любовью со своей женой.
   
— Извините…
   
— Да нет, ничего, — сказал он. — Вы об этом знать и не могли. Я так думаю, это просто пережиток былых времен. Когда нам приходилось куда больше опасаться своих собратьев-арканистов. Если знаешь, какими именами владеет твой враг, ты можешь угадать его сильные стороны и его слабости.
   
Мы оба помолчали, греясь возле жаровни.
   
— Огонь, — сказал он после долгой паузы. — Я знаю имя огня. И еще одно.
   
— Всего два? — выпалил я, не подумав.
   
— Ну а вы сколько знаете? — отпарировал он с мягкой насмешкой. — Да, всего два. Однако в наше время целых два имени — это очень много. Элодин говорит, будто в былые времена все было иначе.
   
— А Элодин их сколько знает?
   
— Ну, даже если бы я это и знал, с моей стороны было бы дурным тоном сообщать это вам, — ответил Дал с легким намеком на неодобрение. — Могу сказать одно: он знает их довольно много.
   
— А вы могли бы мне показать, как действует имя огня? — попросил я. — Если это, конечно, не считается неприличным…
   
Дал немного поколебался, потом улыбнулся. Он устремил пристальный взгляд на стоящую перед нами жаровню, зажмурился и указал на незажженную жаровню в другом углу комнаты.
   
— Огонь! — это слово прозвучало как приказ, и над дальней жаровней взметнулся столб пламени.
   
— Огонь? — озадаченно переспросил я. — Просто «огонь», и все? Это и есть имя огня?
   
Элкса Дал улыбнулся и покачал головой.
   
— На самом деле я сказал не это. Просто какая-то часть вашего разума заменила его знакомым словом.
   
— Мой спящий разум как бы перевел его?
   
— Спящий разум? — удивился Дал.
   
— Так Элодин называет ту часть нас, которая знает имена, — объяснил я.
   
Дал пожал плечами и огладил свою черную бородку.
   
— Называйте это как хотите. Но то, что вы вообще что-то услышали, наверное, хороший знак.
   
— Временами я вообще не понимаю, зачем я связался с этим именованием! — пробурчал я. — Жаровню можно было бы разжечь и с помощью симпатии.
   
— Но не так, как это сделал я, — возразил Дал. — Без связи, без связывания, без источника энергии…
   
— И все равно, не вижу в этом особого смысла, — продолжал я. — Вот у вас на занятиях я каждый день чему-нибудь да учусь. Чему-нибудь полезному. А за все время, что я посвятил именованию, я не узнал ровным счетом ничего! Вот знаете, о чем рассказывал Элодин на вчерашнем занятии?
   
Элкса Дал покачал головой.
   
— О том, какая разница между голым и обнаженным! — выпалил я. Дал расхохотался. — Нет, серьезно! Я боролся за то, чтобы попасть в число его учеников, но теперь я только и делаю, что думаю о том, сколько времени я трачу на эти занятия — времени, которое я мог бы посвятить куда более практичным вещам!
   
— Да, — согласился Дал, — есть много куда более практичных вещей, чем имена. Но взгляните!
   
Он снова обернулся к стоящей перед нами жаровне, потом его взгляд устремился куда-то вдаль. Он снова произнес что-то, на этот раз шепотом, и медленно опустил руку, так что она оказалась в нескольких сантиметрах от раскаленных углей.
   
А потом с сосредоточенным выражением Дал погрузил руку в саму жаровню, зачерпнув оранжево-красные уголья, словно то были не более чем простые камушки.
   
Я поймал себя на том, что затаил дыхание, и осторожно выдохнул, опасаясь нарушить его концентрацию.
   
— Но как?!
   
— Это имена, — твердо ответил Дал и вынул руку из огня. Рука была измазана белой золой, но при этом цела и невредима. — Имена отображают истинное понимание сути предмета, а когда ты постигаешь суть, ты обретаешь власть над тем, что постиг.
   
— Но огонь же не предмет! — возразил я. — Это просто химическая реакция с выделением избыточного тепла. Это же…
   
Я запнулся и умолк.
   
Элкса Дал вздохнул, и мне показалось, будто он вот-вот все объяснит. Но вместо этого он только рассмеялся и беспомощно пожал плечами.
   
— Ну не могу я этого объяснить, мозгов не хватит. Спросите у Элодина. Это он утверждает, будто понимает такие вещи. А я так, я просто тут работаю.
   * * *
   
После занятий у Дала я отправился за реку, в Имре. В трактире, где остановилась Денна, я ее не нашел, а потому побрел в «Эолиан», хотя и знал, что ее там быть не может, потому что еще рано.
   
В зале было не больше десятка человек, однако у дальнего конца стойки я увидел знакомое лицо. Граф Трепе беседовал со Станчионом. Он помахал мне, и я подошел к ним.
   
— Квоут, мальчик мой! — восторженно воскликнул Трепе. — Тыщу лет тебя не видел!
   
— Ну, у нас, по ту сторону реки, был жуткий кавардак, — ответил я, ставя на пол футляр с лютней.
   
Станчион смерил меня взглядом.
   
— По тебе заметно, — откровенно сказал он. — Бледный ты какой-то. Тебе надо побольше мяса кушать. Или высыпаться получше.
   
Он указал на ближайший табурет.
   
— А пока присаживайся, налью тебе кружечку медеглина.
   
— Буду очень признателен! — сказал я, забираясь на табурет. Очень было приятно присесть — ноги все еще сильно болели.
   
— Если тебе надо отъесться и отоспаться, — вкрадчиво предложил Трепе, — приезжай ко мне в поместье на ужин! Обещаю великолепную трапезу и такую скучную беседу, что ты можешь спокойно проспать ее с начала до конца, и ничего при этом не потеряешь!
   
Он умоляюще взглянул на меня.
   
— Ну же, Квоут! Как еще тебя уговаривать? Народу будет немного, никак не больше десяти человек. Я так давно мечтаю представить тебя своим гостям!
   
Я взял кружку с медеглином и посмотрел на Трепе. Его бархатная куртка была ярко-синей, и замшевые сапожки были выкрашены в тот же цвет. Я никак не мог явиться к нему на званый ужин в поношенной дорожной одежде, а другой у меня не было.
   
Трепе был совершенно не склонен кичиться роскошью и богатством, и все-таки он был аристократ до мозга костей. Ему, вероятно, в голову не приходило, что у меня просто нет приличной одежды. И я его в этом не винил. Большинство студентов в Университете были более или менее богатыми людьми. Как бы они иначе оплачивали обучение?
   
Правду сказать, я бы очень даже не отказался от вкусного ужина и возможности завязать знакомство с местной знатью. Поболтать за бокалом вина, хотя бы отчасти исправить урон, который нанес моей репутации Амброз, может быть, привлечь внимание потенциального покровителя…
   
Но, увы, плата за вход была мне не по карману. Более или менее приличный костюм обошелся бы мне по меньшей мере в полтора таланта, даже если купить его у старьевщика. Провожают, конечно, по уму, а не по одежке, но, чтобы тебя встретили как следует, одежка должна быть достойной.
   
Станчион, сидевший за спиной у Трепе, энергично закивал — соглашайся, мол!
   
— Я бы с удовольствием поужинал у вас, — сказал я Трепе. — И когда-нибудь непременно приму ваше приглашение, честное слово. Дайте вот только с университетскими делами разберусь малость.
   
— Великолепно! — просиял Трепе. — Что ж, ловлю тебя на слове. И чур, не увиливать! Я отыщу тебе покровителя, мальчик мой. Хорошего покровителя. Клянусь честью!
   
Станчион одобрительно кивнул у него за спиной.
   
Я улыбнулся им обоим и отхлебнул еще медеглина и мельком взглянул на лестницу, ведущую на второй ярус.
   
Станчион перехватил мой взгляд.
   
— Нету ее, — виновато сказал он. — Уже пару дней не появлялась.
   
Несколько человек вошли в «Эолиан» и крикнули что-то на илльском. Станчион помахал им и встал.
   
— Долг зовет! — сказал он и пошел встречать гостей.
   
— Кстати, насчет покровителей, — сказал я Трепе. — Я хотел бы узнать, что вы думаете об одной истории. Но только, — я понизил голос, — хотелось бы, чтобы это осталось между нами.
   
Глаза Трепе сверкнули любопытством, он подвинулся ближе ко мне.
   
Я отхлебнул еще медеглина, собираясь с мыслями. Напиток подействовал на меня быстрее, чем я рассчитывал. Но оно и к лучшему: это притупило боль от многочисленных ушибов.
   
— Я так понимаю, что вы знаете всех возможных покровителей на сто километров в округе.
   
Трепе пожал плечами, не пытаясь изображать ложную скромность.
   
— Если не всех, то многих. Всех, кто относится к этому всерьез. И как минимум всех, у кого водятся деньги.
   
— У меня есть знакомая, — сказал я. — Начинающий музыкант. Природный дар, но почти необученная. И некий человек обратился к ней, предлагая помощь и со временем постоянное покровительство…
   
Я замялся, не зная, как объяснить остальное.
   
Трепе кивнул.
   
— И ты хочешь знать, можно ли на него положиться, — сказал он. — Разумный вопрос. Некоторым людям кажется, будто покровитель имеет право не только на музыку. Если нужны примеры, спроси у него, — он указал на Сганчиона, — про те времена, когда сюда приезжала отдыхать герцогиня Самиста.
   
Он издал смешок, похожий на стон, и протер глаза.
   
— Кошмарная была баба, клянусь малыми богами!
   
— Это-то меня и тревожит, — сказал я. — Я не знаю, насколько ему можно доверять.
   
— Ну, хочешь, я разузнаю, — сказал Трепе. — Как его имя?
   
— В том-то и дело, — объяснил я. — Я не знаю его имени. Думаю, что и она тоже.
   
Услышав это, Трепе нахмурился.
   
— Как это так — имени не знает?
   
— Он ей назвался, — ответил я, — но она не уверена, что это настоящее имя. По всей видимости, он дорожит своим инкогнито и строго-настрого велел ей никому о нем не рассказывать. Они каждый раз встречаются в разных местах. И никогда на публике. Иногда он не появляется месяцами.
   
Я взглянул на Трепе.
   
— Что вы на это скажете?
   
— Ну-у, я бы сказал, что ситуация далеко не идеальная, — сказал Трепе. В его тоне отчетливо звучало неодобрение. — Все говорит за то, что этот господин, возможно, никакой не покровитель. Больше похоже, что он рассчитывает воспользоваться твоей подружкой.
   
Я угрюмо кивнул.
   
— Вот и мне так кажется.
   
— Но, с другой стороны, — продолжал Трепе, — действительно, бывает, что покровители предпочитают действовать втайне. Найдут талантливого новичка и потихоньку от всех взращивают его, а потом — раз! — он взмахнул рукой, — как по волшебству, откуда ни возьмись, представляют публике блестящего музыканта.
   
Трепе тепло улыбнулся мне.
   
— Я же думал, что ты как раз один из таких сюрпризов, — признался он. — Ты явился из ниоткуда и сразу заработал себе дудочки. Я так и предположил, что кто-то прятал тебя в дальнем поместье до тех пор, пока ты не был готов предстать перед публикой во всем великолепии.
   
— Мне такое и в голову не приходило, — сказал я.
   
— Бывает, бывает, — сказал Трепе. — Однако странные места встреч и то, что она не знает его имени…
   
Он хмуро покачал головой.
   
— Это как минимум некрасиво. Либо этот господин забавляется, изображая из себя благородного разбойника, либо с ним и впрямь не все чисто.
   
Трепе призадумался, барабаня пальцами по стойке.
   
— Скажи своей знакомой, пусть поостережется и не теряет головы. Когда покровитель пытается воспользоваться своей властью над женщиной, это всегда ужасно. Это подлость! Но я знавал людей, которые лишь притворялись покровителями, чтобы завоевать доверие дамы.
   
Он нахмурился.
   
— Тогда дело плохо…
   * * *
   
Я был на полпути к Университету, впереди как раз показался Каменный мост, как вдруг ощутил в руке неприятный покалывающий жар. Поначалу я решил, что это болит дважды зашитая рана — она весь день чесалась и саднила.
   
Но жар не утихал — напротив, он распространился по руке и на левую сторону грудной клетки. Меня прошиб пот, как будто от лихорадки.
   
Я скинул плащ, подставив грудь холодному воздуху и принялся расстегивать рубашку. Осенний ветерок освежил меня, я стал обмахиваться плащом. Однако жар становился все сильнее. Мне сделалось больно, как будто грудь обварили кипятком.
   
По счастью, этот участок дороги шел параллельно ручью, текущему к реке Омети. Поскольку ничего лучшего в голову не пришло, я скинул сапоги, снял с плеча лютню и сиганул в воду.
   
От ледяной воды перехватило дыхание, однако же она остудила мою пылающую кожу. Я сидел в воде, стараясь не выглядеть круглым идиотом, когда мимо, держась за руки, прошла молодая парочка — они изо всех сил старались не обращать на меня внимания.
   
Странный жар бродил по всему телу, как будто в меня вселился огонь, норовящий вырваться наружу. Началось с левого бока, потом перекинулось на ноги, потом снова вернулось в левую руку. Когда жар охватил голову, я нырнул.
   
Несколько минут спустя все закончилось, и я выбрался на берег. Дрожа с головы до ног, я закутался в плащ, радуясь, что на дороге теперь никого нет. Потом, поскольку больше ничего не оставалось, я вскинул на плечо футляр с лютней и побрел домой, в Университет. С меня ручьями лила вода. Мне было очень страшно.
  
  
   
    
ГЛАВА 23
    
НАЧАЛА
   
   
— Я говорил с Молой, — сказал я, тасуя карты. — Она ответила, что это все воображение, и выставила меня за дверь.
   
— Ну да, могу себе представить, каково тебе! — заметил Сим.
   
Я поднял голову, удивленный несвойственной ему горечью, но не успел я спросить, в чем дело, как Вилем перехватил мой взгляд и помотал головой, предупреждая, чтобы я ни о чем не спрашивал. Зная Сима, я предположил, что речь идет об очередном быстром и мучительном разрыве после очередного скоротечного и мучительного романа.
   
Так что я промолчал и снова раздал карты для воздухов. Мы убивали время в ожидании, пока трактир заполнится — был вечер поверженья, и я собирался играть у Анкера.
   
— А ты как думаешь, в чем дело? — спросил Вилем.
   
Я колебался, опасаясь, что, если высказать свои страхи вслух, это каким-то образом заставит их осуществиться.
   
— Ну, может, я подвергся воздействию какого-то вещества в артной…
   
Вил взглянул на меня.
   
— Например?
   
— Ну, мы работаем с разными опасными соединениями, — сказал я. — Они проникают в организм через кожу и медленно убивают тебя восемнадцатью разными способами.
   
Я вспомнил тот день, когда у меня лопнуло тентеново стекло. О той единственной капельке транспортирующего средства, которое попало мне на рубашку. Капелька была крохотная, чуть больше шляпки гвоздя. Я был абсолютно уверен, что кожи она не коснулась…
   
— Надеюсь, что дело не в этом. Но что это еще может быть — просто не представляю.
   
— Это могут быть отдаленные последствия коринкового боба, — угрюмо заметил Сим. — Амброз не такой уж хороший алхимик. А, насколько я понимаю, один из основных ингредиентов там свинец. Если он изготовил его самостоятельно, возможно, какие-то латентные начала до сих пор оказывают воздействие на твой организм. Ты сегодня не ел или не пил чего-нибудь необычного?
   
Я поразмыслил.
   
— Ну, медеглина выпил в «Эолиане», довольно много, — признался я.
   
— Да от этой дряни кого хочешь скрутит! — мрачно сказал Вилем.
   
— Мне медеглин нравится, — сказал Сим. — Но он сам по себе практически панацея. В нем множество сложных компонентов. Никакой алхимии, однако же в нем есть и мускатный орех, и тимьян, и гвоздика — десятки различных специй. Быть может, одна из них и привела в действие какие-то свободные начала, блуждающие в твоем организме.
   
— Ну, замечательно! — буркнул я. — И как же мне теперь от этого избавиться?
   
Сим беспомощно развел руками.
   
— Так я и думал, — сказал я. — Но все-таки это звучит лучше, чем отравление металлами!
   
Симмону удалось взять четыре взятки подряд — ему выпал удачный расклад, и он умело им воспользовался, — и к концу партии он уже опять улыбался. Сим не умел подолгу оставаться мрачным.
   
Вилем собрал карты, и я встал из-за стола.
   
— Спой про то, как пьяная корова сбила масло! — попросил Сим.
   
Я невольно улыбнулся.
   
— Ну, может, потом, — сказал я, взял свой футляр с лютней, который с каждым днем выглядел все более жалким, и прошел поближе к камину под разрозненные аплодисменты завсегдатаев. Мне потребовалось немало времени, чтобы открыть футляр, — пришлось откручивать медную проволочку, которой я до сих пор пользовался вместо пряжки.
   
Следующие два часа я играл. Я спел «Горшок с медным дном», «Ветку сирени», «Лоханку тети Эмме». Слушатели гоготали, хлопали, свистели. Я играл песню за песней и чувствовал, как заботы мало-помалу оставляют меня. Музыка всегда была для меня лучшим лекарством от мрачного настроения. Я пел, и мне казалось, что даже мои ушибы болят все меньше.
   
А потом я ощутил озноб, как будто из каминной трубы у меня за спиной внезапно потянуло сквозняком. Я преодолел дрожь и допел последний куплет «Яблочной наливки», которую сыграл под конец, поддавшись уговорам Сима. Прозвучал последний аккорд, мне похлопали, и трактир мало-помалу снова заполнился шумом бесед.
   
Я оглянулся на камин, но нет: огонь пылал как ни в чем не бывало и сквозняком ниоткуда не тянуло. Я встал и отошел от камина, думая, что небольшая прогулка разгонит кровь и согреет меня. Но, сделав несколько шагов, я понял, что дело не в этом. Холод пробирал меня до костей. Я бросился обратно к камину и протянул руки к огню.
   
Рядом со мной появились Вил и Сим.
   
— Что случилось? — спросил Сим. — У тебя такой вид, словно ты болен!
   
— Да, похоже на то, — ответил я, стискивая зубы, чтобы не стучать ими. — Скажи Анкеру, что я приболел и больше сегодня петь не буду. Потом зажги свечу от этого огня и отнеси ее ко мне в комнату.
   
Я поднял голову, увидел их озабоченные лица.
   
— Вил, не мог бы ты помочь мне уйти отсюда? Не хотелось бы устраивать тут спектакль.
   
Вилем кивнул и подал мне руку. Я оперся на нее и сосредоточился на том, чтобы не трястись, пока мы пробирались к лестнице. Особого внимания на нас никто не обращал. Я, видимо, выглядел просто пьяным. Руки у меня онемели и отяжелели. Губы заледенели.
   
Поднявшись до первой лестничной площадки, я больше не мог сдерживать дрожь. Идти я все еще мог, однако крупные мышцы ног сводило на каждом шагу.
   
Вил остановился.