1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 
       

1 мая 1922      

       

День      

       

       

Горячий ветер, злой и лживый.      

Дыханье пыльной духоты.      

К чему, душа, твои порывы?      

Куда еще стремишься ты?      

       

Здесь хорошо. Вкушает лира      

Свой усыпительный покой      

Во влажном сладострастье мира,      

В ленивой прелести земной.      

       

Здесь хорошо. Грозы раскаты      

Над ясной улицей ворчат,      

Идут под музыку солдаты,      

И бесы юркие кишат:      

       

Там разноцветные афиши      

Спешат расклеить по стенам,      

Там скатываются по крыше      

И падают к людским ногам.      

       

Тот ловит мух, другой танцует,      

А этот, с мордочкой тупой,      

Бесстыжим всадником гарцует      

На бедрах ведьмы молодой…      

       

И верно, долго не прервется      

Блистательная кутерьма,      

И с грохотом не распадется      

Темно-лазурная тюрьма,      

       

И солнце не устанет парить,      

И поп, деньку такому рад,      

Не догадается ударить      

Над этим городом в набат.      

       

Весна 1920, Москва      

14–28 мая 1921, Петроград      

 Из окна      

       

       

       1      

Нынче день такой забавный:      

От возниц, что было сил,      

Конь умчался своенравный;      

Мальчик змей свой упустил;      

Вор цыпленка утащил      

У безносой Николавны.      

       

Но — настигнут вор нахальный,      

Змей упал в соседний сад,      

Мальчик ладит хвост мочальный,      

И коня ведут назад:      

Восстает мой тихий ад      

В стройности первоначальной.      

       

23 июля 1921      

       

       2      

Всё жду: кого-нибудь задавит      

Взбесившийся автомобиль,      

Зевака бедный окровавит      

Торцовую сухую пыль.      

       

И с этого пойдет, начнется:      

Раскачка, выворот, беда,      

Звезда на землю оборвется,      

И станет горькою вода.      

       

Прервутся сны, что душу душат,      

Начнется всё, чего хочу,      

И солнце ангелы потушат,      

Как утром — лишнюю свечу.      

       

11 августа      

Бельское Устье      

       

В заседании      

       

       

Грубой жизнью оглушенный,      

Нестерпимо уязвленный,      

Опускаю веки я —      

И дремлю, чтоб легче минул,      

Чтобы как отлив отхлынул      

Шум земного бытия.      

       

Лучше спать, чем слушать речи      

Злобной жизни человечьей,      

Малых правд пустую прю.      

Все я знаю, все я вижу —      

Лучше сном к себе приближу      

Неизвестную зарю.      

       

А уж если сны приснятся,      

То пускай в них повторятся      

Детства давние года:      

Снег на дворике московском      

Иль — в Петровском-Разумовском      

Пар над зеркалом пруда.      

       

12 октября 1921 Москва      

       * * *      

       

Ни розового сада,      

Ни песенного лада —      

Воистину не надо —      

Я падаю в себя.      

       

На все, что людям ясно,      

На все, что им прекрасно,      

Вдруг стала несогласна      

Взыгравшая душа.      

       

Мне все невыносимо!      

Скорей же, легче дыма,      

Летите мимо, мимо,      

Дурные сны земли!      

       

19 октября 1921      

 Стансы      

       

       

Бывало, думал: ради мига      

И год, и два, и жизнь отдам…      

Цены не знает прощелыга      

Своим приблудным пятакам.      

       

Теперь иные дни настали.      

Лежат морщины возле губ,      

Мои минуты вздорожали,      

Я стал умен, суров и скуп.      

       

Я много вижу, много знаю,      

Моя седеет голова,      

И звездный ход я примечаю,      

И слышу, как растет трава.      

       

И каждый ваш неслышный шепот,      

И каждый вам незримый свет      

Обогащают смутный опыт      

Психеи, падающей в бред.      

       

Теперь себя я не обижу:      

Старею, горблюсь, — но коплю      

Все, что так нежно ненавижу      

И так язвительно люблю.      

       

17–18 августа 1922      

Misdroy      

       

Пробочка      

       

       

Пробочка над крепким йодом!      

Как ты скоро перетлела!      

Так вот и душа незримо      

Жжет и разъедает тело.      

       

17 сентября 1921      

Бельское Устье      

       

Из дневника      

       

       

Мне каждый звук терзает слух,      

И каждый луч глазам несносен.      

Прорезываться начал дух,      

Как зуб из-под припухших десен.      

       

Прорежется — и сбросит прочь      

Изношенную оболочку.      

Тысячеокий — канет в ночь,      

Не в эту серенькую ночку.      

       

А я останусь тут лежать —      

Банкир, заколотый апашем,—      

Руками рану зажимать,      

Кричать и биться в мире вашем.      

       

18 июня 1921      

 Ласточки      

       

       

Имей глаза — сквозь день увидишь   ночь,      

Не озаренную тем воспаленным диском.      

Две ласточки напрасно рвутся прочь,      

Перед окном шныряя с тонким писком.      

       

Вон ту прозрачную, но прочную плеву      

Не прободать крылом остроугольным,      

Не выпорхнуть туда, за синеву,      

Ни птичьим крылышком, ни сердцем   подневольным.      

       

Пока вся кровь не выступит из пор,      

Пока не выплачешь земные очи —      

Не станешь духом. Жди, смотря в упор,      

Как брызжет свет, не застилая ночи.      

       

18–24 июня 1921      

       * * *      

       

Перешагни, перескочи,      

Перелети, пере- что хочешь —      

Но вырвись: камнем из пращи,      

Звездой, сорвавшейся в ночи…      

Сам затерял — теперь ищи…      

       

Бог знает, что себе бормочешь,      

Ища пенсне или ключи.      

       

Весна 1921, 11 января 1922      

       * * *      

       

Смотрю в окно — и презираю.      

Смотрю в себя — презрен я сам.      

На землю громы призываю,      

Не доверяя небесам.      

       

Дневным сиянием объятый,      

Один беззвездный вижу мрак…      

Так вьется на гряде червяк,      

Рассечен тяжкою лопатой.      

       

21–25 мая 1921      

       

Сумерки      

       

       

Снег навалил. Все затихает, глохнет.      

Пустынный тянется вдоль переулка дом.      

Вот человек идет. Пырнуть его   ножом —      

К забору прислонится и не охнет.      

Потом опустится и ляжет вниз лицом.      

И ветерка дыханье снеговое,      

И вечера чуть уловимый дым —      

Предвестники прекрасного покоя —      

Свободно так закружатся над ним.      

А люди черными сбегутся муравьями      

Из улиц, со дворов и станут между   нами.      

И будут спрашивать, за что и как   убил,—      

И не поймет никто, как я его любил.      

       

5 ноября 1921      

 Вакх      

       

       

Как волшебник, прихожу я      

Сквозь весеннюю грозу.      

Благосклонно приношу я      

Вам азийскую лозу.      

       

Ветку чудную привейте,      

А когда настанет срок,      

В чаши чистые налейте      

Мой животворящий сок.      

       

Лейте женам, пейте сами,      

Лейте девам молодым.      

Сам я буду между вами      

С золотым жезлом моим.      

       

Подскажу я песни хору,      

В светлом буйстве закружу,      

Отуманенному взору      

Дивно всё преображу.      

       

И дана вам будет сила      

Знать, что скрыто от очей,      

И ни старость, ни могила      

Не смутят моих детей.      

       

Ни змея вас не ужалит,      

Ни печаль — покуда хмель      

Всех счастливцев не повалит      

На зеленую постель.      

       

Я же — прочь, походкой резвой,      

В розовеющий туман,      

Сколько бы ни выпил — трезвый,      

Лишь самим собою пьян.      

       

8 ноября 1921      

       

Лида      

       

       

Высоких слов она не знает,      

Но грудь бела и высока      

И сладострастно воздыхает      

Из-под кисейного платка.      

Ее стопы порою босы,      

Ее глаза слегка раскосы,      

Но сердце тем верней летит      

На их двусмысленный магнит.      

Когда поют ее подруги      

У полунощного костра,      

Она молчит, скрестивши руки,      

Но хочет песен до утра.      

Гитарный голос ей понятен      

Отзывом роковых страстей,      

И, говорят, немало пятен —      

Разгулу отданных ночей —      

На женской совести у ней.      

Лишь я ее не вызываю      

Условным стуком на крыльцо,      

Ее ночей не покупаю      

Ни за любовь, ни за кольцо.      

Но мило мне ее явленье,      

Когда на спящее селенье      

Ложится утренняя мгла:      

Она проходит в отдаленье,      

Едва слышна, почти светла,      

Как будто Ангелу Паденья      

Свободно руку отдала.      

       

30 октября 1921      

Петербург      

 Бельское устье      

       

       

Здесь даль видна в просторной раме:      

За речкой луг, за лугом лес.      

Здесь ливни черными столпами      

Проходят по краям небес.      

       

Здесь радуга высоким сводом      

Церковный покрывает крест      

И каждый праздник по приходам      

Справляют ярмарки невест.      

       

Здесь аисты, болота, змеи,      

Крутой песчаный косогор,      

Простые сельские затеи,      

Об урожае разговор.      

       

А я росистые поляны      

Топчу тяжелым башмаком,      

Я петербургские туманы      

Таю любовно под плащом      

       

И к девушкам, румяным розам,      

Склоняясь томною главой,      

Дышу на них туберкулезом,      

И вдохновеньем, и Невой.      

       

И мыслю: что ж, таков от века,      

От самых роковых времен,      

Для ангела и человека      

Непререкаемый закон.      

       

И тот, прекрасный неудачник      

С печатью знанья на челе,      

Был тоже — просто первый дачник      

На расцветающей земле.      

       

Сойдя с возвышенного Града      

В долину мирных райских роз,      

И он дыхание распада      

На крыльях дымчатых принес.      

       

31 декабря 1921      

Петербург      

       * * *      

       

Горит звезда, дрожит эфир,      

Таится ночь в пролеты арок.      

Как не любить весь этот мир,      

Невероятный Твой подарок?      

       

Ты дал мне пять неверных чувств,      

Ты дал мне время и пространство,      

Играет в мареве искусств      

Моей души непостоянство.      

       

И я творю из ничего      

Твои моря, пустыни, горы,      

Всю славу солнца Твоего,      

Так ослепляющего взоры.      

       

И разрушаю вдруг шутя      

Всю эту пышную нелепость,      

Как рушит малое дитя      

Из карт построенную крепость.      

       

4 декабря 1921      

       * * *      

       

Играю в карты, пью вино,      

С людьми живу — и лба не хмурю.      

Ведь знаю: сердце все равно      

Летит в излюбленную бурю.      

       

Лети, кораблик мой, лети,      

Кренясь и не ища спасенья.      

Его и нет на том пути,      

Куда уносит вдохновенье.      

       

Уж не вернуться нам назад,      

Хотя в ненастье нашей ночи,      

Быть может, с берега глядят      

Одни нам ведомые очи.      

       

А нет — беды не много в том!      

Забыты мы — и то не плохо.      

Ведь мы и гибнем и поем      

Не для девического вздоха.      

       

4–6 февраля 1922 Москва      

 Автомобиль      

       

       

Бредем в молчании суровом.      

Сырая ночь, пустая мгла.      

И вдруг — с каким певучим   зовом —      

Автомобиль из-за угла.      

       

Он черным лаком отливает,      

Сияя гранями стекла,      

Он в сумрак ночи простирает      

Два белых ангельских крыла.      

       

И стали здания похожи      

На праздничные стены зал,      

И близко возле нас прохожий      

Сквозь эти крылья пробежал.      

       

А свет мелькнул и замаячил,      

Колебля дождевую пыль…      

Но слушай: мне являться начал      

Другой, другой автомобиль…      

       

Он пробегает в ясном свете,      

Он пробегает белым днем,      

И два крыла на нем, как эти,      

Но крылья черные на нем.      

       

И все, что только попадает      

Под черный сноп его лучей,      

Невозвратимо исчезает      

Из утлой памяти моей.      

       

Я забываю, я теряю      

Психею светлую мою,      

Слепые руки простираю      

И ничего не узнаю:      

       

Здесь мир стоял, простой и целый,      

Но с той поры, как ездит тот ,      

В душе и в мире есть пробелы,      

Как бы от пролитых кислот.      

       

2–5 декабря 1921      

       

Вечер      

       

       

Под ногами скользь и хруст.      

Ветер дунул, снег пошел.      

Боже мой, какая грусть!      

Господи, какая боль!      

       

Тяжек Твой подлунный мир,      

Да и Ты немилосерд.      

И к чему такая ширь,      

Если есть на свете смерть?      

       

И никто не объяснит,      

Отчего на склоне лет      

Хочется еще бродить,      

Верить, коченеть и петь.      

       

23 марта 1922      

       * * *      

       

Странник прошел, опираясь на посох,—      

Мне почему-то припомнилась ты.      

Едет пролетка на красных   колесах —      

Мне почему-то припомнилась ты.      

Вечером лампу зажгут в   коридоре —      

Мне непременно припомнишься ты.      

Что б ни случилось, на суше, на море      

Или на небе, — мне вспомнишься   ты.      

       

11 (или 13) апреля 1922      

Петроград      

 Порок и смерть      

       

       

Порок и смерть! Какой соблазн горит      

И сколько нег вздыхает в слове малом!      

Пророк и смерть язвят единым жалом,      

И только тот их язвы убежит,      

Кто тайное хранит на сердце   слово —      

Утешный ключ от бытия иного.