1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 
      
Потому мне шкура тигра из одежд всего милей.
      
Мне Асмат ее сшивает, плачет, сетует над ней,
      
И не в силах я покончить с жизнью горестной своей!
     
     
      
Лишь мудрец мою царевну оценил бы в полной мере!
      
Я терплю земные муки, вспоминая о потере,
      
Я брожу, подобно зверю, там, где бродят злые звери,
      
Об одном прошу я бога — умертвить меня в пещере!»
     
     
      
Тариэл умолк, терзая розу щек своих, и стала
      
Янтарем прозрачным роза, и распался блеск кристалла.
      
Утешая Тариэла, на колени дева пала,
      
Автандил, внимая другу, огорчался сам немало.
     
     
      
И к нему, изнемогая, обратился Тариэл:
      
«Рассказал тебе я, витязь, то, что ты узнать хотел.
      
Ты достиг сегодня цели, я же плакал и скорбел.
      
Возвращайся же к светилу: час свиданья подоспел».
     
     
      
Автандил ему ответил: «Я не вынесу разлуки,
      
Коль расстанусь я с тобою, обезумею от муки.
      
Но поверь мне: ты обязан побороть свои недуги,
      
Смерть твоя не будет счастьем для потерянной подруги.
     
     
      
He сердись на эту смелость, но мое послушай слово:
      
Если лекарь заболеет, он зовет к себе другого.
      
Тот причину всякой боли объяснит ему толково,—
      
Посторонний знает лучше, как лечить ему больного.
     
     
      
Мудрым словом я отвечу на печальный твой рассказ.
      
Ты не раз его обдумай, поразмысли сотни раз:
      
Пылкость пламенного сердца не спасет от горя вас.
      
Я ж к царице возвратиться должен, выполнив приказ.
     
     
      
Чтоб любовь ее окрепла, я обязан возвратиться.
      
Пусть о всех твоих печалях знает юная царица.
      
Но с тобою, бог свидетель, не хочу я разлучиться.
      
Поклянемся же друг другу в нашей дружбе утвердиться.
     
     
      
Если ты мне обещаешь ждать меня на этом месте,
      
Я тебя уже не брошу, уверяю словом чести.
      
Я вернусь в твою пещеру, чтоб с тобой скитаться вместе,
      
Не позволю убиваться и верну тебя невесте».
     
     
      
«Как же ты, — воскликнул витязь, — стал чужому как родной?
      
Соловью расстаться с розой легче, чем тебе со мной.
      
Я навек тебя запомню, не забуду образ твой.
      
Дай мне бог тебя дождаться, кипарис мой молодой!
     
     
      
Если ты, подобно древу, лик ко мне приклонишь снова,
      
Сердце, сделавшись оленем, не уйдет от зверолова.
      
Коль солгу, пускай погибну от десницы всеблагого!
      
Ты меня своим приездом исцелишь от горя злого».
     
     
      
Поклялись они друг другу помнить эти обещанья.
      
Лалы стали их янтарны, затуманилось сознанье,
      
Но огонь любви взаимной жег сердца их на прощанье,
      
И в пещере до рассвета продолжалось их свиданье.
     
     
      
С приближением рассвета встрепенулся Автандил
      
И простился с Тариэлом, опечален и уныл.
      
Тариэл не знал, что делать, он утратил прежний пыл»
      
Друг его, минуя чащу, слезы горестные лил.
     
     
      
Лишь одна Асмат, рыдая, Автандила провожала,
      
В знак мольбы простосердечной палец горестно сгибала,
      
Возвратиться умоляла, как фиалка, увядала…
      
«О сестра, — ответил витязь, — будет так, как ты сказала.
     
     
      
Я вернусь без промедленья, не останусь долго дома.
      
Наблюдай, чтоб не скитался витязь в чаще бурелома.
      
Мне двух месяцев довольно, ведь дорога мне знакома.
      
Не приду, так, значит, буду я убит ударом грома».
     
     
      
Но, как только он отъехал, испустил протяжный стон.
      
Острой палицей десницы окровавил роз бутон.
      
Звери кровь его лизали, набежав со всех сторон,
      
И неистовою скачкой сокращал пространство он.
     
    
    
   
   
    
     
ВОЗВРАЩЕНИЕ АВТАНДИЛА В АРАВИЮ
    
    
    
     
      
Автандил вернулся в город, где оставил он дружину,
      
И войска, его увидев, были рады господину.
      
Люди быстро побежали, сообщили Шермадину:
      
«Прибыл тот, кто нас печалил, удалившись на чужбину».
     
     
      
Шермадин навстречу вышел, обнял витязя в волненье,
      
Проливая слезы счастья, целовал его колени.
      
Говорил он: «Ты ли это или только сновиденье?
      
Неужели ты здоровым прибыл, нам на удивленье?»
     
     
      
Витязь низко поклонился, приложил лицо к лицу.
      
Он сказал: «За то, что жив ты, благодарен я творцу».
      
И почтительно вельможи подходили к пришлецу,
      
И великое веселье разливалось по дворцу.
     
     
      
Так добрался юный витязь до отеческого крова,
      
И собрался целый город, чтоб увидеть удалого.
      
Жизнерадостный, веселый, он за пир уселся снова.
      
Радость этого свиданья описать не в силах слово!
     
     
      
И, пируя, Шермадину рассказал он на досуге,
      
Как нашел он Тариэла, пребывавшего в недуге.
      
Еле сдерживая слезы, о своем твердил он друге:
      
«Без него не успокоюсь ни в чертоге, ни в лачуге!»
     
     
      
Шермадин в ответ на это солнцеликому сказал:
      
«От царя твою поездку я старательно скрывал».
      
В этот день усталый витязь отдыхал и пировал,
      
Но с зарею сел на лошадь и в столицу поскакал.
     
     
      
Позабыв про утомленье, он спешил к своей невесте,
      
Шермадин, глашатай славный, о его вещал приезде.
      
Долгий путь десятидневный за три дня закончив вместе,
      
Привезли они в столицу долгожданное известье.
     
     
      
«Веселись, о царь могучий! — говорилось в донесенье.—
      
Я, твой раб, перед тобою полон страха и смиренья.
      
Тайны витязя не зная, угрызался каждый день я.
      
Ныне с добрыми вестями прибыл я в твои владенья».
     
     
      
И предстал пред Ростеваном Шермадин, честной гонец:
      
«Отыскавший чужеземца витязь едет во дворец!»
      
Своенравный и счастливый, восхитился царь-отец:
      
«То, что я просил у бога, получил я наконец!»
     
     
      
И сказал гонец царице, затмевающей светила:
      
«Ныне добрые известья, дева, жди от Автандила».
      
И царица ярче солнца землю светом озарила
      
И великими дарами Шермадина наградила.
     
     
      
Целый двор навстречу вышел. Ростеван явился тоже,
      
Оказал он Автандилу честь, которой нет дороже.
      
И была счастливой встреча, так что многие вельможи
      
На подвыпивших пьянчужек стали с радости похожи.
     
     
      
Витязь спешился и низко преклонился пред царем.
      
Обнял царь его великий и повел, ликуя, в дом.
      
Так, довольные друг другом, шли они, как сын с отцом.
      
И собравшиеся люди гостя славили кругом.
     
     
      
Лев, сильнейший между, львами, к солнцу солнц пришел с приветом.
      
Вновь агат, кристалл и роза засияли пред спаспетом.
      
Солнцеликая царица озарилась нежным светом,—
      
В небе жить ей надлежало, а не в царском доме этом!
     
     
      
Учредили пир веселый, пили-ели до отвала.
      
Царь гордился Автандилом, как владыке надлежало.
      
Снежный иней красил старца, роза юношу венчала.
      
Жемчуга, подобно драхмам, получал там кто попало.
     
     
      
Наконец иссякли вина. Те, кто выпили, ушли.
      
Начал царь свои расспросы, и рассказы потекли.
      
Обо всем поведал витязь: как он странствовал вдали.
      
Как нашел он чужеземца посреди чужой земли.
     
     
      
Ой сказал: «Не удивляйтесь, что жалею я собрата!
      
С ним сравнится лишь светило, не познавшее заката.
      
Тот, кто витязя увидит, ум теряет без возврата.
      
Но, увы, желтеет роза, опечалена и смята!
     
     
      
Если рок немилосердный сердце смертное изранит,
      
Роза примет вид шафрана, а тростник колючкой станет!»
      
Автандил, воспоминая, как несчастный витязь вянет,
      
Описал его несчастья и поведал, чем он занят:
     
     
      
«Захватив пещеры дэвов, он доверился мечу.
      
С ним наперсница царевны — дева, равная лучу.
      
Он закутан в шкуру тигра, презирает он парчу.
      
Жжет его огонь смертельный и сжигает, как свечу».
     
     
      
И когда о чужестранце кончил он повествованье,—
      
Как обрел он это диво и узрел его сиянье,—
      
В похвалу ему, герою, говорило все собранье:
      
«Совершил ты высший подвиг! Утолил свое желанье!»
     
     
      
Тинатин, ему внимая, ликовала всей душою,
      
Пировала, не гнушалась ни весельем, ни едою,
      
О свиданье после пира весть послала со слугою,—
      
Что еще могло сравниться с дивной радостью такою!
     
     
      
И пошел он, милосердный, не впадающий во гнев,
      
Пребывающий со львами солнцеликий юный лев…
      
Витязь мира, лал бесценный, кипарис среди дерев,
      
Сердце он сменял на сердце, сердцем девы овладев.
     
     
      
Словно райское алоэ над долиною Евфрата,
      
Тинатин ждала на троне, изукрашенном богато.
      
Чтоб воспеть ланиты эти, эти косы из агата,
      
По примеру древних греков мудрецов нужна палата!
     
     
      
Дева встретила героя, сесть на стул ему велела,
      
И приличная свиданью радость ими овладела.
      
Речь была их благородна и достойна их удела.
      
«Сколько мук, — она сказала, — вынес ты для Тариэла!»
     
     
      
Он ответил: «Коль желанья исполняет людям бог,
      
Вспоминать не подобает время горя и тревог.
      
Но теперь алоэ-древо изливает слезный ток,
      
Юный лик его, как роза, побледнел и изнемог.
     
     
      
Кипарис розоподобный, он утратил силу воли.
      
Он твердил: «Кристалл точеный потерял я в сей юдоли!
      
Мы огнем невыносимым с ним пылаем поневоле».
      
И царице рассказал он все, что знал о нем дотоле.
     
     
      
Рассказал, какие беды перенес тот в жизни бренной,
      
Как помог ему миджнура отыскать творец вселенной.
      
«Он, как зверь, людей чуждаясь, ненавидит мир мгновенный,
      
Вместе с хищниками бродит и скорбит о несравненной.
     
     
      
Я сказать тебе не в силах, как прекрасен Тариэл!
      
Ни на что смотреть не может тот, кто раз его узрел.
      
Созерцающие слепнут от сиянья взора стрел.
      
Но шафраном стала роза, лик фиалки побледнел».
     
     
      
Рассказал он ей подробно про скитальца молодого:
      
«Он, как тигр, ютится в скалах, не имея в жизни крова,
      
Лишь наперсница царевны утешать его готова…
      
Ах, судьба, зачем ты смертных угнетаешь столь сурово!»
     
     
      
И когда достигла дева исполнения желанья,
      
Лик ее солнцеподобный преисполнился сиянья.
      
«Чем же мне, — она спросила, — облегчить его страданья?
      
Где найти ему спасенье и бальзам для врачеванья?»
     
     
      
«Хвастунам, — ответил витязь, — от людей доверья нет.
      
Чужестранец, мне поверив, погибает в цвете лет.
      
Обещал я возвратиться, чтоб спасти его от бед,
      
Я ему поклялся солнцем этот выполнить обет.
     
     
      
Верный друг, спеша на помощь, не дрожит перед напастью,
      
Посвятит он сердце сердцу, ведь любовь — дорога к счастью.
      
Боль миджнура разделяет всякий, кто охвачен страстью.
      
Без него я безутешен: нет прощенья безучастью!»
     
     
      
Солнцеликая сказала: «Все сбылось, как я хотела:
      
Ты, во-первых, возвратился и нашел нам Тариэла,
      
Во-вторых, любовь тобою с новой силой овладела,—
      
Значит, есть бальзам для сердца, что неистово горело!
     
     
      
Наши судьбы, как погода, переменны с каждым днем:
      
То горит над нами солнце, то гремит над нами гром.
      
Ныне радость вместо горя в сердце вспыхнула огнем.
      
Если ж мир приносит радость, для чего грустить о нем?
     
     
      
Хорошо, что, верен клятве, ты спешишь на помощь другу.
      
Нас обязывает дружба оказать ему услугу,
      
Мы должны его утешить и помочь его недугу…
      
Но какие испытанья ждут меня, твою подругу!»
     
     
      
Он сказал: «К семи печалям ты прибавила восьмую!
      
Чтоб согреть ее, кто станет дуть на воду ледяную?
      
Взлет любви кто приравняет к низменному поцелую?
      
Без тебя изнемогаю и с тобою не ликую!
     
     
      
Горе мне! Опять, скитаясь, я увижу много зла.
      
Как в мишень, вонзилась в сердце беспощадная стрела.
      
Сократилась на две трети жизнь, разбитая дотла,—
      
И хотел бы скрыть я горе, да пора на то прошла.
     
     
      
Дева, речь твою услышав, понял я твое веленье.
      
Знать, тому, кто ищет розу, и шипы — не затрудненье.
      
Будь же полным мне светилом, утоли мое волненье,—
      
Подари мне в путь-дорогу знак надежды на спасенье!»
     
     
      
Добродетельный, достойный, этот витязь светлолицый
      
Говорил благоразумно, как наставник с ученицей.
      
И браслет из дивных перлов был вручен ему царицей.
      
Да пошлет им бог блаженство всемогущею десницей!
     
     
      
Сладко сердцу, коль к рубину прикасается агат,
      
Сладко вырастить алоэ с кипарисом стройным в ряд,
      
Сладко радовать миджнура, устремляющего взгляд,—
      
Но, увы, беда влюбленным— тем, которых разлучат!
     
     
      
Хоть не мог налюбоваться на влюбленную влюбленный,
      
Скоро он простился с нею и ушел, ошеломленный.
      
Из кровавых слез царицы океан возник бездонный.
      
«Мир не сыт, — она рыдала, — нашей кровью напоенный!»
     
     
      
Ударяя в грудь руками, витязь шел к себе уныло,—
      
В час любви мягкосердечна человеческая сила!
      
Покрывает землю мраком заходящее светило,
      
Не заря зажглась на небе — ночь пришла для Автандила.
     
     
      
Слезы, смешанные с кровью, по щекам его текли.
      
«Даже солнце мне не в радость, — говорил он, сын земли. —
      
Адамантовое сердце брови милой обожгли,
      
Не хочу я утешенья от возлюбленной вдали!
     
     
      
Был вчера я цвет Эдема, уподобленный алоэ,
      
Но теперь судьба вонзила в грудь мою копье златое.
      
Сердце в огненном аркане позабыло о покое,
      
И постиг я, безутешный, сколь безумно все земное».
     
     
      
Витязь с этими словами сотрясался, как в падучей,
      
С воздыханием и стоном гнулся стан его могучий.
      
Так закончилось свиданье и сменилось скорбью жгучей.
      
Всех со временем покроет саван скорби неминучей!
     
     
      
В свой дворец вернулся витязь, и рыдал в тиши дворца,
      
И возлюбленную деву вспоминал он без конца.
      
Снежным инеем покрытый, блекнул цвет его лица.
      
Словно розы, без светила вянут юные сердца!
     
     
      
«Человеческое сердце богом проклято от века,—
      
То оно о счастье молит, то стенает, как калека.
      
В слепоте оно не верит даже глазу человека.
      
Не страшат его ни гибель, ни господская опека!»
     
     
      
Заклеймив людское сердце столь жестокими словами,
      
Он прижал к губам запястье с дорогими жемчугами.
      
И блеснули эти перлы наравне с его зубами,
      
И кровавыми от горя обагрился он слезами.
     
     
      
Утром некого посланца государь за ним послал.
      
Поспешил к владыке витязь, хоть и с вечера не спал.
      
Вкруг него народ толпился и ему надоедал.
      
Царь готовился к охоте, пели трубы и кимвал.
     
     
      
И помчались на охоту царедворцы Ростевана.
      
Можно было там оглохнуть от ударов барабана.
      
Солнце соколы затмили, псы скакали неустанно,
      
Кровью раненых животных обагрилась вся поляна.
     
     
      
И с полей вернулись люди, поохотившись с задором, —
      
Царедворцы, и вельможи, и дружина — полным сбором.
      
В изукрашенном чертоге царь воссел, сияя взором,
      
Арфы громко заиграли, и певцы запели хором.
     
     
      
Витязь, сидя с Ростеваном, вел беседу с ним опять.
      
Были губы их, как лалы, зубы — жемчугу под стать.
      
По бокам народ толпился, впереди сидела знать,
      
Целый день не уставая о герое толковать.
     
     
      
Но, исполненный печали, возвратился витязь к дому.
      
О любви душа взывала, погруженная в истому.
      
То вставал он, то ложился. Сон не шел к нему, больному.
      
Чье прислушалось бы сердце к несчастливцу молодому?
     
     
      
И подумал он: «Какое дам я сердцу утешенье,
      
Коль с тобой я разлучился, о Эдема украшенье!
      
Для взирающих ты — радость, невзирающих — мученье.
      
Если б мог тебя увидеть я хотя бы в сновиденье!»
     
     
      
Так твердил он, заливаясь безутешными слезами,
      
Но решил: «Одно терпенье нас равняет с мудрецами.
      
Не приученный к терпенью разве справится с делами?
      
Тот, кто хочет в жизни счастья, не гнушается скорбями».
     
     
      
И тогда сказал он сердцу: «Убиваешься ты вновь.
      
Жизнь, однако, лучше смерти. Жизни ты не прекословь,
      
Не показывай народу, как в тебе бушует кровь:
      
Непристойно человеку разглашать свою любовь».
     
    
    
   
   
    
     
ПРОСЬБА АВТАНДИЛА О НОВОЙ ПОЕЗДКЕ И РАЗГОВОР ВАЗИРА С ЦАРЕМ
    
    
    
     
      
Утром витязь облачился и из дома вышел рано.
      
«Боже, — он молил, — да будет сокровенна эта рана!
      
Помоги мне скрыть от мира, как царица мне желанна!»
      
И поехал он к вазиру, царедворцу Ростевана.
     
     
      
Тот сказал: «Над нашим домом загорелся луч рассвета,
      
Значит, радость не напрасно предвещала мне примета!»
      
И с глубоким он поклоном встретил славного спаспета:
      
Если гость приятен сердцу, он дороже самоцвета.
     
     
      
Добродетельный хозяин слезть помог ему с коня.
      
До крыльца ему коврами уложила путь родня.
      
И внезапно дом вазира озарился светом дня.
      
«Запах роз, — сказал хозяин, — долетел и до меня!»
     
    
    
    
    
    
     
      
Витязь сел, и домочадцы погрузились в лицезренье,
      
И сердца их задрожали в безграничном восхищенье —
      
Десять тысяч воздыханий здесь послышалось, не мене…
      
Но вазир велел им выйти, и они ушли в смятенье.
     
     
      
И сказал вазиру витязь, подобрав слова по нраву:
      
«Во дворце у Ростевана первенствуешь ты по нраву.
      
Царь во всем тебе послушен, ты блюдешь его державу.
      
Помоги же мне сегодня, заслужи почет и славу!
     
     
      
Этот витязь солнцеликий истомил меня и сжег!
      
Разлученный с Тариэлом, я от боли изнемог!
      
Для меня не избегает он ни горя, ни тревог,—
      
Бескорыстие и щедрость — дружбы подлинной залог.
     
     
      
Словно сеть, тоска о друге ныне сердцем овладела,—
      
Сам я здесь, перед тобою, сердце — возле Тариэла:
      
Он сжигает всех, как солнце! Нет красе его предела!
      
И Асмат за это время стать сестрою мне успела.
     
     
      
Я поклялся страшной клятвой, уезжая от собрата:
      
«Я вернусь к тебе, приятный даже глазу супостата!
      
Я найду твою царевну, что пропала без возврата!»
      
И теперь перед отъездом грудь моя огнем объята.
     
     
      
Я тебе открою правду: коль, безумный, как всегда,
      
Он надеется на друга, как не ехать мне туда?
      
Ведь в беде миджнур миджнура не бросает никогда.
      
Нарушающему клятву не укрыться от стыда.
     
     
      
Ты скажи царю об этом, и, клянусь его главою,
      
Если он меня отпустит, я вернусь к тому герою.
      
Если ж он меня задержит, сердца я не успокою.
      
Помоги же мне сегодня, дай мне справиться с бедою!
     
     
      
Передай царю: «Владыка, почитаемый народом!
      
Горько мне тебя сегодня огорчать своим уходом!
      
Но прекрасный этот витязь жжет мне душу год за годом,
      
Завладел моим он сердцем и обрек его невзгодам.
     
     
      
Царь! Без этого миджнура жить я больше не могу!
      
Он и разума и сердца твоего лишил слугу.
      
Ты же сам стяжаешь славу, коль ему я помогу,
      
А постигнет неудача — все ж не буду я в долгу.
     
     
      
На уход мой, царь великий, понапрасну ты не сетуй.
      
То, что бог нам уготовал, да свершится в жизни этой!
      
Может быть, из стран далеких я вернусь к тебе с победой.
      
Не вернусь, так благоденствуй и врагов один преследуй!»
     
     
      
Автандил сказал вазиру: «Изъясняться не умея,
      
Рассказал тебе я кратко, что имею на уме я.
      
Ты же царского согласья добивайся не робея,—
      
Чистым золотом сто тысяч за услугу дам тебе я».
     
     
      
Но вазир сказал с улыбкой: «Не бросайся ты казной,
      
Мне довольно, что к богатству указал ты путь прямой.
      
Лишь открою Ростевану этот замысел я твой,
      
Царь, без всякого сомненья, одарит меня с лихвой.
     
     
      
Так меня он осчастливит, что, клянусь душой и телом,
      
С головой я вмиг расстанусь, занимаясь этим делом.
      
А дороже этой жизни есть ли что на свете белом?
      
Хоть убей, не вижу смысла я в таком поступке смелом.
     
     
      
Не могу же я напрасно погибать тебе в угоду!
      
Царь мне скажет: «Как ты смеешь потакать его уходу?
      
Где твой ум, коль дать острастки не умеешь сумасброду?»
      
Нет, уж лучше мне погибнуть, чем нажить себе невзгоду!
     
     
      
Но коль царь и согласится, что на это скажет рать?
      
Для чего ей полководца на чужбину отпускать?
      
Ведь, соперничая с нами, враг поднимется опять,—
      
Воробей и тот стремится в небе коршуном летать!»
     
     
      
Автандил сказал, заплакав: «Умереть мне лишь осталось!
      
Видно, ты, вазир, не знаешь, каковы любовь и жалость!
      
Неужели клятва дружбы для тебя — пустая малость?
      
Как могу я жить без друга, чтоб душа не убивалась?
     
     
      
Повернулось наше солнце и уже не светит ясно,
      
Нужно нам помочь светилу, чтоб не сетовать напрасно.
      
Что мне выгодно, что вредно — это знаю я прекрасно.
      
Неразумною беседой утешать себя опасно.
     
     
      
Что за польза Ростевану, что за выгода войскам,
      
Если их военачальник предан горю и слезам?
      
Лучше я опять уеду, чтоб не впасть в великий срам,—
      
Кто, скажи мне, так страдает, как страдает витязь там?
     
     
      
Отчего же на миджнура смотришь ты неблагосклонно?
      
Сталь и та, подобно воску, от его растает стона!
      
Не залить мне слез страдальца всеми волнами Геона!
      
Коль поможешь, и тебе я помогу, служа у трона.
     
     
      
Если царь меня не пустит, все равно тайком уеду,
      
Пусть погибну ради друга, лишь послал бы бог победу!
      
Царь тебя не покарает за пристойную беседу,—
      
Помоги же мне в несчастье! Окажи услугу эту!»
     
     
      
И вазир ему ответил: «Я огнем твоим объят!
      
Эти жалобы и слезы ранят сердце в томят.
      
Хорошо, коль к месту скажешь, но беда, коль невпопад.
      
Так и быть, пойду с докладом. Пусть я буду виноват!»
     
     
      
И вазир, промолвив это, поспешил к царю, и скоро
      
Царь предстал ему, сияя дивной роскошью убора.
      
Оробел вазир смущенный и не начал разговора,
      
И не смел поднять в молчанье опечаленного взора,
     
     
      
Увидав его безмолвным, царь воскликнул: «Что с тобою?
      
Почему в такой тревоге ты стоишь передо мною?»
      
«Государь, — вазир ответил, — ныне я объят тоскою:
      
Волен ты со мной покончить, услыхав, что я открою!
     
     
      
Скорбь души моей, владыка, не умножит прочих бед.
      
Я боюсь, хотя бояться мне, посланцу, пользы нет.
      
Дозволения уехать ныне просит твой спасает,