1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 
– А сколько до Мельбурна?    

– Не меньше двухсот миль.    

– Так, – сказал Гленарван. – Теперь, когда  наше местоположение выяснено, что же мы будем делать?    

Ответ был единодушным: идти к побережью, и как можно скорее.    

Леди Элен и Мери Грант готовы были делать по пять миль  ежедневно. Отважные женщины не боялись, если понадобится, идти пешком от Сноуи‑Ривер  до самой Туфоллд‑Бей.    

– Вы надежный товарищ в путешествии, дорогая  Элен, – сказал жене Гленарван. – Но можем ли мы быть уверены, что,  придя в бухту, мы достанем все необходимое?    

– Без сомнения, – сказал Паганель. – Идеи –  город, существующий не со вчерашнего дня, и между его портом и Мельбурнским  должны часто курсировать суда. Но мне думается, что в тридцати пяти милях  отсюда, в Делегите, мы сможем не только запастись съестными припасами, но  добыть даже и средства передвижения.    

– А как с «Дунканом»? – спросил Айртон. – Вы  не находите уместным, милорд, вызвать его в Туфоллд‑Бей?    

– Ваше мнение, Джон? – спросил Гленарван.    

– Мне кажется, милорд, не следует торопиться с  этим, – ответил, подумав, молодой капитан. – Вы всегда успеете отдать  приказ и вызвать Тома Остина к побережью.    

– Совершенно верно, – добавил Паганель.    

– Подумайте, – продолжал Джон Манглс, – ведь  через четыре‑пять дней мы будем в Идене.    

– Четыре‑пять дней? – повторил Айртон, качая  головой. – Нет, капитан, положите на это дней пятнадцать, а то и все  двадцать, или вам придется потом жалеть о вашей ошибке.    

– Пятнадцать или двадцать дней, чтобы покрыть семьдесят  пять миль? – воскликнул Гленарван.    

– Никак не меньше, милорд. Ведь впереди – самая трудная  часть Виктории: пустынные места, где, по словам скваттеров, нет никаких ферм,  все заросло кустарником, дорог нет. Придется пробираться с топором или факелом  в руках, и, поверьте, вы не сможете идти быстрее.    

Айртон сказал все это уверенным тоном. Все вопросительно  взглянули на Паганеля, и географ кивком головы подтвердил слова боцмана.    

– Пусть так, – сказал Джон Манглс. – Ну что  ж, милорд, вы пошлете распоряжение «Дункану» через пятнадцать дней.    

– Надо прибавить, – продолжал Айртон, – что  трудная дорога – еще не самое главное. Ведь надо будет переправляться через  Сноуи‑Ривер и, наверное, придется ожидать убыли воды.    

– Ожидать? – воскликнул молодой капитан. – Да  разве нет брода?    

– Не думаю, – ответил Айртон. – Сегодня утром  я пытался найти брод, но это мне так и не удалось. Редкая река бывает такой  бурной в это время года, но ничего не поделаешь.    

– Значит, она широкая, эта Сноуи‑Ривер? – спросила  леди Гленарван.    

– Широкая и глубокая, сударыня, – ответил  Айртон. – Шириной она будет с милю, и течение ее стремительно. Даже для  хорошего пловца было бы рискованным делом попытаться переплыть ее.    

– Ну так что ж! – воскликнул ничем не смущавшийся  Роберт. – Срубим дерево, выдолбим его и поплывем. Вот и все!    

– Молодец, сын капитана Гранта! – воскликнул  Паганель.    

– Конечно, он прав, – сказал Джон Манглс. –  Нам ничего другого не остается. И я считаю, что не стоит терять время на  бесполезные споры.    

– Что скажете, Айртон? – обратился к боцману  Гленарван.    

– Боюсь, милорд, что если не подоспеет помощь, то мы и  через месяц все еще будем на Сноуи‑Ривер.    

– А есть у вас другой, лучший план? – с некоторой  досадой спросил Джон Манглс.    

– Есть: если «Дункан» покинет Мельбурн и приплывет к  восточному побережью.    

– Ай, опять «Дункан»! А почему, скажите, если яхта  придет в Туфоллд‑Бей, нам легче будет добраться до этой бухты?    

Айртон подумал немного и сказал довольно уклончиво:    

– Не стану навязывать свое мнение. Я хочу только общего  блага и готов идти вперед, как только милорд прикажет.    

Проговорив это, он скрестил руки на груди.    

– Это не ответ, Айртон, – сказал Гленарван. –  Познакомьте нас с вашим планом, и мы обсудим его. Что вы предлагаете?    

– Я считаю, что в нашем тяжелом положении не следует  рисковать и уходить с берегов Сноуи‑Ривер, – начал спокойным и уверенным  тоном Айртон. – Мы должны ждать помощи здесь, а получить ее мы сможем  только от «Дункана». Остановимся на этом месте, где много дичи, и пусть один из  нас доставит Тому Остину приказ идти в Туфоллд‑Бей.    

Все были несколько удивлены этим неожиданным предложением, а  Джон Манглс отнесся к нему явно неодобрительно.    

– Тем временем, – продолжал боцман, – или  спадет вода в Сноуи‑Ривер, и мы сможем перебраться вброд, или мы успеем  соорудить лодку. Вот план, который я предлагаю вам, милорд.    

– Хорошо, Айртон, – ответил Гленарван, – ваше  предложение заслуживает серьезного обсуждения. Главный его недостаток в том,  что, поступив так, мы потеряем много времени, но зато это избавит нас от  изнурительной траты сил, а быть может, и от настоящих опасностей… Что скажете,  друзья мои?    

– А ваше мнение, дорогой Мак‑Наббс? – обратилась к  майору леди Элен. – С самого начала спора вы только слушаете, а сами не  проронили ни единого слова.    

– Раз вы спрашиваете моего мнения, – ответил Мак‑Наббс, –  я совершенно откровенно вам его выскажу. Мне кажется, что Айртон сейчас говорил  как человек умный и осторожный, и я поддерживаю его предложение.    

Никто не ожидал такого ответа, ибо до сих пор Мак‑Наббс  всегда оспаривал мнение Айртона в этом вопросе. Самого боцмана, видимо, это  удивило – он бросил быстрый взгляд на майора. Паганель, леди Элен и матросы  были склонны поддержать проект Айртона, слова же Мак‑Наббса рассеяли их  последние сомнения.    

Гленарван объявил, что план Айртона в общих чертах принят.    

– А теперь, Джон, – обратился Гленарван к молодому  капитану, – скажите: вы тоже находите благоразумным остаться здесь, на  берегу реки, в ожидании средств передвижения?    

– Да, – ответил Джон Манглс, – если только  нашему гонцу удастся переправиться через Сноуи‑Ривер, которую мы сами не можем  перейти.    

Все посмотрели на боцмана. Тот улыбнулся с уверенным видом.    

– Гонец не будет переправляться через реку, –  сказал он.    

– Не будет? – удивился Джон Манглс.    

– Он просто вернется на Лакнаускую дорогу и по ней  отправится в Мельбурн.    

– Пройти двести пятьдесят миль пешком! –  воскликнул молодой капитан.    

– Нет, верхом, – возразил Айртон. – Ведь у  нас есть одна здоровая лошадь. На ней дня в четыре можно покрыть это  расстояние. Прибавьте еще два дня на переход «Дункана» в Туфоллд‑Бей, сутки, чтобы  добраться до нашего лагеря. Значит, через неделю гонец с отрядом матросов будет  здесь.    

Майор сопровождал одобрительными кивками слова Айртона, что  очень удивляло Джона Манглса. Итак, предложение боцмана было принято  единогласно, и оставалось только выполнить этот действительно хорошо задуманный  план.    

– А теперь, друзья мои, – сказал Гленарван, –  нам остается выбрать гонца. Он возьмет на себя поручение и трудное и  рискованное, не хочу скрывать этого. Кто из преданности товарищам рискнет  отправиться с письмом?    

Тотчас же вызвались Вильсон, Мюльреди, Джон Манглс, Паганель  и даже Роберт. Особенно настаивал Джон Манглс. Но тут заговорил молчавший до  этого времени Айртон:    

– С вашего разрешения, поеду я, милорд. Я знаю этот  край. Не раз мне случалось скитаться по местам еще более диким и опасным. Я  смогу выпутаться из беды там, где другой погибнет. Вот почему я в общих  интересах прошу отправить в Мельбурн именно меня. Вы дадите мне письмо к  помощнику капитана яхты, и я ручаюсь, что через шесть дней «Дункан» будет уже в  бухте Туфоллд‑Бей.    

– Хорошо сказано, Айртон! – ответил  Гленарван. – Вы человек умный и смелый и добьетесь своего!    

Действительно, было очевидно, что Айртон сможет лучше, чем  кто‑либо, справиться с этой трудной задачей. Все это поняли, и никто не стал с  ним спорить. Только Джон Манглс попытался возразить, что Айртон нужен для  отыскивания следов «Британии» и Гарри Гранта. Но на это майор заметил, что  экспедиция до возвращения боцмана никуда не тронется с берегов Сноуи‑Ривер, и  потому не может быть и речи о возобновлении без него этих важных поисков.  Следовательно, отсутствие Айртона отнюдь не принесет никакого ущерба интересам  капитана Гранта.    

– Ну что ж, отправляйтесь, Айртон, – сказал  Гленарван. – Поторапливайтесь и возвращайтесь через Идеи в наш лагерь У  Сноуи‑Ривер.    

В глазах боцмана сверкнуло торжество. Он быстро отвернулся,  но Джон Манглс успел уловить этот блеск. Молодой капитан чувствовал, как  инстинктивно растет его недоверие к Айртону.    

Боцман занялся приготовлениями к отъезду. Ему помогали оба матроса:  один седлал лошадь, другой готовил провизию.    

Гленарван же в это время писал письмо Тому Остину. В нем он  приказывал помощнику капитана «Дункана» немедленно идти в Туфоллд‑Бей. Об  Айртоне он говорил как о человеке, на которого можно всецело положиться. По  прибытии яхты на восточное побережье Тому Остину предписывалось дать в  распоряжение Айртона отряд матросов с яхты. Гленарван как раз дописывал это  распоряжение, когда Мак‑Наббс, следивший глазами, спросил его каким‑то  особенным тоном, как он пишет имя «Айртон».    

– Да так, как оно произносится, – ответил  Гленарван.    

– Вы ошибаетесь, – спокойным тоном проговорил  майор. – Это имя произносится «Айртон», а пишется «Бен Джойс»!    

 Глава XX    

«ALAND! ZEALAND!»    

     

Бен Джойс! Это имя произвело впечатление удара молнии.  Айртон резко выпрямился. В руках его блеснул револьвер. Грянул выстрел.  Гленарван упал, сраженный пулей. Снаружи раздалась ружейная стрельба.    

    

Джон Манглс и матросы, в первую минуту оцепеневшие от  неожиданности, хотели кинуться на Бена Джойса, но дерзкий каторжник уже исчез и  присоединился к своей шайке, рассеянной по опушке леса.    

Палатка была плохим прикрытием от пуль. Надо было отступать.  Легко раненный Гленарван поднялся на ноги.    

– К повозке! К повозке! – крикнул Джон Манглс,  увлекая за собой леди Элен и Мери Грант.    

Вскоре женщины были в безопасности за толстыми дощатыми  стенками повозки.    

Джон Манглс, майор, Паганель и матросы схватили свои  карабины и приготовились отражать нападение каторжников. Гленарван и Роберт присоединились  к женщинам, а Олбинет поспешил занять место среди защитников.    

Все эти события совершились с быстротой молнии. Джон Манглс  внимательно наблюдал за опушкой леса. Как только Бен Джойс добрался до своей  шайки, выстрелы сразу прекратились. После беспорядочной стрельбы наступила  тишина. Только кое‑где среди камедных деревьев еще поднимались дымки от  выстрелов. Высокие кусты гастролобиума не шевелились. Не было никаких признаков  нападения.    

Майор и Джон Манглс разведали все до самого леса. Никого уже  не было. Виднелись многочисленные следы, да кое‑где дымились не погасшие еще  запалы. Майор из осторожности затоптал их, потому что одной искры было  достаточно, чтобы вызвать в высохшем лесу страшный пожар.    

– Каторжники скрылись, – сказал Джон Манглс.    

– Да, – отозвался майор, – и это, признаться,  тревожит меня. Я предпочел бы встретиться с ними лицом к лицу. Не так страшен  тигр на равнине, как змея среди высоких трав. Обследуем‑ка весь кустарник  вокруг повозки.    

Майор и Джон Манглс осмотрели все вокруг. От опушки леса до  Сноуи‑Ривер им не попался ни один каторжник. Шайка Бена Джойса как будто  улетела, подобно стае хищных птиц. Это исчезновение было слишком странно, чтобы  путешественники могли почувствовать себя в безопасности. Поэтому решили  держаться настороже. Повозка, эта настоящая увязшая в глине крепость, сделалась  центром лагеря. Двое часовых сменялись каждый час.    

Первой заботой леди Элен и Мери Грант было перевязать рану  Гленарвана. В ту минуту, когда муж упал, сраженный пулей Бена Джойса, леди Элен  в ужасе бросилась к нему. Потом, овладев собой, храбрая женщина помогла  раненому добраться до повозки. Когда плечо Гленарвана обнажили, майор,  исследовав рану, убедился, что пуля не задела ни костей, ни мускулов. Рана  сильно кровоточила, но Гленарван свободно двигал пальцами и предплечьем – это  успокоило его жену и друзей. Тотчас была сделана перевязка, после чего  Гленарван потребовал, чтобы им более не занимались. Настало время прояснить  все, что случилось. Все путешественники, за исключением Мюльреди и Вильсона,  стороживших снаружи, кое‑как разместились в повозке. Майора попросили дать  объяснения.    

Прежде чем начать свой рассказ, Мак‑Наббс сообщил леди Элен  о том, что ей было неизвестно, то есть о бегстве шайки каторжников из Пертской  тюрьмы, об их появлении в провинции Виктория и о том, что крушение поезда на  Кемденском мосту было делом их рук. Он вручил ей также номер «Австралийской и  Новозеландской газеты», купленный им в Симоре, и прибавил, что полиция  назначила сто фунтов стерлингов за голову Бена Джойса – опасного разбойника,  приобретшего благодаря совершенным им в течение полутора лет преступлениям  печальную известность.    

Но каким же образом удалось Мак‑Наббсу узнать в боцмане  Айртоне Бена Джойса? Это была тайна, которую всем хотелось узнать, и майор  рассказал следующее.    

С первого же дня Мак‑Наббс почувствовал инстинктивное  недоверие к Айртону. Два‑три незначительных факта, взгляд, которым боцман  обменялся с кузнецом у реки Уиммеры; его стремление по возможности объезжать  города и поселения; та настойчивость, с которой он добивался вызова «Дункана»  на восточное побережье; странная гибель бывших на его попечении животных,  наконец, какая‑то неискренность в поведении боцмана – все это пробудило в  майоре подозрения. Однако до событий прошлой ночи Мак‑Наббс все же не мог  определенно сказать, в чем именно он подозревает Айртона.    

В ту ночь, прокравшись среди высоких кустов, он добрался в  полумиле от лагеря до подозрительных теней, привлекших издали его внимание.  Фосфоресцирующие грибы бросали слабый свет среди мрака. Три человека  рассматривали на земле свежие следы. Среди этих людей Мак‑Наббс узнал кузнеца  из Блэк – Пойнта. «Это они», – сказал один. «Да, – отозвался  другой, – вот и трилистники на подкове». – «След идет от самой  Уиммеры». – «Все лошади подохли». – «Яд под рукой». – «Хватит на  целый кавалерийский полк». – «Да, полезное растение этот гастролобиум!»    

– Тут они замолчали, – продолжал Мак‑Наббс, –  и пошли прочь. Но того, что я услышал, было слишком мало, и я пошел за ними.  Вскоре они снова заговорили. «Ну и ловкач же этот Бен Джойс! – сказал  кузнец. – Каков боцман, и как хитро придумано кораблекрушение! Если его  план удастся, мы богачи! Этот Айртон – черт, а не человек». – «Нет, зови  его Беном Джойсом, он заслужил это имя!» Затем негодяи ушли из леса. Теперь я  знал все и вернулся в лагерь, убежденный в том, что Австралия влияет  благотворно далеко не на всех каторжников, не во гнев будь сказано Паганелю.    

Майор умолк. Его товарищи сидели молча в раздумье.    

– Итак, Айртон завлек нас сюда, чтобы ограбить и  убить? – проговорил бледный от гнева Гленарван.    

– Да! – ответил майор.    

– И от самой Уиммеры его шайка идет по нашим следам,  ожидая удобного случая?    

– Да.    

– Так, значит, этот негодяй вовсе не матрос с  «Британии»? Значит, он украл у какого‑то Айртона его имя и договор о найме на  судно?    

Все посмотрели на Мак‑Наббса: ведь ему тоже должны были  прийти в голову все эти мысли.    

– Вот что можно точно сказать обо всей этой  истории, – ответил майор своим неизменно спокойным голосом. – Мне  кажется, что имя этого человека в самом деле Айртон. Бен Джойс – это его  кличка. Несомненно, что он знает Гарри Гранта и был боцманом на «Британии». То  и другое доказывают подробности, о которых он упоминал, это подтверждает и  разговор каторжников, о котором я вам рассказал. Не будем же блуждать среди  бесполезных гипотез, а признаем бесспорным, что Айртон и Бен Джойс – одно и то  же лицо, то есть бывший матрос «Британии», ставший главарем шайки беглых  каторжников.    

Слова Мак‑Наббса не вызвали никаких возражений.    

– А теперь, – сказал Гленарван, – не  объясните ли вы мне, Мак‑Наббс, каким образом и почему боцман Гарри Гранта  попал в Австралию?    

– Каким образом? Не знаю, – ответил майор. –  И полиция заявляет, что она не более моего осведомлена об этом. Почему? Это мне  тоже неизвестно. Здесь тайна, которую раскроет только будущее.    

– Полиция даже не подозревает, что Айртон и Бен Джойс  одно и то же лицо, – заметил Джон Манглс.    

– Вы правы, Джон, – ответил майор. – И эти  сведения могли бы помочь ее розыскам.    

– Очевидно, этот негодяй проник на ферму Падди О'Мура с  преступной целью, – сказала леди Элен.    

– Несомненно, – отозвался Мак‑Наббс. – Он,  видимо, подготовлял на ферме ирландца какое‑то преступление, а тут подвернулось  нечто более заманчивое. Случай свел его с нами. Он услышал рассказ Гленарвана,  историю кораблекрушения и, будучи человеком дерзким, тут же решил извлечь из  этого Дела пользу. Решено было организовать экспедицию. У Уиммеры он вошел в  сношения с одним из своих людей, кузнецом из Блэк – Пойнта, и сделал приметными  наши следы. Его банда шла за нами. С помощью ядовитого растения Бен Джойс мало‑помалу  уничтожил наших быков и лошадей. Наконец, когда приспело время, он завел нас в  болота у Сноуи‑Ривер и предал в руки беглых каторжников, которыми он  заправляет.    

Все стало ясно. Майор раскрыл все прошлое Бена Джойса, и  этот негодяй предстал таким, каким он был на самом деле: дерзким и опасным  преступником. Намерения его были теперь вполне ясны, и они требовали от  Гленарвана величайшей бдительности. К счастью, разоблаченный разбойник был все  же менее страшен, чем предатель.    

Но из этих окончательно проясненных обстоятельств вытекало  одно важное следствие, о котором пока никто, кроме Мери Грант, не подумал. В то  время как другие обсуждали прошлое, она думала о будущем.    

Джону Манглсу первому бросились в глаза ее бледное лицо, ее  отчаяние. Он сразу понял, что должна была она переживать.    

– Мисс Мери! Мисс Мери! Вы плачете? – воскликнул  он.    

– Ты плачешь, мое дитя? – обратилась к ней леди  Элен.    

– Отец, отец!.. – прошептала девушка.    

Она не в силах была продолжать. Но всех вдруг осенила одна и  та же мысль – всем стало ясно горе Мери, почему она заплакала, почему вспомнила  об отце.    

Раскрытие предательства Айртона убивало всякую надежду найти  Гарри Гранта. Каторжник, для того чтобы завлечь Гленарвана в глубь материка,  придумал крушение у австралийского побережья. Об этом определенно было  упомянуто в разговоре бандитов, подслушанном Мак‑Наббсом. Никогда «Британия» не  разбивалась о подводные камни Туфоллд‑Бей! Никогда Гарри Грант не ступал ногой  на Австралийский материк! Вот уже второй раз ошибочное истолкование документа  толкнуло искавших «Британию» по ложному пути.    

Подавленные горем детей капитана Гранта, их спутники хранили  молчание. Да и что можно было сказать им в утешение! Роберт плакал, прижавшись  к сестре. Паганель с раздражением бормотал:    

– А, злосчастный документ! Чуть не дюжина честных людей  ломает головы по твоей милости!    

И, негодуя сам на самого себя, почтенный географ колотил  себя кулаком по лбу, рискуя проломить череп.    

Тем временем Гленарван пошел к Мюльреди и Вильсону, стоявшим  на страже. По всей долине между опушкой леса и рекой царила полная тишина. На  небе неподвижно теснились густые тучи. В дремотно застывшем воздухе далеко  разнесся бы малейший звук, между тем ничего не было слышно. По – видимому, Бен  Джойс и его шайка удалились на порядочное расстояние, иначе не веселились бы  так на нижних ветках деревьев стаи птиц, не объедали бы так мирно молодые  побеги несколько кенгуру, не высовывала бы доверчиво из кустов свои головы пара  страусов, – все говорило о том, что нигде в мирной глуши нет людей.    

– Вы ничего не видели и не слышали за последний  час? – спросил Гленарван матросов.    

– Ничего, милорд, – ответил Вильсон. –  Каторжники, должно быть, за несколько миль отсюда.    

– Как видно, их было слишком мало, чтобы напасть на  нас, – добавил Мюльреди. – Наверное, этот Бен Джойс отправился  вербовать себе помощников среди других таких же беглых каторжников, бродящих у  подножия Альп.    

– Видимо, так, Мюльреди, – согласился  Гленарван. – Эти негодяи – трусы. Они знают, что мы вооружены – и  вооружены хорошо. Быть может, они ждут ночи, чтобы напасть на нас. Когда станет  темнеть, нужно будет усилить бдительность. Ах, если бы мы могли покинуть эту  болотистую равнину и продолжать путь к побережью! Но разлившиеся воды реки  преграждают нам дорогу. За плот, который переправил бы нас на тот берег, я бы  отдал столько золота, сколько он весит.    

– А почему же вы не прикажете нам построить такой плот,  милорд? – спросил Вильсон. – Ведь деревьев здесь сколько угодно.    

– Верно, Вильсон, – ответил Гленарван, – но  эта Сноуи – Ривер не река, а непреодолимый поток.    

Тут к Гленарвану подошли Джон Манглс, майор и Паганель. Они  как раз только что обследовали Сноуи‑Ривер. После последних дождей ее воды  поднялись еще на один фут. Они неслись со стремительностью, напоминавшей пороги  американских рек. Конечно, немыслимо было пуститься по этой ревущей, клокочущей  пучине, изрытой водоворотами. Джон Манглс заявил, что переправа неосуществима.    

– Все же нельзя сидеть здесь сложа руки, –  прибавил он. – То, что мы хотели сделать еще до предательства Айртона,  теперь, по‑моему, еще более необходимо.    

– Что вы хотите сказать, Джон? – спросил  Гленарван.    

– Я хочу сказать, что нам срочно необходима помощь, и,  раз нельзя идти в Туфоллд‑Бей, надо идти в Мельбурн. У нас осталась одна  лошадь. Дайте мне ее, милорд, и я отправлюсь в Мельбурн.    

– Но это рискованная попытка, Джон, – сказал  Гленарван. – Не говоря уж обо всех опасностях этого путешествия в двести  миль, по незнакомому краю, учтите и то, что все дороги и тропы, вероятно,  отрезаны сообщниками Бена Джойса.    

– Знаю, милорд, но знаю и то, что дальше так  продолжаться не может. Айртону, по его словам, требовалась неделя, чтобы  доставить сюда матросов с «Дункана»; я же берусь вернуться с ними на берега  Сноуи‑Ривер через шесть дней. Так как же, милорд? Каковы будут ваши приказания?    

– Прежде чем Гленарван ответит, – сказал  Паганель, – позвольте мне сделать замечание. Ехать в Мельбурн надо, но я  против того, чтобы этим опасностям подвергался Джон Манглс. Он капитан  «Дункана» и поэтому не должен рисковать своей жизнью. Вместо него поеду я.    

– Хорошо сказано! – похвалил майор. – Но  почему именно вы, Паганель?    

– А мы разве не можем? – в один голос воскликнули  Мюльреди и Вильсон.    

– Думаете, я испугаюсь проехать какие‑нибудь двести  миль верхом? – сказал Мак‑Наббс.    

– Друзья мои, – заговорил Гленарван, – раз  один из нас должен поехать в Мельбурн, то давайте бросим жребий… Паганель,  пишите наши имена.    

– Во всяком случае, не ваше, милорд, – заявил Джон  Манглс.    

– Почему? – спросил Гленарван.    

– Как вы можете покинуть леди Элен, да и рана ваша не  зажила еще.    

– Гленарван, вам нельзя покидать экспедицию! –  воскликнул Паганель.    

– Конечно, – подтвердил Мак‑Наббс. – Ваше  место здесь, Эдуард, вы не должны уезжать.    

– Предстоят опасности, – возразил  Гленарван, – и я никому не уступлю мою долю риска. Пишите, Паганель. Пусть  мое имя будет смешано с именами моих товарищей, и дай бог, чтобы оно вышло  первым.    

Пришлось подчиниться воле Гленарвана. Его имя присоединили к  другим. Стали тянуть жребий, и он пал на Мюльреди. У отважного матроса  вырвалось радостное «ура».    

– Милорд, я готов пуститься в путь, – сказал он.  Гленарван пожал руку Мюльреди. Он направился к повозке, а майор и Джон Манглс  остались на страже.    

Леди Элен немедленно узнала о решении послать гонца в  Мельбурн, и о том, на кого пал жребий. У нее нашлись для честного матроса  слова, тронувшие его до глубины сердца. Все знали Мюльреди как человека  храброго, толкового, неутомимого, и жребий поистине сделал наилучший выбор.    

Отъезд Мюльреди был назначен на восемь часов вечера, тотчас  же после коротких сумерек. Вильсон взялся снарядить лошадь.    

Ему пришло в голову заменить на ее левой ноге  изобличительную подкову с трилистниками другой, снятой с одной из павших ночью  лошадей. Теперь, думалось ему, каторжники не смогут ни распознать следы  Мюльреди, ни гнаться за ним, ведь у них нет лошадей.    

Пока Вильсон седлал лошадь, Гленарван занялся письмом Тому  Остину, но он не мог писать из‑за раненой руки и попросил это сделать Паганеля.  Ученый, поглощенный какой‑то неотступной мыслью, казалось, не замечал ничего  вокруг. Надо сказать, что среди всех тревожных событий Паганель думал только об  одном: о неверно истолкованном документе. Он всячески переставлял слова,  стремясь извлечь из них новый смысл, и с головой ушел в эту работу.    

Конечно, он не расслышал просьбы, и Гленарван должен был ее  повторить.    

– А, прекрасно! Я готов! – отозвался Паганель.    

С этими словами он машинально взял свою записную книжку,  вырвал из нее листок, взял карандаш и приготовился писать. Гленарван начал  диктовать следующее:    

– Приказываю Тому Остину немедленно выйти в море и  вести «Дункан».    

Паганель дописывал это последнее слово, но тут его глаза  случайно остановились на валявшемся на земле номере «Австралийской и  Новозеландской газеты». Газета была сложена, и из ее названия, по‑английски,  «Australian and New‑Zealand Gazette» виднелись только последние пять букв слова  New – Zealand. Карандаш Паганеля вдруг остановился: географ, по – видимому,  совершенно забыл и о Гленарване, и о его письме, и о том, что ему диктовали.    

– Паганель! – окликнул его Гленарван.    

– Ах! – воскликнул географ.    

– Что с вами? – спросил майор.    

– Ничего, ничего, – пробормотал Паганель. Потом он  зашептал про себя: – Aland! Aland! Aland!    

Он вскочил и схватил газету. Он тряс ее, стараясь удержать  слова, рвавшиеся из уст.    

Леди Элен, Мери, Роберт, Гленарван с удивлением смотрели на  географа, не понимая причины его волнения.    

Паганель словно внезапно сошел с ума. Но его нервное возбуждение  длилось недолго. Ученый мало‑помалу успокоился. Радость, светившаяся в его  глазах, угасла. Он сел на прежнее место и сказал спокойно:    

– Я к вашим услугам, милорд.    

Гленарван снова принялся диктовать письмо. В окончательном  виде оно гласило: «Приказываю Тому Остину немедленно выйти в море и вести  «Дункан», придерживаясь тридцать седьмой параллели, к восточному побережью  Австралии».    

– Австралии? – переспросил Паганель. – Ах,  да, Австралии!..    

Закончив письмо, географ дал его Гленарвану. Тот кое‑как  подписал – ему мешала его рана. Затем письмо было запечатано, и Паганель еще  дрожащей от волнения рукой написал на конверте:    

«Тому Остину, помощнику капитана яхты «Дункан», Мельбурн».    

Вслед за этим он вышел из повозки, жестикулируя и повторяя  непонятные слова:    

– Aland! Aland! Zealand!    

 Глава XXI    

ЧЕТЫРЕ ТОМИТЕЛЬНЫХ ДНЯ    

     

Остаток дня прошел без происшествий. Все приготовления к  отъезду Мюльреди были закончены. Честный матрос был счастлив, что может  доказать Гленарвану свою преданность.    

К Паганелю вернулось хладнокровие, и он стал таким, как  обычно. Можно было догадаться, что он о чем‑то непрерывно думает, но решил  скрывать это. Без сомнения, у него были на то серьезные причины, ибо майор  слышал, как он повторял, словно борясь с собой:    

– Нет, нет! Они мне не поверят! Да и зачем? Слишком  поздно!    

Приняв такое решение, Паганель стал показывать Мюльреди на  карте путь, которого ему следовало держаться, чтобы достигнуть Мельбурна. Все  тропы на равнине вели к дороге на Лакнау. Она шла прямо на юг до самого  побережья, где круто поворачивала к Мельбурну. Географ советовал Мюльреди все  время держаться этого пути и не пытаться ехать напрямик по малоизвестной  местности. Все очень просто. Заблудиться Мюльреди не мог.    

Опасны были только первые несколько миль от лагеря, где,  должно быть, засела шайка Бена Джойса. Главное – миновать их, а там уже  каторжники не смогут догнать Мюльреди, и его важное поручение будет выполнено.    

В шесть часов пообедали. Шел проливной дождь, защитить от  которого палатка не могла. Поэтому все забрались в повозку. Вот это было  надежное убежище. Затвердевшая глина сковала повозку, и она прочно держалась,  как форт на своем фундаменте. Арсенал этой крепости, состоявший из семи  карабинов и семи револьверов, мог выдержать довольно долгую осаду, благо не  было недостатка ни в пулях, ни в провианте. А через шесть дней «Дункан»,  возможно, уже бросит якорь в Туфоллд‑Бей. Еще сутки – и его команда появится на  противоположном берегу Сноуи‑Ривер, и даже если переправа будет еще невозможна,  то шайка каторжников, во всяком случае, принуждена будет отступить перед  превосходящими силами. Но для этого прежде всего нужно было, чтобы Мюльреди  успешно выполнил опасное поручение.    

В восемь часов вечера совершенно стемнело. Настало время  ехать. Привели оседланную лошадь. Ее копыта, из осторожности обернутые  тряпками, беззвучно ступали по земле. Лошадь казалась усталой, а ведь от  твердости ее поступи и крепости ног зависело общее спасение. Майор посоветовал  Мюльреди щадить лошадь, как только он будет вне досягаемости каторжников. Лучше  задержаться на полдня, но зато наверняка добраться до цели.    

Джон Манглс передал матросу револьвер, который сам только  что тщательно зарядил. Недурное оружие в руках отважного человека, ибо шесть  выстрелов один за другим за несколько секунд могут расчистить дорогу,  прегражденную бандитами. Мюльреди вскочил в седло.    

– Вот письмо, которое ты передашь Тому Остину, –  сказал Гленарван. – Пусть не теряет ни часа! Пусть плывет в Туфоллд – Бей,  и если нас там не окажется, если мы не сможем переправиться через Сноуи‑Ривер,  то пусть немедленно спешит сюда. А теперь – в путь, мой честный матрос, да  хранит тебя бог!    

Гленарван, Элен и Мери Грант – все пожали руку Мюльреди.  Такой отъезд темной дождливой ночью в полный опасностей путь через огромные  неизведанные дебри смутил бы человека, менее крепкого духом, чем отважный  матрос.    

– Прощайте, милорд, – произнес он спокойно и  быстро исчез на тропе, шедшей вдоль опушки леса.    

К этому времени порывы ветра усилились. Сухие ветви  эвкалиптов с глухим стуком ударялись друг о друга. Порой было слышно, как они,  отломившись, падали на размокшую землю. Не одно гигантское дерево, высохшее, но  все еще стоявшее, повалилось в эту бурную ночь. Среди треска деревьев и рева  Сноуи‑Ривер раздавались завывания ветра. Густые тучи, гонимые к востоку,  неслись так низко над землей, что казались клубами пара. Беспросветный мрак  делал еще страшнее эту и без того страшную ночь.    

После отъезда Мюльреди путешественники укрылись в повозке.  Леди Элен, Мери Грант, Гленарван и Паганель разместились в переднем отделении.  Оно из предосторожности было наглухо закрыто. В заднем отделении устроились  Олбинет, Вильсон и Роберт. Майор и Джон Манглс несли дозор снаружи. Это было  необходимо, так как каторжники могли воспользоваться возможностью легкого  нападения.    

Оба эти верных стража стояли на своем посту, стоически  перенося хлеставший им в лицо дождь и порывы ветра. Они силились проникнуть  взором в таившую опасность темноту, ибо из‑за воя бури, треска сучьев, шума  валившихся деревьев, рева бушевавших вод расслышать что‑либо было невозможно.    

Однако в оглушительном шуме порой на короткое время  наступало затишье. Ветер приостанавливался, словно для того, чтобы перевести  дух. Одна лишь Сноуи‑Ривер бурлила среди неподвижных камышей и черной завесы  камедных деревьев.    

В такие минуты тишина казалась особенно глубокой. Тогда  майор и Джон Манглс внимательно прислушивались.    

В один из моментов затишья до них донесся пронзительный  свист. Джон Манглс поспешно подошел к майору.    

– Слыхали? – спросил он его.    

– Да, – ответил Мак‑Наббс. – Но кто это:  человек или животное?    

– Человек, – ответил Джон Манглс.    

Оба стали слушать. Вдруг снова послышался тот же непонятный  свист, а вслед за ним – звук, похожий на выстрел. Но в этот миг буря завыла с  новой силой и почти заглушила его. Мак‑Наббс и Джон Манглс перестали слышать  друг друга. Они подошли к повозке с подветренной стороны.    

В тот же миг кожаные занавеси приподнялись, и из повозки  вышел Гленарван. Он тоже слышал зловещий свист и выстрел, отдавшийся эхом под  брезентовым навесом.    

– С какой стороны это послышалось? – спросил он.    

– Оттуда, – Джон Манглс указал рукой в сторону  темной тропы, по которой поехал Мюльреди.    

– С какого расстояния?    

– Звуки донес ветер. Это было, наверное, милях в трех  от нас, – ответил Джон Манглс.    

– Идем! – сказал Гленарван, вскидывая на плечо  карабин.    

– Нельзя! – отозвался майор. – Это западня,  подстроенная, чтобы увести нас подальше от повозки.    

– А что, если негодяи убили Мюльреди? – настаивал,  схватив за руку Мак‑Наббса, Гленарван.    

– Об этом мы узнаем завтра, – хладнокровно ответил  майор, твердо решивший удержать Гленарвана от бесполезной неосторожности.    

– Вам нельзя покидать лагерь, милорд, – сказал  Джон, – пойду я один.    

– И вы не пойдете! – твердо возразил Мак‑Наббс. –  Неужели вы хотите, чтобы нас перебили поодиночке, хотите ослабить наши силы,  хотите, чтобы мы оказались в руках этих злодеев? Если Мюльреди стал их жертвой,  зачем же прибавлять к этому несчастью еще новое? Мюльреди отправился потому,  что на него пал жребий. Пади жребий на меня, отправился бы нe он, а я, и не  просил бы и не ждал бы никакой помощи.    

Майор был совершенно прав, удерживая Гленарвана и Джона  Манглса. Было бы безумием, притом совершенно бесполезным, идти на поиски  матроса в такую темную ночь, в лес, где засели каторжники. В небольшом отряде  Гленарвана слишком мало людей, чтобы рисковать еще чьей‑нибудь жизнью.    

Однако Гленарван, видимо, не хотел согласиться с этими  доводами. Рука его нервно сжимала карабин. Он ходил взад и вперед у повозки,  прислушивался к малейшему шороху, вглядывался в зловещий мрак. Его терзала  мысль, что один из близких ему людей где‑то лежит, смертельно раненный,  беспомощный, тщетно зовя тех, для кого он рисковал жизнью. Мак‑Наббс далеко не  был уверен, что ему удастся удержать Гленарвана и что, повинуясь чувству, он не  бросится под выстрелы Бена Джойса.    

– Эдуард, – сказал он, – успокойтесь.  Послушайте друга. Подумайте о леди Элен, о Мери Грант, обо всех, кто останется  здесь. И куда вы пойдете? Где искать Мюльреди? Если на него напали, то не ближе,  чем в двух милях отсюда. На какой дороге? По какой тропе идти?    

В эту минуту, как бы в ответ на слова майора, раздался  отчаянный крик.    

– Слушайте! – сказал Гленарван.    

Крик послышался с той же стороны, откуда прозвучал выстрел,  на расстоянии какой‑нибудь четверти мили. Гленарван, оттолкнув Мак‑Наббса, уже  бежал по тропе, но тут шагах в трехстах от повозки кто‑то позвал:    

– Помогите! Помогите!    

Голос был жалобный, полный боли. Джон Манглс и майор  бросились туда, откуда он донесся. Через несколько минут они увидели, что вдоль  опушки леса ползет и тяжело стонет человек. То был Мюльреди, раненый,  умирающий, может быть, при последнем издыхании. Когда товарищи подняли его с  земли, они почувствовали, что руки их в крови.    

Ливень все усиливался, ураган неистовствовал в вершинах  мертвых деревьев. Борясь с яростными порывами ветра, Гленарван, Джон Манглс и  майор понесли Мюльреди к повозке.    

Когда они вошли, все встали; Паганель, Олбинет, Роберт и  Вильсон ушли из повозки, а леди Элен уступила бедному Мюльреди свое отделение.  Майор снял с матроса промокшую от крови и дождя куртку и обнаружил у него в  правом боку рану, нанесенную кинжалом. Мак‑Наббс умелой рукой перевязал ее.  Сказать, были ли задеты главные органы, он не мог. Из раны, то усиливаясь, то  ослабевая, струилась алая кровь. Бледность и слабость раненого говорили о  серьезности ранения. Обмыв рану свежей водой, майор наложил на нее плотный  тампон из трута и нескольких слоев корпии, а затем туго забинтовал. Ему удалось  остановить кровотечение. Мюльреди уложили на здоровый бок, приподняв голову и  грудь, и леди Элен дала ему выпить несколько глотков воды.    

Через четверть часа раненый наконец зашевелился, глаза его  приоткрылись, и он стал шептать какие‑то бессвязные слова.    

Майор нагнулся к нему и расслышал, как он несколько раз  пробормотал:    

– Милорд… письмо… Бен Джойс…    

Майор повторил вслух эти слова и вопросительно взглянул на  своих товарищей. Что силился сказать Мюльреди? Видимо, Бен Джойс напал на  матроса. Но только ли затем, чтобы помешать ему добраться до «Дункана»? Письмо…  Гленарван осмотрел карманы Мюльреди. Письма, адресованного Тому Остину, там не  оказалось!    

Ночь прошла в мучительном беспокойстве. Боялись, что раненый  умрет. У него был сильнейший жар. Леди Элен и Мери Грант, сестры милосердия, не  отходили от Мюльреди. Ни за одним больным не ухаживали так заботливо и с таким  сочувствием.    

Рассвело. Дождь перестал, но тяжелые тучи еще ползли по  небу. На земле валялись обломанные сучья. Размокшая глина стала жидкой, и хотя  повозка уже не могла увязнуть глубже, но подойти к ней стало труднее.    

Джон Манглс, Паганель и Гленарван отправились на рассвете  обследовать окрестности лагеря. Они пошли по тропе, где еще виднелись пятна  крови. Никаких следов Бена Джойса и его шайки не было. Они дошли до того места,  где произошло нападение. Там лежали два трупа – бандиты, которых застрелил  Мюльреди. Один из них был кузнец из Блэк‑Пойнта. Смерть страшно исказила его  лицо. На этом Гленарван прекратил разведку – далеко отходить от лагеря было  неблагоразумно.    

Озабоченный серьезностью положения, он пошел назад к  повозке.    

– Нечего и думать об отправке нового гонца в  Мельбурн, – сказал он.    

– Однако это необходимо, милорд, – отозвался Джон  Манглс, – и я попытаюсь пробраться там, где это не удалось моему матросу.    

– Нет, Джон, у вас даже нет лошади для этого пути в  двести миль.    

Действительно, лошадь Мюльреди, единственная оставшаяся у  путешественников, не вернулась. Убили ее, или она заблудилась в чаще, или ее  захватили каторжники?    

– Во всяком случае, – сказал Гленарван, –  расставаться мы больше не будем. Подождем здесь неделю, две недели, пока спадет  вода в Сноуи‑Ривер. А тогда, делая небольшие переходы, мы доберемся до Туфоллд‑Бей  и оттуда более безопасным путем пошлем «Дункану» приказ идти к восточному  побережью.    

– Это единственное, что нам остается сделать, –  согласился Паганель.    

– Итак, друзья, – продолжал Гленарван, –  будем держаться все вместе. Слишком велик риск пускаться в одиночку в дебри,  где бродят разбойники.    

Гленарван был прав и в том, что отказался посылать кого –  нибудь одного, и в том, что решил терпеливо выжидать на берегу Сноуи‑Ривер  спада воды. Ведь до Делегита, первого пограничного городка провинции Новый  Южный Уэльс, было всего миль тридцать пять. Там они, конечно, найдут средства  передвижения, чтобы добраться до Туфоллд‑Бей, и смогут отправить оттуда в  Мельбурн по телеграфу приказ «Дункану». Эти решения были разумны, но запоздалы.  Если бы Гленарван не послал Мюльреди по дороге на Лакнау, скольких бед можно  было бы избежать, не говоря уже о тяжелейшей ране матроса!    

Вернувшись в лагерь, Гленарван застал своих товарищей менее  удрученными. Казалось, у них затеплилась надежда.    

– Ему лучше! Ему лучше! – крикнул Роберт, бросаясь  к Гленарвану.    

– Мюльреди лучше?    

– Да, Эдуард, – ответила леди Элен. – У него  был кризис. Наш матрос будет жить!    

– Где Мак‑Наббс? – спросил Гленарван.    

– Он у него. Мюльреди захотел с ним поговорить. Не надо  им мешать.    

Действительно, час назад раненый очнулся от забытья, жар  уменьшился. Придя в себя, Мюльреди тотчас же попросил позвать Гленарвана, а если  его нет, то майора. Мак‑Наббс, видя, как раненый слаб, запретил было ему всякие  разговоры. Но Мюльреди так упорно настаивал, что майору пришлось сдаться.    

Когда Гленарван вернулся, разговор длился уже несколько  минут. Оставалось только ждать, что скажет майор. Вскоре кожаные занавески  раздвинулись, и показался Мак‑Наббс. Он прошел в раскинутую под камедным  деревом палатку, где ждали его друзья. Лицо майора, обычно бесстрастное, теперь  казалось сумрачным и озабоченным. Когда глаза его остановились на леди Элен, на  Мери Грант, в них отразилась глубокая грусть.    

Гленарван стал расспрашивать майора. Вот что Мак‑Наббс узнал  от раненого.    

Покинув лагерь, Мюльреди поехал по тропе, указанной ему  Паганелем. Он спешил, насколько это было возможно в темноте. Он проехал, как он  думает, уже мили две, как вдруг несколько человек – кажется, пятеро – бросились  наперерез лошади. Она встала на дыбы. Мюльреди выхватил револьвер и стал  стрелять. Ему показалось, что двое из нападавших упали. При вспышке выстрелов  он узнал Бена Джойса. Больше ничего    

Мюльреди не видел. Он не успел расстрелять всех зарядов.  Сильный удар в правый бок сбросил его с седла. Однако он еще не потерял  сознания. Убийцы сочли его мертвым. Он почувствовал, что его обыскивают. Затем  он услышал, как один из разбойников сказал: «Нашел письмо!» – «Давай его  сюда, – отозвался Бен Джойс. – Теперь «Дункан» наш!»    

Здесь у Гленарвана невольно вырвался крик. Мак‑Наббс  продолжал:    

– «А теперь поймайте лошадь, – сказал Бен  Джойс. – Через четыре дня я буду на «Дункане», через шесть – в Туфоллд‑Бей.  Там встретимся. Отряд Гленарвана будет еще вязнуть здесь, в болотах у Сноуи‑Ривер.  Вы же переходите реку через Кемпльпирский мост, добирайтесь до моря и ждите  меня. Я найду способ привести вас на яхту. Когда же мы побросаем команду в  море, то с таким судном, как «Дункан», станем хозяевами Индийского  океана». – «Ура Бену Джойсу!» – крикнули каторжники. Привели лошадь  Мюльреди, и Бен Джойс ускакал на ней по направлению к дороге на Лакнау, а его  шайка направилась к реке. Мюльреди же, хотя и тяжело раненный, нашел в себе  силы дотащиться до того места, где мы нашли его почти умирающим. Вот что  рассказал мне Мюльреди, – закончил Мак‑Наббс. – Теперь вы понимаете,  почему отважный матрос так спешил сообщить все это нам?    

Рассказ майора привел в ужас Гленарвана и его спутников.    

– Пираты! Пираты! – воскликнул Гленарван. –  Они перебьют мою команду и завладеют «Дунканом»!    

– Конечно, – отозвался Мак‑Наббс, – ведь Бен  Джойс захватит экипаж врасплох, и тогда…    

– Значит, надо опередить этих негодяев! – сказал  Паганель.    

– Но как же мы переправимся через реку? – спросил  Вильсон.    

– Так же, как и они, – ответил Гленарван, –  каторжники перейдут через Кемпльпирский мост, то же самое сделаем и мы.    

– А как быть с Мюльреди? – спросила леди Элен.    

– Мы понесем его! Будем сменяться!.. Не могу же я  допустить, чтобы моя беззащитная команда попала в лапы шайки Бена Джойса!    

План перейти реку через Кемпльпирский мост был осуществим,  но, конечно, рискован. Каторжники могли засесть у моста и оборонять его. Их  оказалось бы человек тридцать против семи мужчин отряда. Но бывают минуты,  когда не до расчетов и, несмотря ни на что, надо идти вперед.    

– Милорд, – обратился к Гленарвану Джон  Манглс, – прежде чем решиться испробовать последний шанс и рискнуть  перейти через этот мост, стоит сначала все разведать. Я беру это на себя.    

– Я с вами, Джон, – заявил Паганель.    

Джон согласился, и оба они стали тотчас же собираться. Надо  было идти вниз по течению, пока они не найдут мост, о котором говорил Бен  Джойс, и, конечно, соблюдать осторожность, чтобы не попасться на глаза  каторжникам, вероятно наблюдавшим за берегами реки.    

Итак, два отважных путешественника, хорошо вооруженные и  снабженные пищей, пустились вперед, пробираясь среди высокого тростника,  росшего по берегам.    

Их ждали весь день, но наступил вечер, а они все не  возвращались. В лагере начали беспокоиться.    

Наконец около одиннадцати часов Вильсон возвестил об их  приближении. Паганель и Джон Манглс вернулись, крайне утомленные десятимильным  переходом.    

– Ну, что этот мост? Он существует? – бросившись  им навстречу, спросил Гленарван.    

– Да, мост из лиан, – сказал Джон Манглс. –  Каторжники действительно прошли через него, но…    

– Но что? – допрашивал Гленарван, предчувствуя  новую беду.    

– Они сожгли его за собой! – ответил Паганель.    

 Глава XXII    

ИДЕН    

     

Предаваться отчаянию было некогда, надо было действовать.  Кемпльпирский мост сожжен, но необходимо во что бы то ни стало переправиться  через Сноуи‑Ривер и добраться до Туфоллд‑Бей раньше шайки Бена Джойса. Вот  почему, не теряя времени на бесполезные разговоры, Гленарван и Джон Манглс на  следующий же день, 16 января, отправились к реке, чтобы найти какой‑нибудь  способ переправы.    

Бурные, вздувшиеся от дождей воды все не убывали. Они  клубились с неописуемой яростью. Пуститься по ним значило бы обречь себя на  верную гибель. Гленарван, опустив голову, скрестив на груди руки, неподвижно  стоял на берегу.    

– Хотите, я попытаюсь вплавь перебраться на тот  берег? – предложил Джон Манглс.    

– Нет, Джон, – ответил Гленарван, удерживая за  руку отважного молодого человека, – подождем еще!    

Они вернулись в лагерь. День прошел в томительном  беспокойстве. Раз десять Гленарван приходил на берег Сноуи – Ривер. Он пытался  изобрести какой‑нибудь смелый способ переправы. Тщетно. Даже если бы меж  берегов реки неслись потоки лавы, и тогда она была бы не более неприступна.    

В эти долгие часы вынужденного бездействия леди Элен, следуя  советам майора, старательно и толково ухаживала за раненым Мюльреди. Матрос  чувствовал, что он возвращается к жизни. Теперь Мак‑Наббс смело мог утверждать,  что у раненого не были затронуты главные органы. Видимо, слабость его  объяснялась лишь большой потерей крови. А раз кровотечение остановлено и рана  затягивалась, для полного выздоровления нужны были только время и покой. Леди  Элен настояла, чтобы Мюльреди оставался в первом, лучшем отделении повозки.  Честному матросу было совестно. Он все думал, что из‑за него может задержаться  весь отряд, и добился обещания, что если будет найден способ переправы, то его  оставят в лагере под присмотром Вильсона.    

К несчастью, не удалось переправиться ни в тот день, ни на  следующий, 17 января. Такая задержка приводила Гленарвана в отчаяние. Напрасно  леди Элен и майор пытались его успокоить и уговорить терпеливо выждать.  Выжидать, когда Бен Джойс, быть может, уже всходит в эту минуту на палубу яхты!  Когда «Дункан», быть может, уже разводит пары и снимается с якоря, чтобы  направиться к роковому для него восточному побережью!    

Джон Манглс переживал те же муки, что и Гленарван. Поэтому,  стремясь во что бы то ни стало преодолеть ставшее на пути препятствие, молодой  капитан соорудил из больших кусков коры камедных деревьев нечто вроде пироги.  Из этих легких пластов, скрепленных деревянными перекладинами, получилась  хрупкая лодка.    

Днем 18 января капитан и матрос приступили к испытанию  суденышка. Они проявили чудеса сноровки, силы, ловкости, отваги. Но, как только  пирогу подхватило течение, она перевернулась, и храбрецы едва не поплатились  жизнью за свою попытку. Пирога же, закрутившись в водовороте, исчезла. Джону  Манглсу и Вильсону не удалось проплыть и десяти саженей по разлившейся на целую  милю после дождей и таяния снегов реке.    

Дни 19 и 20 января не принесли ничего утешительного. Майор и  Гленарван поднялись вверх по течению на целых пять миль, но брода не нашли.  Река всюду мчалась с той же бурной стремительностью: ведь в нее вливались все  воды горных ручьев и речек южного склона Австралийских Альп.    

Приходилось отказаться от надежды спасти «Дункан». Со  времени отъезда Бена Джойса прошло пять дней. Яхта, наверное, уже была у  восточного побережья и в руках каторжников!    

Однако такое положение вещей не могло длиться бесконечно.  Чем сильнее наводнение, тем быстрее оно кончается. 21‑го утром Паганель  заметил, что вода в Сноуи‑Ривер начала спадать. Географ сообщил об этом Гленарвану.    

– Э, не все ли теперь равно! – ответил тот. –  Слишком поздно!    

– Это не основание, чтобы оставаться здесь, –  заметил Мак‑Наббс.    

– Конечно, – отозвался Джон Манглс. – Быть  может, завтра можно будет переправиться.    

– Спасет ли это мою несчастную команду? –  воскликнул Гленарван.    

– Прошу вас, милорд, выслушайте меня, – сказал  молодой капитан. – Я хорошо знаю Тома Остина. Он, конечно, выполнит приказ  и уйдет в море, как только это станет возможным. Но откуда нам известно, вышла  ли яхта из ремонта ко времени прибытия в Мельбурн Бена Джойса… А что, если нет?  Что, если Остину пришлось на день, на два задержаться?    

– Ты прав, Джон, – согласился Гленарван, –  нужно добраться до Туфоллд‑Бей. Мы ведь всего в тридцати пяти милях от  Делегита!    

– А там, – сказал Паганель, – мы найдем  быстрый транспорт. Как знать: быть может, мы еще успеем предупредить беду!    

– Так в путь! – крикнул Гленарван.    

Не теряя времени, Джон Манглс и Вильсон принялись строить  большой плот. Они уже убедились на опыте, что куски коры не могут выдержать сильного  течения. И потому Джон Манглс срубил несколько камедных деревьев, из которых  они и сбили грубый, но прочный плот. Работы с этим плотом было немало, и он был  закончен лишь на следующий день.    

К этому времени вода значительно понизилась. Бурный поток  опять становился рекой, правда очень быстрой, но все же рекой. Джон надеялся,  что, умело управляя и лавируя, он доведет плот до противоположного берега.    

В половине первого на плот погрузили столько провизии,  сколько каждый мог унести с собой на два дня. Остальное бросили вместе с  повозкой и палаткой. Мюльреди настолько оправился, что его можно было взять с  собой. Он быстро выздоравливал.    

    

В час дня все взобрались на плот, пришвартованный к берегу.  Джон Манглс установил на правой стороне нечто вроде весла, чтобы бороться с  течением и не дать плоту отклоняться от нужного направления. Править веслом  капитан поручил Вильсону. Сам же он рассчитывал, стоя сзади, управлять с  помощью грубо сделанного кормового весла. Леди Элен, Мери Грант и Мюльреди  разместились посередине плота. Гленарван, майор, Паганель и Роберт – вокруг  них, чтобы, если понадобится, немедленно прийти им на помощь.    

– Все готово, Вильсон? – спросил капитан.    

– Все, капитан, – ответил Вильсон, взявшись мощной  рукой за весло.    

– Будь начеку! Смотри, чтобы нас не относило течением!  Джон Манглс отчалил и, оттолкнув плот от берега, пустил его по волнам. Первые  саженей пятнадцать все шло хорошо. Вильсон успешно боролся с течением. Но  вскоре плот попал в водовороты и завертелся так, что даже два весла не могли  удержать его, как ни напрягали силы Джон Манглс и Вильсон. Приходилось  покориться. Не было никакого способа остановить вращение плота. Его вертело с  головокружительной быстротой и уносило по течению. Джон Манглс, бледный, со  сжатыми губами, стоял, не отрывая глаз от водоворотов. Постепенно плот вынесло  на середину реки. Он находился полумилей ниже того места, откуда отчалил. Здесь  течение было еще сильнее, но так как оно разбивало водовороты, то плот стал  несколько более устойчивым.    

Джон и Вильсон снова взялись за весла, и им удалось  заставить плот двигаться к противоположному берегу, наискось перерезая реку.    

Они были уже саженях в пятидесяти от берега, как вдруг весло  Вильсона сломалось. Их понесло по течению. Джон, рискуя сломать и свое весло,  изо всех сил пытался удержать плот. Вильсон, с окровавленными руками, бросился  помогать капитану. Наконец они победили, и после почти часа переправы плот  ткнулся в крутой берег. Удар был силен: веревки лопнули, бревна разошлись, и на  плот, бурля, ворвалась вода. Путешественники едва успели уцепиться за свисавшие  над водой кусты и вытащить на берег промокших женщин и Мюльреди. Все уцелели,  но большая часть провизии и все оружие, кроме карабина майора, были унесены  течением вместе с обломками плота.    

Итак, после переправы маленький отряд очутился почти с  пустыми руками в тридцати пяти милях от Делегита, в пустынном, неведомом краю.  Здесь не встретишь ни колонистов, ни скваттеров, разве что свирепых грабителей.    

Решили сразу пуститься в дорогу. Мюльреди, понимая, что он  будет обузой, просил, чтобы его оставили здесь, где он один подождет помощи из  Делегита.    

Гленарван отказал ему. Они могли попасть в Делегит только  через три дня, а на побережье – через пять, то есть не раньше 26 января.  «Дункан» же должен был выйти из Мельбурна 16‑го. Что значили при этом какие‑то  несколько часов промедления!    

– Нет, друг мой, – сказал Гленарван, – я тебя  не брошу. Мы сделаем носилки и по очереди будем нести тебя.    

Носилки сделали из крепких ветвей эвкалипта, и Мюльреди  волей‑неволей пришлось улечься на них. Гленарван захотел первым нести своего  матроса. Он взялся за носилки с одной стороны, Вильсон – с другой, и отряд  двинулся в путь.    

Как печально было это зрелище! Как плохо кончалось так  хорошо начатое путешествие! Теперь шли не на поиски Гарри Гранта. Материк, где  его не было и никогда не бывало, грозил стать роковым для тех, кто искал его  следы. И если даже его отважные соотечественники достигнут побережья, они уже  не найдут там «Дункана», на котором могли бы вернуться на родину!    

В тягостном молчании прошел первый день пути. У носилок  сменялись каждые десять минут, и, хотя утомление усугублялось жарой, никто не  жаловался.    

Вечером, пройдя пять миль, остановились в роще камедных  деревьев. Поужинали тем, что уцелело после крушения плота. В дальнейшем можно  было рассчитывать только на карабин майора.    

Ночь провели плохо, к тому же шел дождь. Путешественники  едва дождались рассвета. Снова двинулись в путь. Майору не удалось ничего  подстрелить: этот злосчастный край был хуже любой пустыни – сюда не забегали и  звери.    

К счастью, Роберт наткнулся на гнездо дрофы, в котором  оказалось двенадцать крупных яиц. Олбинет испек их в горячей золе. Эти печеные  яйца да несколько сорванных в овраге стеблей портулака составили весь завтрак  22 января.    

Дорога стала невероятно трудной. Песчаные равнины были  покрыты колючей травой спинифекс, называемой в Мельбурне «дикобраз». Она рвала в  клочья одежду и до крови царапала ноги. Тем не менее отважные женщины, не  жалуясь, шли вперед, подавая пример своим спутникам, подбадривая то одного, то  другого словом или взглядом.    

Вечером остановились на привал у подножия горы Булла –  Булла, на берегу горной речки Юнгалы. Ужин был бы совсем плох, если бы Мак‑Наббсу  не удалось наконец подстрелить крупную крысу leporillus conditor, очень ценимую  за вкусное мясо. Олбинет зажарил ее. При всех ее достоинствах она все же была  не с барана величиной. Пришлось довольствоваться и этим. Все косточки были  обглоданы.    

23 января путешественники, утомленные, но по‑прежнему полные  решимости, снова зашагали вперед. Обогнув подножие горы, они очутились на  обширных лугах, поросших травой, похожей на китовый ус. Это было какое‑то  нагромождение колючек, какая‑то живая стена острых штыков; приходилось  прокладывать дорогу то топором, то огнем.    

В то утро и не заводили речь о завтраке. Эта усеянная  осколками кварца земля была воплощением бесплодия. Помимо голода,  путешественников жестоко мучила жажда, и эти муки еще усиливались страшной  жарой. За час едва проходили полмили. Продлись эти лишения до вечера,  путешественники уже не имели бы сил держаться на ногах, а упав, уже не встали  бы.    

Но само провидение приходит на помощь людям, когда они,  обессиленные, ждут скорой гибели. Напоило путешественников похожее на кораллы  растение цефалот, цветы которого, как ковшики, были наполнены бесценной влагой.  Все напились и почувствовали, что к ним вернулись силы. Накормило же их  растение, к которому прибегают туземцы, когда не могут добыть ни дичи, ни  насекомых, ни змей. Открыл его в пересохшем ручье горной речки Паганель. Ученый  не раз читал о замечательных свойствах этого растения в статьях одного из своих  коллег по Географическому обществу.    

То было нарду – тайнобрачное растение, то самое, которое  поддерживало жизнь Бёрка и Кинга в пустынях Центральной Австралии. Под его  листьями, похожими на листья клевера, виднелись сухие споры величиной с  чечевицу. Их растерли между двумя камнями – получилось нечто вроде муки. Из нее  испекли грубый хлеб, и он позволил путешественникам утолить муки голода. В этом  месте нарду росло в изобилии, и Олбинет собрал его столько, что  путешественникам была обеспечена пища на несколько дней.    

На следующий день Мюльреди оказался уже в силах пройти часть  дороги пешком. Его рана совершенно зажила. До города Делегита оставалось не  более десяти миль. В тот вечер остановились под 149° долготы, на самой границе  провинции Новый Южный Уэльс.    

Уже несколько часов шел мелкий дождик. Укрыться было негде,  но и тут отряду повезло: Джон Манглс отыскал хижину, заброшенную и ветхую, в  которой когда‑то ночевали пильщики.    

Пришлось довольствоваться этим жалким шалашом из веток и  соломы. Вильсон пошел набрать валявшегося кругом хворосту, чтобы развести  костер и испечь хлеб из нарду. Но разжечь этот хворост ему так и не удалось.  Это оказалось то самое огнестойкое дерево, о котором упоминал Паганель,  перечисляя чудеса Австралии.    

Пришлось обойтись без костра, а следовательно, и без хлеба,  и спать в сырой одежде.    

Прятавшиеся в верхушках деревьев птицы не переставали весело  щебетать, словно издеваясь над несчастными путешественниками.    

Все же мучения отряда Гленарвана приближались к концу. Да и  пора было. Молодые женщины делали героические усилия, но слабели с каждым  часом. Они уже не шли, а брели.    

На следующий день вышли на рассвете. В одиннадцать часов  утра показался наконец Делегит – городок графства Уэлси, находящийся в  пятидесяти милях от Туфоллд‑Бей.    

В Делегите быстро нашлись средства передвижения. Гленарван  приободрился при мысли, что он уже недалек от океана. Быть может, в самом деле  что‑нибудь задержало «Дункан», и он опередит приход яхты! Ведь уже через сутки  он доберется до Туфоллд‑Бей.    

В полдень, после сытного завтрака, путешественники сели в  почтовую карету, и пять сильных лошадей умчали их из Делегита.    

Кучер и форейторы, ожидая обещанного щедрого вознаграждения,  гнали лошадей во весь дух, благо дорога была хорошей. Они проворно перепрягали  их на почтовых станциях, отстоявших на десять миль одна от другой. Казалось,  нетерпение, пожиравшее Гленарвана, передалось и его возницам.    

Так, делая по шести миль в час, неслись весь день и всю  ночь. Назавтра, при первых проблесках зари, глухой рокот волн возвестил о  близости океана. Надо было обогнуть бухту, чтобы доехать до того места берега у  тридцать седьмой параллели, где Том Остин должен был ждать путешественников.    

Когда перед ними развернулось море, все взоры устремились  вдаль, ища «Дункан». Вдруг яхта каким‑то чудом лавирует здесь, подобно тому,  как месяц назад она лавировала у мыса Корриентес, близ аргентинских берегов!    

Но ничего не было видно. Лишь вода и небо, сливавшиеся у  горизонта. Ни один парус не оживлял бесконечного океана. Оставалась еще одна  надежда: быть может, Том Остин бросил якорь в Туфоллд‑Бей – море было бурно, и  лавировать у открытых берегов небезопасно.    

– В Идеи! – приказал Гленарван.    

Почтовая карета свернула направо и понеслась по дороге вдоль  берега бухты к маленькому городку Идеи. До него было пять миль.    

Кучер остановился невдалеке от маяка, указывавшего вход в  порт. На рейде стояло на якоре несколько судов, но ни на одном из них не  развевался флаг Малькольма.    

Гленарван, Джон Манглс и Паганель, выпрыгнув из кареты,  побежали на таможню. Они расспросили служащих и справились по книге о судах,  прибывших в порт за последние дни.    

Оказалось, что за всю неделю ни одно новое судно не входило  в порт.    

– Может быть, «Дункан» еще не вышел из  Мельбурна? – воскликнул Гленарван, цепляясь за последнюю надежду. –  Вдруг мы прибыли раньше него?    

Джон Манглс покачал головой. Капитан знал своего помощника.  Том Остин ни в коем случае не мог бы медлить десять дней с выполнением приказа.    

– Я хочу убедиться, – сказал Гленарван. –  Уверенность лучше, чем сомнение.    

Четверть часа спустя была послана телеграмма судовому  маклеру в Мельбурн.    

Затем Гленарван приказал кучеру ехать в гостиницу  «Виктория».    

В два часа дня лорду Гленарвану была вручена ответная  телеграмма следующего содержания:    

     

ЛОРДУ ГЛЕНАРВАНУ, ИДЕН, ТУФОЛЛД‑БЕЙ. «ДУНКАН» УШЕЛ В МОРЕ 18‑го  ТЕКУЩЕГО МЕСЯЦА В НЕИЗВЕСТНОМ НАПРАВЛЕНИИ.    

Дж. Эндрю, судовой маклер.    

     

Телеграмма выпала из рук Гленарвана.    

Никаких сомнений! Мирная шотландская яхта попала в руки Бена  Джойса и стала пиратским судном.    

Так закончился этот переход через Австралию, начало которого  было столь обнадеживающим. Следы капитана Гранта и его матросов были, кажется,  безвозвратно потеряны. Эта неудача стоила жизни всей команде «Дункана». Лорд  Гленарван потерпел поражение, и этого отважного человека, которого недавно в  пампасах не заставили отступить все стихии, здесь, в Австралии, победила  человеческая низость.    

     

 ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ    

     

    

Глава I    

«МАККУОРИ»    

     

Если когда‑нибудь разыскивавшие капитана Гранта должны были  отчаяться увидеть его, то не в эти ли дни, когда рухнуло все сразу? В какую  часть света снаряжать новую экспедицию? Каким образом достигнуть новых земель?  Ведь «Дункана» больше не существовало, и даже нельзя было немедленно вернуться  на родину. Итак, предприятие великодушных шотландцев потерпело неудачу.  Неудача! Печальное слово, которое не находит отклика в душе мужественного  человека. И все же Гленарван был вынужден сознаться в бессилии продолжать это  самоотверженное дело.    

В столь тяжелой обстановке Мери Грант имела мужество не  упоминать имени отца. Она сдерживала свои душевные муки, думая о несчастной  погибшей команде «Дункана». Теперь она утешала леди Элен, прежде утешавшую ее.  Мери первая заговорила о возвращении в Шотландию. Джон Манглс, видя, с каким  мужеством девушка безропотно покоряется своей судьбе, восхищался ею. Он хотел  сказать, что капитана Гранта еще можно найти, но Мери взглядом остановила его,  а через некоторое время сказала ему.    

– Нет, мистер Джон, теперь нужно думать о тех, кто  жертвовал собой. Лорду Гленарвану необходимо возвращаться в Европу.    

– Вы правы, мисс Мери, – ответил Джон  Манглс, – это необходимо. Необходимо также, чтобы английские власти были  уведомлены о судьбе «Дункана». Но не теряйте надежды. Я не брошу начатых нами  поисков – буду продолжать их один. Или я найду капитана Гранта, или погибну  сам!    

Обязательство, которое брал на себя Джон Манглс, было  нешуточное. Мери приняла его и протянула руку молодому капитану, как бы желая  скрепить этот договор. Джон самоотверженно ставил на карту свою жизнь, и Мери  отвечала ему бесконечной благодарностью.    

В этот день было окончательно решено вернуться на родину.  Решили без промедления добираться до Мельбурна. На следующее утро Джон Манглс  отправился узнать, какие корабли отплывают туда. Молодой капитан полагал, что  между Иденом и столицей провинции Виктория постоянное сообщение.    

Однако его ожидания не оправдались: суда ходили редко. Три  или четыре судна, стоявшие на якоре в порту, составляли весь местный торговый  флот. И ни одно из них не шло ни в Мельбурн, ни в Сидней, ни в Пойнт‑де‑Галл. А  только из этих трех портов и можно было отплыть в Англию. Пароходы морской  компании связывали их с метрополией.    

Что тут было делать? Ждать подходящего судна? Но можно было  задержаться надолго, ибо Туфоллд‑Бей не так часто посещают суда. Сколько их  проходит в открытом море, не заходя в бухту!    

Все обсудив и обдумав, Гленарван уже решил было ехать в  Сидней сухим путем, как вдруг Паганель сделал неожиданное предложение.    

Географ также побывал в Туфоллд‑Бей и узнал, что там не было  судов, идущих на Мельбурн и Сидней. Но один бриг, стоявший на рейде, готовился  к отплытию в Окленд, столицу Те‑Ика‑а‑Мауи, Северного острова Новой Зеландии.  Паганель предлагал зафрахтовать этот бриг и плыть на нем в Окленд, откуда легко  будет вернуться в Европу, так как порт этот связан с ней регулярными рейсами.    

Это предложение заслуживало внимания. К тому же Паганель,  вопреки своему обыкновению, не стал приводить бесчисленные доводы в его пользу.  Он только изложил суть дела и прибавил, что переход займет не более пяти‑шести  дней. Действительно, от Австралии до Новой Зеландии не больше тысячи миль.    

По какому‑то странному совпадению, Окленд находился на той  самой тридцать седьмой параллели, которой от самой Араукании так упорно  придерживались путешественники. Конечно, географ, не рискуя быть обвиненным в  эгоизме, мог бы прибегнуть к этому выгодному для него доводу. Ведь попутно это  давало ему возможность посетить берега Новой Зеландии. Однако Паганель не  воспользовался таким полезным аргументом. После двух неудач он не отважился  предложить еще новое, третье толкование документа. Да это было и невозможно.  Ведь в документе определенно сказано, что капитан' Грант нашел убежище на  континенте, а не на острове. Новая Зеландия – только остров. Это было  бесспорно. Во всяком случае, по этой ли причине или по иной, но, предлагая  отправиться в Окленд, Паганель не упоминал ни словом, ни делом о новых поисках.  Он только заметил, что между этим городом и Великобританией имеется регулярное  сообщение, чем легко можно будет воспользоваться.    

Джон Манглс поддержал предложение Паганеля. Он советовал  принять его, потому что неизвестно, сколько пришлось бы ждать в Туфоллд‑Бей  подходящего судна. Он счел нужным побывать на бриге, о котором говорил географ.  И вот Гленарван, майор, Паганель, Роберт и молодой капитан сели в лодку и в  несколько взмахов весел подплыли к судну, стоявшему на якоре в двух кабельтовых  от берега.    

Это был бриг вместимостью в двести пятьдесят тонн, носивший  название «Маккуори». Он совершал рейсы между различными портами Австралии и  Новой Зеландии. Капитан, или, вернее сказать, хозяин брига, принял посетителей  довольно грубо. Они тотчас же увидели, что имеют дело с человеком  невоспитанным, мало чем отличающимся от своих пяти матросов. У него была  толстая красная физиономия, грубые руки, приплюснутый нос, вытекший глаз, рот в  табаке; все это да еще и зверский вид в придачу делало Уилла Холли малоприятным  человеком. Но выбора не было, и вообще для перехода в несколько дней можно быть  и не особенно требовательным.    

– Эй, вы там! Что вам нужно? – крикнул Уилл Холли  незнакомцам, всходившим на палубу его брига.    

– Вы капитан? – спросил Джон Манглс. –  Я, – ответил Холли. – Что дальше?    

– Скажите, «Маккуори» идет с грузом в Окленд?    

    

– Да! Что дальше?    

– Что он везет?    

– Все, что продается и покупается. Что дальше?    

– Когда он отчаливает?    

– Завтра в полдень, с отливом. Что дальше?    

– Взяли бы вы пассажиров?    

– Смотря каких, и притом если они согласятся есть из  общего судового котла.    

– У них будет своя провизия.    

– Дальше!    

– Дальше?    

– Да. Сколько их?    

– Девять, из них две дамы.    

– У меня нет кают.    

– Они удовольствуются предоставленной им рубкой.    

– Что дальше?    

– Вы согласны? – спросил Джон Манглс, которого  нисколько не смущали повадки капитана.    

– Подумать надо, – пробурчал хозяин «Маккуори».  Уилл Холли прошелся раза два по палубе, стуча своими грубыми, подбитыми  гвоздями сапожищами, а затем, круто остановившись перед Джоном Манглсом,  бросил:    

– Сколько даете?    

– Сколько хотите? – спросил Джон.    

– Пятьдесят фунтов. Гленарван кивнул в знак согласия.    

– Ладно, – ответил Джон Манглс, – идет:  пятьдесят фунтов.    

– Только за проезд!    

– Только.    

– Харчи свои!    

– Свои.    

– Уговорились. Дальше! – буркнул Холли.    

– Что еще?    

– Задаток.    

– Вот вам половина – двадцать пять фунтов, –  сказал Джон Манглс, отсчитывая хозяину брига деньги…    

Холли засунул их в карман, не найдя нужным поблагодарить.    

– Быть завтра на судне! До полудня. Будете, нет ли –  снимаюсь с якоря.    

– Будем.    

Закончив переговоры, Гленарван, майор, Роберт, Паганель и  Джон Манглс покинули судно, причем Уилл Холли не соблаговолил даже пальцем  прикоснуться к своей клеенчатой шляпе, покрывавшей его рыжие всклокоченные  волосы.    

– Какой грубиян! – вырвалось у Джона Манглса.    

– А мне он по вкусу, – возразил Паганель. –  Настоящий морской волк!    

– Скорее – медведь, – отозвался майор.    

– И я думаю, что этот медведь торговал в свое время  рабами, – прибавил Джон Манглс.    

– Не все ли равно? – отозвался Гленарван. –  Важно лишь то, что он капитан «Маккуори», а «Маккуори» идет в Новую Зеландию.  От Туфоллд‑Бей до Окленда мы будем видеть его мельком, а после Окленда и совсем  больше не увидим.    

Леди Элен и Мери Грант были рады узнать, что отъезд назначен  на завтра. Гленарван предупредил их, что на «Маккуори» у них не будет таких  удобств, как на «Дункане». Но после всех испытаний такой пустяк не мог смутить  женщин. Олбинету было поручено позаботиться о провизии. Бедняга оплакивал свою  несчастную жену, которая осталась на яхте и, значит, сделалась жертвой свирепых  каторжников вместе со всем экипажем. Однако Олбинет выполнил обязанности  стюарда с обычным усердием, и «харчи», припасенные им, состояли из отборных  продуктов, каких на бриге не водилось. В несколько часов закупки были окончены.    

В это время майор получил деньги по чекам Гленарвана на  Мельбурнский объединенный банк. Он не желал остаться без денег. Без оружия и  патронов тоже. Поэтому он обновил свой арсенал. Что же касается Паганеля, то  ему удалось добыть прекрасную карту Новой Зеландии, составленную Джонсоном.    

Мюльреди совсем поправился. Рана, которая угрожала его  жизни, теперь почти не чувствовалась. Морской переход должен был окончательно  восстановить его силы. Он рассчитывал полечиться ветрами Тихого океана.  Вильсону было поручено подготовить на «Маккуори» помещения для пассажиров.  После его щетки и метлы рубка брига стала неузнаваемой. Уилл Холли пожимал  плечами, но предоставлял ему действовать по его усмотрению. Гленарван с его  спутниками и спутницами не интересовал капитана. Он даже не знал имен своих  пассажиров и не спрашивал их. Эта прибавка к грузу дала ему лишних пятьдесят  фунтов стерлингов – вот и все. В его глазах более заслуживали внимания двести  тонн дубленой кожи, до отказа переполнившей его трюм. На первом месте кожа,  люди – на втором. Он был, прежде всего, торговцем. Но все же его считали  довольно опытным моряком, хорошо знающим здешние моря, столь опасные из‑за  коралловых рифов.    

Гленарван задумал использовать последние часы дня накануне  отплытия для того, чтобы еще раз побывать на побережье под тридцать седьмой  параллелью. У него были на это две причины. Ему хотелось еще раз осмотреть  место, где могло быть крушение «Британии». Ведь Айртон действительно был  боцманом на ней, и она действительно могла разбиться у этой части побережья  Австралии – не западного, а восточного. Было бы легкомысленно, навсегда покидая  страну, не обследовать это место. Затем, если даже «Британии» там никогда не  было, то уж «Дункан» попал в руки каторжников именно у этого берега. Быть  может, завязался бой. Разве нельзя было надеяться найти там следы борьбы,  последнего сопротивления? Если команда погибла в море, разве не могли волны  выбросить на берег трупы?    

И Гленарван вместе с Джоном Манглсом отправился на разведку.  Хозяин гостиницы «Виктория» предоставил в их распоряжение двух верховых  лошадей, и они снова пустились на север по дороге, огибавшей Туфоллд‑Бей.    

Печальной была эта разведка. Гленарван и капитан Джон Манглс  ехали молча, но каждый понимал другого. Одни и те же мысли, а стало быть, одни  и те же тревоги мучили их обоих. Они всматривались в утесы, подточенные морем.  Им не о чем было спрашивать друг друга и нечего отвечать. Положась на усердие и  сообразительность Джона Манглса, можно смело утверждать, что весь берег был  исследован самым тщательным образом. Не были пропущены ни одна бухточка, ни  один покатый пляж, ни одна песчаная отмель, куда прилив Тихого океана, правда  не очень сильный, мог выбросить обломки корабля. Но не нашлось решительно  ничего такого, что дало бы основание начать в этих местах новые поиски. След  «Британии» снова потерян.    

Не нашли и следов «Дункана». Вся эта часть австралийского  побережья была пустынна. Однако Джон Манглс наткнулся невдалеке от берега на  несомненные следы какого‑то лагеря: обуглившиеся поленья недавнего костра.  Может быть, тут несколько дней назад кочевало какое‑нибудь туземное племя? Нет,  Гленарвану бросилось в глаза нечто безусловно свидетельствовавшее о том, что  здесь были каторжники.    

Это была брошенная под деревом желто‑серая изношенная,  заплатанная куртка. На зловещих лохмотьях виднелся номер узника Пертской  исправительной тюрьмы. Каторжника уже не было, но мерзкое тряпье говорило о его  недавнем присутствии. Эта ливрея каторги, побывав на плечах какого‑то негодяя,  теперь догнивала на пустынном побережье.    

– Видишь, Джон, – сказал Гленарван, –  каторжники добрались сюда. А вот где‑то наши бедные товарищи с «Дункана»?    

– Да, – ответил молодой капитан глухим  голосом, – ясно, что их не высадили и они погибли!..    

– Презренные негодяи! Попадись они только в мои руки, я  отомщу им за свою команду! – воскликнул Гленарван.    

Горе сделало черты лица Гленарвана более жесткими. Несколько  минут он не отрывал взора от горизонта, будто надеясь увидеть затерявшееся в  беспредельных пространствах океана судно. Мало‑помалу гнев потух в глазах  Гленарвана. Он пришел в себя и, не прибавив ни слова, ни жеста, во весь опор  поскакал обратно в Идеи.    

Оставалось выполнить еще одну формальность – заявить обо  всем случившемся в полицию. Это было сделано в тот же вечер. Чиновник Томас  Бенкс, составляя протокол, едва мог скрыть свое удовольствие. Бенкс просто был  в восторге, узнав, что Бен Джойс со своей шайкой убрался прочь. И этот восторг  разделял с ним весь город. Правда, каторжники покинули Австралию, совершив еще  новое преступление, но все же они ее покинули. Важная новость была немедленно  передана по телеграфу властям в Мельбурн и Сидней. Гленарван, покончив с этим  делом, вернулся в гостиницу «Виктория». Грустно провели путешественники свой  последний вечер в Австралии. Мысли их невольно блуждали по стране, принесшей им  столько несчастий. Вспоминались те, казалось бы, основательные надежды, которые  засияли им у мыса Бернулли и которые так жестоко разбились в Туфоллд‑Бей.  Паганель был в каком‑то лихорадочно‑возбужденном состоянии. Джон Манглс,  наблюдавший за ним с самого происшествия на Сноуи‑Ривер, чувствовал, что  географ что‑то и хочет и не хочет сказать. Много раз он осаждал его вопросами,  но так ничего и не добился. Все же в этот вечер, провожая ученого в его  комнату, Джон спросил, почему он сегодня так нервничает.    

– Джон, друг мой, – ответил уклончиво  географ, – мои нервы в том же состоянии, как и всегда.    

– Господин Паганель, – не отступал Джон, – у  вас есть секрет, и он вас мучит!    

– Но что же я могу с этим поделать? – крикнул,  отчаянно всплеснув руками, географ.    

– О чем вы говорите?    

– О своей радости – с одной стороны, и отчаянии – с  другой.    

– Вы одновременно и радуетесь и приходите в отчаяние?    

– Да, я и радуюсь и в отчаянии, что попаду в Новую  Зеландию.    

– Нет ли у вас каких‑нибудь новых соображений? – с  живостью спросил Джон Манглс. – Уж не напали ли вы опять на следы капитана  Гранта?    

– Нет, друг Джон! Из Новой Зеландии не возвращаются.  Однако ж… Словом, вы знаете человеческую натуру: пока дышишь – надеешься. И мой  девиз: «spiro – spero»[111],  лучший девиз на свете!    

 Глава II    

ПРОШЛОЕ ТОЙ СТРАНЫ, КУДА НАПРАВЛЯЮТСЯ ПУТЕШЕСТВЕННИКИ    

     

На следующий день, 27 января, пассажиры брига «Маккуори»  расположились в его тесной рубке. Уилл Холли, конечно, не предложил женщинам  своей каюты, но об этом жалеть не приходилось, ибо эта берлога была достойна  медведя, который в ней жил.    

В половине первого дня, при наступлении отлива, стали  сниматься с якоря. Лишь с большим трудом удалось оторвать его ото дна. С юго‑запада  дул умеренный ветер. Стали ставить паруса. Пятеро матросов брига не торопились.  Вильсон хотел было помочь команде, но Холли остановил его, грубо сказав, чтобы  он не вмешивался не в свое дело. Он, Холли, привык сам со всем справляться и не  просит ни помощи, ни советов.    

Последнее относилось к Джону Манглсу. Молодой капитан, видя,  до чего неискусно орудуют матросы снастями, не мог порой не улыбаться. Джон  понял намек Холли и решил, что вмешается, хотя бы и непрошеным, лишь в том  случае, если судну из‑за неловкости команды будет грозить опасность.    

Наконец пятеро матросов, понукаемые бранными окриками  хозяина, все‑таки подняли все паруса. «Маккуори» под нижними парусами,  марселями, брамселями, бизанью и кливерами вышел левым галсом в открытое море.  Но несмотря на обилие парусов, бриг едва двигался. Со своим слишком  закругленным носом, широким дном и тяжелой кормой «Маккуори» был неуклюжим –  вот уж настоящая калоша!    

Пришлось с этим мириться. К счастью, как ни плохо шел  «Маккуори», а через пять, самое большее шесть дней он все же должен был бросить  якорь на рейде Окленда.    

В семь часов вечера скрылись из виду берега Австралии и маяк  иденского порта. Море было довольно бурным, и бриг сильно качало. Он тяжело  зарывался в волны. От такой качки пассажирам в рубке приходилось плохо. Но  выйти на палубу было невозможно из‑за сильного ливня. Они оказались в  вынужденном заключении. Каждый погрузился в свои думы. Говорили мало. Только  леди Элен и Мери Грант иногда обменивались несколькими словами. Гленарвану не  сиделось, и он расхаживал из угла в угол. Майор же не двигался с места. Джон  Манглс, а с ним и Роберт время от времени выходили на палубу понаблюдать за  морем. Ну, а Паганель бормотал в своем углу какие‑то непонятные бессвязные  слова.    

О чем думал почтенный географ? О Новой Зеландии, куда влекла  его судьба. Паганель перебирал в уме ее историю, и перед его глазами воскресало  прошлое этой мрачной страны.    

Но случалось ли за всю историю что‑нибудь, что позволило бы  первооткрывателям этих островов видеть в них материк? А современный географ и  моряк – могли ли они назвать их материком? Как видим, Паганель опять и опять  возвращался к толкованию письма капитана Гранта. Это была просто одержимость,  навязчивая идея. После Патагонии, после Австралии его воображение, подстегнутое  каким‑то словом, уцепилось за Новую Зеландию. Но вот одно, только одно смущало  его.    

– Contin… contin… – повторял он. – Ведь это  же значит continent – материк.    

И он стал припоминать мореплавателей, обследовавших эти два  больших острова южных морей.    

13 декабря 1642 года голландец Тасман, открыв Землю    

Ван‑Димена, подошел к неведомым до того берегам Новой  Зеландии. В течение нескольких дней он плыл вдоль этих берегов, а 17 декабря  его суда вошли в просторную бухту, в глубине которой виднелся узкий пролив,  разделявший два острова.    

Северный из них был остров Те‑Ика‑а‑Мауи, что значило по‑зеландски  «рыба мауи». Южный остров носил название Те‑Вахи пунаму, то есть «страна  зеленого камня». Абель Тасман послал на берег шлюпки, и они вернулись в  сопровождении двух пирог с кричащими туземцами. Дикари эти были среднего роста,  с коричневой или желтой кожей, тощие, с резкими голосами; их черные волосы,  связанные на японский лад, были увенчаны большим белым пером.    

Эта первая встреча европейцев с туземцами, казалось, обещала  прочные дружеские отношения. Но на следующий же день, когда одна из шлюпок  разыскивала новую стоянку, поближе к берегу, на нее набросилось множество  туземцев на семи пирогах. Шлюпка накренилась и наполнилась водой.  Командовавшего шлюпкой боцмана ударили грубо отточенной пикой в шею. Он  свалился в море. Из шести матросов четверо было убито. Двоим остальным и  раненому боцману удалось доплыть до своих судов и спастись.    

После этого зловещего происшествия Тасман стал немедленно  сниматься с якоря. Туземцам он отомстил лишь несколькими мушкетными выстрелами,  которые, по всей вероятности, в них не попали. Тасман ушел из этой бухты, за  которой осталось название бухты Убийц, поплыл вдоль западного побережья и 5  января бросил якорь у северной оконечности острова. Но здесь сильный прибой, а  также враждебное отношение дикарей не дали ему запастись водой, и он  окончательно покинул эту страну, дав ей название Земля Штатов – в честь  голландских Генеральных Штатов.    

Голландский мореплаватель назвал так эти земли потому, что  воображал, что они граничат с островами того же имени, открытыми к востоку от  Огненной Земли, у южной оконечности Америки, и считал, что он открыл Великий  южный материк.    

«Моряк семнадцатого века еще мог назвать эту землю  материком, но не моряк девятнадцатого! – твердил себе Паганель. –  Нет! Тут есть что‑то для меня непонятное!»    

В течение более чем ста лет никто не вспоминал о сделанном  Тасманом открытии. Новая Зеландия словно и не существовала, когда к ней пристал  под 35° 37' широты французский мореплаватель Сюрвиль. Сначала он не имел  оснований жаловаться на туземцев. Но вот подул сильный ветер, на море  разыгралась буря, и лодка, перевозившая больных матросов, была выброшена на  берег бухты Приют. Здесь туземный вождь Наги‑Нуи прекрасно принял французов и  даже угощал их в своей собственной хижине. Все шло хорошо, пока не была  украдена одна из шлюпок Сюрвиля. Сюрвиль тщетно требовал возвращения ее и решил  в наказание за воровство спалить всю деревню. Эта ужасная и несправедливая  месть, несомненно, сыграла роль в тех кровавых расправах, которые потом имели  место в Новой Зеландии.    

6 октября 1769 года у этих берегов появился капитан Кук. Он  поставил на якорь судно «Индевор» в бухте Тауэ‑Роа и пытался завоевать  расположение туземцев. Но чтобы общаться с людьми, надо было захватить их. И  Кук, не колеблясь, взял в плен двух или трех туземцев, чтобы, так сказать,  насильно оказать им благодеяния. Осыпав подарками пленных, Кук отправил их на  берег. Вскоре множество туземцев, соблазненных их рассказами, добровольно  явились на судно и обменялись товарами с европейцами. Через несколько дней Кук  отправился в большую бухту Хаукс‑Бей на восточном берегу Северного острова.  Здесь его встретили воинственные туземцы с криками и угрозами. Их пыл зашел так  далеко, что пришлось усмирить его пушечным залпом.    

20 октября «Индевор» стал на якоре в бухте Токо‑Малу. На  берегу ее обитало мирное племя в двести человек. Ботаники, бывшие на судне,  произвели в этой местности полезные исследования, причем туземцы переправляли  их на берег на своих пирогах. Кук посетил два селения, обнесенных частоколами,  брустверами и двойными рвами, которые говорили об умении туземцев строить  оборонительные сооружения. Главное их укрепление возвышалось на скале, которая  во время сильных приливов делалась настоящим островом. И не просто островом:  волны не только окружали ее, но даже с ревом прорывались сквозь естественную  арку в шестьдесят футов вышиной, на которой держалась эта неприступная  крепость.    

Кук пробыл в Новой Зеландии пять месяцев. 31 марта он  покинул ее, собрав много растений, образцов утвари, этнографических сведений и  дав свое имя проливу, разделяющему два острова. Ему предстояло еще вернуться  сюда во время позднейших путешествий.    

И действительно, в 1773 году мореплаватель снова появился в  Хаукс‑Бей. На этот раз он стал свидетелем каннибализма. о, надо сказать, что  его товарищи сами подстрекали дикарей. Офицеры нашли на берегу останки убитого  молодого туземца, принесли их на судно, «сварили» и предложили дикарям, которые  жадно набросились на эту пищу. Какая гнусная прихоть – готовить людоедское  угощение!    

Во время своего третьего путешествия Кук снова посетил эти  места, к которым он питал особое пристрастие. Мореплаватель непременно захотел  закончить здесь гидрографические съемки. Навсегда покинул он Новую Зеландию 25  февраля 1777 года.    

В 1791 году Ванкувер в течение двадцати дней стоял на якоре  в Бей‑оф‑Айлендс. Но он ничего не внес нового в естествознание и географию. В  1793 году д'Антркасто сделал на протяжении двадцати пяти миль съемку северного  побережья Те‑Ика – а‑Мауи. Капитаны торгового флота Хаузен и Дальримп, а  позднее Баден, Ричардсон, Муди появлялись ненадолго у этих островов. Доктор  Севедж за пять недель собрал в Новой Зеландии немало интересных сведений о  нравах ее обитателей.    

В 1805 году племянник вождя Ранги‑Ху, смышленый Дуа – Тара,  отправился в море на судне «Арго» под командой капитана Бадена, которое стояло  тогда в Бей‑оф‑Айлендс.    

Быть может, приключения Дуа‑Тара послужат в будущем сюжетом  героической поэмы для какого‑нибудь новозеландского Гомера. Приключения эти  изобиловали бедами, несправедливостями и дурным обращением. Вероломство,  заключение, побои, ранения – вот что пришлось испытать бедному дикарю за его  верную службу. Какое представление должен был получить он о людях, считавших  себя цивилизованными!    

Дуа‑Тара привезли в Лондон и сделали матросом последнего  разряда, предметом издевательств для всей команды. Несчастный юноша не перенес  бы таких мук, если бы не преподобный Марсден. Этот миссионер увидел в юном  дикаре сметливость, отвагу, необыкновенную кротость и приветливость и  заинтересовался им. Он добыл для родины своего любимца несколько мешков зерна и  орудия для обработки земли, но все это у бедняги было украдено. Злоключения и  муки снова обрушились на несчастного Дуа‑Тара, и только в 1814 году ему удалось  вернуться в страну предков. Но как раз тогда, когда после стольких  превратностей судьбы он собирался изменить жестокие обычаи своей родины, его в  возрасте двадцати восьми лет настигла смерть. Несомненно, это непоправимое  несчастье на долгие годы задержало культурное развитие Новой Зеландии. Ничто не  может заменить умного, хорошего человека, в сердце которого сочетаются любовь к  добру и любовь к родине!    

До 1816 года Новой Зеландией никто не интересовался. В этом  году Томсон, в 1817 году Николас, в 1819 году Марсден обследовали различные  местности обоих островов, а в 1820 году Ричард Крюйс, капитан 84‑го пехотного  полка, пробыл на островах десять месяцев и собрал за это время много ценных  материалов о нравах туземцев.    

В 1824 году Дюперре, командир судна «Кокий», простоял  пятнадцать дней на якоре в Бей‑оф‑Айлендс и встретил самое дружелюбное  отношение со стороны туземцев.    

После него, в 1827 году, английскому китобойному судну  «Меркурий» пришлось обороняться от туземцев. А в том же самом году капитан  Диллон во время двух своих стоянок был встречен туземным населением чрезвычайно  гостеприимно.    

В марте 1827 года командир судна «Астролейб», знаменитый  Дюмон‑Дюрвиль, не имея при себе никакого оружия, смог благополучно провести  несколько дней на берегу, среди новозеландцев. Он обменялся с ними подарками,  слушал их пение, спал в их хижинах и спокойно выполнил свои интересные работы  по съемкам, результатом которых были столь полезные для флота карты.    

На следующий год английский бриг «Хоус», которым командовал  Джон Джеймс, сделал стоянку в Бей‑оф‑Айлендс, направился к Восточному мысу.  Здесь англичанам много пришлось вытерпеть от вероломного вождя по имени  Энараро. Некоторые из спутников Джона Джеймса погибли ужасной смертью.    

Из этих противоречивых происшествий, из этой смены кротости  и жестокости следует сделать тот вывод, что часто жестокость новозеландцев была  лишь местью. Хорошее или дурное отношение туземцев зависело от того, хороши или  дурны были капитаны. Конечно, бывали и нападения ничем не оправданные, но  большей частью они являлись местью, вызываемой самими европейцами. Наказаны же  бывали, к несчастью, те люди, которые этого не заслуживали.    

После Дюрвиля этнография Новой Зеландии была дополнена  отважным исследователем, двадцать раз объехавшим весь земной шар, бродягой,  цыганом от науки, – английским ученым Ирлем. Он побывал в неисследованных  дотоле местностях обоих островов, причем хотя сам и не имел оснований  жаловаться на туземцев, но не раз был свидетелем того, как они лакомились  человеческим мясом. Новозеландцы с отвратительной алчностью пожирали друг  друга.    

Те же сцены людоедства наблюдал в 1831 году во время стоянки  в Бей‑оф‑Айлендс и капитан Лаплас. Бои туземцев между собой стали несравненно  грозней, ибо дикари уже выучились владеть с удивительным искусством  огнестрельным оружием. Поэтому когда‑то цветущие, густо населенные местности  острова Те‑Ика‑а‑Мауи превратились в настоящие пустыни. Целые племена исчезли,  как исчезает стадо овец, которых жарят и поедают. Тщетно пытались миссионеры  победить эти кровавые инстинкты. Начиная с 1808 года миссионерское общество  посылало своих самых искусных агентов – такое название им весьма подходит – в  главные поселения Северного острова. Но дикость новозеландцев пресекла все попытки  основать миссии. Только Марсден, покровитель Дуа‑Тара, Холл и Кинг высадились в  1814 году в Бей‑оф‑Айлендс и купили у местных вождей участок в двести акров за  дюжину железных топоров. Там разместилась миссия англиканского общества.    

Первые шаги были трудными. Но все же туземцы не лишили жизни  миссионеров. Они приняли их заботу и их учение. Смягчились даже самые суровые.  В сердцах, прежде чуждых человечности, пробудилась благодарность. Однажды, в  1824 году, новозеландцы даже защитили своих священников от грубости матросов,  которые оскорбляли миссионеров и угрожали им.    

Итак, через некоторое время миссии добились успехов,  несмотря на разлагающее влияние, которое оказывали на население каторжники,  бежавшие из Порт‑Джексона. В 1831 году миссионерская газета писала о двух  значительных миссиях: одна из них в Киди‑Киди, на берегу канала, ведущего в Бей‑оф‑Айлендс,  а другая – в Паи‑Хиа, на берегу реки Кава‑Кава. Под руководством миссионеров  туземцы прокладывали дороги, прорубали просеки в огромных лесах, перекидывали  мосты через реки. Все миссионеры поочередно отправлялись проповедовать благую  веру в глухие племена, строя из тростника и коры часовни, школы для детей;  и над крышей этих простых сооружений развевался флаг миссии с изображением  креста и словами «Ронго‑Паи», то есть «Евангелие» по‑новозеландски.    

По существу, влияние миссионеров не распространилось дальше  ближайших селений. Вне его остались все кочующие племена. Только христиане  отказались от людоедства, да и тех не следовало подвергать слишком сильному  искушению. Кровавый инстинкт еще не умер в них.    

В этих диких местах не прекращается война. Новозеландцы не  похожи на забитых австралийцев, которые убегают перед нашествием  европейцев, – они сопротивляются, защищаются, ненавидят захватчиков. В  данное время эта неукротимая ненависть побуждает их набрасываться на английских  эмигрантов. Будущее этих больших островов в руках случая. Их ждет или быстрая  цивилизация, или века дремучего варварства – в зависимости от того, кто победит  в войне.    

Так Паганель, горя нетерпением поскорее добраться до Новой  Зеландии, восстанавливал в своей памяти ее историю. Но увы, ничто в ней не  давало ему права называть эти два острова континентом. И если некоторые слова  документа снова воспламеняли воображение нашего географа, то два злополучных  слога «кон‑ти» упорно останавливали его на пути к новой расшифровке.    

 Глава III    

НОВОЗЕЛАНДСКИЕ ИЗБИЕНИЯ    

     

За четыре дня плавания «Маккуори» не прошел еще и двух  третей пути от Австралии до Новой Зеландии. Уилла Холли мало заботило  управление судном, сам он ничего не делал. Показывался он редко, и пассажиры на  это отнюдь не жаловались. Никто ничего не имел бы против того, чтобы он  проводил время у себя в каюте, но грубиян‑хозяин ежедневно напивался джином и  бренди. Команда охотно следовала его примеру, и никогда ни одно судно не плыло  так, как «Маккуори» из Туфоллд‑Бей, положившись только на милость судьбы.    

Эта непростительная беспечность заставила Джона Манглса быть  настороже. Не раз Мюльреди и Вильсон бросались выправлять руль, когда бриг  заносило и он готов был лечь набок. Подчас Уилл Холли обрушивался за это на  обоих матросов со. страшной бранью. Те были не склонны терпеть, и им очень  хотелось скрутить пьяницу и засадить его на дно трюма до конца перехода. Но  Джон Манглс, правда не без труда, сдерживал справедливое негодование своих  матросов.    

Разумеется, положение судна не могло не заботить молодого  капитана. Но, не желая тревожить Гленарвана, он поделился своими опасениями  лишь с майором и Паганелем. Мак‑Наббс дал ему тот же совет, что Мюльреди и Вильсон,  только в других выражениях.    

– Если вам это кажется нужным, Джон, – сказал  майор, – вы должны без колебаний взять на себя командование, или – если  хотите – руководство судном. Когда мы высадимся в Окленде, этот пьяница снова  станет хозяином своего брига и тогда сможет переворачиваться, сколько душе его  будет угодно.    

– Конечно, мистер Мак‑Наббс, я так. и поступлю,  когда это будет безусловно необходимо, – ответил Джон Манглс. – Пока  мы в открытом море, достаточно одного надзора. Ни я, ни мои матросы не покидаем  палубы. Но если этот Уилл Холли не протрезвится при приближении к берегу, я,  признаться, окажусь в очень затруднительном положении.    

– Разве вы не сможете взять верный курс? – спросил  Паганель.    

– Это будет не так‑то легко сделать, – ответил  Джон. – Трудно поверить, но, представьте, на этом судне нет морской карты.    

– Неужели?    

– Это действительно так. «Маккуори» совершает  каботажное плавание только между Иденом и Оклендом, и Уилл Холли так изучил эти  места, что ему не нужны вычисления.    

– Он, вероятно, думает, что бриг сам знает дорогу и  идет куда надо, – сказал Паганель.    

– Ох, что‑то я не верю в суда, которые идут сами  собой, – отозвался Джон Манглс. – И если вблизи берегов Уилл Холли  будет пьян, нам придется нелегко.    

– Будем надеяться, что, подходя к земле, он  образумится, – сказал Паганель.    

– Значит, если понадобится, вы не сможете ввести  «Маккуори» в Оклендский порт? – спросил Мак‑Наббс.    

– Без карты побережья это невозможно. Тамошние берега  чрезвычайно опасны. Это цепь неправильных и причудливых фиордов, напоминающих  фиорды Норвегии. Там много рифов, и, чтобы избежать их, нужен большой опыт.  Даже самое крепкое судно неминуемо разобьется вдребезги, если его киль  наткнется на одну из этих подводных скал.    

– И тогда экипажу останется только искать спасения на  берегу, не так ли? – спросил майор.    

– Да, мистер Мак‑Наббс, если позволит погода.    

– Рискованный выход, – отозвался Паганель. –  Ведь берега Новой Зеландии отнюдь не гостеприимны: на суше грозит не меньшая  опасность, чем на море!    

– Вы имеете в виду маори, господин Паганель? –  спросил Джон Манглс.    

– Да, друг мой. Среди моряков, плавающих по океану, их  репутация установлена прочно. Это не робкие австралийцы, а смышленое,  кровожадное племя, людоеды, от которых ждать пощады не приходится.    

– Итак, если б капитан Грант потерпел крушение у  берегов Новой Зеландии, вы бы не посоветовали устремиться туда на его  поиски? – спросил майор.    

– К берегам – да, – ответил географ, – так  как там, быть может, удалось бы найти следы «Британии», но идти вглубь – нет,  это было бы бесполезно. Каждый европеец, который осмеливается проникнуть в этот  край, попадает в руки маори, а пленники их обречены на верную гибель. Я  побуждал моих друзей пересечь пампасы, пересечь Австралию, но никогда не увлек  бы их по тропам Новой Зеландии. Да сохранит нас судьба от этих свирепых  туземцев!    

Опасения Паганеля были более чем обоснованны. Новая Зеландия  пользуется ужасной славой: почти все исследования ее связаны с кровавыми  событиями.    

Список погибших мученической смертью мореплавателей очень  велик. Эта кровавая летопись каннибализма начинается с пяти матросов Абеля  Тасмана, убитых и съеденных туземцами. Та же судьба постигла весь экипаж  капитана Тукнея. Были съедены дикарями и пять рыболовов с судна «Сидней‑Ков»,  захваченных в восточной части пролива Фово. Следует еще упомянуть о четырех  матросах со шхуны «Бразерс», убитых в гавани Молине, о нескольких солдатах  генерала Гейтса, о трех дезертирах с судна «Матильда» и, наконец, назвать имя  печально знаменитого капитана Мариона Дюфрена.    

11 мая 1772 года, после первого путешествия Кука,  французский капитан Марион привел в Бей‑оф‑Айлендс свои суда: «Маскарен»,  которым командовал он сам, и «Маркиз де Кастри» под командой его помощника  капитана Крозе. Лицемерные новозеландцы встретили вновь прибывших очень  радушно. Они даже разыграли робость, и, чтобы приручить их, пришлось делать им  подарки, оказывать всякие услуги, все время дружески общаться с ними.    

Их вождь, смышленый Такури, по словам Дюмон‑Дюрвиля,  принадлежал к племени нга‑рауру и был родственником туземца, за два года перед  этим предательски увезенного Сюрвилем.    

Уроженец страны, где долг чести требует от каждого маори  мстить за оскорбление кровью, Такури, конечно, не мог простить обиду,  нанесенную его племени. Он терпеливо ждал появления какого‑нибудь европейского  судна, обдумал свою месть и привел ее в исполнение с ужасающим хладнокровием.    

Притворившись сначала, что он боится французов, Такури всеми  средствами постарался внушить им ложную уверенность в безопасности. Часто он со  своими товарищами ночевал на кораблях. Они привозили отборную рыбу. Их  сопровождали жены и дочери. Вскоре дикари узнали имена офицеров и стали  приглашать их к себе в поселения. Марион и Крозе, подкупленные такими знаками  дружелюбия, объехали весь берег, где жили четыре тысячи человек. Туземцы  выбегали навстречу французам без всякого оружия и старались вызвать полное  доверие к себе.    

Капитан Марион стал на якорь в Бей‑оф‑Айлендс с целью  заменить на судне «Маркиз де Кастри» мачты, очень пострадавшие от последних  бурь. И вот, осмотрев окрестности, он 23 мая наткнулся на чудесный кедровый лес  в двух лье от берега и рядом с бухтой, расположенной в лье от стоянки кораблей.  В этом лесу был разбит лагерь, и две трети матросов, вооружившись топорами и  другими инструментами, принялись рубить кедры и расширять дорогу к бухте. Было  и еще два лагеря: один – на островке Моту‑Аро, посреди бухты, сюда перевезли  всех больных с кораблей, а также судовых кузнецов и бондарей; другой – на  берегу океана, в полутора лье от судов; этот последний лагерь сообщался с  лагерем плотников. Во всех трех пунктах морякам помогали в их работах сильные и  услужливые Дикари.    

До сих пор капитан Марион все же считал необходимым  принимать некоторые меры предосторожности. Так, дикарям было запрещено  появляться на судах с оружием, а шлюпки ходили на берег не иначе, как с хорошо  вооруженной командой. Однако туземцы своим обращением ввели в заблуждение и  Мариона и даже самых недоверчивых его офицеров, и глава экспедиции приказал  разоружить шлюпки. Капитан Крозе все же убеждал Мариона отменить такой приказ,  но ему не удалось этого добиться.    

Тут предупредительность и преданность новозеландцев еще  более возросли. Вожди их были с французскими офицерами в самой нежной дружбе.  Не раз Такури привозил на корабль своего сына и оставлял его там ночевать.  8 июня, во время торжественного визита Мариона, туземцы провозгласили  французского капитана «великим вождем» всего края и в знак почтения украсили  его волосы четырьмя белыми перьями.    

Так прошло тридцать три дня со времени прихода судов в Бей‑оф‑Айлендс.  Работа над мачтами продвигалась вперед, запас пресной воды пополнялся из  источников островка Моту – Аро. Капитан Крозе лично командовал плотниками, и  казалось, все позволяло рассчитывать на удачное завершение работ.    

12 июня катер командира был приготовлен для рыбной ловли  близ деревни, где жил Такури. Вместе с Марионом на катер сели два офицера –  Водрикур и Леу, один волонтер, каптенармус и двенадцать матросов. Их  сопровождали пять туземных вождей во главе с Такури. Ничто не предвещало той  ужасной участи, которая ожидала шестнадцать европейцев из семнадцати.    

Катер отвалил от борта, поплыл к берегу и вскоре скрылся из  виду.    

Вечером капитан Марион не вернулся ночевать на судно. Это не  возбудило ни в ком беспокойства. Решили, что капитан пожелал посетить лагерь в  лесу и там остался на ночь.    

На следующее утро, в пять часов, шлюпка с судна «Маркиз де  Кастри» отправилась, как обычно, за пресной водой на островок Моту‑Аро. Она  благополучно вернулась обратно.    

В девять часов вахтенный с «Маскарена» заметил в море  плывущего к кораблям почти обессилевшего человека. На помощь ему была послана  шлюпка, которая и доставила его на борт.    

Это был Тюрнер, гребец с катера капитана Мариона. В боку у  него было две раны, нанесенных копьем. Из семнадцати человек, покинувших  накануне судно, вернулся он один.    

Тюрнера засыпали вопросами, и вскоре стали известны все  подробности ужасной драмы.