1 2 3 4 5 6 7 8 
Возможно, прошли сутки или неделя, а может, и несколько месяцев — если судить по снам. В своих снах он проживал все новые и новые жизни. Снова Угощение Великана, детская площадка с детьми-оборотнями, умираешь-умираешь-умираешь, убиваешь-убиваешь-убиваешь… Когда он шел по лесу, кто-то шепнул ему прямо в ухо: «Тебе пришлось убить тех детей, чтобы добраться до Конца Света». — «Я не хотел никого убивать, — попытался ответить Эндер. — Никто не спрашивал меня, хочу ли я убивать». Но лес только рассмеялся. А когда он прыгал с утеса за Концом Света, его часто подхватывала не тучка, а истребитель, который уносил его к родной планете жукеров. И Эндер снова и снова вынужден был смотреть, как огненный смерч — реакция, запущенная Добрым Доктором, — пожирает земную твердь. А истребитель подлетал все ближе и ближе, и вот уже Эндер мог разглядеть отдельных жукеров, увидеть, как каждый из них взрывается, превращается в свет, а потом в бесформенный грязный комок. А вот королева, окруженная маленькими детишками, но потом королева становилась его мамой; к ней прижималась Валентина, а вокруг толпились ребята из Боевой школы. У одного из них было лицо Бонзо — он лежал чуть в сторонке, на земле, кровь текла из носа и глаз. «У тебя нет чести», — беспрестанно повторял он. И всегда в самом конце сна появлялись зеркало, лужа воды или гладкая металлическая обшивка корабля — какая-нибудь отражающая поверхность. Сначала в ней постоянно отражалось лицо Питера с кровью, струящейся по подбородку, и змеиным хвостом, торчащим изо рта. Но потом сон изменился — из зеркала уже глядело лицо самого Эндера, только старое и печальное, а в глазах его отражалась скорбь. Он скорбел по миллионам и миллионам убитых, но, по крайней мере, это были его глаза, и Эндер ничего не имел против.
   
Вот в каком мире проживал свои жизни Эндер, пока снаружи бушевала пятидневная Война Лиги.
   
   
Когда он проснулся снова, кругом царила тьма. Где-то вдалеке гремели взрывы. Он прислушался и различил тихие шаги.
   
Быстро повернувшись, Эндер резким движением выбросил в воздух руку, чтобы поймать того, кто крался к нему. И точно — пальцы его ухватили чью-то одежду, и он рванул противника на себя, пригибая к своим коленям, готовый убить его на месте, если потребуется.
   
— Эндер, это я, я!
   
Он узнал этот голос — много-много веков назад он уже слышал его.
   
— Алай.
   
— Салам, недомерок. Что это ты, пытался убить меня?
   
— Да. Решил, что ты пришел убить меня.
   
— Я просто боялся тебя разбудить. Ну что ж, инстинкт самосохранения в порядке. А Мэйзер говорил, что ты превратился в овощ.
   
— Я пытался. А что это там грохочет?
   
— Война. Наш сектор перекрыли, чтобы с нами ничего не случилось.
   
Эндер опустил ноги на пол и попытался сесть, но не смог. Слишком болела голова. Он сощурился от боли.
   
— Не садись, Эндер. Все в порядке. Похоже, мы побеждаем. Не все солдаты из стран Варшавского договора поддержали Полемарха. Многие перешли на нашу сторону, когда Стратег сказал им, что ты за Международный флот.
   
— Я спал.
   
— Ну так он солгал. Или не солгал. Ты ведь не строил во сне изменнических планов? Русские перебежчики рассказали, что, когда Полемарх приказал найти и убить тебя, его самого чуть не убили. Что бы они ни думали о других людях, Эндер, тебя — любят. Весь мир смотрел записи наших сражений. Видео крутили день и ночь. Я кое-что видел. Оттуда ничего не вырезали, все осталось — наши переговоры, то, как ты отдаешь приказы. Клево получилось. Ты мог бы сделать видеокарьеру.
   
— Не думаю.
   
— Да я шучу. Эй, ты вообще можешь в это поверить? Мы выиграли войну! Так рвались вырасти, выучиться, чтобы сражаться в ней, а оказалось, что мы не играли, а сражались. Мы, дети, Эндер. Это были мы. — Алай рассмеялся. — Вернее, это был ты. Ох и молодец же ты! Без дураков! Я до сих пор не понимаю, как у тебя это вышло. Но вышло же. Ты был молодец.
   
Эндер заметил, что Алай говорит о нем в прошедшем времени. Он был молодец.
   
— А теперь, Алай? Какой я теперь?
   
— Ты все еще самый лучший.
   
— В чем?
   
— Э… Во всем. Миллионы солдат готовы идти за тобой на край Вселенной.
   
— Я не хочу идти на край Вселенной.
   
— А куда ты хочешь идти? Они последуют за тобой.
   
«Я хочу домой, — подумал Эндер, — только не знаю, где теперь мой дом».
   
Взрывы прекратились.
   
— Тихо, — сказал Алай.
   
Они прислушались. Дверь отворилась. Кто-то стоял в проеме. Кто-то маленький.
   
— Все кончилось, — сказал Боб.
   
И, как бы подтверждая его слова, вспыхнул свет.
   
— Хо, Боб.
   
— Хо, Эндер.
   
Следом вошла Петра, рука об руку с Динком. Все трое приблизились к постели Эндера.
   
— Кто победил?
   
— Мы, Эндер, — ответил Боб. — Ты же был там.
   
— Он не настолько сдвинулся, Боб. Он спрашивает, кто победил только что. — Петра взяла Эндера за руку. — На Земле заключено перемирие. Они там добрую неделю торговались. И все-таки решили принять Предложение Локка.
   
— Он же не знает о Предложении Локка…
   
— Да, там все сложно. Главное, что Международный флот остается, но страны Варшавского договора в нем не участвуют. Их солдаты возвращаются домой. Думаю, русские согласились только потому, что им грозило восстание исламских государств. Впрочем, пострадали все. Только здесь пятьсот человек погибло, а на Земле все еще хуже.
   
— Гегемон подал в отставку, — сообщил Динк. — Они там внизу все умом тронулись. Да черт с ними.
   
— Ты в порядке? — спросила Петра и положила руку на лоб Эндера. — Ты нас здорово напугал. Они говорили, что ты спятил. А мы сказали, что это они все спятили.
   
— Я спятил, — ответил Эндер. — Но все в порядке.
   
— И когда ты это понял? — спросил Алай.
   
— Когда решил, что ты пришел убивать меня, и попытался убить тебя первым. Видимо, убийцу из меня никогда не вытравить. Но лучше быть живым, чем мертвым.
   
Все покатились со смеху, а Эндер расплакался и обнял Боба и Петру — они были ближе.
   
— Я так скучал. Так хотел увидеть вас всех.
   
— Зато мы все время друг друга слышали, — хмыкнула Петра и чмокнула его в щеку.
   
— Вы были великолепны, — ответил Эндер. — Но тем, в ком я сильнее всего нуждался, пришлось совсем туго. Это называется плохое планирование.
   
— Уже все в порядке, — успокоил его Динк. — Да и не стряслось с нами ничего такого, что не смогла бы вылечить пятидневная отсидка в темной комнате посреди гражданской войны.
   
— Я же теперь больше не командир? — спросил Эндер. — Я не хочу никем командовать.
   
— Тебе и не надо, — ответил Динк. — Но ты всегда останешься нашим командиром.
   
Они немного помолчали.
   
— И что же нам делать дальше? — поинтересовался Алай. — Война с жукерами окончена, гражданская война на Земле — тоже. Нам-то куда деваться?
   
— Ну, вообще-то, мы еще дети, — сказала Петра. — Наверное, нас погонят в школу. Есть даже такой закон. Мы обязаны ходить в школу, пока нам не исполнится семнадцать.
   
И все расхохотались. Они смеялись до тех пор, пока слезы не потекли по щекам.
  
  
   
    
15
    
Говорящий от имени мертвых
   
   
Озеро было гладким и спокойным — ни волн, ни ряби. Два человека сидели рядом в креслах на причале. У самого конца пирса к балке был привязан маленький деревянный плотик. Графф зацепил ногой веревку и подтянул его, затем отпустил и стал смотреть, как плотик отплывает, потом опять подтянул.
   
— Ты похудел.
   
— Одно нервное напряжение увеличивает вес, другое его снимает. Я представляю собой сложное химическое соединение.
   
— Должно быть, тебе пришлось худо.
   
Графф вздохнул.
   
— Не особенно. Я знал, что меня оправдают.
   
— А вот мы не были так уверены. Они там с ума посходили. Жестокое обращение с детьми, убийство, допущенное по небрежности… Видеозаписи гибели Стилсона и Бонзо Мадрида — довольно-таки жуткое зрелище. Когда один ребенок убивает другого…
   
— Меня спасли именно видеозаписи. Обвинение манипулировало фрагментами, а мы показали все подряд. И всем стало ясно, что зачинщик — не Эндер. Ну а дальше — дело техники. Я заявил, что сделал все необходимое для спасения человеческой расы и у меня получилось. Потом мы заставили судей согласиться с тем, что обвинение должно доказать всего одну простую вещь: Эндер смог бы выиграть эту войну без подготовки в нашей школе. В общем, все списали на военное время.
   
— Знаешь, Графф, это большое облегчение для нас. Да, мы иногда ссорились, и я знаю, что обвинение использовало против тебя записи наших с тобой разговоров. Но к тому времени я уже понимал: с самого начала ты был абсолютно прав. Я даже хотел выступить свидетелем защиты.
   
— Знаю, Андерсон. Адвокаты мне рассказывали.
   
— И что ты будешь делать теперь?
   
— Понятия не имею. Пока прихожу в себя. За это время у меня накопилось несколько лет неиспользованных отпусков. Могу отдыхать сколько заблагорассудится. А еще у меня по разным банкам валяется чертова уйма денег — жалованье. Могу жить на проценты. Подумываю, не стать ли бездельником.
   
— Звучит заманчиво. А вот я быстро устаю от безделья. Представь, мне три разных университета предложили должность президента! Они считают, что я учитель. А когда я говорю, что в Боевой школе занимался только игрой, пожимают плечами и не верят. Но есть и другое предложение, поинтереснее.
   
— Да, я слышал. Пойти в спорт?
   
— Теперь, когда войнам пришел конец, можно снова приниматься за игры. Это будет не работа, а сплошные каникулы. В Футбольной лиге всего двадцать девять команд. Смешно. После стольких лет наблюдения за нашими летающими ребятишками футбольный чемпионат для меня выглядит как первенство среди улиток.
   
Они рассмеялись. Графф снова вздохнул и подтянул ногой маленький плот.
   
— Этот плот… Вряд ли он твой.
   
Графф покачал головой:
   
— Его построил Эндер.
   
— Ах да. Ты же его сюда привозил.
   
— Все это хозяйство переписано на его имя. Я проследил за тем, чтобы он получил соответствующую награду. Он никогда не будет нуждаться в деньгах.
   
— Если только ему позволят вернуться.
   
— Да, этого тоже никогда не будет.
   
— Даже несмотря на то, что Демосфен требует его немедленного возвращения?
   
— Демосфена в сетях уже нет.
   
Андерсон поднял бровь:
   
— И что бы это значило?
   
— Демосфен ушел в отставку. Навсегда.
   
— Ты что-то знаешь, старый хрыч. Пари держу, ты знаешь, кто такой Демосфен.
   
— Кто был Демосфеном.
   
— Расскажи.
   
— Нет.
   
— Графф, ты становишься неприятен.
   
— Я всегда таким был.
   
— Расскажи хотя бы почему. Многие из нас думали, что когда-нибудь Демосфен станет Гегемоном.
   
— У него не было никаких шансов. Нет, даже толпа кретинов-политиков, подпевал Демосфена, никогда не убедит Гегемона вернуть Эндера на Землю. Мальчик слишком опасен.
   
— Да ему же только одиннадцать. Нет, уже двенадцать.
   
— И потому он еще более опасен. Его так легко контролировать. Во всем мире имя Эндера произносят с придыханием. Ребенок-бог, чудотворец, мальчик, державший в руках жизнь и смерть человечества. Каждый будущий тиран будет стремиться заполучить его, поставить во главе своей армии, чтобы все остальные либо перебежали на его сторону, либо в ужасе сдались. Если Эндер и вернется на Землю, то только затем, чтобы отдохнуть, мирно прожить остаток своего детства. Но его не оставят в покое.
   
— Понятно. И кто-то объяснил это Демосфену.
   
— Наоборот, — усмехнулся Графф. — Демосфен объяснил это кое-кому. Кто мог бы использовать Эндера так, как не использовал бы никто, — чтобы захватить власть над миром и заставить весь мир гордиться этим подчинением.
   
— И кто же это?
   
— Локк.
   
— Но именно Локк убедил всех, что Эндеру лучше пока оставаться на Эросе.
   
— Видимость всегда обманчива.
   
— Это слишком сложно для меня, Графф. Я предпочитаю игры. Честные правила. Судей. Начало и конец. Победителей и проигравших. А потом все расходятся по домам, к своим семьям.
   
— Подбрасывай мне время от времени билеты на самые интересные матчи.
   
— Значит, ты все-таки не собираешься уходить в отставку?
   
— Нет.
   
— Тебя переводят в аппарат Гегемона?
   
— Я новый министр по делам колоний.
   
— Ага, началось.
   
— Начнется, как только получим доклады от разведчиков, отправленных на бывшие колонии жукеров. Мы придем на готовенькое; плодородная почва, дома, заводы — все на месте, только жукеры мертвы. Очень удобно. Мы отменим законы, ограничивающие рост населения.
   
— Которые все ненавидят лютой ненавистью.
   
— А всех третьих, четвертых и пятых посадим на корабли и отправим к известным и неизвестным мирам.
   
— Думаешь, люди поедут?
   
— Еще как… Они всегда едут. Всегда находятся желающие. Те, кто хочет построить лучшую жизнь в новом мире.
   
— А почему бы и нет, черт возьми? Может, у них и получится.
   
   
Сначала Эндер думал, что его привезут на Землю, как только все немножечко успокоится. Но все уже успокоилось, год назад как успокоилось, и теперь стало совершенно ясно, что никто не хочет его возвращения. Куда легче использовать имя и миф, чем живого, не очень уживчивого мальчика из плоти и крови.
   
А еще был военный трибунал над полковником Граффом. Тщетно адмирал Чамраджнагар пытался помешать Эндеру следить за этим судом. Эндер тоже получил чин адмирала, и это был один из редких случаев, когда он воспользовался своими привилегиями. До того он затребовал себе видео своих драк со Стилсоном и Бонзо Мадридом. Он увидел все, включая фотографии трупов крупным планом, услышал, как психологи и юристы решают, убийство это или самозащита. И составил на этот счет свое мнение — правда, его об этом никто не спрашивал. На самом деле процесс был не только над Граффом, но и над Эндером. Только обвинитель оказался слишком умен, чтобы напасть на него открыто, хотя и пытался выставить Эндера извращенцем, мерзавцем, сумасшедшим убийцей.
   
— Не обращай внимания, — сказал Мэйзер Рэкхем. — Политиканы боятся тебя, но им не удастся запачкать твою репутацию. Пока. Это произойдет только лет через тридцать, когда тобой займутся историки.
   
Эндеру была безразлична судьба его репутации. Он бесстрастно следил за процессом, но в душе забавлялся. «Я убил в той битве десять миллиардов жукеров, таких же живых, разумных существ, как люди, причем они и не думали снова идти на нас войной… Однако никто не считает это преступлением».
   
Все эти преступления тяжким грузом легли ему на плечи, и смерти Стилсона и Бонзо были не тяжелее и не легче прочих.
   
Придавленный страшным бременем, Эндер тянул пустые месяцы, ждал, когда мир, который он спас, разрешит ему вернуться домой.
   
Один за другим друзья неохотно покидали его, улетали обратно на Землю, к своим родным и близким, чтобы быть встреченными как герои у себя на родине. Эндер всегда смотрел трансляции этих встреч и был очень тронут их похвалами Эндеру Виггину, который научил их всему — научил и привел к победе. Но стоило им заикнуться о возвращении Эндера на Землю, как этот кусок видео мгновенно цензурировали, чтобы никто не услышал их просьб.
   
Какое-то время единственными занятиями на Эросе были уборка после кровавой короткой, но все же кровавой Войны Лиги и прием сообщений с бывших боевых, а теперь просто космических кораблей, исследовавших колонии жукеров.
   
Но сейчас на Эросе все по уши ушли в работу, а в туннелях толпилось больше народу, чем во время войны. Эрос превратился в пункт сбора колонистов, готовых заселить опустевшие миры жукеров. Эндер помогал местному персоналу, насколько это ему позволялось. Взрослые как-то упускали из виду, что этот талантливый двенадцатилетний мальчик может сделать для дела мира столько же, сколько в свое время сделал для войны. Но Эндер был терпелив и не сердился, когда им пренебрегали; он научился вносить предложения и проталкивать свои планы через тех немногих взрослых, что прислушивались к нему. Его не интересовала слава, а только результат.
   
Единственное, чего он не мог выносить, так это преклонения колонистов. Он научился избегать тех туннелей, где они жили, потому что его всегда узнавали — весь мир теперь знал его в лицо, — и кричали от радости, и обнимали его, и поздравляли, и показывали детей, названных в его честь, и говорили, что он так молод, даже сердце щемит, что его не винят ни в каких убийствах, что он не виноват, что он еще совсем ребенок.
   
Он прятался от них как только мог.
   
Впрочем, от одного колониста ему не удалось скрыться.
   
В тот день он улетел с Эроса, отправился на челноке к новой станции межзвездного запуска, где учился чинить корпуса кораблей в открытом космосе. Чамраджнагар сказал, что офицерам не подобает работать руками, но Эндер ответил, что, раз та профессия, которую он освоил, больше не пользуется спросом, самое время учиться чему-то новому.
   
Его вызвали через радиопередатчик в шлеме скафандра и сообщили, что его возвращения ждет некий посетитель. Эндер не хотел никого видеть, а потому особо не торопился. Он закончил монтировать щит для корабельного ансибля, вытащил свой крюк, пролетел вдоль борта корабля и нырнул в шлюз.
   
Она ждала его прямо у дверей раздевалки. На какое-то мгновение он разозлился, что какого-то колониста впустили в святая святых, но потом присмотрелся и понял: эту девушку он знает. Вернее, знал — когда она была еще девочкой.
   
— Валентина, — сказал он.
   
— Привет, Эндер.
   
— Что ты здесь делаешь?
   
— Демосфен вышел в отставку. Я улетаю с первым транспортом в колонию.
   
— Дорога займет пятьдесят лет.
   
— Два года по корабельному времени.
   
— Но если ты захочешь вернуться, все, кого ты знаешь на Земле, уже будут мертвы.
   
— Именно об этом я и думала, когда соглашалась. Правда, надеялась, что кое-кто из моих знакомых на Эросе полетит со мной.
   
— Я не хочу жить на планете, которую мы украли у жукеров. Я хочу всего-навсего вернуться домой.
   
— Эндер, ты никогда не вернешься домой. Я позаботилась об этом, прежде чем улететь.
   
Он молча смотрел на нее.
   
— И честно говорю тебе об этом. Если ты решишь меня возненавидеть, лучше это произойдет раньше, чем позже.
   
В маленькой каюте, отведенной Эндеру на межзвездной станции, она все объяснила. Питер хотел, чтобы его брат вернулся на Землю — под защиту Совета Гегемона.
   
— Видишь ли, Эндер, таким образом ты бы очутился полностью во власти Питера. Половина Совета танцует под его дудку. А те, кто еще не превратился в дрессированных собачек Локка, боятся противоречить ему.
   
— Им известно, кто он?
   
— Да. Широкая публика не в курсе, но в верхах знают. Это больше не имеет значения. В его руках сосредоточилось слишком много власти, чтобы кого-нибудь беспокоил его возраст. Он совершил невероятное, Эндер.
   
— Я заметил, что соглашение, которое все подписали год назад, носит его имя.
   
— Это был большой прорыв. Питер через друзей-политиков в общественных сетях закинул свою идею, а Демосфен поддержал его. Этого-то Питер и ждал — возможности объединить влияние Демосфена на толпу и власть Локка над умами интеллигенции, чтобы достичь чего-нибудь знаменательного. Он предотвратил жестокую войну, которая могла тянуться десятилетиями.
   
— Он хочет стать государственным деятелем?
   
— Думаю, да. Однажды в очередном припадке цинизма — а они весьма нередки — Питер сознался, что, позволь он Лиге развалиться, мир пришлось бы покорять по кусочкам. А пока существует Гегемония, он может добиться этого одним махом.
   
Эндер кивнул:
   
— Именно таким я его и помню.
   
— Смешно, правда? Питер спас миллионы жизней…
   
— Тогда как я погубил десятки миллиардов.
   
— Я не это имела в виду.
   
— Он хотел использовать меня?
   
— Да, у него были виды на тебя, Эндер. В день твоего прибытия он собирался выйти из подполья, встретил бы тебя на космодроме прямо перед видеокамерами. Старший брат Эндера Виггина, великий Локк, созидатель мира. Рядом с тобой он казался бы взрослым. И ваше внешнее сходство велико, как никогда. После этого ему было бы совсем нетрудно захватить столь желанную власть.
   
— Почему же ты остановила его?
   
— Эндер, а ты был бы счастлив такой участью? Провести всю оставшуюся жизнь в пешках у Питера?
   
— Я всегда был чьей-то пешкой.
   
— Я тоже. Поэтому я показала Питеру собранные мной доказательства — достаточные, чтобы в глазах общественности выставить его психопатом и убийцей. Цветные фотографии замученных им белок, записи с монитора — того, как он обращался с тобой. Пришлось приложить немало усилий, чтобы собрать все это, зато, внимательно ознакомившись с моими свидетельствами, он согласился дать мне все, что я захочу. А хотела я свободы — для тебя и для себя.
   
— Я должен буду поселиться в доме тех, кого я убил. Это не входит в мое понимание свободы.
   
— Эндер, что сделано, то сделано. Миры жукеров теперь пусты, а наш переполнен. И мы можем принести на эти планеты то, чего не знали жукеры. Там возникнут города, полные людей, людей, живущих собственной жизнью, кого-то любящих, кого-то ненавидящих. На всех планетах жукеров происходило одно и то же, одна и та же незамысловатая история, а мы принесем туда множество историй и будем импровизировать, каждый день их меняя, придумывая им новый конец. Эндер, Земля принадлежит Питеру. И если ты не полетишь со мной, он затянет тебя в свои сети и будет использовать, пока ты не пожалеешь, что появился на свет. Это твой единственный шанс сбежать.
   
Эндер молчал.
   
— Я знаю, о чем ты думаешь, Эндер. Тебе кажется, что я пытаюсь управлять тобой. Как Питер, как Графф.
   
— Была такая мысль.
   
— Добро пожаловать в человеческую расу. Жизнь человека никогда ему не принадлежит. Лучшее, что ты можешь сделать, — это вверить свою судьбу в руки хороших, любящих тебя людей. Я прилетела сюда не потому, что мечтаю о поприще колонистки. Я здесь потому, что провела всю свою жизнь рядом с братом, которого ненавидела. А теперь хочу узнать брата, которого люблю, — пока не поздно, пока мы еще дети.
   
— Мы уже не дети.
   
— Ошибаешься, Эндер. Думаешь, ты вырос, устал, износился, но в глубине души ты такой же ребенок, как и я. Но мы будем держать это в секрете от всех остальных. Пока ты будешь управлять колонией, а я — писать труды по политической философии, никто и не догадается, что во мраке ночи мы пробираемся друг к другу в комнаты, чтобы поиграть в фантики или подраться подушками.
   
Эндер рассмеялся, но все же обратил внимание на фразу, брошенную слишком небрежно, для того чтобы быть случайной.
   
— Управлять колонией?
   
— Эндер, я же все-таки Демосфен. Я ушла, хлопнув дверью и оповестив публику, что вера в необходимость колонизации призывает меня улететь первым же кораблем. А министр по делам колоний, бывший полковник по фамилии Графф, объявил, что первый корабль поведет великий Мэйзер Рэкхем, а губернатором колонии станет Эндер Виггин.
   
— Они бы хоть меня спросили.
   
— Вот я тебя и спрашиваю.
   
— Но это твое объявление?..
   
— Его пока не было. Обо всем объявят завтра, если, конечно, ты примешь предложение. Мэйзер уже согласился.
   
— И ты откроешь всем, что ты и есть Демосфен? Четырнадцатилетняя девочка?
   
— Будет известно только, что Демосфен улетел первым кораблем. И пусть все любопытные еще пятьдесят лет роются в списке пассажиров, пытаясь докопаться, кто из колонистов был великим демагогом эпохи Локка.
   
Эндер рассмеялся и покачал головой:
   
— Вижу, ты развлекаешься вовсю, Вэл.
   
— А почему бы и нет?
   
— Ладно, — вздохнул Эндер. — Я лечу. Даже согласен стать губернатором, если ты и Мэйзер будете мне помогать. Здесь меня, мягко говоря, недооценивают.
   
Валентина взвизгнула и обняла его. Картина маслом: обычная девочка-подросток получает от младшего брата долгожданный подарок.
   
— Вэл, — остановил ее восторги Эндер, — только я хочу прояснить одну вещь. Я еду не из-за тебя. Не ради карьеры губернатора. И не от скуки. Я знаю о жукерах больше, чем кто-либо из живущих, и, если поеду с тобой, смогу понять их еще лучше. Я украл у них будущее. Не дав умереть их прошлому, я смогу вернуть хотя бы часть своего долга.
   
   
Перелет оказался долгим. К тому времени, как они достигли цели, Вэл уже закончила первый том истории войн с жукерами и от имени Демосфена передала его на Землю по ансиблю. А Эндеру удалось заполучить кое-что получше слепого обожания пассажиров-колонистов. Когда они узнали его поближе, их благоговейный страх сменился любовью и уважением.
   
На новой планете Эндер трудился не покладая рук. Он быстро понял разницу между тем, военными ты командуешь или гражданскими, и правил скорее убеждением, нежели железным кулаком. Тяжелой работы хватало сполна: чтобы выжить, колония должна была перейти на самообеспечение. Но самым важным из всех его занятий — и это признавалось всеми — оставались исследования. Он разбирался с наследием жукеров, искал среди инопланетных зданий, машин и полей то, что сейчас или со временем может пригодиться людям. Здесь не нашлось книг — жукеры в них не нуждались. Все, что хранила живая память, их так и не облеченные в слова мысли — все это погибло вместе с жукерами. Но все ли?..
   
Мощные перекрытия сараев и загонов для скота подсказали Эндеру, что зимы будут суровыми, снежными. Высокие изгороди из заостренных кольев, ощетинившиеся шипами, навели на мысль, что здесь водятся травоядные, которые могут погубить твой урожай, и достаточно крупные хищники, представляющие опасность для людей и скота. Осмотрев мельницу, Эндер понял, что отвратительного вкуса фрукты, растущие в одичавших садах, можно высушить, перемолоть — и получится прекрасная мука. А еще он нашел котомки, в которых носили детей с собой на поля. Пусть жукеры и не обладали индивидуальностью, они тоже любили детей.
   
Годы шли, жизнь устраивалась. Люди жили в деревянных домах на поверхности, а подземные города жукеров использовали под склады и фабрики. Колонией теперь управлял совет, переизбиравшийся ежегодно, и Эндер, хотя люди все еще называли его губернатором, на самом деле исполнял лишь функции мирового судьи. Здесь среди доброты и взаимопомощи тоже встречались преступления и ссоры; были люди, любящие всех вокруг, и те, кто не любит никого, — в общем, это был самый обычный человеческий мир. Повседневная жизнь засасывала, и никто уже особенно не интересовался новостями, приносимыми ансиблем. Имена, популярные на Земле, ничего не значили для колонистов, за исключением имени Питера Виггина, Гегемона Земли. Ансибль извещал только о мире и процветании, о больших кораблях, покидавших границы Солнечной системы и уходивших за кометный пояс, чтобы заполнить людьми оставленные жукерами миры. Скоро и на этой планете, Мире Эндера, возникнет еще одна новая колония, у первопроходцев появятся соседи, они уже на полпути сюда, но это никого не беспокоило. Старожилы помогут новеньким, когда они прилетят, и научат их всему, что те должны знать. Впрочем, первопоселенцев теперь гораздо больше интересовало, кто на ком женится, кто болен и кто здоров, когда сеять и «почему это, спрашивается, я должен ему платить, если этот проклятущий теленок издох всего через три недели после того, как я его получил».
   
— Они стали людьми земли, — говорила Валентина. — Здесь уже никого не интересует, что Демосфен отослал сегодня по ансиблю седьмой том своей истории. На этой планете никто его не прочтет.
   
Эндер нажал кнопку, и компьютер вывел на экран следующую страницу.
   
— Очень прозорливо, Валентина. А сколько томов еще осталось написать?
   
— Один. Историю Эндера Виггина.
   
— И что ты будешь делать? Подождешь, пока я не умру?
   
— Нет, буду писать и писать, а когда дойду до нынешнего времени, остановлюсь.
   
— У меня есть идея получше. Окончи книгу днем последнего боя. С тех пор я ничего не сделал для истории.
   
— Может быть, — сказала Валентина. — А может, и нет.
   
   
Ансибль принес известие, что кораблю, несущему новую партию колонистов, осталось лететь только год. Эндера просили подыскать место, где новички могли бы поселиться. Не слишком далеко от старой колонии, чтобы можно было торговать, но и не очень близко, чтобы у вновь прибывших было свое правительство. Эндер взял вертолет и полетел осматривать окрестности. Он прихватил с собой одного из бойких мальчишек, одиннадцатилетнего паренька по имени Абра; мальчугану было всего три года, когда основали колонию, и он не помнил другого мира. Они с Эндером улетали настолько далеко, насколько позволял запас топлива, на ночь разбивали лагерь, а утром шли на разведку пешком.
   
На третье утро у Эндера возникло смутное подозрение, что он уже однажды бывал в этом месте. Он огляделся: ерунда, никогда он здесь не был и пейзаж этот видит впервые. Он позвал Абру.
   
— Хо, Эндер! — откликнулся мальчик, стоявший на вершине низкого холма. — Иди сюда!
   
Эндер вскарабкался на холм, песок и мелкие камешки летели из-под ног. Абра смотрел куда-то вниз.
   
— С ума сойти. Глазам своим не верю, — пробормотал он.
   
Холм оказался полым. Внутри его лежала глубокая ложбина, наполненная водой; над ней опасно наклонялись крутые своды, чем-то напоминавшие ребра. В одну сторону от нее тянулись две гряды, образующие V-образную долину, с другой — поднималась белая скала, напоминавшая череп, изо рта которого росло дерево.
   
— Как будто здесь умер великан, — заметил Абра, — и земля поднялась, чтобы укрыть его скелет.
   
Теперь Эндер знал, почему пейзаж показался ему знакомым. Тело Великана. Он слишком часто играл здесь ребенком, чтобы не узнать это место. Но все равно быть этого не может! Компьютер Боевой школы не мог обладать этими знаниями. Эндер поднял к глазам бинокль и устремил взгляд в знакомом направлении, одновременно боясь и надеясь, что увидит еще кое-что из прошлого.
   
Качели и горки. Решетки для лазанья. Карусель. Все заросло травой, но очертания те же.
   
— Кто-то построил все это, — прошептал Абра. — Посмотри на череп. Это же не скала, он из бетона.
   
— Знаю. Они построили его для меня, — ответил Эндер.
   
— Что?
   
— Я знаю это место, Абра. Жукеры построили его для меня.
   
— Когда мы прилетели сюда, все жукеры уже были пятьдесят лет как мертвы.
   
— Ты прав. Это невозможно. Но я знаю, что говорю. Абра, мне не следует брать тебя с собой. Это может быть опасно. Если они знают меня достаточно хорошо, чтобы построить такое, то, возможно…
   
— Возможно, они хотят поквитаться с тобой?
   
— Да, за то, что я их убил.
   
— Так не ходи туда, Эндер. Не делай того, что они от тебя хотят.
   
— Если они хотят отомстить, я не возражаю. Но может, дело не в этом. Наверное, они пытались поговорить со мной. Написали мне записку.
   
— Они же не умеют писать. Не знают, что это такое.
   
— Наверное, они этому учились, перед тем как умереть.
   
— Так или иначе, я не собираюсь болтаться здесь без дела. Я отправляюсь с тобой.
   
— Нет. Ты слишком мал, чтобы рисковать…
   
— Да ладно! Ты же Эндер Виггин. Только не рассказывай мне про возраст.
   
Они сели в вертолет и полетели над детской площадкой, над синим лесом, над колодцем из нетесаного камня, одиноко стоявшим на поляне. А потом перед ними возник утес, на вершине его виднелся выход из пещеры и маленькая ровная площадка — та самая, где когда-то находился Конец Света. А вдалеке, точь-в-точь как в фэнтези-игре, поднимались в небо башни замка.
   
Он посадил вертолет.
   
— Не ходи за мной. Если через час меня не будет — лети домой.
   
— Фиг тебе, Эндер, я тебя не брошу.
   
— Фиг тебе, Абра. Зато я брошу тебя.
   
Абра понял, что, несмотря на веселый голос, Эндер вовсе не шутит. И остался.
   
Стены башни были изъедены временем, местами камни вывалились из гнезд, образуя уступы, по которым легко было взбираться. Жукеры хотели, чтобы он попал внутрь.
   
Комната оказалась именно такой, какой ей полагалось быть. Эндер опасливо глянул на пол, рассчитывая увидеть змею, но там лежал только коврик с вышитой на нем змеиной головой. Имитация, а не дубликат; для народа, не знавшего даже понятия «искусство», жукеры отлично справились с задачей. Они вытащили все эти образы из сознания Эндера, через пропасть в десятки световых лет дотянулись до него и проникли в его сны. Зачем? Конечно, чтобы привести в эту комнату. Чтобы оставить послание. Но где же это послание и как Эндер сможет его прочесть?
   
На стене висело зеркало. Тусклый блеск полированного металла. В центре процарапаны контуры человеческого лица. «Они пытались изобразить то, что я каждый раз видел в зеркале».
   
И, глядя в тусклую кривую поверхность, он вспоминал, сколько раз крушил это зеркало, сколько раз из потайной ниши на него бросались змеи, чтобы вонзить в его тело ядовитые клыки.
   
«Как хорошо они меня знают! — удивился Эндер. — Достаточно хорошо, чтобы понимать: я не боюсь смерти, наоборот, — часто думаю о ней. Достаточно хорошо, чтобы быть уверенными: страх смерти не помешает мне снять зеркало со стены».
   
Он подошел к зеркалу и снял его. Ничего не произошло. На Эндера никто не выпрыгнул. В нише лежал белый комок, как будто обмотанный шелковой нитью, которая периодически рвалась. Яйцо? Нет. Куколка королевы жукеров, уже оплодотворенная и готовая произвести на свет сто тысяч жукеров, среди которых будут и рабочие, и самцы для размножения, и даже несколько королев. Эндер, как наяву, видел темные туннели, брачную комнату, где по стенам висят похожие на слизняков самцы, видел, как огромный взрослый жукер вносит на руках малютку-королеву, как самцы по очереди проникают в нее, и бьются в экстазе, и падают, умирая, на гладкий каменный пол. А затем новую королеву приносят к ногам старой — прекрасного существа, завернутого в мягкие, шуршащие, сверкающие крылья, уже давным-давно не годные для полета, но еще отмеченные печатью величия. И старая королева целует свою дочь на ночь, погружая ее в сон нежнейшим на свете ядом, а затем одевает в шелковый кокон и приказывает ждать, а когда исполнится срок — стать собой, королевой, новым городом, новым миром и даровать жизнь другим королевам и мирам…
   
«Откуда я знаю все это? — удивился Эндер. — Я как будто вспоминаю свое прошлое…»
   
И, словно в ответ, перед глазами Эндера встала картина его самого первого сражения с флотом жукеров. Раньше он видел его на симуляторе, но сейчас смотрел на происходящее глазами сотен жукеров, глазами их королевы. Флот построился в шар, а затем из темноты космоса налетели вражеские истребители, и Добрый Доктор превратил всех жукеров во вспышку света. Он чувствовал то же, что чувствовала королева. Смерть пришла слишком быстро, чтобы ее избежать, но понимание неизбежности смерти пришло еще быстрее. Однако в памяти не было ни боли, ни страха. В сознании королевы плыла печаль, нечто вроде тихого отчаяния. Ее тоска не была сформулирована в словах, но именно слова сложились в мозгу Эндера. Глядя на людей, пришедших убивать, королева думала: «Они не простили нас. Теперь, конечно, мы умрем».
   
— Как возвратить вас к жизни? — спросил он.
   
Королева из шелкового кокона не могла ответить ему словами, но, когда он закрыл глаза и сосредоточился, откуда-то из глубины сознания пришли новые образы. Кокон нужно положить в прохладное место, темное и тихое. Там должна быть вода, чтобы запустить внутри кокона определенные реакции. Несколько недель куколка будет постепенно изменяться. А потом, когда кокон потемнеет и станет пыльно-коричневым, Эндер должен будет разрезать шелк и помочь маленькой и хрупкой королеве появиться на свет. Вот он берет ее за переднюю лапку и помогает перебраться из вод ее рождения в гнездо, мягкое, устланное высохшими листьями. «И я оживу, — всплыло в мозгу. — Я проснусь. И дам жизнь тысячам и тысячам моих детей».
   
— Нет, — сказал Эндер. — Я не могу.
   
В ответ — страдание.
   
— Твои дети ушли в прошлое, превратились в чудовищ, являющихся к нам теперь только в ночных кошмарах. Если я разбужу тебя, мы всего-навсего снова вас убьем.
   
В его мозгу пронеслись десятки картин того, как жукеры убивают людей, и с ними пришло столько горя, такая боль, что он не смог вынести этого и заплакал.
   
— Если ты сможешь передать другим людям свои чувства, как передала их мне, вполне возможно, они простят вас.
   
«Нет, никому, только мне, — понял он. — Жукеры отыскали меня через ансибль, проследовали по его лучу и проникли в мой мозг. Агония мучительных снов открыла им мою суть, хотя днем я продолжал убивать их. И они поняли: я боюсь их, но не знаю, что убиваю их не в игре, а на самом деле. За несколько последних недель они построили для меня это место — тело Великана, и детскую площадку, и утес за Концом Света, чтобы глаза и память привели меня в башню. Я единственный, кого они знают. Они могут говорить только со мной или через меня».
   
«Мы совсем как вы, — вспыхнуло в его мозгу. — Мы не хотели вас убивать и, когда осознали свою ошибку, ушли навсегда. Мы считали себя единственной разумной расой во Вселенной, пока не встретили вас, но мы даже не представляли, что одинокие животные, не способные делить друг с другом свои сны, способны породить мысль. Откуда нам это было знать? Иначе мы бы пришли с миром. Верь нам, верь нам, верь нам».
   
Эндер засунул руку в нишу и вытащил кокон. Он был слишком легким, чтобы хранить в себе надежду, все будущее некогда великой расы.
   
— Я заберу тебя и унесу, — сказал Эндер. — Я полечу из мира в мир, с планеты на планету, пока не найду время и место, когда и где ты сможешь проснуться. Где никто не тронет тебя. И я расскажу людям историю твоего народа, чтобы они поняли и со временем простили вас, как вы простили меня.
   
Он завернул шелковый кокон в куртку и выбрался из башни.
   
— И что там было? — спросил Абра.
   
— Ответ.
   
— На что?
   
— На мой вопрос.
   
Это было все, что Эндер сказал ему. Они вели поиск еще пять дней и наконец нашли подходящее место для новой колонии, далеко на юго-востоке от башни.
   
Через много недель Эндер пришел к Валентине и попросил прочесть кое-что написанное им. Она вызвала из корабельного компьютера нужный файл и стала читать.
   
Повествование шло от лица королевы муравейника, которая рассказывала историю своего народа: чего хотели жукеры и что они сделали. «Вот наши ошибки и преступления, вот наше величие, мы не хотели вам зла и прощаем вам нашу смерть». Рассказ начинался с появления первой искры разума на некой далекой планете и кончался пожаром последней войны, уничтожившей их родной дом. Он был скуп, как древнее сказание. Эндер поведал о великой матери, что первой решила растить и воспитывать новую королеву, вместо того чтобы убивать или изгонять ее. Сколько раз приходилось ей уничтожать плоть от плоти своей, частицу себя, пока наконец она не родила дочь, способную оценить ее тягу к гармонии. Такого еще не видел их мир: две королевы любили друг друга и помогали друг другу, вместо того чтобы сражаться. Их муравейник был сильнее любого другого. Они процветали и дали жизнь множеству дочерей, что разделили с ними новый мир. Это было начало мудрости.
   
«Если бы мы только могли объясниться с вами! — говорила устами Эндера королева. — Но этого не случилось, и мы просим только об одном: чтобы в вашей памяти мы остались не врагами, а родичами, с которыми столкнули вас судьба, эволюция, Бог… Если бы мы поцеловали друг друга, это чудо сделало бы нас людьми в глазах друг друга. Но вместо этого мы стали убивать. И все же мы приветствуем вас как друзей, как гостей. Придите в наш дом, дочери Земли, собирайте урожай с наших полей, живите в наших городах. Теперь вы — наши руки. Делайте то, что уже не можем делать мы. Цветите, деревья; зеленейте, поля; даруйте им тепло, солнца; будьте плодородными, планеты, ибо мы удочеряем их, и они пришли домой».
   
Книга, которую написал Эндер, была короткой, но в нее вошло все то зло и все то добро, что знала королева жукеров. Эндер подписал ее не своим именем, а псевдонимом:
   
    
ГОВОРЯЩИЙ ОТ ИМЕНИ МЕРТВЫХ
   
   
Без излишней шумихи книгу опубликовали на Земле, и она переходила из рук в руки, пока не стало очевидным, что ее прочитали все. Одни нашли ее довольно любопытной; другие не могли отложить в сторону, а потом перечитывали и перечитывали. Многие пытались жить заветами книги и, хороня близких, вставали у могил, чтобы стать Говорящими от Имени Мертвых, исповедаться за ушедшего из жизни, не скрывая его вины и не претендуя на добродетели. Люди, посещавшие эти службы, часто находили их слишком жестокими и растравляющими души, но было и множество других, кому казалось, что их жизни, несмотря на все ошибки, чего-то да стоили, а значит, когда они умирали, Говорящий должен был рассказать за них всю правду.
   
На Земле просто стало одной религией больше. Но для тех, кто путешествовал по великой темной пещере космоса, кто жил в туннелях королевы муравейника и собирал урожай с ее полей, — это была единственная вера. Ни одна колония не обходилась без своего Говорящего.
   
Никто не знал, да и не хотел знать, кто был первым Говорящим. Да и сам Эндер не собирался никому раскрывать это.
   
Когда Валентине исполнилось двадцать пять, она закончила последний том своей истории войн с жукерами и включила в приложение полный текст маленькой книжки Эндера, но так и не сообщила, кто ее написал.
   
Сразу после этого по ансиблю с ней связался старый Гегемон. Питеру Виггину было уже семьдесят семь, и у него отказывало сердце.
   
— Я знаю, кто написал эту книгу, — сказал Питер. — Если он смог стать голосом жукеров, то сможет говорить и за меня.
   
Через пятьдесят световых лет по ансиблю говорили Эндер и Питер. И Питер выцеживал по капле истории своих дней и лет, повести доброты и жестокости. И когда он умер, Эндер написал вторую книгу и опубликовал под тем же псевдонимом. Книги назывались «Королева Муравейника» и «Гегемон» и с годами стали нечто вроде Священного Писания.
   
— Давай улетим, — сказал однажды Эндер Валентине, — и будем жить вечно.
   
— Так не бывает, — ответила она. — Есть чудеса, которые не может сотворить даже теория относительности.
   
— Нам нужно лететь. Я почти счастлив здесь.
   
— Так оставайся.
   
— Я так долго жил с моей болью, что теперь не могу без нее.
   
И они сели на космический корабль и полетели из мира в мир. И где бы ни останавливались, он всегда был Эндрю Виггином, бродягой, говорящим от имени мертвых, а она — его сестрой Валентиной, летописцем, записывающим истории живущих. И всегда и всюду Эндер возил с собой маленький белый кокон. Он искал планету, где королева сможет проснуться и жить в мире. Поиск его был долог.
  
  
   
    
Благодарности
   
   
Отдельные части этой книги воспроизводились в моем первом опубликованном научно-фантастическом рассказе (повести) «Игра Эндера», вышедшей в журнале «Аналог» в августе 1977 года. Тогда журналом заведовал Бен Бова, и его вера в меня и в эту повесть стала краеугольным камнем всей моей карьеры.
   
Харриет Макдугал из издательства «Тор» — редчайший из редакторов. Она не только понимает историю, которую автор хочет рассказать, но и может помочь ему сделать ее именно такой, какой, по его мнению, она должна быть. Харриет сильно недоплачивают. Впрочем, со мной ей было достаточно легко, а все благодаря великолепной работе моего «домашнего» редактора Кристины Кард. Ей я, кстати, тоже недоплачиваю.
   
Также я благодарен Барбаре Бова, которая была моим другом и агентом и в худые времена, и в тучные, а также Тому Догерти, моему издателю, который на съезде Ассоциации книгопродавцов в Далласе поддался на мои уговоры и позволил мне написать эту книгу. Сей факт либо доказывает его исключительный нюх, либо то, как устает порой издатель на всякого рода конвенциях.