1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 
                   Чтоб все исполнить чин по чину,       

                   Как водится среди царей.      

       

                   Послы, добравшись до столицы,      

                   Царю просили передать,      

                   Что вот к нему-де и к царице      

                   Изволил их Эней прислать;      

                   Что хлебом-солью и другими      

                   Подарками предорогими      

                   Латинян он почтить спешит;      

                   И что, добившись царской ласки,      

                   Эней - владыка, князь троянский -      

                   И сам к ним в терем забежит.      

       

                   Латину тотчас доложили,       

                   Что от троян послы пришли,       

                   Мол, хлебом-солью удружили,       

                   Да и подарки принесли.       

                   Хотят Латину поклониться,       

                   Знакомство завести, сдружиться;       

                   Латин, вскочив, как закричит:       

                   "Впустить! Я хлеба не чураюсь       

                   И с добрыми людьми братаюсь;       

                   Глянь, на ловца и зверь бежит!"      

       

                   И тут же, замахав руками,       

                   Велел светлицы подмести,       

                   Украсить двор и дом ветвями,       

                   Цветной обивки принести,       

                   Чтоб царскую украсить хату.       

                   Покликал кстати и Амату,       

                   Чтобы она дала совет,       

                   Как лучше по дому прибраться,       

                   Как с утварью поразобраться,       

                   Как подобрать ковры под цвет.      

       

                   Послали к богомазам спешно       

                   Картинок разных накупить,       

                   И плоти не забыли грешной,        

                   Чтоб было что поесть, попить.       

                   Достали рейнских с кардамоном       

                   И пива черного с лимоном,       

                   Сивушки чуть не три ведра;       

                   Откуда ни взялись телята,       

                   Бараны, овцы, поросята;       

                   Весь дом был на ногах с утра.      

       

                   Гонец, средь общей суматохи,       

                   Привез картинки всех тонов,       

                   Времен еще царя Гороха       

                   Первейших в царстве мастеров:       

                   Как Александр царишку Пора       

                   Бил в хвост и в гриву без разбора,       

                   Мамая как чернец побил,       

                   Как Муромец Илья гуляет,       

                   Как половцев он изгоняет -       

                   Все мастер в них изобразил,      

       

                   Бова с Полканом как сходился,       

                   Как Соловей-разбойник жил,       

                   Как лютовал и как женился,       

                   Как в Польшу Железняк ходил.       

                   Француза был портрет Картуша,       

                   Против него стоял Гаркуша       

                   И Ванька-Каин впереди.       

                   Картинок тьму понакупили,       

                   Все стены ими облепили:       

                   Ходи вдоль стенок и гляди.      

       

                   Прибрав таким манером хату,       

                   Светлицы обойдя кругом,       

                   Латин надел убор богатый,       

                   Чтоб не ударить в грязь лицом.       

                   Плащом широким обернулся,       

                   На пуговицы застегнулся,       

                   На темя сдвинул капелюх;       

                   Надел галоши, рукавицы       

                   И важно вышел из светлицы,       

                   Надувшись, как в огне лопух.      

       

                   Так в царственном своем наряде       

                   Латин шагал в кругу вельмож,       

                   Одетых, словно на параде,       

                   Начищенных, как медный грош.       

                   Царя на стульчик усадили,       

                   Вельможи чинно отступили       

                   И стали молча у дверей.       

                   Царица на скамье сидела       

                   И шелком шушуна скрипела,       

                   В чепце из темных соболей.      

       

                   А дочка царская, воструха,       

                   В заморской кофте расшитой,       

                   Вертелась, как в сиропе муха,       

                   Любуясь в зеркальце собой.       

                   От самых ног царя Латина       

                   Была разостлана ряднина       

                   До самых до ворот. Окрест       

                   Войска стояли удалые -       

                   Воловьи, конные, иные;       

                   Собрался чуть не весь уезд.      

       

                   Послов, как водится по чину,       

                   Вели степенной чередой;       

                   Они несли дары Латину:       

                   Пирог аршина в два длиной,       

                   И соли крымской, и для панов       

                   Охапки три рубах, кафтанов,       

                   Что, расщедрясь, Эней прислал.       

                   Послы три раза поклонились,       

                   Лицом к Латину обратились,       

                   И старший так ему сказал:       

       

                   "Энеус, ностер магнус панус       

                   И славный троянорум князь,       

                   По морю шлялся, как цыганус,       

                   Ад те, о рекс! Прислал нунк нас.       

                   Рогамус, домине Латине,      

                   Наш капут общий да не сгинет,       

                   Пермитте жить в стране твоей       

                   Хоть за пекунии, хоть гратис,       

                   Мы благодарны будем сатис       

                   Бенефиценции твоей.      

       

                   О рекс! Будь нашим Меценатом      

                   И ласкам туам окажи,      

                   Энеусу будь как бы братом,      

                   О оптиме! Не откажи;      

                   Энеус принцепс есть проворный,      

                   Формозус, сильный и упорный,      

                   Увидишь сам инномине!      

                   Вели акципере подарки,      

                   Что шлет Эней с любовью жаркой,      

                   Чтоб всем жить в мире, в тишине.       

       

                   Прими от нас ковер чудесный,       

                   При Хмеле выткан он царе,       

                   Всяк может вольный мир небесный       

                   Весь облететь на том ковре;       

                   Он у кровати пригодится,       

                   А может, стол накрыть случится       

                   Иль таратайку покрывать.       

                   Местечко для него найдется,       

                   Особенно когда придется       

                   Царевну замуж выдавать.      

       

                   А вот вам скатерть-самобранка:       

                   Ее с чужбины привезли,       

                   Пошита из силезской камки;       

                   На стол ее лишь постели       

                   И пожелай чего из снеди, -       

                   Сейчас все мало в рот не въедет.       

                   Горилка явится и мед,       

                   Рушник, нож, ложка и тарелка.       

                   Подарок этот - не безделка.       

                   Его Эней царице шлет.      

       

                   А вот сапожки-скороходы,       

                   В них хаживал еще Адам,       

                   В давнишние пошиты годы,       

                   Не знаю, как достались нам;       

                   Кажись, их от пендосов взяли,       

                   Что нас под Троей расчесали, -       

                   Про то Энею лучше знать.       

                   Сапожки - редкая вещица,       

                   Тебе, Латин, она сгодится.       

                   Изволь подарочек принять".      

       

                   Царица, царь, царевна-дочка       

                   Переглянулись меж собой,       

                   Всяк лакомого ждал кусочка       

                   И за него готов был в бой.       

                   Деля подарки, забияки       

                   Насилу обошлись без драки;       

                   Потом Латин сказал послам:       

                   "Скажите вашему Энею,       

                   Латин со всей семьей своею -       

                   И, боже мой, как рады вам.      

       

                   И все латинцы тоже рады,       

                   Что бог закинул вас сюда;       

                   Вы сердцу моему отрада,       

                   Я не пущу вас никуда;       

                   Прошу Энею поклониться,       

                   Моих щедрот не сторониться,       

                   С ним кус последний разделю.       

                   Есть дочка у меня - Лавина -       

                   Первейшая в краю дивчина,       

                   Так, может, и в родню вступлю!"      

       

                   Потом Латин к большой трапезе       

                   Позвал Энеевых бояр:       

                   Горилку пили, сколько влезет,       

                   Хлебали дружно вкусный взвар,       

                   Борщ с бураками, и галушки,       

                   И потроха в горячей юшке,       

                   Отведали и каплунов,       

                   И запеченную свинину,       

                   С пшеничной бабой солонину,       

                   Кисель, что варят для панов.      

       

                   Лакали вина дорогие,       

                   Каких не всякому дадут,       

                   А коли рассказать - какие,       

                   Невольно слюнки потекут.       

                   Хватили кстати и грушовки,       

                   Потом кизиловки, айвовки.       

                   Всяк сколько было сил харчил;       

                   Стреляли в воздух из мушкета,       

                   Дьяки ревели: "Многи лета!",       

                   И туш играли трубачи.      

       

                   Латин невежей вовсе не был.       

                   С гостями всласть поев, попив,       

                   Энею шлет ковригу хлеба,       

                   Корыто опошнянских слив,       

                   Орехов киевских каленых,       

                   Полтавских пундиков слоеных,       

                   Яиц три сотни, варенец,       

                   Коров, бугаев из Липянки,       

                   Сивухи бочку из Будянки,       

                   Сто решетиловских овец.      

       

                   Так помаленечку связался       

                   Латин с троянским молодцом,       

                   Эней уж зятем назывался, -       

                   Но дело красится концом!       

                   Помехи никакой не зная,       

                   Жил пан Эней, резвясь, играя,       

                   Забыл Юнону ветрогон;       

                   Она ж Энея не забыла,       

                   Исподтишка за ним следила,       

                   Куда бы ни укрылся он.      

       

                   Тварь проклятущая Ирися -       

                   Олимпский вестник бед и зол -       

                   К Юноне прискакала рысью,       

                   По ветру распустив подол.       

                   Часа четыре ей шептала,       

                   Все про Энея  рассказала:       

                   Мол, в силе чортов вертопрах;       

                   Как тестя, чтит царя Латина,       

                   И сам Латину вроде сына       

                   И с дочкою в больших ладах.      

       

                   "Эге! - Юнона закричала. -       

                   Так вот куда, стервец, забрел;       

                   Ему нарочно я прощала,       

                   Так он и ноги бряк на стол!       

                   Жаль, прежде я того не знала.       

                   Постой, я так прижму нахала,       

                   Что содрогнется вся земля!       

                   Троянцам, Турну и Латину -       

                   Всем кровь пущу, по шее двину,       

                   Всем наварю я киселя!"      

       

                   Раз, два - и шлет с гонцом Плутону       

                   За подписью своей приказ:      

                   Чтоб злую ведьму Тезифону      

                   К Юноне присылал тотчас,      

                   Да чтоб не ехала в дормезе,       

                   В рыдване или там в портшезе,      

                   А на перекладных гнала.      

                   Пусть ямщикам задаст трезвону,      

                   Тройные платит пусть прогоны,      

                   Но чтоб немедля здесь была!      

       

                   Моментом фурия примчала.       

                   Она была хитра, как бес,       

                   И в пекле у себя, бывало,       

                   Творила множество чудес.       

                   Явилась ведьма с ревом, гиком,       

                   Шипеньем, треском, свистом, криком,       

                   Аж загудело все кругом.       

                   Здесь ведьму слуги поджидали,       

                   Два гайдука под ручки взяли       

                   И повели к Юноне в дом.      

       

                   "Здорово, доченька родная! -       

                   Юнона в радости кричит. -       

                   Ко мне скорее, дорогая! -       

                   И целовать ее спешит. -       

                   Садись! Ну, как ты поживаешь?       

                   Чай, пса троянского ты знаешь?       

                   Так у Латина он в гостях;       

                   Закрутит там, как в Карфагене,       

                   Латину, дочке - всем изменит,       

                   И всем быть снова в дураках.      

       

                   Весь знает свет, что я не злая       

                   И зря калечить не люблю;       

                   Но тут ведь музыка иная,       

                   Уж я Энея загублю.       

                   Пусть и твою узнает силу.       

                   Взамен венца устрой могилу,       

                   Чтоб черти взяли их совсем.       

                   Амате, Турну и Латину,       

                   Энею, сукиному сыну, -       

                   Задай-ка, дочка, перцу всем!"      

       

                   Склонившись до земли проворно,       

                   Взревела фурия, как гром:       

                   "Твоим веленьям я покорна,       

                   Прикажешь - все пущу вверх дном;       

                   Сведу Амату с Турном в пару       

                   И тем поддам Энею жару;       

                   Латина в дурня обращу;       

                   Увидят боги, черти, люди,       

                   Из сватанья добра не будет,       

                   Семь шкур с троянцев я спущу".      

       

                   И, перекинувшись клубочком,      

                   Круть-верть с Олимпа, как стрела;      

                   А чуть попозже вечерочком      

                   Уже с Аматою была.      

                   В тот час Амата перья драла,      

                   Роняя слезы, горевала,      

                   Что Турн не будет зятем ей;      

                   Кляла Лавинии рожденье,      

                   Кляла с ним вместе и крещенье,      

                   И час, когда приплыл Эней.      

       

                   Яга ей под подол забралась,       

                   Гадюкой в сердце проползла,       

                   По уголочкам извивалась,       

                   В Амате рай себе нашла.       

                   Потом в утробу ей, пройдоха,       

                   Набила злости, как гороха;       

                   Как чорт, Амата стала зла;       

                   Неистовствовала, кричала,       

                   Всем по шеям накостыляла,       

                   Себя, Латина, дочь кляла.      

       

                   Потом и Турна навестила      

                   Пресучья лютая яга,      

                   И, поплевав, наворожила      

                   Энею лишнего врага.      

                   Как в жизни водится военной,      

                   Турн крепко нализался пенной      

                   И пьяный под тулупом спал.      

                   Яга к пьянчуге подступила      

                   И снов таких понапустила,      

                   Каких вовек он не видал.      

       

                   Ему казалось, будто, вместе       

                   С Лавинией сойдясь, Эней       

                   В каком-то незнакомом месте       

                   Не в шутку женихался с ней;       

                   Что будто с ней он обнимался,       

                   Уже до пазухи добрался       

                   И будто перстень с пальца снял;       

                   Лавися же сперва стеснялась,       

                   Но вдруг сама к нему прижалась,       

                   И тут Анхизов сын сказал:      

       

                   "Лавися, милая дивчина!       

                   Тебя я без ума люблю,       

                   Мне небо кажется с овчину,       

                   Я муки адские терплю.       

                   Турн засылать собрался свата,       

                   Туда же тянет и Амата,       

                   Да и тебе он, видно, мил.       

                   Скажи: кого в мужья желаешь?       

                   Кого из нас ты выбираешь?       

                   Любви кто больше заслужил?"      

       

                   "Ты, ты, Энеечка мой милый, -       

                   Царевна тотчас же в ответ, -       

                   Что пред тобою Турн постылый?       

                   Очам моим один ты свет!       

                   Нигде я не найду покою,       

                   Пока не будешь ты со мною,       

                   Мое ты счастье, жизнь моя;       

                   А Турн скорее околеет,       

                   Чем мною, дурень, овладеет,       

                   Ты - господин мой, я - твоя!"      

       

                   Тут Турн внезапно пробудился,      

                   Вскочил. Сперва, как столб, стоял,      

                   Потом от злости взбеленился      

                   И явь от сна не отличал:      

                   "Меня бесчестить? Кто? - Троянец?!      

                   Беглец, бродяга, голодранец!      

                   Ему Лавинию отдать?      

                   Не князь я и не воин, значит,      

                   Коли Эней меня обскачет      

                   И станет вдруг Латину зять!      

       

                   Лавися - кус не для таковских,      

                   Как этот пакостник Эней;      

                   Не мне - так пусть же сгинет вовсе      

                   Голубка от руки моей!      

                   Всех без разбора в пекло сплавлю,      

                   Всех вверх тормашками поставлю,      

                   Энею кукиш покажу.      

                   Латина, каверзного деда,      

                   Прижму по-свойски, как соседа,      

                   Амату на кол посажу!"      

       

                   Взъяренный Турн, не медля боле,      

                   Энею грамоту послал,      

                   Чтоб тот на поединок в поле      

                   Навстречу Турну поспешал      

                   Бока пошарпать батогами,      

                   Иль по-простецки кулаками,       

                   Или оружием каким.      

                   Потом приказ дал драгоману      

                   Скакать к латинскому султану,      

                   Чтоб шел и этот драться с ним.      

       

                   Так фурия, в дела людские       

                   Войдя, всем жару поддала;       

                   На всякие проделки злые       

                   Чертовка страсть ловка была.       

                   Махнула к морю образина,       

                   Чтоб у нахлебников Латина       

                   Покруче кашу заварить.       

                   Они в тот час коней седлали       

                   И на охоту поскакали -       

                   С борзыми зайцев потравить.      

       

                   Но: "Горе в зле греховном сущу, -       

                   Так киевский скубент сказал, -       

                   Благих дел вовсе не имущу".       

                   Кто жребий неба угадал?       

                   Ночуешь там, где не просили,       

                   Хотел дать тягу - не пустили,       

                   Так грешников судьба ведет.       

                   Троянцы тот закон познали,       

                   Когда за малость пострадали,       

                   Как то читатель сам поймет.      

       

                   Там, где троянство кочевало,       

                   Был на отлете хуторок;       

                   В нем хатка ветхая стояла,       

                   Плотина, садик, пруд, лужок.       

                   Жила здесь нянюшка царицы;       

                   Была ль то баба иль девица -       

                   О том не знаю до сих пор.       

                   Но зла была и своенравна,       

                   К тому ж скупа, хотя исправно       

                   Носила дань на царский двор:       

       

                   Колбас десятка три Латину,      

                   Лависе на Петра сырок,      

                   В неделю денег по алтыну,      

                   Амате головной платок,      

                   Да воску фунта три свечного,      

                   Да льна, да пряжи, да съестного,      

                   Да кисеи, да фитилей.      

                   Латин от няньки наживался      

                   И за старуху заступался,      

                   Коль приходилось туго ей.       

       

                   У нянюшки был мопсик белый,       

                   Забавой песик ей служил;       

                   Перед хозяйкой престарелой       

                   На задних лапках он ходил,       

                   Носил поноску иль от скуки       

                   Лизал хозяйке ноги, руки,       

                   Грязь дочиста с них обгрызал.       

                   Царевна часто с ним играла       

                   Или царица. А бывало,       

                   И сам Латин его ласкал.      

       

                   Но вот троянская охота       

                   Нагрянула, в рога трубя.       

                   Псари с бичами вкруг болота       

                   Рассыпались, зайчат губя.       

                   Как только гончие помчали,       

                   Загавкали и завизжали, -       

                   Мопс, их учуяв, шасть за дверь,       

                   На голос гончих отозвался,       

                   Завыл, навстречу псам помчался.       

                   Стремянный, думая, что зверь,      

       

                   Вскричал: "Ату его, паскуду!" -         

                   И в поле выпустил борзых.       

                   Тут мопс, смекнув, что дело худо,       

                   От страха под кустом затих;       

                   Но псы его и там догнали       

                   И вмиг беднягу растерзали.       

                   Старуха, про беду узнав,       

                   Под лоб глазищи закатила,       

                   Что мочи есть заголосила,       

                   Очки со страху потеряв.      

       

                   Осатанела вражья баба,       

                   От крика аж лишилась сил;       

                   Позеленела, словно жаба,       

                   Пот в три ручья с нее катил.       

                   А там пошли припадки, схватки,       

                   Истерики и лихорадки;       

                   Порастрясло старухе жир.       

                   Ей под нос асафету клали,       

                   Фланелью брюхо согревали,       

                   Потом поставили клистир.      

       

                   Очухавшись, испив водицы,       

                   Вновь крик старуха подняла;