1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 
     
О, полковник Кавырин… все полковник Кавырин!.. О, хитрый… хитрый молодой человек! (Берет за руку Лизу и приближает ее к Курцгалопу.) Лиза, успокой его; займи разговором; ты видишь конфуз молодого человека… Негг Курцгалоп, еще раз рекомендую; дочь моя.
     
Курцгалоп нежно целует руку Лизы.
     
Лиза (жеманно, поет своим голосом)
     
      
       
Теперь нашли вы к нам дорогу?
      
     
     
Курцгалоп (кокетничая, тоже поет)
     
      
       
Нашел… быть может, невпопад?
      
     
     
Шишкенгольм (прислушивавшийся к ним, тоже поет)
     
      
       
Пришли вы кстати к френологу;
       
Он гидропату очень рад.
      
     
     
Лиза (в сторону)
     
      
       
Как мне понравился, ей-богу,
       
Сей бодрый, крепкий гидропат!
      
     
     
Курцгалоп (Лизе, продолжая петь)
     
      
       
Вы обливаетесь водою?
      
     
     
Лиза (поет жеманно)
     
      
       
Я?.. Да!., я моюсь по утрам.
      
     
     
Курцгалоп (продолжая петь)
     
      
       
Холодной? теплою? какою?
      
     
     
Лиза (тоже)
     
      
       
Холодной, с теплой пополам.
      
     
     
Курцгалоп (в сторону, продолжая петь)
     
Мила! (Помолчав, продолжает нерешительно.)
     
      
       
А что, спросить я смею, Вы обливаете?
      
     
     
Лиза (поет с простодушною откровенностью)
     
      
       
Скажу: Я обливаю руки, шею…
      
     
     
Курцгалоп
     
(прерывает ее радостно и решительно, оканчивая мотив)
     
      
       
Руки я вашей попрошу!
      
     
     
Шишкенгольм и Мина Христиановна
     
(все время следившие с наслаждением за их разговором, подбегают к Курцгалопу и ощупывают его затылок)
     
О счастье…
     
Мы согласны!.. Благословляем вас!
     
(Благословляют их, оба одновременно.)
     
Шампанского скорей!
     
Курцгалоп
     
А мне воды.
     
Шишкенгольм
     
Ну, так и всем воды, только в бокалах. Оно и подешевле.
     
Иванов бросается в средние двери
     
Шишкенгольм и Мина Христиановна (к Курцгалопу)
     
Подите же сюда, наш сын! Дайте обнять вас..
     
Курцгалоп подбегает к ним с почтительною нежностью. Они начинают целовать его, передавая из рук в руки. Лиза смотрит на них с завистью.
     
Иванов (входит с подносом в руках, на котором графин с водою и бокалы. Он обносит всех, начиная с Шишкенгольма, и обращается к Шишкенгольму)
     
Уж простите, барин, и меня на радости.
     
Шишкенгольм (к Лизе и Курцгалопу)
     
Дети! простить его?
     
Лиза (хладнокровно, своим голосом)
     
Простите, папаша.
     
Шишкенгольм(Иванову, важно)
     
Русский!.. Благодари ее!
     
Иванов целует руку Лизы. Все подымают бокалы с водою и поют.
     
Хор
     
      
       
За здравье френологии,
       
Мудрейшей из наук!..
       
Хоть ей не верят многие,
       
Но, знать, их разум туг,
       
Она руководителем
       
Должна служить, ей-ей,
       
При выборе родителям
       
Мужьев для дочерей!
       
Ура черепословию;
       
Ура науке сей;
       
До капли нашей кровию
       
Пожертвуем мы ей!
      
     
     
Лиза снимает свой шейный платок.
     
Шишкенгольм (к ней, тревожно)
     
Что это ты, Лиза?
     
Лиза (хладнокровно)
     
В шкап, папаша; купаться.
     
Все (к ней, торопливо)
     
Подожди, Лиза, бесстыдница!..
     
Дай спустить занавес!
     
Занавес опускается. Из-за него раздаются крики, сдобным голосом: «А! А-ах! Ах!», происходящие, вероятно, от слишком холодной воды.
    
   
   
    
     
Опрометчивый турка, или: Приятно ли быть внуком?
    
    
     Естественно-разговорное представление[66]
    
    
     
      
Пролог
     
     
Действующие лица
     
Известный писатель.
     
Иван Семеныч.
     
Камердинер Ивана Семеновича.
     
     
Сцена представляет открытое место, с холмом посередине. Солнце восходит из-за холма.
     
     
Известный писатель (входит в картузе, в альмавиве, с распущенным зонтиком, с толстою книгою под мышкой. Подойдя к авансцене, он собирает зонтик)
     
С восходом этого дневного светила настает торжественный для меня и для моего товарища день! Я и товарищ мой намерены дать сегодня новый род драматического представления.
     
Драматическими представлениями условились называть представления, которые бывают на театрах, а именно: в С.-Петербурге — на Большом, неосновательно называемом «Каменным»; на Александрийском, Михайловском и в цирке; а в Москве — на Большом и Малом.
     
Представления подразделяются на многие отрасли, как-то: на комедии, трагедии, драмы, оперы, пантомимы, водевили и хороводы.
     
Мой товарищ и я посвятили всю жизнь нашу и все наши зрелые лета на изобретение нового рода драматического представления. Мы с товарищем решились назвать его, после долгих соображений, скажу: страданий! — «естественно-разговорным представлением». Произведение наше называется: «Опрометчивый Турка, или: Приятно ли быть внуком?» (Восходит на холм.)
     
Дай бог, чтоб это произведение было принято с тою же чистотою и откровенностью, с какими мы предлагаем его зрителям! Пора нам, русским, ознаменовать перевалившийся за другую половину девятнадцатый век новым словом в нашей литературе! Это, столь ожидаемое всеми, новое слово будет высказано сегодня мною с товарищем!.. Нужно ли повторять, что мы посвятили ему всю нашу жизнь и наши зрелые лета?! Кроме того, я отказался для него от выгодной партии с дочерью купца Громова, уступив ее другому моему товарищу.
     
Итак, пусть начинают пьесу!.. Дай бог, говорю я, чтоб она принята была с тою же душевною чистотою и с сердечною откровенностью, с какими мой товарищ и я предлагаем ее нашим зрителям! (Сходит с холма, распускает над собою зонтик и удаляется со сцены.)
     
Иван Семеныч (в одном из наших гражданских мундиров, стоявший все это время спрятавшись, выходит на авансцену со скрипкою в руках, оглядываясь по сторонам)
     
Дочь купца Громова за мною… У меня много детей, не считая рожденных от первого брака и нечаянно. Но это в сторону! — Автор ушел. Предлагаемая пьеса начинается. Надо играть увертюру. Вот ноты в этом веке написанного романса: «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан»… (Бросает ноты перед собой на землю и готовится играть на скрипке. Камердинер подносит ему что-то на блюдечке.) Не надо; я всегда без этого!
     
Камердинер уходит. Иван Семеныч играет, но ничего не слышно. Через несколько времени занавес опускается.
    
    
     
      
Опрометчивый турка, или: Приятно ли быть внуком?
     
     Естественно-разговорное представление
     
Действующие лица
     
Миловидов.
     
Князь Батог-Батыев.
     
Кутило-Завалдайский.
     
Либенталь.
     
Г-жа Разорваки, вдова.
     
Иван Семеныч.
     
     
Действие происходит в С.-Петербурге, в гостиной г-жи Разорваки. Она разливает чай. Все сидят.
     
Миловидов (говорит мягким басом, плавно, важно, авторитетно)
     
Итак, нашего Ивана Семеныча уже не существует!.. Все, что было у него приятного, исчезло вместе с ним!
     
Кутило-Завалдайский (со вздохом)
     
Сколько у него было душ и десятин пахотной земли?
     
Миловидов
     
Главное его имение, село Курохвостово, не помню: Астраханской или Архангельской губернии? Душ по последней ревизии числилось пятьсот; по крайней мере, так выразился, говоря со мною, заседатель гражданской палаты Фирдин, Иван Петрович.
     
Кн. Батог-Батыев (с подвязанною щекою; говорит шепелявя и с присвистом)
     
Фирдин?.. Какой Фирдин? Не тот ли, который ранен был на дуэли ротмистром Кавтыревым?
     
Либенталь (говорит торопливо, большею частью самолюбиво-раздражительно)
     
Нет, не Кавтыревым! Кавтырев мне свояк. С ним действительно был случай; но он на дуэли не убит, а просто упал с лошади, гоняя ее на корде вокруг павильона на даче Мятлева. При этом еще он вывихнул безымянный палец, на котором носил чугунный перстень с гербом фамилии Чапыжниковых.
     
Кутило-Завалдайский
     
Я не люблю чугунных перстней, но предпочитаю с сердоликом или с дымчатым топазом.
     
Кн. Батог-Батыев
     
Позвольте, вы ошибаетесь!.. Сердолик и топаз, в особенности дымчатый, как вы весьма справедливо сказали, — два совершенно различные именованья!.. И их не надо смешивать с малахитом, столь искусно выделываемым его превосходительством Демидовым; так, что даже могу сказать перед целым миром и своею совестью: он получил за это диплом из собственных рук парламента, с английской печатью.
     
Г-жа Разорваки (говорит громко, решительно, голосом сдобным)
     
Насчет Демидова!.. Правда ли, что он завещал все свое богатство Ламартину?
     
Молчание.
     
Миловидов (совершенно тем же голосом и тоном, как вначале)
     
Итак, нашего Ивана Семеныча уже не существует!.. Все, что было у него приятного, исчезло вместе с ним!.. Был у него, смело могу сказать, один только недостаток: он был твердо убежден, что при природном даровании можно играть на скрипке без канифоли. Я вам расскажу постигнувший его случай. В день своих имении, — как теперь помню: двадцать первого октября, — он приглашает власти… Был какой-то час. Шум. Входят. Собираются. Садятся на диваны… Чай выпит… Все ожидают… «Подай мне ящик!» — говорит Иван Семеныч. Ящик принесен. Иван Семеныч вынимает скрипку, засучивает рукава и отворачивает правый борт своего вицмундира. Виц-губернатор одобрительно ожидает. Преданный Ивану Семенычу камердинер подносит на блюдечке канифоль. «Не надо! — говорит он. — Я всегда без канифоли». Развертывает всем известные какие-то ноты; взмахивает смычком… Все притаили взволнованное дыхание. Самонадеянный покойник ударяет по струнам — ничего!.. Ударяет в другой раз — ничего!.. В третий раз — решительно ничего! Четвертый удар — увы! — был нанесен его карьере, несмотря на то что он был женат на дочери купца первой гильдии, Громова!.. Обиженный губернатор встает и, подняв руку к плафону, говорит: «Мне вас не нужно, — говорит, — я не люблю упрямых подчиненных; вы вообразили теперь, что можете играть без канифоли; весьма возможно, что захотите писать бумаги без чернил! Я этаких бумаг читать не умею и тем более подписывать не стану; видит бог, не стану!»
     
Молчание.
     
Кутило-Завалдайский
     
Говорят, что цены на хлеб в Тамбовской губернии значительно возвысились?
     
Молчание.
     
Г-жа Разорваки (громко и сдобно)
     
Насчет Тамбова!.. Сколько верст от Москвы до Рязани и обратно?
     
Либенталь (скороговоркою)
     
В один конец могу сказать, даже не справившись с календарем, но обратно не знаю.
     
Все отворачиваются в одну сторону и фыркают, издавая носом насмешливый звук.
     
Либенталь (обиженный)
     
Могу вас уверить!.. Ведь от рождества до пасхи столько-то дней, а от пасхи до рождества столько-то, но не столько, сколько от рождества до пасхи. Следовательно…
     
Все отворачиваются в другую сторону, насмешливо фыркая носом.
     
Молчание.
     
Миловидов (тем же тоном)
     
Итак, нашего Ивана Семеныча уже не существует!.. Все, что было у него приятного, исчезло вместе с ним!..
     
Кн. Батог-Батыев (шепелявя, с присвистом)
     
Я знал его!.. Мы странствовали с ним в горах Востока и тоску изгнанья делили дружно. Что за страна Восток!.. Вообразите: направо — гора, налево — гора, впереди — гора; а сзади, как вы сами можете себе представить, синеет гнилой Запад!.. Наконец вы с отвращеньем въезжаете на самую высокую гору… на какую-нибудь остроконечную Сумбеку; так что вашей кобыле и стоять на этом мшистом шпице невозможно; разве только, подпертая горою под самую подпругу, она может вертеться на этой горе, как на своей оси, болтая в то же время четырьмя своими ногами. И тогда, вертяся вместе с нею, вы замечаете, что приехали в самую восточную страну: ибо и впереди восток, и с боков восток, а запад?.. Вы, может, думаете, что он все-таки виден, как точка какая-нибудь, едва движущаяся вдали?
     
Г-жа Разорваки (громко, сдобно и ударяя кулаком по столу)
     
Конечно!
     
Кн. Батог-Батыев
     
Неправда! И сзади восток!.. Короче: везде и повсюду один нескончаемый восток!
     
Г-жа Разорваки (по-прежнему)
     
Насчет востока!.. Я вам расскажу мой сон.
     
Все (бросаясь целовать ее руки)
     
Расскажите, расскажите!
     
Г-ж а Разорваки (протяжным, повествовательным тоном, сохраняя свой громкий и сдобный голос)
     
Видела я, что в самой середине…
     
Миловидов
     
(останавливает ее почтительно-доброжелательным движением руки)
     
Питая к вам с некоторых пор должное уважение, я вас прошу… именем всех наших гостей… об этом сне умолчать.
     
Все
     
Почему же? почему же? (Наперерыв целуют ее руку.)
     
Миловидов (перебивает их важно, плавно, немного подняв тон)
     
Итак, нашего Ивана Семеныча уже не существует!.. Все, что было у него приятного, исчезло вместе с ним!.. Вам известно, что он жил безбедно, но хотел казаться человеком более богатым, чем был в самой вещи…
     
Г-жа Разорваки (громко, с удивлением)
     
Разве у него было бархатное стуло?!
     
Миловидов
     
Нет… он не любил бархата. И даже на самом животе он носил треугольник из фланели, в виде какого-нибудь синапизма.
     
Кн. Батог-Батыев
     
У меня там тоже есть синапизм. А кроме того, люблю носить на правой руке фонтенель, на левой гишпанскую мушку, в ушах канат, во рту креозот, а на затылке заволоку.
     
Все (кроме Миловидова, к нему)
     
Покажите, покажите!
     
Кн. Батог-Батыев
     
Весьма охотно; но только после чаю.
     
Миловидов (снова возвышая тон)
     
Все, что у него было приятного, исчезло вместе с ним!.. Когда Иван Семеныч задавал обеды и приглашал власти, то любил угостить тончайшим образом. Лежавшие в супе коренья изображали все ордена, украшавшие груди присутствующих лиц… Вокруг пирожков, вместо обыкновенной какой-нибудь петрушки, посыпались жареные цветочные и фамильные чаи! Пирожки были с кисточками, а иногда с плюмажами!.. Косточки в котлетах были из слоновой кости и завернуты в папильотки, на которых каждый мог прочесть свойственный его чину, нраву, жизни и летам — комплимент!.. В жареную курицу вечно втыкался павлиний хвост. Спаржа всегда вздевалась на проволоку; а горошек нанизывался на шелковинку. Вареная рыба подавалась в розовой воде! Пирожное разносилось всем в конвертах, запечатанных казенною печатью, какого кто ведомства! Шейки бутылок повязаны были орденскими ленточками и украшались знаками беспорочной службы; а шампанское подавалось обвернутое в заграничный фуляр!.. Варенье, не знаю почему, не подавалось… По окончании обеда преданный Ивану Семенычу камердинер обрызгивал всех о-де-лаваном!.. Вот как жил он! И что же? Канифоль, канифоль погубила его и свела в могилу! Его уже нет, и все, что было у него приятного, исчезло вместе с ним!..
     
Внезапно отворяются двери из передней, и входит Иван Семеныч, с торжествующим лицом и приятною улыбкою.
     
Все (в испуге)
     
Ах!.. Иван Семеныч!.. Иван Семеныч!..
     
Иван Семеныч (улыбаясь и шаркая на все стороны)
     
      
       
Не дивитеся, друзья,
       
Что как раз
       
Между вас
       
На пиру веселом я
       
Проявляюся!
      
     
     
(Обращается строго к Миловидову и к Разорваки.)
     
      
       
Ошибаешься, Данила!..
       
Разорваки соврала!..
       
Канифоль меня сгубила,
       
Но в могилу не свела!
      
     
     
Все
     
(радостно вскакивают с мест и обступают Ивана Семеныча)
     
Иван Семеныч!.. Как?! Вы живы?!
     
Иван Семеныч (торжественно)
     
Жив, жив, говорю вам!..
     
Скажу более!
     
(Обращается к г-же Разорваки.)
     
У вас есть внук турецкого происхождения!.. Я сейчас расскажу вам, каким образом сделано мною это важное открытие.
     
Все (нетерпеливо)
     
Расскажите, Иван Семеныч!.. Расскажите!..
     
Садятся вокруг стола. Иван Семеныч ставит свой стул возле г-жи Разорваки, которая, видимо, обеспокоена ожидаемым открытием.
     
Все с любопытством вытянули головы по направлению к Ивану Семенычу. Иван Семеныч откашливается.
     
Молчание.
     
     
Здесь, к сожалению, рукопись прерывается, и едва ли можно предполагать, чтоб это, в высшей степени замечательное, произведение Козьмы Пруткова было доведено им до конца.
    
   
   
    
     
Сродство мировых сил
    
    Мистерия в одиннадцати явлениях [67]
    
Действующие в мистерии
    
Ровная долина.
    
Великий поэт.
    
Высокий дуб.
    
Звезда орденская,
    
Звезда небесная.
    
Дупло.
    
Сова.
    
Кочка.
    
Ком земли.
    
Bepeвка.
    
    
Полное собрание творений Великого поэта.
    
Северный аквилон. Высочайшая и длиннейшая ветвь. Южный ураган. Полевая мышь. Ночные часы. Ночная тишина. Солнце за горизонтом. Солнце в небесах. Загробный мир мельком. Альмавива.
    
Общее собрание мировых сил.
    
Полночь. Небо покрыто тучами. Полное безветрие. Ровная долина, среди которой стоит высокий дуб. Тишина. Долина спит.
    Явление I
    
Чрез несколько времени чуткая долина внезапно пробуждается.
    
Долина (очнувшись, в тревожном раздражении)
    
Есть бестолковица… Сон уж не тот! Что-то готовится… Кто-то идет!
    ЯВЛЕНИЕ II
    
Появляется поэт, закутанный в альмавиву и в картузе. Сзади, из-под полы альмавивы, тащится по траве конец веревки.
    
Поэт (напевает тихим, взволнованным голосом)
    
     
      
«Среди долины ровныя…» (Прерывает пение.)
      
Так няня
      
В деревне песню эту мне певала,
      
Когда я был еще ребенком малым… (Напевает.)
      
«На гладкой высоте…»
     
    
    
(Прерывает пение.)
    
     
      
И между тем
      
Она, под звуки песни заунывной,
      
По вечерам из теста мне лепила
      
Так хорошо коровок и лошадок!
     
    
    
(Напевает.)
    
     
      
«Стоит, растет высокий дуб…»
     
    
    
(Прерывает пение.)
    
     
      
О няня!
      
Когда б могла ты видеть и понять,
      
Зачем теперь любимый твой питомец
      
Подходит поступью тяжелой к дубу,
      
Тобой воспетому, — ты б содрогнулась
      
В своем гробу… близ церкви… на погосте!..
      
Как тот и этот дуб высок; как тот,
      
И сей стоит среди долины ровной!..
     
    
    
(Напевает.)
    
     
      
«Среди долины ровныя…»
     
    
    
(Прерывает пение.)
    
     
      
Но прочь,
      
Ненужные о детстве вспоминанья!
      
Я жизни путь прошел, и час настал
      
Мне перейти хоть к грустному, быть может,
      
Но к верному, бесспорно, результату.
     
    
    
(Подходит к дубу и снимает с себя картуз.)
    
     
      
Привет тебе, громадное растенье!
      
Ты было птичьих гнезд досель приютом,
      
Дай мне приют! Я — также песнопевец!
     
    
    
(Надевает картуз.)
    
     
      
Меня людей преследует вражда;
      
Толкает в гроб завистливая злоба!
      
Да! есть покой, но лишь под крышей гроба;
      
А более нигде и никогда!
      
О, тяжелы вы, почести и слава;
      
Нещадны к вам сородичей сердца!
      
С чела все рвут священный лавр венца,
      
С груди — звезду святого Станислава!
      
К тому ж я духа новизны страшусь…
      
Всеобщий бред… Все лезет вон из нормы!..
      
Пусть без меня придут: потоп и трус,
      
Огонь, и глад, и прочие реформы!..
      
Итак, сановник, с жизнью ты простись!
      
Итак, поэт, парить привыкший ввысь,
      
Взлети туда навек; скорей, не мешкай!
     
    
    
Распахивает альмавиву и, бросив взор на свою орденскую звезду, ударяет себя в грудь рукою. В это время небо несколько прояснилось, и одна звезда освещает сверху всю фигуру поэта.
    
     
      
Как понимать?..
      
С участьем иль с насмешкой
      
Свою сестру земную из-за туч
      
Ты озарил, звезды небесной луч?
     
    
    
Небо опять заволакивает тучами.
    
Поэт кивает ему головою с выражением горького упрека.
    Явление III
    
Поэт решительною походкою приближается к самому дубу. Он обходит вокруг его и вдруг останавливается в испуге перед дуплом
    
Поэт
    
Кто ты?..
    
Ответь!..
    
Зачем следишь за мною
    
Так пристально фосфорными глазами?..
    
Из дупла появляется сова и улетает бесшумно. Она садится на кочку в шагах пятидесяти и повертывает голову назад, по направлению к дубу и к поэту. Глаза ее светятся издали.
    
Поэт (махая на сову полами своей широкой альмавивы)
    
Пш!.. Пш!..
    
(Сова остается неподвижною.)
    
     
      
Прочь, прочь, непрошеный свидетель
      
Того, что совершить я думал тайно!
     
    
    
Подымает ком земли и бросает им в сову.
    
Ком падает у самой кочки; но сова остается на своем месте неподвижно, подобно изваянию со светящимися глазами.
    
     
      
Коль уж сову согнать нельзя мне с места;
      
Коль ей глаза нельзя мне погасить,
      
Так пусть при ней порвется жизни нить;
      
И пусть сей зоркий спутник черной ночи,
      
Когда другим не видится ни зги,
      
Мне выклюет померкнувшие очи
      
И творчеству уж чуждые мозги!
     
    
    Явление IV
    
Поэт вынимает из-под альмавивы веревку и пытается закинуть конец ее за одну из ветвей дуба, с северной стороны; но веревка, далеко не хватая ни до одной ветви, падает обратно на землю.
    
Поэт
    
     
      
Великий ум, при росте тела малом,
      
Послужит мне надежным пьедесталом…
     
    
    
Вынимает из-под мышки полное собрание своих творений; кладет их на землю, становится на эту объемистую книгу и вновь забрасывает веревку, которая на этот раз чуть-чуть не зацепилась за ближайшую ветвь.
    Явление V
    
Тогда внезапно начинает дуть с необычайною силою северный аквилон.
    
Северный аквилон
    
     
      
И благ и могуч я:
      
Вверх вздерну все сучья!
     
    
    
Все ветви с северной стороны поднялись действительно очень высоко. Но при этом происходит не предвиденное северным аквилоном обстоятельство. Поэт сызнова закидывает веревку. Наперекор благим намерениям северного аквилона, но благодаря, однако, его же содействию, длинная веревка взвивается также очень высоко и… зацепляется за высочайшую и длиннейшую ветвь дуба. Поэт, напрягши все свои силы, притягивает эту ветвь к себе, быстро прикрепляет к ней конец веревки, надевает на шею заранее уже изготовленную петлю, пускает ветвь и взлетает с нею на большую высоту. Сова, оставаясь всём телом неподвижною на кочке, только подымает голову и смотрит на висящего своими еще ярче светящимися глазами. Северный аквилон между тем поспешно перебирает одну за другою ветви дуба с северной стороны.
    
Северный аквилон (скрывая смущение под гневом)
    
     
      
Все до единой
      
Вверх поднялись!..
      
Он сам причиной,
      
 Что там повис!
     
    
    
Дует обратно к себе на север и исчезает.
    
Затишье.
    Явление VI
    
Вдруг южный ураган еще с большею силою налетает внезапно на дуб с противоположной стороны.
    
Южный ураган
    
     
      
Я — тайна большая:
      
Храню, разрушая.
     
    
    
Дуб дрожит, мечется, стонет.
    
Дуб
    
     
      
Стоял сто лет…
      
Пришла кончина!
      
Спасенья нет…
      
Прощай, долина!
     
    
    
Наклоняется и рушится с грохотом на долину, выворотив вокруг. себя землю и обнажив свои могучие, вековые корни. Поэт также свалился вместе с Дубом на землю, но в сторону от ствола и ветвей. Петля на его шее ослабевает и мало-помалу начинает расширяться. Одна из ветвей дуба придавила полевую мышь, пробегавшую в минуту его падения. Сова, испуганная шумом, поднялась с кочки и улетела, утопая в темноте.
    
Южный ураган
    
     
      
Нет силе меры!
      
Нет вечных уз!..
      
В мои пещеры
      
Обратно мчусь.
     
    
    
Дует обратно на юг и исчезает. Опять затишье.
    Явление VII
    
Долина погружена в безмолвную тоску. Ни один лист поверженного дуба не шевелится. Поэт лежит неподвижно, рядом. с полевою мышью. Ночные часы проходят медленно.
    
Ночные часы
    
     
      
Дойдут часы все, без изъятья,
      
До лона вечности. Но днем
      
 Бегут, при свете, паши братья;
      
Впотьмах мы медленно бредем.
     
    
    
Воцаряется полная ночная тишина, наводящая на раздумье и на вопросы.
    
Ночная тишина
    
     
      
Всяк вопрошает;
      
Но я молчу.
      
Никто не знает,
      
Чего хочу?!
     
    
    Явление VIII
    
После долгой ночи небосклон начинает наконец алеть на востоке.
    
Солнце за горизонтом
    
     
      
Свет земле вобью.
      
Вывожу зарю.
      
Что свершилось ночью —
      
Вскоре озарю.
     
    
    Явление IX
    
Солнце взошло. Наступало ясное утро; но долина кажется грустною.
    
Солнце на небесах
    
     
      
Грех я озираю,
      
Песнопевца грех;
      
Но, взглянув, прощаю
      
И его и всех.
     
    
    Явление Х
    
Под живительными лучами милосердного солнца поэт приходит в себя. Он оглядывается и, еще лежа, вспоминает о том, что произошло. Потом освобождает шею от петли и тиха приподымается.
    
Поэт (сидя)
    
     
      
Я жив!..
      
И снова вижу землю…
      
Землю!..
      
Но в эту ночь успел я заглянуть
      
Туда: в тот мир, откуда к нам никто
      
Еще не возвращался! — как сказал
      
Шекспир Вильям, собрат мой даровитый!
      
Но, быв уж там, оттуда я вернулся.
     
    
    
(Встает на ноги.)
    
     
      
О, что я видел, люди!!
      
Что я видел!!
      
На воздухе!. с вершины дуба!., в петле!..
      
О, что я видел там!! Что видел мельком!!
      
Когда-нибудь я в гимнах вдохновенных
      
Попробую о том поведать миру.
     
    
    
(Задумывается.)
    
     
      
Однако же… ведь я уже висел…
      
И вот стою! и жив и невредим!
      
Как этому не подивиться диву?!
     
    
    
(Осматривается, ощупывает себя и замечает, что его альмавива, зацепившись за сук, разорвалась.)
    
     
      
Лишь починить придется альмавиву.
     
    
    
(Стоит в раздумье, и взор его падает на убитую дубом полевую мышь.)
    
     
      
А мышь «оттуда не вернется»!
     
    
    
(Нагибается к мыши и кричит ей.)
    
     
      
Встань!.. Не можешь?.. Ха, ха, ха!.. Затем, что дрянь!
      
Коль не убил бы дуб, сова бы съела! А где ж сова?
     
    
    
(Смотрит сперва на кочку, потом заглядывает в дупло.)
    
     
      
Здесь нет уж… Улетела…
      
Хоть и живет, да лишена дупла,
      
Где, может быть, полсотни- лет жила.
      
На их судьбу взираю хладнокровно.
      
Вот дуба жаль, среди долины ровной!
      
Зато их тьма в дубовом есть лесу.
     
    
    
(После некоторого молчания подымает с земли два желудя; сперва маленький, а потом крупный.)
    
     
      
Два желудя на память унесу:
      
И о твоей кончине, дуб почтенный,
      
И о моем спасенье для вселенной.
     
    
    
(Кладет оба желудя в карман, берет книгу своих творений под мышку и уходит.)
    Явление XI
    
Хор общего собрания мировых сил (поет над местом ночной катастрофы)
    
     
      
Иной живи и здравствуй;
      
Другой, напротив, сгинь!.;
      
Над всей земною паствой
      
Мы пастыри; аминь!