1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 
- Вот возьми. Она мне не нужна, а тебе пригодится.
   
Гурский же несколько свысока смотрел на нас и порой поучал:
   
- Помните, мальчики, главное в цирке-это добиться хорошей ставки.
   
Позднее, работая в коллективе известного артиста Валентина Филатова, я встретился с Сергеем Любимовым. Этого талантливого клоуна погубила страсть к вину, и он, к сожалению, рано сошел с манежа.
   "МАЛЕНЬКИЙ ПЬЕР"
   
    
В цирк привезли толстые бамбуковые шесты. Наверное, кому-нибудь будут делать реквизит. Мы уговорили кладовщика отрезать нам небольшой кусок. С такими бамбуковыми палками (в цирке ее называют "батон") работали старые клоуны. Один конец "батона" расщепляется. Если такой палкой ударить по голове, раздается сильный треск. Но говорят, что человеку не больно.
    
Мы с Мишей расщепили наш "батон", а потом с полчаса друг друга били по головам. Звук получался громкий. Но если ударить сильно, то все-таки больно.
    
(Из тетрадки в клеточку. Май 1951 года)
   
   
В Московском цирке работал аттракцион под руководством Эмиля Кио. Мне нравилось выступление прославленного иллюзиониста, и больше всего пантомимическая сценка "Домик". Действие сценки происходит за рубежом. На манеже стоял домик, в котором от полицейских скрывался рабочий (роль рабочего играл сам Кио). Полицейские тщательно обыскивали домик (когда рабочий входил в него, публике показывали, что там никого нет) и вместо рабочего обнаруживали в нем почтальона, повара, служанку и целую ораву детей, В конце сценки полицейские все-таки настигали рабочего и сажали его в клетку. Мгновение - и на глазах у зрителей в клетке вместо рабочего оказывались полицейские вместе с начальником полиции. Сценка шла без единого слова на фоне музыки и великолепно принималась зрителями.
   
Каждый раз, когда я смотрел "Домик", про себя мечтал: "Вот бы нам сделать такую клоунаду, какую-нибудь комическую сценку без слов".
   
Однажды я поделился своими мыслями с отцом. С ним я по-прежнему обговаривал все наши цирковые дела, и он оставался для меня главным советчиком.
   
- Ну что же, -сказал после некоторого раздумья отец. -  Подобных пантомим-клоунад давно не ставили в цирке. Надо придумать тему и сюжет.
   
Через несколько дней, придя к отцу в Токмаков переулок, я застал его в радостном возбуждении.
   
- Сюжет есть! - торжественно сказал он, показывая мне обложку одного из журналов с репродукцией картины Ф. Решетникова "За мир", на которой художник изобразил двух французских мальчишек, расклеивающих листовки.
   
- Ну и что?-спросил я, внимательно рассмотрев картинку.
   
- Как "что"? Вы с Мишей полицейские, мальчик будет расклеивать листовки, а вы будете его ловить. Действие происходит в каком-нибудь французском городке на бульваре. На манеже поставим - пока я еще не придумал, что именно, но что-то такое, куда мальчик сможет прятаться.
   
Через неделю родилось название клоунады-пантомимы-"Маленький Пьер".
   
День за днем мы придумывали комические трюки, положения, составляли список возможного реквизита. Долго не могли решить, что же будет стоять в сквере. Возникла мысль о статуе, за которой или в которую сможет спрятаться мальчик, но от этого варианта, вспомнив статую Венеры у Карандаша, мы сразу отказались.
   
Отец каждый день ходил в читальный зал библиотеки имени Пушкина, где просматривал книги и журналы с видами Парижа. На одной из картинок он увидел скульптуру льва. За эту идею-использовать льва-мы ухватились и начали фантазировать.
   
Лев на пьедестале. Под пьедесталом можно пролезать, а у льва кто-нибудь отобьет голову. Мальчик спрячется в статую, прикроется отбитой головой, а лев потом "оживет".
   
Когда возник вопрос, кто нам клоунаду поставит, отец сказал:
   
- А что думать? Обратитесь к Местечкииу. Он режиссер тонкий, со вкусом. Знает цирк, и выдумка у него есть.
   
Прежде чем говорить с Местечкиным, по установившейся традиции мы пошли к Байкалову. Довольно подробно рассказали ему о своей затее, дали прочесть сценарий отца.
   
- Ну что же, детская клоунада, - сказал он, потирая свое полное лицо, -это хорошо. Детский репертуар нам нужен. Даю добро. И против Марка (так он всегда называл Местечкина) не возражаю.
   
Марк Соломонович внимательно прочитал сценарий, и он ему понравился. Через несколько дней начались репетиции. Больше всего мы промучились со статуей льва. Сначала никак не могли придумать, каким должен быть лев. Мы с Мишей ходили по Москве и искали у старинных домов подходящих львов.
   
Узнав, что школьный товарищ, ставший дипломатом, только что вернулся из Франции, я обрадовался. Более часа я пытал его, какие скульптуры львов он видел в Париже. Увы, ни одной статуи льва мой приятель толком не вспомнил. Но зато рассказал мне про львов французский анекдот.
   
    
Бродячий скрипач идет по пустыне. Вдруг его окружают львы. Они собрались беднягу разорвать. И тот с отчаяния заиграл печальную мелодию Мендельсона. Львы, потрясенные музыкой, мирно расселись вокруг музыканта. Они слушали скрипача, и слезы умиления катились из их глаз. Им стало стыдно, что они хотели съесть такого прекрасного музыканта. Вдруг из-за пригорка вышел старый лев. Он подошел сзади к скрипачу и спокойно откусил музыканту голову.
    
- Что ты наделал? - набросились на него львы. -  Ведь он так прекрасно играл Мендельсона!
    
Старый лев, приложив лапу к уху, крикнул:
    
- Что?! Не слышу...
    
Старый лев был глухим.
   
   
Отцу анекдот понравился. Он рассмеялся и сказал:
   
- Будем надеяться, что вам с "Маленьким Пьером" никто голову не оттяпает.
   
В конце концов льва нарисовала художница Анель Судакевич, которая делала эскизы костюмов. Много часов мы провели в мастерских Большого театра, обсуждая с бутафорами, как сделать статую льва, чтобы при ударе стремянкой у нее отвалилась голова, но при этом не ломалась и не крошилась. (Отбивать-то голову придется на каждом спектакле.)
   
На репетициях стремились к тому, чтобы предельно обыгрывать каждый предмет реквизита. И реквизит "заиграл". Например, такая страшная по размерам в глазах некоторых скептиков деталь, как фигура льва, обыгрывалась нами больше всего. Собственно говоря, вокруг нее и строилось все действие. Именно в разбитую статую прятался от погони мальчик и, раскачивая головой льва, пугал полицейских, а через отверстие в пьедестале статуи пролезали все участники погони.
   
Несколько дней занял у нас трюк с кистью. По ходу пантомимы трусливый полицейский садится на кисть, забытую мальчиком на скамейке. Кисть в клее, она прилипает к штанам полицейского. Тот с силой отрывает ее от штанов вместе с куском материи. Никак мы не могли решить эту задачу. Испробовали буквально сотни вариантов (вплоть до магнита!). В конце концов придумали сложное приспособление с острыми гвоздями, торчащими у меня сзади. Я садился на кисть, в которую входили гвозди. Я вставал, и кисть висела у меня на штанах. (Потом, уже во время нашего выступления с клоунадой, кто-нибудь за кулисами, подходя ко мне близко, натыкался на гвозди и, конечно, с криком отскакивал.)
   
Мучились мы и с полицейскими дубинками. Как сделать их настоящими с виду, и в то же время, чтобы при ударе не было больно? Кто-то из артистов подсказал: "Возьмите велосипедную камеру, сложите ее пополам, вставьте в матерчатый чехол, надуйте, и у вас получится дубинка".
   
Попробовали. Получилось здорово. Создавалось полное впечатление, что дубинка тяжелая. При ударе раздавался громкий звук, а боли мы никакой не ощущали.
   
Возникла сложность и с велосипедом. В нашей сценке на велосипеде появлялся Безработный. Мы попросили, чтобы нам купили велосипед. Но в главке сказали:
   
- Велосипед-это капитальное приобретение, на него нужны специальные фонды. Подайте заявку, и на будущий год, если разрешение будет получено, велосипед приобретут.
   
Нас выручил мой сосед по квартире дядя Ганя. Он подарил нам свой старый, купленный еще до революции, немецкий велосипед "Дукс", который выглядел вполне на зарубежный манер и прослужил нам верой и правдой несколько лет.
   
Ночь. Тускло горит фонарь. На скамейке, стоящей неподалеку от статуи льва, спит Безработный... Так начинается клоунада "Маленький Пьер".
   
Действующих лиц немного: подросток Пьер, два полицейских и Безработный, который помогает мальчику одурачить полицейских.
   
Многое в нашей сценке зависело от мальчика. Юного исполнителя мы нашли быстро. Бывший цирковой борец Б. Калмановский (он выступал в свое время с И. Заивиным и И. Поддубным) работал инспектором в главке и жил с семьей в маленькой комнатке при цирке. Его десятилетний сын Саша, стройный, хрупкий мальчик с ангельским лицом, сразу приглянулся нам.
   
- Вы, пожалуйста, не волнуйтесь, - сказал я родителям, когда они после наших долгих уговоров наконец разрешили сыну репетировать с нами. -  С вашим мальчиком ничего не случится.
   
Но на второй же репетиции мальчик, упав со стремянки, сломал руку.
   
И мы поняли: для работы нужно брать крепкого, тренированного циркового парня. Марк Соломонович посоветовал нам поговорить с Сергеем Запашным. В то время в программе цирка с огромным успехом шел номер двух акробатов братьев Запашных. Младшему - Славику - было двенадцать лет. Работали они замечательно. Мало того что показывали сильные трюки, братья и выглядели необычайно артистичными. Разговор со старшим братом Сергеем занял несколько минут. Выслушав меня, он сказал:
   
- Пусть Славик идет к вам в клоунаду. Это ему только на пользу. В будущем пригодится.
   
Так с нами начал репетировать Славик.
   
У него сразу же пошло хорошо. Настоящий цирковой паренек, он все схватывал на лету.
   
С самого начала работы над клоунадой мы искали музыку. В голове у меня отложился мотив марша, который я слышал в детстве. Я напел его Местечкину, и он мотив одобрил. На репетиции пианист наиграл этот марш. Но когда дело дошло до оркестровки, главный дирижер цирка (он когда-то руководил военным оркестром), человек, явно напуганный жизнью, спросил настороженно:
   
- А чей это марш?
   
Мы сказали, что не знаем.
   
- Тогда он не пойдет, - отрезал дирижер.
   
- Почему?-спросили мы.
   
- Музыку неизвестных авторов исполнять мы не имеем права.
   
- А что случится? - поинтересовался я. -  Какая разница, кто написал ее?
   
- А мало ли что? - ответил дирижер, вкладывая в эти слова особый смысл.
   
Тогда Местечкин заказал музыку Модесту Табачникову. Этот композитор уже несколько раз писал для цирка и хорошо чувствовал его специфику.
   
Мы приезжали к Табачникову домой и каждый раз, прослушивая фрагменты написанной им музыки, к великому ужасу жены композитора, сдвигая мебель в стороны, отрабатывали отдельные куски номера. В результате музыка получилась удачной.
   
Начались репетиции. Наш неутомимый режиссер заставлял репетировать и днем и ночью. Местечкин бередил нашу фантазию, увлекал идеей номера, заставлял филигранно отделывать каждый эпизод.
   
Как-то, ожидая начала очередной репетиции, я сидел в зале, а рядом со мной примостился на ступеньках маленький мальчик, сын уборщицы. На манеже шла репетиция какого-то номера с оркестром. Музыканты исполняли заунывную мелодию, по ходу которой раздавались резкие, короткие аккорды с ударом барабана. Когда раздался один из громких аккордов, я, сделав вид, что испугался, вздрогнул. Мальчик, увидев мою реакцию, засмеялся. Снова аккорд. И снова я вздрогнул. Парень засмеялся сильней. Так продолжалось несколько раз. В голове промелькнуло: а что, если ввести в "Маленького Пьера" этот прием? Я, полицейский, остаюсь один. Мне страшно. Каждый резкий, неожиданный, зловещий аккорд в оркестре пугает меня, и я начинаю вздрагивать. Мы использовали потом этот прием в номере, и его хорошо принимали зрители.
   
   
   
   
Когда репетиции подошли к концу, нашу клоунаду захотел посмотреть Байкалов. Но Местечкин ему решительно заявил:
   
- Просматриваться будем только на публике. Пусть начальство приходит и смотрит вместе со зрителями.
   
Первая проба на зрителе! Утренник. Волнуемся страшно. Наверное, грим не смог скрыть нашу бледность. Заметно нервничал и Местечкин, хотя и говорил бодро нам:
   
- Не волнуйтесь. Все будет в порядке!
   
Цирк полон ребятишек. Погас свет. В оркестре раздались первые аккорды музыки. Как всегда, все боковые проходы заполнили артисты программы. (Цирковые артисты непременно смотрят новые работы товарищей.) Где-то в амфитеатре стоял Байкалов.
   
- "Большие дела маленького Пьера. Сценка из жизни современной Франции"! - громко объявил Александр Борисович Буше.
   
Дети принимали клоунаду восторженно. Переживали за судьбу Пьера. В эпизоде, когда полицейские подкрадываются к мальчику (Пьер их не видит), ребята подняли такой крик ("Полицейские! Полицейские! Беги!"), что мы растерялись.
   
За кулисами мы стояли, мокрые от пота, едва держась на ногах, потому что полностью выложились за девять минут работы на манеже. А нас обнимали и поздравляли с успехом артисты, униформисты и какие-то совсем незнакомые люди.
   
Через неделю Байкалову пришла мысль попробовать этот, как считалось, детский номер вечером на взрослой публике. Зрители прийяли нас тепло, много смеялись.
   
После выступления нам даже пришлось вернуться на манеж и еще раз поклониться.
   
В репертуарном отделе "Маленького Пьера" признали лучшей клоунадой на политическую тему, принципиально новой по форме, и отцу оплатили ее по высшей ставке. С "Маленьким Пьером" мы выступали в Москве до окончания сезона. К концу сезона нам сообщили, что мы должны, как и все, начать работать по городам Союза, переезжать из цирка в цирк, или, как говорят у нас, работать на конвейере. Клоунская группа Московского цирка к этому времени окончательно распалась, и мы серьезно задумывались о своей судьбе. С каким репертуаром начинать самостоятельную жизнь? "Наболевший вопрос" мы делать не могли - почти во всех цирках коверные исполняли этот номер, увы, не спросив на то нашего согласия. Оставался только "Маленький Пьер". Но кто будет играть мальчика Пьера? Искать в каждом городе подростка и репетировать с ним - от этой идеи лучше сразу отказаться. В каждом городе придется работать месяца полтора-два. Только успеешь отрепетировать с юным исполнителем - и уезжать пора.
   
Сидя как-то в Токмаковом переулке, мы поделились своими проблемами с родителями.
   
- Дело серьезное, - сказал отец.
   
А мама вдруг предложила:
   
- Что там раздумывать? Пусть мальчиком станет Таня. Она маленькая, худенькая, наденет брюки и вполне сойдет за мальчика.
   
Таня загорелась этой идеей и выпалила:
   
- Обрежу косички, подстригусь под мальчика. Давайте попробуем.
   
Очередной отпуск мы проводили под Москвой, в Кратове. Репетировала Татьяна в моих старых брюках, подвязанных веревкой, и в отцовской кепке, постоянно сползающей ей на глаза. Репетировали в лесу.
   
Вернувшись в середине лета в Москву, мы пошли на прием к заведующему художественным отделом Союз-госцирка Рождественскому (я чувствовал, что он ко мне хорошо относится, и поэтому мы с Мишей и Таней решили обратиться за помощью именно к нему) и рассказали о своей затее ввести Таню в номер. Рождественский решил Таню посмотреть. После просмотра он дал свое согласие на участие Тани в "Маленьком Пьере".
   
Так Таня стала артисткой цирка.
   УДИВИТЕЛЬНЫЕ ЛАВРОВЫ
   
    
Сегодня вечером ходили с отцом в гости к одним эстрадным артистам. У них дома увидел телевизор. До этого только слышал о телевидении. Весь вечер никто ни о чем не говорил. Все смотрели телевизор. Это действительно чудо!
    
Кино дома! Хозяева рассказывали, что даже футбольные матчи можно будет смотреть по телевидению. Вот это здорово!
    
(Из тетрадки в клеточку. Июль 1951 года)
   
   
После показа номера Рождественскому я долго ходил по родному цирку, с которым мне предстояло снова расставаться. Надолго ли? Обошел фойе, заглянул в зрительный зал, зашел в администраторскую, посидел даже в красном уголке. Цирк подновляли к открытию сезона. Вовсю работали плотники, штукатуры, маляры. Всюду стояли ведра, стремянки, лежали штабеля досок, пахло краской, опилками и, конечно, конюшней. Этот стойкий запах цирка ничем невозможно перебить. Во дворе, прикрытые брезентом, стояли ящики с костюмами и реквизитом артистов. Эти ящики приготовили к отправке в разные города страны. Среди них я заметил и кофры, по бокам которых масляной краской была выведена фамилия владельцев - "Лавровы".
   
Братья Лавровы - клоуны-буфф. Впервые я увидел этих клоунов в работе, еще учась в студии. Помню, весть о том, что они приезжают работать, взбудоражила меня. До этого мне о них много рассказывал отец, который относился к Лавровым с обожанием.
   
Когда братья приехали в цирк, я с любопытством рассматривал их издали, надеясь отыскать во внешности, поведении характерные клоунские признаки. Тогда еще новый человек в цирке, я наивно полагал, что клоуны в жизни должны нести следы своей профессии. Но Лавровы ничем не отличались от акробатов, жонглеров, гимнастов.
   
Комичным в жизни выглядел только Николай Лавров. Среднего роста, с худым продолговатым лицом, покрытым синими пятнами (как я потом узнал, в него во время работы один из братьев случайно выстрелил из ракетницы), с маленькими глазками. Голова на длинной шее наклонена вперед. Ноги его, шаркая по паркету модными в то время ботами "прощай молодость", слегка заплетались.
   
Лаврентий Лавров - высокий, худощавый, подтянутый; "интересный мужчина" - говорят о таких женщины. Он держался солидно, говорил с апломбом, не спеша, слегка растягивая слова. Лаврентий - самый молодой из братьев.
   
Петр Лавров, элегантно одетый, деловой, выглядел старше своих пятидесяти пяти лет. Он уже заметно поседел, был полноват, с внимательными глазами, которые чуть прикрывали тяжелые веки. Во время нашей первой встречи он сразу спросил меня:
   
- У вас тут марками никто не увлекается?
   
Узнав, что у меня есть целый альбом марок (я продолжал по инерции собирать их со школьных лет), он оживился и попросил альбом принести. Моя коллекция Петра Лаврова повергла в ужас. С минуту он смотрел на меня, открыв рот, как на сумасшедшего. Дело в том, что все марки, около шести тысяч, я намертво приклеил столярным клеем к листам толстой конторской книги.
   
- У тебя же марки все бракованные, - сказал с возмущением Лавров,впрочем, кое-что могу купить.
   
Он поставил несколько крестиков над марками царской России. Узнав, что марки у меня все загублены, я расстроился, но ни одной марки не продал.
   
Три родных брата. Три совершенно разных характера. В то время еще был жив их отец Лаврентий Никитич Лавров (настоящая фамилия Селяхин). Ему тогда исполнилось 80 лет, и жил он в Тбилиси. О нем рассказывали легенды. Он перепробовал многие цирковые жанры - был акробатом, канатоходцем, воздушным гимнастом и, наконец, стал клоуном.
   
Мальчиком его взял в учение итальянский канатоходец, с труппой которого он долго скитался по Европе. Вернувшись на родину, Лаврентий Лавров подготовил с участием дрессированных животных - кабана, собаки и петуха - клоунский номер. Своих детей - четверых сыновей и двух дочерей он вводил в репризы, интермедии, клоунады. Став взрослыми, дети сделали самостоятельные номера и работали в разных цирках.
   
В последние годы (Лаврентий Никитич прожил девяносто лет) любил Лавров рассказывать о своей жизни, Врал он при этом артистически. Вот одна история, которую он часто вспоминал:
   
- Иду я раз по Невскому проспекту в Петербурге и вдруг слышу: "Лаврик! Лаврик!" Оборачиваюсь и вижу: карета, а в ней-царица. Я подошел, поздоровался. Спрашиваю: "Куда едете?" Царица распахивает шубу, и я вижу у нее на коленях золотой чайный сервиз. "Вот, - говорит царица, - еду закладывать сервиз за двести рублей. Нужны деньги". Ну, я ей даю двести рублей. Она благодарит и едет обратно во дворец. А через несколько дней - я об этой встрече и забыть забыл - вдруг в цирк приезжает генерал. "Лаврова вызывает царь!" Еду во дворец. Меня ведут к царю. Он благодарит меня, возвращает деньги и приглашает поужинать. Я ему отвечаю, что остаться не могу: вечером у меня в цирке представление. "Ничего, - говорит царь, - не волнуйся. Я позвоню и все улажу". Пили мы с ним до утра. "Лаврик, - сказал мне царь, - мы с тобой друг на друга похожи. Давай поменяемся: я в цирк пойду, а ты за меня будешь..." Я ответил: "Я Лавров - известный клоун, дрессировщик собак. А ты кто?" Царь смутился, а потом сказал: "Ну ладно, поезжай домой, но если надумаешь - пиши".
   
Братья Лавровы работали в традиционной манере буффонадных клоунов.
   
Лаврентий - Белый клоун. На манеж выходил в традиционном костюме: в блестках, жабо, голый, как бы побритый, череп (на голову надевал чулок с нашитым клочком волос), совершенно белое лицо, черные, резко очерченные брови, ярко-красные губы. Двигался по манежу важно, говорил громко, отчеканивая каждое слово.
   
Петр - Рыжий клоун. Надевал парик со стоящими дыбом зелеными волосами. На манеже держался с достоинством, как бы стараясь подчеркнуть свою интеллигентность. Костюм простой - коричневый пиджак в белую полоску с чуть-чуть укороченными рукавами и немного тесноватый; белый стоячий воротничок, яркий широкий галстук, полосатые брюки, большие клоунские лаковые желтые ботинки. На кончике сделанного из папье-маше курносого носа забавно держались очки в железной оправе. Петр с серьезным видом произносил глупые фразы, заторможено реагируя на происходящие на манеже события. Он выглядел смешным, делал все легко и непринужденно. Но, приглядываясь к нему, я понимал, что у него все тщательно продумано и выверено. Слишком по-актерски он все делал.
   
Самый смешной и самый талантливый из братьев - Николай - Рыжий клоун.
   
Парик он надевал ярко-рыжий, тоже, как и у Петра, со стоящими дыбом волосами, длинный, утиный нос приклеен как-то по-особому смешно. Лицо Николай Лавров покрывал однотонным гримом, отчего его маленькие чуть с косинкой глаза становились совсем крошечными, как бусинки, глаза-буравчики. Костюм на костлявой фигуре висел как на вешалке. Вид клоуна дополняли огромного размера ботинки. Иногда он снимал ботинок и начинал им угрожать партнеру. Его худая фигура металась по манежу, и одно это уже вызывало смех. Когда же Николай снимал пиджак, оставаясь в одних брюках на лямках, его тонкая шея, покатые, домиком, плечи, длинные худые руки- все находилось в движении. Руками он то жестикулировал, то шарил по карманам, то просто всплескивал ими и хлопал себя по бедрам. От этих его движений становилось еще смешнее.
   
Казалось, что Николай Лавров ничего не играет, а просто живет на арене, двигается как маньяк, оставаясь весь в себе. Глядя на него, создавалось впечатление, что он думает все время о чем-то очень важном.
   
Голос у Николая слабее, чем у братьев, сиплый, видимо, из-за пива, которое он любил и употреблял не в меру, но интонация, оттенки, с какими он произносил реплики, получались непередаваемо смешными. Любая его реплика вызывала гомерический смех у публики, хотя могла быть наивнейшей, наиглупейшей, бессмысленной.
   
"Это у него от бога. Он от бога смешной и гениальный человек",говорил о Николае Лаврове скупой на похвалы Арнольд.
   
Часто импровизируя, Николай Лавров на представлении без конца менял мизансцены. Братья за кулисами его ругали за это, потому что они все заранее продумывали, выверяли и импровизации Николая их сбивали. Но неуправляемый Николай оставался верен себе. Порой вместо ответной реплики то ли он забывал ее, то ли ему просто не хотелось ее произносить- он вдруг замирал и молча, в упор просто смотрел на партнера. Публика смеялась. Смеялась над тем, как он смотрел!
   
А "как он смотрел" - передать словами невозможно, это нужно было видеть. Если у Петра и Лаврентия выверенные, специально отрепетированные походки, то Николай двигался так же, как и в жизни, шаркая, чуть заплетая ногами, а при беге шлепал всей подошвой по ковру.
   
Конечно, многие репризы Лавровых сегодня покажутся устаревшими, примитивными, но в то время они проходили отлично. Вот, например, реприза "Картина".
   
Петр выходил с рулоном бумаги в руках.
   
- Что это у тебя там? - спрашивал у него Лаврентий.
   
- О, я нарисовал чудесную картину! - заявлял с восторгом Петр.
   
- Какую?
   
- Корова пасется на лугу.
   
- Ну покажи, - просил Лаврентий.
   
Петр разворачивал рулон, и все видели чистый лист бумаги..
   
- Вот, - говорил Петр, - корова на лугу ест траву.
   
- Но я ничего не вижу, -удивляется Лаврентий. -  Где трава?
   
- Траву съела корова.
   
- А где корова?
   
- А корова съела траву и ушла. Что она, тебя должна дожидаться?
   
   
   
   
Наивная реприза, но публика смеялась, как смеялась и на другой репризе в исполнении Николая и Лаврентия.
   
На манеж выходил Николай и торжественно заявлял:
   
- Я делаю в цирке чудеса!
   
- Какие? - спрашивал Лаврентий.
   
Николай задумывался, потом, хлопнув себя ладонью по лбу, вскрикивал:
   
- Всё!
   
И потом, выбрасывая в сторону руки, добавлял:
   
- И ничего!
   
Эти слова "Всё!" и "Ничего!" можно тысячу раз прочесть и никакого смысла в них не найти. Но то, как их выкрикивал Николай, почему-то у всех вызывало смех.
   
Между собой братья постоянно ссорились. Да и на манеже свои репризы, интермедии, клоунады они строили на драках, криках, ссорах, скандалах, выстрелах. Думается, что это шло от темперамента артистов. Иногда они между собой так ругались, что, казалось, никакая сила не заставит их больше выйти вместе на манеж. Но наступал вечер, и весь цирк, смотря на клоунское трио, снова хохотал.
   
Братьев часто критиковали, упрекая в том, что у них устаревший репертуар, несовременные характеры масок.
   
С нами, студийцами, братья держались по-разному. И здоровались мы с ними по-разному: "Здравствуйте, Петр Лаврентьевич", "Здравствуйте, Лаврик", "Здравствуйте, дядя Коля".
   
Братья Лавровы с успехом выступали во многих городах. Но, пожалуй, больше всего их любили в Тбилиси. Редкий сезон Тбилисского цирка обходился без участия в программе Лавровых.
   
Десятки раз и всегда с неизменным удовольствием я смотрел, как работают Лавровы, стараясь понять и разгадать их профессиональное умение смешить людей. Даже репетиции, на которых Лавровы, пробуя различные варианты текста, новые трюки, мизансцены, проходили все "вполноги", стали для меня полезными, ибо репетировали настоящие мастера.
   
Ценили ли их тогда? Я считаю - мало. В Москву приглашали работать редко. Кампания борьбы со старой, "безыдейной" клоунадой сказалась и на Лавровых.
   
В Московском цирке борьбу со старой клоунадой возглавил Байкалов. Он даже к нам с Мишей подходил, наступая на носки наших больших клоунских ботинок, и всегда приговаривал:
   
- И когда же вы откажетесь от старых традиций? Это же все идет с Запада. С космополитизмом надо бороться.
   
Мы с Мишей отвечали:
   
- Пусть нас снимут с программы, но большие ботинки мы оставим. Клоун должен оставаться клоуном.
   
- Ну что вы находите хорошего в этих дурацких образах Лавровых? удивленно спрашивал нас директор цирка.
   
От Лавровых требовали, чтобы они готовили репертуар на современную тему. Но клоуны могли великолепно исполнять только старые антре, которые впитали в себя с детства. При всем своем желании они не смогли перестроиться.
   
К сожалению, талантливое трио братьев Лавровых продержалось всего восемь лет. В середине пятидесятых годов Лавровы разошлись. Дядя Коля, сменив нескольких партнеров, вышел на пенсию, Лаврентий и Петр выступали порознь с другими партнерами.
   ПЬЕР И ПЭР
   
    
В Калинине мне рассказали, что у клоуна Николая Лаврова, когда он ехал поездом в Пензу, взорвались в чемодане хлопушки.
    
Подложив под голову злополучный чемодан, Лавров спал на второй полке. Ночью вагон сильно тряхнуло, от этого взорвались хлопушки. Взрыв, дым и паника среди пассажиров. Кто-то нажал на стоп-кран. Поезд остановился. Прибежала поездная бригада, И только тогда Лавров проснулся и, сонный, глядя на всех спросил спокойно:
    
- Что, уже Пенза?
    
(Из тетрадки в клеточку. Август 1951 года)
   
   
Учеба в студии клоунады, работа под руководством Карандаша, участие в клоунской группе Московского цирка, первые гастрольные поездки, но не самостоятельные (что и как делать, где жить - об этом думали и решали другие) - все это, конечно, дало мне некоторый опыт, помогло сделать первые шаги в овладении профессией. Но как мало всего этого, особенно для такого человека, как я, не очень решительного по характеру, можно даже сказать осторожного, испытывающего скорей огорчение, чем радость (неизвестность меня пугает), когда в моей судьбе происходили переломы. И поэтому, когда мы готовились к первой самостоятельной поездке из Москвы в Калинин - в этот город мы получили разнарядку, - страшно волновались.
   
Как нас там встретят? Как примут? Как устроимся с жильем?
   
На вокзале в Калинине нас встретил экспедитор цирка и повез в цирк на трамвае.
   
Летний Калининский цирк-деревянное, обшарпанное здание с пристройками и большим двором - стоял в парке. У входа мы увидели большой щит с перечнем номеров программы. Где-то в середине списка упоминался и наш номер: "Никулин и Шуйдин. Клоунада".
   
Оставив чемоданы во дворе у проходной, мы отправились вместе с экспедитором выбирать квартиру.
   
- У меня есть несколько адресов, -сказал экспедитор, - походим, посмотрим.
   
Раньше мы с Мишей при выборе квартиры придерживались лишь одного требования: только бы недалеко от цирка. Теперь же я придирчиво осматривал предлагаемые комнаты и комнатушки. Предстояло жить с женой. Хотелось так подобрать комнату, чтобы нам не пришлось в нее входить через хозяев, чтобы можно было готовить. После двухчасовых поисков мы остановились на квартире недалеко от рынка, и до цирка ходьбы минут десять. Комнату сдавала одинокая женщина. Сама она переселилась на кухню.
   
Выбрав комнату, мы вернулись в цирк. Инспектор манежа, плотный мужчина с надменным лицом, не вынимая изо рта сигары и не протянув нам руки, поздоровался небрежным кивком головы, будто и не видел нас. Показав на одну из дощатых дверей, он сказал:
   
- Тут ваша гардеробная.
   
Открыли мы дверь и зашли в маленькую полутемную комнатку, в которой и повернуться-то негде. Когда мы спросили у инспектора о времени репетиции (премьера-через два дня), он, рассмеявшись, произнес:
   
- Репетиция? Зачем вам, клоунам, манеж? Один разик на генеральной пройдете, и хватит с вас.
   
Мы начали доказывать, что без репетиции не можем. У нас новая партнерша, сложный номер, связан с пробежками, каскадами.
   
Услышав о каскадах, инспектор снизошел до нас:
   
- Ах, каскады, -сказал он, -значит, у вас номер акробатический. Ладно, так и быть. Сегодня вечером и завтра днем можете использовать манеж. Но не больше чем по часу.
   
В Калинине нам пришлось представляться директору цирка Ауде. Об этом человеке я много слышал. Мнения о нем ходили самые разные. Многие посмеивались над ним, особенно над его любовью ходить в черкеске, папахе и с кинжалом, но считали, что с ним вполне работать можно.
   
Еще в Москве я услышал историю, связанную с Ауде. Историю о том, как любитель футбола Ауде, работая до войны директором Симферопольского цирка, организовал в городе матч между местной командой и сборной артистов цирка. Об этой игре мне рассказывал жонглер Николай Ольховиков, который участвовал в матче.
   
Болельщики до отказа забили стадион. От артистов цирка все ожидали необыкновенной игры, чуть ли не с акробатическими трюками.
   
   
   
   
Незадолго до этого к двадцатилетию советского цирка ряд артистов наградили орденами. В футбольной программе против фамилии Николая Ольховикова, игравшего левого крайнего, стояло "орденоносец".
   
Начался матч. В первом ряду на трибуне в своей неизменной черкеске, папахе, с кинжалом сидел Ауде, который бурно переживал все перипетии игры. Конечно, артисты цирка играли всерьез, без всяких трюков, что разочаровало местных болельщиков.
   
Почти до конца матча ни одной из команд не удалось забить гола. И вдруг за пять минут до конца игры в ворота симферопольцев назначили одиннадцатиметровый. Пробить его хотел один из акробатов, довольно сильный игрок. Только он приготовился пробить по воротам, как на весь стадион раздался крик Ауде:
   
- Отставить!
   
Директор цирка выбежал на поле и, расталкивая игроков, взяв за руку Николая Ольховикова, во всеуслышание объявил:
   
- Пусть пробьет Коля! Он-орденоносец!
   
Николай Ольховиков пробил и... промазал.
   
Так и закончился матч вничью.
   
Ауде расстроился и грозился Ольховикову объявить выговор по цирку.
   
И вот мы встретились с этим директором.
   
С гладко выбритой головой, небольшого роста, Ауде важно восседал в своем кабинете. Когда зашел разговор, как писать о нас в программках, он авторитетно заявил:
   
- Какие могут быть Пьеры во Франции. Пьеры - это в Англии. Они буржуазия.
   
Долго мы старались втолковать, что есть разница между французским мальчиком Пьером и пэром в Англии, он с нами не соглашался. Ауде сам позвонил в Москву и говорил с Рождественским. После разговора с начальством он успокоился и с нами согласился.
   
Первая репетиция прошла плохо. Мы нервничали. Больше всего Таня. Через два дня ей впервые в жизни предстояло выходить на публику. Мизансцены, которые она знала наизусть, на репетиции путала.
   
Репетицию с оркестром назначили на следующий день. Я стеснялся делать замечания дирижеру. В Москве на репетициях всегда сидел Местечкин. И я помню, как он заставлял дирижера повторять музыку несколько раз, пока не добивался полной синхронности оркестра с нашими действиями.
   
В Калинине мы все делали впервые. Впервые самостоятельно репетировали, впервые самостоятельно выбирали квартиру, впервые самостоятельно решали и многие другие вопросы. Казалось бы, полная свобода действий. Но именно свобода действий и пугала меня. Мне все казалось, что мы сделаем что-нибудь не так.
   
К своему ужасу, мы обнаружили, что в цирке нет круглого фойе. Публика из зала сразу выходила в парк. Во время работы нам предстояло бегать вокруг цирка по парку. (Полицейские, гоняясь за Пьером, все время появляются в разных проходах.) В Москве это просто. Мы обегали как можно быстрее фойе и появлялись на манеже из противоположных проходов. Здесь же эти пробежки приходилось делать в парке на глазах гуляющей публики.
   
В день премьеры провели еще одну репетицию. Коверный Сергеев, которого мы попросили сыграть роль Безработного, легко вошел в номер и делал все органично и точно.
   
На репетициях мы несколько раз втолковывали инспектору, что объявлять нас надо так: "Маленький Пьер. Сценка из жизни современной Франции". Но инспектор почему-то все-таки объявлял: "Маленький Пьер. Сценка из жизни современной Англии". Услышав это, мы ахнули. Мы же выходим на манеж, одетые в форму французских полицейских: в мундирах, пелеринах, в белых перчатках. При чем тут Англия? К счастью, никто этого не понял.
   
Премьера прошла хорошо. Таня, за которую я особенно волновался, на манеже, хотя и двигалась как в трансе, нас не подвела. Публика приняла ее за настоящего мальчишку. В программке она значилась: "Пьер - артист Тиша Никулин". Покидали мы манеж под аплодисменты. Сидя в своей ложе, в папахе, черкеске, с кинжалом на поясе, аплодировал и директор цирка Ауде. (В годы гражданской войны Ауде воевал на Кавказе в конных частях и с тех пор в торжественные дни облачался в этот костюм.)
   
На премьере Миша поранил себе руку о гвоздь в скамейке. К концу номера его белая перчатка набухла от крови.
   
В антракте врач цирка перевязал руку и сделал Михаилу противостолбнячный укол.
   
В цирке используют канифоль. Воздушные гимнасты натирают ею руки для того, чтобы они не скользили, канифоль втирают в подошвы обуви акробата-прыгуна. Канифоль, попав в кровь, может стать причиной серьезного заболевания. Именно это и послужило причиной смерти видающегося итальянского жонглера Энрико Растелли.
   
Вырвав утром зуб, днем он много репетировал, У него был такой трюк держа в зубах палочку, он ловил на нее мяч. Палочка была наканифолена. Канифоль попала в ранку от удаленного зуба, и через день у него распухла щека и началось заражение крови. Умер он в 1933 году, в возрасте тридцати четырех лет, в расцвете своей славы.
   
К счастью, у Миши все обошлось благополучно.
   
После премьеры мы продолжали ежедневно репетировать с Таней, которая от спектакля к спектаклю работала все лучше и лучше. За кулисами Татьяне как-то передали записку от зрителей. Писали две девочки. Они очень хотели познакомиться с исполнителем роли Пьера и назначили Тише Никулину свидание.
   
О премьере, о том, как устроились в Калинине, мы подробно написали домой. Кроме писем, которые мы посылали почти ежедневно, иногда в Москву и звонили.
   
Родители тоже писали нам письма. Особенно я любил получать толстые подробные письма от отца. Он присылал мне новые анекдоты. Анекдоты отец любил и отлично их рассказывал сам.
   
У нас в Токмакове часто собирались мои друзья, приятели отца. И как правило, во время чаепития шел обмен анекдотами. С отцом советовались, как лучше анекдот рассказать, подать. Конечно, анекдот должен быть коротким. Длинные анекдоты слушать скучно. Хотя бывают и среди длинных анекдотов хорошие, если у них конец неожиданный.
   
В связи с этим мне запомнилась история с анекдотом, завершение которой произошло в Калинине.
   
Еще учась в девятом классе, я с моим школьным приятелем Шуркой Скалыгой поехал как-то на стадион. Висим мы на подножке (в то время у трамваев не было автоматически открывающихся и закрывающихся дверей), а рядом с нами два парня, с виду студенты. Один из них и говорит другому:
   
- Слушай, мне вчера рассказали интересный анекдот.
   
Мы с Шуркой насторожились.
   
- Один богатый англичанин, - начал рассказывать парень, - любитель птиц, пришел в зоомагазин и просит продать ему самого лучшего попугая. Ему предлагают попугая, который сидит на жердочке, а к его каждой лапке привязано по веревочке. "Попугай стоит десять тысяч, - говорят ему, - но он уникальный: если дернуть за веревочку, привязанную к правой ноге, попугай будет читать стихи Бернса, а если дернуть за левую, -поет псалмы"."Замечательно, - вскричал англичанин, - я беру его". Он заплатил деньги, забрал попугая и пошел к выходу. И вдруг вернулся и спрашивает у продавца: "Скажите, пожалуйста, а что будет, если я дерну сразу за обе веревочки?"
   
И тут парень, который слушал анекдот, вдруг сказал:
   
- Нам выходить надо.
   
И они на ходу спрыгнули с трамвая.
   
Пришел я домой и все рассказал отцу. Целый вечер мы гадали, какая может быть у анекдота концовка. Наверняка что-нибудь неожиданное. Мы перебрали сотни вариантов, но так ничего и не придумали.
   
Прошло много лет. В годы войны, когда мы стояли в обороне под Ленинградом, как-то один мой товарищ рассказывает в землянке:
   
- Послушайте, ребята, хороший анекдот. В одном магазине продавали дорогого попугая. У него к каждой лапке привязано по веревочке. Как дернешь за одну, так он частушку поет, как дернешь за другую-начинает материться.
   
- Ну?! - воскликнул я в нетерпении.
   
Только солдат хотел продолжить рассказ, как его срочно вызвали к комбату. И он больше в землянку не вернулся. Его отправили выполнять задание, во время которого он получил ранение и попал в госпиталь.
   
И вот в Калинине во время представления стою я как-то за кулисами рядом с инспектором манежа, и он мне вдруг говорит:
   
- Знаешь, хороший есть анекдот. О том, как в Америке продавали попугая с двумя веревочками.
   
- Ну?! -замер я в потрясении.
   
- Сейчас объявлю номер. Подожди.
   
Вышел инспектор манежа объявлять номер, и с ним стало плохо, сердечный приступ. Увезли его в больницу.
   
Я понял, что больше не выдержу, и на следующий день пошел к нему в больницу.
   
Купил яблок, банку сока. Вхожу в палату, а сам весь в напряжении,.. Если сейчас упадет потолок и инспектора убьет, я не удивлюсь.
   
Но потолок не упал. Просто мне медицинская сестра показала на аккуратно застеленную койку и сказала:
   
- А вашего товарища уже нет...
   
Ну, думаю, умер. А сестра продолжает:
   
- Его час назад брат повез в Москву, в больницу.
   
"Еще не все потеряно, - подумал я. -  В конце концов, вернется же он обратно". Но до конца наших гастролей инспектор так и не вернулся.
   
Отец был потрясен этой историей.
   
- Прямо мистика какаяговорил он, -жуть берет.
   
Спустя три года я снова попал в Калинин. В цирке инспектором манежа работал другой человек.
   
- А где прежний инспектор? - сразу же спросил я.
   
- А он ушел из цирка, - ответили мне. -  Работает здесь, в Калинине, на радио.
   
В первый же свободный день я отправился на местное радио, отыскал комнату, где работал бывший инспектор. Два раза переспросил сотрудников, там ли их начальник (инспектор на радио возглавлял какой-то отдел), и, когда мне сказали, что он сидит на месте, я с трепетом постучался в дверь и вошел в кабинет.
   
Он сидел за столом и, увидев меня, воскликнул:
   
- О! Кого я вижу.
   
Я же про себя говорил: "Тише ты, тише. Не очень радуйся. Сейчас что-нибудь произойдет".
   
Проглотив слюну, набрав воздуха, я выпалил:
   
- Привет! Что было с попугаем, у которого на ногах были привязаны веревочки?
   
- У какого попугая? - опешил бывший инспектор.
   
Я напомнил об анекдоте.
   
- А-а-а... Да-да... Такой анекдот был. Понимаешь, начало я, кажется, помню; продавали попугая в Америке... но вот концовку я забыл.
   
- Как забыл? - обмер я. - Ну вспомните, вспомните, - умолял я.
   
Он задумался, потом радостно воскликнул:
   
- Вспомнил! Сейчас расскажу. Только быстренько схожу к начальнику, подпишу текст передачи.
   
- Нет! - заорал я. - Сейчас расскажите, я и уйду.
   
И он рассказал.
   
Оказывается, когда покупатель спросил продавца, что будет, если дернуть сразу за обе веревочки, то вместо продавца неожиданно ответил сам попугай: "Дурр-рак! Я же упаду с жердочки..."
   
Так я наконец узнал концовку анекдота.
   
В первый же выходной день мы с Таней поехали в Москву. Да и другие артисты, благо Калинин недалеко от столицы, решили съездить домой. Нас собралась группа - человек десять. Взяли билеты на проходящий поезд. К сожалению, грозная проводница, как мы ни уговаривали ее, ни за что не хотела пустить нас в вагон, хотя там были места. Так и провели мы около пяти часов в тамбуре.
   
Дома мы подробно рассказывали о нашем дебюте. Калинин нам понравился. Цирк находился на берегу Волги, и часто после представления мы бежали купаться. Через две недели работы мы почувствовали себя в программе своими людьми. Быстро познакомились с артистами, с некоторыми подружились и вместе ходили в театр и кино.
   
В один из первых вечеров нашей работы в цирк пришел средних лет мужчина, лысоватый, с гладко выбритым лицом. Все здоровались с ним подобострастно. Оказывается, это репортер местной газеты, постоянно пишущий о цирке. Я видел, как несколько артистов в антракте угощали его коньяком в буфете. Держался он уверенно, об увиденных номерах говорил с интонацией, не допускающей возражений. После представления репортер подошел и к нам с Мишей.
   
- А что, - сказал он, - у вас неплохой номер. Его, наверное, нужно похвалить... Молодых я поддерживаю.
   
Мы поблагодарили репортера, но в буфет его не пригласили. Тем не менее через пару дней в газете появилась солидная рецензия, кстати говоря, написанная весьма профессионально, в которой нас похвалили. Эти газеты с первой рецензией мы купили и, вырезав из них статью с упоминанием наших фамилий, разослали родственникам и друзьям.
   
В Калинине к концу гастролей нам изготовили пять больших ящиков для реквизита и костюмов. Запомнился мне этот город еще и тем, что именно в Калининском цирке я познакомился с удивительным клоуном, коверным Алексеем Сергеевым.
   МУСЛЯ
   
    
Сегодня мне рассказали о том, как вечером после работы, посидев с приятелями, изрядно выпив, клоун Мусля решил остаться ночевать в цирке. Он забрел на конюшню, открыл клетку, где сидел знаменитый лев Цезарь дрессировщика Эдера, и зашел в нее.
    
Утром перепуганные служащие обнаружили спящего Муслю рядом с Цезарем. Прибежал на конюшню сам Эдер.
    
- Подымись спокойно- шептал Эдер проснувшемуся Мусле. - без резких движений, медленно выходи из клетки.
    
Мусля из клетки выходить отказался.
    
- Да, я вылезу, а вы меня потом побьете, - жалобно сказал он.
    
Долго уговаривал дрессировщик выйти из клетки клоуна. Только после того, как Эдер дал честное слово, что он и пальцем не тронет Муслю, тот как ни в чем не бывало вышел из клетки.
    
(Из тетрадки в клеточку. Июль 1951 года)
   
   
   
Странные судьбы бывают у артистов цирка. Мало в каких книгах, рассказывающих о цирке, об искусстве клоунады, в специальных справочниках упоминается фамилия клоуна Сергеева. Но кого из старых опытных артистов ни спроси о нем, тут же воскликнут:
   
- А-а-а!.. Сергеев. Мусля! Это гений. Таких больше нет.
   
Помню, еще занимаясь в студии клоунады, кто-то из нас спросил у Буше:
   
- Александр Борисович, а кто, на ваш взгляд, самый лучший коверный?
   
- Ну, Карандаша я не беру, -ответил после некоторого раздумья Буше, - он не в счет. А вот Серго - это да!
   
Во время учебы мы слышали много знаменитых фамилий: Альперов, Антонов и Бартенев, Коко, братья Лавровы, Демаш и Мозель, Эйжен. А вот о Серговпервые.
   
- Если увидите Серго в работе, -добавил Буше, - поймете, что он великий коверный.
   
И действительно, когда в Калинине я увидел клоуна Серго (артисты между собой Алешу Сергеева называли Мусля), я убедился - Буше был прав.
   
Почему все его звали Мусля? Долго я не мог допытаться. А потом кто-то из старых артистов объяснил мне:
   
- Да все очень просто. Серго обращается ко всем, как француз, только говорит не "мсье", а "мусля".
   
И верно, он и ко мне подходил в цирке и говорил:
   
- Слушай, муслюшка, каким номером идете?
   
Клоун Серго всегда как бы стоит перед моими глазами-тихий, незаметный человек, удивительно скромный.
   
Встретит его кто-нибудь на улице - небольшого роста, коренастый, рыжеватые, чуть выбившиеся из-под кепки вьющиеся волосы, добрые голубые глаза-и подумает: обычный работяга. Такой Серго с виду.
   
Зубы желтые от табака, но, когда он улыбался, работая -на манеже, улыбка получалась ослепительно доброй и застенчивой.
   
Красивый, но красотой негромкой, чисто русской. Выглядел чуть старше своих тридцати пяти лет. Часто можно было застать его сидящим за кулисами на скамеечке и о чем-то думающим.
   
В жизни Мусля говорил отрывисто, высоким голосом, так что с трудом можно было разобрать, что он хочет сказать. А на манеже обходился почти без текста.
   
На манеж он выходил в сдвинутой немного на затылок обыкновенной зеленой фетровой шляпе, в потрепанном темно-зеленом пиджаке, в широких коричневых штанах на лямках, в чуть-чуть утрированных ботинках с загнутыми вверх носами. Подкрашенные брови, слегка подмазанные губы, как он говорил для свежести, - вот и весь его грим. За костюмами своими он не следил. Забывал сдавать рубашки в стирку. Добрые костюмерши входили в его гардеробную, которую он никогда не закрывал, и сами забирали рубашки.
   
Основное в его работе-обыгрывание простых предметов. Грабли, тросточка, тачка, на которой увозят ковер... Иногда он обыгрывал реквизит, который только что на манеже использовали артисты. Отличный акробат. Прекрасно стоял на руках, делал поразительные каскады. Самое удивительное: что бы Мусля ни показывал, все выглядело смешно и трогательно одновременно. Люди смеялись, а сердце могло сжиматься от грусти. "Мусля-тонкий, щемящий клоун"-так сказал о нем Сергей Курепов. Точно сказал.
   
У Мусли, как говорится, все было от бога. Он мог выйти на манеж, взять любой первый попавшийся предмет - мяч, стул, метлу, булаву - и так все обыгрывать, что весь зал начнет хохотать. Он обладал великим даром импровизатора. Сохранив способность воспринимать все как ребенок, он умел по-настоящему радоваться на манеже и заражал этой радостью других.
   
У Мусли получался образ - думаю, что это выходило у него подсознательно, - неудачника, который хочет все сделать, но ничего у него не получается. Образ, напоминающий маску Чарли Чаплина, но совершенно своеобразный.
   
Только Мусля мог исполнять, казалось бы, пустяковую, примитивную репризу, которую он нежно называл "Пальчик".
   
Он выводил за руку на середину манежа инспектора и, отойдя от него на несколько шагов, вытягивал вперед руку и указательным пальцем манил инспектора к себе. Тот подходил вплотную к клоуну, а палец продолжал двигаться. Инспектор некоторое время стоял, глядя на этот двигающийся палец, а потом как бы в раздражении ударял клоуна по руке. Но палец продолжал его манить к себе. Тут уже пугался сам Мусля.
   
Он с неподдельным ужасом смотрел на палец, который никак не мог остановиться. Зрители видели удивительное действие, когда клоун пытается остановить шевелящийся палец. Он зажимал руку под мышку, прятал ее в карман, становился на палец ногой, а палец все равно продолжал двигаться. Наконец Мусля клал неукротимый палец на барьер и бил по пальцу молотком. От страшной боли клоун подпрыгивал и быстро клал палец в рот. Палец двигался во рту, отчего щеки у Мусли смешно оттопыривались. Когда он извлекал палец изо рта, один из униформистов подавал клоуну пилу-ножовку. Мусля подносил ножовку к пальцу, и вдруг палец, как бы испугавшись, замирал. Облегченно вздохнув, сияющий клоун уходил с манежа, но около самого выхода палец снова оживал. Мусля, с отчаянным криком отбросив ножовку, убегал за кулисы.
   
Пустяк, примитив-двигается палец, а клоун пугается. Но как делал это Мусля! Я каждый раз смотрел "Пальчик", смеялся вместе со зрителями и верил, что палец Мусли сошел с ума.
   
Некоторые коверные пытались скопировать эту репризу. Ничего у них не получалось. Это было органично только для Мусли, маленького, лохматого, наивного, смешного, странного человека.
   
К сожалению, я застал Муслю, когда он начал сходить с манежа. Но и то, что я видел, поражало. Настолько поражало, что каждый раз я, как почти и все артисты, занятые в программе Калининского цирка, отработав свой номер, спешил в боковой проход посмотреть его репризы.
   
Когда ему кричали: "Алеша, пауза!"-он бежал к своему ящику, стоящему за кулисами, буквально нырял в него так, что виднелись одни торчащие ноги из ящика; порывшись, он вытаскивал первый попавшийся предмет - пистолет, бутафорскую гирю, нож - и выбегал на манеж.
   
А иногда он просто выходил, смотрел чуть-чуть растерянно, улыбался чувствовалось, что клоун еще не знает, как и чем займет паузу. Другой бы растерялся, заметался по манежу, смутился, а Мусля нет. Ему все нипочем. Он оглядывал манеж и, заметив (чистая импровизация), что запутался трос у униформистов, стремглав бежал помогать его распутывать, но делал это так, что трос запутывался окончательно. Униформисты ругали его (по-настоящему, чуть ли не матерились шепотом!), а публика смеялась. Когда же трос все-таки распутывали и униформисты уходили с манежа, Мусля, улыбаясь всем, под аплодисменты, удивленный, словно не понимая, почему аплодируют, покидал арену.
   
Отлично проходила у Мусли реприза со шляпой. За что-то обидевшись на инспектора, он, сжав кулаки, грозно наступал на него, сердясь, снимал с себя пиджак и кидал его на манеж. А потом срывал с головы шляпу и сердито бросал ее на ковер. В тот момент, когда шляпа касалась ковра, ударник в оркестре бил в барабан. Услышав громкий звук (как так, бросил шляпу и раздался стук?), пораженный Мусля поднимал шляпу и снова бросал ее на ковер. Снова раздавался удар в барабан. С удивлением и одновременно со страхом Мусля осторожно поднимал шляпу и внимательно ее рассматривал. Раздавалась короткая барабанная дробь - шляпа, будто живое существо, трепыхалась в руках клоуна. Отбросив шляпу, Мусля в ужасе убегал и прятался за барьер. Через несколько секунд, чуть успокоившись, он подкрадывался к шляпе и осторожно дотрагивался до нее тросточкой. Снова короткий удар барабана. Испуганный Мусля, дрожа от страха, отбегал в сторону.
   
Но любопытство брало свое. Накрывшись с головой пиджаком, Мусля осторожно подползал к шляпе и с трепетом поднимал ее. На его лице отражалась внутренняя борьба: бросить шляпу или нет? Наконец он решался это сделать.
   
Только рукой замахивался, чтобы бросить шляпу... как в оркестре раньше времени ударяли в барабан. И тут клоун понимал - его разыгрывают. Он успокаивался, грозил пальцем барабанщику и, спокойно надев шляпу, веселый, под аплодисменты публики покидал манеж.
   
Много позже, работая с Мишей коверными, мы вспомнили эту репризу и попробовали ее сделать. Не получилась она у нас, хотя мы и ввели смешные, на наш взгляд, трюки (в конце у нас даже хлопушка взрывалась). Показали мы эту репризу только три раза.
   
- Мальчики, -сказал нам Буше за кулисами, - придумывайте свой репертуар. Муслю вам все равно не повторить.
   
Лишь один упаковочный ящик стоял у Мусли в гардеробной. В этом ящике все навалено: реквизит, костюмы, личные вещи. Но репертуар у Мусли разнообразный-каждый день он показывал какие-нибудь импровизации.
   
Очень мне нравилась в его исполнении реприза со стулом. Выходит Мусля с венским стулом и пытается сесть на него. А у стула отваливается ножка, и клоун падает. Мусля пытается починить стул. Вставляет одну ножку отваливается другая, и так несколько раз подряд. Мусля реагирует на это с таким огорчением, с такой неподдельной детской серьезностью и так трогательно смотрит на сломанный стул и держит в руках ножки, что зал начинает хохотать. А Мусля все быстрее и быстрее пытается чинить стул. И все - в убыстренном ритме, под нескончаемый хохот зала. Наконец стул починен. Клоун садится на него, а стул со взрывом разлетается на мелкие кусочки.
   
Мусля точно умел выбирать человека из публики, с которым он разыгрывал целую пьесу. Делал это Мусля гениально, так что зал стонал от хохота. Зрители со вниманием следили за безмолвным диалогом между клоуном и выбранным им человеком.
   
Мусля, выходя на первую репризу, внимательно разглядывал зрительный зал, и вдруг его внимание привлекал какой-нибудь человек в первом ряду. Он подходил ближе, внимательно смотрел на него и будто бы о чем-то договаривался. Бывало, что выбранному человеку он симпатизировал и так на него долго смотрел, делал такие жесты, что все понимали: клоуну нравится этот зритель или зрительница. Зрительницы были чаще.
   
И каждый раз, выходя на ту или иную репризу, он начинал с того, что смотрел в сторону своего нового партнера из публики, с которым у него завязывались свои личные отношения, развивающиеся от репризы к репризе. (Например, он звал этого человека починить стул.) Стоило Мусле посмотреть на этого зрителя (а зал уже ожидал, что клоун посмотрит), все смеялись.
   
Что бы Мусля ни показывал, все выглядело у него великолепно. Вот перед исполнением очередной репризы он снимал пиджак-и зрители видели рваные рукава рубашки и драную спину. А раздевался он важно, как денди. Денди снимает пиджак, а под ним-лохмотья. Многие клоуны, используя эффект неожиданности, выступали с этим трюком, но лучше всех его делал Мусля.
   
Много раз я видел репризу "Здесь курить нельзя". Реприза проверенная и, как мы говорим в цирке, проходная. Десятки коверных исполняют ее. Но лучше всех "Здесь курить нельзя" делал Мусля.
   
Содержание репризы несложное: коверный закуривает, а инспектор отбирает у него горящую папироску. Клоун достает другие горящие папироски-из кармана, шляпы, ботинка и даже у кого-нибудь из публики... Достает и курит. А инспектор снова отбирает...
   
Но как это делал Мусля! Как удивительно он передразнивал походку инспектора, как искренне обижался, что у него отбирают папироску, как мучительно думал, где же достать следующую, как радовался, лицо его просто светилось, когда он находил выход из положения - доставал очередную папироску, как он наслаждался, делая затяжку.
   
Мусля делал репризу, а на манеже сновали униформисты, устанавливая громоздкий реквизит к очередному номеру. Но публику ничего не отвлекало. Все, не отрываясь, смотрели на проделки коверного, на его жесты, мимику.
   
Многие репризы для себя Мусля придумывал самостоятельно. Некоторые коверные воровали у него репертуар и выдавали за свой. Когда Мусля узнавал об этом, он не обижался, не сердился. Он просто придумывал новое. А ведь придуманные репризы он мог зарегистрировать в Главном управлении авторских прав и в случае, если этот репертуар будут исполнять другие, получать за это деньги. Нет, Мусля и не думал об этом. Он просто работал. Часто после представления, когда униформа убирала клетку, а артисты, прежде чем разойтись по домам, группками сидели на местах, беседуя, вдруг в зале появлялся Мусля.
   
Он садился сзади беседующих и начинал играть на скрипке. Играл просто так, для своих. И артистам это нравилось. Разговоры кончались. Люди сидели и слушали. А иногда Мусля просто садился днем на места в пустом зрительном зале и играл на скрипке. Его спрашивали:
   
- Что, Мусля, разучиваешь новую музыку?
   
- Нет, - отвечал он, - это я репетирую репризы. Я играю, а сам представляю, как вечером репризы буду делать. У меня ведь поэтому каждый раз работа разная.
   
Странный клоун Мусля. Удивительный, непонятный, незаурядный человек, он мог бы стать лучшим клоуном страны, а может, и мира. Но его словно не заботил собственный успех. А может быть, действительно не заботил?
   
Мусля всегда так строил свои репризы, что зрители не могли догадаться, как эта реприза пойдет, какой следующий шаг сделает клоун, что он собирается показать, чем удивить... Мусля всегда чуть-чуть "обманывал публику".
   
   
   
   
Так, например, он выходил со скрипкой и стулом, и публика, помня предыдущую репризу со стулом, который взрывался, ожидала, что и со скрипкой произойдет то же самое. А он на скрипке просто играл. Играл прекрасно.
   
- Ты понимаешь, муслюшка, -говорил он мне как я нот не знаю. Не знаю! Но сыграть могу что хочешь. Зачем ноты? Нужно просто чувствовать душу музыки.
   
Мусля гастролировал в одном из городов Сибири, Первый раз в этот город на гастроли приехал знаменитый скрипач, лауреат всесоюзных и международных конкурсов, музыкант с длинным перечнем званий. И он поселился в гостинице. По воле случая люкс скрипача оказался соседним с маленьким номером, который занимал Мусля.
   
Утром знаменитый музыкант, трудолюбивый и точный человек, три часа играл на скрипке, репетируя новое сложное произведение. А вечером (концерт гастролера намечался через два дня), чтобы развеяться, решил пойти в цирк. Его, как почетного гостя, конечно же, усадили в первом ряду.
   
Смотрит он программу, вежливо аплодирует после каждого номера, улыбается, а порой и хохочет над репризами Мусли И вдруг!..
   
На манеж на очередную репризу вышел Мусля со своей старенькой, с облупившейся краской скрипочкой и исполнил три коротенькие музыкальные импровизации. Исполнил так, что зрители слушали затаив дыхание-он играл мастерски. Но самое удивительное для скрипача-гастролера оказалось то, что он услышал фрагменты произведения, ноты которого имели только два человека в стране - он сам и композитор, который написал это произведение специально для музыканта.
   
Знаменитый скрипач кинулся за кулисы к клоуну и спросил у него с удивлением:
   
- Где вы взяли эту вещь?
   
- А сегодня утром, - ответил простодушно Мусля, - в гостинице услышал. Кто-то рядом играл. Мне мотивчик понравился, я и запомнил его.
   
- Так вы же гений. Это невероятно. Запомнить и по слуху сыграть эту вещь! Невероятно!!! Нет, я должен с вами поближе познакомиться.
   
После представления в цирке знаменитый скрипач в модном костюме отправился в ресторан с маленьким человеком, одетым скорее бедно, чем скромно.
   
Три дня после этого Мусля отсутствовал в цирке, Первый концерт скрипача в городе тоже пришлось отменить. Никто не мог найти ни клоуна, ни скрипача. Потом выяснилось, что они три дня играли друг другу на скрипке и никого не пускали в номер, не отвечали на телефонные звонки (чтобы их не беспокоили, знаменитый музыкант заплатил горничной, дежурной по этажу и администратору). Когда играл Мусля - плакал скрипач, когда играл скрипач плакал Мусля.
   
Слабовольный человек Мусля. Любил выпить. Это его губило. Всегда есть завистники, готовые на все, лишь бы как-то удовлетворить свое чувство зависти и напакостить другому, человеку более талантливому, более известному, чем они.
   
Работал в одной программе с Муслей посредственный клоун - музыкальный эксцентрик, дурной человек. Достаточно привести одну из его реприз, и станет понятным, что он собой представлял. Например, он выходил на манеж и говорил:
   
- Есть рыба большая, а есть маленькая. Большая рыба-большая, а маленькая-тюлька. Есть свисток, а у меня свистюлька. - И артист свистел в свою "сви-стюльку".
   
Порой этот клоун выступал и коверным. Придя в цирк и видя, что Мусля трезвый, он ставил ему стакан водки, после чего тот хмелел и не мог работать. Тогда Муслю заменял тот бездарный артист. К сожалению, Алеша не умел отказываться. Он считал, что предлагающему выпить нельзя отказать. Этим можно обидеть человека.
   
Муслю все любили. Он вызывал к себе доброе отношение. И он всех любил, ко всем относился по-доброму. Со всеми всегда вежливо здоровался-с вахтерами, униформистами, с конюхами, уборщицами. Единственно, кого он держал в страхе, - дирекцию цирка. Он мог сорвать спектакль. Сорвать, потому что слишком много выпил. В его судьбе, как мне кажется, есть что-то общее с судьбой артиста Петра Алейникова. И того и другого сгубила неуемная любовь почитателей, которым, видимо, льстило общение с артистом.
   
Как-то из Москвы в Минский цирк, где коверный работал Мусля, приехали Местечкин и Байкалов, чтобы отобрать номера для столичной программы. Посмотрели первое отделение. Байкалов в восторге от Мусли.
   
- Слушай, Марк, этого коверного непременно нужно брать к нам в Москву.
   
В антракте клоуну сказал кто-то шутя:
   
- Мусля, а ведь Байкалов с Местечкиным тебя специально приехали смотреть.
   
Мусля заволновался, разнервничался и кинулся в буфет.
   
Во втором отделении Муслю как подменили. Он вышел тихой заплетающейся походкой на манеж, постоял, лег на барьер и заснул. Заснул по-настоящему. Униформа унесла его с манежа, и больше в этот вечер он не выходил. Конечно, в Москву его не взяли.
   
Добрый человек Мусля. Помню, он подарил нам с Мишей несколько трюков, открыл секрет, как из кармана вынуть горящую свечку. Научил нас доставать изо рта бесчисленное количество яиц. Дал рецепт получения газа для надувания воздушных шаров, чтобы они летали.
   
Невозможно было без улыбки смотреть на Муслю, когда он готовился к переезду в другой город. Обычно артисты упаковывают свой багаж ночью. К утру багаж должен быть готовым к отправке. Мусля ночью, после того как отмечал окончание работы в программе, упаковываться не мог. Утром его будили в гардеробной (он часто после представления оставался ночевать в цирке) и спрашивали:
   
- Где твой багаж? Мы ведь уже отправляем все на вокзал.
   
Мусля сосредоточенно смотрел своими голубыми невинными глазами на инспектора манежа, странно моргал и, судорожно хватая все, что попадалось под руки, бросал в свой единственный ящик. Ящик не закрывался. Тогда Мусля, встав на крышку, ногами уминал все вещи. Скрипка при этом ломалась, костюмы мялись, грим вылезал из тюбиков.
   
А в другом городе он одалживал у кого-нибудь смычок, склеивал свою скрипку, с грехом пополам приводил в порядок костюмы и начинал работать.
   
Я никогда не видел, чтобы Мусля с кем-нибудь ссорился, на кого-то сердился. Нет, когда его ругали, он все выслушивал и приговаривал при этом одну и ту же фразу:
   
- Муслюшка, ну не надо, не ругайте. Муслюшка, ну не надо, не ругайте. Муслюшка... Ну не надо...
   
Мне рассказали странную историю о Мусле.
   
Мусля, работая в Баку, как-то поздно возвращался из цирка. Дул холодный осенний ветер, шел сильный дождь. Мусля, решив переждать дождь, зашел под навес на какой-то стройплощадке. Потом в темноте нашел там теплое местечко и прилег. Ночью просыпается и - о ужас! - не может двинуть ни рукой, ни ногой. Мусля горько заплакал, решив, что его разбил паралич.
   
Он долго плакал, а потом заснул. Проснулся от странного звука. Тук-тук, тук-тук...
   
Оказывается, рядом люди стучат ломами и страшно ругаются. Проснувшись окончательно, он увидел, что это рабочие вырубают его из... застывшего асфальта! В цирк он пришел грязным, с остатками битума на одежде. Костюм пропал. Но Мусля не унывал. Смеясь, он всем говорил:
   
- Вот же как хорошо все кончилось! А я ведь думал, паралич разбил меня.
   
В историю эту я не очень-то поверил. Но когда работал с ним в Ереване и стал очевидцем еще более странной истории, тогда поверил и в эту.
   
После представления Мусля, напившись, решил пойти с одним из акробатов посмотреть - такое им взбрело в голову, - как живут люди в Турции. Пьяный акробат убедил Муслю, что Турция находится за горкой, недалеко от цирка. Для храбрости они выпили еще, вышли из цирка, добрели до какой-то горки, легли на землю и поползли в Турцию.
   
Ползли всю ночь. Выбились из сил и к утру заснули. Днем проснулись. Руки, ноги разодраны. Одежда порвана. Оказывается, они всю ночь ползали вокруг одного пригорка на окраине Еревана...
   
Когда в цирке Муслю расспрашивали об этом путешествии, он смотрел своими голубыми глазами и жалобно говорил:
   
- А нам хотелось Турцию посмотреть. Мы бы посмотрели и сразу же обратно вернулись.
   
Приехав работать в один из городов, я снова увидел Муслю. Грустная произошла встреча. Он кинулся ко мне, сказал, что рад нашему приезду, долго расспрашивал о работе. И вдруг, отведя в сторону, странно посмотрел на меня, весь задрожал и, словно сообщая тайну, зашептал:
   
- Спаси меня. Умоляю. Меня хотят убить. Видишь, стоят экспедитор и двое униформистов. Это все... понимаешь, одна шайка... шайка! На улице стоят убийцы. Спаси меня. Умоляю. Меня хотят убить. Меня убьют...
   
Пока я соображал, как бы помочь другу, ко мне подошел кто-то из артистов и тихо сказал:
   
- Не обращай внимания. Это у него галлюцинация. Все от водки. Третий день.
   
Постепенно, на глазах у всех, спивался Мусля. Ему не разрешили работать в больших цирках - он перешел в группу "Цирк на сцене". Приехав на гастроли в один из волжских городов, я случайно узнал, что в Доме культуры на окраине города работает цирк на сцене, коверный - Серго. В наш выходной день с Мишей решили посмотреть это представление. В тот день Мусля работал трезвый, и зал стонал от хохота.
   
Прощаясь, я спросил у него:
   
- Ну как, Алеша, больше не пьешь?
   
- Только во время переездов, - ответил он.
   
- А переезжаете часто?
   
- Каждый день, - сказал спокойно Мусля и посмотрел на меня чуть виноватыми глазами. Посмотрел так, что у меня сжалось сердце.
   
Спустя много лет, когда мы работали в Москве, в антракте к нам зашел Мусля. Он рассказал, что поступил работать в Барнаульскую филармонию на договор, пить бросил, но вот беда - не на что доехать до Барнаула.
   
Мы решили ему помочь. Но условились, что выдадим не деньгами, а сами купим билет до Барнаула. Дали билет, купили еды на дорогу и распрощались. Как я слышал, он действительно около полугода работал от Барнаульской филармонии, а потом опять сорвался, и его снова уволили. За прежние его заслуги, за талант Муслю взяли в какой-то цирк униформистом.
   
Что это? Судьба? Может быть, и судьба. Горестная судьба талантливого человека. А может быть, виноваты те, кто все время окружал его и не сумел помочь, мало ценил его? Может быть... А может быть, ему просто не повезло в личной жизни, и, будь с ним рядом друг, партнер или просто товарищ, - я имею в виду человека настоящего, волевого, доброго, умеющего прийти на помощь, а не идти на поводу; или будь с ним рядом жена, умная женщина, которую он любил бы и ради нее бросил бы пить, а она помогала бы ему, следила за ним,может быть, тогда все сложилось бы у Сергеева иначе. И тогда, уверен, афиши с его именем украшали бы лучшие города нашей страны и мира. И он снимался бы в кино, выступал по телевидению и пользовался огромной популярностью.
   
Только спустя много лет я смог оценить талант, пожалуй, даже гениальность Мусли. А тогда я воспринимал его просто как хорошего комика, восторгаясь, смотрел репризы и думал, что с подобными клоунами мне еще не раз предстоят встречи.
   
Увы, работая в цирке более четверти века, побывав во многих странах мира, я ни разу не увидел коверного подобного Мусле. Было немало хороших артистов, ярких, запоминающихся, способных, но такого, как Мусля, не встречал. И ругаю себя за то, что в свое время не познакомился ближе с этим человеком. Суета цирковой жизни, частые переезды - все это помешало мне ближе узнать Муслю. Как и многие артисты, которые его любили, я жалел этого человека, сокрушаясь вместе с ними, что вот, мол, жаль-такой талантливый и погибает.
   
Бывали у меня моменты, когда я обижался на Муслю. После того как он срывал представление, я утром подходил к нему и говорил с укором:
   
- Что ж это ты, Мусля?
   
А он, виновато опустив глаза и теребя дрожащими руками полы пиджака, отвечал с печальной улыбкой:
   
- Муслюшка, ну не надо... Я не хотел. Муслюшка, не ругай меня, не надо...
   
Более десяти лет прошло с нашей последней встречи. Я слышал о том, что Мусля где-то в Казахстане. Но где точно и кем работает, никто мне сказать не мог. И только когда часть этой книги была опубликована в одном из журналов, я получил от Мусли странное и грустное письмо. Он писал о том, что живет в городе Ош. От местного спортобщества разъезжает по районам и выступает вместе с одним силачом. Он писал и о своих бедах, о том, что никак не может восстановить утерянный паспорт, выхлопотать себе пенсию. В письме сообщал, что собирается приехать в Москву и рассказать "много жизненных смешных кусочков".
   
Я ответил на это письмо. К сожалению, нам увидеться не пришлось. Спустя месяц, весной 1977 года, я получил письмо от одного из художников, который дружил с Муслей. Этот человек написал мне, что Мусля умер. Два дня он не выходил из своей комнатки, а потом зашел к хозяину квартиры, попросил спички, чтобы прикурить, и только прикурил, "как начал медленно оседать вниз". Когда приехала "Скорая помощь", было уже поздно. Именно в день смерти и пришло мое письмо, как писал художник. Так Мусля его и не прочитал. Когда встал вопрос о похоронах, то долго пробивали место на кладбище, ибо у Мусли не было паспорта. "На кладбище его повезли прямо из морга. На похоронах народу было человек около двадцати". Так окончилась жизнь удивительного человека и клоуна.
   
Клоун Мусля. В Энциклопедии цирка о нем восемь строк.
   
"Серго (настоящие фамилия и имя - Сергеев Алексей Иванович) (р. 1915 г.) - коверный клоун. В 1926 году начал творческую деятельность в Воронежском любительском цирке как акробат и вольтижер на рамке... с 1933 года-коверный клоун. С. - клоун широкого диапазона, обладал талантом импровизатора, был автором своих реприз, играл на муз. инструментах, работал во мн. цирковых жанрах. Расцвет его творчества приходится на 30е гг.". Вот и все, что сказано о великом мастере клоунады.
  
  
   
    
ЖИЗНЬ НА КОЛЕСАХ
   
   
    
И из мечты можно сделать варенье.
    
Нужно только добавить фруктов и сахара.
    
Станислав Ежи Лец
   
   
После Калинина с Татьяной и Мишей мы переезжали из города в город, работали в стационарных цирках и передвижных - шапито. Так начиналась наша жизнь на колесах.
   МЫ СВИСТИМ ПО-ЦИРКОВОМУ
   
    
Старый турнист Клодо рассказал мне, как в небольшом городке ему сняли комнату у хозяйки, женщины злой и бесцеремонной. Она, не стучась, заходила к нему в комнату, придиралась по пустякам. Клодо решил ее попугать. Пригласил к себе партнера по работе и сделал с ним стойку-руки в руки, оставив босыми ногами несколько следов на потолке.
    
На следующий день, как всегда, без стука зашла к нему хозяйка полить цветы, а Клодо заметил небрежно:
    
- А в доме-то у вас не все хорошо... -  и, показав на потолок, добавил: - Наверное, ночью нечистый ходил по потолку,
    
Хозяйка, женщина верующая, глянула на потолок и остолбенела. Чайник выпал из ее рук.
    
Ушел Клодо на репетицию в цирк, а когда вернулся, видит, дома суматоха. Священник выгоняет "нечистую силу". Хозяйка, показав артисту на его уме сложенные на крыльце вещи, сказала:
    
- Иди, милый, с богом отсюда. Это ты нечистую силу в дом накликал.
    
(Из тетрадки в клеточку. Октябрь 1951 года)
   
   
Мы любили ездить. Вещей с собой брали немного - чемодан да мешок с постелью. В поезде я с удовольствием знакомился с попутчиками, любил посидеть в компаниях и послушать интересные истории, разные случаи, анекдоты. Во время стоянки поезда выбегал на перрон купить что-нибудь у местных торговок. Глаза разбегались, когда видел корзины с жареными курами, печеной картошкой, яйцами, бутылками топленого молока, миски с квадратиками холодца.
   
В дороге случались происшествия. То подрался кто-то, то украли чей-то чемодан, то в соседнем вагоне у пассажирки начались преждевременные роды, и все интересовались, кто родился - мальчик или девочка...
   
По дороге в Киев на одной из больших станций поймали жулика. Приходил этот жулик на вокзал одетый в пижаму. Как только поезд останавливался, он вбегал в спальный вагон, держа в руках чайник с кипятком, и, "задыхаясь от бега", входил в первое купе и умоляющим голосом говорил:
   
- Я сосед ваш. Еду здесь в пятом купе. Понимаете, жена побежала телеграмму давать и деньги все с собой взяла. А я тут две курочки хороших сторговал... Не дадите ли пятьдесят рублей на несколько минут?
   
Деньги ему, конечно, давали. Жулик выходил на перрон, как бы за курочками, и больше его не видели. Попался он случайно, нарвавшись на пассажира, у которого ровно год назад "одолжил" полсотни.
   
Тогда я подумал: вот ведь не каждый способен так это проделать, нужны актерские способности, чтобы люди поверили и дали деньги.
   
...Стучат размеренно колеса поезда. Невольно думается: как-то встретит нас новый город? Наверное, экспедитор прямо с вокзала повезет нас смотреть квартиры. Хорошо бы устроиться недалеко от цирка.
   
В том, что нас встретят и в вокзальной сутолоке найдут, хотя и не знают номера вагона, я не сомневался.
   
В первые же месяцы работы нас научили свистеть по-цирковому. Выйдет артист из вагона, засвистит по-особому, к нему тут же подойдет экспедитор цирка. Бывало, экспедиторы и сами свистели.
   
Любопытно, что, думая о том или ином городе, сразу вспоминаешь не его достопримечательности, а хозяек, сдававших комнаты. Хозяйки попадались разные: общительные и замкнутые, добрые и жадные, тихие и шумные.
   
"Вечером поздно не приходите, света много не транжирьте, в комнате не курите, гостей не приводите" - вот слова, которые мы обычно слышали в первый день знакомства с хозяйкой.
   
   
   
   
Порой нам на хозяек везло. Так, в Киеве мы попали в очень милую семью, хотя первая наша встреча была трагикомична.
   
Вечером хозяева, желая поближе познакомиться с нами, пригласили попить чаю. В разговоре выяснилось, что я клоун.
   
- Ой, клоун!-радостно вскрикнула хозяйка. - Сема, иди скорей сюда,позвала она сына, -посмотри: этот дядя - клоун. Покажите ему что-нибудь,попросила она.
   
Недолго думая, я встал из-за стола, подошел к двери и с размаха, со страшным стуком ударился головой о косяк (этот трюк показал мне еще в детстве отец: нужно не донести голову до косяка двери, а с другой стороны-сильно ударить ладонью по двери). Все в восторге ахнули.
   
- А вам не больно? - спрашивает шестилетний Сема.
   
- Нет, - отвечаю, - у меня железная голова, - и тут же повторяю трюк.
   
Все снова смеются. Мы продолжаем пить чай. Через несколько минут слышим из кухни звук удара и затем рев мальчика. Оказывается, он разбил себе лоб о кухонную дверь. На лбу здоровая шишка. К счастью, родители все это приняли с юмором.
   
Неудобства дороги, быта нас с Татьяной не угнетали. В самом деле, мы молоды, здоровы, полны сил. Номер наш публике нравится.
   
Мы все были уверены, что впереди нас ждет удивительная жизнь.
   
В первые же месяцы переездов мы столкнулись с авизовками. Если программа не пользовалась успехом и цирк "горел", то артистам вместо денег выдавали справку-авизовку.
   
Допустим, отработал артист двадцать или тридцать представлений при полупустом зале, а у цирка на счету нет денег, и тогда артисту вручают авизовку, дающую право в следующем цирке, где ему предстоит выступать, получить деньги за отработанные спектакли. Но, случалось, в новом цирке та же история: публика не ходит. И опять выдают авизовку. У некоторых артистов собиралось авизовок на пятнадцать-двадцать тысяч, и они вымаливали у дирекции наличные, хотя бы десятку на обед...
   
Как-то в разговоре со мной один старый артист, горько улыбаясь, философски заметил:
   
- Ты учти, милый, у нас до цирка очередь не дошла...
   
При мне сменилось несколько начальников Главного управления цирков. О каждом новом назначении среди артистов ходили слухи. В цирке существует свой "беспроволочный телеграф". Стоит произойти какому-нибудь событию, как о нем узнают все артисты. Так я узнал и о том, что у на.с назначили очередного начальника Главного управления. В один прекрасный день на втором этаже Московского цирка в кабинете начальника главка появился крепко сбитый, плечистый военный в чине полковника и стал принимать дела. Звали его Феодосий Георгиевич Бардиан. Тут же кто-то бросил фразу, ставшую крылатой:
   
- Ну, теперь будем ходить строем.
   
Новый начальник вскоре сменил военную форму на гражданский костюм и энергично принялся за дела.
   
Прежде он был политработником, новый пост занимать не хотел - цирк знал плохо. Позднее Феодосий Георгиевич рассказывал мне, как его вызвали в Центральный Комитет партии и сказали, что нужно идти работать в цирк. Приказ о его назначении уже согласовали со Сталиным.
   
Сложное, запущенное хозяйство принял Бардиаи. Денег для творческой работы нет, у большинства цирков из-за отсутствия сборов арестованы счета в банке.
   
И тем не менее первое, что сделал Бардиан, - отменил авизовки. Зарплату мы стали получать вовремя и полностью. И авторитет нового управляющего сразу вырос. На одном из собраний Феодосий Георгиевич заговорил об отсутствии гостиниц при цирках и нашей бесправной, цыганской жизни... Об этом Бардиан говорил взволнованно, с личной заинтересованностью и все обещал изменить.
   
Чувствуя, что Бардиан внимательно, с уважением относится к артистам, каждый приходил к нему со своей болью, просьбами, планами. Всех требовалось выслушать, во все вникнуть, а главное - разобраться и понять, когда пришел нахальный рвач, требующий прибавки к зарплате, хотя номер у него ниже среднего, а где действительно стоит вмешаться и помочь.
   
При Бардиане начали строиться гостиницы для артистов, воздвигались цирки-дворцы. В Одессе построили дом для ветеранов цирка. Бардиан сумел выбить фонды на квартиры, добился разрешения на строительство кооперативов, и многие артисты, всю жизнь не имевшие своего угла и даже постоянной прописки, наконец обрели свой дом.
   
Новый начальник управления стал настоящим хозяином. Более двадцати лет руководил он цирками.
   "ОПЛЯ-ЧОПЛЯ"
   
    
В Москве проходил двухмесячный сбор клоунов. Заниматься с ними пригласим театральных режиссеров и преподавателей по технике речи.
    
- Как вы думаете работать над образом? - спросил у одного провинциального клоуна режиссер. - Отталкиваясь от внешности, от костюма, от грима?
    
Помолчав немного, клоун ответил:
    
- От внутренностей...
    
(Из тетрадки в клеточку. Январь 1952 года)
   
   
Старые артисты на первых порах нашей жизни на колесах давали полезные советы.
   
- Слушай внимательно, - говорил мне пожилой эквилибрист, -на станции Горелово покупай лук. Там он самый дешевый. Продают связками. А в Будище бери картошку, сразу мешок. Там она недорогая и вкусная. В Селиванове поезд стоит полчаса, жители приносят пуховые платки. Они там вдвое дешевле, чем в Москве, учти это!
   
Покупали мы и лук связками, и картошку мешками, и платок маме один раз я купил, но экономии особой не ощущалось. В постоянных переездах денег уходило вдвое больше, чем дома.
   
В те годы, когда мы начали жизнь на колесах, в каждой программе, кроме коверного, принимала участие какая-нибудь буффонадная пара, а также работал номер "Музыкальные клоуны". Многие воздушные акробаты, групповые жонглеры, гимнасты обязательно вводили в свой номер комика, который оживлял их работу. Наверное, поэтому и представления проходили веселее. Публика-то в основном шла в цирк посмеяться. Но по-настоящему хороших клоунов все же было мало.
   
В маленьких городах выступали никому не известные провинциальные клоуны. Позже это понятие - провинциальный клоун - устарело. Но в тридцатые, сороковые и пятидесятые годы оно определенно характеризовало работу артистов. В нем и снисхождение - провинциальный, и понимание трудностей, и какое-то сожаление. Имена таких артистов даже не упоминаются в цирковой энциклопедии. Этих клоунов знаем только мы, артисты, и публика в тех городах, где они выступали.
   
Конечно, у таких клоунов сложная судьба. Их легко ругать, но, наверное, важнее понять. И именно поэтому, рассказывая об одном провинциальном клоуне, я изменил его фамилию.
   
Как-то судьба занесла нас в Нижний Тагил. Ехали туда с опаской и даже испытывая некоторый страх. Бывалые артисты частенько пугали нас этим городом.
   
- Вот погодите, - говорили они, - загонят вас в Нижний Тагил, тогда узнаете, почем фунт лиха.
   
То ли из-за мрачного названия города (Тагил да еще Нижний), то ли потому, что в те края при царе отправляли ссыльных, но ехали мы туда с неохотой, представляя себе город, в котором, должно быть, холодно и неуютно, где день и ночь дуют страшные ветры.
   
Приехали в Нижний Тагил, а там тепло. Город чистый, приятный. Публика охотно посещает цирк.
   
В первый же вечер мы пошли в цирк смотреть программу.
   
"Весь вечер на манеже комик-пародист, любимец публики АЛЕКС КУСТЫЛКИН!" - было намалевано крупными буквами на рекламном щите у входа в цирк.
   
С криком "А вот и я!" с галерки спустился плотный, небольшого роста мужчина. На голове видавшая виды шляпа неопределенного цвета. Космы давно не стриженных лохматых волос ложились на воротничок грязной рубашки. Вместо галстука - шнурок с двумя помпончиками. Огромные, давно не чищенные клоунские ботинки, обыкновенного покроя пиджак, широкие брюки мышиного цвета на лямках - вот, собственно, и весь костюм Алекса Кустылкина. Грим примитивный - грубый румянец и красный нос.
   
Публика встретила появление клоуна смехом и аплодисментами. Видимо, в городе его знали и любили. Он встал на барьер и жалобно попросил инспектора:
   
- Иван Иванович, снимите меня отсюда.
   
Инспектор отказался.
   
- Иван Иванович, я вам конфетку дам.
   
Инспектор отрицательно покачал головой.
   
- Иван Иванович, я вам кило конфет дам.
   
Инспектор с готовностью пошел к клоуну, а тот заявил:
   
- Не надо. За кило конфет я и сам сойду!
   
Он сошел с барьера, и все увидели, что за ним тянется на веревке груда старых башмаков.
   
- Поздравьте меня, Иван Иванович, иаконец-то я получил путевку на курорт.
   
- Поздравляю, - сказал инспектор, пожимая ему руку. -  А что это за обувь?
   
- А это ботинки, которые я истоптал, пока доставал путевку, - хриплым голосом выкрикнул Кустылкин.
   
(Эту старую репризу я видел и у других клоунов. Они исполняли ее лучше.)
   
После этого Кустылкин деловито снял пиджак, сделал стойку на стуле и, почесав ногу об ногу, вместе со стулом упал с грохотом на манеж. Поднимаясь, сказал:
   
- Чуть-чуть не упал.
   
В зале засмеялись, а клоун, прихрамывая, пошел к выходу.
   
- Что с твоей ногой? - спросил у него инспектор.
   
- Слана-лась! - выкрикнул Алекс и ушел с манежа.
   
После выступления жонглеров-балансеров Алекс держал на лбу длинный шест, на конце которого стояла корзина с яйцами. Алекс вставал на барьер и, с трудом удерживая шест, вдруг опрокидывал корзину на публику. Зрители шарахались, закрывали головы руками, а деревянные яйца, привязанные к корзине, повисали на ниточках в воздухе.
   
   
   
   
На манеже Алекс держался развязно. Предметы обыгрывал примитивно. Так, например, наступал на грабли, которые били его по лбу, и потом этими же граблями расчесывал волосы.
   
В одной из пауз Кустылкин, положив посредине манежа свою тросточку, подзывал инспектора и спрашивал:
   
- А вот можете ли вы, Иван Иванович, сделать такой трюк? - Он перепрыгивал через тросточку, приговаривая: - Опля-чопля!
   
Инспектор, усмехнувшись, прыгал и говорил:
   
- Опля-чопля.
   
Клоун смеялся.
   
- Чего вы смеетесь? - спрашивал инспектор удивленно.
   
- А я думал, что я один такой дурачок.
   
Некоторые репризы казались мне странными. Например, такая. Инспектор манежа выходит на середину арены и закуривает папироску. Кустылкин, подойдя к инспектору, строго говорит:
   
- Вот сейчас придут пожарные и вас оштрафуют.
   
- Не придут, - отвечал, смеясь, инспектор. Кустылкин бежал за кулисы и появлялся вновь на манеже в пожарной каске, с красной повязкой на рукаве.
   
Важной походкой он подходил к инспектору и рявкал:
   
- Прекратить курить! - и, забирая папироску, требовал: - Платите штраф три рубля.
   
Инспектор отдавал ему деньги. Кустылкин шел к выходу, дымя отобранной папироской, и, не дойдя нескольких шагов, обернувшись, произносил:
   
- Вот так иногда у нас бывает!
   
Публика ничего не понимала. Но все почему-то дружно хлопали. Наверное, каждый думал: вот, мол, коверный что-то остроумное сделал, а я не понял, но на всякий случай надо похлопать.
   
Позже я спросил у Кустылкина:
   
- Алекс, вот реприза с пожарником, она ведь какая-то непонятная.
   
- А чего тут непонятного? Публика-то принимает...
   
Коронной репризой клоун давал "Цыганку". Он выходил в цветастой юбке, с серьгами в ушах, из-под пестрой шали свисали две длинные косы, в руках-карты. Кустылкин "гадал" публике, предсказывал судьбу, сопровождая это плоскими остротами. В финале репризы на специально положенном фанерном щите он бойко отбивал чечетку, тряс плечами.
   
Текст он произносил громким, хрипловатым голосом, немного шепелявя. Именно о таких артистах Арнольд говорил: "У него рот полон дикции".
   
Я смотрел на Кустылкина и думал: вот вроде человек без капли актерского мастерства, с примитивным репертуаром, равнодушный к тому, что делает, а зрители принимают.
   
Если на манеже Кустылкин держался живчиком, рубахой-парнем, то в жизни он выглядел тихим и даже несколько застенчивым.
   
На другой день, увидя Алекса за кулисами цирка, я не сразу узнал его. Со мной поздоровался пожилой человек в соломенной шляпе, в очках, с маленькими бесцветными, часто моргающими, печальными глазками. В синем прорезиненном плаще, держа в руках портфель, Алекс походил на бухгалтера из какой-нибудь артели. В портфеле, как я позже узнал, он носил радиодетали.
   
В один из выходных дней я зашел в цирк. Гардеробная Кустылкина оказалась приоткрытой, и оттуда доносилось пение. Я заглянул и увидел: Кустылкин сидит в шубе (в цирке по выходным дням не топили) и, мурлыча какую-то заунывную песню, паяет что-то в радиоприемнике.
   
- А ты почему не дома-то? - спросил я.
   
- У меня дом здесь. Заходи, - пригласил он, - пивом угощу.
   
То ли я под настроение попал, то ли ему действительно хотелось перед кем-нибудь выговориться, но я услышал в этот день длинную исповедь клоуна.
   
- Понимаешь, - доверительно говорил он, - цирк-то я люблю. Я ведь на манеже с детства. Как получилось?.. У нас в деревне под Костромой тоска. Меня в школу отдали, но я, знаешь ли, плохо учился... Неинтересно мне было это. Да и по дому дел много. Отец злой, выпивал часто... он и бил меня. Грустно. Тоска. Когда я первый раз в жизни поехал в город, в цирк попал. Музыка. Огни. Люди красивые. Клоун понравился мне. А вернулся домой, взял втихаря деньги и сбежал в город. Три дня подряд ходил в цирк. С ребятами цирковыми познакомился - акробатический номер они работали. Хорошие ребята. И я понял: в деревню не вернусь ни за что. Останусь в цирке. Время-то такое, что никто никаких справок не требовал. А я парень сильный. Посмотрели меня и взяли учеником в акробаты. Корючкам научили разным. Руководитель номера чудной дядька, злой немного. Мог и ударить, если что не так. Но я ничего. Прыгать научился. Конечно, разное бывало. Два раза связки рвал... В шапито тогда работали. Заморозки стояли. За кулисами хуже, чем сейчас, просто собачий холод. Перед работой не разогреешься. А я двойной бланш с доски делал. Ну спассировали меня плохо - связки так порвались, что в последнем ряду слышен треск был.
   
- А как клоуном-то стал? - спросил я.
   
- Клоуном-то? Да как все. Я, когда связки порвал, снова работал, но уже трудно было. Ноги больные, а работать все равно надо. Я все думал, чем бы заняться, а тут в Пензе коверный заболел. Ну мне и сказали, чтобы я вышел и заполнил паузы. А у меня память-то есть. Я все корючки, репризы помню. Дай, думаю, попробую. Чем я хуже других? Колотун бил, правда, страшный. Сильно я мандражировал. Реагаж, конечно, был слабый, публика мало смеялась. Но наши цирковые смотрели и просто лежали от смеха. И мне, знаешь, понравилось это. А что? Это же интересно. Начал я смотреть, как другие клоуны работают. Все, что видел, записывал, запоминал. Реквизит начал подбирать, костюм...