1 2 3 4 5 6 7 8 9 
– Сделай  с ними что хочешь. Можешь убить их сейчас, можешь увести их и откормить, чтобы  потом съесть. Только помни – все должны быть истреблены.    

 9    

     

     Рабовладение в Южной  Африке. – Белые дикари. – План Питера. – Питер использует  суеверия накололо. – Разбойник черный и разбойник белый. –  Побоище. – Ни победителей, ни побежденных. – Как Кайман – Пожиратель  людей навсегда утратил вкус к человеческому мясу. – Загадочный  мститель. – Инженер. – Питер становится вождем племени. – Быки  есть, нужен фургон.    

     

Капские  колонисты – замечательно трезвые, трудолюбивые и гостеприимные крестьяне. Но  есть еще и разный темный сброд, живущий за пределами английской колонии или вне  патриархальных законов, господствующих в нескольких независимых округах. Это  подлинные разбойники. Они систематически грабят несчастных туземцев, не щадя ни  их собственности, ни даже самой жизни.    

Доктор  Ливингстон своими глазами видел, как они пришли в одну деревню и потребовали,  чтобы им дали двадцать пять женщин для работы в их фруктовых садах. Несчастные  женщины поплелись, неся свою еду на голове, детей – за спиной и орудия – на  плечах. Они работали даром по целым дням и еще почитали себя счастливыми, когда  их не били палками.    

Хозяева  находили это вполне естественным. Когда им говорили о бесчеловечности подобных  порядков, они отвечали: «Мы их заставляем работать на нас – это верно. Мы им не  платим – это тоже верно. Но на что они жалуются? Разве в награду за их труд мы  им не позволяем жить в нашей стране?»    

Они  совершают набеги на туземцев, когда нуждаются в скоте пли в слугах, и  возвращаются, ведя вперемешку быков, коз, баранов, женщин, детей, в то время  как среди остатков подожженного ими крааля валяются трупы безжалостно убитых  мужчин. Самое чудовищное то, что этакий разбойник – прекрасный отец семейства,  он осыпает знаками любви свою жену и детей, и все они молятся богу за успех его  набега,[46]  когда он с легким сердцем отправляется убивать ни в чем не повинных людей, у  которых, правда, кожа другого цвета, но чувства и привязанности такие же, как у  него самого.    

Таковы и  три брата, мрачные похождения которых мы описываем. Клаас уже показал, на что  он способен, когда ому нужно добиться своей цели. Питер еще тоже себя проявит.    

Макололо,  быки которых ему понадобились, приняли его сердечно, но уступить упряжку отказались.  Тогда мерзавец в одну минуту составил себе план действий. Он был один, так что  о применении силы нельзя было и думать. Питер боялся, как бы в его будущих  операциях ему не помешали люди с прииска Виктория. Их соседство таило для него  постоянную опасность: они могли заставить его дорого заплатить за то, что он  так предательски их бросил. И в первую очередь он подумал о том, как бы от них  избавиться. Вызвать конфликт между белыми и черными, сшибить их лбами,  подтолкнуть их на борьбу, которая должна была бы неизбежно привести к  истреблению тех и других, – таков был замысел, на котором Питер  остановился. В случае удачи ему больше не надо было бы опасаться белых:  немногие остались бы в живых, да и тем пришлось бы удрать. Вместе с тем были бы  перебиты и черные, так что он вполне мог бы без всяких помех выбрать себе самых  лучших быков.    

Туземцы –  народ, весьма строго придерживающийся вековых предрассудков, завещанных  предками, – как раз собрались в паломничество к водопаду баримов. Каждый  верующий кафр обязан совершить такое паломничество хотя бы раз в год, подобно  тому как мусульмане отправляются к могиле пророка. Питер решил использовать  наивные верования туземцев, и это было ему тем более удобно, что алмазный  прииск находится в непосредственной близости к Мози-оа-Тунья. Он созвал черных  паломников, произнес перед ними горячую речь, убедил их, что для баримов соседство  белых оскорбительно и в особенности недопустимо то, что белые роются в этой  священной земле и каждую минуту нарушают покой, который вкушают умершие предки.  Поэтому вождь должен как можно скорей потребовать, чтобы они удалились, а в  случае отказа силой заставить их убраться.    

Негры  слушали эти зажигательные речи, с трудом сдерживая негодование. Они попались на  удочку. Вообще говоря, ни один из них не осмелился бы не то что напасть на  белого, но хотя бы сопротивляться белому, даже для самозащиты. Но теперь они  пылали злобой и, не колеблясь ни минуты, откликнулись на вызов, брошенный их  религиозному фанатизму, как один человек.    

Вместе с  вождем племени Питер решил дождаться ночи, чтобы, как он говорил, ультиматум  выглядел более внушительно. В действительности же он рассчитывал, что ночью,  когда белые будут утомлены трудом или отупеют от пьянства, с ними легче будет  покончить. Мерзавец знал, что в палатке кабатчика больше народа, чем на  россыпи. В довершение всего бандиту помог слепой случай. В ожидании решительной  минуты и следуя старой своей волчьей привычке, Питер шнырял вокруг бивуака и  наткнулся на Каймана – Пожирателя людей.    

Читатель  помнит, что Кайман стоял во главе целой шайки грабителей, которую навербовал  среди мелких племен неподалеку от Нельсонс-Фонтейна. Вместе с этой шайкой он  следовал за лжемиссионером и двумя его компаньонами, как шакал за крупным  хищником в надежде обглодать брошенную кость. Оба разбойника – черный и белый –  были друзьями. Но Кайман был скромней Питера и мечтал только о том, как бы  напиться и наесться. Случай представился сам собой. Питер, как малый  осторожный, решил пойти со всех козырей. Он рассуждал, что если макололо  перебьют белых на прииске, то ему, Питеру, больше нечего будет бояться своих  врагов, но это еще не значит, что у него будут быки. Если, напротив, черные  будут отброшены, то он, Питер, возьмет волов, но не будет избавлен от соседей,  и они несомненно учинят над ним расправу. Появление Каймана сразу разрешило все  трудности. Кайман налетит со своими людьми, когда схватка будет в разгаре. Он  будет убивать победителей и побежденных и в награду за эти услуги получит право  ограбить прииск.    

Судьбе  было угодно, чтобы после драматических событий, прорвавших ночное судебное заседание,  все население прииска собралось в палатке кабатчика. Перепившись, эти люди  представляли для разъяренных африканцев легкую добычу. Не то чтобы они не  оказали сопротивления, но неожиданность нападения, последовавшего сразу после  того, как вождь объявил им войну, и то, что они приняли его ультиматум за  бахвальство, непреодолимость натиска, ужасные методы нападения – все  способствовало поражению белых.    

Сильно  пострадали и черные. Револьверные пули пробили большие бреши в их рядах. Их  победа при всей своей очевидности была, однако, роковой победой. Так что  торжествующий крик оставшихся в живых – увы, их было немного! – едва  перекрывал стоны раненых и хрип умирающих.    

Но скоро  не будет ни победителей, ни побежденных. Внезапно поднявшийся зловещий вой  заглушил все звуки, которые держались в воздухе над местом побоища.    

Питер  подал знак. Потрясая копьями, размахивая ножами и прыгая, появились, подобно  грозному и фантастическому видению, бандиты Каймана. В одну минуту все пошло  прахом, все было разрушено. С громким треском рухнули столы и скамейки; все,  что еще уцелело из обстановки, перебитой во время первой схватки, все было в  буквальном смысле слова обращено в щепки. Противники, белые и черные, еще  державшиеся на ногах, свалились под сокрушительными ударами, их бездыханные  тела лишь увеличили груду мертвых и умирающих.    

Затем  началась резня. Она была яростной и одновременно методической. Все были переколоты,  перерезаны, перебиты. И на это потребовалось едва десять минут, настолько была  сильна ярость убийц. Кайман, весь, с головы до ног, в крови, с раздувающимися  ноздрями, лязгая своими острыми зубами хищника, держал за волосы голову  какого-то белого, которую он только что отпилил тупым ножом. Он взобрался на  валявшиеся под ногами трупы и, потрясая в воздухе трофеем, издал долгое  победное рычание.    

Глазами  он искал Питера, как бы для того, чтобы спросить его: «Ну как, хозяин, ты доволен?»    

Но  Питера, который только что бесстрастными глазами смотрел на всю эту кровавую  оргию, не было.    

Впрочем,  какое значение имело его отсутствие для Каймана? Кайман добросовестно выполнил  возложенное на него поручение, и так как в награду он получал право ограбить  прииск, то ему захотелось, не откладывая в долгий ящик, прежде всего овладеть  богатствами, которые имелись в кабаке. Конечно, предпочтение должно было быть  отдано напиткам. Что касается платья, оружия, лопат, кирок и прочего, об этом  не поздно будет подумать и после.    

Кайман  хотел собрать свою ораву и приступить к делу. Он уже даже раскрыл рот, чтобы  скомандовать сбор, но тут прогремел выстрел. Кайман закружился и тяжело рухнул  на землю: у него был пробит череп. С интервалами в несколько секунд прогремели  второй и третий выстрелы, и свалилось еще двое: им тоже пули попали в голову.  Потом началось методическое и размеренное истребление остальных.    

Выстрелы  шли все из одного места. Если судить по их регулярности и звуку, можно было заключить,  что стрелял всего один человек, но из магазинного ружья. По-видимому, неизвестный  мститель, явившийся в последнюю минуту, прятался за каким-нибудь бараком  неподалеку от палатки и, так как брезент был изорван в клочья, все было ему  видно как на ладони. Убийцы потеряли вожака и увидели, что пустеют их ряды. Они  сразу забыли о грабеже и бросились врассыпную, крича от ужаса.    

Наиболее  быстроногие вскоре услышали свист пикаколу и остановились. Однако искушенный  слух подсказал им, что свистит все-таки не змея. Как ни было искусно  подражание, они догадались по некоторым еле уловимым оттенкам, что свистит  человек. Они не ошиблись. Шагах в двадцати от места побоища они увидели Питера.    

С  осторожностью, достойной могиканина, Питер сразу лег на землю, как только  раздался первый выстрел. Он решил – быть может, не без оснований, – что  стреляет какой-нибудь белый, случайно уцелевший во время резни. Сначала бандит  был в восторге от результатов своей гнусной затеи, но теперь, увидев, что он  рискует все потерять, если долго задержится на месте, Питер решил собрать всех  растерявшихся черных убийц.    

Бояться  белых больше ему нечего было, макололо тоже были все перебиты, и Питер решил,  что сейчас самое время побежать захватить быков, явиться к Сэму Смиту и отдать  ему отчет о результате своих переговоров.    

Стадо  было оставлено на попечение нескольких стариков, женщин и детей. Значит, угнать  быков будет не трудно. Что касается людей из банды Каймана, то Питер решил  оставить их всех при себе, чтобы использовать, когда они понадобятся. Они,  вполне естественно, заняли бы места убитых макололо, и, как это часто практикуется  в подобных случаях, каждый получил бы готовую семью.    

Отход  совершался в полном порядке. Убийцы боялись нового нападения и, не зная численности  врагов, инстинктивно чувствовали, насколько для них важно соблюдать дисциплину.  Они сплотились вокруг Питера и отступали быстро, не переставая, однако, с  сожалением оборачиваться в сторону прииска, где пришлось оставить богатую  добычу.    

Уже  убрался последний из этой мрачной орды, когда на место побоища, где валялись бесчисленные  убитые, вышел человек, вооруженный двуствольным карабином.    

Тусклый  свет немногих чудом уцелевших подвесных фонарей падал на его лицо, на котором  можно было прочитать ужас и оцепенение. Он сделал несколько шагов и  поскользнулся в луже крови.    

Это был  Инженер – быть может, единственный оставшийся в живых на прииске. Его спас  только случай, оторвавший его от линчевателей в минуту, когда те бежали,  напуганные появлением змей. После разговора с тремя французами он не торопясь  вернулся на прииск и заперся у себя, в своем дощатом домике. Его, конечно, не  тянуло принять участие в оргии. Инженер лежал на своей постели из листьев,  когда его заставили вздрогнуть выстрелы и крики, доносившиеся со стороны  палатки кабатчика. Он быстро схватил оружие и побежал на место, но прибыл,  когда несчастье уже было непоправимо.    

Он  увидел потрясающую картину. Его товарищи по прииску валялись убитыми. Их позы,  их страшные раны и увечья – все говорило о бесчеловечной ярости происшедшего  здесь побоища. Стон вырвался из груди Инженера, слезы, которых он не смог  удержать, выступили у него на глазах и медленно покатились по его внезапно  побледневшему лицу.    

– Несчастные! –  пробормотал он слабым голосом.    

Опершись  на свой карабин, он неподвижно стоял среди мертвой тишины, окутавшей это место,  которое еще так недавно наполнял неистовый шум резни.    

– Что  же делать? – сказал он, оглядывая эту скорбную картину. – Этим я уже  ничем помочь не могу. Надо подумать о тех, которые едва не стали их жертвами.  Надо поскорей найти французов, выполнить обещание, которое я им дал, и  доставить им оружие. Оно им очень нужно.    

В это  время Питер уже добрался до того места в лесу, откуда вышли полные надежд макололо.  Нетрудно догадаться, что здесь разыгралось, когда пришел Питер со своими  головорезами. Но Питер был не из тех людей, которых могут тронуть жалобные  крики женщин и детей.    

– Молчать! –  грубо крикнул он и обратился к людям Каймана: – Теперь хозяевами здесь будете  вы! И заставьте-ка этих крикунов молчать!    

А про  себя он подумал:    

«Да ведь  я, кажется, могу одним выстрелом убить двух зайцев! У меня есть быки, теперь  мне нужен фургон. Фургон! А я знаю, где его взять! У нашего драгоценнейшего  братца Клааса… Он мне не откажет. Напротив, он только будет рад. Ибо, если ему  взбредет в голову артачиться, – ну, тогда берегись!.. Я напущу на него душ  двадцать этих молодчиков, и они поговорят с ним так, как они только что  поговорили на прииске Виктория».    

 10    

     

     Покинутый фургон. –  Осторожность волка. – Повреждение. – Луч надежды. – Находка  Жозефа. – Плот Клааса. – Надо уметь ждать. – Варварство и  цивилизация. – Беда научит. – Плотники, медники, конопатчики, а потом  матросы. – Как Александр чинит водопровод. – Остроумный способ паять  без железа, без огня, без олова. – Фокус. – Выстрел.    

     

Мы  занялись описанием многочисленных событий, которые происходили одновременно в  разных местах, и из-за этого нам пришлось на время покинуть наших французов.  Читатель помнит, что все они, вместе с Зугой и бушменом, находились на реке,  несколько выше большого водопада. Их не оставляла уверенность в том, что  госпожу до Вильрож держат в фургоне, который прибило к берегу, и они решили  дождаться ночи, чтобы сделать попытку освободить пленницу. Альбер, измученный  тревогой и не имен больше сил томиться, пошел в разведку. Можно представить  себе его горе, когда он увидел, что дом на колесах пуст!    

Он  помчался бегом обратно и, забыв обо всякой осторожности, шумно ломился сквозь заросли,  по которым только что пробирался крадучись два часа с лишним.    

Удрученный,  он сообщил друзьям о своем плачевном открытии, и всех охватила растерянность.    

Но Альбер  де Вильрож не был кисейной барышней. Он поддался слабости лишь в первую минуту,  но быстро взял себя в руки и первым нарушил молчание, воцарившееся после его  тягостного сообщения.    

– Ушла!  Она ушла! – более спокойно сказал он. – Но она не могла уйти так уж  далеко.    

– Конечно, –  согласился с ним Александр. – Клаас, видимо, знает, что мы не перестанем  преследовать его – не такие мы люди, – и решил тоже принять меры.    

– Что  бы он ни сделал, развязка приближается. Не удастся ему замести следы и уйти от  нас.    

– В  особенности от наших двух помощников. Правда, Зуга?    

– Правда,  вождь! – подтвердил кафр, сверкнув глазами.    

– Мы  отправимся сейчас же, дойдем до фургона, хорошенько изучим всю местность,  каждую травинку, каждую песчинку…    

– Надо  думать, госпожа Анна тоже сделала все возможное, чтобы как-нибудь подать нам  знак, – вмешался все время молчавший Жозеф. – Она знает, что такое  пустыня, и уже доказала нам, что решительности у нее не меньше, чем ума.    

– Идем!  Идем!    

– Кстати,  не забудем, что судья назначил нам свидание в полночь у баньяна.    

Несмотря  на все свое мужество, Александр содрогнулся, произнося эти слова: перед ним  всплыли мрачные воспоминания о пережитой ночи.    

– Правильно.  Мы потом увидим, надо ли нам идти туда всем пятерым. Сначала, Александр, ты  пойдешь с Зугой, хорошо? Я не должен учить тебя, как благодарить этого  достойного человека в случае, если я не смогу лично прийти пожать ему руку.    

Обмениваясь  короткими замечаниями, напрягая зрение и слух, все пятеро пробирались к  фургону, массивные очертания которого ужо были им видны.    

Заметив,  что махина прочно стоит на своих четырех колесах и вода доходит до осей, Александр  воскликнул:    

– Этого  ты мне, однако, не сказал!..    

– Верно!  Я был так расстроен! Но, как видишь, здесь неглубоко. Мы рискуем только промочить  ноги.    

– Не  в этом дело. Я хочу сказать, что фургон стоит посреди лужи, которая имеет  добрых триста метров в длину и полтораста в ширину. Мы не найдем никаких  следов…    

– Я  надеюсь на догадливость Анны.    

– След  мальчика-с-пальчик! – почти весело прибавил Жозеф.    

– На  воде?    

– Да  ведь не впервой! К тому же в этой заводи течение почти незаметно. Малейшая вещь  будет держаться на поверхности и никуда не уплывет.    

– Браво!  У тебя на все есть ответ! Лезем в воду! И глядеть в оба!..    

Через  десять минут они подошли к фургону. Передняя и задняя стены были опущены и висели  на цепях наподобие подъемного моста. Благодаря этому была отчасти видна  внутренность фургона.    

Все  пятеро были осторожны, как краснокожие, вступившие на тропу войны. Вместо того  чтобы очертя голову броситься в опустевшее логово, они самым тщательным образом  осмотрели фургон снаружи и убедились, что балки и обшивка целы, что все части  держатся прочно, не рассыплются и не обрушатся, если войти внутрь.    

Установив  это, Альбер с ловкостью заправского гимнаста подтянулся на руках и взобрался на  заднюю стену. Александр и Жозеф последовали за ним, потом бушмен и наконец  Зуга. Снова тщательно осмотревшись и не найдя ничего подозрительного, они  прошли вглубь.    

Может  показаться непонятным, зачем столько предосторожностей, чтобы проникнуть в какой-то  заброшенный фургон, одиноко торчащий в воде и в котором никто не живет.    

Замечание  Альбера ответит на этот вполне естественный вопрос.    

– Вы  не видите ничего ненормального?    

– Ровно  ничего. Впрочем, было бы довольно трудно разобраться в этой обстановке. Она свидетельствует  о поспешном бегстве людей, которые здесь жили.    

– Равно  как и о желании уничтожить все вещи, которые не удалось унести…    

– Вот  и выходит, что здесь нельзя и пошевелиться, хорошенько не осмотревшись. Я готов  ко всему. Не удивлюсь, если какой-нибудь топор свалится с крыши прямо нам на  голову. Или мы наступим ногой на какой-нибудь отравленный гвоздь. И не  исключено, что среди этого хлама лежит невидимая бечевка, один конец которой  привязан к собачке ружья, так что довольно одного движения, чтобы ружье  выстрелило и мы получили бы порядочный заряд крупной дроби.    

– Возможно.  Этот мерзавец способен на все, чтобы от нас избавиться. Вряд ли только он успел  что-нибудь сделать: очень уж поспешно пришлось ему уносить ноги. Во всяком случае,  нельзя прикасаться ни к чему съестному, – конечно, кроме консервов,  которые лежат в неначатых жестяных коробках.    

Обследование  велось еще долго и с бесчисленными предосторожностями, но оно только убедило  французов, что их враг не успел принять ни одной из тех варварских мер, к  которым так часто прибегают в этих местах, где борьба всегда беспощадна и  кровава.    

Они не  теряли надежды найти хоть какое-нибудь – пускай самое маленькое    

– указание,  оставленное госпожой де Вильрож.    

В  фургоне имелась масса самых разнообразных вещей, тщательно заготовленных для длительного  путешествия. Теперь среди них царил кромешный беспорядок. Все было перебито,  переломано, изодрано и свалено в кучу. Кто-то все уничтожал методически и со  знанием дела. Нечего было и думать навести здесь хоть какой-нибудь порядок.  Французам и двум неграм оставалось только вытаскивать обломки и, тщательно  осмотрев, бросать в воду – работа долгая и неблагодарная.    

– И  все-таки, – сказал Альбер, – не может быть, чтобы мы так-таки ничего  не нашли.    

– Я  того же мнения, – поддержал его с обычным спокойствием Александр. –  Надо искать.    

Жозеф,  который, против своего обыкновения, не раскрывал рта, казался озабоченным. Наконец  он заговорил:    

– Знаете,  господа, о чем я сейчас думаю?    

– Я  догадываюсь, – отозвался Александр.    

– Неужели?    

– Очень  просто: вы думаете о том, какая причина заставила этого плута внезапно покинуть  фургон.    

– Вы  угадали только наполовину месье Александр. Я действительно хочу знать причину.  Но мне также интересно, как он ушел отсюда.    

– Причину,  дорогой Жозеф, понять нетрудно. Раз у него не было быков, чтобы вывезти эту  махину, ему ничего не оставалось, как бросить ее и уйти. Это вполне  естественно. Что же касается того, как он отсюда выбрался, то вот как дело  было, по-моему. Он ушел часов пять или шесть назад. Вода еще стояла довольно  высоко, и он не мог увезти госпожу де Вильрож и ее спутницу на ту сторону  лагуны. Я думаю, что он добрался вплавь до этого леса, который мы видим  впереди. А там он либо нашел лодку, либо сколотил плот и вернулся сюда за  своими пленницами.    

– Правильно! –  горячо перебил его Альбер. – Бедняжка, что она переживает!.. Неужели мне  только останется всю жизнь проклинать мою безумную затею…    

– Мужайся,  друг мой! Не падай духом. Мы знаем, что она там не одна. Слепая судьба вас разлучила,  но дала ей подругу. Вдвоем все же легче.    

Его  прервало громкое восклицание Жозефа:    

– Аваи!  Аваи!    

– В  чем дело, Жозеф?    

– Карай! –  ответил каталонец, размахивая металлической крышкой от бисквитной  коробки. – Вы были правы! Не надо отчаиваться! Посмотрите! Здесь что-то  написано! Верней, нацарапано.    

– Давайте,  Жозеф! Давайте поскорей!    

Александр,  который владел собой гораздо лучше, чем его друг, охваченный вполне понятным  волнением, разобрал несколько слов, нацарапанных неровными    

– то  круглыми, то угловатыми – буквами:    

«Он нас  увозит… плот… пересекаем реку…»    

– Ну  вот! – сказал он. – Выходит, ваши предположения вполне оправдались.    

– Да  ведь он еще больший подлец и сумасшедший, чем я думал! – вне себя  воскликнул Альбер. – Как это он пустился на такую авантюру?.. Пересечь  гигантскую реку на нескольких жердочках, когда у него есть фургон, который  плавает, как корабль!    

– Но  один человек управлять этим кораблем не может, – вполне рассудительно  заметил Александр. – К тому же мы еще но знаем, не протекает ли он. Мне  даже кажется, что все мягкие вещи набухли от воды. Возможно, было какое-нибудь  повреждение, либо умышленное, либо случайное… Давай-ка посмотрим, в каком  состоянии пол.    

– Зачем?  Нам надо поскорей вернуться туда, где мы оставили лодку и челноки Зуги и бушмена.  Пересечем Замбези и обыщем берег…    

– И  Клаас, который прячется за скалой или за деревом, перестреляет нас одного за  другим, как куропаток… Право же, дорогой Альбер, я тебя не узнаю. Ведь ты  никогда наобум не действуешь, ты человек смелый, но рассудительный…    

– Что  же ты советуешь?    

– Обязательно  увидеться сегодня ночью с судьей. Мне хочется держать в руках добрый карабин. А  завтра утром мы переправимся на тот берег.    

– А  пока что мы будем делать?    

– Пока  мы вооружимся терпением. И возьмемся за ремонт фургона. Он течет, как решето.  Смотри, я так и знал: этот болван пробил обшивку в нескольких местах. Но  ничего, дыры мы заделаем! Однако погоди – вот кое-что посерьезнее.    

– Что  именно?    

– Большая  пробоина… Не меньше двадцати пяти сантиметров в длину и пятнадцати в ширину…    

После  небольшой паузы он прибавил:    

– Ладно,  управимся и с пробоиной! Сегодня к вечеру все будет в порядке. Ах, господин Клаас,  вы думали привести в полную негодность это великолепное сооружение! Вы хотели  нас перехитрить! Посмотрим, кто окажется сильней – такой дикарь, как вы, или  мы, люди цивилизованные.    

– Я  больше ничего не понимаю! – признался Альбер. – И я ума не приложу,  что ты задумал. Приказывай, действуй, я верю в тебя и думаю, что ты поступаешь  правильно. Скажу только одно: надо торопиться.    

– Вот  это верно! Но ты хочешь отправиться на тот берег в утлой пироге? Безумие! Я  предлагаю тебе плавучую крепость с бойницами, в которой ты будешь в полной  безопасности и никакие пули тебя не тронут. Стоит ради этого поработать  несколько часов?    

– Разумеется!  Ведь дело не в том, чтобы выбраться отсюда, а в том, чтобы добраться туда…    

– Наконец-то  я снова слышу голос бесстрашного, но благоразумного человека, которого зовут  Альбер де Вильрож! Что касается крепости, или каземата, или фрегата – назови  как хочешь, – но ты понимаешь, что это все тот же фургон. Мы разгрузим его  по мере возможности, поставим на весла…    

– А  пробоины?    

– Да  ведь я говорю тебе, мы все отремонтируем. Мы будем работать как плотники, как  конопатчики и лишь потом станем матросами… Но когда работа будет закончена, я  отправлюсь с Зугой к судье. На обратном пути мы приведем пирогу и челноки.  Таким образом, наш корабль будет снабжен спасательными судами на случай  морского бедствия – верней, речного. Впрочем, в здешних условиях одно другого  стоит. Хорошо? Теперь ты доволен?    

– Прекрасный  план! Я только не решаюсь верить в его осуществление.    

– Почему?    

– Да  ведь пробоин много, и одна – прямо-таки громадная!    

– А  мы с нее и начнем. Наложим большой пластырь. Давайте, друзья, за дело.  Разрешите, я буду распоряжаться.    

– Ну  конечно!    

– Важно  действовать дружно. Этак все пойдет быстрей. Вода спадает довольно быстро. Стало  быть, с ремонтом надо торопиться, иначе мы здесь застрянем. Зуга и бушмен  выбросят из фургона три четверти того, что там имеется. Все это лишний балласт.  И я не вижу здесь ничего, чем стоило бы дорожить. Скажите, Жозеф, вы плотницкое  дело знаете хоть немного?    

– Смотря  что требуется.    

– Сумеете  ли вы выстрогать мне клинья? Надо заткнуть дырки, которые этот дикарь наделал в  кузове. Сумеете?    

– Конечно.  Было бы дерево и инструмент.    

– Дерево  найдется. Можно взять кусок боковой доски.    

– Это  можно. Но ведь у меня нет хотя бы самого жалкого ножика!    

– Вот  топор. Правда, нет топорища и работать будет неудобно, Но ничего не поделаешь.  Что касается нас с тобой, дорогой Альбер, то наша задача будет трудней.    

– Вижу.  Эта пробоина? Ведь он повредил металлическую обшивку! Довольно-таки сложная  штука.    

– Ошибаешься.  Если ты мне поможешь, я попытаюсь впаять сюда кое-что, и ни одна капля воды не  просочится…    

– Впаять?  Как это ты собираешься паять, когда у тебя нет ни олова, ни паяльника, ни даже  огня?    

– Разве  у нас только этого не хватает? Но все-таки я надеюсь, мы управимся. Давай  действовать по порядку. Я видел только что ящик с топленым салом. Вот он.  Набери-ка ты мне этого сала в коробку из-под консервов. Теперь нам потребуется  бечевка.    

– Вот  бечевки.    

– Очень  хорошо. Я их скатываю, как фитиль, и обильно пропитываю жиром. Этот несложный  прибор заменит нам коптилку. И больше нам ничего не нужно. Зуга, кремень и огниво  при тебе?    

– При  мне, вождь, – ответил Зуга, крайне удивленный тем, что европеец спрашивает  его о предметах, с которыми туземец никогда не расстается.    

– Зажги-ка  мне этот фитиль.    

Кафр  быстро высек целый сноп искр. Трут воспламенился. Зуга обложил его несколькими  стружками, которые Жозеф не без труда снял с куска дубового дерева, подул, и  маленький костер разгорелся. Прошла минута, загорелся и пропитанный жиром  фитиль. Он горел, потрескивая и распространяя довольно-таки тошнотворный запах.    

– Ну  и вонища! – заметил Альбер.    

– Ты  напрасно клевещешь на буйволиное сало. Это еще ладан по сравнению с тюленьим  или китовым. Ну вот, теперь все идет как следует. Продолжаем приготовления. Мы  заделаем пробоину при помощи куска жести, на котором писала твоя жена. Он даже  больше пробоины. Это очень хорошо. Остается его припаять. Ты вполне правильно  заметил, что у нас нет олова. Придется обойтись без него. Попробую паять  свинцом.    

– Как  же ты его расплавишь? И наконец, разве у тебя есть свинец?    

– Первое,  на что я наткнулся, войдя сюда, был этот мешочек с пулями восьмого калибра. Вероятно,  это калибр его ружья. Я сразу отложил мешочек в сторону – очень уж ценная  штука. У тебя есть носовой платок?    

– Носовой  платок? Господи, при чем тут носовой платок? Зачем?    

– Чтобы  расплавить пули. У меня еще, к счастью, платок сохранился. Мы выгадаем время,  если будем работать оба. Смотри, как это просто. Я беру пулю, завертываю ее в  ткань и сжимаю в руках так, чтобы ткань прилегала как можно плотней. Затем я  закручиваю платок хвостиком и ставлю свинцовый шарик в его оболочке на огонь  коптилки.    

– И  пуля расплавится?    

– В  несколько минут. А платок даже не пострадает. Когда свинец расплавится и  потечет, надо будет только направить его на место соединения обоих кусков  металла, которые мы хотим спаять.    

Все так  и было, как сказал Александр. Не прошло и двух минут, как шарик стал менять форму.  Сквозь ткань полилась серебристая струйка. Она расплывалась по краям жестяной  заплаты, которая закрывала пробоину.    

– Браво! –  закричал Альбер, обрадованный, как ребенок, и повторил прием своего  друга. – Пять-шесть пуль, и мы достигнем полной водонепроницаемости. Ну,  дорогой мой Александр, должен тебе сказать, что ты меня ошеломил!..    

– Уж  и ошеломил! – скромно возразил Шони. – Это просто-напросто опыт из  занимательной физики. Я только вовремя о нем вспомнил. Ну, а у вас что там,  Жозеф?    

– Готово,  месье Александр! Хоть и не без труда.    

– Ладно.  Возьмите эти клинья, заверните в какие-нибудь тряпки и постарайтесь как можно  плотней вогнать в дыры. Вижу, наши черные друзья поработали на славу. Фургон  почти пуст.    

– И  совершенно водонепроницаем! – воскликнул Альбер.    

– Остается  последняя операция. Она потребует силы и ловкости.    

– Ты  собираешься спустить фургон на воду? Но ведь он твердо стоит на колесах! Будь у  нас пила, мы могли бы отпилить обе оси, благо они деревянные. Но есть другой  способ, – сказал Альбер. – Колеса держатся на чеках. Надо снять чеки.  Затем четверо из нас возьмут рычаги и начнут сталкивать колеса. Только надо  действовать дружно. Пятый будет командовать.    

– Ничего  другого не остается. Сейчас же приступим к делу.    

Александр  стоял в это время позади фургона, как раз против спущенной задней стены. Его  речь нарушил резкий свист, за которым тотчас послышался сухой удар. Пуля задела  его за плечо и врезалась в деревянную стену. Во все стороны полетели щепки.    

– Это  кто балуется? – невозмутимо спросил Шони и прибавил после небольшой паузы:  – Впрочем, кто бы ни баловался, а я спасся чудом!..    

 11    

     

     Путешественник по  призванию. – Перелетные птицы. – После выстрела. – Военная  хитрость. – В осаде. – Опасный маневр. – Полный успех. – В  лодке. – На Замбези. – Кафр идет на разведку. – Следы в  лесу. – На полянке. – Погасший костер. – Опять следы. –  Бешеный бег. – Безрассудство.    

     

Пусть  человек принадлежит к миру науки, искусств или промышленности; пусть он будет  географ, инженер, естествоиспытатель, ремесленник или житель новооткрытых  земель; пусть он повинуется только условиям борьбы за существование, или  побуждениям жадности, или голосу честолюбия, – все равно, если  таинственная тяга к перемене мест увлекла его в далекие страны, он попадает во  власть неумолимой судьбы.    

Он не  может да и не хочет сопротивляться мучительной страсти, которая влечет его  навстречу неизвестному. Раньше или позже, в зависимости от обстоятельств, он  попадает на палубу парохода. Свистит пар, вырываясь из металлической глотки,  бьет пушка, взвивается флаг, морской гигант сотрясает глухая дрожь, поднят  якорь, судно медленно отчаливает. Прощайте, семья, друзья, родина!    

В  плавание!.. С богом!..    

Что  значат рано обманутые надежды или неожиданно возникшие опасности! Какое  значение имеют злокачественная лихорадка, беспощадный зной экватора,  неприступные полярные льды, когти хищных зверей, ядовитые жала пресмыкающихся,  да хотя бы и сама смерть, которая поминутно предстает в самых разнообразных и  страшных обликах! Разве человек, который порвал с цивилизованным миром, который  отказался от его удобств и пошел навстречу всем случайностям, поджидающим его в  диких странах, не отрекся от самого себя? Разве он не решил – да простится мне  это грубоватое выражение, – что его шкура недорого стоит?    

Но зачем  уезжать? Зачем покидать родину? Не может разве географ удовольствоваться спокойным  изучением материалов, которые прибывают в научные организации со всех концов  мира? Разве не может инженер найти себе поле деятельности, не покидая родной  страны? Разве все возрастающие потребности нашей цивилизации не нуждаются в  труде ремесленника и землепашца? Разве в великолепных зоологических парках  Старого и Нового Света ученые не найдут для себя самые интересные и  разнообразные образцы флоры и фауны?    

Все дело  в том, что есть великая разница между географией кабинетной и личными поисками  материалов. Прорезать каналы через перешейки, открывать новые острова,  прокладывать железные дороги в пустыне, отбирать у земли драгоценные камни и  металлы – вот смелые замыслы, осуществлением которых по праву гордятся наши  промышленники. Кто опишет счастье ученого, который поймал редкое насекомое, или  открыл новое растение, или изловил птицу неизвестной породы? И разве  земледелец, который привык воевать с воробьями у себя на пашне, не испытает  жгучее волнение, когда ему придется охранять свои посевы от нашествия  гиппопотамов и слонов?    

Нет,  люди этого склада не могут прозябать среди нашей будничной европейской жизни.  Им нужно пространство, не знающее границ, по которому носится великое дыхание  свободы! Им нужно созерцать великолепные и все новые зрелища, которые поминутно  раскрывает перед ними природа. Им нужны еще нетронутые, подчас страшные, но  всегда величественные новые земли. Им нужна опасная борьба, захватывающие  победы, незабываемые воспоминания!    

Это  особенные люди, у них особенные желания, особенные потребности. Они подобны тем  перелетным птицам, которых великолепно воспел Жан Ришпен.[47]    

Смотрите!  В синеве прозрачной утопая, Далеко от земли, от рабства, от цепей, Летят они  стрелой, ни гор не замечая, Ни шума грозных волн бушующих морей…    

Измучены  они, и худы, и усталы…    

Зато им  наверху так дышится легко!    

И дикий  рев стихий не страшен им нимало, Их крылья всем ветрам раскрыты широко.    

Пусть  буря перья рвет! Пусть злятся непогоды Пусть ливень мочит их, сечет холодный  град!    

Согретые  лучом живительной свободы, В волшебный, светлый край отважные летят.    

Летят к  стране чудес, к стране обетованной, Где солнце золотит лазури вечной гладь, Где  вечная весна, где берег тот желанный.    

[48]    

Мы  позволили себе это отступление, чтобы лучше раскрыть облик людей, которых  нельзя назвать искателями приключений, потому что эта кличка стала  унизительной, но нельзя причислить и к ученым-исследователям. Таковы три  француза, о приключениях которых в стране алмазов мы здесь рассказываем.    

Они тоже  находились во власти непреодолимой силы. В Южную Африку они попали каждый своей  дорогой и встретились благодаря одной из тех случайностей, которые происходят  все-таки чаще, чем принято думать. Объединенные общими потребностями и  связанные дружбой, они без колебаний, очертя голову взялись за дело, которое  сулит им много злоключений и может закончиться их гибелью. О своих личных  интересах они не думают. Обстоятельства заставляют их жить среди постоянных  трудностей и беспрерывно возникающих опасностей, но самым неожиданным  катастрофам они противопоставляют несокрушимое упорство. Свою силу и  находчивость они черпают в тех особых свойствах, которыми наделяет таких людей  сама природа.    

     

С каким  трудом, ценой каких утомительных и сложных ухищрений удалось им наконец создать  себе средство обороны! Но вот возникла новая опасность.    

На  берегу лагуны, по которой фургон должен был вот-вот поплыть, показались  несколько человек. Кто-то из них без предупреждения выстрелил,    

– стало  быть, нельзя сомневаться насчет их намерений. Александр остался жив только благодаря  чуду. Однако надо спешить, потому что вода спадает – еще немного, и фургон  окажется на сухой земле.    

Бесстрашные  друзья голову не теряют. Опасность придает им новые силы, они решают играть  ва-банк, и сию же минуту. К счастью, фургон стоит не поперек реки, а вдоль.  Таким образом, одна сторона кузова более или менее защищена от пуль, которых  враги, несомненно, не пожалеют.    

Альбер и  Жозеф выломали каждый по перекладине из боковых стенок и вооружились ими. Они  требуют, чтобы им была предоставлена опасная честь первыми начать задуманную  операцию по снятию колес. Операция была бы достаточно рискованной при любых  обстоятельствах, а сейчас, на глазах у нападающих, она становится в сто раз  более трудной и опасной. Решено на всякий случай выполнить работу в два приема  и сначала снять колеса, которые смотрят в сторону Замбези. В изобретательной  голове Александра рождается новая мысль. Найти в фургоне среди хлама  какую-нибудь старую куртку, рваные штаны и продавленную шляпу, напялить все это  на обломки доски, так, чтобы получилось чучело, было для Александра делом одной  минуты.    

– Это  ты что же, задумал ворон пугать на огороде? – спрашивает заинтересованный  Альбер. – Тем мерзавцам понадобилась наша шкура, вряд ли они испугаются,  когда увидят твое изделие!..    

– А  я на это и не рассчитываю! – смеясь, отвечает Александр. – Пока не  мешай мне. Потом увидишь, что выдумка не такая уж глупая.    

– Но  все-таки?..    

– Когда  осажденный гарнизон намерен сделать вылазку или восстановить повреждения, он  прежде всего старается отвлечь внимание неприятеля, приковать его к  какой-нибудь другой точке.    

– Знаю.    

– Эту  стратегическую задачу я и возлагаю на чучело.    

– Браво!  Понял! За работу! Жозеф, ты готов?    

– Готов,  месье Альбер.    

– Одну  минуту, – продолжал Александр. – Я выставлю этого тряпичного  джентльмена у задней двери. А вы тем временем скользните вперед. Прячьтесь за  колесами и снимайте чеки. Наступать враг еще не решается. Наше молчание пугает  его не меньше, чем могла бы испугать самая энергичная стрельба. Остается  несколько минут. Это больше, чем нам нужно. Зуга, лук и стрелы при тебе?    

– При  мне!    

– Отлично!  Стреляй в первого, кто сунется.    

Все  вышло именно так, как предвидел Александр. Едва появилось чучело, раздался  новый выстрел. Пуля пробила лохмотья, но единственным последствием было то, что  в рванине образовалась еще одна дырка.    

Тем  временем Альбер и Жозеф вошли в воду. Их скрывали высокие массивные колеса.    

– Хороший  выстрел, – пробормотал Александр. – Судя по раскату и облаку дыма,  это голландское ружье. Неужели с нами воюет владелец фургона или кто-нибудь из  его братьев?    

– Чеки  сняты! – сообщили Альбер и Жозеф одновременно.    

– Хорошо.  Укрепите рычаги между колесами и стенкой фургона и ждите моей команды.    

– Готово.    

– Фургон  накренится в вашу сторону. Будьте осторожны.    

– Хорошо.    

– Вы  готовы?    

– Готовы.    

– Раз,  два, три…    

Огромный  деревянный ящик сначала заколыхался, потом резко накренился набок, как если бы  собирался опрокинуться в реку. Он затрещал, но не упал. И тут раздался крик  радости. Тяжелая махина в одну минуту снова принимает устойчивое горизонтальное  положение и тихо покачивается на спокойной глади воды.    

Оба  каталонца, которым этот успех стоил больших усилий, вскакивают в фургон,  обливаясь потом. Но они сияют от радости и кричат как сумасшедшие:    

– Плывем!  Плывем! Мы спасены!..    

Это было  верно. Подхваченный легким течением, которое уносило его к реке, фургон поплыл,  к великому изумлению осаждающих, но понимавших, что за чудо происходит у них на  глазах.    

Три  друга, наконец избавившиеся от грозной опасности, крепко обнялись. Теперь им  надо было позаботиться об управлении этим необычным кораблем. Что им до  бешеного крика врагов и их пальбы?    

Более  всех был заинтригован всегда спокойный и не так-то легко удивляющийся  Александр. Опираясь на крепкий багор, посредством которого он приводил в  движение свою плавучую телегу, он все старался понять, почему все-таки она  поплыла.    

Объяснил  Альбер:    

– Не  скажу, чтобы это вышло совсем случайно, но все-таки нам на сей раз просто  повезло. Когда мы с Жозефом спихнули одновременно оба левых колеса, фургон  резко накренился влево. Края осей по выдержали и поломались. Тогда кузов  потерял опору и снова выпрямился. Кстати, кузов совершенно водонепроницаем. Ни  одна капля воды не просочилась.    

– Эта  махина ведет себя лучше, чем можно было ожидать.    

– Совершенно  верно. Мы плывем довольно прилично, хотя наш ковчег ничем не похож ни на катер,  ни на шлюпку.    

– Ни  хотя бы на самое обыкновенное угольное судно.    

– Ну  вот, мы наконец попадаем в реку, – заметил Александр. – Теперь нам  необходимо на минутку задержаться, чтобы изготовить весла, иначе нас может  унести течением. К тому же не надо забывать, что впереди водопад.    

– Весла?..  Вот одно весло. Его, по-видимому, оставил хозяин. Нам нужно таких два или три.  Третье будет служить рулем.    

– Я,  кстати, приберег немного гвоздей. Мы сделаем лопасти из ящиков. И выстругаем  древки из боковых досок.    

– Как  это все медленно тянется! – вздохнул Альбер, подумав о том, сколько  времени потребуется на изготовление этих предметов.    

– Ничего  не поделаешь, друг мой, мы еще немало потеряем времени. Ведь у нас нет никаких  инструментов. И все-таки, если бы ты меня послушал, мы пустились бы в путь  только ночью или, верной, завтра утром, до рассвета.    

– Опомнись! –  горячо воскликнул Альбер. – Неужели ты думаешь, что я могу этак сидеть  здесь до бесконечности сложа руки? Да мне каждая минута мучительна!..    

– Я  понимаю. И потому хочу обратиться к твоему благоразумию. Неужели ты забыл, что  в нескольких стах метрах отсюда стоят наши лодки? И что ночью надо встретиться  с судьей и получить у него оружие? Я чувствую, что дело приближается к  развязке. Поверь мне, излишняя поспешность может только погубить все, чего мы  достигли ценой таких усилий.    

– Нет,  это невозможно! Я сойду с ума! Я больше ждать не могу!    

– Ну  что ж, будь по-твоему, – с грустью сказал Александр. – Едем. Только  как бы нам не пришлось пожалеть…    

Через  полчаса весла были кое-как сделаны. Альбер схватил одно из них и занял место в  задней части фургона. Александр и Жозеф поместились в передней части,  предварительно подняв стену и спрятавшись за ней. Надо было еще прорезать два  отверстия в боковых стенках, чтобы пропустить весла и дать им точки опоры.  Наконец было покончено и с этим.    

Альбер,  который все время ерзал от нетерпения, подал наконец сигнал к отплытию.    

Громоздкое  сооружение с трудом снялось с места и медленно поплыло по желтым водам Замбези,  пересекая реку наискось. Несмотря на свою необычную форму, на свою тяжесть, на  слабые силы гребцов, судно держалось довольно хорошо. Только двигалось оно  удручающе медленно, хотя и это медленное движение стоило гребцам огромных  усилии. Надо было во что бы то ни стало не отклоняться от курса, и оба передних  гребца положительно выбивались из сил. И хотя это были люди крепкие, но от  беспрерывной борьбы с течением у них уже ломило все тело.    

А тем  временем Зуга и бушмен, прильнув к щелям в передней стенке, смотрели на берег и  подавали команду гребцам, которые гребли вслепую.    

Стойкость  всех этих людей была наконец вознаграждена. Фургон попал в мертвую зону, то  есть в стоячую воду. В каких-нибудь ста метрах лежали непроходимые заросли.  Негры-дозорные сказали, что ничего подозрительного не видят, и гребцы  остановились недалеко от берега.    

Зуга обменялся  несколькими словами с Александром, направился к задней стенке фургона, вышел,  нырнул и скрылся под водой. Его отсутствие продолжалось больше часа. Французы  понимали, какое значение имеет разведка, в которую он ушел, а также и то, что  лучше его никто с таким делом не справится. Поэтому возвращения кафра ожидали  терпеливо и молча. Наконец Альбер, который за все время не сдвинулся с места,  внезапно заметил, что вода забурлила. В то же мгновение вынырнула черпая  голова.    

Зуга  сиял. Счастливая улыбка растянула ему рот до ушей.    

– Идем! –  сказал он, раньше чем Альбер успел произнести хоть одно слово.    

– Ну  что? Что ты видел?    

– Идем!  Все! – повторил африканец своим гортанным голосом.    

Несколько  мощных взмахов веслами – и фургон подошел к берегу, где его закрепили с помощью  лиан. Их было здесь великое множество. Альбер, Александр и Жозеф бросились в  траву, которая густо покрывала берег. Они даже не подумали, какими опасностями  это могло им грозить. Бушмен последовал их примеру.    

Но  тотчас все поднялись на ноги и пошли, вытянувшись гуськом. Впереди выступал  Зуга. Кончились водяные растения, начались густые сплетения гигантских злачных.  Поломанные или помятые стебли свидетельствовали о том, что здесь недавно  проходил человек. Все пятеро пробирались в течение почти получаса, а прошли  едва какой-нибудь километр. И не потому, что дорога была такая уж трудная, а  потому, что проводник вел осторожно. Наконец вышли на небольшую полянку и  увидели остатки потухшего костра, несколько обгорелых головешек, пепел, остатки  еды, а также две охапки травы. Они были слегка примяты и, видимо, служили  сиденьем для тех, кто здесь останавливался на привал.    

Альбер  внимательно осмотрел пепел и, от волнения не будучи в силах говорить, пальцем  указал своему другу на несколько вполне явственных следов. Рядом с одним из  них, который мог бы перекрыть след слона, был виден след маленькой ноги на  высоком каблуке, какой могла оставить только женщина, носящая изящную обувь.    

По  другую сторону костра, в направлении, почти параллельном реке, видно было продолжение  тропинки, по которой сюда пришли наши путешественники.    

– Там? –  спросил Альбер голосом, дрожавшим от волнения.    

– Там, –  ответил Зуга.    

– В  таком случае, вперед! – воскликнул Альбер, к которому вернулась вся его  энергия.    

Даже не  оборачиваясь, чтобы посмотреть, следуют ли за ним его друзья, и совершенно забыв,  что у него нет оружия, он пустился в лес. Остальные на минуту растерялись, но  все же последовали за ним, терзаемые тревогой и предчувствием беды.    

Сумасшедший  бег продолжался долго. Но догнать Альбера не удавалось. Он все время оставался  впереди и шумно ломал кусты, среди которых извивался еле заметный след.    

Внезапно  все стихло, и четыре спутника Альбера, охваченные щемящей тревогой, услышали в  нескольких шагах от себя душераздирающий крик.    

Понять,  что произошло, было невозможно.    

 12    

     

     В темнице. – План  побега. – Рудокоп поневоле. – Суп из водки. – Как изготовляются  свечи. – Взрыв. – Пожар. – «На помощь!» – Сэм Смит  недоволен. – Рудничный газ. – «Кающиеся грешники» и «пожарные». –  Новый взрыв – Попались!    

     

Его  преподобие стал беспокоиться – он все еще не нашел выхода из своей угольной  темницы. Текли часы, но никакая неожиданная случайность не приходила ему на  помощь.    

Благодаря  непостижимому чуду он остался жив, благодаря второму чуду ему в руки попало  богатство, о каком и мечтать нельзя было. Неудивительно, что его преподобие  предался безудержной радости.    

Затем,  несколько успокоившись, он стал думать о трудностях своего положения и об опасностях,  которые еще ждут его впереди. Он понимал, что ему никак не удастся найти  дорогу, которой пользуется таинственный владелец всех этих богатств, и потому  решил дожидаться его прихода: спрятаться в каком-нибудь уголке, дать незнакомцу  войти и снести ему череп выстрелом из карабина. А тогда можно будет и уйти. Да,  но что будет, если хозяин долго не придет? Если он ранен? Если он попал в плен  к чернокожим? Если он умер?    

От одних  этих мыслей дрожь охватила нашего героя, который только что избежал гибели и  мечтал снова спасти свою жизнь ценой преступления. Ему пришло в голову, что,  если он здесь проторчит слишком долго, могут иссякнуть запасы продовольствия. К  мукам заточения присоединились» бы муки голода. Все кончилось бы самой страшной  из всех смертей – смертью от истощения. Погибнуть среди богатств, даже не  привыкнув еще к мысли, что они тебе принадлежат!    

– Нет,  нет! – глухо бормотал он, – надо выбраться отсюда во что бы то ни  стало. И чем скорей, тем лучше.    

Он вытер  вспотевший лоб, сел на глыбу угля и предался размышлению.    

– Остается  только одно: проложить подземную галерею. Ну-ка, попробуем сориентироваться.  Это нетрудно. Сейчас я стою спиной к водопаду. Стало быть, Замбези у меня  слева. Слои земли между моей пещерой и руслом не может быть слишком толстым.  Тридцать метров, быть может, сорок. Пускай шестьдесят! Прорыть подземный ход  длиной в шестьдесят метров не такое уж великое дело. В особенности если  угольный пласт тянется до продольного разреза. Таким образом я дойду до стены,  которая возвышается над водой. Правда, стена отвесная, но кто мне помешает  прорубить в ней ступени? Тогда я смогу подняться туда, где начинается чертов  колодец, ведущий в мою темницу. Итак, решено! Немедленно рыть подземный ход!  Время и труд – и я снова увижу божий свет! Ей-богу, Джемс Виллис еще узнает  счастливые денечки!.. А если поверх угля лежит базальт? Тогда я окажусь как  перед железной броней! Никакая кирка, никакая сила не одолеет такое  препятствие… Но, черт возьми, я забыл, что здесь есть порох! Чего нельзя  разбить, то можно взорвать!    

Внезапно  его внимание привлекла некая геологическая особенность.    

Вход в  пещеру, пробитый в угольном пласте и потому совершенно черный, соприкасался  справа с каким-то белым веществом. Это был известняк грубого строения,  образующий слои средней толщины, которые лежат один на другом уступами вплоть  до самой вершины холма.    

По  странному капризу природы, этот известняк, почему-то затесавшийся среди пластов  угля, имел форму гигантского опрокинутого клина, так что угол упирался в дно  пещеры, в то время как основание уходило вверх, беспрерывно расширяясь. Уголь проступал  справа и слева и тесно сжимал этот известняковый слой, самым любопытным образом  контрастируя с его белизной.    

Джемс  Виллис отметил про себя, что если бы известняк находился слева, то это могло бы  здорово помешать его работе. Затем он вернулся на круглую площадку, на которой  находился склад, отобрал лопату и кирку и приступил к работе, то есть стал  рубить уголь. Но тут он заметил со все возрастающим удивлением, что  известняковый пласт пересекает пласт угля по правильной прямой, которая идет  параллельно реке. Ошибаться он не мог хотя бы потому, что одна из стен склада  была известняковой.    

– Странно! –  пробормотал бандит. – Эта стена что-то мне напоминает. Если мысленно продолжить  эту линию по реке вверх от водопада, то… Постой-ка! Не ошибаюсь ли я? Нет, не  ошибаюсь! Я дойду до акаций, которые отмечены на карте этого чудесного мистера  Смитсона. На карте отмечено три акации. Я обнаружил только две. Но третью могли  и срубить! Уж не вздумала ли слепая фортуна побаловать меня два раза в один  день?.. Да ведь тут есть от чего сойти с ума! У меня голова раскалывается  надвое! Я не выдержу! Это было бы чересчур!.. Успокойся! Я вижу эту карту во  всех мельчайших подробностях. Дурак Сэм Смит! Он забрал у меня карту и думает,  что без нос я как без рук и без ног. Пунктирная линия, которая идет от акаций,  пересекает Садовый Остров. На чертеже мистера Смитсона имелось черное пятно. Я  думал, что это обыкновенная чернильная клякса. А не имел ли он в виду мою  пещеру? Ведь он несомненно знал о ее существовании… Но, в таком случае, я попал  как раз туда, куда нужно! Я становлюсь миллионером! Ах, черт возьми, только бы  вырваться на свободу!    

Он стал  бить киркой по угольному пласту с такой силой, какой сам за собой не знал.  Удары звучали глухо, точно падали на какой-то резонатор.    

– Что  это значит? – пробормотал озадаченный Джемс Виллис. – Там какая-то  пустота?! Уж не наткнулся ли я еще на одну пещеру или на подземный ход? Было бы  неплохо. Работа сразу подвинулась бы вперед! Ибо нечего обманывать самого себя –  шахтер я плохой!..    

Он, впрочем,  клеветал сам на себя, потому что вокруг него уже образовался изрядный холмик  угля и заслонял вход в галерею, которая становилась еле видна.    

Старый  бандит работал с бешеным усердием, не замечая усталости. Часы текли быстро, и  хотя он испытывал настойчивую потребность подкрепиться, но не мог прервать  работу. Между тем руки его покрылись волдырями, которые лопались, так что кровь  и сукровица, смешиваясь с угольной пылью, образовали черную грязь на древке  лопаты.    

Тогда  ему пришло в голову обратиться за подкреплением к алкоголю. Он откупорил  бутылку бренди и хватил порядочную порцию этой огненной жидкости. Затем, увидев  жестяное блюдо, он туда вылил все содержимое бутылки. Рядом стоял жестяной ящик  с галетами. В одну минуту Виллис вскрыл его, сорвал крышку, взял несколько  галет, разломал их на мелкие куски, бросил в алкоголь и приготовил себе хороший  «пьяный суп», какой часто видел на приисках.    

Таким  образом он мог подкрепляться, не прекращая работы. После каждого большого усилия  он бежал к своему блюду, жадно глотал галету, набрякшую в водке, и снова  возвращался к работе, разгорячаясь все больше и больше.    

Последствия  подобного питания не заставили себя ждать. Сначала Джемс Виллис почувствовал,  что у него рябит в глазах и отяжелела голова. Вскоре он был совершенно пьян.    

– Стоп! –  крикнул бандит, замечая симптомы этого физиологического явления. За свою бурную  жизнь он успел изучить его достаточно хорошо. – Стоп! Иначе я скоро буду  пьян в стельку. Довольно хлебать этот суп из водки! Черт возьми, да у меня все руки  изодраны! Говорят, алкоголь способствует заживлению ран. Не лучше ли протереть  руки, вместо того чтобы так по-дурацки напиваться? Гром и тысяча молний, да это  не водка, это расплавленный свинец!    

В  проходе стало темнеть, и кусок неба, который бандит еще видел из тайника, когда  разбрасывал уголь, стал краснеть, озаряемый пламенем заката. Спускалась ночь.    

Его  преподобие весьма обрадовался, когда нашел несколько штук свечей из буйволиного  жира, которые буры изготовляют довольно интересным способом.    

Кусок ваты  или тряпки они погружают в сосуд, наполненный растопленным жиром. Когда тряпка  хорошенько пропитывается, ее вынимают и подвешивают за один конец на просушку.  Через несколько минут она затвердевает. Тогда ее снова погружают в жир, и она  обволакивается новым слоем. Ее снова просушивают. Эту операцию повторяют  несколько раз, покуда свеча не получит желаемую толщину.    

Лжемиссионер  высек огонь, зажег свечу и снова взял в руки кирку. Не слишком твердо держась  на ногах, он, однако, работал как бешеный. И тут он потерял всякое  представление о времени. Чтобы проложить себе выход из пещеры, он бил киркой  направо и налево, не задумываясь над тем, правильного ли он держится  направления.    

Внезапно  кирка провалилась. Она прошла через тонкую перегородку, позади которой лежала  пустота.    

Его  преподобие услышал сильное шипение: откуда-то вырывался воздух или газ. Ему показалось,  что коптящее желтое пламя его свечи стало неожиданно увеличиваться и принимать  странный голубоватый цвет. Джемс Виллис решил, что это ему только кажется, что  у него в голове бродит похлебка из бренди. Он даже собрался отпустить по этому  поводу шутку, но не успел.    

Ослепительная  молния сверкнула в черной пустоте, бандита окутало пламя, он услышал страшный  взрыв и почувствовал, что его с невероятной силой подбросило в воздух.    

Больше  он не помнил ничего – падая, он потерял сознание.    

Должно  быть, солнце уже давно взошло, когда его преподобие пришел в себя.    

Как ни  странно, он с замечательной ясностью сознавал все, что с ним было до того, как  он напился, и после. В один миг промелькнули перед ним все события – начиная с  падения в пещеру и кончая загадочным взрывом.    

Но если  сознание было ясно, то бренное тело находилось в плачевном состоянии. Первые  движения, которые его преподобие пытался сделать, вызвали у него крик боли  Когда же он захотел подняться, ноги отказались ему служить. Он тяжело упал на  кучу угля. Но этот уголь медленно тлел, распространяя едкий и удушливый дым.  Джемс Виллис даже почувствовал жестокий укус огня, – видимо, это и привело  его в чувство.    

– Горю!  Я горю! – в ужасе закричал он. – Огонь! Огонь! Бежать! Оставаться  здесь – смерть! Я сгорю или задохнусь! Бежать! Но я не могу сделать ни шагу.  Неужели у меня перебиты ноги? Да ведь в таком случае я пропал! Неужели  начинается возмездие?.. На помощь! На помощь!..    

– Иду!  Иду! – отозвался насмешливый голос, шедший как будто из колодца.    

Покачиваясь,  оттуда спустился длинный и тонкий канат Затем показался какой-то темный  предмет, и с ловкостью обезьяны по веревке спустился человек.    

– Это  что такое? – воскликнул он. – Ко мне забрались воры? Да тут пожар!  Вовремя же я прибыл, однако!    

Его  преподобие тотчас узнал этот издевательский голос и в неописуемом ужасе  воскликнул:    

– Сэм  Смит! Кончено, я погиб!..    

Это  действительно был Сэм Смит. Несмотря на всю свою невозмутимость, на всю свою выдержку,  он был ошеломлен и вздрогнул.    

– Джемс  Виллис! Ты? Ах, мошенник, да у тебя в животе зашито десять тысяч жизней! Не  иначе как ты заключил договор с нашим общим покровителем Вельзевулом! Я тебя  оставил на съедение муравьям, а ты цел и невредим? Вероятно, им было противно  жрать твое мясо! Как ты попал сюда, ко мне на дачу, вот чего я не постигаю? А  уж я, кажется, кое-что повидал на своем веку!    

– Пощади! –  прохрипел лжемиссионер, которого сразу обуяли все страхи.    

– Послушай,  приятель, – резко оборвал его Сэм Смит, – должен тебе сказать, ты  все-таки возмутительный трус. К тому же страх у тебя какой-то препротивный. Как  только ты меня видишь – сразу начинаются плаксивые причитания и мольбы. Они  были бы способны увеличить мое презрение к твоей особе, если бы это еще было  возможно!.. Придумай что-нибудь другое, чучело ты этакое!..    

– Что  ж, убей меня сразу! – прорычал Джемс Виллис, скрежеща зубами.    

– Вот!  Это уже лучше! Все равно ты обречен. Значит, надо держаться молодцом… – И  он насмешливо добавил: – Знаешь, если бы ты даже не был вычеркнут из списков  живых, я бы все равно не рекомендовал моим друзьям взять тебя на службу в  качестве прислуги. Смотри, во что ты превратил мой дом! Прямо кавардак  какой-то! Тут на неделю работы приводить все в порядок! Но ведь ты способен  протянуть в это время лапу к моему карабину и пустить мне пулю в голову! Так  что лучше уж я тебя свяжу, чтобы тебе не лезли дурные мысли в голову.    

Его  преподобие все еще оставался неподвижен. Но когда Сэм Смит грубо схватил его  ноги, чтобы связать их, он громко закричал от боли.    

Жалость  была Смиту чужда, все же он остановился и пробормотал:    

– Бедняга!  У него перебиты ноги!.. Но это ничего не значит, ползать он еще может. Такие  мерзавцы – народ живучий. Настоящего мужества нет у них, но ненависть придает  им силы. Свяжем ему руки.    

Так он и  сделал, после чего зажег свечу и стал осматривать пещеру.    

– Ума  не приложу, – со злостью ворчал он, – как этот болван умудрился  наделать здесь пожар! Надо убрать весь этот уголь. Он лежит на сквозняке и  пылает, как в печи! А это что за галерея? Э, да он не так глуп, Джемс Виллис!  Он не мог удрать через колодец и прокладывал себе подземный ход!.. Да, но как  он сюда попал? Давай-ка осмотрим эту галерею, быть может, мы что-нибудь узнаем.    

Он легко  перескочил через груду угля, заметил темную пробоину, сделанную киркой Джемса  Виллиса, и, естественно, приблизил к ней свою свечу. И тут он тоже обратил  внимание на то, что пламя изменило форму и цвет и стало голубоватым.    

Он  быстро отошел и бросил пронизывающий взгляд на его преподобие, по лицу  которого, сведенному болью, скользила недобрая улыбка.    

– Стой! –  сказал Сэм Смит. – Мы люди опытные, мы видали виды, мы с этим явлением знакомы.  Я сразу узнал рудничный газ… Ах, значит, вот оно как!    

– прибавил  он насмешливо – Значит, мы не захотели предупредить нашего доброго друга Сэма  Смита, что в эту галерею лазить опасно, потому что там газ? Это неблагодарность  с вашей стороны, мистер Джемс Виллис. Потому что я ведь мог убить вас, едва  войдя, и вы обязаны только моему великодушию тем, что вам все-таки оставлено  несколько минут жизни! Верь после этого людям!..    

– Раз  я все равно обречен, – глухим голосом проворчал его преподобие, – для  меня было бы по крайней мере утешением погибнуть рядом с тобой.    

– Ах,  пот как? Ты в самом доле набираешься смелости! Но поздно! Жаль, что у меня нет  времени заняться твоим воспитанием. Впрочем, довольно болтать. Надо поскорей  вспомнить Австралию и как я был пожарным в угольных копях. Можно все-таки  избавиться от этого зловещего газа. Есть способ.    

Способ,  о котором Смит говорил так непринужденно, был чрезвычайно опасен, он ставил под  отчаянный риск жизнь смельчака, который к нему прибегал.    

Известно,  что рудничный газ, или углеводород, обладает свойством воспламеняться под действием  света и, смотавшись в определенной пропорции с атмосферным воздухом, дает  мощный взрыв.    

В  старину, до того как была изобретена шахтерская лампочка, газу обычно давали  распространиться по галереям и смешаться с воздухом. Затем эту смесь поджигали –  конечно, предварительно удалив рабочих, – и она взрывалась. На некоторое  время это сгорание газа предупреждало возможность непроизвольного взрыва.  Человека, который производил взрыв, в Англии называли «пожарным», а во Франции –  «кающимся грешником». На него надевали мокрое платье, маску со стеклами для  защиты глаз и в руки давали длинный шест с факелом на конце. В таком виде он ложился  наземь и полз в отравленную галерею. Он там находился до тех пор, покуда но  раздавался взрыв.    

Не надо  объяснять, какой опасности подвергался «кающийся грешник».    

В  Австралии, в первые годы колонизации, такие работы возлагались на каторжников.    

Вот,  стало быть, что имел в виду Сэм Смит.    

В  пещере, которую он в шутку называл своей дачей, длинного шеста не нашлось.  Тогда он схватил жестяное блюдо, из которого его преподобие недавно хлебал свой  «суп», наполнил его раскаленным углем, с размаху швырнул в галерею, а сам  мгновенно бросился наземь.    

Взрыв  был оглушительный.    

В одно  мгновение пламя охватило галерою, пронеслось, как метеор, по круглой площадке  и, гонимое сквозняком, образовавшимся между обоими отверстиями, с шумом  ворвалось в колодец, который служил входом Сэму Смиту.    

Все это  продолжалось едва несколько секунд. Потом наступила тишина.    

– Вот  и все, ваше преподобие, – сказал Смит вставая. – Опасность миновала,  и ваш друг Сэм пойдет знакомиться с вашей работой.    

С этими  словами Смит машинально поднял голову и глухо зарычал от отчаяния: веревку, которая  служила ему лестницей, пожирал огонь.    

Теперь  всякую возможность общаться с внешним миром потеряли уже оба бандита.    

 13    

     

     Сэм Смит продолжает  изучать местность. – Белая линия в угольном пласте. – За  компасом. – Как Сэм Смит попадал на свою дачу. – Приступ  безумия. – Муки его преподобия. – Сокровища кафрских королей. –  Оскверненная усыпальница. – Новые последствия взрыва. – Жилище  мертвых дает убежище живым. – Пожар.    

     

Покуда  Питер добывал для Сэма Смита быков – мы знаем, каким способом, – Смит  оставался на вершине холма с Корнелисом и ждал.    

Общество  неотесанного мужлана, который не умел связать двух слов, было утомительно, поэтому  Смит замкнулся и предался размышлениям.    

Он думал  о странном сцеплении событий последнего времени, и в особенности о тех, которые  были связаны с вожделенными сокровищами кафрских королей.    

Бандит  глубоко верил в свои силы; кроме того, благодаря неожиданной случайности к нему  в руки попал ценный документ, который давал ему огромные преимущества перед  прочими искателями клада. Будущее представлялось ему в розовом свете, и он  мысленно перебирал счастливые возможности, которые перед ним откроются, когда  он станет обладателем сказочных сокровищ.    

Разложив  у себя на коленях карту, он внимательно сравнивал нанесенные на нее условные  знаки с предметами на местности. Его беспокоила белая линия на карте, зажатая  между двумя черными полосами. На местности он ничего подобного не видел.    

«Какого  черта делает здесь эта линия? – не переставал он спрашивать самого  себя. – Что она обозначает? Зону, где надо производить поиски? Или  углубление в почве? Или подземный ход? Подземный ход! Ах, черт возьми! Я знаю  только один подземный ход, который идет в этом направлении: у меня на даче! Там  есть коридор. Он ведет к выступу, который висит над водопадом. Вот это было бы  здорово! Надо проверить. Нечего жаловаться на карту. Был бы у меня компас, я бы  покончил с этой неизвестностью. Компас!.. Да их там у меня на складе несколько  штук! Но я бы не хотел, чтобы этот дурак бур видел, куда я пойду. Эх, ничего не  поделаешь, придется! Я ему прикажу оставаться здесь, караулить. Он меня боится  как черта и не посмеет двинуться с места. Да я ведь ненадолго».    

– Эй,  Корнелис!    

– Что  прикажете, джентльмен?    

– Вот  что! У нас кончаются запасы продуктов, а я проголодался как волк. И умираю от  жажды.    

– Джентльмен,  я всегда голоден как волк и всегда умираю от жажды.    

– Тем  более надо подумать о продуктах.    

– К  вашим услугам. Хотите, я пойду поищу где-нибудь ногу антилопы и принесу  одну-две пинты воды в колене бамбука?    

– Я  могу предложить вам кое-что получше. Что бы вы сказали о коробке тушеного мяса,  о ломтике ветчины и паре бутылок бренди?    

– Что  бы я сказал, джентльмен? Да очень просто. Я бы сказал, что если не пошарить у  кабатчика на прииске Виктория и если обойтись без колдовства, то нам о таком  пире и мечтать нечего…    

– Что  ж, считайте меня колдуном, потому что на прииск я не пойду – тому есть  причины, – но через два часа ваши желания будут исполнены…    

– Вы  меня ничем не удивите. Я знаю, что вы можете сделать то, чего не сделает никто  другой.    

– Пожалуй.  Я ухожу. А вы сидите тут и смотрите в оба. И не уходите с этого поста ни в коем  случае. Это вопрос не только нашей безопасности, но и нашего будущего  благосостояния.    

– Положитесь  на меня, джентльмен. Я буду неподвижен, как камень. Я открою уши и не пропущу  ни малейшего подозрительного шороха. А что касается того, чтобы смотреть в оба,  то хоть у меня всего один глаз, но он меня не подводит.    

– Хорошо.  До свидания, дружок.    

Смит  взял карабин на ремень, поправил шлем на голове, обогнул холмик и пошел,  раздвигая кактусы и ветви эвфорбий, как Питер, и вскоре исчез. Однако он не  спустился вниз, в долину, как сделал Питер. Он стал петлять, то ползая среди  тощей, покрытой колючками растительности, то скрываясь за выступами скал, то  исчезая в темных зарослях.    

Вероятно,  он хотел сбить с толку Корнелиса, которому не особенно доверял. В конце концов он  пришел к некоему косогору, один из склонов которого смотрел на реку Здесь Смит  остановился, отер пот, градом катившийся у него по лицу, и внимательно  осмотрелся по сторонам.    

Ничего  подозрительного. Несколько коршунов, паривших высоко над этой сумрачной землей,  были единственными живыми существами, какие могли его видеть. Но как он устал!  Сколько понадобилось предосторожностей, чтобы добраться сюда, не будучи  замеченным.    

На  склоне имелась небольшая яма, и в глубине ее – круглое отверстие диаметром  около метра. Оно было похоже на колодец. Странная особенность – края были  черные, но их с запада на восток перерезала слегка вдавленная белая полоса.    

Сэм  мечтательно оглядел эту геологическую особенность и пробормотал:    

– Что  же это за белая полоса? Я обратил на нее внимание в первый же день, когда  ступил ногой в угольную пещеру. По-моему, тут никаких сомнений быть не может:  известняк, который торчит клином в угольном пласте, – это и есть та белая  линия, которая отмечена на карте. Странно! Пришло время все проверить, а я  колеблюсь!.. Чем я рискую, в конце концов? Разве я уже и так недостаточно  богат? Если выйдет неудача, неужели мне не хватит моих сбережений, чтобы утешиться?  Но нет, я все-таки боюсь неудачи. Боюсь, как бы стрелка компаса не показала  совсем иное направление… Ах, эта стрелка компаса! Она мне страшней, чем  отравленная стрела! Ведь я играю ва-банк! Если компас подтвердит мои  предположения, мне в руки попадет неисчислимое богатство. Не из тех обычных  состояний, какими располагают купцы, нажившиеся на торговле кожей, салом или  хлопком, а сумасшедшее великолепие набоба. Но ведь только оно и подобает людям  моего склада! Если нет – всю мою бурную жизнь увенчает скромное существование  мелкого рантье. Какой это был бы жалкий конец мечтаний! А ведь я все сделал,  даже невозможное, чтобы претворить их в жизнь!.. Однако довольно малодушничать!  Надо кончать!..    

С этими  словами Смит отвалил ногой небольшой, заполненный углем окоп, прорытый поблизости  от колодца. На самом дне под углем лежал кусок дерева твердой породы, не толще  руки взрослого человека и длиной метра в два. Сэм извлек его и положил поперек  входа в колодец, как раз на середине.    

Затем он  снял с себя длинный тонкий шнур, который носил вместо пояска, прикрепил его к  деревянной перекладине, сделал прочный узел, в чем был великим мастером, и  спустил свободный конец вниз.    

– Ну  вот! – вздохнул он. – Никогда еще, кажется, я так не волновался,  спускаясь к себе в пещеру. Но человек, который через несколько дней или даже  через несколько часов может стать архимиллионером, имеет все основания  волноваться.    

И тут он  одной рукой схватился за веревку, которая свисала над колодцем, другой рукой –  за перекладину и стал медленно спускаться в логово, которое в шутку называл  своей дачей.    

Остальное  читатель знает. Читатель видел, как изумлен был Смит, наткнувшись на миссионера,  которого считал съеденным муравьями, как он рассердился, заметив беспорядок,  причиненный первым взрывом, и как он пришел в отчаяние после второго взрыва,  когда сгорела его веревка и пропала всякая возможность общения с внешним миром.    

Мастер  Смит оказался в заточении вместе с Джемсом Виллисом.    

Прошло  несколько минут вполне понятного смятения, и Смит, как человек, хорошо знакомый  со всеми превратностями судьбы, но никогда не теряющий надежды, стал понемногу  успокаиваться.    

– Ну  и что? – сказал он лжемиссионеру, который про должал смеяться сатанинским  смехом. – Мы попались. Но ведь, кажется, нам не впервой? Можешь смеяться и  злорадствовать сколько хочешь и думать, что я разделю твою судьбу. Ошибаешься,  дружище! Я убегу! Мне это не раз удавалось. И тогда я не располагал такими  средствами, как сейчас.    

А в  сторону он пробормотал:    

– Одно  только неприятно. Пожар-то ведь не погас, вопреки моим расчетам. Огонь распространяется  по потолку. Правда, это не так опасно. Но неприятно все-таки работать, когда у  тебя над головой пылает. К тому же у меня здесь лежат изрядные запасы пороха.  Надо их поскорей вынести в какое-нибудь безопасное место. Но сначала  осмотрим-ка галерею, из которой вырвался газ.    

Смит  взял новую свечу, зажег ее и вошел в проход, из которого Джемса Виллиса недавно  выбросило взрывом.    

Смит  отсутствовал минут пять, потом появился, но в каком виде! Лицо было бескровно,  как у мертвеца, глаза вот-вот выскочат из орбит, рот свело судорогой, руки  дрожат нервной дрожью, ноги еле передвигаются.    

Он  воткнул свечу в какую-то щель, потом схватился обеими руками за голову, стал  рвать на себе волосы, смеяться, выть, петь, рыдать, – Сэм Смит производил  впечатление человека, с которым случился приступ помешательства.    

Когда  наконец к нему вернулся дар речи, он стал выкрикивать бессвязные слова, из  которых его преподобие ничего не мог понять.    

– Так  и есть! Я был прав! Они тоже!.. И ты тоже!.. Что тебе здесь нужно было, жулик?  Я тебя изрежу на куски!.. Это ты во всем виноват… В том, что я пьян… И в том,  что я доведен до отчаяния! Дай я тебя убью!.. Нет, этого было бы слишком мало!  Я хочу тебя разрезать на куски живого! Я сварю твое мясо и буду его жрать у  тебя на глазах… Нет, нет!.. Ты мой старый товарищ! Я люблю тебя, как брата! Я хочу  тебя обнять… Вылечить… Забудем все… Да, все!.. Я тебя прощаю. Гип! Гип! Ура!  God save the queen! Пой! Да пой же! Rule, Britania![49] Спой какую-нибудь песню  каторги! Или молись богу! Или богохульствуй! Но говори что-нибудь… Говори!..  Пусть я услышу человеческий голос!.. Чей-нибудь голос… Только не мой  собственный. От него мне больно! Идем! Да идем же! Туда!.. Туда, в галерею… Ты  не можешь ходить? Я тебя понесу! Не бойся ничего! Ты должен все видеть,  Джемс!..    

Он  подхватил калеку, взял его на руки, как ребенка, взял свечу, направился в  галерею и, пробежав метров пятнадцать, остановился как вкопанный.    

– Смотри! –  закричал он. – Смотри и скажи мне, не следует ли перед лицом такого  зрелища забыть нашу старую вражду, и злобу, и ненависть!..    

– Да  что ты тут увидел? Что тут есть? – глухо спросил Джемс Виллис.    

– Наше  богатство!.. Наше неслыханное богатство!.. Наше сумасшедшее богатство!    

– Что?    

– Да  ведь это сокровища кафрских королей. Вот из-за чего я до такой степени потерял  голову, что даже простил тебе все твои подлости. Но будь спокоен, я человек  слова. Раз я сказал, что простил, – значит, простил. Только бы нам  выбраться из этой пещеры – а мы выберемся, и скоро, – тогда я поделюсь  своим богатством с тобой! Потому что хотя ты только косвенный и невольный  виновник открытия, но открытие все-таки сделано.    

– Да  я ничего но вижу, – возразил преподобный, которого эти дружеские слова и  весь неожиданный поворот дела сразу успокоили. – Я вижу только скелеты,  несколько более или менее высохших мумий и негритянское оружие…    

– А  эти грубые глиняные горшки, которые стоят рядом с покойниками, что в них,  по-твоему?    

Смит  сделал резкое движение, и крик боли вырвался у Джемса Виллиса, у которого беспомощно  свисали обе искалеченные ноги. Сэм спустил его наземь, поднял свечу над его головой  и сказал:    

– Здесь  полно алмазов, дружище! Ты меня понимаешь? Алмазы! Да еще какие!.. Ты успел  украсть все алмазы, которые я припрятал в земле, под углем! Но они имели бы  довольно жалкий вид, если бы их сравнили с этими! На, смотри!..    

Смит  всем корпусом откинулся назад и что есть силы ударил ногой по большому пузатому  глиняному сосуду, который стоял между скрещенными ногами сидевшего на земле  скелета.    

Сосуд  разлетелся вдребезги, заодно рассыпался и скелет, во на земле засверкали  алмазы.    

Нетрудно  догадаться, благодаря чему было сделано это необычайное открытие и как велика  здесь была роль случая…    

Джемс  Виллис, роя себе выход к берегу реки, наткнулся на полость, которая содержала  значительное количество рудничного газа. Хватив киркой, он пробил стенку резервуара.  После этого он имел неосторожность поднести к нему свечу и вызвал взрыв. В  результате стенка обрушилась и Виллису перебило ноги.    

Сэм Смит  явился в ту минуту, когда со всех сторон с характерным шипением вырывалось  новое и гораздо более значительное количество газа. Смит тотчас понял всю  опасность положения и вспомнил единственную меру, какую еще можно было принять.    

Он с  полным успехом применил средство «кающихся грешников» и вызвал второй взрыв,  который должен был воспламенить – и действительно воспламенил – весь свободный  газ. В момент взрыва произошла отдача, подобная откату орудия. Она ударила в  сравнительно тонкий простенок, который отделял газовый резервуар от некоей  другой пещеры, лежавшей позади него и, стало быть, ближе к реке. Простенок  обрушился, и тогда раскрылось то убежище, где сейчас и находились оба бандита.    

Угольный  пласт кончался в нескольких сантиметрах от входа, который был завален обломками.  Пещера лежала в глубине базальтовой скалы. Она была довольно просторна и имела  круглую форму. Это делало ее похожей на огромный воздушный пузырь, стенки  которого закрепились, когда скала еще находилась в расплавленном состоянии.    

Непрерывный  глухой гул говорил о близости реки, а чистый воздух, прорывавшийся сквозь  невидимые щели, как будто доказывал, что свободная атмосфера находится не так  уж далеко. Наконец, это жилище мертвых должно было иметь хотя бы один удобный  вход, если не несколько.    

В пещере  находилось не менее двадцати покойников. Все они были посажены на корточки по  стенам и занимали примерно три четверти круга. От некоторых остались одни  скелеты.    

Но  большая часть мумифицировалась, ссохлась и еще сохраняла перевязки. Это  доказывало, что они погребены сравнительно недавно и что примитивное  бальзамирование, которому их подвергли, оказалось успешным.    

У  каждого был свой колчан из леопардовой шкуры, стрелы и небольшой лук из  железного дерева. Все эти предметы, уже в истлевшем виде, лежали тут же.    

Пальцы  каждого скелета сжимали боевое копье вождя, на бесплотных шейных позвонках висели  стеклянные бусы, диадемы из жемчуга стягивали черепные коробки с пустыми  глазницами, – видимо, все эти останки некогда принадлежали высоким  сановникам.    

И  наконец – это больше всего интересовало обоих осквернителей гробницы,    

– перед  каждым из мрачных стражей стояло по глиняному сосуду, подобному тем, каким еще  и ныне пользуются жители этих мест.    

Взрыв  нисколько не нарушил порядка в пещере мертвых. Разбился всего один сосуд, и из  него вывалилось содержимое. А когда Смит вошел в это дотоле нетронутое убежище  и стал осматриваться, его зачарованный взгляд различил сверкание, какое могло  исходить только от алмаза.    

Сомневаться  не приходилось. Указания, которые мистеру Смитсону дал кафр Лакми, были вполне  точны. Карта, составленная покойным миссионером, была верна до мельчайших  подробностей, и оба бандита действительно стояли перед сокровищами, которые в  течение столетий накапливали короли кафров.    

Каждый  сосуд был по крайней мере до половины наполнен великолепными алмазами. Кафры,  эти первобытные дети природы, усердно собирали их с далеких, незапамятных  времен и ценили их относительно высоко только как предметы, необходимые для  обработки жерновов. Однако их истинной, современной ценности никто и не  подозревал. Местонахождение клада хранилось в тайне, и тайна переходила от отца  к сыну. Из полупризнаний Сешеке и Магопо можно сделать вывод, что и современные  вожди заглядывают время от времени в таинственную пещеру, когда им бывают нужны  алмазы для отделки жерновов.    

Приступ  безумия, вызванный у Сэма Смита ошеломительной находкой, стал наконец проходить.  Бандит более или менее успокоился и, уверившись, что видит не сон, а самую  настоящую действительность, быстро закончил осмотр.    

Но  теперь его охватывала тревога. Не то чтобы он не надеялся оставить когда-нибудь  эту пещеру из «Тысячи и одной ночи», но огонь распространялся с угрожающей  быстротой.    

– Ты  пока побудь здесь, – сказал он Джемсу Виллису. – А я быстро перетащу  провизию, оружие и боеприпасы. Устроимся в склепе. Нам здесь будет неплохо.  Потом постараемся найти ход, через который сюда вносят этих мертвых  джентльменов – не свалились же они с луны! А затем постараемся уйти отсюда,  предварительно набив карманы. Немножко терпения! Я не бог весть какой хирург,  но все же я постараюсь сделать тебе аппарат для ног. Я возьму крышки от ящиков.    

Смит  быстро вышел и с ужасом увидел, что огонь распространяется еще быстрей, чем он  думал. Потолок пылал так, что огонь прямо-таки гудел, но пол оставался почти  нетронутым. Смит приписал это странное явление сквозняку между колодцем и  недавно сделанной пробоиной.    

Он  быстро завернул в густые меха ящик с порохом и попытался спасти его, шагая  среди падавших с потолка кусков пылающего угля и добела раскаленных камней.    

 14    

     

     Клаас готов применить  силу, но добивается цели словами убеждения. – Впервые в жизни бур теряет  самоуверенность. – Дикарь. – «Лучше смерть, чем позор!» –  Воинственный клич. – Встреча, – Борьба. – Клааса погубила  борода. – На радостях Жозеф опять путает «б» и «в». – Пытать бандита  нет времени, надо, его просто повесить. – Прощание. – Клаас все равно  должен был кончить плохо.    

     

События,  которые мы описали, развертывались быстро и в нескольких местах одновременно.  Из-за этого нам пришлось надолго расстаться с антипатичной личностью Клааса.    

Мерзавец  варварски разделался со своими преследователями, но боялся заслуженных и к тому  же весьма вероятных последствий.    

Он давно  знал, какая тесная солидарность обычно связывает людей на приисках, и не без оснований  боялся, что, когда товарищи пострадавших узнают о его проделке, ему  несдобровать. Поэтому его первой заботой было положить перед ними какую-нибудь  преграду, которая сделала бы его недосягаемым. Такой преградой могло служить  стремительное течение Замбези, сильно разбухшей после грозовых ливней и  затопившей всю долину.    

Сначала  он было надеялся переправиться через реку в своем фургоне, который так кстати и  вопреки всяким его ожиданиям оказался способен держаться на воде. Но эта  надежда рухнула из-за быстрого спада воды: фургон сел на мель.    

У Клааса  не было ни времени, ни сил снять его, и он придумал кое-что другое. Как правильно  догадались Альбер и Александр, он добрался до берега и срубил несколько  деревьев. Обладая чудовищной физической силой и прекрасно зная плотничье  ремесло – все буры – прекрасные плотники, – он быстро сколотил плот и  устроил на нем шалаш из листьев, в котором могли бы укрыться от жгучего солнца  обе его пленницы.    

Затем он  вернулся в фургон, где, терзаемые тревогой, все еще находились эти две несчастные  женщины. Он решил не останавливаться ни перед чем, чтобы сломить их  сопротивление, если они откажутся перейти на плот. И все же он сам был не  слишком уверен в результатах своей затеи.    

Обычное  хладнокровие и смелость внезапно покинули его, когда пришлось столкнуться с  двумя слабыми созданиями, на неукротимую силу воли которых он уже не раз  наталкивался.    

Клаас  решил действовать словами убеждения, обратиться к их рассудку и именно так добиться  того, чего не рассчитывал добиться силой.    

Он  пристал на своем плоту к задней стенке фургона, осторожно постучал и, стараясь  говорить по возможности мягко, попросил разрешения войти.    

Против  его ожидания, задвижка, на которую дверь была заперта изнутри, быстро  скользнула, и Клаас услышал мелодичный, но твердый голос госпожи де Вильрож:    

– Войдите!    

Клаас  отвернул шарниры, спустил стенку и закрепил ее на цепях. Он но воспользовался  приглашением и остался на плоту, но но мог сдержать трепета, увидев Анну и  Эстер.    

– Чего  еще вы хотите? – спросила госпожа до Вильрож. – Вам мало того, что вы  нас держите здесь вопреки священному праву на свободу, которое имеет каждое  человеческое существо, – вам надо своим гнусным присутствием еще усугубить  весь ужас нашего положения? Отвечайте! Чего вы хотите?    

– Выслушайте  меня, сударыня, ради бога! И вы, барышня. Надо бежать… И как можно скорей!..  Нам грозит ужасная опасность…    

– Что  ж, тем лучше!..    

– Правильно,  Анна! Правильно, сестра моя! – энергично поддержала ее Эстер. – Что  для нас новая опасность после всего, что мы пережили? Что для нас смерть? Разве  мы не решились на все?..    

– Но  вы не знает… Они придут пьяные от крови, от ярости… и от алкоголя…    

– Кто?    

– Люди  с прииска. Мы чудом ускользнули от них…    

– Вы  говорите, «мы» ускользнули? Мне вдвойне жаль. Эти люди – труженики. Они должны  быть великодушны. Если бы мы обратились к ним, они бы заставили вас дорого  заплатить за то, что вы так подло держите нас в заточении.    

– Видимо,  вы не знаете, что большинство из них – разбойники, у которых нет ничего святого.  Это сброд. Хоть они и работают на прииске, но все они воры и бандиты! У них нет  совести, они не знают разницы между «моим» и «твоим». И когда у них  разыгрываются страсти, они не отступают ни пород каким преступлением.    

– Стало  быть, они такие же люди, как вы! – бесстрашно возразила молодая женщина.    

Бур  побледнел, у него сжались кулаки.    

– Пусть  так, – пробормотал он, стараясь подавить подымавшуюся в нем ярость. –  Прошу вас, сударыня, не будем спорить о том, каким я был и каким стал теперь.  Я-то проявлял к вам уважение… А уж они уважать вас не станут… И я буду бессилен  помочь вам… Вы станете их добычей, когда я погибну, защищая вас. Вы слышите,  сударыня? Вы станете добычей этих людей, которых невозможно тронуть и  разжалобить. Так что решайте. Подумайте, посмотрите и решайте сами, что вам  делать, если вы хотите спасти вашу жизнь и вашу честь…    

– Вы  говорите правду? – спросила госпожа де Вильрож. Она услышала ноту  искренности в голосе Клааса и заколебалась.    

– Клянусь  вам моей матерью и спасением моей души! – ответил бур, благочестиво  крестясь.    

– Ваше  мнение, Эстер? – спросила госпожа де Вильрож свою подругу.    

– Выберем  из двух зол меньшее.    

– Вы  правы. Тем более что для нас самое главное – выиграть время. Альбер должен быть  где-нибудь недалеко… Хорошо! – сказала она, обращаясь к буру. – Мы  последуем за вами. Дайте нам несколько минут на приготовления…    

Клаас  молча поклонился и направился к передней части фургона. Он пробил киркой металлическую  обшивку пола, переломал все, чего не мог увезти, и, закончив дело разрушения,  вернулся, чтобы помочь своим пленницам пересесть на плот.    

Госпожа  де Вильрож воспользовалась этим временем, чтобы гвоздем нацарапать на консервной  коробке несколько слов. Она твердо надеялась, что этим поможет мужу найти ее  след.    

Через  реку переправлялись осторожно, медленно, но переправились благополучно. На  берегу Клаас разобрал плот и пустил разрозненные части по течению; бандит не  хотел оставить ничего, что могло бы указать, в каком направлении он скрылся.    

Затем он  взвалил на свои могучие плечи столько провизии, сколько мог поднять, а также  два одеяла, топор, кухонный нож и свое верное ружье.    

Именно в  этот момент пустой фургон и нашли друзья – французы и негры. Отремонтировав  его, они возобновили временно приостановленные поиски.    

А Клаас  углубился примерно на километр и свернул вправо – то есть пошел вперед параллельно  течению Замбези. Он знал, что неподалеку от водопада найдет в базальтовой стене  пещеру, и рассчитывал, что обе пленницы смогут в ней переждать, покуда он  отправится на поиски братьев, с которыми надеялся легко помириться.    

Сделали  привал на завтрак, развели костер, затем тронулись дальше.    

Несмотря  на всю его кажущуюся самоуверенность, бура мучили какие-то мрачные предчувствия,  хотя для них как будто не было никаких оснований. Щемящая и в то же время  непонятная тревога сжимала его сердце, никогда не знавшее раскаяния. Быть  может, впервые в жизни вспоминал этот закоренелый и беззаботный злодей, что он  хладнокровно убил двух стариков и преспокойно жил после этого рядом с двумя  женщинами, один вид которых должен был бы быть постоянным живым укором для его  совести.    

Злясь на  самого себя за эти чувства, которые он считал проявлением малодушия, он тряхнул  своей дикой гривой, как бизон, который ломится сквозь чащу, и ускорил шаг.    

Но Анна  и Эстер изнемогали. Они остановились и решительно объявили, что дальше не пойдут.    

Тут  бандит потерял терпение. Гнев ударил ему в голову Он мерзко выругался и  закричал:    

– Ах,  так? Вы не хотите идти? Посмотрим! У меня, слава богу, довольно крепкие плечи,  чтобы понести вас обеих. И ноги крепкие, – я дойду!.. Итак, раз, два…  Идете?    

Несчастные  молодые женщины похолодели от ужаса, увидев эту вспышку звериной ярости. Они  были не в силах ответить…    

Мерзавец  заключил из этого, что они отказываются, и подошел к ним ближе, подымая кулаки.  Неизбежно должно было произойти мерзкое насилие.    

Эстер,  боясь за жизнь своей подруги, не колебалась ни минуты. Великолепная в своем самоотверженном  порыве, она бросилась вперед и, раскинув руки, защитила Анну собственным телом.  Затем, взглянув на Клааса своими большими черными глазами, которые сверкали от  негодования, она громко воскликнула:    

– Не  посмеешь! Таких женщин, как мы, бить нельзя! Нас можно убить!    

– Так  и будет! – зарычал обезумевший дикарь и выхватил нож. – Не ее, а  тебя, собачья дочь! Да, я тебя зарежу! Как я зарезал твоего отца там… на  прииске…    

Услышав  эти страшные слова, девушка почувствовала, что силы покидают ее. Восковая  бледность разлилась по ее лицу и она рухнула наземь.    

– На  помощь! На помощь! Скорей! Альбер! – вскричала Анна, потерявшая голову от  ужаса.    

На этот  вопль отчаяния отозвался дикий рев, в котором не было ничего человеческого. Он  скорей был похож на клич страшных воинов Дальнего Запада, когда они ликуют на  кровавом празднестве, опьянев от ярости и крови.    

Ветви  ломались и падали под непреодолимым натиском, и на полянку, на которой происходила  описываемая драма, выскочил человек.    

Два  крика раздались одновременно:    

– Анна!    

– Альбер!  Ах, я спасена!..    

Бешенство  во сто раз увеличивало силы де Вильрожа, и достойный тигра прыжок, который  вынес его на полянку столкнул его лицом к лицу с Клаасом. Тот стоял,  откинувшись назад, готовый нанести удар ножом. Но, получив толчок в грудь, он  потерял равновесие, и нож выпал из его руки. У Альбера не было никакого оружия.  Он просто схватил негодяя сперва за шиворот, а потом сжал ему горло обеими  руками.    

Клаас  захрипел. Он опустил руки, схватил своего противника за бока и сжал его изо  всех сил. Оба задыхались, но каждый хотел прикончить другого, ибо они уже  успели друг друга узнать и черпали силы во взаимной старой ненависти… Оба все  сильней сжимали друг друга в смертельном объятии.    

Бесспорное  преимущество бура было в его необыкновенной силе, к которой присоединялся вес  буйвола. Но зато Альбер занимал выгодную позицию. Впрочем, он вообще был не из  тех противников, которыми можно пренебрегать: де Вильрож был сложен, как  античная статуя, и обладал железной мускулатурой.    

Вскоре  оба противника стали выбиваться из сил. В момент, когда они упали наземь, прибежали  Александр, Жозеф и оба чернокожих. Все, что было до сих пор, оказалось лишь  прелюдией, а настоящая яростная и ожесточенная борьба только теперь началась.  Противники обвились один вокруг другого, как змеи. Они сталкивались лицами и  старались укусить один другого; они катались по земле, и каждый оказывался то  верхом на своем противнике, то под ним; у обоих платье было в клочьях, все тело  в крови, у обоих тяжело вздувались бока. Но оба держали друг друга с неистовой  силой диких зверей, так что друзья де Вильрожа не могли даже и попытаться  помочь ему.    

Сквозь  кровавый туман, который застилал ему глаза, Клаас все же увидел новоприбывших.  Он понял, что погиб, и решил идти на все. Его единственным стремлением было  хоть на миг привести противника в состояние неподвижности и один раз его  ударить. Остальное не важно. Один раз ударить – и Альбер будет убит.    

Этот  роковой замысел был близок к осуществлению. Де Вильрож сделал неосторожность,  впрочем весьма простительную: он стал искать глазами свою любимую подругу, и  тут бандит успел на секунду оторваться, схватил его за грудь и занес над его  головой могучий кулак, которым несомненно раскроил бы ему череп. Но Альбер  машинально схватился левой рукой за длинную бороду своего противника и что было  силы дернул вниз.    

Это было  настолько болезненно, что Клаас мгновенно выпустил свою жертву из рук и глухо  зарычал. Но уж Альбер-то его не выпустил. Альбер неистово бил по бороде правой  рукой между подбородком, из которого она росла, и своим левым кулаком, на  который она была намотана. Слышно было, как что-то хрустнуло. Нижняя челюсть  бандита выскочила из суставов и повисла, едва поддерживаемая порвавшимися  мышцами.    

Свидетели  этой дикой сцены испустили долгий победный клич, когда Альбер без усилий  отшвырнул своего изуродованного врага и бросился в объятия оцепеневшей от ужаса  и тревоги жены.    

Все  произошло так быстро, что Александр едва успел заметить Эстер, которая все еще  лежала в обмороке.    

– Жозеф,  бушмен и ты, Зуга, – сказал он, – возьмите-ка этого негодяя. И  свяжите его покрепче. Если он будет сопротивляться, вы сами догадаетесь, что с  ним делать. А я тем временем постараюсь помочь бедной девушке.    

– Карай,  месье Александр, сейчас я что-нибудь сделаю, уберяю бас! Я схожу с ума. Я сноба  бижу мадам Анну, мою лювимую госпожу!.. Аваи, аваи! Я и смеюсь и «плачу  однобременно. Я бесь дрожу от радости, воже мой!..    

Нервное  потрясение не давало Анне отвечать на расспросы мужа. Она сотрясалась от судорожных  рыданий и с нежностью протянула верному слуге руку, которую тот почтительно  поцеловал.    

Тем  временем Зуга и бушмен уже успели связать бура, а тот продолжал мычать, как смертельно  раненный бизон.    

– Анна!  Дорогая моя Анна! – сказал Альбер. – Вот Александр, мой друг, мой  брат, который принял громадное участие в твоем освобождении. Это ему и Жозефу я  обязан счастьем видеть тебя.    

– Я  буду вам сестрой, – просто сказала Анна, вкладывая в эти несколько слов,  шедших из глубины сердца, всю свою признательность.    

– Я  не забуду также этих добрых чернокожих, – продолжал Альбер. – Что  было бы с нами, если бы не их неисчерпаемая преданность!    

– Черт  возьми, месье Альбер! – перебил его Жозеф. – Неужели мы здесь будем  долго торчать? Проводите дам в фургон, а я задержусь только на минутку с Зугой  и бушменом и сведу счеты с этим мерзавцем. Я как-то обещал, что спущу с него  шкуру живьем. Я также принял на себя обязательство немного поджарить его, да и  еще кое-какие другие. Но времени у нас маловато, придется ограничиться тем,  чтобы просто его повесить. Пусть себе висит и пугает воробьев. Как ваше мнение?    

– Альбер,  друг мой, – сказала Анна голосом нежным и грустным. – Я переживаю  первую минуту счастья с тех пор, как умер мой горячо любимый отец…    

– Он  умер?.. Наш отец умер? – со скорбью воскликнул Альбер де Вильрож.    

– Его  убили, когда он отправлен разыскивать тебя… Я тебе еще расскажу когда-нибудь, какая  это была страшная катастрофа. Он стал жертвой отцовской любви, он, который всю  жизнь проповедовал прощение. Он молился за своих убийц, испуская последний  вздох. Альбер, его уже нет, но во имя морали, которую он проповедовал, простим  того, кто был моим палачом. Оставим ему по крайней мере возможность раскаяться.    

– Пусть  будет по-твоему, – ответил де Вильрож, стараясь подавить ненависть, которая  сверкала в его черных глазах. – Я не хочу быть более непримиримым, чем  сама жертва. Я прощаю.    

– Но  я не прощаю! – неожиданно произнес чей-то негодующий голос. – Этот  человек убил моего отца! Он должен за это ответить!..    

Эстер,  котирую Александр уже привел в чувство, произносила эти слова вся бледная, прекрасная  в своем гневе, трагичная, как олицетворение мести.    

– Я  могу забыть муки, которые он заставил меня перенести, оскорбления. Но убийство  старика, которого я почитала и любила, не должно остаться безнаказанным. Вы  люди смелые, бесстрашные. Кто из вас поможет мне, кто будет орудием моей  ненависти?    

Все три  француза с грустью опустили головы и не ответили.    

– Что  же это? – пронзительным голосом воскликнула девушка. – Вы молчите?  Неужели я сама должна поднять этот сверкающий нож, чтобы исполнился закон  мщения? Неужели я сама должна пролить кровь врага?    

– Нет! –  разбитым голосом перебила ее Анна. – Нет, Эстер, любимая сестра моя… Не  надо, чтобы кровь легла пятном на нашу дружбу. Оставьте этому презренному человеку  жизнь, пусть его терзают укоры совести. Не отвергайте мольбы женщины, которая,  подобно вам, несет в сердце незаживающую рану…    

Несколько  секунд прошло в томительном молчании.    

– Ах,  сестра моя, ты победила! – внезапно воскликнула Эстер и разразилась слезами. –  Пусть он идет с миром и покается. Но уйдем поскорей отсюда. Если я останусь, то  могу раздумать. И тогда я завтра не испытаю счастья при мысли о том, что  сегодня простила.    

Клаас  имел ужасный вид. Окровавленный и изувеченный, он мрачно молчал все время, покуда  решался вопрос о его жизни. Из всего, что было сказано, он понял только, что  его но убьют.    

Но  оставят ли ему свободу движений, развяжут ли путы, от которых он весь посинел?  Его великодушный победитель был так счастлив, найдя свою жену, что даже не  подумал о заряженном ружье, которое лежало тут рядом. Да и нож все еще сверкал  в траве.    

Право  же, он нелепый человек, этот француз. Вот он приказывает своему молочному брату  развязать Клааса и догонять остальных. Да, именно так. Клаас свободен. Ему нужно  всего несколько минут, чтобы расправить онемевшие члены.    

Тогда он  их догонит и убьет без всякой жалости эту красивую молодую женщину, которая так  доверчиво опирается на руку своего мужа.    

За это  убьют его самого? Что из того? У него переломана челюсть. Все равно он еще  долго не сможет принимать пищу. Немного раньше, немного позже    

– все  равно он обречен. Так уж не лучше ли погибнуть, отомстив слишком великодушному  врагу?    

На свою  беду Клаас строил все расчеты, забыв о Жозефе. А в лицо этого каталонца он имел  дело с человеком но менее мстительным, чем он сам. Жозеф простить-то простил,  но весьма мало полагался на раскаяние Клааса.    

Вернув  ему свободу, каталонец наказал бушмену незаметно следовать за ним по лесу, как  тень, и не допустить с его стороны какого бы то ни было покушения.    

Бушмен  что-то с удовлетворением проворчал и скрылся в зарослях.    

Прошло  два часа, а он все не показывался. Его спутники вкушали заслуженный отдых на берегу  реки и ужо начали тревожиться за него, когда наконец он появился. На нем была черная  кожаная куртка, огромный ягдташ висел у него через плечо, и в руках он сжимал  непомерной длины ружье.    

– Что  это за диковинный наряд, дружище? – спросил его Александр.    

– Тише! –  прошептал негр, прикладывая палец к губам и приглашая француза отойти в сторону.    

– В  чем дело?    

– Бур  хотел убить белую женщину. Он уже прицеливался…