1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 
— У него нет носа, — прокомментировал Френсис.
     
— Иди к черту, умник. Но теперь, когда я вытаскиваю его на улицу, он сворачивается в шар, и я ничем не могу расшевелить его. Если он не больной, то почему так себя ведет?
     
— Кажется, появился проблеск, — ответил доктор Мак-Рэй. — Ты давно идешь в одной упряжке с этим аэростатом?
     
Джим мысленно перебрал несколько месяцев из двадцати четырех, составляющих марсианский год.
     
— С конца Зевса — начала ноября.
     
— А сейчас здесь конец марта, почти Церера, и лето проходит. Это не наводит тебя ни на какую мысль?
     
— Нет.
     
— Ты хочешь, чтобы он прыгал здесь по снегу? Когда становится холодно, мы мигрируем; он всегда живет здесь.
     
Рот Джима открылся.
     
— Вы хотите сказать, что он пытается залечь в спячку?
     
— Что же еще? Предки Виллиса имели много миллионов лет, чтобы выработать такую привычку; ты не можешь надеяться заставить его проигнорировать это.
     
Джим встревожился.
     
— Я хотел забрать его с собой в Малые Зыбучие Пески.
     
— В Малые Зыбучие Пески? О, да вы же в этом году идете в школу. Ты тоже, Френсис?
     
— Конечно.
     
— Никак не могу привыкнуть, ребята, что вы так быстро растете. Когда я появился на Марсе, то не видел никакой разницы в том, что годы здесь в два раза длиннее, чем на Земле.
     
— Скажите, Док, сколько вам лет? — спросил Френсис.
     
— Не имеет значения. Кто из вас хочет изучать медицину, чтобы потом помогать мне в моей практике? — Ни тот, ни другой не ответили. — Говорите, говорите же! — подгонял их доктор. — Что вы хотите изучать?
     
— Ну, я не знаю. — сказал Джим. — Я интересуюсь ареографией,[96] и биологию люблю тоже. А может быть, я, как и мой дедушка, стану планетарным экономистом.
     
— Это большое дело. Тебе придется заниматься очень много. Ты, Френсис? — Френсис был слегка смущен.
     
— Ну, так — чепуха, я все еще хочу пилотировать ракеты.
     
— Я думаю, с возрастом это пройдет.
     
— Почему? — спросил Френсис. — Может, я сделаю это.
     
— Это зависит только от тебя. Скажите, юноши, вы отправитесь в школу до начала миграции или после?
     
Так как люди Земли не впадают в зимнюю спячку, каждый марсианский год колония была вынуждена мигрировать дважды. В Чараксе, расположенном в тридцати градусах от южного полюса, лето дочти прошло; скоро колония двинется к Копям в Утонии, расположенным около северного полюса, и будет оставаться там половину марсианского года, или почти целый земной год.
     
Здесь было несколько постоянных поселений вблизи экватора — Новый Шанхай, Марсопорт, Малые Зыбучие Пески и другие — но они не были колониями в буквальном понимании этого слова; они населялись главным образом служащими Марсианской Компании. По контрактам и по уставу Компания должна была иметь запасы земного оборудования на Марсе для колонистов; все эти запасы Компания хранила в Малых Зыбучих Песках.
     
— Мы уезжаем в следующую среду, — сказал Джим, — на почтовом скутере.
     
— Так скоро?
     
— Да, и поэтому Виллис так тревожит меня. Что мне делать, Док?
     
Виллис услышал свое имя и вопросительно посмотрел на Джима.
     
— Что мне делать, Док? — повторил он, в точности подражая Джиму.
     
— Замолчи, Виллис…
     
— Замолчи, Виллис, — так же безупречно передразнил он доктора.
     
— Вероятно, природа все равно возьмет свое, поэтому найди ему норку и засунь его туда. Когда он очнется от спячки, вы сможете возобновить ваше знакомство.
     
— Но, Док, значит, мне придется оставить его! Пройдет так много времени, прежде чем я вернусь из школы. И, вероятно, он проснется раньше, чем колония снова вернется сюда.
     
— Вероятно. — Май-Рэй задумался. — Думаю, хуже не будет, если он поживет в естественной среде. Ему не свойственно жить так, как он живет с тобой, Джим. Ты знаешь, он личность, а не собственность.
     
— Конечно, нет! Он мой друг.
     
— Не понимаю, — вставил Френсис, — почему Джим так говорит о нем. Конечно, он много разговаривает, но в основном повторяет все, как попугай. Если вы спросите меня, я скажу, что он идиот.
     
— Тебя никто не спрашивает. Виллис любит меня. Да или нет, Виллис? Иди сюда, подойди к папочке. — Джим протянул руки; маленькое марсианское существо подпрыгнуло и устроилось у него на коленях теплой, пушистой, слабо пульсирующей массой. Джим погладил его.
     
— Почему ты не спросишь у какого-нибудь марсианина? — предложил Мак-Рэй.
     
— Я пытался, но не нашел ни одного, кто был бы в настроении уделить мне внимание.
     
— Ты хочешь сказать, что не желаешь ждать слишком долго. Марсианин обратит на тебя внимание, если ты будешь настойчивым. А почему бы тебе не спросить его самого? Он может сказать сам.
     
— Что я должен спросить у него?
     
— Я попробую. Виллис! — Виллис перевел глаза на доктора; Мак-Рэй продолжал: — Хочешь уйти, чтобы найти место где спать?
     
— Виллис не спит.
     
— Попробуешь уснуть. Там хорошо и прохладно, найдешь в земле норку. Свернешься в клубок и надолго уснешь. Ну как?
     
— Нет! — Доктор резко обернулся, чтобы убедиться, что ответил не Джим; когда Виллис говорил за себя, он всегда пользовался голосом Джима. Звуковая диафрагма Виллиса имела не больше собственных характерных особенностей, чем обыкновенный громкоговоритель. Она могла бы быть диффузором громкоговорителя, если бы не являлась частью живого существа.
     
— Что ж, это, кажется, выяснили, теперь попробуем подобраться с другой стороны. Виллис, ты хочешь остаться с Джимом?
     
— Виллис останется с Джимом, — незамедлительно согласился Виллис. — Тепло!
     
— Так вот чем ты очаровал его, Джим, — сухо сказал доктор. — Ему нравится температура твоей крови. Но, ipse dixit,[97] — держи его при себе. Я думаю, это не повредит ему. Возможно, он проживет только пятьдесят лет, вместо ста, но зато у него будет в два раза больше развлечений.
     
— А они действительно живут до ста лет? — спросил Джим.
     
— Бог его знает. Мы основались на этой планете совеем недавно, чтобы точно знать такие вещи. Ну, теперь идите, идите. Я займусь работой. — Доктор задумчиво посмотрел на свою кровать. Она не убиралась уже неделю; он решил подождать банный день.
     
— Док, что значит ipse dixit? — спросил Френсис.
     
— Это значит “он, конечно, сказал что-то невразумительное”.
     
— Док, — предложил Джим, — почему бы вам не пообедать сегодня с нами? Я скажу маме. И ты тоже, Френсис.
     
— Я — нет, — сказал Френсис. — Лучше нет. Моя мама говорит, что у вас я ем слишком много мучного.
     
— Если бы моя мама была здесь, — предположил доктор, — она, несомненно, тоже могла бы что-нибудь сказать. Позвони своей маме, Джим.
     
Джим подошел к телефону, дважды попал в какие-то квартиры, в конце концов на очередной частоте попал к себе домой. Когда на экране появилось лицо его матери, он объяснил ей свое намерение.
     
— Буду рада, если доктор придет к нам, — сказала она. — Поторопитесь, Джим.
     
— Сейчас идем, мама! — Джим отключился и потянулся за своим костюмом.
     
— Не надевай его, — посоветовал Мак-Рэй. — Там слишком холодно. Мы пройдем тоннелем.
     
— Но это же в два раза дальше, — возразил Джим.
     
— Предоставим право выбора Виллису. Виллис, за что ты голосуешь?
     
— Тепло, — самодовольно сказал Виллис.
    
    
     
      
2. ЮЖНАЯ КОЛОНИЯ, МАРС
     
     
Южная Колония располагалась в виде колеса. Административное здание являлось ступицей; спицы-тоннели, образовывавшие между собой угол в сорок пять градусов, отходили во всех направлениях, а вдоль них размещались жилые дома. Края спиц соединял еще один тоннель — обод; таким образом, картина Колонии была закончена. Кроме трех бараков, построенных при закладке Колонии и с тех пор пустующих, все здания были похожи друг на друга, как близнецы. Полусферы домов выдувались на месте из силиконового пластика, который вырабатывался из пород Марса. На самом деле это были двойные полусферы; сначала надувался большой пузырь, в тридцать-сорок футов шириной; когда он затвердевал, над ним выдувался еще один купол, немного меньший, чем первый. Полимеризация, или, проще сказать, затвердевание, внешнего купола проходило под воздействием солнечных лучей, консервацию внутреннего обеспечивали ультрафиолетовые лампы. Между внешним и внутренним куполами оставалось около фута мертвого воздушного пространства, что обеспечивало теплоизоляцию от низких температур Марса.
     
Когда новое здание затвердевало, в нем прорезалась наружная дверь и устанавливалась переходная камера. Внутреннее давление, постоянно поддерживаемое колонистами, составляло примерно две третьих от нормального давления Земли, тогда как на поверхности Марса не было даже половины этого. Гости с Земли, не приспособленные к планете, умерли бы без респираторов. Только несколько уроженцев Тибета и боливийских индейцев, живших в колонии, рисковали выходить на поверхность без респираторов, но даже они, чтобы избежать кровоизлияния в мозг, носили удобные, эластичные костюмы, изготовленные специально для Марса.
     
Как и новейшие небоскребы Нью-Йорка, дома не имели обзорных окон. Окрестная пустыня, хоть и прекрасна, но однообразна. Южная Колония располагалась в зоне, выделенной марсианами, к северу or древнего города Чаракса — там не оставляли настоящие марсианские названия городов, потому что земляне не могли их выговорить, — и между двумя основаниями Страймон-канала. С другой стороны, мы, следуя привычке колонистов, будем использовать названия, которые дал бессмертный Доктор Персивал Лоуэлл.
     
Френсис проводил Джима и доктора Мак-Рэя до зала, где пересекались все тоннели, и повернул к своему дому. Через несколько минут доктор и Джим — и Виллис — вошли в дом Мэрлоу. Их встретила мать Джима; доктор Мак-Рэй поклонился.
     
— Мадам, зная вашу безотказность, я снова навязался к вам на обед.
     
— Глупости, доктор, мы всегда рады видеть вас за нашим столом.
     
— Я бы все равно пришел, даже если бы вы не так чудесно готовили, а вы знаете, что это чистая правда; вы сами, моя дорогая, — вот что приводит меня сюда.
     
Мать Джима покраснела и переменила тему.
     
— Джим, убери свой пистолет. Не надо оставлять его на диване, там его может достать Оливер.
     
Младший брат Джима, услышав свое имя, немедленно рванулся к пистолету.
     
— Олли! — одновременно крикнули Джим и его сестра Филлис, когда увидели это, а Виллис тут же передразнил их, выполнив труднейший трюк, возможный только для его атональной диафрагмы. Он воспроизвел сразу оба голоса.
     
Филлис была ближе; она схватила оружие и шлепнула ребенка по руке. Оливер начал кричать, его крик подхватил Виллис.
     
— Дети! — сказала миссис Мэрлоу, и в этот момент в дверях появился мистер Мэрлоу.
     
— Что здесь за шум? — мягко спросил он.
     
Доктор Мак-Рэй поднял Оливера и посадил к себе на плечи. Оливер сразу же забыл про свой крик. Миссис Мэрлоу повернулась к мужу.
     
— Ничего, дорогой. Я рада, что ты дома. Дети, быстро идите мыть руки перед обедом, это касается всех.
     
Младшее поколение толпой вышло из комнаты.
     
— Что здесь произошло? — повторил вопрос мистер Мэрлоу.
     
Спустя некоторое время мистер Мэрлоу вошел в комнату сына.
     
— Джим?
     
— Да, папа.
     
— Как гы мог оставить оружие там, где малыш мог достать его?
     
Джим покраснел.
     
— Папа, это вышло случайно.
     
— Если бы всех людей, убитых из случайно забытого оружия, положить друг за другом, они составили бы весьма внушительный ряд. Ты гордишься тем, что получил лицензию на ношение оружия, или нет?
     
— О да, сэр.
     
— И я горжусь. Это значит, что ты достаточно взрослый и тебе можно доверять. Но когда я ручался за тебя перед Советом и стоял рядом с тобой, когда ты давал клятву, я был уверен, что ты искренне будешь повиноваться уставу и кодексу всегда, а не время от времени. Ты понял меня?
     
— Да, сэр. Думаю, это не повторится.
     
— Хорошо. Идем обедать.
     
Как и всегда, в разговоре за обеденным столом доминировал Доктор Мак-Рэй, громко высказывающий остроумные замечания. В данный момент он повернулся к мистеру Мэрлоу.
     
— Вы сказали, что не пройдет и двадцати лет, как мы сможем выбросить свои респираторы; скажите, в Проекте появилось что-нибудь новенькое?
     
Колония имела, по крайней мере, дюжину проектов, предусматривающих сделать Марс более приспособленным для человечества, но когда говорили “Проект”, всегда имели в виду проект восстановления атмосферы. Пионеры Говард-Кэрнеджской экспедиции доложили, что Марс полностью подходит для колонизации, если бы не один из важнейших факторов — воздух Марса так беден кислородом, что нормальный человек может задохнуться. Однако они сообщили, что много-много миллиардов тонн кислорода содержится в песках марсианских пустынь. В песке было много окиси железа, которая и придает Марсу красноватый оттенок. Проект предполагал высвободить этот кислород и сделать его пригодным для человеческого дыхания.
     
— Разве вы не слушали сегодня последние известия с Деймоса? — спросил мистер Мэрлоу.
     
— Никогда не слушаю последние известия. Берегу свою нервную систему.
     
— Не сомневаюсь. Но это были хорошие новости. Завод в Лайбе запущен в работу, и успешно. За первый день работы восстановлено около четырех миллионов тонн кислорода — и он до сих пор не развалился.
     
Миссис Мэрлоу была поражена.
     
— Четыре миллиона тонн? Это ужасно много.
     
Ее муж усмехнулся.
     
— Дорогая, ты не задумывалась, сколько времени потребуется этой установке, чтобы привести в порядок планету, то есть увеличить давление кислорода до пяти фунтов на квадратный дюйм?
     
— Конечно, нет. Но думаю, не очень долго.
     
— Давайте прикинем… — Его губы беззвучно зашевелились. — Ого, около двухсот тысяч лет — марсианских лет, конечно.
     
— Джеймс, не дразни меня!
     
— Нет, нет, моя дорогая. Просто большие цифры ввели вас в заблуждение. Конечно же, у нас будет не бдна установка; они будут разбросаны по пустыне примерно через каждые пятьдесят миль, и мощностью в тысячи лошадиных сил каждая. Слава богу, у нас нет лимита на энергию; если даже мы не сумеем закончить эту работу, то, по крайней мере, наши дети увидят результаты.
     
Миссис Мэрлоу задумалась.
     
— Это должно быть приятно — выйти на поверхность и подставить лицо легкому ветерку. Я помню, когда я была еще маленькой девочкой, у нас был фруктовый сад, и через него бежал маленький ручеек… — Она замолчала.
     
— Ты жалеешь, что мы прилетели на Марс, Джейн? — мягко спросил ее муж.
     
— О нет! Здесь мой дом.
     
— Хорошо. Доктор, что это вы такой кислый?
     
— Что? О, ничего, ничего. Просто я задумался о конечном результате. Посмотрите, это прекрасная работа — тяжелая и приносящая удовлетворение, человек может обломать на ней все свои зубы. Но вот мы закончим ее, и что же дальше? Другие два или три миллиарда баранов придут сюда и смогут по пустякам тратить время, им ничего не останется, кроме как чесаться и блеять. Мы должны оставить Марс марсианам. Скажите, сэр, вы знаете, как использовалось телевидение, когда его только открыли?
     
— Нет. Откуда?
     
— Ну, конечно, я не видел это сам, но мне рассказывал об этом мой отец. Кажется…
     
— Ваш отец? Сколько ему было лет? Когда он родился?
     
— Значит, мой дедушка. Или, может, прадедушка. Что-то вроде этого. Так вот, они поставили первый телевизор в коктейль-баре — месте для развлечений — и смотрели по нему состязания борцов.
     
— Что такое “состязания борцов”? — спросила Филлис.
     
— Устарелая форма народных танцев, — объяснил ей отец. — Ерунда. Продолжайте, доктор. Я не вижу большого вреда…
     
— А что такое “народные танцы”? — упорствовала Филлис.
     
— Расскажи ей, Джейн. Она ставит меня в тупик.
     
Джим самодовольно посмотрел на сестру.
     
— Глупая, это когда танцует народ.
     
— Довольно приблизительно, — ответила ее мать.
     
Доктор Мак-Рэй вытаращил глаза.
     
— По-моему, дети что-то упустили. Думаю, здесь надо организовать танцевальный клуб. Я стану в нем диск-жокеем, а вы спляшете кадриль.
     
Филлис повернулась к брату
     
— Я уверена, теперь ты скажешь, что кадриль — это танец, который танцуют кадры.
     
Мистер Мэрлоу поднял брови.
     
— Я думаю, дети уже закончили, моя дорогая. Мы можем отпустить их?
     
— Да, конечно. Вы свободны, мои хорошие. Олли, скажи: “Извините меня, пожалуйста”. — Малыш повторил это вместе с Виллисом.
     
Джим поспешно вытер рот, подхватил Виллиса и отправился в свою комнату. Он любил слушать рассказы доктора, но признавал, что неприлично крутиться вокруг, когда разговаривают взрослые. К тому же Джима совершенно не интересовала дискуссия о Проекте; он не видел ничего странного и неудобного в ношении маски. Выйдя наружу без нее, он бы почувствовал себя голым.
     
С точки зрения Джима, Марс был таким, как надо, и совсем не требовалось делать его более похожим на Землю. Во всяком случае, Земля не была идеалом. Его смутные воспоминания о Земле основывались на услышанных в детстве от эмигрантов сравнениях Марса с высокогорным Боливийским плато — холод, затрудненное дыхание и величайшая скука.
     
Его сестра плелась за ним. Он остановился около двери и спросил:
     
— Ну, чего тебе, коротышка?
     
— Джимми… так как после твоего отъезда в школу мне придется заботиться о Виллисе, было бы неплохо, если бы ты объяснил ему. чтобы он меня слушался.
     
Джим удивленно посмотрел на нее.
     
— Ты что же, думаешь, я оставлю его?
     
Она тоже удивилась.
     
— Конечно! Ты оставишь его. Ты не сможешь забрать его в школу. Спроси у мамы.
     
— Мама здесь ни при чем. Ее не волнует, что я возьму в школу.
     
— Ладно, даже если она не будет возражать, ты все равно не сможешь взять его. По-моему, ты нездоров.
     
— Ты всегда думаешь, что я нездоров, если я не исполняю твои желания.
     
— Не мок. а Виллиса. Это его дом, ему здесь уютно. В школе Виллис будет тосковать.
     
— С ним буду я!
     
— Нет в основном он будет один. Ты будешь в классе. Виллису ничего не останется делать, кроме как сидеть и хандрить. Ты должен оставить его здесь, ее мной… с нами… и он будет счастлив.
     
Джим выпрямился.
     
— Я сейчас пойду и спрошу об этом.
     
Он вернулся в гостиную и стал агрессивно ждать, когда его заметят. Вскоре отец повернулся к нему.
     
— Да? Что такое, Джим? Что-нибудь съешь?
     
— Это, ну… Посмотри, папа, ты не будешь возражать, если я заберу Виллиса с собой, когда я поеду в школу?
     
Отец удивился.
     
— Мне даже никогда не приходило в голову, что ты можешь рассчитывать на это.
     
— Почему?
     
— Ну, в школе ему будет тяжело.
     
— Но почему?
     
— У тебя не будет возможности как следует заботиться о нем. Ты будешь ужасно занят.
     
— Виллис не требует много внимания. Только накормить его раз в месяц и напоить раз в неделю, больше ему ничего не требуется. Папочка, ну почему я не могу взять его с собой?
     
Мистер Мэрлоу был загнан в тупик; он повернулся к жене.
     
— Дорогой Джимми, сейчас мы не хотим…
     
Джим прервал ее.
     
— Мамочка, всякий раз, когда ты хочешь в чем-то отказать мне, ты говоришь: “Дорогой Джимми”.
     
Ее рог дернулся, но она сдержала улыбку.
     
— Извини, Джим. Я не замечала этого. Мы хотим, чтобы с самого начала в школе у тебя было все хорошо, вот что я пыталась сейчас сказать. Я не думаю, что Виллис сможет помочь тебе в этом.
     
На мгновение Джим был озадачен, но уже не мог отказаться от своих намерений.
     
— Мама и папа, подождите. Вы оба видели брошюру, которую мне прислали из школы. Там говорится, что мне надо делать, что взять с собой, когда приехать и так далее. Если кто-нибудь из вас сможет найти в этой инструкции место, где бы говорилось, что я не должен брать с собой Виллиса, я замолчу, как марсианин. Это справедливо?
     
Миссис Мэрлоу вопросительно посмотрела на мужа. Он посмотрел на нее, и в выражении его лица промелькнула мольба о помощи. Доктор Мак-Рэй ожидал, что они ответят; он не говорил ни слова, но на его лице застыло выражение сардонического удовольствия. Мистер Мэрлоу пожал плечами.
     
— Забирай Виллиса с собой, Джим. Это твои проблемы.
     
По лицу Джима расплылась улыбка.
     
— Спасибо, папочка! — крикнул он и быстро выбежал из комнаты, чтобы родители не успели передумать.
     
Мистер Мэрлоу выколотил трубку о край пепельницы и сердито посмотрел на доктора Мак-Рэя.
     
— Ну что вы усмехаетесь, старая обезьяна? Вы думаете, что я слишком снисходителен к Джиму?
     
— О нет, нет! Я думаю, вы совершенно правы.
     
— Думаете, любимец Джима в школе не станет доставлять ему неприятности?
     
— Наоборот. Я знаю некоторые привычки Виллиса.
     
— Тогда почему вы считаете, что я прав?
     
— А почему вы думаете, что у мальчика не должно быть неприятностей? Иметь неприятности — нормальное явление для человеческой расы. Мы были воспитаны на этом. И преуспели во многом.
     
— Доктор, иногда мне кажется, что вы, как выражается Джим, сумасшедший, как раздавленный клоп.
     
— Вероятно. Но поскольку я единственный медик в округе, я бы на этом не настаивал. Миссис Мэрлоу, вы не сделаете одолжение старому человеку, налив еще одну чашечку вашего восхитительного кофе?
     
— Конечно, доктор. — Она налила кофе и продолжила: — Джеймс, я не уверена, что ты прав, позволяя Джиму взять Виллиса. Ты просто пошел по пути наименьшего сопротивления.
     
— Почему, дорогая? Джим был точен, когда сказал, что маленький нищий не является большой неприятностью.
     
— Ну, тут он не прав. Но… я бы не хотела, чтобы он был слишком откровенным, когда рядом Виллис.
     
— Почему? Я думаю, он был бы безупречным свидетелем в разрешении пустячных ссор детей.
     
— Это так. Но он, словно попугай, будет повторять все, что услышит. Вот в чем беда. — Она расстроенно посмотрела вокруг, а затем выпалила: — Ты знаешь миссис Поутл?
     
— Конечно.
     
Доктор добавил:
     
— Кто не знает ее? Я, несчастный человек, отвечаю за ее “нервы”.
     
— Она действительно больна, доктор? — спросила миссис Мэрлоу.
     
— Слишком много ест и мало работает. Сказать больше мне запрещает профессиональная этика.
     
— Я не знала, что она — ваша пациентка.
     
— Юная леди, уважайте мои седины. Так что вы хотели сказать про миссис Поутл?
     
— Ну, на прошлой неделе Люба Конски приходила ко мне на ленч, и мы говорили о миссис Поутл. Честное слово, Джеймс, я мало говорила и совершенно не знала, что Виллис сидит под столом.
     
— А он был там? — мистер Мэрлоу прикрыл глаза. — Продолжай.
     
— Ну, вы оба помните, что Конски приютили Поутл в Северной Колонии, пока для них не был построен дом. С тех пор Люба просто возненавидела Сару Поутл, а во вторник она со смачными подробностями рассказала о некоторых привычках Сары. Пару дней спустя Сара Поутл осчастливила меня своим посещением, чтобы дать несколько советов о воспитании детей. Виллис был в комнате; я знала это, но не придала значения. Он включился на воспроизведение записи разговора с Любой, и я никак не могла заставить его замолчать. Наконец я унесла его из комнаты. Миссис Поутл ушла, даже не попрощавшись, и с тех пор я ее не видела.
     
— Ну, это небольшая потеря, — прокомментировал ситуацию ее муж.
     
— Верно, но это поставило Любу в неловкое положение. Мало кто может повторить произношение Любы, а Виллис сделал это даже лучше, чем она сама. Я не думаю, что Люба была бы против… Но если бы вы слышали, как Виллис воспроизвел рассказ Любы о том, что Сара Поутл делает по утрам и как выглядит…
     
— Вы, должно быть, слышали, — сказал Мак-Рэй, — мнение миссис Поутл относительно проблемы прислуги.
     
— Да, конечно. Она считает позором, что Компания не ввозит для нас прислугу.
     
Доктор кивнул.
     
— С воротничками на шеях.
     
— Вот женщина! Не могу понять, почему она стала колонисткой.
     
— Ты не знаешь? — спросил ее муж. — Они пришли сюда, надеясь быстро разбогатеть.
     
Доктор Мак-Рэй сидел с отсутствующим взглядом.
     
— Миссис Мэрлоу, говорю вам как врач, если бы я услышал то, что говорил Виллис о миссис Поутл, это могло бы помочь мне. Как вы полагаете, он сможет повторить это для нас?
     
— Доктор, вы старый обманщик и болтун.
     
— Допускаю. И еще я люблю подслушивать.
     
— Бесстыдник.
     
— И это допускаю. В мои годы, с такими ослабленными нервами, я не чувствую стыда.
     
— Виллис может выдать вам сентиментальные разговоры детей за последние две недели.
     
— Может, вы уговорите его?
     
Миссис Мэрлоу улыбнулась.
     
— Во всяком случае, не помешает попробовать. — Она вышла из комнаты, чтобы принести круглого друга Джима.
    
    
     
      
3. ГЕККО
     
     
Как обычно на Марсе, утро в среду было ясным и холодным. Готовые проводить мальчиков, семьи Саттон и Мэрлоу, исключая Оливера, собрались в грузовом доке Колонии на западной стороне Страймон-канала.
     
Температура поднималась, но все еще было, по крайней мере, ниже тридцати. Страймон-канал был серо-голубой лентой твердого льда, который не мог растаять на этих широтах в данное время года. Возле дока стоял почтовый скутер из Малых Зыбучих Песков. Его корпус был установлен на остро отточенные полозья, напоминающие лезвия коньков. Водитель загружал его грузами из склада, расположенного в доке.
     
Благодаря тигровым полосам на маске Джима, боевой раскраске Френка и радужным переливам Филлис, молодых людей легко можно было отличить друг от друга. Взрослых, разговаривающих немного поодаль, можно было различить только по росту, телосложению и манере поведения. Кроме членов семей, там находились еще доктор Мак-Рэй и отец Клири. Священник низким, серьезным голосом что-то говорил Френку.
     
Потом он повернулся к Джиму.
     
— Сын мой, ваш пастор просил меня проводить вас. Бедняга, он случайно забыл про воду, и теперь у него марсианское горло. Он бы, конечно, пришел, если бы я не спрятал его маску. — Протестантский капеллан, так же как и католик, был холост; оба делили один дом.
     
— Он очень болен? — спросил Джим.
     
— Нет. Но примите его благословение, и мое тоже. — Он протянул руку.
     
Джим опустил дорожный мешок, перехватил в левую руку Виллиса и коньки и пожал руку священника. Затем последовала неловкая пауза. В конце концов Джим сказал:
     
— Почему бы вам не уйти в помещение, пока вы не замерзли до смерти?
     
— Да, — согласился Френсис. — Это неплохая мысль.
     
— Я думаю, водитель уже заканчивает погрузку, — возразил мистер Мэрлоу. — Ну, сынок, береги себя. Мы увидимся во время миграции. — Он торжественно пожал руку сына.
     
— До скорого, папочка.
     
Миссис Мэрлоу обняла Джима и, прижав его маску к своей, сказала:
     
— Ох, мой мальчик, ты еще совсем маленький, а мне приходится отпустить тебя из дома!
     
— Ну, мамочка, пожалуйста! — он обнял ее, а затем обнял Филлис.
     
— Садитесь! — крикнул водитель.
     
— Всем до свидания!
     
Джим почувствовал, что кто-то взялся за его локоть, и повернулся. Это был доктор.
     
— Береги себя, Джим. И не груби никому.
     
— Спасибо, Док. — Джим повернулся и, пока доктор прощался с Френком, предъявил водителю свое школьное удостоверение.
     
Водитель посмотрел его.
     
— Что, оба бесплатно? Так как сегодня нет ни одного платного пассажира, вы можете ехать в обзорном куполе. — Он оторвал корешок, и Джим взобрался в скутер. Он подошел к высоко ценившимся местам в обзорном куполе, расположенным позади отсека водителя. Френк присоединился к нему.
     
Водитель поднял со льда тормозные колодки, взревели турбины, и судно мягко тронулось. Насыпь, проплывавшая мимо них, по мере нарастания скорости превращалась в гладкую стену. Лед был зеркально ровным, и вскоре они достигли крейсерской скорости — более двухсот пятидесяти миль в час. Водитель снял свою маску, и, как ему показалось, Френк и Джим сделали то же самое. Теперь скутер был герметически закрыт, и воздух в нем стал пригоден для дыхания; к тому же от сжатия воздуха стало значительно теплее.
     
— Здорово! — сказал Френсис.
     
— Да. Посмотри на Землю.
     
Выше солнца, в северо-восточной части неба, проплывала их материнская планета. Она горела зеленым огоньком на темно-красном фоне. Возле нее была маленькая, легкоразличимая невооруженным глазом белая звездочка — Луна, спутник Земли. К северу от них, в том направлении, куда они ехали, над горизонтом висел Деймос, один из спутников Марса. Это был крошечный тусклый диск, почти потерявшийся в лучах восходящего солнца.
     
Еще один спутник Марса, Фобос, был скрыт за горизонтом. В широтах, где был расположен Чаракс, он дважды в сутки поднимался над северным горизонтом и менее чем через час скрывался снова. Днем его невозможно было увидеть, и ни один безрассудный храбрец не рисковал наблюдать за ним жестокой холодной ночью. Джим не припомнил ни одного, кто мог бы видеть его, кроме как из скутера передвигающегося между колониями,
     
Френсис перевел взгляд с Земли на Деймос.
     
— Попросим водителя включить радио, — предложил он. — Деймос уже поднялся.
     
— Кому нужно твое радио? — ответил Джим. — Я хочу смотреть. — Берега канала были теперь не такими высокими; из купола наблюдения он мог видеть за ними обширную пустыню. Несмотря на то, что был уже поздний сезон, вдоль канала тянулся зеленый пояс, который становился еще зеленее, по мере того как растения выползали из земли, чтобы увидеть утренний солнечный свет.
     
Вдали тянулись красноватые песчаные дюны открытой пустыни. Он не мог видеть зеленый пояс восточного канала; тот был за горизонтом.
     
Водитель включил радио; музыка — наполнила скутер к приглушила монотонный рев турбореактивного двигателя. Это была музыка Сибелиуса, классического композитора, жившего на Земле в прошлом веке. В колонии Марса не было времени, чтобы развивать собственное искусство, и колонисты заимствовали его с Земли. Ни Джим, ни Френк не знали, кто написал музыку, да это их и не интересовало. Берега канала вновь поднялись; из купола наблюдения ничего не было видно, кроме прямой ленты льда; они откинулись на спинки сидений и задремали.
     
В первый раз с тех пор как свернулся от наружного холоде, Виллис зашевелился. Он выставил стебельки глаз и вопросительно посмотрел вокруг.
     
Музыка кончилась, и диктор сказал:
     
— Говорит станция Колонии Марса ДИ-ЭМ-ЭС, Деймос, орбита Марса. Сейчас, в общественных интересах, мы проведем трансляцию из Малых Зыбучих Песков. Доктор Грейвс Армбрустер прочитает лекцию “Экологические Концепции, вовлеченные в Экспериментальные Искусственные Симбиотики, как предпосылки к…”.
     
Водитель быстро выключил радио.
     
— Мне хочется послушать, — возразил Джим. — Это звучит интересно.
     
— Хватит пускать пыль в глаза, — ответил Френк. — Ты даже не знаешь значения этих слов.
     
— Черт возьми, я не знаю. Это значит…
     
— Лучше помолчи и вздремни немного. — Вняв собственному совету, Френк откинулся на спину и закрыл глаза. Однако у него не было возможности уснуть. Виллис, по-видимому, обдумал, или как там назвать то, что он использовал для мышления, программу, которую только что услышал. Он раскрылся и начал снова воспроизводить ее, подражая оркестру.
     
Водитель оглянулся и встал, испуганно глядя на них. Он что-то сказал, но Виллис заглушил его. Виллис прокрутил все до конца, даже прерванное сообщение диктора. Наконец водитель смог услышать себя.
     
— Эй, ребята! Что у вас там? Портативный магнитофон?
     
— Нет, прыгун.
     
— Что?
     
Джим поднял Виллиса, чтобы водитель смог увидеть его.
     
— Прыгун. Его зовут Виллис.
     
Водитель вытаращил глаза.
     
— Вы хотите сказать, что эта штука — магнитофон?
     
— Нет, это прыгун. Я же говорю, что его зовут Виллис.
     
— Дайте рассмотреть получше, — сказал водитель. Он включил что-то на панели управления, повернулся и просунул голову и плечи в купол наблюдения.
     
— Эй! Вы же угробите нас, — крикнул Френк.
     
— Не суетись, — посоветовал водитель. — Сейчас машину ведет эхолокатор. Следующие пара сотен миль берега канала останутся достаточно высокими. Ну-ка, что это за зверь? Когда вы принесли его, я подумал, что это волейбольный мяч.
     
— Нет, это Виллис. Виллис, поздоровайся с человеком.
     
— Привет, человек, — вежливо ответил Виллис.
     
Водитель почесал затылок.
     
— Даже в Кеонуке я не видел ничего лучше этого. Разновидность попугая, да?
     
— Это прыгун. Его точное научное название “Круглоголовик Марса”. Вы что же, не видели их раньше?
     
— Нет. Знаете, ребята, это самая ненормальная планета во всей системе.
     
— Если вам здесь не нравится, — спросил Джим, — почему вы не вернетесь туда, откуда пришли?
     
— Не поддевай меня, юнец. Сколько вы хотите за зверя? У меня появилась идея, как его можно использовать.
     
— Продать Виллиса? Вы сошли с ума!
     
— Иногда я сам так думаю. О, конечно, это просто предположение. — Водитель вернулся на свое место, оглянулся и пристально посмотрел на Виллиса.
     
В своих дорожных сумках мальчики раскопали сэндвичи и сжевали их. После этого предложение Френка вздремнуть показалось заслуживающим внимания. Они спали до тех пор, пока скутер не снизил скорость. Джим сел и, моргая, посмотрел по сторонам.
     
— Что случилось?
     
— Подходим к Станции Циния, — ответил водитель. — Пробудем здесь до заката.
     
— Боитесь, что лед подтает?
     
— Может, да, может, нет. Температура поднимается, а я не хочу, чтобы это произошло. — Скутер мягко остановился, затем медленно вполз на низкий уклон и снова остановился. — Выходите все! — крикнул водитель. — Возвращайтесь после захода солнца, или останетесь здесь. — Он вышел; мальчики последовали за ним.
     
Станция Циния располагалась в трех милях от древнего города Циния, в месте, где соединялись западная протока канала Страймон и канал Эре. Она включала в себя небольшую столовую, комнату отдыха с несколькими кроватями и склады. На востоке, слишком прекрасные, чтобы казаться реальными, над поверхностью поднимались башни Цинии.
     
Водитель прошел в помещение станции. Джим отошел к стене и рассматривал город; Френк остановил свое благосклонное внимание на входе в столовую. Затем они вошли внутрь и вложили часть своего скудного капитала в кофе и посредственный суп.
     
Водитель оторвался от своего обеда и сказал:
     
— Эй, Георг! Ты видел что-нибудь подобное? — он указал на Виллиса.
     
Георг был официантом. Кроме этого, он был кассиром, станционным служащим, смотрителем гостиницы и представителем Компании в одном лице. Он посмотрел на Виллиса:
     
— Да.
     
— Видел? Где? Как ты думаешь, я смогу поймать себе одного?
     
— Сомневаюсь. Их можно увидеть болтающимися около марсиан. К тому же их немного. — Он вернулся к своему чтиву — “Нью-Йорк Таймс” двухгодичной давности.
     
Мальчики поели, оплатили счет и приготовились выйти.
     
— Подождите, ребята. Куда вы направляетесь? — спросил повар-официант-станционный смотритель.
     
— В Малые Зыбучие Пески.
     
— Не то. Куда вы направляетесь сейчас? Почему бы вам не пройти в комнату отдыха? Если захотите, можете вздремнуть.
     
— Мы лучше побродим вокруг станции, — объяснил Джим.
     
— Ладно. Только держитесь подальше от города.
     
— Почему?
     
— Потому что Компания запретила это, вот почему. Без разрешения нельзя. Так что держитесь подальше.
     
— А как мы можем получить разрешение? — настаивал Джим.
     
— Вы не сможете. Циния еще не открыта для экскурсий. — Он снова уткнулся в газету.
     
Джим хотел еще что-то спросить, но Френк дернул его за рукав. Они вышли наружу.
     
— Я не думаю, — сказал Джим, — что это входит в его обязанности — предупредить нас о невозможности посещения Цинии.
     
— Какая разница? Он считает, что входит.
     
— Что же мы теперь будем делать?
     
— Пойдем в Цинию, конечно. Как будто этот пройдоха не предупреждал нас.
     
— А он нас не поймает?
     
— Да как он сможет? Он не сдвинется со своего тепленького местечка. Идем.
     
— Ладно.
     
Они пошли на восток. Идти было неудобно; здесь не было дороги, а под ногами растения, что росли вдоль каналов, разостлали свои гигантские листья, чтобы уловить лучи полуденного солнца. Но низкая гравитация Марса облегчала движение. Вскоре они подошли к каналу Эре и двинулись вдоль него по направлению к городу.
     
Берег канала был выложен ровными камнями, и идти по ним было легко. Воздух был теплым и даже ароматным, хотя поверхность канала оставалась покрытой льдом. Солнце стояло высоко; сейчас они были, по крайней мере, на тысячу миль ближе к экватору, чем на рассвете.
     
— Тепло, — сказал Виллис. — Пусти Виллиса.
     
— Ладно, — согласился Джим. — Только не провались.
     
— Виллис не провалится.
     
Джим опустил его, и маленькое существо, подпрыгивая и перекатываясь, пошло вдоль берега. Словно щенок, исследующий новое место выгула, он то и дело скрывался в густой растительности.
     
Башни города приблизились и стали выше. Оставалось пройти не больше мили, когда они увидели марсианина. Это был небольшой — его рост не превышал двенадцати футов — представитель своего рода. Опираясь на все три ноги, он стоял совершенно неподвижно и ничего не замечая вокруг, хотя его глаза не мигая смотрели на них.
     
Джим и Френк, конечно, знали немного о марсианах и решили, что этот ушел в свой “другой мир”, они стояли и разглядывали его; существо не шевелилось. Виллис стрелой промчался между ног марсианина, потерся о них, затем отошел и дважды печально квакнул.
     
Марсианин пошевелился, осмотрелся вокруг и, внезапно наклонившись, подхватил Виллиса.
     
— Эй! — завопил Джим. — Отпусти его!
     
Ответа не последовало.
     
Джим поспешно повернулся к Френку.
     
— Скажи ему, Френк. Я никогда не мог добиться того, чтобы они меня поняли. Пожалуйста! — Доминирующий марсианский язык Джим немного понимал, но никогда не мог говорить. У Френка с этим было немного лучше, правда, только по сравнению с Джимом. Те, кто говорил на марсианском, жаловались, что от него болит горло.
     
— Что сказать?
     
— Скажи, чтобы он отпустил Виллиса!
     
— Отстань. Марсиане никому и никогда не причиняли вреда.
     
— Ну скажи, чтобы он отпустил Виллиса.
     
— Ладно, я попробую. — Френк задрал голову вверх. Благодаря нервозности и респиратору, его и так плохое произношение сделалось еще хуже. Тем не менее он прокудахтал и проквакал фразу от начала и до конца; она, как казалось ему, включала в себя все, что хотел Джим. Ничего не случилось.
     
Он попытался снова, используя другие выражения. Опять ничего не произошло.
     
— Тут что-то не так, Джим, — предположил он. — Либо он не понимает меня, либо не хочет слушать.
     
— Виллис! Эй, Виллис! — крикнул Джим. — У тебя все нормально?
     
— Виллису хорошо!
     
— Прыгай вниз! Я поймаю тебя.
     
— Виллису хорошо!
     
Марсианин повернул голову и, казалось, впервые заметил Джима. Он держал Виллиса в одной руке; другие две руки медленно опустились вниз и окружили Джима; одна рука поместилась под то место, на котором он сидел, другая легла на живот.
     
Джим почувствовал, что его поднимают, и вдруг оказался перед большими водянистыми глазами марсианина, заглядывающими в его глаза. Марсианский абориген повернул голову взад и вперед, позволив каждому глазу разглядеть его.
     
Джим никогда раньше не был так близко к марсианам; ему это не понравилось. Джим попытался отпрянуть назад, но хрупкий марсианин был сильнее, чем казалось.
     
Внезапно из верхней части головы марсианина донесся голос. Джим, хотя и разобрал в начале фразы знакомые сочетания звуков, но не смог понять, о чем тот говорит. Но голос марсианина возымел на него странное действие. Непонятно квакающий, он был наполнен таким теплом, симпатией и дружелюбием, что абориген больше не пугал его. Вместо этого он стал казаться старым доверенным другом.
     
Марсианин повторил фразу.
     
— Что он говорит, Френк?
     
— Я не понял. Я понял только то, что настроен он дружески.
     
Марсианин заговорил снова; Френк прислушался.
     
— Я думаю, он приглашает, тебя к себе.
     
— Скажи ему, что я согласен, — поколебавшись секунду, сказал Джим.
     
— Джим, ты сошел с ума?
     
— Все нормально. Он не сделает ничего плохого. Я уверен в этом.
     
— Ну ладно. — Френк проквакал формулу согласия.
     
Абориген поднял одну ногу и быстро зашагал по направлению к городу. Френк побежал следом. Он старался не отставать, но через некоторое время понял тщетность своих усилий. Задыхаясь, он остановился.
     
— Подождите меня, — донесся его голос, приглушенный маской.
     
Джим попытался попросить марсианина остановиться, но отказался от своей затеи. Вдруг его осенило.
     
— Говори, Виллис. Виллис, мальчик, скажи ему, чтобы он подождал Френка.
     
— Подождать Френка? — с сомнением спросил Виллис.
     
— Да. Подождать Френка.
     
— Ладно. — Виллис что-то просвистел своему новому другу; марсианин остановился и опустил свою третью ногу. Подошел запыхавшийся Френк. Марсианин убрал одну руку от Джима и подхватил Френка.
     
— Эй! — запротестовал Френк. — Отпусти.
     
— Не дергайся, — посоветовал Джим.
     
— Но я не хочу, чтобы он меня нес.
     
Слова Френка не достигли цели. Марсианин снова двинулся с места. Его трехногая походка, в которой две ноги постоянно опирались на землю, хотя не была плавной, но оказалась неожиданно быстрой.
     
— Как ты думаешь, куда он нас тащит? — спросил Джим.
     
— Я думаю, в город, — сказал Френк. — Как бы нам не проворонить скутер.
     
— Не беспокойся. У нас еще час в запасе.
     
Марсианин больше ничего не говорил и упорно продолжал двигаться по направлению к Цинии. Виллис был так же счастлив, как пчела в цветочном магазине. Джим наслаждался ездой. Теперь, когда его голова поднялась на добрых десять футов над землей, обзор намного улучшился; через верхушки растений, растущих вдоль канала, он мог видеть величественные башни Цинии. Башни были совершенно не похожи на башни в Чараксе, так же как два города не были похожи друг на друга. В каждом была уникальная архитектура, каждый выражал мысли разных художников.
     
Джим хотел знать, зачем были построены башни, для чего они предназначены и как давно они были сделаны.
     
Темно-зеленое море растений, расстилавшихся вокруг них, доходили марсианину до пояса. Широкие листья, разостланные перпендикулярно солнечным лучам, жадно тянулись за жизненно необходимой лучистой энергией. Когда тело марсианина затеняло их, они отворачивались в сторону, и снова расстилались, как только он проходил мимо.
     
Башни приблизились; вдруг марсианин остановился и опустил мальчиков вниз. Опустив их, он понес Виллиса дальше. Впереди, почти скрытый свешивающейся зеленью, был арочный вход в тоннель, который наклонно уходил под почву. Джим заглянул в него и сказал:
     
— Френк, что ты об этом думаешь?
     
— Вот так штука. Я не знаю.
     
Мальчики раньше ходили в Чаракс и в Копи, но они бывали только в покинутых районах городов и только на уровне поверхности. Сейчас у них не было времени, чтобы принять решение; их проводник уже ушел вниз по уклону на приличное расстояние.
     
Крича, Джим побежал за ним.
     
— Эй, Виллис!
     
Марсианин остановился и обменялся несколькими репликами с Виллисом.
     
— Подожди, Джим, — выкрикнул прыгун.
     
— Скажи ему, пусть он отпустит тебя.
     
— Виллису хорошо. Джим подождет.
     
Не давая возможности Джиму подойти ближе, марсианин пошел дальше. Джим безутешно вернулся к входу и сел на выступающий камень.
     
— Что будешь делать? — спросил Френк.
     
— Ждать, я полагаю. Что же еще? А ты?
     
— Я, кажется, застрял. Но я не хочу упустить скутер.
     
— Ну, я тоже не хочу. В любом случае, мы не сможем оставаться здесь после захода солнца.
     
На Марсе резкое снижение температуры после захода солнца было обычным делом. Для человека Земли это означало верную смерть, если он не имеет специальной одежды и не будет постоянно двигаться.
     
Они сидели и ждали, наблюдая за насекомыми, легко и быстро носившимися мимо них. Один маленький треножник, менее чем в дюйм высотой, уселся на колено Джима; существо, казалось, изучало его. Джим дотронулся до него, и насекомое, взбрыкнув всеми своими членами, умчалось прочь. Так как водоискатели не подходили близко к поселениям марсиан, мальчики не соблюдали никакой осторожности; они просто сидели и ждали.
     
Прошло около получаса, и марсианин вернулся. А может, это был другой марсианин, но, по крайней мере, таких же размеров. Виллиса с ним не было. Джим нахмурился.
     
— Идем со мной, — сказал марсианин на своем языке, сопроводив предложение вопросительным жестом.
     
— Мы идем или нет? — спросил Френк.
     
— Скажи ему — идем. — Френк исполнил просьбу. Они втроем пошли вниз. Марсианин положил большие руки-заслонки на плечи мальчиков и повел их вперед. Вскоре он остановился и поднял их. На этот раз они не возражали.
     
Хотя они уже прошли по тоннелю несколько сотен ярдов, здесь оставалось так же светло, как при дневном свете. Свет лился отовсюду, но особенно с потолка. По человеческим стандартам тоннель был большим, но для марсиан не более, чем просто удобный. Время от времени им встречались другие аборигены; если они двигались, их проводник всегда гудел приветствие, но если встречный был характерно неподвижен, словно находился в трансе, проходил, не издавая ни звука.
     
Один раз их проводник перешагнул через шар около трех футов в диаметре. Сначала Джим не понял, что это такое, затем бросил еще один взгляд и пришел в замешательство. Он повернул голову и внимательно посмотрел на него. ТАКОГО НЕ МОГЛО БЫТЬ — но это было!
     
Он пристально вглядывался в то, что не многие люди могли видеть когда-либо и ни один человек не захотел бы увидеть снова: марсианин сложился и скатал себя в шар, руки-заслонки закрывали все части тела, кроме изогнутой спины. Марсиане — современные, цивилизованные марсиане — не впадали в зимнюю спячку, но много веков назад их далеким предкам приходилось делать это, и теперь, если они хотели, они могли принимать такую сохраняющую тепло и влагу сферическую форму.
     
Но вряд ли они хотели этого.
     
Для марсиан свертывание являлось неким моральным эквивалентом смертельной дуэли на Земле. Они прибегали к этому в том случае, когда марсианин был обижен до такой степени, что уже ничто не могло удовлетворить его. Это имело такое значение: я бросаю вас, я оставляю ваш мир, я отрицаю ваше существование.
     
Первые пионеры Марса не понимали этого и по невежеству, из-за неверной оценки марсианских ценностей, не раз обижали их.
     
Это на много лет задержало колонизацию Марса и заставило Землю послать сюда много опытных дипломатов и специалистов по семантике, чтобы исправить неразумно причиненный вред. Джим недоверчиво посмотрел на удаляющегося марсианина и задался вопросом: чт бы могло заставить сделать это весь город? Он вспомнил жуткий рассказ о второй экспедиции на Марс, который поведал ему доктор Мак-Рэй.
     
— Так этот набитый дурак, — говорил доктор, — он был лейтенантом медицинской службы, чего я никак не могу представить, этот идиот схватил шар и попытался раскатать его. Вот тогда это и случилось.
     
— Что случилось? — спросил Джим.
     
— Он исчез.
     
— Марсианин?
     
— Нет, офицер-медик.
     
— Что? Как так исчез?
     
— Не спрашивай меня; я не видел этого. Свидетели, их было четверо, клятвенно утверждали, что сначала он там был, а потом его не стало. Как если бы он встретил буджама.
     
— Что такое “буджам”? — спросил Джим.
     
— Ты современный ребенок и не получил никакого образования? О буджамах написано в книге; я поищу ее для тебя.
     
— Но КАК он исчез?
     
— Не спрашивай меня. Если тебе от этого станет легче, можешь назвать это массовым гипнозом. Мне от этого легче, но не намного. Семь восьмых айсберга всегда скрыты под водой, вот и все, что я могу сказать. — Джим никогда не видел айсберга, и поэтому эта аллегория ни о чем не сказала ему, но когда он увидел свернувшегося марсианина, ему точно не стало легче.
     
— Ты видел это? — спросил Френк.
     
— Лучше бы не видел, — сказал Джим. — Интересно, что с ним случилось?
     
— Вероятно, он хотел найти мэра и заблудился.
     
— Это не повод для шуток. Может, он… Тише! — внезапно оборвал себя Джим. Он увидел другого марсианина, но не свернутого; вежливость требовала тишины.
     
Марсианин, который нес их, повернул налево и вошел в зал; там он опустил их на пол. Ребятам это помещение показалось очень большим; у марсиан оно, вероятно, предназначалось для общих собраний. Там было много составленных в круг конструкций, которые они использовали так, как земляне используют стулья. Это была круглая комната с куполообразным потолком; потолок создавал впечатление, будто находишься под открытым марсианским небом, бледно-голубым у горизонта, постепенно темнеющим, переходящим к пурпурному и наверху пурпурно-черным, со звездами, разбросанными тут и там.
     
Миниатюрное, вполне убедительное солнце висело над западным меридианом. Благодаря какой-то хитрости нарисованные горизонты казались отдаленными. На северной стене был изображен канал Эре, проносивший мимо свои воды.
     
— Вот это мастер! — прокомментировал Френк; Джим не сумел высказать свое мнение.
     
Марсианин поставил их на две свободные конструкции. Мальчики даже не пытались воспользоваться ими; для того чтобы сидеть. обычная стремянка была бы более удобна и комфортабельна. Марсианин, с величайшей печалью в глазах, посмотрел сначала на них, потом на конструкции и вышел из комнаты.
     
Он быстро вернулся, за ним следовали двое других; все трое несли охапки цветной материи. Они свалили ее в кучу посередине комнаты. Первый марсианин поднял Джима и Френка и осторожно опустил их на кучу.
     
— Я думаю, он предлагает использовать это вместо стульев, — прокомментировал Джим.
     
Ткань была не сотканной, а сплошным полотном, похожим на паутину и почти таким же мягким, но гораздо крепче. Полотнища были раскрашены во все цвета всевозможных оттенков, от пастельно-голубого до ярко-красного. Мальчики развалились на них и стали ждать.
     
Их хозяин расслабился на одной из свободных конструкций; два других сделали то же самое. Ни один ничего не говорил. Мальчики были не туристы, поэтому они знали, что лучше не пытаться торопить марсиан. Прошло немного времени, и Джиму пришла в голову идея попробовать осторожно приподнять маску.
     
— Послушай! Ты что делаешь? Хочешь задохнуться? — заметив это, набросился на него Френк.
     
Джим совсем снял маску.
     
— Все нормально. Давление выше нормы.
     
— Этого НЕ МОЖЕТ БЫТЬ. Мы же не проходили через переходную камеру.
     
— Попробуй сам, — сказал Джим.
     
Увидев, что он не задыхается и не становится вялым, Френк рискнул тоже сделать это. Он мог дышать спокойно и безо всяких неприятных последствий. Давление было такое же, каким они пользовались дома, и соответствовало стратосферному давлению Земли, что было достаточно для нормального отдыха человека.
     
Вошли еще несколько марсиан и неторопливо утвердили себя на конструкциях.
     
— Ты знаешь, что здесь происходит, Джим? — спустя некоторое время спросил Френк.
     
— Ну… может быть.
     
— Это не “может быть”. Это называется “взрослеть вместе”.
     
“Взрослеть вместе” — это неполный перевод марсианской идиомы, которая обозначает обычное для марсиан совместное действие — сесть в круг и ничего не говорить. Но говорить так — все равно что изображать скрипичную музыку как протягивание лошадиного хвоста через высушенную кошачью кишку.
     
— Думаю, ты прав, — согласился Джим. — Лучше нам помолчать.
     
— Конечно.
     
Долгое время никто ничего не говорил. Медленно текли мысли Джима. Он думал о школе и о том, что он будет там делать, о своей семье и о прошедшей жизни. Его мысли вернулись к настоящему моменту. Он вновь начал осознавать происходящее и понял, что никогда не был так счастлив, как сейчас. Это было спокойное счастье; он был совершенно расслаблен и удовлетворен, но не чувствовал желания ни смеяться, ни даже улыбаться.
     
Он знал всех присутствующих марсиан, каждого отдельного марсианина, и с каждой протекающей минутой узнавал о них все больше. Он даже не представлял себе раньше, как они прекрасны. “Безобразен, как абориген” — это было обычное сравнение колонистов: Джим с удивлением вспомнил, что он сам иногда использовал его, но никак не мог понять, почему он это делал.
     
К тому же он много узнал о Френке, сидевшем рядом с ним, и понял, как сильно он его любит. Верный — это слово больше всего подходило Френку. Хорошо, если за твоей спиной стоит такой человек. Он не мог понять, почему никогда не говорил Френку, что любит его.
     
Он нежно, но без беспокойства, вспомнил о Виллисе. Такая компания не подходила Виллису; Виллису больше нравились шум и бурное веселье, а не изысканность. Джим оставил мысли о Виллисе, откинулся на спину и окунулся в радости жизни. Он с восторгом заметил, что миниатюрное солнце движется по потолку так же, как настоящее Солнце движется по небу, а не висит там, где его подвесил художник, проектировавший эту комнату. Он увидел, как оно продвинулось к западу и теперь клонилось к нарисованному горизонту.
     
Позади него послышался шум — два марсианина обменялись фразами, и один из них, покинув свое место, легкой походкой вышел из комнаты.
     
— Как я хорошо выспался, — сказал Френк и сел.
     
— Ты спал? — спросил Джим. — А я нет.
     
— Какого черта — нет. Ты храпел, как доктор Мак-Рэй.
     
— Да я совсем не спал.
     
— Это ты так говоришь!
     
Ушедший марсианин снова вернулся в комнату. Джим был уверен, что это тот же самый; они теперь не казались ему совершенно одинаковыми. Он нес питьевую воду. Френк вытаращил глаза.
     
— Ты думаешь, они хотят дать нам ВОДУ?
     
— Похоже на это, — с благоговением б голосе ответил Джим. Френк покачал головой.
     
— Никому не рассказывай об этом; все равно никто не поверит.
     
— Ты прав.
     
Церемония началась. Марсианин с чашей назвал свое собственное имя, пригубил чашу и передал ее по кругу. Второй марсианин назвал свое имя; и пригубил чашу. Чаша перешла к следующему. Джим услышал, как марсианин, доставивший их сюда, назвался — “Гекко”. Джиму показалось, что это хорошее имя и вполне подходит хозяину. Наконец чаша с водой пришла к Джиму. Марсианин передал ее с пожеланием “никогда не страдать от жажды”. Джим ясно понял смысл слов.
     
— Чтобы у тебя всегда, когда захочешь, была вода! — хором сказали сидевшие вокруг него.
     
Джим взял чашу и решил, что доктор был не прав, когда говорил, будто у марсиан нет ничего, чем бы могли воспользоваться люди.
     
— Джим Мэрлоу! — возвестил он и сделал маленький глоток.
     
Он вернул чашу, порылся в своих несовершенных познаниях доминирующего языка и. сконцентрировав внимание на акценте, ухитрился сказать:
     
— Пусть вода у вас будет чистой и в достатке.
     
Раздался шепот одобрения. Марсианин передал чашу Френку.
     
Когда церемония завершилась в комнате поднялся шум. Марсиане болтали словно люди на вечеринке. Джим тщетно пытался понять, что говорил ему марсианин рост которого почти в три раза превышав роста Джима, когда его отвлек Френк.
     
— Джим! — сказал ок. — Ты видишь это солнце? Мы можем проворонить скутер!
     
— Как? Это не настоящее солнце; это игрушка.
     
— Да, но сне соответствует настоящему. Мне сказал это марсианин.
     
— Ох, ради бога! Где Виллис? Гекко — где Гекко?
     
Гекко услышал свое имя и подошел; он что-то вопросительно прокудахтал Джиму. Джим, спотыкаясь на синтаксисе, используя неправильные символы и со своим акцентом, оставляющим желать лучшего, попытался объяснить свою беду. Френк оттеснил его в сторону и заговорил сам.
     
— Они доставят нас на место до захода солнца, — сказал он Джиму, — но Виллис останется здесь.
     
— Почему. Они не могут этого сделать!
     
— Я говорю только то, что сказал он.
     
Джим задумался.
     
— Скажи, пусть он принесет Виллиса сюда, и скажет ЕМУ ОБ ЭТОМ.
     
Гекко согласился. Виллиса принесли и положили на пол. Он, переваливаясь, подошел к Джиму и сказал:
     
— Привет, Джим-мальчик! Привет, Френк-мальчик!
     
— Виллис, — серьезно сказал Джим. — Джим уходит. Виллис пойдет с Джимом?
     
Виллис был озадачен.
     
— Оставайся здесь. Джим останется здесь, и Виллис останется здесь. Хорошо.
     
— Виллис, — с жаром сказал Джим. — Джим ДОЛЖЕН уйти. Виллис пойдет с Джимом?
     
— Джим уйдет?
     
— Джим уйдет.
     
Казалось, будто Виллис пожал плечами.
     
— Виллис пойдет с Джимом, — печально сказал он.
     
— Скажи об этом Гекко.
     
Виллис сказал. Марсианин, казалось, был удивлен, но спорить е стал. Он поднял обоих мальчиков и прыгуна и вышел за дверь. Другой марсианин — Джим вспомнил, что он назвался Г’куро — освободил Гекко от Френка и пошел сзади. Проходя по тоннелю, Джим вдруг почувствовал, что ему нужна маска; Френк тоже надел вою.
     
Свернувшийся марсианин все еще находился в коридоре; те, что несли их, безо всяких замечаний перешагнули через него.
     
Когда они вышли на поверхность, солнце было очень низко. Хотя марсиане не торопились, их нормальные шаги составляли хорошую скорость; трехногая парочка быстро прошла три мили до Станции Циния. Солнце достигло горизонта, когда мальчиков и Виллиса марсиане доставили на док. Сразу же марсиане повернулись и пошли назад, торопясь к теплу их города.
     
— До свидания, Гекко! — крикнул Джим. — До свидания, Г’куро!
     
Водитель и станционный смотритель вышли на док; было очевидно, что водитель был готов стартовать оставить своих пассажиров.
     
— Ну что? — сказал станционный смотритель.
     
— Мы готовы, — ответил Джим.
     
— Я вижу, — сказал водитель и пристально посмотрел вслед удаляющимся фигурам. Он подмигнул и повернулся к станционному смотрителю. — Мы можем оставить этот вопрос, Георг. — Он кивнул мальчикам. — Ну, давайте на борт.
     
Они влезли в скутер и поднялись в купол наблюдения. Скутер по уклону сполз на поверхность льда, повернул налево, в канал Эре, и набрал скорость. Солнце опустилось за горизонт; пейзаж скудно освещался коротким марсианским закатом. По обоим берегам мальчики могли видеть сворачивающиеся на ночь растения. За несколько минут поверхность, покрытая густой растительностью еще полчаса назад, стала голой, как настоящая пустыня.
     
Вышли редкие и ослепительные звезды. Над видимым горизонтом повисли мягкие занавески сияния. На западе поднимался тусклый устойчивый свет, двигающийся против движения звезд.
     
— Смотри! — сказал Френк. — Там Фобос.
     
— Я вижу, — ответил Джим. — Холодно. Давай спать.
     
— Ладно. Только я хочу есть.
     
— У меня осталось несколько сэндвичей. — Они сжевали по одному, спустились в нижний отсек и забрались на койки. Тем временем скутер миновал город Геспередум и свернул на северо-запад, в канал Эрементус, но Джим не знал этого; он спал, и ему снилось, что они с Виллисом поют дуэтом перед изумленными марсианами.
     
Водитель растолкал их.
     
— Выходите! Конец маршрута!
     
— Что?
     
— Приехали, друзья по плаванию. Это — Малые Зыбучие Пески.
    
    
     
      
4. АКАДЕМИЯ ЛОУЭЛЛА
     
     
      
Дорогие мама и папа.
      
Я не смог позвонить вам в среду ночью, потому что мы приехали только в четверг угрем. Когда я попытался позвонить в четверг, оператор сказал, что Деймос сейчас находится над северной Колонией и поэтому связаться с вами через Деймос я смогу не раньше чем через три дня. Письмо должно дойти до вас быстрее, к тому же это сэкономит вам четыре с половиной кредита, которые вам пришлось бы заплатить за телефонный вызов. Но теперь я понял, что не смогу сразу отправить это письмо и, возможно, вы получите его после того, как появится возможность сделать телефонный вызов, если, конечно, я его сделаю. Вы даже не представляете себе, сколько здесь всяких дел и как много времени они отнимают у меня. Во всяком случае, мать Френка, вероятно, сообщит вам, что мы добрались нормально, так что, не делая телефонного вызова, я все-таки сэкономлю вам четыре с половиной кредита.
      
Я так и слышу, как Филлис говорит, будто я намекаю на то, чтобы вы переслали мне эти сэкономленные мной четыре с половиной кредита, но это не так. У меня еще осталось немного денег из тех, что вы дали мне перед отъездом, и кроме этого, я сохранил часть денег со дня рождения. Поэтому если я не буду слишком тратиться, мне хватит их до того, как вы прибудете сюда после начала Миграции, хотя цены здесь больше, чем дома. Френк говорит, что цены здесь выше из-за туристов, но сейчас здесь никаких туристов нет и не будет до следующей недели, пока не прибудет “Альберт Эйнштейн”.’В любом случае, если вы разделите со мной те деньги, у вас останется чистых два с четвертью кредита.
      
Мы прибыли сюда в четверг утром, потому что водитель побоялся, что лед может испортиться, и мы пережидали на Станции Циния, где Френк и я попусту болтались вокруг, убивая время до захода солнца.
      
Мы с Френком решили поселиться вместе и получили превосходную комнату. Она, правда, рассчитана только на одного мальчика и в ней единственный письменный стол, но мы главным образом готовимся одновременно по разным предметам, а компьютером пользуемся вместе. Я записываю это письмо на нашем учебном магнитофоне, потому что Френк ушел дежурить по кухне, а я уже все выучил, кроме истории, но ее мы будем делать с Френком, когда он вернется. Профессор Стибен говорит, что совершенно не представляет себе, что он будет делать, если сюда прибудут еще студенты, так как все комнаты уже заняты, разве что развешивать их на крючки, но это он, конечно, пошутил. Он много шутит, и будет очень жаль, когда он уедет на “Альберте Эйнштейне” и его сменит новый директор.
      
Ну вот и все пока. Френк вернулся, и сейчас мы займемся работой, потому что завтра у нас будет викторина по истории.