1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 
– А они нападают на купальщиков?
   
– Никогда не слышал об этом, сэр. Возможно, они достаточно умны, чтобы нападать только на купальщиков, неосмотрительно удалившихся от берега.
   
– Ты имеешь в виду… забредших глубоко в леса? И угодивших в заросли банановых деревьев?
   
– Возможно, сэр.
   
– Коварные твари.
   
– Да, сэр.
   
– Почему бы нам не устроиться поудобнее, господин Тупс?
   
– Конечно, сэр.
   
Спичка вспыхнула в темноте, и Чудакулли закурил свою трубку.
   
   
Анк-морпоркские сантаславы практиковались несколько недель.
   
Традицию приписывали Анаглиптс Хаггс, организатору лучшей группы городских певцов, призванных поддерживать в горожанах дух товарищества и сердечности.
   
Да, кстати, маленькое замечание. Будьте крайне осмотрительны с людьми, которые не стыдятся во всеуслышание твердить о «товариществе и сердечности», как будто это какие-нибудь горчичники, которые можно налепить на спину обществу. Стоит вам проявить излишнюю доверчивость, как они мигом организуют какой-нибудь майский танец, и тогда выход остается только один: попытаться добраться до опушки леса.
   
Певцы уже одолели половину Паркового переулка и почти допели «Веселую рыжую курицу»[21]. Голоса сливались в полной гармонии. Банки были полны пожертвованиями беднякам города – по крайней мере, той части бедняков, которая, по мнению госпожи Хаггс, была более-менее живописной, не слишком вонючей и обязательно говорила «спасибо». Люди подходили к дверям, чтобы послушать пение. Снег озарялся оранжевым сиянием. Снежинки кружились в свете свечных фонарей. Если поднять нарисованную выше картину, под крышкой непременно обнаружился бы шоколад. Или, по крайней мере, богатый выбор печенюшек.
   
Но вдруг в слаженное пение начал проникать некий диссонанс.
   
Еще одна певческая группа маршировала под бой совсем другого барабана. Барабанщик был явно обучен в каком-то другом месте – возможно, другими живыми существами и на другой планете.
   
Возглавлял группу безногий человек на маленькой тележке, который распевал во всю глотку и использовал в качестве тарелок две миски. Звали человека Арнольд Косой, а его тележку толкал Генри-Гроб, чье хриплое пение часто прерывалось приступами неритмичного кашля. Рядом с ними шагал человек самой обычной внешности, если бы не две весьма странные детали. Во-первых, он был облачен в рваную, грязную, хоть и дорогую одежду, а во-вторых, его не лишенный приятности тенор заглушало кряканье сидевшей у него на голове утки. Откликался этот человек на имя Человек-Утка, хотя сам никогда не понимал, почему его так зовут или почему его всегда окружают люди, видящие уток там, где их просто не могло быть. Ну а замыкал шествие Старикашка Рон, который слыл в Анк-Морпорке самым чокнутым нищим среди всех чокнутых нищих. Петь он не умел совсем, зато пытался изрыгать проклятия в ритм той или иной мелодии. А еще на поводке Старикашка Рон вел пыльного цвета дворнягу.
   
Сантаславы замерли и в ужасе уставились на нищих.
   
Нищие продолжали не спеша двигаться по улице, распевая свои страшдественские гимны, и ни одна из групп не заметила, как вдруг из сточных канав и из-под плит мостовой начали появляться какие-то черные и серые пятна, улепетывающие со всех лап прочь. Люди всегда испытывали непреодолимое желание побряцать чем-нибудь и вдоволь поорать в последние часы уходящего года, когда всякая сверхъестественная мерзость, пользуясь длинными серыми днями и густыми тенями, размножалась особенно активно. Затем люди освоили гармоники и стали петь более приятственно, но с меньшей эффективностью. Ну а те, кто понимал, что к чему, продолжали орать и колотить изо всех сил по чему-нибудь железному.
   
На самом деле нищих не интересовало соблюдение народных обычаев. Они просто шумели в обоснованной надежде, что кто-нибудь даст им денег, лишь бы они замолчали.
   
Впрочем, в их песне даже можно было различить связные слова:
   
    
     
«Страшдество на носу,
     
Свинья на сносу,
     
Брось доллар в шляпу старика,
     
А если нету – не беда,
     
Ведь пенни нам тоже сойдет…»
    
   
   
– А если у тебя нет пенни, – йодлем затянул Старикашка Рон, – так… фгхфгхйффгмфмфмф…
   
Это отличавшийся благоразумием Человек-Утка вовремя заткнул Рону рот.
   
– Прошу меня извинить, – тут же сказал он. – Но мы не затем сюда вышли, чтобы в нас швырялись чем попало и захлопывали прямо перед нашими носами двери. К тому же в этих строках не выдержан размер.
   
Двери тем не менее захлопнулись. Другие сантаславы поспешили удалиться в более благоприятные районы города. «Доброжелательность» – это слово придумал человек, никогда не встречавшийся со Старикашкой Роном.
   
Нищие перестали петь, за исключением пребывавшего в своем собственном мирке Арнольда Косого.
   
– …Никто не знает, каково ботинок вареный есть…
   
Но вскоре даже его затуманенное сознание зафиксировало изменения в окружающем мире.
   
Задул противный ветер, снег посыпался с деревьев. Снежинки закружились в воздухе, и нищим вдруг показалось (наверное, показалось, ведь стрелка их психических компасов не всегда указывает направление на реальность), что откуда-то сверху доносятся обрывки спора.
   
– Я просто хотел сказать, хозяин, все это не так просто…
   
– ПРИЯТНЕЕ ДАРИТЬ, ЧЕМ ПОЛУЧАТЬ, АЛЬБЕРТ.
   
– Ошибаешься, хозяин: дороже – однозначно, но приятнее? Нельзя же ходить повсюду и…
   
На заснеженную улицу посыпались какие-то предметы.
   
Нищие пригляделись. Арнольд Косой поднял сахарную свинью и быстро откусил ей пятачок. Старикашка Рон подозрительно прищурился на отскочившую от шляпы хлопушку, потом поднес ее к уху и потряс.
   
Человек-Утка открыл пакетик с конфетами.
   
– Мятные сосульки? – удивился он. Генри-Гроб снял с шеи связку сосисок.
   
– Разрази их гром? – неуверенно произнес Старикашка Рон.
   
– Это хлопушка, – пояснил пес и почесал за ухом. – Нужно дернуть за веревочку.
   
Рон, ничего не понимая, помахал хлопушкой.
   
– Дай сюда, – велела дворняга и зажала конец хлопушки в зубах.
   
– Ничего себе! – воскликнул Человек-Утка, зарываясь в сугроб. – Да здесь целая жареная свинья! А еще почему-то не разбившееся блюдо с жареной картошкой! А это… смотрите… неужели в этой банке икра?! Спаржа! Консервированные креветки! О боги! Что будем есть на ужин, Арнольд?
   
– Старые башмаки, – ответил Арнольд, открыл коробку с сигарами и облизнул одну из них.
   
– Просто старые ботинки?
   
– Нет, не просто. Фаршированные грязью и с гарниром из жареной грязи. Хорошей грязью, уверяю тебя. Приберегал специально до праздника.
   
– Но мы же можем полакомиться гусем!
   
– А нафаршировать его ботинками можно?
   
Хлопушка с треском взорвалась, и они услышали, как зарычала думающая за Старикашку Рона дворняга.
   
– Нет, нет, нет! Колпак нужно надеть на голову, а смешное изречение – прочитать!
   
– Десница тысячелетия и моллюск? – поинтересовался Рон, передавая листок бумаги Человеку-Утке, который считался мозговым центром группы.
   
Тот внимательно изучил изречение.
   
– Так, посмотрим… Здесь говорится: «На помосчь! На помосчь! Я свалился в какуюта драбилку, и мне надаело бегать внутри этаво калеса. Памагите мне выбратся…» – Он несколько раз перевернул листок. – Больше ничего, за исключением пары пятен.
   
– Записка от домашнего хомяка. Всегда одни и те же тупые шутки, – недовольно проворчала дворняга. – Постучите Рона по спине. Если он не перестанет смеяться, то… Ну вот, так я и знал. Ничего нового в этом подлунном мире.
   
Нищие в течение нескольких минут собирали окорока, бутылки и банки, потом все погрузили на тележку Арнольда и направились вниз по улице.
   
– Откуда это посыпалось?
   
– Сегодня же страшдество.
   
– Да, но кто вешал чулки?
   
– Никто. У нас, кажется, вообще их нет.
   
– Я повесил старый ботинок.
   
– А так можно?
   
– Не знаю. Но Рон его съел.
   
   
«Я жду Санта-Хрякуса, – думал Думминг Тупс. – Сижу в темноте и жду Санта-Хрякуса. Я, приверженец натуральной философии. Я, который в уме может вычислить квадратный корень из двадцати семи целых четырех десятых[22]. Что я тут делаю? Хорошо хоть, чулки еще не начал развешивать. Хотя…»
   
Еще некоторое время он сидел неподвижно, а потом решительно снял остроносую туфлю и принялся стягивать носок. Всякую интересную научную гипотезу следует проверить на практике…
   
– Еще долго, как ты думаешь? – спросил из темноты Чудакулли.
   
– Обычно считается, что доставка должна быть произведена до полуночи, – ответил Думминг и резко сдернул с ноги носок.
   
– С тобой все в порядке, господин Тупс?
   
– Да, конечно. Э… у вас случайно нет кнопки или маленького гвоздика?
   
– Кажется, нет.
   
– Ладно, все в порядке. Я нашел перочинный нож.
   
Через несколько секунд Чудакулли услышал какие-то странные шорохи.
   
– Как пишется «электричество», сэр? – Чудакулли задумался.
   
– Не знаю, никогда не приходилось писать это слово.
   
Опять воцарилось молчание, которое вдруг нарушилось громким «бряком». Библиотекарь во сне заворчал.
   
– Что ты там делаешь?
   
– Уронил лопатку для угля.
   
– Но что ты ищешь в камине?
   
– О… просто… решил посмотреть. Небольшой эксперимент. Никогда не знаешь…
   
– Что не знаешь?
   
– Просто не знаешь… понимаете?
   
– Иногда знаешь, – возразил Чудакулли. – Думаю, сейчас я знаю гораздо больше, чем раньше. Поразительно, и чего только иногда не узнаешь. Порой я даже задумываюсь: а что еще мне предстоит узнать?
   
– Этого никогда не знаешь.
   
– Согласен.
   
   
Высоко над городом Альберт повернулся к Смерти, который, казалось, упорно избегал его взгляда.
   
– Хозяин, я все видел! Ты даже не прикасался к мешку! Кроме того, там не может быть сигар, персиков в коньяке и блюд со всякими замысловатыми заграничными названиями!
   
– Я ВСЕ ДОСТАЛ ИЗ МЕШКА. – Альберт подозрительно посмотрел на него.
   
– Но сначала ты туда все положил, верно?
   
– НЕТ.
   
– Положил, сознайся.
   
– НЕТ.
   
– Ты все это сам положил в мешок.
   
– НЕТ.
   
– Где-то взял, а потом положил.
   
– НЕТ.
   
– Но ты же положил все это в мешок.
   
– НЕТ.
   
– Положил.
   
– НЕТ.
   
– Я точно знаю, что положил. И откуда же взялось все это?
   
– ОТТУДА, ГДЕ ЛЕЖАЛО. ПРОСТО ЛЕЖАЛО.
   
– Целые жареные свиньи просто так не валяются. Во всяком случае, я их посреди дороги ни разу не находил.
   
– АЛЬБЕРТ, ВСЕ ЭТИ ПРОДУКТЫ… ОНИ ВСЕ РАВНО…
   
– Пару труб назад мы пролетали над шикарным рестораном…
   
– ПРАВДА? Я НЕ ЗАПОМНИЛ.
   
– И мне показалось, ты задержался там несколько дольше, чем обычно.
   
– НЕУЖЕЛИ?
   
– И как, позволь спросить, все это, кавычки открываются, просто лежало, кавычки закрываются?
   
– ПРОСТО… ЛЕЖАЛО. ПОНИМАЕШЬ? В ЛЕЖАЧЕМ ПОЛОЖЕНИИ.
   
– На кухне?
   
– НАСКОЛЬКО Я ПОМНЮ, В ТОМ МЕСТЕ И ПРАВДА БЫЛО ЧТО-ТО КУЛИНАРНОЕ.
   
Альберт поднял дрожащий палец.
   
– Хозяин, ты украл чей-то страшдественский ужин!
   
– ЕГО ВСЕ РАВНО СЪЕДЯТ, – попытался оправдаться Смерть. – КСТАТИ, ТЫ МЕНЯ ПОХВАЛИЛ, КОГДА Я УКАЗАЛ НА ДВЕРЬ ТОМУ КОРОЛЮ.
   
– Да, но там ситуация была несколько иной, – уже не так запальчиво произнес Альберт. – Санта-Хрякус не для того лазает по трубам, чтобы слямзить чей-то ужин!
   
– НИЩИЕ БУДУТ ДОВОЛЬНЫ, АЛЬБЕРТ.
   
– Да, конечно, но…
   
– ЭТО БЫЛО НЕ КРАЖЕЙ, А СКОРЕЕ ПЕРЕРАСПРЕДЕЛЕНИЕМ. МАЛЕНЬКИЙ ХОРОШИЙ ПОСТУПОК В БОЛЬШОМ НЕХОРОШЕМ МИРЕ.
   
– Значит, красть, по-твоему, хорошо?
   
– ЛАДНО, ЭТО БУДЕТ МАЛЕНЬКИМ НЕХОРОШИМ ПОСТУПКОМ В БОЛЬШОМ НЕХОРОШЕМ МИРЕ. А СТАЛО БЫТЬ, ЭТОГО ВСЕ РАВНО НИКТО НЕ ЗАМЕТИТ.
   
– Но… но как же люди, чей страшдественский ужин ты стырил?
   
– Я ОСТАВИЛ ИМ КОЕ-ЧТО ВЗАМЕН. Я ЖЕ НЕ СОВСЕМ БЕССЕРДЕЧНЫЙ. В МЕТАФОРИЧЕСКОМ СМЫСЛЕ, РАЗУМЕЕТСЯ. А ТЕПЕРЬ – ПОЛНЫЙ ВПЕРЕД И ВВЕРХ.
   
– Мы спускаемся, хозяин.
   
– ТОГДА ПОЛНЫЙ ВПЕРЕД И ВНИЗ.
   
   
А потом начались… какие-то завихрения. Бинки скакала сквозь них, но казалось, что она никуда не двигалась, словно бы висела в воздухе.
   
– Ничего себе, – едва слышно произнес о боже.
   
– В чем дело? – спросила Сьюзен.
   
– Попробуй закрыть глаза…
   
Сьюзен закрыла глаза, потом подняла руку и коснулась лица.
   
– Я все равно вижу…
   
– А я думал, это у меня что-то со зрением. Знаешь ли, как правило, это у меня проблемы…
   
Завихрения исчезли.
   
Внизу появились зеленые поля.
   
Именно это казалось странным. Поля были слишком зелеными. Сьюзен уже приходилось несколько раз летать над сельской местностью, а также над болотами и джунглями, но нигде она не видела такой зелени. Если бы зеленый цвет вдруг стал самым главным во всем мире, он выглядел бы именно так.
   
А эта волнистая линия…
   
– Это ведь не река?! – воскликнула Сьюзен
   
– Да?
   
– Она синяя!
   
О боже осмелился посмотреть вниз.
   
– Вода всегда синяя.
   
– С чего бы это!
   
– Трава зеленая, вода синяя… Это я помню. Вернее, знаю.
   
– Ну, в какой-то степени…
   
Сьюзен замолчала. Любому человеку известно: трава – зеленая, а вода – синяя. Очень часто это не соответствовало истине, но все без исключения люди считали их таковыми. А небо – голубое…
   
Подумав об этом, она подняла голову и сразу осознала, что совершила большую ошибку.
   
Потому что она увидела небо. Оно действительно было голубым, а земля внизу – зеленой.
   
А между ними не было ничего. Ни белого пространства, ни черной ночи. Просто… ничего, по краям мира. Мозг говорил, что небо и земля должны встречаться на горизонте, но на горизонте была пустота, которая притягивала глаз, как шатающийся зуб притягивает любопытный язык.
   
А еще было солнце.
   
Оно плавало под небом и над землей.
   
И было желтым.
   
Желтым, как лютик.
   
Бинки опустилась на траву рядом с рекой. Или, вернее, на зелень. На ощупь трава напоминала губку или мох. Лошадь тут же принялась щипать ее.
   
Сьюзен слезла на землю, стараясь не поднимать взгляд, однако она не могла не увидеть ярко-синюю реку.
   
Там плавали оранжевые рыбки. Они выглядели какими-то ненастоящими, потому что, казалось, были созданы человеком, по мнению которого всякая рыба похожа на две изогнутые линии с точкой и треугольным хвостом. Эти рыбки напомнили Сьюзен скелетообразных рыб в мертвом пруду Смерти. Однако они соответствовали… окружению. И она их видела, несмотря на то что вода представляла собой непроницаемый, твердый массив цвета.
   
Сьюзен присела и опустила в воду руку. Вода была похожа на обычную воду, но между пальцами текла жидкая синева.
   
И тут Сьюзен поняла, где оказалась. Последний кусочек мозаики встал на место, и знание пышным цветом расцвело в ее голове. Она знала, как будут расположены окна, когда она увидит дом, и как будет подниматься в небо дым из печной трубы.
   
А на деревьях обязательно будут расти яблоки. И они будут красными, потому что любой знает: яблоки должны быть красными. А солнце – желтым. Небо – голубым. Трава – зеленой.
   
Но существовал другой мир, «реальный» (так называли его люди, которые в него верили), и небо там могло быть любым – от грязно-белого до закатно-красного и дождливо-серого. И деревья могли выглядеть как угодно – могли быть голыми кривыми сучьями на фоне пасмурного неба или ярко-красными кострами перед наступлением холодов. Солнце было белым, желтым или оранжевым. А вода могла быть коричневой, серой или зеленой.
   
Здесь цвета были весенними, и весна эта не относилась к реальному миру. То были цвета, порожденные весной взгляда.
   
– Это детский рисунок, – прошептала она. О боже устало опустился на зелень.
   
– Каждый раз, когда я смотрю на ту пустоту, у меня начинают слезиться глаза, – пробормотал он. – Я отвратительно себя чувствую.
   
– Это детский рисунок, – повторила Сьюзен уже громче.
   
– О боже… кажется, снадобье волшебников перестает действовать…
   
– Я видела сотни таких, – продолжала Сьюзен, не обращая внимания на его слова. – Ты рисуешь небо наверху, потому что видишь его над своей головой; кроме того, с твоей высоты, с высоты двух футов, не больно-то много неба видать. Тебе все твердят, что трава – зеленая, а вода – синяя. Такой пейзаж ты и рисуешь. Твила так рисует. Я так рисовала. У дедушки сохранилось несколько…
   
Она замолчала.
   
– Все дети так рисуют, – наконец сказала она. – Пошли, нужно найти дом.
   
– Какой дом? – простонал о боже. – Ты не можешь говорить потише?
   
– Должен быть дом, – решительно произнесла Сьюзен. – Всегда есть дом. С четырьмя окнами. И дым, похожий на пружину, поднимается из трубы. Послушай, это место похоже на деду… на владения Смерти. С реальной географией оно не имеет ничего общего.
   
О боже подошел к ближайшему дереву и постучал по нему головой, словно проверяя.
   
– А ощущение как от самой что ни на есть географии, – пробормотал он.
   
– Ты когда-нибудь видел такие деревья? Похожие на большой зеленый шар на коричневой палочке? – Сьюзен потащила его за собой.
   
– Не знаю. Впервые вижу деревья. Ой. Что-то упало мне на голову. – Он, вытаращив глаза, посмотрел под ноги. – Оно красное.
   
– Это яблоко, – пояснила Сьюзен и вздохнула. – Всем известно: яблоки – красные.
   
Кустов не было, зато были цветы, каждый – с парой зеленых листочков. Они росли отдельно от травы.
   
А потом деревья кончились и за изгибом реки они увидели дом.
   
Он не был большим. У него были четыре окна и дверь. Из трубы в небо поднимался штопор дыма.
   
– Знаешь, что самое смешное, – промолвила Сьюзен, глядя на дом. – Твила тоже рисует такие дома. А сама живет в особняке. Я рисовала такие дома, а родилась во дворце. Почему?
   
– Возможно, все рисуют этот дом, – дрожащим голосом произнес о боже.
   
– Что? Ты действительно так думаешь? Все дети рисуют это место. Оно что, заложено им в головы?
   
– Не спрашивай меня, я просто пытаюсь поддерживать разговор.
   
Сьюзен задумалась. Ее терзал крайне насущный вопрос: «Что дальше?» Просто подойти и постучаться в дверь?
   
И она вдруг поняла, что мыслит как всякий нормальный человек…
   
   
Все вокруг сверкало, звенело и щебетало, и метрдотель чувствовал себя явно неуютно. Посетителей было много, и все служащие должны были работать не покладая рук: добавлять соду в белое вино, чтобы получить дорогостоящие пузырьки, и мелко-мелко шинковать овощи, чтобы приготовить побольше дорогих блюд.
   
Но вместо этого все толпились на кухне.
   
– Где мои запасы? Мои блюда?! – орал директор. – Кто-то прошелся и по подвалу тоже!
   
– Уильям говорит, что он вдруг почувствовал холодный ветер, а потом… – развел руками метрдотель. – Потом ничего не стало.
   
Он только что случайно прижался задней частью к раскаленной сковородке и теперь очень сочувствовал тому ужу, который некогда туда случайно угодил. Однако метрдотель был вынужден стоять по стойке «смирно».
   
– Я ему покажу холодный ветер! У нас осталось хоть что-нибудь?
   
– Только остатки…
   
– Это не остатки, а «дю потрошки», – поправил его директор.
   
– Да-да, сэр, вы правы. Э-э… и, э-э…
   
– И больше ничего?
   
– Э-э… старые башмаки. Грязные старые башмаки.
   
– Старые…
   
– Башмаки. Очень много, – сказал метрдотель.
   
Начинало попахивать паленым.
   
– И как у нас оказалась вся эта… выдержанная обувь?
   
– Понятия не имею. Просто откуда-то появилась, сэр. Духовка битком набита старыми башмаками, кладовая – тоже.
   
– Больше сотни человек заказали столики! Все магазины будут закрыты! Где шеф-повар?
   
– Уильям пытается вытащить его из уборной, сэр. Он там заперся, и у него начался один из приступов.
   
– А что это готовится? Чем пахнет?
   
– Мной, сэр.
   
– Старые башмаки… – пробормотал директор. – Старые башмаки… Старые башмаки… Они кожаные? Не деревянные, не резиновые?
   
– Обычные башмаки, сэр. Только очень грязные.
   
Директор снял пиджак.
   
– Так, сметана есть? Лук? Чеснок? Масло? Старые кости? Немного теста?
   
– Э… да.
   
Директор потер руки.
   
– Отлично, – сказал он, снимая с крючка передник. – Ты, вскипяти воду! Много воды! И найди очень, очень большой молоток. А ты нарежь лук! Остальные, рассортируйте башмаки. Языки достать, подошвы отрезать. Мы сделаем из них… сейчас подумаю… а, вот. «Мусс де ла буа дан ун панье да ла пате де шоссюре»!
   
– Что-что, сэр?
   
– Это грязевой мусс в корзиночке из башмачного теста. Понял мою мысль? Не наша вина в том, что даже коренные щеботанцы не понимают ресторанный щеботанский. В конце концов, мы же не собираемся никого обманывать.
   
– Ну, это немного похоже… – начал было метрдотель.
   
Еще в раннем возрасте он много страдал из-за своей честности.
   
– А потом мы подадим «бродекуи роти факон омбре»… – Директор глубоко вздохнул, увидев выражение паники на лице метрдотеля. – Солдатский ботинок а ля Тени, выражаясь проще, – перевел он.
   
– Э… а ля Тени?
   
– То есть в грязи. А если мы отдельно приготовим язычки, то получим еще и «лангет брейси»…
   
– Некоторые башмаки дамские, сэр, – сказал один из помощников повара.
   
– Отлично. Внесите в меню… сейчас подумаю… Подошву «д'юнбонфам»… и… да… «серви дан ун куали де терр ен л'о». Подошва молодой дамочки, короче. Подается с грязью.
   
– А что делать со шнурками? – спросил еще один помощник повара.
   
– Хорошо, что спросил. Найдите рецепт спагетти карбонара.
   
– Сэр? – не понял метрдотель.
   
– Я начинал шеф-поваром, – пояснил директор и взял в руку нож. – Как, по-твоему, я мог позволить себе купить это заведение? Я знаю, как все делать. Придай внешний вид, правильно приготовь соус – и работа на три четверти выполнена.
   
– Но у нас ведь только старые башмаки! – закричал метрдотель.
   
– Первосортная выдержанная говядина, – поправил его директор. – Станет мягкой, опомниться не успеешь.
   
– Но у нас… нет никакого супа…
   
– Грязь и побольше лука.
   
– А пудинг?
   
– Та же грязь. Попробуем ее сгустить, может получиться очень любопытно.
   
– Но кофе… Я даже кофе не смог найти! Впрочем, вряд ли кто-то доживет до кофе…
   
– Грязь, – повторил директор. – «Кафе де терр», настоящий земляной кофе.
   
– Сэр, но они догадаются!
   
– А вот и увидим, – мрачно промолвил директор.
   
– Нам ни за что не сойдет это с рук. Ни за что.
   
   
Там, где небо было только наверху, Средний Дэйв Белолилий тащил по лестнице очередной мешок с деньгами.
   
– Здесь, должно быть, несколько тысяч, – сказал Сетка.
   
– Сотни тысяч, – поправил Средний Дэйв.
   
– А здесь что такое? – спросил Кошачий Глаз, открывая коробку. – Какие-то бумаги.
   
Он отшвырнул коробку в сторону.
   
Средний Дэйв вздохнул. Он был ярым сторонником классовой солидарности, но иногда Кошачий Глаз действовал ему на нервы.
   
– Это документы на право собственности, – сказал он. – Дороже денег.
   
– Дороже денег? – переспросил Кошачий Глаз. – Ха, лично я всегда говорю: если можно сжечь, значит, нельзя истратить.
   
– Погоди, погоди, – запротестовал Сетка. – Я о таких слышал. У зубной феи есть собственность?
   
– Должна же она где-то брать деньги, – пожал плечами Средний Дэйв. – Как-никак, под каждую подушку кладет по полдоллара.
   
– А если мы их украдем, они станут нашими?
   
– Что за глупый вопрос? – ухмыльнулся Кошачий Глаз.
   
– Да, но… десять тысяч каждому – это не так уж и много по сравнению со всем остальным.
   
– Он заметит пропажу, даже если…
   
– Господа…
   
Они обернулись. В дверях стоял Чайчай.
   
– Мы просто… просто складывали деньги, – быстро объяснил Сетка.
   
– Да, знаю, сам вам приказал.
   
– Да, конечно, именно так. Приказал, – с благодарностью произнес Сетка.
   
– Здесь всего так много, – промолвил Чайчай и улыбнулся.
   
Кошачий Глаз закашлялся.
   
– Должно быть, много тысяч, – встрял Средний Дэйв. – А как быть с документами и всем прочим? Смотри, вот этот подтверждает право собственности на табачную лавку в Мошенническом переулке! Что в Анк-Морпорке! Да я сам покупаю там табак! Старый Монштук вечно жалуется на высокую аренду!
   
– Ага, – кивнул Чайчай. – Значит, вам удалось открыть сейфы.
   
– Ну… да…
   
– Превосходно, просто превосходно. Я вас об этом не просил, тем не менее вы поступили правильно. А как, по-вашему, зубная фея зарабатывала деньги? Думаете, ей их приносили трудолюбивые гномики из далекого рудника? Золото было волшебным? Но всякое волшебное золото утром превращается в мусор!
   
Он рассмеялся. Сетка рассмеялся. Даже Средний Дэйв не удержался от смеха. А потом Чайчай вдруг подскочил к нему и прижал к стене.
   
Что-то мелькнуло в воздухе, и в следующий момент левое веко Среднего Дэйва пронзила страшная боль.
   
Нормальный глаз Чайчая, если можно было назвать его нормальным, оказался всего в нескольких дюймах от лица Дэйва. Зрачок был крошечной точкой. Средний Дэйв увидел там отражение руки Чайчая.
   
В которой был зажат нож, и его острие находилось всего в доле дюйма от правого глаза Среднего Дэйва.
   
– Я знаю, люди говорят, что я могу убить, едва взглянув на человека, – прошептал Чайчай. – На самом деле, господин Белолилий, я предпочел бы убивать, не удостаивая своих жертв даже взглядом. Ты стоишь в золотом дворце и планируешь украсть несколько пенсов. Что мне с тобой сделать?
   
Он немного успокоился, но кончик ножа по-прежнему маячил рядом с немигающим глазом Среднего Дэйва.
   
– Думаешь, Банджо тебе поможет? – спросил он. – Так всегда было, верно? Но я нравлюсь Банджо. Действительно нравлюсь. Банджо – мой друг.
   
Среднему Дэйву удалось бросить взгляд мимо уха Чайчая. Его брат стоял с ничего не выражающим лицом, словно ждал очередного приказа или прихода в голову новой мысли.
   
– Я бы очень расстроился, если бы узнал, что у тебя появились плохие мысли в отношении меня, – признался Чайчай. – У меня так мало друзей осталось, господин Средний Дэйв.
   
Он сделал шаг назад и весело улыбнулся.
   
– Ну что? Снова дружим? – осведомился он. Средний Дэйв сполз по стенке. – Банджо, помоги ему.
   
Услышав приказ, Банджо неуклюже двинулся вперед.
   
– У Банджо сердце маленького ребенка, – сказал Чайчай, пряча кинжал где-то в складках одежды. – Думаю, этим мы с ним похожи.
   
Все остальные стояли на своих местах как приклеенные. Средний Дэйв был грузным мужчиной, а Чайчай – худым как щепка, и тем не менее он поднял Дэйва словно перышко.
   
– Что же касается денег, – пожал плечами Чайчай, усаживаясь на мешок с монетами, – то мне они не нужны. Это все мелочь. Можете разделить деньги между собой. Уверен, вы быстро передеретесь или будете долго и мучительно пытаться надуть друг друга. О боги. Как ужасно, когда друзья ссорятся.
   
Он пнул ногой мешок. Ткань треснула, и из дыры посыпались серебряные и медные монеты.
   
– А потом вы начнете шиковать и вскоре спустите все деньги на выпивку и женщин, – продолжил он, пока остальные жадными взглядами следили за раскатывающимися по углам монетами. – Мысль о выгодном вложении денег даже не придет в ваши подлые умишки…
   
Банджо что-то проворчал. Даже Чайчай решил подождать, пока громила соберется с мыслями. В результате мысль была выражена следующим образом:
   
– У меня есть копилка.
   
– И что ты будешь делать с миллионом долларов, а, Банджо?
   
Снова ворчание. Лицо Банджо исказилось от мучительного мыслительного процесса.
   
– Куплю… очень большую копилку?
   
– Молодец. – Наемный убийца встал. – Пойдем, посмотрим, как дела у нашего волшебника.
   
Не оглядываясь, он вышел из комнаты. Через мгновение за ним последовал Банджо.
   
Остальные старались не смотреть друг на друга.
   
– Он сказал, что мы можем взять деньги и уйти? – спросил наконец Сетка.
   
– Не будь дураком: мы не пройдем и десяти шагов, – поморщился Средний Дэйв, не отнимая руки от лица. – Проклятье, как больно. Кажется, он отрезал мне веко… проклятье, он ведь отрезал мне веко…
   
– Давайте все бросим и уйдем! Я не подписывался ездить верхом на тиграх!
   
– А что ты будешь делать, если он пойдет за тобой?
   
– Думаешь, он будет возиться с такими, как мы?
   
– Ну, на друзей у него всегда найдется время, – горько заметил Средний Дэйв. – Ради всего святого, дайте мне какую-нибудь чистую тряпку…
   
– Ладно… но он же не сможет искать нас повсюду.
   
Средний Дэйв покачал головой. Он учился в уличном университете Анк-Морпорка и окончил его с отличием, сохранив жизнь и получив знания, которые позднее отточил в постоянных стычках. Ему достаточно было посмотреть в разные глаза Чайчая, чтобы понять: если Чайчай захочет тебя найти, он не будет искать повсюду. О нет, он будет искать только в одном месте – там, где ты попытаешься спрятаться.
   
– Чем он так приглянулся твоему братцу?
   
Средний Дэйв опять поморщился. Банджо всегда делал то, что ему говорили, потому что говорил это Средний Дэйв. До настоящего момента, по крайней мере.
   
Вероятно, виной всему стал тот удар в трактире. Среднему Дэйву не хотелось об этом думать. Он обещал матери, что позаботится о младшем брате[23], а Банджо после того удара рухнул как подкошенный. А когда Средний Дэйв поднялся со стула, чтобы натянуть Чайчаю его разноцветные глаза на одно место, наемный убийца вдруг оказался у него за спиной с ножом в руке. На глазах у всех. Такого унижения он еще не испытывал…
   
А потом Банджо встал, удивленно огляделся и выплюнул зуб…
   
– Если бы Банджо не ходил за ним как привязанный, у нас был бы шанс навалиться на него всей кодлой и… – сказал Кошачий Глаз.
   
Средний Дэйв поднял голову, прижимая к глазу носовой платок.
   
– Навалиться всей кодлой, говоришь? – переспросил он.
   
– Это ты во всем виноват, – сказал Сетка.
   
– Да, разумеется! Это, конечно, не ты кричал: «Ого, целых десять тысяч, я согласен!»
   
Сетка немного отступил.
   
– Ну, я же не знал, что все будет вот так… страшно. Я хочу домой!
   
Средний Дэйв, несмотря на боль и ярость, медлил. Обычно Сетка не скулил и не жаловался. Место было необычным, тут не поспоришь, и вся эта возня с зубами казалось ему… странной, но ему уже приходилось бывать с Сеткой в переделках, когда за ними гонялись и Стража, и Гильдия Воров. И Сетка никогда не терял самообладания. А ведь если бы их поймала Гильдия, то приколотила бы их уши к лодыжкам и сбросила в реку. Один из законов выживания, которых придерживался Средний Дэйв (а были они очень немногочисленными, причем написанными карандашом и крупным шрифтом), гласил: «Выкручивайся всеми доступными способами». Но трудно было себе представить более кошмарную ситуацию.
   
– Что с вами происходит? – вдруг спросил он. – Вы ведете себя как маленькие дети!
   
   
– Он доставляет подарки приматам раньше, чем людям?
   
– Интересное замечание, сэр. Возможно, оно подтверждает мою теорию о том, что люди произошли от приматов, – сказал Думминг. – Смелая теория, которая должна опровергнуть многовековые заблуждения, если бы комитет по грантам наконец принял решение и позволил мне нанять судно, чтобы обойти тройку-другую островов…
   
– А я думал, он доставляет подарки по алфавиту, – перебил его Чудакулли.
   
В холодный камин посыпалась сажа.
   
– Полагаю, это он, как думаешь? – тихо спросил Чудакулли. – Должен быть он, кто ж еще…
   
Что-то упало на золу. Волшебники стояли в темноте и тихо наблюдали за распрямляющейся фигурой. Зашелестела бумага.
   
– ТАК, ПОСМОТРИМ-ПОСМОТРИМ… – Трубка выпала изо рта Чудакулли и покатилась по полу.
   
– Кто ты такой? – воскликнул он. – Господин Тупс, быстро зажги свечу.
   
Смерть попятился.
   
– Я – САНТА-ХРЯКУС, А КТО Ж ЕЩЕ? Э… ХО. ХО. ХО. ПОЗВОЛЬ СПРОСИТЬ, А КТО ЕЩЕ, ПО-ТВОЕМУ, МОГ СПУСТИТЬСЯ ПО ТРУБЕ В ТАКУЮ НОЧЬ?
   
– Нет, ты – это не он!
   
– ДА ОН ЖЕ! САМ ПОСМОТРИ: У МЕНЯ ЕСТЬ БОРОДА, ПОДУШКА И ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ!
   
– У тебя слишком худое лицо!
   
– Я… Я ПЛОХО СЕБЯ ЧУВСТВУЮ. А ВСЕ ИЗ-ЗА ЭТОГО ПРОКЛЯТОГО ХЕРЕСА. И СПЕШКИ. НЕМНОГО ЗАНЕМОГ.
   
– Я бы сказал, смертельно занемог, – фыркнул Чудакулли и схватил лже-Санта-Хрякуса за бороду.
   
Веревка с громким треском лопнула.
   
– Фальшивая борода!
   
– ОНА НАСТОЯЩАЯ, – в отчаянии произнес Смерть.
   
– Здесь крючки для ушей, которые, могу поспорить, доставили тебе массу неудобств!
   
Чудакулли размахивал уличающим доказательством.
   
– Зачем ты спустился по трубе? – продолжал допрос он. – Думал, будет смешно? Дурная шутка, по-моему.
   
Смерть продемонстрировал листок бумаги и снова попытался оправдаться:
   
– ВОТ. ОФИЦИАЛЬНОЕ ПИСЬМО САНТА-ХРЯКУСУ. И В НЕМ ГОВОРИТСЯ… НА САМОМ ДЕЛЕ ТУТ МНОГО ЧЕГО ГОВОРИТСЯ. СПИСОК ДЛИННЫЙ. ЧИТАТЕЛЬСКИЕ БИЛЕТЫ, СПРАВОЧНИКИ, КАРАНДАШИ, БАНАНЫ…
   
– Библиотекарь попросил Санта-Хрякуса подарить ему все это? – изумился Чудакулли. – Но зачем?
   
– НЕ ЗНАЮ, – ответил Смерть.
   
Это был дипломатичный ответ. Он показал Чудакулли особенно интересное место в письме, где говорилось о карандашах и неком скаредном толстяке.
   
– У меня их много в ящике стола, – задумчиво пробормотал Чудакулли. – Всегда с радостью даю их любому, кто представит доказательство того, что старый использован полностью.
   
– ТО ЕСТЬ ТЫ ХОЧЕШЬ УВИДЕТЬ ОТСУТСТВИЕ КАРАНДАША?
   
– Конечно. Библиотекарю стоило лишь подойти ко мне, если понадобились необходимые материалы. Никто не может упрекнуть меня в безрассудстве.
   
Смерть внимательно проверил список.
   
– ВСЕ АБСОЛЮТНО ПРАВИЛЬНО, – подтвердил он с антропологической точностью.
   
– За исключением бананов, конечно. Ни за что в жизни не положу в свой письменный стол такую опасную рыбу.
   
Смерть еще раз посмотрел на список, потом перевел взгляд на Чудакулли.
   
– НУ, МЫ ДОГОВОРИЛИСЬ? – спросил он, надеясь, что произнес правильное слово.
   
Каждый волшебник знает точный момент, когда ему предстоит умереть[24]. У Чудакулли не было предчувствия скорой кончины, и поэтому он, к вящему ужасу Думминга, вдруг взял и врезал кулаком прямо в подушку Смерти.
   
– Почему ты? – спросил он. – И где старикан?
   
– ПОЛАГАЮ, Я ДОЛЖЕН ВСЕ РАССКАЗАТЬ.
   
В комнате жизнеизмерителей послышался шепот песка. Где-то на погруженном в темноту полу звякнуло стеклышко…
   
А потом из хладной тени пахнуло снегом и донесся топот копыт.
   
   
Дерни едва не проглотил язык, когда рядом появился Чайчай.
   
– Ну, как успехи?
   
– Э…
   
– Прошу прощения? – Дерни пришел в себя.
   
– Э… есть некоторые, – сказал он. – Кажется, нам удалось справиться с… э-э… одним замком.
   
Чайчай сверкнул глазом.
   
– Насколько я знаю, их семь, – припомнил наемный убийца.
   
– Да, но… они наполовину волшебные, наполовину настоящие, а еще наполовину их вообще тут нет… то есть… некоторые их части то появляются, то пропадают…
   
Господин Браун, занимавшийся одним из замков, отложил отмычку.
   
– Ничего не получается, господин Чайчай, – признался он. – И фомкой тут не поработаешь. Может, мне стоит вернуться в город и взять пару дракончиков? С их помощью можно расплавить любую сталь, если накормить до отвала углем и правильно изогнуть шеи.
   
– Мне говорили, что ты лучший взломщик в городе, – ответил Чайчай.
   
Банджо за его спиной переступил с ноги на ногу.
   
Господин Браун явно забеспокоился.
   
– Да, конечно, – кивнул он. – Но, как правило, замки не имеют свойства постоянно меняться и переходить из состояния в состояние.
   
– А я думал, ты способен открыть любой замок, кто бы его ни сделал, – пожал плечами Чайчай.
   
– Если этот кто-то – человек, – резко произнес господин Браун. – Или гном. Я не знаю, кто сделал эти замки. И я ни слова не слышал о том, что, возможно, мне придется столкнуться с волшебством.
   
– Что ж, очень жаль, – сказал Чайчай. – В таком случае можешь возвращаться домой. Я больше не нуждаюсь в твоих услугах…
   
– И, признаться, я об этом не жалею, – откликнулся господин Браун, складывая инструменты в саквояж. – А как насчет моей оплаты?
   
– А я тебе должен?
   
– Я честно пришел сюда и не вижу своей вины в том, что не смог справиться с волшебством. Я должен получить хоть что-то.
   
– Да, конечно, прекрасно тебя понимаю, – согласился Чайчай. – Конечно, ты должен получить то, что заслужил. Банджо?
   
Банджо двинулся вперед, но вдруг остановился. Рука господина Брауна достала из саквояжа ломик.
   
– Думаешь, я вчера родился, гнусный ублюдок? Я навидался подобных тебе людишек. Считаешь все это игрой? Подшучиваешь над всеми, думаешь, все тебя боятся, считаешь себя крутым. Итак, господин Чайчай, я ухожу. Немедленно. И уношу то, что захочу. И ты не сможешь меня остановить. Ни ты, ни Банджо. Я знал Ма Белолилий в добрые старые времена. И ты мнишь себя злым? Или крутым? Да Ма Белолилий оборвала бы тебе уши и плюнула в твой единственный глаз, напыщенный недоносок. А я работал с ней. Так что меня ты не запугаешь. И Банджо я тоже нисколечко не боюсь.
   
Господин Браун злобно смотрел на них, помахивая ломиком. Дерни съежился от страха у двери.
   
Он увидел, как Чайчай элегантно кивнул, словно благодаря за эту небольшую речь.
   
– Что ж, я крайне признателен тебе за то, что ты высказал свою точку зрения, – сказал Чайчай. – Однако напоследок еще раз напомню: мое имя произносится Тчай-Тчай. Банджо, вперед.
   
Банджо навис над господином Брауном, опустил руку и дернул его за ломик так резко, что ноги взломщика выскочили из башмаков.
   
– Ты же меня знаешь, Банджо! – прохрипел взломщик, отчаянно пытаясь вырваться. – Я помню тебя еще малышом, ты часто играл у меня на коленях, я ведь работал с твоей ма…
   
– Тебе нравятся яблоки? – прорычал Банджо. Браун сражался изо всех сил.
   
– Ты должен сказать «да».
   
– Да!
   
– Тебе нравятся груши? Ты должен сказать «да».
   
– Ну хорошо, хорошо! Да!
   
– Тебе нравится падать с лестницы?
   
   
Средний Дэйв вскинул руку, призывая к тишине, и оглядел свою банду.
   
– Вас тут все достало, верно? Но мы бывали и в худших местах.
   
– Только не в таких, – возразил Сетка. – Лично я никогда не бывал там, где больно смотреть на небо. И мне страшно.
   
– Сетка трусит, а Сетка трусит! – поддразнил его Кошачий Глаз.
   
Все посмотрели на него. Кошачий Глаз смущенно закашлялся.
   
– Извините, не знаю, с чего это я…
   
– Все будет в порядке, если мы будем держаться вместе.
   
– Эни-бени-раба… – пробормотал Кошачий Глаз.
   
– Что? О чем ты?
   
– Прости… как-то вырвалось…
   
– Я только хочу сказать, – продолжал Средний Дэйв, – если мы…
   
– Средний Дэйв, а Персик корчит мне рожи!
   
– И ничего не корчу!
   
– На вруне… штаны горят!
   
И в этот самый миг произошли сразу два события: Средний Дэйв потерял терпение, а Персик вскрикнул.
   
От его штанов поднималась тонкая струйка дыма.
   
Персик запрыгал, отчаянно хлопая себя по заднице.
   
– Кто это сделал? – спросил Средний Дэйв. – Я спрашиваю: кто это сделал?
   
– Я никого не видел, – пожал плечами Сетка. – Ну, то есть рядом с ним никого не было. Кошачий Глаз сказал что-то про горящие штаны, и в следующий момент…
   
– А он сосет свой палец! – закричал Кошачий Глаз. – Трус, трус! Хочет к мамочке! Знаешь, что бывает с детьми, которые сосут пальцы? Приходит страшное чудовище с большими ножницами…
   
– Хватит болтать чепуху! – закричал Средний Дэйв. – Проклятье! Я как будто имею дело с толпой…
   
Откуда-то сверху донесся пронзительный крик. Он длился долго и становился все громче, пока не сменился частыми ударами, как будто кто-то бросал о каменный пол кокосовый орех.
   
Средний Дэйв подоспел к двери как раз в тот момент, когда мимо кубарем пролетело тело господина Брауна. Оно катилось быстро и не совсем изящно. Через несколько секунд за телом последовал саквояж. Ударившись об очередную ступеньку, он открылся, и отмычки и другие инструменты взлома, каждый по отдельности и все вместе, поспешили за своим покойным владельцем.
   
Их владелец катился довольно быстро и, вероятно, мог докатиться до самого низа лестницы.
   
Средний Дэйв поднял голову. Двумя площадками выше, на противоположной стороне огромного пролета стоял и смотрел на него Банджо.
   
Банджо не мог отличить хорошее от плохого, это всегда делал за него брат.
   
– Э… наверное, бедняга поскользнулся, – пробормотал Средний Дэйв.
   
– Да, конечно… поскользнулся, – сказал Персик.
   
Он тоже поглядел вверх.
   
Странное зрелище. Раньше он этого не замечал. Прежде белая башня как будто светилась изнутри, но сейчас появились тени, периодически пробегавшие по камню. Внутри камня.
   
– Что это было? – вдруг спросил Персик. – Необычный звук…
   
– Какой звук?
   
– Похожий… на скрежет ножей, – пояснил Персик. – Совсем близко.
   
– Кроме нас, здесь никого нет! – выкрикнул Средний Дэйв. – Чего ты боишься? Внезапного нападения маргариток? Пошли… поможем ему…
   
   
Она не могла пройти сквозь дверь. Дверь сопротивлялась каждой попытке. Набив синяков, Сьюзен была вынуждена повернуть дверную ручку.
   
Она услышала, как охнул от изумления о боже. Сама она давно привыкла к домам, которые внутри оказывались больше, чем снаружи. Ее дедушка так и не смог понять, что такое размеры и как их стыкуют друг с другом.
   
А потом ее внимание привлекли лестницы. Они находились одна напротив другой и уходили вверх по стенам круглой башни (снаружи дом был домом, а изнутри – башней) так высоко, что потолок терялся в туманной дымке. Казалось, эти лестницы вели в бесконечность.
   
А затем Сьюзен опять перевела взгляд на то, что в первую очередь привлекло ее внимание.
   
На огромную коническую кучу в центре. Она была белой. И блестела в холодном свете, который струился из плывущего в вышине тумана.
   
– Это зубы, – сказала она.
   
– Кажется, меня сейчас стошнит, – слабым голосом произнес о боже.
   
– В зубах нет ничего страшного, – возразила Сьюзен, хотя сама так не думала.
   
Куча действительно выглядела очень зловеще.
   
– А разве я говорил, что мне страшно? У меня снова началось похмелье… о боже…
   
Сьюзен настороженно приблизилась к куче.
   
Это были маленькие зубы. Детские зубки. И свалил их сюда человек, которого нисколечко не беспокоила аккуратность. Несколько зубов раскатились по углам. Она поняла это, когда наступила на них и они захрустели – противным скрежещущим хрустом, от которого по спине бежали мурашки. Сьюзен стала внимательнее смотреть под ноги: слышать этот хруст больше не хотелось.
   
Вероятно, зубы свалил здесь тот же самый человек, что нанес на пол рядом с отвратительной кучей странные знаки мелом.
   
– Их так много, – прошептал Перепой.
   
– Миллионов двадцать, не меньше, учитывая средний размер молочного зуба, – откликнулась Сьюзен и сама удивилась своему быстрому, машинальному ответу.
   
– Откуда ты знаешь?
   
– Объем конуса, – объяснила Сьюзен. – Пи умножить на квадрат радиуса, умножить на высоту, разделить на три. Готова поспорить, госпоже Ноно и в голову не могло прийти, что эти знания пригодятся мне в какой-нибудь подобной ситуации.
   
– Поразительно! И ты высчитала все это в уме?
   
– Что-то не так, – тихо произнесла Сьюзен. – Не думаю, что зубная фея подобным образом обращается с зубами. Столько усилий, чтобы заполучить их, а потом взять и свалить в кучу? Нет. Кстати, на полу валяется окурок. Вряд ли зубная фея курит самокрутки.
   
Она внимательно осмотрела нанесенные мелом знаки.
   
Донесшиеся сверху голоса заставили ее поднять голову, и ей показалось, что над перилами появилась на мгновение чья-то голова. Разглядеть лицо Сьюзен не успела, но вряд ли оно принадлежало зубной фее.
   
Она снова посмотрела на странную окружность. Кто-то собрал тут все зубы и обвел их мелом – чтобы показать, где можно ходить, а где нельзя.
   
Рядом с окружностью были нанесены какие-то символы.
   
У Сьюзен была хорошая память на всякие мелочи. Еще одна фамильная черта. И одна мелочь, будто сонная пчела, заворочалась вдруг в ее сознании.
   
– О нет, – прошептала Сьюзен. – Но кто мог…
   
Наверху, в ослепительной белизне, кто-то закричал.
   
Вскоре по ближайшей к ней лестнице скатилось тело тощего мужчины средних лет. Вернее, он некогда был таковым – длинная спиральная лестница обошлась с ним очень неласково.
   
Незнакомец проскользил немного по белому напольному мрамору и замер бесформенной грудой костей.
   
Не успела Сьюзен сделать и нескольких шагов, как тело растворилось в воздухе, оставив после себя только кровавое пятно.
   
Донесшийся сверху звон заставил ее снова поднять голову. Кувыркаясь и подпрыгивая, как лосось, по лестнице спускалась фомка. Последнюю дюжину ступеней она преодолела по воздуху и, воткнувшись острым концом в каменную плиту, гулко задрожала.
   
   
Сетка бегом поднялся по лестнице.
   
– Господин Чайчай! – выпалил он, задыхаясь. – Там, внизу, какие-то люди. Дэйв и другие спускаются, чтобы поймать их, господин Чайчай.
   
– Тчай-Тчай, – сказал Чайчай, не отрывая взгляда от волшебника.
   
– Разумеется, сэр!
   
– Ну и что? – спросил Чайчай. – Просто… избавьтесь от них.
   
– Э… одна из них – женщина, сэр. – Чайчай даже не оглянулся, просто махнул рукой.
   
– Значит, избавьтесь от них как можно вежливее.
   
– Да, господин… да, само собой… – Сетка закашлялся. – А не нужно ли узнать, почему они здесь, сэр?
   
– Конечно нет. Зачем? А теперь проваливай. – Сетка постоял немного, но потом предпочел ретироваться.
   
Когда он спускался по лестнице, ему вдруг померещилось, что он услышал скрип, как будто открылась старая дверь.
   
Он побледнел.
   
«Это всего лишь дверь, – твердила разумная часть его мозга. – В этом доме их сотни, хотя, если задуматься, ни одна из них пока не скрипела».
   
А другая часть мозга, расположенная в темном месте, рядом с верхним окончанием спинного хребта, говорила: «Но эта дверь – другая, и ты догадываешься, что это за дверь…»
   
Он не слышал подобного скрипа почти тридцать лет.
   
Сетка пронзительно вскрикнул и понесся вниз, перепрыгивая через четыре ступеньки.
   
В углах тени становились все темнее.
   
   
Сьюзен пробежала лестничный пролет, таща за собой о боже.
   
– Знаешь, чем они тут занимались? – спросила она. – Знаешь, зачем обвели мелом все эти зубы? Власть… о боги…
   
   
– Я не собираюсь это делать, – твердо заявил метрдотель.
   
– Послушай, я куплю тебе другую пару. Сразу после страшдества…
   
– Еще два заказа на ботинки в тесте, один – на «пури де ля терр», и три – на «торт а ля буа», – сообщил подбежавший официант.
   
– Пироги с грязью! – простонал метрдотель. – Поверить не могу! Мы продаем пироги с грязью! А теперь вам понадобились мои туфли!
   
– С маслом и сахаром, позволь тебе напомнить. Настоящий анк-морпоркский вкус. А из твоих башмаков получится не меньше четырех порций. Кроме того, это честно. Мы все давно уже ходим в носках.
   
– Седьмой столик говорит, что бифштекс был очень вкусным, но немного жестковатым, – крикнул пробегавший мимо официант.
   
– Хорошо. Возьми молоток побольше и повари подольше. – Директор повернулся к страдающему метрдотелю. – Послушай, Билл, – миролюбиво сказал он, положив руку метрдотелю на плечо. – Никто и не ждет, что им подадут пищу. Если бы им нужна была пища, они остались бы дома, разве не так? А сюда люди пришли за приключениями. Это не кулинария, а искусство, Билл. Понимаешь? И люди будут возвращаться сюда.
   
– Да, но старые башмаки…
   
– А гномы едят крыс, – перебил директор. – А тролли – камни. А некоторые народности Очудноземья питаются насекомыми. А люди, живущие на Противовесном континенте, едят суп, приготовленный из птичьей слюны. По крайней мере, наши башмаки когда-то имели отношение к коровам.
   
– А грязь? – мрачно спросил метрдотель.
   
– Есть такая известная анк-морпоркская пословица: человек за свою жизнь должен съесть пуд грязи.
   
– Да, но не за один же присест.
   
– Билл… – ласково произнес директор, взяв в руку лопатку.
   
– Да, босс?
   
– Немедленно снимай свои клятые башмаки!
   
   
Когда Сетка спустился на предпоследнюю площадку башни, его била дрожь – и не только от усталости. Он собирался бежать дальше, прямиком к выходу, но его успел перехватить Средний Дэйв.
   
– Отпусти! Он за мной гонится!
   
– Ты только посмотри на его лицо, – сказал Кошачий Глаз. – Он будто привидение увидел!
   
– Да, только это не привидение, – пробормотал Сетка. – А куда хуже…
   
Средний Дэйв влепил ему сильную пощечину.
   
– Возьми себя в руки! Оглянись вокруг! Никто за тобой не гонится! Кстати, и мы еще можем за себя постоять!
   
Прошло некоторое время, и ужас начал потихоньку рассасываться. Сетка поглядел вверх. И ничего не увидел.
   
– Вот и хорошо, – кивнул Средний Дэйв, не спуская с него глаз. – Ну? Что случилось?
   
Сетка смущенно опустил взгляд.
   
– Мне показалось… что за мной гонится шкаф, – пробормотал он. – Можете, конечно, смеяться…
   
Но никто не засмеялся.
   
– Какой шкаф? – спросил Кошачий Глаз.
   
– Когда я был маленьким… – Сетка неопределенно взмахнул рукой. – У нас стоял большой старый шкаф. Дубовый. А на его двери… было… на двери было что-то похожее на лицо. – Он посмотрел на не менее деревянные лица своих напарников. – Я имею в виду не настоящее лицо, просто замочную скважину обрамляли всякие украшения, какие-то листья, цветы… а все вместе было похоже на лицо… так вот, этот шкаф поставили в мою комнату, потому что он был огромным и больше никуда не помещался, а по ночам… по ночам… по ночам…
   
Все они были взрослыми мужчинами – ну, по крайней мере, прожили на белом свете несколько десятилетий, что в некоторых обществах считается эквивалентом взрослости. Но очень редко можно увидеть лица, так искаженные ужасом.
   
– По ночам – что? – прохрипел Кошачий Глаз.
   
– …Шкаф начинал что-то шептать, – едва слышно, как мышка в глубоком подземелье, прошуршал Сетка.