1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 
– Это будет твой корабль. Я не собираюсь передавать такого красавца кому-то другому. Где твое лицо, а?
    
– Согласен, – сказал By Квок наконец. – Только без предательства, клянусь Богом, или ты заплатишь.
    
Струан презрительно скривил губы и направился к двери, но Скраггер преградил ему дорогу:
    
– Ты даешь священную клятву, Тай-Пэн?
    
– Я уже дал ее Дзин-куа. Ты знаешь цену моему слову, клянусь Богом!
    
– Благодарствуй, Тай-Пэн.
    
Скраггер кивнул By Квоку и шагнул в сторону.
    
– Видя, как ты соглашаешься на все так, вроде бы славно и по-дружески, Тай-Пэн, – заговорил By Квок, – мой отец посылает тебе подарок и письмо. – Он махнул рукой Скраггеру, который открыл морской сундук, достал оттуда сверток и протянул его Струану.
    
В свертке оказался флаг – переплетенные Лев и Дракон. И судовой журнал. Судовой журнал пропавшею «Багрового Облака».
    
Струан раскрыл его и нашел последнюю страницу:
    
«Ноябрь, 16-е. Полдень. 1Г23'11» СШ 114Г9'8'' ВД. Шторм продолжается, 11 баллов. Прошлой ночью в три склянки во время полуночной вахты унесло штормовые паруса и поломало мачты. Наш корабль бросило сюда, на рифы Тизарда, где, по милости Божьей, он и застрял с оторванным килем и дырой в корпусе.
    
Ноябрь, 18-е. Четыре часа. На горизонте появились четыре джонки направлением ост-норд-ост. Закончены последние приготовления к тому, чтобы оставить корабль.
    
Ноябрь, 18-е. Пять часов. Четыре джонки поменяли курс и направляются к нам. Я раздал мушкеты. Постарался подгото вить пушки, но крен корабля не позволяет нам воспользоваться ими. Приготовились, как могли. На случай, если это пираты.
    
Ноябрь, 18-е. Восемь часов. Нас атаковали. Пираты. Мы отбили первый штурм, но они..." Здесь запись обрывалась.
    
Струан закрыл книгу.
    
– Вы убили их всех?
    
– Эти джонки не были частью нашего регулярного флота, приятель. По крайности, большую часть года.
    
– Вы убили их всех?
    
– Они сами умерли, Тай-Пэн, меня там не было.
    
– Ты знаешь повадки некоторых из этих оборванцев, Тай-Пэн, – сказал Скраггер. – Если бы это были люди By Фан Чоя, зачем бы он стал возвращать тебе журнал, а? До By Фан Чоя дошли слухи. Он послал меня посмотреть, что к чему. Людей на корабле не было, когда я туда добрался. Тел тоже. Никого.
    
– Ты ограбил судно?
    
– Тебе известны морские законы, Тай-Пэн. Он потерпел крушение и был оставлен командой. Мы спасли половину твоего груза. Шестнадцать пушек и порох с ядрами.
    
– Где хронометр?
    
Скраггер вскинул брови:
    
– Что за вопрос, на моей джонке, конечно, хотя я и не знаю, как с ним обращаться. Пока. Кто нашел, тот и хозяин, а? Все честно, как будто? Но ты знаешь, Тай-Пэн, ты знаешь, что натворили эти Богом проклятые мерзавцы? Они дали ему остановиться. Представляешь! Святая правда. Они его просто не заводили. У нас несколько недель ушло на то, чтобы найти купца с лондонским временем. Американец это был, «Бостонская Ласточка». – Он захохотал, вспоминая об этом случае, потом добавил: – Четверо ребят из его команды решили присоединиться к нам.
    
– А остальные?
    
– Спустили их на плот у Филиппин. Недалеко от берега. Даю слово, что так и было. Не то три, не то четыре недели назад.
    
By Квок задвигался на подушках, благодушно почесываясь.
    
– И последнее, Тай-Пэн. Отец сказал: «Десять тэйлов с корабля за безопасное плаванье – это совсем не много. Десять тэйлов с корабля, и британский флаг будет под защитой By Фан Чоя». Как мы слышали, у вас теперь новое место появилось, здесь, на Гонконге. Передашь их своему мандарину.
    
– Возможно, я и стану передавать ему один тэйл с корабля.
    
– Шесть – самая низкая цена. Меньше нельзя. Так сказал мой отец, зная, что с тобой торговаться трудно. Шесть.
    
– Один.
    
– Садись. Мы выпьем еще, а потом нам принесут поесть, – сказал By Квок.
    
– Через пять минут от этого корабля ничего не останется, а заложника вздернут.
    
By Квок рыгнул.
    
– Ты будешь вешать не моего сына, приятель.
    
– Разумеется, – с отвращением бросил ему Струан. – Это всего лишь какой-то переодетый бедняга.
    
By Квок усмехнулся и сделал глубокий глоток.
    
– Ты умный человек, Тай-Пэн. Что ж, пусть будет два тэйла с корабля. Передашь их своему мандарину, а? И еще скажу тебе вот что: оставь мальчишку себе, повесь его, выброси в море – он твой. Верни его нам, и я сам его повешу.
    
– Что? – взорвался Скраггер. – Этот парнишка не твой сын?
    
– Конечно, нет, Скраггер. Ты думаешь, я дурак? – хрипло произнес Струан. – Я знаю цену клятвам подонков. – Он вышел из каюты.
    
– Но это было твое слово и мое. – Скраггер возмущенно повернулся к By Квоку: – Мы дали ему клятву. Ты сказал, что он твой сын. Ты же сам сказал мне, клянусь Богом.
    
– Тай-Пэн никогда бы не прислал к нам своего сына, почему я должен посылать своего к нему?
    
– Но я дал ему свое честное слово, клянусь Богом. Это же обман!
    
By Квок очень медленно поднялся на ноги:
    
– Ты назвал меня обманщиком, приятель?
    
– Нет, начальник, нет, – быстро пробормотал Скраггер, напрягая все силы, чтобы лицо не выдало ослепившего его гнева. – Дело просто в моей клятве. У нас принято держать клятвы. То, что случилось, считается у нас неправильным, очень неправильным. Вот и все.
    
By Квок устало покачал головой, удаляясь в покои:
    
– Варвары – действительно странный народ, приятель. Очень, очень странный. – Решетчатая дверь закрылась за ним.
    
Скраггер вышел на палубу. Клянусь Создателем, думал он, едва не плача от ярости, клянусь Создателем, с меня довольно. Я прикончу эту поганку, этого мерзкого извращенца-язычника. Богом клянусь, я это сделаю. Но только после того, как Струан отберет людей. О нет, ни в коем случае не раньше. Раньше я не осмелюсь, нет-нет, клянусь Богом, потому что это все испортит.
    
А вот потом, клянусь Богом, потом...
   
   
    
     
Глава 3
    
    
«Китайское Облако» разрезал пелену дождя, двигаясь вдоль южного берега Гонконга в главную гавань на севере острова.
    
Струаны обедали в капитанской каюте: тушеные устрицы, копченые колбасы, соленая рыба, вареная капуста со свиным жиром, холодные жареные цыплята, морские галеты, блюда с яблочным пирогом и пирогами с консервированными фруктами. Охлажденное в море белое вино и шампанское. И чай.
    
– Сорок лаков – четыре монеты, – говорил Робб, мрачно ковыряя вилкой в своей тарелке. – Одна принадлежит By Фан Чою. У кого остальные три?
    
– Дзин-куа непременно оставил одну себе. Может быть, две, – сказал Струан. Он потянулся через стол и положил себе еще одну обжаренную соленую селедку.
    
– Теперь мы связаны клятвой и должны оказать огромную услугу, – продолжал Робб. – Для этих дьяволов она куда как стоит десяти лаков. Заполучив такой клипер, как «Китайское Облако»... Господи, да с ним можно пускать ко дну даже фрегаты. Азиатские морские пути всей империи могут оказаться перерезанными. Один корабль – и десять человек, которые смогут построить еще. Девятнадцать человек, выученных на капитана, которые смогут учить других! Мы в ловушке, перед нами тупик. Ужасно.
    
– Дзин-куа обманул тебя. Он обманул тебя, – горячился Кулум.
    
– Нет. Перехитрил меня, да, но и так сказать будет неправильно. Я оказался недостаточно хитер. Я, парень! Не в нем дело. Когда двое садятся за стол, чтобы заключить сделку, каждый старается добиться для себя как можно более выгодных условий. Все очень просто. Да, я оказался слабее, чем он, и только в этом суть. Но даже если бы мне и пришла в голову мысль о том, что эти монеты могут быть поделены между несколькими людьми, мне все равно пришлось бы принять его условия. У нас не было выбора, абсолютно никакого.
    
– Если перехитрили тебя, Дирк, на что можно рассчитывать мне? Или Кулуму?
    
– Ни на что. Если только вы не будете готовы думать своей головой и учиться на ошибках других. И не станете вести себя с китайцем, как с одним из нас. Они не такие, как мы.
    
– Это верно, – сказал Кулум. – Уродливые, отвратительные, грубые. И все на одно лицо, невозможно отличить одно от другого.
    
– Я не согласен с тобой. Ты не понял меня. Я имел в виду, что у них иной склад ума, они думают по-другому, – возразил Струан.
    
– Тогда как же подобрать к ним ключ, отец?
    
– Если бы я знал это, я бы никогда не делал ошибок. Просто у них за спиной пять тысячелетий практики, вот и все. А теперь передай мне, пожалуйста, устриц... вот славный мальчик.
    
Кулум подал ему блюдо, и Струан положил себе уже третью порцию.
    
– Тебя все это, похоже, не волнует, Дирк, – заметил Робб. – А ведь это может погубить нас. Погубить всю торговлю с Азией.
    
– Ты совсем ничего не ешь, Робб. И ты, Кулум. Ешьте. – Струан оторвал куриную ногу и положил себе на тарелку. – Ситуация вовсе не так безнадежна. Возьмем, во-первых, эти девятнадцать человек... да, они будут шпионами By Фан Чоя и его отребья. Но для того, чтобы мы могли научить их, им придется выучить английский, так? А если мы сможем говорить с ними, почему нам не попробовать переделать их? Сделать из пиратов полезных для общества граждан? Может быть, даже христиан? Девятнадцать шансов заполучить ценных союзников. Я бы сказал, что попробовать стоит. А если они перейдут к нам – хотя бы один из них, – мы узнаем, где находятся все пиратские убежища и стоянки. Тогда мы сможем контролировать их, а при надобности и уничтожить. Во-вторых, этот клипер: через год и один день мне предстоит выдержать морское сражение, только и всего. Я передам им корабль, а потом сразу же пущу его ко дну. Я ведь не давал обещания не топить его.
    
– А почему просто не передать его, набив трюм порохом и запалив медленный фитиль? – предложил Робб.
    
– By Квок слишком проницателен для этого.
    
– А нельзя ли как-нибудь подвесить мины снаружи корпуса ниже ватерлинии?
    
– Такой трюк, возможно, и удался бы. Мины снаружи они могут проглядеть. Но даже если тебя загнали в угол, и ты должен найти какую-то лазейку, ты не можешь нарушать священную клятву. Никакого обмана, Робб. Мы бы потеряли лицо на сотню лет вперед. By Квока я просто убью.
    
– Зачем?
    
– Чтобы научить его держать слово. И защитить нас на следующее поколение. Все замолчали.
    
– А я полагал, ты собираешься уехать домой через пять месяцев, – сказал Робб.
    
– В моих планах ничего не изменилось. Я приведу новый корабль обратно, когда он будет готов. Мы назовем его «Облако Лотоса». – Струан вытер рот салфеткой. – С людьми и с кораблем мне все ясно. Но зачем делать из трех мальчиков «дэнди»? Этого я не могу понять. Эти дети беспокоят меня, сам не знаю почему.
    
– Это будут сыновья By Квока?
    
– Сыновья или племянники, да, обязательно. Вот только зачем им это? Что они с этим приобретают?
    
– Все английское. Все наши секреты, – предположил Кулум.
    
– Нет, парень. То, что относится ко взрослым, относится и к детям. Даже в большей степени. Мальчиков будет легче превратить в европейцев, привить им наши обычаи, обратить в нашу веру. Почему они готовы потерять трех сыновей? Почему это должны быть «дэнди» – не капитаны, солдаты, кораблестроители, оружейники или что-нибудь еще столь же полезное? Почему именно «дэнди»?
    
Ответа не было...
    
    
Когда «Китайское Облако» с запада проскользнул в гавань Гонконга, Струан поднимался на ют, где его ожидали Кулум и Робб. Дождь прекратился, дул резкий пронизывающий ветер. День клонился к вечеру. Струан чувствовал себя хорошо отдохнувшим, на сердце у него было спокойно. Но едва лишь он ступил на палубу, как от его спокойствия не осталось и следа.
    
– Боже милосердный!
    
Гавань была забита торговыми судами со всей Азии и кораблями королевского флота. На берегу теснились палатки, в которых расположились четыре тысячи солдат экспедиционного корпуса.
    
Однако больше всего Струана поразили сотни китайских сампанов, облепивших берег севернее Глессинг Пойнта. Бессчетное количество джонок и сампанов прибывали и отчаливали каждую минуту. Тысячи крошечных лачуг выросли, как уродливые грибы, на склонах одного из холмов.
    
– Китайцы нескончаемой волной хлынули сюда с тою самого дня, когда я вернулся из Кантона, – сказал Кулум. – Одному Богу известно, сколько их тут. Они прибывают целыми сампанами и джонками и устремляются на берег. Потом растворяются в этой кишащей людской массе. Ночью эти дьяволы разбредаются по острову и крадут все, что можно унести.
    
– Боже милосердный!
    
– Поначалу они селились по всему острову. Потом я уговорил Лонгстаффа временно выделить им этот склон холма Они называют его Тай Пинь Шан или что-то в этом роде.
    
– Почему ты не сказал мне?
    
– Мы, дядя и я, хотели, чтобы ты сам все увидел. Несколько часов не имели никакого значения. Европейцев, не считая солдат, набирается сотни полторы. Лонгстафф рвет на себе остатки своих волос. Каждое утро мы вылавливаем в гавани по десять-пятнадцать китайских трупов. Убитых или утонувших.
    
– Нужно самому взглянуть на этот муравейник, чтобы поверить, – сказал Робб. – Как они живут! Места было достаточно, но они прибывают целыми толпами с каждым приливом.
    
– Что ж, – заметил Струан, – у нас не будет недостатка в носильщиках, слугах и рабочих руках. – Он повернулся к Орлову. – Салютуйте флагману и пошлите сигнал от своего имени: «Разрешение бросить якорь в восьми кабельтовых». Свистать всех наверх. Я жду вас на корме!
    
Орлов кивнул.
    
Пушки «Китайского Облака» прогремели, и с флагмана раздался ответный выстрел. Разрешение было дано. Команда собралась на палубе. Струан подошел к леерному отраждению полуюта.
    
– Всем оставаться на корабле до полудня завтрашнего дня. И до этого же времени никто не должен подниматься на борт. Ни слова о нашем грузе. Или о том, что я на борту. Любого, кто проболтается, я протащу под килем. Всем матросам – двойное месячное жалованье, деньги будут выплачены завтра к вечеру, серебром. Офицерам установить вооруженную охрану на юте по вахтам. Разойтись.
    
Матросы прокричали тройное «ура» в честь Тай-Пэна и разошлись.
    
– На какое время назначена распродажа, Кулум?
    
– На три часа дня, отец, завтра. В Счастливой Долине.
    
– Робб, позаботься, чтобы мы заранее располагали правильными номерами участков.
    
– Да. Мы принесли список. Круглый холм покупаем?
    
– Разумеется.
    
Робб задумался на мгновение.
    
– Если Брок окажется так же неподатлив, как ты, нам, возможно, придется рискнуть всем нашим будущим из-за этого несчастного холма.
    
– Верно. – Струан подозвал Орлова. – В две склянки утренней вахты пошли сигнал Броку от имени Робба с просьбой прибыть на борт к четырем склянкам. Разбуди меня, когда пробьет две склянки. До того времени меня не беспокоить. С этого момента ты принимаешь командование.
    
– Хорошо, – кивнул Орлов.
    
– Я пойду вздремну. Робб, тебе и Кулуму тоже нужно выспаться. Завтра нам предстоит долгий день. Да, кстати, Кулум, может быть, ты поразмыслишь над балом. Где, как и что. Через тридцать один день. – Он спустился вниз.
    
Когда «Китайское Облако» приближался к флагману, Кулум подошел к Орлову:
    
– Пожалуйста, спустите баркас на воду, как только мы станем на якорь.
    
– Тай-Пэн приказал всем оставаться на борту. Без его разрешения не будет никакого баркаса.
    
– Но приказ не распространяется на нас, на мистера Струана и меня, – резко проговорил Кулум.
    
Орлов хмыкнул.
    
– Ты не знаешь своего отца, Кулум Силач. Он сказал «всем». И именно так все и будет.
    
Кулум направился к люку, но Орлов остановил его, небрежно покачивая боевым цепом:
    
– Его нельзя беспокоить. Это тоже его приказ.
    
– Убирайтесь с дороги!
    
– Когда Тай-Пэн отдает распоряжения, он всегда взвешивает каждое слово. Спроси у своего дяди. До тех пор, пока я капитан «Китайского Облака», ни одна душа не сойдет на берег! Если бы он хотел, чтобы ты туда отправился, он бы так и сказал.
    
– Мы пробудем на борту до полудня, Кулум, – подтвердил Робб.
    
Сквозь ярость, обуревавшую его, Кулум спросил себя, будут ли и ему подчиняться столь же беспрекословно, когда он станет Тай-Пэном. Он понимал, что подобное повиновение объяснялось не просто титулом. Его нужно было заслужить. – Очень хорошо, капитан. – Он отошел и встал рядом с Роббом у фальшборта. Молча они наблюдали, как остров вырастает перед ними. Вскоре они смогли разглядеть круглый холм.
    
– Этот холм нас прикончит, – сказал Робб.
    
– Теперь у нас есть деньги. Брок не станет вмешиваться.
    
– Он будет повышать, повышать и повышать цену, зная, что Дирк все равно купит холм, чего бы ему это ни стоило. Брок прекратит торговаться, когда цена вырастет до небес. Дирк привязан к этому холму, так же крепко, как мы привязаны к «Благородному Дому». Теперь это вопрос лица, растреклятого лица, черт бы его побрал! Их дикая ненависть друг к другу когда-нибудь уничтожит их обоих.
    
– Отец сказал, что покончит с ним за эти пять месяцев, разве нет?
    
– Да, парень. Ему придется это сделать. Я не смогу. И ты тоже.
    
Кулум приковался взглядом к холму и к Гонконгу.
    
Хочешь ты этого или нет, сказал он себе, чувствуя, как у него холодеет внутри, но пред тобой сейчас твое королевство. Если ты чувствуешь в себе силу. И смелость, чтобы принять его.
    
Ему вдруг стало страшно.
    
    
С рассветом капитан Орлов дал распоряжение всей команде драить и чистить и без того сверкающее чистотой судно. В две склянки он послал сигнал Броку и спустился вниз.
    
– Доброе утро. Две склянки, – сказал Орлов в закрытую дверь.
    
– Доброе утро, капитан, – ответил Струан, открывая ему. – Входите. – Он был в зеленом ночном халате из шелковой парчи, надетом на голое тело. Струан спал без одежды в любое время года. – Распорядитесь прислать мне завтрак. И попросите мистера Робба и Кулума присоединиться ко мне за столом через полчаса.
    
– Насчет завтрака я уже распорядился.
    
– Где Вольфганг?
    
– Наверху.
    
– А китайский мальчонка?
    
– Вместе с ним. Бегает за ним, как собака. – Орлов протянул Струану аккуратно написанный список. – Эти лодки подходили к кораблю прошлым вечером и сегодня утром, спрашивали вас. Жена вашего брата прислала баркас с просьбой к нему как можно скорее прибыть на борт. Капитан Глессинг справлялся о вашем сыне. Синклер и его сестра тоже его спрашивали. Она также хотела повидать и вас, поэтому вы найдете ее имя в списке. Кроме этого, был сигнал с флагмана: «Вашему сыну незамедлительно прибыть на борт». Капитан Глессинг ругался, как подвальная крыса, когда я отослал его ни с чем.
    
– Благодарю вас.
    
В дверь постучали.
    
– Да?
    
– Доброе утро, сэр-р! – сказал вошедший матрос. – Сигнал с «Белой Ведьмы»: «С удовольствием».
    
– Спасибо, сигнальщик. – Матрос повернулся и исчез за дверью. Струан протянул Орлову банковский чек на тысячу гиней: – Вместе с нашей благодарностью, капитан.
    
Орлов прочел сумму. Он ошеломленно поморгал и перечел ее снова.
    
– Это по-княжески. По-княжески. – Он вернул чек Струану. – Я всего лишь выполнял свою работу.
    
– Нет. С таким количеством денег на борту – нет. Возьмите чек. Вы его заслужили.
    
Орлов поколебался, потом опустил бумагу в карман. Он снял с руки боевой цеп и задумчиво положил его на полку рядом с другими. – Ваш сын, – заговорил он после долгой паузы, – вам нужно будет хорошенько присматривать за ним. Впереди его караулит большая беда.
    
– А? – Струан оторвал глаза от списка.
    
– Да. – Орлов поскреб свою короткую бороду.
    
– Что это значит? Опять твое дьявольское ведовство?
    
– Опять мое второе зрение, да.
    
– Какая именно беда? – Из долгого опыта Струан знал, что Орлов никогда ничего не предсказывает просто так. Слишком часто этот странный человек оказывался прав.
    
– Не знаю. – Неожиданная улыбка осветила лицо норвежца. – Он думает, что когда станет Тай-Пэном, то отберет у меня мой корабль.
    
– Значит, тебе придется заслужить его доверие, заставить его изменить свое решение, иначе ты потеряешь клипер. Орлов ухмыльнулся.
    
– Да. Так я и сделаю, можешь не сомневаться. – Улыбка погасла. – Но он станет Тай-Пэном в дурной день. Кровь будет на его руках.
    
Помолчав немного, Струан спросил:
    
– Чья? Моя?
    
Орлов пожал плечами:
    
– Не знаю. Но он доставит тебе много хлопот. В этом я твердо уверен.
    
– Какой сын не доставляет хлопот отцу?
    
– Тут ты прав. – Орлов подумал о своей семье, жившей в Норвике. О двух своих сыновьях, статных двадцатилетних молодцах. Оба они ненавидели и презирали его, хотя он обожал их, как обожал и свою жену Леку, лапландку. Они были счастливы вместе, пока сыновья не стали настраивать ее против него. – Да, – сказал он, чувствуя смертельную усталость, – ты прав. Как обычно.
    
– Тебе лучше поспать немного, – сказал Струан. – Ты понадобишься мне в восемь склянок.
    
Орлов ушел.
    
Долгое время Струан неподвижно смотрел в пространство. Какая беда? Чья кровь? Почему «дурной день»? Потом он отвлекся от того, чему не было ответа, ограничившись заботами сегодняшнего дня и, возможно, завтрашнего.
    
– С каждым днем ты все больше становишься китайцем, – сказал он вслух. Улыбнувшись, он перечел список еще раз. Горт Брок. Мисс Тиллман. Квэнс. Гордон Чен. Скиннер. Боцман Маккей. Маккей? – Стюард! – крикнул он.
    
– Да, сэр. – Стюард поставил горячую воду на шкафчик, рядом с бритвенными принадлежностями.
    
– Передайте мистеру Кьюдахи, что если к кораблю подойдет боцман Маккей, пусть он проводит его на палубу.
    
– Есть, сэр. – Стюард исчез.
    
Струан подошел к окнам каюты. Он смотрел на пульсирующее скопище людей, каким было китайское поселение Тай Пинь Шан. Но голова его была занята другим: зачем приезжала Шевон Тиллман? О да, она настоящая королева, достойная того, чтобы разделить с нею ложе. Интересно, она еще девственница? Ну конечно, девственница! По-другому и быть не может. А ты бы взял ее, зная, что она невинна? Без того, чтобы потом жениться на ней? Нет. В этом случае я бы ее не тронул. Мужчине нужна девственница только дважды в жизни.
    
Один раз в молодости, когда он женится, и другой раз в расцвете лет, когда он с большой тщательностью выберет себе юную любовницу. Когда он уже научился терпению и сочувствию и может безболезненно превратить девушку в женщину.
    
Конечно, Шевон девственна; нужно быть дураком, чтобы усомниться в этом. Но искорки, таящиеся в глубине ее глаз, и то, как зазывно она покачивает бедрами при ходьбе, многое сулят ее будущему супругу, а? Да, из нее получилась бы интересная любовница. Так ты хочешь жениться на Шевон? Или просто залучить ее в постель?
    
Если бы ты был китайцем, ты мог бы открыто иметь много жен. И все они мирно уживались бы друг с другом. Струан коротко хохотнул. Хотел бы я видеть Шевон и Мэй-мэй вместе под одной крышей. Интересно, кто бы выиграл эту битву? Потому что только битвой это и могло окончиться – обе они не женщины, а дикие кошки.
    
– Здравствуй отец. – На пороге каюты стоял Кулум.
    
– Ты хорошо спал, дружок?
    
– Да спасибо. – На самом деле Кулума мучали кошмары: ему снился холм, Орлов на холме, предрекающий им вновь скорую бедность. О Боже, не допусти, чтобы мы опять разорились. Помоги мне исполнить то, к чему я призван. – Кстати, если мы будем хозяевами бала, нам, наверное, понадобится и хозяйка?
    
– Мэри Синклер?
    
Кулум безуспешно попытался придать себе безучастный вид.
    
– Да.
    
Струан отметил про себя, что ему нужно подыскать сыну какую-нибудь девушку, и побыстрее.
    
– Может быть, раз мы хозяева, будет лучше, если мы одинаково радушно примем всех, не отдавая предпочтения кому-то в отдельности. Тут у нас более двух десятков юных леди, твой глаз может остановиться на любой из них.
    
– Орлов сказал, что был сигнал с флагмана. Меня требуют на борт. Могу я теперь отправиться туда? Я хочу уточнить с Лонгстаффом последние детали земельной распродажи. Я бы хотел хорошо выполнить это его поручение.
    
– Отправляйся. – После паузы Струан добавил: – На твоем месте я не стал бы увольнять Орлова. Кулум вспыхнул:
    
– А, так, значит, он рассказал тебе? Мне он не нравится. От него у меня мурашки начинают бегать по коже.
    
– Смотри на него как на лучшего изо всех капитанов, когда-либо ходивших под парусами. Будь терпелив с ним. Он может оказаться ценным союзником.
    
– Он говорит, что умеет провидеть будущее.
    
– Это правда. Иногда его предсказания действительно сбываются. И он далеко не один такой. «Кровь на твоих руках» может означать что угодно или вообще ничего. Не тревожься, сынок.
    
– Хорошо, не буду, отец. Могу я теперь отбыть на флагман?
    
– Да. Сразу, как только уедет Брок.
    
– Ты считаешь, что я не умею держать язык за зубами?
    
– Некоторые люди обладают даром получать нужные им сведения просто заглянув человеку в лицо. Орлов, например. Или Брок. Ты изменился с того момента, как увидел серебро.
    
– Ничуть я не изменился.
    
Струан взял кисточку для бритья.
    
– Завтрак подадут минут через двадцать.
    
– Как я изменился? – настаивал Кулум.
    
– Есть огромная разница между молодым человеком, который знает, что он разорен, и молодым человеком, который уверен в обратном. У тебя хвост торчит трубой, парень, и его видно за полмили. – Струан начал намыливать лицо. – У тебя когда-нибудь была любовница, Кулум?
    
– Нет, – ответил Кулум, смутившись. – В борделе я был, если ты это имеешь в виду. Почему ты спрашиваешь?
    
– Большинство людей в этой части света имеет любовниц.
    
– Китаезских?
    
– Китайских. Или евразийских.
    
– А ты?
    
– И я, конечно. – Струан взял бритву. – В Макао есть бордели. Восточные и европейские. Но без опаски можно посещать лишь некоторые, большинство из них заразны. Отсюда этот обычай… ты слышал о «женской болезни», французской хвори или испанской хвори, называй ее, как хочешь?
    
– Да. Конечно. Слышал.
    
Струан начал бриться.
    
– Говорят, первыми эту болезнь привезли в Европу Колумб и его матросы, подхватившие ее от американских индейцев. Есть своя ирония в том, что мы зовем ее французской или испанской, французы – испанской или английской, а испанцы – французской. Когда виноваты все мы. Я слышал, что она испокон века существует в Индии и Азии. Ты знаешь, что от нее нельзя излечиться?
    
– Да.
    
– Тогда ты должен знать, что заразиться ею можно только от женщины?
    
– Да.
    
– Тебе известно, что мужчина может предохраняться?
    
– Да... да, конечно.
    
– Стыдиться тут нечего. Я жалею, что за последние годы у меня не было возможности поговорить с тобой. Мне бы хотелось самому рассказать тебе о... о жизни. Может быть, ты и так уже все знаешь, а может быть, просто стесняешься. Так что я расскажу тебе в любом случае. Поверь, крайне необходимо надевать чехольчик. Самые лучшие делают из шелка – их выписывают из Франции. Существует и новый тип, который изготовляют из рыбьего пузыря. Я прослежу, чтобы ты получил достаточное их количество.
    
– Не думаю, что мне понадобятся…
    
– Согласен, – прервал его Струан. – Но никакого вреда не будет, если ты запасешься ими. На всякий случай. Я не пытаюсь вмешиваться в твою личную жизнь и не предлагаю тебе стать повесой. Я просто хочу быть уверен, что тебе известны некоторые элементарные вещи и что ты сумеешь избежать опасности. Чехольчик предотвратит заражение. И не даст девушке забеременеть, избавив ее, таким образом, от больших неприятностей, а тебя от чувства неловкости перед всем светом.
    
– Но это против законов божеских, не так ли? Я имею в виду, пользоваться... ну, это ведь грех, разве нет? Разве это не разрушает самого смысла любви. Ведь главное – это иметь детей.
    
– Так считают католики, да. И наиболее религиозные из протестантов.
    
– Ты ставишь под сомнение Священное Писание? – искренне ужаснулся Кулум.
    
– Нет, парень. Лишь некоторые из его – как бы это сказать? – толкований.
    
– Я всегда считал себя приверженцем передовых взглядов, но ты... знаешь, то, что ты говоришь, это самая настоящая ересь.
    
– Для некоторых, пожалуй. Но Дом Господа нашего очень важен для меня – он стоит на первом месте, выше меня, тебя, кого угодно, даже «Благородного Дома». – Струан продолжал бриться. – Здесь, на Востоке, существует обычай: каждый имеет свою собственную девушку. Которая принадлежит ему одному. Ты содержишь ее, оплачиваешь ее счета, прислужницу, кормишь ее, одеваешь и так далее. Когда она тебе надоедает, ты даешь ей денег и отпускаешь.
    
– Тебе не кажется, что все это довольно жестоко?
    
– Да – если делать это без лица. Обычно та небольшая, в нашем представлении, сумма, которую ты оставляешь ей, более чем достаточна, чтобы у девушки появилось приданое и она нашла себе хорошего мужа. Сам выбор девушки проводится с большой церемонией. Делается это через «маклера» – поверь, это не просто сводник, – и в строгом соответствии с древним китайским обычаем.
    
– Но разве это не то же рабство? Причем самое гнусное из всех?
    
– Если ты намерен купить себе рабыню – да. И если ты обращаешься с ней, как с рабыней. Вспомни, как это бывает, когда ты нанимаешь слугу? Ты платишь деньги и покупаешь его на несколько лет. То же самое и здесь. – Струан провел рукой по подбородку и начал снова намыливать те места, которые показались ему выбритыми недостаточно чисто. – Мы поедем в Макао. Я договорюсь обо всем, если ты желаешь.
    
– Спасибо, отец, но... – Кулум хотел склать, что покупать женщину – шлюху, рабыню, наложницу – отвратительно и грешно, – ...я... э... благодарю тебя, но в этом нет необходимости.
    
– Если передумаешь, скажи мне, парень. Только не стесняйся. Я считаю, чго «иметь аппетиты» вполне нормально, и греха в этом нет Но ради Бога, будь осторожен, когда идешь в бордель. Никогда не ходи туда пьяным. Никогда не ложись с девушкой, не приняв мер предосторожности. Пока ты здесь, никогда не позволяй себе вольностей с женой или дочерью европейца – особенно португальца – иначе дело кончится твоей смертью, и очень быстро, что будет только справедливо. Никогда не называй человека сукиным сыном, если ты не готов подкрепить свои слова стальным клинком или пулей. И никогда, никогда не посещай борделей, которые не были рекомендованы тебе человеком, пользующимся твоим доверием. Если тебе не хочется обращаться ко мне или к Роббу, спроси у Аристотеля. Ему можно верить.
    
Растревоженный всем услышанным, Кулум наблюдал, как отец быстрыми, точными движениями заканчивает бритье. Он кажется таким уверенным во всем, подумал юноша. Но он неправ – во многих вещах. Неправ. В Писании ясно сказано: плотские утехи, похоть посланы нам дьяволом. Любовь же ниспослана нам Господом. Любить женщину, не желая ребенка, – похоть. И страшный грех. Как бы я хотел иметь жену. И забыть о похоти. Или любовницу. Но это незаконно и противно слову Божию.
    
– Ты купил свою наложницу? – спросил он.
    
– Да.
    
– Сколько ты заплатил за нее?
    
– Я бы сказал, что это не твоего ума дело, сынок, – мягко ответил Струан.
    
– Прости. Я не хотел быть грубым... любопытным или... – Кулум покраснел.
    
– Я знаю. Но такие вопросы мужчины друг другу не задают.
    
– Да. Я просто хотел узнать, сколько стоит женщина? Если ее покупать?
    
– Это будет зависеть от твоего вкуса. Начиная с какого-нибудь жалкого тэйла и кончая чем угодно. – Струан не жалел, что затеял этот разговор. Лучше сделать это самому, сказал он себе, чем ждать, когда это сделают другие. – Кстати, Кулум. Мы так и не обговорили сумму твоею жалованья. Ты начнешь с пятидесяти гиней в месяц. Эти деньги почти целиком пойдут на твои карманные расходы, поскольку ты будешь всем обеспечен.
    
– Это очень, очень щедро, – вырвалось у Кулума. – Благодарю тебя.
    
– Через пять месяцев эта сумма будет значительно увеличена. Как только мы приобретем землю, сразу же начнем строиться. Пакгаузы, Большой Дом – и дом тебе.
    
– Это было бы чудесно. У меня никогда не было дома – я имею в виду, у мети никогда не было даже комнаты, которая принадлежала бы только мне. Даже в универсшеге.
    
– Человек должен иметь собственное жилье, пусть маленькое и тесное, но свое. Место, где он мог бы побыть один. Это очень важно для поддержания ясности ума.
    
– Пятьдесят гиней в месяц - это так много, – проговорил Кулум.
    
– Это не подарок. Ты их отработаешь.
    
С такими деньгами я могу жениться, думал Кулум. Очень легко. Он обойдется без борделей или этих грязных китаянок. Кулум с отвращением вспомнил три своих визита в публичный дом, который пользовался популярностью у студентов университета и был им по карману. Ему пришлось тогда изрядно напиться, чтобы не ударить лицом в грязь перед друзьями и заставить себя войти в вонючую комнату. Шиллинг за то, чтобы повозиться на влажных от пота простынях с коровоподобной ведьмой, вдвое старше его годами. Чтобы избавиться от болей, посланных дьяволом – проклятия всех мужчин. И потом обязательные недели кошмарного ожидания, не проявится ли болезнь. Господи, избавь меня впредь от греха, помолился он.
    
– Ты хорошо себя чувствуешь, Кулум?
    
– Да, спасибо. Знаешь, я, пожалуй, пойду побреюсь перед завтраком. Извини меня. Я не хотел... ну, я не хотел показаться грубым.
    
– Я знаю.
    
– Подошел баркас Брока, сэр-р, – доложил матрос.
    
– Проводи его вниз, – распорядился Струан, не поднимая глаз от перечня участков, который передал ему Робб.
    
Кулум и Робб почувствовали, как с каждой секундой ожидания растет напряженность в каюте.
    
Дверь открылась, и Брок вошел, тяжело ступая. Он широко улыбнулся:
    
– Ага, так это все-таки ты, Дирк. Я так и подумал, что ты на борту!
    
– Выпьешь?
    
– С удовольствием. Доброе утро, Робб. Доброе утро, Кулум.
    
– Доброе утро, – ответил Кулум, ненавидя себя за страх, охвативший его при появлении этою человека.
    
– Эта одежда сидит на тебе прямо лучше не надо. Ты теперь, надо полагать, станешь мореходом? Как твой батюшка?
    
– Нет.
    
Брок уселся в морское кресло.
    
– В последний раз, когда я видел твоего батюшку, он шел под таким креном, что жуть брала. Прямо сказать, тонул он. Ужас, да и только. Страшное это было происшествие – несчастный-то случай. – Он принял от Струана кружку с ромом. – Благодарствуйте. К тому времени, как я управился с этим чертовым огнем, невесть откуда взявшимся в той кромешной тьме, прямо как молния из бездны, и приготовился идти к нему на выручку, глядь, Господи, а его уж и нет нигде. Всю ночь мы тогда провели в поисках и большую часть следующего дня.
    
– Я ценю такую заботливость с твоей стороны, Тайлер, – сказал ему Струан.
    
– Прошлой ночью я послал Горта справиться о тебе. Очень, прямо, странно, а, Кулум?
    
– Что странно, мистер Брок?
    
– Как что? Да ведь этот дьявол-карлик даже не знал, что твой батюшка у него на корабле. И никому не разрешено было подниматься на борт до полудня, как я слышал. И встали вы под прикрытием пушек флагмана. А ты спрашиваешь, что тут странного.
    
– Горт коснулся флагштока? – спросил Струан.
    
– Ага. Очень он только расстраивался. Все говорил, что это было все равно как вбить еще один гвоздь в твой гроб. Ужасно он не хотел этого делать.
    
Струан протянул ему банковский чек на двадцать тысяч гиней.
    
– Спасибо, Дирк, – сказал Брок, не прикасаясь к чеку и даже не глядя на него. – Только он не мой. Может, тебе лучше самому отдать его Горту. Или прислать ему на борт. Эти деньги ты не мне платишь.
    
– Как пожелаешь, Тайлер. Он будет на распродаже?
    
– А как же.
    
Струан взял в руки список участков.
    
– Лучшие прибрежные участки идут под номерами 7 и 8 к западу от долины, 16 и 17 в центре, 22 и 23 к востоку. Какие ты хочешь для себя?
    
– Ты предлагаешь мне вот так свободно взять и выбрать, Дирк?
    
– Тут хватит нам обоим. Ты выберешь какие захочешь. Мы не станем торговаться против тебя. А ты против нас.
    
– Я подумал о том же. Это будет справедливо. 16 и 17 из прибрежных участков и 6 и 7 из городских.
    
– Мы возьмем 7 и 8 у берега. И 3 и 4 в городке.
    
– Идет. Остается круглый холм. Ты все так же собираешься купить его, а?
    
– Да.
    
Брок приложился к кружке. Он чувствовал беспокойство, снедавшее Кулума.
    
– Флот завтра уходит, Дирк. Ты слышал об этом?
    
– Heт. Уходит куда?
    
– На север. Воевать, – с сардонической усмешкой ответил Брок.
    
– Я и забыл, что у нас война, – сказал Струан с коротким смешком. – Еще один прорыв к Пекину? Зимой?
    
– Да. Наши доблестные вожди приказывают кораблям двигаться на север. У твоего лакея вместо мозгов пушечные ядра. Я слышал, адмирал чуть не визжал от возмущения, но Лонгстафф лишь повторял, как заведенный: «На север, клянусь Господом, я приказываю вам идти на север! Мы покажем этому языческому сброду, как нарушать договоры! Они это надолго запомнят!».
    
– Флот не пойдет на север.
    
– Теперь, когда ты вернулся, может, и не пойдет. Печальное это дело, когда Тай-Пэном оказывается человек вроде Лонгстаффа. Смех один, а не представитель Короны. И когда люди, вроде тебя, нашептывают ему на ухо. Когда нам всем приходится уповать на тебя, чтобы спасти наш флот. – Он шумно прочистил горло, потом потянул носом воздух: – До чего странно пахнет у вас на корабле.
    
– О?
    
– Запах денег. Да, деньгами пахнет, точно. – Брок быстро повернулся к Кулуму: – Стало быть, ты больше не банкрот, а парень?
    
Кулум промолчал, но кровь бросилась ему в лицо.
    
Брок удовлетворенно крякнул.
    
– Я почуял это, когда ты встал на якорь, Дирк. Господи, даже еще раньше, когда ты только вошел в гавань. Стало быть, ты не потонул и деньги у тебя есть, чтобы расплатиться, а я в очередной раз проиграл.
    
– Когда истекает срок моих векселей?
    
– Сегодня, как тебе хорошо известно.
    
– Хочешь отсрочить платеж?
    
– Если бы не лицо этого парнишки, да и всех на борту, я бы спросил себя, уж не блефуешь ли ты. Может, никакого серебра и нет в твоих трюмах. Но меня не провести. Это написано на каждой роже здесь на корабле, исключая твою – и Робба. Я приму твой банковский чек сегодня, клянусь Богом. Никакого кредита.
    
– После распродажи мы все уладим.
    
– До нee. Да, до нее. Лучше тебе быть свободным от всех долгов, прежде чем ты начнешь торговаться на аукционе, – сказал Брок, сверкая глазом, и его злоба прорвалась наружу – Ты опять побил меня, да проклянут тебя Господь и дьявол, которому ты служишь, на веки вечные! Но круглый холм будет мой. Он будет мой.
    
– Он принадлежит «Благородному Дому». А не тому, кто тащится следом.
    
Брок поднялся, сжав кулаки.
    
– Я еще плюну на твою могилу, клянусь Богом.
    
– А я буду плевать на твою компанию с моего холма, клянусь Богом. Еще до захода солнца!
    
– Может статься, во всей Азии не наберется столько сокровищ, чтобы заплатить такую цену, клянусь Богом! Желаю здравствовать всем вам.
    
Брок в ярости ринутся из каюты, и его сапоги застучали по трапу.
    
Кулум вытер потные руки.
    
– Этот холм стал твоей ловушкой, Дирк. Он прекратит торговаться и разорит нас, – сказал Робб.
    
– Да, отец. Я знаю, что он так и сделает.
    
Струан распахнул дверь каюты:
    
– Стюард!
    
– Да, сэр-р.
    
– Мистера Кьюдахи ко мне. Быстро!
    
– Есть, сэр-р.
    
– Послушай, Дирк, – продолжал Робб. – У тебя есть шанс. Сделай с ним то же, что он собирается сделать с тобой. Прекрати вдруг торговаться. Пусть он сам разгребает эту кучу Тогда конец ему. Ему! Не нам!
    
Струан не произнес ни слова. Раздался стук в дверь, и в каюту торопливо вошел Кьюдахи:
    
– Слушаю, сэр-р?
    
– Катер на воду. Скажите боцману, пусть доставит мистера Робба и мистера Кулума на «Грозовое Облако». Там он дождется мистера Кулума и отвезет его на флагман. Потом пусть возвращается сюда. Собрать всех на палубе у кормы!
    
Кьюдахи закрыл за собой дверь.
    
– Отец, дядя прав. Ради всех святых, неужели ты не видишь, что этот проклятый пират загнал тебя в ловушку?
    
– Тогда нам остается только посмотреть, не вытащат ли нас святые, которых ты помянул, из этой ловушки. Это вопрос лица!
    
– Дирк, – взмолился Робб, – почему ты не прислушаешься к голосу разума?
    
– Сара хочет видеть тебя на борту. Пока о серебре ни слова. И, Кулум, дружок, если Лонгстафф спросит обо мне, скажи только, что я на корабле. Больше ничего.
    
– Дирк, это твой единственный шанс...
    
– Тебе лучше поторопиться, Робб. Передай мои наилучшие пожелания Саре и детям. – Он вернулся к вороху бумаг на столе.
    
Робб знал, что спорить дальше бесполезно. Он молча вышел. Кулум последовал за ним с тоской в сердце. Он понимал, ничто на свете не заставит отступить его отца – или Брока; «Благородный Дом» поставил все свое будущее на никчемный холмик земли, выросший на никчемной скале. Глупо, кричало все его существо. Почему отец так чертовски, так безнадежно глуп?
   
   
    
     
Глава 4
    
    
В тот же день после полудня Струан стоял рядом с большой палаткой, которую он распорядился поставить на берегу Счастливой Долины. Он смотрел, как капитан Орлов надзирает за матросами, те перетаскивали бочонки из баркаса на берег и укладывали их ровными рядами внутри палатки. Он был настолько поглощен этим, что не слышал, как сзади к нему подошла Мэри Синклер.
    
Ее лицо обрамлял капор, подвязанный под подбородком. Коричнево-красное суконное платье волочилось по песку, оно было туго перетянуто в галии, придавая фигуре форму песочных часов по моде того времени. Но ткань была низкого качества, а покрой старомодным. Мэри прятала руки в потертую муфту, на плечи она набросила серую шаль, которая очень шла к ее глазам. Она выглядела аккуратной, невзрачной, бедной, замкнутой и полной достоинства.
    
– Привет, Тай-Пэн, – сказала она.
    
Струан, вздрогнув, вышел из состояния задумчивости. – О, привет, Мэри. Ты выглядишь очаровательно.
    
– Благодарю вас. добрый сэр, – сказала Мэри с мимолетной улыбкой. Она сделала изящный книксен. – Это такая высокая похвала для бедной девушки.
    
Пляж и долина быстро заполнялись торговцами, их женами и детьми – все в праздничном настроении, приодетые к случаю. Они обменивались друг с другом приветствиями и громко переговаривались Группы солдат и матросов – все офицеры в парадной форме – расположились в разных местах долины. Баркасы постоянно доставляли на берег новые семьи и офицеров. В прибрежной полосе, сбившись в кучки, ловили рыбу ресколько сампанов, а к западу шумной толпой стоили любопытные китайцы, отделенные от долины кордоном из морских пехотинцев.
    
Столик аукционера поставили на небольшом возвышении в пятидесяти ярдах от палатки Струана, и, взглянув туда, шотландец заметил неподалеку от него Гордона Чена. Молодой человек тут же поклонился ему. Струан понял, что его сын хочет поговорить с ним и поэтому, должно быть, уже долгое время терпеливо ждет, когда предоставится возможность сделать это, не привлекая к себе внимания.
    
– Здравствуй, Гордон. Я освобожусь через минуту, – крикнул он.
    
– Благодарю вас, сэр, – откликнулся Гордон, кланяясь снова.
    
Струан увидел Робба, прогуливающегося с Сарой. Сара ступала грузно, с напряженным лицом. Рядом с ними резвилась Карен. Струан поискал глазами Кулума, но не нашел его и решил, что тот все еще на флагмане. Потом он вдруг увидел ею, занятого оживленной беседой с Глессингом. Cтpyaну показалось странным, что Кулум не подошел к палатке сразу же, как только прибыл на берег.
    
– Прошу прощения, Тай-Пэн, мисс Синклер, – сказал Орлов. – Все бочонки на берегу.
    
– Надеюсь, что так, капитан Орлов, – лукаво улыбнулась Мэри. – Я слышала, вы перетаскивали их с баркаса последние два часа без перерыва. Вы хотите споить все европейское население острова, мистер Струан?
    
Струан коротко хохотнул.
    
– Нет. Благодарю вас, капитан.
    
Орлов отдал честь Мэри и скрылся в палатке с несколькими матросами. Другие собрались вокруг нее, одна группа села рядом на берегу и принялась играть в кости.
    
– Ты пришла рано, Мэри. Торги начнутся не раньше, чем через час.
    
– Капитан Глессинг был настолько любезен, что предложил проводить меня на берег, – сказала она. – Давайте пройдемся немного, если вы не возражаете.
    
– Конечно, – ответил Струан, уловив тревожную нотку в ее голосе. Они не спеша пошли в глубь острова.
    
Внизу в долине было сыро, вчерашний дождь оставил после себя широкие зеркальные лужи. От небольшого водопада, петляя, сбегал тихий ручеек. К шуму прибоя добавлялось неумолчное жужжание мух, стрекоз, пчел и слепней. Лучи солнца несли с собой обещание весны.
    
Когда они отошли достаточно далеко, Мэри остановилась.
    
– Во-первых, я хотела сказать вам, как больно мне было услышать о вашей утрате.
    
– Спасибо, Мэри.
    
– Я пыталась увидеться с вами до того, как вы отбыли в Кантон.
    
– Я помню. У тебя доброе сердце.
    
– Вчера вечером я попробовала попасть на ваш клипер. Мне хотелось знать, как вы себя чувствуете. Это был плохой йосс.
    
– Да. Но это позади. В прошлом.
    
– В прошлом. Однако я читаю боль на вашем лице. Другие не видят ее, но я вижу.
    
– А как дела у тебя? – спросил он, пораженный, как всегда, тем, что Мэри могла выглядеть такой обыкновенной – милой, нежной, такой, какой она должна была быть, но не была. Мне следовало бы презирать ее, подумал он, но вопреки всему она мне нравится.
    
– Жизнь стала интересной. На некоторое время. – Мэри оглянулась на пляж. Брок, Горт и Нагрек Тум, Элиза Брок и ее дочери сходили на берег из своего баркаса. – Я рада, что вы опять побили Брока. Так рада.
    
– А разве я его побил?
    
Мэри прищурилась:
    
– Сорок лаков серебра? Четыре монеты?
    
– Откуда тебе извесшо об этом?
    
– Неужели вы забыли, Тай-Пэн? У меня есть друзья в высоких сферах. – Она произнесла это самым обычным тоном. Но когда она была рядом с Тай-Пэном, эти «друзья» вызывали у нее презрение.
    
– У кого хранятся другие половинки монет, кто эти люди?
    
– Вы хотите, чтобы я узнала?
    
– Может быть, я думаю, что это тебе уже известно.
    
– Ах, Тай-Пэн, вам действительно нет равных. – Ее голос потеплел еще больше. – Я знаю, где находятся две. Когда выясню про остальные, я вам сообщу.
    
– А у кого две первых?
    
– Если бы вам удалось устроить кому-то такой огромный заем, сколько бы половинок вы оставили себе?
    
– Все до одной. Да, клянусь Богом, все до одной. У Дзин-куа их две?
    
– Одна. – Она поиграла шалью и поправила ее на плечах. – Сейчас в Кантоне находятся четыре тысячи «знаменосцев». И большая армада брандеров. Наш флот должен подвергнуться нападению, если попытается атаковать форты Бог. И еще один флот ждет в пятидесяти милях к северу. Имя By Квок говорит вам о чем-нибудь?
    
Струан притворился, что пытается вспомнить, но на самом деле он был потрясен. До встречи со Скраггером он сам никогда не слышал о By Квоке. О By Фан Чое, его отце – конечно, но не о сыне. Маусс не был посвящен ни в то, ято происходило на большой джонке, ни в то, что сказал Скраггер, Знали обо всем только Кулум и Робб. От них Мэри никак не могла узнать о By Квоке. Значит, она должна была получить эти сведения от самого By Квока – или от Дзин-куа. Но каким образом? – Имя как имя, – сказал он наконец. – Почему ты спросила?
    
– By Квок – старший сын By Фан Чоя.
    
– Пиратского предводителя? Белого Лотоса? – Струан изобразил на лице удивление.
    
– Я обожаю шокировать вас, – весело сказала она. – Так вот, император через Хоппо в Кантоне тайно предложил By Квоку и By Фан Чою должности мандаринов. И еще генерал-губернаторство в провинции Фукьен – и на Формозе. В обмен за нападение на корабли в гавани Гонконга. Всем их флотом.
    
– На какой день назначено нападение? – На этот раз его шок был неподдельным.
    
– Они еще не приняли предложения. Как говорят китайцы, «переговоры продолжаются».
    
Может ли быть так, что By Квок просил об услугах лишь для отвода глаз, спрашивал себя Струан. Дьявольская интрига внутри еще одной интриги, чтобы усыпить его бдительность и покрепче захлопнуть дверцу западни? Причем здесь тогда монета? Стали бы они рисковать всем своим флотом? Три тысячи джонок с пиратским сбродом на боргу могли бы – покончить с нами – может быть!
    
– А ты узнаешь, если они примут... если нападение все-таки состоится?
    
– Я не уверена, но думаю, что да. Однако это еще не все, Тай-Пэн. Да будет вам известно, что вознаграждение за вашу голову удвоено. Назначено вознаграждение и за Кулума тоже. Десять тысяч долларов. Вообще за каждого англичанина. Джорджа Глессинга, Лонгстаффа, Брока. – Ее голос упал: – И за Мэй-мэй, Дункана и Кейт. Если их захватят живыми.
    
– Что?!
    
– Я услышала об этом три дня назад. Вас здесь не было, поэтому я с первым же судном поспешила в Макао, но вы уже уехали оттуда. Так что я отправилась прямо к Мэй-мэй. Я сказала ей, что меня послали вы, что вам стало известно, будто ей и детям грозит опасность. Затем я повидала вашего компрадора и передала ему, от вашего имени, чтобы он забрал Мэй-мэй с детьми к себе, добавив, что если с ними случится что-нибудь до вашего возвращения, вы повесите его самого, его детей и детей его детей.
    
– Что ответил Чен Шень?
    
– Он просил передать, что вам нечего бояться. Я проводила Мэй-мэй и детей в его дом, потом вернулась на Гонконг. Думаю, на время они в безопасности.
    
– Он знает про серебро?
    
– Разумеется. Часть его, очень маленькая часть, принадлежит ему. Разве он мог бы найти более выгодное применение своим деньгам?
    
– Кто еще давал серебро?
    
– Я знаю о Чен Шене, Дзин-куа, купцах Ко-хонга – каждый внес свою долю. Это составило около пятнадцати лаков. Насчет остального я не уверена. Вероятно, маньчжурские мандарины.
    
– Ти-сен?
    
– Нет. Он в совершенной немилости. Все его богатство отошло в императорскую казну. Купцы Ко-хонга считают, что оно оценивалось в две тысячи лаков. Золотом.
    
– Так Чен Шень сказал, что присмотрит за Мэй-мэй и детьми?
    
– Да. Теперь, когда вы снова богаты, он готов отвечать за них жизнью своей матери. По крайней мере, какое-то время.
    
– Подожди меня здесь, Мэри. – Струан повернул к пляжу. Он нашел глазами Маусса, окрикнул его, подзывая рукой, и заторопился ему навстречу.
    
– Вольфганг, разыщи Орлова и отправляйся на «Китайском Облаке» в Макао. Забери Мэй-мэй и детей и привези их вместе с амой сюда. На всех парусах. Оставь Кьюдахи присматривать за палаткой.
    
– Привезти их сюда, на остров?
    
– Да. Вы должны вернуться к завтрашнему дню. Они живут у Чен Шеня.
    
– Привезти их сюда? Открыто?
    
– Да, клянусь Богом! Отправляйся немедленно.
    
– Я не стану этого делать, Тай-Пэн. В открытую – нет. Вы же этим погубите себя. Вы ведь знаете, что перед вами захлопнутся все двери, вы станете изгоем.
    
– Мандарины назначили награду за их головы. Торопись!
    
– Gott im Himmel! – Маусс нервно подергал себя за бороду. – Я тайно доставлю их на корабль и возьму с Орлова клятву держать язык за зубами. Gott im Himmel, прости меня, несчастного грешника.
    
Струан вернулся к Мэри.
    
– Кто сообщил тебе о похищении, Мэри?
    
– Вы не знаете этого человека.
    
– Ты подвергаешь себя большой опасности, девочка. Получаешь информацию, а потом сама же начинаешь действовать.
    
– Я очень осторожна.
    
– Оставь Макао раз и навсегда. Избавься от той жизни, пока у тебя есть эта. Твой йосс не может длиться вечно.
    
– Давайте лучше поговорим о вас, Тай-Пэн. Вы не можете выставлять здесь напоказ свою любовницу.
    
– Она и дети будут в безопасности на борту моего клипера, а это единственное, что имеет значение.
    
– Только не в нашем обществе, клянусь Богом, и вы это знаете. Они уничтожат вас, Тай-Пэн, – даже вас, – если вы пойдете против их проклятых правил. Они должны будут сделать это. Она китаянка.
    
– Чума на них!
    
– Да. Но это проклятие прозвучит одиноко, а вам нужно думать о своем доме. Пока Мэй-мэй существует только для вас; им она не опасна – то, чего не видно, не существует. Я не могу давать вам советы – вы знаете это лучше, чем кто-либо, но я умоляю вас, пусть о ней никто не узнает.
    
– Я следовал этому правилу раньше, буду следовать ему и впредь – до тех Пор, пока им ничто не угрожает. Я обязан тебе услугой, Мэри.
    
– Да. – В ее глазах вспыхнул странный огонек. – Я согласна ее принять.
    
– Назови ее.
    
– Все, что я попрошу?
    
– Назови ее.
    
– Не теперь. Когда она мне будет нужна, я обращусь к вам. Да. Когда-нибудь мне понадобится ваша помощь. – Потом она добавила небрежно: – Вам следовало бы быть более осторожным с такими обещаниями, Тай-Пэн. Я женщина, а женский ум очень не похож на мужской.
    
– Это верно, – ответил он и улыбнулся.
    
– У вас такая чудесная улыбка, Тай-Пэн.
    
– Благодарю вас, добрая леди. – Он изящно поклонился. – Это такая высокая похвала для бедного Тай-Пэна. – Он взял ее под руку, и они направились к пляжу. – Кто сказал тебе о Мэй-мэй и о детях?
    
– Мы договорились два года назад, что источники моей информации священны и неприкосновенны.
    
– Постарайся обойтись без таких длинных слов.
    
– Я рада, что наконец встретилась с Мэй-мэй. Она так прекрасна. И дети тоже. – Мэри чувствовала себя согретой прикосновением его руки.
    
– А есть хоть какая-нибудь вероятность, что твоя информация неверна?
    
– Нет. Похищение за выкуп – древний китайский обычай.
    
– Гнусный обычай. Покушаться на женщин и детей. – Струан какое-то время шел молча. – Как долго ты собираешься пробыть здесь?
    
– Несколько дней. Горацио... Горацио немного теряется, когда остается один. Кстати, Чен Шень, конечно, знает, что я говорю на кантонском. Теперь об этом знает и Мэй-мэй. Я попросила ее сохранить это в секрете. Она ведь никому не расскажет, правда?
    
– Нет. На этот счет можешь не беспокоиться. Но я ей напомню о твоей просьбе. – Он заставил себя не думать о Мэй-мэй, детях, By Квоке, брандерах и оставшихся трех половинках монет. – Один секрет заслуживает другого. «Благородный Дом» дает бал через тридцать дней. Разумеется, вы приглашены.
    
– Какая замечательная идея!
    
– Мы назначили приз. Тысяча гиней для леди в самом красивом платье.
    
– Боже милостивый, Тай-Пэн, да вам глаза выцарапают!
    
– Судьей будет Аристотель.
    
– Все равно выцарапают. – Ее глаза вдруг словно поменяли цвет. – Вам не следует забывать об одной вещи: вы теперь самый завидный жених во всей Азии.
    
– Что?
    
Ее смех прозвучал почти насмешливо.
    
– Лучше вам поторопиться с выбором супруги, пока еще есть время. Немало красоток будут вертеть у вас перед носом кружевными панталончиками, и немало мамаш принарядят своих дочек, чтобы пропихнуть их к вам в постель.
    
– Как только у тебя язык поворачивается говорить такое?
    
– Ну что же, смотрите не говорите потом, что вас не предупреждали. Тысяча гиней? Думаю, я бы хотела выиграть такой приз. – Ее настроение неожиданно изменилось. – У меня есть деньги, чтобы купить такое платье, как вам хорошо известно, но если я это сцелаю, то... то что станется с той Мэри Синклер, к которой все привыкли? Каждому известно, что мы бедны, как кули.
    
– Но я не вижу, что мешало бы мне подарить тебе красивое, модное платье. По крайней мере, ничто не запрещает мне предложить его тебе через Горацио. Как ты думаешь?
    
– Кровь господня, Тай-Пэн, неужели вы бы это сделали? Я верну вам деньги.
    
– Если ты прекратишь сквернословить, да. Только никаких денег: подарок есть подарок. – Он задумчиво посмотрел на нее: – Ты когда-нибудь вспоминаешь о своей бабушке Вильгельмине?
    
– О ком, о ком?
    
– О двоюродной тете твоей матери, которая в свое время уехала к мужу. В Голландию.
    
– Кто это?
    
– Наследница своего мужа. Как раз такая, которая могла бы оставить тебе много денег.
    
– У меня нет родственников в Голландии.
    
– Наверное, мать просто забыла рассказать тебе о ней. Может быть, какой-нибудь адвокат из Амстердама смог бы известить тебя, что ты получила наследство. – Он закурил сигару. – Став богатой наследницей, ты смогла бы тратить деньги открыто. Разве нет?
    
– Но... но... – У нее перехватило дыхание. – А как же быть с Горацио?
    
– Тетя Вильгельмина могла бы оставить ему две тысячи гиней. Основной капитал – тебе. По-настоящему она любила только отпрысков женского пола. Твоя матушка была ее любимицей. Странно, что никто не говорил о ней ни тебе, ни Горацио. Бедная тетушка Вильгельмина. Она скончалась вчера.
    
Глаза у Мэри сделались огромными от возбуждения.
    
– Неужели это возможно, Тай-Пэн? Вы бы взялись за это?
    
– Письмо до Лондона идет три месяца. Месяц на то, чтобы все подготовить в Голландии. Три месяца на ответ. Через семь месяцев ты станешь наследницей. Но до того времени тебе лучше прилежно играть роль церковной мышки. И не забудь очень удивиться, когда все это произойдет.
    
– Да. Простите, я... все это так... о, не беспокойтесь. Не беспокойтесь. Если я сейчас немножко сойду с ума и разрыдаюсь или закричу... Я боготворю вас, Тай-Пэн.
    
Его улыбка погасла.
    
– Пожалуйста, прошу, не говори таких вещей!
    
– Я никогда не говорила этого раньше и. возможно, никогда не повторю этого впредь. Но для меня вы – Бог – Она повернулась и пошла в глубь острова одна.
    
Струан несколько мгновений смотрел ей вслед, потом направился к Гордону Чену. С каждым днем мальчик все больше становится похож на китайца, подумал он. В море баркас с Орловом и Мауссом был все еще далеко от «Китайскою Облака». Торопитесь, клянусь Богом!
    
Его перехватил Скиннер. Редактор выглядел озабоченным.
    
– Добрый день, мистер Струан.
    
– О, здравствуйте, мистер Скиннер.
    
– Сегодня великий день для Востока, не правда ли?
    
– Да. Извините, но мне нужно...
    
– Я задержу вас буквально на секунду, мистер Струан. Я пытался увидеться с вами вчера вечером. – Скиннер понизил голос. Он потел больше обычного, и пахло от него так же невыносимо, как и всегда. – Если память мне не изменяет, сегодня истекает срок векселям «Благородного Дома».
    
– Не изменяет? В самом деле?
    
– Они будут оплачены?
    
– У вас вдруг возникли какие-то сомнения на этот счет, мистер Скиннер?
    
– Ходят слухи. О серебре.
    
– Я их тоже слышал.
    
– Надеюсь, они подтвердятся. Я бы расстроился, если бы у «Ориентл Тайме» сменился владелец.
    
– Я бы тоже. Сегодня вечером у меня будет для вас нечто интересное. А сейчас, надеюсь, вы извините меня?
    
Скиннер увидел, как Струан подошел к Гордону Чену и пожалел, что не может слышать их разговора. Тут он заметил Брока и его семейство, беседующих с Нагреком Тумом. Это действительно великий день, радостно подумал он, грузно зашагав в их сторону. Кому же достанется круглый холм?
    
– Я был так огорчен, узнав о вашей утрате, сэр, – говорил между тем Гордон Чен. – Я пытался увиделся с вами, но не сумел исполнить свой долг. Я вознес молитву.
    
– Спасибо.
    
– Мать просила передать вам, что будет соблюдать положенные сто дней траура.
    
– Пожалуйста, скажи ей, что в этом нет нужды, – попросил Струан. зная, что Кай-сун все равно сделает по-своему. – А теперь, как идут твои дела со времени нашей последней встречи?
    
– Ничего особенного не произошло. Я старался помочь Чен Шеню отыскать кредит для компании, сэр. Но боюсь, наши старания не увенчались успехом. – Beтep взметнул ею косичку и стал играть ею.
    
– Найти кредит – очень трудное дело, – заметил Струан.
    
– Да, действительно. Мне очень жаль. – Гордон Чен подумал о невероятном количестве серебра в трюме «Китайского Облака», и его охватило чувство восхищения своим отцом. Сегодня утром до нею дошли слухи о серебре, и они совпадали с теми, которые еще раньше просочились в Тай Пинь Шан, слухи о том, что Тай-Пэн вывез слитки из Кантона под самым носом у ненавистных маньчжуров. Но Гордон ни словом не обмолвился о возрождении «Благородного Дома», поскольку это было бы невежливо.
    
– Возможно, пришло время открыть и тебе небольшой кредит. Может быть, мне удастся ею устроить. Скажем, один лак серебром.
    
Гордон Чен часто заморгал, открыв рот.
    
– Это огромный кредит, сэр.
    
– Ты возьмешь себе одну четвертую часть прибыли, я возьму три.
    
– Это было бы очень справедливо, сэр, – произнес Гордон, приходя в себя и быстро собираясь с мыслями. – Очень щедро. В такие тяжелые времена, как теперь, просто очень справедливо. Но если бы я должен был получать две трети, а вы одну, это помогло бы мне значительно увеличить вашу прибыль Очень значительно.
    
– Я и так ожидаю, что прибыль будет значительной. – Струан отбросил сигару и заговорил серьезно: – Мы станем партнерами. Прибыль будем делить поровну. Мы заключим с тобой джентльменское соглашение. Для всех оно должно оставаться тайной. Ты будешь вести книги и отчитываться предо мной ежемесячно. Согласен?
    
– Согласен. Поистине, вы слишком щедры ко мне, сэр. Благодарю вас.
    
– Приезжай сегодня вечером, я передам тебе необходимые бумаги. Я буду на «Китайском Облаке».
    
Гордон Чен был так счастлив, что ему хотелось прыгать и кричать от радости. Он не знал, чем объяснить такую невероятную щедрость отца. Но был уверен, что свой лак он теперь обязательно получит, и эти деньги умножатся во сто, в тысячу крат. Если йосс поможет, добавил он быстро. Тут он вспомнил о Хун Мун Тонге и задумался, не вступит ли верность тонгу в противоречие с преданностью отцу. И ее ни это случится, какое из чувств возобладает. – Я не могу найти слов, чтобы выразить вам свою благодарность, сэр. Может ли это соглашение вступить в силу теперь же?
    
– Да. Полагаю, ты захочешь принять участие в аукционе.
    
– Я уже думал... – начал было Гордон Чен и вдруг замолчал.
    
К ним с решительным выражением лица приближался Кулум.
    
– Привет, Кулум, – сказал Струан.
    
– Здравствуй, отец.
    
– Познакомься, это Гордон Чен. Мой сын Кулум, – представил их друг другу Струан, чувствуя на себе изумленные взгляды притихшей толпы на пляже.
    
Гордон Чен поклонился:
    
– Для меня большая честь познакомиться с вами, сэр.
    
– Гордон – твой сводный брат, Кулум, – произнес Струан,
    
– Я знаю. – Кулум протянул руку. – Рад нашему знакомству.
    
Оглушенный словами Струана, Гордон слабо пожал протянутую руку. – Спасибо. Спасибо вам большое.
    
– Сколько вам лет, Гордон? – спросил Кулум.
    
– Двадцать, сэр.
    
– Сводным братьям полагается называть друг друга по имени, не так ли?
    
– Если вам так угодно.
    
– Мы должны ближе узнать друг друга. – Кулум повернулся к Струану, глубоко пораженному тем, что его сын вот так при всех, открыто признал молодого евразийца своим братом. – Извини, что помешал вам, отец. Я просто хотел познакомиться с Гордоном, – сказал он и удалился.
    
Струан почувствовал, как окружавшая их тишина лопнула и замерший было пляж снова ожил. И он с удивлением заметил, что по щекам Гордона катятся слезы.
    
– Простите... мне... я ждал этого всю свою жизнь, мистер Струан. Благодарю вас. Благодарю вас, – произнес Гордон едва слышно.
    
– Большинство людей зовут меня Тай-Пэном, парень. Давай забудем «мистера Струана».
    
– Да, Тай-Пэн. – Гордон поклонился и зашагал прочь.
    
Струан направился вслед за Кулумом, но вдруг увидел, как к берегу подошел катер Лонгстаффа. В катере, кроме капитан-суперинтенданта, находились адмирал и группа морских офицеров. А также Горацио.