1 2 3 4 5 6 7 8 
— Да, он мне это предложил. Но работала я с вами не потому. Я сама этого захотела. Вероятно, он воображает, будто может мной распоряжаться по своему усмотрению, но это верно лишь до тех пор, пока его желания совпадают с моими — вот как было в случае с вами. Меня возмущает, что он думает, будто я ему подчинена, и меня возмущает, что так думаете вы.
    
— А ваши отношения?
    
— Но при чем тут это? Если рассуждать подобным образом, то почему, собственно, он должен распоряжаться мной, а не я им?
    
— Так значит, вы можете и дальше работать со мной, Селена?
    
— Конечно, — ответила она холодно. — Если захочу.
    
— Но вы хотите?
    
— Пока да. И тут Денисон улыбнулся.
    
— Теперь я понимаю, что всю эту неделю меня грызла тревога — а вдруг вы не захотите или не сможете. И я подсознательно боялся завершения экспериментов: ведь это могло означать, что мы с вами расстанемся. Простите меня, Селена. Я не хочу докучать вам сентиментальной привязанностью дряхлого земляшки…
    
— Ну, ваш интеллект, Бен, дряхлым никак не назовешь. Да и вообще привязанности бывают разными. Мне нравится разговаривать с вами.
    
Наступило молчание. Улыбка Денисона увяла. Потом он снова улыбнулся, но уже механически.
    
— Завидую своему интеллекту, — пробормотал он, отвернулся, покачал головой и опять поглядел на Селену.
    
Она смотрела на него почти с тревогой.
    
— Селена, — сказал он, — протечка между вселенными не исчерпывается только энергией. По-моему, вы об этом уже думали.
    
Молчание затягивалось, становилось мучительным, и наконец Селена сказала:
    
— Ах, это… Они продолжали смотреть друг на друга — Денисон смущенно, а Селена почти виновато.
   
   
    
     
18
    
    
— Я пока еще не обрел свою лунную форму, — сказал Готтштейн. — Но знали бы вы, Денисон, чего мне стоило обрести земную форму! А вам, пожалуй, это и вовсе не удастся. Так что лучше оставьте всякую мысль о возвращении.
    
— Я и не думаю об этом, — сказал Денисон.
    
— Жаль, конечно. Вы были бы там первым человеком. Ну, а Хэллем…
    
— Мне хотелось бы поглядеть на его физиономию, — вздохнул Денисон с некоторой грустью. — Впрочем, это не слишком похвальное желание.
    
— Львиная доля, конечно, достанется Ламонту. Он ведь там, в самой гуще событий.
    
— Я рад. Он меньшего и не заслуживает… Так вы считаете, что Невилл действительно придет?
    
— Безусловно. Я жду его с минуты на минуту… А знаете что? — произнес Готтштейн заговорщицким шепотом. — Пока его еще нет… Хотите шоколадный батончик?
    
— Что?
    
— Шоколадный батончик. С миндальной начинкой. Но только один! У меня их мало.
    
Недоумение на лице Денисона сменилось недоверчивой улыбкой.
    
— Настоящий шоколад?
    
— Да.
    
— Ну коне… — Вдруг его лицо посуровело. — Нет, спасибо.
    
— Нет?
    
— Нет! Пока шоколад будет таять у меня во рту, я затоскую по Земле. По всему, что есть на ней. А этого я себе позволить не могу и не хочу… Не угощайте меня шоколадом. Не показывайте мне его. Я даже запаха его боюсь.
    
Готтштейн смутился.
    
— Вы правы, — сказал он и неловко переменил тему. — Сенсация вышла колоссальная. Конечно, мы попытались замять скандал с Хэллемом. Он сохранит какой-нибудь из своих почетных постов, однако реального влияния у него не будет.
    
— Сам он с другими так не деликатничал, — заметил Денисон, но без особого жара.
    
— Это ведь не ради него. Наука не может не понести значительного ущерба, если вдруг объявить дутым авторитет, который столько времени слыл непререкаемым. А добрая слава науки важнее личной судьбы Хэллема.
    
— Я принципиально с этим не согласен, — возразил Денисон. — Наука должна честно признавать свои ошибки.
    
— Всему есть время и место… А, вот и доктор Невилл!
    
Готтштейн придал своему лицу непроницаемое выражение, а Денисон повернулся к двери.
    
Бэррон Невилл вошел тяжелой походкой, лишенной какого бы то ни было лунного изящества. Он отрывисто поздоровался, сел, заложив ногу за ногу, и выжидательно посмотрел на Готтштейна. Было совершенно ясно, что первым он не заговорит.
    
Представитель Земли сказал:
    
— Рад вас видеть, доктор Невилл. Я узнал от доктора Денисона, что вы не захотели поставить свое имя под статьей о космонасосе, которая, как мне кажется, обещает стать классическим основополагающим трудом в этой области.
    
— А зачем мне это? — сказал Невилл. — То, что происходит на Земле, меня не интересует.
    
— Вам известны эксперименты с космонасосом? И их значение?
    
— Да, конечно. Я в курсе всего происходящего так же, как вы или доктор Денисон.
    
— Тогда я обойдусь без предисловий. Я только что вернулся с Земли с точными планами на будущее. Три большие космостанции будут построены в трех точках лунной поверхности, выбранных с таким расчетом, что хотя бы одна из них в каждый данный момент будет обязательно находиться в ночной тени. А чаще и две. Каждая станция, пока она остается в тени, будет вырабатывать энергию, в основном просто излучая ее в пространство. Главное назначение этих станций — компенсация нарушений в напряженности поля, вызываемых Электронным Насосом.
    
— В ближайшие годы, — перебил Денисон, — они должны работать с большой мощностью, чтобы восстановить в нашем секторе вселенной то положение, которое было до появления Насоса.
    
Невилл кивнул.
    
— А Лунный город сможет пользоваться этой энергией? — спросил он затем.
    
— В случае необходимости. По нашему мнению, солнечные аккумуляторы вполне обеспечивают вас энергией. Но если вам понадобится дополнительный источник…
    
— Очень любезно с вашей стороны, — с подчеркнутой иронией сказал Невилл. — А кто будет строить космостанции и следить за их работой?
    
— Мы надеемся, что луняне, — сказал Готтштейн.
    
— Вы знаете, что луняне! — возразил Невилл. — Землянам никогда с такой задачей не справиться.
    
— Мы это понимаем и надеемся на сотрудничество лунных граждан, — сказал Готтштейн официальным тоном.
    
— А кто будет решать, сколько надо вырабатывать энергии, какое ее количество использовать для местных нужд и сколько излучать в пространство? Кто будет принимать решения?
    
— Это установки общепланетного значения, — ответил Готтштейн. — И ведать ими будет специальная организация.
    
— Как видите, работать будут луняне, а руководить земляне, — объявил Невилл.
    
— Нет, — спокойно ответил Готтштейн. — Речь идет о простой целесообразности, и только.
    
— Это все слова. А суть одна: мы работаем, вы решаете… Нет, господин представитель Земли. Мы отвечаем — нет.
    
— То есть вы отказываетесь строить космостанции?
    
— Мы их построим, господин представитель, но они будут нашими. И мы сами будем решать, сколько энергии получать и как ее использовать.
    
— Все это не так просто. Вам ведь постоянно придется поддерживать контакт с Землей, поскольку энергия космонасосов должна точно уравновешивать энергию Электронных Насосов.
    
— В какой-то мере так оно и будет. Но у нас другие планы. Я могу познакомить вас с ними теперь же. При соприкосновении вселенных неисчерпаемой становится не только энергия.
    
— Мы отдаем себе отчет в том, что закон сохранения не ограничивается одной энергией, — перебил Денисон.
    
— Вот и прекрасно! — Невилл смерил его враждебным взглядом. — Такому же закону подчиняется также количество движения и угловой момент. До тех пор пока предмет реагирует с полем тяготения, в котором он находится, и только с ним, он пребывает в состоянии свободного падения и сохраняет массу. Для того чтобы он начал двигаться в другом направлении, ему необходимо приобрести ускорение, а для этого какая-то его часть должна претерпеть обратное движение.
    
— Как ракетный корабль, — перебил Денисон, — который выбрасывает некоторую массу в одном направлении, чтобы двигаться с ускорением в противоположном.
    
— Я не сомневаюсь, что вам все это известно, доктор Денисон, — сухо сказал Невилл. — Я объясняю мистеру Готтштейну. Потеря массы может быть сведена до минимума, если скорость ее отбрасывания резко возрастает, поскольку количество движения равно произведению массы на скорость. Тем не менее даже при самой колоссальной скорости какая-то масса должна отбрасываться. Если же необходимо придать ускорение колоссальной массе, то и отбрасывать придется тоже колоссальную массу. Если, например, Луну…
    
— Как Луну?! — воскликнул Готтштейн.
    
— Именно Луну, — невозмутимо ответил Невилл. — Если Луну потребовалось бы сдвинуть с орбиты и выбросить за пределы Солнечной системы, закон сохранения количества движения оказался бы, по всей вероятности, неодолимым препятствием. Но если бы удалось перенести импульс в другую вселенную, Луне можно было бы придать любое ускорение без какой-либо потери массы. Так на Земле, если судить по картинке в книге, которую я читал в детстве, вы плывете на плоту против течения, отталкиваясь с помощью шеста.
    
— Но для чего? То есть для чего вам нужно придавать ускорение Луне?
    
— Неужели это неясно? К чему нам душное соседство Земли? У нас есть необходимая нам энергия и удобный мир, который мы можем осваивать еще много столетий. Так почему бы нам и не отправиться куда-нибудь еще? И мы это сделаем. Я пришел сообщить вам, что воспрепятствовать нам вы не можете, а потому для всех будет лучше, если вы не станете вмешиваться. Мы передадим импульс в космовселенную и сойдем с орбиты. Как строить космостанции, нам известно. Мы будем производить всю необходимую нам энергию, а также избыток для нейтрализации изменений, которые возникают из-за работы ваших собственных силовых установок.
    
— Очень любезно с вашей стороны производить ради нас избыточную энергию, — насмешливо сказал Денисон. — Но объясняется это, конечно, отнюдь не вашим альтруизмом. Ведь если этого не сделать, Электронный Насос взорвет Солнце еще задолго до того, как вы пересечете хотя бы одну орбиту Марса, и от вас тоже останется только облачко газа.
    
— Не спорю, — сказал Невилл. — Но мы будем производить избыточную энергию, так что этого не произойдет.
    
— Нет, это невозможно! — с тревогой воскликнул Готтштейн. — Вы не должны покидать свою орбиту. Ведь когда вы удалитесь на большое расстояние, космостанции уже не будут нейтрализовать действие Электронных Насосов. Так ведь, Денисон?
    
Денисон пожал плечами.
    
— Когда они уйдут за орбиту Сатурна, могут начаться неприятности, если я сейчас правильно все прикинул. Но для этого им понадобится столько лет, что мы вполне успеем построить космостанции и вывести их на бывшую лунную орбиту. Собственно говоря, мы в Луне не нуждаемся. И она может отправляться, куда ей заблагорассудится. Но только она останется тут.
    
— Это почему же? — с легкой улыбкой спросил Бэррон. — Нас остановить невозможно. У землян нет способа навязать нам свою волю.
    
— Луна останется тут потому, что тащить ее куда-нибудь всю целиком бессмысленно. Чтобы придать такой массе сколько-нибудь заметное ускорение, понадобятся годы и годы. Вы будете ползти. Лучше начните строительство космических кораблей. Гигантов в милю длиной с самодостаточной экологией, а энергию им будет обеспечивать собственный космонасос. Снабдите их космодвигателями, и вы будете творить чудеса. Даже если на строительство кораблей понадобится двадцать лет, они меньше чем за год достигнут той точки, в которой оказалась бы к тому времени Луна, начни она свое движение сегодня. И курс такие корабли будут способны менять за ничтожную долю времени, которое потребовалось бы на подобный маневр Луне.
    
— А некомпенсированные космостанции? Что они натворят во вселенной?
    
— Энергия, нужная кораблю или даже целому флоту, будет заметно меньше той, которая потребовалась бы для движения планеты, к тому же она будет распределяться по огромным областям вселенной. Пройдут миллионы лет, прежде чем изменения станут хоть сколько-нибудь значимыми. Зато вы приобретете маневренность. Луна же будет двигаться так медленно, что нет смысла сталкивать ее с места.
    
— А мы никуда и не торопимся, — презрительно бросил Невилл. — Нам нужно только одно — избавиться от соседства с Землей.
    
— Но ведь это соседство дает Луне немало полезного. Приток иммигрантов, культурный обмен. Да и просто сознание, что совсем рядом — живая жизнь, люди, разум. И вы хотите отказаться от всего этого?
    
— С радостью!
    
— Все луняне? Или лично вы? Вы ведь нетипичны, Невилл. Вы боитесь выходить на поверхность. А другие луняне выходят — может быть, без особого удовольствия, но и без страха. Для них недра Луны — не единственный возможный мир, как для вас. Для них они не тюрьма, как для вас. Вы страдаете неврозом, от которого другие луняне свободны, во всяком случае, такой степени он не достигает ни у кого. Но если вы уведете Луну от Земли, вы сделаете из нее тюрьму для всех. Она превратится в планету-темницу, все обитатели которой — как пока еще только вы один — начнут бояться ее поверхности, откуда уже не будет виден другой обитаемый мир. Но, возможно, вам как раз это и нужно?
    
— Мне нужна независимость. Мне нужен мир, который был бы полностью свободен от посторонних влияний.
    
— Так стройте корабли. В любом количестве. Едва вам удастся передать импульс в космовселенную, как вы без труда достигнете скорости, близкой к скорости света. Вы сможете исследовать нашу Галактику на протяжении жизни одного поколения. Неужели вы не хотите отправиться в путь на таком корабле?
    
— Нет, — ответил Невилл брезгливо.
    
— Не хотите или не можете? Или, куда бы вы ни отправились, вам необходимо тащить с собой всю Луну? Так почему же вы навязываете свою идиосинкразию всем остальным?
    
— Потому что так будет, и все! — отрезал Невилл.
    
Денисон сказал ровным тоном, хотя его щеки пылали:
    
— А кто дал вам право говорить так? В Лунном городе есть много людей, которые, возможно, не разделяют вашего мнения.
    
— Вас это не касается.
    
— Нет, касается. Я — иммигрант и намерен в ближайшее время получить право гражданства. И я не хочу, чтобы мою судьбу решали, не спрашивая моего мнения, — тем более, чтобы ее решал человек, который неспособен выйти на поверхность и который хочет сделать свою личную тюрьму тюрьмой для всех. Я расстался с Землей, но для того лишь, чтобы поселиться на Луне, в четверти миллиона миль от родной планеты. Я не давал согласия, чтобы меня увлекали от нее навсегда неведомо на какое расстояние.
    
— Ну, так возвращайтесь на Землю, — равнодушно перебил Невилл. — Время еще есть.
    
— А граждане Луны? А остальные иммигранты?
    
— Решение принято.
    
— Нет, оно еще не принято… Селена!
    
В дверях появилась Селена. Ее лицо было серьезно, в глазах прятался вызов. От небрежной позы Невилла не осталось и следа. Обе его подошвы со стуком впечатались в пол. Он спросил:
    
— И долго ты ждала в соседней комнате, Селена?
    
— Я пришла раньше тебя, Бэррон, — ответила она.
    
Невилл посмотрел на нее, потом на Денисона, потом опять на нее.
    
— Вы… вы вдвоем… — пробормотал он, тыча в них пальцем.
    
— Я не совсем понимаю, что ты подразумеваешь под этим «вдвоем», — перебила Селена. — Но Бен уже давно узнал о передаче импульса.
    
— Селена тут ни при чем, — вмешался Денисон. — Мистер Готтштейн заметил какой-то летящий предмет в тот момент, когда никто не мог знать, что он наблюдает за установкой. Я понял, что Селена экспериментирует с чем-то, о чем я еще не думал, и сообразил, что это может быть передача импульса. А потом…
    
— Ну ладно, вы знали, — сказал Невилл. — Но это ровно ничего не меняет.
    
— Нет, меняет, Бэррон! — воскликнула Селена. — Я обсудила все это с Беном, и мне стало ясно, что я слишком часто принимала твои слова на веру, и совершенно напрасно. Пусть я не могу поехать на Землю. Пусть я даже не хочу этого. Но я убедилась, что мне нравится видеть ее в небе, когда у меня появляется такое желание. Мне не нужно пустого неба! Потом я поговорила с другими членами группы. И оказалось, что далеко не все они хотят отправляться в бесконечные странствия. Большинство считает, что надо строить корабли для тех, кто стремится к звездам, а те, кто хочет остаться, пусть остаются.
    
— Ты говорила об этом! — задыхаясь, крикнул Невилл. — Кто тебе дал право…
    
— Оно и так принадлежало мне, Бэррон. Да это и неважно. Большинство против тебя.
    
— Из-за этого… — Невилл вскочил и угрожающе шагнул к Денисону.
    
— Пожалуйста, успокойтесь, доктор Невилл, — поспешно сказал Готтштейн. — Вы уроженец Луны, но все-таки я думаю, что с нами двумя вам не справиться.
    
— С тремя, — поправила Селена. — И я тоже уроженка Луны. Все это сделала я, Бэррон, а не они.
    
— Послушайте, Невилл, — после некоторого молчания заговорил Денисон. — Земле в конечном счете все равно — останется Луна на орбите или нет. Земля без труда построит взамен космические станции. Это гражданам Луны не все равно. Селене. И мне. И всем остальным. Вас никто не лишает права проникнуть в космос, бежать туда, искать там свободы. Самое большее через двадцать лет те, кто захочет покинуть Луну, смогут это сделать. Включая и вас, если у вас хватит мужества расстаться со своей норой. А те, кто захочет остаться, останутся.
    
Невилл медленно опустился на стул. Он понял, что потерпел поражение.
   
   
    
     
19
    
    
В квартире Селены теперь каждое окно представляло панораму Земли. Селена сказала:
    
— Большинство проголосовало против него, Бен. Подавляющее большинство.
    
— Но он вряд ли откажется от своих планов. Если во время строительства станций начнутся трения, общественное мнение Луны может склониться на его сторону.
    
— Но ведь можно обойтись и без трений.
    
— Разумеется. Да и вообще в истории не бывает счастливых развязок. Просто на смену одной благополучно решенной проблеме приходят новые. Пока мы удачно справились с очередным затруднением. А о следующих будем думать, когда они возникнут. Ну, а с постройкой звездных кораблей все вообще переменится.
    
— И я уверена, что мы своими глазами увидим, как это будет.
    
— Вы-то увидите, Селена.
    
— И вы, Бен. Не кокетничайте своим возрастом. В конце концов вам всего сорок восемь лет.
    
— А вы полетите на звездном корабле, Селена?
    
— Нет, не полечу. Годы будут уже не те, да и расставаться с Землей в небе мне и тогда вряд ли захочется. Вот мой сын, возможно, полетит… И знаете что, Бен…
    
Она замолчала, и Денисон осторожно спросил:
    
— Что, Селена?
    
— Я получила разрешение на второго ребенка. Хотите быть его отцом?
    
Денисон посмотрел ей прямо в глаза. Она не отвела взгляда.
    
— Биологический отбор?
    
— Ну конечно… Комбинация генов должна получиться очень интересной.
    
Денисон отвернулся.
    
— Я польщен, Селена.
    
— Но что тут такого? — сказала Селена, точно оправдываясь. — Это же разумно. Хорошая наследственность крайне важна. И естественное генетическое конструирование, оно же… ну… естественно.
    
— Да, конечно.
    
— И это вовсе не единственная причина… Ведь вы мне нравитесь.
    
Денисон кивнул, но продолжал молчать.
    
— И в конце концов любовь биологией не исчерпывается, — уже сердито сказала Селена.
    
— Не спорю, — сказал Денисон. — Во всяком случае, я вас люблю помимо биологических соображений.
    
— Ну, если уж на то пошло, биологические соображения могут диктоваться как раз любовью.
    
— И с этим не спорю, — сказал Денисон.
    
— Кроме того… — пробормотала Селена. — А, черт…
    
Денисон нерешительно шагнул к ней. Она стояла и ждала. И тут уж он поцеловал ее без дальнейших колебаний.