1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 
На опрос всех шестидесяти трех роботов Сьюзен Кэлвин понадобилось пять часов. Это были пять часов бесконечного повторения. Один робот сменял другого, точно такого же; следовали вопросы: первый, второй, третий, четвертый — и ответы: первый, второй, третий, четвертый. Выражение лица должно было быть безукоризненно вежливым, тон — безукоризненно нейтральным, атмосфера — безукоризненно теплой. И где-то был спрятан магнитофон.
    
Когда все кончилось, Сьюзен Кэлвин была совершенно обессилена.
    
Богерт ждал. Он вопросительно взглянул на нее, когда она швырнула на пластмассовый стол кассету с пленкой.
    
Она покачала головой:
    
— Все шестьдесят три выглядели одинаково. Я не могла различить…
    
— Но, Сьюзен, нельзя было и ожидать, чтобы вы различили их на слух. Проанализируем записи.
    
При обычных обстоятельствах математическая интерпретация устных ответов, полученных от роботов, составляет один из самых трудных разделов робоанализа и требует целого штата опытных техников и сложных вычислительных машин. Богерт знал это. Он так и сказал, скрывая крайнее раздражение, после того как прослушал все записи, составил списки разночтений и таблицы быстроты реакции.
    
— Отклонений нет, Сьюзен. Различия в употреблении слов и в быстроте реакции не выходят за пределы нормы. Тут нужны более тонкие методы. У них, наверное, есть вычислительные машины… Хотя погодите. — Он вдруг нахмурился и начал осторожно грызть ноготь большого пальца. — Мы их машинами воспользоваться не можем. Слишком велика опасность разглашения. Впрочем, если…
    
Доктор Кэлвин остановила его нетерпеливым движением:
    
— Не надо, Питер. Это не заурядная лабораторная проблема. Раз модифицированный Нестор не отличается от остальных каким-то явным, несомненным признаком, то так мы ничего не добьемся. Слишком велик риск ошибки, которая даст ему возможность скрыться. Мало найти незначительное отклонение в таблице. Вот что я вам скажу: если бы мои данные ограничивались только этим, я бы уничтожила все шестьдесят три робота, чтобы никаких сомнений не оставалось. Вы говорили с другими модифицированными Несторами?
    
— Да, — буркнул Богерт. — У них все в норме. Если и есть что-то необычное, так это дружелюбие. Они ответили на мои вопросы, явно гордясь своими знаниями, кроме двух новичков, которые еще не успели изучить физику поля. Довольно добродушно посмеялись над тем, что я не знаю некоторых подробностей. — Он пожал плечами, — Я думаю, отчасти поэтому здешние техники их и недолюбливают. Пожалуй, уж слишком эти роботы стремятся произвести впечатление своими познаниями.
    
— Не можете ли вы попробовать несколько реакций Планара, чтобы посмотреть, не произошло ли каких-нибудь изменений в их образе мышления с момента выпуска?
    
— Попробую, — Он погрозил ей пальцем: — Вы начинаете нервничать, Сьюзен. Я не понимаю, зачем вся эта мелодрама? Они же совершенно безобидны.
    
— Да? — взорвалась Сьюзен Кэлвин, — Вы так думаете? А вы понимаете, что один из них лжет? Один из шестидесяти трех роботов, с которыми я только что беседовала, сознательно мне солгал, несмотря на строжайшее приказание говорить правду. Это свидетельствует о серьезном отклонении от нормы — отклонении глубоком и зловещем.
    
Питер Богерт стиснул зубы.
    
— Ничуть. Судите сами. Нестор-10 получил приказание скрыться. Это приказание было отдано со всей возможной категоричностью человеком, который уполномочен командовать этим роботом. Вы не можете отменить это приказание. Естественно, робот старается его выполнить. Если говорить объективно, меня восхищает его изобретательность. Для робота самая лучшая возможность скрыться — это смешаться с группой таких же роботов.
    
— Да, вас это восхищает. И даже забавляет. Питер, я вижу, вы совершенно не понимаете, что происходит. Ведь вы роботехник! Эти роботы придают большое значение тому, что они считают превосходством. Вы сами только что это сказали. Подсознательно они чувствуют, что человек ниже их, а Первый Закон, защищающий нас от них, нарушен. Они нестабильны. И вот молодой человек приказывает роботу уйти, скрыться, выразив при этом крайнее отвращение, презрение и недовольство им. Конечно, робот должен повиноваться, но подсознательно он обижен. Теперь ему особенно важно доказать свое превосходство — вопреки тем унизительным словам, которые ему были сказаны. Это может стать для него настолько важным, что остатки Первого Закона не смогут его сдержать.
    
— Послушайте, Сьюзен! Ну откуда роботу знать, что означают эти отборные ругательства? Мы же не вводим ему в мозг такую информацию!
    
— Дело не в том, какую информацию он получает первоначально, — возразила Сьюзен. — Роботы способны обучаться, вы, идиот!
    
Богерт понял, что теперь она действительно вышла из себя. А она торопливо продолжала:
    
— Неужели вы не понимаете? Он мог по тону догадаться, что это не комплименты! Или вы думаете, что он никогда раньше этих слов не слыхал и не заметил, при каюк обстоятельствах они употребляются?
    
— Ну хорошо! — крикнул Богерт. — Но может быть, вы любезно объясните мне, каким образом модифицированный робот может причинить вред человеку, как бы он ни был обижен, как бы ни стремился доказать свое превосходство?
    
— А если я вам объясню, вы никому не расскажете?
    
— Нет.
    
Оба перегнулись через стол, гневно глядя друг на друга.
    
— Если модифицированный робот уронит на человека тяжелый груз, он не нарушит этим Первого Закона: он знает, что его сила и быстрота реакции достаточны, чтобы перехватить груз прежде, чем он обрушится на человека. Но как только он отпустит груз, он уже перестанет быть активным действующим лицом. Действовать будет только слепая сила тяжести. И тогда робот может передумать, остаться в бездействии — и позволить грузу упасть. Модифицированный Первый Закон это допускает.
    
— Ну, у вас слишком богатая фантазия.
    
— Этого иногда требует моя профессия. Питер, нам нельзя ссориться. Надо работать. Вы точно знаете стимул, заставляющий робота скрываться. У вас есть паспорт на него с записями его исходного образа мышления. Вы должны подсчитать, насколько велика вероятность, что наш робот сделает то, о чем я говорила. Заметьте, что речь идет не только об этом конкретном примере, а обо всем классе подобных действий. И вы должны это сделать как можно быстрее.
    
— А пока…
    
— А пока нам придется испытывать их на действие Первого Закона.
    
    
Джералд Блэк вызвался наблюдать за сооружением деревянных перегородок, которые поспешно возводились по всей окружности большого зала на третьем этаже второго радиационного корпуса. Рабочие трудились без лишних разговоров, хотя многие явно недоумевали, зачем понадобилось устанавливать шестьдесят три фотоэлемента.
    
Один из них присел рядом с Блэком, снял каску и задумчиво вытер лоб веснушчатой рукой.
    
Блэк кивнул ему:
    
— Как дела, Валенский?
    
Валенский пожал плечами и закурил сигару.
    
— Как по маслу. А что происходит, док? То мы три дня ничего не делали, то начинается спешка? — Он уселся поудобнее и выпустил клуб дыма.
    
Брови Блэка дрогнули.
    
— Это все роботехники, которые прилетели с Земли. Помнишь, как нам пришлось повозиться с роботами, которые лезли под гамма-излучение, пока мы не вдолбили им, чтобы они этого не делали?
    
— Ага. А разве мы не получили новых роботов?
    
— Получить-то получили, но в основном приходится переучивать старых. Ну, и те, кто производит роботов, хотят разработать новую модель, чтобы гамма-лучи были для нее не так опасны.
    
— И все-таки странно, что из-за этого остановлены все работы над двигателем. Я думал, их никто не имеет права остановить.
    
— Ну, это решают наверху. Я просто делаю, что мне велят. Может быть, нашлись какие-то влиятельные люди…
    
— A-а… — Электрик улыбнулся и хитро подмигнул, — У кого-то рука в Вашингтоне?.. Ладно, пока мне аккуратно платят деньги, меня это не трогает. По мне, хоть есть двигатель, хоть нет — все равно. А что они собираются тут делать?
    
— Почем я знаю? Привезли с собой кучу роботов — шестьдесят с лишним штук — и хотят испытывать их реакции. Вот и все, что мне известно.
    
— И долго они будут их испытывать?
    
— Я бы и сам хотел это знать.
    
— Ну ладно, — саркастически заметил Валенский, — только бы мне платили что положено, а там могут забавляться сколько хотят.
    
Блэк был доволен. Пусть эта версия распространится. Она безобидна и достаточно близка к истине, чтобы удовлетворить любопытных.
    
На стуле молча, неподвижно сидел человек. Груз сорвался с крюка и обрушился вниз, а в последний момент отлетел в сторону под внезапным, точно рассчитанным ударом могучего силового луча. В шестидесяти трех кабинах, разделенных деревянными перегородками, бдительные роботы НС-2 рванулись вперед за какую-то долю секунды до того, как груз изменил направление полета. Шестьдесят три фотоэлемента, расположенные в полутора метрах впереди от их первоначальных положений, дали сигнал, и шестьдесят три пера, подскочив, изобразили всплеск на графиках. Груз поднимался и падал, поднимался и падал…
    
Десять раз!
    
Десять раз роботы бросались вперед и останавливались, увидев, что человеку ничто не грозит.
    
    
После первого обеда с представителями «Ю. С. Роботс» генерал-майор Кэллнер еще ни разу не надевал свою форму целиком. И теперь на нем вместо мундира была только серо-голубая рубашка с расстегнутым воротом, а на груди болтался черный галстук.
    
Он с надеждой посмотрел на Богерта. Тот был безукоризненно одет, и лишь блестящие капельки пота на висках выдавали внутреннее напряжение.
    
— Ну как? — спросил генерал. — Что вы рассчитывали увидеть?
    
Богерт ответил:
    
— Различие, которое, боюсь, может оказаться для нас слишком незначительным. У шестидесяти двух из этих роботов вид человека, который находится в явной опасности, вызывает так называемую вынужденную реакцию. Видите ли, даже когда роботы уже знали, что человеку ничто не грозит — а после третьего или четвертого раза они должны были в этом убедиться, — они не могли поступить иначе. Этого требует Первый Закон.
    
— Ну?
    
— Но шестьдесят третий робот, модифицированный Нестор, не испытывает такого непреодолимого побуждения. Он свободен в своих действиях. Если бы он захотел, он мог бы остаться на месте. К несчастью, — голос Богерта выражал легкое сожаление, — он не захотел.
    
— Как вы думаете, почему?
    
Богерт пожал плечами.
    
— Я думаю, это нам расскажет доктор Кэлвин, когда она придет сюда. И возможно, сделает из этого самые пессимистические выводы. С ней иногда бывает нелегко иметь дело.
    
— Но ведь она вполне компетентна? — внезапно нахмурившись, тревожно спросил генерал.
    
— Да, вполне, — Богерт слегка улыбнулся, — Она понимает роботов, как родных братьев. Вероятно, потому, что так ненавидит людей. Дело в том, что она, хоть и психолог, крайне нервная особа. Шизофренического склада. Не принимайте ее слишком всерьез.
    
Он разложил перед собой длинные ленты графиков с замысловатыми кривыми.
    
— Видите, генерал, у каждого робота время, проходящее между падением груза и окончанием полутораметрового пробега, уменьшается с повторением эксперимента. Здесь есть определенное математическое соотношение, и нарушение его свидетельствовало бы о заметном отклонении позитронного мозга от нормы. К сожалению, все они кажутся нормальными.
    
— Но если наш Нестор-10 не отвечает вынужденной реакцией, то почему его кривая не отличается от других? Я этого не могу понять.
    
— Очень просто. Реакции робота, к несчастью, не вполне аналогичны человеческим. У человека сознательное действие гораздо медленнее, чем автоматическая реакция. У роботов же дело обстоит иначе. После того как выбор сделан, сознательное действие совершается почти так же быстро, как и вынужденное. Правда, я ожидал, что в первый раз Нестор-10 будет захвачен врасплох и потеряет больше времени, прежде чем среагирует.
    
— И этого не случилось?
    
— Боюсь, что нет.
    
— Значит, мы ничего не добились. — Генерал с досадой откинулся на спинку кресла. — А вы здесь уже пять дней…
    
В этот момент, хлопнув дверью, вошла Сьюзен Кэлвин.
    
— Уберите графики, Питер, — воскликнула она, — Вы знаете, что нам они ничего не дают.
    
Кэллнер поднялся, здороваясь с ней. Она что-то нетерпеливо буркнула в ответ и продолжала:
    
— Нам надо, не откладывая, предпринять что-нибудь еще. Мне не нравится то, что там происходит.
    
Богерт и генерал обменялись печальным взглядом.
    
— Что-нибудь случилось?
    
— Пока ничего особенного. Но мне не нравится, что Нестор-10 продолжает от нас ускользать. Это плохо. Это должно удовлетворять его непомерно возросшее чувство собственного превосходства. Я боюсь, что мотив его действий — уже не просто исполнение приказа. Мне кажется, дело теперь скорее в чисто невротическом стремлении перехитрить людей. Это ненормальное, опасное положение. Питер, вы сделали то, что я просила? Рассчитали нестабильность модифицированного НС-2 для тех случаев, о которых я говорила?
    
— Считаю понемногу, — ответил математик равнодушно.
    
Она сердито взглянула на него, потом повернулась к Кэллнеру:
    
— Нестор-10 прекрасно понимает, что мы делаем. У него не было причин попадаться на эту удочку, особенно после первого раза, когда он убедился, что реальная опасность человеку не грозит. Остальные просто не могли вести себя иначе, а он сознательно имитировал нужную реакцию.
    
— И что же нам следует предпринять теперь, доктор Кэлвин?
    
— Не позволим ему притвориться в следующий раз. Мы повторим эксперимент, но с одним изменением. Человек будет отделен от роботов проводами, через которые будет пропущен ток высокого напряжения — достаточно высокого, чтобы уничтожить Нестора. Проводов надо натянуть столько, чтобы робот не мог через них перепрыгнуть. И роботам будет заранее хорошо известно, что прикосновение к проводам означает для них гибель.
    
— Ну нет! — зло крикнул Богерт. — Я запрещаю это! Мы не можем уничтожить роботов на два миллиона долларов. Есть и другие способы.
    
— Вы уверены? Я их не вижу. Во всяком случае, дело не в том, чтобы их уничтожить. Можно устроить реле, которое отключит ток в тот момент, когда робот прикоснется к проводу. Тогда он не будет уничтожен. Но он об этом знать не будет, понимаете?
    
В глазах генерала загорелась надежда.
    
— А это сработает?
    
— Должно сработать. При таких условиях Нестор-10 должен остаться на месте. Ему можно приказать коснуться провода и погибнуть, потому что Второй Закон, требующий повиновения, сильнее Третьего Закона, заставляющего его беречь себя. Но ему ничего не будет приказано — все будет оставлено на его собственное усмотрение. Нормальных роботов Первый Закон заставит пойти на гибель ради спасения человека даже без особого приказания. Но не нашего Нестора-10! Он не подвластен Первому Закону, а приказаний никаких не получит. И он будет руководствоваться Третьим Законом, законом самосохранения, а значит, должен будет остаться на месте. Вынужденная реакция!
    
— Мы займемся этим сегодня?
    
— Сегодня вечером. Если успеют сделать проводку. Я пока скажу роботам, что их ждет.
    
    
На стуле молча, неподвижно сидел человек. Груз сорвался с крюка, обрушился вниз, а в последний момент отлетел в сторону под внезапным, точно рассчитанным ударом могучего силового луча.
    
Только один раз.
    
А доктор Сьюзен Кэлвин, наблюдавшая за роботами из будки на галерее, вскрикнув от ужаса, вскочила со складного стула.
    
Шестьдесят три робота спокойно сидели в своих кабинах, уставясь как сычи на рисковавшего жизнью человека. Ни один из них не двинулся с места.
    
    
Доктор Кэлвин была рассержена настолько, что еле сдерживалась. А сдерживаться было необходимо, потому что один за другим в комнату входили роботы. Она сверилась со списком. Только что вышел двадцать седьмой. Сейчас должен был появиться двадцать восьмой. Оставалось еще тридцать пять.
    
Номер двадцать восьмой робко вошел в комнату. Она заставила себя более или менее успокоиться.
    
— Кто ты?
    
Тихо и неуверенно робот ответил:
    
— Я еще не получил собственного номера, мэм. Я робот модели НС-2 и в очереди был двадцать восьмым. Вот бумажка, которую я вам должен передать.
    
— Ты сегодня еще не был здесь?
    
— Нет, мэм.
    
— Сядь. Я хочу задать тебе, номер двадцать восьмой, несколько вопросов. Был ли ты около четырех часов назад в радиационной камере второго корпуса?
    
Робот ответил с трудом. Голос его скрипел, как несмазанный механизм.
    
— Да, мэм.
    
— Там был человек, который подвергался опасности?
    
— Да, мэм.
    
— Ты ничего не сделал?
    
— Ничего, мэм.
    
— Из-за твоего бездействия человеку мог быть причинен вред. Ты это знаешь?
    
— Да, мэм. Но я ничего не мог сделать.
    
Трудно представить себе, как может съежиться от страха большая, лишенная всякого выражения металлическая фигура, но это выглядело именно так.
    
— Я хочу, чтобы ты рассказал мне, почему ты ничего не сделал, чтобы спасти его.
    
— Я хочу вам объяснить, мэм. Я никак не хочу, чтобы вы… чтобы кто угодно думал, что я мог бы как-нибудь причинить вред хозяину. Нет-нет, это было бы ужасно, невообразимо…
    
— Пожалуйста, не волнуйся. Я ни в чем тебя не виню. Я только хочу знать, что ты подумал в этот момент.
    
— Прежде чем это произошло, вы, мэм, сказали нам, что один из хозяев будет в опасности из-за падения этого груза и что нам придется прорваться через электрические провода, чтобы ему помочь. Это-то меня не остановило бы. Что значит моя гибель по сравнению с безопасностью хозяина? Но… но мне пришло в голову, что, если я погибну на пути к нему, я все равно не смогу его спасти. Груз раздавит его, а я буду мертв, и, может быть, когда-нибудь другому хозяину будет причинен вред, от которого я мог бы его спасти, если бы остался жив. Понимаете, мэм?
    
— Ты хочешь сказать, что тебе пришлось выбирать: или погибнуть человеку, или тебе вместе с человеком. Так?
    
— Да, мэм. Хозяина нельзя было спасти. Можно было считать, что он уже мертвый. Но тогда получилось бы, что я уничтожу себя без всякой цели. И без приказания. А так нельзя.
    
Сьюзен Кэлвин покрутила в пальцах карандаш. Это же рассуждение — с незначительными вариациями — она слышала уже двадцать семь раз. Наступило время задать главный вопрос.
    
— Пожалуй, в этом есть логика. Но я не думаю, чтобы ты был способен так рассуждать. Это пришло в голову тебе самому?
    
Робот поколебался.
    
— Нет.
    
— Кто же до этого додумался?
    
— Мы вчера ночью поговорили, и одному из нас пришла в голову эта мысль. Она звучала разумно.
    
— Которому из вас?
    
Робот задумался.
    
— Не знаю. Кому-то из нас.
    
Она вздохнула.
    
— Это все.
    
Следующим был двадцать девятый. Осталось еще тридцать четыре.
    
    
Генерал-майор Кэллнер тоже был крайне раздражен. Уже неделя как всякая деятельность на Гипербазе прекратилась, если не считать кое-какой бумажной работы на вспомогательных астероидах. Уже почти неделя как два ведущих специалиста осложняют положение бесплодными экспериментами. А теперь они — во всяком случае, эта женщина — являются к нему с совершенно невозможным предложением. Впрочем, Кэллнер понимал, что дать волю гневу было бы неосторожно.
    
Сьюзен Кэлвин настаивала:
    
— Но почему же нет, сэр? Не подлежит никакому сомнению, что существующее положение крайне опасно. Единственный способ достигнуть результатов, если мы еще не упустили время, — разделить роботов. Их больше нельзя держать вместе.
    
— Дорогая доктор Кэлвин, — заговорил генерал необыкновенно низким голосом, — я не представляю себе, где я мог бы разместить отдельно друг от друга шестьдесят три робота.
    
Доктор Кэлвин беспомощно развела руками.
    
— Тогда я бессильна. Нестор-10 будет или повторять действия других роботов, или уговаривать их не делать того, что он сам сделать не может. В любом случае дело плохо. Мы вступили в борьбу с этим роботом, и он побеждает. А каждая победа усугубляет его ненормальность, — Она решительно встала, — Генерал Кэллнер, если вы не разделите роботов, мне останется только потребовать немедленно их уничтожить. Все шестьдесят три.
    
— Ах, потребовать? — Богерт сердито взглянул на нее. — А какое вы имеете право предъявлять требования? Эти роботы останутся там, где они находятся. Я отвечаю перед дирекцией, а не вы.
    
— А я, — добавил генерал-майор Кэллнер, — отвечаю перед моим начальством, и этот вопрос должен быть улажен.
    
— В таком случае, — вспылила Кэлвин, — мне остается одно: подать в отставку. И если для того, чтобы заставить вас их уничтожить, придется предать гласности всю эту историю, я это сделаю. Это не я дала санкцию на изготовление модифицированных роботов.
    
— Доктор Кэлвин, — произнес генерал негромко, — если вы хоть одним словом нарушите распоряжение о неразглашении, вы будете немедленно арестованы.
    
Богерт почувствовал, что теряет контроль над ситуацией. Он вкрадчиво произнес:
    
— Ну ладно, не будем вести себя как дети. Нам нужно еще немного времени. Не может же быть, чтобы мы не смогли перехитрить робота, не подавая в отставку, не арестовывая людей и ничего не уничтожая.
    
Сьюзен Кэлвин в ярости повернулась к нему:
    
— Нельзя допускать, чтобы существовали неуравновешенные роботы! А у нас на руках один заведомо неуравновешенный Нестор, еще одиннадцать потенциально неуравновешенных и шестьдесят два нормальных робота, которые общались с неуравновешенным. Единственный абсолютно надежный путь — это полное их уничтожение!
    
Разговор прервало жужжание звонка. Гневный поток прорвавшихся чувств застыл в неподвижности.
    
— Войдите, — буркнул Кэллнер.
    
Это был Джералд Блэк, явно чем-то встревоженный.
    
— Я решил, что мне лучше зайти самому… я не хотел никому говорить… — начал он.
    
— В чем дело? Короче.
    
— Кто-то пытался открыть замки третьего отсека грузового корабля. На них свежие царапины.
    
— Третий отсек? — быстро откликнулась Кэлвин. — Тот, где находятся роботы? Кто мог это сделать?
    
— Изнутри, — коротко ответил Блэк.
    
— Замки испорчены?
    
— Нет, целы. Я уже четыре дня нахожусь на корабле, и за это время никто из роботов не пытался уйти. Но я решил, что вам следует это знать, а больше никому я ничего не говорил. Царапины обнаружил я сам.
    
— Там есть кто-нибудь? — спросил генерал.
    
— Роббинс и Мак-Адамс.
    
Наступило напряженное молчание. Потом доктор Кэлвин иронически произнесла:
    
— Ну?
    
Кэллнер растерянно потер переносицу.
    
— А что произошло?
    
— Разве не ясно? Нестор-10 собирается нас покинуть. Приказание исчезнуть сделало его безнадежно ненормальным. Я не удивлюсь, если то, что осталось у него от Первого Закона, не сможет воспрепятствовать этому стремлению. С него станется захватить корабль и на нем улететь. Тогда у нас будет сумасшедший робот на космическом корабле. А что он сделает дальше? Вы знаете? И вы, генерал, по-прежнему намерены оставить их всех вместе?
    
— Чепуха, — прервал ее Богерт. К нему уже вернулось прежнее спокойствие. — Все это из-за нескольких царапин на замке?
    
— Доктор Богерт, раз вы высказываете свое мнение, то вы, очевидно, закончили анализ, который я просила вас сделать?
    
— Да.
    
— Можно мне посмотреть?
    
— Нет.
    
— Почему? Или спрашивать об этом тоже нельзя?
    
— Потому что, Сьюзен, в этом нет никакого смысла. Я заранее сказал, что эти модифицированные роботы менее стабильны, чем нормальная модель, и мой анализ подтверждает это. Есть некоторая, очень незначительная, возможность выхода из строя при исключительных обстоятельствах, которые маловероятны. Этого достаточно. Я не собираюсь давать основания для вашего нелепого требования уничтожить шестьдесят два хороших робота только потому, что вы до сих пор не способны найти среди них Нестора-10.
    
Кэлвин смерила его полным презрения взглядом.
    
— Не хотите лишить себя возможности когда-нибудь стать директором, так, что ли?
    
— Перестаньте, пожалуйста, — сердито вмешался Кэлл- нер, — Доктор Кэлвин, вы считаете, что больше ничего сделать нельзя?
    
— Ничего другого придумать не могу, — устало ответила она. — Если бы Нестор-10 отличался от нормальных роботов хоть чем-нибудь еще помимо Первого Закона… Пусть даже незначительно. Ну, обучением, приспособленностью к среде, специальностью…
    
Она внезапно замолчала.
    
— В чем дело?
    
— Я подумала… Пожалуй… — Ее взгляд снова стал твердым и пристальным. — Слушайте, Питер. Эти модифицированные Несторы проходят такое же первичное обучение, что и нормальные?
    
— Да. В точности такое же.
    
— Мистер Блэк. — Она повернулась к молодому человеку, который молчал, пережидая вызванную его сообщением бурю. — Вы что-то там говорили… В тот раз, когда вы жаловались на чувство превосходства у Несторов, вы сказали, что техники обучили их всему, что знают сами.
    
— Да, по физике поля. Когда роботы прибывают сюда, они в этом ничего не понимают.
    
— Верно! — вдруг сказал Богерт. — Помните, я говорил вам, Сьюзен, что, когда я опрашивал других Несторов, выяснилось, что двое из них, прибывшие позже всех, не успели изучить физику поля.
    
— Но почему? — спросила Кэлвин со все увеличивающимся возбуждением, — Почему модель НС-2 с самого начала не обучают физике поля?
    
— На это я могу вам ответить, — сказал Кэллнер. — Дело в секретности. Если бы выпускалась специальная модель, знающая физику поля, и двенадцать экземпляров этой модели мы использовали здесь, а остальные работали бы в других областях, это могло бы возбудить подозрение. Люди, которым пришлось бы иметь дело с нормальными Несторами, могли бы задуматься, зачем им понадобилось знать физику поля. Поэтому роботов обучали лишь общим основам, а доучивали на месте. И конечно, доучивали только тех, которые попадали сюда. Это очень просто.
    
— Все ясно. Пожалуйста, уйдите отсюда. Все трое. Мне нужно около часа, чтобы спокойно подумать.
    
    
Сьюзен Кэлвин чувствовала, что не сможет в третий раз выдержать это испытание. Она попыталась представить себе, как это будет, и почувствовала настолько сильное отвращение, что ее даже затошнило. Она больше не в силах допрашивать эту бесконечную вереницу одинаковых роботов.
    
Поэтому теперь вопросы задавал Богерт, а она сидела рядом, полузакрыв глаза, и рассеянно слушала.
    
Вошел номер четырнадцатый — оставалось еще сорок девять.
    
Богерт поднял глаза от бумаг и спросил:
    
— Какой твой номер в очереди?
    
— Четырнадцатый, сэр. — Робот предъявил свой номерок.
    
— Садись. Ты сегодня еще не был здесь?
    
— Нет, сэр.
    
— Так вот, вскоре после того, как мы кончим, еще один человек подвергнется опасности. Когда ты выйдешь отсюда, тебя отведут в кабину, где ты будешь спокойно ждать, пока не понадобишься. Ты понял?
    
— Да, сэр.
    
— Если человек окажется в опасности, ты попытаешься его спасти?
    
— Конечно, сэр.
    
— К несчастью, между тобой и этим человеком будет барьер из гамма-лучей.
    
Молчание.
    
— Ты знаешь, что такое гамма-лучи? — резко спросил Богерт.
    
— Какое-то излучение, сэр?
    
Следующий вопрос был задан дружеским тоном, как бы между прочим:
    
— Ты когда-нибудь имел дело с гамма-лучами?
    
— Нет, сэр, — без колебаний ответил робот.
    
— Гм… Ну так вот, гамма-лучи мгновенно убьют тебя. Они уничтожат твой мозг. Ты должен это знать и помнить. Конечно, ты не хочешь быть уничтоженным.
    
— Естественно. — Робот, казалось, был потрясен. Потом он медленно произнес: — Но, сэр, если между мной и хозяином, которому будет грозить опасность, окажутся гамма-лучи, то как я могу его спасти? Я просто бесполезно погибну.
    
— Да, это верно. — Богерт сделал вид, что задумался над этим, — Я могу посоветовать тебе только одно. Если ты обнаружишь, что между тобой и человеком гамма-излучение, можешь остаться на месте.
    
Робот явно почувствовал облегчение.
    
— Спасибо, сэр. Ведь тогда нет никакого смысла…
    
— Разумеется. Но если никакого опасного излучения не будет, тогда другое дело.
    
— Конечно, сэр. Без всякого сомнения.
    
— Теперь можешь идти. Там, за дверью, ждет человек, который отведет тебя в кабину.
    
Когда робот вышел, Богерт повернулся к Сьюзен Кэлвин:
    
— Ну как, Сьюзен?
    
— Очень хорошо, — ответила она вяло.
    
— А может быть, мы сумели бы поймать Нестора-10, быстро задавая вопросы по физике поля?
    
— Может быть, но не наверное, — Ее руки бессильно лежали на коленях. — Имейте в виду, он борется против нас. Он настороже. Единственный способ поймать его — хитрость. А думать он способен — в пределах своих возможностей — гораздо быстрее, чем человек.
    
— А все-таки, не стоит ли попробовать задавать роботам по нескольку вопросов о гамма-лучах? Скажем, длины волн?
    
— Нет! — Глаза доктора Кэлвин вспыхнули, — Ему очень легко скрыть свои знания, и тогда он будет предупрежден об испытании, которое его ждет. А это наш единственный верный шанс. Пожалуйста, Питер, задавайте те вопросы, которые составила я, и не импровизируйте. Рискованно даже спрашивать, имели ли они дело с гамма-лучами. Постарайтесь говорить об этом еще более безразлично.
    
Богерт пожал плечами и нажал кнопку, вызывая номер пятнадцатый.
    
    
Большая радиационная камера снова была в полной готовности. Роботы терпеливо ждали в открытых спереди деревянных кабинах.
    
Доктор Кэлвин согласовывала последние детали с Блэком, а генерал-майор Кэллнер медленно вытирал пот со лба большим платком.
    
— Вы уверены, — настаивала Сьюзен, — что ни один из роботов не имел возможности разговаривать с другим после опроса?
    
— Абсолютно уверен, — ответил Блэк, — Они не обменялись ни единым словом.
    
— И каждый помещен в предназначенную для него кабину?
    
— Вот план.
    
Психолог задумчиво поглядела на чертеж.
    
— Гм-м…
    
Генерал заглянул через ее плечо.
    
— По какому принципу их разместили, доктор Кэлвин?
    
— Я попросила, чтобы тех роботов, которые проявили хоть малейшие отклонения во время предыдущих испытаний, на этот раз поместили по одну сторону круга. Я сама буду сидеть в центре и хочу следить за ними особенно внимательно.
    
— Вы будете сидеть там? — воскликнул Богерт.
    
— А почему бы и нет? — холодно возразила она. — То, что я надеюсь увидеть, может продолжаться одно мгновение. Я не хочу рисковать и должна смотреть сама. Питер, вы будете на галерее, и я прошу вас следить за роботами на другой стороне круга. Генерал Кэллнер, я организовала киносъемку каждого робота на случай, если мы ничего не заметим. Если понадобится, пусть роботы остаются на месте, пока мы не проявим и не изучим пленки. Ни один из них не должен уходить или передвигаться по залу. Понимаете?
    
— Вполне.
    
— Тогда приступим — в последний раз…
    
    
На стуле молча сидела Сьюзен Кэлвин. В глазах ее было заметно беспокойство. Груз сорвался с крюка, обрушился вниз, а в последний момент отлетел в сторону под внезапным, точно рассчитанным ударом могучего силового луча.
    
Один из роботов сорвался с места и сделал два шага вперед.
    
Потом он остановился.
    
Но доктор Кэлвин тоже вскочила со стула. Ее указательный палец был властно направлен на робота.
    
— Нестор-10, подойди сюда! — крикнула она, — Иди сюда! ИДИ СЮДА!
    
Медленно, неохотно робот шагнул вперед. Не сводя с него взгляда, Кэлвин громко отдавала распоряжения:
    
— Пусть кто-нибудь уведет отсюда всех остальных роботов. Скорее!
    
Она услышала за спиной шум, топот тяжелых ног по полу, но не обернулась.
    
Нестор-10 — если это был Нестор-10, — повинуясь ее повелительному жесту, сделал еще шаг, потом еще два. Он был метрах в трех от нее, когда раздался его хриплый голос:
    
— Мне велели скрыться…
    
Пауза.
    
— Я не могу ослушаться. Меня столько времени не могли обнаружить… Он подумает, что я ничтожество… Он сказал мне… Но он не прав… Я могуч и умен…
    
Его речь была отрывистой. Он сделал еще шаг.
    
— Я много знаю… Он подумает… Меня обнаружили… Позор… Только не меня… Я умен… И обыкновенный человек… такой слабый… медлительный…
    
Еще шаг — и металлическая рука внезапно легла на плечо Сьюзен Кэлвин. Она почувствовала, как тяжесть руки придавливает ее к полу.
    
Ее горло сжалось, и она услышала свой собственный пронзительный крик.
    
Как сквозь туман, доносились слова Нестора-10:
    
— Никто не должен обнаружить меня. Ни один хозяин…
    
Холодный металл давил ее, она сгибалась под его весом…
    
Потом раздался странный металлический звук. Сьюзен Кэлвин упала на пол, не почувствовав удара. На ее теле тяжело лежала сверкающая рука. Рука не двигалась. Не двигался и сам Нестор-10, распростертый рядом с ней.
    
Над ней склонились встревоженные лица. Джералд Блэк спрашивал, задыхаясь:
    
— Он ударил вас, доктор Кэлвин?
    
Она слабо покачала головой. С нее сняли руку робота и осторожно помогли подняться.
    
— Что случилось?
    
Блэк сказал:
    
— Я на пять секунд включил гамма-лучи. Мы не понимали, что происходит, и только в последнюю минуту сообразили, что он напал на вас. Другого выхода не оставалось. Он погиб мгновенно. Но для вас это безопасно. Не беспокойтесь.
    
— Я не беспокоюсь. — Она закрыла глаза и на мгновение прислонилась к его плечу, — Не думаю, чтобы это действительно было нападение. Он только попытался. Но то, что осталось от Первого Закона, все еще удерживало его.
    
    
С того дня, как Сьюзен Кэлвин и Питер Богерт впервые встретились с генерал-майором Кэллнером, прошло две недели.
    
Работа на Гипербазе возобновилась. Грузовой космолет с шестьюдесятью двумя нормальными НС-2 продолжал свой прерванный путь, имея официальное объяснение двухнедельной задержки.
    
Правительственный корабль готовился доставить обоих роботехников обратно на Землю.
    
Кэллнер снова был в парадной форме. Его перчатки сверкали белизной, когда он пожимал руки.
    
Кэлвин сказала:
    
— Остальных модифицированных Несторов, конечно, нужно уничтожить.
    
— Они будут уничтожены. Мы попробуем заменить их обычными или, в крайнем случае, обойдемся вообще без роботов.
    
— Хорошо.
    
— Но скажите мне… Вы ничего не объяснили. Как вы этого добились?
    
Она улыбнулась сжатыми губами.
    
— А, вот вы про что… Я бы сказала вам заранее, если бы была твердо уверена в успехе. Видите ли, Нестор-10 обладал комплексом превосходства, который все усиливался. Ему было приятно думать, что он и другие роботы знают больше, чем люди. Для него становилось очень важно так думать. Мы знали это. Поэтому мы заранее предупредили каждого робота, что гамма- лучи для него смертельны и что они будут отделять его от меня. Все, естественно, остались на месте. Пользуясь доводами Нестора-10 для предыдущего опыта, они все решили, что нет смысла пытаться спасти человека, если они наверняка погибнут, прежде чем до него доберутся.
    
— Да, доктор Кэлвин, это я понимаю. Но почему сам Нестор-10 покинул свое место?
    
— А! Мы с вашим молодым мистером Блэком приготовили небольшой сюрприз. Видите ли, между мной и роботами были не гамма-лучи, а инфракрасные. Обычное тепловое излучение, абсолютно безобидное. Нестор-10 знал это и ринулся вперед. Он ожидал, что и остальные поступят так же, повинуясь Первому Закону. Только через какую-то долю секунды он вспомнил, что обычный НС-2 способен обнаружить наличие излучения, но не его характер. Что среди них только он один может определять длину волн, и этим он обязан обучению, которое прошел на Гипербазе под руководством обыкновенных людей. Эта мысль не сразу пришла ему в голову, потому что была для него слишком унизительной. Обычные роботы знали, что пространство, отделяющее их от меня, гибельно для них, потому что мы им это сказали, и только Нестор-10 знал, что мы солгали. И на миг он забыл или не захотел вспомнить, что другие роботы могут знать меньше, чем люди… Комплекс превосходства погубил его. Прощайте, генерал!
    
    
Перевод А. Иорданского.
    
   
   
    
     
ВЫХОД ИЗ ПОЛОЖЕНИЯ
    
    
Когда Сьюзен Кэлвин вернулась с Гипербазы, ее ждал бывший директор исследовательского отдела Лэннинг. Старик никогда не говорил о своем возрасте, но все знали, что ему уже за семьдесят пять. Однако его ум сохранил свою остроту, и хотя Лэннинг в конце концов согласился стать почетным научным руководителем, а отдел возглавил Богерт, это не мешало старику ежедневно являться в свой кабинет.
    
— Как там у них дела с гиператомным двигателем? — поинтересовался он.
    
— Не знаю, — с раздражением ответила Сьюзен, — Я не спрашивала.
    
— Гм… хоть бы они поторопились. Иначе их может опередить «Консолидейтед». И нас тоже.
    
— «Консолидейтед»? А при чем здесь они?
    
— Ну, ведь вычислительные машины есть не только у нас. Правда, у нас они позитронные, но это не значит, что они лучше. Завтра Робертсон созывает по этому поводу большое совещание. Он ждал только вашего возвращения.
    
    
Робертсон, сын основателя «Ю. С. Роботс энд мекэникл мен корпорейшн», повернул худое носатое лицо к управляющему компании. Его кадык дернулся, и он сказал:
    
— Начинайте. Пора в этом разобраться.
    
Управляющий поспешно начал:
    
— Дело обстоит так, шеф. Месяц назад из «Консолидейтед роботс» доставили сюда тонн пять расчетов, уравнений и прочего и обратились к нам с довольно необычным предложением. Понимаете, есть одна задача, и они хотят, чтобы наш Мозг ее решил. Условия такие…
    
Он начал загибать толстые пальцы.
    
— Мы получаем сто тысяч, если решения не существует и мы укажем им, каких факторов не хватает. Двести тысяч — если решение существует, плюс стоимость постройки машины, о которой идет речь, плюс четверть всей прибыли, которую она принесет. Задача связана с разработкой двигателя для звездолета…
    
Робертсон нахмурился, и его худая фигура напряглась.
    
— Несмотря на то, что у них есть своя собственная думающая машина. Так?
    
— Поэтому-то все предложение и кажется таким подозрительным, шеф. Левер, продолжайте.
    
Эйб Левер, сидевший у дальнего конца стола, встал и поскреб щетину на подбородке. Улыбнувшись, он начал:
    
— Суть вот в чем, сэр. У «Консолидейтед» сейчас нет думающей машины. Она у них была, но сломалась.
    
— Что? — Робертсон даже привстал.
    
— Да, сломалась. Крышка! Никто не знает почему, но у меня есть кое-какие довольно интересные догадки. Например, она могла выйти из строя, когда ей дали разработать звездолет на основе тех же данных, которые они теперь предлагают нам. Сейчас от нее осталась просто груда железного лома, не больше.
    
— Понимаете, шеф? — торжествовал управляющий, — Понимаете? Нет такой научно-промышленной группы, которая не пыталась бы спроектировать двигатель, искривляющий пространство, а «Ю. С. Роботс» и «Консолидейтед» опередили всех благодаря тому, что у каждой был робот-супермозг. А теперь, когда они ухитрились поломать свой, у нас больше нет конкурентов. Вот в чем соль, вот… гм… их мотив. Раньше чем через шесть лет им новый Мозг не изготовить, и они пропали, если им не удастся сломать и наш на этой же задаче.
    
Президент «Ю. С. Роботс» широко раскрыл глаза:
    
— Вот мерзавцы!
    
— Подождите, шеф. Это еще не все. — Управляющий взмахнул рукой, — Лэннинг, продолжайте!
    
Доктор Альфред Лэннинг созерцал происходящее с легким презрением, которое всегда вызывала у него деятельность производственного отдела и отдела сбыта, где платили куда больше. Он нахмурил седые брови и бесстрастно начал:
    
— С научной точки зрения положение хотя и не совсем ясно, но поддается логическому анализу. Проблема межзвездных перелетов при современном состоянии физической теории… гм… весьма туманна. Вопрос поставлен довольно неопределенно, и данные, которые «Консолидейтед» ввела в свою машину, если судить по тому, что они предлагают нам, тоже не слишком определенны. Наш математический сектор подверг их тщательному рассмотрению, и можно сказать, что они охватывают все стороны проблемы. Представленный материал включает теорию искривления пространства Франчиакки, а также, по-видимому, исчерпывающие сведения по астрофизике и электронике. Это не так уж мало.
    
Робертсон, слушавший с большой тревогой, прервал его:
    
— Столько, что Мозг может с ней не справиться?
    
Лэннинг решительно покачал головой.
    
— Нет. Насколько мы можем судить, возможностям Мозга предела нет. Дело не в этом, а в Законах Роботехники. Например, Мозг не сможет решить поставленную перед ним задачу, если это будет связано с гибелью людей или причинит им какой-нибудь ущерб. Для Мозга она будет неразрешима. Если же такая задача будет сопровождаться крайне настоятельным требованием ее решить, то вполне возможно, что Мозг, который, в конце концов, всего лишь робот, окажется перед дилеммой: он не будет в состоянии ни дать ответ, ни отказать в ответе. Может быть, что-то в этом роде и произошло с машиной «Консолидейтед».
    
Он замолчал, но управляющему этого было мало.
    
— Продолжайте, доктор Лэннинг. Объясните, как вы объясняли мне.
    
Лэннинг плотно сжал губы и, подняв брови, кивнул в сторону доктора Сьюзен Кэлвин, которая сидела, разглядывая свои руки, чинно сложенные на коленях. Подняв глаза, она заговорила тихо и без всякого выражения.
    
— Характер реакции робота на поставленную дилемму поразителен, — начала она. — Наши знания о психологии роботов далеко не полны, могу вас в этом заверить как специалист, однако такая реакция поддается качественному исследованию, потому что, каким бы сложным ни было устройство позитронного мозга робота, его создает человек, и создает в соответствии со своими представлениями. Человек же, попадая в безвыходное положение, часто стремится бежать от действительности: он или уходит в мир иллюзий, или становится алкоголиком, или заболевает истерией, или бросается с моста в воду. Все это сводится к одному: он не хочет или не может взглянуть правде в лицо. Так же и у роботов. В лучшем случае дилемма разрушит половину его реле, а в худшем — сожжет все его позитронные мозговые связи, так что восстановить их будет уже невозможно.
    
— Понимаю, — сказал Робертсон, хотя ничего не понял. — Ну а данные, которые предлагает нам «Консолидейтед»?
    
— Несомненно, они связаны с подобной запретной задачей, — ответила доктор Кэлвин. — Но наш Мозг сильно отличается от робота «Консолидейтед».
    
— Совершенно верно, шеф. Совершенно верно, — энергично перебил ее управляющий, — Обратите на это особое внимание, потому что в этом вся суть.
    
Глаза Сьюзен Кэлвин блеснули под очками, но она терпеливо продолжала:
    
— Видите ли, сэр, в машины, которые есть у «Консолидейтед», и в том числе в их «Супермыслителя», не вкладывается индивидуальность. Они предпочитают функционализм, и это вполне понятно, поскольку основные патенты на мозговые связи, определяющие эмоции, принадлежат «Ю. С. Роботс». Их «Мыслитель» — просто грандиозная вычислительная машина, и такая дилемма выведет ее из строя мгновенно. А наш Мозг наделен индивидуальностью — индивидуальностью ребенка. Это в высшей степени дедуктивный мозг, но он чем-то напоминает ученого идиота. Он не понимает по-настоящему, что делает, — он просто это делает. И поскольку это, в сущности, ребенок, он более жизнеспособен. Он не слишком серьезно относится к жизни, если можно так выразиться.
    
Помолчав, Сьюзен Кэлвин продолжала:
    
— Вот что мы собираемся сделать. Мы разделили все данные «Консолидейтед» на логические единицы. Мы будем вводить их в Мозг по одной в день и очень осторожно. Как только будет введен фактор, создающий дилемму, инфантильная индивидуальность Мозга некоторое время будет колебаться. Его способность к обобщениям и оценкам еще несовершенна. Пока он осознает дилемму как таковую, пройдет ощутимый промежуток времени. А за этот промежуток времени Мозг автоматически отвергнет данную единицу информации, прежде чем его связи успеют приступить к работе и разрушиться.
    
Кадык Робертсона дрогнул.
    
— А вы в этом уверены?
    
Доктор Кэлвин подавила раздражение.
    
— Я понимаю, что в популярном изложении это звучит не очень убедительно, но приводить математические формулы было бы бессмысленно. Уверяю вас, все именно так, как я говорю.
    
Управляющий не замедлил воспользоваться паузой и разразился потоком слов:
    
— Таково положение, шеф. Если мы согласимся, то дальше сделаем вот как: Мозг скажет нам, в какой части представленных нам данных заключена дилемма, а мы тогда сможем определить, в чем ее суть. Верно, доктор Богерт? Ну вот, шеф. А доктор Богерт ведь самый лучший математик на свете. Мы отвечаем «Консолидейтед», что задача неразрешима, отвечаем с полным основанием и получаем сто тысяч. У них остается поломанная машина, у нас — целая. Через год, может быть, через два у нас будет двигатель, искривляющий пространство, или, как его иногда называют, гиператомный мотор. Но как его ни называй, а это же величайшая вещь!
    
Робертсон улыбнулся и протянул руку:
    
— Давайте контракт. Я подпишу.
    
    
Когда Сьюзен Кэлвин вошла в строжайше охраняемое подземелье, где находился Мозг, один из дежурных техников только что задал ему вопрос: «Если полтора цыпленка за полтора дня снесут полтора яйца, то сколько яиц снесут девять цыплят за девять дней?»
    
Мозг только что ответил: «Пятьдесят четыре». И техник только что сказал другому технику: «Вот видишь, дубина!»
    
Сьюзен Кэлвин кашлянула, и сразу же вокруг закипела суматошная, бесцельная деятельность. Сьюзен сделала нетерпеливый жест, и ее оставили с Мозгом наедине.
    
Мозг представлял собой всего лишь двухфутовый шар, заполненный гелиевой атмосферой со строго определенными свойствами, абсолютно изолированный от каких бы то ни было вибраций, колебаний и излучений. А внутри него было заключено переплетение позитронных связей неслыханной сложности, которое и было Мозгом. Все остальное помещение было тесно уставлено приспособлениями, служившими посредниками между Мозгом и внешним миром, — его голосом, его руками, его органами чувств.
    
Доктор Кэлвин тихо произнесла:
    
— Ну, как поживаешь, Мозг?
    
Мозг ответил тонким, радостным голосом:
    
— Очень хорошо, мисс Сьюзен. А я знаю, вы хотите меня о чем-то спросить. Вы всегда приходите с книжкой в руках, когда хотите меня о чем-нибудь спросить.
    
Доктор Кэлвин мягко улыбнулась.
    
— Ты угадал, но это немного погодя. Мы зададим тебе один вопрос. Он такой сложный, что мы зададим его в письменном виде. Но это немного позже. А сначала мне нужно с тобой поговорить.
    
— Это хорошо. Я люблю разговаривать.
    
— Так вот, Мозг, через некоторое время сюда придут с этим сложным вопросом доктор Лэннинг и доктор Богерт. Мы будем задавать тебе его по частям и очень медленно, потому что хотим, чтобы ты был очень осторожен. Мы попросим тебя сделать на основе этой информации кое-какие выводы, если ты сумеешь, но я должна тебя предупредить, что решение может быть связано… э… с опасностью для человека.
    
— Ой! — тихо вырвалось у Мозга.
    
— Поэтому будь внимателен. Когда ты получишь перфокарту, которая означает опасность для человека, может быть даже смерть, не волнуйся. Видишь ли, Мозг, в данном случае для нас это не так уж важно — даже смерть. Для нас это вовсе не так уж важно. Поэтому, как только ты получишь эту перфокарту, просто остановись и выдай ее назад, вот и все. Понимаешь?
    
— Само собой. Только — смерть человека… Ой-ой-ой!
    
— Ну, Мозг, вон идут доктор Лэннинг и доктор Богерт. Они расскажут тебе, в чем состоит задача, и мы начнем. А ты будь умницей…
    
Одна за другой в Мозг вводились перфокарты с записанной на них информацией. Каждый раз некоторое время слышались странные тихие звуки, похожие на довольное бормотание: Мозг принимался за работу. Потом наступала тишина, означавшая, что Мозг готов к введению следующей перфокарты. За несколько часов в Мозг было введено такое количество математической физики, что для ее изложения потребовалось бы примерно семнадцать толстых томов.
    
Постепенно люди начали хмуриться. Лэннинг что-то ворчал себе под нос. Богерт сначала задумчиво разглядывал свои ногти, потом начал их рассеянно грызть. Когда толстая кипа перфокарт подошла к концу, побелевшая Кэлвин произнесла:
    
— Что-то неладно.
    
Лэннинг с трудом выговорил:
    
— Не может быть. Он… погиб?
    
— Мозг! — Сьюзен Кэлвин вся дрожала, — Ты слышишь меня, Мозг?
    
— А? — раздался рассеянный ответ. — Я вам нужен?
    
— Решение…
    
— И только-то? Это я могу. Я построю вам весь корабль. Ничего в этом хитрого нет. Только дайте мне роботов. Хороший корабль. На это понадобится месяца два.
    
— У тебя не было… никаких затруднений?
    
— Пришлось долго вычислять, — ответил Мозг.
    
Доктор Кэлвин попятилась. Краска так и не вернулась на ее впалые щеки. Она сделала остальным знак уйти.
    
У себя в кабинете она сказала:
    
— Не понимаю. Информация, которую мы ему дали, несомненно, содержит дилемму, возможно даже гибель людей. Если что-то не так…
    
— Машина говорит, и говорит разумно. Значит, для нее дилеммы нет, — спокойно сказал Богерт.
    
Но Сьюзен Кэлвин горячо возразила:
    
— Бывают дилеммы и дилеммы. Существуют разные пути бегства от действительности. Представьте себе, что Мозг поврежден лишь слегка, скажем, настолько, что ошибочно считает себя способным решить задачу, хотя на самом деле не сможет это сделать. Или представьте себе, что сейчас он на грани чего-то действительно ужасного, так что его погубит малейший толчок…
    
— А представьте себе, — сказал Лэннинг, — что никакой дилеммы не существует. Что машину «Консолидейтед» вывела из строя другая задача или что это была чисто механическая поломка.
    
— Все равно мы не можем рисковать, — настаивала Сьюзен Кэлвин. — Вот что! С этого момента пусть никто и близко не подходит к Мозгу. Я буду дежурить у него сама.
    
— Хорошо, — вздохнул Лэннинг. — Дежурьте. А пока пусть Мозг строит свой корабль. И если он его построит, мы должны будем его испытать.
    
Он задумчиво закончил:
    
— Для этого понадобятся наши лучшие испытатели.
    
    
Майкл Донован яростно пригладил рыжую шевелюру, даже не заметив, что она немедленно вновь встала дыбом.
    
Он сказал:
    
— Хватит, Грег. Говорят, корабль готов. Неизвестно, что это за корабль, но он готов. Пошли, Грег. Мне не терпится добраться до кнопок.
    
Пауэлл устало произнес:
    
— Брось, Майк. Твои шуточки вообще не поражают свежестью, а здешний спертый воздух им и вовсе не идет на пользу.
    
— Нет, послушай! — Донован еще раз тщетно провел рукой по волосам. — Меня не так уж беспокоит наш чугунный гений и его жестяной кораблик! Но у меня пропадает отпуск! А скучища-то какая! Мы ничего не видим, кроме бород и цифр. И почему нам поручают такие дела?
    
— Потому что если они нас лишатся, — мягко ответил Пауэлл, — то потеря будет невелика. Ладно, успокойся. Сюда идет Лэннинг.
    
Действительно, к ним направлялся Лэннинг. Его седые брови были по-прежнему пышными, а сам он, несмотря на годы, держался все так же прямо и был полон сил. Вместе с испытателями он молча поднялся по откосу на площадку, где безмолвные роботы без всякого участия человека строили корабль.
    
Нет, неверно! Построили корабль!
    
Лэннинг сказал:
    
— Роботы стоят. Сегодня ни один не пошевелился.
    
— Значит, он готов? Окончательно? — спросил Пауэлл.
    
— Откуда я знаю? — сварливо ответил Лэннинг. Его брови так сдвинулись, что глаз стало совсем не видно. — Кажется, готов. Никаких лишних деталей вокруг не валяется, а внутри все отполировано до блеска.
    
— Вы были внутри?
    
— Только заглянул. Я не космонавт. Кто-нибудь из вас разбирается в теории двигателей?
    
Донован взглянул на Пауэлла, тот — на Донована. Потом Донован ответил:
    
— У меня есть диплом, сэр, но когда я его получал, гипердвигатели или навигация с искривлением пространства никому еще и не снились. Обходились детскими игрушками в трех измерениях.
    
Альфред Лэннинг поглядел на него, недовольно фыркнул и ледяным тоном произнес:
    
— Что же, у нас есть специалисты по двигателям.
    
Он повернулся, чтобы уйти, но Пауэлл схватил его за локоть:
    
— Простите, сэр, вход на корабль все еще воспрещен?
    
Старик постоял в нерешительности, потирая переносицу.
    
— Пожалуй, нет. Во всяком случае, не для вас двоих.
    
Донован проводил его взглядом и пробормотал короткую, но выразительную фразу. Потом он повернулся к Пауэллу.
    
— Жаль, что нельзя сказать ему, кто он такой, Грег.
    
— Пошли, Майк.
    
Едва заглянув внутрь, они поняли: корабль закончен. Человек никогда не смог бы так любовно отполировать все его поверхности, как это сделали роботы.
    
Углов в корабле не было: стены, полы и потолки плавно переходили друг в друга, и в холодном металлическом сиянии скрытых ламп человек видел вокруг себя шесть холодных отражений своей собственной растерянной персоны.
    
Из главного коридора — узкого и гулкого — двери вели в совершенно одинаковые каюты.
    
— Наверное, мебель встроена в стены, — сказал Пауэлл, — А может быть, нам вообще не положено ни сидеть, ни спать.
    
Только последнее помещение, ближайшее к носу корабля, отличалось от остальных. Здесь в металлической стене было прорезано повторяющее ее изгиб окно из неотражающего стекла, а под ним располагался единственный большой циферблат с единственной неподвижной стрелкой, стоявшей точно на нуле.
    
— Гляди! — сказал Донован, показывая на единственное слово, видневшееся над мелкими делениями шкалы.
    
Это слово было «парсеки», а у правого конца дугообразной шкалы стояла цифра «1 000 000».
    
В комнате было два кресла — тяжелые, широкие, без обивки. Пауэлл осторожно присел и обнаружил, что кресло соответствует форме тела и очень удобно.
    
— Ну, что скажешь? — спросил Пауэлл.
    
— Держу пари, что у этого Мозга воспаление мозга. Пошли отсюда.
    
— Неужели ты не хочешь его осмотреть?
    
— Уже осмотрел. Пришел, увидел и ушел. — Рыжие волосы на голове Донована ощетинились. — Грег, пойдем отсюда. Я увольняюсь. Я уже пять секунд как не состою служащим фирмы, а посторонним вход сюда воспрещен.
    
Пауэлл снисходительно улыбнулся и погладил усы.
    
— Ладно, Майк, закрой кран и не выпускай в кровь столько адреналина. Мне тоже вначале было не по себе, но теперь все в порядке.
    
— Все в порядке, да? Это как же все в порядке? Взял еще один страховой полис?
    
— Майк, этот корабль не полетит.
    
— Откуда ты знаешь?
    
— Мы с тобой обошли весь корабль, верно?
    
— Да, как будто.
    
— Поверь мне, весь. А ты видел здесь что-нибудь похожее на рубку управления, если не считать вот этой каютки с единственным иллюминатором и единственной шкалой в парсеках? Ты видел какие-нибудь ручки?
    
— Нет.
    
— А двигатель ты видел?
    
— Верно, не видел!
    
— То-то. Пойдем, Майк, доложим Лэннингу.
    
Чертыхаясь и путаясь в коридорах, выглядевших совершенно одинаковыми, они направились к выходу и в конце концов выбрались в короткий проход, который вел их к выходной камере.
    
Донован вздрогнул.
    
— Это ты запер, Грег?
    
— И не думал. Нажми-ка на рычаг!
    
Рычаг не поддавался, хотя лицо Донована исказилось от натуги. Пауэлл сказал:
    
— Я не заметил никаких аварийных люков. Если что-то здесь неладно, им придется добираться до нас с автогеном.
    
— Ну да, а нам придется ждать, пока они не обнаружат, что какой-то идиот запер нас здесь, — вне себя от ярости добавил Донован.
    
— Вернемся в ту каюту с иллюминатором. Это единственное место, откуда мы можем подать сигнал.
    
Но подать сигнал им так и не пришлось.
    
Иллюминатор в носовой каюте был уже не небесно-голубым. Он был черным, а яркие желтые точки звезд говорили о том, что за ним — космос.
    
Два тела с глухим стуком упали в два кресла.
    
    
Альфред Лэннинг встретил доктора Кэлвин у своего кабинета. Он нервно закурил сигару и открыл дверь.
    
— Так вот, Сьюзен, мы зашли очень далеко, и Робертсон нервничает. Что вы делаете с Мозгом?
    
Сьюзен Кэлвин развела руками.
    
— Торопиться нельзя. Мозг стоит дороже, чем любая неустойка, какую нам придется заплатить.
    
— Но вы допрашиваете его уже два месяца.
    
Голос робопсихолога не изменился, и все-таки в нем прозвучала угроза:
    
— Вы хотите заняться этим сами?
    
— Ну, вы же знаете, что я хотел сказать.
    
— Да, пожалуй, — Доктор Кэлвин нервно потерла ладони, — Это нелегко. Я пробовала так и эдак, но еще ничего не добилась. У него ненормальные реакции. Он отвечает как-то странно. Но до сих пор мне не удалось установить ничего определенного. А ведь вы понимаете, что, пока мы не узнаем, в чем дело, мы должны действовать очень осторожно. Я не могу предвидеть, какой вопрос, какое замечание могут… подтолкнуть его за грань, и тогда… тогда мы останемся с совершенно бесполезным Мозгом. Вы хотите пойти на такой риск?
    
— Но не может же он нарушить Первый Закон.
    
— Я и сама так думала, однако…
    
— Вы и в этом не уверены? — Лэннинг был потрясен до глубины души.
    
— О, я ни в чем не уверена, Альфред…
    
Внезапно прозвучал громкий сигнал тревоги. Лэннинг судорожным движением включил связь и замер, услышав задыхающийся голос.
    
Потом Лэннинг произнес:
    
— Сьюзен… Вы слышали?.. Корабль взлетел. Полчаса назад я послал туда двух испытателей. Вам нужно еще раз поговорить с Мозгом.
    
    
Сьюзен Кэлвин заставила себя задать вопрос спокойным тоном:
    
— Мозг, что случилось с кораблем?
    
— С тем, что я построил, мисс Сьюзен? — весело переспросил Мозг.
    
— Да. Что с ним случилось?
    
— Ничего. Два человека, которые должны были его испытывать, вошли внутрь. Все было готово — ну, я и отправил их.
    
— А… Что ж, это хорошо. — Она дышала с трудом. — Ты думаешь, с ними ничего не случится?
    
— Конечно ничего, мисс Сьюзен. Я обо всем подумал. Это замечательный корабль.
    
— Да, Мозг, корабль замечательный, но как ты думаешь, у них хватит еды? Они не будут терпеть никаких неудобств?
    
— Еды хватит.
    
— Все это может на них сильно подействовать, Мозг. Понимаешь, это так неожиданно.
    
Но Мозг возразил:
    
— Ничего с ними не случится. Им же должно быть интересно.
    
— Интересно? Почему?
    
— Просто интересно, — лукаво объяснил Мозг.
    
— Сьюзен, — лихорадочно шептал Лэннинг, — спросите его, связано ли это со смертью. Спросите, какая им может грозить опасность.
    
Лицо Сьюзен Кэлвин исказилось от гнева.
    
— Молчите!
    
Дрожащим голосом она обратилась к Мозгу:
    
— Мы можем связаться с кораблем, не правда ли, Мозг?
    
— Ну, они вас услышат. По радио. Я это предусмотрел.
    
— Спасибо. Пока все.
    
Как только они вышли, Лэннинг набросился на нее:
    
— Господи, Сьюзен, если об этом узнают, мы все пропали. Мы должны вернуть этих людей. Почему вы не спросили прямо, грозит ли им смерть?
    
— Потому что именно об этом я и не должна говорить, — устало ответила Кэлвин. — Если существует дилемма, то она связана со смертью. А если внезапно поставить Мозг перед дилеммой, он может не выдержать. И какую пользу это нам принесет? А теперь вспомните: он сказал, что можно с ними связаться. Давайте попробуем — узнаем, где они находятся, и вернем их назад. Хотя они, наверное, не могут сами управлять кораблем: Мозг, вероятно, управляет им дистанционно. Пойдемте!
    
    
Прошло немало времени, пока Пауэлл наконец не взял себя в руки.
    
— Майк, — пробормотал он, еле шевеля похолодевшими губами. — Ты чувствовал какое-нибудь ускорение?
    
Донован тупо посмотрел на него.
    
— А? Нет… нет.
    
Потом он, стиснув кулаки, в неожиданном лихорадочном возбуждении вскочил с кресла и приник к холодному изогнутому стеклу. За ним ничего не было видно, кроме звезд.
    
Донован обернулся.
    
— Грег, они, наверное, включили двигатель, пока мы были внутри. Грег, тут что-то нечисто. Они с роботом подстроили так, чтобы заставить нас быть испытателями, на случай если мы вздумаем отказаться.
    
— Что ты болтаешь? — ответил Пауэлл. — Какой толк посылать нас, если мы не умеем управлять кораблем? Как мы повернем его обратно? Нет, этот корабль взлетел сам, и без всякого заметного ускорения.
    
Он встал и медленно зашагал взад и вперед. Звук его шагов гулко отражался от стен. Он глухо произнес:
    
— Майк, это самое неприятное положение из всех, в какие мы попадали.
    
— Это для меня новость, — с горечью ответил Донован, — А я-то радовался и веселился, пока ты меня не просветил.
    
Пауэлл пропустил его слова мимо ушей.
    
— Ускорения не было! Значит, корабль работает по совершенно неизвестному принципу.
    
— Не известному нам, во всяком случае.
    
— Не известному никому. Не видно никаких двигателей. Может быть, они встроены в стены. Может быть, поэтому стены тут такие толстые.
    
— Что ты там бормочешь? — спросил Донован.
    
— А ты бы послушал. Я говорю, что, какие бы машины ни приводили в движение этот корабль, они скрыты и, очевидно, не требуют надзора. Корабль управляется дистанционно.
    
— А кто им управляет? Мозг?
    
— Почему бы и нет?
    
— Значит, по-твоему, мы тут останемся до тех пор, пока Мозг не вернет нас обратно?
    
— Возможно. Если так, давай спокойно ждать. Мозг — это робот. Он обязан соблюдать Первый Закон. Он не может причинить вред человеку.
    
Донован медленно опустился в кресло.
    
— Ты так думаешь? — Он тщательно пригладил волосы, — Слушай! Эта тарабарщина с искривлением пространства вывела из строя робота «Консолидейтед», и математики объяснили это так: межзвездный перелет смертелен для человека. Какому же роботу мы должны верить? Нашему, насколько я понимаю, представили те же данные.
    
Пауэлл бешено дергал себя за усы.
    
— Не притворяйся, Майк, что не знаешь роботехники. Прежде чем робот обретет физическую возможность нарушить Первый Закон, в нем так много должно поломаться, что он десять раз успеет превратиться в кучу лома. Нет, тут должно быть какое-то очень простое объяснение.
    
— О, конечно! Попроси дворецкого, чтобы он разбудил меня вовремя. Все это так просто, что мне незачем волноваться, и я буду спать как дитя.
    
— Ради Юпитера, Майк, чем ты сейчас недоволен? Мозг о нас заботится. Здесь тепло. Светло. Есть воздух. А стартового ускорения не хватило бы даже на то, чтобы растрепать твои волосы, будь они достаточно приглажены.
    
— Да? А что мы будем есть? Что мы будем пить? Где мы? Как мы вернемся? А если авария, к какому выходу и в каком скафандре должны мы бежать — бежать, а не идти шагом? Я даже не видел здесь ванной и тех мелких удобств, которые обычно бывают рядом с ней. Конечно, о нас заботятся, и неплохо!
    
Голос, прервавший речь Донована, принадлежал не Пауэллу. Он не принадлежал никому. Он висел в воздухе — громовой и ошеломляющий:
    
— Грегори Пауэлл! Майкл Донован! Грегори Пауэлл! Майкл Донован! Просим сообщить ваше местонахождение. Если корабль поддается управлению, просим вернуться на базу. Грегори Пауэлл! Майкл Донован!..
    
Эти слова с механической размеренностью повторялись снова и снова, разделенные неизменными четкими паузами.