1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 
    
Экран снова сменил форму, и на синем фоне появился текст:
    
     
Welcome to Hacker Republic, citizen Wasp. It is 56 days since your last visit. There are 10 citizens online. Do you want to (a) Browse the Forum (b) Send a Message (c) Search the Archive (d) Talk (e) Get laid?[36]
    
    
Лисбет кликнула на клеточку «(г) Поговорить», потом перешла к перечню меню «Who's online?»[37] и получила список имен: Andy, Bambi, Dakota, Jabba, BuckRogers, Mandrake, Pred, Slip, Sisterjen, SixOfOne, Trinity.
    
«Hi gang»,[38] — написала Oca.
    
«Wasp. That really U?[39] — сразу же написал SixOfOne. — Look who's home».[40]
    
«Куда ты пропала?» — спросил Trinity.
    
«Чума сказал, что у тебя какие-то проблемы», — написал Dakota.
    
Лисбет была не уверена, но подозревала, что Dakota — женщина. Остальные граждане онлайн, включая того, кто именовал себя Sisterjen, были парнями. Республика хакеров (когда Лисбет в последний раз заходила в сеть) насчитывала шестьдесят два гражданина, в том числе всего четыре девушки.
    
«Привет, Trinity, — написала Лисбет. — Привет, все».
    
«Почему ты приветствуешь Trinity? У вас что-то наклевывается? А остальные чем тебе не нравятся?» — написал Dakota.
    
«У нас забита стрелка, — написал Trinity. — Оса общается только с интеллигентными людьми».
    
Его обругали сразу с пяти сторон.
    
Из шестидесяти двух сограждан Оса лично встречалась только с двумя. Одним из них был Чума — Plague, который в виде исключения сейчас отсутствовал в Сети. Вторым — Trinity, иначе Троица, англичанин, живущий в Лондоне. Два года назад Лисбет провела в его обществе несколько часов, когда он помогал им с Микаэлем Блумквистом разыскивать Харриет Вангер, организовав незаконное прослушивание домашнего телефона в тихом пригороде Сент-Олбанс. Лисбет возилась с неудобным стилусом, жалея, что лишена клавиатуры.
    
«Ты еще на месте?» — спросил Mandrake.
    
Она вывела:
    
«Сорри. У меня только Palm. Получается медленно».
    
«Что случилось с твоим компьютером?» — поинтересовался Pred.
    
«С ним все о'кей. Проблемы у меня».
    
«Расскажи старшему брату», — написал Slip.
    
«Меня арестовало государство».
    
«Что? Почему?» — сразу донеслось с трех сторон.
    
Лисбет обобщила свою ситуацию в пяти строчках, что было встречено озабоченным бормотанием.
    
«Как ты себя чувствуешь?» — поинтересовался Trinity.
    
«У меня дыра в башке».
    
«Я не замечаю разницы», — констатировал Bambi.
    
«У Осы всегда в башке ветер», — сказал Sisterjen, за чем последовала серия оскорбительных комментариев по поводу умственных способностей Осы.
    
Лисбет улыбнулась. Потом Dakota снова подала реплику по теме:
    
«Погодите. Это же нападение на гражданина Республики хакеров. Чем будем отвечать?»
    
«Нанесем удар ядерным оружием по Стокгольму?» — предложил SixOfOne.
    
«Нет, это будет перебор», — сказала Оса.
    
«Малюсенькой бомбочкой?»
    
«SixOfOne, расслабься».
    
«Мы можем вырубить Стокгольм», — предложил Mandrake.
    
«Вирус, который вырубит правительство?»
    
    
Вообще-то граждане Республики хакеров распространением вирусов не занимались. Напротив, они были хакерами и, следовательно, непримиримыми противниками тех идиотов, которые рассылают компьютерные вирусы с единственной целью повредить Сеть и вывести из строя компьютеры. Ведь хакеры — информационные наркоманы и им нужна работающая Сеть, которую можно взламывать.
    
Правда, предложение вырубить шведское правительство к числу пустых угроз не относилось. Республика хакеров представляла собой эксклюзивный клуб лучших из лучших, элитную силу, за возможность воспользоваться которой любая армия выложила бы колоссальные суммы, если бы вдруг «граждан» удалось склонить к сотрудничеству с каким-либо государством. А это было слишком маловероятным.
    
Но все они были Computer Wizards[41] и, безусловно, владели искусством создания компьютерных вирусов. Их также не приходилось долго упрашивать проводить специальные кампании, если того требовала ситуация. Несколько лет назад одного гражданина Республики хакеров, который вообще-то работал программистом в Калифорнии, один успешный дотком нагрел на патенте и еще имел нахальство подать на него в суд. Это привело к тому, что все активисты Республики хакеров в течение полугода с поразительной энергией взламывали и портили каждый компьютер, принадлежавший данной фирме. Все их коммерческие тайны и электронные сообщения — вместе с несколькими сфабрикованными документами, из которых следовало, что генеральный директор фирмы уклоняется от налогов, — с удовольствием выкладывались в Интернете вместе с информацией о тайной любовнице генерального директора и фотографиями с праздника в Голливуде, где он нюхает кокаин. Через полгода фирма обанкротилась, но еще несколько лет спустя кое-кто из злопамятных членов «народной милиции» Республики хакеров занимался тем, что периодически разорял бывшего генерального директора.
    
Если человек пятьдесят лучших хакеров мира решили бы совместными усилиями напасть на какое-нибудь государство, оно, вероятно, выжило бы, но понесло бы ощутимые потери. Стоило Лисбет дать отмашку, и эти потери, по всей видимости, исчислялись бы миллиардами. Она немного подумала.
    
«Пока не надо. Но если дела пойдут не так, как мне хочется, я попрошу о помощи».
    
«Только скажи», — написал Dakota.
    
«Давненько мы не ссорились с каким-нибудь правительством», — сказал Mandrake.
    
«Я предлагаю задать обратный ход системе внесения налоговых платежей. Создать программу, скроенную под такую маленькую страну, как Норвегия», — написал Bambi.
    
«Отлично, но Стокгольм находится в Швеции», — написал Trinity.
    
«Все одно. Можно сделать так…»
    
    
Откинувшись на подушку, Лисбет Саландер с кривой улыбкой и следила за беседой, и раздумывала над тем, почему она человек, которому так трудно говорить о себе с людьми при личной встрече, может преспокойно выдавать самые сокровенные тайны сборищу совершенно незнакомых идиотов в Интернете. Но если Лисбет Саландер и ощущала себя частью какой-то семьи и коллектива, то только общаясь с этими законченными психами. На самом деле никто из них не мог ей помочь в ее проблемах со шведским государством. Однако она знала, что, если потребуется, они устроят какую-нибудь подходящую силовую акцию, не жалея времени и энергии. Через них она также могла организовать себе убежище за границей. Ведь именно благодаря контактам Чумы в Интернете ей удалось раздобыть норвежский паспорт на имя Ирене Нессер.
    
Лисбет совершенно не знала, как граждане Республики хакеров выглядят, и имела лишь смутное представление о том, чем они занимаются вне Сети — в этом отношении граждане намеренно темнили. Например, SixOfOne утверждал, что он — темнокожий американский гражданин из католической семьи, проживающий в Торонто, в Канаде. Но с таким же успехом это могла быть белая женщина-лютеранка, живущая в Шёвде, в Швеции.
    
Лучше всех Лисбет знала Чуму, который когда-то представил ее «семье» — без весомых рекомендаций членом этой эксклюзивной компании не мог стать никто. Для вступления в клуб требовалось также личное знакомство с кем-нибудь из граждан — в ее случае это был Чума.
    
В Сети Чума считался умным и успешным в социальном плане гражданином. В действительности же он был чрезвычайно тучным, неприспособленным к жизни тридцатилетним пенсионером-инвалидом, проживающим в стокгольмском районе Сундбюберг. Он чрезвычайно редко мылся, и у него в квартире пахло как в обезьяннике. Навещала его Лисбет лишь изредка. Ей вполне хватало общения с ним в Сети.
    
Пока беседа в чате все еще продолжалась, Оса загрузила почту, пришедшую на ее личный почтовый ящик в Республике хакеров. Одно из сообщений, присланное гражданином Ядом, содержало улучшенную версию ее программы «Асфиксия 1.3», лежавшей на открытом доступе для всех граждан Республики в Архиве. При помощи этой программы Лисбет могла контролировать в Интернете компьютеры других людей. Яд объяснял, что с успехом пользуется программой и что его дополненная версия включает последние версии Unix, Apple и Windows. Лисбет коротко поблагодарила его за дополнения.
    
В последующий час, когда в США день стал клониться к вечеру, к чату подключилось еще с полдюжины «граждан», которые поздравили Осу с возвращением домой и присоединились к дискуссии. Когда Лисбет наконец решила выйти из Сети, речь шла о том, как можно заставить компьютер шведского премьер-министра посылать любезные, но совершенно идиотские сообщения другим главам правительств, и даже организовалась рабочая группа, которой предстояло внести в этот вопрос ясность. В завершение Лисбет написала короткое сообщение:
    
     
«Продолжайте обсуждение, но ничего не предпринимайте без моего одобрения. Вернусь, когда смогу подключиться».
    
    
Все послали ей прощальные поцелуи и посоветовали хорошенько лечить дырку в башке.
    
    
Покинув Республику хакеров, Лисбет зашла на «www.yahoo.com» в частную информационную группу «Stolliga_Bordet». Информационная группа состояла из двух членов — ее самой и Микаэля Блумквиста. В почтовом ящике имелось одно-единственное сообщение, посланное два дня назад, под заголовком «Сперва прочти это».
    
     
Привет, Салли. Ситуация на данный момент такова.
     
Полиция пока не обнаружила твою квартиру и не имеет доступа к диску с записью изнасилования. Диск является очень важным доказательством, но я не хочу отдавать его Аннике без твоего разрешения. У меня также находятся ключи от твоей квартиры и паспорт на имя Ирене Нессер.
     
Зато у полиции оказался рюкзак, который ты брала с собой в Госсебергу. Не знаю, нет ли в нем чего-нибудь неподобающего.
    
    
Лисбет немного поразмыслила. Хм. Термос с остатками кофе, несколько яблок и смена одежды. Можно не волноваться.
    
     
Тебе будет предъявлено обвинение в причинении тяжкого вреда здоровью либо в попытке убийства Залаченко, а также в нанесении тяжких телесных повреждений Карлу Магнусу Лундину из «Свавельшё МК» в Сталлархольме — то есть в том, что ты прострелила ему стопу и ударом ноги выбила челюсть. Надежный источник в полиции, однако, сообщает, что доказательства в обоих случаях несколько нечеткие. Важно следующее.
     
Пока Залаченко был жив, он все отрицал, утверждая, что в тебя стрелял и закапывал тебя в лесу, вероятно, Нидерман. Он также подал заявление, обвинив тебя в покушении на его жизнь. Прокурор станет нажимать на то, что ты уже во второй раз пытаешься убить Залаченко.
     
Ни Магге Лундин, ни Сонни Ниеминен ни слова не сказали о том, что произошло в Сталлархольме. Лундин арестован за похищение Мириам By. Ниеминена выпустили.
    
    
Обдумав эти сведения, Лисбет пожала плечами: все это она уже обсуждала с Анникой Джаннини. Положение, конечно, отвратительное, но ничего нового в этом нет. Она чистосердечно рассказала обо всем, произошедшем в Госсеберге, но не стала сообщать никаких деталей о Бьюрмане.
    
     
В течение пятнадцати лет Зала находился под защитой, что бы он ни творил. С помощью Залаченко строились карьеры. Ему неоднократно помогали, заметая следы его деяний. Все это — преступная деятельность. Получается, что органы власти Швеции помогали сокрытию преступлений против шведских граждан.
     
Если это выйдет наружу, разразится политический скандал, который затронет как буржуазные, так и социал-демократические правительства. Это, прежде всего, означает, что ряд облеченных властью людей из СЭПО будут объявлены пособниками преступной и аморальной деятельности. Даже если дела по отдельным преступлениям уже закрыты, скандала все равно не миновать. Речь идет о важных лицах, которые уже вышли на пенсию или близки к ней.
     
Они пойдут на все, чтобы свести вредные последствия к минимуму, и ты внезапно вновь окажешься разменной пешкой в их игре. На этот раз им, однако, надо не просто принести в жертву пешку — теперь они должны активно бороться за уменьшение вредных последствий для самих себя. Следовательно, им надо упечь тебя в дурдом.
    
    
Лисбет задумчиво прикусила нижнюю губу.
    
     
Дело обстоит так: они знают, что больше не смогут скрывать тайну Залаченко. История известна мне, а я — журналист. Они понимают, что я ее рано или поздно опубликую. Это для них сейчас не так важно, поскольку он мертв. Теперь они борются уже за собственное выживание. Поэтому первыми у них на повестке дня стоят следующие пункты.
     
Им необходимо убедить суд (то есть общественность) в том, что решение запереть тебя в 1991 году в клинике Святого Стефана было обоснованным — что ты действительно была психически больна.
     
Им необходимо отделить «дело Лисбет Саландер» от «дела Залаченко». Они пытаются создать плацдарм для того, чтобы сказать: «Да, конечно, Залаченко был мерзавцем, но это не имело никакого отношения к решению засадить в клетку его дочь. Ее изолировали от общества, потому что она оказалась сумасшедшей, а любые другие утверждения — лишь больные фантазии озлобленных журналистов. Нет, мы не помогали Залаченко ни с какими преступлениями — это просто чушь и фантазии душевнобольной двенадцатилетней девочки».
     
Проблема, разумеется, в том, что, если грядущий суд тебя оправдает и, следовательно, признает нормальной, это сразу станет доказательством того, что с помещением тебя в 1991 году в лечебницу что-то нечисто. Это означает, что им надо любой ценой добиться, чтобы тебя определили в закрытое психиатрическое учреждение. Если суд постановит, что ты психически больна, то интерес СМИ к дальнейшему копанию в «деле Саландер» резко ослабнет. Так уж СМИ устроены.
     
Ты следишь за моей мыслью?
    
    
Лисбет мысленно кивнула. Все это она уже успела просчитать. Проблема заключалась в том, что она толком не знала, что может предпринять.
    
     
Лисбет, — я говорю серьезно — судьба этого матча будет решаться в СМИ, а не в зале суда. К сожалению, суд будет, «в целях соблюдения личной неприкосновенности», происходить за закрытыми дверьми.
     
В тот же день, когда убили Залаченко, ко мне залезли в квартиру. На дверях нет никаких следов взлома, в квартире ничего не тронули, кроме одного. Исчезла папка из летнего дома Бьюрмана с отчетом Гуннара Бьёрка от 1991 года. Одновременно с этим напали на мою сестру и украли ее копию. Эта папка — твое важнейшее доказательство.
     
Я делаю вид, будто мы утратили бумаги о Залаченко. На самом же деле у меня имелась третья копия, которую я собирался передать Арманскому. Я снял с нее еще несколько копий и распределил экземпляры по разным местам.
     
Сторона противника, в лице некоторых представителей властей и отдельных психиатров, вместе с прокурором Рихардом Экстрёмой, естественно, занимается подготовкой судебного процесса. У меня есть источник, который снабжает меня кое-какими сведениями о происходящем, но я подозреваю, что ты имеешь больше возможностей добраться до соответствующей информации… В таком случае дело не терпит отлагательств.
     
Прокурор будет стараться определить тебя в закрытое психиатрическое учреждение. Ему помогает твой старый знакомый Петер Телеборьян.
     
Аннике не дадут возможности проводить кампанию в СМИ, в то время как прокурор сможет подбрасывать им любую информацию. То есть у Анники руки связаны.
     
Зато я не связан такого рода ограничениями. Я могу писать все, что угодно, и в моем распоряжении к тому же имеется целый журнал.
     
Не хватает двух важных деталей.
     
Во-первых, мне надо что-нибудь, показывающее, что прокурор Экстрём сейчас сотрудничает с Телеборьяном каким-то недозволенным образом, с целью снова поместить тебя в сумасшедший дом. Я хочу иметь возможность выступить по телевидению в лучшем ток-шоу и предъявить документы, уничтожающие аргументы стороны прокурора.
     
Чтобы иметь возможность вести медийную войну против СЭПО, мне необходимо сидеть и обсуждать то, что ты, скорее всего, считаешь своими личными делами. О неприкосновенности частной жизни на этот раз, вероятно, придется забыть, учитывая все то, что писалось о тебе, начиная с Пасхи. Я должен суметь создать в СМИ совершенно иное представление о тебе — даже если, на твой взгляд это нарушит твою личную неприкосновенность — и, желательно, с твоего согласия. Понимаешь, что я имею в виду?
    
    
Она открыла архив в Stolliga_Bordet и убедилась, что он содержит двадцать шесть документов разного размера.
   
   
    
     
Глава
     
14
    
    
Среда, 18 мая
    
В среду утром Моника Фигуэрола встала в пять часов, сделала необычайно короткую пробежку, а потом приняла душ и надела черные джинсы, белую майку и тонкий серый льняной жакет. Сварив кофе, она налила его в термос и приготовила бутерброды. Моника также надела кобуру и достала из оружейного сейфа пистолет «ЗИГ-Зауэр». В начале седьмого она завела свою машину — белый «Сааб 9–5» — и поехала на улицу Виттангигатан, расположенную в районе Веллингбю.
    
Йоран Мортенссон жил на верхнем этаже трехэтажного дома. За вторник Моника собрала о нем всю информацию, имевшуюся в открытом архиве. Он был неженат, что, правда, не мешало ему с кем-нибудь совместно проживать. Он не имел никаких замечаний от налогового исполнителя, не владел сколько-нибудь крупным состоянием и, казалось, вел довольно скромный образ жизни. Больничный он брал редко.
    
Единственным примечательным фактом его биографии было наличие лицензий на целых шестнадцать видов стрелкового оружия. Среди них присутствовали три охотничьих ружья и разного рода личное огнестрельное оружие. Раз у него имелись лицензии, то преступлением это, разумеется, не являлось, но Моника Фигуэрола относилась к людям, собиравшим у себя такую массу оружия, с вполне обоснованным недоверием.
    
Машина «вольво» с регистрационным номером, начинавшимся на КАБ, стояла на стоянке, метрах в сорока от того места, где припарковалась Моника. Она налила себе в бумажный стаканчик полчашки черного кофе и съела багет с салатом и сыром, потом очистила апельсин и стала неспешно сосать его, дольку за долькой.
    
    
Во время утреннего обхода Лисбет Саландер казалась вялой и жаловалась на головную боль. Она попросила таблетку альведона, и ей без разговоров ее выдали.
    
Через час головная боль усилилась. Лисбет позвонила сестре и попросила еще одну таблетку. Это тоже не помогло. К обеду голова у нее настолько разболелась, что сестра вызвала доктора Эндрин, которая, после краткого осмотра, прописала сильные болеутоляющие таблетки.
    
Лисбет положила таблетки под язык и, как только ее оставили одну, тут же выплюнула.
    
Около двух часов ее начало рвать. Около трех это повторилось.
    
Часа в четыре, перед самым уходом доктора Хелены Эндрин, в отделение пришел Андерс Юнассон. Они немного посовещались.
    
— Ее тошнит, и у нее сильные головные боли. Я дала ей дексофен. Просто не понимаю, что с ней творится… Ведь в последнее время она так хорошо поправлялась. Может, это какой-то грипп…
    
— У нее есть температура? — спросил доктор Юнассон.
    
— Нет, час назад было всего 37,2. С РОЭ ничего серьезного.
    
— О'кей. Я буду ночью за ней присматривать.
    
— Я ухожу в отпуск на три недели, — сказала доктор Эндрин. — Ею заниматься придется тебе или Свантессону. Но Свантессон с ней особенного дела не имел…
    
— О'кей. На время твоего отпуска я вызываюсь быть ее лечащим врачом.
    
— Отлично. Если наступит какой-нибудь кризис и тебе понадобится помощь, естественно, звони.
    
Они вместе ненадолго зашли в палату Лисбет. Она лежала с несчастным видом, натянув одеяло до кончика носа. Андерс Юнассон положил ей руку на лоб и констатировал, что лоб влажный.
    
— Думаю, нам придется провести небольшое обследование.
    
Он поблагодарил доктора Эндрин и пожелал ей приятного вечера.
    
Около пяти доктор Юнассон обнаружил у Лисбет подъем температуры до 37,8, что было занесено в ее журнал. Он посетил ее трижды за вечер и заметил по журналу, что температура держалась на уровне 38 градусов — слишком высоко, чтобы считаться нормальной, и слишком низко, чтобы создавать серьезную проблему. Около восьми часов он распорядился сделать ей рентген головы.
    
Получив рентгеновские снимки, Андерс Юнассон их внимательно изучил. Ничего настораживающего он не увидел, но установил наличие едва заметного затемнения в непосредственной близости от пулевого отверстия. После этого доктор Юнассон сделал в ее журнале хорошо продуманную и ни к чему не обязывающую запись:
    
     
«Рентгеновское обследование не дает оснований для определенных выводов, но состояние пациентки в течение дня, несомненно, ухудшилось. Не исключено, что имеется небольшое кровоизлияние, которого не видно на рентгеновских снимках. В ближайшее время пациентке необходим покой и постоянное наблюдение».
    
    
    
В среду, когда Эрика Бергер в половине седьмого утра появилась в «СМП», у нее оказалось двадцать три электронных сообщения.
    
Отправителем одного из них значился «redaction-sr@sve-rigesradio.com». Короткий текст содержал одно-единственное слово:
    
     
ШЛЮХА
    
    
Эрика вздохнула и подняла указательный палец, чтобы стереть сообщение, но в последний момент передумала, перелистала входящие письма и открыла сообщение, пришедшее два дня назад. Отправителем тогда был «centralred@smpost.se». Хм. Два письма со словом «шлюха» и фиктивными отправителями из медиамира. Она создала новую папку, назвав ее «МедиаПсих» и сохранила в ней оба сообщения. Потом занялась утренней докладной запиской информационного отдела.
    
    
Йоран Мортенссон вышел из дома в 07.40 утра. Сев в «вольво», он поехал в сторону Сити, но свернул через острова Стура Эссинген и Грёндаль в район Сёдер. Проехав по Хурнсгатан, он направился к Бельмансгатан, завернул налево, на Тавастгатан возле паба «Бишопе армз» и припарковался прямо на углу.
    
Монике Фигуэроле повезло, как везет только дуракам. Как раз когда она подъехала к пабу, от него отчалил фургон, и у тротуара на Бельмансгатан образовалось свободное место, так что она встала носом прямо к перекрестку Бельмансгатан и Тавастгатан. Отсюда, с возвышения перед пабом, открывался исключительно хороший обзор. Ей был виден кусочек заднего стекла машины Мортенссона, стоящей на Тавастгатан. Прямо перед ней, на очень крутом спуске к переулку Прюссгренд, находился дом с адресом Бельмансгатан, 1. Фасад она видела сбоку и, соответственно, подъезд был ей не виден, но как только кто-нибудь выходил на улицу, Моника это фиксировала. Ей было совершенно ясно, какая причина привела Мортенссона в данный район. В этом доме жил Микаэль Блумквист.
    
Моника Фигуэрола должна была признать, что район вокруг Бельмансгатан, 1, кошмарно неудобен для слежки. За расположенной в «котловане» парадной напрямую можно наблюдать лишь с пешеходного прохода и мостика, перекинутого через Бельмансгатан, возле старого подъемника Мариахиссен. Поставить машину там негде, а на пешеходном мостике наблюдатель оказывается открыт всем взорам, как ласточка на старых телефонных проводах. Место у перекрестка Бельмансгатан и Тавастгатан, где припарковалась Моника Фигуэрола, было в принципе единственным, откуда она, сидя в машине, могла иметь полный обзор, но вместе с тем и ее саму, сидящую в машине, внимательный человек мог с легкостью заметить.
    
Выходить из машины и прогуливаться ей не хотелось — она знала, что легко привлекает к себе внимание. Во время работы в полиции яркая внешность ей всегда мешала.
    
Микаэль Блумквист вышел из парадной в 09.10. Моника Фигуэрола записала время. Окинув взглядом пешеходный мостик над началом Бельмансгатан, он двинулся в гору, в ее сторону.
    
Моника Фигуэрола открыла бардачок и развернула на пассажирском сиденье карту Стокгольма. Потом открыла блокнот, достала из кармана ручку, взяла мобильный телефон и притворилась, что разговаривает. Голову она склонила так, чтобы рука закрывала часть лица.
    
Она видела, как Микаэль Блумквист бросил беглый взгляд на Тавастгатан. Он знал, что за ним следят, и не мог не заметить машину Мортенссона, но пошел дальше, не проявив к ней никакого интереса. Действует спокойно и хладнокровно. Кое-кто распахнул бы дверцу машины и хорошенько взгрел водителя.
    
В следующее мгновение он оказался в нескольких шагах от ее машины. Моника Фигуэрола была полностью погружена в поиски какого-то адреса на карте Стокгольма, одновременно разговаривая по телефону, но почувствовала, что, проходя мимо, Микаэль Блумквист на нее посмотрел. С подозрением относится ко всему, что находится поблизости. В зеркало заднего вида с пассажирской стороны она могла наблюдать, как его спина удаляется по направлению к Хурнсгатан. Моника пару раз видела Блумквиста по телевизору, но живьем встречала впервые. На нем были синие джинсы, футболка и серый пиджак, на плече висела сумка. Шел он широкими шагами, пружинистой походкой. Довольно красивый мужчина.
    
Возле угла паба появился Йоран Мортенссон и проследил за Микаэлем Блумквистом взглядом. Через плечо у него висела солидных размеров спортивная сумка, и он как раз заканчивал разговаривать по мобильному телефону. Моника Фигуэрола ожидала, что он последует за объектом, но, к ее удивлению, он перешел через улицу прямо перед ее машиной, свернул налево и стал спускаться со склона к парадной Микаэля. В следующую секунду мимо машины Моники прошел мужчина в синем комбинезоне и присоединился к Мортенссону. Эй, а ты откуда взялся?
    
Они остановились прямо перед парадной Микаэля Блумквиста. Мортенссон набрал код, и оба скрылись за дверью. Собираются проверить квартиру. Вечер самодеятельности. Черт побери, он хоть понимает, чем занимается?
    
Потом Моника Фигуэрола подняла взгляд к зеркалу заднего вида и вздрогнула от изумления, вновь увидев Микаэля Блумквиста. Он вернулся обратно и стоял метрах в десяти позади нее, достаточно близко, чтобы проследить за Мортенссоном и его сообщником с верхушки крутого спуска к дому № 1 по Бельмансгатан. Моника посмотрела на его лицо. На нее он не глядел, зато явно видел, как Йоран Мортенссон скрылся в парадной. Почти сразу после этого Блумквист развернулся и продолжил путь в сторону Хурнсгатан.
    
Полминуты Моника Фигуэрола просидела неподвижно. Он знает, что за ним следят. Контролирует ситуацию. Но почему он ничего не предпринимает? Нормальный человек перевернул бы все вверх дном… Он что-то замышляет.
    
    
Микаэль Блумквист положил телефонную трубку и задумчиво посмотрел на лежащий на письменном столе блокнот. При помощи государственного реестра транспортных средств он только что выяснил, что машина с блондинкой, которую он видел на Бельмансгатан, принадлежит некой Монике Фигуэроле, 1969 года рождения, проживающей на Понтоньергатан, на острове Кунгсхольмен. Поскольку в машине сидела женщина, Микаэль предположил, что это была сама Фигуэрола.
    
Она говорила по мобильному телефону, сверяясь с развернутой на пассажирском сиденье картой. Микаэль не имел никаких оснований полагать, что она как-то связана с Залаченко, но он отмечал любое отклонение от нормы вокруг себя и особенно рядом со своим домом.
    
Он повысил голос и позвал Лотту Карим.
    
— Кто эта девушка? Раздобудь паспортную фотографию, узнай, где она работает, и собери все, что сможешь о ней найти.
    
— О'кей, — сказала Лотта Карим и вернулась обратно за свой письменный стол.
    
    
Кристер Сельберг, начальник финансово-планового отдела «СМП», с растерянным видом отложил в сторону лист формата А4 с девятью краткими пунктами, подготовленными Эрикой Бергер к еженедельному совещанию бюджетной комиссии. Финансовый директор Ульф Флудин был явно озадачен. Лицо председателя правления Боргшё, как всегда, никаких эмоций не выражало.
    
— Это невозможно, — с любезной улыбкой выдал Сельберг.
    
— Почему же? — поинтересовалась Эрика Бергер.
    
— Правление никогда на такое не пойдет. Это противоречит здравому смыслу.
    
— Давайте вернемся к началу, — предложила Эрика Бергер. — Меня взяли на работу для того, чтобы вновь сделать газету прибыльной. Для этого мне необходимо иметь, с чем работать. Правильно?
    
— Да, но…
    
— Я не могу извлекать содержание ежедневной газеты из воздуха, сидя в стеклянной клетке и загадывая желания.
    
— Вы не понимаете экономической реальности.
    
— Возможно. Зато я разбираюсь в том, как делают газеты. А реальность такова, что за последние пятнадцать лет штат «СМП» сократился в целом на сто восемнадцать человек. Предположим, что половина из них графики, которых заменила новая техника и тому подобное, но количество создающих тексты репортеров уменьшилось за это время на целых сорок восемь человек.
    
— Это были вынужденные сокращения. Если бы мы их не произвели, газету давно бы пришлось закрыть.
    
— Давайте подождем решать, что вынужденно, а что нет. За последние три года исчезли восемнадцать ставок репортеров. Кроме того, на сегодня целых девять ставок в «СМП» вакантны и в какой-то степени покрываются временными сотрудниками. Спортивной редакции катастрофически не хватает персонала. Там должно быть девять сотрудников, а уже более года две ставки никем не заняты.
    
— Речь идет об экономии средств. Только и всего.
    
— В отделе культуры не занято три ставки. В экономической редакции не хватает одной ставки. Юридической редакции практически не существует — там у нас имеется только руководитель, который для каждого задания набирает репортеров из общей редакции. И так далее. Газета всерьез не следила за деятельностью государственных управлений и ведомств по крайней мере лет восемь. Здесь мы пребываем в полной зависимости от внештатных работников и материалов Телеграфного агентства. А как вам известно, Телеграфное агентство уже много лет назад упразднило у себя соответствующую редакцию. Иными словами, в Швеции не существует ни одной редакции, которая освещает деятельность государственных управлений и ведомств.
    
— Газетная отрасль находится в бедственном положении…
    
— Реальность такова, что либо «СМП» следует незамедлительно закрыть, либо правление должно переходить к решительным действиям. У нас сегодня меньше сотрудников, но им приходится ежедневно создавать больше текстов. Статьи получаются плохими, поверхностными и не вызывающими доверия. Следовательно, народ перестает читать «СМП».
    
— Вы не понимаете того…
    
— Я устала слушать, что я чего-то не понимаю. Я не какая-нибудь ученица на профориентации, которая находится тут ради развлечения.
    
— Но ваше предложение безумно.
    
— Почему же?
    
— Вы предлагаете сделать так, чтобы газета не была прибыльной.
    
— Послушайте, Сельберг, в течение этого года вы собираетесь раздать двадцати трем акционерам газеты огромную сумму денег в качестве дивидендов. К этому добавятся еще совершенно нелепые бонусные выплаты девяти членам правления, которые обойдутся «СМП» почти в три миллиона крон. Себе самому вы начислили бонус четыреста тысяч крон в качестве вознаграждения за производство сокращений в «СМП». Разумеется, это далеко не такой большой бонус, как отхватывают себе некоторые директора «Скандии», но в моих глазах вы не стоите ни единого эре. Бонус надо выплачивать, когда вы сделаете что-нибудь такое, что укрепит газету. А ваши сокращения на самом деле ослабляют «СМП» и углубляют кризис.
    
— Это крайне несправедливо. Правление одобрило все предложенные мною меры.
    
— Правление одобряло ваши меры, поскольку вы гарантировали распределение дивидендов. С этим надо немедленно покончить.
    
— Значит, вы на полном серьезе предлагаете, чтобы правление отменило все выплаты дивидендов и бонусов. Неужели вы думаете, что держатели акций согласятся на такое пойти?
    
— Я предлагаю объявить этот год годом нулевой прибыли. Это даст экономию почти в двадцать один миллион крон и возможность сильно укрепить персонал и экономическое положение «СМП». Я предлагаю также снизить зарплату руководителям. Моя зарплата — восемьдесят восемь тысяч крон, что является чистым безумием для газеты, которая не может себе позволить даже заполнить штат спортивной редакции.
    
— То есть вы хотите снизить собственную зарплату? Вы ратуете за своего рода коммунизм в области оплаты труда?
    
— Не говорите ерунды. Вы, с учетом годового бонуса, получаете сто двенадцать тысяч крон в месяц. Это аномально. Будь газета стабильной и приноси громадную прибыль, вы вполне могли бы раздавать какие угодно бонусы. Но сейчас вам не время повышать собственный бонус. Я предлагаю наполовину сократить зарплату всем руководителям.
    
— Вы не понимаете, что наши акционеры являются таковыми, поскольку хотят зарабатывать деньги. Это называется капитализмом. Если вы предложите им терять деньги, они больше не захотят быть акционерами.
    
— Я не предлагаю им терять деньги, но дело вполне может дойти и до этого. Владение подразумевает ответственность. Как вы справедливо отметили, речь идет о капитализме. Владельцы «СМП» хотят иметь прибыль. Но правила игры таковы, что будет это прибыль или убыток, решает рынок. Согласно вашим рассуждениям, вы хотите, чтобы правила капитализма касались сотрудников «СМП» избирательно, не затрагивая акционеров и лично вас.
    
Сельберг вздохнул и закатил глаза. Он в растерянности попытался встретиться взглядом с Боргшё, но тот задумчиво изучал состоявшую из девяти пунктов программу Эрики Бергер.
    
    
Моника Фигуэрола прождала сорок девять минут, прежде чем Йоран Мортенссон с неизвестным мужчиной вышли из парадной дома номер один по Бельмансгатан. Когда они двинулись в гору, в ее сторону, она подняла камеру «Никон» с телеобъективом 300 миллиметров и сделала два снимка. Убрав камеру в бардачок, Моника вновь обратилась к карте, но случайно бросила взгляд в сторону старого подъемника Мариахиссен и вытаращила глаза от удивления. На краю верхнего яруса Бельмансгатан, рядом с входом в Мариахиссен, стояла темноволосая женщина и цифровой камерой снимала Мортенссона с сообщником. Какого черта… неужели у нас на Бельмансгатан общий съезд шпионов?
    
Мортенссон с незнакомцем расстались на вершине горы, не сказав друг другу ни слова. Мортенссон направился к своей машине на Тавастгатан, завел мотор, выехал и исчез из поля зрения Моники Фигуэролы.
    
Она перевела взгляд на зеркало заднего вида и увидела спину мужчины в комбинезоне. Потом подняла взгляд и увидела, что женщина с камерой закончила снимать и направляется в ее сторону.
    
Орел или решка? Про Йорана Мортенссона она уже знала, кто он такой и чем занимается. Мужчина в комбинезоне и женщина с камерой были темными лошадками. Но, выйдя из машины, она рисковала быть замеченной женщиной с камерой.
    
Моника продолжала сидеть на месте. В зеркало заднего вида она наблюдала, как мужчина в комбинезоне свернул налево, на Бреннчюркагатан. Она дождалась, пока женщина с камерой дойдет до расположенного прямо перед ней перекрестка, но, вместо того чтобы последовать за мужчиной в комбинезоне, та развернулась на 180 градусов и двинулась вниз, к Бельмансгатан, 1. Перед Моникой Фигуэролой была женщина лет тридцати пяти, с темными, коротко стриженными волосами, в темных джинсах и черной куртке. Как только она немного спустилась с горы, Моника распахнула дверцу машины и побежала к Бреннчюркагатан. Мужчины в комбинезоне видно не было. В следующую секунду от тротуара отъехал фургон «тойота». Моника Фигуэрола увидела мужчину в полупрофиль и запомнила номер машины. Даже если бы она и просмотрела номер, мужчину все равно удалось бы отследить: по бокам фургона располагалась реклама «Ларс Фаульссон. Замки и ключи», и рядом — номер телефона.
    
Моника не бросилась бегом к машине, чтобы последовать за «тойотой», а пошла обратно спокойно и поднялась на гору как раз вовремя, чтобы увидеть, как женщина с камерой исчезает в парадной Микаэля Блумквиста.
    
Сев в машину, Моника Фигуэрола записала номер фургона и телефона фирмы Ларса Фаульссона, потом почесала в затылке. Вокруг места проживания Микаэля Блумквиста происходит какое-то жутко таинственное движение. Она подняла взгляд и посмотрела на крышу его дома. Ей было известно, что квартира располагается в мансарде, но по чертежам из городского управления жилищного строительства Моника установила, что она находится с другой стороны дома и выходит окнами на пролив Риддарфьерден и Старый город. Эксклюзивное место жительства в богатом культурными традициями квартале. Может, он хвастливый выскочка?
    
Через девять минут женщина с камерой вышла из парадной. Вместо того чтобы снова подняться в гору, к Тавастгатан, она продолжила спускаться и свернула направо в переулок Прюссгренд. Хм. Если у нее там припаркована машина, все пропало. Если же она пойдет пешком, то выйти из «котлована» сможет только одним путем — поднявшись по Бреннчюркагатан, около переулка Пустегренд, ближе к Шлюзу.
    
Моника Фигуэрола вышла из машины, свернула налево по Бреннчюркагатан в сторону Шлюза. Она уже почти дошла до Пустегренд, когда ей навстречу вывернула женщина с камерой. Удача. Моника проследовала за ней мимо отеля «Хилтон» к площади Сёдермальмсторг, расположенной перед Городским музеем, возле Шлюза. Женщина шла быстро и целеустремленно, не глядя по сторонам. Моника Фигуэрола держалась метров на тридцать сзади. У Шлюза женщина зашла в вестибюль метро, и Моника ускорила шаг, но остановилась, увидев, что та вместо дверей метро вошла в газетный киоск.
    
Пока женщина стояла в очереди, Моника Фигуэрола ее разглядывала. Около 170 сантиметров ростом, на вид довольно спортивная. На ногах кроссовки. Когда она встала перед продавцом, надежно припечатав обе ступни к полу, у Моники вдруг возникло ощущение, что перед ней сотрудник полиции. Женщина купила коробочку жевательного табака, вышла обратно на площадь и свернула направо, перейдя через улицу Катаринавеген.
    
Моника Фигуэрола двинулась следом. Она была почти уверена, что женщина ее не заметила. Та скрылась за углом, и Моника поспешила за ней, отставая метров на сорок.
    
Завернув за угол, она обнаружила, что женщина бесследно исчезла. Моника Фигуэрола остановилась в полной растерянности. Дьявол. Она медленно пошла мимо ворот, потом ее взгляд упал на вывеску. «Милтон секьюрити».
    
Моника Фигуэрола кивнула сама себе и вернулась обратно на Бельмансгатан.
    
Она поехала на Гётгатан, где располагалась редакция «Миллениума», и следующие полчаса кружила по улицам вокруг редакции, но машины Мортенссона так и не увидела. К обеду Моника вернулась в полицейское управление и следующие полчаса провела в спортзале, занимаясь силовыми упражнениями.
    
    
— У нас проблема, — сказал Хенри Кортес.
    
Малин Эрикссон и Микаэль Блумквист оторвали взгляды от рукописи книги о Залаченко. Было половина второго дня.
    
— Садись, — сказала Малин.
    
— Это касается «Витавара АБ» — фирмы, которая производит унитазы во Вьетнаме и продает их по тысяче семьсот крон за штуку.
    
— Вот как. В чем же состоит проблема? — поинтересовался Микаэль.
    
— Фирма «Витавара АБ» оказалась дочерним предприятием компании «СвеаБюгг АБ».
    
— Вот оно что. Это ведь довольно крупная компания.
    
— Да. Председателя правления зовут Магнус Боргшё, и он председатель-профессионал. Он, в частности, является также председателем правления «Свенска моргонпостен» и владеет примерно десятью процентами акций «СМП».
    
Микаэль пристально посмотрел на Хенри Кортеса.
    
— Ты уверен?
    
— Да. Шеф Эрики Бергер — отпетый мерзавец, использующий во Вьетнаме детский труд.
    
— Опля, — произнесла Малин Эрикссон.
    
    
Когда ответственный секретарь редакции Петер Фредрикссон около двух часов дня постучался в стеклянную клетку Эрики Бергер, он был явно чем-то расстроен.
    
— В чем дело?
    
— Мне немного неловко. Одна из сотрудниц редакции получила от вас сообщения.
    
— От меня?
    
— Да. Увы.
    
— О чем вы говорите?
    
Он протянул ей несколько листов формата А4 с распечаткой электронных сообщений, адресованных Эве Карлссон, двадцатишестилетней временной сотруднице отдела культуры. Отправителем значилась «erikaberger@smpost.se».
    
     
Эва, любимая. Мне хочется ласкать тебя и целовать твою грудь. Я сгораю от желания и ничего не могу с собой поделать. Прошу тебя ответить на мои чувства. Мы можем встретиться? Эрика.
    
    
Эва Карлссон не ответила на первое предложение, в результате чего в последующие дни ей пришло еще два мейла.
    
     
Дорогая, любимая Эва. Прошу тебя, не отвергай меня. Я схожу с ума от желания. Хочу видеть тебя обнаженной. Ты должна быть моей. Тебе будет со мной хорошо. Ты не пожалеешь. Я покрою поцелуями каждый сантиметр твоей обнаженной кожи, твою прекрасную грудь, твою нежную пещеру. Эрика.
    
    
     
Эва. Почему ты не отвечаешь? Не бойся меня. Не отталкивай меня. Ты ведь уже не невинна и понимаешь, о чем идет речь. Я хочу заниматься с тобой сексом и щедро тебя вознагражу. Если ты будешь добра ко мне, то и я отплачу тебе добром. Ты спрашивала о возможности продления работы в газете. В моей власти ее продлить и даже превратить временную ставку в постоянную. Давай встретимся сегодня вечером в 21.00 в гараже, около моей машины. Твоя Эрика.
    
    
— Вот оно что, — сказала Эрика Бергер. — И теперь ее интересует, действительно ли я забрасываю ее грязными предложениями.
    
— Не совсем… я хочу сказать…
    
— Петер, говорите начистоту.
    
— Она, похоже, не совсем поверила первому сообщению или, во всяком случае, оно ее очень удивило. Но потом она решила, что это полная чушь и не в вашем стиле, и теперь…
    
— И теперь?
    
— Ну, она считает ситуацию крайне неловкой и не знает, что ей делать. К тому же она вам симпатизирует, вы ей нравитесь… как руководитель. Поэтому она пришла ко мне за советом.
    
— Понятно. И что вы ей сказали?
    
— Я сказал, что кто-то подделал ваш адрес и теперь преследует ее. Или, возможно, вас обеих. И я обещал поговорить с вами.
    
— Спасибо. Будьте добры, пришлите ее ко мне через десять минут.
    
Эрика использовала время для составления текста совершенно особого сообщения.
    
     
В связи с имевшим место инцидентом я вынуждена информировать вас о том, что один из сотрудников «СМП» получил по электронной почте несколько писем, якобы отправленных мной и содержащих грубые сексуальные домогательства. Я сама получила сообщения вульгарного содержания от отправителя, использующего адрес «СМП», который начинается на «centralred». В «СМП», как известно, такого адреса не существует.
     
Я проконсультировалась с начальником технического отдела, который сообщил, что адрес отправителя легко подделать. Как именно это делается, я не знаю, но в Интернете явно имеются сайты, позволяющие осуществлять такие вещи. Я вынуждена с сожалением констатировать, что подобному занятию предается какой-то больной человек.
     
Я хочу знать, не получал ли еще кто-нибудь из сотрудников странные электронные сообщения. В таком случае прошу незамедлительно обратиться к ответственному секретарю редакции Петеру Фредрикссону. Если подобные шутки будут продолжаться, нам придется подумать о заявлении в полицию.
     Эрика Бергер, главный редактор
    
    
Она распечатала экземпляр мейла, а затем отослала разом всем сотрудникам концерна «СМП». В ту же минуту в дверь постучала Эва Карлссон.
    
— Здравствуйте, садитесь, — сказала Эрика. — Я слышала, что вы получили от меня электронные сообщения.
    
— Ой, я не думаю, что их посылали вы.
    
— Тридцать секунд назад вы, во всяком случае, получили от меня письмо. Это сообщение я написала собственноручно и разослала всем сотрудникам.
    
Она протянула Эве Карлссон распечатанную копию.
    
— О'кей. Все понятно, — сказала Эва Карлссон.
    
— Я сожалею, что кто-то избрал вас мишенью для этой отвратительной кампании.
    
— Вы не должны просить прощения за выдумки какого-то психа.
    
— Мне просто хочется убедиться в том, что вы больше не подозреваете, будто я имею отношение к этим письмам.
    
— Я вовсе и не думала, что их посылаете вы.
    
— О'кей, спасибо, — улыбнувшись, сказала Эрика.
    
    
Вторую половину дня Моника Фигуэрола посвятила сбору информации. Для начала она заказала паспортную фотографию Ларса Фаульссона, чтобы убедиться, что именно этого человека видела в компании Йорана Мортенссона. Потом сделала по Интернету запрос в реестре осужденных за уголовные преступления и сразу получила интересный результат.
    
Ларс Фаульссон, сорока семи лет, известный под кличкой Фалун, начал свою карьеру в семнадцатилетнем возрасте с угона автомобилей. В 70-х и 80-х годах его дважды арестовывали и осуждали за кражи со взломом и сбыт краденого. В первый раз его приговорили к небольшому тюремному заключению, а во второй — к трем годам тюрьмы. В то время его считали up and coming[42] элементом преступной среды, и он допрашивался по подозрению еще как минимум в трех преступлениях, одним из которых было довольно запутанное и получившее широкую огласку ограбление сейфа в универмаге Вестероса. По окончании срока тюремного заключения, в 1984 году, он взялся за ум — или, по крайней мере, не совершал больше преступлений, которые приводили бы к аресту и вынесению приговора. Как в легальной, так и в нелегальной профессии он переквалифицировался в слесаря-специалиста по замкам и в 1987 году основал собственную фирму «Ларс Фаульссон. Замки и ключи», зарегистрированную по адресу на площади Норртулль.
    
Установить личность неизвестной женщины, фотографировавшей Мортенссона с Фаульссоном, оказалось проще, чем предполагала Моника. Она просто позвонила в службу информации «Милтон секьюрити» и объяснила, что ищет их сотрудницу, с которой какое-то время назад встречалась, но забыла, как ее зовут. Зато она могла ее подробно описать. Монике сообщили, что это похоже на Сусанн Линдер, и переключили телефон на нее. Когда Сусанн Линдер ответила, Моника Фигуэрола извинилась, сказав, что, вероятно, ошиблась номером.
    
Она зашла в реестр записи актов гражданского состояния и выяснила, что в Стокгольмском лене имеется восемнадцать женщин по имени Сусанн Линдер. Три из них находились в возрасте тридцати пяти лет. Одна проживала в Норртелье, одна в Стокгольме и одна в Накке. Моника заказала их паспортные фотографии и сразу определила, что шла от Бельмансгатан по пятам за Сусанн Линдер, зарегистрированной в Накке.
    
Она суммировала результаты работы за день в служебной записке и отправилась к Торстену Эдклинту.
    
    
Около пяти часов Микаэль Блумквист с отвращением захлопнул папку с материалами Хенри Кортеса. Кристофер Мальм опустил распечатку статьи Хенри Кортеса, прочтя ее четыре раза. Сам автор сидел на диване в кабинете Малин Эрикссон с виноватым видом.
    
— Кофе, — сказала Малин, вставая, и вскоре вернулась с четырьмя кружками и кофейником.
    
Микаэль вздохнул.
    
— Чертовски хорошая статья, — сказал он. — Первоклассное исследование, все подтверждено документами. Отличная драматургия, с bad guy,[43] который всю дорогу надувает жильцов шведских домов — что вполне законно, но настолько жаден и туп, что размещает заказы во Вьетнаме на предприятии, использующем детский труд.
    
— К тому же статья хорошо написана, — добавил Кристер Мальм. — На следующий день после того, как мы ее опубликуем, Боргшё станет в шведской экономике персоной нон грата. За этот текст ухватится телевидение, он займет у них место рядом с директорами «Скандии» и другими мошенниками. Настоящая горячая новость от «Миллениума». Хенри, ты молодец.
    
Микаэль кивнул.
    
— Но ситуация с Эрикой вносит в бочку с медом ложку дегтя, — сказал он.
    
Кристер Мальм кивнул.
    
— А в чем, собственно говоря, проблема? — спросила Малин. — Ведь не Эрика же занимается темными делами. Нам же не возбраняется изучать деятельность любого председателя правления, даже если он, по чистой случайности, является ее начальником.
    
— Это жуткая проблема, — сказал Микаэль.
    
— Эрика Бергер не ушла отсюда, — продолжил Кристер Мальм. — Она владеет тридцатью процентами «Миллениума» и сидит у нас в правлении. Она к тому же является его председателем до тех пор, пока мы не сможем на следующем собрании правления избрать Харриет Вангер, а это будет не раньше августа. Эрика работает в «СМП», где она тоже входит в правление, председателя которого мы собираемся предать позору.
    
Повисла мрачная тишина.
    
— Что же нам, черт возьми, делать? — спросил Хенри Кортес. — Снимать статью?
    
Микаэль посмотрел Хенри Кортесу прямо в глаза.
    
— Нет, Хенри. Снимать статью мы не будем. Такое не в правилах «Миллениума». Но придется заняться кое-какой черной работой. Мы не можем просто взять и обрушить это Эрике на голову с рекламных щитов.
    
Кристер Мальм кивнул и помахал пальцем, привлекая к себе внимание.
    
— Мы ставим Эрику в жуткое положение. Ей придется выбирать — либо она продает акции и немедленно уходит из правления «Миллениума», либо, при самом худшем раскладе, вылетает из «СМП». В любом случае она окажется перед неразрешимым конфликтом интересов. Честно говоря, Хенри… Я согласен с Микаэлем, что мы должны опубликовать статью, но, возможно, нам придется передвинуть ее в следующий номер.
    
Микаэль кивнул.
    
— Поскольку мы тоже оказались перед трудным выбором, — сказал он.
    
— Хотите, я ей позвоню? — спросил Кристер Мальм.
    
— Нет, — ответил Микаэль. — Ей позвоню я и договорюсь о встрече. Скажем, сегодня вечером.
    
    
Торстен Эдклинт внимательно слушал Монику Фигуэролу, когда та описывала цирковое представление, происходившее вокруг дома Микаэля Блумквиста на Бельмансгатан, и чувствовал, что почва потихоньку начинает уходить у него из-под ног.
    
— Значит, сотрудник ГПУ/Без вошел в парадную Микаэля Блумквиста вместе с бывшим взломщиком сейфов, который переквалифицировался в слесаря — специалиста по замкам.
    
— Совершенно верно.
    
— Что, ты думаешь, они делали на лестнице?
    
— Не знаю. Но они отсутствовали в течение сорока девяти минут. Можно, разумеется, предположить, что Фаульссон вскрыл дверь и Мортенссон провел это время в квартире Блумквиста.
    
— А что они там делали?
    
— Едва ли они устанавливали подслушивающую аппаратуру, потому что на это требуется всего минута. Значит, Мортенссон, вероятно, рылся в бумагах Блумквиста или в других вещах, которые тот держит дома.
    
— Но ведь Блумквист уже предупрежден… Они ведь украли у него из дома отчет Бьёрка.
    
— Именно. Он знает, что за ним следят, и сам следит за своими преследователями. Он ведет себя очень хладнокровно.
    
— Что ты имеешь в виду?
    
— У него явно есть план. Он собирает информацию и намерен предать действия Йорана Мортенссона огласке. Это единственное разумное объяснение.
    
— А потом появилась эта Линдер.
    
— Сусанн Линдер, тридцать четыре года, проживает в Накке. Раньше работала в полиции.
    
— В полиции?
    
— Она закончила школу полиции и шесть лет работала в пикете Сёдермальма. Потом внезапно уволилась. Из ее бумаг не видно почему. Несколько месяцев оставалась безработной, а потом поступила в «Милтон секьюрити».
    
— Драган Арманский, — задумчиво сказал Эдклинт. — Сколько времени она провела в доме?
    
— Девять минут.
    
— И чем занималась?
    
— Поскольку она фотографировала Мортенссона с Фаульссоном, могу предположить, что она документирует их деятельность. Это означает, что охранное предприятие «Милтон секьюрити» сотрудничает с Блумквистом и установило камеры наблюдения у него в квартире или на лестнице. Она, вероятно, заходила, чтобы снять с камер информацию.
    
Эдклинт вздохнул. История Залаченко становится запутанной сверх всякой меры.
    
— Ладно. Спасибо. Иди домой. Мне надо это обдумать.
    
Моника Фигуэрола пошла в зал на площади Сант-Эриксплан и занялась спортом.
    
    
Для связи с Эрикой Бергер в «СМП» Микаэль Блумквист воспользовался синим резервным телефоном Т10. Его звонок прервал совещание, на котором Эрика обсуждала с редакторами, под каким углом следует подавать статью о международном терроризме.
    
— О, привет… подожди секунду.
    
Эрика прикрыла трубку рукой и огляделась.
    
— Думаю, мы все обсудили, — сказала она, дав последние инструкции по поводу своей позиции. Оставшись в стеклянной клетке в одиночестве, она снова взялась за телефон.
    
— Привет, Микаэль. Прости, что я пропала. Я просто совершенно завалена работой, необходимо вникнуть в тысячу вещей.
    
— Я тоже, собственно, не сидел сложа руки, — сказал Микаэль.
    
— Как дела с историей Саландер?
    
— Нормально. Я звоню не поэтому. Мне необходимо с тобой встретиться. Сегодня вечером.
    
— Я бы с удовольствием, но мне придется просидеть тут до восьми. И я смертельно устала. Я на ногах уже с шести утра.
    
— Рикки… речь не о том, чтобы поддержать твою сексуальную жизнь. Мне необходимо с тобой поговорить. Это важно.
    
Эрика секунду помолчала.
    
— В чем дело?
    
— Поговорим при встрече. Но дело не из приятных.
    
— О'кей. Я буду у тебя дома около половины девятого.
    
— Нет, не у меня дома. Это долгая история, но моя квартира еще какое-то время будет на карантине. Приходи в «Котелок Самира», выпьем пива.
    
— Я за рулем.
    
— Хорошо. Тогда выпьем легкого пива.
    
    
Заходя в половине девятого в кафе, Эрика Бергер пребывала в легком раздражении. Ее мучила совесть, что она даже ни разу не позвонила Микаэлю с того дня, как ушла в «СМП». Но столько дел, как сейчас, у нее не было никогда.
    
Микаэль Блумквист помахал рукой от столика в углу, возле окна. Эрика немного замялась в дверях. На секунду Микаэль показался ей чужим, и она почувствовала, что смотрит на него другими глазами. Кто это? Господи, как я устала. Потом он встал и поцеловал ее в щеку, и она с ужасом осознала, что несколько недель даже не думала о нем и безумно по нему соскучилась. Словно бы время в «СМП» было сном и она сейчас проснется на диване в «Миллениуме». Просто невероятно.
    
— Привет, Микаэль.
    
— Привет, главный редактор. Ты ела?
    
— На часах половина девятого. У меня нет твоей отвратительной привычки наедаться на ночь.
    
Но потом Эрика все же обнаружила, что смертельно голодна. Самир принес им меню, и она заказала легкое пиво, маленькую порцию кальмаров с ломтиками картошки. Микаэль заказал кус-кус и легкое пиво.
    
— Как ты поживаешь? — спросила она.
    
— Мы живем в интересное время. Я занят по уши.
    
— Как дела с Саландер?
    
— Она часть этого интересного времени.
    
— Микке, я не собираюсь никому выдавать твой материал.
    
— Прости… я не уклоняюсь от ответа. Сейчас все несколько запуталось. Я тебе с удовольствием расскажу, но это займет полночи. Как тебе живется в роли шефа «СМП»?
    
— Не совсем как в «Миллениуме».
    
Она немного помолчала.
    
— Приходя домой, я засыпаю, как потушенная свечка, а когда просыпаюсь, у меня перед глазами стоят бюджетные калькуляции. Я соскучилась по тебе. Может, пойдем к тебе домой и поспим? На секс у меня нет сил, но я бы с удовольствием свернулась у тебя под боком.
    
— Прости, Рикки. Моя квартира сейчас не лучшее место.
    
— Почему? Что-нибудь случилось?
    
— Ну… одна компания понаставила у меня в квартире жучков и прослушивает каждое мое слово. А я установил камеры скрытого наблюдения, показывающие, что происходит, когда меня нет дома. Думаю, нам не стоит демонстрировать миру твою голую задницу.
    
— Ты шутишь?
    
Он замотал головой.
    
— Нет. Но встретиться с тобой мне было необходимо не из-за этого.
    
— Что случилось? У тебя такой странный вид.
    
— Ну… ты перешла в «СМП». А мы в «Миллениуме» наткнулись на материал, который потопит твоего председателя правления. Речь идет об использовании труда детей и политзаключенных во Вьетнаме. Думаю, мы угодили в конфликт интересов.
    
Эрика опустила вилку и пристально посмотрела на Микаэля. Она сразу поняла, что он не шутит.
    
— Дело обстоит так, — сказал он. — Боргшё является председателем правления и основным владельцем компании под названием «СвеаБюгг», которой, в свою очередь, полностью принадлежит дочерняя фирма «Витавара АБ». Они производят унитазы на предприятии во Вьетнаме, которое значится в ООН как использующее детский труд.
    
— Повтори.
    
Микаэль в деталях пересказал написанную Хенри Кортесом статью. Открыв портфель, он достал копии документов. Эрика медленно прочла статью Кортеса, потом подняла взгляд и посмотрела Микаэлю в глаза. В ней поднималась безрассудная паника, смешанная с недоверием.
    
— Как получилось, что сразу после моего ухода «Миллениум» первым делом начал жесткую проверку членов правления «СМП»?
    
— Рикки, это не так.
    
Он объяснил, как выросла статья.
    
— И как давно ты об этом знаешь?
    
— С сегодняшнего дня. Мне все это страшно не по душе.
    
— Что вы собираетесь делать?
    
— Не знаю. Статью надо публиковать. Мы не можем сделать исключение только потому, что речь идет о твоем начальнике. Но никто из нас не хочет навредить тебе. — Он развел руками. — Мы в отчаянии. Особенно Хенри.
    
— Я по-прежнему вхожу в правление «Миллениума». Я — совладелец… это будет воспринято как…
    
— Мне ясно, как это будет воспринято. В «СМП» тебя смешают с грязью.
    
Эрика почувствовала, как на нее навалилась усталость. Она сжала зубы и подавила желание попросить Микаэля замолчать эту историю.
    
— Господи, проклятье, — произнесла она. — А материал действительно надежен?
    
Микаэль кивнул.
    
— Я целый вечер посвятил изучению документов Хенри. Боргшё точно не сносить головы.
    
— Что вы намерены делать?
    
— А что бы сделала ты, если бы мы обнаружили этот материал два месяца назад?
    
Эрика Бергер внимательно посмотрела на своего друга и любовника с двадцатилетним стажем. Потом опустила глаза.
    
— Ты прекрасно знаешь, что бы я сделала.
    
— Это трагическая случайность. Здесь нет ничего, направленного против тебя. Я в страшном расстройстве. Поэтому я и настоял на немедленной встрече. Нам надо решить, как поступать.
    
— Нам?
    
— Дело обстоит так… Эта статья предназначалась в июньский номер. Я ее уже снял. Ее опубликуют не раньше августа, и, если тебе потребуется, можно будет перенести еще подальше.
    
— Понятно, — с прорезавшимся ожесточением ответила она.
    
— Я предлагаю сегодня ничего не решать. Возьми документы домой и подумай над ними. Ничего не предпринимай, пока мы не выработаем общей стратегии. Время у нас есть.
    
— Общей стратегии?
    
— Ты должна либо заблаговременно уйти из правления «Миллениума», либо уйти из «СМП». Усидеть на обоих стульях тебе не удастся.
    
Она кивнула.
    
— Я настолько связана с «Миллениумом», что, сколько бы я ни уходила, никто все равно не поверит, что я не приложила к этому руку.
    
— Существует альтернатива. Ты можешь взять статью в «СМП», выступить против Боргшё и потребовать его ухода. Я уверен, что Хенри Кортес на это согласится. Только абсолютно ничего не предпринимай, пока мы все не договоримся.
    
— Я начну с того, что добьюсь увольнения человека, который нанял меня на работу.
    
— Я сожалею.
    
— Он совсем не плохой человек.
    
Микаэль кивнул.
    
— Я тебе верю. Но он жаден.
    
Эрика кивнула и встала.
    
— Поеду домой.
    
— Рикки, я…
    
Она не дала ему договорить.
    
— Я просто смертельно устала. Спасибо, что предупредил меня. Мне необходимо обдумать, что все это означает.
    
Микаэль кивнул.
    
Она ушла, не поцеловав его в щеку и предоставив ему оплачивать счет самому.
    
    
Машину Эрика Бергер оставила в двухстах метрах от «Котелка Самира», и на полпути туда почувствовала такое сильное сердцебиение, что была вынуждена остановиться и прислониться к стене возле какой-то парадной. Ее стало подташнивать.
    
Эрика долго стояла, вдыхая прохладный майский воздух. Внезапно она осознала, что начиная с первого мая работала в среднем по пятнадцать часов в день. Уже почти три недели. Как же она будет чувствовать себя через три года? Как чувствовал себя Морандер, когда упал замертво прямо посреди редакции?
    
Через десять минут она пошла обратно к «Котелку Самира» и столкнулась с Микаэлем, как раз выходившим из дверей. Он в изумлении остановился.
    
— Эрика…
    
— Ничего не говори, Микаэль. У нас с тобой дружба с таким стажем, что ничто не может ее разрушить. Ты мой лучший друг, и сейчас ситуация такая же, как два года назад, когда ты уехал в Хедестад, только наоборот. Я чувствую себя загнанной и несчастной.
    
Он кивнул и заключил ее в объятия. Она вдруг почувствовала, что на глаза навернулись слезы.
    
— Три недели в «СМП» меня уже сломили, — сказала она со смехом.
    
— Ну-ну. Чтобы сломить Эрику Бергер, требуется нечто большее.
    
— Твоя квартира в дерьме. Я слишком устала, чтобы ехать домой в Сальтшёбаден. Я засну за рулем и разобьюсь. Я только что приняла решение: дойду до гостиницы «Скандик Краун» и сниму номер. Пойдем со мной.
    
Он кивнул.
    
— Теперь она называется «Хилтон».
    
— Все едино.
    
    
В полном молчании они отправились в гостиницу. Микаэль обнимал Эрику за плечи. Покосившись на него, она отметила, что он устал не меньше ее.
    
Они подошли прямо к рецепции, сняли двухместный номер и расплатились кредитной карточкой Эрики. Поднялись в номер, разделись, приняли душ и забрались в постель. У Эрики так болели мышцы, будто она пробежала марафонскую дистанцию. Они немного пообнимались и угасли, словно задутые свечки.
    
Никто из них не почувствовал, что за ними следят, и они не обратили никакого внимания на мужчину, наблюдавшего за ними в холле гостиницы.
   
   
    
     
Глава
     
15
    
    
Четверг, 19 мая — воскресенье, 22 мая
    
Бо́льшую часть ночи со среды на четверг Лисбет Саландер посвятила чтению статей Микаэля Блумквиста и тех глав его книги, которые были уже почти готовы. Поскольку прокурор Экстрём собирался провести суд в июле, Микаэль установил, что книга должна быть сдана в печать самое позднее двадцатого июня. Это означало, что у Чертова Калле Блумквиста оставался примерно месяц, чтобы закончить писать и заткнуть в тексте все дыры.
    
Лисбет не понимала, как он сможет все успеть, но это была его проблема, а не ее. Ее проблема заключалась в том, чтобы определить свое отношение к заданным им вопросам.
    
Она взяла компьютер, зашла на «Stolliga_Bordet» и проверила, не прислал ли он чего-нибудь нового за прошедшие сутки. Убедившись, что нет, Лисбет открыла документ, который он снабдил заголовком «Главные вопросы». Текст она знала уже почти наизусть, но на всякий случай прочла еще раз.
    
Он обрисовал там стратегию, которую ей уже объясняла Анника Джаннини. Когда с ней разговаривала Анника, Лисбет слушала довольно рассеянно и отстраненно, словно бы это касалось кого-то другого. Но Микаэль Блумквист, в отличие от Анники Джаннини, знал ее тайны и потому имел возможность аргументировать стратегию более веско. Лисбет спустилась к четвертому абзацу.
    
     
Твоя дальнейшая судьба целиком и полностью в твоих руках. Сколько бы ради тебя ни вкалывала Анника или как бы тебя ни поддерживали мы с Арманским, Пальмгреном и остальными, это не сыграет особой роли. Я не собираюсь пытаться тебя на что-то уговорить. Ты должна сама решить, как тебе поступить. Либо ты склонишь суд на свою сторону, либо позволишь им себя засудить. Но чтобы выиграть, тебе необходимо драться.
    
    
Она выключила компьютер и посмотрела на потолок. Микаэль просил у нее разрешения рассказать в книге правду. Он собирался утаить то, что Бьюрман ее насиловал. Уже даже написал эту часть, прикрыв стыковку утверждением, что Бьюрман вступил в сотрудничество с Залаченко, которое лопнуло, когда он потерял самообладание, и Нидерману пришлось его убить. В мотивы Бьюрмана он не вдавался.
    
Чертов Калле Блумквист усложнял ей жизнь.
    
Лисбет надолго задумалась.
    
В два часа ночи она взяла компьютер и открыла текстовый редактор. Потом кликнула на новый документ, достала стилус и начала набирать текст по буквам дигитальной клавиатуры.
    
     
Меня зовут Лисбет Саландер. Я родилась 30 апреля 1978 года. Моя мать — Агнета София Саландер. Когда я родилась, ей было 17 лет. Мой отец — психопат, убийца и мучитель женщин по имени Александр Залаченко. Раньше он работал нелегальным агентом советской военной разведки ГРУ в Западной Европе.
    
    
Дело продвигалось медленно, поскольку ей приходилось тыкать в каждую букву по отдельности. Прежде чем записать предложение, она формулировала его в голове и в написанный текст не вносила ни единого исправления. Лисбет работала до четырех часов утра, а потом выключила компьютер и поместила его на зарядку в углубление за прикроватной тумбочкой. К этому времени она успела написать текст, соответствующий двум страницам А4 с одним интервалом.
    
    
Эрика Бергер проснулась в семь часов утра. Она совсем не чувствовала себя выспавшейся, хоть и проспала восемь часов подряд. Микаэль Блумквист по-прежнему крепко спал.
    
Для начала Эрика включила мобильный телефон и проверила, не пришли ли ей какие-нибудь сообщения. Дисплей показал, что ей одиннадцать раз звонил муж, Грегер Бекман. Дьявол. Я забыла позвонить. Она набрала номер и объяснила, где находится и почему не приехала домой накануне вечером. Муж явно злился.
    
— Эрика, никогда больше так не делай. Ты знаешь, что дело не в Микаэле, но я ночью чуть с ума не сошел. Я безумно боялся, что с тобой что-то случилось. Если не приезжаешь домой, ты обязана звонить и сообщать. О таких вещах не забывают.
    
Грегер Бекман был в курсе того, что Микаэль Блумквист является любовником его жены, и против их связи абсолютно не возражал. Но раньше, решив остаться у Микаэля, она всегда сперва звонила мужу и объясняла ситуацию. На этот же раз она отправилась в «Хилтон» с единственной мыслью — поспать.
    
— Прости, — сказала она. — Я вчера просто-напросто сломалась.
    
Он немного поворчал.
    
— Грегер, не сердись. У меня сейчас на это нет сил. Обругаешь меня вечером.
    
Он несколько умерил ворчание, пообещав отругать ее, как только она попадется ему на глаза.
    
— О'кей. Как там Блумквист?
    
— Он спит. — Она вдруг рассмеялась. — Хочешь верь, хочешь нет, но мы уснули в течение пяти минут после того, как легли. Такого прежде не бывало.
    
— Эрика, это серьезно. Может, тебе следует сходить к врачу?
    
Закончив разговор с мужем, она позвонила в диспетчерскую службу «СМП» и оставила сообщение для ответственного секретаря редакции Петера Фредрикссона. В нем она объяснила, что у нее возникли особые обстоятельства и она придет позже обычного, а также попросила отменить запланированную встречу с сотрудниками отдела культуры.
    
Потом Эрика нашла свою сумку, извлекла оттуда зубную щетку и отправилась в ванную. А затем вновь подошла к кровати и разбудила Микаэля.
    
— Привет, — пробормотал он.
    
— Привет, — ответила она. — Давай-ка быстренько в ванную, мыться и чистить зубы.
    
— Че… чего?
    
Он сел и стал оглядываться с таким растерянным видом, что Эрике пришлось объяснить ему, что он находится в гостинице «Хилтон», возле Шлюза. Микаэль кивнул.
    
— Так вот. Отправляйся в ванную.
    
— Почему?
    
— Потому что когда ты оттуда выйдешь, я хочу заняться с тобой сексом.
    
Он посмотрел на наручные часы.
    
— И поторопись. У меня в одиннадцать совещание, и мне нужно по крайней мере полчаса, чтобы накраситься. И по пути на работу еще надо успеть купить чистую майку. У нас остается около двух часов, чтобы наверстать упущенное.
    
Микаэль отправился в ванную.
    
    
Йеркер Хольмберг припарковал «форд» отца перед домом бывшего премьер-министра Турбьёрна Фельдина в Осе, около местечка Рамвик, в муниципалитете Хернёсанд. Он вышел из машины и огляделся. Было утро четверга. Моросил дождь, поля уже основательно позеленели. В свои семьдесят девять Фельдин больше активно сельским хозяйством не занимался, и Хольмберга заинтересовало, кто же тогда тут сеет и жнет. Он знал, что за ним наблюдают из кухонного окна — в сельской местности это было правилом. Он сам вырос неподалеку от Рамвика, и от его дома было рукой подать до моста Сандёбрун — одного из красивейших мест в мире, как считал Йеркер Хольмберг.
    
Он поднялся на крыльцо и позвонил.
    
Бывший лидер Партии центра казался старым, но, похоже, по-прежнему был бодр и полон сил.
    
— Здравствуйте, Турбьёрн. Меня зовут Йеркер Хольмберг. Мы с вами встречались, правда, в последний раз довольно давно. Я сын Густава Хольмберга, который был депутатом от Центра в семидесятых и восьмидесятых годах.
    
— Здравствуй. Да, Йеркер, я тебя узнаю. Если не ошибаюсь, ты работаешь полицейским в Стокгольме. В последний раз мы виделись, должно быть, лет десять-пятнадцать назад.
    
— Думаю, даже больше. Можно мне войти?
    
Пока Турбьёрн Фельдин наливал кофе, Йеркер уселся за кухонный стол.
    
— Надеюсь, с твоим отцом все в порядке. Ты не поэтому приехал?
    
— Нет. Отец чувствует себя хорошо и в данный момент чинит крышу на доме.
    
— Сколько ему сейчас лет?
    
— Два месяца назад исполнилось семьдесят один.
    
— Вот как, — сказал Фельдин, усаживаясь. — Тогда чем обязан визиту?
    
Йеркер Хольмберг посмотрел в окно кухни. Около его машины появилась сорока и стала обследовать землю. Затем он обратился к Фельдину:
    
— Я явился незваным и с большой проблемой. Не исключаю, что по окончании этого разговора я вылечу с работы. Иными словами, я здесь по работе, но мой начальник — руководитель отдела по борьбе с насильственными преступлениями, об этом визите не знает.
    
— Звучит серьезно.
    
— Но я боюсь, что мое бездействие может привести к совершению грубых противозаконных действий, и к тому же повторно.
    
— Будет лучше, если ты все объяснишь.
    
— Это касается мужчины по имени Александр Залаченко. Он был шпионом русского ГРУ и перебежал в Швецию в день выборов семьдесят шестого года. Здесь ему дали убежище и привлекли к работе на СЭПО. У меня есть основания полагать, что эта история вам знакома.
    
Турбьёрн Фельдин пристально посмотрел на Йеркера Хольмберга.
    
— Это долгая история, — сказал Хольмберг и начал рассказывать о предварительном следствии, в котором участвовал в последние месяцы.
    
    
Эрика Бергер перевернулась на живот, сцепила руки в замок и оперлась о них головой. Внезапно она улыбнулась.
    
— Микаэль, ты никогда не задумывался о том, что мы с тобой на самом деле законченные психи?
    
— Это почему?
    
— По крайней мере, я. Я все время тебя хочу. Прямо как обезумевшая школьница.
    
— Вот как.
    
— А потом мне хочется поехать домой и переспать с мужем.
    
Микаэль засмеялся.
    
— Я знаю хорошего врача, — сказал он.
    
Она ткнула его пальцем в живот.
    
— Микаэль, мне начинает казаться, что вся история с переходом в «СМП» — грандиозная ошибка.
    
— Ерунда. Для тебя это великолепный шанс. Если кто и может вдохнуть жизнь в эту падаль, так только ты.
    
— Да, возможно. Но в этом-то и проблема. «СМП» производит впечатление падали. А ты еще вчера вечером подбросил лакомый кусочек про Магнуса Боргшё. Просто не понимаю, что я там делаю.
    
— Подожди, все утрясется.
    
— Да. Но ситуация с Боргшё не из приятных. Представления не имею, как с ней разобраться.
    
— Я тоже. Но мы что-нибудь придумаем.
    
Она немного полежала молча.
    
— Мне тебя не хватает.
    
Он кивнул и посмотрел на нее.
    
— Мне тебя тоже, — сказал он.
    
— Что надо для того, чтобы ты перешел в «СМП» и стал там начальником информационного отдела?
    
— Ни за что на свете. Да и разве этот, как его там, Хольм не начальник информационного отдела?
    
— Да. Но он идиот.
    
— В этом ты права.
    
— Ты его знаешь?
    
— Конечно. Я в восьмидесятых годах три месяца временно работал под его началом. Он — засранец, который любит сталкивать людей друг с другом. Кроме того…
    
— Кроме того — что?
    
— А, ничего. Не хочу разносить сплетни.
    
— Расскажи.
    
— Девушка по имени Улла, которая тоже сидела на временной ставке, утверждала, что он приставал к ней с сексуальными домогательствами. Что было правдой, а что нет, я не знаю, но профсоюзы и пальцем не пошевелили, а у нее как раз заканчивался контракт, и ей его не продлили.
    
Эрика Бергер посмотрела на часы, вздохнула, спустила ноги с кровати и скрылась в душе. Пока она потом вытиралась и натягивала одежду, Микаэль не двигался с места.
    
— Я еще немного полежу, — сказал он.
    
Она поцеловала его в щеку, помахала рукой и исчезла.
    
    
Моника Фигуэрола припарковалась в двадцати метрах от машины Йорана Мортенссона на Лунтмакаргатан, около самой улицы Улофа Пальме. Она видела, как Мортенссон прошел метров шестьдесят до автомата и оплатил стоянку машины, а потом двинулся в сторону Свеавеген.
    
Моника Фигуэрола наплевала на оплату парковки — пока она будет платить, он уйдет. Она последовала за ним до Кунгсгатан, где он свернул налево и скрылся в высоком здании Кунгстурнет. Моника поворчала, но выбора не было, и, выждав три минуты, она пошла за ним в кафе. Он сидел на первом этаже и беседовал с мужчиной лет тридцати пяти, блондином, довольно спортивного вида. Из полиции, подумала Моника Фигуэрола.
    
В собеседнике Мортенссона она узнала того мужчину, которого Кристер Мальм сфотографировал перед кафе «Копакабана» первого мая.
    
Моника купила кофе, села в другом конце зала и открыла газету «Дагенс нюхетер». Свои дела Мортенссон с компаньоном обсуждали тихо, она не могла разобрать ни слова. Достав мобильный телефон, она притворилась, что разговаривает, хотя нужды в этом не было — никто из мужчин на нее не смотрел. При помощи телефона Моника сделала два снимка, понимая, что они будут иметь разрешение 72 и, следовательно, окажутся плохого качества, зато пригодятся для доказательства того, что встреча имела место.
    
Примерно через пятнадцать минут блондин поднялся и покинул кафе. Моника Фигуэрола выругалась про себя. Почему она не осталась снаружи? Она бы узнала его, когда он выходил из здания. Ей хотелось встать и немедленно броситься в погоню, но Мортенссон спокойно сидел на месте, допивая кофе, и Моника предпочла не привлекать к себе внимание преследованием его неизвестного компаньона.
    
Секунд через сорок Мортенссон встал и пошел в туалет. Как только за ним закрылась дверь, Моника Фигуэрола вскочила и твердым шагом вышла на Кунгсгатан. Она прошлась вперед и назад, но блондин уже успел скрыться.
    
Она наугад побежала к перекрестку со Свеавеген, но нигде его не увидела и кинулась в метро. Бесполезно.
    
Когда Моника вернулась обратно к Кунгстурнет, Мортенссон тоже исчез.
    
    
Возвратившись в окрестности «Котелка Самира», где она накануне вечером оставила свою машину «БМВ», Эрика Бергер крепко выругалась.
    
Машина была на месте, однако ночью кто-то проколол все четыре колеса. Сволочи проклятые, ругнулась она про себя, закипая от ярости.
    
Особого выбора у нее не было. Эрика позвонила в службу эвакуации и объяснила положение дел. Ждать она не могла и поэтому засунула ключи от машины в выхлопную трубу, чтобы эвакуаторы могли попасть внутрь, потом дошла до площади Мариаторгет и остановила такси.
    
    
Лисбет Саландер зашла на страницу Республики хакеров и, обнаружив, что Чума находится в Сети, кинула ему весточку. Он тут же отозвался.
    
     
Привет, Оса. Как дела в больнице?