1 2 3 4 5 6 7 8 
   
— Ну, ладно. Не переживай, — сказал я. — Это я из любопытства. Забавный сон, что скажешь?
   
— В названии было что-то о вечности.
  
  
   
    
Сорок семь
   
   
Я закончил чтение Воспоминаний о Смерти в следующий вечер после того, как она начала Жизнь после жизни, и чем больше я думал о книге, тем больше я ощущал необходимость поговорить с ней.
   
— Когда у тебя появится минутка, — сказал я. — Длинная минутка.
   
Она дочитала до конца раздела и завернула бумажную суперобложку, чтобы отметить страницу.
   
— Да, — сказала она.
   
— Не кажется ли тебе неправильным, — спросил я, — что чаще всего умирание сопровождается у многих неприятным беспокойством и суетой? Ведь Смерть угрожает нам как раз тогда, когда мы нашли того единственного человека в мире, которого любим, и с которым не желаем разлучаться даже на один день. А Она приходит и говорит: «Мне все равно, я собираюсь оторвать вас друг от друга».
   
— Иногда мне тоже кажется, что здесь что-то не то, — ответила она.
   
— Почему люди должны умирать таким образом? Почему мы даем свое согласие на такую неконтролируемую смерть?
   
— Наверное, потому, что единственная другая возможность — это самоубийство, — ответила она.
   
— Ага! — воскликнул я. — Действительно ли самоубийство — единственная другая возможность? А может быть, существует лучший способ уйти из жизни, чем этот обычай, распространенный на нашей планете, — умирать не по своей воле и не знать до последней минуты, когда придет твоя смерть.
   
— Можно, я угадаю? — предложила она. — Ты собираешься выдвинуть какойто план? Но тогда тебе прежде всего следует знать, что до тех пор, пока ты здесь, мне не представляется таким уж большим несчастьем не знать о смерти до последней минуты.
   
— Выслушай меня внимательно. Ведь это так хорошо соответствует твоей любви к порядку. Почему вместо того, чтобы умирать неожиданно для себя, люди не доживают до такого времени, когда они могут рассудить так: «Сделано! Мы сделали все, что должны были претворить в жизнь. Не осталось больше вершин, на которые мы бы не поднялись, ничего такого, чему нам бы хотелось научиться. Мы прожили прекрасную, полную жизнь.»? А затем, почему бы им без всяких болезней не сесть просто так вдвоем под деревом или под звездным небом и не уйти из своих тел, никогда не возвращаясь назад?
   
— Как в книгах, которые ты читаешь, — сказала она. — Прекрасная идея! Но ведь мы не: мы не делаем так, потому что мы не знаем, как это делать.
   
— Лесли! — воскликнул я, подогреваемый своим планом. — Я знаю как!
   
— Только не сейчас, пожалуйста, — сказала она. — Нам предстоит еще построить собственный дом, и к тому же здесь живут кошки и еноты, о которых нужно заботиться, и молоко в холодильнике скиснет, и на письма нужно ответить. У нас еще много дел.
   
— Хорошо. Не сейчас. Но меня поражает, когда я читаю о переживаниях на грани смерти, что они очень похожи, судя по книжкам о путешествиях в астральном теле, на переживания тех, кто покидает физическое тело. Умирание — это не более чем уход из тела на астральный уровень навсегда. Но ведь можно научиться выходить из физического тела!
   
— Погоди минуточку, — сказала она. — Ты намекаешь, что мы выберем красивый закат солнца, уйдем из тел и никогда не вернемся назад?
   
— Когда-нибудь.
   
Она искоса посмотрела на меня.
   
— Насколько ты серьезен?
   
— На сто процентов. Подумай! Разве это не лучше, чем попасть под автомобиль? Разве это не лучше, чем оказаться в разлуке на день или два, а может быть, на сто или двести лет?
   
— Мне нравится все, что против разлуки, — сказала она. — Я тоже говорю вполне серьезно: если тебя не станет, я больше не хочу здесь жить.
   
— Я знаю, — сказал я. — Поэтому нам остается лишь научиться путешествовать вне тела, как последователи духовных учений или волки, например.
   
— Волки?
   
— Я вычитал это в книге о волках. Люди из какого-то зоопарка поймали в ловушку пару волков, самца и самку. Причем ловушка была безвредным, гуманным приспособлением, и они ничуть не были ранены. Их посадили в большую клетку в кузове грузовика и повезли в зоопарк. Когда они туда приехали и заглянули в клетку, оказалось, что оба волка мертвы. Никакой болезни, повреждений, ничего. Они следовали своей воле жить и умереть вместе. Медицина не смогла объяснить это. Они просто ушли.
   
— Это правда?
   
— Книга о волках была не художественной. Я бы тоже сделал так на их месте, а ты? Разве ты не согласна, что это цивилизованный, разумный способ покинуть планету? Если вся Земля, все пространство-время — лишь сон, почему бы не проснуться спокойно и счастливо где-то в другом мире вместо того, чтобы вопить, что мы не хотим уходить отсюда?
   
— Ты действительно считаешь, что мы можем сделать это? — спросила она. Это очень гармонировало с ее склонностью к порядку во всем.
   
Не успела она закончить свой вопрос, как я уже вернулся на кровать с добрым десятком книг с наших полок. Теория и практика выхода на астральный уровень, Путешествие вне тела. Великое приключение, Практическое руководство по выходу в астральные миры, Ум за пределами тела. Под их тяжестью на матрасе образовался неглубокий кратер.
   
— Эти люди говорят, что всему этому можно научиться. Это нелегко и требует продолжительных занятий, но это возможно. Вопрос: стоит ли над этим поработать?
   
Она нахмурилась.
   
— Прямо сейчас, я думаю, не стоит. Но если бы оказалось, что ты должен завтра умереть, я бы ужасно пожалела, что не занималась этим.
   
— Давай согласимся на компромисс. Будем изучать выход из тела, но отложим на долгое время все, что касается ухода из тела навсегда. Мы оба уже бывали вне тела раньше, поэтому мы знаем, что это вполне в наших силах. Теперь мы должны научиться делать это по собственному желанию и совместно. Не думаю, что это будет так уж трудно.
   
Я ошибался. Это все-таки было очень трудно. Сложность была в том, чтобы уснуть, не засыпая, не теряя осознание себя, когда покидаешь тело. Это легко воображать себе, когда бодрствуешь даем. Но остаться сознательным, когда пелена сонливости, более тяжелая чем свинец, увлекает тебя вниз, — это не простая задача.
   
Каждый вечер мы читали книжки об астральных путешествиях и обещали встретиться в воздухе над нашими спящими телами, чтобы лишь взглянуть мельком друг на друга, но помнить об этом, когда проснемся. Все безуспешно. Истекали недели. Месяцы. Это стало уже привычкой, которая владела нами еще долго после того, как все книги были прочитаны.
   
— Не забывай, что нужно помнить: — повторяли мы, выключая свет.
   
А затем засыпали, давая себе установку встретиться над изголовьем кровати. Она уходила в Пенсильванию, а я зависал над крышей пагоды в Пекине. Или я вращался в калейдоскопических картинах будущего, а она давала концерты в девятнадцатом веке.
   
Прошло пять месяцев с начала наших занятий, и однажды я проснулся, когда было, должно быть, часа три утра.
   
   
Я попытался повернуть голову на подушке, изменить положение тела, но вдруг понял, что не могу этого сделать, потому что она лежала внизу на кровати, — а я парил в воздухе, лежа на спине на высоте трех футов над кроватью.
   
Бодрствующее сознание, как днем. Парение. Комната была по всему объему заполнена серебристо-серым светом. Я бы сказал, что это было лунное сияние, но луны не было видно. Вот стены, стойка стерео аппаратуры; вот кровать, книги, сложенные аккуратно с ее стороны и сваленные в кучу с моей. А там спят наши тела!
   
Всплеск чистого удивления озарил меня, подобно голубому свету в ночной тьме, а потом я испытал порыв радости. Там внизу было мое тело; эта странная вещь на кровати была мной, который глубоко спал с закрытыми глазами! Не совсем мной, конечно: я был тем, кто смотрел вниз.
   
Все, о чем я думал в эту первую ночь, было как бы подчеркнуто и заканчивалось восклицательным знаком!
   
Получается! — это так просто. Это свобода! УРРРРА!
   
Книги говорили правду. Достаточно мне было только подумать о полете, и я поплыл, скользя по воздуху, как санки по льду. Я не мог с уверенностью сказать, что не обладал телом, но в то же время я был и без него. У меня было ощущение тела — неопределенного, расплывчатого, как у призрака. После всех наших безуспешных целенаправленных занятий как это могло оказаться таким простым? И при полном сознании. По сравнению с этим ярким, проницательным, острым, как бритва, восприятием жизни обычное бодрствующее сознание казалось сомнамбулизмом!
   
Я повернулся в воздухе и взглянул вниз. Тончайшая нить сияющего света тянулась от меня к моему спящему телу. Это та связь, о которой мы читали, та серебряная струна, которая соединяет живую душу с телом.
   
Они утверждают, что достаточно разорвать эту струну, — и ты распрощаешься с земной жизнью.
   
В этот момент струящаяся аура забрезжила позади меня, замедлила полет, покружилась над лежащей на кровати Лесли и вошла в ее тело.
   
Через секунду она зашевелилась и перевернулась под одеялом. Ее рука прикоснулась к моему плечу. Я почувствовал, будто меня куда-то втягивает; я низвергнулся вниз и проснулся от прикосновения.
   
   
Мои глаза мгновенно открылись в комнате, в которой было темно, как в полночь. Вокруг царила такая тьма, что не имело значения, открыты или закрыты глаза. Я потянулся к выключателю лампы у изголовья. Сердце громко стучало.
   
— Вуки! — сказал я. — Милая, ты не спишь?
   
— М-м-м. Я здесь. Что случилось?
   
— Ничего не случилось! — спокойно произнес я. — Работает! У нас получилось!
   
— Что получилось?
   
— Мы выходили из тел!
   
— О, Ричи, неужели? Я не помню.
   
— Не помнишь? Что последнее ты помнишь до того, как я тебя разбудил?
   
Она отвела золотистые волосы от своих глаз и сонно улыбнулась.
   
— Я летала. Чудный сон. Летала над полями.
   
— Значит, это верно! Мы помним наши ночные выходы из тела как полеты во сне!
   
— Откуда ты знаешь, что я выходила из тела?
   
— Я видел тебя!
   
Это ее окончательно пробудило. Я рассказал ей все, что произошло, все, что я видел.
   
— Но слово «видел» не может описать восприятие вне тела, вук. Это не более видение, чем знание. Знание всех деталей, которые более отчетливы, чем видимое глазами. — Я выключил свет. — В комнате так же темно, как и сейчас, но я могу видеть все. Стерео, полки, кровать, тебя и себя: — В темноте разговор о видении был очень впечатляющим.
   
Она включила свой свет, села на кровати и нахмурилась.
   
— Я ничего не помню!
   
— Ты подлетела ко мне как радужный НЛО, зависла в воздухе и как бы влилась в свое тело. Затем ты зашевелилась и коснулась меня. Раз! И я сразу же проснулся. Если бы ты не разбудила меня в этот момент, я бы ничего не запомнил.
   
Прошел еще месяц, прежде чем это случилось вновь, и на этот раз все было почти наоборот. Она ждала до утра, чтобы рассказать мне.
   
— Со мной случилось то же, что и с тобой, вук! Я чувствовала себя, как облачко в небе, легкой, как воздух. И счастливой! Я обернулась, посмотрела вниз на кровать, а там спали мы с тобой и Амбер, наша дорогая маленькая кошечка Амбер, свернувшаяся калачиком у меня на плече, как она обычно спит! Я сказала: «Амбер!», и она подняла глазки и посмотрела на меня как ни в чем не бывало. Затем она встала и пошла мне навстречу, и на этом все кончилось — я проснулась в постели.
   
— Ты чувствовала необходимость оставаться в комнате?
   
— Нет, что ты! Я могла отправиться куда угодно в этой вселенной, куда только мне захотелось бы, и могла увидеть любого другого человека. Это было так, будто у меня волшебное тело:
   
Электрокамин тихо потрескивал в комнате.
   
— Мы сможем сделать это! — воскликнула она, взволнованная как я в тот раз. — Мы уже умеем!
   
— Через месяц, — сказал я, — мы наверное сможем еще раз выйти из тела!
   
Но это случилось в следующую ночь.
   
   
На этот раз я проснулся над кроватью, сидя в воздухе, и мое внимание сразу же было привлечено к парящему светящемуся облачку, которое очаровательно сияло серебряно-золотистым цветом лишь в двух футах от меня. Это была совершенная жилая любовь.
   
О, моя любовь! — подумал я. Лесли, которую я видел раньше глазами, — это меньше чем самая крохотная частичка той сущности, которой она в действительности является! Она — тело в теле, жизнь внутри жизни; развертывающаяся, распускающаяся, расстилающаяся: узнаю ли ее когда нибудь всю?
   
Слова были не нужны — я знал все то, что она хотела мне сказать.
   
— Ты спал, а я была здесь и выманила тебя сюда, Ричи. Я говорила:
   
«Пожалуйста, выйди, выйди» — и ты вышел.
   
— Здравствуй, милая! Здравствуй!
   
Я потянулся к ней, и когда наши светящиеся очертания соприкоснулись, возникло ощущение, которое у нас было, когда мы держали друг друга за руку, только намного более интимное, нежное и радостное.
   
— Выше, — мысленно сказал я ей, — давай не спеша попытаемся подняться вверх.
   
Как два воздушных шара, заполненных теплым воздухом, мы поднялись вместе сквозь потолок, будто это был прохладный воздух.
   
Крыша дома уходила вниз под нами, а с нею грубая деревянная кровельная дранка, покрытая опавшими сосновыми иголками, кирпичные дымоходы, телевизионная антенна, указывающая в сторону цивилизации.
   
Внизу на клумбах и на газонах спали цветы.
   
Когда мы поднялись выше деревьев и поплыли осторожно дальше над водой, над нами засияло звездное небо, подернутое редкими полупрозрачными перистыми облаками. Поле зрения не небезгранично, южный ветер дул со скоростью около двух узлов. Ощущения температуры не было.
   
Если это и есть жизнь, думал я, то она бесконечно прекраснее, чем все то, что я себе когда-либо: — Да, — услышал я мысли Лесли, — да.
   
— Запечатлей это в той своей благоговейной памяти, — сказал я ей. — Ты не забудешь об этом, когда мы проснемся!
   
— И ты тоже.
   
Как начинающие пилоты, впервые поднявшиеся в небо, мы медленно плыли вместе, не делая резких движений. У нас не было ни малейшего страха перед высотой — как два облака, которые не боятся упасть, две рыбы, которые не боятся утонуть. Каковыми бы ни были эти наши тела, они были невесомы и прозрачны. Мы могли бы пройти и сквозь железо, и через толщу солнца, если бы пожелали этого.
   
— Ты видишь? Струны?
   
Когда она сказала это, я вспомнил и посмотрел. Две сверкающие паутинки тянулись от нас к нашему дому.
   
— Мы — духи, летающие подобно воздушным змеям на привязи, — подумал я. — Ты готова возвращаться?
   
— С удовольствием, но только не спеша.
   
— Мы можем и не возвращаться обратно.
   
— Но ведь мы хотим вернуться, Ричи.
   
С удовольствием и не спеша мы поплыли над водой обратно к дому и попали в спальню, пройдя через западную стену.
   
Мы остановились возле книжной полки.
   
— Вон там! — подумала она. — Видишь? Это Амбер!
   
Пушистое светящееся очертание поплыло в сторону Лесли.
   
— Привет, Амбер! Привет, маленький Амбер!
   
Все было проникнуто этим настроением приветствия, чувством любви, которое исходило от светящейся ауры. Я отделился от них и медленно поплыл по комнате. А что если мы захотим разговаривать с кем-то? Если Лесли пожелает увидеть своего брата, который умер, когда ему было девятнадцать, если я захочу поговорить со своей матерью или отцом, который ушел из жизни совсем недавно, что случится тогда?
   
Каково бы ни было это состояние существования вне физического тела, вопросы здесь приходят вместе с ответами. Если мы желаем поговорить с ними, мы можем это сделать. Мы можем быть со всеми, с кем мы так или иначе связаны и кто хочет быть с нами.
   
Я обернулся и посмотрел на них, женщину и кошку. Теперь я впервые заметил серебряную нить, тянущуюся от кошки. Она проходила во тьме прямо к корзине на полу, где находился спящий белый комочек пуха. И тут случилось такое, что если бы у меня было сердце, то оно бы замерло и пропустило удар.
   
— Лесли! Амбер… Амбер — это Ангел Т. Кот!
   
В этот момент как будто сработал какой-то механизм, о существовании которого мы ничего не знали, и наша другая кошка, Долли вскочила в спальню из коридора и на полной скорости с разбега прыгнула, как четырехколесный автомобиль, на нашу кровать.
   
В следующий миг мы, потревоженные кошкой, внезапно проснулись, все забыв.
   
   
— ДОЛЛИ! — закричал я, и она соскочила с кровати и пулей выбежала снова в коридор. Она любила так играть с нами.
   
— Извини, вук, — сказал я. — Жаль, что разбудил тебя.
   
Она включила свет.
   
— Как ты понял, что это была Долли? — сонно спросила она.
   
— Это была она. Я видел ее.
   
— В темноте? Ты в темноте увидел Долли, коричневую с черным кошку, которая на полной скорости вбежала сюда?
   
Мы оба одновременно вспомнили.
   
— Мы выходили из тела, правда? — спросила она. — О, вуки, мы были вместе и парили в облаках!
   
Я схватил свой блокнот и нащупал ручку.
   
— Быстро, прямо сейчас. Рассказывай мне все, что ты помнишь.
   
Начиная с этого дня занятия становились все менее трудными, и каждый успех открывал путь для следующего.
   
После первого года практики мы могли встречаться за пределами тела по нескольку раз в месяц. Вместе с этим росла догадка, что мы являемся пришельцами на этой планете. И вот настало время, когда мы могли, просматривая по телевизору программу вечерних новостей, с пониманием обмениваться улыбками, как заинтересованные наблюдатели.
   
Благодаря нашим занятиям, смерть и трагедии, которые мы видели по пятому каналу, не казались нам больше смертью и трагедиями. Это были лишь приходы и уходы, приключения духов с бесконечными возможностями.
   
Из программы леденящих душу ужасов вечерние новости превратились для нас в передачу о других жизнях, об испытаниях, через которые можно пройти, возможностях успехов в социальной сфере, дерзаниях и брошенных на землю перчатках.
   
— Добрый вечер, Америка! Я — Нэнси Ведущая-программу-новостей. Вот наш сегодняшний список ужасов, случившихся по всему миру. Духовные первооткрыватели, все, кто желает совершенствоваться путем оказания помощи, слушайте внимательно! Сегодня на Ближнем Востоке: — И она начинает читать, надеясь, что совершенствующиеся включили телевизор.
   
— А теперь у нас на очереди перечень Неудач Правительства! Кто из вас там, перед голубым экраном, получает удовольствие от предотвращения бюрократических катастроф? После короткой рекламной паузы мы откроем лукошко с Особенно Серьезными Проблемами. Если у вас имеются в распоряжении их решения, обязательно посмотрите нашу передачу до конца.
   
Мы надеялись посредством практики выходов на астральные уровни научиться быть хозяевами, а не рабами нашего физического тела и его возможной смерти. Мы не могли тогда предположить, что эти занятия повлекут за собой изменение наших жизненных взглядов во всех других отношениях. Когда мы из рабов становимся хозяевами, как мы используем нашу новую силу?
   * * *
   
В один из вечеров я закончил свои писания на этот день и заполнял едой и маленькими кусочками зефира посуду наших кошек и енота Рэйчел, прежде чем отправиться в ночные приключения. Лесли подошла и наблюдала за моими действиями. Она пораньше закончила свою работу с компьютером для того, чтобы разузнать, что творится в мире.
   
— Ты увидела в программе новостей места, где нужна наша помощь? — спросил я.
   
— Прекращение эпидемий, прекращение войны, как всегда. Космические станции; возможно, защита окружающей среды, — это обязательно; и эти киты, которые находятся в опасности.
   
Посуда с едой выглядела восхитительно, когда я прищурил глаза, как енот.
   
— Ты положил слишком много зефира, — сказала она и забрала сверху несколько кусочков. — Мы кормим Рэйчел, а не Поросенка.
   
— Я решил, что сегодня несколько дополнительных кусочков пойдут ей на пользу. Чем больше зефира она съест, тем меньше у нее будет желания поедать маленьких птичек или кого-то еще.
   
Не говоря ни слова, Лесли положила взятый зефир обратно и пошла стелить для нас постель.
   
Я вынес на улицу пищу для енота и устроился рядом со своей женой в гостиной.
   
— Самое перспективное, я думаю, — это индивидуальное совершенствование, — сказал я. — Мы с тобой учились: и можем теперь что-то контролировать!
   
— Мы можем теперь выскакивать из тела на другие уровни, ты ведь заметил это? — сказала она лукаво. — Может быть, мы уже полностью готовы для тото, чтобы распрощаться с нашей маленькой планеткой?
   
— Еще не совсем готовы, — сказал я. — Достаточно уже того, что мы теперь знаем о своей способности покинуть ее, когда захотим. Возможно, мы и пришельцы на Земле, вуки, но мы обладаем здесь преимуществами! Годы обучения понадобились нам, чтобы научиться пользоваться телом, достижениями цивилизации, идеями, языком. Мы научились изменять вещи. Но мы еще не готовы выбросить все это. Я рад, что не убил себя когда-то в прошлом, до того, как нашел тебя.
   
Она с удивлением взглянула на меня.
   
— Ты знал тогда, что пытаешься покончить с жизнью?
   
— Мне кажется, что сознательно я не отдавал себе отчета в этом. Но в то же время я не думаю, что все мои промахи были случайны. Одиночество было для меня такой проблемой тогда, что я был бы не против умереть. Это было бы моим новым приключением.
   
— Интересно, как себя чувствует тот, — сказала она, — кто покончил с собой, а потом понял, что его родная душа все еще живет на земле и ждет его?
   
Ее слова повисли в воздухе. Может быть, я тогда приблизился к такому исходу ближе, чем подозревал об этом? Мы сидели вместе на кушетке в снятом нами доме, а на улице сгущались сумерки.
   
— Б-р-р! — сказал я. — Какая жуткая мысль!
   
Самоубийство, как и всякое убийство, совсем не творческий поступок! Каждый, кто отчаялся настолько, что может совершить самоубийство, — думал я, обладает достаточным запасом настойчивости, чтобы подойти к проблеме творчески и решить ее: подхватиться в полночь, незаконно проникнуть на борт судна, идущего в Новую Зеландию, и начать, все сначала — жить так, как он всегда хотел. Однако люди боятся бросить вызов судьбе.
   
Я нашел ее руку во тьме.
   
— Какая ужасная мысль! — воскликнул я. — Вот я, только что совершивший самоубийство, покидаю свое мертвое тело и вдруг понимаю, но уже поздно: Я бы встретился с тобой случайно по пути из Лос-Анжелеса в Новую Зеландию, если бы только что не покончил с собой! «О, зачем?! — сказал бы я себе тогда. — Каким я был глупым!»
   
— Бедный покойный глупыш, — сказала она. — Но ведь ты мог в любой момент начать другую жизнь.
   
— Конечно, мог бы. И был бы на сорок лет моложе тебя.
   
— С какого года мы начинали отсчет возраста? — засмеялась она, слушая мои выступления против новых дней рождения.
   
— Дело даже не в возрасте, а в том, что мы бы принадлежали тогда к разным поколениям. Ты бы занималась чем-то, связанным с демонстрациями против войны или племенами африканских негров, а я бы сидел и слушал тебя с недоумением и спрашивал: «Что?!» Да и к тому же с еще одной жизнью связано столько неудобств! Ты можешь себе вообразить, как ты снова становишься младенцем? Учишься: ходить? А переходной возраст. Поразительно, как мы вообще выжили в юности. А теперь представь, что снова будешь восемнадцатилетней, двадцатичетырехлетней. Я не собираюсь больше допускать такие жертвы, по крайней мере в ближайшие тысячу лет; а еще лучше совсем никогда. Благодарю за такую перспективу, но я бы скорее стал арктическим тюленем.
   
— И я бы стала тюленем вместе с тобой, — сказала она. — Но если это наша последняя земная жизнь на ближайшие столетия, нам следует сделать в ней все, что в наших силах. Что значат для нас сейчас все наши другие жизни? Или все то, что мы сделали в этой, — работа в Голливуде, жизнь в трейлере, борьба за спасение леса — что все это будет значить через тысячу лет, что это дало нам сейчас, кроме всего, чему мы попутно научились? Мы уже знаем почти все! Мне кажется, что в этой жизни нам повезло. Давай больше не будем рождаться тюленями. — Она поежилась от холода. — Ты предпочитаешь одеяло или камин?
   
Я думал о том, что она сказала мне.
   
— И то, и другое, — пробормотал я. — Ты хочешь, чтобы я организовал?
   
— Нет. Мне только нужны спички:
   
Пламя от разгорающихся в камине дров придавало теплый блеск ее глазам и волосам.
   
— Вот что, — сказала она, — если бы ты мог сделать все, что захочешь, что бы ты сделал?
   
— Я уже МОГУ сделать все, что захочу.
   
— И что бы ты сделал? — настаивала она, располагаясь возле меня и не отрывая глаз от пламени.
   
— Я бы рассказал обо всем, чему научился. — Мои собственные слова вызвали у меня удивление. Ведь это так непривычно, думал я. Не искать больше ответы, а давать их другим! А почему бы и нет, если мы нашли свою любовь, если мы наконец поняли, как работает вселенная? Или поделиться тем, что мы думаем о ней.
   
Она перевела взгляд с огня на мои глаза.
   
— То, чему мы научились, — это все, что останется после нас. Ты хочешь дать это другим? — Она снова посмотрела на огонь и улыбнулась, проверяя меня. — Не забывай, что ты — человек, который написал, что все известное нам может оказаться неправдой.
   
— Может оказаться, — согласился я. — Ведь когда мы слышим чьи-то ответы, мы слушаем на самом деле не его, не так ли? Мы слушаем себя, когда он говорит; мы сами решаем, что это — истинно, то — глупо, а это — снова верно. При этом получаешь удовольствие от слов других людей. А удовольствие от собственных слов получаешь тогда, когда говоришь как можно меньше неправды.
   
— Ты снова думаешь о том, чтобы читать лекции, — сказала она.
   
— Возможно. А ты выйдешь на сцену со мной, чтобы мы вместе сказали о том, что нашли? Не побоишься говорить о трудных временах или о прекрасном? Обратиться к тем, кто ищет, как мы когда-то искали, и дать им надежду, что счастливая совместная жизнь в действительности возможна? Как я хочу, чтобы мы могли услышать это много лет назад!
   
Она спокойно отвечала:
   
— Не думаю, что буду на сцене вместе с тобой. Я могу все подготовить, все организовать для тебя, но я не хочу выступать перед людьми.
   
Что-то было не так.
   
— Ты не хочешь? Но ведь существуют вещи, которые мы можем говорить лишь вместе, и ни один из нас не способен сказать о них в одиночку. Я не смогу рассказать обо всем, через что ты прошла так, как это сделаешь ты. Мы можем обратиться к людям только вместе!
   
— Мне так не кажется, — сказала она.
   
— Почему?
   
— Ричи, когда я выступала против войны, люди относились ко мне так враждебно, что я боялась стоять перед ними. Мне приходилось делать это, но я пообещала себе, что когда я закончу с этим, я никогда больше не буду говорить со сцены. Никогда. Ни под каким предлогом. Поэтому мне кажется, что я не смогу сделать это.
   
— Это неразумно с твоей стороны, — сказал я ей. — Война закончена! Теперь мы будем говорить не о войне, мы будем говорить о любви!
   
Ее глаза наполнились слезами.
   
— О, Ричи! — сказала она. — Тогда я тоже говорила о любви!
  
  
   
    
Сорок восемь
   
   
— Где вы берете ваши безумные идеи? — спросил джентльмен из двадцатых рядов. Это был первый вопрос во втором часу лекции.
   
По двум тысячам человек в Городской Аудитории побежал тихий смех: это вызвало любопытство не только у него.
   
Лесли непринужденно сидела со спокойным и доброжелательным видом на высоком кресле на сцене рядом со мной. За мгновение до этого я подошел с дистанционным микрофоном ближе к свету прожекторов на краю сцены, чтобы выбрать одну среди поднятых рук, не забывая повторить вопрос для тех, кто находился на галерке, тем самым давая себе время подумать над ответом.
   
— Где я беру безумные идеи? — повторил я. Через полсекунды ответ материализовался, затем появились нужные слова, чтобы высказать его.
   
— Там же, где и благоразумные, — сказал я. — Идеи приносят фея сна, фея прогулки, а когда я становлюсь безнадежно мокрым и не могу делать заметки, их подсказывает мне фея мытья под душем. Я всегда просил у них: «Пожалуйста, давайте мне идеи, которые бы не противоречили моей интуиции».
   
Я знаю интуитивно, например, что мы рождены для светлой жизни, а не для слепой смерти. Я знаю, что мы не заперты на нашей планете и не отделены от других измерений пространства и времени. Мы не обречены бесконечно кружиться среди миллионов хороших и плохих изменяющихся сиюминутных обстоятельств. Идея о том, что мы — лишь физические существа, пришла к нам из лабораторий, где простейшие бактерии беспомощно плавают в колбах в питательном растворе. Эта идея противоречит моей интуиции, она топчется по ней, как человек в футбольных бутсах по газону.
   
Еще больше мне не нравится идея о том, что мы сотворены ревнивым Богом, который соткал нас из пыли и поставил перед выбором между поклонением и молитвами и вечными адскими муками. Ни одна фея сна никогда не приносила мне таких идей. Само представление о сотворении мне кажется неверным.
   
И в тоже время я не могу найти такого места, где бы были ответы на мои вопросы, или такого человека, который бы предоставил мне их. Я получаю ответы лишь от своего внутреннего Я — того внутреннего Я, которому раньше я боялся доверять. Когда-то я должен был плавать как кит, набирая в рот для фильтрации огромные количества морской воды, и выбирать из того, что писали, думали и говорили другие, крохи знания размером с планктон, которые согласовывались с тем, во что я хотел верить. Все, что объясняло хоть как-нибудь уже известное мне интуитивно, было истинным, то есть тем, чего я искал.
   
От одного автора я не мог взять даже малейшей крупицы, как много бы я ни читал его книги. У другого я не понял ничего, кроме этого: «Мы — не то, чем мы кажемся». Ура! Я Чувствовал интуицией, что это ИСТИННО! Все остальное в книге могло быть морской водой, но кит отфильтровал это утверждение.
   
Мало-помалу, думал я, мы восстанавливаем сознательное понимание того, что мы уже знаем от рождения: истинно все то, во что желает верить наше высшее внутреннее Я. Однако наш сознательный ум не находит покоя, пока не сможет объяснить это с помощью слов.
   
Прежде чем я стал догадываться об этом, уже несколько десятилетий назад у меня была способность получать ответы на все свои мысленные вопросы.
   
Я быстро взглянул на Лесли, и она кивнула мне в ответ, напоминая о своем присутствии.
   
— Какой был вопрос? — спросил я. — А! Где я беру свои безумные идеи? Ответ: у феи снов, у феи прогулок, у феи мытья под душем. Феи книг. А в последние несколько лет — у своей жены. Если теперь у меня возникают вопросы, я задаю их ей, и она отвечает мне. Если же у вас еще нет родной души, я бы посоветовал всем найти ее как можно скорее. Следующий вопрос.
   
Мы можем так много рассказать людям, думал я, но в нашем распоряжении лишь один день в каждом городе, который приглашает нас приехать и выступить. Даже восемь часов — и то мало. Как могут некоторые лекторы сказать людям все необходимое за один час? Мы за первый час успели лишь в общих словах очертить наши взгляды на мир.
   
— Женщина вон там, в задних рядах справа:
   
— У меня вопрос к Лесли. Как мы можем узнать, что тот, кого мы встретили, — родная душа?
   
Моя жена с ужасом бросила на меня взгляд, который длился долю секунды, и подняла свой микрофон.
   
— Как мы можем узнать, что тот, кого мы встретили, — родная душа? — повторила она вопрос так спокойно, будто делала это уже много раз. — Я не знала, когда встретила. Это было в марте. Вверх? — спросила я. Да, — ответил он. Ни один из нас тогда не знал, что эти слова будут значить для тех людей, которыми мы являемся сейчас.
   
Через четыре года мы познакомились и сразу же стали лучшими друзьями. Чем больше я узнавала о нем, тем больше он вызывал у меня восхищения, и тем чаще я думала: Какой он удивительный человек!
   
Вот ключ. Ищите такого любовника, который бы становился лучше с каждым днем, восторг от которого был бы все более ярким, а доверие к которому росло бы вопреки невзгодам.
   
Я поняла, что сокровенная близость и радость возможны для меня только с этим одним мужчиной. Я раньше думала, что такая близость и счастье были моими особенными требованиями, качествами лишь моей родной души. Но сейчас мне кажется, что каждый может так же, но отчаивается найти для себя их воплощение в человеке и поэтому довольствуется малым. Как мы можем требовать близости и радости, если самое лучшее из всего, что нам известно, — это мимолетный любовник и поверхностное счастье?
   
Однако глубоко в наших сердцах мы знаем, что мимолетный любовник не согреет, а поверхностное счастье перерастет в беспричинную грусть и навязчивые мысли: «Действительно ли в моей жизни есть, любовь? Можно ли жить как-то иначе? И вообще, почему я оказался здесь?». Сердцем мы знаем, что должно быть что-то большее, и стремимся к тому, чего еще не нашли.
   
Часто бывает так, что один из супругов тянется вверх, тогда как другой тормозит развитие. Один идет вперед, а другой делает все для того, чтобы на каждые два шага в избранном направлении приходилось три шага назад. Лучше учиться счастью в одиночестве, думала я, любить своих друзей и свою кошку, лучше ждать родную душу, которая все не приходит, чем согласиться на жалкий компромисс.
   
Родная душа — это тот, у кого есть ключи от наших замков, и к чьим замкам подходят наши ключи. Когда мы чувствуем себя настолько в безопасности, что можем открыть наши замки, тогда наши самые подлинные «я» выходят навстречу друг другу, и мы можем быть полностью и искренне теми, кто мы есть. Тогда нас любят такими, какими мы есть, а не такими, какими мы стараемся быть. Каждый открывает лучшие стороны другого. И невзирая на все то, что заставляет нас страдать, с этим человеком мы чувствуем благополучие как в раю. Родная душа — это тот, кто разделяет наши глубочайшие устремления, избранное нами направление движения. Если мы вдвоем подобно воздушным шарикам движемся вверх, очень велика вероятность того, что мы нашли друг в друге нужного человека. Родная душа — это тот, благодаря кому вы начинаете жить подлинной жизнью.
   
К ее удивлению, толпа заглушила ее голос аплодисментами. Я почти было поверил ее словам о том, что она будет очень плохо выглядеть на сцене. Это было не так.
   
— Ваши мнения совпадают с его мнениями? — спросил следующий человек из аудитории. — Бывают ли у вас разногласия?
   
— Бывают ли у нас разногласия? — повторила она. — Очень редко. Чаще наоборот, он включает погромче радио, и я обнаруживаю, что он — единственный из известных мне людей, кто обожает слушать мелодии, исполняемые на волынке. Он — единственный, кроме меня, кто может слово в слово пропеть со мной песенку «Одинок я, одинок» из истории Tubbу the Tuba, которую помнит еще с детских лет.
   
— Было время, — сказала она, — когда мы занимались такими разными вещами: Я была активистом движения против войны, а Ричард — пилотом ВВС. У меня был один мужчина, у Ричарда этой одной женщиной были многие. Он много ошибался, но сейчас он, конечно, изменился.
   
В конечном счете не имеет значения, соглашаемся мы или нет, или кто из нас прав. Важно то, что происходят между нами: всегда ли мы меняемся, растем ли мы и любим ли друг друга еще сильнее. Вот что имеет значение.
   
— Можно ли вставить словечко? — спросил я.
   
— Пожалуйста.
   
— Вещи, окружающие нас, — дома, работа, машины — все это обрамление, декорации для нашей любви. Вещи, которые принадлежат нам, наши жилища, события наших жизней — это пустые декорации. Как легко погнаться за оправой и забыть об алмазе! Единственное, что имеет значение в конце нашего пребывания на земле, это то, как сильно мы любили, каким было качество нашей любви.
   
Во время первого перерыва большинство слушателей поднялись и стали потягиваться, некоторые подошли к нам с книгами и попросили автографы. Другие встретились и начали разговаривать между собой без формального знакомства возле сцены, в месте, которое мы отвели для них.
   
Когда люди снова расходились по местам перед началом пятого часа нашей беседы, я коснулся плеча Лесли.
   
— Как самочувствие, маленький вук? С тобой все в порядке?
   
— Да, — ответила она. — Я никогда не думала, что будет так! Это прекрасно!
   
— Ты так сообразительна! — сказал я. — Так рассудительна и симпатична. Ты могла бы очаровать любого мужчину из зала.
   
Она пожала мою руку.
   
— Благодарю, но я выбираю этого. Кажется, пора начинать снова?
   
Я кивнул и включил микрофон.
   
— Мы готовы, — сказал я. — Давайте продолжим. Задавайте любые вопросы, которые когда-либо возникали в умах людей, начиная с самой зари человеческой цивилизации. Мы обещаем, что ответим на них к вашему полному удовлетворению!
   
Очень многое из того, о чем мы говорили, звучало необычно, но ничто не было неискренним: Мы были похожи на двух физиков-теоретиков, которые вышли на сцену, чтобы сказать о том, что если человек путешествует со скоростью, близкой к скорости света, то он становится моложе тех, кто остался на земле. Или о том, что свойства пространства на расстоянии одной мили от солнца отличаются от свойств пространства на таком же расстоянии от земли, потому что возле солнца пространство сильнее искривлено.
   
Это невероятные идеи, которые могут быть восприняты только с улыбкой, но тем не менее они истинны. Интересно, чем больше привлекает физика высоких энергий — своей правильностью или необычностью?
   
— Прошу вас, мадам, — сказал я, обращаясь к женщине, которая стояла на середине аудитории, ожидая с любопытством, куда она отправится с нами на этот раз.
   
— Вы собираетесь когда-нибудь умереть?
   
Легкий вопрос; мы ответим на него по очереди.
   
В этот день мы плавали по морю вопросов, увлекаемые ветром знания, который изменил и обучил нас.
   
Почему у нас появляются проблемы?
   
Может ли смерть разлучить нас? И поскольку вы, конечно, скажете, что она не может разлучить, скажите, пожалуйста, как нам поговорить с друзьями, которых нет в живых?
   
Правда ли, что в действительности зла не существует?
   
Как вы себя чувствуете, женившись на актрисе?
   
Приняли ли вы Господа Иисуса Христа в качестве своего Личного Спасителя?
   
Зачем нужно государство?
   
Вы когда-нибудь болеете?
   
Кто летает на НЛО?
   
Отличается ли ваша любовь сейчас от той, которая была год назад?
   
Сколько у вас денег?
   
Действительно ли Голливуд очарователен?
   
Если я жил раньше, почему я об этом забыл?
   
Так ли она удивительна, как ты говоришь? Что вам не нравится друг в друге?
   
Вы уже перестали изменяться?
   
Вы можете знать свое будущее?
   
Зачем, вы все это говорите?
   
Как тебе удалось стать кинозвездой?
   
Изменяли ли вы когда-нибудь свое прошлое?
   
Почему музыка так сильно действует на нас?
   
Пожалуйста, покажите какой-нибудь парапсихологический опыт.
   
Почему вы так убеждены, что все бессмертны?
   
Как узнать, нужно ли в данном случае вступать в брак?
   
Сколько других людей видят мир так, как вы?
   
Куда нам пойти, чтобы встретить того, кого нам следует любить?
   
Все путешествия этого дня, казалось, длились одно мгновенье, будто мы сами перемещались в пространстве со скоростью света.
   
Вскоре наступило время, когда мы захлопнули за собой дверь номера гостиницы и упали вместе на кровать.
   
— Не так уж плохо, — сказал я. — Хороший денек. Ты устала?
   
— Нет! — сказала она. — Там была такая хорошая атмосфера, столько силы, столько любви. Радость приходит и охватывает всех нас!
   
— Давай на следующий раз попробуем видеть ауру. — сказал я. — Говорят, что во время теплых массовых встреч аудитория и сцена окружена со всех сторон золотистым сиянием. Каждый будто наэлектризован.
   
Я посмотрел на ее блузку.
   
— Можно прикоснуться?
   
Она удивленно покосилась на меня.
   
— Что ты имеешь ввиду?
   
— Это обычай курсантов летного училища. Никогда не прикасайся к другому человеку без разрешения.
   
— Едва ли тебе нужно разрешение, мистер Бах.
   
— Я лишь подумал, что прежде чем сорвать с тебя одежду, я должен быть вежливым и спросить.
   
— Животное, — сказала она. — Когда мужчина спрашивал, остались ли еще драконы, мне следовало указать на тебя.
   
Я покатался на спине по кровати, взглянул на бесцветный потолок и закрыл глаза.
   
— Я — дракон. Но я и ангел тоже, не забывай этого. У каждого из нас есть своя тайна, свои приключения, правда? Мы одновременно идем вместе миллионами путей через время. Что мы делаем во все другие времена? Я не знаю. Но у меня есть одна очень странная уверенность, дорогая, — сказал я, — я уверен, что то, что мы делаем сейчас…
   
— …Связано светящимися узами, — продолжала она, — с тем, что мы делали тогда!
   
Я вздрогнул и как бы проснулся, когда она закончила мою мысль.
   
Она лежала на боку на постели, и ее голубые как море глаза пристально смотрели в мои. Она понимала меня и знала еще так много всего.
   
Я обратился так нежно, как только мог, к жизни, которая сияла и танцевала в этих глазах:
   
— Здравствуй, тайна, — прошептал я.
   
— Здравствуй, приключение.
   
— Куда мы уйдем отсюда? — спросил я, исполненный нашего общего могущества. — Как мы будем изменять этот мир?
   
— Я видела наш дом сегодня, — ответила она. — Когда женщина спросила, знаем ли мы будущее. Помнишь наш сон? И тот дом во сне? Я видела леса на острове, и луга тоже. Я видела то место, где мы построим дом, в котором мы были во сне.
   
Один уголок ее рта едва заметно приподнялся от улыбки.
   
— Как ты думаешь, они — эти сотни других нас, рассеянных везде по пространству-времени, — не будут против? Учитывая все то, через что мы прошли, — сказала она, — как ты думаешь, они не будут возражать, если мы сначала построим дом, а потом изменим мир?
  
  
   
    
Сорок девять
   
   
Небольшой экскаватор работал на вершине холма, и когда я вышел на поляну, он подкатил навстречу мне. Его стальной ковш был наполовину заполнен черноземом для сада.
   
— Привет, милый! — воскликнула Лесли, перекрикивая шум мотора. По рабочим дням она носила тяжелую белую спецодежду, и ее волосы выбивались из-под желтой каски тракториста. Руки прятались в тяжелых кожаных перчатках, которые управляли рычагами машины.
   
Она была мастерским экскаваторщиком в эти дни и с радостью работала над постройкой дома, который был уже так давно готов в ее уме.
   
Она заглушила мотор.
   
— Как дела у моего дорогого кузнеца слов?
   
— Хорошо, — сказал я. — Прямо не знаю, что читатели подумают об этой книге. Они наверное скажут, что она слишком затянута и слишком заполнена любовными приключениями, чтобы быть по праву моей. Но мне она нравится. И сегодня я придумал заглавие!
   
Она сдвинула каску на затылок и прикоснулась ко лбу внешней стороной перчатки.
   
— Наконец-то! И как оно звучит?
   
— Оно уже содержится в самой книге, оно там было уже давно. Если ты тоже найдешь его, тогда мы так ее и назовем, хорошо?
   
— Можно мне уже сейчас прочесть сразу всю рукопись?
   
— Да. Еще одна главка, и дело сделано.
   
— Только одна глава! — сказала она. — Ну, поздравляю!
   
Я посмотрел вниз с пригорка на луга и в даль над водой, на острова, плывущие на горизонте.
   
— Чудное место, правда?
   
— Просто рай! Тебе следует взглянуть на дом, — сказала она. — Первая очередь солнечных батарей уже заработала сегодня. Прыгай сюда, я отвезу тебя наверх и покажу тебе все!
   
Я стал в ковш с черноземом. Она включила стартер. Мотор ожил, и в какое-то мгновение я мог поклясться, что неожиданный рев был звуком моего старого биплана, который завелся на поле. Когда я прищурил глаза, я разглядел: мираж, призрак прошедших лет, движущийся по полю. Ричард-бродяга завел мотор Флайта в последний раз, устроился в своей кабине, нажал на газ и вот-вот должен был вылететь на поиски своей половинки.
   
Биплан ринулся вперед.
   
Что бы я сделал, если бы я увидел ее сейчас, — думал он, если бы я увидел ее сейчас, идущей по скошенному лугу и машущей мне, чтобы я подождал?
   
Повинуясь бессмысленному порыву, он обернулся и посмотрел.
   
Солнце ярко освещало поле. По траве к аэроплану с развевающимися за спиной золотистыми волосами бежала женщина, бежала самая красивая, в мире: Лесли Парриш! Как она:?
   
Он сразу же заглушил мотор, ослепленный тем, что увидел ее.
   
— Лесли! Это ты?
   
— Ричард! — воскликнула она. — Взлетаешь? — Она остановилась перевести дух возле самой кабины. — Ричард: у тебя найдется немножко времени, чтобы полетать со мной?
   
— Ты — сказал он, тоже задохнувшись, — ты на самом деле?..
   
   
Я повернулся к своей жене, так же пораженный тем, что увидел, как и пилот.
   
Испачканная грязью, но великолепная, она улыбнулась мне. В глазах у нее сияли слезы.
   
— Ричи, у них есть шанс! — крикнула она. — Пожелай им любви!