1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 
        

    В век распевай, как хочется    

    Нам — либо упраздним,    

    В век скопищ — одиночества    

    — Хочу лежать один —    

    Вздох.    

        

    17 октября 1932    

               2.  «Ветхозаветная тишина…»    

        

    Ветхозаветная тишина,    

    Сирой полыни крестик.    

    Похоронили поэта на    

    Самом высоком месте.    

        

    Так и во гробе еще — подъем    

    Он даровал — несущим.    

    …Стало быть, именно на своем    

    Месте, ему присущем.    

        

    Выше которого только вздох,    

    Мой из моей неволи.    

    Выше которого — только Бог!    

    Бог — и ни вещи боле.    

        

    Всечеловека среди высот    

    Вечных при каждом строе.    

    Как подобает поэта — под    

    Небом и над землею.    

        

    После России, где меньше он    

    Был, чем последний смазчик —    

    Равным в ряду — всех из ряда вон    

    Равенства — выходящих.    

        

    В гор ряду, в зорь ряду, в гнезд ряду,    

    Орльих, по всем утесам.    

    На пятьдесят, хоть, восьмом году —    

    Стал рядовым, был способ!    

        

    Уединенный вошедший в круг —    

    Горе? — Нет, радость в доме!    

    Нá сорок верст высоты вокруг —    

    Солнечного да кроме    

        

    Лунного — ни одного лица,    

    Ибо соседей — нету.    

    Место откуплено до конца    

    Памяти и планеты.    

               3. «В  стране, которая — одна…»    

        

    В стране, которая — одна    

    Из всех звалась Господней,    

    Теперь меняют имена    

    Всяк, как ему сегодня    

        

    На ум или не-ум (потом    

    Решим!) взбредет. «Леонтьем    

    Крещеный — просит о таком-    

    то прозвище». — Извольте!    

        

    А впрочем, чтó ему с холма,    

    Как звать такую малость?    

    Я гору знаю, что сама    

    Переименовалась.    

        

    Среди казарм, и шахт, и школ:    

    Чтобы душа не билась! —    

    Я гору знаю, что в престол    

    Души преобразилась.    

        

    В котлов и общего котла,    

    Всеобщей котловины    

    Век — гору знаю, что светла    

    Тем, что на ней единый    

        

    Спит — на отвесном пустыре    

    Над уровнем движенья.    

    Преображенье на горе?    

    Горы — преображенье.    

        

    Гора, как все была: стара,    

    Меж прочих не отметишь.    

    Днесь Вечной Памяти Гора,    

    Доколе солнце светит —    

        

    Вожатому — душ, а не масс!    

    Не двести лет, не двадцать,    

    Гора та — как бы ни звалась —    

    До веку будет зваться    

        

    Волошинской.    

        

    23 октября 1932    

               4.  «„Переименовать!“ Приказ…»    

        

    — «Переименовать!» Приказ —    

    Одно, народный глас — другое.    

    Так, погребенья через час,    

    Пошла «Волошинскою горою»    

        

    Гора, названье Янычар    

    Носившая — четыре века.    

    А у почтительных татар:    

    — Гора Большого Человека.    

        

    22 мая 1935    

       

            5. «Над  вороным утесом…»    

        

    Над вороным утесом —    

    Белой зари рукав.    

    Ногу — уже с заносом    

    Бега — с трудом вкопав    

        

    В землю, смеясь, что первой    

    Встала, в зари венце —    

    Макс! мне было—так верно    

    Ждать на твоем крыльце!    

        

    Позже, отвесным полднем,    

    Под колокольцы коз,    

    С всхолмья да на восхолмье,    

    С глыбы да на утес —    

        

    По трехсаженным креслам:    

    — Тронам иных эпох! —    

    Макс! мне было — так лестно    

    Лезть за тобою — Бог    

        

    Знает куда! Да, виды    

    Видящим — путь скалист.    

    С глыбы на пирамиду,    

    С рыбы — на обелиск…    

        

    Ну, а потом, на плоской    

    Вышке — орлы вокруг —    

    Макс! мне было — так просто    

    Есть у тебя из рук,    

        

    Божьих или медвежьих,    

    Опережавших «дай»,    

    Рук неизменно-брежных,    

    За воспаленный край    

        

    Раны умевших браться    

    В веры сплошном луче.    

    Макс, мне было так братски    

    Спать на твоем плече!    

        

    (Горы… Себе на горе    

    Видится мне одно    

    Место: с него два моря    

    Были видны по дно    

        

    Бездны… два моря сразу!    

    Дщери иной поры,    

    Кто вам свои два глаза    

    Преподнесет с горы?)    

        

    …Только теперь, в подполье,    

    Вижу, когда потух    

    Свет — до чего мне вольно    

    Было в охвате двух    

        

    Рук твоих… В первых встречных    

    Царстве — о сам суди,    

    Макс, до чего мне вечно    

    Было в твоей груди!    

        * * *    

        

Пусть ни единой травки,    

    Площе, чем на столе —    

    Макс! мне будет — так мягко    

    Спать на твоей скале!    

        

    28 октября 1932    

       

           «Темная сила…»    

       

   Темная сила!    

   Мра-ремесло!    

   Скольких сгубило,    

   Как малых — спасло.    

       

       

      

         «Никуда не  уехали — ты да я…»    

       

   Никуда не уехали — ты да я —    

   Обернулись прорехами — все моря!    

   Совладельцам пятерки рваной —    

   Океаны не по карману!    

       

   Нищеты вековечная сухомять!    

   Снова лето, как корку, всухую мять!    

   Обернулось нам море — мелью:    

   Наше лето — другие съели!    

       

   С жиру лопающиеся: жир — их «лоск»,    

   Что не только что масло едят, а мозг    

   Наш — в поэмах, в сонатах, в сводах:    

   Людоеды в парижских модах!    

       

   Нами — лакомящиеся: франк — за вход.    

   О, урод, как водой туалетной — рот    

   Сполоснувший — бессмертной песней!    

   Будьте прокляты вы — за весь мой    

       

   Стыд: вам руку жать, когда зуд в горсти, —    

   Пятью пальцами — да от всех пяти    

   Чувств — на память о чувствах добрых —    

   Через все вам лицо — автограф!    

       

   1932–1935    

           СТОЛ    

       

            1. «Мой  письменный верный стол…»    

        

    Мой письменный верный стол!    

    Спасибо за то, что шел    

    Со мною по всем путям.    

    Меня охранял — как шрам.    

        

    Мой письменный вьючный мул!    

    Спасибо, что ног не гнул    

    Под ношей, поклажу грез —    

    Спасибо — что нес и нес.    

        

    Строжайшее из зерцал!    

    Спасибо за то, что стал    

    — Соблазнам мирским порог —    

    Всем радостям поперек,    

        

    Всем низостям — наотрез!    

    Дубовый противовес    

    Льву ненависти, слону    

    Обиды — всему, всему.    

        

    Мой зáживо смертный тес!    

    Спасибо, что рос и рос    

    Со мною, по мере дел    

    Настольных — большал, ширел,    

        

    Так ширился, до широт —    

    Таких, что, раскрывши рот,    

    Схватясь за столовый кант…    

    — Меня заливал, как штранд!    

        

    К себе пригвоздив чуть свет —    

    Спасибо за то, что — вслед    

    Срывался! На всех путях    

    Меня настигал, как шах —    

        

    Беглянку.    

    — Назад, на стул!    

    Спасибо за то, что блюл    

    И гнул. У невечных благ    

    Меня отбивал — как маг —    

        

    Сомнамбулу.    

    Битв рубцы,    

    Стол, выстроивший в столбцы    

    Горящие: жил багрец!    

    Деяний моих столбец!    

        

    Столп столпника, уст затвор —    

    Ты был мне престол, простор —    

    Тем был мне, что морю толп    

    Еврейских — горящий столп!    

        

    Так будь же благословен —    

    Лбом, лóктем, узлом колен    

    Испытанный, — как пила    

    В грудь въевшийся — край стола!    

        

    Июль 1933    

               2.  «Тридцатая годовщина…»    

        

    Тридцатая годовщина    

    Союза — верней любви.    

    Я знаю твои морщины,    

    Как знаешь и ты — мои,    

        

    Которых — не ты ли — автор?    

    Съедавший за дестью десть,    

    Учивший, что нету — завтра,    

    Что только сегодня — есть.    

        

    И деньги, и письма с почты —    

    Стол — сбрасывавший — в поток!    

    Твердивший, что каждой строчки    

    Сегодня — последний срок.    

        

    Грозивший, что счетом ложек    

    Создателю не воздашь,    

    Что завтра меня положат —    

    Дурищу — да на тебя ж!    

       

            3.  «Тридцатая годовщина…»    

        

    Тридцатая годовщина    

    Союза — держись, злецы!    

    Я знаю твои морщины,    

    Изъяны, рубцы, зубцы —    

        

    Малейшую из зазубрин!    

    (Зубами — коль стих не шел!)    

    Да, был человек возлюблен!    

    И сей человек был — стол    

        

    Сосновый. Не мне на всхолмье    

    Березу берёг карел!    

    Порой еще с слезкой смольной,    

    Но вдруг — через ночь — старел,    

        

    Разумнел — так школьник дерзость    

    Сдает под мужской нажим.    

    Сажусь — еле доску держит,    

    Побьюсь — точно век дружим!    

        

    Ты — стоя, в упор, я — спину    

    Согнувши — пиши! пиши! —    

    Которую десятину    

    Вспахали, версту — прошли,    

        

    Покрыли: письмом — красивей    

    Не сыщешь в державе всей!    

    Не меньше, чем пол-России    

    Покрыто рукою сей!    

        

    Сосновый, дубовый, в лаке    

    Грошовом, с кольцом в ноздрях,    

    Садовый, столовый — всякий,    

    Лишь бы не на трех ногах!    

        

    Как трех Самозванцев в браке    

    Признавшая тёзка — тот!    

    Бильярдный, базарный — всякий —    

    Лишь бы не сдавал высот    

        

    Заветных. Когда ж подастся    

    Железный — под локтевым    

    Напором, столов — богатство!    

    Вот пень: не обнять двоим!    

        

    А паперть? А край колодца?    

    А старой могилы — пласт?    

    Лишь только б мои два локтя    

    Всегда утверждали: — даст    

        

    Бог! Есть Бог! Поэт — устройчив:    

    Всё — стол ему, всё — престол!    

    Но лучше всего, всех стойче —    

    Ты, — мой наколенный стол!    

        

    Около 15 июля 1933 — 29–30 октября 1935    

               4. «Обидел  и обошел…»    

        

    Обидел и обошел?    

    Спасибо за то, что — стол    

    Дал, стойкий, врагам на страх    

    Стол — на четырех ногах    

        

    Упорства. Скорей — скалу    

    Своротишь! И лоб — к столу    

    Подстатный, и локоть под —    

    Чтоб лоб свой держать, как свод.    

        

    — А прочего дал в обрез?    

    А прочный, во весь мой вес,    

    Просторный, — во весь мой бег,    

    Стол — вечный — на весь мой век!    

        

    Спасибо тебе, Столяр,    

    За доску — во весь мой дар,    

    За ножки — прочней химер    

    Парижских, за вещь — в размер.    

       

            5. «Мой  письменный верный стол…»    

        

    Мой письменный верный стол!    

    Спасибо за то, что ствол    

    Отдав мне, чтоб стать — столом,    

    Остался — живым стволом!    

        

    С листвы молодой игрой    

    Над бровью, с живой корой,    

    С слезами живой смолы,    

    С корнями до дна земли!    

        

    17 июля 1933    

               6. «Квиты:  вами я объедена…»    

        

    Квиты: вами я объедена,    

    Мною — живописаны.    

    Вас положат — на обеденный,    

    А меня — на письменный.    

        

    Оттого что, йотой счастлива,    

    Яств иных не ведала.    

    Оттого что слишком часто вы,    

    Долго вы обедали.    

        

    Всяк на выбранном заранее —    

        

    Месте своего деяния,    

    Своего радения:    

        

    Вы — с отрыжками, я — с книжками,    

    С трюфелем, я — с грифелем,    

    Вы — с оливками, я — с рифмами,    

    С пикулем, я — с дактилем.    

        

    В головах — свечами смертными    

    Спаржа толстоногая.    

    Полосатая десертная    

    Скатерть вам — дорогою!    

        

    Табачку пыхнем гаванского    

    Слева вам — и справа вам.    

    Полотняная голландская    

    Скатерть вам — да саваном!    

        

    А чтоб скатертью не тратиться —    

    В яму, место низкое,    

    Вытряхнут     

    С крошками, с огрызками.    

        

    Каплуном-то вместо голубя    

    — Порох! душа — при вскрытии.    

    А меня положат — голую:    

    Два крыла прикрытием.    

        

    Конец июля 1933    

       

           «Вскрыла жилы:  неостановимо…»    

       

   Вскрыла жилы: неостановимо,    

   Невосстановимо хлещет жизнь.    

   Подставляйте миски и тарелки!    

   Всякая тарелка будет — мелкой,    

   Миска — плоской,    

   Через край — и мимо —    

   В землю черную, питать тростник.    

   Невозвратно, неостановимо,    

   Невосстановимо хлещет стих.    

       

   6 января 1934    

      

         «Тоска по  родине! Давно…»    

       

   Тоска по родине! Давно    

   Разоблаченная морока!    

   Мне совершенно все равно —    

   Где совершенно одинокой    

       

   Быть, по каким камням домой    

   Брести с кошелкою базарной    

   В дом, и не знающий, что — мой,    

   Как госпиталь или казарма.    

       

   Мне все равно, каких среди    

   Лиц ощетиниваться пленным    

   Львом, из какой людской среды    

   Быть вытесненной — непременно —    

       

   В себя, в единоличье чувств.    

   Камчатским медведём без льдины    

   Где не ужиться (и не тщусь!),    

   Где унижаться — мне едино.    

       

   Не обольщусь и языком    

   Родным, его призывом млечным.    

   Мне безразлично — на каком    

   Непонимаемой быть встречным!    

       

   (Читателем, газетных тонн    

   Глотателем, доильцем сплетен…)    

   Двадцатого столетья — он,    

   А я — до всякого столетья!    

       

   Остолбеневши, как бревно,    

   Оставшееся от аллеи,    

   Мне всé — равны, мне всё — равно,    

   И, может быть, всего равнее —    

       

   Роднее бывшее — всего.    

   Все признаки с меня, все меты,    

   Все даты — как рукой сняло:    

   Душа, родившаяся — где-то.    

       

   Тáк край меня не уберег    

   Мой, что и самый зоркий сыщик    

   Вдоль всей души, всей — поперек!    

   Родимого пятна не сыщет!    

       

   Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,    

   И все — равно, и все — едино.    

   Но если по дороге — куст