1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 
— Я думал… — начал было Пашка.
    
— Как видишь, и среди них не все равны, — поняла его Алиса.
    
Она осторожно прижимала руки к груди. Ей казалось, что тельце гнома все холодеет. А может, ей только кажется?
    
— Пашка, — сказала она по-английски, полагая, что охранники его не знают, — держи себя в руках. Никаких неосторожных поступков. Мы должны выбраться отсюда.
    
— Понимаю, не маленький, — сказал Пашка. — Только я очень злой.
    
Охранники остановились перед пустой камерой. Решетка была откинута.
    
— Входите, — сказал главный охранник, подталкивая пленников концом палки.
    
Решетка опустилась. Звякнул замок.
    
Охранники пошли прочь. Алиса осторожно выглянула. Один из них остался, стоит у стены, сторожит.
    
Внутри было темно. Лишь кое-где по стенам ползали зеленые светлячки.
    
— Мы требуем свидания с вашим начальником! — сказал Пашка, подходя к решетке.
    
— Молчать!
    
— Я буду жаловаться!
    
Молния из палки пролетела через всю камеру и ударилась, разлетевшись искрами, в дальнюю стену.
    
— Погоди, Паш, — сказала Алиса.
    
Она отошла в угол так, что охранник не мог ее увидеть, и осторожно достала из-за пазухи гнома. Гном уместился на ее ладонях, только босые ноги свешивались вниз. Глаза его были закрыты. Алиса осторожно приложила ухо к его груди. Вроде бы сердце бьется. Она погладила гнома пальцем по щеке. Щека теплая.
    
Алиса присела на корточки и открыла аптечку, что была вмонтирована в пояс ее комбинезона. Оттуда она достала мягкую ампулу со стимулятором. Пашка стоял рядом, закрывая Алису от решетки.
    
Алиса закатала рукав рубашки гнома и приложила ампулу к его руке. Чуть-чуть прижала, чтобы под кожу гнома попала капля лекарства.
    
— Чего делаете? — спросил неожиданно охранник, заглядывая сквозь решетку.
    
— Спим, — сказал Пашка. — Не приставай.
    
Гном пошевелился. Приоткрыл глаза. И в ужасе зажмурился. Алиса поднесла губы к уху гнома:
    
— Тише, — прошептала она, — а то они услышат.
    
Гном понял. Он так и остался лежать у нее на ладонях. Но терпения его хватило ненадолго, вдруг он стал биться, стараясь вырваться. Алиса опустила его на пол.
    
Гном кинулся к решетке, но увидел ноги охранника и бросился обратно к Алисе.
    
— Вам надо будет подождать, — прошептала Алиса, — пока нас уведут. Потом вы сможете уйти. А сейчас опасно.
    
— Спасибо, — сказал гном. — Я думал, что меня убили. А вы кто такие?
    
— Мы ваши друзья.
    
— Если вы наши друзья, вы должны убить Четырехглазого, — сказал гном убежденно.
    
— Я это обязательно сделаю, — сказал Пашка.
    
— Но сделать это можно, только если знаешь страшный секрет, — сказал гном. — Я вам его открою.
    
— Если вы про стеклянное яйцо, в котором жизнь Четырехглазого, то мы уже знаем.
    
— Как? Откуда вы знаете эту страшную тайну?
    
— Нам сказали об этом другие гномы.
    
— Тогда судьба всего нашего мира в ваших руках.
    
И в этот момент послышался шорох. Гном бросился в угол и сжался там в комочек. Плита в центре камеры поднялась, и оттуда хлынул яркий свет.
    
В люке появилась голова охранника.
    
— Следовать за мной! — приказал он.
   
   
Глава 8. Во дворце Четырехглазого
    
Вниз вела белая лестница. Возле нее стояли еще два охранника, такие же белоглазые, слепые, с такими же длинными, как хоботки, носами и большими ушами.
    
Коридор под камерами был ярко освещен и покрашен в белую краску, отчего создавалось больничное настроение.
    
Охранники быстро пошли вперед. Два охранника впереди, третий сзади.
    
По сторонам коридора были двери, такие же белые, как и стены. Из-за некоторых слышались голоса, одна была приоткрыта, и кто-то там плакал.
    
Поворот. За ним еще один охранник. При виде своих коллег он отступил, вжался в стену. Еще поворот. Еще охранник. Они бежали по лабиринту, и за каждым углом стоял охранник с палкой наготове.
    
Потом они попали в круглый зал. По сторонам большой двери в конце его стояли на страже два чудовища, которых Алисе и в книгах видеть не приходилось. Это были огромные карикатуры на людей, коренастые, корявые, с зубчатыми мордами и глазами навыкате. Чудовища качнулись навстречу друг другу, закрывая проход. Первый охранник остановился в шаге от них и прошептал пароль. Чудовища нехотя расступились. Проходя мимо, Алиса подняла голову и встретилась взглядом с чудовищем. И поняла, что оно слепое — белые глаза были без зрачков.
    
    
Пропустив пленников вперед, охранники остались снаружи. Дверь тихо закрылась.
    
Они стояли в самом настоящем тронном зале, как будто перенесенном в это подземелье из старинной сказки. Алисе даже показалось на секунду, будто она видела его на картинке в детской книжке.
    
Широкая красная ковровая дорожка вела к возвышению, на котором стоял позолоченный каменный трон с высокой спинкой, наверху которой была прикреплена резная хрустальная корона. Балдахин над троном был сделан из белого меха, а под сводчатым потолком было прикреплено вырезанное из камня изображение огромного отвратительного насекомого, глаза которого светились и, казалось, наблюдали за каждым, кто посмел войти в тронный зал.
    
Прошла минута, может быть, две, пока Алиса и Пашка осматривались, не смея шагнуть вперед. Но зал был по-прежнему пуст и зловеще тих.
    
— Эй! — не выдержал наконец Пашка. — Кто тут живой?
    
— И-вой… — откликнулось эхо.
    
Алиса разглядывала стены зала. Они были украшены картинами, выложенными драгоценными камнями. На картинах были изображены мрачные горы, ущелья, высокие ели, тесно стоящие у подножия гор, между деревьев была протянута паутина, у подножия елей росли громадные поганки и мухоморы. На мухоморах сидели черные улитки. Картины эти были сделаны так тщательно, что не сразу сообразишь, что стоишь в зале, а не в темном лесу. Каждая картина была выпилена из малахита, горы выложены из сапфиров и бирюзы.
    
— Не прячьтесь от меня! — сказал Пашка. — Меня не надо бояться.
    
— Пашка! — укоризненно сказала Алиса. — Ты опять за свое.
    
— Нет, ты только подумай: притащить нас в подземелье, издеваться, а потом привести в минералогический музей.
    
— Храбришься? — спросила Алиса. — Мне тоже не по себе.
    
— Я ничего не боюсь, — ответил Пашка громко, чтобы тот, кто подслушивает, не сомневался в Пашкиной отваге. — Просто мне все это надоело.
    
С этими словами он повернулся и направился обратно к двери, толкнул ее, но дверь была заперта.
    
— Эй! — сказал Пашка. — Выпустите меня!
    
Он стучал в дверь кулаками. Но дверь была гранитной, так что он только отбил кулаки.
    
— Ну ладно! — сказал Пашка. — Тогда я объявляю здесь революцию! Отныне я и есть Четырехглазый! Кощей Бессмертный! Властитель подземного царства!
    
Он перебежал зал, поднялся на три ступеньки и сел на трон.
    
— Ну как? — спросил он. — Похоже? Где бы еще корону найти?
    
Но тут он вскрикнул, подскочил на троне, скатился по ступенькам вниз и сел на ковер.
    
— Что? Что случилось? — Алиса подбежала к нему.
    
— Дергается! Током бьет! — сказал Пашка. — Даже трон у них не настоящий.
    
— Я думаю, что за нами наблюдают, — сказала Алиса. — Наблюдают и посмеиваются. Пустили детей в тронный зал! Посмотрим, настоящие ли это противники или просто детский сад, который вышел сюда порезвиться?
    
— А что я такого сделал? — обиделся Пашка. — Я пошутил. Каждый может пошутить.
    
В тишине послышался тихий смех. Совсем рядом.
    
Он доносился откуда-то из-за трона.
    
Алиса быстро пошла туда, откинула тяжелую махровую портьеру и увидела за ней небольшую приотворенную дверцу.
    
— Пашка, смотри.
    
Пашка уже был рядом.
    
— Он туда спрятался?
    
— Может, это ловушка?
    
— Какая еще ловушка? Мы с тобой где? Разве не в ловушке?
    
— В ловушке.
    
— А из ловушки в ловушку можно ходить без пропуска.
    
С этими мудрыми словами Пашка первым ступил в тускло освещенный проход за тронным залом.
    
Это был узкий, чистый, безликий коридорчик, в который выходило несколько дверей.
    
За первой был какой-то склад, там грудами лежали вывески и плакаты: «Вход воспрещен», «В труде высшее счастье», снова «Вход воспрещен», «Норму выполнил дотла — будет свежей голова», «Сегодня недоел, завтра остался запас», снова «Вход воспрещен» и просто «НЕЛЬЗЯ!».
    
Они прошли ко второй двери. Она была закрыта на засов. Пашка хотел откинуть засов, но Алиса сказала:
    
— Если он спрятался, то не сюда.
    
— Разумно, — согласился Пашка.
    
В третьей комнате стояло несколько вырубленных из камня ящиков. Все они были наполнены драгоценными камнями. В одном — груды рубинов, в следующем — алмазы, затем ящик с изумрудами. Все камни были огранены и сверкали в полутьме, но оттого, что их было слишком много, они не казались драгоценными камнями, а выглядели как кучи стекляшек. Ведь драгоценный камень, чтобы быть драгоценным, должен быть одиноким.
    
Они повернули за угол. Коридор кончался небольшой лестницей и перилами. Двенадцать ступенек. Они поднялись на площадку, куда выходила дверь, обитая кожей. Обыкновенная дверь, какие бывают в старых домах.
    
На двери был прикреплен почтовый ящик. На стене рядом с дверью — кнопка звонка.
    
Пашка толкнул дверь — она была заперта. Тогда Алиса нажала на кнопку звонка. Внутри отозвалось мирно: дзинь-дзинь.
    
— Иду, иду, — послышался за дверью голос.
    
    
Дверь приоткрылась на цепочку, и в щели блеснули очки.
    
— Вам кого? — спросили изнутри.
    
Это было как во сне. Только что ты прошел мимо чудовищ, стоял в тронном зале, видел ящики с изумрудами — и вдруг как пробуждение, а может, провал в другой сон — мирный голос за обыкновенной дверью.
    
Алиса не нашлась, что сказать, ведь не Кощея же спрашивать. Но Пашка вдруг сообразил.
    
— Простите, — спросил он, — Гарольд Иванович здесь живет?
    
— Гарольд Иванович? А кто вас к нему послал?
    
— У нас письмо к нему от брата, Семена Ивановича.
    
— Не может быть! Сейчас отворю.
    
Звякнула цепочка, дверь растворилась. На пороге стоял невысокого роста худенький пожилой человек, в очках, одна дужка которых была сломана и подвязана веревочкой. Он был в синем халате и шлепанцах на босу ногу.
    
— Заходите, пожалуйста, умоляю вас, здесь опасно стоять снаружи. Проходите внутрь, проходите.
    
    
Алиса и Пашка прошли узким темным коридором, где стояло длинное, в рост человека, зеркало и на пустой вешалке висела шляпа, в небольшой кабинет. Стены кабинета были уставлены стеллажами с книгами, там стоял письменный стол, на котором лежали бумаги и тетради, и горела лампа под зеленым абажуром. Перед столом стояли два черных кожаных кресла.
    
Алиса посмотрела на Пашку, Пашка на Алису.
    
— Давайте знакомиться, молодые люди, — сказал хозяин квартиры. — Меня, как вы изволили проницательно догадаться, зовут Гарольдом Ивановичем.
    
— Я — Алиса Селезнева.
    
— А я — Павел Гераскин.
    
— Чудесно, чудесно. — Гарольд Иванович пожал гостям руки. — Уж я не чаял дождаться вестей из дома. А как же вам удалось меня отыскать?
    
— По фотографии, — сказал Пашка и протянул Гарольду Ивановичу его портрет, который вызывал такой ужас у обитателей подземелий.
    
Гарольд Иванович взял фотографию и принялся ее рассматривать.
    
— Как я изменился! — сказал он. — Даже не нужно смотреть в зеркало, чтобы понять, как промелькнувшие годы избороздили мое чело морщинами. О годы, годы!
    
С этими словами Гарольд Иванович прошел за стол, сел и поднес фотографию к глазам.
    
— У меня еще письмо к вам есть, — сказал Пашка и протянул Гарольду Ивановичу конверт.
    
— От брата? От Сени? Как я вам благодарен, мои юные друзья! Да вы садитесь, садитесь, отдыхайте, в ногах правды нет, как говорил Цицерон.
    
Гости послушались. Но как только Алиса опустилась в кресло, она от удивления подскочила — кресло лишь казалось кожаным и мягким. В самом деле оно было искусно вытесано из черного мрамора. Только ударившись об него, можно было понять, что кресло — обман.
    
Пашка вскочил, потирая ушибленный локоть.
    
— Это как понимать? — воскликнул он. — Зачем вы обманываете людей?
    
— В чем дело? — Гарольд Иванович поднял голову и удивленно уставился на Пашку сквозь очки.
    
— Это же не кресла, а камни!
    
— Ах, да. — Гарольд Иванович виновато улыбнулся: — Я виноват! Эти кресла стоят здесь так давно и так давно в них никто не садился, что я сам поверил, что они кожаные. Господи, как бежит время! Поймите, я старею, я теряю память, я становлюсь рассеянным. И мне так дороги все воспоминания о моем земном прошлом, о нашей с Сеней квартире, о дедушкиных креслах, что я стараюсь поддерживать в себе иллюзию того, что жизнь продолжается. Да, жизнь моя явно уже прекратилась, но я себя обманываю… Простите старого немощного человека.
    
— Ничего, — смутился Пашка, — я понимаю. Просто от неожиданности…
    
— Хотите, я уступлю вам мой стул? — Гарольд Иванович даже приподнялся. — А я постою…
    
— Нет, что вы! — возразил Пашка. — Сидите, я не устал.
    
Наступила тишина. Гарольд Иванович снова углубился в чтение письма.
    
Пашка отошел к полкам, стал смотреть на корешки книг. Потом, не подумав даже, что надо попросить разрешения, протянул руку, чтобы достать одну из книжек. И тут же отдернул руку, потому что между пальцами и стеллажом пролетела голубая искра.
    
— Ой! Током бьет!
    
— Что? — Гарольд Иванович был раздражен. — Из-за вас я не могу дочитать письмо! Что еще стряслось?
    
— Я хотел взять… А оно ударило.
    
— Это остаточное электричество, — сказал Гарольд Иванович. — Возможно, вам приходилось об этом слышать. Электричество накапливается в горных породах.
    
Алисе показалось, что глаза Гарольда Ивановича за толстыми стеклами очков улыбаются. Или ей это показалось? А его указательный палец дотрагивается до кнопки посреди стола.
    
— Не расстраивайтесь, Павел Гераскин, — продолжал Гарольд Иванович. — Это не настоящие книги. Откуда мне здесь их добыть? Это лишь корешки, выточенные из камня. Как ученый и интеллигентный человек я не мыслю себе существования без библиотеки. За долгие годы я выточил эти стены — точную копию библиотеки моего дедушки. Видите — вот полное собрание сочинений Чарльза Дарвина. А это моя любимая книга — произведение французского энтомолога Фабра. Он так интересно писал о муравьях! А дальше справочники, справочники, словари. Но есть книги для развлечения. Да, я не чужд этому. Видите «Пиквикский клуб» Диккенса? А это его же роман «Айвенго».
    
Алиса послушно смотрела на корешки. На них золотом вытиснены названия. Но ведь «Айвенго» написал не Диккенс, а Вальтер Скотт! А тут написано: «Диккенс».
    
— Простите, — сказала она.
    
Но Пашка ее опередил.
    
— Смешно, — сказал он. — Любой ребенок знает, что «Айвенго» написал Вальтер Скотт.
    
— Что? — Гарольд Иванович буквально подскочил на стуле. — Конечно же, Вальтер Скотт. А там что написано? Диккенс? Это безобразие! Я прикажу казнить всю типографию! Я их растерзаю!
    
Рука Гарольда Ивановича потянулась к красной кнопке, но в миллиметре от нее замерла. Гарольд Иванович спохватился и переменил решение.
    
— Ладно, — сказал он. — Пошутили и хватит. Но я должен сказать тебе, Паша, что ты безобразно воспитан. Если пожилой немощный человек совершил маленькую ошибочку, неужели ты должен смеяться над ним? Неужели у тебя хватит совести смеяться и издеваться?
    
Казалось, Гарольд Иванович вот-вот заплачет. Голос его дрожал.
    
— Я не хотел, — сказал Пашка. — Нечаянно получилось.
    
— Я принимаю твои слова за извинение, — сказал Гарольд Иванович. — И мы забудем об этом печальном инциденте. Прошу тебя, Алисочка, расскажи мне подробнее о моем брате Сене. Как он выглядит, чем занимается? Скучает ли обо мне?
    
— Он очень по вам скучает и любит вас, — сказала Алиса. — Все двадцать лет, прошедшие с того дня, как вы потерялись в пещере, он не вылезал из кузницы, чтобы изготовить подземную лодку для вашего спасения.
    
— Это удивительно, — сказал Гарольд Иванович. — Значит, он всегда верил, что я жив? Я этого не хотел.
    
— Значит, вы нарочно потерялись? — удивилась Алиса.
    
— Все значительно сложнее, ах, сложнее! Ты еще девочка, тебе не понять той страсти, которая ведет настоящего ученого к подвигам и жертвам. Неужели ты думаешь, что Колумб, отправляясь в безнадежное и опасное путешествие к берегам неизвестной Индии…
    
— Колумб открыл Америку, а не Индию, — вмешался Пашка.
    
— Павел, — сказал печально Гарольд Иванович, — ты плохо кончишь. И, может быть, даже в ближайшем будущем.
    
— Колумб отправился открывать Индию, а открыл Америку, — сказала Алиса.
    
— Молодец, девочка. Так вот, Колумб также вынужден был разорвать связи со своими близкими, бросить семью, которая его не понимала, и даже оставить на произвол судьбы своих детишек… Но если бы он думал о семье, Америка осталась бы не открыта, а Колумб никогда бы не прославился.
    
— Но Америка уже открыта. Зачем вы под землю полезли? — спросил Пашка. Он дразнил Гарольда Ивановича, и Алиса, хоть и не одобряла Пашкиного поведения, понимала, что Пашка не верит этому тихому старичку. И ни на секунду не забывает о несчастных гномах.
    
Гарольд Иванович лишь вздохнул и продолжал:
    
— Я рожден не для обычной жизни, не для того, чтобы ходить на службу или сидеть в кабинете. Я — из тех пионеров, которые первыми поднимаются на Эверест и достигают Северного полюса. Меня влекут высокие цели познания! — Гарольд Иванович вскочил, начал бегать по кабинету, размахивая руками, халат его распахнулся и летел сзади, словно крылья летучей мыши. — Мой любимый дедушка посвятил жизнь подземным исследованиям. Он открыл восемь видов насекомых, таящихся в глубинах земли, в тишине, в темноте, в подземных озерах и безмолвных реках. Статьи моего дедушки публиковались в ведущих энтомологических журналах Европы! Но Сколопендра Таинственная, безмолвный страж подземных пространств и пропастей, о которой писал в своем труде средневековый путешественник Генрих Сильмузфанский, который утверждал, что укус ее вызывает сладостные видения, Сколопендра Таинственная моему дедушке не далась в руки! И бессмертная слава ускользнула от него! С той минуты, как я осознал себя, с той минуты, как я впервые взглянул на коллекцию моего дедушки, на прозрачные и почти невидимые тельца и ножки насекомых земной пучины, я понял, что у меня в жизни есть призвание. И этому призванию я следовал всю жизнь. Да, всю жизнь! Меня не волновали страсти и шум земной поверхности. Я убегал с уроков, чтобы забраться в подвал или подпол. Я проводил каникулы в пещерах и ямах. В тишине… в тишине… в тишине.
    
Последние слова Гарольд Иванович произнес тихим свистящим шепотом.
    
— Но ваш брат Семен Иванович, — сказала Алиса, — рассказывал нам, как вы о нем заботились, как вы заменили ему родителей…
    
— Я человек долга! — сказал Гарольд Иванович совсем другим, громким пронзительным голосом. — Во мне уживаются две натуры. Одна — романтическая, стремящаяся к неизведанному, к великим свершениям, любящая тишину и уединение подземных глубин. И вторая моя натура — это Долг. Долг с большой буквы. Как тяжело мне было нести свою ношу, тащить на своих слабых, неокрепших еще юношеских плечах заботу об этом толстом, шумном, неуемном мальчишке, полном каких-то шуток, розыгрышей, необдуманных поступков, всегда жующем что-то, всегда что-то требующем от меня! Как я порой ненавидел его! Но я стискивал свои молочные зубы и нес свой крест. И ждал, с наслаждением ждал того момента, когда Семен подрастет настолько, что я смогу наконец-то оставить его и не мучиться совестью, что я чего-то недоделал! Вы просто не представляете, какой я совестливый человек… Я дождался. Выполнил свой долг и ушел к романтике глубоких пещер. К одиночеству.
    
— Значит, вы не хотите возвращаться? — спросила Алиса.
    
— Я! Возвращаться? В сутолоку и суматоху жизни мелких людишек, которые не знают великого слова — Порядок? Которые не имеют высокой жизненной цели? Нет. Мое место здесь. Среди моих коллекций и тишины!
    
— Но ваш брат так переживает!
    
— Это несоизмеримо! — Гарольд Иванович расстегнул пижамную куртку, и там обнаружился широкий кованый пояс с прикрепленной к нему связкой ключей. Он выбрал маленький серебряный ключ, подошел к большому резному шкафу и, прикрывая замок от гостей спиной, открыл его. Шкаф был поделен на плоские ящики. Один из них Гарольд Иванович вытащил. Осторожно перенес на письменный стол и произнес: — Можете убедиться сами.
    
На планшете ровными рядами были прикреплены насекомые. Совершенно одинаковые паучки, почти прозрачные, с ноготь размером, но с длинными тонкими ножками.
    
— Знаете ли вы, мои дорогие гости, — сказал Гарольд Иванович, — что этот вид паука неизвестен науке? Совершенно неизвестен. Ни один ученый не подозревает о его существовании. И я его открыл! А знаете ли, как он называется? Он называется Паук Гарольди! В мою честь! А в этом шкафу хранится еще более ста неизвестных видов. Более ста. И все они называются в мою честь!
    
— Очень интересно, — сказал Пашка. — Но если все они Гарольди, как их различить?
    
— Их вам не надо различать. Я их различаю, и этого достаточно.
    
— А зачем вам так много одинаковых? — спросила Алиса.
    
— Одинаковых? В природе не бывает двух одинаковых особей. Каждая отличается. Как отличаемся мы с вами. Я же каждого паука знаю в лицо! Я никогда их не перепутаю. Я должен поймать всех, всех, понимаете? И всех наколоть на булавки. Они все Гарольди — они все мои!
    
— Но их не останется, если вы их всех поймаете!
    
— Это мой идеал. Тогда они останутся только здесь! И если вы, профессор Браун, или вы, доктор Сигемицу, захотите убедиться в их существовании, пожалуйста, идите ко мне, просите, умоляйте! И, может быть, я соглашусь показать, а может, и нет…
    
Гарольд уморился, побледнел. Он устало поставил обратно на место планшет с паучками, запер шкаф и застегнул пижаму.
    
— Это романтическая половина моей жизни.
    
— А ту… сколопендру вы нашли?
    
— Молчите! — вдруг испугался Гарольд Иванович. — Вокруг завистники. Не смейте говорить о самом святом, самом сокровенном!
    
Он перевел дух, прошел к себе за стол, уселся, устало положил руки перед собой.
    
Наступило долгое молчание.
    
Его прервал Пашка:
    
— А вопрос можно задать?
    
— Задавай.
    
— Кто такой Четырехглазый?
    
— Кто-кто?
    
— Четырехглазый.
    
— В жизни не слышал такого имени. А почему ты спрашиваешь?
    
— Все здесь боятся Четырехглазого. Он правит подземным царством и всех страшно угнетает.
    
Гарольд Иванович снял очки, прикрыл их ладонью. Покачал задумчиво головой.
    
— Нет, не приходилось слышать такого имени.
    
— Но кто же правит этим царством? — не сдавался Пашка. — Кто командует этими… с палками?
    
— Лемурами?
    
— Пускай лемурами. Кто сидит на троне в тронном зале? Кто заставляет гномов приносить ему драгоценные камни, кто убивает неандертальцев? Кто держит людей в камерах? Неужели вы не знаете?
    
— Как? Держит людей в камерах? Угнетает неандертальцев? Здесь? В царстве свободы и порядка? Не представляю. Мальчик, тебя ввели в заблуждение.
    
— Но кто здесь главный?
    
— Ума не приложу. Я никогда об этом не задумывался. Наверное, кто-то правит. Но я же ученый, я романтик, я занимаюсь своими делами и не вмешиваюсь в окружающую жизнь.
    
— А кто вас кормит, кто сделал вам эти кресла и стеллажи?
    
— Паша, дорогой мой, ты мне надоел, — сказал Гарольд Иванович. — Ты все время задаешь нетактичные вопросы. Я же тебе сказал — совершенно не представляю, что происходит вокруг. Я живу как бы в башне из слоновой кости. Я изолирован от мира и выбираюсь отсюда только на экскурсии в поисках насекомых.
    
— Странно, — сказал Пашка.
    
Он не верил этому кабинетному ученому.
    
— Что же мы должны сказать вашему брату Семену Ивановичу? — спросила Алиса. — Вы не хотите возвращаться?
    
— Ты угадала. Не хочу.
    
— Может, вы напишете ему письмо?
    
— Здесь очень плохо с бумагой.
    
— Но вы ему посылали письмо. На золотом листке.
    
— Золото денег стоит, — отрезал Гарольд Иванович. — Скажите Семену на словах, чтобы не беспокоился и не вмешивался в мои дела. Сколько нужно повторять одно и то же!
    
— Хорошо, мы пойдем, — сказала Алиса.
    
— Возвращайтесь и забудьте о том, что видели. Я устал и не буду вас провожать.
    
— До свидания.
    
Гарольд Иванович не ответил.
    
Пашка первым пошел к двери. Алиса за ним. Они вышли на лестничную площадку, закрыли дверь. Щелкнул замок. И тут же они услышали, как звякнула цепочка.
    
Молча они прошли коридором, вышли в тронный зал. Там было пусто и тихо.
    
— Он и есть Четырехглазый, — сказал Пашка, глядя на пустой трон.
    
— Помолчи, — сказала Алиса. — Здесь слушают. Нам бы скорее добраться до лодки.
    
— Точно, — согласился Пашка. Но у выхода из тронного зала начал сомневаться. — Не в моих правилах бросать угнетенных на произвол судьбы.
    
— Пашка!
    
— Правильно. Мы вернемся.
    
— Пашка!
    
— Двенадцать лет Пашка. И знаю, что говорю.
    
Дверь из тронного зала медленно распахнулась. Два чудовища, что стерегли ее с той стороны, скалились, заглядывая внутрь.
    
— Скажите, как вас назвать? — спросил Пашка, который совсем расхрабрился.
    
— Мы тролли, — ответило одно из чудовищ и щелкнуло зубами так, что уши заложило от грома.
    
Охранники-лемуры стояли поодаль, палки наготове.
    
— Господин Гарольд Четырехглазый, — сказал Пашка, — велел нас отпустить.
    
И он пошел по коридору прочь от тронного зала. Охранники шли сзади.
    
— Видишь. — Пашка наклонился к Алисе: — Они не возражали.
    
— Это ничего не значит, — сказала Алиса. — Не исключено, что он все же просто эгоистичный ученый, который ничего, кроме своих пауков, не видит. И в самом деле не подозревает, что происходит вокруг.
    
— А кто же тогда здесь правит?
    
— Не знаю. Не видела.
    
— Ты наивная или притворяешься?
    
— Я осторожная, — улыбнулась Алиса.
    
Пашка спросил:
    
— А почему он назвал их лемурами? Ведь лемуры — это такие обезьянки. У Аркаши был лемур, маленький, как белка, только без хвоста.
    
— Я думаю, что обезьянок назвали лемурами в память об этих. О жителях подземелий, наверное, потому что они ночные.
    
— Эх, скорей бы выбраться! Мы бы такую экспедицию организовали. И главное — освободили бы угнетенных!
    
— Я думаю, что Гарольд Иванович именно этого и боится, — сказала Алиса.
    
Эта мысль пришла ей в голову, потому что лемуры остановились перед лестницей, что вела в камеру. В ту самую, из которой их час назад увели.
    
Лемур сказал хрипло:
    
— Иди. Наверх!
    
И в самом деле, откинув люк, Пашка оказался в загончике с решеткой.
    
Решетка была закрыта. Люк захлопнулся.
    
— Вот этого я от него не ожидал, — сказал Пашка.
    
— А я, к сожалению, ожидала, — ответила Алиса.
   
   
Глава 9. Попытка бегства
    
Из темного угла камеры послышался голосок:
    
— Вы живые? А я так боялся за вас.
    
— Гном! — удивилась Алиса. — Ты почему не убежал?
    
— Тише. Там снаружи дежурит лемур. А у лемуров замечательный слух.
    
Алиса присела перед гномом на корточки.
    
— Я боялся за вас, я думал, что вас съел Четырехглазый. Или тролли разорвали. Я думал — подожду, пока выключат свет. Тогда побегу к своим. Но я еще думал — а вдруг они придут обратно? Вдруг вы нашли стеклянное яйцо и разбили его?
    
— Спасибо, — сказала Алиса, — что ты думал о нас. Но стеклянного яйца мы не нашли.
    
— А Четырехглазого видели?
    
— Может быть, видели. Только я не уверена. Мы видели одного человека и даже разговаривали с ним.
    
— Какой он? Скажи, какой?
    
— Он невысокого роста, в очках, седой, он собирает подземных насекомых. А живет в маленькой квартире за тронным залом.
    
— Нет! — воскликнул гном. — Это не тот. Это кто-то из пленников Четырехглазого. Он скрывает их в подземельях. Четырехглазый громадного роста, у него оскаленные, как у тролля, зубы, у него четыре глаза. Когда он говорит, изо рта у него идет дым. Если он поглядит на тебя в упор, ты падаешь без чувств.
    
Лемур, который стоял снаружи, услышал голоса и заглянул сквозь решетку.
    
— Что за разговоры? — спросил он. — Нельзя. Надо молчать.
    
— Молчим, молчим, а ты не подслушивай, — сказал Пашка. — А то я тебя заколдую.
    
— Нельзя, — сказал лемур, но от решетки отошел.
    
— А лемуры служат Четырехглазому? — спросила Алиса.
    
— Некоторые служат, а некоторые боятся. Лемуры глупые. Лемуров можно обмануть, мы, гномы, их обманываем. Вот тролли — это ужасно. Тролль может гнома одним зубом перекусить. Это наши самые страшные враги. И Четырехглазый их любит. Он, может быть, сам из троллей.
    
— Гном, — спросил Пашка, — а ты сам Четырехглазого видел?
    
— Нет, нет, что вы! — пискнул гном. — Кто его видел, долго не проживет. Но мне рассказывали верные люди. Мой старший брат Фуро попал в колесо, но чудом остался живым.
    
— Куда попал?
    
— В колесо.
    
Лемур снова сунул свой бледный нос-хоботок в решетку, вынюхивая.
    
Так Алиса и не узнала, что такое колесо, в которое попал брат гнома.
    
Когда он отошел, гном знаком попросил Алису взять его на руки, добрался до ее уха и начал быстро шептать:
    
— Сейчас свет потушат, я тогда побегу к моим знакомым. Тут есть городские гномы, их заставляют канализацию чистить, камеры строить, камни гранить. Я у них инструменты возьму, мы вашу камеру откроем и вас к себе уведем. Потому что если не увести, Четырехглазый вас обязательно сожрет. Ждите и молчите, с лемуром не спорьте.
    
И тут свет в подземелье погас. И в камерах, и в коридорах — везде. Только поблескивали светлячки.
    
Откуда-то издалека донесся строгий голос:
    
— Всем честным жителям спать, спать, спать… Вы должны быть готовы к завтрашнему трудовому дню. Запрещается видеть плохие сны, храпеть и вставать с постели. Виновные будут наказаны. Спокойной ночи, спокойной ночи…
    
Заиграла тихая музыка. За стенкой звякнуло.
    
— Это лемур спать ложится, — сказал гном.
    
— А как же он будет сторожить нас?
    
— Ночью все спят, вы тоже. А если спишь, как можно убежать?
    
— А ты?
    
— Меня все равно что нет. Меня уже сегодня убили, и в большой книге записано, что я умер. — Гном хихикнул. — Даже лучше, что меня нет. Только вот паек мне теперь выдавать перестанут.
    
— Не беспокойся, — сказала Алиса, которая вдруг поняла, что страшно проголодалась. — Это долго не может продолжаться.
    
— Хорошо бы, — ответил гном. — Но мне не дожить. Некуда деваться.
    
— У нас есть подземный корабль, — сказала Алиса. — Если вы поможете нам до него добраться, мы привезем помощь и вас освободят.
    
— Какое счастье! Тогда я побежал! Поставь меня на пол!
    
Легонько прошелестели быстрые ноги гнома, и наступила мертвая тишина.
    
Пашка с Алисой уселись у стены, прижавшись друг к другу. Было холодно и голодно.
    
— Почему он нас не отпустил? — спросил тихо Пашка. — Или не убил?
    
— А вдруг в самом деле Гарольд Иванович ни в чем не виноват? Вот и гном Четырехглазого совсем иначе описывает.
    
— У страха глаза велики.
    
— Он, наверное, не знает, что с нами делать, — сказала Алиса. — Если нас отпустить, мы сюда приведем людей. И власть его кончится. А если пропадем без вести, то за нами пошлют экспедицию и его царство все равно будет открыто.
    
— Тогда нас лучше убить, — сказал Пашка мрачно. — Пока еще экспедиция сюда доберется. Он успеет следы замести.
    
— Все следы ему не замести, — сказала Алиса. — Нас неандертальцы видели, нас гномы видели. Они расскажут.
    
— Только нам будет уже все равно.
    
— Давай надеяться на гномов, — сказала Алиса. — Они нас выручат. Нам бы только до лодки добраться.
    
Было темно и тихо. Алиса пригрелась, прижавшись к Пашке, и задремала.
    
Проснулась она оттого, что кто-то осторожно дергал ее за рукав.
    
— Алиса, проснись. Это я, Фуррак, ваш друг.
    
Алиса сразу пришла в себя — вокруг слышались легкие шаги, шепот, шорохи.
    
— Я привел других гномов, — сказал Фуррак. — Они принесли инструменты.
    
Покачивались зеленые фонарики, наполненные светлячками. Черные силуэты множества гномов суетились вокруг.
    
— Алиса, подними нас к замку, — сказал гном Фуррак. — А то нам трудно туда забраться.
    
Проснулся Пашка.
    
— Привет, — сказал он, — спасатели пришли.
    
— Шшш, — сказал Фуррак, — лемура разбудишь.
    
— А я такой страшный сон видел, вы не представляете.
    
— Шшш, — зашипели на него сразу все гномы. — Страшных снов смотреть нельзя, Четырехглазый накажет!
    
— Ну и запуганные вы!
    
Алиса подняла на ладонях двух гномов к замку. Один из них светил зеленым фонариком, второй достал инструменты из мешка, что висел через плечо, и начал копаться в замке. Остальные гномы собрались внизу и подняли фонарики, чтобы было больше света.
    
— Знаешь, Алиса, — сказал Фуррак, — они все пришли, чтобы на вас поглядеть. Мы так давно живем без всякой надежды, а вы — наша надежда. Чем скорее вы приведете помощь, тем скорее мой народ будет свободным. А если вы не приведете помощь, то скоро от нас никого не останется.
    
— Я обещаю, — сказала Алиса, — что вам недолго придется ждать.
    
Замок щелкнул.
    
Алиса открыла замок. От щелчка чуть было не проснулся лемур, что лежал снаружи. Он заворочался во сне, зачмокал тонкими белыми губами. Все замерли.
    
Но лемур перевернулся на другой бок и тихонько захрапел.
    
— Вот кто-нибудь услышит, что он храпит, донесет куда надо, и его накажут, — сказал гном.
    
— Пускай спит, — сказала Алиса. — Пошли?
    
— Да. Пошли. Только я хотел попросить у вас прощения.
    
— За что?
    
— Мы не принесли с собой никакой пищи. И нам, гномам, которые всегда славились гостеприимством, очень стыдно. Но сейчас конец месяца, и мы истратили все талоны, а без талонов нам не дают никакой еды.
    
— А что вы обычно едите? — спросила Алиса.
    
— Мы выращиваем съедобный мох и подземный овес, делаем из них муку и жарим пироги. Мы собираем сладкие грибы и делаем из них приправы. Мы выменивали у подземных охотников мясо…
    
— Прекрати, — зашумели снизу остальные гномы. — Не говори о еде! Мы же все голодные!
    
— А почему вы теперь не выращиваете и не обмениваете? — спросил Пашка.
    
— Но ведь нельзя! Все, что собирается, выращивается и делается, нужно сдавать в распределитель Четырехглазого. А он уже выдает всем сколько нужно. Это называется справедливость.
    
— А почему же мало выдают?
    
— Потому что надо делать запасы. Надо быть разумным. Должен быть порядок.
    
— Не говори, как глупый лемур, — послышался снизу голос одного из гномов. — Ты же знаешь, что нашу пищу поедают охранники и тролли. Им теперь не надо заботиться о еде. За то, что они нас охраняют и мучают, им выдается пища, только куда больше, чем остальным.
    
— Вы пойдете или будете беседовать? — раздался еще один голос. — Скоро свет включат, а вы все разговариваете.
    
Пашка осторожно открыл решетку, и они пошли по улице между камер, где спали обитатели подземного города, которым нельзя было храпеть и видеть плохие сны.
    
Впереди бежали три гнома с фонариками и показывали путь. Потом шли Алиса с Пашкой, а остальные гномы замыкали шествие.
    
Гном Фуррак сидел на плече у Алисы, как матрос на мачте.
    
Передние гномы повернули направо.
    
— Не туда, — сказала Алиса. — Нам налево. Я помню, откуда нас привели.
    
— Мы не можем идти по дороге к шлагбауму, — сказал Фуррак. — Там охрана, которая не спит даже ночью. Придется пойти в обход.
    
Передний гном покачал фонариком, и вся процессия остановилась.
    
— Помоги, — сказал Фуррак Пашке.
    
Тот прошел вперед, нагнулся и поднял крышку люка.
    
— Нам вниз.
    
Они очутились в таком же коридоре, какой вел из камеры во дворец Четырехглазого.
    
— Теперь совсем тихо, — прошептал Фуррак на ухо Алисе.
    
Стены коридора разошлись, исчезли в темноте, и впереди открылся низкий зал, в котором бесконечными рядами тянулись одинаковые каменные столы. Глаза Алисы уже настолько привыкли к темноте, что света зеленых фонариков было достаточно, чтобы понять: на каждом столе лежит лемур. Лемуры лежали одинаково, на спинах, нос-хоботок кверху, руки сложены на мохнатой белой груди, и тонкие вялые пальцы переплетены. Сначала Алисе показалось, что лемуры умерли и их здесь сложили перед похоронами. Но тут же она сообразила — лемуры дышат. Они похрапывают, стонут во сне, морщатся, вздыхают, но никто не поворачивается, не меняет позы.
    
— Что с ними? — спросила шепотом Алиса.
    
— Как что? — удивился гном. — Они спят.
    
— А почему все одинаково? И почему здесь? Ведь неудобно.
    
— Может, и неудобно, но так надо. Они здесь работают, за этими столами, и спят здесь, чтобы времени не терять. Проснутся — сразу за работу. Видишь, что у них в руках?
    
Тут Алиса заметила, что в пальцах каждый сжимает маленькую коробочку.
    
— Там в коробочке их работа. Маленькие камешки и палочки. Много-много камешков и палочек. Они сидят весь день и перекладывают камешки и палочки. Один считает, сколько пайков надо гномам выдать, другой — сколько штрафов наложить, третий — сколько лемуров на какие работы послать. Очень много работы.
    
— Ты шутишь, Фуррак?
    
Но гном не шутил, как и все гномы, он был лишен чувства юмора. Он удивился, что Алиса такая непонятливая.
    
— Каждому лемуру выдают одну коробочку. Если он ее потеряет — значит, останется без работы, а если без работы — значит, без еды, и попадешь в большое колесо. А чем лучше лемур работает, тем больше у него коробочка. Вон, видишь, лежит главный лемур?
    
Алиса увидела лемура, который держал на животе целый сундук. Правда, и стол у него был вдвое больше, чем у остальных, и под головой была подушечка.
    
— А что ты про колесо говорил? Это что-то страшное?
    
— Иногда очень страшное, а иногда просто страшное, — сказал гном. — Но это увидеть надо.
    
По узкой лестнице они вышли на поверхность. Если можно считать поверхностью пол громадной полости, поросший мхом и лишайниками. Неподалеку журчала речка.
    
— Вот тут мы встретились, — сказал Фуррак. — Куда теперь?
    
— Сейчас соображу, — сказал Пашка. — Река была справа. Теперь слева. Нам туда!
    
Ноги тонули в белом мху, и потому звука шагов не было слышно. Темными котятами впереди бежали гномы, и зеленые фонарики раскачивались на ходу. А вокруг светлячки.
    
Скоро мы поднимемся наверх, подумала Алиса. И трудно будет поверить, что далеко внизу останется странное и загадочное царство Четырехглазого, где сидит упрямый Гарольд Иванович и не хочет отрываться от подземных букашек. Словно закроешь последнюю страницу интересной и страшной книжки и знаешь, что все это неправда, что так не бывает, хотя минуту назад ты в это верил.
    
Впереди блеснул борт «Терранавта».
    
Гномы остановились, испугались.
    
— Вот и наша лодка! — закричал Пашка. — Ну теперь берегись, Четырехглазый!
    
Он побежал к лодке и похлопал ее по борту, как боевую лошадь. Какая она твердая, надежная, даже красивая, подумала Алиса.
    
— До свидания, отважные гномы, — сказала Алиса, опуская на мох Фуррака. — Спасибо вам за помощь.
    
— Мы ждем, — сказал Фуррак. — Скорее возвращайтесь. Когда Четырехглазый узнает, что вы убежали, он начнет искать, кто вам помог, и, конечно же, догадается, что только гномы могли открыть замок. И он будет нас пытать. Скорее! Привезите много пушек и ружей, привезите острые пики и железные щиты! И ведите нас в бой!
    
Гном даже приподнялся на цыпочки, чтобы стать выше ростом, и выпятил грудь.
    
— До встречи, друзья, — сказал Пашка и протянул руку к люку, чтобы открыть его.
    
— Не спеши, Паша, — раздался тихий голос.
    
Пашка обернулся. Вспыхнули яркие фонари, которые держали в руках могучие злобные тролли.
    
Гномы кинулись врассыпную, некоторые старались зарыться в мох.
    
Алиса зажмурилась.
    
— Глупые гномы сказали вам, что все спят, когда гасят свет. Но спят не все.
    
Алиса прищурилась, чтобы рассмотреть, кто это говорит. Она подозревала, что увидит сейчас Гарольда Ивановича, но увидела совсем другого человека.
    
Перед ними стояла высокая повозка на толстых широких колесах. В повозке сидел человек в черной мантии и широкополой шляпе, с полей которой опускалась книзу сетка, подобно тем, что носят пчеловоды на пасеке.
    
    
— Нам надо было узнать, где вы скрываете свой подземный корабль, — сказал человек в шляпе. — Вот мы и подождали, пока вы сами к нему приведете. Теперь для нас не будет преград в подземном мире — мы сможем спускаться и подниматься куда хотим. И власть моя расширится безмерно. А ну-ка, Паша Гераскин, открой мне корабль, я хочу посмотреть на него изнутри.
    
— Сами открывайте, — сказал Пашка.
    
— Не люблю непослушных мальчиков, — сказал человек в шляпе. — Я, повелитель подземелий Четырехглазый, приказываю тебе: открой подземный корабль, который теперь принадлежит мне!
    
— Еще чего не хватало! — грубо ответил Пашка.
    
— Тролль, научи этого пащенка хорошим манерам, — приказал Четырехглазый.
    
Алиса не успела ахнуть, как тролль схватил Пашку за шиворот и поднял в воздух. Алиса бросилась Пашке на выручку, но второй тролль громко захохотал и также схватил ее. Земля ушла из-под ног, и Алиса почувствовала, как на ее горле сомкнулись страшные когти тролля.
    
— И не подумаю! — закричал Пашка.
    
    
— Тогда, тролль, милый мой, — спокойно сказал человек в шляпе, — будь любезен, помучай немного Алисочку. Мне ее очень жалко, но я не вижу другого способа образумить глупого Пашу. Пощекочи ее когтями, почеши ее зубами, откуси ее тонкие пальчики, выцарапай ее голубые глазки!
    
— Нет! — закричал Пашка. — Не смейте! Мучайте меня, но Алису не трогайте!
    
— Вот на это я и рассчитывал, — сказал человек в черной шляпе. — Вы ведь так просто устроены, благородные мальчики.
    
— Открою я вам корабль, — сказал Пашка.
    
— А ты, тролль, не отпускай Алисочку и мучай ее немножко, чтобы Паша торопился.
    
Алиса не смогла сдержать стона, так больно резали ей шею когти тролля.
    
Пашка сказал:
    
— Отпустите меня скорей! Я все покажу.
    
Пашка отвинтил крышку люка.
    
Он торопился, чтобы освободить Алису.
    
— Залезайте, — сказал он.
    
— А вот это лишнее, — возразил человек в черной шляпе. — Я залезу, а ты меня там запрешь или еще какую-нибудь гадость придумаешь. Нет уж, я вашим кораблем займусь на досуге, без свидетелей. А сейчас нам придется вернуться ко мне во дворец. Идите рядом с моей каретой, только не смейте убегать. Учтите, что тролли бегают очень быстро. Понятно?
    
Человек в шляпе стегнул повозку бичом — сначала по правым колесам, потом по левым. Из колес донесся писк и стоны.
    
Тролль опустил Алису на мох.
    
Повозка двинулась вперед, Алиса и Пашка шли по ее сторонам.
    
Алиса потерла шею.
    
— Тебе не больно? — спросил Пашка с другой стороны повозки.
    
— Нет, все в порядке, — сказала Алиса.
    
Колеса медленно поворачивались, повозка ехала со скоростью пешехода. Алисе стало интересно, почему из колес доносятся такие странные звуки. Она нагнулась и увидела, что колеса устроены подобно беличьему колесу — внутри по ступенькам бегут гномы, много гномов. Они нажимают на ступеньки внутри колеса, и оно катится вперед.
    
— Там живые гномы? — удивилась она.
    
— Там наказанные, непослушные гномы, — ответил Четырехглазый. — Они знают, что только послушание может помочь им искупить свою вину.
    
— Но это же бесчеловечно!
    
— Это разумно и способствует дисциплине, — ответил Четырехглазый. — В государстве нельзя без наказаний, а то все распустятся. Все, что я делаю, я делаю для блага моих подданных.
    
— Алиса, не разговаривай с ним, — сказал Пашка. — Он же изверг! Когда мы вернемся наверх, я всем расскажу, что он здесь творит!
    
— Вот почему вы и не вернетесь наверх, — сказал Четырехглазый. — Я, к сожалению, не могу этого допустить. Я столько труда положил в создание образцового счастливого государства, что любое вмешательство со стороны для меня невыносимо.
    
— Ничего себе справедливое! — возмутился Пашка. — Спросите у гномов, которые заперты в этом колесе, справедливое ли оно?
    
— Конечно, справедливое. Если бы гномы вели себя достойно, они бы гуляли сейчас на свободе. Ничего не бывает без причины. И каждый мой подданный знает: ведешь себя хорошо — живешь хорошо. Нашкодил — будешь наказан. Это и есть справедливость. Не замыслил бы ты, Пашка, предать меня, убежать отсюда и донести на меня злым людям, что обитают на поверхности Земли, ты бы тоже остался жив и, может, занял бы высокое положение в моем обществе.
    
— Не нужно мне высокое положение!
    
— Вот именно поэтому ты и умрешь.
    
— Если вы нас убьете, — сказала Алиса, — то за нами тут же пошлют экспедицию и все ваши тайны будут раскрыты.
    
— Не знаю, не знаю. Пока что эта лодка существует в единственном экземпляре… Впрочем, я обязательно что-нибудь придумаю. Вот соберем сейчас высший совет моего королевства, посоветуемся и найдем способ, чтобы и вас убить, и тайну сохранить.
    
Четырехглазый обернулся к одному из троллей и приказал:
    
— Включай свет! Начинается трудовой день.
    
Тролль поднял трубу, висевшую у него через плечо, и громко затрубил.
    
    
И тут же впереди, где лежал подземный город, начали вспыхивать огни, загорелись они и под потолком пещеры, и вдоль улиц города, так похожих на коридоры в тюрьме.
    
— Хватит спать! — зарычал тролль так громко, что голос его, усиленный эхом, разнесся на километры. — Начинается новый счастливый день! Вставайте, лежебоки! Вставайте, преступники, вставайте, виноватые! Все, кто видел дурные сны или храпел, должны немедленно доложить об этом начальнику квартала для получения наказания! С добрым трудовым утром, граждане справедливого королевства!
    
Тролль снова протрубил.
    
Огоньки загорелись ярче. Алиса представила себе, как где-то в глубине пленные охотники и наказанные лемуры крутят громадные колеса, дающие свет этому городу.
    
— А теперь ты, — обернулся Четырехглазый ко второму троллю. — Объяви общее собрание.
    
— Уважаемые свободные граждане! — закричал второй тролль. — Ваш уважаемый и любимый повелитель просит и умоляет вас, если вам не трудно, собраться на площади перед дворцом для того, чтобы присутствовать при поучительном и незабываемом зрелище.
    
— Будем судить этих пришельцев, — подсказал Четырехглазый троллю.
    
— Справедливый и великодушный повелитель будет советоваться с народом, каким образом казнить двух негодных пришельцев, которые мутили народ и подрывали законную власть. Теперь они осознали свою вину и умоляют наказать их так, чтобы никому неповадно было нарушать порядок в нашем счастливом государстве. Спешите участвовать!
    
— Молодец, — похвалил тролля Четырехглазый. — Теперь предупреди как положено.
    
Тролль снова протрубил сигнал и крикнул:
    
— Напоминаю! Все, кто не поспешит сейчас, немедленно, быстро, радостно, на собрание, будут сурово наказаны как враги свободы. Только попробуйте не прийти, мерзавцы!
    
— Ну, последнее — лишнее, — сказал Четырехглазый.
    
— С ними иначе нельзя, — прорычал тролль. — Совсем распустились.
    
— Вот именно поэтому я хочу, чтобы суд над этими хитрецами был страшным, ужасным! Чтобы он стал уроком для всех!
    
Они въехали на главную улицу города. Видно было, как лемуры палками и пинками выгоняют из камер своих бедных родичей, как небольшой тролль, видно, троллиный детеныш, гонит перед собой толпу перепуганных гномов, как целая толпа вооруженных лемуров подгоняет связанных цепью неандертальцев.
    
При виде повозки Четырехглазого лемуры отгоняли народ к стенам и заставляли падать на колени.
    
— Зачем же так? — не выдержала Алиса. — Вы же производите впечатление интеллигентного человека.
    
Ее волновал вопрос: человек в черной шляпе и Гарольд Иванович — одно лицо или нет? Голос вроде похож, но и не похож…
    
— Они иного, к сожалению, не понимают, — ответил Четырехглазый. — Их приходится приучать к демократии палкой. Что ж, мое общество вынуждено пройти через этот реконструктивный период. Пускай для постороннего зрителя он может показаться недостаточно эстетичным, но иначе наступит анархия и вернется та дикость, из которой я год за годом вытаскиваю этих несчастных…
    
— А зачем? — спросил Пашка. — Зачем вытаскивать?
    
Четырехглазый полоснул бичом по одному колесу, затем по другому, гномы внутри заныли, заплакали, колеса стали вращаться скорее.
    
— Для их блага, — сказал Четырехглазый. — Вы просто не представляете, в каком я застал их состоянии. Никакого порядка! Гномы копают драгоценные камни, но не знают им цены и отдают за бесценок грязным, отвратительным неандертальцам. Неандертальцы охотятся за кем хотят! Лемуры жрут мох и вообще ничего не делают. Тролли охотятся на гномов и лемуров, и никакого порядка!
    
— А как же они вас стали слушаться? — спросила Алиса.
    
— Цивилизованный человек всегда найдет способ, как управиться с дикарями, — ответил Четырехглазый. — Они не знали, что такое справедливая власть, и потому не знали, что надо сопротивляться… А когда сообразили, было поздно. Вот только до неандертальцев я никак не доберусь! Отбиваются! Безобразие какое-то! Я у них пленных беру, набеги совершаю, стараюсь перевоспитать их трудом — помирают, но не перевоспитываются. Но с помощью вашей лодки я смогу их обуздать.
    
Как раз в этот момент повозка обогнала еще одну партию неандертальцев. Они были скованы цепями, со всех сторон шли лемуры, уткнув им в спины электрические палки. Один из неандертальцев понял, видно, что речь о нем, поднял голову и оскалился. Глаза его горели ненавистью.
    
— Бей его! — крикнул Четырехглазый троллю. — Бей его!
    
Тролль ударил наотмашь когтистой ручищей по лицу неандертальца. По распоротой щеке потекла кровь.
    
— Вот так! Так будет с каждым, кто не хочет понять высшей справедливости!
    
— Вы мне противны, Четырехглазый, — сказал Пашка.
    
— А мне не нужно тебе нравиться, мальчишка! Через несколько часов тебя не будет на свете. Уж я позабочусь, чтобы всенародный суд с тобой расправился пожестче.
    
Улица кончилась, и они оказались на площади перед дворцом. На этот раз они подошли к нему со стороны главного входа.
    
Дворец оказался большим зданием из полированного мрамора с зелеными нефритовыми колоннами. Колонны были украшены пышными капителями, которые представляли собой пауков, плетущих паутину. В стеклянные глаза пауков были замурованы зеленые светлячки, они бились внутри, старались вылететь наружу, и от этого казалось, что пауки вертят глазами. На отполированных стенах дворца были выложены алмазами слова:
    
     
«ТРУД — ПОРЯДОК — СПРАВЕДЛИВОСТЬ — ЭТО И ЕСТЬ СЧАСТЬЕ»
    
    
Площадь перед дворцом была заполнена жителями подземного города. Свободное пространство перед широкими ступенями, ведущими к дворцу, было оцеплено рядами лемуров-охранников с электропалками на изготовку. За их спинами покорной молчаливой толпой стояли обыкновенные лемуры. Канцеляристы держали в лапках заветные коробочки с камешками и палочками. Другие лемуры также прижимали к груди инструменты своего труда: один лопату, второй лом, третий метлу, четвертый грабли, пятый весы. Гномы толпились в первом ряду, а неандертальцы стояли закованные в цепи — видно, их здесь боялись.
    
Два тролля вытащили из дверей дворца трон, что стоял раньше в зале. И замерли по сторонам его, глядя перед собой зверским взглядом. Вслед за троном из тех же дверей вышли знатные лица государства. По крайней мере так решила Алиса, глядя, как важно они выступают и как толкаются, чтобы занять место поближе к трону.
    
Там были лемуры, но не простые лемуры, а толстые, лоснящиеся, там была старая троллиха в шапке из лемурьих шкур, там были две амебы. Алиса не знала, как их еще назвать — белые студенистые туши, с черненькими глазками по сторонам узкого рта, там был горбатый карлик на костылях из самородного золота и ящерица, которая шагала на задних лапах, упираясь хвостом в пол. Там были две огромные белые летучие мыши, которые семенили, сложив крылья, как плащи, а за ними вышло привидение — ходячий голубой скелет со светящимися зубами. И все эти знатные лица королевства были так густо увешаны драгоценностями, браслетами, ожерельями, диадемами, кольцами, серьгами, что живого места не оставалось. Толпа на площади подалась назад, зашелестел испуганный шепот.
    
Четырехглазый, увидев этих чудовищ, подумал вслух:
    
— За верность этих ублюдков мне приходится дорого платить.
    
— А вы не платите, — сказал Пашка.
    
— Пускай радуются, — сказал Четырехглазый. — Если кто из них начинает заноситься, я обвиняю его в измене, отдаю на растерзание подземному дракону, а богатства возвращаю в казну. Так что считайте — все ценности у них на временном хранении.
    
И Четырехглазый засмеялся. Смех его глухо долетал сквозь сетку.
    
— Эй, стоять! — приказал он гномам в колесах. Повозка замерла. Четырехглазый ступил на площадь, все склонились в поклонах.
    
— Пашка! — ахнула Алиса. — Это не он!
    
— Да, — сказал Пашка не менее удивленно. — Я был убежден, что Четырехглазый и есть Гарольд Иванович. Все сходилось. Но этот…
    
— Он по крайней мере на голову выше Гарольда Ивановича!
    
— Значит, зря мы его подозревали.
   
   
Глава 10. Суд и приговор
    
Странной походкой, будто у него ноги не гнулись, Четырехглазый поднялся по ступенькам. Обернулся, глядя на толпу, но сетки, скрывавшей лицо, не откинул.
    
Он уселся на трон, поднял руку.
    
    
Тролль с трубой вышел вперед и прогудел в трубу.
    
Второй тролль встал рядом.
    
— Начинаем показательный суд! Никто не уйдет от справедливой руки закона. Ура!
    
— Урра! — завопили значительные лица.
    
— Ура, — потянули отдельные голоса в толпе.
    
— Не слышу радости! — рассердился тролль.
    
— Урра! — уже громче крикнула толпа.
    
— Преступники, подойдите сюда! — приказал Четырехглазый.
    
В пещере была такая удивительная акустика, что каждое его слово доносилось до последнего человека в толпе.
    
— Пошли, что ли? — спросил Пашка. Он храбрился, но на самом деле ему было страшно. Алисе тоже. Этот сумасшедший диктатор может действительно казнить их. А желающих исполнить его приказание здесь больше чем достаточно!
    
— Преступление их ужасно! — сказал Четырехглазый.
    
— Смерть! — закричали значительные лица. Ящерица попыталась укусить Пашку, летучие мыши расправили крылья и принялись хлопать ими, тролли скалились…
    
— Есть мнение — смерть, — сказал Четырехглазый. — Есть другие мнения?
    
— Нет! — закричали приближенные. Толпа молчала.
    
— Есть другое мнение, — сказал Пашка. — Во-первых, я не знаю, в чем нас обвиняют.
    
— Позор! — закричали значительные лица. — Он издевается над нашим судом! Он ставит под сомнение слова повелителя.
    
— А вы скажите, скажите! — не сдавался Пашка.
    
— А почему бы и не сказать? — перекрыл общий шум голос Четырехглазого. — Я скажу. У нас все открыто, демократично. Вы прибыли сюда без приглашения, по сговору с нашими злейшими соседями, презренными неандертальцами, для того, чтобы свергнуть законную власть, вы вели агитацию против моей персоны, вы склонили к предательству ничтожных гномов, вы, наконец, намерены открыть тайну нашего великого государства чудовищам, что живут наверху. А как все знают, наверху нет разумных людей. Там нет порядка, нет счастья. Вы — лазутчики, которые хотят отнять у нас наши славные чертоги! Которые хотят съесть все наши продукты и отобрать драгоценности!
    
Какой шум подняли тут значительные лица, трудно вообразить! Больше всего испугала их опасность расстаться с драгоценностями. Троллям пришлось защищать пленников от их гнева.
    
Кое-как угомонив приближенных, Четырехглазый произнес:
    
— Судить этих негодяев будет народ. Как у нас принято. Я не буду вмешиваться в голос народа. Вот ты!
    
Палец Четырехглазого уперся в лемура, который стоял в одном из первых рядов, прижимая к груди маленькую коробочку.
    
Его сразу же вытолкали из толпы, и, перепуганный, ничего не соображающий, он оказался на пустом пространстве.
    
На площади наступила гробовая тишина.
    
— Как зовут тебя, глас народа? — спросил Четырехглазый.
    
— Забыл, — прошептал лемур.
    
Значительные лица покатились от хохота. Одна из летучих мышей даже взмыла над площадью, но Четырехглазый погрозил ей пальцем, и мышь ринулась обратно так быстро, что сшибла с ног троллиху, что, конечно, только прибавило веселья.
    
— Замечательно, — сказал Четырехглазый. — Ты существо без имени, и имя тебе народ. Требуешь ли ты от имени народа, чтобы мы казнили этих мерзавцев?
    
Лемур стоял неподвижно, лишь рот его открывался и закрывался, а хоботок вздрагивал.
    
— Молчание — знак согласия, — произнес Четырехглазый. — Итак, народ потребовал смерти пришельцев, и мы, конечно же, подчиняемся столь недвусмысленно высказанному требованию. Теперь скажи нам, представитель народа, отдадим ли мы их дракону или кинем в пропасть, чтобы они умерли от голода?
    
Лемур выпучил от ужаса глаза и пошатывался, как ванька-встанька.
    
— Правильно, — сказал Четырехглазый. — Кинем. Пускай помучаются перед смертью. Но крови не прольем, не такие мы жестокие, как некоторые распускают о нас слухи. Решено. Единогласно. Кто не согласен, поднимите руки и пеняйте на себя!
    
И вдруг раздался громкий звон.
    
Все неандертальцы подняли свои волосатые могучие руки.
    
— Что? — Четырехглазый подпрыгнул на троне и застучал в бешенстве ногами о пол…
    
Нет, поняла Алиса, не ногами! Он стучал деревянными ходулями! Она хотела сказать об этом Пашке, но тот сделал быстрый шаг вперед, остановился на верхней ступеньке и закричал:
    
— Жители подземелья! Честные гномы и неандертальцы! Угнетенные лемуры и другие тролли! Объединяйтесь! Да здравствует революция! Долой диктатуру Четырехглазого! Час освобождения близок!
    
Значительные особы сначала опешили от такой наглости. Четырехглазый все еще в гневе стучал деревяшками по полу, а в ответ на Пашкин призыв из толпы донесся тонкий, но отчетливый голосок гнома:
    
— Да здравствует свобода!
    
— Найти! — кричал Четырехглазый. — Уничтожить!
    
Началась суматоха. Лемуры кинулись в толпу, разыскивая гнома, другие избивали беспомощных неандертальцев.
    
— А вас… вас, мерзавцы… — Четырехглазый не находил слов от возмущения. Он поднялся на ходулях, потеряв равновесие, уцепился за шапку троллихи, шапка слетела, обнажив лысую бугристую голову.
    
И вдруг Четырехглазый громко ахнул и замер.
    
Голова его медленно поворачивалась, растопыренные пальцы трепетали. Алиса проследила за движением его головы и увидела, что над площадью медленно порхает какое-то насекомое, похожее на ночную моль, только больше размером и совсем прозрачное.