1 2 3 4 5 6 7 8 
Брендолин Мэдсен насмерть сбил какой-то пьяный на снегоходе, когда та каталась на лыжах. Он скрылся, оставив в лесу ее тело в полумиле от дома Мэдсенов. Когда Брендолин не вернулась домой к шести часам, двое полицейских из Фрипорта и местные добровольцы из «сторожевой группы» организовали поисковую партию. Тело нашел отец и полмили нес через лес на руках до дома. Дарси, дежурившая у телефона в гостиной и успокаивавшая мать, увидела его первой. Он шел по дорожке, залитой резким светом полной луны, и изо рта у него вырывались клубы пара. При виде его она почему-то вспомнила — и до сих пор винила себя в этом — о старых черно-белых фильмах, которые иногда показывали по каналу «старой классики» Тернера. Там герой обычно вносит невесту на руках в дом, где им предстоит провести счастливый медовый месяц, а пятьдесят скрипок оркестра обильно поливают эту трогательную сцену приторным сиропом.
    
Как выяснилось, Боб Андерсон оказался человеком, который мог понять ее, как никто другой. Он не терял брата или сестру, но потерял самого близкого друга. Они играли в бейсбол, и тот выскочил на дорогу, чтобы подобрать неудачно брошенный питчером мяч, угодил под грузовик и вскоре скончался в больнице. По счастью, питчером был не Боб — в то время он увлекался не бейсболом, а плаванием. Они пережили схожие трагедии, и это не только заставило ее по-особому относиться к их отношениям, но и было расценено ею как некий мистический знак, подчеркивавший неслучайность их встречи.
    
— Останься в Вермонте, Бобби. И съезди на распродажу. Я очень тронута и ценю твое внимание, но если ты вернешься, то почувствую себя глупой и тогда точно разозлюсь не на шутку.
    
— Хорошо, но завтра в полвосьмого я перезвоню. Предупредил по-честному!
    
Она рассмеялась, с облегчением отметив, что смех получился искренним… Во всяком случае, достаточно правдоподобным. А почему, собственно, она не может от души рассмеяться? Какого черта? Она любит его и имеет право толковать любое сомнение в его пользу. Любое! Любовь нельзя перекрыть, как вентиль, даже если после двадцати семи лет брака она становится похожей на привычку. Любовь идет от сердца, а у сердца свои законы.
    
— Бобби, ты всегда звонишь в полвосьмого!
    
— Отпираться бессмысленно, уличен с поличным! Перезвони мне…
    
— …если что, не важно во сколько, — закончила она фразу за него. Она почти совсем пришла в себя. Просто удивительно, от каких потрясений способно оправиться сознание. — Обязательно.
    
— Я люблю тебя, милая. — Традиционная фраза, которой он прощался с ней по телефону, а за годы совместной жизни телефонных разговоров было не счесть.
    
— Я тоже тебя люблю, — ответила она улыбаясь. Повесив трубку, Дарси прижалась лбом к стенке и заплакала, даже не стерев улыбку с лица.
   
   
    
     
6
    
    
Ее старенький компьютер, выглядевший в соответствии с модным стилем ретро, стоял в комнате, где она занималась рукоделием. Обычно Дарси включала его только для просмотра электронной почты или покупок в интернет-магазине, но сегодня она открыла поисковик «Гугл» и набрала «Марджори Дюваль». Сначала она сомневалась, стоит ли добавлять в строку поиска «Биди», но потом решилась — к чему продлевать агонию? Она не сомневалась, что это имя все равно всплывет. Нажав клавишу ввода, Дарси смотрела, как в углу экрана закрутилось колесико режима поиска, и снова почувствовала резь в животе. Дарси поспешила в ванную и, устроившись на стульчаке, опустила голову, закрыв лицо руками. На двери висело зеркало, но она не хотела на себя смотреть. Как оно вообще здесь оказалось? Как она могла разрешить его повесить? Кому вообще нужно разглядывать себя, сидя на унитазе? Даже когда все в порядке, а не как сегодня вечером?
    
Она медленно побрела к компьютеру, еле волоча ноги, словно ребенок, который понимает: его непременно накажут за нечто, называемое матерью Дарси «большой бякой». На ее запрос «Гугл» выдал более пяти миллионов ссылок. О, всемогущий «Гугл», такой щедрый и такой ужасный! Но первая ссылка едва не заставила ее рассмеяться — она предлагала пообщаться с Марджори Дюваль и Биди на «Твиттере». Дарси решила, что может пропустить эту ссылку. Если она не ошибалась — Господи, как же ей хотелось ошибиться! — нужная ей Марджори больше не заходила на «Твиттер».
    
Вторая ссылка была на «Портленд пресс гералд». Дарси кликнула на нее, и на экране появилась фотография, увидев которую она отшатнулась, будто получив пощечину. Точно такую же фотографию она видела по телевизору, а возможно, и в газете, потому что они ее выписывали. Статья была опубликована на первой полосе десять дней назад. Кричащий заголовок гласил: «Женщина из Нью-Гемпшира может оказаться одиннадцатой жертвой Биди», а подзаголовок пояснял: «Полиция уверена на девяносто процентов».
    
На фотографии в газете на Марджори Дюваль было черное платье, и она выглядела очень эффектно. Снимок явно профессиональный и сделан в студии. Волосы были распущены и казались светлее, чем на карточке водительского удостоверения. Дарси удивилась, откуда в газете этот снимок, и решила, что его, наверное, дал муж Марджори. Скорее всего фотография стояла на каминной полке по адресу Хани-лейн, 17, или висела там на стене. Хорошенькая хозяйка приветствует гостей дежурной улыбкой.
    
Мужчины предпочитают блондинок, потому что с брюнетками труднее поладить.
    
Еще одно из любимых изречений Боба. Дарси оно никогда особенно не нравилось, а сегодня тем более.
    
Тело Марджори Дюваль нашли в овраге за городской чертой Норт-Конвея в шести милях от ее дома в Южном Гансетте. По мнению шерифа, смерть скорее всего наступила в результате удушения, но точную причину обещали установить при вскрытии. От дальнейших комментариев он отказался и на вопросы отвечать не стал. Однако анонимный источник, «близкий к полиции», что хотя бы отчасти придавало достоверность его словам, заявил, что действия преступника, избившего и изнасиловавшего Дюваль, заставляют вспомнить об убийствах, совершенных Биди.
    
Далее приводился полный перечень этих убийств. Первое было совершено в 1978 году, следующее — в 1980-м, еще два — в 1981-м. Две женщины убиты в Нью-Гемпшире, две — в Массачусетсе, пятая и шестая — в Вермонте. Затем перерыв, который длился шестнадцать лет. Полиция считала, что причиной тому стало следующее. Биди мог просто переехать в другой регион и продолжил свое «дело» там. Его могли арестовать за какое-то другое преступление, не связанное с этими убийствами, и он отбывал срок. И наконец, он мог просто покончить с собой. По авторитетному мнению психиатра, с которым связался журналист, когда готовил статью, Биди не мог прекратить убийства, пресытившись ими.
    
«Подобные типы, — заявил психиатр, — никогда не устают от убийств. Это — их наркотик, их потребность. Мало того, это — их тайная жизнь».
    
«Тайная жизнь». Красивая обертка для отравленной конфеты.
    
Шестой жертвой Биди была женщина из Барра, тело которой зацепила в сугробе снегоуборочная машина за неделю до Рождества. Дарси подумала о родственниках несчастных, для которых праздник обернулся настоящим кошмаром. Она вспомнила, что в тот год и для нее Рождество было невеселым. Чувствуя себя одинокой вдалеке от дома, в чем она бы ни за что не призналась матери, не уверенная в своей профессиональной пригодности даже после восемнадцати месяцев работы и полученной надбавки к зарплате, Дарси смотрела в будущее без всякого оптимизма. У нее были знакомые — приятельницы, с которыми она выбиралась по выходным выпить по коктейлю и повеселиться, — но не было настоящих друзей. Ей всегда было трудно с кем-то сойтись поближе и подружиться. Она отличалась застенчивостью, если не сказать замкнутостью.
    
И тогда в ее жизни появился улыбающийся Боб, который стал ее приглашать на свидания и не отставал, пока она не соглашалась. Это произошло месяца через три после того, как нашли тело последней жертвы «первого цикла» Биди. Они полюбили друг друга, и Биди исчез на шестнадцать лет.
    
Благодаря ей? Потому что полюбил ее? Потому что хотел остановиться?
    
Это может быть простым совпадением. Не более того.
    
Может, и так, но карточки из тайника, устроенного в гараже, делали вероятность совпадения практически нулевой.
    
Седьмая жертва Биди, ставшая первой в его «новом цикле», оказалась женщиной из Уотервилля, штат Мэн. Ее звали Стейси Мур. Труп обнаружил в подвале муж, когда вернулся из Бостона, куда ездил с друзьями посмотреть игру «Ред сокс». Это случилось в августе 1977 года. Она была абсолютно голой, руки связаны за спиной, на ягодицах и бедрах следы десятка укусов, а голова засунута в мешок с сахарной кукурузой, которой Муры торговали в киоске на обочине 106-й автострады.
    
Через два дня водительское удостоверение Стейси Мур и ее карточка страховки, перевязанные резинкой, были доставлены почтой в департамент по расследованию убийств города Огаста, штат Мэн. Адрес был выведен большими печатными буквами, а к карточкам прилагалась записка со словами: «ПРИВЕТ! Я ВЕРНУЛСЯ! БИДИ».
    
Детективы, занимавшиеся делом Стейси Мур, тут же узнали почерк преступника: тот же набор документов, удостоверяющих личность жертвы, и такая же шаловливая записка, что и во всех предыдущих случаях. Убийца знал, когда жертвы окажутся одни. Он пытал их, кусал, насиловал или сексуально измывался, убивал, а через несколько недель или месяцев издевательски посылал в полицейский участок их документы.
    
Чтобы никто не посягал на его славу, мрачно заключила Дарси.
    
Следующее убийство Биди совершил в 2004 году, а девятое и десятое в 2007-м. Два последних были особенно ужасными, потому что одной из жертв оказался ребенок. У десятилетнего сына убитой женщины разболелся живот, и его отпустили из школы домой, где он, судя по всему, и застал Биди за «работой». Тела мальчика и матери нашли в протекавшем неподалеку ручье. Когда в казармы полицейского управления штата Массачусетс пришло письмо с водительским удостоверением и двумя кредитными карточками, в прилагавшейся записке говорилось: «ПРИВЕТ! С МАЛЬЧИКОМ ВЫШЛО СЛУЧАЙНО! МНЕ ЖАЛЬ! НО ВСЕ ПРОИЗОШЛО БЫСТРО, И ОН НЕ „СТРАДАЛ“! БИДИ».
    
Статей было еще много — о всемогущий «Гугл»! — но что они могли добавить? Надежда Дарси, что все прояснится и вечер окажется самым обычным, уступила место кошмару. Поможет ли чтение новых статей о Биди исправить положение? Ответ был очевиден.
    
Живот снова схватило, и Дарси побежала в ванную. Хотя там работал вентилятор, запах все равно еще чувствовался. Обычно людям удается не обращать внимания на то, насколько зловонна жизнь, но не всегда. Дарси упала на колени перед унитазом и, открыв рот, уперлась взглядом в голубоватую воду. Сначала ей показалось, что приступ тошноты немного отступил, но тут она подумала о почерневшем лице задушенной Стейси Мур, чью голову засунули в кукурузу, и о ее ягодицах, покрытых засохшей кровью цвета молочного шоколада. При этой мысли Дарси ощутила резкий спазм в животе, и ее два раза вырвало, причем с такой силой, что на лицо попали капли из подвесного освежителя и даже рвотных масс.
    
Плача и задыхаясь, она спустила воду. Унитаз придется мыть дополнительно, но сейчас она могла только опустить крышку сиденья и, оставаясь на полу, прижаться щекой к ее прохладной бежевой поверхности.
    
Что мне делать?
    
Самым простым и правильным решением было бы позвонить в полицию, но вдруг потом выяснится, что это ошибка? Боб всегда был таким понимающим и великодушным. Когда она врезалась в дерево возле почты и разбила ветровое стекло их старенького фургона, он беспокоился только о том, не поранилась ли она осколками. Но сможет ли он ее простить, если она укажет на него как на убийцу одиннадцати человек, а он ни в чем не виновен? Все это сразу попадет в прессу! Виновен или нет, но его фотография точно появится в газетах. Причем на первой полосе. И ее снимки тоже.
    
Дарси с трудом поднялась, достала ершик для унитаза и начала прибираться. Она двигалась очень медленно. Спина болела. Наверное, в какой-то момент она потянула мышцу.
    
Она вдруг с ужасом сообразила, что в эту историю, которую наверняка раздуют газеты и начнут цинично обсуждать на круглосуточных телеканалах, окажется втянута не только она и Боб, но и дети. У Донни и Кена появились два первых клиента, а в случае огласки истории с Бобом и банк, и автосалон сразу откажутся иметь с ними дело. Фирма «Андерсон и Хейворд», которая только-только получила шанс встать на ноги, мгновенно вылетит в трубу. Дарси не знала, сколько именно вложил Кен Хейворд, но Донни вложился по полной. И дело даже не в деньгах, а в душе, устремлениях и надежде, с которыми человек начинает дело на заре жизненного пути.
    
А Петра и Майкл в этот самый момент, наверное, продумывают новые детали предстоящего свадебного торжества, не подозревая, что над их головами раскачивается двухтонный груз, этакий сейф, подвешенный на гнилой веревке. Петс всегда обожала отца. Что станет с ней при известии, что руки, качавшие ее на качелях на заднем дворе, задушили одиннадцать женщин? Что губы, целовавшие ее на ночь, скрывали зубы, вонзавшиеся в плоть одиннадцати женщин, причем некоторые были прокушены до кости?
    
Вернувшись к компьютеру и снова обратившись к экрану, Дарси вдруг ясно представила на нем чудовищный заголовок первой полосы газеты:
    
     
СЕРИЙНЫЙ УБИЙЦА «БИДИ» ВОДИЛ СКАУТОВ В ПОХОДЫ НА ПРОТЯЖЕНИИ 17 ЛЕТ!
    
    
А рядом фотография Боба в скаутском галстуке, нелепых шортах цвета хаки и длинных носках.
    
Дарси в ужасе прикрыла ладонью рот. Она чувствовала, что кровь в сосудах глаз пульсировала так, будто они вот-вот выскочат из орбит. Она подумала о самоубийстве, и это показалась ей не просто рациональным, а единственным выходом. Она оставит записку, где объяснит, что поступила так, испугавшись рака, которым наверняка больна. Или что у нее появились признаки болезни Альцгеймера — это еще лучше. Но самоубийство все равно бросит тень на других членов семьи, и что, если она ошиблась? Что, если Боб просто нашел эти карточки на дороге?
    
Ты сама понимаешь, насколько это маловероятно, не преминула уколоть ее «разумная Дарси».
    
Пусть так, но «маловероятно» и «невозможно» — это разные понятия, да к тому же имелось еще одно обстоятельство, делавшее положение Дарси безвыходным. А вдруг она не ошибалась? Разве ее смерть не развяжет Бобу руки для новых убийств, поскольку ему не придется больше вести двойную жизнь? Дарси не очень-то верила в загробную жизнь, но что, если она все же существует? И там ее будут ожидать не райские кущи, а жуткая толпа задушенных и искусанных мужем женщин, которые обвинят ее в своей смерти, потому что она смалодушничала и выбрала самое легкое для себя решение? И если она скроет свою находку — чего, конечно, она не допускала в принципе, — то разве эти обвинения не будут справедливыми? Неужели она может обречь других женщин на смерть, лишь бы не расстроить чудесную свадьбу дочери?
    
Дарси уже жалела, что не умерла раньше.
    
Но она была жива.
    
Впервые за долгие годы Дарси Мэдсен Андерсон опустилась на колени и начала молиться. Но молитва ей не помогла, она по-прежнему чувствовала себя одинокой.
   
   
    
     
7
    
    
Дарси никогда не вела дневник, но на дне вместительного ящика для шитья у нее хранились ежедневники, где были указаны все деловые встречи мужа примерно за десять лет. Будучи бухгалтером, да еще имевшим побочный бизнес, Боб скрупулезно собирал все чеки и документы, позволявшие оптимизировать налоги до последнего цента, включая расчет износа автомобиля.
    
Дарси положила папки Боба с бумагами и свои ежедневники возле компьютера, открыла «Гугл» и приступила к сверке записей с именами и датами кончины жертв Биди, хотя не всегда эти даты были точными. Когда она приступила к работе, часы на экране монитора, беззвучно отсчитывая минуты, показывали одиннадцатый час вечера.
    
Она бы с радостью заплатила десятком лет своей жизни, лишь бы найти безусловное подтверждение, что хотя бы к одной из смертей он никак не мог быть причастен, но записи в ежедневниках только усилили подозрения. Тело Келли Джарвей из Кина, штат Нью-Гемпшир, нашли в лесу за местной свалкой 15 марта 2004 года. Вскрытие показало, что ее убили от трех до пяти дней назад. В ежедневнике Дарси за 2004 год на числах 10–12 марта имелась запись «Боб — Фицуильям, Брат.». Джордж Фицуильям являлся одним из самых уважаемых клиентов фирмы «Бенсон, Бейкон и Андерсон». А сокращение «Брат» означало город Братлборо, где Фицуильям жил. Оттуда до Кина, штат Нью-Гемпшир, — рукой подать.
    
Тела Хелен Шейверстон с сыном Робертом обнаружили в ручье городка Эймсбери 11 ноября 2007 года, а жили они в Тассель-Виллидже, что в двенадцати милях от этого городка. На странице за ноябрь 2007 года рукой Дарси были отчеркнуты числа с восьмого по десятое и надписано: «Боб в Согасе, две распродажи плюс аукцион монет в Бостоне». Ей вдруг вспомнилось, что она, кажется, звонила в мотель Согаса в один из тех вечеров, но Боб не взял трубку. Наверное, задержался с каким-нибудь торговцем монетами или стоял под душем? Дарси почти не сомневалась, что так и было. А может, он как раз в это время возвращался на машине? После небольшого крюка в Эймсбери? А если он и в самом деле принимал душ, то что смывал?
    
Дарси перешла к его бумагам, когда часы на мониторе уже показывали приближение к полуночи — колдовское время, когда, как считается, мертвецы покидают могилы. Она старалась проявить максимум аккуратности и раз за разом перепроверяла данные. Информация о событиях конца семидесятых была обрывочной и в общем-то бесполезной, к тому же тогда Боб редко куда выезжал и трудился в основном в офисе. А вот начиная с восьмидесятых, всяких счетов и чеков, необходимых для отчетности, было предостаточно. Он совершенно определенно был неподалеку от мест, где Биди совершал убийства в 1980-м и 1981-м. Время и место каждой его командировки точно совпадали со временем и местом того или иного преступления. И «разумная Дарси» не преминула подумать, что если в доме много кошачьей шерсти, то наверняка где-то есть и кошка.
    
Что мне теперь делать?
    
Самым разумным было подняться в спальню и постараться уснуть. Она сомневалась, что ей это удастся, но принять горячий душ и лечь в кровать точно не повредит. Она ощущала запах собственного пота, сил не было, спина болела.
    
Выключив компьютер, Дарси медленно побрела на второй этаж. После душа спину немного отпустило, да и пара таблеток тайленола должна была подействовать часам к двум ночи — она не сомневалась, что к этому времени все равно спать не будет. Убирая таблетки в аптечку, Дарси достала оттуда бутылочку с амбиеном и долго на нее смотрела, а потом положила обратно. Она все равно не уснет, даже приняв снотворное, а от него мысли начнут путаться, и страх только усилится.
    
Она легла и посмотрела на тумбочку у противоположной стороны кровати. Будильник Боба. Запасная пара очков для чтения. Книга Пола Янга «Хижина». Пару дней назад он сказал ей: «Ты должна обязательно прочесть ее. Она перевернет твое представление о мире».
    
Дарси выключила лампу, но перед ней тут же возникла Стейси Мур — голова в кукурузе, — и она снова включила свет. Обычно темнота была ей приятна, означая приближение сна, но только не сегодня. Сегодня в темноте был «гарем» Боба.
    
Это еще неизвестно. Не забывай, что ты ничего не знаешь наверняка.
    
Но если в доме много кошачьей шерсти…
    
Хватит уже об этой шерсти!
    
Она лежала, широко раскрыв глаза, а роившиеся в голове мысли беспрестанно перескакивали с одного на другое. Дарси думала о жертвах, о детях, о себе и вдруг даже вспомнила давно забытую библейскую историю, как Иисус молился в Гефсиманском саду. Решив, что в мучительных размышлениях провела не меньше часа, Дарси бросила взгляд на будильник Боба и поразилась: прошло всего двенадцать минут. Приподнявшись на локте, она повернула будильник циферблатом к стене.
    
Он не вернется раньше шести часов вечера завтрашнего дня… хотя формально завтра уже наступило, ведь сейчас первый час. Но все равно у нее было восемнадцать часов. Вполне достаточно, чтобы принять какое-то решение. Конечно, если бы она могла уснуть, это очень помогло бы — сон обладал способностью возвращать ясность мысли, — но рассчитывать на это не приходилось. Едва Дарси начинала впадать в полузабытье, как ей тут же вспоминались Марджори Дюваль, или Стейси Мур, или — самое ужасное — десятилетний Роберт Шейверстон. «ОН НЕ „СТРАДАЛ“». И сон тут же улетучивался. Ей вдруг подумалось, что она больше никогда не сможет уснуть. Конечно, такое невозможно, но сейчас, когда даже после полоскания во рту ощущался привкус рвоты, а сон так и не пришел, это казалось вполне реальным.
    
В какой-то момент ей вспомнилось, как в раннем детстве она ходила по дому и заглядывала в зеркала. Дарси прижималась к ним носом, приставив к лицу с обеих сторон ладони и задерживая дыхание, чтобы поверхность не запотела.
    
Застав ее за этим занятием, мама всегда ругалась. «На зеркале останется пятно, и мне придется его вытирать. Что за странное желание вечно себя разглядывать? Все равно красивее не станешь! И зачем так прижиматься к зеркалу? Ты же ничего не увидишь!»
    
Сколько ей тогда было лет? Четыре года? Пять? Слишком мало, чтобы объяснить: ее интересовало вовсе не отражение. Во всяком случае, не оно было главным. Дарси верила, что зеркала позволяют заглянуть в другую жизнь, что в отражении она видела не их гостиную или ванную комнату, а гостиную или ванную комнату совершенно другой семьи. Не Мэдсенов, а, например, Мэтсенов. Потому что в зеркале все было похоже, но не так, как в жизни, и если смотреть достаточно долго, то можно заметить различия. Ковер оказывался овальным, а не круглым, как у них дома, дверная ручка «меняла» защелку на щеколду, а выключатель висел с другой стороны двери. И девочка в зеркале была похожей, но не точно такой, как она. Дарси не сомневалась: они были родственницами, например зеркальными сестрами, но все же разными людьми. И ту маленькую девочку звали вовсе не Дарселлен Мэдсен, а, например, Джейн, Сандра или даже Элинор Ригби, которая по какой-то причине (по какой-то жуткой причине) подбирала рис, рассыпанный на свадьбе в церкви.[71]
    
Лежа на своей стороне кровати в пятне света от прикроватной лампы, Дарси начала незаметно погружаться в полузабытье. Она подумала, что если бы сумела тогда рассказать матери о другой, не похожей на нее девочке по ту сторону зеркала, ее бы наверняка отвели к детскому психологу. Но вообще-то ее интересовала совсем не та девочка. Ее интересовал мир, существовавший в зазеркалье, и, окажись она в том, другом, доме, мир реальный продолжал бы жить своей жизнью и дожидаться ее возвращения.
    
Со временем эти мысли исчезли, чему немало содействовало появление новой куклы, получившей имя миссис Баттеруорт, потому что так назывался любимый сироп для блинов, и нового кукольного домика. Тогда воображение Дарси переключилось на обычную для девочек игру в дочки-матери: готовку, уборку, магазины, воспитание кукол, переодевание и тому подобное. И вот сейчас после стольких лет она снова заглянула в зазеркалье, где уже давно поселился муж повзрослевшей девочки и творил что-то ужасное.
    
Отличное качество за разумную цену — любимое выражение Боба, вполне годившееся для девиза всех бухгалтеров.
    
Грудь вперед и нос по ветру — неизменный ответ на вопрос «Как дела?», который знали все скауты, ходившие с Бобом в поход по «Тропе мертвеца». И наверняка среди них оказалось немало тех, кто забрал эту фразу в свою взрослую жизнь.
    
Мужчины предпочитают блондинок, потому что с брюнетками труднее поладить…
    
Затем Дарси все-таки сморил сон, и, хотя ему было не под силу полностью снять напряжение, морщинки у нее на лбу и по углам красных и распухших от слез глаз все же немного разгладились. Она спала неглубоко и пошевелилась, услышав, как к дому подъехала машина мужа, но тут же снова провалилась в сон. Ее бы точно разбудил яркий свет фар внедорожника, осветивший потолок спальни, однако Боб предусмотрительно выключил их при подъезде к дому.
   
   
    
     
8
    
    
По ее щеке водила бархатной лапкой кошка. Очень осторожно, но очень настойчиво.
    
Дарси хотела ее прогнать, но рука будто налилась свинцом. И все это происходило во сне, ведь у них не было никакой кошки. «Если в доме много кошачьей шерсти, то наверняка где-то есть и кошка», — услужливо подсказывало пробуждающееся сознание.
    
Теперь кошка осторожно убрала челку со лба Дарси и нежно погладила кожу, только это не могла быть кошка, поскольку кошки не разговаривают.
    
— Проснись, Дарси, милая. Нам надо поговорить.
    
Голос тихий и успокаивающий, совсем как прикосновения. Голос Боба. И не кошачья лапка, а рука мужа. Только этого не может быть, потому что он в Мон…
    
Она открыла глаза и увидела, что перед ней на кровати сидел действительно он и нежно гладил лицо и волосы, как часто делал, когда она раскисала. На нем была выходная тройка, которую он шутливо называл «костюмчик», пиджак расстегнут, верхняя пуговица рубашки тоже. Из кармана пиджака торчал уголок галстука, будто показывая язык. Бросив взгляд на живот, нависший над ремнем, она поймала себя на мысли, что едва не сказала: «Бобби, тебе надо поберечь сердце и последить за весом».
    
— Ка… — С ее губ сорвалось нечто невразумительное, похожее на карканье.
    
Он улыбнулся, продолжив нежно водить пальцами по ее волосам, лицу и шее. Она откашлялась и повторила вопрос:
    
— Как ты здесь оказался, Бобби? Сейчас… — Она подняла голову, чтобы посмотреть на будильник, но он стоял циферблатом к стене.
    
Продолжая улыбаться, муж бросил взгляд на наручные часы:
    
— Без четверти три. После нашего разговора я просидел в своем дурацком номере два часа, пытаясь убедить себя, что ошибаюсь и такого просто не может быть. Но какой смысл себя обманывать? Поэтому я сел в машину и отправился в путь. На дорогах — никого! Даже не знаю, почему я больше не езжу ночью. Надо бы это исправить. Если, конечно, я не окажусь в результате в тюрьме Шоушенк или Конкорд. Но ведь это зависит от тебя, верно?
    
Он продолжал гладить ее лицо. Ощущение было знакомым, и запах тоже. Раньше это ей всегда нравилось, но только не теперь, и дело даже не в этой проклятой находке в гараже. Почему она раньше не замечала, какими самодовольно собственническими были его прикосновения? Казалось, этим жестом он говорил: Хоть ты и старая псина, зато — моя старая псина! И на этот раз сделала лужу на полу, когда меня не было дома. А это плохо! Это очень плохо!
    
Она оттолкнула руку Боба и села.
    
— Что ты такое несешь? Прокрался сюда, разбудил…
    
— Да, ты спала с включенным светом, я увидел его, когда подъезжал. — В его улыбке не было никакого смущения. И ничего зловещего. Перед ней был открытый и доброжелательный Боб Андерсон, в которого она влюбилась почти с первого дня знакомства. На мгновение в ее памяти промелькнула их первая брачная ночь, вспомнилось, каким нежным и ласковым он был, как не торопил ее, давая возможность привыкнуть к новому ощущению…
    
И сейчас он действует точно так же.
    
— Ты никогда не спишь с включенным светом, Дарси. И хотя ты надела ночную рубашку, лифчик так и не сняла, что тоже на тебя не похоже. Ты просто забыла его снять, верно? Бедняжка! Совсем измучилась! — Он дотронулся до ее груди, но быстро — слава Богу! — убрал руку. — И ты повернула мой будильник к стене, чтобы не видеть время. Ты очень расстроилась, и причиной был я. Мне очень жаль, Дарси. Очень, очень жаль.
    
— Я съела что-то, и у меня расстроился желудок. — Это было единственным, что пришло ей в голову.
    
Он спокойно улыбнулся:
    
— Ты нашла мой тайник в гараже.
    
— Я не понимаю, о чем ты!
    
— Ты постаралась сложить все так, как было, но я очень осмотрителен и внимателен. Кусочек скотча на планке был оторван, а ты его даже не заметила, так ведь? Да и как ты могла заметить? Он же прозрачный и почти не виден. А шкатулка в тайнике, которую я всегда кладу на одно и то же место, оказалась чуть сдвинута влево.
    
Он потянулся, чтобы погладить ее по щеке, но сразу убрал руку, когда она отстранилась.
    
— Бобби, я вижу, тебя что-то тревожит, но, честно, не понимаю, о чем ты. Наверное, ты просто переутомился.
    
Уголки его губ скорбно опустились, а глаза наполнились слезами. Невероятно! Она поймала себя на мысли, что едва не начала его жалеть. Эмоции, похоже, — всего лишь обыкновенные рефлексы, которые формируются точно так же, как и привычки.
    
— Мне кажется, я всегда знал, что этот день настанет.
    
— Но я и понятия не имею, о чем ты говоришь!
    
Он вздохнул:
    
— По дороге назад у меня было много времени все обдумать, дорогая. И чем больше я думал, тем больше убеждался, что на самом деле все сводится к ответу на один-единственный вопрос: «ЧСД?»
    
— Я не…
    
— Тсс! — Он приложил палец к ее губам. Она уловила запах мыла. Наверное, он принял душ перед отъездом из мотеля. Очень на него похоже. — Я расскажу тебе все. Не стану ничего утаивать. Мне кажется, в глубине души мне всегда хотелось, чтобы ты знала.
    
Ему всегда хотелось, чтобы она знала? Господи Боже! Наверняка ей предстояло услышать ужасные откровения, но сейчас хуже этих слов ничего не было.
    
— Я не хочу ничего знать. Что бы ты ни вбил себе в голову, я ничего не хочу знать!
    
— Я вижу, твой взгляд изменился, родная, а я научился читать по женскому взгляду. Даже стал настоящим экспертом. «ЧСД?» означает «Что сделает Дарси?». В данном случае — что сделает Дарси, если найдет мой тайник и то, что хранится в шкатулке? Кстати, она мне всегда очень нравилась, потому что ее подарила мне ты.
    
Он наклонился вперед и слегка коснулся губами ее лба. Губы у него были влажными. Впервые в жизни их поцелуй вызвал у нее тошноту, и она вдруг поняла, что может умереть, не дожив до рассвета.
    
А он постарается сделать так, чтобы я не «страдала».
    
— Сначала я спросил себя, скажет ли тебе что-нибудь имя Марджори Дюваль. Мне бы очень хотелось ответить «нет», но иногда приходится быть реалистом. Ты никогда особенно не следила за новостями, но мы прожили достаточно долго вместе, и я знал: ты в курсе главных событий, которые обсуждаются в газетах и по телевидению. Я решил, что ты вспомнишь имя, а если даже и не вспомнишь, то узнаешь лицо по фотографии на правах. Кроме того, я не сомневался, что тебе захочется выяснить, откуда у меня эти карточки. Женщины очень любопытны. Достаточно вспомнить Пандору.
    
Или жену Синей Бороды, подумала она. Та заглянула в запертую комнату и нашла в ней останки своих предшественниц.
    
— Боб, я повторяю, что не понимаю, о чем ты гово…
    
— Поэтому первое, что я сделал, так это залез в твой компьютер, открыл поисковик, которым ты всегда пользуешься, и посмотрел, на какие сайты ты заходила недавно.
    
— Что?!
    
Он довольно хмыкнул, будто она удачно пошутила.
    
— Ты даже не знала, что это возможно! Так я и думал, поскольку каждый раз, когда проверял, вся информация была на месте. Ты никогда ничего не стирала! — И он снова довольно хмыкнул, как делают мужья, когда их жены демонстрируют качество, которые те в них особенно ценят.
    
Дарси впервые почувствовала, как в ней начинает закипать гнев. Наверное, это было глупо, учитывая все обстоятельства, но что есть, то есть.
    
— Ты копался в моем компьютере? Мерзавец! Грязный мерзавец!
    
— Конечно, копался! У меня есть очень плохой друг, который совершает очень плохие поступки. В такой ситуации человеку просто необходимо быть в курсе того, чем дышат самые близкие ему люди. С тех пор как дети живут отдельно, к близким людям относишься только ты одна.
    
Плохой друг? Плохой друг, который совершает плохие поступки? У Дарси все поплыло в голове, но одно не вызывало сомнений: отпираться бессмысленно. Она знала, и он знал, что она знала.
    
— Ты посмотрела информацию не только о Марджори Дюваль. — В его голосе не было ни стыда, ни смущения, а только искренняя печаль, что им приходится об этом говорить. — Ты знаешь обо всех. — Затем он неожиданно рассмеялся. — Надо же!
    
Она оперлась на спинку кровати, отчего чуть отодвинулась от мужа. Это было хорошо! Все эти годы они спали, соприкасаясь бедрами и прижимаясь друг к другу, а теперь ее радовало, что она отодвинулась!
    
— Какой еще «плохой друг»? О чем ты?
    
Он склонил голову, как всегда делал, когда хотел показать, что она «не догоняет», а ему это нравится, и ответил:
    
— Брайан.
    
Сначала она не поняла и решила, что он говорит о ком-то с работы. Может, о сообщнике? Вообще-то Боб так же плохо заводил друзей, как и она, но у преступников часто имелись сообщники, так что кто знает… Волки тоже охотятся стаями!
    
— Брайан Делаханти, — пояснил он. — Только не говори, что никогда о нем не слышала. Я говорил тебе о нем, когда ты рассказала, что случилось с Брендолин.
    
Она опешила.
    
— Твой школьный друг? Боб, он же умер! Его сбил грузовик, когда он побежал подобрать мяч. Его нет в живых!
    
— Ну… — Боб смущенно улыбнулся. — И да, и нет! Я почти всегда называл его Брайан, когда говорил о нем, но в школе обращался к нему по-другому, потому что он ненавидел свое имя. Я называл его по инициалам. Би-Ди.
    
Она начала было спрашивать, и что с того, но тут до нее дошло. Ну конечно! Би-Ди!
    
Биди!
   
   
    
     
9
    
    
Он говорил долго, и чем дольше она слушала, тем сильнее ее охватывал ужас. Все эти годы она жила с сумасшедшим, но откуда ей было знать? Его безумие походило на подземное море, поверхность которого покрыта скальными породами и толстым слоем почвы. На этой почве растут цветы. Среди них можно гулять, и никому даже в голову не придет, что под ногами скрываются бездонные глубины. А они там действительно есть. И всегда были. Он во всем винил Би-Ди — в «Биди» тот превратился позже, когда Боб стал подписывать этим именем свои послания в полицию, — но Дарси ему не верила. Она подозревала, что, возлагая всю вину на Брайана Делаханти, Боб оправдывал себя, и так ему было легче вести двойную жизнь.
    
По словам Боба, у Би-Ди имелся план притащить в школу оружие и устроить побоище. Эта мысль пришла ему в голову в каникулы после первого года учебы в старшей школе Касл-Рока.
    
— Шел семьдесят первый год, — рассказывал Боб, благодушно покачивая головой, как человек, вспоминающий невинные детские шалости. — Это было задолго до того, как отцы этих вертихвосток сочли нужным за ними присматривать. И эти девчонки нас динамили! Диана Рэмадж, Лори Свенсон, Глория Хэгерти… было еще несколько, но их имен я не помню. План сложился такой. У отца Брайана в подвале хранилось штук двадцать винтовок и пистолетов, в том числе два немецких «люгера» со времен Второй мировой войны, и они нам особенно нравились. Мы хотели притащить их в школу — тогда же не было никаких обысков и рамок металлодетектора.
    
Мы собирались захватить крыло здания, где располагались кабинеты естественных наук, закрыть двери на цепи, убить несколько человек — в основном учителей и одноклассников, которые нам не нравились, — а остальных ребят выгнать на улицу через пожарный выход в конце коридора. Ну… почти всех. Мы хотели оставить девчонок, которые нас динамили, в качестве заложниц. Мы собирались… Би-Ди намеревался провернуть все это до приезда полиции. Он чертил схемы в тетради по геометрии и разрабатывал порядок действий, которые нам следовало предпринять. Мне кажется, в этом списке было около двадцати позиций, начиная с «Включить пожарную тревогу, чтобы создать панику». — Боб хмыкнул. — А когда все здание окажется запертым…
    
Он виновато улыбнулся, но Дарси показалось, что стыдился он, скорее, глупости плана, чем чего-то другого.
    
— Дальше можешь догадаться сама. Пара подростков, у которых уровень гормонов зашкаливал так, что они возбуждались от простого порыва ветра. Мы хотели сказать девчонкам, что отпустим их, если они от души трахнутся с нами. А если откажутся, нам придется их убить. И они бы точно согласились! — Он медленно кивнул головой. — Они бы согласились трахнуться, лишь бы остаться в живых. В этом Би-Ди был прав.
    
Боб погрузился в воспоминания, и глаза подернулись дымкой ностальгии. Ностальгии по чему? По безумным фантазиям юности? Дарси боялась себе признаться, что так и было.
    
— Мы не собирались покончить с собой, как эти тупые рокеры из Колорадо. Ни в коем случае! Под тем крылом был подвал, и Брайан говорил, там есть тоннель. По его словам, он начинался от кладовой и вел к старому пожарному депо по другую сторону Сто девятнадцатого шоссе. В пятидесятых годах в нашем здании располагались начальная и средняя школы, и детей на переменах выводили поиграть в парк, расположенный через дорогу. А чтобы не переходить шоссе, прорыли подземный тоннель.
    
Боб рассмеялся, и Дарси невольно вздрогнула. Он продолжил:
    
— Я поверил ему, а на самом деле он все выдумал. Осенью, когда начались занятия, я спустился в подвал, чтобы увидеть все своими глазами. Кладовка, забитая бумагой и пахнущая краской, которой тогда пользовались на ротаторе, там действительно была, а вот тоннеля не было. Мне так и не удалось его найти, а искал я очень тщательно, поскольку уже тогда отличался основательностью. Не знаю, врал он или действительно думал, что тоннель существует, но его там не было. Мы бы оказались запертыми наверху, и, кто знает, могли бы в конце концов действительно покончить с собой. Трудно предугадать, как поступит четырнадцатилетний подросток, верно? В этом возрасте мальчишки как живые бомбы — они готовы взорваться в любой момент.
    
Вот ты и «взорвался», так ведь, Боб? — подумала она.
    
— Не исключено, что в последний момент мы бы сдрейфили и пошли на попятный. А может, и нет. Би-Ди постоянно заводил меня рассказами, как мы сначала будем ощупывать девчонок, потом заставим раздеть друг друга… — Боб серьезно на нее посмотрел. — Я понимаю, это звучит как обыкновенные мальчишечьи фантазии, но они нарочно нас заводили, а затем потешались. Стоило с ними заговорить, как нас тут же поднимали на смех. А потом они собирались в углу кафетерия, смотрели на нас и смеялись. Такое никому не понравится, верно?
    
Он опустил взгляд на пальцы, нервно барабанившие по коленям, и вновь поднял глаза на Дарси.
    
— Ты должна понять, что Брайан умел убеждать. Он был намного хуже меня. Настоящий псих. Не забывай, в те годы бунтовала вся страна, вот и мы тоже.
    
Сомневаюсь, подумала она.
    
Ее поражало, что он рассказывал обо всем так обыденно, будто насилие и убийство были вполне обычными и даже естественными компонентами сексуальных фантазий всех взрослеющих мальчишек. Может, он и правда в это верил, как в свое время верил в мифический тоннель Брайана Делаханти? Откуда ей знать? Она слушала воспоминания безумца, не в силах поверить, что им оказался Боб. Ее Боб!
    
— Как бы то ни было, — продолжил он, пожимая плечами, — ничего так и не произошло. В то лето Брайан выскочил на дорогу и погиб. После похорон, когда все собрались у него дома на поминки, его мать предложила мне подняться в его комнату и взять что-нибудь на память, если захочу. А я хотел! Еще бы! Я забрал его тетрадь по геометрии, чтобы никто и никогда не смог в нее заглянуть и наткнуться на план по «Великой перестрелке и оргии в Касл-Роке». Это название придумал Брайан. — Боб горько рассмеялся. — Если бы я верил в Бога, то решил бы, что Бог спас меня от самого себя. И кто знает… может, на свете действительно существует нечто… Судьба… которая распоряжается нашими жизнями.
    
— А тебе, значит, Судьба уготовила пытать и убивать женщин? — не выдержав, поинтересовалась Дарси.
    
Он с упреком взглянул на нее.
    
— Они были динамистками! — пояснил он, назидательно подняв палец, как делают учителя. — К тому же это был не я. Все это проделал Биди. Я просто отмечаю, что основания для этого были. И я сказал «проделал», а не «проделывает», не случайно, поскольку больше такое не повторится.
    
— Боб… твой друг Би-Ди давно умер. Его нет на свете почти сорок лет. Ты и сам это знаешь. В смысле, должен это понимать.
    
Он поднял руки, шутливо показывая, что сдается.
    
— Ты хочешь назвать это «самооправданием»? Наверное, именно такой диагноз поставил бы психиатр, и я рад, если ты так думаешь. Но послушай, Дарси! — Он подался вперед и упер палец ей в лоб. — Послушай и запомни: это был Брайан! Он заразил меня… Заразил своими мыслями, если можно так выразиться. Есть такие мысли, от которых просто невозможно избавиться. Как нельзя…
    
— …запихнуть обратно в тюбик выдавленную зубную пасту?
    
Он хлопнул в ладоши так громко, что она едва сдержала крик испуга.
    
— Вот именно! Нельзя запихнуть обратно в тюбик выдавленную зубную пасту! Брайан умер, но его идея продолжала жить. Эта идея — захватить женщин, делать с ними абсолютно все, что только заблагорассудится, — стала его призраком.
    
Говоря это, он перевел взгляд на потолок, а потом посмотрел влево. Дарси где-то читала, что так человек выдает свою ложь, причем ложь намеренную. Но разве было важно, кому из них он лжет — себе или ей? Она решила, что нет.
    
— Я не стану вдаваться в подробности, — снова заговорил он. — Для любимого человека в этом нет ничего интересного. Хочешь — верь, хочешь — нет, но я тебя очень люблю, ты — женщина моей жизни. И ты должна знать, что я этому сопротивлялся. Я боролся с этим целых семь лет, но идея Брайана не оставляла меня в покое и становилась все навязчивее. И тогда я сказал себе: «Я сделаю это один-единственный раз, чтобы навсегда покончить с этим. Чтобы выкинуть его из моей головы! Если меня поймают, значит, так тому и быть, зато я перестану постоянно об этом думать и представлять, каково это!»
    
— Другими словами, простое удовлетворение мужского любопытства, — безучастно заметила она.
    
— Можно и так сказать.
    
— Вроде как заглянуть в бар посмотреть, что там за шум.
    
Он по-мальчишески пожал плечами:
    
— Типа того.
    
— Только ты не удовлетворял любопытство, Бобби. Ты не заглядывал в бар. Ты лишал жизни женщин!
    
На его лице не отразилось ни чувства вины, ни стыда, абсолютно ничего. Казалось, предохранитель, который должен был защитить их отношения, перегорел еще до того, как его успели поставить. Он хмуро взглянул на нее, как мальчишка, которого никак не желают понять.
    
— Дарси, они были динамистками!
    
Ей захотелось выпить воды, но она боялась встать и сходить в ванную. Боялась, что он ее остановит, и — что потом? Что потом?
    
— К тому же, — продолжил он, — я не думал, что меня поймают. Надо только проявить осторожность и действовать по плану. Не по такому дурацкому, который способны разработать озабоченные четырнадцатилетние подростки, а по вполне реальному. И я понял еще кое-что: сам я этого сделать не смогу. Я только все испорчу — меня подведут нервы или замучает совесть. Потому что я — хороший человек. Таким я себя всегда считал и продолжаю считать, как бы самонадеянно это ни звучало. И у меня есть на то основания, верно? Хороший дом, хорошая жена, два чудесных ребенка, которые выросли и начинают самостоятельную жизнь. Вот почему я два года бесплатно работал казначеем города. Вот почему я каждый год помогаю Винни Эшлеру проводить в День всех святых акцию по добровольной сдаче крови.
    
Можно было попросить Марджори Дюваль сдать кровь, подумала Дарси. У нее была первая группа, положительный резус.
    
Он расправил грудь и сказал с убежденностью человека, приводящего неоспоримый аргумент:
    
— Вот почему я занимаюсь детишками в скаутском движении. Я знаю, ты думала, я брошу это, когда Донни подрастет. Но я не бросил. Потому что дело не в нем, а совершенно в другом. Дело в людях, среди которых мы живем, в желании не только брать, но и возвращать.
    
— Тогда верни жизнь Марджори Дюваль. Или Стейси Мур. Или Роберту Шейверстону.
    
Услышав последнее имя, он вздрогнул, как от пощечины.
    
— Мальчик погиб случайно. Его там не должно было быть.
    
— А твое присутствие не было случайностью?
    
— Это был не я! — воскликнул Боб и добавил, с удивительным упорством не понимая всей абсурдности своих слов: — Я не прелюбодей! Это был Би-Ди! Это он заразил меня своими мыслями. Мне самому такое никогда не пришло бы в голову. Я подписал послания в полицию его именем, чтобы снять все вопросы. Конечно, я подписался немного иначе, поскольку пару раз назвал его по инициалам, когда рассказывал тебе о нем в самый первый раз. Ты об этом, наверное, и не помнишь, а вот я помню!
    
Дарси поразилась, с какой скрупулезностью он все продумывал и как досконально все помнил. Неудивительно, что его не поймали. Если бы она не споткнулась об эту проклятую коробку…
    
— Никто из них не имел ни малейшего отношения ни ко мне, ни к моему бизнесу. Это было бы очень плохо. И очень опасно. Но я много разъезжаю и очень наблюдателен. И Би-Ди, который сидит во мне постоянно, тоже. Мы выискиваем динамисток. Их всегда видно. Они носят слишком короткие юбки и нарочно выставляют напоказ бретельки лифчика. Они искушают и соблазняют мужчин. Взять хотя бы ту же Стейси Мур. Уверен, ты о ней читала. Она была замужем, но это отнюдь не мешало ей тереться об меня грудями. Она работала официанткой в кофейне Уотервилля. Я ездил туда в магазин монет Миклсона, помнишь? Пару раз ты даже составила мне компанию, когда Петс училась в колледже, А потом Джордж Миклсон умер, его сын все распродал и переехал в Новую Зеландию или еще куда-то. Так вот, эта женщина заигрывала со мной так, что ты даже представить себе не можешь, Дарси! Всегда интересовалась, не хочу ли я чем-нибудь подсластить кофе, спрашивала про бейсбол, а сама наклонялась, прижималась грудью к плечу, делала все, чтобы я возбудился. И, должен признаться, небезуспешно. Я — мужчина с естественными мужскими потребностями и реакциями, и хотя ты мне никогда не отказывала… все же… я — нормальный мужчина с повышенным содержанием тестостерона в крови. Некоторые женщины это чувствуют и пользуются этим. Это их заводит.
    
Он задумчиво смотрел на свои колени. Потом вдруг резко вскинул голову от неожиданной мысли. Редеющие волосы всколыхнулись и улеглись на место.
    
— И они все время улыбаются! Красная помада и вечная улыбка! Я всегда узнаю эти улыбки. Как и большинство мужчин. «Ха-ха, я вижу, чего ты хочешь, но дальше откровенного флирта дело не пойдет, так что довольствуйся тем, что имеешь». Я-то мог довольствоваться, а вот Би-Ди — нет! — Он медленно покачал головой. — Таких женщин очень много. Узнать их имена проще простого, а потом выяснить про них все по Интернету. Там полно информации, если знать, как искать, а уж бухгалтеры знают. Я проделывал это… десятки раз. Может, даже сто. Наверное, это мое хобби. Я собирал информацию точно так же, как коллекционировал монеты. Обычно это ничем не заканчивалось. Но иногда Би-Ди говорил: «Вот этой надо заняться вплотную, Бобби. Вот этой! Мы вместе составим план, а когда придет время, на сцену выйду я». Вот так все и происходило.
    
Боб сжал ее холодные вялые пальцы в своей руке.
    
— Ты считаешь меня сумасшедшим. Я вижу это по твоим глазам. Но я не сумасшедший, Дарси. Это все Би-Ди… или Биди, если тебе больше нравится его псевдоним для прессы. Кстати, если ты внимательно читала статьи, то наверняка заметила, что я нарочно делал много ошибок в словах и даже в адресе. Я храню список сделанных ошибок в бумажнике, чтобы обязательно повторить их в следующей записке. Это чтобы направить полицию по ложному следу. Я хочу, чтобы копы считали Биди тупым, во всяком случае, малограмотным, и они действительно так считают! За все эти годы меня допрашивали лишь один раз, и то — как свидетеля. Было это давно. Примерно через две недели после того, как Би-Ди убил Стейси Мур. Какой-то хромой старик, уходивший в отставку. Попросил меня перезвонить, если я вдруг что вспомню. Я обещал. Смех, да и только!
    
Он едва слышно фыркнул, как иногда делал, когда они вместе смотрели сериалы «Современная семья» или «Два с половиной человека». Подобная реакция означала, что он оценил ту или иную шутку, и до сегодняшней ночи даже увеличивала удовольствие, которое Дарси получала от забавных перипетий на экране.
    
— И знаешь, что еще, Дарси? Если меня поймают с поличным, я во всем признаюсь. По крайней мере мне так кажется. Вряд ли кто-нибудь может сказать наверняка, как поступит в подобной ситуации. Но никаких деталей я сообщить не смогу. Потому что я почти ничего не помню о самих… событиях. Все делает Биди, а я… даже не знаю, как сказать… Как будто отключаюсь. Похоже на амнезию. Проклятие!
    
Ах ты, лжец! Ты все отлично помнишь. Это видно по твоим глазам, по тому, как кривится рот.
    
— А теперь… все в руках Дарселлен. — Он поднес к губам ее руку и поцеловал, будто подтверждая сказанное. — Помнишь старое выражение: «Я могу тебе сказать, но тогда мне придется тебя убить»? Оно нам не подходит. Я никогда не смог бы тебя убить. Все, что я делаю, все, что я заработал… может, и не так много, как хотелось бы… я делал и зарабатывал ради тебя. И ради детей, конечно, тоже, но в основном ради тебя. Ты вошла в мою жизнь, и знаешь, что произошло?
    
— Ты остановился, — сказала она.
    
Он просиял.
    
— На двадцать лет!
    
На шестнадцать, подумала она, но вслух ничего не сказала.
    
— Все эти годы, пока мы растили детей и пытались наладить бизнес с монетами — и это твоя заслуга, что мы преуспели, — я мотался по Новой Англии, составляя налоговые декларации и учреждая фонды…
    
— Это твоя заслуга, — поправила она и поразилась, услышав в своем голосе теплоту и покой. — Это все твои знания и опыт.
    
Он был так тронут, что, казалось, снова заплачет, а потом хрипло произнес:
    
— Спасибо, милая. Ты не представляешь, как важно для меня это услышать. Ты спасла меня. И не один раз. — Он откашлялся. — Больше десяти лет Би-Ди не давал о себе знать. Я даже решил, что он ушел. Честно. Но потом он вернулся. Как призрак. — Боб помолчал, будто обдумывая свои слова, и медленно кивнул. — Он и есть призрак. Очень плохой. Он снова начал указывать на женщин, когда я ездил по стране: «Посмотри-ка на эту. Она хочет, чтобы ты увидел ее соски, но если ты до них дотронешься, она вызовет полицию, а потом будет смеяться с подругами, наблюдая, как тебя уводят… Посмотри-ка на эту, как она облизывает губы языком. Она знает, о чем ты думаешь и чего хочешь от этих губ, знает, что дразнит тебя, и ты это понимаешь… Или вон та, что демонстрирует трусики, когда вылезает из машины, а если ты считаешь, что она делает это случайно, то ты полный кретин! Она просто „динамо“, которая уверена, что ей все сойдет с рук».
    
Он замолчал. Потемневшие глаза смотрели в пол. Это был взгляд того Боба, который так успешно от нее скрывался двадцать семь лет. Того самого, которого он пытался выдать за призрак.
    
— Когда у меня появились такие мысли, я пытался их гнать. Есть журналы… Особые журналы… Я покупал их до нашего знакомства… И я подумал, что если снова… Даже не знаю… Наверное, хотел заменить реальность фантазией… Но если хоть раз попробовал это сделать по-настоящему, то никакая фантазия это не заменит.
    
Он говорил так, подумала Дарси, будто рассказывал о каком-то любимом деликатесе. Об икре. О трюфелях. О бельгийском шоколаде.
    
— Но я остановился. И держался долгие годы. Я могу снова остановиться, Дарси. На этот раз навсегда! Если у нас есть шанс. Если ты сможешь простить меня и просто перевернуть эту страницу. — Он поднял на нее влажные от слез глаза. — Ты сможешь?
    
Она подумала о женщине, закопанной в сугробе, о ее голых ногах, показавшихся в снегу после прохода трактора. Ее лелеяла мама, ею гордился отец, растроганный неуклюжими движениями своей маленькой любимицы в розовой пачке на празднике в школе. Дарси подумала о матери и сыне, тела которых нашли в черном ручье, почти затянутом льдом. Она подумала о женщине с головой в кукурузе.
    
— Мне надо подумать, — осторожно сказала она.
    
Он схватил ее за руки и подался вперед. Усилием воли она заставила себя стоять прямо и посмотрела ему в глаза. Это были его глаза… и не совсем его.
    
Может, в его словах о призраке и есть доля истины, подумала Дарси.
    
— Мы не в кино, и мы не смотрим фильм, где сумасшедший муж гоняется за визжащей женой по всему дому. Если ты решишь обратиться в полицию и выдать меня, я не стану тебе препятствовать. Но я знаю, что ты думала, как это может отразиться на детях. Иначе ты была бы не той женщиной, на которой я женился. Но ты вряд ли подумала о том, что станет с тобой. Никто не поверит, что за столько лет брака ты ничего не знала… и даже не подозревала. Тебе придется уехать и жить на наши скромные сбережения, поскольку деньги всегда зарабатывал я, а в тюрьме я зарабатывать не смогу. Но и от них может ничего не остаться из-за гражданских исков. А дети…
    
— Никогда не упоминай детей, когда мы говорим об этом! Слышишь — никогда!
    
Он покорно кивнул, продолжая держать ее за руки.
    
— Мне однажды удалось одолеть Би-Ди, и я держался двадцать лет…
    
Шестнадцать, подумала она. Шестнадцать, и тебе это отлично известно.
    
— …и я снова могу его одолеть. Если ты поможешь мне, Дарси. С твоей помощью я способен сделать все! Даже если он вернется через двадцать лет, что с того? Да ничего! Мне уже будет семьдесят три, а в инвалидном кресле охотиться за динамистками уже вряд ли получится. — Он засмеялся, представив эту нелепую картину, но тут же стал снова серьезным. — Послушай меня. Если я вдруг оступлюсь хоть один-единственный раз, я покончу с собой. Дети никогда ничего не узнают, и на них не скажется это… бесчестье… ведь все будет выглядеть как несчастный случай… только ты будешь знать. И будешь знать почему. Что скажешь? Мы можем перевернуть страницу?
    
Дарси сделала вид, что размышляет. Она действительно размышляла, правда, не в том направлении, которое ему представлялось.
    
А думала она вот что: Наркоманы тоже заверяют, что никогда в жизни больше не притронутся к дури. Что останавливались раньше и могут остановиться теперь. Только на самом деле все иначе, даже когда сами искренне верят в свои слова. И с ним то же самое. Что мне делать? Мне не удастся провести его, потому что мы слишком долго прожили вместе.
    
Ей ответил холодный голос, о существовании которого она никогда не подозревала. Наверное, какой-то аналог голоса Би-Ди, твердящего Бобу о динамистках в ресторанах, на улицах, в дорогих кабриолетах с опущенным верхом, перешептывающихся и понимающе переглядывающихся друг с другом на балконах своих квартир.
    
А может, это был голос ее двойника из зазеркалья.
    
А почему нет? — спросил голос. В конце концов, он же тебя… одурачил.
    
Но что потом? Она понятия не имела. Все происходило здесь и сейчас, и думать нужно было именно об этом.
    
— Ты должен обещать остановиться, — сказала она медленно, будто с трудом подбирая слова. — Дать самую священную клятву, которую невозможно нарушить.
    
На лице Боба отразилось такое облегчение, что он даже стал похож на мальчишку, и она невольно растрогалась. Он редко напоминал мальчишку. Правда, этот мальчишка некогда собирался отправиться в школу с оружием.
    
— Я обещаю, Дарси. Клянусь! Я уже говорил.
    
— И мы никогда больше не будем об этом говорить.
    
— Обещаю.
    
— И ты не станешь посылать документы Дюваль в полицию.
    
На его лице отразилось разочарование — тоже мальчишеское, — но она была непреклонна. Он должен прочувствовать наказание, пусть даже в такой мелочи. Тогда он поверит, что сумел убедить ее.
    
А разве нет, Дарселлен? Разве это не так?
    
— Мне мало одних обещаний, Бобби. Не по словам судят, а по делам. Ты отправишься в лес, выроешь яму и закопаешь там документы женщины.
    
— А когда я это сделаю, мы…
    
Она протянула руку и закрыла ему ладонью рот.
    
— Тсс! Ни слова больше! — Она постаралась придать голосу суровость.
    
— Хорошо! Спасибо, Дарси. Спасибо!
    
— Не понимаю, за что ты меня благодаришь. — А затем она заставила себя договорить до конца, хотя при одной мысли, что он будет лежать рядом, почувствовала омерзение и гадливость. — А теперь раздевайся и ложись в постель. Нам обоим надо поспать.
   
   
    
     
10
    
    
Боб уснул, едва коснувшись головой подушки, и сразу мирно засопел, изредка похрапывая, а Дарси долго лежала с открытыми глазами, боясь, что если уснет, то проснется, почувствовав его руки у себя на горле. Как-никак он же был сумасшедшим! Добавив ее к своим предыдущим жертвам, он получит дюжину.
    
Но он говорил очень искренне, подумала она, когда небо на востоке начало светлеть. Он говорил, что любит меня, и это — правда. А когда я сказала, что сохраню его тайну — а ведь к этому все и сводится, — он мне поверил. А почему бы ему не поверить? Я и себя почти убедила.
    
Может ли он выполнить свое обещание? В конце концов, есть же наркоманы, которым удается излечиться! Ради себя лично она бы ни за что не стала его покрывать, но ради детей?
    
Я не могу! И не буду!
    
А какой у меня выбор?
    
Что, черт возьми, я могу поделать?
    
Над этим вопросом бился ее измученный и сбитый с толку мозг, когда сон наконец взял свое.
    
Ей снилось, что она входит в столовую и видит женщину, прикованную цепями к их большому обеденному столу. Женщина полностью обнажена, и только на голове у нее черный кожаный капюшон, прикрывающий верхнюю половину лица.
    
«Я не знаю эту женщину, она мне незнакома», — подумала Дарси во сне, но вдруг та обратилась к ней с вопросом:
    
— Мама, это ты? — Это был голос Петры.
    
Дарси пыталась закричать, но во сне такое удается не всегда.
   
   
    
     
11
    
    
Когда Дарси проснулась, чувствуя себя несчастной и совершенно разбитой, мужа в кровати не было. Часы на своей тумбочке Боб перевернул обратно, и они показывали четверть одиннадцатого. Так поздно она не просыпалась уже несколько лет, правда, и уснуть ей удалось лишь под утро, а сны были наполнены кошмарами.
    
Выйдя из туалета, она накинула халат, висевший в ванной комнате, и почистила зубы — во рту было противно и мерзко. «Как на дне птичьей клетки», — по образному выражению Боба наутро после редких для него случаев лишнего бокала вина за ужином или второй бутылки пива во время бейсбола. Она прополоскала рот, потянулась положить на место зубную щетку и замерла, увидев себя в зеркале. На нее смотрела женщина не средних лет, а уже пожилая: бледная кожа, глубокие складки у губ, темные мешки под глазами, всклокоченные волосы от беспокойного метания по подушке. Но ее внимание привлекло вовсе не это, и о своей внешности она думала меньше всего. Она пристально смотрела за плечо своего отражения, где сквозь открытую дверь ванной было видно их спальню. Спальня оказалась чужой. Спальня из зазеркалья. Дарси видела шлепанцы мужа, но и шлепанцы были чужими. Просто огромными, как у великана. Они принадлежали Мужу из зазеркалья. А большая кровать с мятыми простынями и скомканными одеялами? Тоже из зазеркалья. Дарси перевела взгляд на свое отражение: женщина с растрепанными волосами и испуганным взглядом воспаленных глаз. Жена из зазеркалья во всей своей красе. Ее имя тоже было Дарси, а вот фамилия — другая. Ту женщину звали миссис Брайан Делаханти.
    
Дарси наклонилась к зеркалу и почти коснулась носом его поверхности. Она задержала дыхание и приложила к лицу ладони, совсем как та маленькая девочка из детства в перепачканных травой шортах и спущенных белых носочках. Она долго вглядывалась в зеркало, а когда дыхания не хватило, выдохнула, и на поверхности тут же запотело пятно. Дарси вытерла его полотенцем и направилась вниз. Начинался ее первый день в качестве жены чудовища.
    
Под сахарницей он оставил записку.
    
     
Дарси!
     
Я ушел с документами сделать так, как ты просила. Я тебя очень сильно люблю.
     Боб.
    
    
Возле своего имени он подрисовал сердечко, чего не делал уже много лет. Она вдруг почувствовала, как на нее накатилась волна щемящей любви, такой же безудержной и властной, как аромат увядающих цветов. Ей захотелось скорбно завыть — точно так же, как сокрушалась женщина в каком-то сюжете Ветхого Завета, — но она сумела подавить крик, прижав к губам салфетку. В бачке капала вода, отсчитывая секунды жизни. Язык был похож на сухую губку, засунутую в рот. Она физически ощущала, как время — то время, что ей предстояло провести в этом доме в качестве его жены, — обволакивало ее тело смирительной рубашкой. Или укладывало в гроб. Она оказалась в мире, в который верила ребенком. Этот мир всегда был рядом и просто терпеливо ее ждал.
    
Урчание холодильника, звук капель в мойке, уходящие секунды. Она оказалась в зазеркалье, где реальностью оказывалось отражение.
   
   
    
     
12
    
    
Когда Донни играл на позиции между второй и третьей базами детской бейсбольной команды «Кавендиш хардвер», ее тренировал Боб вместе с Винни Эшлером — большим любителем польских анекдотов и крепких мужских объятий. Дарси помнила, что сказал ее муж мальчишкам после поражения в финале турнира 19-го округа, видя, что многие с трудом сдерживают слезы. Это было в 1997 году, примерно за месяц до убийства Стейси Мур, голову которой он засунул в мешок с кукурузой. Его обращение к подавленным и хлюпающим носами мальчишкам было коротким, мудрым и удивительно доброжелательным. Она считала так тогда и продолжала считать и спустя тринадцать лет.
    
Он сказал: Я знаю, как вам сейчас плохо, но завтра снова взойдет солнце и наступит новый день. И вам станет чуть легче. А потом опять взойдет солнце, и послезавтра снова станет чуть легче. Это просто часть вашей жизни, и она осталась позади. Конечно, выиграть было бы лучше, но в любом случае это уже в прошлом. Жизнь продолжается.
    
И так же продолжалась жизнь после ее злосчастного похода в гараж за батарейками. Первый долгий день, последовавший за чудовищным открытием, Дарси провела дома, она не могла себя заставить выйти на улицу, так как боялась, что, увидев ее, все сразу поймут, что произошло. Когда Боб вернулся с работы домой, он сказал:
    
— Милая, насчет вчерашней ночи…
    
— Вчера ночью ничего не было. Ты просто вернулся из командировки пораньше, вот и все.
    
Он опять по-мальчишески повинно опустил голову, а когда поднял ее, на лице сияла широкая, полная благодарности улыбка.
    
— Тогда ладно. Дело закрыто?
    
— Дело закрыто.
    
Он распахнул объятия.
    
— Давай тогда поцелуемся, любимая.
    
Она повиновалась, размышляя при этом, целовал ли он своих жертв.
    
Ей представилось, как он говорит: «Поработай-ка своим умелым язычком, и я не стану его отрезать. Не стесняйся вложить в это свою заносчивую душонку».
    
Чуть отстранившись, Боб положил руки ей на плечи.
    
— Все, как прежде?
    
— Все, как прежде.
    
— Уверена?
    
— Да. Сегодня я ничего не готовила и не хочу никуда выходить. Может, переоденешься и съездишь за пиццей?
    
— Хорошо.
    
— И не забудь принять таблетку от изжоги.
    
Он просиял:
    
— Обязательно!
    
Она смотрела, как муж мчался наверх по ступенькам, и собиралась уже сказать, чтобы он не спешил и поберег сердце, но промолчала.
    
Не надо.
    
Пусть не бережет, если не хочет.
   
   
    
     
13
    
    
На следующий день взошло солнце. И потом тоже. Прошла неделя, две, и так — месяц. Они вернулись к прежней жизни, сложившемуся укладу долгого брака, состоявшему из мелочей и привычек. Она чистила зубы, пока он принимал душ и напевал какой-нибудь хит времен восьмидесятых не очень мелодичным голосом, но без фальши. Однако теперь Дарси чистила зубы, накинув халат, а не обнаженной, как раньше, когда отправлялась в душ сразу после Боба. Теперь она принимала душ только после его ухода на работу. Если он и заметил эту перемену, то ничего не сказал. Она снова стала посещать клуб любителей книги, объяснив небольшой пропуск другим членам, из которых только двое были мужчинами, да и то на пенсии, тем, что немного простудилась и не хотела заражать остальных, высказывая мнение о новой книге Барбары Кингсолвер. Все понимающе кивнули. Еще через неделю Дарси возобновила занятия в кружке вязания. Иногда она ловила себя на том, что, вернувшись из магазина или с почты, начинала подпевать мелодии, звучавшей по радио. Они с Бобом вечерами смотрели телевизор, причем только комедии или юмористические передачи, но никогда — сводки криминальной хроники. Теперь он приходил с работы рано и после той поездки в Монпелье никуда больше не ездил. Он установил на своем компьютере какую-то программу под названием «Скайп» и уверял, что может увидеть монеты, никуда не уезжая и не тратя деньги на бензин. Он не добавлял, что вдобавок оградил себя от искушений, но это и так было понятно. Дарси следила, читая прессу, не всплывут ли где-нибудь документы Марджори Дюваль, понимая, что если муж обманул ее в этом, то обманет и в другом. Документы так и не всплыли. Раз в неделю они ходили в один из двух недорогих ресторанов Ярмута. Боб заказывал отбивную, а Дарси рыбу. Из напитков он предпочитал чай со льдом, а она — клюквенный морс. От старых привычек трудно отказаться. Дарси считала, что зачастую от них может избавить только смерть.
    
Днем, когда Боб был на работе, она стала редко включать телевизор. Он мешал ей слушать успокаивающее урчание холодильника и покряхтывание их уютного дома, готовящегося к зиме. И еще телевизор мешал думать. И напоминал о том, что муж рано или поздно возьмется за старое. Она не сомневалась, что Боб будет держаться изо всех сил, но когда-нибудь Биди все равно одержит верх. Боб не станет больше посылать в полицию документы очередной жертвы, считая, что этого будет достаточно, чтобы обмануть ее, и не очень переживая, что она все равно догадается. Он решит, что теперь она его соучастница. Ей придется подтвердить, что она была в курсе. Полицейские легко заставят ее признаться, даже если она и попытается молчать.
    
Из Огайо звонил Донни. Бизнес стремительно набирал обороты: они получили заказ на продвижение офисного оборудования и могли выйти на национальный уровень. Дарси обрадовалась, и Боб с готовностью ее поддержал, откровенно признав, что недооценил шансы Донни на успех в столь молодом возрасте. Петра тоже звонила и сообщила, что они скорее всего выберут для подружек невесты голубые платья «колоколом» длиной по колено и такого же цвета шифоновые шарфики. Она спрашивала, как, по мнению Дарси, не будет ли это выглядеть слишком по-детски? Дарси ответила, что ей кажется это очень милым, а потом они углубились в обсуждение туфель: голубые лодочки на среднем каблуке. В Бока-Гранде заболела мать Дарси. Сначала ее даже хотели положить в больницу, но когда стали давать какое-то новое лекарство, она выздоровела. Солнце всходило и заходило. В витринах магазинов постеры с тыквенными фонарями в честь Хэллоуина сменились постерами с индейками на День благодарения, а затем и рождественскими украшениями. Первые снежинки закружились в воздухе точно по расписанию.
    
Когда Боб, забрав портфель, уезжал на работу, Дарси расхаживала по комнатам и надолго задерживалась у зеркал, спрашивая женщину из того, другого мира, что ей делать.
    
И все чаще приходила к выводу, что делать ничего не нужно.
   
   
    
     
14
    
    
В один из не по сезону теплых дней за две недели до Рождества Боб неожиданно явился с работы сразу после обеда, громко окликая ее по имени. Дарси была наверху и читала книгу. Оставив ее на тумбочке рядом с ручным зеркалом, которое теперь постоянно там лежало, она бросилась вниз. Ее первой мыслью — ужасом, смешанным с облегчением, — было то, что все наконец закончилось. Его вычислили. Скоро сюда примчится полиция. Его заберут, а потом копы вернутся и начнут задавать старые как мир вопросы: что она знала и когда она это узнала?.. На улице выстроятся фургоны телевизионщиков. Молодые ведущие с красивыми прическами начнут трансляцию в прямом эфире от их дома.
    
Однако в голосе Боба не было страха. Дарси это почувствовала еще до того, как он подошел к лестнице и повернулся к ней лицом. В его голосе слышалось волнение и даже ликование.
    
— Боб? Что…
    
— Ты ни за что не поверишь! — Пальто распахнуто, лицо раскраснелось, а редкие волосы всклокочены. Как будто он всю дорогу мчался на машине с опущенными стеклами. Поскольку день был теплым, Дарси решила, что наверняка так и было.
    
Она осторожно спустилась вниз и остановилась на первой ступеньке, их глаза оказались на одном уровне.
    
— Рассказывай!
    
— Потрясающая удача! Ты даже не представляешь! Если и мог быть послан какой-то знак, что я — что мы! — на правильном пути, то вот он! — Боб вытянул вперед сжатые в кулаки руки. Глаза сияли и буквально искрились счастьем. — В какой руке? Выбирай!
    
— Боб, мне не до шу…
    
— Выбирай!
    
Она показала на правую руку, чтобы побыстрее покончить с этим. Он засмеялся:
    
— Ты прочитала мои мысли! Но ты всегда это умела, так ведь?
    
Он перевернул кулак и раскрыл его. На ладони реверсом вверх лежала одна-единственная монетка — «пшеничный цент». Обычной чеканки, но отлично сохранившаяся. Если на аверсе с изображением Линкольна нет царапин, то степень сохранности можно отнести к «хорошей» или даже «очень хорошей». Дарси потянулась за ней, но рука тут же замерла. Он кивнул, разрешая взять. Она перевернула монету, не сомневаясь, что увидит на аверсе. Ничто другое не могло привести его в такой восторг. И действительно, чеканка с ошибкой «двойная плашка», отчего цифры «1955» выглядели удвоенными. Нумизматы называют это «двойная дата».
    
— Господи Боже, Бобби! Где?.. Ты ее купил? — На недавнем аукционе в Майами «пшеничный цент» 1955 года ушел за рекордную сумму, превышающую восемь тысяч долларов! Монета у Боба была, конечно, не в таком идеальном состоянии, но ни один коллекционер в здравом уме не уступил бы ее менее чем за четыре тысячи.
    
— Господи, конечно же, нет! Меня пригласили на обед в тайский ресторан «Восточные грезы», и я почти согласился, но закопался с чертовыми счетами «Вижн ассошиэйтс». Это частный банк, помнишь, я рассказывал тебе о нем? Так вот, я дал Монике десять долларов и попросил купить мне у метро сандвич и бутылку «Фрутопии». Она так и сделала, положив сдачу в тот же пакет. Я высыпал деньги… и обомлел! — Боб забрал у нее монету и поднял над головой, счастливо смеясь.
    
Она рассмеялась вместе с ним, а потом вдруг неожиданно вспомнила: «ОН НЕ СТРАДАЛ». В последние дни она это часто вспоминала.
    
— Потрясающе, правда?
    
— Да, — согласилась она. — Я так за тебя рада! — Как ни удивительно, но она не лукавила. За долгие годы он не раз посредничал в покупке этой монеты и вполне мог позволить себе приобрести такую для своей коллекции. Но это совсем не то, что натолкнуться на «пшеничный цент» по воле случая. Он даже запретил ей дарить ему эту монету на Рождество или день рождения. Когда-то он сказал ей, что случайная находка является самым радостным для коллекционера событием, и вот теперь он стал счастливым обладателем монеты, ради которой всю свою жизнь перебирал полученную сдачу. Его мечта осуществилась, материализовавшись из пакета вместе с сандвичем с ветчиной и индейкой.
    
Боб заключил Дарси в объятия. Она тоже обняла его, но быстро отстранилась.
    
— Как ты с ней поступишь, Бобби? Поместишь в пластиковый кубик?
    
Она его поддразнивала, и он это оценил. Изобразив пальцами пистолет, он прицелился ей в голову и «выстрелил». Она не возражала, потому что когда тебя убивают из воображаемого пистолета, ты не «страдаешь».
    
Она продолжала ему улыбаться, но после короткого приступа нахлынувшей любви снова увидела в нем того, кем он был на самом деле — Мужем из зазеркалья. Голлумом со «Своей Прелестью».[72]
    
— Ты же знаешь, что нет. Я ее сфотографирую и повешу снимок на стену, а саму монету уберу в нашу ячейку в банке. Как думаешь, она «хорошая» или «очень хорошая»?
    
Дарси внимательно осмотрела монету и вернула ему с виноватой улыбкой:
    
— Мне бы очень хотелось сказать «очень хорошая», но…
    
— Да, я и сам знаю, но это не важно! Дареному коню в зубы не смотрят, но трудно удержаться от искушения. Хотя она лучше, чем «весьма удовлетворительная»? Только честно, Дарси!
    
Если честно, я думаю, что ты снова возьмешься за старое.
    
— Лучше, чем «весьма удовлетворительная», точно!
    
Он перестал улыбаться, и на какое-то мгновение ей даже показалось, будто он прочитал ее мысли. Следовало быть осторожной: по эту сторону зеркала тоже надо уметь хранить тайны.
    
— Дело вовсе не в степени сохранности. Дело в самом факте. Получить ее не от торговца, не по каталогу, а случайно найти среди мелочи, когда совершенно этого не ждешь!
    
— Знаю, — улыбнулась Дарси. — Будь здесь сейчас мой отец, он бы точно открыл бутылку шампанского.
    
— Я исправлю это досадное недоразумение сегодня за ужином, — сказал он. — Причем не в Ярмуте. Мы поедем в Портленд. В «Жемчужину побережья». Что скажешь?
    
— Дорогой, даже не знаю…
    
Он положил ей руки на плечи, как делал всегда, когда хотел показать, что говорит очень серьезно.
    
— Соглашайся. Сегодня будет достаточно тепло, чтобы ты смогла покрасоваться в своем лучшем летнем платье. Я слышал прогноз погоды, когда ехал домой. И я куплю столько шампанского, сколько ты сумеешь выпить. Неужели ты сможешь отказаться от такого заманчивого предложения?
    
— Ну… — Она подумала и улыбнулась. — Не смогу.
   
   
    
     
15
    
    
Они выпили не одну, а целых две бутылки дорогого французского шампанского, причем пил в основном Боб. Соответственно за руль тихо урчащей маленькой «тойоты» мужа села Дарси, а он устроился на пассажирском сиденье рядом, тихонько напевая «Грошики с небес», как обычно без фальши, но и не особенно мелодично. Дарси поняла, что он пьян. Не просто навеселе, а действительно пьян. Впервые за последние десять лет. Обычно Боб очень следил за тем, сколько пил, а если на какой-нибудь вечеринке его спрашивали, почему он не пьет, часто отвечал, что алкоголь — это вор, который крадет разум. Сегодня, вне себя от радости из-за столь ценной находки, он позволил себе потерять разум, и когда он заказал вторую бутылку, Дарси поняла, как поступит. В ресторане она еще не была уверена, что сможет осуществить свой план, но, слушая, как он тихо мурлычет мелодию, окончательно решилась. Конечно, она может это сделать! Она же теперь была Женой из зазеркалья, а та знала: то, что он считал своей удачей, на самом деле было ее удачей и ничьей другой.
   
   
    
     
16
    
    
Дома он кинул пиджак на вешалку и притянул Дарси к себе для долгого поцелуя. Она чувствовала в его дыхании запах шампанского и сладкого крем-брюле. Неплохое сочетание, но если удастся осуществить задуманное, то потом ей вряд ли когда-нибудь захочется попробовать как одно, так и другое. Его рука скользнула вниз и остановилась на ее груди. Она немного подождала, а потом слегка оттолкнула его. На лице Боба отразилось разочарование, но оно исчезло, стоило ей улыбнуться.
    
— Я пойду наверх снять платье, — сказала Дарси. — В холодильнике стоит бутылка перье. Если вы принесете мне стаканчик минералки с ломтиком лайма, мистер, то не пожалеете.
    
Он ответил радостной — и такой родной! — улыбкой. Из всего арсенала ритуалов совместной жизни, выработанных за долгие годы брака, лишь один так и остался не возобновленным с той ночи, как он, почуяв неладное, примчался домой из Монпелье. Да, он именно почуял это, как матерый волк чует отраву. Изо дня в день Боб старательно восстанавливал свои позиции, возводя стену, подобно Монтрезору, замуровывавшему Фортунато,[73] и секс на брачном ложе должен был стать последним камнем кладки.
    
Боб шутливо щелкнул каблуками и отдал салют на британский манер, приложив пальцы ко лбу и вывернув ладонь.
    
— Слушаюсь, мэм.
    
— И поторопитесь, — игриво сказала Дарси. — Не заставляйте женщину ждать.
    
Поднимаясь наверх, она подумала: «У меня ничего не выйдет. Кончится тем, что он меня убьет. Он считает, что не способен на это, а я уверена, что способен».
    
Может, так будет даже лучше. При условии, конечно, что он не станет ее сначала мучить, как мучил тех женщин. Ее устраивало любое развитие событий. Невозможно провести остаток жизни, заглядывая в зеркала. Она уже не была ребенком и не могла рассчитывать, что с возрастом это пройдет.
    
Дарси прошла в спальню, но только для того, чтобы положить сумочку рядом с зеркальцем на тумбочке. Потом она снова вышла и крикнула:
    
— Ты скоро, Бобби? Я заждалась газировки!
    
— Уже бегу, мэм, как раз лью ее на кусочки льда!
    
Слегка покачиваясь, он вышел из гостиной в холл, держа на вытянутой руке хрустальный бокал, — так обычно делают официанты в юмористических сериалах. Он оперся на перила свободной рукой и начал медленно подниматься по ступенькам, стараясь не расплескать воду с метавшимся по поверхности ломтиком лайма. Лицо светилось радостью, настроение у него было отличное. На мгновение Дарси отказалась от задуманного, но тут перед ее глазами с удивительной четкостью предстали образы Хелен и Роберта Шейверстон. Сын и мать, над которой надругались и чьи тела изуродовали, лежали рядом в массачусетском ручье, уже начавшем затягиваться льдом…
    
— Стакан перье для леди, сию мин…
    
Она увидела, как в самый последний момент он вдруг догадался, и в его глазах промелькнуло нечто желтое и древнее. Не просто удивление, а ярость шока. И последние сомнения исчезли. Он никого не любил, а ее тем более. Его доброта, заботливость, внимание, открытые улыбки были не более чем искусной маскировкой. Он был раковиной, внутри которой царила пустота.
    
Дарси толкнула его.
    
Движение получилось резким, и Боб, кувыркаясь, полетел вниз, ударившись о ступеньки сначала коленями, потом рукой и, наконец, лицом. Громко хрустнула сломанная рука. Тяжелый хрустальный бокал разбился вдребезги. Боб продолжал катиться вниз, и снова хрустнула какая-то кость. Он закричал от боли и, перевернувшись в последний раз, распластался на деревянном, но очень твердом полу гостиной. Сломанная в нескольких местах рука замерла над головой, вывернувшись под неестественным углом. Шея тоже оказалась свернута, он лежал, прижавшись к полу щекой.
    
Дарси бросилась вниз. Наступив на кусок льда, она поскользнулась и едва удержалась на ногах, успев ухватиться за перила. Увидев, как у основания шеи Боба сзади вздулась огромная шишка, а натянувшаяся на ней кожа стала неестественно белой, она сказала:
    
— Не двигайся, Боб. По-моему, у тебя сломана шея.
    
Он с трудом закатил глаза, чтобы взглянуть на нее. Из носа сочилась кровь — похоже, он тоже был сломан, — но еще больше крови шло горлом. Захлебываясь, он сумел выдавить:
    
— Ты толкнула меня! Дарси, зачем?
    
— Не знаю, — ответила она, не сомневаясь, что им обоим известна причина. И начала плакать. Слезы катились сами собой: как-никак это был ее муж, и ему было больно. — Господи, я не знаю! На меня что-то нашло. Мне так жаль. Не шевелись, я позвоню в 911 и вызову «скорую помощь».
    
Он пошевелил ногой.
    
— Я не парализован. Слава Богу! Но больно ужасно!
    
— Я знаю, милый.
    
— Вызови «скорую». Скорее!
    
Она прошла на кухню, бросила мимолетный взгляд на телефон и открыла дверцу шкафчика под мойкой.
    
— Алло? Алло? Это 911? — Дарси достала упаковку пластиковых пакетов, в которые они обычно собирали объедки от ростбифа или курицы, и вытащила один. — Меня зовут Дарселлен Андерсон. Мой адрес Шугар-Милл-лейн, 24, в Ярмуте. Записали?
    
Из другого ящика она достала полотенце для посуды. Слезы продолжали литься ручьем. «Наревела целое ведро слез», — как говорили в детстве. Плач помогал. Ей надо было поплакать, и не только для того, чтобы потом все выглядело правдоподобно. Боб ее муж, ему больно, и ее слезы естественны. Она его помнила, когда он еще не начал лысеть. Она помнила, как эффектно он заканчивал танец, когда они вместе кружились под песню Кенни Логгинса. Он дарил ей розы на каждый день рождения, никогда не забывал. Они летали на Бермуды, где по утрам катались на велосипедах, а после обеда занимались любовью. Они вместе построили жизнь, которой теперь настал конец. Ей было о чем поплакать. Она обернула руку полотенцем и сунула ее в пакет.
    
— Мне нужна «скорая»! Мой муж упал с лестницы и разбился. Мне кажется, у него сломана шея. Да! Да! Прямо сейчас!
    
Она вернулась в холл, пряча правую руку за спиной. Ему удалось немного отползти от ступенек, и, похоже, он пытался перевернуться на спину, но не сумел. Она опустилась на колени рядом.
    
— Я не упал, — сказал он. — Ты толкнула меня! Почему?
    
— Наверное, из-за Роберта Шейверстона, — ответила она и вытащила руку из-за спины. Слезы полились сильнее. Он увидел пластиковый пакет. И ее руку, обмотанную полотенцем. Он понял, что она собиралась сделать. Может, он и сам проделывал нечто подобное. Наверное.
    
Он начал кричать… только крики совсем не походили на обычные. Во рту булькала кровь, в горле что-то повредилось, и звуки, которые он издавал, больше напоминали гортанное урчание, чем крики. Она засунула пластиковый пакет ему в рот и протолкнула поглубже. При падении он лишился нескольких зубов, и она чувствовала острые края оставшихся. Если они поцарапают кожу, то неприятных объяснений не избежать.
    
Она выдернула руку, пока он не успел укусить, оставив полотенце и пакет у него во рту. Затем одной рукой ухватила его за подбородок, а второй за лысую макушку и крепко сдавила. Кожа на темени была очень теплой, и она чувствовала пульсацию крови. Боб попытался оттолкнуть ее, но свободной рукой была только та, что сломалась при падении, а на второй он лежал. Ноги судорожно колотились по полу, и один ботинок соскочил. Во рту у него продолжало булькать. Она задрала подол платья, освобождая ноги, и подалась вперед, чтобы сесть на него верхом. Если бы ей это удалось, она смогла бы зажать ему ноздри.
    
Однако до этого дело не дошло. Грудь Боба начала судорожно вздыматься, а булькающие звуки в горле переросли в подобие хрюкающего хрипа, напоминавшего скрежет, который издавал старенький «шевроле» отца, когда она училась ездить и у нее никак не получалось переключиться с первой передачи на вторую. Боб дернулся, и глаз, который был ей виден, стал похож на бычий, налился кровью. И без того багровое лицо потемнело еще сильнее и стало приобретать синеватый оттенок. Наконец он затих. Она ждала, с трудом переводя дыхание и не обращая внимания на слезы, продолжавшие литься ручьями. Глаз Боба больше не двигался и не выражал паники. Она решила, что он ум…
    
Неожиданно Боб резко дернулся, и ему удалось сбросить ее. Он сел, и она увидела, что верхняя половина туловища оказалась меньше обычного: судя по всему, он сломал не только шею, но и спину. Будто зевая, он широко разинул рот, из которого торчал пластиковый пакет, и встретился с ней взглядом. Она знала, что этот взгляд она никогда не забудет, но сможет с этим жить.
    
— Дар! А-ааа!
    
Он упал, громко стукнувшись затылком о пол. Дарси подползла ближе, но не прикоснулась к нему, чтобы не перепачкаться еще сильнее. Конечно, на ней были пятна его крови, но это легко объяснить, ведь она пыталась помочь ему, что совершенно естественно. Она оперлась на руку и села, стараясь восстановить дыхание и не сводя глаз с мужа. Он не шевелился. Когда прошло пять минут — если судить по маленьким золотым часикам «Мишель», которые Дарси всегда надевала на выход, — она попыталась нащупать у него пульс. Досчитала до тридцати — пульса нащупать не удалось. Она наклонилась и приложила ухо к груди, замирая от страха, что именно сейчас он очнется и схватит ее. Но ничего подобного не случилось: жизнь покинула тело Боба, его сердце перестало биться, а легкие — дышать. Все было кончено. Не испытывая ни облегчения, ни удовлетворения, Дарси целиком сосредоточилась на том, чтобы довести дело до конца, не совершив никаких ошибок. Отчасти ради себя, но главным образом ради Донни и Петс.
    
Она быстро прошла на кухню. Полицейские должны быть уверены, что она позвонила сразу, как только Боб упал: стоит им установить задержку, например, по успевшей свернуться крови, и неприятных вопросов не избежать. Если потребуется, я скажу, что потеряла сознание. Им придется поверить, но даже если они и не поверят, то доказать ничего не смогут. Во всяком случае, мне так кажется.
    
Дарси достала из кладовки фонарь. Совсем как в тот злополучный вечер, когда она буквально наткнулась на тайну мужа. Потом вернулась к Бобу, смотревшему в потолок невидящим взглядом. Вытащив из его рта пластиковый пакет, она внимательно осмотрела тело. Он был порван в двух местах, что могло привести к проблемам… Посветив фонарем ему в рот, она увидела, что к языку прилипли два крошечных кусочка пленки, и, осторожно вынув их кончиками пальцев, убрала в пакет.
    
Теперь пора, Дарселлен.
    
Но оказалось, еще нет. Оттянув пальцами сначала его правую щеку, потом левую, она нашла с левой стороны крошечный кусок пленки, прилипший к десне. Вытащив, убрала его к остальным. Были ли еще обрывки? Мог ли Боб проглотить их? Если да, то ей оставалось только молиться, что их не найдут, если кто-нибудь — она понятия не имела, кто именно, — вдруг решит, что необходимо сделать вскрытие.
    
А время шло.
    
Она помчалась по переходу в гараж, залезла под верстак и спрятала в тайнике перепачканный кровью пакет с полотенцем. Запечатав тайник планкой, Дарси прикрыла его коробкой с каталогами, вернулась в дом и убрала фонарь на место. Взяв трубку, она сообразила, что больше не плачет. Положив ее на рычаг, прошла через гостиную и посмотрела на распростертое на полу тело мужа. Она подумала о розах, но это не помогло. Последнее прибежище негодяев — это патриотизм, а не розы. Услышав свой смех при этой мысли, Дарси пришла в ужас. Затем она подумала о Донни и Петре, которые обожали отца, и это сработало. Чувствуя, как снова полились слезы, она вернулась на кухню и набрала 911.
    
— Здравствуйте, я — Дарселлен Андерсон, нам нужна «скорая»…
    
— Не спешите, мэм, — сказала диспетчер, — я не понимаю, что вы говорите.
    
Это хорошо.
    
Она откашлялась.
    
— Так лучше? Так понимаете?
    
— Да, мэм, теперь понимаю. Не волнуйтесь. Вы сказали, вам нужна «скорая»?
    
— Да, дом двадцать четыре по Шугар-Милл-лейн.
    
— С вами что-то случилось, миссис Андерсон?
    
— Не со мной, с мужем. Он упал с лестницы. Может, просто потерял сознание, но мне кажется, что он умер.
    
Диспетчер пообещала прислать «скорую» немедленно. Дарси почти не сомневалась, что с медиками прибудет и наряд местной полиции. Не исключено, что и полиции штата, если кто-то из их людей окажется поблизости. Она очень надеялась, что не окажется. Дарси перешла в прихожую и устроилась на скамье, правда, ненадолго. В застывшем взгляде лежавшего на полу Боба она читала обвинение.
    
Дарси накинула на плечи его пиджак и вышла на крыльцо ждать «скорую».
   
   
    
     
17
    
    
Показания у Дарси брал местный полицейский по имени Гарольд Шрусбери. Она его не знала, зато выяснилось, что с его женой Арлин они ходили в один и тот же кружок вязания. Они разговаривали на кухне, пока врачи «скорой» осматривали тело Боба, а потом увезли, даже не подозревая, что забирают с собой кого-то куда более опасного, чем опытный бухгалтер Роберт Андерсон.
    
— Хотите кофе, офицер Шрусбери? Мне не трудно.
    
Он взглянул на ее трясущиеся пальцы и сказал, что с удовольствием сам сварит его для них обоих.
    
— На кухне я отлично управляюсь, — добавил он.
    
— Арлин никогда об этом не упоминала, — сказала она, когда он поднялся, оставив на столе раскрытый блокнот. Там было записано только ее имя, имя Боба, их адрес и номер телефона. Дарси расценила это как хороший знак.
    
— Она предпочитает скрывать мои таланты, — ответил Гарольд. — Миссис Андерсон, Дарси, я очень соболезную вам и не сомневаюсь, что Арлин тоже.
    
Дарси опять заплакала. Гарольд Шрусбери оторвал бумажное полотенце и дал ей:
    
— Это лучше «Клинекса».
    
— Видно, у вас большой опыт в этом, — сказала она.
    
Он проверил кофеварку, убедился, что она заправлена, и включил.
    
— Больший, чем мне бы хотелось, — ответил он и вернулся на место. — Вы можете рассказать, что произошло? Или лучше потом?
    
Она рассказала, как Боб обрадовался, когда среди мелочи нашел монету с двойной датой. Как они поехали отпраздновать это событие в «Жемчужину побережья», где он слишком много выпил. Вспомнила, как он дурачился, изображая официанта, отдавал ей честь на британский манер и щелкал каблуками, когда она попросила его принести стакан перье с ломтиком лайма. Как он стал подниматься, неся стакан на вытянутой руке, как это делают официанты. Как оступился на самом верху, и как она сама чуть не упала, поскользнувшись на кусочке льда, когда бросилась к нему.
    
Шрусбери пометил что-то в блокноте, закрыл его и перевел взгляд на нее:
    
— Хорошо, Я хочу, чтобы вы поехали со мной, Накиньте что-нибудь сверху.
    
— Что? Куда?
    
В тюрьму, конечно. Не пройти через поле «Вперед», не получить двести долларов, а сразу отправиться в тюрьму, как в игре «Монополия». Боб сумел уйти от правосудия, совершив множество убийств, а ее осудят за одно-единственное. Правда, свои он планировал тщательно, с бухгалтерской скрупулезностью. Она не знала, где совершила ошибку, но наверняка промах крылся в чем-то совсем простом. Гарольд Шрусбери скажет ей об этом на пути в отделение. Так бывает в последних главах детективов Элизабет Джордж.
    
— К нам домой, — ответил он. — Сегодня вы останетесь на ночь у нас с Арлин.
    
Она опешила:
    
— Я не… я не могу…
    
— Можете! — отрезал он тоном, не терпящим возражений. — Она убьет меня, если я оставлю вас одну. Вы этого хотите?
    
Дарси вытерла слезы и слабо улыбнулась:
    
— Нет, не хочу. Но… мистер Шрусбери…
    
— Гарри.
    
— Мне надо позвонить. Наши дети… они еще ничего не знают. — Эта мысль вызвала новые слезы, которые она стала вытирать размокшим полотенцем. Кто бы подумал, что у человека могут быть такие запасы слез? Взяв чашку с еще горячим кофе, она, сделав три больших глотка, выпила сразу половину.
    
— Думаю, несколько междугородних звонков нас не разорят, — ответил Гарри Шрусбери. — Послушайте… У вас есть какие-нибудь лекарства? Успокоительное?
    
— Ничего такого, — прошептала она. — Только амбиен.
    
— Тогда Арлин одолжит вам таблетку валиума, — сказал он. — Ее надо будет принять минимум за полчаса до того, как начнете звонить с таким печальным известием. А пока я свяжусь с Арлин и предупрежу, что мы едем.
    
— Вы очень добры.
    
Он открыл первый ящик кухонного шкафа, затем другой, потом третий. Когда добрался до четвертого, у Дарси перехватило дыхание. Гарри достал кухонное полотенце и передал ей:
    
— Это лучше бумажных.
    
— Спасибо, — пролепетала она. — Большое спасибо.
    
— Долго вы были в браке, миссис Андерсон?
    
— Двадцать семь лет, — ответила она.
    
— Двадцать семь… — задумчиво повторил он. — Господи, мне так жаль.
    
— Мне тоже, — сказала она, пряча лицо в полотенце.
   
   
    
     
18
    
    
Роберта Эмори Андерсона похоронили через два дня на кладбище Ярмута. Донни и Петра поддерживали мать, пока священник говорил о скоротечности бренного существования. Погода испортилась — холодный пронизывающий ветер раскачивал голые деревья, небо затянуло мрачными тучами. Бухгалтерская фирма «Бенсон, Бейкон и Андерсон» закрылась на день, и все сотрудники пришли на похороны. Бухгалтеры в черных пальто держались группками и напоминали стаи ворон. Одни мужчины. Почему-то раньше Дарси не замечала, что женщин среди них не было.
    
Глаза Дарси постоянно наполнялись слезами, и она то и дело промокала их платком, который держала в руке, обтянутой черной перчаткой. Петра все время плакала, а хмурый Донни стоял с покрасневшими глазами. Интересный мужчина, хотя волосы уже начали редеть, как у отца в этом возрасте, он таким и останется.
    
Если, конечно, не располнеет, как Боб, подумала она. И разумеется, если не станет убивать женщин.
    
Но разве такое может передаваться по наследству?
    
Скоро все закончится. Донни задержится здесь всего на пару дней, поскольку дольше не сможет из-за работы. Он надеялся, что мать поймет, и она заверила, что все, конечно, понимает. Петра останется на неделю. Она сказала, что может задержаться еще, если потребуется. Дарси поблагодарила дочь за поддержку и участие, надеясь в глубине души, что та уедет не позже чем через пять дней. Ей хотелось остаться одной. Ей хотелось… нет, даже не осознать случившееся, а вновь обрести себя. И оказаться по эту сторону зеркала.
    
Дело не в том, что что-то пошло не так, — как раз наоборот. Она не думала, что все вышло бы так гладко, если бы планировала убийство мужа несколько месяцев. Тогда бы она наверняка все испортила, слишком многое усложнив. В отличие от Боба умение планировать никогда не было ее сильной стороной.
    
Никто не задавал никаких трудных вопросов. Ее объяснение было простым, правдоподобным и почти правдивым. Главным козырем являлся безоблачный брак, длившийся почти три десятка лет и не омрачавшийся ссорами или скандалами в последнее время. Какие еще нужны аргументы?
    
Священник пригласил членов семьи подойти к могиле.
    
— Спи с миром, папа, — сказал Донни и бросил горсть земли. Комья стукнули о блестящую крышку гроба. Дарси подумала, что они похожи на собачьи экскременты.
    
— Папа, мне так тебя не хватает! — сказала Петра и тоже бросила горсть земли.
    
Дарси подошла последней. Она взяла горсть земли черной перчаткой и бросила без слов.
    
Священник предложил всем молча помолиться, и собравшиеся скорбно склонили головы. Ветер раскачивал ветки. Вдалеке слышался шум движения на 295-й автомагистрали.
    
Господи, если Ты есть, сделай так, чтобы на этом все закончилось, подумала Дарси.
   
   
    
     
19
    
    
Но на этом все не закончилось.
    
Примерно через полтора месяца после похорон, когда уже прошел Новый год и погода стала ясной и морозной, в доме на Шугар-Милл-лейн раздался звонок. Дарси открыла дверь и увидела пожилого мужчину в черном пальто и теплом красном кашне. Он держал в руках старомодную фетровую шляпу с узкими полями. Глубокие морщины на лице говорили о возрасте и, как решила Дарси, о нездоровье, а редкие седые волосы были подстрижены совсем коротко.
    
— Да? — спросила она.
    
Он полез в карман и уронил шляпу. Дарси нагнулась и подняла ее, а когда выпрямилась, увидела у него в руках кожаные корочки удостоверения. Мужчина предъявил ей золотистый жетон и пластиковую карточку с фотографией, на которой он выглядел намного моложе.
    
— Хольт Рэмси, — представился он, будто извиняясь. — Служба главного прокурора штата. Прошу простить меня за беспокойство, миссис Андерсон. Я могу войти? Вы замерзнете, стоя на пороге в такой легкой одежде.
    
— Пожалуйста, входите, — пригласила она и посторонилась.
    
Видя его неровную походку и привычный жест правой руки, будто придерживающей что-то у бедра, она ясно вспомнила, как Боб сидел у нее на кровати, держа за холодные пальцы. Боб рассказывал и даже злорадствовал. Я хочу, чтобы копы считали Биди тупым, во всяком случае, малограмотным, и они действительно так считают! За все эти годы меня допрашивали всего один раз, и то — как свидетеля. Было это очень давно. Примерно через две недели после того, как Би-Ди убил Стейси Мур. Какой-то хромой старик, уходивший в отставку… И вот теперь этот старик стоял в десятке шагов от того места, где умер Боб. Где она убила Боба. Хольт Рэмси выглядел больным, но глаза выдавали острый ум и проницательность. Он окинул помещение быстрым цепким взглядом и повернулся к ней.
    
Будь осторожна с этим человеком, Дарселлен, сказала она себе. Не расслабляйся ни на секунду.
    
— Чем могу вам помочь, мистер Рэмси? — поинтересовалась она.
    
— Ну, если вас не затруднит, я бы не отказался от чашечки кофе: ужасно замерз. Я приехал на служебной машине, а печка там ни к черту. Если, конечно, вы не сочтете, что я требую слишком многого…
    
— Нет-нет, что вы. Только… могу я еще раз взглянуть на ваше удостоверение?
    
Он невозмутимо протянул ей удостоверение и, пока она его изучала, повесил шляпу на вешалку.
    
— А вот этот штамп «ОТС» под печатью означает… что вы в отставке?
    
— И да, и нет. — Его губы растянулись в улыбке, обнажив безупречные зубы, явно вставные. — Когда мне стукнуло шестьдесят восемь, пришлось подать в отставку, во всяком случае, формально. Но я всю жизнь проработал в полиции и прокуратуре штата, и мне как старой и заслуженной лошади выделили в конюшне почетное место, чтобы я мог спокойно дожить свой век. Держат меня там вроде талисмана.
    
Это вряд ли.
    
— Позвольте, я повешу ваше пальто.
    
— Не надо, спасибо. Лучше не буду его снимать. Я ненадолго. Снега нет, так что на пол не накапает. Там просто жуткий мороз. Как сказал бы мой отец, для снега слишком холодно, а теперь я это чувствую куда сильнее, чем пятьдесят лет назад. Или даже двадцать пять.
    
Дарси провела Рэмси на кухню, стараясь идти медленнее, чтобы он не отстал, и спросила, сколько ему лет.
    
— В мае будет семьдесят восемь, — ответил он, не скрывая гордости. — Если, конечно, доживу. Я всегда добавляю эту фразу, чтобы не сглазить. До сих пор срабатывало. Какая у вас чудесная кухня, миссис Андерсон: есть место для всего, и все на своем месте. Моей жене очень бы понравилось. Она умерла четыре года назад. Внезапный сердечный приступ. Мне так ее не хватает. Наверное, как и вам — мужа.
    
Она почувствовала на себе испытующий взгляд его молодых и проницательных глаз, резко контрастирующих с испещренным морщинами нездоровым лицом.
    
Он знает. Понятия не имею откуда, но он точно знает!
    
Дарси проверила, заправлена ли кофеварка, и включила ее. Потянувшись за чашками в шкаф, она спросила:
    
— Так о чем вы хотели меня спросить, мистер Рэмси? Или, правильнее, детектив Рэмси?
    
Он засмеялся, но тут же закашлялся.
    
— Меня уже тысячу лет никто не называл детективом. Мне больше нравится, когда ко мне обращаются просто по имени, так что зовите меня Хольт. А поговорить я вообще-то хотел с вашим мужем, но раз он умер — еще раз мои соболезнования, — то это невозможно. Да, совершенно исключено. — Он покачал головой и устроился на табурете возле массивного стола. Перекрывая шуршание пальто, в тщедушном теле хрустнула какая-то косточка. — Скажу вам честно: старику, живущему в съемной комнате — а у меня именно такая, хоть и очень приличная, — иногда надоедает смотреть телевизор и бездельничать. Вот я и подумал: а почему бы, черт возьми, не съездить в Ярмут и не задать пару вопросов жене? Конечно, сказал я себе, она может и не знать всех ответов, но почему не съездить? Нельзя же все время сидеть взаперти!
    
— Особенно когда мороз продолжает усиливаться, а ехать предстоит в служебной машине с плохой печкой, — заметила Дарси.
    
— Верно, но я поддел теплое белье, — скромно признался он.
    
— А у вас есть своя машина, мистер Рэмси?
    
— Конечно, есть, — ответил он с таким видом, будто раньше мысль поехать на ней не приходила ему в голову. — Присядьте, миссис Андерсон. Не нужно меня бояться — я слишком стар, чтобы укусить.
    
— Нет, сейчас будет готов кофе, — сказала она. Она боялась этого старика. Бобу тоже следовало его бояться, но теперь ему уже ничего было не страшно. — А пока вы могли бы рассказать мне, о чем хотели поговорить с мужем.
    
— Вы не поверите, миссис Андерсон…
    
— Зовите меня Дарси, ладно?
    
— Дарси! — воскликнул он с восхищением. — Какое чудесное старинное имя!
    
— Спасибо. Вам со сливками?
    
— Ни в коем случае! Я пью только черный, как моя шляпа. Хотя в вестернах черные шляпы носят только негодяи, а я себя всегда относил к хорошим парням, к тем, что в белых. Но разве я не имею на это права? Я всю жизнь выслеживал преступников, да и ногу повредил из-за них. В восемьдесят девятом году в автомобильной погоне. Парень убил свою жену и обоих детей. В наши дни такое преступление обычно совершают в невменяемом состоянии, под действием алкоголя или наркотиков, или если у преступника не все дома. — Для наглядности Рэмси постучал по виску скрюченным от артрита пальцем. — Но тот парень был другим. Он сделал это, чтобы получить страховку. Пытался инсценировать, как теперь говорят, «незаконное вторжение в дом». Не стану вдаваться в детали, но я начал «копать». И занимался этим целых три года. Пока наконец не собрал достаточно доказательств для ареста. Может, конечно, их бы и не хватило для признания его виновным в суде, но сообщать ему об этом было не обязательно, так ведь?
    
— Наверное, — согласилась Дарси, разливая дымящийся кофе. Она решила не добавлять себе сливок. И выпить как можно быстрее. Тогда кофеин быстрее поможет встряхнуться.
    
— Спасибо, — поблагодарил Рэмси, принимая от нее чашку. — Большое спасибо. Вы — сама доброта. Горячий кофе в холодный день — что может быть лучше? Разве что подогретый сидр с пряностями, другого даже представить не могу. Так на чем я остановился? Ах да, точно! Я рассказывал о Дуайте Шемину. Это было к югу от Хейнсвилль-Вудс, что у границы округа.
    
Дарси пила кофе и разглядывала Рэмси поверх чашки. У нее вдруг возникло ощущение, какое испытываешь только при долгом браке — вполне приличном, но не без проблем. Как в старой шутке: «Она знает, что он знает, а он знает, что она знает, что он знает». Это было похоже на зеркало, в котором отражается другое зеркало, а в нем еще одно, и все они уходят в бесконечность. Оставалось только выяснить, как он собирался распорядиться своим знанием. Что он мог сделать.
    
— Так вот… — Рэмси поставил чашку и начал машинально потирать больную ногу. — Я тогда решил спровоцировать этого парня. В том смысле, что раз у него на руках кровь женщины и двух детишек, я посчитал возможным сыграть не по правилам. И это сработало! Он бросился бежать, а я стал преследовать, и мы оказались в Хейнсвилль-Вудс, где, как поется в песне дальнобойщиков, «на каждой миле свой могильный камень». На повороте он врезался в дерево, а я — в него. И в результате получил больную ногу и стальной штырь в шею.
    
— Мне очень жаль. А чем это закончилось для того парня? Что он «заработал»?
    
Глаза Рэмси блеснули, а уголки губ чуть дрогнули и поползли вверх, растягивая сухие губы в ледяную улыбку.