1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 
Бежать. Но куда? Дерри, Бангор, даже Августа… все это слишком близко. Может быть, Портленд? Может быть. Бежать, бросить все, бросить… Бросить Бобби? Своего старого доброго друга, все еще любимую им Бобби, о которой вот уже две недели нет никаких вестей?!
    
Решение третье: избавиться от этой штуки. Взорвать ее. Разрушить ее.
    
При всей своей нелюбви ко всем видам оружия (а то, что корабль представлял собой мощное оружие, Гард понял, анализируя причины авиакатастрофы), он не мог не понимать, что разрушение корабля чревато новым Чернобылем, еще более ужасным по силе. Никто не может знать, сколько разных штучек хранится внутри его. Но из-за этого чертова корабля все время погибают люди! Сколько смертей случилось за последнее время?! А сколько их еще будет!
    
Гарднер был уверен: авиакатастрофа — не последнее событие в этом печальном списке.
    
Затерянный корабль создавался как грозное оружие, и создателем его были не гуманоиды — в этом Гарднер был уверен. Не обладая их образом мышления, как можно разгадать, что таится внутри корабля? И что можно сделать?
    
Такие варианты решения стояли перед Гардом, и третий вариант вовсе не был никаким решением… и внезапно его руки поняли то, что не смогла понять голова. Они потянулись к бутылке, спрятанной под деревом. Самое правильное решение — напиться, несмотря на то, что часы показывали только полдевятого утра.
    
Что-то будто кольнуло его в висок.
    
Он оглянулся.
    
За спиной стояла Бобби.
    
Рот Гарднера от неожиданности приоткрылся. Он помахал перед глазами рукой, как бы отгоняя видение. Но Бобби не исчезла. Она была вполне реальной, хотя и потеряла большую часть волос на голове, а скулы ее были плотно обтянуты кожей; она напоминала человека, случайно выздоровевшего от неизлечимой болезни. Ее правая рука была перевязана. И…
    
…и на ее лицо был нанесен грим. Грим, до неузнаваемости меняющий ее облик. Но это она… это Бобби… это не сон…
    
Его глаза внезапно наполнились слезами. Только сейчас он понял, как одинок был без нее.
    
— Бобби? — спросил он. — Это действительно ты?
    
Бобби улыбнулась той самой хорошо знакомой ему улыбкой, которую он так любил. Это была она, Бобби. Бобби, его любимая.
    
Он подошел к ней, обнял, положив голову ей на плечо. Ему уже давно хотелось это сделать.
    
— Привет, Гард, — сказала она и заплакала.
    
Он заплакал тоже. Он поцеловал ее. Поцеловал ее. Поцеловал.
    
Она обняла его здоровой рукой.
    
— Но Бобби, — говорил он, целуя ее, — ты не должна…
    
— Тсс. Я должна. Это мой последний шанс, Гард. Наш последний шанс.
    
Они целовались, и ее блузка как бы случайно расстегнулась, и под ней показалось тело, белое и худое, с отвисшей грудью и торчащими ключицами, но он любил ее и целовал ее, и слезы текли по их лицам.
    
Гард, мой дорогой, любимый, всегда мой тссс О как я люблю тебя Бобби, я люблю люблю поцелуй меня поцелуй да Под ними хрустели еловые иголки. Счастье. Ее слезы. Его слезы. Они целовались, целовались, целовались без остановки. Встретив ее, Гард понял одновременно две вещи: как ему ее не хватало и что в лесу не поет ни единая птичка. Лес мертв.
    
Но они продолжали целоваться.
    
Воспользовавшись своей рубашкой вместо тряпки, Гард стер со своего лица ее грим. Неужели она намерена прямо сейчас заняться с ним любовью? Что ж, если она хочет…
    
Они оба сейчас представляли лакомый кусочек для комаров и москитов, но Гарднер не получил ни одного укуса и был также уверен, что и Бобби не укусил никто. Это не только грозное оружие, — думал он, глядя на корабль, — но еще и отличный репеллент: отпугивает всех насекомых.
    
Он вновь натянул рубашку и коснулся лица Бобби, пробежал пальцами по щеке, стирая грим. Большая часть его, правда, уже была смыта слезами.
    
— Я ненавижу тебя, — прошептал он.
    
Ты любишь меня, — ответила она.
    
— Что?
    
Ты все услышал, Гард. Я знаю, что услышал.
    
— Ты сердишься? — спросил он, уверенный, что между ними вновь воздвигнется барьер, уверенный, что все закончится, потому что самые лучшие вещи когда-нибудь кончаются. И ему было грустно от этой уверенности.
    
— Именно поэтому ты не хочешь разговаривать со мной? — Он помолчал. — Я не упрекаю тебя. Ты имеешь право так вести себя, женщина.
    
— Но я говорила с тобой, — сказала она, и, хотя ему было стыдно за то, что он солгал ей, он был рад слышать в ее голосе разочарование. — Говорила мысленно.
    
— Я не слышал.
    
— А раньше слышал. Ты слышал… и ты отвечал. Мы говорили, Гард.
    
— Тогда мы находились ближе к… к этому, — он указал рукой на корабль.
    
Она слегка усмехнулась и прижалась щекой к его плечу. Грим все больше стирался, обнажая бледную, полупрозрачную кожу.
    
— Разве я могу ненавидеть тебя?
    
— Нет. Да. Немного, — она улыбнулась и в этот миг стала давно и хорошо знакомой ему Бобби Андерсон. И все-таки по ее щекам бежали слезы. — И все же это хорошо, Гард. Мы сохранили самое лучшее в себе напоследок.
    
Он очень нежно поцеловал ее, но теперь ее губы были другими. Губы Новой и Усовершенствованной Бобби Андерсон.
    
— И все же ни мне, ни тебе не хочется сейчас заниматься любовью.
    
— Я знаю, что выгляжу усталой, — сказала Бобби, — и потеряла свою прежнюю привлекательность, как ты, наверное, успел заметить. Ты прав: мне не хочется сейчас делать никаких физических усилий.
    
Черт бы тебя побрал, — выругался про себя Гарднер, отгородившись мысленно от Бобби, чтобы она не могла услышать его мысли.
    
— Лечение было… радикальным. После него остались некоторые проблемы с кожей и количеством волос на голове. Но все это постепенно восстанавливается.
    
— Ох, — выдохнул Гарднер, думая при этом: Ты все еще не научилась правдоподобно лгать, Бобби. — Что ж, я рад, что с тобой все в порядке. Но тебе понадобится еще немало дней, прежде чем ты окончательно встанешь на ноги…
    
— Нет, — спокойно ответила Бобби. — Пришло время для финального рывка, Гард. Мы уже почти у цели. Мы начали это с тобой — ты и я…
    
— Ты начала это, Бобби. Ты нашла этот корабль. Вместе с Питером, помнишь?
    
При напоминании о Питере на лицо Бобби набежала тень, но тут же исчезла.
    
— Ты появился почти сразу же. Ты спас мне жизнь. Без тебя я сейчас не была бы здесь. Так давай же закончим это вместе, Гард. Я думаю, нам осталось выкопать не более двадцати пяти футов.
    
Гарднер понимал, что она права, но внутренне он не принимал такую постановку вопроса. У него внезапно заныло сердце.
    
— Если ты так считаешь…
    
— Что ты говоришь, Гард? Осталось всего чуть-чуть. И мы вместе. Ты и я.
    
Он задумчиво посмотрел на Бобби, а вокруг не было слышно ни единого птичьего голоса.
    
Какое же нужно принять решение? Как сделать правильный выбор? Убежать? Вызвать полицию? Как? Какие еще идеи, Гард?
    
И внезапно к нему пришла идея… или, во всяком случае, ее отблеск.
    
Но даже отблеск — это лучше, чем ничего.
    
Он похлопал Бобби по руке:
    
— Ладно. Я согласен.
    
Бобби улыбнулась шире… и вдруг на лице ее появилось удивленное выражение:
    
— Интересно, сколько же он еще оставил тебе времени?
    
— Кто он?
    
— Волшебник-Зубодер, — пояснила Бобби. — Наконец и ты потерял зуб. Вот здесь, прямо по центру.
    
Изумленный и немного испуганный, Гард поднес руку ко рту, уверенный, что еще вчера зуб был на месте.
    
Вот это и случилось. Через месяц работы возле этой чертовой штуки его иммунитет наконец перестал срабатывать. Теперь и он стоит на пути «превращения» во что-то Новое и Усовершенствованное.
    
Он начинает «превращаться».
    
Гарднер с трудом выдавил из себя ответную улыбку:
    
— Я не заметил.
    
— А еще что-нибудь ты чувствуешь?
    
— Нет. Пока нет. Так ты говорила, что хочешь выполнить кое-какую работу?
    
— Да, если смогу, — вздохнула Бобби. — С такой рукой…
    
— Попроси меня. Я помогу тебе.
    
Бобби улыбнулась и вновь стала той Бобби, какую он знал много лет, его любимой женщиной.
    
Потом ему в глаза бросилось, как все-таки она худа и слаба, и у него заныло сердце.
    
— Думаю, ты действительно поможешь, — тихо сказала она. — Мне было бы одиноко без тебя.
    
Они стояли рядом, улыбаясь друг другу, и все было почти по-старому, кроме леса, в котором теперь не пели птицы.
    
Прошла любовь, — думал он, — и никогда не вернется. И кто бы мог подумать, что виной всему призраки! Даже Герберту Уэллсу не пришел бы в голову такой сюжет!
    
— Мне бы хотелось заглянуть в яму, — сказала Бобби.
    
— Ладно. Тебе должно понравиться то, что я успел сделать.
    
И они вместе направились к кораблю.
    
Понедельник, 8 августа.
    
Жара не спадала.
    
Температура воздуха за окном кухни Ньюта Беррингера была семьдесят девять градусов. Боже, сейчас только четверть восьмого, а ведь впереди еще все утро! Правда, Ньют не смотрел на градусник. Он стоял в ванной, облаченный в пижаму, и старательно растирал взятый у жены грим по лицу. Ему всегда казалось, что грим — никому не нужное женское ухищрение и что женское лицо без грима выглядит гораздо привлекательнее, но теперь, когда сам в нем нуждался, Ньют был вынужден признать, что грим — вещь полезная.
    
Он пытался скрыть тот факт, что в последнюю неделю кожа на его лице и затылке начала в буквальном смысле слова увядать. Он, конечно, знал, что со всеми, кто побывал в сарае Бобби, происходят определенные перемены, но сперва ему казалось, что эти перемены благотворны: все три раза он выходил оттуда помолодевшим, ставшим будто бы выше ростом и способным удовлетворить в постели и свою жену, и всех ее подруг.
    
Но с прошлой пятницы он уже не мог себя обманывать. Он отчетливо видел вены, артерии и капилляры на щеках, и в связи с этим ему вспоминалась картинка из медицинского атласа, где изображалась кровеносная система человека. Когда он нажимал пальцами на щеки, они прогибались, будто сделанные из эластика. Как если бы они… они… истончались.
    
Я не могу выйти в таком виде, — подумал он.
    
В субботу, когда он совершенно отчетливо увидел, что с ним происходит, он сразу же бросился к Дику Аллисону.
    
Дик открыл ему дверь и сперва не понял, что так беспокоит Ньюта. Но, приглядевшись повнимательнее, посочувствовал и предложил:
    
— Пожалуй, тебе нельзя появляться на улицах в таком виде. Давай позовем Хейзел.
    
(Телефон, конечно, им для этого не был нужен, но старые привычки умирают тяжело.) У Дика в кухне было достаточно светло, и Ньют увидел, что на лице у Аллисона тщательно нанесен грим. Дик сказал, что его научила этому Хейзел. Да, это происходило со всеми, за исключением Эдли, который впервые попал в сарай около двух недель назад.
    
Где же конец всему этому, Дик? — грустно спросил Ньют. Его, как магнит, привлекало к себе зеркало, висящее на стене в кухне, хотя собственное отражение в нем делало Ньюта совершенно больным.
    
Не знаю, — ответил Дик. Одновременно он разговаривал по телефону с Хейзел. — Но это не имеет никакого значения. Это должно произойти с каждым. Как и все остальное. Ты знаешь, что я имею в виду.
    
Конечно, он знал. Но первые перемены, — думал Ньют, украдкой глядя на себя в зеркало, — всегда наиболее болезненные, потому что они… интимного свойства.
    
Сейчас, стоя у зеркала и пытаясь на практике применять советы, данные ему Хейзел, Ньют почувствовал, что, очевидно, грядет перемена погоды, потому что все его сведенные ревматизмом суставы вдруг по-настоящему заныли.
    
А, собственно, какая разница? Теперь ему должно быть все равно, какая на дворе стоит погода.
    
И, не испытывая никакой радости от своего «превращения», он продолжил практические занятия по гримировке собственного исчезающего лица.
    
Вторник, 9 августа.
    
Старый доктор Варвик, закончив прослушивать сердце Томми Джеклина, устало выпрямился, зацепив при этом кончик носа Томми. Еще совсем мальчишка, Томми унаследовал от отца их фамильную гордость — большой длинный нос.
    
Его отец, — тоскливо подумала Бобби. — Кто-то должен рассказать его отцу о случившемся. А как решить, кто это сделает? Ее-то не слишком тревожили подобные вещи, потому что она знала: случайности, вроде смерти этого паренька Джеклина, случайности, которые она старательно скрывала от Гарда, все еще случаются.
    
Но скоро, — подумала она, — ничего подобного просто не сможет произойти.
    
Еще несколько походов в сарай — и все образуется.
    
На соседней кровати хрипела и задыхалась Эстер Бруклин.
    
Киль: Он на самом деле умер?
    
— Нет, это у меня такие странные шутки, — сердито сказал доктор Варвик. — Заткнись, парень! Я знал о том, что он умрет, еще в четыре часа. Поэтому я и позвал вас сюда. Вы, как-никак, все-таки отец города.
    
На мгновение его глаза остановились на Хейзел и Бобби.
    
— Прошу прощения. И две матери города.
    
Бобби без тени юмора улыбнулась. Скоро в Хейвене исчезнут последние половые различия. Не будет ни отцов, ни матерей. Будет новая генерация людей — «Превращенные».
    
Она посмотрела на остальных и увидела, что они потрясены. Хвала Господу, она не одна! Томми и Эстер прибыли сюда три часа назад, и оба в то время были живы. Почувствовав себя плохо, Томми гнал машину с отчаянной скоростью.
    
Чертов парень и впрямь оказался героем, — подумала Бобби. — Хотя, к сожалению, единственное, чем мы можем отплатить ему — это сделать ему гроб попросторнее.
    
Она оглянулась на лежащую без сознания Эстер. Бледная как стена, тяжело дышит. Они уже возвращались, когда у обоих почему-то разболелась голова. Затем у Томми хлынула носом кровь, а у Эстер внезапно началась сильнейшая менструация. Томми становилось все хуже. Вскоре он попросил Эстер сесть за руль, потому что ему начало мерещиться черт знает что. Словом, начались галлюцинации. Эстер и самой казалось, что глаза затянула черная пелена, но она нашла в себе силы доехать до города и постучать в дверь к доку Варвику. Она еще помнила, как он открыл дверь и распростер ей навстречу объятия, но после этого сразу же потеряла сознание и до сих пор в него не приходила.
    
Хейзел спросила:
    
— А как девушка?
    
— Кровотечение нам удалось остановить, — сказал Варвик. — Она молода, и я надеюсь, что организм справится. — Он строго посмотрел поверх очков на собравшихся: — Я знаю ее родителей, и мне не хотелось бы причинять им горе. Но, думаю, до конца она так никогда и не оправится.
    
Воцарилась растерянная тишина. Бобби прервала молчание:
    
— Это не так.
    
Доктор Варвик повернулся, чтобы взглянуть на нее.
    
— Она придет в себя, — сказала Бобби. — Она придет в себя, когда ее «превращение» полностью закончится.
    
— Возможно, — пробормотал про себя Варвик. — И все же пока положение остается критическим.
    
Бобби согласно кивнула головой: Да, плохо. Для Томми — еще хуже. Его родителей очень огорчит это известие. Я пойду и сообщу им о случившемся. И мне хотелось бы, чтобы все составили мне компанию.
    
Первым отозвался Эдли Мак-Кин: Если хочешь, я пойду с тобой, Бобби.
    
— Спасибо, Эд, — обратила к нему Бобби усталый взгляд. — Спасибо во второй раз.
    
Они вышли. Остальные проводили их взглядом и вновь повернулись к кушетке, на которой без сознания лежала Эстер Бруклин, пожертвовавшая своей жизнью во имя…
    
…да что там, во имя нескольких десятков батареек.
    
Среда, 10 августа.
    
С того дня как Бобби вернулась к нему, Гард много думал и все больше приходил к выводу, что так дальше продолжаться не может. Слишком много кровоточащих носов, слишком много больных голов. И в этом, безусловно, сказывалось воздействие корабля. Он никогда не забудет тот день, когда впервые коснулся гладкой металлической обшивки и, ощутив вибрацию, едва сумел остановить носовое кровотечение. Вспоминать это его заставлял инстинкт самосохранения. Конечно, то, что он все время много пил, каким-то образом предохраняло его, но все же не раз и не два из его носа хлестала кровь. А теперь еще выпавший зуб!
    
Он хотел знать о происходящем больше, чем считала нужным говорить ему Бобби.
    
Поэтому сейчас, когда она спала, тихонько похрапывая при этом, он решил предпринять кое-какие шаги.
    
Звук ее храпа, так хорошо знакомый ему, разбудил воспоминания, но тут, подобно разорвавшемуся снаряду, ему в голову пришла одна мысль.
    
Он прошел на кухню, открыл шифоньер и принялся рассматривать платье, которое на ней было надето вчера. Слава Богу, Бобби не заподозрит об этой инспекции, думал он. Она спит и храпит во сне.
    
В предыдущий вечер Бобби без всяких объяснений вдруг исчезла, еще днем она была раздражена и нервничала, и хотя они оба проработали почти целый день, Бобби почти не прикоснулась к ужину. Потом, когда зашло солнце, она приняла душ, переоделась и уехала в жаркую, пыльную ночь. Гарднер слышал, что вернулась она в полночь и сразу же пошла в сарай. Когда она выходила оттуда, ее осветила вспышка зеленого света. Ему показалось, что и сама Бобби вспыхнула этим светом, но он не был уверен.
    
Весь сегодняшний день она была замкнута, говорила только тогда, когда он обращался к ней, да и то исключительно односложными фразами. Попытки Гарднера развеселить ее успеха не имели. От ужина она отказалась, хотя он очень настойчиво предлагал ей всякие деликатесы.
    
Ее глаза на фоне густо загримированного лица казались запавшими и сухими. К вечеру она попросила Гарда принести ей плед.
    
— Холодное лето, как мне кажется. Я немного озябла. Извини, но я хотела бы прилечь.
    
— Конечно, — торопливо согласился Гарднер.
    
Что-то — он не мог понять пока что — глодало его, когда он стоял, держа в руках ее платье из светлого хлопка. Когда-то давно она, сняв его с себя, обязательно сразу же постирала бы его, развесила сушить, после ужина прогладила и повесила на место, в шифоньер. Но это было когда-то давно, теперь же настали Новые и Усовершенствованные дни, и все стирали свою одежду только тогда, когда в этом была безусловная необходимость, ведь у них были дела и поважней. Во всяком случае, так считала Бобби.
    
Как бы протестуя, Бобби заворочалась во сне.
    
— Нет, — прошептал Гард. — Пожалуйста. — Он быстро повесил платье на место, боясь еще раз прикоснуться к нему. Он затаил дыхание, боясь, что она проснется.
    
Она брала грузовик. Ездила и делала что-то, чего ей вовсе не хотелось делать. Что-то, что вывело ее из равновесия. Что-то, для чего ей понадобилось приодеться. Она вернулась поздно и сразу же пошла в сарай. Не зашла в дом переодеться, не стала снимать с себя то, в чем была. Почему? Ответ, который напрашивался после осмотра ее платья, казался невероятным.
    
Комфорт.
    
А когда живущей достаточно замкнуто и одиноко Бобби требуется комфорт, то кто может обеспечить ей его? Гард? Помилуйте, да за ним самим нужно ухаживать, как за младенцем. Он не может предоставить ей комфорт, потому что сам нуждается в нем.
    
Ему хотелось напиться. Напиться сильнее, чем он напивался за все то время, что провел здесь.
    
Забудь это. И он решительно вышел из кухни, где Бобби хранила выпивку. Внезапно что-то скатилось с его рубашки и с легким стуком упало на пол.
    
Он нагнулся и поднял упавший предмет. Конечно, это был зуб. Номер Второй. Гарднер сунул в рот палец, обнаружил новую дырку и задумчиво стал рассматривать следы крови на ногте. Стоя в дверном проеме, он прислушался. Бобби спала, и из спальни доносился ее храп. Наверное, у нее аденоиды, — подумал Гард.
    
Холодное лето, — сказала она. — Может быть, и это. Может быть, так оно и есть.
    
И ему вспомнился вдруг Питер, который в любую погоду любил взбираться к Бобби на колени, настойчиво преодолевая ее попытки сбросить пса, если ей было жарко или тяжело. Однажды она сказала: Похоже, что он знает. Да, Пит? И тебе, конечно, приятно, чтобы я чихала, когда твоя шерсть попадает в нос? Ты все же предпочитаешь компанию, да? И Пит, казалось, смеялся над ней таким образом.
    
Гарднер вспомнил, что, когда Бобби вчера вернулась домой, издалека доносились глухие раскаты грома.
    
Вспомнил он и то, что иногда Пит повышено нуждался в комфорте.
    
Особенно когда гремел гром. Питер смертельно боялся этого звука. Звука грома.
    
Боже, неужели она держит Питера в сарае? А если да, то ПОЧЕМУ?
    
На платье Бобби он обнаружил несколько странных зеленых пылинок.
    
И шерсть.
    
Очень знакомую бело-коричневую шерсть. Питер в сарае, и был там все время. Бобби солгала, что Питер умер. Бог знает, сколько всякого разного она солгала… но почему это?
    
Почему?
    
Гарднер не знал.
    
Он передумал, подошел к буфету и достал новую, неначатую бутылку виски. Затем торопливо откупорил пробку. Подержав в руке бутылку, он прошептал:
    
— Вот что на самом деле лучший друг человека.
    
Потом отхлебнул глоток, другой, третий…
    
Питер. Что ты сделала с Питером, Бобби?
    
Он собирался напиться.
    
Здорово напиться.
    
И поскорее.
   
  
  
   
    
Книга III. ТОММИНОКЕРЫ
   
   
    
Встречайте нового хозяина. Встречайте так же, как встречали старого.
    «Не будьте дураками снова». «Кто»
   
   
    
Над горами гремит Гром, магический знак, 
    
Он несет людям истину, 
    
Наполняя землю дымом.
    
Беги через джунгли…
    
Беги и не оглядывайся назад.
    «Беги через джунгли». «Криденс»
   
   
    
Я спал, и мне снился сон. Мне некуда было скрыться. Я был одновременно и мужчиной, и женщиной, а мой спутник Саул — одновременно моим братом и сестрой, и мы танцевали где-то на открытом пространстве, между странными белыми домами, в которых происходило разрушение странных черных механизмов. И мы во сне, он и я, или она и я, были едины, мы были вместе. И еще была ностальгия, ужасная, как смерть. Мы были вместе, и целовались, и любили друг друга.
    
Это было ужасно, и даже во сне я понимал это. Потому что в этом сне, и во всех остальных снах я знал, насколько разрушительно слияние двух получеловеческих созданий.
    Дорис Лессинг. «Золотой дневник»
   
   
    
     
1. СИССИ
    
    
— Надеюсь, вам понравился полет, — вежливо сказала стюардесса, поддерживая под локоть сорокалетнюю женщину, в компании двухсот тридцати других пассажиров прилетевшую в Бангор.
    
Сестра Бобби Андерсон Анна, которой недавно исполнилось сорок, но которая думала как пятидесятилетняя и соответственно выглядела (Бобби сказала бы, что сестра Анна думала как пятидесятилетняя женщина с тех пор, как ей исполнилось тринадцать лет), резко выдернула локоть.
    
— Что ж, детка, я скажу тебе, как мне понравился полет, — язвительно заявила она. — Мне было жарко. Меня стошнило, потому что самолет болтало в воздухе. Я облилась апельсиновым соком. Мои чулки воняют, а этот чертов городишко похож на общипанного петуха. Еще вопросы есть?
    
— Нет, — прошептала стюардесса. Ее глаза увлажнились, и она была готова разрыдаться. Таков был эффект, производимый Анной Андерсон на людей.
    
— Отлично, милочка, — и Анна гордо сошла по трапу. На ее лице было написано, что она никогда не бывает всем довольна. Она шла, выпрямив спину, как будто проглотила кол. Она направлялась в здание аэропорта.
    
Клерк в конторе сообщил Анне, что она не может арендовать машину, потому что она не прислала предварительной заявки, что ей не повезло и что он приносит ей свои извинения. В Мэне царило лето, и большая часть машин была в разгоне.
    
Это явилось большой ошибкой со стороны клерка. Очень большой ошибкой.
    
Анна ехидно улыбнулась и принялась за дело. Ситуации вроде этой составляли смысл жизни сестры Бобби. К тому же в последнее время она не имела возможности часто ругаться с людьми, потому что ухаживала за тяжело больным отцом, скончавшимся первого августа, восемь дней назад.
    
Анна была весьма волевой особой. Ее мать предпочла покориться воле дочери, когда той исполнилось восемнадцать лет, позже то же самое сделал и покойный отец. Поэтому у клерка не оставалось шансов. Ей понадобилось всего десять минут, чтобы выйти из конторы с ключами от машины, которую случайно — ну очень случайно — держали в резерве. Еще через двадцать минут Анна мчалась по шоссе Бангор — Катласс, а клерк с облегчением потирал шею.
    
Подобный эффект Анна Андерсон производила на многих людей.
    
Пришло время обеда, но Анна не думала о еде. Она ехала в Хейвен, намереваясь как можно скорее встретиться с сестрой Робертой.
    
Гостиница была переполнена.
    
Но это не беспокоило сестру Анну.
    
Она поймала в коридоре администратора и после непродолжительной беседы уже распаковывала вещи, поправляла макияж и чистила зубы. Потом она спустилась в ресторан.
    
— Принесите мне пучок овощей. Свежих овощей.
    
— Мадам желает сал…
    
— Мадам желает пучок свежих овощей. И меня не интересует, как вы это назовете. Только не забудьте сперва вымыть их. И еще принесите мне сомбреро.
    
— Да, мадам, — растерянный официант хлопал глазами. На них оглядывались. Некоторые улыбались… но улыбка тут же пропадала, когда улыбавшийся встречался со взглядом Анны Андерсон. Официант отошел, но властный голос странной клиентки остановил его:
    
— Сомбреро, — сказал она, — подают с кремом. Если вам вздумается принести мне сомбреро с молоком, будьте уверены, я вылью его вам на голову.
    
Ее лицо было совершенно серьезно.
    
Анна Андерсон не любила шутить.
    
В половине восьмого она вернулась в свой номер. Она разделась, надела халат и уселась возле окна. Отель находился достаточно далеко от центра города. Поэтому Анна ничего особенного не видела, за исключением, пожалуй, маленькой автомобильной стоянки. Но это было как раз то зрелище, которое ей нравилось.
    
В сумочке у нее лежали несколько капсул амфетамина, и Анна приняла одну из них. Она начала принимать их вскоре после первого инфаркта отца…
    
Она взглянула на телефон и отвела взгляд в сторону. Один только взгляд на него напомнил о Бобби, о том, что Анне уже давно не удается с ней связаться. В течение последних двадцати четырех часов Анна звонила ей дважды, но оба раза телефон не отвечал.
    
Она попыталась позвонить первый раз сразу после смерти отца. Это было в час дня 2 августа. Трубку снял какой-то алкоголик.
    
— Позовите, пожалуйста, Роберту Андерсон, — сказала Анна, стоявшая босиком в коридоре воинского госпиталя в Юте. Рядом сидела ее мать, окруженная своими братьями и сестрами. — И, если можно, поскорее.
    
— Бобби? — переспросил пьяный голос на другом конце провода. — Вам нужен старый хозяин или же Новый и Усовершенствованный Хозяин?
    
— Не болтайте чепухи, Гарднер. Ее отец…
    
— Вы не сможете говорить с Бобби сейчас, — конечно, это был Гарднер. Она узнала его голос. — Она в сарае с далласской полицией. Они сейчас там становятся все более Новыми и Усовершенствованными.
    
— Передайте ей, что ее сестра Анна…
    
Дзинь!
    
Короткие гудки. Она подержала трубку возле уха и в сердцах отбросила ее, будто в руке оказался таракан.
    
Больше всего на свете она ненавидела людей, у которых были плохие манеры по телефону.
    
Она повернулась к матери.
    
— Ты говорила с ней, Сисси? — спросила мать.
    
— Да.
    
— Что она сказала? Она приедет на похороны? — Глаза матери с надеждой смотрели на старшую дочь.
    
— Я так и не поняла. — Все своей раздражение Анна вложила в эти слова. И дальше, будто на нее снизошло вдохновение, на одном дыхании выпалила:
    
— Она сказала, что она рада, что старый мерзавец умер. Потом она рассмеялась. Потом она бросила трубку.
    
На мгновение воцарилась тишина. Затем Паола Андерсон зажала руками уши и зарыдала.
    
Сперва Анна все же не сомневалась, что Бобби приедет на похороны. Анна считала, что она должна приехать, — значит, так и должно было быть. Анна обычно добивалась всего, чего хотела, и так было всегда. Когда Роберта приедет, ей довольно сложно будет доказать, что Анна солгала. Поверят, безусловно, Анне, а не ей.
    
Это хорошо. Просто отлично. Но этого мало. Пришло время — пришло уже давно, — когда Роберта должна была вернуться домой. Не только на похороны. Навсегда.
    
И она останется. Останется, потому что этого хочет Сисси.
    
Этой ночью к Анне все не шел сон. Она прислушивалась к шорохам вокруг. Где-то за стенкой громко работал телевизор. Безобразие: мешают людям спать. Завтра она напишет жалобу.
    
Она лежала без сна, и, против ее воли, к ней стали опять приходить воспоминания…
    
Через час, после того как она солгала матери про ответ Бобби, она вновь пришла к телефону, чтобы на этот раз позвонить Бобби без свидетелей. Она вызвала оператора и сообщила, что подозревает, что линия оборвана.
    
— Прошу вас проверить, права ли я. Мне необходимо как можно скорее связаться с сестрой.
    
— Да, мадам. Если вы сообщите мне номер, по которому звоните…
    
— Нет, милочка. Сейчас я отправляюсь в похоронное бюро, чтобы заказать гроб для моего папаши, а потом намереваюсь поспать. Я сама перезвоню вам утром. Можете быть уверены, уж я-то не забуду, дорогая.
    
Она повесила трубку и направилась в похоронное бюро.
    
На следующее утро телефон у Бобби работал, но к трубке никто не подходил. Так продолжалось весь день. Постепенно в Анне вскипела ярость. К вечеру она позвонила в справочное бюро и потребовала телефон полицейского участка Хейвена.
    
— Ну… там, собственно, нет полицейского участка, но если вас устроит телефон констебля…
    
— Вполне. Дайте мне его.
    
Анна позвонила по этому телефону. Длинные гудки… Практически того же тона, как когда она звонила своей чертовой сестрице. Как будто это был один и тот же аппарат…
    
Она отбросила эту безумную мысль и разозлилась еще больше. Наверное, повреждение на линии, а телефонная компания еще не успела его устранить.
    
— Ты нашла ее? — спросила вошедшая в комнату Паола.
    
— Нет. Она не отвечает, городской констебль не отвечает. Наверное, этот паршивый городишко попал в какой-то Бермудский треугольник.
    
— А если позвонить ее друзьям?..
    
— Каким друзьям? Таким же ненормальным, как она?
    
— Сисси! Ты не знаешь…
    
— Я знаю, кто ответил по ее номеру, когда я звонила первый раз. После жизни в нашей семье легко могу определить по голосу мужчины, когда он пьян.
    
Мать ничего не ответила, она просто поднесла руки к шее, как бы стараясь сделать тугой воротничок попросторнее.
    
— Он брал трубку, и они оба отлично знают, зачем я ее разыскиваю, — продолжала Анна. — И они пожалеют, что посмеялись надо мной!
    
— Сисси! Я бы не хотела…
    
— Заткнись! — заорала Анна, и мать, конечно же, сразу замолчала.
    
Анна звонила вновь и вновь. Она узнавала еще какие-то номера телефонов в Хейвене. Ни один из них не отвечал. Наконец ей удалось пробиться к мэру города, Беррингеру.
    
— Ньют Беррингер слушает.
    
— Слава Богу. Меня зовут Анна Андерсон. Я звоню из Юты, штат Нью-Йорк. Я пыталась дозвониться к вашему констеблю, но он, очевидно, отправился на рыбалку.
    
— Не он, а она, мисс Андерсон. В прошлом месяце она скоропостижно скончалась. Должность в настоящее время вакантна, поэтому телефон в конторе не отвечает.
    
Эта информация смогла только на мгновение остановить Анну. Она всегда умела прийти к цели, никуда не сворачивая.
    
— Мисс Андерсон? А откуда вам, мистер Беррингер, известно, что я не миссис, а мисс?
    
Без всякой паузы Беррингер ответил:
    
— А разве вы не сестра Бобби? Если вы ее сестра и если при этом замужем, вы бы не носили эту фамилию.
    
— То есть вы знакомы с Бобби?
    
— Каждый в Хейвене знаком с Бобби, мисс Андерсон. Она — наша гордость.
    
Эта фраза прозвучала для Анны подобно звуку разорвавшегося снаряда. Наша гордость. Боже правый!
    
— Что ж, отлично. Тогда вы, несомненно, поможете мне связаться с вашей гордостью. Я уже несколько дней мечтаю сообщить ей, что ее отец умер и что завтра его будут хоронить.
    
Она ожидала хотя бы формального выражения соболезнования, но в ответ просто прозвучало:
    
— У нее есть определенные проблемы с телефоном.
    
Разговор явно принимал не тот оборот, которого ожидала Анна. Реакция Беррингера была по меньшей мере странной, слишком равнодушной даже для янки. Она попыталась представить себе своего собеседника и не смогла. Что-то непонятное звучало в его голосе.
    
— Могли бы вы передать ей, чтобы она перезвонила мне? Ее мать выплакала все глаза, она находится в полуобморочном состоянии, и, если Роберта не появится, я не знаю, что будет с матерью.
    
— А как я могу заставить ее позвонить вам? Она взрослая женщина и сама решает, что ей делать, — медленно, с нажимом ответил Беррингер. — Но я передам ей ваши слова.
    
— Может быть, я дам вам номер моего телефона? — сквозь зубы процедила Анна. — Она так редко звонит нам, что могла и забыть его…
    
— В этом нет необходимости, — оборвал ее Беррингер. — Если она и не помнит его, то всегда сможет позвонить в справочное бюро. Ведь именно так вы получили этот телефон.
    
Анна всегда ненавидела телефоны, но сейчас эта ненависть вспыхнула в ней с особой силой.
    
— Послушайте! — крикнула она. — Вы, наверное, не поняли…
    
— Я все отлично понял, — Беррингер вторично перебил ее за последние три минуты. — Я все передам ей. Спасибо, что позвонили, мисс Андерсон.
    
— Послушайте…
    
Она не успела закончить фразу, как он сделал то, что она ненавидела больше всего.
    
Он повесил трубку.
    
Анна яростно стиснула зубы: он еще пожалеет об этом!
    
В тот день Бобби так и не перезвонила. Не перезвонила она и на следующий. Ни через день…
    
Ну, ты еще вернешься, — думала Анна. — И когда это случится…
    
Похороны прошли без Бобби. Все родственники плакали на кладбище, но только не Анна. Хвала Господу, она умеет держать себя в руках!
    
О, если бы она могла отложить похороны и заставить Бобби приехать… Но нет, этот раунд Бобби выиграла. Выиграла раунд, но не все сражение. Анна намеревалась взять реванш. Поэтому наутро после похорон она заказала себе авиабилет в Бангор. Один туда… и два обратно.
    
Проведя в гостинице ночь (черт знает что за гадость эти гостиницы, в них никогда не удается выспаться), в восемь утра Анна уже сидела за рулем взятого напрокат автомобиля, направляясь в Хейвен.
    
Она не могла не нервничать. Ее напряжение особенно усилилось, когда она пересекла черту города. Что-то происходит с Бобби: она полностью вышла из-под контроля. И хотя Анна надеялась, что ей удастся повлиять на сестру, ее мучили некоторые сомнения.
    
Она ехала по улицам Хейвена и чувствовала, почти физически чувствовала, что прохожие смотрят ей вслед. Смотрят ей вслед и многозначительно переглядываются.
    
Из леса слышался звук мотора: там проводились какие-то работы. Звук доносился издалека, но был неприятен для слуха Анны.
    
Внезапно она почувствовала, что у нее кровоточат десны. Капельки крови выступили в уголке рта.
    
Дорога была достаточно просторной и пустынной. Казалось, Хейвен дремлет, убаюканный ласковым утренним солнышком. Отсутствие машин на дороге радовало Анну, не любившую пробки и толчею.
    
Ее увидел молодой Эшли Рувелл, и тут же в его мозгу возникла информация, которую уловил Джастин Хард: она подъезжает.
    
(дама, в машине дама, и я не слышу, о чем она думает) Сотня голосов одновременно ответили ему.
    
(мы знаем, Эшли, все в порядке… тссс… тссс…) И Эшли улыбнулся, обнажив в улыбке беззубый рот.
    
У нее урчало в животе.
    
Ее тошнило.
    
Ей хотелось выйти из машины и лечь прямо на землю у обочины дороги.
    
Может быть, это потому, что она забыла позавтракать? А может быть, виноват вчерашний ужин? Так и есть, мерзавец официант решил отравить ее!
    
Я могу умереть… о Боже, наверное, я уже умираю. Но если я не умру, то подам в суд на этого мерзавца! Я устрою ему такую жизнь, что он пожалеет, что родился на свет!
    
Эта мысль придала Анне силы. Она подъезжала к усадьбе, где на почтовом ящике было начертано: АНДЕРСОН. Внезапно ей в голову закралась ужасная мысль. Предположим, Бобби написала свое имя на чужом почтовом ящике, надеясь, что она, Анна, поверит и попадет в дом к чужим людям…
    
Но нет, там было написано: Р.АНДЕРСОН. И потом, именно этот двор был изображен на фотографиях, которые присылала как-то матери Бобби. Анна узнала его. Усадьба покойного дяди Френка. Ферма старого Гаррика. У ворот припаркован голубой грузовичок. Место было тем самым, но каким-то другим было освещение. Это немного смутило ее, и она с удивлением обнаружила в себе нечто напоминающее страх.
    
Освещение.
    
Странное освещение.
    
Ее прошиб пот, и на светлом платье образовались темные влажные пятна.
    
Странное освещение.
    
Как будто бы светит солнце…
    
Да нет, это, несомненно, был солнечный свет. Просто в его лучах дом представился почему-то более ярким, чем был на самом деле. А может быть, виной всему усталость после дороги. Или…
    
Почему по пути ей не встретилась ни одна машина? Почему трасса была такой пустынной? Хейвен, конечно, небольшой городишко, но…
    
Что же происходит в этом городишке?
    
Страх. Незнакомый ей страх. К черту страх!
    
Она въехала во двор.
    
Анне приходилось раньше дважды встречаться с Джимом Гарднером. Она бы никогда не забыла его лица. Но сейчас она с трудом узнала Великого Поэта, хотя была уверена, что по одному запаху почует его за сорок ярдов. Человек, который сидел на краю гамака с бутылкой виски в кармане, никак не напоминал того Гарднера, которого она видела прежде. Он был давно небрит, на нем болталась совершенно грязная рубашка. Его глаза налились кровью. Хотя Анна и не могла этого знать, Гард находился сейчас в том состоянии, в котором пребывал все последние дни после того, как обнаружил на платье Бобби собачью шерсть.
    
Он увидел въезжающий во двор автомобиль, но не выразил ни малейшего удивления. Он бросил взгляд на вылезающую из машины женщину и отвернулся.
    
Ох, — думал он. — Птица, самолет, теперь эта Суперсука. Семья воссоединяется!
    
Анна захлопнула за собой дверцу. Она на мгновение задержалась возле машины, и Гард успел оценить ее сходство с Бобби. И еще она напоминала ему почему-то Рона Каммингса, и Гард попытался представить, как Рон вразвалку идет через комнату.
    
Анна пересекла двор и подошла к крыльцу. Гард прочитал на ее лице раздражение, улыбнулся, отхлебнул немного виски и сказал:
    
— Привет, Сисси. Добро пожаловать в Хейвен. Советую тебе как можно скорее бежать отсюда без оглядки.
    
Она сделал два шага и, споткнувшись, упала на одно колено. Гарднер протянул ей руку, но она сделала вид, что не заметила этого.
    
— Где Бобби?
    
— Ты не слишком хорошо выглядишь, — отозвался Гард. — В последние дни Хейвен плохо влияет на людей.
    
— Я в порядке, — отрезала она. — Где она?
    
Гарднер мотнул головой по направлению к дому. Из окна доносился шум воды.
    
— Душ. Мы весь день работаем в лесу, и сейчас Бобби принимает душ. Ей, понимаешь ли, хочется смыть с себя грязь. — Он вновь приложился к горлышку. — А вот я верю в простейшие методы дезинфекции. Проще и приятнее.
    
— От тебя смердит, как от свиньи, — процедила Анна и сделала шаг по направлению к дому.
    
— Когда ты пробудешь здесь несколько дней, дорогая, ты будешь пахнуть не лучше.
    
Не стоит обращать на него внимания, — подумала Анна. — Он совершенно пьян. Был бы он трезв, никогда не посмел бы разговаривать с ней таким тоном.
    
Она услышала, как выключился душ.
    
— Я приехала, чтобы увезти Бобби домой.
    
Тишина.
    
Ни шороха.
    
— Хочу дать тебе совет, сестрица Анна…
    
— Избавь меня, пожалуйста, от твоих советов! Я не желаю выслушивать советы алкоголиков.
    
— И все же послушай меня. Уезжай. Прямо сейчас. Это не самое лучшее место на земле в последнее время.
    
В его глазах было что-то такое, что смутило ее. Ей внезапно захотелось сесть в машину и…
    
Но это не соответствовало натуре Анны. Если она что-нибудь решила, то должна была обязательно добиться желаемого. Такова она была, и ничто не могло ее изменить.
    
— Что ж, — сказала она. — Ты дал мне совет, и я тоже позволю дать тебе совет. Тебе было бы лучше проветриться и не мешать мне разговаривать с Бобби. Это наше семейное дело, и я не хочу, чтобы в него вмешивались посторонние.
    
— Анна… Сисси… Поверь, Бобби уже не та, какой ты ее знаешь. Она…
    
— Пойди и прогуляйся, — повторила Анна и вошла в дом.
    
Окна были открыты, но шторы задернуты. И запах. Анна шмыгнула носом: пахло, как в обезьяньем питомнике. От Великого Поэта еще можно было ожидать этого, но от ее сестры…
    
Свинарник. Настоящий свинарник.
    
— Привет, Сисси.
    
Она оглянулась. В первое мгновение ей показалось, что перед ней возникла тень Бобби. Анна всмотрелась и…
    
Она увидела грязный распахнутый халат, брызги на полу и поняла, что Бобби только что вышла из душа. Что-то было неправильное в стоящей в дверном проеме сестре.
    
Это место в последнее время стало не слишком хорошим.
    
— Папа умер, — сообщила она, стараясь держаться прямо.
    
— Я знаю. Ньют Беррингер сообщил мне об этом.
    
Что случилось с ее голосом? В нем звучали странные нотки. И она явно не боится ее, Анну. Впервые в жизни Бобби не боится ее.
    
— Мы похоронили его без тебя. Твоя мать умрет, если ты не вернешься домой, Бобби.
    
Она подождала, пока Бобби что-нибудь ответит. Сестра молчала.
    
Во имя Господа… она… она действительно изменилась…
    
— Мама упала с лестницы четыре дня назад и сломала ключицу.
    
— Да что ты? — безразлично спросила Бобби.
    
— Ты вернешься домой вместе со мной, Бобби, — с нажимом сказала Анна.
    
— Посмотри, а ведь у тебя выпал зуб, — улыбнулась вдруг Бобби. — Конечно! Я не сомневалась, что так и будет.
    
— Бобби, выйди на свет. Я хочу посмотреть на тебя.
    
— Хочешь? — В ее голосе опять звучали странные, насмешливые нотки. — Я не уверена, что это так уж необходимо.
    
— Перестань дразнить меня, Бобби! — Она повысила голос.
    
— Послушай, Анна! — сказала Бобби. — За многие годы мне надоело, когда ты разговариваешь со мной в таком тоне. Оставь свою манеру кричать.
    
Внезапно Анне захотелось убежать отсюда как можно дальше и не оглядываться. Но было слишком поздно. Она увидела взмах руки младшей сестры, которая отдергивала штору.
    
Душ смыл остатки грима. Голова и шея, все тело Бобби были абсолютно прозрачными. Сквозь кожу просматривались все внутренние органы. В венах пульсировала кровь. Анна видела, как бьется сердце Бобби, как наполняются воздухом легкие. И все ее внутренние органы имели почему-то странный ярко-зеленый цвет.
    
В голове у Бобби просвечивался мозг.
    
Бобби беззубо улыбнулась:
    
— Добро пожаловать в Хейвен, Анна!
    
Анна, будто во сне, сделала шаг назад. Она хотела кричать, но у нее перехватило дыхание.
    
Бобби направилась в ее сторону. Анна попыталась отскочить, споткнулась и упала.
    
— Нет, — шептала она, — нет… Бобби… нет…
    
— Я рада, что ты здесь, — все еще улыбаясь, сказала Бобби. — Я не рассчитывала, что ты приедешь… вовсе не рассчитывала… но я думаю, что для тебя здесь найдется дело… Вакансии, как говорится, еще остались.
    
— Бобби… — Изо рта Анны вырвался хрип; тело ее забилось в судорогах. Рука Бобби коснулась ее руки, и Анна потеряла сознание.
   
   
    
     
2. ГАРДНЕР ОТПРАВЛЯЕТСЯ НА ПРОГУЛКУ
    
    
Воспользовавшись советом Анны, Гарднер решил прогуляться. Естественно, конечной целью прогулки должен был стать корабль. Ему не очень хотелось идти туда одному, и он боялся, как ребенок, оставшийся один в темном доме. А если там привидения? Если там прячутся Призраки Прошлого? И они ожили, и хотят выйти наружу? И какие они на самом деле?
    
Он присел на землю неподалеку от корабля и стал рассматривать его. Вскоре взошла луна, матовым светом вспыхнув на серебристой обшивке. Это необычное и очень красивое зрелище.
    
Что же происходит вокруг?
    
Я не хочу этого знать.
    
Происходящее пока не ясно…
    
Я не хочу этого знать.
    
Эй, а что это за звуки доносятся изнутри?..
    
Он допил бутылку и отбросил ее дрожащей рукой в сторону. А потом заснул неожиданно для себя, в лесу, в непосредственной близости от корабля.
    
И проспал всю ночь.
    
Утром возле него на земле лежали два зуба.
    
Это потому, что я спал слишком близко от корабля, — подумал он. Правда, был при этом и приятный момент: у него совсем не болела голова, хотя вчера он явно перебрал. Возможно, корабль способствует каким-то изменениям в атмосфере, например, перепадам давления.
    
Ему не хотелось оставлять свои зубы валяющимися на земле. Повинуясь внутреннему зову, он закопал из в землю и, сделав это, подумал: Ты ничего не добьешься, разыгрывая Гамлета, Гард. Если ты не примешь решения, причем не позже завтрашнего дня, то вскоре ничем не будешь отличаться от здешней братии.
    
Он оглянулся на корабль и подумал:
    
Мы все привязаны к нему, как куры к своему курятнику. Что же делать?
    
Как бы сам отвечая на свой вопрос, он направился в сторону дома.
    
Машина, на которой приехала Сисси, исчезла.
    
— Где ты был прошлой ночью? — спросила Гарднера Бобби.
    
— Спал в лесу.
    
— Ты что, и в самом деле так напился? — удивленно спросила Бобби. На ее лицо был густо нанесен грим. И на ней красовалась все та же грязная рубашка, которую она носила последние дни. Из ворота выглядывала тоненькая шейка.
    
— Не совсем так. Просто вдруг захотелось поспать на земле. Тем более что в последнее время комары совсем не донимают. Они улетели. Вместе с птицами. Вместе с пчелами. Все насекомые разлетелись, остались только такие дураки, как мы.
    
— Что произошло с тобой, Гард?
    
— Ты уже спрашивала меня об этом.
    
Бобби промолчала.
    
— Ты слушала по радио вчерашние новости? — Спрашивая, он отлично знал, что не слушала. Бобби не смотрела, не слушала и не думала ни о чем, кроме корабля. — Массовые убийства в Ливии. Война в Ливане. Американское движение за мир. Русские все чаще заговаривают о химическом оружии. Все мы до сих пор сидим на бомбе. С 1945 года мало что изменилось. Ты же изобрела эту штуку, которую прячешь в сарае, а теперь интересуешься, не изменил ли я своего мнения по поводу того, как ею пользоваться.
    
— А ты изменил?
    
— Нет. — Гарднер и сам не знал наверняка, ложь это или правда, но был рад, что Бобби не может прочитать его мысли.
    
Боже, думал в ужасе он, неужели так бывает всегда, когда сам становишься призраком? Неужели ты начинаешь при этом походить на уменьшенную копию атомной бомбы?
    
Бобби, держащая в руках какие-то инструменты, быстро оглянулась на Гарднера:
    
— Что?!
    
Я сказал, что пора заняться делом, лентяйка, — отчетливо подумал Гарднер, и выражение изумления на ее лице сменилось улыбкой.
    
— Ладно. Помоги мне.
    
Конечно, они не стали сразу же «людьми-невидимками». Они теряли волосы и зубы, их кожа истончалась и становилась прозрачной. Словом, происходило физическое «превращение».
    
Он вновь подумал: Встречайте нового хозяина. Встречайте так же, как встречали старого.
    
Бобби вновь вопросительно взглянула на него.
    
— Что ты сказал, Гард?
    
— Я сказал: «Пошли, хозяйка».
    
Мгновение помолчав, Бобби кивнула:
    
— Да, — сказала она. — Не будем терять время.
    
Они ехали на тракторе к месту раскопок.
    
— Твоя сестра уехала? — поинтересовался Гарднер.
    
— Верно, — ответила Бобби. — Она уехала.
    
Ты все еще не умеешь правдоподобно лгать, Бобби. И я думаю — я действительно думаю, — что я слышал ее стон. Перед тем как я ушел вчера в лес, я наверняка слышал ее стон. Что же нужно сделать, чтобы заставить такую железную кобылу, как Сисси, застонать? Насколько же плохо нужно было поступить по отношению к ней?
    
Мог быть только один ответ. Очень плохо.
    
— Она приехала, чтобы забрать меня домой, — задумчиво сказала Бобби.
    
— И раньше ей это удалось бы. Но теперь у нее не было никаких шансов.
    
Гарднер похолодел. Существует множество трактовок подобной реплики. Какая же из них верна?
    
— Я удивляюсь, как тебе удалось спровадить ее в первый же вечер, — сказал он. — Я считал, что Патриция Мак-Кадл ужасна, но по сравнению с твоей сестрой она — ангел во плоти.
    
— Я просто вышла к ней без грима. Когда она это увидела, то умчалась отсюда, как будто реактивный самолет. Это было весьма забавно.
    
Она рассказывала так образно, что история казалась похожей на правду. С учетом того, что это было совершенной неправдой.
    
Нет, — думал Гарднер. — Она никуда не уезжала. Интересно другое: ты убила ее, или она заперта сейчас в сарае вместе с Питером.
    
— Сколько должны продолжаться физические перемены, Бобби? — спросил он.
    
— Не очень долго, — ответила она, и Гарднер вновь подумал, что из нее получился неважный лжец. — Вот мы и приехали. Тормози.
    
На следующий вечер они рано закончили работу. Стояла жара, и никто не смог работать долго. Они вернулись в дом, без аппетита поели, размазывая большую часть еды по тарелкам, и, когда посуда была вымыта, Гарднер сказал, что хотел бы прогуляться.
    
— Да? — Бобби посмотрела на него одним из тех странных взглядов, которые он замечал у нее в последнее время. — Холодает. И, мне кажется, у тебя есть чем заняться.
    
— Солнце садится, — легкомысленно сказал Гарднер. — И… — Он открыто взглянул на Бобби. — Если я останусь дома, я откупорю бутылку. Если я откупорю бутылку, я опять напьюсь. А вот если я пойду пройдусь, то устану и сразу же засну.
    
Все это было достаточно правдоподобно… но под видимой правдой скрывалась другая правда, как внутри большой матрешки — меньшая.
    
Гарднер посмотрел на Бобби, ожидая, обнаружит ли она второй смысл его слов.
    
Она ничего не обнаружила.
    
— Ладно, — заявила она, — хотя ты отлично знаешь, что меня не беспокоит твое пьянство. Я твой друг, а не жена.
    
Да, тебя действительно не беспокоит то, что я пью, ты с легкостью предлагаешь мне выпить, если мне этого хочется. Потому что это нейтрализует меня.
    
Он дошел почти до дома Джастина Харда и вдруг свернул налево и почти вприпрыжку быстрым шагом направился по боковой улочке. К его ногам будто приделали крылья.
    
Стояла тишина. Ни одна собака не облаяла его. Окна во многих домах были темными. А в тех, где был слабый свет, он ни разу не заметил включенного телевизора.
    
Вскоре он дошел до тупика. Совсем стемнело, но на небе взошла луна — и стало достаточно светло. За асфальтом начиналась гравийная тропинка. Освещенный луной гравий казался совсем белым. Тишина начинала угнетать Гарднера.
    
Зачем он идет сюда? Что влечет его? Не его ли собственное «превращение»? Наверное, потому что сила, влекущая его, сильнее, чем его воля.
    
Гарднер шел, а его ноги утопали в толстом слое гравия. Внезапно что-то под ногами привлекло его внимание. Он нагнулся и начал раскапывать гравий. Отбросил пару камешков — ничего, еще несколько — опять ничего…
    
Ой, минуточку!..
    
Пальцы его наткнулись на что-то слишком гладкое, чтобы быть камнем. Он пошарил рукой, сердце его учащенно забилось. Ничего! И тут он увидел…
    
Он увидел автомобильную фару.
    
Гарднер изумленно рассматривал находку. ВОТ ЧТО значит найти в земле нечто, — думал он. — Найти странный предмет, артефакт. Но как я узнал, где искать?
    
Он вновь принялся раскапывать гравий, не обращая внимания, что острые камешки ранят его руки и пальцы начинают кровоточить.
    
Он чувствовал, что автомобиль Анны где-то здесь, близко. Бобби и ее друзья прекрасно выполнили задачу. Они добросовестно похоронили машину. От напряжения у Гарднера пересохло во рту. Он копал, сам не зная, чего хотел больше: найти что-нибудь или ничего не найти.
    
Он не позволял себе задуматься, не стоит ли ему сейчас повернуться и бежать отсюда. Он копал.
    
Ничего.
    
Автомобиль Анны Андерсон был пуст.
    
Они могли спрятать ее тело в багажник. Не увидев, ни в чем нельзя быть уверенным.
    
Логика подсказала ему, что тела Анны в багажнике нет. Нет потому, что любой, нашедший в гравии автомобиль, сразу же заглянул бы в багажник… и вызвал полицию.
    
Никто из жителей Хейвена не стал бы выкапывать спрятанный кем-то в земле автомобиль. А найдя, не стал бы обращаться в полицию, потому что это было бы последним в его жизни поступком. Автомобиль спрятан от глаз кого-нибудь чужого, приезжего, а этим летом в Хейвене не слишком привечают приезжих.
    
Так что Анны не было и не могло быть в багажнике. Простая логика.
    
Возможно те, кто это сделал, не рассчитывают на твою дружбу с логикой, Гард.
    
Черт побери! Если он видит предмет на глубине трех футов, то вся эта компания должна видеть по крайней мере на глубине двадцати трех.
    
Гарднер встал на ноги, потирая колени. Нужно будет, придя домой, принять аспирин.
    
Анны в машине нет. Где же она? Конечно, в сарае. Гарднер вдруг понял, зачем пришел сюда: не для того чтобы немного отдохнуть от Бобби, а потому, что хотел убедиться в своих предположениях относительно сарая. Ему это было необходимо. Потому что он должен был принять решение и потому что хотел все-таки выкопать корабль до конца, выкопать и научиться им пользоваться.
    
Но перед тем как он примет решение, он должен увидеть воочию, что же происходит в сарае.
    
На полпути он остановился, задумавшись над ответом на один вопрос: зачем же все-таки они зарыли автомобиль? Потому что кто-нибудь, заметивший его пропажу, может обратиться в полицию? Нет. А если и так, то полиции понадобится не меньше двух недель, чтобы найти связь между пропажей и семьей Анны. Хейвенцев это волновать не могло.
    
Так от кого же спрятан автомобиль?
    
От тебя, Гард. Они спрятали его от тебя. Они все еще не хотят, чтобы ты знал, на что они способны, защищая себя. Поэтому они закопали его, а Бобби сказала тебе, что Анна уехала.
    
И он пошел домой, унося с собой открывшуюся тайну.
   
   
    
     
3. КУРЯТНИК
    
    
Это случилось двумя днями позднее. Стояла собачья жара, если так можно выразиться, учитывая, что собак в Хейвене не осталось, за исключением, может быть, собаки в сарае Бобби.
    
Гард и Бобби возились на самом дне ямы, выкопанной вокруг корабля. Ее глубина сейчас составляла около ста семидесяти футов. С помощью пневматических дрелей они освобождали корпус корабля от кусков скалы.
    
Утром Гарднер спросил Бобби, зачем они берут с собой дрели.
    
— Лучше было бы воспользоваться чем-нибудь посовершеннее, — сказал он.
    
— Сейчас мы слишком близки к цели, чтобы рисковать. Дрель не сможет никак повредить корабль.
    
— Этот курятник?
    
— Да, этот курятник.
    
У Гарднера ныли плечи, ныла голова — боль наступала всегда, когда он начинал работать здесь, — и он ждал с нетерпением сигнала Бобби, означающего перерыв.
    
Работая дрелью, он не слишком оберегал от царапин металлический корпус. Сделав неловкое движение, он вдруг обнаружил, что у него сломалось сверло. Рядом раздался треск, и он догадался, что сверло Бобби сломалось тоже.
    
— Гард? Гард, что случилось?
    
В ее голосе слышалась тревога. Впрочем, Гарднер слишком устал, чтобы задумываться, почему у них одновременно сломались сверла.
    
И тут до него вдруг дошло: наверное, они совсем приблизились к цели.
    
Очевидно, Бобби поняла то же самое, потому что вдруг отшвырнула дрель и пальцами принялась разгребать землю. Не думая о том, что делает, Гард присоединился к ней.
    
Все в порядке, что-то есть, — подумал Гарднер.
    
На корпусе корабля возникла совершенно отчетливая линия. Глядя на нее, Гарднер почувствовал, в каком восторге пребывает сейчас Бобби. В его голове звучала музыка. Он внезапно ощутил, что его зубы вибрируют в деснах, и почти наверняка знал, что ночью лишится еще нескольких. Он слишком приблизился к призракам и их секретам, а за этим всегда должно следовать наказание.
    
— Это курятник, — сказала Бобби. — Я всегда знала, что это здесь.
    
Гарднер усмехнулся:
    
— Мы знали это, Бобби.
    
— Да, мы знали это. Хвала Господу, ты вернулся, Гард.
    
Что-то зрело внутри Гарднера. Уверенность? Сила?
    
Это по мне, — подумал он.
    
— Как ты думаешь, он большой?
    
— Не уверена. Но, мне кажется, мы могли бы сегодня выяснить. Будет лучше, если мы так и поступим. Нельзя терять время, Гард…
    
— Что ты имеешь в виду?
    
— Атмосфера вокруг Хейвена меняется. И виной этому корабль, — Бобби неожиданно погладила мягкий металл.
    
— Я знаю.
    
— Поэтому все, кто приезжают сюда, сразу же заболевают. Ты видел, что творилось с Анной.
    
— Да.
    
— Из-за этого она уехала злая как черт.
    
Да что ты говоришь?
    
— Когда все закончится, воздух здесь станет ядовитым для людей, приезжающих в город. Но мы не сможем этого предотвратить, Гард.
    
— Нет?
    
— Нет. И мы не можем оставаться здесь дольше. Я думаю, ты еще кое-какое время смог бы. Я — нет. И еще одно: слишком долго стояла жара. Если погода переменится и подует ветер, он разнесет нашу биосферу над всей Атлантикой. Тогда мы все умрем, и не только мы.
    
Гард покачал головой:
    
— Погода уже изменилась — в день, когда хоронили эту женщину, Бобби. Я отлично помню. Тогда было ясно и ветрено. А потом с тобой произошло то, что твои друзья называли солнечным ударом.
    
— Все меняется. «Превращение» ускоряется.
    
Неужели все они умрут? — подумал Гарднер. — ВСЕ они? Или только ты и твои друзья, Бобби? Те, кто сейчас не может выйти на улицу без грима?
    
— Я слышу твои мысли, Гард, — сказала Бобби.
    
— Мои мысли сейчас таковы, что все может случиться, — сказал Гард. — Ладно, детка. Копаем дальше.
    
К обеду они добрались до входного люка, идеально круглого задраенного отверстия около шести футов в диаметре. На дверце был начертан символ. Гард коснулся его, и заигравшая в голове музыка на этот раз звучала громче, чем обычно. Это был либо знак протеста, либо сигнал к осторожности. И все равно он не убрал руку.
    
Этот символ начертали существа, жившие под другим солнцем. Что это значит? НЕ ВХОДИТЬ? МЫ ПРИШЛИ К ВАМ С МИРОМ? Или какой-нибудь эквивалент знаменитой фразы ОСТАВЬ НАДЕЖДУ, ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ?
    
Надпись, подобно барельефу, слегка выступала над поверхностью двери.
    
Эту надпись сделали существа из другой галактики. И я, Джеймс Эрик Гарднер, родившийся в Портленде, штат Мэн, Соединенные Штаты Америки, западное полушарие земного шара, прикасаюсь к знаку, оставленному нам живущими где-то далеко, на расстоянии многих световых лет, существами. Боже мой, я прикоснулся к другой цивилизации!
    
В последнее время ему уже приходилось соприкасаться с чужой цивилизацией… но это было не одно и то же.
    
Неужели мы действительно попадем туда? Он чувствовал, что из его носа вновь идет кровь, но какое это могло иметь значение по сравнению с важностью момента!
    
Итак, ты собираешься попасть внутрь? А если это убьет тебя? Ты начинал плохо себя чувствовать после каждого поверхностного контакта с этой штукой; не станет ли самоубийством, если ты войдешь в нее?
    
Это говорил разум, но что может значить голос разума рядом со все поглощающим желанием? Он должен войти внутрь и понять.
    
Гарднер громко рассмеялся. Звук смеха оказался неожиданно громким и поэтому вдвойне странным при сложившихся обстоятельствах.
    
Бобби удивленно спросила:
    
— Что ты видишь смешного, Гард?
    
Смеясь все громче, он ответил: