1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 
Ночь прошла для него как во сне. Пока он находился в пути, продвигаясь к цели, пока накручивал милю за милей, сон продолжался. Но теперь Ричи остановился (точнее, щит-указатель остановил его) и проснулся, чтобы обнаружить страшную истину: сон этот был явью. И Дерри — тоже явь.
    
И такое ощущение, что он не может не вспоминать. Он думает, что воспоминания в конце концов сведут его с ума, и прикусывает губу, и складывает руки ладонью к ладони, плотно, словно с тем, чтобы не дать себе взлететь. Он чувствует, что полетит, и скоро. Вроде бы какая-то безумная его часть стремится к тому, что грядет, тогда как все остальное гадает, каким образом ему удастся пережить следующие несколько дней. Он…
    
И тут его мысли снова обрываются.
    
На дорогу выходит олень. Он слышит легкий стук еще мягких по весне копыт по асфальту.
    
Дыхание Ричи замирает на полувыдохе, потом он вновь начинает медленно дышать. Смотрит, ошарашенный, какая-то его часть думает, что такого никогда не увидеть на Родео-драйв. Нет… ему требовалось вернуться домой, чтобы взглянуть на такую красоту.
    
Это олениха («Олениха, олень, самка оленя»[132] — радостно скандирует Голос в его голове). Она выходит из леса по правую сторону дороги и теперь останавливается посреди шоссе, передние ноги по одну сторону прерывистой белой линии, задние — по другую. Ее темные глаза мягко оглядывают Рича Тозиера — в этих глазах только любопытство, страха нет.
    
Ричи смотрит на нее в удивлении, гадая, знамение ли это, или дурной знак, или какая-нибудь хрень из репертуара цыганской гадалки, вроде мадам Азонки. И тут совершенно неожиданно ему вспоминается мистер Нелл. Как же он напугал их в тот день, появившись сразу после того, как Билл, Бен и Эдди рассказали свои истории! Да они все чуть не отправились на небеса.
    
Теперь же, глядя на олениху, Рич набирает полную грудь воздуха и обнаруживает, что говорит одним из своих голосов… но впервые за двадцать пять лет, или чуть больше, это Голос ирландского копа, который добавился к его коллекции после того знаменательного дня. Голос этот вкатывается в утреннюю тишину, как большущий шар для боулинга… Ричи никогда бы не поверил, что он может быть таким мощным и громким.
    
— Йисус Христос на ломаной повозке! До чего славно вы проводите время на природе! Господи Йисусе! А ну разбегайтесь по домам, пока я не решил рассказать о вас отцу О'Стэггерсу!
    
Прежде чем эхо его голоса смолкает, прежде чем первая сойка начинает отчитывать его за поминание имени Господа Бога всуе, олениха взмахивает хвостиком, как белым флагом, и исчезает среди дымчатых хвойных деревьев по левую сторону дороги, оставив после себя только дымящуюся горку катышков, чтобы показать, что даже в тридцать семь лет Ричи Тозиер способен иногда классно приколоться.
    
Ричи начинает смеяться. Поначалу только посмеивается, а потом до него доходит нелепость собственного поведения — он ранним утром (заря только занимается) на пустынной дороге, в штате Мэн, в трех тысячах и четырехстах милях от дома кричит на олениху голосом ирландского полицейского. Смех переходит в хохот, хохот сменяется гоготом, гогот — ржанием, и он уже держится за автомобиль, по щекам катятся слезы, а он гадает, надует-таки в штаны от смеха или нет. Всякий раз, когда Ричи пытается взять себя в руки, его взгляд останавливается на маленькой кучке катышков, и он ржет с новой силой.
    
Отфыркиваясь и сморкаясь, он в конце концов добирается до водительского кресла, садится за руль, заводит двигатель «мустанга». Мимо, обдав его ветром, проносится грузовик с химическими удобрениями компании «Оринко». И после того как Ричи видит задние огни грузовика, он вновь выруливает на дорогу и едет к Дерри. Настроение у него поднимается, нервы под контролем… или причина в том, что он снова в движении, накручивает мили, сон опять заменяет собой реальность.
    
Мысли его возвращаются к мистеру Неллу — мистеру Неллу и дню постройки плотины. Мистер Нелл спросил их, кто все это затеял. Ричи видит, как все пятеро тревожно переглядываются, и вспоминает выступившего вперед Бена: щеки бледные, глаза опущены, губы дрожат, потому что он изо всех сил сдерживает слезы. «Бедняга уже наверняка решил, что ему придется провести в Шоушенке от пяти до десяти лет за то, что он затопил дренажные трубы на Уитчем-стрит, — теперь думает Ричи, — но все равно выступил вперед, не укрылся за спины других, и, сделав это, заставил остальных поддержать его. Им оставалось или поддержать его, или стать плохими. Трусами. Повести себя, как никогда не вели себя их телегерои. Поступок Бена сплотил их, к добру это или к худу. Сплотил на все последующие двадцать семь лет. Иногда события подчиняются принципу домино. Первая кость валит вторую, вторая — третью, и пошло-поехало».
    
«И с какого момента пути назад уже не было? — задается вопросом Ричи. — После того, как мы со Стэном пришли и приняли участие в строительстве плотины? Или после того, как Билл рассказал нам о фотографии, на которой его брат повернул голову и подмигнул ему?» Возможно… но Ричи Тозиер чувствует, что кости домино начали падать, когда Бен Хэнском выступил вперед со словами: «Я показал им…
    2
    
…как это делается. Это я во всем виноват».
    
Мистер Нелл просто стоял и смотрел на него, поджав губы, положив руки на черный потрескавшийся кожаный ремень. Переводил взгляд с Бена на расширяющуюся заводь перед плотиной, снова смотрел на Бена, и его лицо говорило о том, что он не верит своим глазам. Волосы этого дородного ирландца преждевременно поседели, он зачесывал их назад, и они лежали аккуратными волнами под синей форменной фуражкой. Глаза горели синим, нос — красным. По щекам разбегались лопнувшие капилляры. Ростом он был не выше среднего, но мальчишкам, которые стояли перед ним, казалось, что вымахал он как минимум на восемь футов.
    
Мистер Нелл открыл рот, чтобы заговорить, но, прежде чем он произнес хоть слово, Билл Денбро шагнул к Бену.
    
— Э-э-э-это бы-ы-ыла м-м-моя и-и-идея. — В конце концов ему удалось закончить предложение. Он шумно, с бульканьем, вдохнул, мистер Нелл бесстрастно смотрел на него, а его нагрудная бляха ярко сверкала в лучах солнца. Потом Билл, страшно заикаясь, договорил все, что хотел сказать: вины Бена тут нет, Бен случайно проходил мимо и показал им, как нужно хорошо сделать то, что они уже делали, только плохо.
    
— Я тоже! — выкрикнул Эдди и шагнул к Бену с другой стороны.
    
— И что же это — «я тоже»? — спросил мистер Нелл. — Это твое имя или твой адрес, ковбой?
    
Эдди густо покраснел — до самых корней волос.
    
— Я был с Биллом, когда пришел Бен, — ответил он. — Это все, что я хотел сказать.
    
Ричи встал рядом с Эдди. Мысль, что Голос или два могли бы немного рассмешить мистера Нелла, настроить его на веселый лад, пришла ему в голову. Но по здравом размышлении (а такое случалось с Ричи крайне редко) у него возникла другая мысль: может, Голос или два могут все только усугубить. Мистер Нелл определенно не пребывал, как иной раз говорил Ричи, в ржачном настроении. Более того, лицо мистера Нелла говорило о том, что ему сейчас совсем не до ржачки. И Ричи сказал:
    
— Я тоже в этом участвовал, — а потом не позволил своему рту вновь открыться.
    
— И я. — Стэн шагнул вперед, встав рядом с Биллом.
    
Теперь все пятеро стояли перед мистером Неллом в ряд. Бен переводил взгляд справа налево, не просто удивленный их поддержкой — потрясенный до глубины души. И на мгновение Ричи подумал, что из глаз старины Стога сейчас брызнут слезы благодарности.
    
— Йисуси, — повторил мистер Нелл, и хотя в голосе звучало крайнее недовольство, по лицу чувствовалось, что он готов рассмеяться. — Никогда не видел таких виноватых пацанов. Если б ваши родители знали, где вы провели день, предполагаю, что вечером кому-то надрали бы задницу. И я еще не уверен, что не надерут.
    
Тут Ричи уже не выдержал. Его рот просто раскрылся и убежал от него, как колобок: такое случалось с ним сплошь и рядом.
    
— Как дела в вашей стране, мистер Нелл? — выпалил он с ирландским акцентом. — Ах, посмотреть на вас одно удовольствие, ей-богу! Вы — достойный человек, все говорят о вас только хорошее…
    
— Боюсь, через три секунды твой зад узнает, насколько хорош мой ремень, мой дорогой маленький друг, — холодно прервал его мистер Нелл.
    
Билл повернулся к Ричи, рявкнул:
    
— Ра-ади бога, Ри-и-ичи, за-а-а-аТКНИСЬ!
    
— Дельный совет, мастер Уильям Денбро, — кивнул мистер Нелл. — Готов спорить, Зак не знает, что ты здесь, в Пустоши, играешь среди плавающего дерьма, так?
    
Билл опустил глаза, на щеках вспыхнули дикие розы.
    
Мистер Нелл повернулся к Бену:
    
— Не помню твоего имени, сынок.
    
— Бен Хэнском, сэр, — прошептал Бен.
    
Мистер Нелл кивнул и вновь посмотрел на плотину.
    
— Это твоя идея?
    
— Как построить — да, — вновь прошептал Бен, уже на пределе слышимости.
    
— Что ж, ты чертовски хороший инженер, здоровяк, но ты ни хрена не знаешь ни о Пустоши, ни о канализационной системе Дерри, так?
    
Бен кивнул.
    
И мистер Нелл его просветил, причем безо всякой злобы.
    
— Эта система состоит из двух частей. Одна уносит твердые человеческие отходы — говно, если это слово не оскорбит твои нежные уши. Вторая — бытовые стоки, воду, которая сливается в туалеты, поступает в канализацию из раковин, посудомоечных машин, из душевых; а также воду, которая попадает туда из ливневых канав.
    
Вы не создали никаких проблем с удалением твердых отходов, они, слава тебе господи, откачиваются и сливаются в Кендускиг ниже по течению. Возможно, благодаря вам где-то в полумиле отсюда какие-то говенные лепешки сейчас и подсыхают на солнце, но из-за вашей плотины говно точно не прилипло ни к чьему потолку.
    
Что же касается бытовых стоков… для них никаких насосов нет. Они просто бегут вниз, самотеком. У инженеров это называется гравитационным дренажом. И я готов спорить, ты знаешь, куда ведут все эти гравитационные дренажи, не так ли, здоровяк?
    
— Туда? — Бен указал на ту часть Пустоши, которую они во многом уже затопили, построив свою плотину. Указал, не подняв головы. Крупные слезы уже медленно текли по его щекам. Мистер Нелл сделал вид, что не замечает их.
    
— Совершенно верно, мой большой юный друг. Все эти стоки попадают в ручьи, которые протекают в верхней части Пустоши. Собственно, многие из этих ручьев и есть бытовые стоки, и только бытовые стоки, выливающиеся из труб, которых вы не видите, потому что они заросли кустами. Говно уходит одним путем, все остальное — другим, восславим Господа, даровавшего человеку разум, и вам не приходило в голову, что вы провели целый день, бултыхаясь в моче и грязной воде Дерри?
    
Эдди внезапно начал хватать ртом воздух, и ему пришлось воспользоваться ингалятором.
    
— Что вы сделали, так это заблокировали слив воды из шести или восьми отстойных бассейнов, которые обслуживают Уитчем, Джексон и Канзас-стрит, а также четыре или пять маленьких улиц, которые находятся между ними. — Строгий взгляд мистера Нелла остановился на Билле Денбро. — Один из них обслуживает твой дом, мастер Денбро. И пока мы здесь разговариваем, вода не уходит из раковин, не сливается из стиральных машин, выливается из переполненных труб в подвалы…
    
Рыдание сорвалось с губ Бена. Остальные посмотрели на него и тут же отвернулись. Мистер Нелл положил большую руку на плечо мальчика. Тяжелую руку, мозолистую, но в тот момент еще и добрую.
    
— Ну-ну, не нужно так расстраиваться, здоровяк. Возможно, все не так плохо, по крайней мере пока. Я мог кое-что и преувеличить, с тем, чтобы вы лучше поняли, о чем я толкую. Меня послали вниз, чтобы посмотреть, не перегородило ли реку упавшее дерево. Такое время от времени случается. И нет нужды кому-то, кроме меня и вас пятерых, знать, что дело не в этом. В эти дни в городе есть о чем тревожиться, помимо задержки в сливе воды. Я напишу в рапорте, что обнаружил завал, и мальчишки, которые оказались рядом, помогли мне его расчистить. Но ваши фамилии упоминать не стану. Вы не получите благодарность за строительство плотин в Пустоши.
    
Он оглядел всех пятерых. Бен яростно тер глаза носовым платком. Билл задумчиво смотрел на плотину. Эдди в одной руке держал ингалятор. Стэн стоял вплотную к Ричи, положив руку ему на предплечье, с тем, чтобы сильно его сжать, если Ричи вздумает сказать не «Большое вам спасибо», а что-то еще.
    
— Вам, мальчики, вообще нечего делать в такой грязи, — продолжил мистер Нелл. — Здесь пышным цветом цветут как минимум шестьдесят болезней. С одной стороны свалка, в здешних речушках полно мочи, пищевых отходов, насекомых, колючек, зловонного ила… нечего вам делать в такой грязи. В вашем распоряжении четыре чистеньких городских парка, чтобы играть в мяч целыми днями, а я застаю вас здесь… Господи Йиссусе!
    
— Н-н-нам з-з-здесь н-н-нравится! — внезапно и с вызовом воскликнул Билл. — Ко-о-о-огда м-м-мы з-з-здесь, ни-и-икто на н-нас не на-а-а-аезжает.
    
— Что он сказал? — спросил мистер Нелл Эдди.
    
— Он сказал, что на нас никто не наезжает, когда мы приходим сюда, — ответил Эдди очень твердо, пусть тонким и свистящим голосом. — И он прав. Когда такие парни, как мы, приходят в парк и говорят, что хотят сыграть в бейсбол, другие парни отвечают: «Само собой, вы хотите встать на вторую базу или на третью?»
    
Ричи хохотнул:
    
— Эдди выдал классный прикол! И… вот вам!
    
Мистер Нелл повернулся к нему.
    
Ричи пожал плечами:
    
— Извините, но он прав. И Билл тоже прав. Нам тут нравится.
    
Ричи подумал, что мистер Нелл опять разозлится, но седовласый коп удивил его, удивил их всех улыбкой.
    
— Ага, — кивнул он, — мальчишкой мне самому тут нравилось, точно нравилось. И я не запрещаю вам приходить сюда. Но прислушайтесь к тому, что я сейчас вам скажу. — Он нацелил на них палец, и они все смотрели на него с самым серьезным видом. — Если вы будете приходить сюда, то приходите группой, как и сейчас. Вместе. Вы меня поняли?
    
Они кивнули.
    
— И это означает, что вместе вам следует быть все время. Никаких игр в прятки, требующих разделения. Вы все знаете, что сейчас творится в городе. И все равно я не запрещаю вам приходить сюда, прежде всего потому, что вы все равно будете приходить. Но для вашего же блага, здесь или где-то еще, держитесь вместе. — Он посмотрел на Билла. — Ты не согласен со мной, юный мастер Билл Денбро?
    
— Со-огласен, сэр, — ответил Билл. — М-мы будем де-е-е-е…
    
— Меня это вполне устроит, — кивнул мистер Нелл. — Твою руку.
    
Билл протянул руку, и мистер Нелл ее пожал.
    
Ричи скинул руку Стэна и шагнул вперед.
    
— Ей-богу, мистер Нелл, вы — принц среди людей, да! Чудесный человек! Чудесный, чудесный человек! — Он вытянул руку, схватил здоровенную лапищу ирландца и яростно ее потряс, улыбаясь во весь рот. Для озадаченного мистера Нелла этот мальчишка выглядел уродливой пародией Франклина Д. Рузвельта.
    
— Спасибо тебе, мальчуган. — Мистер Нелл высвободил руку. — Тебе надо немного поработать над этим. Пока голос у тебя такой же ирландский, как и у Граучо Маркса.[133]
    
Остальные мальчишки рассмеялись, главным образом от облегчения. Но Стэн, даже смеясь, укоризненно посмотрел на Ричи: «Когда же ты повзрослеешь!»
    
Мистер Нелл пожал руку всем, последнему — Бену.
    
— Если в чем тебя и можно упрекнуть, здоровяк, так это в неправильной оценке ситуации. Что же касается этого… ты прочитал, как это делать, в книге?
    
Бен покачал головой:
    
— Нет, сэр.
    
— Взял и придумал?
    
— Да, сэр.
    
— Тогда это вдвойне удивительно! Тебя ждут великие достижения, я в этом не сомневаюсь. Но Пустошь — не то место, где можно чего-то достигнуть. — Он задумчиво огляделся. — Ничего великого тут никогда не делалось. Отвратительное место. — Он вздохнул. — Разломайте плотину, парни. Разломайте немедленно. Я же просто посижу в тени этого куста и подожду, пока вы это сделаете. — Он насмешливо взглянул на Ричи, как бы приглашая того к очередной маниакальной тираде.
    
— Да, сэр, — скромно ответил Ричи и на том замолчал.
    
Мистер Нелл удовлетворенно кивнул, а мальчишки, прежде чем приняться за работу, вновь повернулись к Бену: на этот раз, чтобы он показал им, как можно максимально быстро разрушить то, что строилось по его указаниям. Мистер Нелл тем временем достал из внутреннего кармана бутылку коричневого стекла и сделал большой глоток. Закашлялся, отхаркнул, посмотрел на мальчишек слезящимися благодушными глазами.
    
— И что у вас в этой бутылке, сэр? — спросил Ричи, стоя по колено в воде.
    
— Ричи, когда же ты заткнешься? — прошипел Эдди.
    
— В бутылке? — Мистер Нелл в некотором недоумении посмотрел на Ричи, перевел взгляд на бутылку. Этикетки на ней не было. — Лекарство от кашля, дарованное богами, мой мальчик. А теперь давай поглядим, сможешь ли ты согнуться с той скоростью, с какой мотается твой язык.
    3
    
Потом Билл и Ричи шагали бок о бок по Уитчем-стрит. Велосипед Билл мог только катить. После постройки и слома плотины у него просто не осталось сил, чтобы разогнать его до крейсерской скорости. Оба мальчика перепачкались в грязи, волосы их растрепались, они еле передвигали ноги.
    
Стэн предложил им зайти к нему, сыграть в «Монополию», пачиси[134] или в какую-нибудь другую настольную игру, но никто не захотел. Да и вечер приближался. Бен, усталый и подавленный, сказал, что должен пойти домой, узнать, не вернул ли кто библиотечные книги. Он на это надеялся, потому что в библиотеке Дерри требовали, чтобы на вкладыше каждый, кто брал книгу, писал не только имя и фамилию, но и адрес. Эдди спешил домой, чтобы посмотреть по телику «Рок шоу»: в программе анонсировали участие Нила Седаки,[135] и Эдди хотелось узнать, негр Нил Седаки или нет. Стэн предложил Эдди не пороть чушь, потому что даже по голосу Нила Седаки понятно, что он белый. Эдди возразил, что только по голосу ничего определить нельзя; до прошлого года он не сомневался, что Чак Берри[136] белый, а после его появления в программе «Американская эстрада» выяснилось, что он негр.
    
— Моя мать до сих пор думает, что он белый, и это хорошо, — добавил Эдди. — Если она выяснит, что негр, то, возможно, больше не позволит мне слушать его песни.
    
Стэн поспорил с Эдди на четыре выпуска комиксов, утверждая, что Нил Седака белый, и они вдвоем пошли к Эдди, чтобы телепрограмма разрешила их спор.
    
Оставшиеся вдвоем Билл и Ричи шли в сторону дома Билла, особенно не разговаривая. Ричи думал об истории Билла, о фотографии, на которой Джордж повернул голову и подмигнул старшему брату. И, несмотря на усталость, в голову ему пришла мысль. Бредовая, конечно… но в определенном смысле и привлекательная.
    
— Билли, мой мальчик. Давай остановимся. Отдохнем с пяток минут. Я уже сдох.
    
— И не на-адейся, — ответил Билл, но остановился, аккуратно положил Сильвера на зеленую лужайку перед Теологической семинарией, и оба мальчика сели на широкие ступени, которые вели к зданию из красного кирпича, построенному в викторианском стиле.
    
— Н-ну и д-денек, — мрачно изрек Билл. Под его глазами появились лиловые мешки. Лицо побледнело и осунулось. — Тебе лучше позвонить домой, когда мы до-оберемся до моего дома, чтобы т-твои ро-одители не с-с-сбрендили.
    
— Да. Конечно. Послушай, Билл…
    
Ричи помолчал, думая о мумии Бена, о прокаженном Эдди, о том, что Стэн уже почти им рассказал. На мгновение что-то шевельнулось в голове, что-то связанное с той статуей Пола Баньяна перед Городским центром. Но то был всего лишь сон, черт побери.
    
Он отогнал неуместные мысли и перешел к делу:
    
— Давай зайдем к тебе домой, что ты на это скажешь? Заглянем в комнату Джорджи. Я хочу увидеть эту фотографию.
    
Пораженный этим предложением, Билл вытаращился на Ричи. Попытался заговорить, но не смог. Слишком велико было потрясение. Ему удалось лишь яростно затрясти головой.
    
— Ты слышал историю Эдди, — не отступал Ричи. — И Бена. Ты поверил тому, что они рассказали?
    
— Я не з-з-знаю. Ду-умаю, они что-что-то видели.
    
— Да. Я тоже. Все мальчики и девочки, которых здесь убили… я думаю, они тоже могли рассказать интересные истории. Разница между Беном, Эдди и остальными в том, что Бен и Эдди смогли убежать.
    
Билл вскинул брови, но особого удивления не выказал. Ричи предположил, что Билл и сам пришел к такому выводу. Говорил Билл с трудом, но дураком-то не был.
    
— Давай с этого и начнем, Большой Билл. Какой-то парень надевает клоунский костюм и убивает детей. Я не знаю, зачем ему это надо, но никто не скажет, почему чокнутые что-то делают. Так?
    
— Та-та-та…
    
— Так. Все это не так уж отличается от того, что делает Джокер в комиксе о Бэтмене. — Ричи нравилось слышать свои же идеи. Он задался вопросом, то ли он действительно пытается что-то доказать, то ли пускает дымовую завесу с тем, чтобы все-таки увидеть и комнату Джорджи, и ту самую фотографию. Но в принципе, значения это не имело. Может, ему хватило и того, что глаза Билла вспыхнули новым интересом.
    
— Но ка-акое о-отношение и-и-имеет к э-этому фо-о-отография?
    
— А сам ты как думаешь, Билли?
    
Тихим голосом, не глядя на Ричи, Билл сказал, что, по его мнению, происшествие с фотографией не имеет никакого отношения к убийствам.
    
— Я думаю, это был п-призрак Дж-Дж-Джорджи.
    
— Призрак в фотографии?
    
Билл кивнул.
    
Ричи обдумал его ответ. Сама идея призраков нисколько не удивляла его детский разум. Он не сомневался, что призраки существуют. Его родители были католиками, и Ричи ходил в церковь каждое воскресенье утром и каждый четверг вечером, на занятия кружка юных католиков. Он уже изучил немалую часть Библии, и знал, что Библия верит во всякие странности. Согласно Библии, Сам Бог на треть дух, и это было только начало. Библия верила и в демонов, потому что Иисус изгнал целую их толпу из одного парня. Если по правде, смешных демонов. Когда Иисус спросил того парня, в котором они сидели, как его зовут, демоны ответили и предложили Ему вступить в Иностранный легион. Или что-то такое. Библия верила и в ведьм, иначе в ней бы не говорилось: «Ворожеи не оставляй в живых».[137] Кое-что в Библии было почище комикса ужасов. Люди заживо варились в котлах с кипящим маслом или вешались, как Иуда Искариот; история о том, как порочный царь Ахаз упал с башни, и все псы сбежались и слизали его кровь; массовые убийства младенцев, сопровождавшие рождение как Моисея, так и Христа: парней, которые вышли из могил и улетели в небо; солдаты, заклинаниями рушившие стены; пророки, которые видели будущее и боролись с монстрами. Все это Ричи читал в Библии, и каждое слово в ней было правдой — так говорил отец Крейг, и так говорили родители Ричи, и так говорил сам Ричи. Он не ставил под сомнение правдоподобность объяснения Билла. Просто не видел в этом логики.
    
— Но ты говорил, что испугался. С какой стати призраку Джорджи пугать тебя?
    
Билл поднес руку ко рту, вытер губы. Рука заметно тряслась.
    
— Он, вероятно, з-з-злился на ме-еня. Я по-о-ослал его на у-у-улицу с э-этим ко-о-о-о… — произнести это слово он не смог, поэтому взмахнул рукой. Ричи кивнул, чтобы показать, что понял Билла… но не в знак того, что соглашается с ним.
    
— Я так не думаю. Если бы ты вонзил ему нож в спину или застрелил, это было бы другое дело. Даже если бы дал ему заряженное ружье отца, чтобы он с ним поиграл. Но мы говорим не о ружье, а всего лишь о бумажном кораблике. Ты не хотел ему ничего дурного; более того, — Ричи поднял палец и наставительно, как прокурор, покачал им перед Биллом, — ты лишь хотел, чтобы малыш немного поразвлекся, так?
    
Билл задумался, изо всех сил пытаясь в точности вспомнить прошлое. Слова Ричи сделали, казалось бы, невозможное: впервые за долгие месяцы он уже не так тяжело воспринимал смерть Джорджа, но какая-то его часть с холодной уверенностью продолжала настаивать, что никакого облегчения он испытывать не может. Разумеется, вина лежала на нем, утверждала эта часть; возможно, не вся вина, но доля — точно.
    
Если бы не лежала, откуда взялось холодное место на диване между родителями? Если бы не лежала, как получилось, что за ужином теперь никто ни с кем не разговаривал? Только стучали ножи и вилки, пока ты больше не мог этого выносить и спрашивал, можно ли тебе вы-ы-ыйти из-за стола.
    
Все выглядело так, будто он сам был призраком, существом, которое говорило и двигалось, но слышали и видели его смутно, существом, которое вроде бы ощущали, но все-таки не воспринимали как реальное.
    
Ему не нравилась мысль, что вина лежит на нем, но единственная альтернатива, которой, по его разумению, объяснялось поведение родителей, казалась куда как ужаснее: вся любовь и внимание, которые родители дарили ему прежде, обусловливались присутствием Джорджа, и как только Джордж ушел, для него ничего не осталось… и все это произошло случайно, без всякой на то причины. Если ты прикладывал ухо к этой двери, то слышал ветры безумия, ревущие снаружи.
    
Он перебирал в памяти все, что делал, чувствовал и говорил в день смерти Джорджи, и одна его часть надеялась, что правда на стороне Ричи, тогда как другой в той же мере хотелось, чтобы он ошибся. Они же ссорились, такого точно хватало. А в тот день тоже поссорились? (Конечно, он не был идеальным старшим братом — до ссор у них с Джорджем доходило часто. Может, и в тот день они уже успели поцапаться.)
    
Нет. Никакой ссоры. Во-первых, Билл еще не набрался сил для действительно хорошей ссоры с Джорджем. Он спал, ему что-то снилось, снилась какая-то
    
(черепаха)
    
забавная маленькая зверушка, он только не мог вспомнить, какая именно, и он проснулся под звук ослабевающего дождя и тоскливое бормотание Джорджа в гостиной. Он спросил Джорджа, что не так. Джордж вошел и сказал, что пытается сложить бумажный кораблик, следуя инструкциям из книги «Сделай сам», но у него ничего не получается. Билл попросил Джорджа принести книгу. И, сидя рядом с Ричи на ступенях семинарии, вспомнил, как ярко вспыхнули глаза Джорджа, когда он сложил бумажный кораблик, и как легко стало у него на душе от вида этих горящих глаз. По ним чувствовалось, что для Джорджа брат — славный парень, человек, который выполняет свои обещания, может довести до конца любое дело, короче, настоящий старший брат.
    
Кораблик привел к смерти Джорджа, но Ричи был прав — он не давал Джорджу заряженное ружье, чтобы тот с ним поиграл. Билл не знал, что ждет его младшего брата. Не мог знать.
    
Билл глубоко, с всхлипами вдохнул, чувствуя, как камень (он даже и не догадывался о его присутствии) скатывается с груди. И сразу почувствовал облегчение.
    
Он открыл рот, чтобы сказать об этом Ричи, но вдруг разрыдался.
    
Ричи в тревоге обнял Билла за плечи (предварительно оглядевшись, чтобы убедиться, что никто не примет их за парочку гомиков).
    
— Все в порядке. Билли, все в порядке, понимаешь? Пошли. Закрывай кран.
    
— Я не хо-отел, ч-чтобы о-он у-у-умер. — Билл продолжал рыдать. — Я СО-ОВСЕМ ОБ Э-ЭТОМ НЕ ДУ-У-УМАЛ!
    
— Господи, Билли, я знаю, что не думал, — ответил Ричи. — Если бы ты хотел кокнуть его, то столкнул бы с лестницы или сделал что-то такое. — Ричи неуклюже похлопал Билла по плечу, обнял и отпустил. — Пошли, хватит реветь, а? Ты же не младенец.
    
Мало-помалу слезы прекратились. Боль осталась, но теперь она стала другой: словно Билли вскрыл нарыв и вычистил находившийся внутри гнойник. И чувство облегчения не пропало.
    
— Я н-не хо-отел, ч-чтобы о-он у-у-умер, — повторил Билл, — и е-если т-ты с-скажешь ко-ому-нибудь, что я п-плакал, я ра-асквашу те-ебе нос.
    
— Не скажу, — заверил его Ричи, — не волнуйся. Он же был твоим братом. Если б моего брата убили, я бы выплакал все глаза.
    
— У те-ебя н-нет б-брата.
    
— Нет, но выплакал бы, если б был.
    
— Вы-ыплакал бы?
    
— Конечно. — Ричи помолчал, осторожно глянул на Билла, чтобы понять, успокоился ли тот. Билл все еще вытирал покрасневшие глаза, но Ричи решил, что слез больше не будет. — Я что хотел сказать. Мне непонятно, с какой стати призраку Джорджа пугать тебя. Поэтому, фотография, возможно, как-то связана с… ну, с другим. С клоуном.
    
— Мо-ожет, Дж-Дж-Джордж н-не з-знает. Мо-ожет, он ду-ду-умает…
    
Ричи понял, что хочет сказать Билл, и с ходу отмел его еще не высказанное предположение.
    
— Окочурившись, ты знаешь все, что люди когда-либо думали о тебе, Большой Билл, — говорил Ричи уверенным тоном учителя, вправляющего мозги деревенщине. — Так сказано в Библии. Там написано: «И если сейчас мы не может увидеть многого даже в зеркале, после смерти мы увидим все, как в окне».[138] В первом послании фессалоникийцам или во втором вавилонянам. Забыл в каком. Это означает…
    
— Я по-о-онимаю, ч-что э-это о-о-означает.
    
— Так что скажешь?
    
— О чем?
    
— Давай пойдем в его комнату и посмотрим. Может, нам удастся понять, кто убивает всех этих детей.
    
— Я бо-о-оюсь идти.
    
— Я тоже, — ответил Ричи, подумав, что это всего лишь слова, необходимые для того, чтобы убедить Билла отвести его в комнату младшего брата, но что-то тяжелое шевельнулось внутри, и ему стало ясно: он боится до смерти.
    4
    
Мальчики проскользнули в дом Денбро, как призраки.
    
Отец Билла еще не вернулся с работы. Шерон Денбро сидела на кухне и читала книгу. Запах ужина, жарящейся трески — доплывал до прихожей. Ричи позвонил домой, чтобы сообщить матери, что он не умер. Просто заглянул к Биллу.
    
— Кто пришел? — позвала миссис Денбро, когда Ричи положил трубку на рычаг.
    
Они застыли, виновато переглядываясь, потом Билл откликнулся:
    
— Э-это я, ма-мама. И Ри-Ри-Ри…
    
— Ричи Тозиер, мэм! — крикнул Ричи.
    
— Привет, Ричи, — с полным безразличием в голосе ответила миссис Денбро. — Поужинаешь с нами?
    
— Спасибо, мэм, но мама зайдет за мной через полчаса или чуть позже.
    
— Передай ей привет, хорошо?
    
— Да, мэм, обязательно передам.
    
— По-пошли, — прошептал Билл. — Хва-хватит бо-болтать.
    
Они поднялись на второй этаж и зашли в комнату Билла, по-мальчишески аккуратную, то есть настолько аккуратную, чтобы создавать у матери этого мальчишки минимум проблем. На полках навалом лежали книги и комиксы. На столе — тоже комиксы, модели, игрушки и стопка сорокапяток. Тут же стояла и пишущая машинка — старый «Ундервуд». Родители подарили ее Биллу два года назад на Рождество, и Билл иногда печатал на ней рассказы. После смерти Джорджа чуть чаще. Выдуманные истории вроде бы отвлекали от реальности.
    
Патефону нашлось место только на полу, напротив кровати, на его крышке лежала сложенная одежда. Билл убрал одежду в ящики комода, потом взял со стола пластинки. Просмотрел их, отобрал с полдесятка. Поставил на толстый шпиндель и включил патефон. «Флитвудс»[139] запели «Подойди нежно, дорогой».
    
Ричи скорчил гримасу.
    
Билл улыбнулся, несмотря на то, что сердце у него бешено колотилось.
    
— О-они не лю-любят рок-н-ро-ролл. О-они по-подарили мне э-эту пла-пластинку на д-день ро-рожденья. Плюс две пла-пластинки П-Пэта Буна[140] и То-Томми Сэндса.[141] Я ста-ставлю Ли-Литл Ри-Ричарда и Крикуна Джея Хокинса,[142] ко-когда и-их не нет до-дома. А е-если она у-услышит э-эту му-музыку, то по-подумает, что мы в мо-моей ко-комнате. По-пошли.
    
Комната Джорджа находилась по другую сторону коридора. Ричи посмотрел на закрытую дверь и облизнул губы.
    
— Они не запирают ее? — шепотом спросил у Билла. Внезапно ему очень захотелось, чтобы дверь была заперта. Внезапно он уже не мог поверить, что эта мысль принадлежала ему.
    
Билл, белый как мел, покачал головой и повернул ручку. Вошел первым, посмотрел на Ричи. Через мгновение Ричи последовал за ним. Билл закрыл дверь, приглушив «Флитвудс». Ричи подпрыгнул от едва слышного щелчка собачки.
    
Огляделся, в страхе и снедаемый любопытством. Прежде всего отметил сухую затхлость воздуха. «Здесь давно уже не открывали окно, — подумал он. — Черт, да здесь просто давно никто не дышал. Вот что ощущается в этой комнате». От этой мысли по телу пробежала дрожь, он вновь облизнул губы.
    
Взгляд его упал на кровать Джорджа, и он подумал о Джордже, который сейчас спал под земляным одеялом на кладбище «Гора надежды». Гнил там. И руки его не сложили, потому что для этого требовались обе руки, а Джорджа похоронили только с одной.
    
В горле у Ричи что-то булькнуло. Билл повернулся, вопросительно посмотрел на него.
    
— Ты прав, — просипел Ричи. — Тут просто мурашки бегут по коже. Представить себе не могу, как ты решался заходить сюда один.
    
— Он б-был мо-моим бра-братом, — искренне ответил Билл. — И-иногда мне хо-хочется за-зайти, и в-все.
    
На стенах висели постеры, постеры маленького мальчика. Один изображал Тома Великолепного, мультяшного персонажа программы «Капитан Кенгуру»,[143] прыгающего через голову и тянущиеся к нему руки Крэбби Эпплтона, само собой, «Прогнившего насквозь». На другом Ричи увидел племянников Дональда Дака, Вилли, Билли и Дилли, вышагивающих в своих кепариках с большими козырьками. На третьем — Джордж раскрасил его сам — мистер До останавливал транспортный поток, чтобы маленькие дети, направляющиеся в школу, могли перейти улицу. «МИСТЕР ДО ГОВОРИТ ВОДИТЕЛЯМ: „ПОДОЖДИТЕ“!» — гласила надпись на постере.
    
«Малыш не отличался аккуратностью, — подумал Ричи, — вылезал за контуры». И тут его передернуло. Другой постер Джордж раскрасить уже не смог бы. Ричи посмотрел на стол у окна. Миссис Денбро положила туда все табели с оценками Джорджа, наполовину раскрытые. Глядя на них, зная, что других уже не будет, зная, что Джордж умер прежде, чем научился раскрашивать плакаты, не выходя за контуры, зная, что его жизнь оборвалась окончательно и бесповоротно после того, как он получил лишь несколько детсадовских табелей и один — в первом классе, Ричи впервые в полной мере осознал, что такое смерть. Словно огромный железный сейф упал ему в мозг и остался там. «Я могу умереть! — в диком ужасе закричал его рассудок. — Любой может! Любой!»
    
— Ну и ну, — с дрожью в голосе вымолвил он. На большее его не хватило.
    
— Да, — прошептал Билл. Сел на кровать Джорджа. — По-посмотри.
    
Ричи проследил за пальцем Билла и увидел лежащий на полу альбом. «МОИ ФОТОГРАФИИ, — прочитал Ричи. — ДЖОРДЖ ЭЛМЕР ДЕНБРО, 6 ЛЕТ».
    
«Шесть лет! — взвизгнул его рассудок точно так же, как и чуть раньше. — Шесть лет навсегда! Любой может умереть, мать его! Кто угодно!»
    
— Он был о-о-открыт, — добавил Билл. — Ра-раньше!
    
— А теперь закрыт, — нервно ответил Ричи. Сел на кровать рядом с Биллом и посмотрел на альбом. — Книжки часто закрываются сами собой.
    
— Стра-стра-страницы — да, но не об-об-обложки. Аль-альбом за-закрылся сам. — Он повернулся к Ричи, его глаза на бледном лице стали совсем черными. — Но о-он хо-хочет, что-чтобы е-его о-открыли. Я так ду-думаю.
    
Ричи поднялся и медленно направился к фотоальбому, который лежал у окна, занавешенного тюлем. Выглянув, он увидел яблоню во дворе дома Денбро. На черной искривленной ветви чуть покачивались качели.
    
Ричи вновь посмотрел на фотоальбом Джорджа.
    
Сухое бурое пятно закрашивало торец, начиная с середины. Выглядело оно, как разлитый кетчуп. И Ричи без труда представил себе, как Джордж рассматривает фотографии в своем альбоме и ест хот-дог или большой, залитый кетчупом гамбургер. Кусает — и кетчуп капает на альбом. Маленькие дети всегда все пачкают. Это мог быть кетчуп. Но Ричи знал, что это не так.
    
Он коснулся фотоальбома и отдернул руку. Какой холодный! Альбом долго, чуть ли не целый день лежал под солнечными лучами, которые лишь в малой степени рассеивал тюль, но от него так и веяло холодом.
    
«Я просто оставлю его на месте, — подумал Ричи. — Я не хочу смотреть этот дурацкий старый альбом, видеть людей, которых знать не знаю. Пожалуй, скажу Биллу, что передумал, мы вернемся в его комнату, почитаем комиксы, потом я пойду домой, поужинаю и лягу спать пораньше, потому что очень устал, а завтра утром, когда встану, у меня не останется сомнений, я поверю, что альбом измазан кетчупом. Именно так! Да!»
    
И он открыл альбом пальцами, которые находились в тысяче миль от него, на концах длинных протезов, и принялся рассматривать лица и места в альбоме Джорджа, тетушек, дядюшек, младенцев, дома, старые «форды» и «студебекеры», телефонные провода, почтовые ящики, заборы из штакетника, черпаки, в которых плескалась мутная вода, колесо обозрения на окружной ярмарке. Водонапорную башню, руины Металлургического завода Китчнера.
    
Пальцы двигались все быстрее, и вскоре он уже листал пустые страницы. Начал переворачивать их в обратном направлении, не хотел, но ничего не мог с собой поделать. Открыл фотографию центра Дерри, пересечения Главной улицы и Канала где-то в 1930 году. Эта фотография стояла в альбоме последней.
    
— Школьной фотографии Джорджа нет. — Ричи посмотрел на Билла, испытывая облегчение, смешанное с раздражением. — И как это понимать, Большой Билл?
    
— Ч-ч-что?
    
— Последняя в альбоме — фотография центра города в стародавние времена. За ней все пусто.
    
Билл поднялся с кровати, подошел к Ричи. Посмотрел на фотографию центра Дерри, сделанную почти тридцать лет назад, старинные автомобили и грузовики, старинные уличные фонари с гроздьями круглых стеклянных колпаков, напоминающих белые виноградины, пешеходы, прогуливающиеся у Канала и «схваченные» в момент щелканья затвора. Он перевернул страницу и увидел, что следующая, как и сказал Ричи, пуста.
    
Нет, подождите, не совсем пуста, осталась складная подставка, какие в фотостудии клеят к обратной стороне фотографии, чтобы ее можно было поставить.
    
— О-она з-з-здесь была. — Билл постучал по подставке. — Смо-смотри.
    
— Не слабо! И что, по-твоему, с ней случилось?
    
— Я не з-з-знаю.
    
Билл взял альбом у Ричи и положил на колени. Начал перелистывать страницы назад, в поисках фотографии Джорджа. Минуту спустя он сдался, а страницы — нет. Они принялись переворачиваться сами, медленно и монотонно, с негромким шуршанием. Ричи и Билл переглянулись, широко раскрыв глаза, и вновь посмотрели на альбом.
    
Страницы перестали переворачиваться, как только открылась коричневатая фотография центра Дерри, каким он был задолго до рождения Билла или Ричи.
    
— Ух ты! — воскликнул Ричи и положил альбом себе на колени. В его голосе теперь не слышалось страха, а на лице читалось ожидание чуда. — Срань господня!
    
— Ч-что? Ч-что н-на ней?
    
— Мы! Вот что на ней! Ё-моё, посмотри!
    
Билл взялся за фотоальбом, склонился над ним: теперь они напоминали мальчиков на репетиции хора. Билл шумно вдохнул, и Ричи понял, что он тоже это увидел.
    
Загнанные под блестящую поверхность черно-белой фотографии, два мальчика шагали по Главной улице к перекрестку с Центральной, к тому месту, где Канал уходил под землю на полторы мили. Два мальчика четко выделялись на фоне низкой бетонной стены Канала. Один в бриджах, второй в матросском костюме. С твидовой кепкой на голове. К камере они повернулись на три четверти, смотрели на другую сторону улицу. Не вызывало сомнений, что мальчик в бриджах — Ричи Тозиер, а в матросском костюме и твидовой кепке — Заика Билл.
    
Будто загипнотизированные, они смотрели на себя, изображенных на фотографии, которая была старше их в три раза. Язык у Ричи вдруг сделался сухим, как пыль, и гладким, как стекло. В нескольких шагах от мальчиков мужчина держался за шляпу, его пальто застыло, развеваясь сзади, словно подхваченное порывом ветра. На мостовой фотограф запечатлел «Модели-Т», «Пирс-Эрроу», «шевроле» с подножками.
    
— Я-я-я-я н-не ве-ве-верю… — начал Билл, и тут фотография пришла в движение.
    
«Модель-Т», которая вроде бы застыла на перекрестке навеки (во всяком случае, до того времени, как старая фотография окончательно бы выцвела), переехала его — из выхлопной трубы вылетал дымок — и направилась в сторону Подъема-в-милю. Маленькая белая рука высунулась из окошка водительской дверцы и показала, что автомобиль будет поворачивать налево. «Модель-Т» свернула на Судейскую улицу и выехала за пределы фотографии, скрывшись из виду.
    
«Пирс-Эрроу», «шевроле», «паккарды» — все они покатили через перекресток в нужные им стороны. Пальто мужчины заколыхалось на ветру. Он еще крепче схватился за шляпу, шагая по тротуару.
    
Оба мальчика развернулись полностью, лицом к мостовой, и мгновением позже Ричи увидел, что смотрят они на бездомную собаку, которая бежала по Центральной улице. Мальчик в матросском костюме (Билл) сунул два пальца в рот и засвистел. Потрясенный до такой степени, что уже не мог ни двигаться, ни соображать, Ричи осознал, что слышит и свист, и постукивание автомобильных двигателей. Звуки эти едва долетали до него, как сквозь толстое стекло, но он их слышал.
    
Собака посмотрела на двух мальчишек, потом затрусила по своим делам. Мальчишки переглянулись и расхохотались. Они уже двинулись дальше, но тут Ричи в бриджах схватил Билла за руку и указал на Канал. Оба повернулись.
    
«Нет, — подумал Ричи, — не делай этого. Не…»
    
Они подошли вплотную к низкой бетонной стене, и внезапно на нее, как ужасный черт из табакерки, запрыгнул клоун с лицом Джорджа Денбро, зачесанными назад волосами, с отвратительной нарисованной кровавой улыбкой и черными глазами-дырами. Одна рука держала три шарика на нитке. Другую он протянул к мальчику в матросском костюме и схватил его за шею.
    
— Не-не-НЕТ! — вскричал Билл и потянулся к фотографии.
    
Потянулся в фотографию!
    
— Не делай этого, Билл! — крикнул Ричи и схватил его за руку.
    
Он почти опоздал. Увидел, как подушечки пальцев Билла прошли сквозь поверхность фотографии в другой мир. Увидел, как часть этих подушечек сменила теплую розовизну живой плоти на мумифицированный кремовый цвет, который на старых фотографиях проходит за белый. И одновременно ушедшая в фотографию часть подушечек уменьшилась в размерах и отделилась от пальцев. Возникла та же оптическая иллюзия, что бывает, когда человек погружает руку в стеклянную чашу с водой: часть руки, ушедшая под воду, кажется, плавает, отделенная от той, что остается над водой.
    
Косые разрезы появились на пальцах Билла там, где они перестали быть его пальцами и превратились в фотопальцы; он словно сунул руку не в фотографию, а под лопасти вентилятора.
    
Но Ричи крепко ухватил Билла за предплечье и дернул изо всей силы. Они оба отшатнулись. Альбом Джорджа слетел на пол и закрылся с сухим хлопком. Билл сунул пальцы в рот. Глаза наполнились слезами боли. Ричи видел кровь, тонкими струйками бегущую по ладони к запястью.
    
— Дай посмотреть.
    
— Бо-больно, — ответил Билл и протянул руку к Ричи, ладонью вверх. Подушечки указательного, среднего и безымянного пальцев взрезало, словно он действительно сунул руку под лопасти вентилятора. Мизинец едва коснулся поверхности фотографии (если у нее была поверхность), и хотя кожа осталась целой, Билл потом сказал Ричи, что ноготь аккуратно срезало. Будто маникюрными ножницами.
    
— Господи, Билл, — выдохнул Ричи. Он мог думать только о пластыре. И о том, как им повезло — если бы он не успел перехватить руку Билла, ему отрезало бы пальцы, а не порвало кожу. — Мы должны их перевязать. Твоя мама может…
    
— Н-н-не бе-бе-беспокойся из-за мо-моей ма-ма-матери. — Билл схватил альбом, разбрызгивая по полу капли крови.
    
— Не открывай его! — воскликнул Ричи, испуганно схватив Билла за плечо. — Господи Иисусе, Билли, ты чуть не остался без пальцев!
    
Билл стряхнул его руку. Он лихорадочно пролистывал страницы с мрачной решимостью, написанной на лице — и это напугало Ричи больше всего. Глаза Билла стали безумными. Пальцы пачкали альбом Джорджа новой кровью — эти пятна пока не выглядели, как кетчуп, но через некоторые время станут неотличимы от него. Конечно, станут.
    
Наконец он добрался до фотографии центральной части города.
    
«Модель-Т» стояла на перекрестке. Другие автомобили застыли на прежних местах. Мужчина шагал по тротуару, придерживая шляпу рукой; ветер развевал полы его пальто.
    
Два мальчика исчезли.
    
Не было на фотографии никаких мальчиков. Но…
    
— Посмотри, — прошептал Ричи и указал на что-то так, чтобы кончик пальца не коснулся фотографии. Что-то круглое поднималось над низкой бетонной стеной канала: верхняя часть чего-то круглого.
    
Вроде бы — воздушного шарика.
    5
    
Из комнаты Джорджа они выскочили вовремя: мать Билла уже стояла у лестницы, отбрасывая на стену тень.
    
— Вы там затеяли борьбу? Я слышала, что-то упало.
    
— Чуть-чуть, ма-мама. — Билл быстро глянул на Ричи. Мол, ни слова.
    
— Больше так не делайте. Я уж подумала, что потолок сейчас обрушится мне на голову.
    
— М-м-мы б-б-больше н-н-не б-б-будем.
    
Они услышали, как она ушла в переднюю часть дома. Билл обвязал кровоточащую руку носовым платком. Он уже стал красным, и кровь скоро могла закапать на пол. Мальчики поспешили в ванную, где Билл держал пальцы под струей воды, пока кровь не остановилась. Порезы казались узкими, но глубокими. От вида их белых краев и красного мяса посреди Ричи затошнило. Он как мог быстро заклеил пальцы пластырем.
    
— Че-чертовски бо-болит, — признался Билл.
    
— А чего ты вообще сунул туда руку?
    
Билл посмотрел на кольца пластыря на трех пальцах, потом вскинул глаза на Ричи.
    
— Э-это б-был кло-клоун. Э-это б-был кло-клоун, при-при-прикидывавшийся Джо-Джо-Джорджи.
    
— Точно, — кивнул Ричи. — Клоун прикидывался мумией, когда Бен увидел его. Клоун прикидывался больным бродягой, когда Эдди увидел его.
    
— Тот про-про-прокаженный.
    
— Верно.
    
— Но де-де-действительно ли э-это кло-клоун?
    
— Это монстр, — ровным голосом ответил Ричи. — Какой-то монстр. Какой-то монстр, который обитает здесь, в Дерри. И он убивает детей.
    6
    
В субботу, довольно скоро после постройки и разрушения плотины, общения с мистером Ниллом и лицезрения движущейся фотографии, Ричи, Бен и Беверли Марш встретились лицом к лицу не с одним монстром, а с двумя — и им пришлось за это заплатить. Ричи, во всяком случае, заплатил. Эти монстры пугали, но на самом деле никакой опасности не представляли. Они выслеживали своих жертв на экране кинотеатра «Аладдин», а Ричи, Бен и Бев наблюдали за ними с балкона.
    
Одного из монстров, оборотня, играл Майк Лэндон,[144] но все равно оставался душкой, потому что сквозь личину оборотня проглядывала прическа «утиный хвост».[145] Второго монстра, разбивающего машины лихача, играл Гэри Конуэй.[146] К жизни лихача вернул потомок Виктора Франкенштейна, который скармливал ненужные ему части человеческих тел крокодилам, жившим у него в подвале. Помимо двух фильмов в программу киносеанса входил выпуск новостей с показом последних парижских моделей и взрывом ракеты «Авангард»[147] на мысе Канаверал, два мультфильма киностудии «Уорнер бразерс», про моряка Попая и пингвина Чилли Вилли (по какой-то причине шапка Чилли Вилли всегда вызывала у Ричи смех) и анонсы новых фильмов. Анонсировались два фильма, «Я вышла замуж за монстра из космоса» и «Капля», и Ричи тут же внес их в список тех, которые хотел посмотреть.
    
Бен во время сеанса вел себя очень тихо. Старину Стога уже засекли сидевшие внизу Генри, Рыгало и Виктор, и Ричи предположил, что Бен из-за этого сам не свой. На самом деле Бен напрочь забыл об этих подонках (они сидели у самого экрана, передавали друг другу коробки с попкорном, гикали и улюлюкали), а сидел он ни жив ни мертв из-за Бев. Ее близость сокрушила его. По телу то и дело пробегали мурашки. А если она чуть шевелилась, устраиваясь поудобнее, кожа его вспыхивала, как при тропической лихорадке. Когда ее рука, потянувшись за попкорном, касалась его руки, он трепетал от восторга. Потом он думал, что эти три часа, проведенные в темноте рядом с Беверли, стали одновременно самыми длинными и самыми короткими часами в его жизни.
    
Ричи, оставаясь в неведении о любовных терзаниях Бена, пребывал в прекрасном расположении духа. По его шкале ценностей, лучше двух фильмов про Френсиса — говорящего мула[148] мог быть только просмотр двух фильмов ужасов в кинотеатре, забитом детьми, которые вопят и кричат в самые страшные моменты. Он не связывал эпизоды из этих двух малобюджетных фильмов, которые они сейчас смотрели, с происходящим в их городе… пока не связывал.
    
Рекламу субботнего «Двойного шок-шоу» Ричи увидел в пятничном номере «Дерри ньюс» и, можно сказать, тут же забыл о том, как плохо спал ночь: ему пришлось встать и включить свет в стенном шкафу, детский фокус, само собой, но ведь он не смог заснуть, пока этого не сделал. Но на следующее утро все вроде бы выглядело уже нормальным… ну, почти. Он начал думать, что они с Биллом на пару галлюцинировали. Разумеется, раны на пальцах Билла галлюцинацией быть не могли, но, может, он просто порезался о края страниц альбома, когда переворачивал их. Страниц из очень толстой бумаги. Такое могло быть. Вполне. А кроме того, не было закона, обязывающего думать об этом последующие десять лет, так? Так!
    
В итоге после переживаний, от которых взрослый мог сломя голову побежать к ближайшему мозгоправу, Ричи Тозиер поутру поднялся, плотно позавтракал оладьями, увидел рекламное объявление о двух фильмах ужасов в разделе «Досуг», проверил наличность, обнаружил ее нехватку (что ж… точнее, полное отсутствие этой самой наличности) и начал приставать к отцу с просьбой найти ему какую-нибудь работу.
    
Его отец, который вышел к столу уже в белой куртке стоматолога, отложил спортивные страницы газеты и налил себе вторую чашку кофе. Симпатичный мужчина с худощавым лицом, он носил очки в тонкой стальной оправе, а на его макушке уже образовалась приличная лысина. Уэнтуорта Тозиера в 1973 году ждала смерть от рака гортани, но пока он смотрел на объявление, которое показывал ему Ричи.
    
— Фильмы ужасов, — изрек Уэнтуорт.
    
— Да. — Ричи широко улыбнулся.
    
— Как я понимаю, тебе хочется их посмотреть.
    
— Да!
    
— Как я понимаю, ты умрешь в судорогах разочарования, если не сможешь посмотреть эти два отстойных фильма.
    
— Да, да, умру! Я знаю, что умру! Гр-р-р-р! — Ричи соскользнул со стула на пол, хватаясь за горло, высунув язык. Умел он показать себя во всей красе.
    
— Господи, Ричи, немедленно прекрати! — потребовала от плиты мама, которая пекла оладьи и жарила яичницу.
    
— Послушай, Рич, — вновь заговорил отец, когда мальчик вернулся на стул, — кажется, в понедельник я забыл выдать тебе денег на неделю. Это единственная причина, о которой я могу подумать, раз уж в пятницу они тебе снова понадобились.
    
— Ну…
    
— Ты все потратил?
    
— Ну…
    
— Как я понимаю, тема эта слишком сложна для столь легкомысленного мальчишки, как ты. — Уэнтуорт Тозиер уперся локтями в стол, положил подбородок на ладони, зачарованно уставился на своего единственного сына. — Так на что они пошли?
    
Ричи тут же перешел на Голос Тудлса, английского дворецкого.
    
— Так я действительно их потратил, сэр. Ура-ура, пока-пока, и все такое! Моя лепта в нашу победу. Мы же должны приложить все усилия, чтобы разбить этих проклятых гансов, так? И я оказался в несколько затруднительном положении, да, сэр. Как-то не осталось ни пенни, да. Осталась только…
    
— …куча собачьего дерьма, — весело перебил его Уэнт и потянулся к клубничному варенью.
    
— Будь так любезен, избавь меня от вульгарностей за столом, — осадила мужа Мэгги Тозиер, ставя перед Ричи тарелку с яичницей. Она посмотрела на сына. — Не понимаю, почему тебе хочется забивать голову всем этим мусором?
    
— Хочется, мамуля, — ответил Ричи, внешне сокрушаясь, внутри — веселясь. Родители были для него что раскрытые книги (потрепанные и любимые книги), и он практически не сомневался, что получит желаемое: и работу, и разрешение пойти в субботу в кино.
    
Уэнт наклонился к Ричи и широко улыбнулся:
    
— Я думаю, мы друг друга прекрасно поняли.
    
— Правда, папа? — ответил Ричи и тоже улыбнулся… с некоторой неуверенностью.
    
— Да. Ты знаешь нашу лужайку, Ричи? Вы же знакомы, так?
    
— Разумеется, сэр. — Ричи вновь стал дворецким Тудлсом… или попытался стать. — Немного лохматая, да?
    
— Есть такое, — согласился Уэнт. — И ты, Ричи, это исправишь.
    
— Я?
    
— Ты. Подстрижешь ее, Ричи.
    
— Хорошо, папа, конечно, — ответил Ричи, но тут же заподозрил ужасное. Может, отец говорил не только о лужайке перед домом.
    
Улыбка Уэнтуорта Тозиера стала шире, превратилась в хищный оскал акулы.
    
— Всю лужайку, о глупое дитя, вышедшее из моих чресл. Перед домом. За домом. По сторонам дома. И когда ты закончишь, я перекрещу твою ладонь двумя зелененькими полосками бумаги с портретом Джорджа Вашингтона на одной стороне и изображением пирамиды под всевидящим оком на другой.
    
— Не понимаю тебя, папа, — ответил Ричи, но, увы, он все очень даже понимал.
    
— Два бакса.
    
— Два бакса за всю лужайку? — воскликнул Ричи, несомненно, в шоке. — Это же самая большая лужайка в квартале. Так нельзя, папа!
    
Уэнт вздохнул и вновь взялся за газету. Ричи мог прочитать заголовок на первой странице: «ПРОПАВШИЙ МАЛЬЧИК ВНУШАЕТ НОВЫЕ СТРАХИ». В голове мелькнула мысль о странном фотоальбоме Джорджа Денбро — но, конечно же, это была галлюцинация… а если и нет, это было вчера, а жить надо сегодняшним днем.
    
— Наверное, не очень-то ты и хочешь посмотреть эти два фильма, — донесся из-за газеты голос Уэнта. Мгновением позже над ней появились глаза отца, изучая Ричи. И, по правде говоря, на его лице читалось самодовольство. Примерно так же игрок в покер, держащий в руке каре, изучает поверх карт своего противника.
    
— Когда близнецы Кларк выкашивают всю лужайку, ты даешь им по два доллара каждому!
    
— Это правда, — признал Уэнт. — Но, насколько я знаю, завтра они не хотят идти в кино. А если бы и хотели, то располагают необходимыми для этого средствами, потому что в последнее время не появлялись у нашего дома, чтобы проверить состояние растительного покрова. Ты, с другой стороны, хочешь пойти, но деньгами не располагаешь. От чего у тебя тяжесть в животе, Ричи? От пяти оладий и яичницы, которые ты съел, или потому, что условия сегодня диктую я? — Глаза Уэнта вновь скрылись за газетой.
    
— Он меня шантажирует, — пожаловался Ричи матери, которая ела сухой гренок. Вновь пыталась похудеть. — Это шантаж. Надеюсь, ты это знаешь.
    
— Да, милый, знаю, — ответила мать. — У тебя подбородок в яичнице.
    
Ричи стер яичницу с подбородка.
    
— Три бакса, если я выкошу все до твоего возвращения с работы? — спросил он газету.
    
Глаза отца на мгновение появились над страницей.
    
— Два с половиной.
    
— О-х-х, — выдохнул Ричи. — Ты и Джек Бенни.[149]
    
— Мой кумир, — ответил отец из-за газеты. — Решай, Ричи. Я хочу посмотреть результаты вчерашних матчей.
    
— Заметано, — ответил Ричи и вздохнул. Когда родители держали тебя за яйца, они действительно знали, как сделать так, чтобы ты не вырвался. Довольно ржачно, если задуматься. Выкашивая лужайку, он практиковался в Голосах.
    7
    
Закончил Ричи (перед домом, за домом, по сторонам дома) к трем часам пополудни пятницы, и начал субботу с двумя долларами и пятьюдесятью центами в кармане джинсов. Чуть ли не с целым состоянием. Он позвонил Биллу, но Билл сказал, что должен ехать в Бангор на какие-то логопедические занятия.
    
Ричи ему посочувствовал и добавил в свой арсенал Голос Заики Билла:
    
— За-задай им пе-перца, Бо-Бо-Большой Би-Би-Билл.
    
— Т-твое ли-лицо что м-моя жо-жопа, То-Тозиер. — И Билли бросил трубку.
    
Следующим Ричи позвонил Эдди Каспбрэку, но у Эдди голос звучал даже печальнее, чем у Билла: его мать взяла им билет выходного дня на автобус, и они собирались навестить тетушек Эдди в Хейвене, Бангоре и Хэмпдене. Все тетушки были толстыми, как миссис Каспбрэк, и одинокими.
    
— Они будут щипать меня за щеку и говорить, как я вырос, — предсказал Эдди.
    
— Все потому, что они знают, какой ты душка, Эдс, совсем как я. Я помню, каким ты был миленьким, когда впервые увидел тебя.
    
— Иногда ты действительно говнюк, Ричи.
    
— Только говнюк может распознать другого говнюка, Эдс, а ты знаешь их всех. Придешь в Пустошь на следующей неделе?
    
— Наверное, если вы придете. Поиграем в войну?
    
— Возможно. Но… думаю, у нас с Биллом будет, что вам рассказать.
    
— Что?
    
— Знаешь, это история Билла. Увидимся. Наслаждайся тетушками.
    
— Очень смешно.
    
Третьим он позвонил Стэну-Супермену, но Стэн сильно провинился перед родителями — разбил панорамное окно. Он играл в летающую тарелку с блюдом для пирога, и тарелка эта совершила неудачную посадку. Ке-бац! Так что весь уик-энд ему предстояло трудиться по дому, а может, и следующий. Рич принес соболезнования и спросил, придет ли Стэн в Пустошь на следующей неделе. Стэн ответил, что придет, если отец не запретит ему выходить из дома.
    
— Да ладно, Стэн, это всего лишь окно.
    
— Да, но большое, — ответил Стэн и положил трубку.
    
Ричи уже направился к двери из гостиной, но подумал о Бене Хэнскоме. Полистал справочник, нашел телефон Арлен Хэнском. Поскольку она была единственной женщиной из четверых Хэнскомов, телефоны которых значились в справочнике, Ричи решил, что именно Арлен — мать Бена, и позвонил.
    
— Я бы с удовольствием, но уже потратил все карманные деньги, — ответил Бен. Голос его звучал тоскливо и виновато. И действительно, деньги он потратил на сласти, газировку, чипсы и копченые говяжьи ломтики.
    
Ричи (который купался в деньгах и не хотел идти в кино один) нашел решение:
    
— Денег у меня достаточно. Билет я тебе куплю. Дашь мне расписку.
    
— Да? Правда? Ты сможешь?
    
— Конечно, — в некотором недоумении ответил Ричи. — Почему нет?
    
— Хорошо! — радостно воскликнул Бен. — Просто отлично! Два фильма ужасов. Ты сказал, один с оборотнями?
    
— Да.
    
— Круто. Я люблю фильмы с оборотнями.
    
— Эй, Стог, смотри не наложи в штаны.
    
Бен рассмеялся.
    
— Увидимся перед «Аладдином», да?
    
— Да, договорились.
    
Ричи положил трубку и задумчиво посмотрел на телефонный аппарат. Внезапно ему подумалось, что Бену Хэнскому одиноко. И он сам тут же стал героем в собственных глазах. Посвистывая, побежал наверх, почитать комиксы перед тем, как идти в кино.
    8
    
День выдался солнечным, ветреным и прохладным. Ричи быстро шел по Центральной улице, направляясь к «Аладдину», щелкал пальцами, напевал себе под нос песню «Рок-Дрозд».[150] Чувствовал себя прекрасно. Походы в кино всегда поднимали ему настроение — любил он этот магический мир, эти магические грезы. И жалел любого, кому в такой прекрасный день доставалась проза жизни: Билла с логопедами, Эдди с тетушками, беднягу Стэна-Христопродавца, которому предстояло драить переднее крыльцо или подметать гараж только потому, что блюдо, которое он бросил, полетело направо, а не налево, как того хотелось Стэну.
    
В заднем кармане у Ричи лежала йо-йо,[151] и он вновь попытался заставить ее «спать».[152] Ричи очень хотелось обрести такую способность, но пока все его потуги не давали результата. Эта маленькая хреновина просто не желала его слушаться. Или она падала вниз и тут же поднималась вверх, или падала и повисала мертвым грузом на конце нити.
    
Поднимаясь на холм, через который переваливала Центральная улица, он увидел девочку в плиссированной бежевой юбке и белой блузке без рукавов, которая сидела на скамейке около «Аптечного магазина Шокса». Девочка вроде бы ела рожок фисташкового мороженого. Ее ярко-рыжие волосы — иногда они отливали медью, а то вдруг казались чуть ли не светло-русыми — доходили до лопаток. Ричи знал только одну девочку с таким необычным цветом волос. Беверли Марш.
    
Ричи очень нравилась Беверли. Да, нравилась, но не в том смысле. Он восхищался ее внешностью (и знал, что в этом не одинок — такие девочки, как Салли Мюллер или Грета Боуи люто ее ненавидели, но по молодости еще не могли понять, почему они, которым все остальное доставалось с такой легкостью, по части внешности должны конкурировать с девчонкой, которая жила в одном из обшарпанных многоквартирных домов на Нижней Главной улице), но куда больше ему нравилось, что она могла постоять за себя и отличалась здоровым чувством юмора. Опять же, обычно у нее были сигареты. Короче, она ему нравилась, потому что была славным парнем. И все-таки раз или два он ловил себя на том, что задается вопросом, а какого цвета трусики она носит под своими считанными вылинявшими юбками, хотя об этом обычно не задумываешься, когда дело касается других мальчишек, так?
    
И Ричи, конечно же, признавал, что она — чертовски красивый парень.
    
Подходя к скамейке, сидя на которой Бев ела мороженое, Ричи подпоясал невидимое пальто и надвинул на лоб широкополую шляпу, прикинувшись Хэмфри Богартом. Подобрав соответствующий голос, он стал Хэмфри Богартом — по крайней мере для себя. Другие сказали бы, что голос у него — как у Ричи Тозиера, чуть охрипшего от легкой простуды.
    
— Привет, милая. — Он подплыл к скамье, на которой сидела Бев и смотрела на проезжающие автомобили. — Нет смысла ждать здесь автобуса. Наци отрезали нам путь к отступлению. Последний самолет взлетает в полночь. Ты на нем улетишь. Ты ему нужна, милая. Мне тоже… но я как-нибудь обойдусь.
    
— Привет, Ричи, — поздоровалась Бев, и, когда повернулась к нему, он увидел лилово-черный синяк на ее правой щеке, похожий на тень от вороньего крыла. Ричи вновь поразился тому, как она хороша… только на сей раз в голове мелькнула мысль, что она прекрасна. До этого момента ему не приходило в голову, что красавицы могли быть где-то помимо кино, не говоря уж о том, что он знаком с такой красавицей. Может, именно синяк позволил ему увидеть, как она прекрасна — выпирающий дефект, который привлек внимание сначала к себе, а потом ко всему остальному: серо-голубым глазам, алым от природы губам, молочной, без единого прыщика, детской коже. Заметил Ричи и крошечную россыпь веснушек на переносице.
    
— Я позеленела? — спросила она, воинственно вскинув голову.
    
— Да, милая, — ответил Ричи. — Ты стала зеленой, как лимбургский сыр. Но как только мы выберемся из Касабланки, ты отправишься в самую лучшую больницу, которую можно купить за деньги. Мы вновь сделаем тебя белой. Мамой клянусь.
    
— Ты говнюк, Ричи. И совсем непохоже на Хэмфри Богарта. — Но она улыбалась, произнося эти слова.
    
Ричи сел рядом.
    
— Ты идешь в кино?
    
— У меня нет денег, — ответила Бев. — Можно взглянуть на твою йо-йо?
    
Он протянул ей игрушку.
    
— Придется вернуть ее в магазин. Она должна «спать», но не «спит». Меня надули.
    
Бев сунула палец в петлю на конце нити, и Ричи подтолкнул очки вверх, чтобы лучше видеть, что она будет делать. Она повернула руку ладонью вверх, дункановская йо-йо удобно улеглась в долину плоти, образованную сложенной пригоршней. Бев указательным пальцем скатила йо-йо с ладони. Сцепленные осью диски падали, пока разматывалась нить, а внизу игрушка начала вращаться. Когда же Бев шевельнула пальцами, давая команду «Подъем», игрушка послушно перестала вращаться на месте и, сматывая нить, забралась на ладонь.
    
— Ни фига себе, ну ты даешь, — изумился Ричи.
    
— Плевое дело, — ответила Бев. — Смотри сюда. — Она вновь сбросила йо-йо с руки. Позволила немного повращаться, а потом заставила танцевать ловкими движениями пальцев.
    
— Перестань, — воскликнул Ричи. — Не люблю выпендрежников.
    
— А как насчет такого? — спросила Бев, нежно улыбнувшись. Она заставила йо-йо мотаться взад-вперед, отчего красная деревянная игрушка напомнила пэдлбол,[153] виденный им однажды. Бев закончила представление двумя «Вокруг света» (чуть не зацепив проходившую мимо шаркающую старушку, которая сердито глянула на них). После чего йо-йо аккуратно улеглась на ладонь Бев, с нитью, намотанной на ось между дисками. Бев отдала игрушку Ричи и вновь села на скамейку. Ричи пристроился рядом, челюсть его отвисла в искреннем восхищении. Бев посмотрела на него, рассмеялась.
    
— Закрой рот, мухи налетят.
    
Ричи закрыл, щелкнув зубами.
    
— А кроме того, в конце мне просто повезло. Впервые в жизни мне удалось дважды подряд исполнить «Вокруг света», ничего не запоров.
    
Дети проходили мимо них, направляясь в кино, Питер Гордон прошел с Марцией Фэддон. Им сам бог велел ходить вместе, но Ричи видел причину в другом: они жили рядом на Западном Бродвее и являли собой такую отменную пару идиотов, что не могли существовать без внимания и поддержки друг друга. У Питера Гордона уже полезли угри, хотя ему было только двенадцать. Иногда он тусовался с Бауэрсом, Криссом и Рыгало, но гонять малышню в одиночку ему не хватало духа.
    
Он посмотрел на сидящих на скамье Ричи и Бев и тут же заголосил:
    
— Ричи и Беверли сидели на дереве! Тили-тили-тесто, жених и невеста! Сначала любовь, следом свадьба придет…
    
— …и вот уже Ричи с коляской бредет! — закончила Марция и рассмеялась, будто закаркала.
    
— Сядь-ка на это, милая. — Бев показала ей палец.
    
Марция негодующе отвернулась, словно не могла поверить, чтобы кто-то мог позволить себе такое хамство. Гордон обнял ее, обернулся к Ричи, процедил:
    
— Может, я еще повидаюсь с тобой, очкарик.
    
— Может, ты повидаешься с поясом своей матери, — ловко ответил Ричи (пусть даже и невпопад). Беверли согнулась пополам от смеха. На мгновение коснулась его плеча, но Ричи как раз хватило времени отметить для себя приятность этого прикосновения. Потом она выпрямилась.
    
— Пара придурков.
    
— Да, я думаю, Марция Фэдден ссыт розовой водой, — ответил Ричи, и Беверли вновь засмеялась.
    
— Шанелью номер пять, — приглушенно добавила она, потому что закрывала рот руками.
    
— Будь уверена, — поддакнул Ричи, хотя понятия не имел, что такое «Шанель номер пять». — Бев?
    
— Что?
    
— Можешь показать мне, как заставить ее «спать»?
    
— Наверное. Никогда не пыталась кого-то научить.
    
— А как ты научилась? Кто показал тебе?
    
Она пренебрежительно глянула на него.
    
— Никто мне не показывал. Сама научилась. Как и крутить жезл. Это у меня здорово получается.
    
— Тщеславие твоей семье неведомо. — Ричи закатил глаза.
    
— Получается, — повторила она. — Но я ни у кого ничему не училась.
    
— Ты действительно можешь крутить жезл?
    
— Конечно.
    
— Вероятно, войдешь в группу поддержки в средней школе, да?
    
Бев улыбнулась. Такой улыбки Ричи еще не видел. Глубокомысленной, циничной и при этом грустной. Он даже отпрянул от неведомой силы этой улыбки, как ранее — от фотографии в альбоме Джорджи, когда она пришла в движение.
    
— Это для девочек вроде Марции Фэддон, — ответила Бев. — Для нее, для Салли Мюллер, для Греты Боуи. Для девочек, которые ссут розовой водой. Их отцы помогают покупать спортивное снаряжение и форму. Они войдут в группу поддержки. Я — нет.
    
— Да перестань, Бев, напрасно ты так…
    
— Почему напрасно, если это правда? — Она пожала плечами. — Мне без разницы. Да и кому охота кувыркаться и демонстрировать нижнее белье миллиону людей? Смотри сюда, Ричи. Внимательно.
    
Следующие десять минут она показывала Ричи, как заставить йо-йо «спать». И ближе к концу Ричи уже начал соображать что к чему, пусть ему и удавалось поднять йо-йо только на половину нити после того, как она «просыпалась».
    
— Ты недостаточно сильно дергаешь пальцами, только и всего, — указала ему Бев.
    
Ричи посмотрел на часы на здании банка «Меррилл траст» на другой стороне улицы и вскочил, засовывая йо-йо в задний карман.
    
— Черт возьми, я должен идти, Бев. Договорился о встрече со стариной Стогом. Он еще решит, что я передумал.
    
— Стог — это кто?
    
— Бен Хэнском. Я же зову его Стог. Ну знаешь, как Стога Колхуна,[154] рестлера.
    
Бев нахмурилась:
    
— Это не очень хорошо. Мне нравится Бен.
    
— Не порите меня, масса! — закричал Ричи Голосом Пиканинни,[155] закатив глаза и вскинув руки. — Не порите меня, я буду хорошим, мэм, я буду хорошим…
    
— Ричи, — только и сказала Бев.
    
Ричи прекратил паясничать.
    
— Мне он тоже нравится. Пару дней назад мы построили плотину в Пустоши и…
    
— Вы туда ходите? Вы с Беном там играете?
    
— Конечно. И еще несколько парней. Там круто. — Ричи снова посмотрел на часы. — Я должен идти. Бен ждет.
    
— Ладно.
    
Он, однако, не сдвинулся с места, подумал, а потом сказал:
    
— Если у тебя нет никаких дел, пойдем со мной.
    
— Я же сказала тебе, у меня нет денег.
    
— Я за тебя заплачу. У меня есть пара баксов.
    
Бев бросила остатки рожка в урну. Ее глаза, чистые, ясные, серо-голубые, повернулись к нему. Они лучились весельем. Сделав вид, что поправляет волосы, Бев спросила:
    
— Правильно ли я поняла, что меня приглашают на свидание?
    
На мгновение Ричи растерялся, что случалось с ним крайне редко. Более того, почувствовал, что краснеет. Он предложил ей пойти в кино совершенно естественно, как предложил Бену… правда, Бену он вроде бы что-то говорил насчет возврата долга? Да. Но Беверли он ничего такого не сказал.
    
Ричи стало совсем уж не по себе. Он опустил глаза, отвел их от ее веселого взгляда, и тут понял, что ее юбка чуть приподнялась, когда она поворачивалась, чтобы выбросить остатки рожка, и он видит ее колени. Он поднял глаза, но ничего не выгадал: взгляд уперся в начавшие наливаться груди.
    
Поэтому Ричи, как обычно и случалось с ним в минуты замешательства, нашел спасение в абсурде.
    
— Да. На свидание! — воскликнул он, упал перед Бев на колени. Протянул к ней сцепленные руки. — Пожалуйста, пойдем! Пожалуйста, пойдем! Я покончу с собой, если ты скажешь «нет»! Но ты не скажешь? Не скажешь?
    
— Ох, Ричи, с тобой не соскучишься. — Она снова засмеялась, но вроде бы и чуть покраснела? Если так, то стала еще прекраснее. — Поднимайся, не то тебя арестуют.
    
Он поднялся и вновь плюхнулся рядом с ней на скамейку. Почувствовал, как возвращается хладнокровие. Он твердо верил, что от дурачества всегда только польза, если вдруг голова пошла кругом.
    
— Так ты хочешь пойти?
    
— Конечно, — ответила она. — Спасибо тебе большое. Подумать только! Мое первое свидание. Вечером я напишу об этом в дневнике. — Она сцепила руки между начавших набухать грудей, похлопала ресничками. Потом рассмеялась.
    
— Лучше бы ты это так не называла, — попросил Ричи.
    
Она вздохнула:
    
— В твоей душе романтики не найти.
    
— Чертовски верно, не найти.
    
Но он чувствовал, что очень доволен собой. Мир вдруг стал таким прозрачным, таким дружелюбным. Время от времени он поглядывал на Бев. Она смотрела на витрины — повседневные и вечерние платья в «Корнелл-Хопли», на полотенца и сковородки в «Дискаунт барн», магазине скидок, а Ричи больше интересовали ее волосы, линия шеи. Он обращал внимание на то место, где голая рука выходила из круглой дырки в блузке. Разглядел край лямки ее комбинации. И все это его радовало. Он не мог сказать почему, но все, что случилось в спальне Джорджа Денбро, отступило как никогда далеко. Время поджимало, им следовало спешить на встречу с Беном, но он не возражал против того, чтобы она подольше поглазела на витрины, потому что ему нравилось смотреть на нее и быть с ней.
    9
    
Дети отдавали четвертаки в окошечко кассы «Аладдина» и проходили в фойе кинотеатра. Глядя через стеклянные двери, Ричи видел толпу, собравшуюся у прилавка со сладостями. Машина для приготовления попкорна работала с перегрузкой, выбрасывая и выбрасывая очередные порции воздушной кукурузы, засаленная крышка на петлях поднималась и опускалась. Бена он нигде не видел. Спросил Беверли, не заметила ли она его. Она покачала головой.
    
— Может, он уже в кинотеатре.
    
— Он говорил, что у него нет денег. И дочь Франкенштейна никогда не пустила бы его без билета. — Ричи ткнул пальцем в сторону миссис Коул, которая работала кассиршей в «Аладдине» еще до того, как появилось звуковое кино. Ее волосы, выкрашенные в ярко-рыжий цвет, стали такими редкими, что сквозь них просвечивала кожа. Огромные отвислые губы она красила вишневой помадой. На щеках горели пятна румян. Брови она зачерняла карандашом. Миссис Коул была идеальной демократкой: в равной степени ненавидела всех детей.
    
— Слушай, мне не хочется идти без него, — Ричи оглядывался по сторонам, — но сеанс скоро начнется.
    
— Ты можешь купить ему билет и оставить в кассе, — предложила Бев, очень даже логично. — А потом, когда он придет…
    
Но в этот момент Бен появился на Центральной улице, повернув на нее с Маклин-стрит. Он пыхтел, живот ходил ходуном под свитером. Увидев Ричи, он поднял руку, чтобы помахать, но тут заметил Бев, и рука его замерла в воздухе, а глаза широко раскрылись. Потом он таки довел взмах до конца и медленно направился к ним, стоящим под козырьком у входа в кинотеатр.
    
— Привет, Ричи, — поздоровался он, а потом бросил короткий взгляд на Бев, словно боялся, что вспыхнет, если будет долго на нее смотреть. — Привет, Бев.
    
— Привет, Бен, — откликнулась она, и необычная тишина опустилась на них двоих… Ричи подумал, что дело тут не в неловкости, а в чем-то другом, более могущественном. Почувствовал укол ревности, потому что что-то проскочило между Беном и Бев, и, что бы это ни было, он остался в стороне.
    
— Как дела, Стог? — спросил он. — Я уж подумал, что ты струсил. Эти фильмы сгонят с тебя десять фунтов. От них у тебя поседеют волосы. Когда мы будем уходить из кинотеатра, билетеру придется вести тебя по проходу, потому что ты будешь дрожать всем телом.
    
Ричи двинулся к кассе, но Бен коснулся его руки. Начал говорить, глянул на Бев, увидел, что она ему улыбается, и ему пришлось начать снова.
    
— Я ждал тебя здесь, но ушел и завернул за угол. Потому что появились эти парни.
    
— Какие парни? — спросил Ричи, но подумал, что уже знает ответ.
    
— Генри Бауэрс. Виктор Крисс. Рыгало Хаггинс. Кто-то еще.
    
Ричи присвистнул.
    
— Они, должно быть, уже в зале. Я не видел, чтобы они покупали сладости.
    
— Да, скорее всего.
    
— На их месте я бы не стал платить деньги за просмотр двух фильмов ужасов, — заметил Ричи. — Я бы остался дома и посмотрел в зеркало. Сэкономили бы бабки.
    
Бев весело рассмеялась, но Бен лишь едва улыбнулся. В тот день Генри Бауэрс поначалу, возможно, хотел только отдубасить его, но потом точно собирался убить. Бен в этом не сомневался.
    
— Вот что я тебе скажу, — продолжил Ричи. — Мы пойдем на балкон. Они наверняка будут сидеть на втором или третьем ряду, задрав ноги.
    
— Ты уверен? — Бен не знал, понимает ли Ричи, насколько паршиво то, что здесь эти парни… а уж что здесь Генри — это хуже всего.
    
Ричи, который три месяца назад едва избежал по-настоящему серьезной трепки, которую ему мог задать Генри со своими придурками-дружками (он оторвался от них в отделе игрушек в «Универмаге Фриза»), понимал, с кем имеет дело, гораздо лучше, чем мог представить себе Бен.
    
— Если б я в этом сомневался, то не пошел бы в кино, — ответил он. — Я хочу посмотреть эти фильмы, Стог, но у меня нет желания умереть из-за них.
    
— А кроме того, если они будут нам мешать, мы сможем попросить Фокси вышвырнуть их, — вставила Бев. Она говорила про мистера Фоксуорта, тощего, с ввалившимися щеками, вечно мрачного управляющего «Аладдина». Сейчас он продавал сладости и попкорн, непрерывно повторяя: «Дождитесь своей очереди, дождитесь своей очереди, дождитесь своей очереди». В изношенном фраке и пожелтевшей крахмальной рубашке он выглядел, как гробовщик, переживающий тяжелые времена. Бен в нерешительности переводил взгляд с Бев на Фокси и Ричи.
    
— Ты не можешь позволить им рулить твоей жизнью, чел, — мягко указал Ричи. — Разве ты этого не знаешь?
    
— Наверное, не могу. — Бен вздохнул. Конечно же, он не мог этого знать… но присутствие Бев кардинально все изменило. Если б не она, он бы попытался убедить Ричи пойти в кино в другой день. И, если бы это удалось, Бену не пришлось бы совать голову в петлю. Но Бев была здесь, и он не хотел выглядеть трусом в ее глазах. Да и слишком уж притягательной выглядела мысль, что он окажется с ней, на балконе, в темноте (пусть даже между ними будет сидеть Ричи, а другого он себе и не представлял).
    
— Дождемся начала сеанса и тогда зайдем. — Ричи улыбнулся и ущипнул Бена за руку. — Не дрейфь, Стог, — или ты собрался жить вечно?
    
Бен нахмурил брови — и внезапно рассмеялся. Ричи последовал его примеру. И Беверли рассмеялась, глядя на них.
    
Ричи вновь направился к кассе. Коул Печеночные Губы мрачно смотрела на него.
    
— Добрый день, милая леди, — поздоровался Ричи Голосом барона Дырожопа. — Мне, пожалуйста, три биль-билетика на ваши прекрасные американские движущиеся картинки.
    
— Прекрати треп и скажи, что тебе нужно, мальчик! — рявкнула Печеночные Губы в круглую дыру в стекле, и ее поднимающиеся и опускающиеся брови чем-то так напугали Ричи, что он просто сунул в щель смятый доллар и пробормотал:
    
— Три, пожалуйста.
    
Три билета вынырнули из щели. За ними последовал четвертак.
    
— Не остри, не бросайся коробками для попкорна, не вопи, не бегай по фойе, не бегай по проходам, — напутствовала его кассирша.
    
— Ни в коем случае, мэм, — ответил Ричи, пятясь к Бев и Бену. — У меня всегда тает сердце, когда я вижу эту старую пердунью, которая действительно любит детей, — сообщил он.
    
Они еще постояли у двери, дожидаясь начала сеанса. Печеночные Губы подозрительно поглядывала на них из своей стеклянной будки. Ричи рассказал Бев историю строительства и разрушения плотины в Пустоши, продекламировав фразы мистера Нелла новым для себя Голосом ирландского копа. Беверли почти сразу начала смеяться, и вскоре она уже хохотала. Даже Бен заулыбался, хотя его взгляд продолжал метаться между стеклянными дверями кинотеатра «Аладдин» и лицом Беверли.
    10
    
На балконе им понравилось. Уже на первой части фильма «Я был подростком-Франкенштейном» Ричи заметил Генри Бауэрса и его поганых дружков. Как он и предполагал, сидели они во втором ряду. Шестеро или пятеро из пятых, шестых и седьмых классов, все — в сапогах, задрав ноги на спинки кресел первого ряда. Фокси подходил к ним и просил убрать ноги. Они убирали. Фокси уходил, и тут же сапоги возвращались на прежнее место. Через пять или десять минут Фокси подходил вновь, и ритуал повторялся. Фокси не хватало духа выгнать их из зала, и они это знали.
    
Фильмы не подвели. «Подросток-Франкенштейн», как и заказывали, нагнал ужасу. Хотя «Подросток-оборотень»[156] показался им более страшным… возможно, потому, что в нем чувствовалась какая-то грусть. В том, что произошло, вины подростка не было. Все обстряпал гипнотизер, который сумел превратить парня в оборотня только потому, что того переполняли злоба и ненависть. Ричи задался вопросом, а много ли на свете людей, которые способны скрывать эти чувства. Генри Бауэрса они явно переполняли, но уж он точно не пытался это скрыть.
    
Беверли сидела между мальчишками, ела попкорн из их коробок, вскрикивала, закрывала глаза руками, иногда смеялась. Когда оборотень выслеживал девушку, оставшуюся потренироваться в спортивном зале после школьных занятий, она уткнулась лицом в руку Бена, и Ричи услышал, как тот ахнул от изумления, несмотря на крики двухсот детей, сидевших внизу.
    
Оборотня в конце концов убили. В последнем эпизоде один коп с важным видом говорил другому, что случившееся должно научить людей не лезть в дела, которые лучше оставить Богу. Занавес закрылся, вспыхнул свет. Раздались аплодисменты. Ричи остался всем доволен, только чуть разболелась голова. Похоже, в скором времени ему предстояло вновь пойти к окулисту и подобрать линзы. Он мрачно подумал о том, что к окончанию школы будет носить на глазах бутылки от «колы».
    
Бен дернул его за рукав.
    
— Они нас видели, Ричи. — В ровном голосе слышался страх.
    
— Кто?
    
— Бауэрс и Крисс. Они посмотрели на балкон, когда выходили. И увидели нас!
    
— Ничего-ничего, — ответил Ричи. — Успокойся, Стог. Просто ус-по-кой-ся. Мы сможем выйти через боковую дверь. Волноваться не о чем.
    
Они спустились с балкона. Ричи — первым, Беверли — за ним, Бен — в арьергарде, оглядываясь через каждые две ступеньки.
    
— Эти парни действительно злы на тебя, Бен? — спросила Беверли.
    
— Да еще как, — ответил Бен. — Я подрался с Генри Бауэрсом в последний день учебы.
    
— Он тебя избил?
    
— Не так сильно, как ему хотелось, — ответил Бен. — Поэтому он по-прежнему злится.
    
— Старину Хэнка Танка еще и потрепали изрядно, — пробормотал Ричи. — Или я так слышал. Не думаю, что он этому очень рад. — Он открыл дверь, и они вышли в проулок между «Аладдином» и закусочной «У Нэна». Кошка, сидевшая в мусорном баке, зашипела и пробежала мимо них по проулку к дальнему концу, перегороженному дощатым забором. Вскарабкалась на него и исчезла. Загремела крышка. Бев подпрыгнула, схватила Ричи за руку, нервно рассмеялась.
    
— Наверное, еще напугана фильмами.
    
— Незачем тебе… — начал Ричи.
    
— Здорово, падла, — раздался позади них голос Генри Бауэрса.
    
Вздрогнув, все трое обернулись. Генри, Виктор и Рыгало стояли у входа в проулок. За их спинами маячили еще двое парней.
    
— Ох, черт, так и знал, что нарвемся, — простонал Бен.
    
Ричи быстро повернулся к «Аладдину». Но дверь захлопнулась за ними, и открыть ее снаружи не представлялось возможным.
    
— Прощайся с жизнью, падла! — И с этими словами Генри побежал к Бену.
    
Все, что произошло в следующие мгновения, представлялось Ричи (и тогда, и потом) кадрами из какого-то фильма — в реальной жизни произойти такого просто не могло. В реальной жизни маленькие дети получают свои тумаки, подбирают выбитые зубы и идут домой.
    
Но на этот раз все пошло по-другому.
    
Беверли двинулась навстречу Генри, держась ближе к стене, словно намеревалась пожать ему руку. Ричи слышал, как цокают шипы сапог Бауэрса. Виктор и Рыгало шли следом, двое парней остались у входа в проулок, охраняя его.
    
— Оставь его в покое! — закричала Беверли. — Хочешь подраться — найди себе ровню!
    
— Он здоровый, как грузовик, сука, — фыркнул Генри, совсем не по-джентльменски. — А теперь убирайся с…
    
Ричи выставил ногу. Он не собирался этого делать — нога выдвинулась сама, точно так же, как иногда с губ сами по себе слетали остроты, вредные для здоровья. Генри наткнулся на нее и упал. Проулок вымостили кирпичом, который стал скользким от помоев, выливавшихся из переполненных мусорных баков, стоящих со стороны закусочной. И Генри заскользил по мостовой, как кость домино — по шахматной доске.
    
Он начал подниматься, его рубашку покрывали пятна кофейной гущи и грязи, к ней прилипли кусочки салата.
    
— Вы здесь все ПОДОХНЕТЕ! — прорычал он.
    
До этого момента Бена сковывал страх. А тут что-то в нем лопнуло. Взревев, он поднял один из помойных баков. На мгновение, когда Бен поднял бак, из которого лились помои, он действительно выглядел Стогом Колхуном. Его бледное лицо перекосило от ярости. Бен швырнул бак в Генри, угодил ему по пояснице, и Генри рухнул лицом на кирпичи.
    
— Сматываемся! — крикнул Ричи.
    
Они бросились к выходу из проулка. Виктор Крисс прыгнул к ним, перегораживая дорогу. Бен, взревев, наклонил голову и вдарил ему в живот. «Уф!» — выдохнул Виктор и сел.
    
Рыгало схватил Беверли за волосы и отшвырнул к стене «Аладдина». Она отскочила и побежала дальше, потирая руку. Ричи бежал следом, прихватив по пути крышку от мусорного контейнера. Рыгало Хаггинс замахнулся на него кулаком размером с окорок. Ричи выставил вперед оцинкованную стальную крышку, и Рыгало со всего размаха приложился к ней. «Бонг-г-г!» — раздался громкий, почти мелодичный звук. Ричи почувствовал, как удар, пройдя по его руке, отдается в плече. Рыгало завопил и запрыгал на месте, баюкая распухающую кисть.
    
— Ты уж оставайся, а мне пора. — Ричи точно сымитировал голос Тони Кертиса и побежал вслед за Беном и Беверли.
    
Один из парней у входа в проулок поймал Беверли. Бен схватился с ним. Второй принялся молотить его кулаками по пояснице. Ричи замахнулся ногой и от души приложился к ягодицам боксера. Тот взвыл от боли. Ричи одной рукой схватил руку Беверли, другой — Бена.
    
— Бежим! — крикнул он.
    
Парень, с которым схватился Бен, отпустил Беверли и ударил Ричи. Его ухо взорвалось болью, онемело, а потом стало совсем горячим. В голове раздался пронзительный свистящий звук. Очень похожий на тот, который бывает при проверке слуха, когда школьная медсестра закрывает уши наушниками.
    
Они побежали по Центральной улице. Люди оглядывались на них. Большой живот Бена мотало из стороны в сторону. Конский хвост Беверли подпрыгивал. Ричи отпустил руку Бена и прижимал большим пальцем очки ко лбу, чтобы не потерять их. В голове по-прежнему звенело, и он не сомневался, что ухо раздуется, но это нисколько не портило ему настроения. Он рассмеялся. Беверли присоединилась к нему. Скоро смеялся и Бен.
    
Они свернули на Судейскую улицу и плюхнулись на скамью перед полицейским участком: в тот момент им казалось, что нет в Дерри другого места, где они могли бы чувствовать себя в безопасности. Беверли одной рукой обняла за шею Бена, другой — Ричи. Изо всех сил прижала их к себе.
    
— Это было круто! — Ее глаза сверкали. — Вы видели этих парней? Вы их видели?
    
— Я их видел, будь уверена, — выдохнул Бен. — И не хочу увидеть их еще раз.
    
Его слова вызвали новый приступ истерического хохота. Ричи все время ждал, что из-за угла на Судейскую улицу вывалится банда Генри и набросится на них, несмотря на близость полицейского участка, и все равно не мог сдержать смех. Как и сказала Беверли, это было круто.
    
— «Клуб неудачников» выдает классный прикол! — восторженно выкрикнул Ричи. — Бах-бах-бах! — Он сложил ладони рупором и произнес Голосом Бена Берни:[157] «Молодцы, детки, МО-ЛОД-ЦЫ, МО-ЛОД-ЦЫ!»
    
Коп высунул голову из открытого окна второго этажа и закричал:
    
— А ну, малышня, кыш отсюда! Немедленно! Встали и ушли!
    
Ричи открыл рот, чтобы изречь что-нибудь знаменательное (и ведь мог, недавно обретенным Голосом ирландского копа), но Бен пнул его в ногу.
    
— Заткнись, Ричи. — И тут же засомневался, неужели это он только что сказал такое.
    
— Точно, Ричи. — Бев с обожанием смотрела на него. — Бип-бип.
    
— Хорошо. — Ричи пожал плечами. — Так что будем делать? Хотите найти Генри Бауэрса и спросить, нет ли у него желания обсудить все за игрой в «Монополию»?
    
— Прикуси язык, — одернула его Бев.