1 2 3 4 5 6 7 8 9 
– Вернись в Чикаго с матерью и отцом, – спокойно повторил Луис. – Они уезжают завтра. Если ты позвонишь им прямо сейчас, а потом перезвонишь в аэропорт, то вполне вероятно улетишь вместе с ними на одном самолете.
    
– Луис, ты что, с ума сошел? Это после того, что произошло у тебя с моим отцом…
    
Луис почувствовал, что говорит намного бойчее, чем следовало. Его охватило некое, странное возбуждение. Словно защитник в футболе, он получил мяч, и должен был провести его ярдов семьдесят, играя и не выпуская его. Луис никогда не был хорошим лгуном, и он не распланировал все детали, но сейчас, когда он рассказывал правдоподобную ложь, полуправду, заранее придуманные объяснения лились потоком.
    
– Драка – одна из причин, по которой я хотел бы, чтобы ты и Элли отправились с твоими родителями в Чикаго. В этот раз мы должны залатать эту рану, Речел. Я это знаю.., чувствую это.., эти «часы посещения»… Когда драка началась…
    
– Но поездка в Чикаго.., я не думаю, что это – хорошая идея, Луис. Ты нам нужен. И мы тебе нужны, – Речел с сомнением смерила взглядом своего мужа. – Наконец, я надеюсь, что ты нуждаешься во мне. И никто из нас в любом…
    
– ..в любом случае не должен оставаться здесь, – уверенно заявил Луис. Он почувствовал, как отступают его страхи. – Я рад, что вы нуждаетесь во мне, и я нуждаюсь в вас – в тебе и Элли. Но прямо сейчас это проклятое.., проклятое место не для вас. Гадж еще где-то в этом доме… Для тебя и для меня, во всяком случае. Если вы останетесь здесь, это повредит Элли, я так думаю.
    
Он увидел болезненный блеск в глазах Речел и понял, что сильно обидел ее. Луису стало стыдно за такую дешевую победу. Во всех книгах, которые он читал, говорилось о том, что если кто-то умирает, все свидетели этого стараются как можно дальше уехать от этого места.., словно поддаваясь какому-то импульсу, который уводит их с опасного курса, который может лишить их сомнительной прелести реальности, не дать прочувствовать все случившееся до конца. Книги говорили: для того, чтобы забыть, лучше всего уехать куда-нибудь, и не возвращаться в свой дом, пока горе не превратится в воспоминание. Но на самом деле Луис просто не смел проводить эксперименты с трупом Гаджа, пока его родные не уехали. Он хотел отделаться от них, по крайней мере на время…
    
– Я знаю, – проговорила Речел. – Это так.., но ты же останешься здесь. Я чуть с ума не сошла, пока ты ездил в Бангор.., словно пропала часть моей души.., пустота.., а потом я нашла под кроватью четыре мачбоксовских автомобиля.., они словно ждали его возвращения.., ты же знаешь, как он играл с ними… – она стала растягивать слова, но голос ее не ломался. Слезы потекли по ее щекам. – И тогда я приняла вторую таблетку валлиума, потому что снова начала плакать.., а по телевизору эта е…я мыльная опера.., помоги мне, Луис! Ты должен нам помочь!
    
Он поддержал ее за локоть. Поддерживать за локоть – это у Луиса всегда хорошо получалось, но он чувствовал себя обманщиком. Он снова и снова возвращался к тому, чтобы повернуть создавшуюся ситуацию себе на пользу. «Все хорошо, парень. Все в порядке… Хей-хо! То ли еще будет?»
    
– На сколько ты хочешь, чтобы мы уехали? – заплакала Речел. – Будет ли конец? Если бы только я могла вернуть его, Луис, клянусь, я бы лучше смотрела за ним! Этого бы никогда не случилось, а все потому, что тот водитель ехал чересчур быстро, и я не успела.., мы.., не знаю, может, это обидно, но это правда. Я снова и снова возвращаюсь к этим событиям. Ведь его же на части разорвало, Луис, я не могу успокоиться даже когда засыпаю: во сне я вижу это снова и снова. Вижу, как он выбегает на дорогу.., я кричу ему…
    
– Ш-ш-ш, – только и сказал Луис. – Речел, ш-ш-ш!
    
Она прижалась к груди Луиса заплаканным лицом.
    
– И не важно, пусть он даже стал бы плохим, Луис. Только бы вернуть его.., пусть бы грузовик проехал минутой раньше… Мисси Дандридж позвонила, когда я плакала.., и сказала, что в «Американце» прочитала: водитель грузовика пытался покончить с собой.
    
– Что?
    
– Он пытался повеситься в гараже. Он был в шоке и глубокой депрессии, по крайней мере, так написано…
    
– Е. твою мать! Этим же он ничего не исправит, – рассердившись, проговорил Луис, и его голос прозвучал как-то отрешенно. Он почувствовал холодок, прокатившийся вдоль позвоночника. «Это место имеет определенную силу, Луис.., оно и раньше было полно силы, и ты помог ему снова наполниться силой». – Мой мальчик мертв, а шофера отпустили под залог, и он, почувствовав депрессию, попытался совершить самоубийство, когда у него на девяносто дней отобрали водительские права – просто хорошенько шлепнули по рукам…
    
– Мисси сказала, что в Эллсведе все все обо всех знают. И шофер не напился. Он не наглотался наркотиков. Он же не делал ничего плохого, просто, проезжая через Ладлоу, чересчур сильно надавил педаль газа. Потом он сам говорил, что не знает, почему так сделал. Итак, снова, снова и снова…
    
…чересчур сильно надавил на педаль газа.
    
Место набирало силу…
    
Луис отогнал эти мысли. Он нежно сжал запястье жены.
    
– Позвони своим родителям. Сделай это. Не нужно, чтоб ты и Элли торчали тут еще один день.
    
– Никуда не поеду без тебя, – сказала она, – Луис, я хочу, чтобы мы.., мне нужно, чтобы мы были вместе.
    
– Я приеду через три дня.., самое большое через четыре, – если все пойдет нормально, Речел и Элли смогут вернуться сюда через сорок восемь часов. – Я должен доделать все дела и, наконец, оформить отпуск в университете. Я не стану задерживаться, только договорюсь об отпуске, к тому же я не хочу, чтобы Саррендра оставался… Пока нас не будет, за домом присмотрит Джад, но я хочу отключить электричество и отопление. Тут тогда воцарится холод.
    
– Школа Элли…
    
– Черт возьми! Какие-то три недели! Они поймут, что у нас такие вот семейные обстоятельства. А начальство легко оформит мне отпуск. Все устроится…
    
– Луис?
    
Он замолчал.
    
– Что?
    
– Что ты скрываешь от меня?
    
– Ничего, – он посмотрел на Речел открыто, честно. – Не понимаю, о чем ты говоришь.
    
– Разве нет?
    
– Нет, конечно, нет.
    
– Ничего, пустяки. Я сейчас позвоню родителям, раз ты этого хочешь…
    
– Да, – проговорил Луис, и эти слова звоном отозвались у него в голове.
    
– Так, может, даже будет и лучше.., для Элли, – Речел посмотрела на него. Тусклые красные от валлиума, глаза. – Ты выглядишь лихорадочно возбужденным, Луис. Так, словно ты что-то задумал.
    
Она подошла к телефону и позвонила в гостиницу, где остановились ее родители, до того, как Луис смог ответить.
    
    * * *
    
    
Голдмены обрадовались просьбе Речел. Их не удивили слова Луиса о том, что он приедет к ним через два-три дня, но, в конце концов, они могли все понять. У Луиса не было ни малейшего желания возвращаться в Чикаго. Он даже запел бы, если бы мог выйти на улицу, или найти в доме укромный уголок, где его никто бы не услышал. Удача по-прежнему сопутствовала ему. От Бангора до Цинциннати в самолете оказалось свободное место, а в самолете из Цинциннати в Чикаго свободных мест не оказалось. Это означало, что Речел и Элли будут путешествовать в сопровождении Голдменов только до Цинциннати, а в Чикаго смогут вылететь только через три часа, на следующем рейсе.
    
«Словно по волшебству все так здорово складывается», – подумал Луис, опустив трубку телефона. И Джад у него за спиной быстро произнес: «Это место и раньше набиралось силой.., и я боюсь… Ах ты, е…й в рот! – голос Джада стал грубее, словно и вовсе не он это говорил. – Я наблюдал странные вещи, которые происходят в округе последние десять месяцев, мой друг. И я готов поверить, что магия этой земли опять сильна. Именно волшебство помогло тебе достать два авиабилета. А ты разве так не думаешь, дружок?»
    
Нет, не говорил Джад этих слов.
    
– Мне надо собраться, – сказала Речел. Она заметила, как Луис записал номер заказа авиабилетов на бумажке.
    
– Возьми один большой чемодан, – сказал Луис. Речел посмотрела на мужа, широко открыв глаза от удивления, чуть испуганно.
    
– Один чемодан на двоих? Луис, ты шутишь?
    
– Ну, ладно, возьми пару сумок поменьше. Но не мучайся, пакуя различные безделушки, которые могут понадобиться тебе в течение трех следующих недель, – сказав, он подумал: «Не бери их потому, что может оказаться, тебе очень скоро придется вернуться назад, сюда, в Ладлоу». – Возьми то, что нужно на неделю.., дней на десять. Можешь забрать чековую книжку и кредитные карточки. Купишь все, что нужно в Чикаго.
    
– Но мы не в состоянии… – с сомнением начала она. Она, казалось, сомневалась во всем, но уступала, слегка сконфузившись. Луис вспомнил ее удивление и то, что она сказала, когда он подарил ей драгоценный камень на цепочке.
    
– У нас есть деньги, – сказал Луис. – Ладно.., я уверен, мы можем использовать деньги, отложенные на школу Гаджу, если понадобится, хотя день или два понадобится, чтобы снять их со счета, и неделя на то, чтоб забрать наличные.
    
Она снова сморщилась, но потом успокоилась. Луис крепко обнял ее. «Она права. Ее отъезд поможет сохранить все в тайне».
    
– Не надо, Речел, – сказал он. – Не плачь.
    
Но она уже больше не могла сдерживаться.., она плакала.
    
    * * *
    
    
Когда Речел уже собирала чемодан, наверху зазвонил телефон. Луис взял трубку, думая, что это кто-то из авиакомпании насчет билетов, и им хотят сказать, что произошла ошибка и полет отменяется. «Я никогда не думал, что все пройдет так гладко!»
    
Но это звонили не из авиакомпании. Звонил Ирвин Голдмен.
    
– Я позову Речел, – сказал Луис.
    
– Нет, – мгновение Ирвин ничего не говорил, Тишина. «Может, он сидит там и пытается решить, кого позвать в первую очередь». Потом Голдмен снова заговорил. Голос его был напряженным. Казалось, отец Речел выдавливает слова, борясь против огромного внешнего сопротивления.
    
– Это с тобой я хотел поговорить. Дора хотела, чтобы я позвонил и извинился за свою.., свое поведение. Я решил… Луис, я решил, что тоже хочу извиниться…
    
«Да ну, Ирвин! Как же можно! Мой бог, кажется, я расплачусь от умиления!»
    
– Не стоит извиняться, – ответил Луис. Его голос прозвучал сухо и механически.
    
– Я вел себя непростительно, – продолжал Голдмен. Теперь уже не казалось, что он выплевывает слова, он ими откашливался. – Твое предложение относительно того, чтоб Речел и Элли отправились с нами.., как мало мне нужно…
    
Что-то очень фамильярное прозвучало в его голосе, что-то сверхъестественно фамильярное…
    
Потом Луис понял это, и его рот неожиданно сжался в тонкую линию, словно он проглотил кусочек лимона. Звонок Голдмена, после того как Речел объявила о том, что он едет в Чикаго (она-то об этом до последнего момента и не подозревала), был равносилен ее заявлению: «Луис, извини, что я такая подлая сука». Но мы-то знаем, что, став сукой, Речел выжимала из Луиса все, что хотела. Тут звучали нотки, похожие.., вырвать Речел из ее жизни.., оторвать ее от мужа.., ее отец говорил примерно так: «Извини, Луис, что я такой ублюдок».
    
Старик получил назад свою дочь и внучку. Из Мэйна они сбежали домой, к папочке. Учтиво сбежали, улетели на самолете авиакомпании «Дельта и Унитэд». Они вернулись назад в родные пампасы, туда, откуда их забрал, уволок силой дикарь Луис. Теперь Ирвин мог позволить себе великодушие. Этот старый козел считал, что выиграл… «Давай-ка забудем, Луис, что я избил тебя над телом твоего умершего сына; про то, что пнул тебя, когда ты упал, а потом своротил гроб, вывалив наружу то, что осталось от моего любимого внучка. Давай-ка забудем об этом. Давай считать прошлое – прошлым… Ужасно звучит, Ирвин, старый ты х… Хотел бы я, чтобы еще кто-нибудь из нас помер, интересно, тогда твой характер изменится?»
    
– Все в порядке, мистер Голдмен, – спокойно сказал Луис. – Все.., все будет хорошо.., это было тяжело для всех нас…
    
– Немножко неверно, – запротестовал старик, и Луис понял, хоть и не хотел этого: Голдмен не слишком уж хороший политик, раз не извинился за то, что он ублюдок. Но тесть почти плакал и голос его дрожал. – Это для всех нас ужасный день. Спасибо. Спасибо тебе от глупого, лысого старика. Я приму свою дочь, раз она нуждается в моей помощи.., я приму ее, но, может быть, ты, Луис… тоже в ней нуждаешься. То, что ты поступил так, после той драки – в общем, я сейчас чувствую себя как подонок. И думаю, поделом мне!
    
«Только бы он замолчал, иначе я назову его так, как я считаю нужным – Ублюдок!!!»
    
– Может, Речел говорила тебе, Луис, у нас ведь была еще одна дочь.
    
– Зельда, – сказал Луис. – Да, Речел рассказывала мне о Зельде.
    
– Это очень тяжело, – проговорил Голдмен дрожащим голосом. – Очень тяжело для всех нас. А для Речел, особенно, возможно… вообще Речел присутствовала, когда умерла 3ельда… для Доры все случившееся тоже очень тяжело и для меня… Дора сильно переживает…
    
«Так ты думаешь о Речел? – захотел закричать Луис. – Ты думаешь, что твоя дочь не очень уж и расстроилась? Двадцать лет и она снова оказалась в тени Смерти. Снова! Плохая, ужасная вещь случилась снова! Просто чудо, что она не загремела в е…ю психушку. Не говори мне о том, как тяжело тебе и твоей жене, ты – ублюдок!»
    
– С той поры, как умерла Зельда, мы.., мы цепляемся за Речел.., всегда хотим уберечь ее.., и что-то для нее сделать. Разрешить те проблемы, которые возникают у нее.., так мы поступали раньше. Помогали ей…
    
Да, старик почти плакал! Почему же он плакал? Для Луиса было бы проще, если бы Ирвин придерживался своей полной ненависти политики. Было бы проще. Луис намеренно вызвал в памяти образ Голдмена, который полез в карманчик жилета за чековой книжкой.., и неожиданно на заднем плане этой картины появилась Зельда Голдмен – беспокойный дух в загаженной кровати. Ее породистое еврейское личико исказила злоба, руки вытянулись, став клешнями. Дух Голдменов! Оз – Веикая и Ушшасная.
    
– Спасибо, – сказал Луис. – Спасибо, мистер Голдмен… Ирвин… Но теперь давайте не будем делать так, чтобы было еще хуже, ладно?
    
– Теперь я верю, что ты – хороший человек. Я ошибался в тебе, Луис. Ах, послушай.., я знаю, что ты думаешь, что я – дурак. Ты думаешь, я говорю все это потому, что могу теперь все это сказать. Ты, конечно, думаешь: он добился того, чего хотел, и снова пытается меня купить, но… Луис, я клянусь…
    
– Не надо больше, – мягко сказал Луис. – Я не могу.., я на самом деле не могу поехать, – теперь и его голос дрожал. – Простите меня за то, что я не еду, ладно?
    
– Хорошо, – сказал Голдмен и вздохнул. Луис решил: «Это – вздох облегчения». – Но я скажу снова: прошу прощения. Можешь не принимать мои извинения. Но все, что я хочу сказать, Луис: я прошу простить меня.
    
– Хорошо, – ответил Луис. Он закрыл глаза. В голове у него гудело. – Спасибо вам, Ирвин. Ваши извинения приняты.
    
– Спасибо тебе, – сказал Голдмен. – И еще раз спасибо за то, что они поедут в Чикаго. Возможно, это как раз то, в чем они обе нуждаются. Мы будем ждать их в аэропорту.
    
– Хорошо, – ответил Луис, и неожиданно у него появилась идея. Была она безумная и в то же время совершенно нормальная. Пусть прошлое станет прошлым.., и пусть Гадж лежит в своей могиле на кладбище «Плеасантвиев». Действительно, вместо того, чтобы пытаться приоткрыть дверь, которая так быстро захлопнулась, он лучше бы опустил двойной засов и выбросил ключ. Еще он подумал, как скажет о Гадже своей жене, когда все случится. Развеять все эти страхи и купить еще один билет! Ведь они могут провести в Чикаго все лето. Он, его жена и их милая дочь. Они сходят в зоопарк и планетарий, покатаются по озерам. Он возьмет Элли на вершину «Башни Морей» и покажет ей «Средний Запад», вытянувшийся словно огромная плоская игральная доска – богатую и заснувшую страну. Потом, уже в середине августа, они вернутся домой, и дом уже не будет казаться им таким печальным, полным теней, и, возможно, они все начнут заново. И не будет никакого изуродованного Гаджа.
    
Но не означает ли это: убить собственного сына? Убить во второй раз?
    
Внутренний голос пытался спорить, убеждать, что это совсем не здорово, воскрешать мертвецов, но Луис не слушал.
    
– Ирвин. Сейчас я должен идти. Я хочу проверить, все ли собрала Речел и легла ли она в кровать.
    
– Все в порядке. До свидания, Луис. И, пожалуйста, больше…
    
«Если он повторит это еще раз, я к еб…й матери закричу».
    
– До свидания, Ирвин, – сказал он и повесил трубку.
    
    * * *
    
    
Речел уже закончила разбирать вещи, когда он поднялся наверх. Блузки лежали на кровати, нижнее белье висело на спинках стульев, чулки – на дверной ручке. Туфли, словно солдаты на параде, выстроились под окном. Речел собиралась медленно, но действовала последовательно. Однако, Луис видел, что Речел такими темпами потребуется как минимум три дня (а может, и все четыре). У Луиса возникло желание поговорить с ней об этом, но вместо этого он просто стал помогать ей.
    
– Луис, – сказала она, когда они уже укладывали последний чемодан (Луис сидел на чемодане, а Речел пыталась застегнуть замки), – ты уверен, что ничего не хочешь мне рассказать?
    
– Во имя бога, дорогая, о чем ты?
    
– Не знаю, о чем. – ровно сказала она. – Вот поэтому и спрашиваю.
    
– Как ты думаешь, что я собираюсь делать? Отправлюсь в бордель? Пойду по рукам? Что?
    
– Не знаю… Но все равно, поездка в Чикаго кажется мне неправильной. У меня такое ощущение, что ты просто пытаешься избавиться от нас.
    
– Речел, это смешно! – яростно и немного сердито возразил Луис. Даже в таком положении, как сейчас, он досадовал, что она заметила его ложь с такой легкостью.
    
Речел безнадежно улыбнулась.
    
– Ты никогда не умел хорошо лгать, Луис.
    
Он снова запротестовал, но она его перебила.
    
– Элли приснилось, что ты умер, – сказала она. – В прошлую ночь она проснулась с криками, и я подошла к ней. Я прилегла рядом с ней и проспала так два или три часа, а потом вернулась назад, к тебе. Элли сказала, что во сне видела тебя сидящим за кухонным столом. Глаза твои были открыты, но она знала: ты мертв. И еще она сказала, что еще раньше слышала крики Стива Мастертона, пытавшегося тебя остановить.
    
Луис испуганно посмотрел на жену.
    
– Речел, – наконец сказал он. – Умер ее брат. Естественно, что во сне она видит других членов семьи…
    
– Подозреваю, ее сны нечто большее. То, как она рассказала мне.., детали.., мне показалось, это пророческий сон.
    
Речел слабо усмехнулась.
    
– Может, так все и случится…
    
– Да, может, и так, – сказал Луис. «Кажется, это и впрямь пророчество».
    
– Пойдем в кровать, – попросила Речел. – Валлиум больше не действует, а я не хочу быть одна. Я боюсь. Последние дни меня мучают кошмары.
    
– Кошмары?
    
– Сны о Зельде, – просто сказала Речел. – Я вижу их последние несколько ночей.., с тех пор, как умер Гадж. Когда я засыпаю, появляется она. Она говорит, что скоро придет ко мне, и в этот раз доберется до меня. Они вместе доберутся до меня: она и Гадж и отомстят за то, что я позволила им умереть.
    
– Речел, это…
    
– Я знаю. Только сон. Нормальные сны… Но все равно, пойдем спать вместе, и пусть эти сны растаят, когда ты будешь рядом.
    
    * * *
    
    
Они лежали вместе в темноте, забившись в угол Луиса.
    
– Речел, ты не спишь?
    
– Да.
    
– Я хочу у тебя спросить…
    
– Ну?
    
Луис заколебался. Он не хотел снова причинить жене боль, но ему нужно было выяснить.
    
– Ты помнишь, как мы испугались за малыша, когда ему только исполнилось девять месяцев? – наконец спросил он.
    
– Да. Да. Конечно. А почему ты спрашиваешь? ..Когда Гаджу только исполнилось девять месяцев, Луис начал волноваться относительно размера черепа своего сына. Луис сверился с диаграммами, на которых был обозначен нормальный размер черепа ребенка в первые месяцы после рождения. За четыре месяца череп Гаджа прошел большую часть кривой развития за год, а потом даже опередил положенный график. У Гаджа не было проблем, он свободно поднимал голову (теперь-то со смертью Гаджа проблема и вовсе исчезла), но тогда Луис, на всякий случай, отвез сына к нейрологу Джорджу Тариффу, который, возможно, был лучшим нейрологом на Среднем Западе. Речел хотела знать, что не так, и Луис сказал ей правду: он боялся, что Гадж гидроцефалик. Лицо Речел тогда очень побледнело. Она стала печальной.
    
– Он кажется мне вполне нормальным, – сказала она мужу. Луис кивнул.
    
– И мне тоже. Но я не хочу игнорировать тревожный сигнал.
    
– Да, ты не должен, – сказала она. – Мы не должны!
    
Тардифф смерил череп Гаджа и нахмурился. Потом тыкнул двумя пальцами ребенку в лицо – проверка реакции. Гадж отпрянул. Тардифф улыбнулся. У Луиса чуть отлегло от сердца. Тардифф дал Гаджу подержать мяч. Гадж некоторое время держал его, а потом уронил. Тардифф вернул мяч ребенку, глядя в глаза Гаджу. Гадж следил за мячом.
    
– Я скажу, что пятьдесят пять процентов за то, что он – гидроцефалик, – позже, в своем кабинете сказал Тардифф Луису. – Но, может быть, это просто какая-то странная особенность. Если даже с ним что-то не то, болезнь пока слабо выражена. Ребенок выглядит нормальным. Недавно разработанная операция может решить проблему.., если, конечно, такая проблема существует.
    
– Хирургическая операция на мозгу? – сказал Луис.
    
– Мозг затрагивается минимально.
    
Луис начал изучать этот вопрос после того, как встревожился из-за размера головы Гаджа. Операция на мозгу, в результате которой можно было отлить излишек мозговой жидкости, не казалась ему такой уж опасной. Но он молчал, решив для себя: лучше, если операции и вовсе не будет.
    
– Конечно, – продолжал Тардифф, – существует возможность того, что ваш сын уже в девятимесячном возрасте (раньше операцию делать нельзя) будет иметь чересчур большую голову и тогда операцию будет делать поздно. Понимаете?
    
Луис понимал.
    
Гадж провел ночь в Христианском Госпитале. Ему сделали полную анестезию. Его головку упрятали в специальное приспособление, которое выглядело словно сушилка для одежды. Речел и Луис ждали внизу результатов полного исследования, а Элли провела день с бабушкой и дедушкой, смотрела «Сезам Стрит» часа три без остановки по видео. Для Луиса это были долгие, серые часы, когда он сидел и представлял себе возможные неудачные варианты операции. Смерть от анестезии; смерть во время операции. Гадж мог стать дебилом из-за гидроцефалии или эпилептиком… Он мог ослепнуть… Ох, да могло случиться все, что угодно. «Полный комплект болезней», – подумал Луис, вспомнив. – «А ведь я же всего-навсего простой терапевт».
    
Около пяти в комнату для родителей зашел Тардифф. У него с собой было три сигареты. Одну он сунул в рот Луису, вторую вручил Речел (она была слишком изумлена, чтобы возражать), а третью закурил сам.
    
– Ваш ребенок в порядке. Никакой гидроцефалии.
    
– Слава богу, – сказала Речел и одновременно засмеялась. – Я буду курить, пока не вытошнит!
    
Усмехнувшись, Тардифф дал всем прикурить. «Тогда Бог спас Гаджа чтобы принести его в жертву 15 шоссе, доктор Тардифф», – подумал Луис.
    
– Речел, если бы он был гидроцефаликом.., ты любила бы его?
    
– Что за странный вопрос, Луис?
    
– Да или нет?
    
– Любила бы, конечно. Я не могла бы не любить Гаджа.
    
– Даже если бы он превратился в дегенерата?
    
– Да.
    
– И ты не захотела бы отдать его в приют?
    
– Нет, не захотела бы, – медленно ответила Речел. – Я уверена, с теми деньгами, что ты сейчас зарабатываешь, мы смогли бы подыскать ему какое-то по-настоящему хорошее место.., но все же думаю, я хотела бы, чтобы он остался с нами, если бы мы смогли… Луис, почему ты спрашиваешь об этом?
    
– Потому что я думал о твоей сестре Зельде, – сказал он, хоть и сам был удивлен столь очевидным ответом. – Не думаю, чтобы ты смогла через это пройти.
    
– Такого не будет, – сказала она немного удивленно. – Гадж., ладно Гадж – это Гадж. Он наш сын и это все меняет. Я бы точно смогла. Я уверена. Я бы решила.., а ты бы отправил его в лечебницу? В место вроде Пинленда?
    
– Нет.
    
– Тогда давай спать. – Хорошая идея.
    
– Мне кажется, сейчас я смогу заснуть, – сказала она. – Я хочу, чтоб этот день, наконец, кончился.
    
– Аминь! – сказал Луис.
    
Через некоторое время, сонным голосом Речел позвала Луиса:
    
– Ты в порядке, Луис.., такие сны и кошмары?..
    
– В порядке, – прошептал он и поцеловал ее в лоб. – Теперь спи.
    
«Сны Элли выглядят словно пророчество».
    
Он еще долго не мог заснуть и перед тем, как ему это все же удалось, изогнутая кость Луны уже появилась в окне у него над головой.
   
   
    
     
Глава 43
    
    
Следующий день выдался теплым, и Луис вспотел, перетаскивая багаж Речел и Элли, получая их билеты. Он полагал, что должен сделать им на прощание какой-то подарок, и почти не чувствовал боли в сердце от того, что отправлял свою семью на самолете в Чикаго.
    
Элли ушла в себя, и вела себя немного странно. Несколько раз за утро Луис замечал, что выражение лица девочки странно задумчиво.
    
«Словно у нее сработал глубоко запрятанный комплекс», – сказал он сам себе.
    
Елена ничего не сказала родителям, когда узнала, что вместе с мамой отправляется в Чикаго, и, возможно, пробудет там до конца лета, но прежде чем отправиться в путь, ей надо позавтракать («Кокао Беарс»). После завтрака она молча поднялась наверх и надела платье и туфли, которые выбрала для нее Речел. Фотографию с Гаджем, сидящим на санках, она потащила с собой в аэропорт. Она спокойно сидела на одном из пластиковых кресел в зале, пока Луис отстоял очередь и, наконец, получил их билеты, грузовые и посадочные талоны.
    
Мистер и миссис Голдмены приехали за сорок минут до начала посадки. Ирвин Голдмен выглядел опрятно (даже не потел) в кашемировом пальто на подкладке, несмотря на восемнадцать градусов тепла. Он отправился к столу фирмы «Авис», сдать ключи от машины, которую они брали напрокат, а Дора Голдмен подсела к Речел и Элли.
    
    * * *
    
    
Некоторое время Луис и Голдмен просто изучали друг друга. Луис опасался, что начнется реприза о моем эго, но ничего подобного не случилось. Голдмен удовлетворился тем, что пожал руку Луису и тихо поздоровался, растерянным взглядом наградил он своего зятя, и Луис понял, что этот человек уже с утра изрядно выпил.
    
Они поднялись на эскалаторе и присели в зале ожидания, почти не разговаривая. Дора Голдмен, нервничая, теребила в руках роман Эрика Йонга, но так и не открыла его. Она по-прежнему немного нервно поглядывала на фотографию, которую держала в руках Элли.
    
Луис спросил дочь, не хочет ли она прогуляться с ним к киоску, выбрать что– нибудь почитать, чтоб ей было не скучно на борту самолета.
    
Элли задумчиво посмотрела на отца. Луису это не понравилось. Он разнервничался.
    
– Тебе будет хорошо с дедушкой и бабушкой, – сказал он, когда они немного отошли.
    
– Да, – согласилась девочка. – Папочка, а я не стану как ленивый офицер? Анди Пасиока рассказывал о ленивом офицере и о том, как тот ходил в школу шкиперов…
    
– Не волнуйтесь об этом, – сказал отец. – Я позабочусь о школе, так что ты потом без всяких проблем перейдешь во второй класс.
    
– Я на это рассчитываю, – серьезно заметила Элли. – Я никогда не училась во втором классе, только в первом. Я не знаю, как это: учиться во втором классе. И, наверное, там будут задавать домашние задания?
    
– Все будет хорошо.
    
– Папа, а тебе наплевать на деда?
    
Луис уставился на дочь.
    
– Почему во всем мире именно у меня.., ты думаешь, я не люблю деда?
    
Элли пожала плечами, словно это не так уж сильно и интересовало ее.
    
– Когда ты говоришь с ним, ты выглядишь так, словно тебе на него плевать.
    
– Элли, нехорошо так говорить.
    
– Извини.
    
Она наградила отца странным, обреченным взглядом, а потом повернулась к рядам книг: Марсер Майер, Мориц Сендак, Ричард Скорри, Беатрис Поттер и другие известные имена, в том числе доктор Сеусс. «Как эти детские писатели все понимают? Откуда они так много знают о детях? Что знает Элли? Какое это влияние на нее оказывает? Элли, что ты прячешь за маской, надетой сейчас на твое бледное, маленькое личико? Плевать на него.., о, Господи!»
    
– Могу я взять это, папочка! – девочка держала в руках книгу доктора Сеусса и еще одну книгу, которую Луис последний раз видел в раннем детстве, – историю о Маленьком Черном Самбо и о том, как в один прекрасный день тигры приобрели свои полоски.
    
«Я думал, они уже не издают эти книги», – ошеломленно подумал Луис.
    
– Да, – ответил он дочери, и они встали в очередь в кассу. – Твой дед и я хорошо относимся друг к другу, – сказал он и подумал об истории, которую рассказала ему его мать: если женщина по-настоящему хочет, она «находит» ребенка. Он вспомнил, как глупо и опрометчиво пообещал себе, что никогда не будет врать собственным детям. За последние несколько дней он превратился в опытного лжеца, он сам это чувствовал, но он не хотел думать об этом сейчас.
    
– Угу, – только и сказала Элли и замолчала. Это молчание показалось Луису очень тяжелым. Чтобы разрушить его, он спросил:
    
– Как ты думаешь, тебе будет хорошо в Чикаго?
    
– Нет.
    
– Нет? Почему нет?
    
Она снова печально посмотрела на него.
    
– Я боюсь.
    
Луис положил руку ей наголову.
    
– Боишься? Дорогая, ты раньше не боялась летать, ведь так?
    
– Я не самолета боюсь, – ответила девочка. – Ты же знаешь, чего я боюсь, папа. Я видела во сне, что мы были на кладбище, на похоронах Гаджа.., открыли гроб, а он – пустой. Потом, во сне, я перенеслась домой, заглянула в колыбель Гаджа, а она тоже оказалась пустой… но такой грязной!
    
«Лазарь шагнул вперед…»
    
Впервые за много месяцев Луис вспомнил предупреждение мертвого Паскова… сон, после которого у него оказались грязные ноги… простыни оказались в грязи и сосновых иглах.
    
Волосы на затылке Луиса встали дыбом.
    
– Такие сны бывают, – проговорил Луис. Голос его звучал почти нормально. – Но они пройдут.
    
– Я хочу, чтобы ты улетел с нами, – сказала девочка, – или чтоб мы остались тут. Может, мы останемся, пап? Пожалуйста! Я не хочу, чтобы мы летели с бабушкой и дедушкой.., я хочу вернуться в школу. Ладно?
    
– Вернешься, но немного погодя, Элли, – сказал он. – Я обещаю, – он сглотнул. – Вот я улажу тут некоторые дела, а потом присоединюсь к вам. Тогда мы решим, что делать дальше.
    
Он использовал аргумент, который был в стиле раздраженной Элли. Такой поворот дел мог бы обрадовать девочку, если бы она в этом что-то понимала. Но ответом ему была только пугающая тишина. Луис хотел поподробнее расспросить дочь о ее снах, но не посмел. Элли всегда говорила ему больше, чем он рассчитывал услышать.
    
    * * *
    
    
После того, как Луис и Элли вернулись в зал ожидания, объявили их рейс. Открыли широкие двери, Криды и Голдмены встали в длинную очередь на посадку. На прощание Луис обнял свою жену и крепко ее поцеловал. Речел на мгновение прижалась к мужу, а потом отодвинулась, чтобы он, подняв Элли, мог прижать ее к своей щеке.
    
Элли печально посмотрела на отца.
    
– Я не хочу уезжать, – снова тихо сказала она и только Луис услышал ее шепот. – Я не хочу, чтобы мамочка уезжала.
    
– Элли, иди, – сказал Луис. – С тобой все будет в порядке.
    
– Со мной все будет в порядке, – повторила она. – А как же ты? Папа, а как же ты?
    
Очередь пришла в движение. Люди шли на посадку на 727-й, Речел взяла Элли за руку, но за мгновение до того, как она растворилась в людской массе, глаза девочки остановились на Луисе.., и Луис вспомнил, как торопилась Элли, когда улетала в Чикаго в прошлый раз: «Пойдем.., пойдем.., пойдем…»
    
– Папочка.
    
– Иди, Элли. Пожалуйста.
    
Речел посмотрела на дочь и словно в первый раз заметила ее испуганный взгляд.
    
– Элли? – позвала она, тут и Луис немного испугался. – Встань в очередь, крошка.
    
Губы Элли побледнели и задрожали, а потом жена и дочь исчезли, но уже там, у дверей, Элли обернулась, и Луис увидел откровенный ужас, написанный на ее детском личике. Луис помахал ей вслед рукой, подбадривая.
    
Но Элли не помахала ему в ответ.
   
   
    
     
Глава 44
    
    
Когда Луис вышел из здания аэропорта, холод нахлынул на него. Он начал сознавать, через что ему придется пройти. Мысленно, несмотря на возбужденное состояние, которое стало еще невыносимее, чем в тот период его жизни, когда, занимаясь в институте (Луис шесть дней в неделю пил кофе с 5 утра до одиннадцати вечера), Луис попытался еще раз все продумать, сложить отдельные части так, словно ему предстояло сдавать экзамен – самый важный из всех, что он когда-либо сдавал. И он должен его сдать, получив высший балл. Луис поехал к Бреверу – маленькому городку на другой стороне реки Пенобскот, за Бангором. Луис обнаружил подходящее место на противоположной стороне улицы от магазина Скоатсона.
    
– Могу ли я вам чем-то помочь? – спросил продавец.
    
– Да, – сказал Луис. – Мне нужен фонарь помощнее и.., что-нибудь, чтоб зачехлить его, чтоб он давал узкий луч.
    
Продавец был маленьким, тонким человеком с высоким лбом и внимательными глазами. Теперь он улыбался, но не по-доброму.
    
– Фонарик для взломщиков, приятель?
    
– Извините?
    
– Для работы в ночное время?
    
– Не только, – сказал Луис, ничуть не улыбаясь. – У меня нет лицензии взломщика.
    
Продавец замолчал, но потом решил продолжать.
    
– Другими словами, не суй нос не в свое дело, так? Ладно, посмотрим.., кстати вы не сможете подобрать фонарик с узким лучом, так что лучше всего взять кусок войлока и закрыть им световой круг, а в войлоке прорезать маленькое отверстие – вот вам и узкий луч.
    
– Хороший совет, – сказал Луис. – Спасибо.
    
– Не за что. Что-нибудь еще?
    
– Да, пожалуй, – сказал Луис. – Мне нужны: кирка, лопата и заступ. Лопата с короткой ручкой и заступ с ручкой подлиннее. Моток крепкой веревки, футов восемь длиной, пара рабочих перчаток. Холщовый или брезентовый мешок, может, футов восемь в длину.
    
– Сейчас принесу, – сказал продавец.
    
– Мне нужно откопать баллон с ядохимикатами, – попытался объяснить Луис. – Все выглядит так, словно я готовлюсь осквернить какие-то могилы, но я просто не хочу беспокоить соседей и вызывать лишние разговоры. Не знаю, удастся ли мне сделать узким луч, но я думаю, стоит попытаться. Я же должен попробовать. Может, все получится удачно.
    
– Конечно, конечно, – сказал продавец. – Лучше не совать нос в чужие дела.
    
Луис послушно засмеялся. Он купил на 58.60 всякого барахла и заплатил наличными.
    
    * * *
    
    
В то время, как цены на бензин начали подниматься, семья Кридов все реже и реже использовала большую машину. Иногда у нее барахлили рулевые системы, но Луис откладывал ремонт, отчасти потому, что не хотел выбрасывать сотню долларов на ветер, но в большей мере потому, что это большая морока… Теперь же, когда и в самом деле нужно было использовать большой, старый динозавр, он был не на ходу. Правда, у «Цивика» был багажник, но Луис нервничал по поводу того, что должен будет вернуться в Ладлоу с киркой, лопатой и заступом. У Джада Крандолла хорошие глаза. Его нельзя было недооценить. Джад сразу поймет, в чем дело.
    
Подумав так, Луис решил, что необязательно возвращаться в Ладлоу. Луис пересек Чамберяаинский мост и, приехав в Бангор, снял номер в мотеле Ховарда Джонсона.., неподалеку от аэропорта и рядом с кладбищем «Плеасантвиев». Луис зарегистрировался под именем Джи. Джи Рамона и за комнату заплатил наличными.
    
Луис попробовал вздремнуть, решив, что сможет отдохнуть здесь до наступления ночи. Он читал в какой-то Викторианской новелле: «Тяжелая работенка предстояла ему в ту ночь…», может, даже последняя работенка в его жизни…
    
Но Луис тешил себя иллюзиями, что это не так.
    
Анонимный постоялец, он лежал на кровати в мотеле под плакатом неопределенного происхождения. На плакате были изображены суда в доке на фоне старой пристани, а подпись внизу уверяла, что это сфотографировано где-то в Новой Англии. Луис лежал не раздеваясь, только ботинки снял: бумажник, деньги и ключи лежали на столе перед ним. Он заложил руки за голову. Луису было холодно, он чувствовал себя оторванным от людей, от мест, которые когда-то считал привычными для себя, даже от своей работы. Может, в этом мире и не было никакого отеля.., ни Сан Диего, ни Далласа, ни Бангкока, ни Чарлотт Амали… Луис был где-то в мире ином. Но вот у него родилась странная мысль: до того, как он вернется в привычные места, он увидит лицо своего сына.
    
План все еще прокручивался у него в голове. Луис обдумывал все детали, проверял план, пытаясь предусмотреть все препятствия, все слабые места и найти дыры. И Луис чувствовал, что на самом деле он идет по узкой ниточке, натянутой над бездонной бездной. Безумно было все вокруг, и словно где-то над головой у него хлопали крылья сов, вылетевших на охоту; сов с огромными золотистыми глазами. Луис сходил с ума.
    
Голос Тома Раша эхом отдавался у него в голове:
    
– О, Смерть, холодны твои руки.., я чувствую их на коленях своих.., в период разлуки… А может быть, ты, Смерть, явилась ко мне?..
    
Безумие. Безумно все вокруг, и кольцо сжимается, надвигается на него.
    
Он балансировал на грани реальности, изучая свой план.
    
Вечером, около одиннадцати часов, он вытащит сына из могилы, извлечет его тело из гроба, где оно лежит, запихнет разрезанного на куски, а потом сшитого кое-как, Гаджа в мешок и положит мешок в багажник «Цивика». Он вернет гроб на место и зароет могилу, поедет в Ладлоу, вытащит тело Гаджа из машины.., и отправится на прогулку… Да, именно на прогулку…
    
Если Гадж вернется, у Луиса будет два выхода. Первая возможность: Гадж вернется Гаджем, может, заторможенным или медлительным в движениях (только в самых отдаленных тайниках своего разума Луис лелеял надежду на то, что Гадж вернется таким, как был, точно таким же, как он был раньше.., ведь, правда, и такое возможно, не так ли?), но оставшись его сыном, сыном Речел, братом Элли.
    
С другой стороны, Луис мог увидеть некое чудовище, которое придет по лесной тропинке. Он допускал, что появление чудовища вполне возможно; даже не чудовища, а демона – существа Зла, гостя из Немира, который может вселиться в воскресшее тело, так как душа Гаджа уже отлетела.
    
В любом случае: он и его сын останутся одни. И он будет…
    
«Я поставлю правильный диагноз».
    
Да. Так и будет.
    
«Я поставлю правильный диагноз не только его телу, но и духу. Я сделаю скидку на травму от несчастного случая, который он может помнить, а может и не помнить. Поставив его перед собой, как Черча, я определю, что с ним. И может быть, мне удастся вернуть Гаджа в семью, потому что я-то все успею сделать в течение сорока восьми часов, максимум семидесяти двух часов с момента смерти. Но если изменения окажутся такими уж серьезными.., или если Гадж вернется таким же как Тимми Батермен – злым существом.., я его убью!»
    
Как доктор, он чувствовал, что сможет вторично убить Гаджа, если Гадж станет вместилищем некоего духа зла.., совершенно точно он сделает это. Луис не представлял себе всю трудность приведения в исполнение подобного приговора и всю заманчивость отмены его. Он считал, что сможет убить Гаджа так же, как смог бы убить крысу – разносчицу бубонной чумы. И никаких мелодрам. Растворенная таблетка, может, даже парочка для верности. Если необходимо, инъекция. У него в саквояже есть морфин. На следующую ночь он вернет безжизненное тело на кладбище «Плеасантвиев», положит его назад и не станет испытывать удачу во второй раз. Никто даже не узнает, что он попытался это сделать. Он легко и безопасно поэкспериментирует с альтернативой Хладбища Домашних Любимцев, и у него по-прежнему не будет сына… Тому, что он собирался поступить именно так, было много причин. Возвращать же труп на кладбище в случае неудачной попытки Луис решил потому, что единственным местом, где он бы потом смог в третий раз похоронить Гаджа, было Хладбище, но дети, которые хоронят на Хладбище своих любимцев, могли случайно раскопать могилу через год, пять или десять лет. Когда-нибудь кто– нибудь мог натолкнуться на трупик Гаджа. И существовала еще одна причина. Хладбище Домашних Любимцев было слишком.., близко.
    
Закончив эксперимент, он полетит в Чикаго и присоединится к своей семье. Ни Речел, ни Элли не должны были знать об этом рискованном эксперименте.
    
Потом Луис рассмотрел другой путь – так, если все не получится, как он рассчитывает. Тогда после «экзаменационного периода» он и Гадж оставят их новый дом, уедут ночью. Он возьмет с собой только самое необходимое.., бумаги там разные, и больше он никогда не вернется в Ладлоу. Он и Гадж на время остановятся в мотеле, может, даже в том самом, где он лежит сейчас.
    
На следующий день, утром, он пересчитает все наличные деньги, включая чеки Американ Экспресс («перед тем, как уехать из дому со своим воскресшим сыном, надо не забыть ими запастись», – подумал он) и все обратит в наличку. Он и Гадж куда-нибудь отправятся, скорее всего во Флориду. Оттуда он позвонит Речел, расскажет ей, где он, скажет, чтоб она взяла Элли, купила билеты на самолет, не говоря отцу и матери, куда отправляется. Луис верил, что сможет уговорить свою жену поступить именно так. «Ни о чем не спрашивай, Речел. Только приезжай. Прямо сейчас. Сию минуту».
    
Он скажет ей, где он (они) остановились. Какой-нибудь мотель. Речел и Элли возьмут напрокат машину. Он возьмет Гаджа, когда пойдет открывать им дверь. Может, даже разденет его до плавок, чтобы было видно, что это не розыгрыш.
    
А потом…
    
Ах, о том, что будет дальше, он старался не думать. Он вернулся назад и начал все сначала. Он был уверен, что если все сработает, это будет означать начало новой жизни, в которой не будет Ирвина Голдмена, использовавшего свою чековую книжку, чтобы разлучить их. Вот так-то.
    
Неожиданно Луис припомнил, как они приехали в этот дом. Он вновь ощутил нервозность.., все, что случилось тогда: свой испуг, желание убежать и устроиться врачом в Диснейленде. Может, все так и произойдет.
    
Луис увидел себя, одетого в белое. Он возвращал к жизни беременную женщину, которая по глупости отправилась на «Магическую Дорогу» и лишилась чувств. «Разойдитесь! Разойдитесь! Ей нужен воздух!» – услышал он свой голос. Беременная женщина открыла глаза, а потом с благодарностью ему улыбнулась.
    
Его мысли отвлеклись от приятных фантазий. Луис уснул. Он спал, а в это время его дочь, летящая в самолете, проснулась, закричав от ужаса, сжав руки и испуганно вытаращив глаза. Самолет пролетал над Ниагарским водопадом. Луис спал, когда стюардесса пробежала вдоль ряда кресел посмотреть, что случилось. Он спал, когда Речел, совершенно измотанная, пыталась утешить Элли. Он спал, а Элли кричала снова и снова: «Это Гадж! Мамочка, это Гадж! Гадж жив! Он утащил скальпель из папиного саквояжа! Не дай ему найти меня! Не дай ему добраться до тебя.., до папочки!»
    
Луис спал, а Элли, наконец, успокоившись, прижалась к груди матери. Ее глаза были широко открыты, полны слез. Тогда Дора Голдмен подумала, что это.., самое ужасное, что могло случиться с Элли. И Дора вспомнила, какой была Речел после смерти Зельды.
    
Луис спал и проснулся в пять пятнадцать, когда угасли лучи солнца.
    
«Дурная работа», – подумал он глупо и встал.
   
   
    
     
Глава 45
    
    
Когда самолет Соединенных Штатов, совершающий рейс 419, коснулся взлетно-посадочной полосы аэропорта О'Хара и десять минут четвертого высадил пассажиров – все шло по расписанию, Элли Крид почти оправилась от истерики. Речел все еще была сильно напугана.
    
Если бы вы в этот момент осторожно прикоснулись к плечу Элли, она бы подскочила и уставилась на вас, словно вы чудовище. Она сильно, не переставая, дрожала, словно ее бил электрический ток. Слишком страшным был кошмар, привидевшийся во сне в самолете, но это… Речел просто не знала, как справиться с этим.
    
Когда Элли дошла до зала ожидания, ноги у нее подкосились, и она просто рухнула. Она не могла подняться, так и лежала на ковре, а мимо проходили люди (некоторые смотрели на нее с симпатией, но отвлеченно; люди, которые едут транзитом и не могут позволить себе роскоши волноваться по пустякам). Элли так и лежала, пока Речел, наконец, не подняла ее, не взяла девочку на руки.
    
– Элли, что с тобой? – спросила Речел.
    
Но Элли не ответила. Они прошли через зал к багажным стойкам, и там Речел увидела своих маму и папу. Родители ждали дочку и внучку. Речел махнула им свободной рукой, и они подошли.
    
– Мы решили подождать вас тут, – сказала Дора. – Речел? Что с Еленой?
    
– Ей нехорошо.
    
– Где тут туалет, мамочка? Мне нужно туда.
    
– О, боже! – отчаянно проговорила Речел, прижимая к себе дочь. Женский туалет был в другом конце зала и Речел с Элли поспешили туда.
    
– Речел, мне помочь? – спросила Дора.
    
– Нет. Получите багаж. Вы знаете, как выглядят чемоданы и вот вам квитанции. У нас все будет в порядке.
    
Слава богу, что женский туалет оказался пуст. Речел отвела Элли к унитазу, предварительно опустив десятицентовик, и увидела, что («Слава богу, что замки на всех трех кабинах сорваны!») в одной из кабинок на стене простым карандашом было написано:
    
«Сэр Джон Краппер – Еб…я свинья!»
    
Речел распахнула дверцу. Элли, постанывая, держалась за живот. Она дважды рыгнула, но ее не вырвало. Всего лишь сухие позывы к рвоте. И все на нервной почве.
    
Когда Элли почувствовала себя немного лучше, Речел отвела ее к раковине и вымыла лицо дочери. Элли была бледной и под глазами у нее появились круги.
    
– Элли, в чем дело? Ты не могла бы мне рассказать?
    
– Я не знаю, – ответила девочка. – Но я знаю: что-то не так с папочкой. С ним что-то не так с того момента, как он заговорил об этой поездке. С ним что-то не так.
    
«Луис, что ты скрываешь? Ты ведь что-то скрываешь? Я вижу это, даже Элли видит».
    
Речел ведь тоже нервничала весь день, словно ждала какого-то удара – неприятного известия. Она чувствовала, что ей два или три дня осталось до месячных и была напряжена до предела, в любой момент готова рассмеяться или расплакаться.., или закричать от головной боли, которая, словно пуля, пронзала ее мозг время от времени, последние три часа.
    
– Что? – проговорила она, обращаясь к отражению Элли в зеркале над раковиной. – Дорогая, что же не так с папочкой?
    
– Я не знаю, – ответила Элли. – Это был сон. Что-то связанное с Гаджем. И может быть, даже с Черчем. Я не помню. Я не знаю.
    
– Элли, что ты видела во сне?
    
– Я во сне была на Хладбище Домашних Любимцев, – начала Элли. – Паксов привел меня на Хладбище и сказал, что папочка хочет явиться туда и совершить нечто ужасное.
    
– Паксов? – Стрела ужаса пронзила сердце Речел. Почему это имя показалось ей таким знакомым? Казалось, она и раньше слышала его.., или какое-то похожее имя.., но она не могла никак вспомнить, где она его слышала. – Ты видела сон о том, как кто-то по имени Паксов отвел тебя на Хладбище Домашних Любимцев?
    
– Да. Это он сказал, что его так зовут. И… – глаза девочки неожиданно округлились.
    
– Ты вспомнила что-то еще?
    
– Он сказал, что послан предупредить, но не может вмешиваться. Он сказал, что будет.., я не знаю.., что будет рядом с отцом, потому что отец был рядом с ним, когда его душа от.., от.., я не помню! – разрыдалась Элли.
    
– Дорогая, – сказала Речел. – Я думаю, ты видела во сне Хладбище, потому что думала о Гадже. И я уверена: папочка все делает правильно. Теперь тебе лучше?
    
– Нет, – всхлипнула Элли. – Мамочка, я боюсь. А ты не боишься?
    
– Нет.., нет, – ответила Речел, слегка встряхнув головой.., но на самом деле она боялась. Речел боялась, а это имя Паксов, казалось ей почему, знакомым. Она чувствовала, что слышала его в связи с чем-то ужасным несколько месяцев или даже лет назад, и это заставляло ее нервничать.
    
Она чувствовала что-то.., что-то назревающее, набухающее – нарыв ужаса, готовый лопнуть. Что-то ужасное. И необходимо было остановить этот ужас. Но что же должно случиться?
    
– Я уверена, все будет хорошо, – сказала она Элли. – Хочешь, пойдем назад к бабушке и дедушке?
    
– Ладно, – без всякого желания согласилась Элли.
    
Пуэрториканка завела в женский туалет своего маленького сына, страшно ругая его. Большое мокрое пятно красовалось на «бермудах» малыша, и, на мгновение, с парализующим отчаяньем Речел показалось, что это Гадж. Горе, словно новокаин, подавило излишнюю нервозность.
    
– Пойдем, – сказала она Элли. – Мы позвоним папочке, когда приедем к дедушке домой.
    
– Он тоже был в шортах, – неожиданно сказала Элли, глядя на малыша.
    
– Кто, дорогая?
    
– Паксов, – ответила Элли. – Во сне он был в красных шортах.
    
Снова имя Паксова заставило что-то шевельнуться в душе Речел, а потом она почувствовала слабость в коленях.., но надо было идти…
    
Они добрались до отделения выдачи багажа. Речел издали увидела шляпу отца. Он, единственный тут, носил шляпу. Дора Голдмен стояла у окна, рядом с двумя чемоданами. Речел посадила Элли на один из них.
    
– Ты чувствуешь себя лучше, дорогая? – спросила Дора у внучки.
    
– Немного лучше, – ответила Элли. – Мамочка?
    
Девочка повернулась к Речел и замолчала. Речел качнулась вперед, зажав рукой рот, ее лицо побледнело. Она вспомнила тот ужасный случаи с Пасковым. Конечно, Речел не знала всего.., она пыталась припомнить детали. Конечно…
    
– Мамочка?
    
Речел медленно повернулась к дочери, и Элли услышала, как скрипят суставы ее матери. Речел медленно отняла руку от рта.
    
– Как ты называла человека, который пришел к тебе во сне, Элли?
    
– Мамочка, ты…
    
– Человек во сне назвал свое ими. Ну же?
    
Дора посмотрела на свою дочь, потом на внучку так, словно они обе сошли с ума.
    
– Да, но я не могу вспомнить.., не торопи меня…
    
Опустив глаза, Речел увидела, что рукой, словно маньяк, она сжимает предплечье Элли.
    
– Это был Виктор?
    
Элли резко выдохнула.
    
– Да, Виктор! Он сказал, что его зовут Виктор! Мамочка, ты тоже видела его во сне?
    
– Не Паксов, – продолжала Речел. – Пасков?
    
– Я так и сказала: Пасков.
    
– Речел, что случилось? – спросила Дора. Она взяла Речел за руку и вздрогнула от холода. – Так что же с Еленой?
    
– Дело не в Елене, – ответила Речел. – Дело в Луисе. Я так думаю. С Луисом что-то не то. Посиди с Элли, мам. Я хочу позвонить домой.
    
Речел направилась к телефонным будкам, выгребая из карманов монетки. Она набрала телефон, но никто не ответил.
    
– Может, попробуете позвонить позже? – спросил ее оператор телефонной станции.
    
– Да, – согласилась Речел и снова взялась за трубку. Некоторое время она просто смотрела на телефонный аппарат.
    
«Он сказал, что послан предупредить, но не может вмешиваться. Он сказал, что будет.., будет рядом с отцом, потому что отец был рядом с ним, когда его душа от.., от.., я не помню!»
    
– Отлетела! – прошептала Речел. Ее пальцы сжали сумочку. – Мой Бог, вот что это было за слово.
    
Она попыталась собраться с мыслями. Там, в Ладлоу что-то происходило, что-то сверхъестественное, связанное со смертью Гаджа и их неожиданным отлетом. Как Элли могла узнать о молодом человеке, который умер на руках у Луиса?
    
«Не могла она о нем узнать, – безжалостно ответила Речел сама себе. – Ты же прятала ее от всего, что связано со Смертью… Даже от возможной Смерти ее кота. Вспомни тот глупый спор! Ты оберегала ее от этого. Потому что боялась тогда и боишься сейчас! А того парня звали Виктор Пасков. Виктор Пасков, почему же сейчас такая отчаянная ситуация, Речел? Настолько все плохо? Что, черт побери, происходит?»
    
Ее руки дрожали так сильно, что только со второй попытки ей удалось достать новую монету, чтобы позвонить миссис Чарлтон. Нет, в Лазарете Луиса не было, и все удивились бы, если бы он сегодня вышел на работу. В голосе Чарлтон звучали нотки симпатии. Почувствовав это, Речел попросила передать, если, конечно, Луис появится на работе, чтоб он перезвонил домой, к ее родителям. Да, номер у него есть, ответила Речел на вопрос Чарлтон. Не стоит говорить медсестре (которая, возможно, и так знает, но Речел показалось, что не знает), что дом ее родителей находится в противоположном конце континента.
    
Повесив трубку, Речел почувствовала, что взмокла и дрожит.
    
Она слышала имя Паскова где-то еще, точно. Мой боже… Какое-то ускользающее воспоминание… Может, обрывки собственного сна? Речел что-то тоже знала, но не могла вспомнить. И слово.., вроде бы это какое-то трудное слово, вроде «дискорупоративный» или «дискорпаративный», так что ли? Все это ерунда.., подсознанию нужна только какая-нибудь маленькая зацепочка.
    
Речел вспомнила преподавателя психологии в колледже. Этот преподаватель утверждал, что при правильном подходе ваша память может выдать имена всех людей, которых вы когда-либо знали, вы могли бы перечислить все, что когда– либо ели, вспомнить, какая погода была в любой день вашей жизни. Он приводил удивительные примеры такого сверхвнимания, говоря, что человеческий мозг – компьютер с невероятным объемом памяти.., не то 16, не то 32 или даже 64 биллиона мегабайт, а может, и намного больше. Скажем, несколько тысяч биллионов. И каковы возможности каждого человеческого «чипа» относительно записи информации? Никто не знал. Но такие возможности просто невероятны, – так говорил преподаватель. Осталось только научиться в нужный момент извлекать необходимую информацию. Факт: сознание повернуто, замкнуто на себя и некоторые из его участков не дают воспользоваться необходимой информацией. «Вы не можете вспомнить, где оставили вечером ваши носки, – говорил преподаватель, – но после определенной подготовки сможете цитировать с любого места Энциклопедию Британики, которая и займет-то несколько крошечных ячеек вашей памяти».
    
Этот пример вызвал смех аудитории.
    
«Но тут-то не класс по психологии с хорошим флуоресцентным освещением, с привычными надписями на доске и каким-нибудь щеголеватым ассистентом профессора, который бодро курсирует туда-сюда вдоль доски с периодом в пятнадцать минут. Иногда возникает какая-то ужасная ошибка и вы знаете об этом – чувствуете это. Я не знаю, дело тут в Паскове, или, даже в Гадже, или тут Черч замешан.., но что-то происходит с Луисом. Что? Это есть…»
    
Неожиданно возникшая мысль обожгла Речел, словно прикосновение к студенистой медузе. Она снова схватилась за телефон и, опустив монету, снова начала набирать номер. «Может, Луис собирается совершить самоубийство? Может, именно поэтому он отослал их, просто выставил их за дверь? А Элли как-то.., а.., ох.., еб…я психология! Может, у нее какая-то психологическая вспышка или что-то в таком духе?»
    
В этот раз Речел звонила Джаду Крандоллу. Телефон звонил пять минут.., шесть.., семь. Она уже хотела бросить трубку, когда кто-то на противоположном конце провода поднял трубку и спросил:
    
– Алло?
    
– Джад? Джад, это…
    
– Минутку, мадам, – сказал оператор. – Вы же собирались звонить по номеру, записанному за Луисом Кридом и, видимо, перепутали последнюю цифру номера.
    
– Все в порядке, – сказал Джад.
    
– Извините, вы правильно набрали номер, или нет?
    
– Она попала куда нужно.
    
Возникла пауза, в течение которой оператор переводил на нормальный английский речь старика.
    
– Благодарю. Всего хорошего, мадам.
    
Оператор отключился.
    
– Джад, вы сегодня Луиса видели?
    
– Сегодня? Нет, Речел. Утром я уезжал в Бревер, заехал в магазин. Потом был у себя дома, в саду. А почему вы спрашиваете?
    
– Ах, может быть, ничего важного, но Элли в самолете приснился плохой сон, и я подумала, было бы легче, если бы я смогла…
    
– В самолете? – голос Джада задрожал. – Где вы, Речел?
    
– Чикаго, – сказала она. – Элли и я на время полетели к моим родителям.
    
– А Луис с вами не поехал?
    
– Он должен присоединиться к нам в конце недели, – сказала Речел, и в ее голосе послышалось волнение. Джаду ее голос не понравился.
    
– Это он подал вам мысль отправиться в Чикаго?
    
– В общем.., да. Джад, что-нибудь не так? Что-то не так, да? И вы об этом что-то знаете?
    
– Может, вы расскажете мне, что видел ребенок во сне? – попросил Джад после долгой паузы. – Я хочу помочь вам.
   
   
    
     
Глава 46
    
    
Поговорив с Речел, Джад надел легкое пальто – день выдался облачным, дул сильный ветер. Старик пересек дорогу, направившись к дому Луиса, но прежде чем перейти дорогу, он остановился на обочине и внимательно посмотрел направо и налево. Никаких грузовиков. Проклятые грузовики!
    
Джад почувствовал зов Хладбища Домашних Любимцев.., и чего-то еще, расположенного дальше. Оттуда уже не раз звала его соблазнительная колыбельная, голос, обещающий покой и сверхъестественную силу. И сейчас он звучал ниже и гораздо зловеще-угрожающе и зловеще. «Эй, ты, остановись-ка тут».
    
Но Джад не остановился. Чувство долга заставляло его идти вперед.
    
Джад увидел, что «Хонды Цивик» в гараже нет. Только большой форд.., но выглядел он пыльным, видно, им давно не пользовались. Джад попробовал заднюю дверь дома. Она оказалась открытой.
    
– Луис! – позвал старик, зная, что Луис не ответит, но ему хотелось нарушить мертвую тишину, царящую в доме. О старость, она как игла в заднице.., руки и ноги Джада плохо слушались старика и двигались медленно. Спина причиняла ему мучения, после двух часов работы в саду. Джаду казалось, что кто-то вонзил сверло в его левую лодыжку.
    
Методично заглянув во все комнаты, высматривая что-то – «самое древнее, что разрушило мир», – подумал он без всякого юмора, и продолжал осмотр. Он не обнаружил ничего, что могло бы его серьезно обеспокоить: коробки игрушек стояли, приготовленные для Армии Спасения, одежда малыша висела за дверью его комнаты на крючках.., может, он ошибся, но детская кроватка снова стояла в комнате Гаджа. А так больше ничего особенного, но в доме возникало какое-то неприятное чувство пустоты.., а может, и еще чего похуже.
    
«Может, стоит смотаться на хладбище домашних любимцев или на кладбище „Плеасантвиев“? Посмотреть, как там дела. Может, туда отправился Луис Крид? Я мог бы купить ему обед или чем-то еще помочь?»
    
Но не на кладбище «Плеасантвиев», в Бангоре, что-то затаилось, а тут, в доме.
    
Джад вышел и снова пересек дорогу, вернулся к себе домой. Он вытащил шесть банок пива из холодильника, отнес их в гостиную, сел у большого окна и стал ждать, разглядывая дом Кридов, попивая пиво и выкуривая сигарету за сигаретой. Наступил полдень и так же, как часто делал в последние годы, он стал мысленно возвращаться в прошлое все дальше и дальше по расширяющейся спирали. Если бы не состояние Речел, он сказал бы ей, что ее дочь, кажется, рассказала ей правду насчет Луиса, но когда вы становитесь старым, то каким-то образом все в вашем организме начинает работать медленнее и медленнее, и еще: вы обнаруживаете, что со сверхъестественной точностью вспоминаете места и лица. Воспоминания старика стали ярче, цвета постепенно приобрели подлинную насыщенность, голоса растворились в многоголосом эхе времени, и возник своеобразный резонанс. Какие-то неясные ассоциации…
    
Мысленно Джад увидел быка Лейстера Моргана – Ханратта. Глаза быка налились красным, что-то изменилось в его внешнем виде и манере движения. На улицах качались деревья, и листья танцевали джигу на ветру. Так было, пока Лейстер не выдержал и снова не убил быка… Тогда все бревна вокруг загородки Ханратта были ободраны от безмолвной ярости огромного зверя. Голова быка была разодрана до кости и блестела от крови. Когда Лейстер прикончил Ханратта, его вырвало от страха.., то же самое Джаду хотелось сделать прямо сейчас – блевануть!
    
Джад пил пиво и курил. Дневной свет померк, но старик света не включал. Теперь Джад стал даже прикрывать рукой кончик горящей сигареты, потому что маленький красный огонек далеко виден во тьме. Вот так он и сидел: пил пиво и следил за домом Луиса Крида. Он верил в то, что Луис вернется домой, тогда-то Джад выйдет и хорошенько поговорит с ним, заставит Луиса отказаться от того, что он задумал.
    
И тут Джад почувствовал что-то еще, какую-то тошнотворную силу, которая таилась в дьявольском месте, где хоронили Микмаки. Он почувствовал запах гнили, тот запах, что шел из-под пирамидок…
    
«Стой подальше, старик. Стой подальше или ты очень-очень пожалеешь».
    
Джад сидел, пил пиво, курил.., и ждал, пытаясь не обращать внимания на предупреждение.
   
   
    
     
Глава 47
    
    
Пока Джад Крандолл устраивался у себя дома, занимал позицию у окна, Луис съел обильный, безвкусный обед в столовой Ховарда Джонсона.
    
Обед был совершенно мерзким.., как раз то, в чем нуждалось его тело. Снаружи уже стемнело. Свет фар проезжающих машин напоминал пальцы. Луис ковырялся в тарелке. Кусок чего-то… Лопнувший помидор… Рядом тарелка бобов, ярко-зеленого цвета. Клин яблочного пирога и вазочка мороженого, которое сверху полито какой-то чепухой. Луис сидел в углу зала, наблюдая, как входят и выходят люди, удивляясь: что, если тут появится кто-то из тех, кого он знает? Непонятно почему он хотел, чтобы так именно и случилось. И тогда ему зададут вопросы:
    
«Где Речел? Что ты делаешь здесь? Что дальше?» Такие вопросы могли привести к осложнениям. А может, осложнений он и искал? Может, он просто искал возможность отступить?
    
И если придерживаться фактов, пара, которую он знал, появилась в зале, когда он прикончил яблочный пирог и вторую чашечку кофе. Род Гриннелл – доктор из Бангора и его хорошенькая жена Барбара. Луис ждал, что они узнают его, усядутся за его столик. Но официантка повела их в дальний конец зала, и Луис потерял их из вида. Правда, иногда ему удавалось разглядеть в той стороне какое-то белое пятно – преждевременно поседевшую голову Гриннелла.
    
Официантка принесла Луису счет. Луис вздохнул, записал номер своей комнаты, чтобы все заплатить сразу, и вышел через заднюю дверь.
    
На улице набирал силу ветер. Он заунывно стонал, заставляя дребезжать телефонные провода. Луис не видел звезд, но чувствовал, как у него над головой на большой скорости проносятся облака. Мгновение Луис постоял на дорожке, засунув руки в карманы, подставив лицо ветру. Потом он повернул назад, вернулся в свою комнату, включил телевизор. Было еще слишком рано идти на кладбище, а ночной ветер уже набрал полную силу. Луис разнервничался.
    
Часа четыре Луис смотрел телевизор, до восьми, плюс-минус полчаса. Передавали какое-то комедийное шоу. Луис решил, что очень много времени прошло с тех пор, как он спокойно, без перерыва, в таких количествах смотрел телевизор.
    
В Чикаго завывала Дора Голдмен:
    
– Лететь назад? Дорогая, почему ты хочешь лететь назад? Ты должна остаться здесь.
    
В Ладлоу, Джад Крандолл сидел у окна, курил и пил пиво, вспоминая прошлое и ожидая возвращения Луиса. Рано или поздно, Луис вернется домой, как в старых фильмах, всегда возвращается домой собака Лесси. Существовал и другой путь к Хладбищу Домашних Любимцев и к тому, что лежит за ним, но Луис не знал об этом. Если он решит сделать это, он вынужден будет отправиться в дорогу, избрав местом старта задний двор своего дома.
    
А Луис думал не о том, что будет. Луис сидел и смотрел телевизор. Раньше он никогда не видел этот телесериал, но слышал неопределенные рассказы: черная семья, белая семья, белый маленький ребенок, который был грубее богатых взрослых, с которыми жил, прислуга, женщина, вышедшая замуж, разведенная женщина… Луис смотрел эту жвачку, сидя в кресле, и, время от времени, он поглядывал за окно в ветреную ночь.
    
Когда по телевизору объявили, что уже одиннадцать часов, Луис выключил телевизор и начал воплощать в жизнь свои планы. Возможно, в это мгновение он видел перед собой бейсбольную шапочку Гаджа, лежащую на дороге, пропитанную кровью. Снова ему стало холодно, еще холоднее, чем раньше, но кроме холода было что-то еще.., тлеющие угли нетерпения, любви и вожделения. Не важно. Эти чувства согрели его от холода и спасли от ветра. Посмотрев на свою «Хонду», Луис почувствовал, что, может, Джад и прав, говоря о растущей силе того места; Луис чувствовал сейчас какую-то силу, которая вела его (или подталкивала), и он удивлялся.
    
«Смогу ли я остановиться? Смогу ли я остановиться, если даже захочу?»
   
   
    
     
Глава 48
    
    
– Чего ты хочешь? – снова спросила Дора. – Речел.., ты расстроена.., тебе надо выспаться…
    
Речел только покачала головой. Она не объяснила своей матери, почему хотела вернуться назад. Желание вернуться нарастало в ней, словно поднимался ветер – легкое движение в траве, больше ничего; потом воздух начинал двигаться быстрее и быстрее, порывы превратились в сверхъестественный вихрь, дом затрясся и Речел показалось, что это ураган, а если ветер станет еще сильнее, он все сметет на своем пути. В Чикаго было шесть часов. В Бангоре Луис ел безвкусный обед, а Речел и Элли только слегка прикоснулись к еде. Речел подняла глаза от тарелки и обнаружила, что Элли внимательно смотрит на нее, словно спрашивая, что там за неприятности у папочки? Может, она может чем-то помочь в меру своих детских способностей?
    
Речел ждала, когда зазвонит телефон, позвонит Джад и скажет, что Луис вернулся домой. Один раз телефон и правда позвонил… Речел вскочила, Элли едва не разлила стакан с молоком, но звонили Доре. Звонила приятельница Доры по бридж-клубу, хотела узнать, вернулась ли Дора и как у нее идут дела.
    
Голдмены и Речел с Элли пили кофе, когда Речел, неожиданно отбросив салфетку, встала и заявила:
    
– Мама.., папа.., извините, но я еду домой. Если будет самолет, я улечу этой ночью…
    
Голдмены удивленно посмотрели на нее. Элли закрыла глаза, явно почувствовав облегчение… Это было бы даже смешно, если бы кожа Речел не приобрела воскового оттенка.
    
Голдмены не понимали, и Речел не могла больше ничего объяснить; не могла рассказать ничего, кроме ощущения этих порывов ветра, теперь таких слабых, что едва ли они могли заставить покачнуться даже тонкую травинку. Она не верила в то, что Элли получила известие от мертвого Виктора Паскова, но этот факт отложился к нее в памяти.
    
– Речел, дорогая, – медленно заговорил ее отец, дружелюбно заговорил, так дружелюбно, как только мог говорить тот, кто пытается успокоиться и не впасть в истерику. – Причина всего – смерть твоего сына. Ты и Элли должны хорошо понимать это, и кто может вас в чем-то обвинить? Но ты сделаешь только хуже, если попытаешься…
    
Речел не ответила ему. Она подошла к телефону, нашла «Аэропорт» в желтом справочнике и набрала номер, в то время как Дора стояла рядом и говорила ей, чтобы она даже не думала об этом; они даже говорить об этом не хотят.., а за ее спиной, насупившись, стояла Элли.., и присутствие дочери придавало храбрости Речел.
    
– Аэропорт, – легко произнес голос на другом конце провода. – Меня зовут Ким. Чем я могу помочь вам?
    
– Надеюсь, чем-нибудь да сможете, – ответила Речел. – Мне этой ночью обязательно нужно попасть из Чикаго в Бангор. Я боюсь.., это крайне необходимо. Можете ли вы зарезервировать место для меня?
    
Ким ответил с сомнением:
    
– Да, мэм. Но это будет дорого…
    
– Тогда, пожалуйста, зарезервируйте, – попросила Речел немного хрипло. – Денег у меня хватит.
    
– Да, мэм. Подождите, пожалуйста, – на другом конце провода трубку отложили в сторону.
    
Речел закрыла глаза и через мгновение почувствовала прикосновение чьей-то холодной руки. Она открыла глаза и увидела, что рядом с ней стоит Элли. Ирвин и Дора стояли чуть подальше и спокойно о чем-то говорили, глядя на них: «Так смотрят на людей обычно тогда, когда считают их лунатиками». Речел охватило тяжелое предчувствие. Собрав все свое мужество, она улыбнулась Элли.
    
– Не дай им остановить тебя, мамочка, – сказала Элли низким голосом. – Пожалуйста.
    
– Не остановят, моя старшенькая… – сказала Речел, а потом содрогнулась.., они стали называть Элли «старшенькой», когда родился Гадж. Но кому же теперь она может быть старшей сестрой?
    
– Спасибо, – сказала Элли.
    
– Это очень важно, ведь так?
    
Элли кивнула.
    
– Дорогая, я верю тебе. Но ты поможешь мне, если не станешь больше говорить. Это же был всего лишь сон?
    
– Нет, – возразила Элли. – Не только.., нечто большее. Это пронизывает меня. Разве ты не чувствуешь, мамочка? Что-то похожее…
    
– Что-то похожее на ветер?
    
Элли согласно вздохнула, кивнув.
    
– Но ты не знаешь, что это? Ты не помнишь, что тебе снилось?
    
Элли серьезно задумалась, а потом неохотно покачала головой.
    
– Папочка, Черч. И Гадж. Я не все помню. Но я не помню, что их связывает, мамочка. Я не помню…
    
Речел крепко обняла ее.
    
– Все будет хорошо, – сказала она, но тяжесть на сердце не исчезла.
    
– Да? – удивилась Речел, прижав к уху телефонную трубку и по-прежнему прижимая к себе Элли.
    
– Я думаю, мы сможем доставить вас в Бангор, мэм, но вы прилетите поздно ночью. Устроит?
    
– Не важно, – ответила Речел.
    
– У вас есть ручка? Вам надо записать.
    
– Да. Я готова, – сказала Речел, взяв карандаш. Она приготовилась писать на обратной стороне конверта, лежащего возле телефона.
    
Речел внимательно слушала, записывая цифры. Кончив разговаривать по телефону, она сложила буквой "о" указательный и большой палец и показала Элли. Все в порядке. «Точнее, скорее всего, все в порядке, – поправилась она. – Некоторые моменты выглядели достаточно сомнительно.., особенно одна пересадка».
    
– Запишите все на счет, – сказала Речел. – И благодарю вас.
    
Служащий записал имя Речел и номер ее кредитной карточки. Когда Речел, наконец, повесила трубку, у нее дрожали руки.
    
– Папа, ты отвезешь меня в аэропорт?
    
– Может быть, я должен сказать «нет», – заявил Голдмен. – Я думаю, я возьму всю ответственность на себя. В конце концов, это – безумие…
    
– Ты не посмеешь остановить маму! – закричала Элли. – Это не безумие. Нет!
    
Голдмен моргнул и отступил.
    
– Отвези ее, Ирвин, – спокойно сказала Дора в наступившей тишине. – Я тоже начинаю нервничать. Я тоже почувствовала бы себя лучше, если бы узнала, что у Луиса все в порядке.
    
Голдмен посмотрел на жену и потом повернулся к Речел.
    
– Я отвезу тебя, если ты хочешь, – сказал он. Я… Речел, я поеду с тобой, раз ты так хочешь.
    
Речел покачала головой.
    
– Спасибо, папа, но там вряд ли будет второй билет. Такое впечатление, что Бог зарезервировал тот билет специально для меня.
    
Ирвин Голдмен тяжело вздохнул. Мгновение он выглядел очень старым, и неожиданно Речел показалось, что ее отец очень похож на Джада Крандолла.
    
– У тебя есть время собрать чемодан, – сказал он. – Мы отправимся в аэропорт минут через сорок, и если я воспользуюсь дорогой, какой ездил с твоей мамой, когда мы только поженились, то мы успеем. Найди какой-нибудь большой чемодан.
    
– Мамочка, – позвала Элли. Речел повернулась к ней. Лицо девочки блестело от пота.
    
– Что, дорогая?
    
– Будь осторожна, мамочка, – попросила Элли.
   
   
    
     
Глава 49
    
    
Деревья были всего лишь шевелящимися тенями на фоне облачного неба, а дальше, у горизонта мерцал огнями аэропорт. Луис припарковал «Хонду» на улице Масон. Эта улица ограничивала кладбище «Плеасантвиев» с юга: ветер тут был таким сильным, что едва не вырвал дверцу машины из рук Луиса. Ему пришлось напрячь руку, чтобы удержать дверцу. Ветер набросился на куртку Луиса, когда он вышел из машины. Луис вытащил кусок брезента и завернул в него свои инструменты.
    
Он спрятался в тени между двумя уличными фонарями: стоял на обочине с парусиновым мешком и осторожно оглядывался. Луис не хотел, чтоб его видели, если это, конечно, могло помочь ему. Никто не должен был увидеть и запомнить его.
    
Рядом беспокойно постанывали на ветру старые вязы. Луис задумался о том, как бы самому не свернуть шею в темноте. Боже! Как он боялся! Не просто опасное мероприятие, а безумное дело!
    
Никакого движения на улице. Фонари отбрасывали белые круги – белые пятна на тротуаре. По этому тротуару днем, после того как заканчивались занятия в Файрмоунтской школе ехали по домам на велосипедах мальчики, а девочки прыгали на скакалках, скакали по классикам, и никто из них не обращал внимание на близость кладбища, кроме как накануне Хеллоуина, когда шутливые, призрачные нити расползались над улицами. Возможно, они иногда пересекали и эту улицу, и дети вешали вырезанные из бумаги скелеты на железных воротах высокой ограды, хихикая над старыми шутками: «Это самое популярное место в городе. Почему? Умерев, все люди отправляются сюда… Почему нельзя смеяться над могилами? Потому что все однажды оказываются их жильцами».
    
– Гадж, – прошептал он. Гадж был там, за этой железной оградой, несправедливо заключенный в саван темной Земли. И вот это-то не шутки. «Покатаем-ка кости. Твои кости, Гадж! – подумал Луис. – Или мне повезет, или выиграет Смерть!»
    
Луис пересек улицу с тяжелым свертком в руках, огляделся по сторонам и перебросил сверток через ограду. Тот тихо звякнул, ударившись о землю. Отряхнув руки, Луис пошел вдоль ограды. Даже если он забудет, где перебросил инструменты через ограду, он просто пройдет вдоль ограды с внутренней стороны, пока не остановится напротив «Цивика» и там-то он и найдет свои инструменты.
    
Но будут ли ворота открыты так поздно?
    
Луис пошел вдоль улицы Масон, а потом остановился. Ветер гнался за ним, заставляя чуть пригибаться. Тени танцевали, извиваясь по дороге.
    
Он повернул за угол на улицу Плеасант, направляясь к воротам кладбища. Свет фар машины заскользил вдоль улицы, и Луис осторожно шагнул в сторону, спрятавшись за вяз. Полицейская машина. Луис увидел, как одинокий автомобиль проехал по улице Хаммонд. Когда машина проехала, Луис пошел дальше.
    
«Конечно, ворота окажутся запертыми. Так и будет!»
    
Луис добрался до ворот, которые напоминали собор, выкованный из железа. Тонкое, грациозное сооружение, шевелящееся в играющем свете качающихся на ветру фонарей. Луис попробовал калитку.
    
Заперто!
    
«Ну, ты и придурок! Калитка заперта.., или ты на самом деле думал, что муниципалитет оставляет кладбище незапертым после одиннадцати часов? Что никто не несет ответственности за сохранность могил? Что же делать теперь?»
    
Теперь он должен будет перелезть через ограду, устроить шоу в духе Карлсона; изобразить самого старого в мире ребенка, который вместо того, чтоб летать с моторчиком, перелазит через железную ограду.
    
«Эй, полиция? Я только выгляжу самым старым в мире ребенком, перелезающим через изгородь на кладбище „Плеасантвиев“. Просто я люблю мертвых! Конечно, я выгляжу словно грабитель могил. Ребячливость? Ах, нет. Я серьезно интересуюсь мертвыми. Не поможете ли мне отрыть одного из покойников?»
    
Луис прошел дальше вдоль ограды кладбища и повернул направо на следующем углу. Высокая железная решетка возвышалась над ним. Ветер стал холоднее и капли пота на лбу и на висках высохли. Его тень стала маслянистой и более бледной в свете уличных фонарей. Время от времени он поглядывал на ограду, а потом остановился, набрался сил, чтобы осмотреть ее повнимательнее.
    
«Ты хочешь перелезть через барьер? Не смеши меня!»
    
Луис Крид был достаточно высоким человеком, чуть выше шести футов и двух дюймов, а ограда была чуть выше девяти футов. Каждый прут изгороди венчало декоративное, похожее на пику, острие. Декоративным оно будет до тех пор, пока вы не залезете наверх, а потом не соскользнете ногой и не обрушитесь всем своим весом в двести фунтов.., сядете верхом на один из этих стрелообразных наконечников. Вот тогда-то лопнут ваши яички! Именно так и будет, а вы окажетесь свиньей, насаженной на вертел, и будете завывать, пока кто-то не вызовет полицию; а потом приедет полиция, снимет вас и отвезет в госпиталь. Луис продолжал потеть. Мокрая рубашка прилипла к спине. Стояла тишина, которую изредка нарушали автомобили, проскальзывающие вдали, по улице Хаммонд.
    
Но ведь можно же как-то проникнуть на кладбище!
    
«Должен быть выход… Повернись, Луис, лицом к фактам. Ты, должно быть, сошел с ума, но ты же не сумасшедший. Может, тебе и удастся забраться на эту изгородь, но надо быть хорошим гимнастом, чтобы не напороться на острие, словно бабочка. И даже если тебе удастся залезть на кладбище, как ты перелезешь назад с телом Гаджа?»
    
Луис шел по тротуару, завершая прогулку вокруг кладбища. Ничего дельного ему в голову пока не пришло.
    
«Все правильно, вот в чем дело… Еще чуть-чуть и я поеду домой в Ладлоу и вернусь назад завтра, после обеда. Завтра я пройду через ворота часа в четыре, найду какое-нибудь укрытие до полуночи или еще до более позднего времени. Я, другими словами, должен ждать до завтра… Великая идея! О, Луис, – великий комбинатор!., и в то же время, что я стану делать с большим мешком, который перебросил через стену? Кирка, мешок, потайной фонарь?.. То же самое, что поставить себе на лоб штамп гробокопателя – Грабителя Могил. Кто-то ведь сможет обнаружить его, черт побери!»
    
Все чувства на пределе. Но не было ощущения того, что все идет не так; сердце подсказывало Луису, что он уже не сможет завтра вернуться. Он не сможет вернуть себя в такое же безумное состояние… Только один раз, только один раз он мог решиться совершить такое.
    
Впереди показалось несколько домов.., замерцал квадрат желтого света на другой стороне улицы, и один раз Луис даже увидел отсветы работающего черно-белого телевизора и, посмотрев через изгородь, он увидел, что тут могилы были древнее, более округлые, иногда чуть покосившиеся в ту или иную сторону. Морозы и оттепели в течение многих лет. Сигнал стоп. Знак поворота направо. Луис повернул на улицу, параллельную улице Масона. А когда он вернется к тому месту, откуда начал, то что? Выбросить почти сотню долларов на снаряжение, а потом ходить вокруг да около?
    
Машина с включенными фарами свернула на улицу, по которой он шел. Луис шагнул за дерево, ожидая, пока машина проедет. Машина же двигалась очень медленно. Через мгновение белые лучи света ударили справа по тротуару, а потом пробежали по опасной ограде. Сердце Луиса сжалось. Полицейская машина, следила за кладбищем.
    
Луис вжался в дерево, содрал кожу на щеке, надеясь, что дерево достаточно толстое, чтобы спрятать его. А свет фар все приближался. Луис опустил голову, попытавшись скрыть белое, блестящее от пота, лицо. Пятно света достигло дерева, исчезло на мгновение, а потом метнулось к ограде уже за спиной Луиса. Тот быстро скользнул вокруг дерева. На мгновение взгляд Луиса остановился на темной мигалке на крыше автомобиля. Луис подождал, пока хвостовые, габаритные огни не засветятся ярко-красным светом. Он боялся, что вот сейчас неожиданно откроются двери, луч фонарика упрется в него, словно белый, указующий перст. «Эй, вы.., вы, тот, кто там прячется за деревом! Выходите, чтоб мы могли увидеть вас, мы хотим увидеть, что у вас в руках ничего нет! Подойдите, сейчас же!»
    
Полицейская машина проехала мимо, она завернула за угол, спокойно просигналила и повернула налево. Луис по-прежнему стоял, прижавшись к дереву, учащенно дыша. Во рту было кисло и сухо. Луис был уверен, что полицейские видели его припаркованную «Хонду Цивик», но это не существенно! Парковать машины с 6 вечера до 7 утра на улице Масон – в этом нет ничего противозаконного. Там были припаркованы и другие машины. Полным-полно машин тех людей, кто живет напротив кладбища.
    
Луис поймал себя на том, что высматривает деревья, по ветвям которых можно было пройти над изгородью.
    
Над головой шумела листва. Луис был уверен, что сможет…
    
Раньше он не разрешал себе думать об этом. Он подошел к дереву и полез наверх, упираясь теннисками в каждый выступ. Вниз посыпался дождь коры и листьев. Потом Луису удалось упереться коленкой в одну из ветвей. Если вернется полицейская машина и полицейские станут высвечивать фонариками дерево, все решат, что это просто такая странная птица сидит в ветвях. Значит, он должен действовать быстро.
    
Луис забрался на верхние ветви, одна из которых шла над изгородью на территорию кладбища. Луис чувствовал, что снова превратился в двенадцатилетнего мальчика.
    
Дерево было неподвижно; оно стояло, как скала, недвижимое на ветру, хотя листья его шелестели, бормотали. Оценив ситуацию, Луис чуть спустился и повис в воздухе, держась обеими руками за ветвь, которая теперь оказалась у него над головой. Ветвь была немного толще, чем рука взрослого мужчины. Луис висел в двадцати футах над дорожкой. Потом, повиснув на одной руке, Луис переставил другую руку ближе к ограде. Ветвь согнулась, но переламываться не собиралась. Луис слабо сознавал, что его тень великолепно видна на бетонных плитах тротуара – аморфная, черная обезьяноподобная тень. Ветер обдувал его, но только сейчас Луис почувствовал, что дрожит от холода. Тем не менее капли пота градом катились по лицу и шее грабителя могил. Ветвь согнулась и стала раскачиваться, вторя движениям человека. Каждый раз она сгибалась все сильнее. Руки.., запястья Луиса начали болеть. Он боялся, что тонкие, потные пальцы соскользнут в любой момент.
    
Наконец, Луис почти дотянулся ногой до изгороди. Его ноги в теннисных туфлях на какой-то фут не доставали до копий ограды. Острия выглядели грозно. Они казались наточенными. Наточенные или нет, Луис неожиданно понял, что его яичкам ничего не грозит. Если он упадет, острия проткнут его насквозь, и он всем своим весом сам насадит себя на колья, так что копья проткнут его до самых легких. Вернувшиеся полицейские легко и с некоторым испугом обнаружат украшение Хеллоуина на ограде «Плеасантвиева».
    
Дыша учащенно, но еще не задыхаясь, Луис прикоснулся ногой к изгороди, желая сделать передышку. Мгновение он исполнял танец в воздухе, искал ногами опору, раскачиваясь, чтобы поставить ноги на острия.
    
Лучи света коснулись его и исчезли.
    
«О, Боже! Это машина! Проехала машина, какая-то машина…»
    
Луис попытался подтянуться на руках, но руки скользили.
    
Двигаясь с помощью рук, он повернул голову направо, глядя через плечо. Да, проехала машина. Она проскочила мимо, даже не замедлив хода. Удача. Если это…
    
Руки соскользнули чуть ниже. Луис почувствовал, как на голову ему сыплется крошево коры.
    
Сперва его нога промахнулась, но со второй попытки Луису удалось встать на острие и, боже, он едва смог удержаться в таком положении. Ветка еще больше согнулась. Руки соскальзывали. Затрещала одежда. Наконец, Луису удалось поставить обе ноги на острия. Те впились в подошвы его теннисных туфель, весьма болезненно впились, но Луис почувствовал опору под ногами. Облегчить нагрузку на руки казалось ему более важным, чем боль в ногах.
    
«Должно быть, я выгляжу весьма оригинально», – подумал Луис. Держась за ветвь левой рукой, он вытер правую о рубашку и куртку. Потом, держась правой, то же самое проделал с левой рукой.
    
На мгновение Луис замер, стоя на остриях ограды кладбища, а потом осторожно стал передвигать руки вдоль ветви, чтобы перейти в вертикальное положение. Он даже надеялся, что ему удастся сплести пальцы вместе, чтобы было удобнее. Качнувшись вперед, словно Тарзан, он сбросил ноги с острых пик. Ветвь выгнулась, и Луис услышал опасный звук – треск. Острия как раз были под его задницей. Поняв это, Луис рванулся вперед, прыгнул вниз, понадеявшись на «авось». Приземлился он плохо, одним коленом сильно ударился о чье-то надгробье. Страшная боль пронзила ногу. Луис свалился на траву, держась за колено, губы его растянулись в гримасу, похожую на ухмылку. Он лишь надеялся, что не сломал коленную чашечку. Наконец, боль начала слабеть, и Луис обнаружил, что может сгибать колено. Все будет в порядке, если он сможет двигаться. Может быть…
    
Встав на ноги, хромая, Луис пошел вдоль ограды назад к улице Масон, к тюку с инструментами. Колено сперва болело сильно, и Луис хромал, но острая боль постепенно превратилась в тупую. Жаль, что аспирин остался в аптечке «Хонды». Только теперь Луис вспомнил, что взял таблетки с собой на всякий случай. Слишком поздно Луис вспомнил об опасности. Одна из машин быстро проехала мимо, высветив его, стоящего у самой ограды. Ему пришлось отойти дальше, в глубь кладбища.
    
Оказавшись напротив своей машины, Луис вернулся к ограде. Не доходя до нее несколько шагов, он споткнулся о свой сверток. Тут он услышал чьи-то шаги и женский смех. Он присел, спрятавшись позади могильного памятника… Садясь на корточки, Луис снова задел больное колено. По противоположной стороне улицы Масон шла пара. Луису даже показалось, что он смотрит странное телевизионное шоу. Он прошептал про себя: "Час Привидений. Интересно, что эта парочка сделает, если он поднимется из-за могилы, подойдет к решетке и так тихонечко завоет, а потом крикнет им: «Спокойной ночи, миссис Калабаш, но куда же вы?»
    
Влюбленные остановились в луже света от фонаря, как раз возле его машины и начали обниматься. Наблюдая за ними, Луис почувствовал тошноту и отвращение. Он сидел здесь, спрятавшись позади могильного камня, словно нечеловеческое существо из какой-нибудь дешевой книги ужасов, подглядывая за любовниками. «Столь тонкая грань между приятным и отвратительным?» – удивился он и в этом для него был заключен некий потаенный смысл. – «Между этими понятиями такая тонкая грань, что вы можете спокойно перешагнуть ее. Отрешиться от мелкой суеты. Забраться на дерево, повисеть среди листьев, упасть на могилу, подсматривать за любовниками.., копать канавы? Просто? Или это синдром лунатропа? Восемь лет я проработал доктором, а теперь одним махом стал гробокопателем, и я – как раз тот человек, который станет вызывать духа…»
    
Луис зажал кулаками рот, чтобы не дать вырваться ни одному звуку, и почувствовал холод внутри.
    
Когда пара наконец ушла, Луис равнодушно посмотрел им вслед. Они поднялись по лесенке в одно из зданий. Мужчина достал ключи, и через мгновение они исчезли внутри. Над улицей воцарилась тишина, если не считать постоянных завываний ветра, шелестевшего в деревьях и нежно ворошившего волосы Луиса.
    
Луис снова побежал к изгороди и, пригнувшись, нащупал в кустах сверток. Сверток был тут – пальцы нашли грубую ткань. Луис отнес сверток на широкую дорожку, идущую между могилами от самых ворот, и остановился, пытаясь сориентироваться. Пройдя вперед, надо свернуть влево от развилки. Нет проблем.
    
Он пошел по краю тропинки, стараясь держаться в тени вязов. Вдруг он наткнется на сторожа или еще случится что-то непредвиденное?
    
От развилки Луис свернул влево, в поисках могилы Гаджа, и, неожиданно, с ужасом понял, что не может вспомнить, как выглядит его сын. Луис остановился, посмотрел на ряды могил, потертые монументы и попытался сосредоточиться. Отдельные фрагменты внешности сына всплывали в его памяти: светлые волосы, такие великолепные и светлые; его чуть раскосые глаза и маленькие белые зубы, маленький кривой шрамик на щеке – это после того как он упал на черной лестнице их домика в Чикаго. Луис видел все по отдельности, но никак не мог собрать все в единое целое. Луис снова видел Гаджа, бегущего навстречу грузовику «Оринго», но Гадж отвернулся. Луис пытался вспомнить лицо Гаджа таким, как видел его в колыбели в тот день, когда они пускали летучего змея, но видел только темноту.
    
«Гадж, где ты? Луис, неужели ты думаешь, что сослужишь своему сыну хорошую службу? Может, он счастлив там, где он сейчас… Может, все это не стоит того, чтобы затеваться? Может, он среди ангелов, а может, просто „уснул“… И если он спит, готов ли ты разбудить его?.. Ах, Гадж? Где ты? Я хочу, чтобы ты был дома, с нами».
    
Но может ли он, Луис, на самом деле контролировать свои действия? Или им руководит та злая сила, о которой говорил Джад? Почему он не может вспомнить лицо Гаджа и почему он не обратил внимания на все предупреждения?.. На предупреждения Джада, Паскова и своего собственного сердца?
    
Луис вспомнил надгробья Хладбища Домашних Любимцев.., эти неправильные круги, таинственно расходящиеся, и его снова обдало холодом. Почему же он оказался здесь и остановился, пытаясь вспомнить лицо Гаджа?