1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 
Всё сведает, узнает:      

Кто умер, кто влюблен,      

Кого жена по моде      

Рогами убрала,      

В котором огороде      

Капуста цвет дала,      

Фома свою хозяйку      

Не за что наказал,      

Антошка балалайку      

Играя разломал. —      

Старушка всё расскажет;      

Меж тем как юбку вяжет,      

Болтает всё свое;      

А я сижу смиренно      

В мечтаньях углубленный,      

Не слушая ее.      

На рифмы удалого      

Так некогда Свистова       

В столице я внимал.      

Когда свои творенья      

Он с жаром мне читал,      

Ах! видно, бог пытал      

Тогда мое терпенье!      

       

Иль добрый мой сосед,      

Семидесяти лет,      

Уволенный от службы      

Майором отставным,      

Зовет меня из дружбы      

Хлеб-соль откушать с ним.      

Вечернею пирушкой      

Старик, развеселясь,      

За дедовскою кружкой      

В прошедшем углубясь,      

С Очаковской медалью      

На раненой груди,      

Воспомнит ту баталью,      

Где роты впереди      

Летел на встречу славы,      

Но встретился с ядром      

И пал на дол кровавый      

С булатным палашом.      

Всегда я рад душою      

С ним время провождать,      

Но, боже, виноват!      

Я каюсь пред тобою,      

Служителей твоих,      

Попов я городских      

Боюсь, боюсь беседы      

И свадебны обеды      

Затем лишь не терплю,      

Что сельских иереев,      

Как папа иудеев,      

Я вовсе не люблю,      

А с ними крючковатый      

Подьяческий народ,      

Лишь взятками богатый      

И ябеды оплот.      

       

Но, друг мой, естьли вскоре      

Увижусь я с тобой,      

То мы уходим горе      

За чашей круговой;      

Тогда, клянусь богами,      

(И слово уж сдержу)      

Я с сельскими попами      

Молебен отслужу.      

       

 Вода и вино      

       

       

Люблю я в полдень воспаленный      

Прохладу черпать из ручья      

И в роще тихой, отдаленной      

Смотреть, как плещет в брег струя.      

Когда ж вино в края поскачет,      

Напенясь в чаше круговой,      

Друзья, скажите, – кто не   плачет,      

Заране радуясь душой?      

       

Да будет проклят дерзновенный,      

Кто первый грешною рукой,      

Нечестьем буйным ослепленный,      

О страх!.. смесил вино с водой!      

Да будет проклят род злодея!      

Пускай не в силах будет пить,      

Или, стаканами владея,      

Лафит с Цымлянским различить!      

       

       

Измены      

       

       

"Всё миновалось!      

Мимо промчалось      

Время любви.      

Страсти мученья!      

В мраке забвенья      

Скрылися вы.      

Так я премены      

Сладость вкусил:      

Гордой Елены      

Цепи забыл.      

Сердце, ты в воле!      

Всё позабудь;      

В новой сей доле      

Счастливо будь.      

Только весною      

Зефир младою      

Розой пленен;      

В юности страстной      

Был я прекрасной      

В сеть увлечен.      

Нет, я не буду      

Впредь воздыхать,      

Страсть позабуду;      

Полно страдать!      

Скоро печали      

Встречу конец.      

Ах! для тебя ли,      

Юный певец,      

Прелесть Елены      

Розой цветет?..      

Пусть весь народ,      

Ею прельщенный,      

Вслед за мечтой      

Мчится толпой;      

В мирном жилище,      

На пепелище,      

В чаше простой      

Стану в смиреньи      

Черпать забвенье      

И – для друзей      

Резвой рукою      

Двигать струною      

Арфы моей".      

       

В скучной разлуке      

Так я мечтал,      

В горести, в муке      

Себя услаждал;      

В сердце возженный      

Образ Елены      

Мнил истребить.      

Прошлой весною      

Юную Хлою      

Вздумал любить.      

Как ветерочек      

Ранней порой      

Гонит листочек      

С резвой волной,      

Так непрестанно      

Непостоянный      

Страстью играл,      

Лилу, Темиру,      

Всех обожал,      

Сердце и лиру      

Всем посвящал. —      

Что же? – напрасно      

С груди прекрасной      

Шаль я срывал.      

Тщетны измены!      

Образ Елены      

В сердце пылал!      

Ах! возвратися,      

Радость очей,      

Хладна, тронися      

Грустью моей. —      

Тщетно взывает      

Бедный певец!      

Нет! не встречает      

Мукам конец…      

Так! до могилы      

Грустен, унылый,      

Крова ищи!      

Всеми забытый,      

Терном увитый      

Цепи влачи………      

       

 К Лицинию      

(с латинского)      

       

       

Лициний, зришь ли ты? на быстрой   колеснице,      

Увенчан лаврами, в блестящей   багрянице,      

Спесиво развалясь, Ветулий молодой      

В толпу народную летит по мостовой.      

Смотри, как все пред ним усердно   спину клонят,      

Как ликторов полки народ несчастный   гонят.      

Льстецов, сенаторов, прелестниц   длинный ряд      

С покорностью ему умильный мещут   взгляд,      

Ждут в тайном трепете улыбку, глаз   движенья,      

Как будто дивного богов   благословенья:      

И дети малые, и старцы с сединой      

Стремятся все за ним и взором и   душой,      

И даже след колес, в грязи   напечатленный,      

Как некий памятник им кажется   священный.      

       

О Ромулов народ! пред кем ты пал во   прах?      

Пред кем восчувствовал в душе столь   низкой страх?      

Квириты гордые под иго   преклонились!..      

Кому ж, о небеса! кому поработились?…      

Скажу ль – Ветулию! – Отчизне   стыд моей,      

Развратный юноша воссел в совет   мужей,      

Любимец деспота Сенатом слабым   правит,      

На Рим простер ярем, отечество   бесславит.      

Ветулий, римлян царь!.. О срам! о   времена!      

Или вселенная на гибель предана?      

       

Но кто под портиком, с руками за   спиною,      

В изорванном плаще и с нищенской   клюкою,      

Поникнув головой, нахмурившись идет?      

Не ошибаюсь я, философ то Дамет.      

"Дамет! куда, скажи, в одежде   столь убогой      

Средь Рима пышного бредешь своей   дорогой?"      

       

"Куда? не знаю сам. Пустыни я   ищу.      

Среди разврата жить уж боле не хочу;      

Япетовых детей пороки, злобу вижу,      

Навек оставлю Рим: я людства   ненавижу".      

       

Лициний, добрый друг! не лучше ли и   нам,      

Отдав поклон мечте, Фортуне, суетам,      

Седого стоика примером научиться?      

Не лучше ль поскорей со градом   распроститься,      

Где всё на откупе: законы, правота,      

И жены, и мужья, и честь, и красота?      

Пускай Глицерия, красавица младая,      

Равно всем общая, как чаша круговая,      

Других неопытных в любовну ловит   сеть;      

Нам стыдно слабости с морщинами   иметь.      

Летит от старика любовь в толпе   веселий.      

Пускай бесстыдный Клит, вельможей раб   Корнелий,      

Оставя ложе сна с запевшим петухом,      

От знатных к богачам бегут из дома в   дом;      

Я сердцем римлянин, кипит в груди   свобода,      

Во мне не дремлет дух великого   народа.      

Лициний, поспешим далеко от забот,      

Безумных гордецов, обманчивых красот,      

Докучных риторов, Парнасских   Геростратов;      

В деревню пренесем отеческих пенатов;      

В тенистой рощице, на берегу морском      

Найти нетрудно нам красивый, светлый   дом,      

Где. больше не страшась народного   волненья,      

Под старость отдохнем в тиши   уединенья,      

И там, расположась в уютном уголке,      

При дубе пламенном, возженном в   камельке,      

Воспомнив старину за дедовским   фиялом,      

Свой дух воспламеню Петроном,   Ювеналом,      

В гремящей сатире порок изображу      

И нравы сих веков потомству обнажу.      

       

О Рим! о гордый край разврата,   злодеянья,      

Придет ужасный день – день мщенья,   наказанья;      

Предвижу грозного величия конец,      

Падет, падет во прах вселенныя венец!      

Народы дикие, сыны свирепой брани.      

Войны ужасной меч прияв в кровавы   длани,      

И горы, и моря оставят за собой      

И хлынут на тебя кипящею рекой.      

Исчезнет Рим: его покроет мрак   глубокой;      

И путник, обратив на груды камней   око,      

Речет задумавшись, в мечтаньях   углублен:      

«Свободой Рим возрос – а рабством   погублен».      

       

 Батюшкову      

       

       

В пещерах Геликона      

Я некогда рожден;      

Во имя Аполлона      

Тибуллом окрещен,      

И светлой Иппокреной      

С издетства напоенный      

Под кровом вешних роз,      

Поэтом я возрос.      

       

Веселый сын Эрмия      

Ребенка полюбил,      

В дни резвости златые      

Мне дудку подарил.      

Знакомясь с нею рано,      

Дудил я непрестанно:      

Нескладно хоть играл,      

Но Музам не скучал.      

       

А ты, певец забавы      

И друг Пермесских дев,      

Ты хочешь, чтобы, славы      

Стезею полетев,      

Простясь с Анакреоном,      

Спешил я за Мароном      

И пел при звуках лир      

Войны кровавый пир.      

       

Дано мне мало Фебом:      

Охота, скудный дар.      

Пою под чуждым небом,      

Вдали домашних Лар,      

И, с дерзостным Икаром      

Страшась летать не даром,      

Бреду своим путем:      

Будь всякой при своем.       

       

       

Наполеон на Эльбе (1815)      

       

       

Вечерняя заря в пучине догорала,      

Над мрачной Эльбою носилась тишина,      

Сквозь тучи бледные тихонько   пробегала      

Туманная луна:      

Уже на западе седой, одетый мглою,      

С равниной синих вод сливался   небосклон.      

Один во тьме ночной над дикою скалою      

Сидел Наполеон.      

В уме губителя теснились мрачны думы,      

Он новую в мечтах Европе цепь ковал      

И, к дальним берегам возведши взор   угрюмый,      

Свирепо прошептал:      

       

"Вокруг меня всё мертвым сном   почило,      

Легла в туман пучина бурных волн,      

Не выплывет ни утлый в море чолн,      

Ни гладный зверь не взвоет над   могилой —      

Я здесь один, мятежной думы полн…      

       

О, скоро ли, напенясь под рулями,      

Меня помчит покорная волна,      

И спящих вод прервется тишина?…      

Волнуйся, ночь, над Эльбскими   скалами!      

Мрачнее тмись за тучами, луна!      

       

Там ждут меня бесстрашные дружины.      

Уже сошлись, уже сомкнуты в строй!      

Уж мир лежит в оковах предо мной!      

Прейду я к вам сквозь черные пучины      

И гряну вновь погибельной грозой!      

       

И вспыхнет брань! за галльскими   орлами,      

С мечом в руках победа полетит,      

Кровавый ток в долинах закипит,      

И троны в прах низвергну я громами      

И сокрушу Европы дивный щит!..      

       

Но вкруг меня всё мертвым сном   почило,      

Легла в туман пучина бурных волн,      

Не выплывет ни утлый в море чолн,      

Ни гладный зверь не взвоет над   могилой —      

Я здесь один, мятежной думы полн…      

       

О счастье! злобный обольститель,      

И ты, как сладкой сон, сокрылось от   очей,      

Средь бурей тайный мой хранитель      

И верный пестун с юных дней!      

Давно ль невидимой стезею      

Меня ко трону ты вело      

И скрыло дерзостной рукою      

В венцах лавровое чело!      

Давно ли с трепетом народы      

Несли мне робко дань свободы,      

Знамена чести преклоня;      

Дымились громы вкруг меня,      

И слава в блеске над главою      

Неслась, прикрыв меня крылом?…      

Но туча грозная нависла над Москвою,      

И грянул мести гром!..      

Полнощи царь младой! – ты   двигнул ополченья,      

И гибель вслед пошла кровавым   знаменам,      

Отозвалось могущего паденье,      

И мир земле, и радость небесам,      

А мне – позор и заточенье!      

И раздроблен мой звонкой щит,      

Не блещет шлем на поле браней;      

В прибрежном злаке меч забыт      

И тускнет на тумане.      

И тихо всё кругом. В безмолвии ночей      

Напрасно чудится мне смерти   завыванье,      

И стук блистающих мечей,      

И падших ярое стенанье —      

Лишь плещущим волнам внимает жадный   слух;      

Умолк сражений клик знакомый,      

Вражды кровавой гаснут громы,      

И факел мщения потух.      

Но близок час! грядет минута роковая!      

Уже летит ладья, где грозный трон   сокрыт;      

Кругом простерта мгла густая,      

И, взором гибели сверкая,      

Бледнеющий мятеж на палубе сидит.      

Страшись, о Галлия! Европа! мщенье,   мщенье!      

Рыдай – твой бич восстал – и всё   падет во прах.      

Всё сгибнет, и тогда, в всеобщем   разрушенье,      

Царем воссяду на гробах!"      

       

Умолк. На небесах лежали мрачны тени,      

И месяц, дальних туч покинув темны   сени,      

Дрожащий, слабый свет на запад   изливал —      

Восточная звезда играла в океане,      

И зрелася ладья, бегущая в тумане      

Под сводом Эльбских грозных скал.      

И Галлия тебя, о хищник, осенила;      

Побегли с трепетом законные цари.      

Но зришь ли? Гаснет день, мгновенно   тьма сокрыла      

       

Лицо пылающей зари,      

Простерлась тишина над бездною седою,      

Мрачится неба свод, гроза во мгле   висит,      

Всё смолкло… трепещи! погибель над   тобою,      

И жребий твой еще сокрыт!      

       

 К Пущину. (4 мая)      

       

       

Любезный именинник,      

О Пущин дорогой!      

Прибрел к тебе пустынник      

С открытою душой;      

С пришельцем обнимися —      

Но доброго певца      

Встречать не суетися      

С парадного крыльца.      

Он гость без этикета,      

Не требует привета      

Лукавой суеты;      

Прими ж его лобзанья      

И чистые желанья      

Сердечной простоты!      

Устрой гостям пирушку;      

На столик вощаной      

Поставь пивную кружку      

И кубок пуншевой.      

Старинный собутыльник!      

Забудемся на час.      

Пускай ума светильник      

Погаснет ныне в нас;      

Пускай старик крылатый      

Летит на почтовых:      

Нам дорог миг утраты      

В забавах лишь одних!      

       

Ты счастлив, друг сердечный!      

В спокойствии златом      

Течет твой век беспечный,      

Проходит день за днем;      

И ты в беседе Граций,      

Не зная черных бед,      

Живешь, как жил Гораций,      

Хотя и не поэт.      

Под кровом небогатым      

Ты вовсе не знаком      

С зловещим Гипократом,      

С нахмуренным попом;      

Не видишь у порогу      

Толпящихся забот;      

Нашли к тебе дорогу      

Веселость и Эрот;      

Ты любишь звон стаканов      

И трубки дым густой,      

И демон метроманов      

Не властвует тобой.      

Ты счастлив в этой доле.      

Скажи, чего же боле      

Мне другу пожелать?      

Придется замолчать…      

       

Дай бог, чтоб я, с друзьями      

Встречая сотый май,      

Покрытый сединами,      

Сказал тебе стихами:      

Вот кубок; наливай!       

Веселье! будь до гроба      

Сопутник верный наш,      

И пусть умрем мы оба      

При стуке полных чаш!      

       

 К Галичу      

       

       

Пускай угрюмый рифмотвор,      

Повитый маком и крапивой,      

Холодных од творец ретивый,      

На скучный лад сплетая вздор,      

Зовет обедать генерала, —      

О Галич, верный друг бокала      

И жирных утренних пиров,      

Тебя зову, мудрец ленивый,      

В приют поэзии счастливый,      

Под отдаленный неги кров.      

Давно в моем уединеньи,      

В кругу бутылок и друзей,      

Не зрели кружки мы твоей,      

Подруги долгих наслаждений,      

Острот и хохота гостей.      

В тебе трудиться нет охоты.      

Садись на тройку злых коней,      

Оставь Петрополь и заботы,      

Лети в счастливый городок.      

Зайди к жиду Золотареву,      

В его, всем общий, уголок;      

Мы там, собравшися в кружок,