1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 
– Повидимому,  это имя его сестры. Я даже уверен в том, что это именно сестру он вспоминает.    

– Мистер  Стумп, вы это про мистера Мориса рассказываете? – опросил Фелим.    

– Замолчи,  дурень! Не вмешивайся, пожалуйста. Это не твоего ума дело. Пойдем со мной. Я  хочу, чтобы ты немного со мной прошелся. Я убил гремучку, когда поднимался  вверх по берегу, и оставил ее там. Ты захвати ее домой, если только  какой-нибудь паразит уже не утащил ее.    

– Гремучка?  Вы хотите сказать – гремучая змея?    

– Ну  да!    

– Но  вы же не станете есть ее, мистер Стумп? Ведь этак можно отравиться.    

– Много  ты понимаешь! Там яда уже не осталось. Я отрубил ей голову, а вместе с ней и  весь яд.    

– Фу!  Я все равно не взял бы и кусочка этой гадости в рот, хотя бы умирал с голоду.    

– Ну  и помирай себе на здоровье! Кто заставляет тебя ее есть? Я только хочу, чтобы  ты отнес змею домой. Ну, иди же и делай, что тебе говорят. А то смотри, как бы  я не заставил тебя проглотить гадюку с головой и со всеми ее потрохами!    

– Честное  слово, мистер Стумп, я вовсе не хотел ослушаться вас. Уверяю вас, Фелим О'Нил  исполнит все, что вы скажете. Я готов даже проглотить змею! Святой Патрик,  прости меня, грешника!    

– Брось  чепуху говорить! А ну, пойдем!    

Фелим  больше не рассуждал и покорно отправился по пятам охотника в лес.    

Исидора  вошла в хижину и подошла к постели больного. Страстными поцелуями покрыла она  его горячий лоб и запекшиеся губы. И вдруг отшатнулась, точно ужаленная  скорпионом. То, что заставило ее отскочить, было хуже, чем яд скорпиона. Это  было всего лишь одно слово – одно коротенькое слово.    

 Глава LIX

  ВСТРЕЧА В ХАКАЛЕ    

     

Тот  день, когда Луиза Пойндекстер освободила Мигуэля Диаза, был для нее мрачным  днем, вероятно самым мрачным во всей ее жизни.    

Печаль о  потерянном брате сливалась с тревогой о любимом человеке. Горе усугублялось  ревностью. Письмо Исидоры к Джеральду было тому причиной.    

Судя по  содержанию письма, отношения между Морисом Джеральдом и мексиканкой оказались  более интимного характера, чем он, говорил. Морис, значит, обманывал ее. Иначе  почему бы эта женщина стала так откровенно писать о своих чувствах? В письме не  было и намека на дружбу. Оно все дышало страстной любовью.    

И затем  это свидание!    

Правда,  она обращается к нему с просьбой. Но это лишь форма, кокетство уверенной в себе  женщины. Кончалось письмо уже не просьбой, а в повелительном тоне:    

«Приходите  же, я жду вас!»    

Прочтя  эти строки, Луиза безжалостно смяла письмо.    

– Да,  теперь мне все ясно! – воскликнула она с горечью. – Это не впервые он отозвался  на такую просьбу. Не в первый раз они встречались на этом месте, «…я буду на  вершине холма, за домом моего дяди». Это место их постоянных свиданий.    

После  долгих часов бурных переживаний креолка стала немного успокаиваться и рассуждать  разумнее. Снова перечитала она письмо и задумалась над ним. Все же оставалась  еще одна надежда: ведь могло быть, что Мориса Джеральда не было в сеттльменте.    

Проверить  это при создавшемся положении было для Луизы Пойндекстер очень трудно, но  другого выхода не было. И лишь только стало смеркаться, она отправилась на  своем мустанге к сеттльменту и остановилась у дверей таверны.    

В  поселке в этот вечер было совершенно пусто. Все жители его разъехались.  Некоторые поехали по следам преступления, другие – в поход против команчей.  Обердофер был единственным свидетелем предосудительного поступка Луизы.    

Услышав,  что не она первая наводит справки о Морисе-мустангере, что раньше нее еще одна  женщина уже задавала те же вопросы, Луиза в отчаянии повернула обратно в  Каса-дель-Корво.    

Всю ночь  металась она и не могла найти себе покоя. В короткие минуты забытья ее мучили  кошмарные сновидения.    

Утро не  принесло с собой успокоения, но с ним пришла решимость – твердая, смелая, почти  отчаянная.    

Луиза  Пойндекстер не видела для себя другого выхода, как только ехать к берегам  Аламо. Не было никого, кто бы мог удержать ее, никого, кто бы сказал ей: «Нет!»    

Розыски  по делу убийства продолжались всю ночь, и никто еще не вернулся.    

Луиза  хотела узнать всю правду. Одно из двух: либо она успокоит свое сердце, либо оно  будет разбито. Даже последнее казалось ей лучше тех мучительных сомнений, в  которых она беспомощно металась. Воля самого отца едва ли могла бы удержать ее  от этой поездки.    

     

* * *    

     

Солнечный  восход застал Луизу в седле. Выехав из ворот Каса-дель-Корво, она направилась в  прерию по уже знакомой тропе. Двадцать миль отделяли Каса-дель-Корво от  уединенной хижины мустангера. Не прошло и двух часов, как Луиза примчалась на  своем быстроногом мустанге к цели своего путешествия. Луиза уже не испытывала  отчаяния – печаль ее сердца озарялась искрами надежды.    

Но они  погасли, как только она переступила порог хакале. Подавленный крик вырвался из  ее груди. Казалось, он был последним воплем наболевшего сердца. В хижине была  женщина.    

Для  молодой креолки всё стало ясно… Она видела перед собой женщину, автора любовного  письма. Свидание, повидимому, все-таки состоялось.    

Боль,  стиснувшая сердце Луизы, едва ли может быть передана словами.    

Не менее  ясны и не менее мучительны были и выводы Исидоры. Мексиканка поняла, что для  нее уже больше нет места в сердце Мориса. Слишком долго ловила она бессвязные  речи больного, чтобы сомневаться в горькой правде. На пороге стояла женщина,  которая заняла ее место.    

Лицом к  лицу, с горящими глазами, стояли они друг перед другом. Обе, страстно влюбленные  в одного и того же человека, обе, терзаемые ревностью, обе вблизи него – увы,  не чувствовавшего присутствия ни той, ни другой. Каждая из них считала другую  своей счастливой соперницей. Луиза не слыхала тех слов, которые бы успокоили  ее, но они до сих пор звучали в ушах Исидоры, терзая ее сердце.    

Это была  сцена безмолвной вражды. Они не обменялись ни словом. Ни одна из них не просила  объяснений у другой – в этом не было необходимости. Бывают моменты, когда слова  излишни. Это был взаимный вызов оскорбленной любви, выраженный только огненными  взглядами и презрительными складками в уголках рта.    

Эта  сцена едва ли длилась больше двадцати секунд. Она кончилась тем, что Луиза Пойндекстер  повернулась и направилась к выходу. В хижине Мориса Джеральда нет места для  нее!    

Исидора  тоже вышла, почти наступая на шлейф своей соперницы. Одна мысль была в ее  голове: в хижине Мориса Джеральда нет места для нее!    

Казалось,  они обе торопились покинуть как можно скорее хакале. Серая лошадь стояла ближе,  мустанг – дальше. Исидора первая была в седле. Когда она проезжала мимо Луизы,  та уже тоже садилась на лошадь, готовясь тронуться в путь. Снова соперницы  обменялись взглядами. Ни один из них нельзя было назвать торжествующим, но в  них не видно было и прощения.    

Взгляд  креолки был полон грусти, гнева и удивления. Последний же взгляд Исидоры, сопровождавшийся  вульгарным восклицанием: «Сагау!», был полон бессильной злобы.    

 Глава LX

  ДОНОС    

     

Под  ярким солнцем, сияющим над Аламо, ехала Исидора, полная мрачных мыслей. Ее терзала  жажда мести.    

Это  чувство спасало ее от отчаяния.    

Исидора  остановилась перед крутым подъемом. Над ней простирались огромные темные ветви  кипариса. Эта мрачная тень была ближе ее наболевшему сердцу, чем радостные лучи  солнца.    

«Мне  нужно было убить ее на месте. Не вернуться ли, чтобы бросить ей смертельный вызов?  Но если я и убью ее, что толку? Ведь этим не вернешь его сердце. Оно потеряно,  потеряно навсегда! Только ее образ царит в нем. А для меня не осталось даже  искры надежды!. Нет, это он должен умереть! Он сделал меня несчастной. Но если  я убью его, что тогда? Во что превратится моя жизнь? В нестерпимую пытку! А сейчас…  разве это не пытка? Я не могу больше терпеть! И не вижу другого выхода, кроме  мести. Не только она, но и он – оба должны умереть!.. Но не сейчас, а тогда,  когда он сможет осознать, от чьей руки он погиб! О, пусть чувствует всю силу  моей мести!. Святая дева, дай мне силы отомстить!»    

Исидора  пришпорила лошадь и быстро поднялась по крутому откосу.    

Выехав  на равнину, она не остановилась и не дала лошади отдохнуть, а помчалась неистовым  галопом по прерии.    

Предоставленный  самому себе, конь скакал в каком-то неопределенном направлении. Всадница, казалось,  не обращала на это никакого внимания. Со склоненной головой, погрузившись в  глубокие думы, она не замечала ничего вокруг.    

Только  после того, как ее конь остановился, Исидора, очнувшись, заметила на открытой  равнине группу всадников.    

«Индейцы?  Нет, белые. Техасцы», – решила она.    

Не имея  никакого основания бояться всадников, мексиканская девушка не хотела встречаться  с ними сейчас. В другое время она не стала бы избегать встречи, но в минуту  горя ей не хотелось попасть под обстрел вопросов и любопытных взглядов.    

Еще есть  время скрыться. По-видимому, всадники еще не заметили ее. Круто свернув в чащу  леса, можно остаться незамеченной.    

Но не  успела Исидора этого сделать, как ее конь громко заржал. Двадцать других  лошадей ответили ему.    

Все же  еще можно уйти. Наверняка всадники бросятся в погоню за ней. Но догонят ли ее,  особенно по этим тропинкам леса, так хорошо ей знакомым?    

Она уже  готова была пришпорить свою лошадь, но тотчас снова повернула ее назад и очутилась  лицом к лицу с отрядом, который мчался прямо на нее.    

«Разбойники?  Нет! Слишком хорошо одеты для бродяг. Это, должно быть, отряд разведчиков во  главе с отцом убитого Генри. Да, да, это они. О боже! Вот возможность  отомстить, она идет прямо мне в руки. В этом, наверно, воля божья».    

Вместо  того чтобы свернуть в заросли, Исидора выехала на открытое место и с вызывающим  видом направилась навстречу всадникам. У нее созрел предательский план. Она  натягивает поводья и ждет их приближения.    

Через  минуту мексиканка оказалась в центре обступившего ее со всех сторон отряда.    

Это  обстоятельство ее ничуть не встревожило. Она не испугалась людей, так  бесцеремонно окруживших ее. Некоторых из них она знала по виду. Пожилого  человека, который, повидимому, являлся их руководителем, она никогда не видела,  но инстинктивно догадывалась, кто он. Это, вероятно, отец убитого юноши и  девушки, которую она хочет видеть убитой или, во всяком случае, опозоренной. О,  какой благоприятный случай!    

– Вы  говорите по-французски, мадемуазель? – спросил ее Вудли Пойндекстер.    

– Плохо,  сэр. Лучше говорите по-английски.    

– О,  по-английски? Тем лучше для нас. Скажите мне, мисс, вы никого не встретили по дороге?  Я хочу сказать – не встретили ли вы каких-либо всадников или, быть может,  заметили чей-нибудь лагерь?    

Исидора  не то колебалась, не то обдумывала свой ответ.    

Плантатор  продолжал свои расспросы с чрезвычайной вежливостью:    

– Разрешите  вас спросить: где вы живете?    

– На  Рио-Гранде, сеньор.    

– Вы  сейчас прямо оттуда?    

– Нет,  с Леоны.    

– С  Леоны!    

– Это  племянница старого Мартинеца, – объяснил один из присутствующих. – Его плантации  прилегают к вашим, мистер Пойндекстер.    

– Да,  я племянница дона Сильвио Мартинеца.    

– Значит,  вы едете прямо из дому? Простите, может быть это вам покажется навязчивостью с  моей стороны, но уверяю, мисс, мы расспрашиваем вас не из праздного  любопытства. Нас побуждают к этому очень серьезные причины, более чем  серьезные.    

– Да,  я еду прямо из гасиенды Мартинеца, – ответила Исидора, делая вид, что не  обратила внимания на последнюю фразу плантатора. – Я выехала из дома моего дяди  ровно два часа назад.    

– Тогда,  без сомнения, вы слышали, что совершено убийство?    

– Да,  сеньор, вчера в доме дяди Сильвио об этом говорили.    

– Когда  вы сегодня выехали, были ли какие-нибудь свежие новости в сеттльменте?    

– Я  слышала только, что люди отправились на розыски убийцы… Ваш отряд, сеньор?    

– Да,  они имели в виду нас… Не встретили ли вы кого-нибудь в этих местах, мисс? – продолжал  свои расспросы плантатор.    

– Да,  встретила.    

– Кого  же? Будьте добры, опишите нам его.    

– Женщину.    

– Женщину?  – эхом отозвалось несколько голосов.    

– Да,  сеньоры.    

– Кого  же именно?    

– Американку.    

– Американку?  Здесь? Одну?    

– Да.    

– Кто  же это?    

– Я  не знаю.    

– Вы  не знаете ее? А как она выглядела?    

– Как  она выглядела?    

– Да,  как она была одета?    

– В  костюме для верховой езды.    

– На  лошади, значит?    

– На  лошади.    

– Где  же вы встретили женщину, о которой вы говорите?    

– Недалеко  отсюда, только по другую сторону леса.    

– В  каком направлении она ехала? И есть ли там какое-нибудь жилище?    

– Только  одно хакале.    

– Кому  принадлежит это хакале?    

– Дону  Морисио, мустангеру.    

Торжествующий  гул разнесся по толпе. После двухдневных неустанных поисков, столь же бесполезных,  как и упорных, они наконец напали на след убийцы.    

Те, кто  сошел с лошадей, вскочили обратно в седла, готовые двинуться в путь.    

– Мы  не хотим быть навязчивыми, мисс Мартинец, но принуждены просить вас показать  нам дорогу к этому месту.    

– Мне  придется сделать для этого крюк… Ну хорошо, поедемте. Я провожу вас, если вы  твердо решили ехать туда.    

Исидора  снова пересекает полосу лесных зарослей. Ее сопровождают всадники.    

Проводник  останавливается на западном конце зарослей. Между ними и Аламо простирается  открытая прерия.    

– Вон  там, – говорит Исидора, – видите вы черную точку на горизонте? Это верхушка кипариса.  Он растет на нижнем берегу Аламо. Поезжайте туда. Там есть откос, по которому  можно спуститься в ущелье. Спуститесь вниз. Немного дальше вы найдете и хакале,  о котором я вам говорила.    

Разведчики  больше не стали расспрашивать. Почти забыв о той, которая им показала дорогу,  они помчались по прерии, направляясь к кипарису.    

Только  один из всадников не двинулся с места. Он знал язык Исидоры почти так же хорошо,  как и родной.    

– Скажите  мне, сеньорита, – обратился он к мексиканке почти умоляющим тоном: – заметили  ли вы лошадь, на которой проезжала эта женщина?    

– Конечно!  Кто бы мог ее не заметить!    

– Ее  масть?    

– Крапчатый  мустанг.    

– Крапчатый  мустанг? О боже! – воскликнул со стоном Кассий Кольхаун и помчался догонять  отряд.    

Исидоре  было ясно, что не одна она, но и этот человек горит тем же неугасимым пламенем,  перед которым все бессильно, кроме смерти.    

 Глава LXI

  У ПОСТЕЛИ БОЛЬНОГО    

     

Быстрое  и неожиданное бегство соперницы ошеломило Луизу Пойндекстер. Она уже готова  была пришпорить свою Лу́ну, но задержала это движение и осталась в  нерешительности, вся под впечатлением происшедшей сцены.    

Только  минуту назад, заглянув в хижину, видела она там эту женщину, по-видимому чувствовавшую  себя хозяйкой хакале.    

Как  понять ее внезапное бегство? Чем объяснить этот взгляд злобной ненависти?  Почему в нем не было торжествующей уверенности, сознания своей силы?    

Взгляд  Исидоры не оскорбил креолку – наоборот, он внушил ей тайную радость. И вместо  того чтобы умчаться в прерию, Луиза Пойндекстер еще раз соскользнула с седла и  снова вошла в хижину.    

При виде  болезненной бледности любимого лица и дико блуждающих глаз креолка на время  забыла свое оскорбленное чувство.    

– Боже  мой! – воскликнула она, стремительно приближаясь к постели. – Он ранен… умирает…  Кто это сделал?    

Ответа  не последовало. Послышалось только какое-то бессвязное бормотанье.    

– Морис!  Морис! Ответь мне! Ты не узнаешь меня? Луизу! Твою Луизу! Ты ведь называл меня  так! Помнишь ли ты это имя?    

– Луиза…  Луиза… люблю… – как бы отвечая на ее вопрос, простонал Морис, продолжая  бредить.    

Никогда  еще признания в любви не доставляли Луизе столько счастья. Даже тогда, когда  она услыхала их впервые под тенью акации, тогда, когда ее возлюбленный произносил  их в полном сознании и со всем пылом горячей любви, – даже тогда они не  произвели на нее такого сильного впечатления. О, как она счастлива!    

Снова  нежные поцелуи покрыли горячий лоб больного и его запекшиеся губы.    

Торжествуя,  стояла Луиза, прижав руку к сердцу. Она была счастлива и только боялась, чтобы  минуты любовного упоения не пролетели слишком быстро.    

Увы, ее  опасения оправдались.    

На  пороге хижины появился человек.    

Луиза  узнала в нем чудака Фелима. В одной руке он держал томагавк, а в другой – огромную  гремучую змею.    

– Святой  Патрик! – воскликнул он, роняя эти странные предметы. – Я, наверно, совсем  обалдел! Так оно и есть! Ведь не может же быть, что это вы, мисс Пойндекстер?  Не может этого быть!    

– Но  это так и есть, мистер О'Нил. Как нехорошо с вашей стороны, что вы меня так  скоро забыли!    

– Забыть  вас? Что вы! В этом меня невозможно обвинить. Да и кто может забыть вас? Зачем  далеко ходить! Вот человек, который все время бредит вами.    

Гальвеец  многозначительно посмотрел на кровать. Радостная дрожь пробежала по телу Луизы.    

– Но  что же это означает? – продолжал Фелим, возвращаясь к загадочному превращению. –  А где же этот паренек или женщина, кто ее разберет! Разве вы тут никого не  встретили, мисс Пойндекстер?    

– Да-да.    

– О,  вы встретились? А где же она?    

– Уехала,  я полагаю.    

– Уехала!  Значит, она сама не знает, чего хочет. Я оставил ее в хижине всего лишь десять  минут назад. Она сняла свой головной убор – попросту мужскую шляпу – и  расположилась здесь как дома. Так вы сказали, что она уехала? Какое счастье! Я  совсем не жалею об этом. От такой женщины лучше быть подальше. Вы не поверите,  мисс Пойндекстер, ведь она подставила свой пистолет прямо мне под нос!    

– Боже  мой! Для чего же это?    

– Только  потому, что я не пускал ее в хижину. Но она все равно вошла. Когда вернулся  Зеб, он не стал ей препятствовать. Она сказала, что мистер Джеральд ее друг,  что ей хотелось поухаживать за больным.    

– Правда?  О, это странно, очень странно, – пробормотала креолка задумавшись.    

– Правильно  вы сказали. Здесь происходит много странного.    

– Дорогой  Фелим, расскажите, что случилось.    

– Ладно,  мисс, но для этого вам придется снять шляпку и остаться здесь подольше. Чтобы  рассказать все, что произошло с позавчерашнего дня, потребуется много времени.    

– Кто  здесь был за это время?    

– О,  здесь было много кое-кого! Прежде всего приезжал сюда один шутник. Я не смею рассказывать  вам про него. Это вас может испугать, мисс.    

– Расскажите.  Я не боюсь.    

– Ну  хорошо, только я сам не могу разобраться, что такое это было: человек верхом на  лошади, но без головы.    

– Без  головы?!    

– А  что всего удивительнее – он был вылитый мистер Морис. Если бы вы только знали,  как я испугался – душа в пятки ушла!    

– Но  где же вы это видели, мистер О'Нил?    

– Вон  там, над обрывом. Я вышел встречать хозяина. Он обещал вернуться в то утро. Сначала  я думал, что это мистер Морис едет. И вдруг подъезжает этот… без головы…  Снимите шляпку и садитесь на сундук – там удобнее сидеть, чем на стуле.  Садитесь, прошу вас! Я еще не все рассказал.    

– Не  беспокойтесь обо мне. Продолжайте. Кто же еще, кроме этого странного всадника,  был здесь? Это, наверно, кто-нибудь подшутил над вами?    

– Подшутил!  То же самое сказал мне и старик Зеб.    

– Значит,  и он был здесь?    

– Да,  но только после того, как сюда приходили…    

– Другие?    

– Да,  мисс. Зеб пришел только вчера утром. Они же навестили нас в ночь накануне. И в  очень поздний час. Понимаете ли, я спал сладким сном. Они пришли и разбудили  меня.    

– Но  кто же это «они»?    

– Кто  бы, вы думали? Индейцы!    

– Индейцы?    

– Ну  да! Целое племя! Представьте себе, мисс: как я уже вам сказал, я спокойно спал.  Вдруг слышу шелест бумаги, как будто кто-то раздает карты… Святой Патрик, что  же это?    

– Что?    

– Разве  вы ничего не слыхали? Вот и опять! Топот лошадей!    

Фелим  бросился к двери:    

– Святые  угодники! Мы окружены отрядом всадников. Их целая тысяча. Надо дать знать  старику Зебу. О господи! Теперь, может быть, уже поздно!    

Схватив  ветку кактуса, Фелим выбежал из хижины.    

– Боже  мой! – воскликнула креолка. – Это они! Мой отец… Что сказать? Святая дева,  охрани меня от позора!    

Инстинктивно  бросилась Луиза к двери и заперла ее. Но, подумав немного, поняла, что это  бесполезно. Те, что были снаружи, вряд ли остановятся перед подобным  препятствием. Луиза узнала голоса регуляторов.    

Зияющая  в стене щель попалась ей на глаза. Бежать?    

Но было  уже поздно. Топот копыт раздался позади хижины. Всадники окружили хакале со  всех сторон.    

Да и все  равно ее присутствие здесь уже не может быть тайной. Крапчатый мустанг привязан  около хакале, не узнать его невозможно. Но и еще что-то удерживало девушку от  бегства. Морис был в опасности. Она должна взять больного под свою защиту.    

«Пусть я  потеряю свое доброе имя, – подумала креолка, – потеряю отца, друзей, все –  только не его! Это моя судьба. Буду я опозорена или нет, но ему я останусь  верна».    

И Луиза  спокойно опустилась у постели больного, решив рисковать для него всем, хотя бы  и жизнью.    

 Глава LXII

  В НАПРЯЖЕННОМ ОЖИДАНИИ    

     

Никогда  еще около хижины мустангера не было такого топота копыт, даже тогда, когда его  кораль был полон только что пойманными дикими лошадьми.    

Фелима,  выбежавшего из двери, остановило несколько десятков голосов.    

Один  голос раздался громче других; ирландец решил, что это предводитель отряда.    

– Остановись,  негодяй! Бежать бесполезно! Еще один шаг – и ты никогда не двинешься с места!  Остановись, говорят тебе!    

Гальвейцу  ничего не оставалось, как покориться.    

– Уверяю  вас, джентльмены, я совсем не собирался бежать, – произнес Фелим дрожащим  голосом, стоя под перекрестным огнем свирепых взглядов и под угрозой поднятых  на него ружей. – У меня не было таких намерений. Я только собирался…    

– Ну  беги, если тебе удастся. Начало было хорошее… Сюда, Дик Троси! Давай сюда людей!  Свяжите его! Чорт побери! Вряд ли это тот, кого мы ищем.    

– Нет-нет!  Это не он… Это его слуга, Джон.    

– Эй  вы там, оцепите хижину! Не спускайте с нее глаз. Мы еще не добрались до  главного. Никому не давайте бежать… А теперь говори: кто там внутри?    

– Вы  хотите сказать – кто в хижине?    

– Отвечай,  дурак, на вопросы, которые тебе задают! – сказал Троси, хлестнув гальвейца веревкой.  – Кто внутри хижины?    

– Там  прежде всего мой хозяин.    

– Странно…  Что же это такое? – спросил только что подъехавший Вудли Пойндекстер, заметив  крапчатого мустанга. – Ведь это лошадь Луизы?    

– Да,  это она, дядя, – ответил Кассий Кольхаун, ехавший рядом с ним.    

– Интересно,  кто ее привел сюда?    

– Наверно,  сама Луиза.    

– Что  за ерунда! Ты шутишь, Кассий?    

– Нет,  дядя, я говорю совершенно серьезно.    

– Ты  хочешь сказать, что моя дочь была здесь?    

– Она  и теперь здесь. Я в этом не сомневаюсь.    

– Невозможно!    

– Посмотрите-ка  туда!    

В широко  открытой двери хижины была видна женщина.    

– О  боже, моя дочь!    

Пойндекстер  быстро соскочил с седла и поспешно направился к хакале. За ним последовал и Кольхаун.  Оба вошли в хижину.    

– Луиза,  что это значит? Раненый? Кто это? Генри?    

Прежде  чем плантатор успел услышать ответ, его глаза остановились на шляпе и плаще  Генри.    

– Это  он! Он жив! Слава богу!    

Пойндекстер  бросился к постели. Радость его мгновенно исчезла. Плантатор со стоном отшатнулся.    

Кольхаун,  казалось, был взволнован не менее его. У него вырвалось восклицание ужаса. И,  весь съежившись, он потихоньку вышел из хижины.    

– Что  же это? – прошептал плантатор. – Что же это? Можешь ли ты мне объяснить, Луиза?    

– Нет,  я не могу, отец. Я здесь только несколько минут. Я нашла его уже в этом  состоянии. Он лежит без сознания, как ты сам видишь.    

– А…  а… Генри?    

– Они  мне ничего не сказали. Мистер Джеральд был один, когда я вошла. Его слуги не было,  он только что вернулся. Я не успела еще расспросить его.    

– Но…  но… как ты могла попасть сюда?    

– Я  не могла оставаться дома. Меня мучила неизвестность. Я была совершенно одна.  Это было ужасно!.. Я не в силах была больше выдержать. А мысли о несчастном  брате… Боже мой! Боже мой!    

Пойндекстер  посмотрел на дочь растерянным и все еще вопрошающим взглядом.    

– Я  думала, что, может быть, найду здесь Генри.    

– Здесь…  Но откуда ты знала, как сюда попасть? Кто проводил тебя? Ты здесь одна?    

– О  отец, я знала дорогу. Ты помнишь день охоты, когда меня понес мустанг? На  обратном пути мистер Джеральд показал мне, где он живет. И я запомнила эти места.    

     

    

     

Пойндекстер  по-прежнему казался озадаченным, но от слов Луизы лицо его стало мрачным.    

– Неосмотрительно  это с твоей стороны, дочка. Неприличная и весьма рискованная выходка. Ты поступила,  как глупая девчонка. Надо тебе сейчас же отсюда уйти. Пойдем, пойдем! Здесь не  место для девушки. Садись-ка на свою лошадь и возвращайся домой. Тебя  кто-нибудь проводит. Здесь могут произойти всякие неприятности. Тебе нельзя  оставаться. Ну, пойдем, пойдем!    

Отец  вышел из хижины, дочь последовала за ним с явной неохотой.    

Всадники  все уже спешились и столпились на поляне перед хижиной.    

Кольхаун  известил всех о положении дел. Люди разбились на группы. Некоторые стояли  молча, другие беседовали между собой. Много народу столпилось около Фелима. Он  лежал связанный на земле. Его расспрашивали, но, повидимому, не придавали  особого значения его ответам.    

При  появлении отца с дочерью все обернулись в их сторону. Большинство из них знали  девушку. Все были удивлены, больше того – поражены, увидя ее здесь. Сестра  убитого юноши под кровлей убийцы! И теперь больше чем когда-либо все они были  убеждены, что виновником преступления был мустангер. Кольхаун сообщил о шляпе и  плаще, найденных в хакале.    

Но  почему же Луиза Пойндекстер здесь одна, без провожатого?    

Шопот  облетел толпу. Но даже эти грубые люди боялись оскорбить отцовское чувство, и  все терпеливо ждали объяснений.    

– Садись  на лошадь, Луиза. Мистер Янси проводит тебя домой.    

Молодой  плантатор, к которому обратились с этой просьбой, был несказанно рад. Он был  одним из тех, кто особенно завидовал мнимому счастью Кассия Кольхауна.    

– Но  почему мне не подождать тебя? – спросила девушка. – Ведь ты же долго здесь не  останешься?    

– Мне  хочется, дочка, чтобы ты сделала так, как я тебе говорю.    

Луиза  очень неохотно села в седло. Молодой плантатор поехал впереди, Луиза медленно  следовала за ним. Янси не мог скрыть своей радости, она – своего горя. Но вдруг  лицо креолки преобразилось – оно словно озарилось какой-то надеждой.    

Луиза  остановилась. Ее провожатый вынужден был сделать то же самое.    

– Мистер  Янси, – сказала девушка после некоторого молчания, – у меня ослабла подпруга  седла. Мне очень неудобно сидеть. Будьте добры, подтяните.    

Янси  соскочил с лошади и осмотрел подпругу. Ему казалось, что туже затягивать не  следует. Но он не хотел в этом сознаться и затянул ремень изо всей силы.    

– Постойте  минуточку;–сказала юная всадница. – Дайте я сойду, так вам будет удобнее.    

Не  дожидаясь помощи, Луиза соскочила на землю и стала около мустанга.    

– Теперь,  мисс Пойндекстер, мне кажется, все в порядке.    

– Да,  так будет хорошо, – ответила она, положив руку на седельную луку и попробовав  седло. – Но знаете что: я только что приехала сюда и мчалась во весь карьер.  Моя бедная Лу́на не успела передохнуть. Давайте побудем здесь немножко, а она  тем временем отдохнет. Ведь жестоко заставлять ее скакать обратно без  передышки!    

– Но  ваш отец… Его желание, чтобы вы…    

– Чтобы  я сейчас же вернулась домой? Ну, это ничего. Ему просто не хотелось, чтобы я  оставалась среди этой грубой толпы. Вот и все. Поскольку же я отъехала в сторону,  он больше не будет беспокоиться… Как здесь красиво! И так прохладно под тенью  деревьев! А в прерии солнечный зной нестерпим. Ах, мистер Янси, посмотрите,  какие красивые рыбки в реке! Вон там, видите, с серебристой чешуей?    

Молодой  плантатор почувствовал себя польщенным и не заставил долго упрашивать:    

– Мисс  Пойндекстер, я весь в вашем распоряжении и счастлив исполнить то, что вам хочется.  Давайте побудем здесь.    

– Только  до тех пор, пока Лу́на отдохнет. Должна вам сказать, что я едва успела сойти с  лошади, когда подъехал ваш отряд. Посмотрите на Лу́ну, как она, бедняжка,  измучилась после такой долгой скачки.    

Янси  совершенно не интересовало, в каком состоянии лошадь Луизы. Он был счастлив исполнить  малейшее желание своей спутницы.    

Они  остановились на берегу реки.    

Молодой  плантатор был немного удивлен, заметив, что Луиза слишком мало внимания уделяла  рыбкам, и был огорчен, что его самого она почти не замечала. Ее глаза блуждали,  а слух напряженно ловил каждый звук, доносившийся с полянки перед хижиной.    

Несмотря  на свое увлечение девушкой, Янси тоже стал невольно прислушиваться к голосам.  Повидимому, около хижины назревали какие-то серьезные события.    

Можно  было различить несколько мужских голосов. Один из них звучал громче других.    

Луиза  узнала этот голос. Это говорил ее двоюродный брат Кассий: он в чем-то убеждал  толпу, доказывал что-то. В его речи слышалась озлобленность. Но вот он кончил.  Тотчас же раздались бурные возгласы одобрения.    

Прислушиваясь,  Янси забыл о присутствии своей прелестной спутницы. Он вспомнил о ней только  тогда, когда она, вскочив с места, бросилась к хакале.    

 Глава LXIII

  СУД РЕГУЛЯТОРОВ    

     

Громкий  крик, заставивший молодую креолку так стремительно сорваться с места, выдавал  одновременно и решение суда и характер приговора.    

Слово  «повесить» донеслось до ее слуха, и она бросилась к хижине мустангера.    

Люди  теперь уже не стояли отдельными группами, они собрались в круг. Посередине  круга возвышалась внушительная фигура начальника регуляторов, там же были Вудли  Пойндекстер, а рядом с ним Кассий Кольхаун. Последние присутствовали,  по-видимому, лишь в качестве свидетелей развертывающейся драмы; решающее слово  принадлежало другим.    

Это было  судебное разбирательство по обвинению в убийстве – суд Линча. В качестве обвинителя  выступал глава регуляторов. Вся толпа, за исключением двух арестованных, играла  роль судебных заседателей.    

Морис  Джеральд и его слуга Фелим находились в центре обступившего их кольца. Оба они  лежали на траве, связанные крепкими веревками по рукам и ногам. Их лишили  возможности говорить. Фелима заставили молчать угрозами, а его хозяин молчал  потому, что в рот ему вставили деревянный кляп. Туго стянутые веревки не могли  парализовать движений больного. Два человека держали Мориса за плечи, третий  придавливал ноги к земле, стоя на его коленях.    

Тяжесть  обвинения главным образом ложилась на Мориса Джеральда; Фелима считали только соучастником.    

Его  заставили рассказать все, что он знает. Рассказ Фелима об индейцах и ягуаре  назвали «сплошной выдумкой, сочиненной с целью ввести суд в заблуждение».    

Судебное  разбирательство длилось не больше десяти минут. Вывод был ясен. У большинства  окончательно сложилось мнение, что Генри Пойндекстер убит и Морис Джеральд ответственен  за его смерть.    

Каждое  обстоятельство, уже ранее известное, было вновь обсуждено и взвешено; к ним  присоединились новые факты, только что открытые в хакале. Самое убедительное из  всего было то, что в хакале найдены были плащ и шляпа убитого.    

Некоторые  в нетерпении кричали: «Повесить убийцу!»    

Должно  быть, приговор был заранее предрешен. На земле уже лежала веревка с петлей на  одном конце. Правда, это только лассо, но для такой цели оно вполне годится.  Горизонтально, вытянутая ветка смоковницы может прекрасно заменить виселицу.    

Большинство  высказались за смертный приговор. Некоторые подкрепили свое решение проклятиями  по адресу осужденного. Почему же приговор не приводится в исполнение? Почему?  Да просто потому, что нет полного единодушия. Не все присутствующие согласны с  приговором. Среди судей имеются и такие, которые против казни Мориса. Хотя их  меньшинство, но они сказали свое «нет» спокойно и с полной убежденностью.    

Среди  меньшинства и Сэм Менли, начальник регуляторов.    

– Граждане!  – громко обратился он к толпе. – У нас нет достаточных доказательств, чтобы  принимать такое серьезное решение. Надо выслушать обвиняемого, но, конечно,  тогда, когда он в состоянии будет говорить. Сейчас, как вы сами видите, к нему  бесполезно обращаться. Поэтому я предлагаю отложить решение суда до…    

– Что  за смысл откладывать? – прервал его громкий голос Кассия Кольхауна. – В чем дело,  Сэм Менли? Если бы у вас был друг, невинно убитый, или брат, вы бы тогда  рассуждали иначе. Что вам еще нужно, чтобы убедиться в виновности этого  негодяя? Добавочные доказательства?    

– Вот  именно, капитан Кольхаун.    

– Можете  ли вы что-нибудь добавить, Кассий Кольхаун? – спросил чей-то голос.    

– Мне  кажется, доказательств достаточно, даже больше, чем надо. Но если хотите, я  готов добавить.    

– Давайте,  давайте! – закричало несколько десятков голосов.    

– Джентльмены!  – сказал Кольхаун, обращаясь к толпе. – Вы все хорошо знаете, что произошло  между этим человеком и мной. Мне не хотелось, чтобы обо мне подумали, что я мщу  ему. Желания мести у меня нет. И если бы я не был уверен, что именно он  совершил убийство, так же уверен, как в том, что моя голова у меня на плечах…    

Кольхаун  стал запинаться, видя, что невольно сорвавшаяся фраза произвела странное впечатление  на окружающих.    

– Если  бы, – продолжал он, – я не был в этом уверен, я ничего не сказал бы о том, что  видел или, вернее, слышал.    

– Что  же вы слышали, мистер Кольхаун? – спросил глава регуляторов. – Ваша ссора с обвиняемым,  о которой, мне кажется, все присутствующие знают, не имеет никакого отношения к  вашим показаниям. Никто не собирается обвинять вас в лжесвидетельстве.  Пожалуйста, продолжайте. Что вы слышали, когда и где вы слышали?    

– Это  было во вторник ночью, когда пропал мой двоюродный брат.    

– Во  вторник ночью? Дальше.    

– Я  уже пошел к себе в комнату. Было нестерпимо жарко, одолевали москиты, спать  было невозможно. Я встал, зажег сигару, покурил немного в комнате, но потом  решил пойти на крышу. Было ли около полуночи или несколько раньше, не знаю, так  как я не следил за временем. Только я успел выкурить сигару и уже хотел достать  другую, как услыхал доносившиеся со стороны реки голоса. Это был громкий, раздраженный  разговор. Ясно было, что происходила ссора. Прислушавшись, я узнал один из  голосов, а затем другой. Первый был голос моего двоюродного брата Генри, второй  – вот этого человека, убийцы.    

– Продолжайте,  мистер Кольхаун. Мы хотим сначала выслушать ваши показания, а свои выводы вы  выскажете потом.    

– Вы  понимаете, джентльмены, что я был немного удивлен, услышав голос двоюродного  брата: я думал, что он давно уже спит. Однако я был настолько уверен, что это  именно он, что даже не пошел в его комнату проверить. Не менее ясно было для  меня и то, что вторым из спорящих был мустангер. Мне показалось особенно  странным, что Генри, против обыкновения, вышел в такой поздний час. Но факт  остается фактом, ошибки тут не могло быть. Я стал прислушиваться, чтобы узнать,  о чем они спорят. Голоса доносились слабо. Единственно, что мне удалось разобрать,  – это те крепкие выражения, которые Генри посылал по адресу мустангера. Ясно  было, что мой двоюродный брат чем-то оскорблен. Потом отчетливо донеслись  угрозы мустангера. Каждый громко назвал друг друга по имени, и тут уж у меня не  осталось никаких сомнений. Мне следовало бы пойти туда и выяснить, в чем дело,  но я был в ночных туфлях. Я подождал около получаса, надеясь, что Генри скоро  вернется домой, но он не пришел. Я подумал, что юноша направился в таверну. Там  он мог встретить знакомых из форта и просидеть долго. Я решил лечь спать. Итак,  джентльмены, я сказал вам все, что знаю. Бедный Генри после того уже больше не  возвращался в Каса-дель-Корво. Его постель в ту ночь осталась пустой, он  ночевал где-то в прерии или в лесу, а где именно, знает только этот человек.    

Движением  руки он указал на обвиняемого.    

Речь  Кольхауна произвела впечатление. В искренности его слов никто не сомневался.    

Последовал  новый взрыв негодования.    

– Повесить!..  Повесить!.. – кричали со всех сторон.    

Даже Сэм  Менли, казалось, начал колебаться. Возражающих стало еще меньше. Напряжение  росло, точно перед бурей.    

Один из  пограничных головорезов, который только что о чем-то перешептывался с Кольхауном,  подошел к веревке, наклонился и быстро надел петлю на шею осужденному, попрежнему  ничего не сознававшему.    

Никто не  пытался остановить палача, никто не осмелился встать на защиту пленника.    

Петля  была накинута на шею Мориса. Другой конец веревки уже заброшен на смоковницу.    

«Скоро  Морис Джеральд расстанется с жизнью» – так думал каждый из присутствующих.    

 Глава LXIV

  СЕРИЯ ИНТЕРМЕДИЙ[49]    

     

«Скоро  Морис Джеральд расстанется с жизнью» – так думал каждый из участников этой  трагедии, разыгрывавшейся на лоне природы, под тенью настоящих деревьев.    

Но тут  произошел неожиданный перерыв в действии: трагедия вдруг сменилась фарсом. И  героем этого фарса был Фелим.    

После  «вдохновляющей» речи Кольхауна, еще более усилившей жажду мести, внимание  регуляторов было всецело занято Морисом. О слуге они забыли. Полные злобы  взгляды были направлены только на мустангера. Фелиму представилась возможность  бежать, и он не преминул этим воспользоваться.    

Катаясь  по траве, он ослабил стягивавшую его веревку, освободился от нее и потихоньку  прополз под ногами у толпы. Никто не заметил его маневра. Обезумевшие от  возбуждающего зрелища люди толкали друг друга, не отрывая глаз от смоковницы,  исполнявшей роль виселицы.    

У Фелима  вовсе не было намерения оставить на произвол судьбы своего хозяина. Наоборот,  он снова попытался помочь Морису Джеральду. Все надежды возлагал он теперь на  Зеба Стумпа и потому решил вызвать его как можно скорее уже известным нам  способом.    

Выскользнув  из толпы, Фелим тихонько стал пробираться к тому месту, где паслась старая  кобыла. На опушке леса были привязаны лошади приехавших. Они стояли вереницей,  образуя сплошную стену. Под ее защитой Фелиму удалось добраться до намеченной  цели.    

Но здесь  он обнаружил, что не захватил с собой необходимых приспособлений. Он выронил  ветку кактуса на том месте, где его впервые задержали. Ножа у него не было –  срезать кактус было нечем.    

В  печальной задумчивости остановился гальвеец, не зная, что предпринять.  Необходимо было действовать, не теряя времени. Каждая минута промедления могла  стать роковой для жизни его хозяина. Но не было той жертвы, на которую не  решился бы верный слуга. Фелим бросился к колючему растению и голыми руками  оторвал от него ветку.    

Его руки  были изодраны в кровь. Но можно ли было обращать внимание на такие пустяки,  когда решалась судьба человека! Ирландец помчался к кобыле и без всяких  предосторожностей подсунул ей под хвост орудие пытки.    

А тем  временем на поляне действие шло своим порядком. Петля была готова; другой конец  веревки, переброшенный через ветку смоковницы, был уже в руках добровольных  палачей. Они ждали последнего приказания. Толпа замерла. Люди стояли молчаливо  и неподвижно, как стволы окружающих деревьев. Но никто не решался дать роковой  сигнал. Даже Кольхаун уклонился от этой обязанности.    

В этот  напряженный момент старая кобыла – все знали, что она принадлежит Зебу Стумпу, –  вдруг словно взбесилась. Она начала плясать по траве, высоко подбрасывая задние  ноги, и оглашать поляну неистовым ржаньем. Стоявшие рядом лошади стали ей  вторить и подражать ее бешеной пляске.    

Настроение  толпы резко изменилось. На лицах отразилась тревога, раздались испуганные  крики.    

Регуляторы  бросились к оружию и к лошадям:    

– Индейцы!    

Только  нашествие команчей могло вызвать такое смятение.    

Волнение  длилось до тех пор, пока хозяева не подошли к своим лошадям. Лошади успокоились,  и только кобыла Зеба продолжала неистовствовать.    

Тогда  только толпа узнала настоящую причину тревоги. Кстати, тут же обнаружили, что  гальвеец исчез.    

Фелим  предусмотрительно спрятался за кустами, и это его спасло, иначе жизнь слуги оказалась  бы в не меньшей опасности, чем жизнь его хозяина.    

Человек  двадцать схватились за ружья и прицелились в виновницу скандала. Но раньше чем  они успели спустить курки, кто-то из стоявших вблизи набросил лассо на шею лошади  и этим заставил ее замолчать.    

     

* * *    

     

Спокойствие  восстановилось. Внимание опять сосредоточилось на осужденном. Регуляторы попрежнему  были озлоблены. Шумный инцидент не только не развеселил их, а, наоборот, усилил  раздражение. Снова раздались возгласы, требующие казни.    

Снова  толпа жаждущих мести людей сомкнулась кольцом вокруг осужденного.    

Снова  бандиты схватились за веревку, снова у каждого из присутствующих мелькнула  мысль: «Скоро Морис Джеральд расстанется с жизнью».    

И снова  перерыв.    

Из-за  деревьев на яркий солнечный свет выбежала красавица-девушка.    

Как  метеор, влетела Луиза в толпу и наклонилась над осужденным, безмолвно распростертым  на траве. Схватившись обеими руками за веревку, она пыталась вырвать ее из рук  палачей.    

– Техасцы!  Подлецы! – закричала она в негодовании. – Позор! Позор!    

Удивленные  палачи уронили веревку.    

– Суд!  Это называется суд! Обвиняемый осужден без защитника, не получив возможности  сказать ни одного слова в свое оправдание. И это вы называете справедливостью?  Техасская справедливость! Стыдитесь! Вы не люди, а звери! Убийцы!    

– Что  это означает? – крикнул Пойндекстер, бросаясь вперед и хватая дочь за руку. –  Ты лишилась рассудка, Лу! Ты совсем обезумела! Как ты попала сюда? Разве я не  сказал тебе, чтобы ты отправилась домой? Уходи сию же минуту и не вмешивайся в  то, что тебя не касается!    

– Отец,  это меня касается!    

– Тебя  касается? Ах, правда, ты сестра. Этот человек – убийца твоего брата.    

– Я  этому никогда не поверю. Никогда! О люди, если вы действительно люди, то не  поступайте, как звери! Нужен справедливый суд, а тогда… тогда…    

– Над  ним был справедливый суд! – крикнул кто-то из толпы. – Никто не сомневается в  его виновности. Он убил вашего брата, и никто другой. И это очень некрасиво с  вашей стороны – простите, что я говорю так, – нехорошо, что вы стараетесь  избавить мустангера от того, что он заслужил.    

– Правильно!  – присоединилось несколько голосов.    

– Он  должен быть наказан по заслугам! – крикнули из толпы.    

– Должен,  должен! – эхом повторил целый хор.    

– Нам  очень жаль, что не можем удовлетворить ваше требование, но мы должны просить  вас удалиться отсюда… Мистер Пойндекстер, было бы хорошо, если бы вы увели вашу  дочь.    

– Пойдем,  Лу! Здесь не место для тебя. Надо уйти… Ты отказываешься? Что это? Ты отказываешься  повиноваться мне?. Кассий, возьми ее за руки и уведи прочь… Если ты, Луиза, не  уйдешь добровольно, мы силой заставим тебя это сделать! Ну, будь же умницей.  Сделай то, о чем я тебя прошу. Уйди!    

– Нет,  отец! Я не уйду до тех пор, пока ты мне не пообещаешь, пока все не пообещают…    

– Мы  ничего не можем обещать вам, мисс, как бы нам этого ни хотелось. Да и вообще  это не женское дело. Совершено преступление, убийство, вы это сами знаете.  Нельзя насиловать мнение судей. Убийце нет пощады!    

– Нет  пощады! – эхом откликнулось несколько десятков озлобленных голосов.    

– Повесить  его! Повесить!    

Регуляторов  больше не смущает присутствие очаровательной девушки. Кассий Кольхаун грубо, совершенно  забыв о вежливости, тащит Луизу прочь с поляны. Она вырывается из его рук,  заливается слезами и громко протестует против бесчеловечной расправы.    

– Изверги!  Убийцы! – кричит Луиза.    

Но  девушка уже за пределами толпы и лишена возможности помочь человеку, за  которого готова отдать жизнь.    

 Глава LXV

  ЕЩЕ ОДНА ИНТЕРМЕДИЯ    

     

В третий  раз около хижины восстанавливается зловещая тишина. Зрители и действующие лица  жуткой драмы опять занимают свои места.    

Лассо  еще раз летит на ветку смоковницы. Те же два палача хватают свободный конец. На  этот раз они туго его натягивают.    

«Скоро  Морис Джеральд расстанется с жизнью!»    

Теперь  несчастный Морис совсем близок к смерти. Даже любовь оказалась бессильной  спасти его. Какая же еще сила может предотвратить роковой конец?    

Кажется,  нет уже возможности помочь ему, нет уже времени для этого. В суровых взглядах  регуляторов не видно пощады – одно нетерпение. Палачи тоже торопятся, боясь  новой задержки. Они орудуют веревкой с ловкостью опытных профессионалов. Не  пройдет и шестидесяти секунд, как приговор толпы будет приведен в исполнение.    

– А  ну-ка, Билл, готово там у тебя? – спрашивает один из палачей другого, решив  больше не дожидаться команды.    

– Все  в порядке, – отвечает Билл. – Приканчивай этого негодяя! Тяни!    

Веревку  дергают, но недостаточно сильно, чтобы поднять с земли тело осужденного. Петля  приподнимает только его голову.    

– Тащи,  же ты, проклятый! – кричит Билл, удивленный бездействием своего товарища. –  Чего зеваешь?    

Билл  стоит спиной к лесу и не видит появившегося из-за деревьев человека.    

– Ну,  подавай! – кричит главный исполнитель. – Давай вместе дернем! Вверх! Кончай с  ним!    

     

    

     

– Нет,  он этого не сделает! – раздается громовой голос.    

И  колоссального роста человек с ружьем за плечами выскакивает из-за кустов. Еще  момент – и Зеб Стумп уже в самой гуще толпы.    

– Нет,  вы этого не сделаете! – повторяет охотник, наклоняясь над распростертым человеком  и направляя дуло своего длинного ружья в сторону палачей. – Отпустите, не то я  выстрелю! Эй, Билл Грифин, если ты затянешь хоть чуточку петлю, то получишь  пилюлю прямо в живот, и вряд ли ты ее переваришь! Отпустите веревку, проклятые!    

Даже  дикий рев кобылы не произвел на толпу такого сильного впечатления, как  появление Зеба Стумпа.    

Его  знали почти все присутствующие. Его уважали, и многие боялись. К последним относились  Билл Грифин и его товарищ. Веревка выскользнула у них из рук, когда раздалось  приказание: «Отпустите!»    

– Что  за ерунду затеяли эти парни? – продолжал охотник, обращаясь к толпе, онемевшей  от удивления. – Ведь не собираетесь же вы вешать больного?    

– Мы  как раз и хотим это сделать, – ответил грубый голос.    

– А  почему бы и нет? – спросил другой.    

– Почему  бы и нет? А кто дал вам право вешать без суда техасского гражданина?    

– Подумаешь,  важный гражданин! Да и, кроме того, здесь был суд, справедливый суд.    

– Вот  как! Человек, лишенный рассудка, приговорен к смерти! Отправляют его на тот свет,  когда он ничего не сознает! И это вы называете справедливым судом?    

– Что  нам до этого, поскольку мы знаем, что он виноват? Мы все в этом уверены.    

– Уверены?  Ладно. С тобой, Джим Стордас, я даже не буду об этом и говорить. Но ты, Сэм  Менли, и вы, мистер Пойндекстер, – ведь не может быть, чтобы вы были согласны с  тем зверством, которое здесь происходит? По-моему, это не больше не меньше, как  убийство.    

– Ты  не все знаешь, Зеб Стумп, – заговорил глава регуляторов, желая оправдать свое  участие в этом деле. – У нас есть факты.    

– К  чорту ваши факты! Я не хочу ничего слышать! У нас хватит времени в этом  разобраться, когда будет настоящий суд, против которого, конечно, никто  возражать не станет.    

– Вы  слишком много берете на себя, Зеб Стумп, – вмешался Кассий Кольхаун. – Убитый  не был вам ни сыном, ни братом, то вы, вероятно, заговорили бы иначе. Не  понимаю, почему вы вмешиваетесь в это дело.    

– Прежде  всего потому, что этот парень мой друг, несмотря на то что он иностранец. А  во-вторых, потому, что Зеб Стумп не потерпит нечестной игры, хотя бы она и  разыгрывалась в прериях Техаса.    

– Нечестной  игры! Вы это называете нечестной игрой?.. Техасцы, неужели вы робеете перед  этим болтуном? Пора покончить с этим делом! Кровь убитого Генри Пойндекстера  взывает о мести. Беритесь за веревку!    

– Попробуйте  только! Первый, кто посмеет, свалится прежде, чем успеет схватиться за нее. Вы  повесите несчастного не раньше, чем бесчувственное тело Зеба Стумпа растянется  на траве и несколько человек из вас – рядом с ним. А ну-ка! Я хочу посмотреть,  кто дотронется до веревки!    

Наступила  полнейшая тишина. Люди не двигались с места, отчасти опасаясь принять вызов,  отчасти из уважения к мужеству и великодушию охотника. Зеб Стумп, пользуясь  благоприятным моментом, продолжал настаивать на своем.    

– Назначьте  над парнем справедливый суд, – требовал он. – Давайте отвезем его в сеттльмент,  и пусть его там судят. У вас нет явных доказательств, что он участвовал в этом  грязном деле, и будь я проклят, если я поверю этому, не убедившись собственными  глазами! Я знал, как он относился к юному Пойндекстеру. Он не только не был ему  врагом, но был близким другом.    

– Вы  не знаете, мистер Стумп, того, что мы только что слышали.    

– Что  такое вы слышали?    

– Показания,  которые говорят нам об обратном. У нас есть доказательства, что между Джеральдом  и юным Пойндекстером была ссора, больше того – она произошла именно в ту ночь.    

– Кто  это сказал, Сэм Менли?    

– Я  сказал это, – ответил Кольхаун, выступая вперед, чтобы его видел Зеб.    

– О,  это вы, мистер Кассий Кольхаун? Вы знаете, что они оба погорячились? Вы присутствовали  при их ссоре?    

– Я  этого не говорил, Зеб Стумп. А кроме того, я совсем не собираюсь отвечать на  ваши вопросы… Я думаю, джентльмены, вы все согласны с вынесенным решением. Я не  понимаю, почему этот старый дурень должен вмешиваться в наши дела.    

– «Старый  дурень»! – закричал охотник. – Вы назвали меня старым дурнем? Клянусь, что вам  еще придется эти слова взять обратно, это вам говорит Зеб Стумп из Кентукки!  Ну, да пока об этом не стоит толковать. Всему свое время. И ваш час придет,  мистер Кассий Кольхаун, и, может быть, раньше, чем вы думаете… Что же касается  ссоры между Генри Пойндекстером и этим парнем, – продолжал Зеб, обращаясь к  главе регуляторов, – я в нее не верю. И никогда не поверю, пока не будет более  убедительных доказательств, чем простая болтовня. Из того, что я знаю, этих  выводов нельзя сделать. Вы говорите, что у вас новые факты? У меня они тоже  есть. И факты, которые, мне кажется, могут пролить некоторый свет на это  таинственное дело.    

– Какие  факты? – спросил Сэм Менли. – Мы слушаем тебя, Зеб Стумп.    

– Их  несколько. Прежде всего, вы сами видите, что парень ранен. Я не говорю о  царапинах: я предполагаю, что его потрепали койоты. Но посмотрите на колено.  Это уж никак не работа койотов. Что ты думаешь по этому поводу, Сэм Менли?    

– Тут  высказали предположение, что это произошло во время схватки между ним и…    

– Между  ним и кем? – резко спросил Зеб.    

– И  человеком, который пропал.    

– Да,  таково наше мнение, – сказал кто-то из толпы. – Мы все знаем, что Генри Пойндекстер  не позволил бы себя убить, как теленка. Между ними была потасовка, и,  повидимому, мустангер при падении ударился коленом о камень. Этим следует  объяснить опухоль. Кроме того, на голове у него есть рана – похоже, что от  пистолета. Что же касается царапин, то мы не знаем, откуда они – от шипов ли  растений или же от зубов и когтей койотов, как вы предполагаете. Тут один чудак  сочинил сказку о ягуаре, но мы ей не верим.    

– О  каком чудаке вы говорите? Вы имеете в виду Фелима? А где же он?    

– Удрал,  спасая свою голову. Мы поищем его, как только покончим с этим делом. Дадим ему  попробовать виселицы, и тогда он заговорит по-настоящему.    

– Если  вам нужно узнать о ягуаре, то вы ничего нового и не узнаете. Я сам видел эту  нечисть и едва поспел, чтобы вырвать парня из его когтей. Но не в этом дело.  Что еще рассказывал этот парень?    

– Длинную  историю про каких-то индейцев. Но кто этому поверит!    

– Что  же, он и мне рассказал то же самое. Все это похоже на правду. Он говорил, что  они играли в карты. Вот смотрите, я нашел целую колоду в хижине на полу. Это  испанские карты.    

Зеб  вытащил колоду карт из кармана и протянул ее главе регуляторов.    

Тот стал  внимательно рассматривать каждую карту, а потом сказал, что они мексиканского  производства, что такие карты обычно употребляются для игры в монте.    

– Где  это слыхано, чтобы команчи играли в карты? – раздался голос из толпы. – Это просто  смешно!    

– Смешно,  вы сказали? – отозвался старый охотник, которому пришлось пробыть около  двенадцати месяцев в плену у команчей. – Может быть, это и смешно, но тем не  менее это правда. Не раз мне приходилось видеть, как дикари играли в карты на  шкуре бизона вместо стола. Играли именно в эту мексиканскую игру, которой они,  наверно, научились у своих пленников. Как бы то ни было, – закончил старик, – команчи  играют в карты, это истинная правда.    

Зеб  Стумп был рад этому заявлению. Появление индейцев в окрестностях меняло отношение  регуляторов к делу, до сих пор предполагавших, что команчи разбойничали только  по ту сторону сеттльмента.    

– Конечно,  это так, – подхватил Зеб, желая убедить присутствующих в необходимости отложить  судебное разбирательство. – Здесь были индейцы или, во всяком случае, кто-то  чертовски на них похожий… Иосафат! Откуда это она скачет?    

В этот  момент со стороны утеса ясно донесся топот копыт.    

Над  обрывом показалась всадница, скачущая во весь карьер. Волосы у нее  растрепались, шляпа слетела с головы. Наездница то и дело подгоняла своего коня  хлыстом, шпорами и окриками, хотя лошадь и без того мчалась во весь опор.    

В этой  неистовой всаднице все сразу узнали ту женщину, которая полчаса назад указала  им путь к хижине.    

 Глава LXVI

  ГОНИМАЯ КОМАНЧАМИ    

     

Исидора  появилась неожиданно. Что заставило ее вернуться? И почему скакала она таким  бешеным галопом?    

Чтобы  объяснить это, мы должны вернуться к моменту ее мрачных размышлений после  встречи с техасцами.    

Расставшись  с отрядом, Исидора некоторое время колебалась, ехать ли ей на Леону или  вернуться к хакале и самой быть свидетельницей событий, которые должны там  разыграться.    

Она  остановилась у лесных зарослей, под тенью деревьев, и невольно посмотрела на темную  верхушку кипариса, возвышающуюся над обрывистым берегом Аламо. Тяжелые сомнения  овладели ее душой.    

Что  сделала она, направив отряд к хижине?! Если и будет унижена женщина, которую  она ненавидит, то ведь одновременно может погибнуть и любимый человек.    

– Матерь  божья! – прошептала она. – Что я наделала?! Если только эти свирепые судьи  признают его виновным, какой будет конец? Смерть! О, я не хочу этого! Только не  от их рук! Нет, нет! Когда я показала им дорогу, как жадно бросились они  вперед! Они уже заранее решили, что дон Морисио должен умереть. Он здесь всем  чужой, уроженец другой страны. Один, без друзей, окруженный только врагами…    

Взор  девушки с безмолвной тоской блуждал по прерии. Ее лошадь вдруг тихонько заржала  и повернула голову в сторону зарослей.    

Нет ли  там кого?    

Исидора  тоже обернулась и стала всматриваться в тропинку, по которой только что проехала.  Это дорога на Леону. Она видна только на небольшом расстоянии – дальше, за  поворотом, она исчезает среди зарослей. На ней никого не видно, кроме двух или  трех тощих койотов.    

Почему  же ее конь проявляет нетерпение, не хочет стоять на месте, храпит и громко  ржет?    

В ответ  послышалось ржанье нескольких лошадей, которые, по-видимому, скакали по дороге,  но всё еще были скрыты зарослями. Слышны были только удары копыт.    

Потом  снова все затихло. Лошади либо остановились, либо продвигались легким, неслышным  шагом.    

Исидора  с трудом успокоила своего серого коня и вся обратилась в слух. Из зарослей долетел  шопот человеческих голосов.    

Затем  опять наступила тишина. Всадники, наверно, остановились.    

Это  происшествие мало обеспокоило Исидору.    

«Вероятно,  путешественники держат путь на Рио-Гранде, – подумала она, – или, быть может,  это отставшие всадники техасского отряда. Индейцы не могут быть здесь –  известно, что они на военной тропе в другом месте. Но кто бы ни были эти  всадники, все же надо быть настороже».    

С этой  мыслью Исидора отъехала в сторону и остановилась под прикрытием акации. Здесь  она опять прислушалась. Вскоре она обнаружила, что неизвестные приближались к  ней не по дороге, а через чащу зарослей.    

Почем  знать, какие у них намерения? Исидору охватило волнение. До сих пор она сохраняла  спокойствие, но теперь поведение всадников показалось ей крайне подозрительным.  Будь это простые путешественники, они ехали бы по дороге, а не подкрадывались  через заросли.    

Она  осмотрелась кругом, пытаясь найти место, где бы можно было спрятаться:  кружевная листва акации была ей плохой защитой.    

Исидора  пришпорила лошадь, выехала из зарослей и помчалась вперед по долине, в сторону  Аламо.    

Она  решила отъехать на расстояние трехсот ярдов, где ее не могли уже достичь ни  стрела, ни пуля, и тогда остановиться, чтобы узнать, кто приближается – друзья  или враги.    

Но ей не  удалось это выполнить: таинственные всадники пустились ее преследовать.    

Обернувшись  назад, она увидела бронзовую кожу полуобнаженных тел, красную окраску разрисованных  лиц и огненные перья в волосах.    

– Los  indios![50]  – прошептала в ужасе мексиканка и еще сильнее пришпорила коня, направляя его к  кипарису.    

До сих  пор Исидора мало боялась встречи с краснокожими кочевниками прерий. Уже в течение  долгих лет они были в мирных отношениях как с техасцами, так и с мексиканцами.  Они становились опасными только тогда, когда были пьяны. А спаивали их нередко.  Исидора уже испытала однажды это на себе.    

Но  теперь обстоятельства изменились.    

Полоса  перемирия прошла. Война висела в воздухе. Теперь ее преследователи трезвы и  жаждут крови. Теперь надо опасаться не только пьяных оскорблений – ее жизнь под  страшной угрозой.    

Восклицаниями,  хлыстом, шпорами гонит Исидора своего горячего коня.    

Слышен  только ее голос. Те, кто в погоне за ней, совершенно безмолвны.    

Их  четверо, она одна.    

Единственная  надежда – это попасть под защиту техасцев.    

Исидора  мчится к кипарису.    

 Глава LXVII

  ИНДЕЙЦЫ!    

     

Преследуемая  всадница уже на расстоянии трехсот ярдов от обрыва, над которым возвышается кипарис.    

Мчавшийся  первым индеец снимает лассо с луки седла и вертит им над головой.    

Прежде  чем она успеет достигнуть спуска в ущелье, петля лассо обовьется вокруг ее шеи.  И тогда…    

Вдруг  счастливая мысль осеняет Исидору.    

Утес,  который возвышается над Аламо, ближе от нее, чем ущелье, спускающееся к реке.  Она вспоминает, что утес виден из хижины.    

Всадница  быстро меняет направление и, вместо того чтобы ехать к кипарису, направляется  прямо к обрыву.    

Преследователи  этому только рады – они хорошо знают это место и понимают всю безвыходность положения.  Нет сомнения, что здесь она попадется им в руки.    

Главарь  снова берется за лассо. Он не торопится бросить его, так как уверен в успехе.    

– Чорт  возьми! – восклицает он. – Еще немного – и она очутится в пропасти!    

Но он  ошибся. Исидора скачет дальше, но не в пропасть. Еще один быстрый поворот, и  она уже мчится вдоль обрыва, настолько близко к самому краю, что это привлекает  внимание техасцев и вызывает восклицание ошеломленного Зеба: «Иосафат!»    

Этот  возглас вырывается у охотника только в исключительных случаях.    

И, как  бы в ответ ему, раздается крик всадницы:    

– Los  indios! Los indios!    

Тот, кто  пробыл хотя бы три дня в южном Техасе, не мог ошибиться в значении этих слов,  на каком бы языке они ни были произнесены. Это крик тревоги, который уже в  течение трехсот лет раздается на протяжении трех тысяч миль пограничной полосы.    

– Техасцы,  спасите! Спасите! Меня преследуют индейцы!    

Следом  за девушкой по краю утеса мчится вождь индейцев. Его лассо снова кружится в  воздухе. Вдруг раздается выстрел. Жгучая боль в руке заставляет индейца  выронить лассо и в недоумении оглянуться вокруг.    

Внизу, в  долине, над толпой вооруженных людей поднимается облачко дыма.    

Точно  сговорившись, все четверо поворачивают лошадей и мчатся прочь с такой же быстротой,  с какой прискакали.    

– Какая  досада! – говорит Зеб Стумп, вновь заряжая ружье. – Если бы не она, я бы заставил  их спуститься вниз. Попадись они в плен, мы могли бы кое-что узнать  относительно этого загадочного дела. Но теперь их уже не догнать.    

     

* * *    

     

Появление  индейцев меняет настроение толпы, находящееся около хижины мустангера.    

Кольхаун  и его бандиты больше уже не хозяева положения. Глава регуляторов объявляет, что  суд откладывается.    

Тут же  составляется новый план действий. Обвиняемый должен быть перевезен в сеттльмент,  где будет назначено судебное разбирательство согласно законам страны.    

Это  предложение принимается большинством присутствующих. А как же быть с индейцами?  Преследовать их? Разумеется. Но когда? Сейчас, сию минуту? Осторожность  подсказывает, что нет. Видели только четверых, но они могли быть авангардом  нескольких сотен.    

– Лучше  подождать женщину, что скакала над обрывом, и от нее узнать об индейцах, – советует  кто-то из техасцев.    

Теперь  все ждут Исидору.    

Тем  временем Зеб Стумп вынимает кляп изо рта несчастного пленника и развязывает  туго затянутую веревку. С лихорадочным вниманием издали наблюдает за этим Луиза  Пойндекстер.    

Но где  же племянница дона Сильвио Мартинеца?    

Ее до  сих пор еще нет. Не слышно больше даже стука копыт ее лошади.    

Отсутствие  Исидоры вызывает удивление, тревогу, страх. Среди присутствующих много поклонников  мексиканской девушки. Возможно, что ее захватили в плен.    

Самолюбие  техасцев задето. Ведь это к ним взывали о помощи: «Техасцы, спасите!»    

И вот  жажда мести, направленная против мустангера, переключается в другое русло: надо  отомстить краснокожим. Более юные и пылкие вскакивают в седла и громогласно  объявляют о решении отыскать девушку, спасти ее или погибнуть.    

Никто не  останавливает юношей. Они отправляются спасать Исидору и преследовать пиратов  прерий.    

На месте  остаются немногие; Зеб Стумп среди них.    

Охотник  всецело занят теперь охраной больного, которого все еще стерегут регуляторы. Но  не один только Зеб остается верен мустангеру в его несчастье. Красавица-креолка  попрежнему не спускает с него глаз, хотя и принуждена скрывать от других свое  горячее участие.    

А вот  показался и Фелим. Он тоже спешит на помощь к своему хозяину. Все это время он  просидел тайком на дереве, наблюдая оттуда за тем, что происходило около  хижины. Перемена обстановки позволила ему наконец без риска спуститься на  землю.    

Так  закончился самосуд над Морисом Джеральдом.