Поделиться:
  Угадай писателя | Писатели | Карта писателей | Острова | Контакты

Анатолий Рыбаков - Кортик [1947]
Известность произведения: Высокая
Метки: child_adv, child_det, prose_history, prose_su_classics, Детская, Для подростков, Повесть, Приключения, Роман

Аннотация. Герои Анатолия Рыбакова - обычные московские школьники. Наблюдательность и любопытство арбатских мальчишек Миши, Генки и Славки не дают им скучать, они предпочитают жизнь насыщенную и беспокойную. Загадка старинного кортика увлекает ребят в приключения, полные таинственных событий и опасностей.

Полный текст. Открыть краткое содержание.

1 2 3 4 5 6 7 

Когда Миша вошел, Никитский бросил на него быстрый колючий взгляд. Но здесь был не Ревск и не будка обходчика. Миша смотрел прямо на Никитского. Он смотрел на Никитского и видел Полевого, избитого и окровавленного, разобранные рельсы и зеленое поле, по которому бегали кони, потерявшие всадников. – Вы знаете этого человека? – спросил Свиридов и указал на Никитского. – Знаю. – Кто он такой? – Никитский Валерий Сигизмундович, – твердо ответил Миша, продолжая смотреть на Никитского. Никитский сидел не шевелясь. – Расскажите подробно, откуда вы его знаете, – сказал Свиридов. Миша рассказал о налете на Ревск, о нападении на эшелон, о складе Филина. – Что вы на это скажете, гражданин Никитский? – спросил Свиридов. – Я уже сказал, – спокойно ответил Никитский, – у вас есть более авторитетные показания, нежели измышления этого ребенка. – Вы продолжаете утверждать, что вы Сергей Иванович Никольский? – Да. – И вы проживали в доме Марии Гавриловны Терентьевой как бывший подчиненный ее сына, Владимира Владимировича Терентьева? – Да. Она может это подтвердить. – Вы продолжаете утверждать, что Владимир Владимирович Терентьев погиб при взрыве линкора? – Да. Это всем известно. Я пытался его спасти, но безуспешно. Меня самого подобрал катер. – Значит, вы пытались его спасти? – Да. – Хорошо… Теперь вы, Поляков, скажите… – Свиридов помедлил и, не отрывая пристального взгляда от Никитского, спросил: – Не знаете ли вы, кто застрелил Терентьева? – Он! – решительно ответил Миша и показал на Никитского. Никитский сидел по-прежнему не шевелясь. – Мне Полевой рассказывал, он сам видел. – Что вы на это скажете? – обратился Свиридов к Никитскому. Никитский криво усмехнулся: – Это такая нелепость… И после этого живу в доме его матери! Если вы склонны верить таким бредням… – Поляков! Какие у вас есть доказательства? Миша вынул кортик и положил его перед Свиридовым. Никитский не отрываясь смотрел на кортик. Свиридов вынул из ножен клинок, выдернул рукоятку и вытянул пластинку. Потом не торопясь снова собрал кортик. Никитский неотступно следил за его руками. – Ну-с, гражданин Никитский, знаком вам этот предмет? Никитский тяжело откинулся на спинку стула: – Я впервые его вижу. – Продолжаете упорствовать, – спокойно сказал Свиридов и положил кортик под бумаги. – Пойдем дальше… Введите свидетельницу Марию Гавриловну Терентьеву, – приказал он часовому. В комнату медленно вошла высокая пожилая женщина в черном пальто и черном платке, из-под которого выбивались седые волосы. – Пожалуйста, садитесь. – Свиридов указал на стул. Она села на стул и устало закрыла глаза. – Гражданка Терентьева, назовите имя этого человека, – сказал Свиридов. – Сергей Иванович Никольский, – не поднимая глаз, тихо произнесла Терентьева. – Где, когда и при каких обстоятельствах вы с ним познакомились? – Во время войны он приезжал ко мне с письмом от сына. – Как звали вашего сына? – Владимир Владимирович. – Где он? – Погиб. – Когда? – Седьмого октября тысяча девятьсот шестнадцатого года при взрыве линкора «Императрица Мария». – Вы уверены, что он погиб именно при взрыве? – Конечно, – она подняла глаза и с недоумением посмотрела на Свиридова, – конечно. Я получила извещение. – Вам прислали его вещи? – Нет. Разве их могли прислать? Кто мог спасти его вещи? – Значит, все вещи вашего сына пропали? – Я думаю. – Подойдите к столу. Терентьева тяжело поднялась и медленно подошла к столу. Свиридов вынул из-под бумаг кортик и протянул его Терентьевой. – Вы узнаете кортик вашего сына? – жестко спросил он. – Да… – произнесла Терентьева, разглядывая кортик. – Да… – Она растерянно посмотрела на Никитского, он сидел не шевелясь. – Да… это наш… это его кортик… Владимира… – Вас не удивляет, что все вещи вашего сына погибли, а кортик остался цел? Терентьева ничего не отвечала. Пальцы ее дрожали на краю стола. – Вы молчите, – сказал Свиридов. – Тогда ответьте мне… я вас спрашиваю в последний раз: кто этот человек? – Он указал на Никитского. – Никольский, – едва слышно произнесла Терентьева. – Так вот, – Свиридов встал и протянул руку по направлению к Никитскому, – он убийца вашего сына! Терентьева покачнулась, дрожащие ее пальцы впились в край стола. – Что… – задыхаясь, прошептала она, – что вы сказали? Не глядя на нее, Свиридов сухим, официальным голосом прочитал: – «Седьмого октября тысяча девятьсот шестнадцатого года лейтенант Никитский выстрелом из пистолета убил капитана второго ранга Терентьева Владимира Владимировича… Целью убийства было похищение кортика». В комнате стало совсем тихо. Часовой переступил с ноги на ногу, приклад винтовки чуть слышно стукнул о ковер. Никитский сидел не шевелясь, устремив взгляд на носок своего сапога. Терентьева стояла неподвижно. Она смотрела на Никитского, и ее длинные, сухие пальцы сжимали краешек стола. – Валерий… – прошептала она, – Валерий… Ее помертвевшее лицо белым пятном разрезало синеву комнаты. Свиридов и моряк бросились ее поднимать. Глава 73 Семья Терентьевых По Ярославскому шоссе мчалась большая легковая машина. В ней сидели Свиридов, моряк, Терентьева и мальчики. За широкими обочинами шоссе мелькали маленькие домики московских пригородов, мачты высоковольтной передачи, стальная излучина Окружной железной дороги. Потом потянулись сосновые леса, кюветы с серым, рыхлым снегом, подмосковные деревни. – Этот кортик, – рассказывала Мария Гавриловна, – принадлежал Поликарпу Терентьеву, известному оружейнику, жившему сто пятьдесят лет назад. По преданию, он вывез его с Востока во время одного из своих походов. Миша толкнул ребят и многозначительно поднял палец. – При Елизавете Петровне, – продолжала Мария Гавриловна, – Поликарп Терентьев попал в опалу, претерпел ряд злоключений и удалился в свое поместье, где устроил в доме тайник. Вероятно, его принудили к этому обстоятельства того тревожного времени, а может быть, страсть к механике, которой отличался старик. В доме до сих пор сохранились сделанные им вещи: шкатулка с секретами, особенные блоки, подъемники, даже часы собственной конструкции. Самым сильным его увлечением было водолазное дело. Но все его проекты водолазного прибора и подъема какого-то затонувшего корабля были для того времени, конечно, фантастическими. Между прочим, водолазное и судоподъемное дело стало традиционным в нашей фамилии. Этим занимались сын и внук Поликарпа Терентьева и мой сын Владимир. Многие из них участвовали в экспедициях. Дед Владимира несколько лет пробыл даже на острове Цейлон, всё какой-то корабль поднимали, да так и не подняли. А отец Владимира собирал материал о «Черном принце». Но все эти работы были окружены тайной, ставшей в семье традиционной. – Интересно! – сказал Свиридов. – Особенность тайника, – продолжала Мария Гавриловна, – заключалась в том, что о нем знал только один человек в доме – глава семьи. Мы, женщины, этим не интересовались. Шифр, указывающий местонахождение тайника, старик заделал в кортик. Мой сын Владимир был последним представителем рода Терентьевых. Он получил кортик от моего мужа в декабре пятнадцатого года. Владимир специально приезжал в Пушкино. Тогда-то и произошла ссора его с женой Ксенией. Она требовала, чтобы он оставил ей кортик и показал тайник. Большую роль в этой ссоре сыграл брат Ксении, Валерий Никитский. Возможно, он был уверен, что в тайнике хранились ценности. Он, конечно, ошибался. Если бы это было так, то Владимир, уезжая на войну, несомненно оставил бы мне кортик. Миша и Слава ехидно посмотрели на Генку. – В прошлом году, – продолжала свой рассказ Мария Гавриловна, – приехал Валерий. Он уверил меня, что в тайнике хранятся компрометирующие Владимира документы. Он говорил, что Владимир умер у него на руках и перед смертью будто бы просил эти документы уничтожить и тем спасти его честь. Для этой цели Валерий якобы остался в России и вынужден скрываться… Машина въехала в Пушкино и остановилась возле дома Терентьевой. Дом был каменный, старинной постройки, с колоннами на фасаде. Многочисленные дворовые постройки были запущены, частью разрушены, но дом сохранился. Нетронутый снег на правой стороне участка и замерзшие окна показывали, что под жилье используется только левая его половина. В столовой, куда все вошли, стоял длинный обеденный стол на круглых резных ножках. Один угол скатерти был откинут. На клеенке лежали три кучки гречневой крупы: ее, видимо, перебирали. – Часов в доме много, – сказала Мария Гавриловна, – но какие из них, я не знаю. – Вероятней всего, те, о которых вы упоминали, – сказал Свиридов. – Тогда пройдем в кабинет. В кабинете, в глубокой нише, стояли высокие часы в деревянном футляре. За стеклом желтел циферблат. В нем рядом с отверстием для завода часов виднелась едва приметная узкая щель. Свиридов открыл дверцу часов. Маятник криво качнулся и звякнул. Свиридов перевел стрелки на двенадцать часов без одной минуты, вставил в щель змейку кортика и, осторожно поворачивая ее вправо, завел часы. Все присутствующие напряженно ожидали. Генка стоял, широко раскрыв рот. Минутная стрелка дрогнула, подвинулась – открылась дверца над циферблатом, оттуда выскочила кукушка. Она двенадцать раз прокуковала, потом часы захрипели, кукушка дернулась вперед, вслед за ней дернулась вся башня часов, открывая верхнюю часть футляра. Футляр был с двойными стенками. Хитроумие тайника заключалось в том, что снаружи башня часов и футляр казались неотделимыми, сделанными из цельного куска дерева. Только после завода часов змейкой внутренняя пружина поднимала башню и открывала тайник, представлявший собой глубокий квадратный ящик, наполненный бумагами. Здесь лежали свернутые трубкой и обвязанные ниткой чертежи с примятыми, обтрепанными краями, папки, туго набитые пожелтевшими от времени листками бумаги, тетради, большой блокнот в сафьяновом переплете. Свиридов и моряк осторожно вынули все эти документы, разложили на столе и начали их внимательно рассматривать, изредка перебрасываясь короткими фразами. Мальчики жались к столу, тоже пытаясь что-нибудь увидеть. – Все разложено по морям, – говорил моряк. – Вот даже Индийский океан. – Он прочитал на обложке одной папки: – «Английский корабль «Гросвенор». Затонул в 1782 году у острова Цейлон. Груз: золото и драгоценные камни». «Бриг «Бетси»…» – Давайте-ка лучше свои моря поглядим, – перебил его Свиридов. – Так. – Моряк перебрал папки и развязал одну из них. – Черное море. Вот оглавление: «Трапезунд», корабль крымского хана Девлет-Гирея… «Черный принц» – затонул двадцать четвертого ноября 1854 года в Балаклавской бухте, разбившись во время шторма о прибрежные скалы, груз – пять миллионов рублей золотом…» Да тут целый список! – Он перелистал бумаги, покачал головой. – Какие сведения! Точные координаты места гибели, показания очевидцев, огромный справочный материал… – Крепко! – весело сказал Свиридов. – Для нашей новой организации «Судоподъем» все это пригодится. – Да, – подтвердил моряк, – материал неоценимый. Глава 74 Вступление Машина мчалась по Ярославскому шоссе в направлении Москвы. На заднем сиденье развалились Миша, Генка и Слава. Свиридов и моряк остались у Терентьевой, а ребят отправили, потому что они торопились в школу на торжественное заседание, посвященное пятилетию Красной Армии. Генка откинулся на мягкую спинку и сказал: – Люблю на легковых машинах ездить! – Привычка, – заметил Миша. – Все ж таки он вредный старикашка, – снова сказал Генка. – Кто? – Поликарп Терентьев. – Почему? – Не мог в тайник немного наличными подбросить… – Вот-вот, – засмеялся Миша, – ты еще о нитках поговори… – При чем тут нитки! Думаешь, я тогда не знал, что у них в складе оружие? Отлично знал. Только я нарочно о нитках говорил… для конспирации. Честное слово, для конспирации. А про Никитского я сразу понял, что это шпион. Вот увидите: в конце концов он признается, что взорвал «Императрицу Марию». – А здорово, – сказал Миша, – Никитский еще в Пушкине прятался, а Свиридов уже все знал, так что все равно бы он на границе попался. – Миша, – сказал Слава, – а письмо? – Ах да! – спохватился Миша. Он вынул из кармана письмо, которое только что вручил им Свиридов. На конверте крупным, четким почерком было написано: «Михаилу Полякову и Геннадию Петрову. Лично». – Видал? – Генка ехидно посмотрел на Славу. – Тебя здесь и в помине нет… Миша вскрыл письмо и вслух прочел: «Здравствуйте, дорогие ребята Миша и Генка! Угадайте-ка, от кого это письмо. Угадали? Ну конечно. Угадали. Правильно! Это я, он самый. Полевой, Сергей Иванович. Ну, как же они, пироги-то, Михаил Григорьевич? Хороши? А? Товарищ Свиридов написал мне о ваших делах. Молодцы! Вот уж никогда не думал, что вы с Никитским справитесь! Так что мне даже немного стыдно, что он тогда, в Ревске, бока мне намял. Кортик дарю вам на память. Вырастете большие, посмотрите на кортик и вспомните свою молодость. О себе могу сообщить, что опять служу на флоте. Только работаю сейчас на новом деле. Поднимаем со дна корабли, ремонтируем их и пускаем плавать по морям-океанам… На этом кончаю. Желаю вам вырасти настоящими большевиками, верными сынами нашей великой революции. С коммунистическим приветом Полевой». …Машина въехала в город. Сквозь ветровое стекло виднелась Сухарева башня. – Опоздали мы на собрание, – сказал Миша. – Может быть, вовсе не идти? – предложил Слава. – Очень интересно смотреть, как другим будут комсомольские билеты вручать. – Именно поэтому мы и должны прийти на собрание, – сказал Миша, – а то еще больше засмеют. – Приехали, – объявил шофер. Мальчики вылезли из машины и вошли в школу. Собрание уже началось. На лестнице было тихо и пусто, только тетя Броша сидела у раздевалки и вязала чулок. – Не велено пускать, – сказала она, – чтобы не опаздывали. – Ну, Брошечка, – попросил Миша, – ради праздника. – Разве уж ради праздника, – сказала тетя Броша и приняла их одежду. Мальчики поднялись по лестнице, тихо вошли в переполненный ребятами зал и стали у дверей. В глубине зала виднелся стол президиума, стоявший на возвышении и покрытый красной материей. На стене, над широкими окнами, висело красное полотнище с лозунгом: «Пусть господствующие классы дрожат перед коммунистической революцией. Пролетариям нечего в ней терять, кроме своих цепей, приобретут же они целый мир». Миша едва разобрал эти слова. Бесцветный диск февральского солнца блестел в окнах нестерпимым блеском, яркие его лучи кололи глаза. Коля Севостьянов кончал доклад. Он закрыл блокнот и сказал: – Товарищи! Этот день для нас тем более торжествен, что сегодня решением бюро Хамовнического районного комитета РКСМ принята в комсомол первая группа лучших пионеров нашего отряда, а именно… Приятели покраснели. Генка и Слава стояли потупившись, а Миша не отрываясь, до боли в глазах, смотрел через окно на солнце, и весь горизонт казался ему покрытым тысячью маленьких блестящих дисков. – …а именно, – продолжал Коля и снова открыл блокнот: – Воронина Маргарита, Круглова Зинаида, Огуреев Александр, Эльдаров Святослав, Поляков Михаил, Петров Геннадий… Что такое? Не ослышались ли они? Приятели посмотрели друг на друга, и… Генка в порыве восторга стукнул Славу по спине. Слава хотел дать ему сдачи, но сидевшая неподалеку Александра Сергеевна угрожающе подняла палец, и Слава ограничился тем, что толкнул Генку ногой. Потом все встали и запели «Интернационал». Миша выводил его звонким, неожиданно дрогнувшим голосом. Блестящий диск за окном разгорался все ярче и ярче. Сияние его ширилось и охватывало весь горизонт с очертаниями домов, крыш, колоколен, кремлевских башен. Миша все смотрел на этот диск. И перед глазами его стояли эшелон, красноармейцы, Полевой в серой солдатской шинели и мускулистый рабочий, разбивающий тяжелым молотом цепи, опутывающие земной шар. Москва 1946–1948

The script ran 0.01 seconds.