1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 
Армизий достал все, что было нужно. Потом, по указанию Астона, достал маленькую горелку с тарелочкой, отмерил содержимое двух склянок, высыпал на тарелочку, зажег фитилек.
    
Что-то было не так — он понял это по взгляду Астона.
    
— Что это? Порошки должны соединиться и стать жидкостью! — сказал Астон.
    
— Но они, кажется, горят…
    
— Дай сюда!
    
Астон дотянулся до пузырьков, потряс, вытряхнул на ладонь по нескольку пылинок, лизнул.
    
— Кажется, я что-то забыл… — он посмотрел на Армизия глазами, полными ужаса. Перевел взгляд на Селло. — Там должен быть еще один пузырек. Красноватый. И еще один — из свинцового стекла…
    
В комнате стоял удушливый запах, Армизий и Селло попеременно пытались приготовить что-то, и каждый раз Астон вскрикивал:
    
— Не то! Совсем не то!..
    
Тарелочка оплавилась и почернела. Астон велел соскрести черный нагар. Жадно схватил серебряную ложечку и сунул в рот.
    
— Может быть, позвать лекаря? — спросил Армизий. — Ведь магистр сам учил его…
    
— Да-да, позови! Он должен вспомнить.
    * * *
    
Шумаар сидел у стены в окружении стражников. День клонился к вечеру, густая синяя тень наползла на него. Один из стражников протянул ему фляжку, Шумаар отрицательно покачал головой.
    
Стражники негромко беседовали между собой, лишь иногда грозно одергивали слишком любопытных детей, которые прибегали смотреть на страшного варвара.
    
Шумаар тоже глядел на них с любопытством. Дети были всюду одинаковы.
    
Вокруг него постепенно собралась большая стая бродячих собак. Они легли вдоль стены, прячась в узкую полоску тени.
    
Стражники гнали их, удивляясь, откуда их столько взялось. Они, не огрызаясь, молча поднимались, неторопливо переходили на другое место и снова ложились.
    
Шумаар не смотрел на них.
    
Он закрыл глаза. От зноя, духоты, от непривычно долгого сидения в одной позе он почувствовал такую усталость, что на мгновения проваливался в сон. Во сне он видел все то же — любопытные рожицы детей с открытыми ртами, толпу горожан, собравшуюся на площади и глазевшую издалека, дома с затейливыми башенками и остроконечными крышами.
    
Солнце закатилось. Мухи, прятавшиеся от жары, налетели целой тучей, но у Шумаара не было сил отмахиваться. Скоро стража разведет огонь, и тогда станет полегче.
    
Шумаар спал. Он видел себя — маленького оборвыша, подпоясанного веревкой. Рыбный рынок в Ушагане. Важные бородатые стражники, крикливые торговки, жирные коты, лениво валяющиеся возле мусорных куч, и солнце, слишком яркое солнце, заливавшее все вокруг так, что нельзя остаться незамеченным.
    * * *
    
— Я забыл… Я забыл что-то очень важное… — в который уже раз шепнул Астон. Он по-прежнему полулежал на постели, свесив вниз уродливые ноги с непомерно огромными ступнями и тонкими голенями.
    
Он велел высыпать по одной мерке порошков из разных склянок в стакан с крепким старым вином, размешал все это и выпил в несколько приемов, отдыхая между глотками. Возможно, ему полегчало, поскольку вечером, когда последние лучи заходящего солнца окрасили белую постель в багровый цвет, Селло счел наконец возможным заговорить с ним.
    
— Магистр… Со мной в город пришел человек, который давно ищет тебя.
    
Астон выразил заинтересованность, и Селло приободрился.
    
— Этого человека зовут Шумаар.
    
— Шу-ма-ар… — повторил Астон. — Не помню. Хотя… Что-то знакомое слышу в этом варварском имени. Он аххум?
    
— Верно, магистр.
    
— А… — внезапно вспомнил Астон. — Конечно. Это он. Да, я знаю. Надеюсь, он еще никого не зарезал?
    
— Нет. Его охраняют стражники у ворот.
    
— И чего же он хочет? Узнать секрет пороха?
    
— Не знаю, магистр. Но только благодаря ему я смог вернуться и принести тебе твои лекарства.
    
Астон вяло взмахнул рукой.
    
— Они мне уже вряд ли помогут. Процесс зашел слишком далеко. Я должен был подумать об этом заранее. Видно, слишком много альрауна я выпил тогда, убегая из города. Альраун не прибавляет сил извне. Он забирает силу изнутри. И лишает человека энергии…
    
Астон помолчал. Потом взглянул на Селло и вспомнил:
    
— Так ты говоришь, его зовут Шумаар?
    
— Да, магистр. И он ждет.
    
— Конечно. Он ищет бога. Но бог умер. Или… Или просто вернулся на небеса.
    
Астон выпил еще стакан снадобья, приказал вскипятить вино с теми же порошками, добавив немного опия. Потом со вздохом сказал:
    
— Конечно, Селло. Пусть он придет сюда.
    
— Надо позаботиться об охране… — сказал Армизий, но Астон взмахом прозрачной руки остановил его.
    
— Не надо. Мне нечего бояться. Я просто должен ему рассказать то, что он хочет. А заодно и вам — то, что вы должны обо мне знать. Как-никак, а я почти двести лет был вашим богом… Приведите его сюда, без охраны. Прикажите накрыть стол. И пусть эту ночь мы проведем вчетвером… Да, и еще одно. Прикажите подать мне одежду…
    
Армизий замялся.
    
— В чем дело? — скрипуче осведомился Астон.
    
— Та одежда, что хранится здесь, она вряд ли подойдет, магистр… Она… э-э…
    
Астон секунду смотрел на него.
    
— Ты все-таки болван, Армизий. Наступило время, когда можно говорить прямо. Или ты боишься меня — дряхлого, немощного старца, праха, который вот-вот разлетится на молекулы?
    
Армизий не знал, что такое молекулы. Но закряхтел с удвоенной силой.
    
— Ладно, — смилостивился Астон. — Мне действительно будет трудновато в кожаных штанах, рубашке и жилете… Но подайте по крайней мере мантию!
    * * *
    
Шумаара привели под конвоем двух десятков стражников. Но сначала в покои вошел советник Армизия и объявил, что Шумаар ожидает в прихожей.
    
— Варвар очень опасен, — доверительно сообщил советник, переводя взгляд с Армизия на Астона. — Мы отобрали у него кинжал, но, возможно, под одеждой он прячет другое оружие. Прикажите обыскать?
    
Астон, прикрытый голубой мантией с вышитыми белыми лилиями и серебристой опушкой, сказал Армизию:
    
— Я всегда подозревал, что триумвиры выбирают в советники тех, у кого гибче позвоночник. Как правило, это бездарные и бессовестные льстецы, а следовательно, и глупцы. Причем — самодовольные.
    
Советник раскрыл было рот, потом лицо его сделалось пунцовым.
    
— Я… меня выбрали… я верой и правдой… — пробормотал он, потом вдруг выпятил грудь и рявкнул:
    
— Введите варвара!!
    
При этом он глядел на Астона.
    
Из-за бронзовых дверей послышались топот и бряцанье оружия, и весь конвой вперся в покои. Посреди толпы стражников на две головы возвышался Шумаар. Лицо его было бесстрастным, но, войдя, он сразу же определил менгисту и впился в него глазами.
    
Астон, тоже глядя на Шумаара, кивком подозвал Армизия, шепнул ему:
    
— Всех вон.
    
Армизий развернулся и четко отдал две команды. Стражники разбились на две шеренги, повернулись и вышли. Следом, пятясь, вышел советник, которому Армизий приказал закрыть двери.
    
— Подайте гостю кресло. Нет, ближе, еще ближе…
    
Астон на мгновение закрыл глаза, словно вспоминая что-то, и выговорил по-хуссарабски:
    
— На каком языке ты предпочитаешь общаться, воин?
    
Шумаар вздрогнул. Он сидел в неудобном наррийском кресле — жестком, с высокими подлокотниками. Кресло было низким и слишком маленьким для него. Поэтому Шумаар вытянул ноги, почти дотянувшись до кровати Астона.
    
— Мне все равно. Но если сможешь, — говори по-аххумски.
    
— Ваш язык мне давался с трудом… Ты не будешь против, если иногда я буду переходить на язык Равнины или Гор?
    
Шумаар качнул головой.
    
— Тогда… Армизий! Налей гостю вина.
    
Армизий поднялся с некоторой задержкой. Он не был уверен, что должен прислуживать вчерашнему врагу. Тем не менее исполнил приказ Астона и подал Шумаару кубок. Шумаар взял его не глядя и осушил несколькими быстрыми глотками.
    
Астон одобрительно покивал.
    
— Я знаю, ты ищешь человека, который называл себя Нгаром, — проговорил Астон.
    
Шумаар выронил кубок, привстал. Лицо его перекосилось, но он сдержался, выдохнув сквозь зубы. Сел и подтвердил угрюмо:
    
— Да.
    
— Прости. Я не хотел тебя обидеть… Я не знаю, где этот человек.
    
Шумаар мучительно наморщил лоб, размышляя.
    
— Не знаешь? — наконец спросил он.
    
— Нет.
    
И, заметив, что Шумаар начал приподниматься с явным намерением уйти, остановил его жестом руки.
    
— Не торопись. Я не знаю, где сейчас Нгар. Но, возможно, мог бы помочь тебе продолжить поиски. В правильном направлении…
    
Шумаар сел и, сжав подлокотники огромными руками, приготовился слушать.
    
— Но для начала я хотел бы знать вот что. Расскажи мне о религии хуссарабов.
    
Шумаар в удивлении взглянул на Астона.
    
— О… богах? — переспросил он.
    
— Да-да, об их богах.
    
— У них нет богов. Таких как у аххумов — нет. Они поклоняются огню. Нельзя плевать в огонь. Нельзя мочиться на огонь, заливая костёр. Нельзя совать в пламя нож… Все остальное можно.
    
— Это так, — Астон устроился поудобнее, сложил пальцы на животе. — Но я спрашиваю о тех, кто ведет их в поход. О тех, что Сидят у Рва.
    
Шумаар помолчал.
    
— Этого я не знаю, — наконец сказал он.
    
— Во рву горит вечный огонь. Огонь, который нужно кормить. Разве ты не знал?.. А возле рва сидят хуссарабские боги, которые отдают приказы каану — куда ему вести свою орду. Они жили так всегда: каан слушал Сидящих, воины слушали каана.
    
Шумаар наконец что-то начал понимать. Он медленно выговорил:
    
— Орда движется по кругу. Летом — в горы, зимой — в долины. Она пасет скот. Каждое племя движется по кругу, каждый род. Иногда эти круги пересекаются — тогда высекаются искры. Начинается война.
    
Астон отпил вина, кивнул.
    
— Ты прав. Точно так же мне объяснял Кублу-каан там, далеко-далеко на западе, много лет назад. Он говорил: один раз за все времена движение колец совпадает. Одно кольцо попадает внутрь другого, они смешиваются, в него вливаются всё новые и новые кольца. И тогда племена и роды объединяются в один неизмеримо огромный круг. Этот круг такой огромный, что не хватает земли, чтобы вместить его, не хватает вселенной. И тогда остальным народам, населяющим землю, кажется, что началось ужасное нашествие, волна за волной, с промежутками в годы или даже десятилетия. Орды кочевников сметают все на своем пути, и нет у них цели, кроме одной: вместить кольцо в мироздание. Я видел огромные, как корабли, кибитки из белого войлока; они поставлены на шесть или на двенадцать колес, их тянут десятки волов. Они все время передвигаются, плывут. Людям, которые живут в городах, кажется, что это бессмысленное и разнонаправленное движение, но это не так. Просто они не знают, насколько велик мир. А кочевники, вернее, их громадное кольцо, их общий разум — знает… То же самое, мне кажется, случилось и здесь, на этом вашем корабле — как вы называете землю. Хуссарабское кольцо слишком велико, а корабль слишком мал…
    
— Может быть, — сказал Шумаар.
    
Астон взглянул на него, пытаясь определить: понял ли его этот гигант, или старое правило не знает исключений: в большом теле всегда очень маленький ум.
    
Так и не определив, он вздохнул и промолвил:
    
— Ты не хуссараб. Тебя ведут другие боги. Но пока ты в орде — ты исполняешь чужую волю, и гонишь людей ко рву… Ладно. Я умираю. И хочу перед смертью рассказать тебе кое-что. Ибо я много видел, потому, что долго жил и внимательно смотрел вокруг.
    * * *
    
В той земле, где я появился на свет, тоже был свой бог. Когда-то он родился в образе человека, ходил по земле, пытаясь говорить о братской любви. Его схватили и распяли на кресте. Поэтому крест считается в тех краях святым символом.
    
Город, в котором умер распятый бог, захватили пришельцы из пустыни. Их называли сарразены. У них был свой собственный темноликий пророк, свои обычаи. А тем, кто поклонялся кресту, хотелось, чтобы этот священный город снова стал городом распятого бога. И тогда они объявили военный поход, чтобы освободить священный город. В поход собирались воины со всех земель, где поклонялись кресту. Они нашивали на одежду и на плащи крест, и потому назывались крестоносцами.
    
Надо было пересечь множество стран, перейти через горы, переплыть через море.
    
Первая армия ушла и не вернулась. Она сумела разбить сарразенов, отвоевать святой город. Но сил у нее было слишком мало, она были окружена сарразенами и сидела в отвоеванном городе, как в осаде.
    
Тогда снова объявили поход. Снова воины — их еще называли шевалье, что означает всадники — изо всех стран двинулись на восток. Они тоже почти все остались там, воюя с сарразенами, защищая святой город.
    
Еще спустя долгие годы понадобился новый поход.
    
А потом четвертый. Наши армии были малы, а сарразенов — слишком много.
    
Я родился бастардом — незаконнорожденным. Меня отдали кормилице в крестьянскую семью, и там, в деревушке Клуа, я познакомился с мальчиком, который сыграл большую роль в моей судьбе. Все считали его пастушком, но на самом деле он был избран нашим богом и наделен великими способностями.
    
Это было время, когда многие бредили войной с сарразенами. Мальчишки играли в воинов и мечтали поскорее вырасти, чтобы отправиться на восток и совершить подвиги во славу божию.
    
Пастушка звали Этьен.
    
Однажды с ним случилось чудо, после которого многие поверили в его богоизбранность.
    
Его коровы зашли на хлебное поле. Этьен с хворостиной бросился к ним, чтобы выгнать с поля. И вдруг все коровы опустились перед ним на колени…
    
Астон внезапно замолчал и посмотрел на Шумаара. Шумаар хранил невозмутимость. Астон покачал головой.
    
— Я вижу, ты не очень-то веришь мне.
    
Шумаар угрюмо молчал.
    
Астон вздохнул, снова откидываясь на подушки.
    
— Но я-то сразу поверил. И стал тенью ходить за Этьеном. И когда однажды Этьену явилось новое чудо — я поверил и подтвердил, будто к нему с небес спустился некий человек в монашеской рясе и передал свиток. Этьен взял свиток, а монах исчез. Этот свиток был письмом к нашему королю, и в письме говорилось, что Этьен — пророк, посланный на грешную землю во искупление грехов.
    
Этьен показал этот свиток нашему местному деревенскому жрецу. И жрец посоветовал ему идти в богатый и славный монастырь Святого Дионисия, куда приходят толпы паломников, и проповедовать среди них.
    
Мы пришли с Этьеном в монастырь, где нас хорошо приняли местные жрецы. Этьен стал говорить о новом походе, и о том, что если королям и их верным шевалье не удалось отстоять Святой город, то это должны сделать юные и невинные агнцы.
    
Тогда-то и прозвучало: не мечом, но невинностью и кротостью можно победить врага. Ибо из уст младенцев исходит сила. Детям не нужны мечи и доспехи, они защищены невинностью — в отличие от взрослых, погрязших во всех мыслимых и немыслимых грехах.
    
Мы надели на себя серые рубахи с вышитыми на них большими крестами, и береты, — это стало нашей униформой. Сотни, а потом и тысячи детей стали стекаться в местечко неподалеку от тамошней столицы.
    
Да, это было похоже на всеобщее помутнение рассудка. Я во всем горячо поддерживал Этьена, и иногда он даже доверял мне говорить проповеди.
    
Этьен действительно был чудотворцем — сейчас, спустя почти триста лет, я могу с чистой совестью подтвердить это. Он исцелял больных одним прикосновением руки, а то и простым участливым словом. С каждым днем он вырастал в моих глазах, пока не превратился в сияющую фигуру посланника, Сотера. И знаешь, что?.. Я тоже научился этому дару. Я мог положить больному лихорадкой ладонь на лоб — и жар спадал. Я мог прочесть короткую молитву — и ребенок, мучившийся животом, мгновенно исцелялся, улыбался и тянул ручки к плачущим от счастья родителям…
    
Боже, как давно это было. Но я помню всё, как будто это было вчера. Вся остальная жизнь, хотя она была удивительной, мне кажется, была прожита впустую — лишь вначале ее была вспышка, озарение, которая светила мне целые столетия — этот свет поддерживал меня в испытаниях и давал силы жить, когда жизнь казалась невозможной…
    
И в новый поход стали собираться простые люди, которые, кажется, посходили с ума. В Клуа жители бросали дома и виноградники или продавали их за бесценок, грузили в повозки семьи и устремлялись на юг, к морю, чтобы там нанять корабли и плыть на восток. Некоторые бедняки подковывали быков (лошадей у них не было), запрягали их в двухколесные колымаги, сажали в них стариков и малых детей вместе со скудным скарбом.
    
А слова Этьена обретали такую силу, что никто уже не смел ему перечить. Особенно легко верили ему дети. Он говорил им: взрослые не смогли вернуть Гроб господень, значит, теперь наш черед. Мы, невинные агнцы, избраны Богом, чтобы вернуть святую землю, отнятую сарразенами в долгих и бесконечных войнах.
    
То, что не могут сделать отцы, должны сделать дети.
    
Астон замолчал, механически перебирая складки покрывала восковыми пальцами. Глаза его смотрели в неведомую даль; казалось, он и сам постепенно уходил туда — в далекое, непостижимо далекое прошлое, через тысячи и тысячи миль, где светят другие звезды и говорят на неведомых языках.
    
— Некоторые родители опомнились было, — продолжил Астон, — Они запирали детей в чуланы, нещадно секли их. Но дети перегрызали веревки, как дикие волки. Рыли подкопы под стены и убегали. Наша армия росла с каждым днем. Мы разделились на отряды, у каждого был свой отличительный знак — крест особой формы или цвета, берет, короткие штаны. Кстати, мы собирались выступить в поход босыми… Король той страны даже обратился к ученым жрецам с просьбой выяснить, угодно ли Богу дело, затеянное нами. Жрецы подумали и сказали: нет, не угодно. Это происки Князя Тьмы.
    
Но было уже поздно. Мы выступили в путь. По дороге к нам присоединялось все больше и больше людей; дети убегали от родителей, и ни уговоры, ни наказания не могли остановить их.
    
Десятки, сотни тысяч шли по дорогам. Путь был долог, многие голодали и, чтобы добыть пропитание, грабили попадавшиеся на пути деревушки.
    
Я слышал, что еще двадцать тысяч детей вышли из другой страны, из города Колония. Им пришлось куда хуже: чтобы добраться до моря, они должны были пройти через горные перевалы. Говорили, что на перевалах погибло очень много детей — от холода и голода, от болезней, и от рук своих товарищей: рассказывали, что оголодавшие дети доходили до людоедства.
    
Наконец, мы пришли к морю. Но море не расступилось перед нами, как обещали жрецы.
    
Я увидел город на воде, где дома растут прямо из волн. Вместо улиц в этом городе — каналы. Множество каналов, по которым люди плавают на узких черных лодках с одним веслом. В этом каменном городе не бывает зимы, но в комнатах всегда сыро, и простыни к утру становятся мокрыми от влаги.
    
Этот город славился корабельщиками, и мы надеялись уговорить их перевезти нашу армию в Святую землю.
    
Корабельщики смеялись над нами и требовали платы. Они говорили, что шевалье расплачивались с ними тем, что брали приступом богатые приморские города и отдавали часть добычи.
    
Я пришел к правителю этого города, старому дожу. Он сказал, что не может приказать корабельщикам бесплатно перевезти нас и посоветовал идти в другой город, где тоже жили мореходы.
    
Многие ушли.
    
Шло время, и от нашей великой армии осталась лишь горсть больных и голодных детей. И тогда правитель смилостивился, уплатил корабельщику, и нас взяли на корабли…
    
После долгого и тяжелого плавания, после бури, во время которой погибло два корабля — и несколько сотен детей, корабельщики привезли нас к сарразенам, в страну, называвшуюся Аль-Джерия. И знаете, куда они вывели нас? На главный невольничий рынок. Вот что они сделали с нами — продали, как животных: в сарразенские гаремы, на галеры, в прислугу, в работники…
    
Астон вновь замолчал. Шумаар шевельнулся и проговорил:
    
— Я тоже видел детей, невинных агнцев, которые тоже бросили родительский кров и ушли. Не знаю, кто их вел и куда. Но когда я их встретил — они жили в лесу, как в своем государстве, и торговали с лесными дикарями. Это было не так далеко. На Чужих территориях. Там — за Огненными горами.
    
В глазах Астона промелькнул интерес.
    
— Это было давно?
    
— Это было давно, — подтвердил Шумаар. — Больше двух лет назад, когда бессмертные хотели покорить Нарронию.
    
Раздалось странное дребезжание, и, подняв глаза, Шумаар увидел, что Астон трясется от мелкого старческого смеха.
    
— Так вот оно что! Ну, теперь я знаю, кто ты, и кого ты ищешь! — воскликнул он и закашлялся.
    
Шумаар сумрачно следил за ним, потом подобрал ноги и стал подниматься.
    
Астон забеспокоился.
    
— Куда ты?
    
— Если ты всё понял, — то знаешь и сам, куда. Тот, кого я ищу, ушел. Мне здесь нечего делать.
    
— Но… подожди… Я же еще не все рассказал.
    
— Когда я вернусь, я дослушаю тебя, — сказал Шумаар.
    
Астон наморщил лоб, потом спросил:
    
— А куда делись те дети, которых ты встретил в лесу?
    
— Не знаю, — ответил Шумаар. — Но главного из них, который называл себя повелителем Маленького Приозерья, мой командир разрубил на две части.
    
Астон вздрогнул.
    
— И то сказать, — проворчал Шумаар. — Он был как две капли воды похож на тебя и твоего Эттиена. Такой же обманщик…
    
Астон растерянно моргнул и пролепетал:
    
— Но я же не рассказал тебе самого главного. Как попал в рабство, как выучился чужим языкам, познакомился с великим магом Альбертусом… Как шинуаз Шаншун открыл мне рецепт эликсира вечной жизни… Как потом я переплыл океан и оказался здесь, в дикой стране, как нашел озеро среди прекрасных синих гор. Как начал строить земной рай, настоящий город Солнца. Я даже придумал для жителей этой страны новый язык и дал им новые имена…
    
Шумаар поднялся и с хрустом расправил затекшие плечи.
    
— Расскажи всё это им, — он кивнул на сидевших безмолвно Армизия и Селло. — Расскажи это им, придуманным тобою людям с придуманными именами.
    
Шумаар вышел. Астон сжал кулачки и простонал:
    
— Догоните его… убейте… Иначе они возьмут штурмом город и перережут всех, как агнцев. Невинных агнцев…
    
Никто не тронулся с места. Астон удивленно посмотрел на Армизия и Селло.
    
— Я сказал — убейте его!
    
Армизий покачал головой:
    
— Если мы убьем его, город превратится в пепелище.
    
Повисло молчание. Астон, открыв рот и трясясь, переводил взгляд с одного на другого.
    
— Вы… не выполняете приказа…
    
— Тебе всё равно умирать, — угрюмо ответил Армизий. — А люди еще собираются жить.
    
— Люди! — выкрикнул Астон, уставив в него высохший, с изуродованными суставами палец. — Какие вы люди? Это я создал вас, я…
    
Он остановился. У него перехватило дыхание. Он боролся с одышкой, пытаясь трясущейся рукой ухватить бокал с вином.
    
Селло сказал, не поднимая головы:
    
— Мы — люди без имени.
    
Он взглянул на Армизия.
    
— Что означает, например, мое имя? Комнатушка. Клеточка.
    
Астон поперхнулся вином.
    
— Я всегда удивлялся, что не ведаю, как звали моего прадеда… — выговорил Армизий, глядя на Селло. — Ты ведь тоже знаешь своих предков не дальше деда?
    
Селло кивнул.
    
Они повернулись к Астону.
    
— Ну и что? — спокойно сказал Астон. — Да, я придумал вам имена. Чем плох Армизий? А Беттул?.. В этой стране, когда я пришел сюда, жила горстка дикарей. Они прятались от грома, копали норы, охотились на диких коз и ловили рыбу острогами. Знаете, как они называли себя? Укх. Это слово означало и мужчину, и женщину, и младенца. У них вообще было очень мало слов. У них даже не было огня, и когда я зажег огонь с помощью стеклянного шара, наполненного водой, они пали передо мной ниц. Так я стал богом… Что хорошего, Селло, если бы тебя звали Укхмагукхом? А ведь именно так звали одного из вождей этого пещерного народа. Ты поклонялся бы грому и молнии, бегал за дикими овцами по горам, и изъяснялся мимикой и жестами. А женщин укхи брали только сзади, как животные. Что в этом хорошего, Селло?
    
Астон перевел дух.
    
— Зато теперь вы разговариваете на прекрасном древнем языке, который знают во всем просвещенном мире. Селло, согласен, не самое красивое имя. Но ведь не я дал его тебе, а твои родители. Посмотрите на эту страну. У нас нет рабов из числа нарронийцев, и все свободны. Я запретил продавать землю, а детей, не получавших наследства, брал на государственное воспитание. Все работали, все были сыты и богаты… В этом я виноват, Селло?
    
Астон снова закашлялся.
    
— Наверное, моя ошибка лишь в том, что я слишком увлекался своими опытами, не всегда обращая внимание на то, что происходит вокруг. Мне казалось, что я создал идеальное государство, которое может функционировать бесконечно, без моего вмешательства. И еще мне казалось… Мне казалось, что я буду жить вечно…
    
Знаете, сколько жили ваши предки? Едва ли мужчины доживали до тридцати. В сорок лет они становились стариками, питались объедками, потому, что никто не собирался заботиться о них. Зато сейчас…
    
Астон разразился новым приступом кашля, сотрясаясь всем телом. Армизий, покосившись на Селло, поднялся с места и протянул Астону бокал. Астон отпил и кивнул с благодарностью. Откинулся на подушки.
    
— Я устал, — сказал он. — Я не хочу больше жить вечно, испытывая неблагодарность тех, кого хотел осчастливить. Лучше я расскажу вам, что было дальше…
    * * *
    
Шумаар шел по площади, а следом за ним следовала длинная цепочка собак. Они шли понуро, не глядя по сторонам.
    
Когда он подошел к воротам и молодой стражник попытался преградить ему путь, несколько собак молча и яростно атаковали его.
    
— Проклятье! Стреляйте в собак! Режьте их! — взвизгнул стражник, на ногах и руках которого висела целая гроздь собак. Он вопил и махал мечом, и даже прыгал, пытаясь стряхнуть с себя псов.
    
Лучники на стенах молча глазели вниз: они видели громадную собачью свору, которая разлеглась за воротами.
    
— Если мы начнем стрелять по собакам, — проворчал десятник, — нам нечем будет встретить хуссарабов.
    
На помощь молодому кинулись остальные, охранявшие ворота, а потом подскочил конный отряд. Поднялась пыль, площадь заполнилась воплями и визгом.
    
Шумаар остановился, с некоторым недоумением глядя на побоище. Потом молча шагнул вперед, в клубы пыли. Расшвыривая пинками собак и стражников, он добрался до ворот. Там, у калитки, вцепившись в засов, стоял бледный воин. Шумаар только взглянул на него — и воин безропотно выдвинул засов.
    * * *
    
— А мы уж хотели установить аррадаты, — встретил Занн Шумаара.
    
— Зачем?
    
— Пальнуть по воротам.
    
Шумаар качнул головой. Сбросил накидку на руки ординарцу. Перед тем, как войти в шатер, обернулся:
    
— На рассвете выступаем. Вышли разведку на юг. Посмотри, как быстрее и лучше преодолеть пустыню. И вот еще что… Меня — не будить.
   
   
    
     
Кейт
    
    
Незнакомец вынул оба камня из кладки. Камни были расшатаны еще Каршой.
    
Затем ощупал дыру.
    
— Еще один камень. За ним — земля, — сказал он.
    
Харрум звякнул бубенчиками.
    
— Всё бесполезно. Даже если мы выйдем отсюда… Двор и дом охраняется. Как и весь город.
    
— Знаешь, жрец, — проговорил незнакомец — и Харрум понял, что он улыбается, — жизнь состоит из одних преград. За первой — вторая, за второй — третья. И мы не живем — мы берем одну преграду за другой…
    
Было слышно, как он засопел от усилия. Потом раздался шелест песка, и с легким чмоком камень освободился. Во тьме не было видно, какой величины этот камень. В подземелье ворвался запах влажной земли.
    
Карша хотел помочь, протянул руки. Он нащупал камень и руки незнакомца на нем. Камень был слишком большим.
    
— В аххумском войске, — дрогнувшим голосом прошептал он, — было немного таких силачей, как ты… Как тебя зовут?
    
— Зови меня Сейром.
    
— Тогда я останусь Каршой, — сказал Карша и вздохнул.
    
Сейр промолчал. Он что-то делал у стены — слышался шорох. Потом раздался глухой удар и камень охнул.
    
Карша протянул руки, пошарил в темноте.
    
— Что ты сделал?
    
— Расколол камень, — ответил Сейр. — Землю чем-то надо копать.
    
Карша нащупал камень — под его руками он вдруг раскрылся, как цветок, с острыми тонкими лепестками.
    
— Но ведь это… гранит… как ты смог?
    
Сейр промолчал.
    
Он уже выбрал подходящий скол и полез в отверстие — слышалось кряхтенье и шорох одежды.
    
— Так кто же ты, Сейр? — почти крикнул Карша.
    
Мгновение длилось молчание. Сейр был занят работой. Когда заскрежетал скребок и посыпалась земля, до Карши донеслось загадочное:
    
— Я просто мертвый человек.
    * * *
    
— Разреши, я сам буду прислуживать тебе, царица, — сказал Амнак.
    
Он поднес золотой кубок на маленьком серебряном подносе.
    
Домелла полулежала на войлоке, в закрытой кибитке, в которой было душно и тесно.
    
— Ты хочешь везти меня как нелюбимую жену, пряча от людей, — сказала она. — Куда?
    
— Домой, Айгуз.
    
— В Арманатту?
    
Амнак покачал головой и ответил вопросом:
    
— Разве твой дом — Арманатта?
    
Айгуз напряглась, привстала. Лодыжки ее были привязаны к деревянной распорке, которая поддерживала войлочную крышу.
    
Амнак загадочно улыбнулся.
    
— Ты лжешь… Ты опять лжешь, — сказала Айгуз. — Мой дом здесь, в Кейте.
    
Амнак снова покачал головой.
    
— Нет, не угадала. Выпей этот освежающий напиток, и я скажу тебе, куда мы едем.
    
Айгуз смотрела на него из полутьмы. Глаза ее увлажнились.
    
Она протянула руку, взяла кубок и выпила его. Это был густой напиток с привкусом вина и трав.
    
Тело ее стало невесомым, а сердце забилось радостно и тревожно, как будто в предчувствии счастья.
    
— Ушаган, — прошептала она, засыпая.
    
Амнак наклонился, посопел, а потом неожиданно для себя самого поцеловал ее в лоб.
    * * *
    
Пленники дождались ночи, и наконец решились выйти из подземелья. Первым хотел идти Карша, но Сейр сказал:
    
— Ты несчастливый. Пусть идет Харрум. Но сначала, Харрум, сними колокольчики, иначе ты поднимешь на ноги всю хуссарабскую стражу.
    
Харрум вздохнул:
    
— Верховный жрец Маттуахаг не носил колокольчиков. И все-таки кончил плохо…
    
Он развязал бечевки на лодыжках, колокольчики освободились со звоном. Собрал их в ладонь, завязал в уголок накидки и скользнул в проход.
    
Через некоторое время раздался его шепот:
    
— Я не совсем уверен… Только в доме, по-моему, никого нет.
    
— А у ворот?
    
— Везде тьма, и стражи не видно.
    
Сейр с кряхтеньем полез в дыру.
    
Когда он выбрался и огляделся, он понял, что Харрум не ошибся.
    
Крадучись подобрался к воротам. Они были закрыты, но их никто не охранял. Что-то мягкое ткнулось ему в ноги. Раздалось ворчание.
    
Карша и Харрум, следовавшие за Сейром, замерли.
    
Сейр нагнулся.
    
— Это пес. Всего лишь пес, — сказал он.
    
Он потрепал его за ухо, пес забеспокоился, лизнул руку, заскулил.
    
Сейр поднял засов с калитки в воротах и вышел на улицу.
    
Здесь тоже было темно и пустынно. Вдалеке горели огоньки, обозначая здание магистрата, да еще мягко хлопала крыльями над головами летучая мышь, вылетевшая на ночную охоту.
    * * *
    
Бараслан видел, как беглецы вышли за ворота и растворились во тьме. Он нарочно убрал стражу от задних ворот, а передние охранялись только снаружи. Во всем доме оставалось лишь несколько человек: войска Бараслан вернул в казармы.
    
Он отошел от окна, нащупал жесткую постель — деревянное ложе, прикрытое старым ковром.
    
Амнак велел завтра казнить пленников. Он так торопился, что последние приказания отдавал, сидя в седле.
    
— Пленных, которые в подвале, заруби и вынеси за городские ворота. Пусть их сожрут бродячие собаки. Прощай, наместник.
    
Несколько кибиток выехали за ворота. Две сотни всадников сопровождали их, наполнив узкие вечерние улочки Кейта грохотом копыт.
   
   
    
     
Арманатта
    
    
На военном совете был лишь один темник, оставшийся от старых времен. Шаат-туур. Он был стар, но выглядел бодро. Хотя иногда его выдавала старческая болезнь: ни с того ни с сего у него начинала мелко трястись голова. Седая косица начинала подпрыгивать, но Шаат-туур оставался спокойным. Он лишь старался глядеть в землю, не поднимая глаз. Потом приступ проходил, и старик украдкой вытирал мокрые от непрошеных слез щеки рукавом.
    
Все остальные на совете были молодыми, при жизни Богды они служили под началом Ар-Угая, а теперь, став тысячниками и темниками, были его главной опорой. Но и им Ар-Угай уже не мог доверять. После того, что случилось с Верной Собакой, ему казалось, что даже кровники превратились в его врагов.
    
Ар-Угай нахмурился, оглядел лица, выражавшие только преданность и внимание, и камчой показал на глиняную карту, — ту самую, которой пользовался еще Великий Богда.
    
— У нас сейчас три потока идут на юг, — сказал он. — Каран-Гу — по западному берегу, вот здесь, — он ткнул камчой на узкую полоску земли за последним западным хребтом. — Его темник Шумаар взял Нар-рану, и тоже отправился на юг. Сюда.
    
Он указал камчой на песок, изображавший пустыню Арару.
    
— Амза… Амза двинулся восточным берегом на Эль-Манну. Вот сюда.
    
Ар-Угай пришлепнул камчой по игрушечным домикам Эль-Мена, выстроившимся вдоль песчаной косы Киэнт, далеко выдававшейся в Море Слез.
    
— От него давно нет вестей, — сказал кто-то.
    
Ар-Угай быстро вскинул голову, но так и не понял, кто посмел открыть рот.
    
Он снова прихлопнул концом камчи по Эль-Мену. Глина была обожжена и покрыта глазурью, но домики оказались хрупкими — от удара большая часть рассыпалась на кусочки.
    
— Да, Амза молчит! — подтвердил Ар-Угай. Обвел взглядом командиров, остановился на Шаат-тууре. Старик завозился, заговорил, с трудом выталкивая слова:
    
— Амза горяч. Эль-Манну славится своими воинами. Может быть, тяжелые бои не оставляют времени Амзе послать подробное донесение…
    
Взгляд Ар-Угая стал тяжелым. Он прищурил глаза и сказал:
    
— Темник не сражается. У него всегда есть время составить донесение и послать гонцов в ставку.
    
— Верно, — отозвался Шаат-туур. — Но Эль-Манну очень далеко. Нас разделяют Равнина Дождей и отроги Туманных гор. Может быть, гонцы еще в пути.
    
Ар-Угай ничего не сказал. А у старого воина начался приступ — косица запрыгала по плечам, хотя лицо Шаат-туура оставалось спокойным, лишь глаза он прикрыл тяжелыми темными веками.
    
— Ладно. Мы уже посылали к Амзе верных людей. Время идет, но они не возвращаются…
    
Ар-Угай обошел карту, — сидевшие подобрали под себя ноги, — остановился на другой стороне.
    
— Это — Южный Полумесяц. Три армии дойдут до него через полгода. Там богатые земли, много городов, много добычи. Но меня беспокоит пустыня.
    
Он снова показал камчой на Арару.
    
— Здесь нет ни воды, ни травы. Я не знаю, как Шумаар решил преодолеть ее.
    
— Пустыню пересекают две дороги, — напомнил Тухта. — Караванные пути. Значит, там должны быть колодцы и трава.
    
Ар-Угай кивнул, сказав:
    
— Может быть, и так, Тухта. Но лошади — это не верблюды.
    
Тухта внезапно съежился и опустил глаза. Это плохо, подумал Ар-Угай. Плохо, что и Тухта стал бояться его. Страх — спутник предательства. Страх ведет за собой измену.
    
Он вспомнил о Хуараго и скрипнул зубами. Ах, как он пригодился бы сейчас!.. Но он испугался чего-то. И доверия к нему не стало.
    
Если бы этот паук не боялся, Ар-Угай не стал бы сдирать с его спины ремни. А теперь — поздно. Хуараго уже не станет прежним. Может быть, он даже не выживет. А жаль. Он был очень удобен. И незаменим.
    
Ар-Угай вернулся на свое место, сел и сказал:
    
— Теперь вот что. Полумесяц — это край земли. Когда наши тьмы достигнут его, поход будет закончен. К тому времени каан-бол возмужает и сможет сам вести военные советы и собирать великие курулы. Но пока еще он не вошел в разум, надо решить дело Айгуз.
    
И снова он взглянул на Шаат-туура. Старик уже справился с трясучкой. Вытер темную морщинистую щеку и сказал:
    
— Не надо было отпускать Айгуз с этими лживыми жрецами.
    
— Но разве мы могли приказать Айгуз остаться? — спросил Ар-Угай почти насмешливо, хотя в душе его клокотала ярость. — Она мать каан-бола, и вольна ходить по землям, которые мы для нее завоевали.
    
Шаат-туур поднял голову. Ар-Угай взглянул на него и его охватило нехорошее предчувствие.
    
— Камда и Амза, — начал Шаат-туур медленно, — хотят сами держать свои улусы.
    
Рот Шаат-туура был похож на трещину в темном камне, только эта трещина могла приоткрываться.
    
— После смерти Великого Богды всё стало не так, — продолжал Шаат-туур. Голова его тряслась всё заметнее, но речь была ровной.
    
— Что же ты предлагаешь? — спросил Ар-Угай.
    
— Я думаю, надо закончить поход. Вернуть в Арманатту все верные войска. Я думаю, что Амза и Камда могут направить свои тьмы не на юг, а на север. И тогда Арманатту придется защищать от них.
    
Шаат-туур погладил редкую белую бороду, которая тоже тряслась; он пытался справиться с трясучкой, загораживал бороду рукой.
    
— Для того, чтобы напасть на Арманатту, им нужно объединиться, — подал голос Тухта. — А доносчики говорят, что они готовы скорее вцепиться друг в друга…
    
Тухта быстро взглянул на Ар-Угая.
    
— Доносчики говорят, — с усилием выговорил Ар-Угай, — что Амза двинулся на юг. А Камда собирает войско, чтобы продолжить поход в Туманные горы.
    
Шаат-туур внезапно вздохнул.
    
— Нам нужен настоящий великий каан, — проговорил он. — Тогда в степи будет мир и порядок, как при Великом Богде.
    
Военачальники молчали, и Ар-Угай тоже молчал.
    
Шаат-туур мудр, но на чьей он стороне? И всё ли он сказал, что думал?
    
— У нас есть каан, — сказал Ар-Угай. — Тот, кто пойдет против каан-бола — предатель, изменник, шелудивый пёс, попрошайка-кайерши!
    
Он с трудом остановил себя, тяжело дыша. Шаат-туур даже не взглянул на него, другие военачальники глядели в страхе; Тухта опустил голову и делал вид, что разглядывает раскинувшуюся перед ними глиняную страну — с озерами, реками, горами, снежными пиками, обложенными клочками овечьей шерсти; казалось, что это плывут облака.
    
— Сидящие здесь должны принести клятву маленькому каану, — твердо сказал Шаат-туур.
    
И военачальники быстро и дружно закивали.
    
Клятва?.. Ар-Угай подумал, и понял, что это пустая формальность. Да, надо принести новую клятву и заставить принять ее Амзу, Каран-Гу, Камду. Всех хуссарабов от Тауатты до Эль-Манну.
    
А это значит, подумал Ар-Угай, что еще не время…
    
Нет, не время. Пока жив Шаат-туур, пока живы Камда, Каран-Гу, и подлый Амза — придётся терпеть и слушать глупости на этих военных советах. Жаль, что нет Хуараго. Он сумел бы достать их всех.
    
А главное — Айгуз нельзя трогать сейчас.
    
Ар-Угай опустил голову и снова, уже в который раз, пожалел, что так сурово обошелся с Хуараго.
    
Потом он подумал о Тухте.
    
Надо рискнуть. Тухта пока надежен, ему еще надо доказать свою верность, у него еще нет своей тьмы.
    
Ар-Угай поколебался мгновение. И внезапно решил.
    
Что ж. Пусть это будет Тухта. Пусть теперь он и докажет свою верность. Что же касается Шаат-туура — пусть живет старик. Он мудр, он единственный из всех помнит, как началось брожение в Голубой степи. Он единственный знает по именам тех, кто сидит у Рва.
    
Впервые за время военного совета Ар-Угай почувствовал, что тяжкое бремя свалилось с его плеч.
   
   
    
     
Дорога на Ушаган
    
    
Кибитка затряслась. Айгуз очнулась, приподнялась. Чья-то рука коснулась ее мокрого лба.
    
— Лежи, госпожа, — раздался ласковый голос.
    
— Кто ты? — непонимающе спросила Айгуз.
    
— Господин велел мне ухаживать за тобой. Я жила в придорожном постоялом дворе, а господин проезжал мимо. Он увидел меня, спросил, что я умею, и сказал, что для его госпожи нужна служанка… Я поехала. Жаль, моя сестричка осталась там одна.
    
— Почему так трясет кибитку? — спросила Айгуз, выпив воды, которую ей дала служанка.
    
— Мы, наверное, свернули с главной дороги.
    
— Ладно, — Айгуз снова легла. — Ты знаешь, куда мы едем?
    
— Дорога ведет и в Ушаган и на юг Зеркальной долины. Я не знаю. Мы еще не проехали развилки.
    
За стенками кибитки послышались крики, заржали лошади. Кибитка остановилась.
    
— Развяжи мне ноги, — сказала Айгуз.
    
— Я давно развязала тебя, госпожа, — ответила служанка. — Надо выглянуть, посмотреть, что случилось…
    
Она приподняла задний полог. Айгуз мельком увидела факела и всадников.
    
Служанка опустила полог и сказала дрогнувшим голосом:
    
— Наверное, господин решил сделать привал.
    
Как будто в ответ полог откинулся и в дальнем отблеске костра появилось лицо Амнака.
    
— Мы заночуем здесь. Выходите обе.
    
Айгуз вышла.
    
Всадники спешивались, разжигали костры, натягивали шатры, отводили в сторону стреноженных коней.
    
Для Айгуз развели отдельный костер и даже вскипятили воды, чтобы она могла умыться и заварить крепкий степной чай.
    
Амнак со своими сотниками расположился за соседним костром.
    
Вскоре лагерь стал затихать, только тяжело переступали и фыркали кони. Айгуз и служанка влезли в кибитку. Служанка вскоре уснула, а Айгуз молча лежала, глядя во тьму.
    
Кажется, она задремала, потому что не заметила, как кибитка тронулась с места. Но едва она шевельнулась, как узкая ладонь прикрыла ей рот, и раздался горячий шепот:
    
— Не бойся, госпожа! Не бойся и не кричи! Мы уезжаем от Амнака!..
    
Служанка подождала несколько мгновений, дожидаясь, пока Айгуз усвоит новость. Потом убрала руку.
    
Кибитка набирала ход. Возница в темноте плохо видел дорогу, и кибитка подскакивала на бугорках и ухала в ухабы, скрипя рессорами.
    
Было слышно, как ругается возница, подбадривая лошадей, и еще был слышен топот десятков коней.
    
Держась обеими руками за распорки, Айгуз крикнула:
    
— Кто нанял тебя?
    
— Тот, кто хочет спасти тебя, — ответила служанка прерывистым голосом.
    
— Ар-Угай?
    
Служанка не ответила. Потом, когда тряска уменьшилась — видно, возница нашел дорогу, — служанка заговорила:
    
— Амнак вёз тебя к Камде. Тебя сделали бы женой Камды, или наложницей…
    
— Ар-Угай хочет того же, — ответила Айгуз. — И еще неизвестно, что хуже.
    
Служанка молчала.
    
Потом шепнула:
    
— Ничего не бойся. Верь мне.
    
Бешеная скачка прекратилась, лошади побежали спокойней, а потом, после поворота, остановились.
    
Откинулся полог. В слабом свете начинающегося рассвета Айгуз увидела человека в шапке с меховой опушкой и почувствовала, как запрыгало сердце. Но когда человек начал говорить, она поняла, что ошиблась. Это был не Ар-Угай. Это был Тухта.
    
— Мы свернули в горы, госпожа, — сказал Тухта, блеснув в улыбке зубами. — До перевала останавливаться не будем. А по перевалу проходит граница улуса Камды. Там нас встретят и ты сможешь отдохнуть.
    
Он взглянул на служанку:
    
— С госпожой всё в порядке?
    
Служанка кивнула, не раскрывая рта. Тухта не разглядел кивка, помедлил, потом исчез. Полог закрылся и в кибитке снова стало темно.
    
— Видишь, госпожа, — сказала служанка, когда кибитка снова тронулась в путь, — всё в порядке. Амнак вряд ли догонит нас.
    
Айгуз глухо ответила:
    
— Может быть, ты знаешь, чем Тухта лучше Амнака?
    
Служанка не ответила.
    * * *
    
Айгуз снова задремала, и снова ее разбудил шум. Кибитка круто затормозила, заваливаясь на бок, заржали лошади.
    
Раздался звон сабель, свист стрел, вопли раненых.
    
Схватка была скоротечной, но Айгуз показалось, что она длилась целую вечность.
    
Потом всё стихло, полог широко откинулся. В кибитку заглянул седой человек с безобразными шрамами на голове.
    
— Ты свободна, царица, — сказал он по-аххумски, и Айгуз узнала его.
    
Её пошатывало после скачки, так что незнакомец должен был поддержать ее. Служанка выскочила следом.
    
Карша подвел оседланного коня.
    
— Садись, госпожа!
    
Домелла осмотрелась. Вдоль дороги, на высоких обочинах, лежали поверженные тела. Большой конный отряд окружал кибитку а вдали еще слышались топот и звон стали. За спиной незнакомца гарцевал на коне человек, которого Домелла видела в Кейте, но не могла вспомнить его имени.
    
Всадник, словно угадав ее мысли, поклонился ей и крикнул:
    
— Полутысячник Бараслан приветствует тебя, царица Аххума и всей долины Тобарры! Нам придется поспешить.
    
— Куда же на этот раз? — спросила Домелла, садясь в седло с помощью Карши.
    
— Может быть, в Ушаган, — ответил незнакомец со шрамами.
    
— В Ушаган — так думают и Амнак, и Тухта, — сказал Бараслан. — Они будут ждать царицу там. Если, конечно, не догонят сейчас.
    
Незнакомец спросил:
    
— Ты предлагаешь скакать туда, где нас не ждут?
    
Бараслан кивнул.
    
— В Арманатту?
    
Бараслан снова кивнул.
    
— Но Ар-Угай только и ждет, когда царица…
    
Незнакомец искоса взглянул на Домеллу. И добавил вдруг:
    
— Впрочем, может быть, ты и прав.
    
Домелла тронула коня, посмотрела на незнакомца. Солнце уже поднималось и ей снова показалось, как тогда в Кейте, что она давно знает этого человека.
    
— Как твое имя? — спросила она.
    
— Сейр, госпожа.
    
Она покачала головой.
    
— Раньше ты звался иначе.
    
Сейр посмотрел на нее снизу вверх, лицо его было серьезным и даже сумрачным.
    
— Ты ошибаешься, царица, — сказал он. И добавил вполголоса:
    
— Мертвые не возвращаются.
   
   
    
     
Плато Боффа
    
    
Что-то мокрое упало ему на лицо. Крисс помотал головой, но мокрое не уходило. Оно полилось ручьем в губы, в ноздри, в глаза.
    
Он подскочил, ловя ртом воздух.
    
И сразу же зажмурился, ослепленный неистовым солнцем.
    
Над ним стоял какой-то странно одетый человек, невысокий, с невероятно черным от загара и грязи лицом. В руках он держал кожаное ведро — и готовился снова облить Крисса.
    
Крисс замычал, поднял руку, защищаясь.
    
Долина была залита светом. Пятна быстро таявшего снега сияли так ослепительно, что Крисс терял зрение и снова закрывал глаза.
    
— Буря кончилась, — гортанно сообщил человечек на языке Гор. — Вставай! Ведь ты снова живой. Живые должны стоять.
    
— Подожди… — Крисс начал подниматься, помогая себе руками.
    
Встав на четвереньки он спросил:
    
— Кто ты?
    
— Я живу в Куэ. Это далеко отсюда. Я охотник из племени ланнов. А кто ты?
    
— Путник…
    
Крисс огляделся, но не заметил ни людей, ни палаток.
    
— Где остальные?
    
— Эй-до! Там! — человечек указал за ближние скалы. Потом поставил ведро и стал помогать Криссу подняться.
    
— Ты ушел один. Под снегом. Как крот.
    
Опираясь на плечо Эйдо, Крисс обогнул скалы и увидел голое место. Лишь пятна костровищ да обглоданные кости диких коз говорили о том, что здесь был лагерь.
    
Крисс повернулся к Эйдо:
    
— Ты ведь сказал, что остальные здесь.
    
— Эй-до! Там! — он показал за следующее нагромождение скал.
    
Крисс с подозрением посмотрел на него.
    
— Покажи мне их.
    
Эйдо развел руками, свистом подозвал маленького конька, похожего скорее на мула, и влез в седло.
    
— Иди за мной! — сказал он.
    
Они поднимались в гору едва ли не до вечера. Крисс несколько раз просил сделать привал. Эйдо охотно соглашался, вытаскивал полоски сушеного несоленого мяса, жевал сам и угощал Крисса.
    
К закату они поднялись на одну из вершин.
    
Внизу, насколько хватало глаз, расстилалась пустыня.
    
Вглядевшись, Крисс заметил многочисленные следы, которые вели за горизонт.
    
— Они ушли в пустыню? — ахнул Крисс.
    
— Да, — кивнул Эйдо.
    
— Но ведь…
    
Крисс внезапно замолчал. Он ошибся. Они должны были выйти южнее, как раз к селению Куэ, стоявшему на берегу Ваххи — вади, наполнявшегося водой лишь во время дождей и таянья ледников. Но теперь он понял, что они вышли к краю плато гораздо севернее.
    
— Мертвая пустыня, — сказал Эйдо. Покосился на Крисса и добавил: — Так ее называют и в Куэ, и в Таххеле.
    
— Я знаю, — сказал Крисс.
    
— А за пустыней — Лагуна, — продолжал Эйдо. — Она тоже мертвая.
    
Крисс молча смотрел, как багровый закат заливал всю пустыню. Он знал, что позади него по земле все дальше и дальше вытягивается его черная холодная тень.
    
Потом положил руку на колено Эйдо, сидевшего в седле.
    
— Ты пойдешь со мной?
    
— В пустыню?
    
Эйдо тоже пристально вгляделся в бескрайнюю чашу пустыни, наполненную мрачным багровым светом. И сказал:
    
— Да.
    
Он начал слезать с коня, медленно и неуклюже. Потом достал небольшой нож. С сожалением глядя на коня, сказал:
    
— Без мяса нам не обойтись.
    
— А без коня? — спросил Крисс.
    
— Без коня… Без коня обойтись можно. Эй-до!.. Он всё равно падёт с голодухи.
    
— Тогда отпусти его, — сказал Крисс.
    
Эйдо вздохнул:
    
— Мы слишком далеко ушли от дома…
    
Поцеловал коня в лоб, примерился и взмахнул ножом.
   
   
    
     
Эль-Мен
    
    
Радас, сын Радамаса, командовал всеми войсками Эль-Мена. Он был аррантом, — выборным военным вождем.
    
Арранты менялись каждые два года, и было их два: один командовал флотом, другой — сухопутными войсками. Но сейчас второго арранта — Самбрия — не было в городе. Он с отрядом наёмников уплыл на помощь Жемчужному королю, который затеял войну с Таннаутом.
    
В городе вообще оставалось очень мало войск. Большая их часть несла службу по договору с княжествами Равнины Дождей, на островах Южного моря, в Хиссе и в том же Таннауте.
    
Радас мог призвать свободных граждан, — что он и сделал.
    
Но не так-то просто в Эль-Мене было призвать граждан. Граждан было немного, и большая их часть занималась торговлей, путешествиями, возделывала скудные участки земли, трудилась на судовых верфях, которых было три. На одной строили военные корабли, на другой — купеческие торговые галеры, на третьей — лодки и парусники для каботажного плавания.
    
Самые богатые владели рабами, которые работали на соляных копях — главном богатстве Эль-Менского государства. Они сдавали рабов в аренду государству, потому, что по закону копи принадлежали народу, то есть казне.
    
Народное собрание, выслушав Радаса на главной площади города, которая одновременно была и главным рынком, решило: хуссарабов следует остановить в Ардском проходе. Этот проход, шириной в два полета стрелы, был единственной дорогой, по которой можно было пройти на Равнину Дождей.
    
От прохода до Эль-Мена — два дневных перехода. Войска перекроют проход, а тем временем подоспеет Самбрий с флотом и войсками. Тогда можно будет высадить с моря десант в тылу у хуссарабов и разбить варваров.
    
Так решил народ.
    * * *
    
Амза ехал в просторной повозке, состоявшей из двух комнат. В одной он спал и отдыхал, в другой принимал военачальников. Повозку тянули волы, медлительные и выносливые. Амза говорил, что стремительность и быстрота — главные преимущества хуссарабов, но иногда не мешает и подумать.
    
Тем не менее, думалось в повозке плохо. Духота измучила Амзу, и вечером, после захода солнца, он с облегчением приказывал разбить лагерь и, отдуваясь, вываливался из повозки.
    
Там, где отроги Огненных гор вплотную подходят к морю, Амза велел остановиться на несколько дней. Узкая полоса между морем и горами постепенно сужалась и в нескольких милях к югу превращалась в Ардский проход.
    
Проход был укреплен трудом многих поколений эль-менцев. Зигзагообразная насыпная стена замыкала его, перед стеной были вырыты несколько рвов. Шесть высоких башен сторожили проход. В башнях не было бойниц, лучники находились на верхней площадке, защищенной зубчатым парапетом. Не было лучников и на стене: достаточно было воинов на башнях.
    
Первый разведывательный отряд хуссарабов, приблизившийся к укреплениям, был обстрелян с башен из баллист и катапульт. Отряд понес потери, и вернулся с неутешительными известиями.
    
— Надо искать обходную дорогу, — сказал Амза.
    
— Её нет, — отозвался Лухар.
    
Амза сердито глянул на него.
    
— Откуда ты знаешь?
    
— Эль-менцы позаботились об этом давным-давно, еще во времена бронзовых мечей и колесниц. Огненные горы здесь непроходимы.
    
— А как же ходят козы? — насмешливо спросил Амза.
    
— Козы здесь не ходят.
    
Амза приподнялся рывком, раздосадованный возражениями.
    
— Откуда ты знаешь? — грозно повторил он.
    
Лухар обернулся к начальнику разведки Нангу.
    
Нанг выступил вперед, поклонился Амзе и сказал:
    
— Повелитель! У нас есть пленные и перебежчики. Они рассказывают одно и то же. Горные дикие тропы срыты или завалены. На перевалах стоят сторожевые башни со стражей, на вершинах — наблюдатели. Ард непроходим.
    
Амза, оттопырив нижнюю губу, обдумал слова Нанга. Потом вздохнул и угрюмо воззрился на Лухара.
    
— Наверное у тебя, аххумская лисица, есть в запасе какая-нибудь хитрость, да? Иначе бы ты не спорил со мной.
    
Губы Лухара тронула едва заметная улыбка, но лицо его было серьезным и сосредоточенным.
    
— Есть только один путь, повелитель. По морю.
    
Амза открыл рот от удивления, как будто услышал нечто невероятное.
    
— Аххум! — начал он, — Может быть, ты не знаешь, что хуссарабы не умеют плавать по морям? Может быть, тебе не сказали, что Великий Богда однажды поклялся, что ни один хуссараб никогда не бросит коня? Может быть, тебе неведомо…
    
Лухар повернул квадратный лоскут кожи, на котором была изображена карта. Эту карту он купил на рынке в Нуанне, у какого-то купца, не раз бывавшего в Эль-Мене.