1 2 3 4 5 6 7 
К Нине подошла Элечка, обняла за плечи.
– Пойми, Нина, главное в игре не скорость, не сила, не удача и даже не выигрыш. Главное – почувствовать себя человеком, быть до конца с друзьями. Так всегда говорит профессор Громов.
– Я чувствую, – тихо призналась Нина.
И тут Света ахнула:
– Девчонки, а как же наша клятва? Кто теперь в нас влюбится?
Девчонки не успели ответить. За их спиной раздался смех. Сыроежкин, тихо подкравшись, подслушал разговор.
– Ха-ха, тоже мне нашлись «человеки»! Хотят выиграть у нас, у «Электроников»! Хотят, чтобы в них влюбились! Верно, Элек? Вот оно – авторитетное мнение самого Громова!
Подошел Электроник, торжественным тоном прочитал шутливую телеграмму:
– «Поздравляю всех проигравших и победивших. Ваш эголог Громов».
Электроничка взяла из его рук бланк, сказала:
– Здесь опечатка. Не эголог, а эрголог. То есть роботопсихолог. Наш учитель – знаменитый эрголог, а не эголог.
– Нет, не опечатка, – неожиданно возразил Элек. – Именно эголог, от слова «эго», то есть "я". Эту игру выиграл я! Профессор Громов в данном случае не ошибся: он не роботопсихолог, а мой болельщик.
– Громов – твой болельщик? – с изумлением спросила Элечка. – Как это понять? Разве ты один выиграл игру?
– Я. Мы. «Электроники», – уточнил Эл. – Короли воздуха. В конце концов я был сконструирован первым, а не ты?
И короли с громким смехом удалились.
– Что с тобой? – прошептала Элечка вслед товарищу и растерянно оглянулась на подруг.
Впервые она ощущала непонятное, незнакомое ей чувство – тревогу.
Что же вы, мальчишки?…
Науке это заболевание мало известно. Точнее, оно не носило до этой поры массового, эпидемического, как грипп, характера. Впоследствии ему дали десятки разных названий, но во всех из них присутствовала характерная приставка «эго» – от истинной причины болезни – эговируса.
Эговирус поражал как человека, так и машины. Определить болезнь было чрезвычайно сложно. Вот почему в борьбе с «эго» объединились медики, врачи, инженеры, педагоги, психологи, роботопсихологи и другие специалисты.
Изобретена была уникальная машина «эгограф» – огромная стальная подкова, под которой медленно двигались носилки с пристегнутым ремнями больным. Машина слой за слоем исследовала живой или механический организм; на десятках экранов мерцали разноцветные кружки, ромбы, многогранники, понятные лишь специалистам; счетные автоматы суммировали информацию и ставили диагноз. К классическим определениям «эгоизм» и «эгоцентризм» прибавились новые, медицинские названия болезни – «эгокорь», «эгогрипп», «эгосвинка», – а затем и чисто субъективные, даже очень индивидуальные понятия – «эголень», «эгоодиночество», «эговозвеличенье», «эготелемания».
Кроме таблеток и микстур, больным прописывалось больше читать, играть в хоккей, посещать театр, спускаться вниз без лифта, работать в мастерских, пропалывать грядки, петь в хоре, ходить в турпоходы, заниматься аэробикой, вести дневник, составлять план-максимум завтрашнего дня, мечтать на ночь. Перед человеком и роботом ставили еще сверхзадачу, которую он должен был решить один или с товарищами. И представьте, многим эти вроде бы знакомые занятия помогали: буквально за неделю-две болезнь проходила.
На другое утро после матча команда Электроника не вышла на зарядку. Физрук решил: ладно, пусть понежатся, отоспятся после трудной игры – победителей строго не судят. А за завтраком спохватился: вот уже и чай остывает, а шесть мест за столом пустуют.
Ростик, молодцевато прогарцевавший в палату мальчишек, вернулся растерянный.
– Доктора! – громко объявил он и пояснил, когда тот пришел: – Я, конечно, не эскулап, но, по-моему, все они в коллективном обмороке.
– И Элек тоже? – с иронией спросил доктор.
– Представьте себе – да!
– Вы явно не эскулап, – сухо заметил доктор.
– Сейчас все увидите… – загадочно ответил физрук.
Как и Ростика, доктора удивила тишина в комнате. Шесть неподвижных фигур вытянулись под простынями на постелях. Да и на кровати Элека, днем и ночью аккуратно заправленной, сейчас кто-то лежал.
– Привет, ребята! – бодро сказал врач. – Завтрак на столе. Пора вставать.
Никто не шелохнулся, не ответил.
Ростик сказал: «Эй!…» – словно он был в лесу, и шепнул доктору:
– Ну, что я вам говорил?
Врач пощупал пульс первого попавшегося чемпиона. Пульс был обычный. Потом подошел к Элеку, который, как и все, лежал на постели, спросил:
– Электроник, что здесь происходит?
Робот не ответил.
Врач строго повторил:
– Электроник, что с тобой? Что с командой?
Глаза робота, обращенные на врача, словно смотрели мимо него.
– Ничего, – равнодушно сказал Эл.
Тут Ростик не выдержал.
– Подъем! Становись! Равняйсь! Смирно! – призвал он на помощь привычные команды.
– Тут вам не физкультзал! – мягко поправил его доктор. – Здесь больные!
Никто из больных и глазом не моргнул. Лица у всех были загорелые и равнодушные, температура нормальная, дыхание ровное. А вот реакции – никакой.
– Может, они перетрудились? – спросил врач.
Ростик поморщился.
– Перегрелись на солнце?
Ростик развел руками.
– Чем-то травмированы?
Ростик выразительно пожал плечами: уж в чем-чем, а в перегрузках и травмах он разбирался.
– Что же они хотят? – спросил специалист в белом халате.
– Что желаете, чемпионы? – громко повторил специалист в спортивном костюме.
И тут чемпионы прервали молчание. Они заговорили ровными, спокойными, какими-то отрешенными голосами. Да, мы чемпионы, подтвердили вчерашние чемпионы, короли воздуха. И мы, короли, требуем для себя условий. Отныне никакой нервотрепки с утра вроде "Подъем! ", "Становись! ", "Шагом марш! "; никакого панибратства вроде "Смирно! ", «Эй, ты!» или "Элек! "; никаких сельскохозяйственных физических нагрузок на чемпионские организмы, кроме тренировок. И так далее, и тому подобное. За каждым пунктом «никаких», произносимым бесстрастными голосами, со всей очевидностью явствовало, каких благ и почестей желают отныне чемпионы.
– И ты так думаешь? – спросил доктор, подходя к капитану команды.
– Я просчитываю варианты, – бесстрастно сказал Электроник. – Я как все.
Доктор покачал головой.
Ростик, кажется, был более знаком с симптомами нового заболевания.
– Бродяги воздуха, суперкороли и новоявленные чемпионы, я вас понял! – торжественно произнес он, оглядев притихшую команду. – Я обещаю, что вы будете получать необходимые тренировки и дополнительные компоты. И останетесь непобежденными!
– Хватит, – оборвал его один из чемпионов.
– Он хочет успокоить нас компотом, – вяло подхватил другой.
– Обозвал бродягами, – слегка скривил губы третий.
– Вот что, Ростик, – Макар Гусев приподнялся на локте, – еще одно обидное слово, и мы переходим к другому тренеру.
Ростик, повидавший немало «чудес» в своей спортивной жизни, застыл с раскрытым ртом.
– Попрошу соблюдать больничный режим, – заявил решительно доктор. – Я должен поставить диагноз… Завтрак принесут в палату…
Один только Сыроежкин объявил, что он совершенно здоров и скоро все остальные поправятся, но голос у него был не очень уверенный, и ему не позволили встать с постели.
Доктор и физрук вышли на веранду, тихо притворив за собой дверь.
– Какой тут диагноз?! – шипел красный от возмущения Ростик. – Обычная спортомания! – Ростик понимал, что его отчет в министерство о новых методах тренировок неожиданно провалился.
– Что-то спортом здесь на пахнет, – задумчиво произнес доктор. – Мания есть, согласен. Эта болезнь серьезная. Скорее всего их поразил вирус. Но почему так внезапно? И что за вирус?
– Эй, мальчишки! – позвала Электроничка, заглянув в открытое окно. – Что с вами, мальчишки?
Шесть больных не шевельнулись. Окна палаты облепили волейболистки команды Эли.
– Ой, смотрите, девочки, они – как мумии… Уморились, бедняжки!…
– Пусть знают, как с нами сражаться!…
– А может, это всерьез? Может, заболели? Может, мы во всем виноваты?…
Новости о вчерашних победителях разносились по лагерю с быстротой полета мяча. Чемпионы за дополнительное какао дали осмотреть себя и прослушать легкие. За пончики согласились измерить давление на руке. А за анализ крови из пальца потребовали купание перед обедом. Но какое уж тут купание, когда диагноз неясен! Пришлось кровь брать чуть ли не силой.
– Эй, кто-нибудь! Вы живы?… Чего молчите? Скажите хоть слово! – шепчут в окно девчонки после ухода доктора.
Кто– то из больных чихнул, вяло произнес:
– Убирайтесь!
– Ой, кто это? – взвизгнули Бублики. – Кажется, в очках… Профессор очнулся! Или он бредит?…
– Ничего я не брежу. – Профессор чихнул еще раз.
– Он не бредит, он живой! – обрадовались девчонки. – А почему ты такой грубиян, Профессор?
Профессор демонстративно повернулся к стене.
Гусев присел на постели, ткнул пальцем в окно, загоготал:
– Смотрите, вся команда явилась! Даже Нинка приплелась… Что, охота поглазеть на чемпионов? Теперь вам до нас далеко… Давайте фотографируйте, берите интервью, влюбляйтесь. Для стенной печати мы согласны… – И он небрежно откинулся на подушку.
– Макар, тебе не кажется… – начала было, вспыхнув, Нина, но Сыроежкин перебил ее:
– Не Макар, а Макар Степанович! – И пояснил свою мысль: он старается быть серьезным, но не может. Макар Степанович болен.
– Макар Степанович… – Кукушкина тряхнула косичками.
– Ну?
– Вы серьезны больны?
Макар махнул рукой:
– Спела бы ты нам чего-нибудь повеселее.
От такой наглости у Зои округлились глаза. Света вступилась за подругу:
– Может, прикажете хором?
– Кто этот умный подсказчик? – спросил Гусев, не оборачиваясь к окну.
– Светка, – мгновенно ответил Чижиков-Рыжиков, – которая подвернула ногу.
– А-а, – Гусев зевнул, – избушка на курьей ножке. Тоже приковыляла… Слушай, ты, Светка…
– Не Светка, а Светлана Ивановна, – поправила Нина.
– Ивановна… – Гусев осклабился. – Пусть сначала покажет, какая она Ивановна!
– Первая женщина-космонавт, которая высадится на Марсе, – пояснила Нина.
Гусев расхохотался:
– На Марсе? Светка? Это точно! Первое марсианское привидение!
Волейболистки переглянулись, пошептались, и этот тревожный шепот, словно свежий ветерок, мгновенно ворвался в палату. Чемпионы зашевелились, приподнялись с подушек, а Сергей улыбнулся Майе.
– Не обращайте на них внимания! – звонко сказала Майя. – Они совершенно здоровы… Просто валяют дурака!
– Нет, – возразила Электроничка, вглядываясь в лежащего Электроника. – Они больны. Здоровые не валяют дурака.
Макар сел в постели, взял в руки подушку.
– Это мы-то больные?! – крикнул он. – А ну, ребята, покажем пас! – И метнул свою подушку в Профессора.
Профессор, успев кинуть свой тугой снаряд Сыроежкину, взял подачу Макара. Подушки полетели по палате, сея в воздухе пух и перья, гулко шлепаясь в вытянутые ладони. Подушки, мягкие, теплые подушки, хранительницы снов и бессонных мыслей, – их с отчаянной веселостью гнали сейчас по замкнутому кругу, превращали в бесформенные комки, выбивали из них все воспоминания.
– Перестаньте хулиганить, – сказала, входя в палату, нянечка. – Кто подметать-то будет?
Подушки тотчас оказались на месте, игроки нырнули под простыни.
Нянечка, моргая, разглядывала висящую в воздухе серебристую пыль.
– Совсем будто малые дети…
– Первый признак эговируса, – сказал, появляясь, доктор. – Апатия вперемежку с дурашливостью и душеленостью!
Макар высунул голову из-под простыни:
– Да мы больные, что ли?
– Больные, – ответил врач. – Вас едет обследовать комиссия.
Он прикрыл дверь и наклеил на ней грозное предупреждение:

КАРАНТИН! ЭГОВИРУС! 
ПОСТОРОННИМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН!

Ох и напереживались девчонки, наблюдая в окна различные сцены. Что только эговирус не делает с нормальными людьми! Жалко даже…
А тут еще вылезла из кустов мелкота из младших отрядов, стала носиться возле карантинной дачи, выкрикивая хором:
Всем известно и этом мире:
Дважды два – всегда четыре,
Дружба верная – навек…
Робот, ты не человек…
Да, пошла гулять по свету песенка, сочиненная каким-то шутником в Сережкином дворе.
Девчонки прогнали дерзких куплетистов. Пусть отдохнут мальчишки. Может, придут в себя…
– Элек, – шепотом позвала Электроничка, – лезь в окно.
– Зачем? – ответил Электроник.
– Подышим свежим воздухом. Решим, как вам вылечиться.
– Не хочу, – последовал лаконичный ответ.
– Что же ты делаешь лежа? – недоумевала Электроничка.
– Я исследую новый метод робототехники, – пояснил электронный мальчик. – Под условным названием «Элэлечка».
– Эл-элечка? – Электроничка дернула плечом. – Что за глупости? При чем тут я?
– Ты – новое направление в кибернетике, – пробормотал Электроник.
Гусев в трусах прыгнул на середину комнаты и затрясся на месте, будто в лихорадке.
– Эл-элечка!… Ой, держите меня! – крикнул он. – Сейчас я лопну! Эль-эль-элечка!
Вбежавший врач уставился на него.
– Держите меня! – кричал Гусев, приплясывая. – Эльэль-эль… Эль-эль-элечка!
Врач, раскинув руки, пошел на него. С другой стороны приближался Ростик. Гусева уложили.
– Где тут салон мод для роботов? – задыхался от смеха Макар. – Наш капитан влюбился! Забил себе гол… Разве теперь выиграешь? Верно, ребята? А?…
Девчонки ожидали, что Электроник возмутится глупой шуткой, но тот промолчал. Даже Сергей не знал, как унять носителя буйного вируса – Макара. Вероятно, все они и впрямь больны.
– Пойдем отсюда! – Майя потянула Элечку за рукав. – Они дурака валяют!
Элечка не отрывала локтей от подоконника, еще раз оценивая обстановку.
– Что же вы, мальчишки? – прошептала она. – Что же ты, Эл?
Электроник не реагировал.
И тогда она окончательно убедилась, что Эл серьезно болен.
– Их надо выручать!
Она повернулась от окна, приказала себе:
– На старт!
– Эль-эль-элечка! – летел из распахнутого окна голос буйного Гусева.
Электроничка внезапно сорвалась с места и солнечным бликом скользнула по тенистой аллее. Девчонки остолбенели.
– Ты куда, Эля?
– Я… скоро… вернусь…
Три слова осталось от исчезнувшего капитана. Из кустов за всем происходящим внимательно наблюдали два светящихся зеленых глаза. Рэсси не вмешивался в происходящее. И его приятели из Васильков, притаившиеся рядом в траве, тоже ни разу не тявкнули. Надо сначала понять, что хотят эти странные люди.
Спасти Электроничку!
Электроничка вернулась с профессором Громовым через полтора часа: они приехали на такси из города, из научной лаборатории, до которой спортсменка добежала за двадцать минут. Хотя Элечка с дотошностью электронного репортера передала весь ход событий, профессор не мог определить, что за болезнь поразила Электроника, и он поторопился на помощь.
Девчонки, встретившие их у ворот, внесли еще большую сумятицу в предварительный диагноз:
– Ой, что они вытворяют…
На веранде Ростик и врач резались в шахматы. Они узнали знаменитого профессора, поздоровались.
– Я лечащий врач, – представился доктор.
– А я тренер, – мрачно изрек Ростик.
– Что с ними? – спросил Громов.
Оба выразительно пожали плечами. Потом доктор высказал свое предположение:
– Какой-то новый вирус. Вероятно, эговирус.
Громов направился к палате, но доктор преградил ему путь:
– Извините, профессор, это не по вашей специальности. – Он указал на объявление, где написано: «Карантин!» – К нам едет комиссия.
– Да задумайтесь, – рассердился Громов, – в этом злосчастном вирусе виноват один я! Вместо «эрго» телеграф отстучал «эго». Улавливаете разницу между этими понятиями – работой и самолюбием? Элементарная опечатка, а мальчишки вообразили незнамо что!
Стражи у двери переглянулись, но не отступили, будто их самих пригвоздило на месте слово «карантин».
– Сначала узнаем, профессор, – предложил доктор, – что скажет классическая медицина…
– Я робопсихолог. Кстати, среди больных, если я не ошибаюсь, находится и мой пациент. Позвольте пройти!
Громов широким жестом отстранил стражей и вошел в палату. За ним скользнули Электроничка и Рэсси, как представители робототехники.
Девчонки помчались к окнам.
В палате было мирно, но не тихо. Макар Гусев, развалившись в кресле, включив на полную мощность звук, смотрел по телевизору футбольный матч. Профессор уткнулся в географический атлас. Виктор Смирнов разглядывал в лупу уснувшую муху, а Чижиков-Рыжиков по его описаниям рисовал фломастерами ее части.
Электроник и Сыроежкин покоились на постелях в самых безмятежных позах, умиротворенные, удивительно похожие друг на друга.
Незадолго до появления Громова Сергей дотянулся до соседней кровати, ткнул Элека в железный бок:
«Послушай, Эл, ты не притворяешься? Ты в самом деле болен?» – «Да», – последовал лаконичный ответ. Тогда Сыроежкин решил разделить участь товарища, окунулся в глубокий сон.
Вошедших, казалось, никто не заметил, хотя они стояли посреди комнаты.
Но Вовка Корольков на мгновение поднял голову над атласом, который он изучал, и спросил Громова:
– Послушайте, любезный, вы не помните размера острова Робинзона?
– Не помню… любезный, – вежливо ответил Громов.
Вовка склонился над картой; он явно не узнал профессора.
– Го-ол! – затрубил Макар таким истошным басом, что
Громов чуть не выронил свою длинную трубку.
– Нельзя ли потише, молодой человек?
– Эй, старикан! – крикнул Гусев. – Брось ругаться, иди сюда. Фартовый гол.
– Черт знает что, – сказал сердито Громов, теряя самообладание. – Вы забываетесь, молодой человек!
Проблеск сознания мелькнул в глазах Макара и тут же исчез. Макар уставился в экран.
– Что с ними. Гель Иванович? – опросила Элечка, а
Рэсси вопросительно гавкнул.
– По-моему, снижение коэффициента самооценки, – задумчиво произнес Громов. – Редчайший случай в робототехнике. Сейчас проверим, насколько злокачествен этот «эго».
Он подошел к лежащему Электронику, окликнул его:
– Ты слышишь меня?
– Слышу, – отвечал робот, не открывая глаз.
– Ты проанализировал, что с тобой произошло?
– Проанализировал.
– Ты можешь вернуться в рабочее состояние?
– Не знаю, – сказал Электроник. – Я ищу выход.
Профессор внимательно и долго смотрел на него. Только опытный роботопсихолог по мельчайшим внешним признакам мог установить, что случилось с его любимым сыном. Казалось, уплыли куда-то вдаль назойливые телевизор и сама комната с поверженными чемпионами, остались создатель и его дети.
– Вот что, – прервал наконец молчание Громов, – я тебе задам один вопрос. В тебе идет переоценка основных понятий?
– Да, – ответил Электроник. – Я не знаю, почему так происходит.
– И я пока не знаю, – сказал профессор. – Помочь себе можешь только ты сам. Слушай внимательно…
– Я слушаю.
– Если ты не самовосстановишься, не поверишь в ценности жизни, ты перестанешь быть Электроником, погибнешь как личность. Понял меня, Элек?
– Понял, – отозвался робот, вытягиваясь неестественно прямо на кровати.
– Даю тебе, – профессор взглянул на часы, – ровно пять минут. Работай, Элек!
Громов подвинул кресло к кровати, уселся возле больного. Потянулись тягостные минуты. Какая-то внутренняя перестройка шла внутри робота, но шла значительно медленнее, чем этого хотелось бы Громову. Лицо профессора было серьезным, он застыл на месте. Элечка вся напряглась и ощутила, как постепенно меняются внутри лежащие схемы, как восстанавливаются прежние контакты, но Элек не подавал никаких признаков выздоровления. Глаза Рэсси мигали зелеными вспышками, отсчитывая быстрые секунды, и Элечка в нетерпении спросила:
– Он успеет… восстановиться?
Громов молчал.
– А как же я?
– Что ты?
– Я без него не могу. – В голосе Эли звучала тревога.
Девчонки переживали за своего капитана, почувствовали всю серьезность момента.
Профессор грустно улыбнулся:
– Все зависит только от него.
Тогда Элечка взяла лежащего за руку, громко произнесла:
– Послушай, Элек, это свинство так подводить товарищей!
– Я робот-свинтус, – прошептал Электроник.
– Он ответил! – сказала Электроничка. – Он просто свинтус.
Громов рассеянно взглянул на часы.
– Медленно, медленно, – пробормотал он, и Элечка догадалась, что наступает критический момент в выздоровлении: быть ее товарищу Электроником или каким-то иным, совсем новым роботом.
Нет, она не хотела видеть кого-то другого!
– До чего ты дошел, – сказала Элечка с отчаянием, почти дерзко. – Ты потерял человеческий облик!
Робот пытался что-то ответить и не сумел. Мигали секунды – вспышки в глазах Рэсси. Наконец Электроник произнес:
– Я почти человек, могут же быть и у меня слабости…
– Ты не человек, потому что не развиваешься, – пояснила электронная девочка. – Ты не хочешь выздоравливать…
Громов поднял голову, с интересом наблюдая за необычным поединком.
– Хорошо, я не человек, – сонно согласился больной. -
У суперробота свои слабости…
Электроничка подошла к нему ближе.
– Никакой ты не супер! – отчеканила Электроничка и вдруг запнулась: – Ты… ты так старался стать человеком… Вспомни, ты им почти стал!… А теперь… Еще немного – и ты превратишься в груду железа!
Девчонки затаили дыхание: ведь Элечка борется за жизнь товарища!
– Электроник, осталась минута, – напомнил профессор.
Робот вздохнул:
– Хорошо, я останусь железным Элеком…
Элечка оглянулась, увидела сонных мальчишек на постелях, лица подруг в окнах, пылающее лето за их спинами, и ей впервые в ее электронной жизни стало тоскливо и страшно.
– Значит… – произнесла она звонко, – значит, я, как и ты, никогда не смогу стать настоящим человеком?
Глаза Элечки помимо ее воли стали влажными, она быстрым движением протерла их, чтоб лучше видеть. Что-то необычное случилось в ней в тот миг. Электроник сразу уловил ее состояние, едва заметно шевельнулся.
– Плачь, плачь, – тихо сказал он, – это так же полезно, как и смеяться. Я помню, как я впервые засмеялся… Я даже хохотал…
– Вот и смейся! – Элечка топнула ногой. – Смейся и хохочи!
– Не могу…
Она посмотрела в глаза Рэсси и поняла, что время, отведенное профессором ее товарищу, кончается.
– Эль-эль-элечка! – вдруг очнулся от спячки Гусев. – Вот где ты! Эль-эль-элечка!…
Элечка еще секунду всматривалась в лицо Электроника. Потом повернулась к двери, крикнула:
– Все вы обманщики! Я ухожу! Прощайте!
Одним прыжком Эля миновала веранду, скользнула мимо кустов, перескочила через забор. Исчезла.
В ту же секунду последний блик отсчета времени мелькнул в глазах Рэсси. Пять минут истекли.
Электроник открыл глаза, сел, осмотрелся. Увидел Рэсси.
– За ней! – приказал робот. – Рэсси, догнать! Вернуть Элечку!…
Громов едва заметно улыбнулся: все-таки Элек сумел пересилить болезнь, доказал свою жизненность. Он уловил знаменитую фразу философа, которую Электроник произнес почти про себя: «Я мыслю – значит, я существую».
Да, кризис миновал…
Рэсси, подчиняясь приказу, молнией скользнул в окно и взмыл в вышину неба – над лагерем, над Васильками, над миром, – чтоб отыскать одинокую бегунью.
– Ребята, что же мы?… – громко сказал Электроник, и все очнулись, словно от заколдованного сна.
– Что это? Где мы? Что случилось?
Постепенно лица становились осмысленными, память восстанавливала прошедшее. Вон тот человек, которого Макар обозвал стариканом, – их кумир Гель Иванович Громов; он, как обычно, что-то старательно набрасывает в свой блокнот. Элек на месте, он движется, говорит: вероятно, он самовосстановился. Еще минуту назад здесь, кажется, была Электроничка и кто-то мигал зелеными глазами. Куда они девались? Пожалуй, в комнате случилось что-то необъяснимое, что-то очень важное.
Мальчишки сгрудились вокруг Электроника. Девочки робко вошли в палату.
– Ребята, что мы натворили?! – спрашивал себя и друзей Электроник.
– Электроша… – Сыроежкин коснулся плеча друга. – Ты здоров! Я так и знал, что ты притворяешься… – Он потянулся. – Ох и выспался я!
– Молчи! – оборвал его Элек, прислушиваясь к эфиру. – Рэсси сообщает об Элечке.
Ребята догадались, что Рэсси, следуя за бегущей Электроничкой, передает важную информацию.
– Говори! – потребовал Громов.
– Вернуть ее невозможно! – пересказал Электроник сигналы Рэсси. – Она бежит по шоссе с большой скоростью. Она движется… движется… к морю!
– К морю? – спокойно спросил Громов. – На Белозерск?
– Да. – Элек сел на стул, обхватил голову руками. И тотчас вскочил: – Если ее не остановить, она погибнет!… Вы понимаете, – крикнул он, – она погибнет!
Они окончательно вышли из спячки – волейбольная команда мальчишек: встали рядом, положили руки друг другу на плечи, окружили капитана. А сзади их подпирала волейбольная команда девчонок, тоже готовая сейчас ради своего капитана на все.
– Она будет бежать до самого моря, – горячо говорил капитан «Электроников». – И не остановится. Побежит дальше – под водой, по морскому дну, – вы знаете Элечку. И будет бежать до тех пор, пока морская соль не разъест схемы. Как ее спасти!
– Догнать! – раздался голос профессора.
Громов выбежал из палаты.
– Вперед, ребята! – крикнул Сергей.
Элек выскочил вслед за профессором. Ребята пустились за ним. Ростик и врач не отставали ни на шаг. Их сопровождала молчаливая собачья стая, вынырнувшая из кустов.
Им повезло: третья грузовая машина, остановившаяся на шоссе возле голосующих, следовала в Белозерск.
– В кузов! – скомандовал Ростик, помогая ребятам сесть в машину. – Доктор, следите, чтоб их не продуло. Профессор, прошу в кабину.
За грузовиком некоторое время бежали дворняги; потом они отстали, улеглись вдоль дороги, чтобы дождаться возвращения Рэсси.
И началось головокружительное мелькание полей, рощиц, деревень под бездонным безоблачным небом. Когда-то по этому шоссе Электроник впервые совершал прогулку с электронной девочкой, объяснял ей всю сложность окружающего их мира. Сейчас мир сам летел навстречу, звенел в ушах, ерошил волосы, освежал разгоряченные лица, – мир, открытый заново Электроничкой. Только что она пронеслась здесь, по этой горячей, пыльной дороге, стремясь к своей, неведомой пока ей самой цели. И надо было любой ценой догнать ту, что спасла жизнь Электронику, догнать и объяснить эту цель. Спасти Электроничку!…
Громов пытался растолковать смысл нового открытия в робототехнике и роботопсихологии любопытствующему шоферу, и тот оценил случившееся по-своему:
– Догнать-то догоним! Однако чудеса творятся, да и только!
Но гнал, гнал, гнал свой покорный грузоход.
И автоинспекторы понимали стремительный бег грузовика: только что мимо них проскочила с невероятной скоростью девочка-робот и черная лохматая собака. Надо было их настичь, поймать – значит, спасти… Милиционеры давали команды по рации, освобождая дорогу для резвого грузовика.
– Рэсси, – взывал Электроник, – задержи ее ненадолго. Мы движемся вслед.
«Невозможно, – радировал Рэсси. – Если ее отвлечь, она может разбиться».
– Скажи, что я восстановился, я ее спасу.
«Я не верю, – тут же передал ответ Элечки электронный пес. – Я никому не верю».
– Передай, – подсказал Сергей другу, – что мы ей верим.
– Поздно… – прозвучал ответ девчонки с несмеющимися глазами.
– Вспомнил! – закричал вдруг Вовка Корольков и вскочил со скамьи, чуть не свалившись за борт. Его рывком усадили на место. – Вспомнил! – ликовал Профессор. – Вспомнил все! И размер острова Робинзона… И площадь Африки… И расстояние до конечной галактики… Все, все вспомнил! – И счастливый Профессор неожиданно осознал, какую болезнь он недавно пережил.
– Скажи ей, что я никогда не буду элелекать, – буркнул Макар, толкнув локтем Элека. – Будь другом, не пожалей энергии…
– Скажи ей, – механически повторил электронный мальчик, – что Макар никогда не будет задаваться… Передай, пожалуйста, Рэсси, что я обязательно буду человеком… Я помогу ей…
И услышал по рации ответ Электронички:
– Что же вы, мальчишки?… Эх вы!… Какие вы товарищи?…
– Держись, Элечка! – крикнули дружно девочки. – Мы с тобой!
Слова Электронички, произнесенные почти шепотом, оглушили Электроника. Он вскочил, шагнул за борт и на полном ходу спрыгнул с грузовика.
– Ты куда? – успел лишь крикнуть Сыроежкин.
Доктор забарабанил по кабине. Неожиданно лицо его просветлело. Электроник не упал, не разбился. Он на бегу поравнялся с притормозившим грузовиком, обогнал его, устремился вперед.
Девчонки с обожанием смотрели ему вслед: если бы к ним кто-нибудь так спешил!
Шофер, включив предельную скорость, напряженно следил, как постепенно уменьшается на ленте шоссе фигура бегущего мальчишки.
– У вас все такие отчаянные? – спросил он профессора.
– Когда речь идет о настоящем… о человеческом отношении к людям, то -все, – кратко ответил профессор, попыхивая трубкой. – Гони!
В кузове, подгоняя быстрые колеса, звучали девчачьи голоса:
Позову – и появится вдруг
Мой лохматый, мой ласковый друг…
Все остальные подхватили песню лагеря, сочиненную командой Элечки:
Здравствуй, Рэсси, друг мой Расой,
Будем мы с тобою вместе -
Редкое создание:
Супер… И так далее…
Элек вышел на берег моря и сразу увидел ее.
Она стояла на большом гладком камне и смотрела за горизонт. У ее ног сидел лохматый пес.
Элек подошел к ней спокойным шагом, внимательно посмотрел в лицо.
Электроничка пожала руку друга. И улыбнулась.
– Ты совсем другая, – чуть удивленно произнес Электроник. – У тебя… у тебя смеющиеся глаза…