1 2 3 4 5 6 7 8 
– Хотелось бы мне в это поверить.
    
Мне показалось, словно к теням, заполняющим мое сознание, прикоснулся слабый свет. Прежде она совсем мне не верила. Теперь хотела бы поверить. Это был хотя и маленький, но все-таки шаг.
    
У меня возникла новая мысль – первая за долгий промежуток времени, как я понял. Неужели у меня прояснилось в голове?
    
– Мой сын Ричард интересовался… – Я умолк, позабыв слово. – Экстрасенсорным восприятием, – закончил я.
    
Когда я произнес его имя, лицо Энн напряглось.
    
– Он общался с медиумом, – пояснил я.
    
Снова напряжение на ее лице. Была ли в моих словах польза или вред? Я не знал. Но надо было идти дальше.
    
– После долгих размышлений он пришел к выводу, что… – Я собрался с духом. – Что существует жизнь после смерти.
    
– Это глупо, – не раздумывая, сказала она.
    
– Нет. – Я покачал головой. – Нет, он в это верит. Он чувствует, есть доказательство того, что бессмертие существует.
    
Она покачала головой, но ничего не сказала.
    
– Он считает, что убийство – самое ужасное преступление, на какое способен человек, – сказал я и посмотрел ей прямо в глаза. – И самоубийство.
    
Она содрогнулась всем телом, попыталась удержаться на ногах, но без сил снова рухнула на диван.
    
– Не понимаю… – прошептала она.
    
Теперь в голове у меня прояснилось.
    
– Он считает, что отбирать жизнь может только Бог, – сказал я.
    
– Зачем вы мне это говорите? – спросила она тихим срывающимся голосом.
    
Говоря, она дрожала, свернувшись на диване калачиком. Джинджер испуганно смотрела на нее, прижав уши. Собака чувствовала: что-то не так, но не понимала, что именно.
    
Мне опять пришлось взять себя в руки.
    
– Говорю это потому, что моя жена совершила самоубийство, – сказал я. – Она приняла смертельную дозу снотворного.
    
Опять в глазах у нее появилась эта пустота. Почему-то это произошло почти мгновенно, словно Энн не смогла ее сдержать. Она покачала головой.
    
– Не верю… – начала она. Голос прозвучал невнятно.
    
Я стал соображать еще лучше.
    
– Меня беспокоит то, что Ричард верит, будто она еще существует, – сказал я.
    
Ни звука. Покачивание головой.
    
– Что она находится в доме, напоминающем наш, – продолжал я. – Вернее, его мрачную, негативную копию. Все унылое и холодное. Ничего не работает. Грязь и запустение.
    
Ее голова продолжала трястись. Она бормотала невнятные слова.
    
– Думаю, он прав, – сказал я, – Думаю, что смерть – продолжение жизни. Что человек существует и после.
    
– Нет.
    
Из гортани ее вырвался задушенный звук.
    
– Разве вы не видите? – спросил я. – Ваш дом был красивым, теплым и нарядным. Почему он должен быть таким, как этот? Почему?
    
Она продолжала от меня отодвигаться. Я понимал, что она в ужасе, но должен был идти дальше. Это был первый подход, принесший хоть какие-то результаты.
    
– Почему ваш дом должен выглядеть таким безобразным? – спросил я. – Разве в этом есть смысл? Почему отключены газ, электричество, вода и телефон? Есть ли в этом хоть какая-то логика? Почему лужайки, кусты и деревья засохли? Почему умирают птицы? Почему нет дождей? Почему все в вашей жизни должно одновременно нарушиться?
    
Ее голос прозвучал совсем слабо. Думаю, она сказала:
    
– Оставьте меня в покое. 
    
Я продолжал:
    
– Разве ты не понимаешь, что этот дом – лишь копия знакомого тебе дома? Что ты сейчас здесь только потому, что веришь в его реальность? Разве не видишь, что это существование ты сама создала для себя?
    
Она покачала головой с видом испуганного ребенка.
    
– Неужели не понимаешь, зачем я тебе все это рассказываю? – молвил я. – Дело не в том, что у моих детей такие же имена, как у твоих. И не в том, что мою жену зовут так же, как тебя. Твои дети – это и мои дети. Ты – моя жена. А я – не просто мужчина, похожий на твоего мужа. Я и есть твой муж. Мы существуем в потустороннем мире…
    
Я умолк, когда она вскочила на ноги.
    
– Ложь! – выкрикнула она.
    
– Нет! – Я тоже вскочил. – Нет, Энн!
    
– Ложь! – раздался ее пронзительный крик. – Потустороннего мира не существует! Есть только смерть!
   
   
    
     
БИТВА ЗАВЕРШЕНА
    
    
Мы стояли друг против друга, как гладиаторы на песке какой-то неведомой арены. «Смертельная битва», – пришла мне на ум странная мысль. Но мы оба были мертвы. Тогда что же за битва происходила между нами?
    
Я знал только, что, если не сумею ее выиграть, в проигрыше будем мы оба.
    
– Жизни после смерти не существует, – начал я.
    
– Никакой.
    
Пристальный взгляд, почти гипнотизирующий меня своим вызовом.
    
– В таком случае я не смог бы узнать о том, что произошло после моей смерти.
    
На ее лице на миг отразилось смущение, потом она насмешливо пробормотала:
    
– Твоей смерти.
    
– Я говорю, что я Крис, – сказал я.
    
– Ты…
    
– Твой муж Крис.
    
– А я говорю, что ты болван.
    
Теперь к ней, казалось, возвращались силы.
    
– Верь во что угодно, – настаивал я. – Но, кто бы я ни был, я не мог бы знать, что произошло с тобой после смерти твоего мужа, верно? То есть подробности, – добавил я, прерывая ее. – Мог или не мог?
    
Она недоверчиво взглянула на меня. Я понимал, что она озадачена и не понимает, чего я от нее добиваюсь. Я быстро продолжал, чтобы не дать ей опомниться.
    
– Нет, не мог, – сам ответил я. – Ты ведь знаешь, что не мог. Потому что, если бы мог…
    
– Какие подробности? – сердито перебила она.
    
– Например: ты с детьми сидишь на переднем ряду в церкви. Кто-то дотрагивается до твоего плеча, и ты вздрагиваешь.
    
По ее реакции я понял, что мой откровенный шаг был ошибочным. Очевидно, она не помнила моего прикосновения. Она взглянула на меня с нескрываемым презрением.
    
– Или дом, заполненный пришедшими с похорон людьми, – продолжал я. – Ричард готовит напитки в баре…
    
– Ты думаешь… – вздрогнула она.
    
– Там твой брат Билл, Пэт, твой брат Фил, его жена и…
    
– И это ты называешь…
    
– Ты за закрытой дверью спальни, лежишь на кровати, рядом сидит Йен, держит тебя за руку.
    
Я понял, что попал в точку, – она дернулась, словно ее ударили. Этот скорбный момент она живо помнила. Теперь я почувствовал себя уверенней.
    
– Йен говорит тебе, что хотя это звучит неправдоподобно, но он чувствует меня рядом.
    
Энн задрожала.
    
– Ты ему говоришь: «Знаю, что ты хочешь помочь…»
    
Она что-то прошептала.
    
– Что?
    
Она прошептала снова. И опять я не услышал.
    
– Что такое, Энн?
    
– Оставь меня в покое, – хрипло произнесла она.
    
– Ты знаешь, что я прав, – сказал я. – Знаешь, что я там был. А это доказывает…
    
Опять пелена у нее на глазах. Она возникла мгновенно и казалась плотной, почти материальной. Энн отвернула голову.
    
– Хорошо бы пошел дождь, – пробубнила она.
    
– Я ведь прав, не так ли? – спросил я. – Все это действительно произошло. Верно?
    
Она с трудом поднялась на ноги, вид у нее был осоловелый.
    
– Ты что – боишься услышать правду? 
    
Она опустилась обратно на диван.
    
– Какую правду? – Ее тело дергалось в конвульсиях. – О чем ты говоришь?
    
– Загробной жизни не существует?
    
– Нет!
    
Ее лицо напряглось от страха и гнева.
    
– Тогда зачем ты согласилась на сеанс с Перри? 
    
Она снова дернулась, словно ее ударили.
    
– Он говорил тебе, что я сижу около тебя на кладбище, – молвил я. – Я тебе скажу, что он говорил, слово в слово. «Я знаю, что вы чувствуете, миссис Нильсен, но поверьте мне на слово. Я вижу его рядом с вами. На нем темно-голубая рубашка с короткими рукавами, синие клетчатые брюки…»
    
– Ты лжешь. Лжешь.
    
Ее голос звучал гортанно, зубы были крепко стиснуты, на лице выражение гневного возмущения.
    
– Сказать тебе, что ты говорила Перри дома? 
    
Она попробовала снова подняться, но не смогла.
    
Взгляд у нее помутился, но тут же вновь прояснился.
    
– Меня это не интересует, – пробормотала она.
    
– Ты сказала: «Я не верю в жизнь после смерти. Я верю в то, что, когда мы умираем, мы умираем, и это конец».
    
– Это правильно! – воскликнула она. Проблеск тщетной надежды.
    
– Ты сказала именно это?
    
– Смерть – конец всему!
    
Я поборол вспышку отчаяния.
    
– Тогда откуда мне известны все эти вещи? – спросил я.
    
– Ты их придумал!
    
– Ты ведь знаешь, что это неправда! Ты знаешь, что все мной рассказанное в точности соответствует действительности!
    
На этот раз ей удалось подняться на ноги.
    
– Не знаю, кто ты, – сказала она, – но тебе лучше отсюда убраться, пока не поздно.
    
– Для кого поздно? – спросил я. – Для тебя или меня?
    
– Для тебя!
    
– Нет, Энн, – сказал я. – Я-то знаю, что произошло. Это ты не понимаешь.
    
– И ты мой муж? – спросила она.
    
– Да.
    
– Мистер, – молвила она, почти выплевывая в меня это слово. – Вот смотрю я на вас и вижу, что вы не мой муж.
    
Я ощутил в груди внезапный тоскливый холод. Увидев мою реакцию, она тотчас же этим воспользовалась.
    
– Будь вы моим мужем, – сказала она, – вы бы не говорили мне подобных вещей. Крис был добрым. Он меня любил.
    
– Я тоже тебя люблю. – На меня наваливалась депрессия. – Я сейчас здесь, потому что тебя люблю.
    
Ее смех прозвучал цинично и холодно.
    
– Люблю, – повторила она. – Вы даже меня не знаете.
    
Почва ускользала у меня из-под ног.
    
– Знаю! – крикнул я. – Я – Крис! Разве не видишь?! Крис!
    
Мое поражение довершила ее высокомерная улыбка.
    
– Как же тогда вы можете быть здесь? – спросила она. – Он мертв.
    
Все было напрасно. Убедить ее было невозможно, потому что она просто не могла себе представить жизнь после смерти. Ни один человек не может себе представить невозможное. А для Энн жизнь после смерти казалась невозможной.
    
Повернувшись, она вышла из гостиной в сопровождении Джинджер.
    
Поначалу это потрясение никак на мне не отразилось. Я сидел и смотрел, как она уходит, будто мне это безразлично. Но потом до меня дошло, и я ощутил как будто удар молнии. Я сделал все, что было в моих силах, чтобы ее убедить. Я почти заставил ее поверить, но, как оказалось, ничего не достиг.
    
Ничего.
    
Я пошел вслед за ней, но теперь без всякой надежды. Казалось, с каждым шагом мой рассудок и тело становятся все более вязкими – цепенели мысли, затвердевала плоть, – чем дальше, тем хуже.
    
В какой-то жуткий миг я подумал, что снова дома, что я часть этого места.
    
Очнувшись, я воспротивился этому омерзительному процессу. Я бы не вынес, если б остался здесь. Это было бы невыносимо.
    
Раздавшийся из нашей спальни крик ужаса заставил меня бежать.
    
Я говорю «бежать», но на самом деле я с трудом переставлял словно налитые свинцом ноги. Именно в этот момент я осознал то, о чем говорила Энн. Как и она, я с трудом двигался. А для нее это было даже хуже.
    
Я остановился в дверях спальни. Мне навстречу повернулась Джинджер. Прижавшись к стене, Энн не отрываясь смотрела на кровать.
    
По несвежему, выцветшему покрывалу полз тарантул размером с мужской кулак.
    
Все замерли. Энн у стены. Джинджер смотрит на меня. Я в дверном проеме.
    
С медлительной неповоротливостью двигался только огромный волосатый паук.
    
Устремившись к подушке со стороны Энн, я услышал булькающий звук, словно она чем-то подавилась.
    
На какой-то жуткий миг я представил, что Энн сама сделала это с собой – бессознательное наказание за то, что не поверила моим словам. Создала образ самого омерзительного существа, какое могла себе вообразить, – огромного тарантула, разгуливающего по ее подушке.
    
Не знаю, почему Джинджер даже не пошевельнулась, когда я вошел в комнату. Потому ли, что теперь почувствовала мое желание помочь Энн? Ответа я не знаю. Знаю только, что она позволила мне пройти мимо Энн и подойти к кровати.
    
Осторожно подняв подушку, я стал поворачиваться. Когда паук вдруг метнулся к моей правой руке, я, судорожно вздохнув, отбросил его в сторону. Он с глухим стуком упал на покрывало, а Энн слабо вскрикнула.
    
Я поспешно схватил подушку и накрыл ею паука. Потом как можно быстрее сгреб покрывало за углы и закрыл им подушку. Подняв узел, я поднес его к двери и рывком раздвинул дверь. Вышвырнув покрывало, я вновь задвинул дверь и запер ее.
    
Обернувшись, я увидел, как Энн нетвердой походкой идет к кровати и валится на нее, словно неживая.
    
Я смотрел на нее, не в силах пошевельнуться.
    
Делать больше было нечего. Я исчерпал все возможности.
    
Противостояние окончилось, битва завершена.
   
   
    
     
ДА БУДЕТ АД НАШИМ РАЕМ
    
    
Энн неподвижно лежала на левом боку, подтянув ноги к животу и плотно сжав руки под подбородком. Взгляд ее глаз, в которых поблескивали остатки слез, был невидящим. Когда я присел на другую сторону кровати, она даже не пошевельнулась и если и чувствовала мой взгляд на неподвижном, как маска, лице, то никак этого не показывала.
    
На полу у кровати спала утомленная Джинджер. Я повернул голову и посмотрел на нее, ощущая прилив нежности и жалости. Какая безусловная преданность! Если бы только она могла понять происходящее.
    
Я снова взглянул на Энн. Я ощущал во всем теле холод и ломоту. Сидя там, я понимал, что меня подкарауливают темные страшные силы, готовые затянуть в ту пустоту, в которой пребывала Энн. Позволь я этому случиться, и жуткая атмосфера полностью меня поглотит, превратив, как и ее, в пленника, забывшего про все, что было прежде.
    
Я с ужасающей ясностью понял, до чего глупы и самонадеянны были мои надежды. Альберт пытался меня предостеречь, но я не послушался. Теперь наконец я это осознал.
    
Достучаться до Энн невозможно.
    
И все же слова находились. Те слова, которые я хотел до нее донести, – теперь, когда я мог сказать их ей с глазу на глаз. Те слова, которые, как я понимал, не могли на нее подействовать, но которые переполняли мой разум и душу.
    
– Помнишь, как ты все время писала людям благодарственные записки? – спросил я. – За обеды, подарки, услуги? Я, бывало, тебя поддразнивал, потому что ты их писала без конца! Но это было очень мило, Энн. Мне всегда так казалось.
    
Ни звука с ее стороны. Безжизненное тело на кровати. Я дотянулся до ее правой руки и взял в свои ладони. Рука была холодной и вялой. Держа ее в своих ладонях, я продолжал говорить.
    
– Теперь я хочу на словах поблагодарить тебя. Не знаю, что с нами будет. Молю Бога, чтобы мы когда-нибудь, где-нибудь оказались вместе, но сейчас я понятия не имею, возможно ли это.
    
Вот почему сейчас я хочу поблагодарить тебя за все, что ты для меня сделала, за все, что для меня значила. Один человек – ты его не знаешь – говорил мне, что мысли реальны и вечны. Так что, если даже ты не поймешь мои слова сейчас, знаю, придет время, когда они до тебя дойдут.
    
Сжав ее руку ладонями, чтобы согреть, я рассказал ей о своих чувствах.
    
– Благодарю тебя, Энн, за все то, что ты сделала для меня в жизни, – от самого малого до большого. Все, что ты делала, имеет смысл, и я хочу, чтобы ты знала о моей благодарности за все.
    
Спасибо за то, что содержала в чистоте мою одежду, наш дом, себя. За то, что всегда была свежей, душистой, всегда ухоженной.
    
Спасибо за то, что меня кормила. За приготовление разнообразных вкусных блюд. За то, что пекла пироги, а ведь мало кто из женщин это делает.
    
Спасибо, что беспокоилась за меня, когда у меня бывали разные сложности. За сочувствие, когда я бывал расстроен.
    
Спасибо за твое чувство юмора. За то, что заставляла меня смеяться, когда я в этом нуждался. За то, что заставляла меня смеяться, когда я в этом не нуждался и не ожидал этого, но все равно получал удовольствие от ощущения остроты жизни.
    
Спасибо, что ухаживала за мной, когда я болел. Что всегда заботилась о том, чтобы постель и пижама были чистыми, чтобы вкусно меня накормить и чтобы был свежий сок или вода. Чтобы было что почитать, чтобы работали телевизор или радио и чтобы в доме стояла тишина, когда я отдыхаю. И все это в дополнение к прочим твоим обязанностям.
    
Спасибо, что разделяла со мной мою любовь к музыке. За то, что разделяла со мной любовь к красоте и природе.
    
Спасибо за то, что помогала нам обрести наш чудесный стиль жизни. За то, что обставляла и украшала наши жилища, делая их открытыми для знакомых и друзей.
    
Спасибо за то, что относилась с любовью к моим друзьям и родственникам. Спасибо за то, что помогла наладить множество взаимных дружеских контактов. Спасибо за то, что была тем человеком, которым я гордился, независимо от того, где я бывал и кого видел. Спасибо за нашу близость. За то, что дарила мне свое тело. За то, что сделала нашу сексуальную жизнь такой насыщенной и волнующей. За то, что щадила мое сексуальное эго. За то, что наслаждалась моим телом в той же степени, как я твоим. За тепло твоего тела в холодные ночи и неизменное тепло твоей любви.
    
Спасибо за то, что верила в мою работу и мой окончательный успех. Знаю, это было нелегко из-за детей, счетов и различного рода мешающих факторов. Но ты никогда не сомневалась в моем успехе, и спасибо тебе за это.
    
Спасибо тебе за воспоминания о том, что мы делали вместе с тобой и детьми. Спасибо за то, что предложила купить для семьи кэмпер, за то, что помогла приобщить меня и детей к радостям походной жизни. Я знаю, что теперь это будет частью их жизни, как было частью нашей. Спасибо за все чудесные национальные парки, что мы видели вместе. За Секвойю и Йосемитский парк, Лассен-Волканик и Шаста, Олимпийский парк и Маунт-Ранье, Глетчер и Йеллоустонский парк, Большой Каньон и Брайс. За Канаду и все штаты, которые мы проехали от побережья до побережья.
    
Спасибо, что помогла нам обрести и разделила с нами удовольствие от путешествий на Гавайи и в южные моря, в Европу и по Соединенным Штатам.
    
Энн, ты помнишь проведенные нами вместе рождественские праздники? Как мы, бывало, отправлялись все вместе в кэмпере на елочный базар в Рисиде и выбирали елку? Как прохаживались между рядами пушистых, пахнущих хвоей елок и сосен, смеясь, переговариваясь и споря, пока наконец не выбирали такую, чтобы нравилась всем? Как привозили ее домой, ставили в гостиной, украшали игрушками и мишурой, вешали гирлянды лампочек? Как вместе сидели, глядя на нее и слушая записи рождественских песен? Как повторяли всегда, каждый год, что эта елка самая лучшая из всех, и для нас так оно и было? Я помню все эти дорогие мне минуты и благодарю тебя за них.
    
Спасибо за те воспоминания о нас двоих, что у меня сохранились. Когда мы в выходные отправлялись на машине или автобусе в разные интересные места. Ходили вместе за покупками. Гуляли. Сидели на скамейке и любовались холмами при закате солнца. Я обычно обнимал тебя, а ты прижималась ко мне, и мы смотрели, как заходит солнце. Это было счастье, Энн.
    
Помнишь овец, обычно пасшихся на тех холмах? Как мы смотрели на них, улыбаясь при звуках несмолкаемого блеяния и нежного позвякивания колокольчиков у них на шеях? Ты помнишь стада коров, приходивших иногда на эти холмы? Милые воспоминания, Энн. Благодарю тебя за них.
    
Спасибо за то, что я мог наблюдать твое общение с птицами. Смотреть, как ты за ними ухаживаешь, лечишь их, одаривая их своей любовью, из года в год. Эти птицы ждут тебя, Энн. Благодарю тебя за них.
    
Спасибо за то, что показывала мне пример мужества и стойкости, когда выздоравливала после нервного срыва. То было ужасное время в твоей жизни, в жизни каждого из нас. Бессонные ночи, страхи и неуверенность, болезненные воспоминания о твоем прошлом. Годы усилий, борьбы, надежд.
    
Спасибо за то, что не позволяла этим годам себя сломить. Что не оставляла попыток вырасти над собой и воспитать свою волю, несмотря на душевные раны, полученные в детстве. И, хотя я этого не хотел, спасибо за то, что ты изо всех сил старалась оградить меня от собственных страданий на протяжении всего этого времени.
    
Спасибо за то, что ты все время старалась развиваться как личность, несмотря на то что высоко ценила свое замужество и семью. За твое желание расти и успехи в этом.
    
Ты помнишь, как снова пошла учиться? Сначала прошла отдельный курс или два, потом, через некоторое время, занялась этим более углубленно и получила степень младшего члена Академии художеств, а потом степень бакалавра и стала готовиться к работе в качестве консультанта. Я так гордился тобой, Энн. Мне бы хотелось, чтобы ты продолжала этим заниматься. Ты была бы замечательным консультантом – сопереживающим и любящим.
    
Спасибо тебе за наших детей. Спасибо за то, что чистый и прекрасный сосуд твоего тела дал им материальные жизни. Ты знаешь, я ведь помню точное время рождения каждого из них. Луиза – в три часа семь минут пополудни 22 января 1951-го; Ричард – в семь часов две минуты утра 14 октября 1953-го; Мэри – в девять часов четыре минуты вечера 5 июля 1956-го и Йен – в восемь часов семь минут утра 25 февраля 1959-го. Спасибо тебе за радость, испытанную мной, когда я впервые увидел каждого из них, – и за ту радость, которую доставлял мне каждый из них. Спасибо, что учила меня быть внимательным к ним и уважать их индивидуальность. Спасибо за то, что была прекрасным примером для наших дочерей и сыновей, показывая им, какой должна быть жена и мать.
    
Спасибо за то, что не мешала мне быть самим собой. За то, что принимала меня таким, каким я был, не придумывая себе какой-то другой образ. Спасибо за то, что твое сознание и чувства были так созвучны с моими. За то, что не давала моим возвышенным мыслям унестись далеко от земли, за то, что не была ни лидером, ни подчиненным, а тем и другим, как того требовали обстоятельства. За то, что была женщиной, принимая то, что я мог предложить как мужчина. За то, что всегда помогала мне ощущать себя мужчиной.
    
Спасибо за то, что была терпима к моим неудачам. За то, что, не ущемляя моего самомнения, не давала ему вырасти сверх разумных границ. За то, что внушала мне представление о том, что я – человеческое существо, у которого есть обязанности. Спасибо за то, что переделывала меня, но всегда незаметно для меня. За то, что помогла мне лучше себя понять. За то, что помогла мне совершить больше с тобой вместе, чем я мог бы один.
    
Спасибо за то, что поощряла меня обсуждать наши проблемы, в особенности с течением лет. Оттого что мы учились говорить друг с другом, наш брак становился все лучше. Спасибо за то, что помогала мне сочетать идеи с чувствами и полноценно с тобой общаться. Спасибо за симпатию и любовь, за то, что ты была мне не только женой и возлюбленной, но и другом.
    
Спасибо тебе за твое воображение, которое помогало нам в жизни. За то, что учила меня ценить новые начинания и идеи. За то, что привила мне любовь к риску во всем, начиная с малого.
    
Спасибо за то, что своими действиями, а не словами показывала мне, как правильно поступать в отношении других людей. За то, что учила меня на своем примере тому, что жертвенность может быть позитивным проявлением любви. Спасибо за то, что дала мне возможность созреть.
    
Спасибо за твою надежность. За то, что всегда была там, где я в тебе нуждался. Спасибо за твою честность, моральные принципы и сопереживание. Спасибо тебе даже и за наши трудные времена, потому что тогда я учился самосовершенствоваться.
    
Прости меня за те случаи, когда я обманывал твои ожидания, когда мне не хватало понимания, которого ты заслуживала. Прости, если был недостаточно терпелив и добр. Прости за все случаи, когда я проявлял эгоизм и не видел твоих нужд. Я всегда любил тебя, Энн, но часто разочаровывал. Прости за все это и спасибо тебе за то, что заставляла меня чувствовать себя сильней, чем я был, мудрее, способней. Спасибо, Энн, за то, что скрасила мне жизнь своим чудным присутствием, за то, что привнесла в мое существование частичку своей милосердной души. Спасибо тебе, любовь моя, за все.
    
    
Теперь она смотрела на меня с таким страдальческим выражением, что на миг я пожалел о сказанном.
    
Но это выражение моментально исчезло.
    
В ее глазах что-то появилось.
    
Неуловимое и расплывчатое, борющееся за существование. Как пламя свечи на ветру.
    
Но это определенно было.
    
Как она старалась. Боже правый, как она старалась, Роберт. На ее лице отражался каждый миг этой борьбы. Что-то в моих словах зажгло в ее сознании крошечный огонек, и теперь она пыталась его сохранить. Не понимая даже, что именно осветило ее жизнь. Не понимая даже, что оно зажглось, а лишь его чувствуя. Осознав что-то. Что-то иное. Нечто, отличающееся от ее жалкого существования.
    
Я не знал, что делать.
    
Следовало ли мне говорить дальше, чтобы поддержать пламя? Или хранить молчание, дав ей время самой подбросить топлива в огонь? Я не знал. В этот самый напряженный момент наших отношений я оказался в растерянности.
    
Так что я ничего не предпринял. Не отрываясь, смотрел в ее лицо. Ее лицо было как у ребенка, силящегося понять некую важную, далеко запрятанную тайну.
    
«Пытайся», – умолял я мысленно. То было единственное слово, приходившее мне на ум. Пытайся. Думаю, я даже кивал в знак одобрения. Пытайся. Думаю, я улыбался. Пытайся. Я крепко держал ее за руку. Пытайся. Я почувствовал, как мы оба задрожали. Пытайся, Энн. Пытайся. Каждый миг нашей долгой близости – от момента нашей встречи до этого невероятного мига – сейчас достиг кульминации. Пытайся, Энн. Пытайся. Прошу тебя, пытайся. Пламя погасло.
    
Я видел, как оно умирает. Секунду оно еще теплилось, едва заметное. Потом пропало, и его слабый отблеск исчез из ее сознания. И то, как менялось выражение ее лица – от тревожной надежды до унылого безразличия, – было для меня самым ужасным зрелищем, что я видел с момента своей смерти. – Энн! – закричал я.
    
Никакого отклика. Ни в словах, ни в выражении лица.
    
Все мои попытки оказались тщетными. Я молча смотрел на нее; проходили мгновения. Пока для меня не стал очевидным единственный возможный ответ.
    
Я не могу оставить ее здесь одну. Удивительно, но почему-то самое ужасающее решение из тех, что я принял за все свое существование, привело меня в состояние умиротворения.
    
Тотчас же меня начали окутывать злые чары этого места.
    
Теперь остановить это было невозможно. Я чувствовал, как цепенеет моя плоть, ощущал это жуткое, леденящее отвердение всего тела.
    
Я попытался было побороть это ощущение, но тут на меня накатила волна бессознательного ужаса.
    
Я остановил себя.
    
Это было единственное, что я мог для нее сделать.
    
Скоро я перестану это осознавать, буду лишен даже утешительной возможности помнить о собственном поступке. Но тогда, в те короткие мгновения, я точно знал, что делаю. Единственное, что оставалось сделать.
    
Отказаться от рая, чтобы быть с ней.
    
Доказать свою любовь, оставшись подле нее на эти двадцать четыре года, которые ей предстояло здесь пробыть.
    
Я молился о том, чтобы мое общение – каким бы оно ни оказалось, когда я перестану контролировать ситуацию, – хотя бы в незначительной степени уменьшило муки ее существования в этом ужасном месте.
    
Но я здесь останусь во что бы то ни стало.
    
Я вздрогнул, озираясь по сторонам.
    
Джинджер лизала мою свободную руку.
    
Пока я, не веря глазам, смотрел на собаку, я услышал то, что показалось мне прекраснейшим во всей вселенной звуком.
    
Голос Энн, произносивший мое имя.
    
Я в изумлении повернулся к ней. Слезы у нее на глазах высохли.
    
– Это и правда ты? – пробормотала она.
    
– Да, Энн. Правда.
    
Я видел ее сквозь мерцающую пелену слез.
    
– Ты это сделал… для меня? Я кивнул.
    
– Да, Энн, да. Да.
    
Я уже чувствовал, что теряю контроль. Как скоро наступит пустота? Как скоро воцарится безысходное отчаяние?
    
Это не имело значения.
    
Ибо на те несколько мгновений мы воссоединились.
    
Я притянул ее к себе и обнял, почувствовав, как она обвивает меня руками. Мы рыдали в объятиях друг друга.
    
Вдруг она отстранилась с выражением ужаса на лице.
    
– Теперь ты не сможешь отсюда уйти, – сказала она.
    
– Не важно. – Я смеялся и плакал в одно и то же время. – Не важно, Энн. Рай без тебя никогда не будет раем.
    
И как раз перед тем, как сознание мое окутал мрак, я в последний раз заговорил с женой, моей жизнью, моей драгоценной Энн. Вот те последние слова, которые я ей прошептал:
    
– Да будет этот ад нашим раем.
   
  
  
   
    
И ВИДЕТЬ СНЫ…
   
   
    
     
В ИНДИИ
    
    
При пробуждении я испытал необычные ощущения – словно появился из плотной, тяжелой куколки насекомого. Открыв глаза, я уставился на потолок. Он был бледно-голубым и слегка подсвечивался. Кругом царила совершеннейшая, глубочайшая тишина.
    
Попытавшись повернуть голову, я, к своему удивлению, обнаружил, что слишком слаб для этого. Я с ужасом стал думать, что парализован.
    
Но потом понял, что это сильное утомление, и снова закрыл глаза.
    
Не могу сказать, сколько времени я проспал. Следующее, что я помню, – это то, что снова открыл глаза. Тот же голубой потолок – бледный, светящийся. Я осмотрел себя. Я лежал на кушетке в белой мантии.
    
Был ли я снова в Стране вечного лета?
    
Медленно приподнявшись на левом локте, я осмотрелся.
    
Я находился в необъятном зале с потолком, но без стен. Навес держался на высоких ионических колоннах. В зале стояли сотни кушеток; почти на всех лежали люди. Мужчины и женщины, в мантиях такого же цвета, что и потолок, ходили между кушетками, время от времени наклоняясь и беседуя с лежащими людьми, иногда гладя их по головам. Все-таки я был в Стране вечного лета. Но где же Энн?
    
– С вами все в порядке?
    
Я обернулся на звук женского голоса. Незнакомая женщина стояла у меня за спиной.
    
– Я в Стране вечного лета? – спросил я.
    
– Да. – Наклонившись, она погладила меня по волосам. – Вы в безопасности. Отдыхайте.
    
– Моя жена…
    
Что-то успокоительное перетекло с кончиков ее пальцев в мое сознание. Я снова улегся.
    
– Ни о чем сейчас не беспокойтесь, – сказала она. – Просто лежите.
    
Я почувствовал, как на меня вновь накатывает сон – теплый, нежный и тихий. Я закрыл глаза и услышал слова женщины:
    
– Вот так. Хорошо. Закройте глаза и засыпайте. Вы в полной безопасности.
    
Я подумал об Энн.
    
Потом уснул снова.
    
И опять не могу сказать, сколько проспал. Знаю лишь, что, проснувшись, вновь увидел голубоватый сияющий потолок.
    
На этот раз я подумал об Альберте, мысленно произнеся его имя.
    
Но он не появился, и я в тревоге рывком приподнялся на локте.
    
Зал был все тем же – миролюбиво тихим. Я заметил, что пол покрыт толстым ковром, а сверху, там и сям, свисают красивые гобелены. Как я говорил, все пространство пола было заставлено кушетками. Посмотрев направо, я увидел одну из них в шести-семи футах от меня; на кушетке спала женщина. Слева от меня на другой кушетке спал пожилой мужчина.
    
Я заставил себя сесть. Надо было выяснить, где Энн. Я снова подумал об Альберте, но тщетно. В чем же дело? Прежде он всегда ко мне приходил. Может быть, он еще не вернулся в Страну вечного лета? Может, он все еще в том ужасном месте?
    
Я с трудом встал на ноги, испытывая невероятную тяжесть во всем теле. Словно, несмотря на защиту этого кокона, моя плоть по-прежнему была почти окаменевшей. Я едва двигался по залу, мимо бесконечных рядов спящих людей, мужчин и женщин, старых и молодых.
    
Я остановился перед входом в соседний зал.
    
Здесь покоя не было. Люди метались в беспокойном сне или, на время очнувшись, пытались сесть, но, обессиленные, тяжело валились обратно или пытались встать, но их удерживали мужчины и женщины в голубом.
    
Не было здесь и тишины, как в том зале, из которого я вышел. Здесь раздавались нестройные рыдания и крики, озлобленные и раздраженные голоса.
    
Поблизости я увидел мужчину в голубом, беседующего с женщиной на кушетке. У нее был смущенный, рассерженный вид, и она пыталась сесть, но не могла. Мужчина похлопывал ее по плечу, пытаясь успокоить.
    
Услышав чьи-то крики, я вздрогнул и посмотрел в другой конец зала.
    
– Я – христианин, последователь нашего Спасителя! Требую, чтобы вы отвели меня к Господу! Вы не имеете никакого права держать меня здесь! Никакого права!
    
Я увидел, как мужчина в голубом сделал знак нескольким своим коллегам. Сгрудившись вокруг рассерженного пациента, они стали дотрагиваться до него руками. Через несколько мгновений тот забылся крепким сном.
    
– Вам следует отдыхать, – произнес голос.
    
Оглянувшись, я увидел молодого человека в голубой мантии, с улыбкой смотревшего на меня. Я попробовал ответить, но мой язык стал разбухшим и неповоротливым. Я был в состоянии лишь молча смотреть на него.
    
– Пойдемте, – сказал он.
    
Я ощутил у себя на плече его руку, и это касание вновь принесло мне чувство успокоения. Все вокруг меня начало расплываться. Я знал, что он меня ведет, но ничего не видел. «Что за слабый наркотик содержится в его прикосновении?» – думал я, снова валясь на мягкое ложе и погружаясь в глубокий сон.
    
    
Когда я проснулся, на краю кушетки сидел Альберт, улыбаясь мне.
    
– Теперь тебе лучше, – сказал он.
    
– Что это за место? – спросил я.
    
– Зал отдыха.
    
– Сколько времени я здесь нахожусь?
    
– Совсем недолго, – ответил он.
    
– Те люди в соседнем… – указал я.
    
– Это те, что внезапно умерли насильственной смертью и впервые пробуждаются, – сказал он. – Не могут поверить в то, что их тела умерли, а сами они по-прежнему существуют.
    
– Тот мужчина…
    
– Один из многих, рассчитывающих сидеть по правую руку от Господа и полагающих, что те, кто не смог разделить их убеждений, обречены на вечные муки. Во многих смыслах, это самые неразвитые души из всех.
    
– Ты не приходил раньше, – сказал я с невольным упреком.
    
– Не мог, пока ты достаточно не отдохнул, – отозвался он. – До меня доходил твой зов, но мне не разрешали на него отвечать.
    
– Я думал, ты все еще… – Я умолк, протянув руку и сжимая его плечо. – Альберт, где она? – спросил я.
    
Он не ответил.
    
– Она больше не в том ужасном месте? 
    
Он покачал головой.
    
– Нет, – сказал он. – Ты ее от этого избавил.
    
– Слава Богу!
    
На меня нахлынула радость.
    
– Отправившись туда и оставшись там по своей воле, ты дал ей достаточно знания для избавления.
    
– Так она здесь, – сказал я.
    
– Вы были вместе некоторое время, – объяснил он. – Вот почему тебе потребовалось побывать здесь – восстановить силы. – Он положил руку мне на плечо и сжал его. – Я действительно не думал, что это возможно, Крис, – признался он. – Не смог предвидеть, что ты сможешь для нее это сделать. Я размышлял логически. Следовало догадаться, что на нее могла подействовать только любовь.
    
– Она в безопасности, – молвил я.
    
– Ограждена от того места, где была. 
    
Я в тревоге задрожал.
    
– Она здесь? – спросил я. – В Стране вечного лета?
    
Он, казалось, не хотел отвечать.
    
– Альберт. – Я беспокойно посмотрел на него. – Я могу ее увидеть?
    
Он вздохнул.
    
– Боюсь, нет, Крис.
    
Я уставился на него, совершенно сбитый с толку.
    
– Видишь ли, – сказал он, – хотя любовь близкого человека и может иногда вознести душу в Страну вечного лета – правда, ни разу не видел, чтобы такое произошло с самоубийцей, – эта душа почти никогда не может здесь остаться.
    
– Почему? – спросил я.
    
То, что я снова был в Стране вечного лета, вдруг показалось мне никчемной победой.
    
– На этот вопрос можно найти сотню разных ответов, – сказал он. – Тысячу. Самый простой – это то, что Энн еще просто к этому не готова.
    
– Где же она тогда?
    
Я сел, выжидающе на него глядя. Казалось, он старается сдержаться. Была ли это улыбка?
    
– Понимаешь, – начал он, – ответ на твой вопрос затрагивает настолько обширную тему, что я не знаю, с чего начать. Ты находишься в Стране вечного лета еще не так долго и с ней не сталкивался.
    
– Какую тему? – спросил я.
    
– Повторное рождение, – сказал он.
    
Я в растерянности оцепенел. Чем больше я узнавал о жизни после смерти, тем в большее замешательство приходил.
    
– Повторное рождение?
    
– Ты фактически много раз переживал смерть, – сказал он. – Ты помнишь ту жизнь, с которой недавно расстался, но ты пережил – как и все мы – множество прошлых жизней.
    
Из темноты памяти всплыло воспоминание. Деревенский дом, лежащий на постели старик, рядом с ним двое – седая женщина и мужчина средних лет; на них какая-то странная, непривычная одежда. Женщина произносит с незнакомым акцентом: «Думаю, он умер».
    
Тот старик – это был я?
    
– Ты хочешь сказать, что Энн снова на Земле? 
    
Он кивнул, а я не смог сдержать стона отчаяния.
    
– Крис, ты предпочел бы, чтобы она осталась там, где ты ее нашел?
    
– Нет, но…
    
– Поскольку ты помог ей понять то, что она совершила, – сказал он, – ей удалось заменить свое заточение на мгновенное повторное рождение. Ты наверняка увидишь в этом заметный шаг вперед.
    
– Да, но…
    
И снова я не смог закончить свою мысль. Разумеется, я был счастлив, что она вырвалась из того ужасного места.
    
Но теперь мы опять были врозь.
    
– Где? – спросил я. Он тихо ответил.
    
– В Индии.
   
   
    
     
ПУТЬ НАЧИНАЕТСЯ НА ЗЕМЛЕ
    
    
Наконец я произнес единственное слово:
    
– Индия?
    
– Это место сразу оказалось свободным, – сказал он, – к тому же там предлагалось испытание для ее души: преодоление физического недуга с целью нейтрализации отрицательного воздействия самоубийства.
    
– Физического недуга? – с тревогой спросил я.
    
– Выбранное ею тело в последующие годы приобретет недуг, который приведет к тяжелому расстройству сна.
    
Энн лишила себя жизни с помощью снотворных пилюль. Для восстановления равновесия она придет в состояние, не позволяющее ей нормально спать.
    
– И она сама это выбрала? – спросил я, желая точно удостовериться.
    
– Без сомнения, – ответил Альберт. – Повторное рождение всегда выбирает сам человек.
    
Я медленно наклонил голову, пристально на него глядя.
    
– А как насчет остального? – спросил я.
    
– В остальном все хорошо, – уверил он меня. – В качестве компенсации за испытанную ею муку и ее достижения в прошлой жизни. Ее новые родители – интеллигентные, приятные люди; отец работает в местной администрации, мать – успешная художница. Энн – разумеется, звать ее будут по-другому – будет окружена любовью и получит возможности для творческого и интеллектуального роста.
    
Прежде чем заговорить, я немного подумал. Потом сказал:
    
– Я тоже хочу вернуться. 
    
Альберт явно расстроился.
    
– Крис, – начал он, – если человеку этого не суждено, ему никогда не следует выбирать повторное рождение, пока он не изучит и не улучшит свое сознание, так чтобы следующая жизнь стала шагом вперед по отношению к прошлой.
    
– Не сомневаюсь, что это правильно, – признал я. – Но мне надо быть с ней и помочь ей, если это возможно. Чувствую себя виноватым, что недостаточно помогал ей в нашей совместной прошлой жизни. Хочу попробовать еще раз.
    
– Крис, подумай, – сказал он. – Неужели ты действительно хочешь так скоро вернуться в мир, где горстка людей грабит и обманывает народ? Где уничтожается продовольствие, в то время как голодают миллионы? Где государственная служба – это грубое лицемерие? Где убийство – более простое решение проблемы, нежели любовь?
    
Эти слова звучали резко, но я знал, что говорит он их ради моего блага, в надежде убедить меня остаться в Стране вечного лета, где я мог бы расти духовно.
    
– Понимаю, что ты прав, – сказал я. – Понимаю также, что ты действуешь из лучших побуждений. Но я люблю Энн и должен быть с ней, помогая ей, как только могу.
    
Он печально и понимающе улыбнулся.
    
– Понимаю. – Он кивнул. – Что ж, меня это не удивляет, – сказал он. – Я видел вас вдвоем.
    
Я вздрогнул.
    
– Когда?
    
– Когда вас обоих освободили из того эфирного заточения. – Его улыбка смягчилась. – Ваши ауры смешались. Я тебе уже говорил, что у вас одинаковая частота вибраций. Вот почему тебе невыносимо быть с ней порознь. Она – твоя духовная супруга, и я вполне понимаю, почему ты хочешь с ней быть. Уверен, что Энн выбрала повторное рождение в надежде, что вы когда-нибудь соединитесь. И все же…
    
– Что?
    
– Хотелось бы мне, чтобы ты осознал последствия возвращения.
    
– Это можно сделать, правда? – с тревогой спросил я.
    
– Все может оказаться непростым, – ответил он. – К тому же существует риск.
    
– Какой риск? 
    
Замявшись, он ответил:
    
– Лучше спросить специалиста.
    
    
Я полагал, что смогу вернуться немедленно. Следовало догадаться, что такой сложный процесс осуществить нелегко и что, как и все явления потустороннего мира, его надо прежде изучить.
    
Сначала я прослушал лекцию.
    
Недалеко от центра города я оказался в гигантском круглом храме, вмещающем тысячи людей. Сверху на него падал луч белого света, хорошо различимый, несмотря на яркое освещение.
    
Когда мы с Альбертом вошли в храм, то не раздумывая направились к двум сиденьям, расположенным на полпути от кафедры лектора. Не могу сказать почему. Эти места не были помечены и ничем не отличались от других. И все же я знал, что это наши места, прежде чем мы до них дошли.
    
Многочисленные слушатели тихо переговаривались между собой; я хочу сказать, беззвучно. Когда мы усаживались, многие нам улыбались.
    
– Все эти люди хотят повторно родиться? – с удивлением спросил я.
    
– Не думаю, – ответил Альберт. – Многие пришли, вероятно, чтобы поучиться.
    
Я кивнул, стараясь не обнаружить растущее беспокойство. Это было похоже на то чувство, какое я испытал, когда впервые прибыл в Страну вечного лета, – бессознательно предчувствуя надвигающееся самоубийство Энн.
    
Я говорю, похоже. Но не могло быть тем же самым. Я знал, что теперь она будет жить, а не умирать. И все-таки наше расставание было для меня столь же мучительным. Не могу сказать, Роберт, в чем заключаются высшие проявления этого состояния «родственные души». Но вот что я тебе скажу. Существуя отдельно от своей половинки, ты постоянно испытываешь тревогу. Не имеют значения обстоятельства, не имеет значения, насколько изысканно твое окружение.
    
Быть половинкой – мучение, когда другая половинка от тебя далеко.
    
    
И вот на кафедру взошла очаровательная женщина и, улыбнувшись, начала говорить.
    
– Шекспир так сказал о смерти, – начала она. – «Безвестный край, откуда нет возврата земным скитальцам».
    
Она снова улыбнулась.
    
– Красиво сказано, – молвила она, – но только слишком неточно. Мы все нашли этот край после нашей «смерти». Более того, из его пределов должны вернуться в конечном итоге все скитальцы.
    
– Мы триедины, – продолжала она. – Дух, душа и тело; последнее – в земной жизни – состоит из физического, эфирного и астрального тел. В этот раз не буду говорить о нашем духе. Наша душа вмещает в себя божественную сущность. Эта сущность направляет нас в жизни, проводя душу через многие жизненные испытания. Каждый раз, как часть души уходит в плоть, она поглощает какой-то опыт и развивается, обогащаясь от этого. Или… – она на мгновение умолкла, – обедняясь.
    
Я припомнил, что Альберт говорил именно это. Самоубийство Энн обеднило ее душу, и теперь она для восстановления души выбрала путь, который поможет ей напитаться позитивным опытом.
    
Как же выходит, что наша личность может что-то получить или что-то потерять? Посредством памяти. Каждый из нас обладает внешней и внутренней памятью. Внешняя относится к нашему видимому телу, внутренняя – к невидимому или духовному телу. Все то, что любой из нас когда-либо думал, желал, говорил, делал, слышал или видел, записано в этой внутренней памяти.
    
В «доме Господа» всегда остается эта полная память, обогащаясь или беднея от результатов каждой новой физической жизни.
    
Астральное – или духовное – тело возвращается на Землю в неизменном виде. Изменяется лишь физическое тело и его эфирный двойник.
    
Между высшими проявлениями личности и тем физическим воплощением, которое на время избрала душа, существует линия связи. К примеру, если физическое «я» получает вдохновение, оно приходит из души. Так называемый «тихий, тонкий голос» – это усвоенные из прошлых уроков знания, удерживающие человека от совершения поступка, который нанес бы вред душе.
    
Однако в целом, не считая случаев, когда человек рождается с восприимчивостью к этому существованию или когда он, направляя взгляд внутрь себя – медитируя, – его познает, мало кому удается внедрить это истинное «я» в материю.
    
– Таким образом, процесс состоит в следующем, – говорила женщина. – Одна жизнь вслед за другой, каждая полная усилий, с перерывами на отдых и занятия на этом плане, постепенно формирует душу до ее желаемого состояния. Иногда то, чего не удалось достигнуть при жизни, может быть достигнуто после смерти, так что при следующем рождении познание становится более глубоким, усиливается способность к наивысшему устремлению к Богу.
    
Итак, триединство, коим мы являемся, проходит триаду воплощения, развоплощения и перевоплощения. Человек должен хорошо себе представлять, как следует умирать, ибо он делает это много раз. И все же при каждом воплощении он – за редким исключением – снова об этом забывает.
    
    
У меня возник вопрос. Удивительно, что эта женщина ответила на него, словно прочла у меня в мыслях.
    
– Сейчас вы имеете тот вид, который имели в последнем воплощении, – сказала она. – У вас было, разумеется, много различных воплощений, некоторые из них противоположного пола. Однако вы держите в памяти облик предыдущей жизни, потому что он сохранился наиболее живо.
    
Когда окончилась эта жизнь, ваше сознание стало поэтапно возвращаться к источнику, отмежевываясь от участия материи. В эфирном мире произошел процесс отступления, когда усовершенствовались ваши желания и чувства, а все нерегенерируемые силы из вашей жизни были сконцентрированы и преобразованы. В конце концов ваше сознание преобразовалось в это ментальное, или «небесное», состояние, совершенно свободное от материи, и в нем вы сейчас пребываете.
    
Я не знал, дойдет ли до нее моя благодарность за ответ, но я кивнул один раз. Может, мне это показалось, но она улыбнулась и кивнула мне в ответ.
    
– Длительность пребывания в потустороннем мире может быть разной, – продолжала она. – Иногда между воплощениями может пройти тысяча лет. Когда после смерти приходит осознание, первое побуждение личности – перевоплотиться. Вновь прибывшие неизменно начинают осваивать метод управления вибрациями, позволяющий родиться повторно.
    
Хорошая тренировка для души – остаться в Стране вечного лета и заняться самоусовершенствованием, чтобы следующее воплощение стало более значительным шагом в процессе воспитания души.
    
И на другой мой вопрос немедленно нашелся ответ. Интересно, один ли я думал об этом?
    
– Не все рождаются повторно, – сказала женщина. – Некоторые души настолько развиты, что не перевоплощаются, а переходят на уровень существования, превышающий все то, что предлагает Земля, и достигают в конечном счете воссоединения с Богом.
    
Эти души, не испытывая недостатка в попытках искупить промахи или приобрести знания, могут воссоединиться с Создателем, достигнув состояния полного единения с Ним, становясь неотъемлемой частью универсальной системы.
    
Она не стала вдаваться в подробности этой так называемой «третьей» смерти, поскольку это чересчур сложно, а всем нам предстояло еще многое испытать, многое узнать, преодолеть многие ограничения. Ограничения, с которыми можно столкнуться лишь на Земле, поскольку это единственное место, где их можно облечь в конкретную внешнюю форму. Страна вечного лета слишком текучая, ее слишком легко контролировать. Только находясь в материальном мире, личность может встретиться с самыми суровыми испытаниями. Это главная испытательная площадка человека, место для действий и экспериментов.
    
Всем нам предстоит пройти путь, и этот путь начинается на Земле.
   
   
    
     
СКВОЗЬ ВЕЧНОСТЬ
    
    
– Как же конкретно это происходит? – продолжала женщина. – Рассказываю для заинтересованных.
    
Я поймал себя на том, что наклоняюсь вперед. Сказанное ею до этого момента было интересно. Теперь же она собиралась рассказать нам – рассказать мне, как я смогу снова воссоединиться с Энн.
    
И вот что она поведала нам, Роберт.
    
Когда душа, стремящаяся вселиться в чье-то тело, выбирает себе родителей, он – или она – очищает его чем-то, что можно назвать компьютером. Затем, если существует, так сказать, конкуренция за определенное место, компьютер решит, какая душа наиболее подходит для конкретного задания – или, скорее всего, более в нем нуждается.
    
Я называю это компьютером, но, разумеется, это более сложная структура, способная смешивать мыслительные процессы всех тех, кто претендует на одинаковый тип наследственности и окружения. По мере того как этот обширный мыслительный материал синхронизируется в виде общей схемы, наиболее пригодной душе дают знать, что его или ее выбрали, после чего поиск продолжается.
    
Женщина-лектор предупредила нас, что в состоянии свободы, которой мы наслаждаемся в Стране вечного лета, одной из величайших амбиций является искушение спланировать жизнь вперед.
    
– Позвольте предостеречь любого из вас, планирующего повторное рождение, – сказала она, – по поводу ограничений, с которыми вы столкнетесь в материальной жизни. Самый предпочтительный подход – это требовать меньше, с тем чтобы достичь большего.
    
Подробности приведут тебя в восторг, Роберт. На Дальнем Востоке души, желающие вновь воплотиться, остаются в жилищах мужчин и женщин и в благоприятное время мысленно представляют себя клетками, проникая затем в матку своих будущих матерей. Это не так уж сложно.
    
Но это и опасно. Если ребенок рождается мертвым, то душа оказывается запертой в коме на эфирном уровне, не являясь больше жизнеспособной сущностью, и не может освободить свое сознание. Это происходит потому, что при повторном рождении разум души находится в глубоком сне. Умственная деятельность невозможна, пока не сформированы способности ребенка.
    
Другая опасность этого способа состоит в том, что душа может нечаянно выбрать умственно или физически деформированный сосуд. В таком случае за этот промах приходится расплачиваться всю жизнь. По временам, разумеется, этот способ умышленно выбирается как средство «уплаты» кармических долгов. Карма подразумевает неизбежные последствия наших деяний. Душа, вселившаяся в больное или немощное тело и с оптимизмом превозмогшая эти недуги, в духовном смысле совершенствуется быстрее, чем та, у которой по земным стандартам есть для жизни все. Как, по воле Божьей, произошло с Энн.
    
Если в любой области мира душа может вселиться в новый носитель жизни на любом этапе – от зачатия до рождения, – то в западной методике обычно ждут рождения ребенка. В таком случае душа не может оказаться в коме, о чем я уже упоминала.
    
Фактический процесс повторного рождения зависит от способности души сжимать свои духовные тела – астральное, затем эфирное – так, чтобы они были скоординированы с телом ребенка. Такая координация обычно происходит сразу после рождения; это сложный процесс. Посему данный процесс требует присутствия психотерапевта, который в состоянии увидеть мысленным взором спинной мозг как ребенка, так и духовных тел и соединить их.
    
Как я уже упоминала, другой способ реинкарнации состоит в следующем: душа не вселяется в тело, пока ребенку не исполнится пять – восемь недель. При этом способе не вызывает сомнения достоверность надлежащего физического сосуда.
    
– При воплощении, – продолжала женщина, – стираются все воспоминания предшествующей жизни, а также периода загробной жизни и начинается новая полоса внутренних впечатлений. Подчас, если реинкарнация происходит стремительно, память сохраняется – что объясняет, например, высокий процент таких случаев в Индии.
    
В течение нескольких месяцев душа в ребенке спит, и он использует животные инстинкты для овладения телесными функциями – кормление, сон и естественные отправления. И только когда пробуждается душа, ребенок начинает проявлять активный интеллект.
    
Душа пробуждается не сразу, а постепенно, в течение детства и юности нового индивидуума. Изредка душа пробуждается преждевременно и вспоминает если не прошлую жизнь, то прошлые способности – так время от времени появляются вундеркинды.
    
Душа постепенно сливается с телом, и приблизительно в возрасте двадцати одного года она полностью воплощается. Иногда душа пробуждается, только когда ее вместилище достигает среднего возраста. В таком случае вплоть до этого возраста личность не обнаруживает признаков полноценной интеллектуальной активности.
    
И, следуя по новому жизненному отрезку, бессмертная душа, прошедшая через воплощение для совершенствования своей природы, еще раз возвращается домой для подкрепления и обретения новых знаний, перед тем как снова оказаться на Земле в своем бесконечно повторяющемся поиске совершенства – и воссоединиться с Богом.
    
    
Не стану больше говорить о лекции. Для моего рассказа не важна дальнейшая информация о реинкарнации. Если заинтересуешься, можешь почитать книги.
    
Следующий мой шаг состоял в том, чтобы вновь открыть закрытую книгу моей памяти и еще раз ее изучить.
    
С помощью моей индивидуальной длины волны мне были показаны мои предшествующие жизни.
    
То был головокружительный спектакль, Роберт, в котором ничего не было утаено. Я едва успевал реагировать на проносившиеся передо мной картины, живой поток событий, каждый момент которых был детально воспроизведен.
    
Я прожил много жизней, но упомяну лишь последние две, в которых мы с Энн были вместе.
    
Мы общались с ней в 1300-х, когда обе наши души воплотились в том, что можно назвать «женским обличьем». Мы были сестрами, с разницей в одиннадцать лет – я был старшей, – но такими близкими по духу, что наши друзья и родственники отмечали это как нечто удивительное. На протяжении наших жизней мы были психологически неразделимы.
    
Мы снова встретились в 1700-х, в России, я – в мужском обличье, она – в женском. В детстве мы были знакомы, потом на время расстались, снова встретились в юношеские годы, влюбились друг в друга и поженились. В той жизни я тоже был человеком творческим: писателем-романистом и автором коротких рассказов. Энн (тогда ее, разумеется, звали по-другому) безоговорочно верила в меня, хотя мои успехи были весьма скромными.
    
В конце той жизни я стал свидетелем своей второй смерти.
    
Теперь же я увидел не только завершение этой жизни, но ее всю. Мне была дана перспектива, позволившая увидеть образ действий и цели не одной той прошлой жизни, но также и всех моих жизней.
    
Не стану сейчас вдаваться в подробности – это опять не имеет отношения к тому, о чем я собираюсь рассказать. Достаточно упомянуть: я решил, что для роста моей души более других необходим один-единственный фактор – помощь людям. А это в полной мере связано с моим желанием снова быть с Энн. Альберт сказал мне, что со временем ей потребуется усиленная медицинская помощь.
    
Я стану врачом.
    
Поначалу я рассматривал вариант повторного рождения в Индии. Однако в этом случае могут возникнуть почти непреодолимые трудности во врачебной карьере, поэтому пришлось отказаться от этой мысли. Как бы то ни было, родиться в Индии – еще не цель. Цель – в конечном счете оказаться в Индии, чтобы помочь Энн.
    
Вот почему я выбрал таких родителей: доктор Артур Брэнингуэлл и его супруга из Филадельфии. Они молоды, обеспечены, и я буду их единственным ребенком. Я получу хорошее воспитание, буду посещать медицинский колледж с намерением идти по стопам отца.
    
В возрасте тридцати лет это намерение полностью изменится по причинам, в которые не буду вдаваться, и я сверну с ровной дорожки, чтобы заниматься медицинской практикой в бедных регионах Земли.
    
В конце концов я приеду в Индию, стану выхаживать молодую женщину с душой Энн, влюблюсь в нее и затем женюсь. Не важно, узнаем ли мы когда-нибудь или почувствуем, что происходит на самом деле. Мы будем снова вместе.
    
Все остальное не имеет значения.
    
    
Ребенку, тело которого я выбрал, сейчас четыре с половиной недели от роду. Только после семи недель он достаточно окрепнет, чтобы принять мое астральное и эфирное тело.
    
Я постоянно нахожусь около его тела, экспериментируя с процессом сжатия этих моих тел до размера ребенка. Когда я буду готов к переходу, опытный врач-специалист по этой процедуре настроит радиоактивный поток, с помощью которого можно будет соединить наши тела через железу у основания головного мозга ребенка.
    
Тогда я смогу войти.
    
Непосредственно перед самым воплощением я попытаюсь создать четкий образ того типа тела, который мне нужен. Таким образом, я сумею сгенерировать здоровье и силу, необходимые для выполнения намеченной мной в жизни работы. Если этого сделать не удастся, то ребенок может заболеть неизлечимым недугом или, как Энн, станет слабым и болезненным.
    
Признаюсь, Роберт, я испытываю сильное отвращение к повторному рождению. Прошло уже много времени, и мысль о воплощении уже меня не привлекает. В данный момент меня заставляет вернуться лишь сознание того, что Энн уже там. Ибо, честно говоря, для того, чтобы умереть, большой храбрости не надо. Истинная отвага в том, чтобы вновь родиться по своему желанию, оставив разнообразные красоты Страны вечного лета, и погрузиться обратно в глубины темной, удушающей материи. Не смерть нам наносит раны, а жизнь. Человек может умереть, даже не зная об этом.
    
Рождение неизменно влечет за собой потрясение новизны.
    
Я буду утешаться своей мечтой.
    
Мечтой о том, что однажды мы вместе окажемся в Стране вечного лета. Что в этом изумительном климате будем наслаждаться любовью, нашим единением, неизменно утешая и поддерживая друг друга.
    
Может быть, как предположил Альберт, мы однажды вновь обвенчаемся в одном из огромных небесных соборов. Церемония будет проводиться Мастером из высших сфер; хор будет исполнять гимн радости в честь нашей вновь обретенной любви.
    
Я поднесу ей подарки, сотворенные собственноручно, – цветы, одежду, драгоценности и украшения, а также принадлежности для дома, который мы будем вместе строить. Дом, в котором смешаются наши вкусы и желания; дом, расположенный в прелестном природном уголке, и мы всегда будем бережно к нему относиться.
    
Там мы, надеюсь, и останемся, чтобы учиться и совершенствоваться, пока не поднимемся вместе до предельных высот, изменяясь внешне, но оставаясь навсегда преданными друг другу и пронеся ни с чем не сравнимое блаженство нашей любви сквозь вечность.
   
   
    
     
ВОЗВРАЩАЮСЬ К СВОЕЙ ЛЮБИМОЙ
    
    
Перед отправлением оставалось сделать еще одну вещь.
    
Продиктовать эту книгу и передать ее тебе.
    
И снова не стану подробно рассказывать, как меня свели с женщиной, передавшей тебе эту рукопись. Сначала я рассчитывал, что ее передадут моим детям. Но когда оказалось, что единственный экстрасенс живет на Восточном побережье, я решил, что книгу вручат тебе.
    
Надеюсь, ее напечатают и прочтут тысячи людей. Надеюсь, что по крайней мере несколько человек будут готовы к неизбежному переходу, который должен произойти в конце их жизней.
    
    
Мой рассказ подходит к концу.
    
Помни вот что: рассказанное мною субъективно. И по-другому быть не могло. Я мог описать лишь то, что сам видел и слышал. Это не более чем мои воспоминания о случившемся. Вспомни, что говорил мне Альберт.
    
Сознание – это все.
    
Я особо это подчеркиваю. Этот опыт был пережит мною, и никем больше. Хотя все это вполне правдиво, но никоим образом не является окончательным суждением по поводу загробной жизни.
    
Другой человек расскажет иную историю.
    
Помни вот еще что: вещи, о которых я не рассказал, займут сотни томов. Поверь мне на слово, что в потустороннем мире разнообразие бесконечно. Существует так много всего, что мой дневник – песчинка в океане песка всех пляжей и пустынь мира.
    
Должен отметить также, что описанные мною события происходили на относительно низком уровне духовного существования. Имеются планы, о которых я ничего не знаю и могу не узнать за целую вечность.
    
Короче говоря, не существует стандартной потусторонней реальности. Я поведал тебе о своих впечатлениях. Твои могли быть другими. Можешь не сомневаться лишь в одном.
    
Это произойдет.
    
Чувствую, что очень важно подробно остановиться на моей точке зрения.
    
Все не так просто, как я излагал.
    
В действительности реалии потусторонней жизни невозможно описать категориями времени, пространства и формы. Я описывал людей, места и события, но это описание зависело от моей способности – или неспособности – видеть вещи в истинном свете.
    
Фактически, все эти впечатления могли оказаться именно тем, чем я их считал после смерти.
    
Сном.
    
Когда человек спит, мир его сновидений столь же реален, как жизнь, верно?
    
И здесь может быть то же самое.
    
Лишнее доказательство – это то, что Страна вечного лета предстает в подобном виде. Поскольку явления на этом уровне – это в основном мысленные картины, приносимые сознанием вновь прибывших с Земли, чем еще может быть Страна вечного лета, как не идеализированным вариантом Земли?
    
Альберт говорил мне в самом начале, что небеса – состояние души.
    
Так и есть.
    
Но подумаем. Разве Земля не является также умонастроением? Материя – не более чем энергия, кажущаяся человеческому интеллекту статичной. Жизнь – состояние сознания, воспринимающего энергию в качестве материи. Смерть – состояние сознания, более не воспринимающего ее таковой.
    
Жизнь на Земле – всего лишь панорама ярких наблюдений, кажущихся нам реальными.
    
Почему жизнь после смерти должна казаться менее реальной?
    
Но не буду тебя смущать.
    
Она покажется тебе вполне реальной.
    
И прошу тебя, брат, не страшись ее.
    
Смерть – вовсе не повелительница всех ужасов.
    
Смерть – это друг.
    
Подумай вот о чем. Ты боишься спать ночью? Разумеется нет. Потому что знаешь, что опять проснешься.
    
Думай о смерти то же самое. Как о сне, от которого неизбежно пробудишься.
    
Настоящая жизнь – это процесс становления. Смерть – один из его этапов. Вслед за жизнью не наступает небытие.
    
Существует только непрерывность бытия.
    
Не сомневайся в том, что мы являемся частью замысла. Замысла, состоящего в том, чтобы поднять каждого из нас на высочайший возможный уровень. По временам путь может проходить во мраке, но он, несомненно, ведет к свету.
    
Но никогда не забывай о том, что мы платим за каждый свой поступок, мысль и чувство.
    
В одном изречении из Библии об этом сказано.
    
Что посеешь, то и пожнешь.
    
Люди бывают наказаны не за свои деяния, а своими деяниями.
    
Если бы только люди это помнили.
    
Если бы каждый мужчина и каждая женщина на Земле знали – без тени сомнения, – что им придется столкнуться с последствиями своих жизней.
    
Тогда мир изменился бы в одночасье.
    
Господь тебя благослови.
    
Возвращаюсь к своей любимой.
   
  
  
   
    
ЭПИЛОГ
   
   
Я только что вернулся из Филадельфии.
   
Может, с моей стороны это было глупо. Вполне возможно, что женщина, принесшая мне рукопись, знала о существовании доктора Брэнингуэлла и его жены. Невозможно сказать наверняка. Я снова в недоумении. Если и так, зачем ей было придумывать все это и обманывать меня?