1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 
Некий город укрепленный был в то время у меня.
      
Там я скрылся за стеною, участь горькую кляня.
     
     
      
И приказ войскам отправил с человеком в тот же день я
      
«Тот, кто мне помочь желает, пусть придет без промедленья»
      
И до полночи глубокой, исполняя повеленье,
      
К крепостным моим воротам подходили подкрепленья.
     
     
      
Встал я с утренней зарею, свел отряды воедино
      
И увидел трех придворных, что пришли от властелина.
      
Царь вещал мне: «Бог свидетель, я взрастил тебя, как сына
      
Ныне я в тоске и горе. Ты один тому причина.
     
     
      
Ты зачем мой дом, безумец, этой кровью запятнал?
      
Если дочь мою любил ты, отчего мне не сказал?
      
Престарелый твой наставник, от страданий я устал
      
И тебя перед кончиной безвозвратно потерял!»
     
     
      
«Царь, — ответил я владыке, — я выносливей металла,
      
Оттого меня доселе пламя смерти не пожрало.
      
Но царям, владыкам нашим, правый суд творить пристало
      
Знай же, царь: твоей царевны не желаю я нимало.
     
     
      
Города, дворцы и троны украшают нам державу.
      
Я — законный их наследник по рождению и праву.
      
Все цари поумирали, ты стяжал на троне славу,—
      
Твой престол теперь за мною остается по уставу.
     
     
      
Царь, ты сына не имеешь, у тебя лишь дочь — девица.
      
Если ты на трон индийский нам посадишь хорезмийца,
      
Что взамен себе добуду я, законный сын индийца?
      
Нет, покуда меч со мною, здесь пришлец ее воцарится!
     
     
      
Выдавай царевну замуж, не давай видаться нам,
      
Я же Индию другому добровольно не отдам.
      
Тех, кто будет мне перечить, разорву я пополам,
      
Мне помощников не нужно, я расправлюсь с ними сам».
     
    
    
    
   
   
    
     
ТАРИЭЛ УЗНАЕТ О ПОХИЩЕНИИ НЕСТАН-ДАРЕДЖАН
    
    
    
     
      
Отослав вельмож обратно, я с ума сходил от боли:
      
Солнцеликую покинув, о ее не знал я доле.
      
Раз поднялся я на башню и с тоской взглянул на поле.
      
И тому, что там увидел, ужаснулся поневоле.
     
     
      
Два каких-то пешехода шли дорогою степною —
      
То Асмат ко мне спешила с провожающим слугою.
      
Вся в крови, без покрывала, с обнаженной головою,
      
Мне она не улыбалась, не здоровалась со мною.
     
     
      
Я едва не обезумел, полный горя и забот.
      
«Что случилось? — я воскликнул. — И к чему он, твой приход?»
      
И ответила мне дева, восклицая у ворот:
      
«Почернело наше небо от страданий и невзгод!»
     
     
      
Я спустился к ней навстречу, стал расспрашивать я снова.
      
Дева горько зарыдала, безутешна и сурова.
      
Долго мне она, бедняжка, не могла сказать ни слова.
      
Кровь из ран ее сочилась и текла на грудь, багрова.
     
     
      
Наконец она сказала: «Не избыть судьбы постылой!
      
Как обрадую тебя я, так и ты меня помилуй,
      
Будь ко мне добросердечен, обручи меня с могилой,
      
Разлучи с мгновенной жизнью, столь жестокой и немилой.
     
     
      
Лишь убил ты хорезмийца, разнеслась о том молва.
      
Царь, услышав об убийстве, был в отчаянье сперва.
      
За тобой послал он стражу, сыпал гневные слова.
      
Люди в поисках убийцы с ног не падали едва.
     
     
      
Наконец царю сказали: «За ворота витязь скрылся!»
      
Царь ответил: «Понимаю, как на это он решился, —
      
Он любил мою царевну, за нее с врагами бился,
      
Чтобы ею любоваться, увидать ее стремился.
     
     
      
Но клянусь я головою, что разделаюсь с сестрою, —
      
Божий путь она забыла и связалась с сатаною,
      
В сеть бесовскую толкнула деву собственной рукою…
      
Будь я проклят, коль оставлю эту сводницу живою!»
     
     
      
Царь не клялся головою, даже гневом обуян,
      
А поклявшись этой клятвой, не вводил людей в обман.
      
Тотчас кто-то из придворных, позабыв высокий сан,
      
Рассказал Давар-колдунье, что задумал Фарсадан.
     
     
      
Вот что он донес, проклятый, той колдунье из Каджети:
      
«Брат твой клялся головою, что не жить тебе на свете».
      
«Видит бог, — Давар сказала, — понапрасну я в ответе!
      
Невиновна я, но знаю, кто подстроил козни эти!»
     
     
      
В дорогой своей вуали, истомленная душевно,
      
Как всегда, красой сияла госпожа моя царевна.
      
Вдруг Давар вбежала в башню и, бранясь, вскричала гневно:
      
«Это ты мне, потаскуха, здесь вредила ежедневно!
     
     
      
Ты, блудница, амирбара на убийство навела!
      
Почему должна я кровью за твои платить дела?
      
Разве я была с тобою неуживчива и зла?
      
Дай же бог, чтоб Тариэла ты вовеки не нашла!»
     
     
      
И Давар с великой бранью на царевну напустилась,
      
С криком волосы рвала ей, колотила и глумилась.
      
Солнцеликая царевна лишь вздыхала и томилась,
      
И помочь ей, беззащитной, я от страха не решилась.
     
     
      
И тогда вошли с ковчегом два раба, по виду каджи.
      
Лица были их ужасны и тела чернее сажи.
      
И втолкнули в глубь ковчега нашу деву эти стражи,
      
И ни просьб ее, ни стонов не хотели слушать даже.
     
     
      
И ушли они, и к морю унесли ее в челнок.
      
«Горе мне! — Давар вскричала. — Истекает жизни срок!
      
Но не царь со мной покончит, а железный мой клинок!» —
      
И, пронзив себя кинжалом, пала мертвой на порог.
     
     
      
Отчего ж ты не дивишься, что осталась я живою?
      
Возвестительница горя, я сочувствия не стою!
      
Поступай со мной как хочешь, разлучи меня с душою!» —
      
Так Асмат мне говорила и рыдала предо мною.
     
     
      
Я сказал: «Сестра, опомнись! Смерти ты не заслужила!
      
Что, скажи, я должен сделать, чтоб найти мое светило?
      
Все моря я вслед за нею обойду, подняв ветрило!»
      
Так ответил я, но сердце, словно камень, вдруг застыло.
     
     
      
Обезумел я от скорби, охватил меня озноб.
      
Но подумал я: «Безумец! Ты сведешь себя во гроб!
      
Лучше странствовать по морю и скитаться средь трущоб,
      
Пусть друзья идут с тобою, не боясь пустынных троп!»
     
     
      
Возвратился я в покои и надел вооруженье,
      
Полтораста добровольцев взял с собой для услуженья.
      
Отворили мы ворота, миновали укрепленья,
      
И с дружиною у моря очутился в тот же день я.
     
     
      
На корабль я погрузился, по морским поплыл просторам,
      
Проходящие галеры стал держать я под надзором,
      
Но не встретил я царевну, и скорбел с потухшим взором,
      
И безумствовал, бессильный перед божьим приговором.
     
     
      
Год прошел, и каждый месяц был длиннее двадцати.
      
Даже тех, кто знал о деве, я не в силах был найти.
      
Друг за другом умирали корабельщики в пути.
      
Божья воля! Человеку против бога не идти!
     
     
      
Я корабль направил к суше. Мне скитанья надоели.
      
Как у загнанного зверя, затвердело сердце в теле.
      
Все, кто жив со мной остался, разбрелись, куда хотели.
      
Но не бросит бог скитальца, столь гонимого доселе!
     
     
      
Два раба со мной остались и несчастная Асмат.
      
Мне служили утешеньем много дней они подряд.
      
Малой вести, весом в драхму, был бы я в то время рад!
      
Плач казался мне отрадой, слезы падали, как град.
     
    
    
   
   
    
     
ВСТРЕЧА ТАРИЭЛА С НУРАДИН-ФРИДОНОМ
    
    
    
     
      
Раз по берегу я ехал, посреди садов зеленых,
      
Вдалеке виднелся город и пещеры в горных склонах.
      
Люди были мне противны, изливал я душу в стонах,
      
И коня остановил я средь деревьев густокронных.
     
     
      
Я заснул среди деревьев, слуги хлебы преломили.
      
Пробудившись, я заплакал, удержать печаль не в силе.
      
Не слыхал я о царевне ни случайной лжи, ни были,
      
Оттого поля и степи слезы горькие кропили.
     
     
      
Вдруг раздался крик у моря. Я взглянул перед собой,
      
Вижу: мчится гордый витязь, в руку раненный стрелой.
      
Он держал меча обломок, кровь текла с него струей,
      
Он выкрикивал угрозы, вызывал врага на бой.
     
     
      
Вороным конем он правил — тем, которым я владею.
      
Конь летел, подобно ветру, на лету сгибая шею.
      
Я уведомил пришельца, что о нем я сожалею,
      
Я велел спросить, какому угрожает он злодею.
     
     
      
Не сказал ни слова витязь. И вскочил тут на коня я,
      
И помчался и воскликнул, незнакомца нагоняя:
      
«Ты куда несешься, витязь, дух во мне воспламеняя?»
      
И понравился герою полный жгучего огня я.
     
     
      
«Это древо, — он промолвил, — краше всех иных дерев!
      
Я тебе открою, витязь, отчего я впал во гнев.
      
Враг мой, слабый, как козленок, возгордился, словно лев.
      
Он разбил нас, безоружных, и рассеял, одолев».
     
     
      
Я ответил: «Успокойся, отдохни под дубом старым!
      
Добрый витязь не робеет, поражен меча ударом».
      
И пошли мы, словно братья, разговаривая с жаром,
      
И красой его чудесной любовался я недаром.
     
     
      
Мой слуга, искусный лекарь, с кем я странствовал доселе,
      
Острия извлек умело стрел стальных, застрявших в теле.
      
Стал я спрашивать героя, как убить его хотели,
      
И тогда мне этот витязь о своем поведал деле.
     
     
      
Он сказал мне: «Я не знаю, кто ты, славный мой ездок,
      
Почему, гонимый роком, побледнел ты и поблек,
      
Отчего утратил свежесть и увянул, как цветок,
      
Почему свой дивный светоч потушить решился бог!
     
     
      
Государь Мульгазанзара, Нурадин-Фридон, отныне
      
Я и сам перед тобою в униженье и унынье.
      
Ты теперь в моих владеньях. Город мой внизу, в долине.
      
Невелик он, но красивей ты не встретишь на чужбине.
     
     
      
Дед мой, царь земель окрестных, чуя смерти приближенье,
      
Меж отцом моим и дядей поделил свои владенья.
      
Остров — тот, что виден в море, — составлял мое именье,
      
Ныне дядя с сыновьями захватил его в сраженье.
     
     
      
Соколиную охоту я затеял нынче днем,
      
Побывать хотел я также и на острове моем.
      
Я сказал моей дружине: «Ждите нас, и мы придем»,—
      
И с сокольничими в лодку мы уселись впятером.
     
     
      
Отказавшись от охраны, мы проехали заливом
      
И на острове нежданно с дядей встретились спесивым.
      
Я его не остерегся и, охотясь над обрывом,
      
Оглашал окрестность криком, своевольным и счастливым.
     
     
      
Нужно было мне на дядю обратить тогда вниманье!
      
Он расправиться со мною отдал людям приказанье,
      
Сам же сел с сынами в лодку, чтоб отрезать путь к охране.
      
Вместе с ловчими моими очутился я в капкане.
     
     
      
Услыхав чужие крики и заметив блеск мечей,
      
Я от берега отчалить поспешил в ладье моей.
      
Враг встречал меня повсюду, налетев, как вал морей,
      
Но не мог со мною сладить ради прихоти своей.
     
     
      
Вижу: с острова погоня вслед за мною поспешила,
      
Ведь лицом к лицу сражаться им со мною трудно было,
      
Потому меня из луков поразить старались с тыла…
      
Пополам мой меч сломался, стрел в колчане не хватило.
     
     
      
В руку раненный стрелою, окруженный супостатом,
      
Я из лодки прыгнул в море на коне моем крылатом,
      
И, хотя погибших ловчих я оставил навсегда там,
      
Сам живым я возвратился, отразив врага булатом.
     
     
      
Все грядущее от бога. Ныне я убог и сир,
      
Но за кровь мою сумею образумить я задир.
      
Будет жаловаться дядя, проклянет он божий мир,
      
Стаи воронов слетятся на его загробный пир!»
     
     
      
Мне, убогому скитальцу, полюбился витязь встречный.
      
Я сказал: «Спешить не надо, мой воитель безупречный!
      
Мы с тобой врагов накажем, заключив союз сердечный, —
      
Нам ли, воинам, страшиться их победы скоротечной!
     
     
      
Ты еще не знаешь, витязь, как судьба играет мною.
      
Будет время — на досуге душу я тебе открою».
      
Он ответил: «Что сравниться может с радостью такою?
      
Должником до самой смерти буду я тебе, герою!»
     
     
      
Невелик был, но прекрасен град Фридона. В знак печали
      
Пеплом голову посыпав, нас войска его встречали,
      
Рвали волосы от горя, на себе одежды рвали,
      
Рукоять меча владыки, обнимая, целовали.
     
     
      
Другу новому Фридона, мне они твердили вслед:
      
«Ты несешь нам, о светило, избавление от бед!»
      
И вошли мы в дивный город, полный редкостных примет,
      
Где в парчовую одежду каждый житель был одет.
     
    
    
   
   
    
     
ТАРИЭЛ ПОМОГАЕТ ФРИДОНУ ПОБЕДИТЬ
     
ВРАГА
    
    
    
     
      
Скоро витязь исцелился и со мной сравнился в силе.
      
Войско мы вооружили и галеры оснастили.
      
Сколь отрадно было видеть наших ратей изобилье!
      
Вот мое повествованье, как врага мы истребили:
     
     
      
Враг в железные шеломы нарядил свою дружину,
      
На восьми ладьях огромных он явился к властелину.
      
Я, завидев эти лодки, устремился в середину
      
И, толкнув одну ногою, погрузил ее в пучину.
     
     
      
Тотчас я руками за нос взял соседнюю ладью
      
И мгновенно опрокинул, сокрушив ее в бою.
      
Остальные друг за другом в гавань бросились свою.
      
Все, кто были в том сраженье, храбрость славили мою!
     
     
      
Предназначив наши жизни переменным судьбам боя,
      
Мы в погоню за врагами понеслись под шум прибоя.
      
Мне понравилась в сраженье доблесть юного героя:
      
Храбр — как лев, лицо — как солнце, стан — как дерево алоэ.
     
     
      
Он из седел друг за другом выбил дядю с сыновьями,
      
Он велел отсечь им руки перед нашими рядами.
      
Враг, захваченный в неволю, плакал горькими слезами.
      
Царь же в радости сердечной веселился вместе с нами.
     
     
      
Мы злодеев разогнали, окружили вражий стан,
      
Захватили их столицу — город, полный горожан,
      
Закидали их камнями, перемяли, как сафьян,
      
Нагрузили их богатством не один мы караван.
     
     
      
Царь Фридон своей печатью опечатал эти клади,
      
Дядю он увез с собою и пленил семейство дяди.
      
Про меня же, возвратившись, он твердил в своем отряде:
      
«Это дерево алоэ бог послал нам счастья ради!»
     
     
      
Скоро мы вернулись в город, чтоб с народом веселиться.
      
Вид наказанных злодеев заставлял сердца смягчиться.
      
Мне и витязю Фридону говорила вся столица:
      
«С вашей помощью, герои, кровь насильников струится!»
     
     
      
Увенчав царя Фридона, называл меня народ
      
Властелином властелинов, воеводой воевод.
      
Но грустил я, ибо розу потерял среди невзгод
      
И не мог знакомым людям открывать своих забот.
     
    
    
   
   
    
     
РАССКАЗ ФРИДОНА О НЕСТАН-ДАРЕДЖАН
    
    
    
     
      
Как-то раз с царем Фридоном мы охотились и вскоре
      
Поднялись на мыс высокий, сильно выдвинутый в море.
      
Новый друг мой был задумчив и сказал мне в разговоре:
      
«Удивительные вещи видел я на этом взгорье».
     
     
      
И свои воспоминанья он доверить мне решился:
      
«Раз на этом я утесе отдохнуть остановился:
      
Конь мой плавал, словно утка, в поле соколом носился.
      
Стал смотреть я, как над морем коршун в воздухе кружился.
     
     
      
Я поглядывал на небо и на море заодно.
      
Вдруг на море показалось чуть заметное пятно.
      
Приближаясь к побережью, быстро двигалось оно.
      
Отгадать, то зверь иль птица, было сверху мудрено.
     
     
      
Но не зверь то был, не птица — лодка на море мелькала,
      
В той ладье ковчег виднелся, на ковчеге — покрывало.
      
Два раба чернее сажи лодкой правили устало.
      
Заключенное в ковчеге, солнце дивное сияло.
     
     
      
Лодка берега достигала, вышла на берег девица.
      
Я ее увидел косы и не мог не подивиться:
      
Что могло на белом свете с красотой ее сравниться!
      
Перед блеском этих молний потускнела б и денница.
     
     
      
Задрожал я в нетерпенье, полный страстного огня, —
      
Роза, инеем покрыта, в сердце ранила меня!
      
И решил я этих стражей захватить средь бела дня,—
      
Мне казалось: было трудно убежать им от коня.
     
     
      
Тростники ломая с треском, закусил мой конь удило.
      
Стража топот услыхала и меня опередила.
      
Прискакал я и увидел заходящий луч светила:
      
Наполняя сердце горем, лодка в море уходила!»
     
     
      
Услыхав рассказ Фридона, позабыл я о покое
      
И с коня упал на землю, осрамившись при герое.
      
Кровь ланит моих струилась на оружье дорогое.
      
«Пусть умру, коль я не знаю это дерево алоэ!»
     
     
      
Невдомек Фридону было, почему его рассказ
      
Породил во мне безумье и отчаяньем потряс.
      
Словно сын, ко мне на помощь витязь бросился тотчас,
      
Градом сладостных жемчужин слезы хлынули из глаз.
     
     
      
«Горе мне! — воскликнул витязь. — Для чего сказал я это!»
      
«Не печалься, — я ответил. — Уж таков обычай света.
      
Я с прекрасной той луною связан узами обета.
      
Ныне я твои расспросы не оставлю без ответа».
     
     
      
И поведал я Фридону о судьбе моей злосчастной.
      
Он сказал: «Зачем не скрыл я этой новости опасной!
      
Прибыл ты ко мне по делу, царь индийцев полновластный,
      
Ты владеть достоин троном и страной своей прекрасной!
     
     
      
Бог, который дал герою кипариса стройный вид,
      
Истерзав герою сердце, нож от сердца удалит.
      
Он пошлет скитальцу милость, он избавит от обид,
      
Словно гром, слетев из тучи, горе в радость обратит».
     
     
      
Орошенные слезами, во дворце мы рядом сели.
      
Я сказал Фридону: «Витязь, помоги мне в этом деле!
      
Ведь таких, как ты, героев в мире не было доселе,
      
Мы вдвоем всего достигнем, что бы мы ни захотели.
     
     
      
Отплачу тебе я, витязь, крепкой дружбой нерушимой,
      
Но сперва пускай твой разум даст ответ необходимый.
      
Посоветуй, что мне делать, чтобы снова быть с любимой?
      
Без возлюбленной царевны я умру, судьбой гонимый».
     
     
      
Мне Фридон сказал на это: «Возвеличен я судьбой
      
Тем, что ты, владыка индов, ныне прибыл в город мой.
      
О какой могу мечтать я благодарности иной?
      
Я, как раб, служить готовый, здесь стою перед тобой.
     
     
      
Всем купцам и мореходам здесь проезжая дорога.
      
Дивных новостей и слухов к нам они привозят много.
      
Не дойдет ли весть о деве и до нашего чертога.
      
Чтобы все свои страданья ты забыл по воле бога?
     
     
      
Мы отправим мореходов по различным дальним странам,
      
Пусть они разыщут деву — ту, которая нужна нам.
      
Будь дотоле терпеливым вопреки душевным ранам!
      
Человеческое горе не бывает постоянным!»
     
     
      
И тотчас же мореходам он велел объехать свет.
      
«Все моря избороздите! — приказал он им вослед.—
      
Отыщите нам царевну — ту, которой краше нет,
      
Семь иль восемь бед изведав, не страшитесь сотен бед!»
     
     
      
Говорил он этим людям, в дальний путь их отпуская:
      
«Вас на верный след царевны наведет молва людская!»
      
Позабыл я о печалях, мореходов ожидая,—
      
До сих пор, припомнив это, умираю от стыда я.
     
     
      
И престол в чертоге царском был поставлен мне Фридоном.
      
«Я узнал тебя не сразу, — молвил витязь мне с поклоном,—
      
Ты — великий царь индийцев, ты владеть достоин троном.
      
Где тот смертный, кто не хочет быть рабом твоим законным?»
     
     
      
Тяжко длить повествованье! Возвратились корабли,
      
Понапрасну мореходы исходили край земли, —
      
Никаких следов царевны эти люди не нашли…
      
По моим ланитам снова слезы горя потекли.
     
     
      
Я сказал Фридону: «Витязь, нелегко сказать словами,
      
Как ужасно это горе, приключившееся с нами!
      
Без тебя мне нет утехи, дни сливаются с ночами,
      
Сердце сковано печалью, очи залиты слезами.
     
     
      
Так как ныне о царевне ничего не мог узнать я,
      
Должен я тебя покинуть. Мы расстанемся, как братья!»
      
Царь Фридон, услышав это, заключил меня в объятья,
      
Он сказал: «Ужель с тобою не порадуюсь опять я?»
     
     
      
И меня, как ни старался, не сумел он удержать.
      
Преклонив в пыли колени, предо мной стояла рать,
      
Обнимала, целовала, говорила мне опять:
      
«За тебя мы все готовы наши головы отдать!»
     
     
      
Я сказал: «Расстаться с вами нелегко и мне, конечно,
      
Но увы, без солнцеликой я терзаться буду вечно.
      
Если сами эту деву вы жалеете сердечно,
      
Не задерживайте гостя, чтобы жил он здесь беспечно!»
     
     
      
И тогда Фридон, прощаясь, подарил мне вороного.
      
Он сказал: «Тебе, о солнце, послужить душа готова,
      
Ты, однако, подношенья не возьмешь себе другого.
      
Пусть же конь мой быстроногий скорбь твою развеет снова!
     
     
      
Провожаемый Фридоном, погрузился я в печаль,
      
И ему, и мне, скитальцу, расставаться было жаль.
      
Горько плакала дружина, но коня пустил я вдаль, —
      
Воспитатели и дети так прощаются едва ль…
     
     
      
Я уехал от Фридона и, скитаясь в зной и стужу,
      
Вместе с верными рабами обошел моря и сушу.
      
Но вестями о царевне исцелить не мог я душу,
      
И подобен стал я зверю, а не доблестному мужу.
     
     
      
И подумал я, несчастный: «Для чего скитаться доле?
      
Может быть, я успокоюсь средь зверей в пустынном поле?»
      
И к Асмат я обратился, и к рабам своим: «Доколе
      
Вслед за мною вам влачиться и страдать по доброй воле?
     
     
      
Вы меня теперь оставьте и заботьтесь о себе,
      
Одному мне должно плакать и взывать к моей судьбе!»
      
Но рабы мне отвечали, искушенные в борьбе:
      
«Не гони нас, солнцеликий! Все мы преданны тебе!
     
     
      
Пожелать себе не можем мы другого господина,
      
С прахом ног твоих, о витязь, мы сольемся воедино.
      
Нас с тобою, столь прекрасным, разлучит одна кончина.
      
Злобный рок, коль он захочет, сокрушит и исполина!»
     
     
      
Так остался я с рабами, внял моленьям их и стонам,
      
Но с тех пор не стал скитаться по долинам населенным.
      
Я в урочища оленьи убежал по горным склонам,
      
Обошел луга и горы по тропам уединенным.
     
     
      
Дэвы высекли пещеры посредине этих скал,
      
Я нашел их и чудовищ перебил и разогнал,
      
Но рабы мои погибли, не спустив своих забрал,—
      
Злобный рок меня, скитальца, снова кровью запятнал.
     
     
      
Вот, мой брат, с тех пор в пещере и живу я горемыкой,
      
По полям брожу окрестным и томлюсь в пустыне дикой.
      
Лишь Асмат одна со мною делит скорбь о солнцеликой…
      
Смерть — одна моя отрада в этой немощи великой.
     
     
      
Образ пламенной тигрицы сходен с девою моей,