1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 
А с ним- "Молочницу, разбившую кувшин". 
О. Чюмина. 
Сюжетом для этой басни послужило следующее современное ей происшествие, рассказанное в письмах мадам Севинье: "Г-н Буффлер убил человека после своей смерти. Он был в гробу, на повозке, его везли хоронить. При нем был священник. Гроб опрокинули, и он убил священника". Несколько дней спустя Лафонтен написал свою басню. 
136. Искатели Фортуны. 
(L'Homme qui court apres la Fortune, et l'Homme l'attend dans son lit). 
Кто на своем веку Фортуны не искал? 
Что, если б силою волшебною какою 
Всевидящим я стал 
И вдруг открылись предо мною 
Все те, которые и едут и ползут, 
И скачут и плывут, 
Из царства в царство рыщут, 
И дочери Судьбы отменной красоты 
Иль убегающей мечты 
Без отдыха столь жадно ищут? 
Бедняжки! жаль мне их: уж, кажется, в руках... 
Уж сердце в восхищеньи бьется... 
Вот только что схватить... хоть как, так увернется 
И в тысяче уже верстах! 
"Возможно ль! - многие, я слышу, рассуждают.
Давно ль такой-то в нас искал? 
А ныне как он пышен стал! 
Он в счастии растет, а нас за грязь кидают! 
Чем хуже мы его?" - Пусть лучше во сто раз; 
Но что ваш ум и все? Фортуна ведь без глаз... 
А к этому прибавим: 
Чин стоит ли того, что для него оставим 
Покой, покой души, дар лучший всех даров, 
Который в древности уделом был богов? 
Фортуна- женщина: умерьте вашу ласку; 
Не бегайте за ней, сама смягчится к вам. 
Так милый Лафонтен давал советы нам, 
И сказывал в пример почти такую сказку. 
В деревне ль, в городке, 
Один с другим невдалеке, 
Два друга жили; 
Ни скудны, ни богаты были. 
Один все счастье ставил в том, 
Чтобы нажить огромный дом, 
Деревни, знатный чин - то и во сне лишь видел; 
Другой богатств не ненавидел, 
Однако ж их и не искал, 
А кажду ночь покойно спал. 
"Послушай, - друг ему однажды предлагает, 
На родине никто пророком не бывает; 
Чего ж и нам здесь ждать? со временем - сумы? 
Поедем лучше мы 
Искать себе добра; войти, сказать умеем, 
Авось и мы найдем, авось разбогатеем". 
"Ступай, - сказал другой, 
А я остануся, мне дорог мой покой, 
И буду спать пока мой друг не возвратится". 
Тщеславный этому дивится 
И едет. На пути встречает цепи гор, 
Встречает много рек и напоследок встретил 
Ту самою страну, куда издавна метил: 
Любимый уголок Фортуны, то есть - двор. 
Не дожидаяся ни зову, ни наряду, 
Пристал к нему, и по обряду 
Всех жителей его он начал посещать; 
Там стрелкою стоит, не смея и дышать, 
Здесь такает из всей он мочи, 
Тут шепчет на ушко, - короче: дни и ночи 
Наш витязь сам не свой; 
Но все то было втуне! 
"Что за диковинка! - он думает. - Стой, стой, 
Да слушай об одной Фортуне, 
А сам все ничего! 
Нет, нет! такая жизнь несноснее всего! 
Слуга покорный вам, господчики, прощайте 
И впредь меня не ожидайте; 
В Сурат, в Сурат, лечу! я слышал в сказках, там 
Фортуне с давних лет курится фимиам..." 
Сказал, прыгнул в корабль, и волны забелели. 
Но что же? не прошло недели, 
Как странствователь наш отправился в Сурат, 
А часто, часто он поглядывал назад, 
На родину свою: корабль то загорался, 
То на мель попадал, то в хляби погружался, 
Всечасно в трепете, от смерти на вершок; 
Бедняк бесился, клял, известно, лютый рок, 
Себя, и всем, и всем изрядна песня пета! 
"Безумцы!-он судил.-На край приходим света 
Мы смерть ловить, а к ней и дома три шага!" 
Синеют между тем индийски берега, 
Попутный дунул ветр; по крайней мере, кстати 
Пришло мне так сказать, и он уже в Сурате 
"Фортуна здесь?"-его был первый всем вопрос; 
"В Японии",-сказали. 
"В Японии?- вскричал герой, повеся нос, 
Быть так! плыву туда". И поплыл; но к печали 
Разъехался и там с Фортуною слепой! 
"Нет! полно, - говорит, - гоняться за мечтой". 
И с первым кораблем в отчизну возвратился. 
Завидя издали отеческих богов, 
Родимый ручеек, домашний, милый кров, 
Наш мореходец прослезился 
И, от души вздохнув, сказал: 
"Ах! счастлив, счастлив тот, кто лишь по слуху знал 
И двор, и океан, и о слепой богине! 
Умеренность! с тобой раздолье и в пустыне". 
И так, с восторгом он и в сердце, и в глазах, 
В отчизну, наконец, вступает; 
Летит ко другу, что ж? как друга обретает? 
Он спит, а у него Фортуна в головах! 
Дмитриев. 
Комментаторы предполагают, что басня эта внушена Лафонтену его склонностью к спокойствию и уединению и отвращением к погоне за богатством, и в этом видят единственный источник басни. 
137. Два Петуха. 
(Les deux Coqs). 
Два Петуха согласно, дружно жили; 
Явилась Курица - и в бой друзья вступили. 
?aai не деeaеo Aio?? 
Ах! кто истории не знает бедной Трои? 
Два Петуха 
Уж там ia iaoooe ca eo?, 
3а женщину дрались и боги, и герои. 
У Петухов бой страшный был: 
Летaли пе?uy aвa?o клочками, 
Лилась из гребней кровь ручьями, 
И, наконец, один другого победил. 
Несчастный со стыдом в густой крапиве скрылся, 
А тот победою своею возгордился, 
Стрелою на забор взлетел, 
Взмахнувши крыльями, запел, 
И громкий крик его лишь в воздухе раздался, 
То в когти он к Орлу голодному попался, 
Лишился с жизнию и славы, и утех. 
Без осторожности опасен и успех. 
Измайлов. 
Заимствован из басен Эзопа и Автония, знаменитого риторика IV в. по Р. Х. Кроме Измайлова, басню переводил на русский язык Сумароков ("Два петуха"). 
138. Людская неблагодарность 
к Судьбе. 
(L'ingratitude et l'injustice des hommes envers la Fortune). 
Благодаря случайности и счастью 
Купец разбогател: с товаром корабли, 
Дань не платя ни ветрам, ни ненастью, 
Ни отмелям, - все к гавани пришли. 
Купцы другие алчности Нептуна 
И Парке хищной выкуп принесли, 
Его лишь одного Фортуна 
От всяких бед оберегла. 
Никто из тех, с кем он имел дела, 
Его не обманул. Он продал превосходно 
Табак, и сахар, и фарфор. 
Безумие покупщиков - доходно, 
И золото к нему ручьем лилось с тех пор. 
Он признавал двойные лишь дукаты. 
Завел коней, собак, роскошные палаты, 
И в постный день пиры он задавал, 
Как будто бы на свадьбе пировал. 
"Откуда это все?"-дивясь его приему, 
Спросил его друг, близкий к дому. 
"Обязан всем себе я самому, 
Моим способностям, уменью и уму". 
Заманчивой ему представилась нажива: 
Вновь необдуманно и живо 
Он барыши пускает в оборот. 
Но все на этот раз пошло наоборот: 
На легкомыслии был весь расчет основан. 
Неосторожно зафрахтован, 
Один корабль погиб. Другой вооружен 
Был недостаточно и плохо снаряжен: 
Он стал добычею корсаров. 
А третий распродать не мог своих товаров: 
На убыль роскоши безумие пошло. 
В сношеньях деловых ему не повезло. 
А так как он с тех пор, как стал богатым, 
И в жизни, и в делах привык к большим 
затратам, 
Лишился сразу он всего. 
И старый друг, в нужде найдя его, 
Спросил: "Что этому причиной?" 
"Фортуна!" - отвечал торговец наш с кручиной. 
"Утешься, - молвил тот, - когда не мог найти 
Ты счастие, взамен ты мудрость обрети". 
Не знаю, внял ли он совету. 
Удачу приписать готовы мы всегда 
Заслугам собственным, а приключись беда, 
Судьбу клянем за неудачу эту. 
Все доброе - от нас, но к людям Рок жесток, 
Мы правы, и всегда не прав бывает Рок. 
О. Чюмина. 
Из сборника Абстемия (прим. к б. 24). 
139. Гадальщицы. 
(Les Devineresses). 
Случайностью бывает рождено 
Общественное мнение; оно 
Рождает то, чему названье - мода. 
На людях званий всех пример такого рода 
Я подтвердить легко бы мог. 
Предубеждение, несправедливость, ковы 
Таков стремительно несущийся поток; 
Явления подобные не новы, 
И неизбежны все они 
В грядущие, как и в былые дни. 
Среди Парижа женщина простая 
Слыла за Пифию. Случись беда какая: 
Вещица в доме пропадет, 
Любовника красотка заведет, 
Иль старый муж живет упорно; 
Жена, ревнующая вздорно, 
И мать, несносная в семье 
Бежали все к ворожее, 
Чтоб слышать то, чего они желали. 
Ее приемы состояли 
В известном знании уловок ремесла 
(Искусны в них подобные особы), 
В громадной смелости, - и с этим без числа 
Творились чудеса. Невежда высшей пробы, 
Она оракулом слыла. 
Имел на чердаке оракул помещенье, 
И, незнакомая с иным трудом, 
Она приобрела для мужа положенье, 
А, денег накопив, себе купила дом. 
Явилась новая жилица 
На чердаке, и что ж? По-прежнему туда 
Узнать судьбу свою съезжаются: девица, 
И дама знатная, лакеи, господа; 
Весь город к ней спешит с несокрушимой 
верой 
Чердак считается Сивиллиной пещерой. 
Напрасно женщина твердила господам: 
"Смеяться вам угодно, что ли? 
Я кое-как обучена складам, 
Где ж мне предсказывать?" Пришлось ей против воли 
Гадать, предсказывать являвшимся гостям, 
И зарабатывать количество дукатов, 
Превосходящее доход двух адвокатов. 
Ей обстановка помогла: 
Указывали стул трехногий и метла 
На шабаш ведьм и превращенья; 
Предсказывая истину, никак 
Нельзя доверья ждать в приличном помещенье: 
В гадалке - мода на чердак, 
Гадалку первую постигло огорченье. 
Все дело в вывеске везде. 
Однажды стряпчего увидел я в суде, 
Одетого небрежно, и гурьбою 
Доходные клиенты шли к нему, 
За то, что он напоминал собою 
Лицо известное. Спросите - почему? 
О. Чюмина. 
Поводом к сочинению этой басни послужили Лафонтену два современных громких процесса, в которых публику особенно интересовали фигурировавшие в нем гадалки и отравительницы. 
140. Кот, Ласочка и Кролик. 
(Le Chat, la Belette et le petit Lapin). 
Случилось Кролику от дома отлучиться, 
Иль лучше: он пошел Авроре поклониться 
На тмине, вспрыснутом росой. 
Здоров, спокоен и на воле, 
Попрыгав, пощипав муравки свежей в поле, 
Приходит Кроличек домой. 
И что же? чуть его не подкосились ноги! 
Он видит: Ласочка расставливает там 
Своих пенатов по углам! 
"Во сне ли я иль нет? странноприимны боги!"
Изгнанник возопил 
Из отческого дома. 
"Что надобно?" - вопрос хозяйки новой был. 
"Чтоб ты, сударыня, без грома 
Скорей отсюда вон! - ей Кролик отвечал. 
Пока я всех мышей на помощь не призвал". 
"Мне выйти вон?-она вскричала.-Вот прекрасно! 
Да что за право самовластно? 
Кто дал тебе его? и стоит ли войны 
Нора, в которую и сам ползком ты входишь? 
Но пусть и царство будь: не все ль мы здесь равны? 
И где, скажи мне, ты находишь, 
Что Бог, создавши свет, его размежевал? 
Бог создал Ласочку, тебя и Дромадера; 
А землемера 
Отнюдь не создавал. 
Кто ж боле права дал на эту десятину 
Петрушке Кролику, племяннику иль сыну 
Филата, Фефела, чем Карпу или мне? 
Пустое, брат! земля всем служит наравне: 
Ты первый захватил-тебе принадлежала; 
Ты вышел, я пришла-моею норка стала". 
Кот, Ласочка и Кролик 
Петр Кролик приводил в довод 
Обычай, давность - их законом; 
Он утверждал: "Введен в владение наш род 
Бесспорно этим домом, 
Который Кроликом Софроном 
Отказан, справлен был за сына своего 
Ивана Кролика; по смерти же его 
Достался, в силу права, 
Тож сыну, именно мне, Кролику Петру; 
Но если думаешь, что вру, 
То отдадим себя на суд мы Крысодава". 
А этот Крысодав, сказать без многих слов, 
Был постный, жирный кот, муж свят из всех 
котов, 
Пустынник набожный средь света, 
И в казусных делах оракул для совета. 
"С охотой!" - Ласочка сказала. И потом 
Пошли они к Коту. Приходят, бьют челом, 
И оба говорят: "Помилуй! Рассудите!.." 
"Поближе, детушки, - их перервал судья,
Не слышу я, 
От старости стал глух; поближе подойдите!" 
Они подвинулись, и вновь ему поклон; 
А он 
Вдруг обе лапы врознь, царап того, другова, 
И вмиг их примирил, 
Не вымолвя ни слова: 
Задавил. 
Не то же ль иногда бывает с корольками, 
Когда они в своих делишках по землям 
Не могут примириться сами, 
А прибегают к королям? 
Дмитриев. 
Из сборника сказаний и басен Бидпая и Локмана. Бидпай (Бильпай, Пильпай)-апокрифическое имя индийского мудреца; ему приписывается собрание басен и рассказов, которые более 1500 лет распространены среди всех народов Востока и Запада в переводах и переделках. Известны два сборника: "Книга света, или поведение царей, индийского мудреца Бидпая" и "Индийские сказания и индийские басни, Бидпая и Локмана". О Локмане см. прим. к б. 19. 
141. Голова и Хвост Змеи. 
(La Tete et la Queue du Serpent). 
Две половины у Змеи: 
Они Хвостом и Головою 
У нас зовутся, и молвою 
За злодеяния свои 
У лютых Парк прославилися обе. 
Друг другу равные по злобе, 
За первенство в былые дни 
Упорно спорили они. 
До той поры Хвост за собою 
Вела повсюду Голова, 
Но тут пред небом он с мольбою 
Вступился за свои права, 
При этом гнев являя непритворный: 
"Я много миль в угоду сделал ей; 
С меня довольно! Нет, слуга покорный! 
Я, слава Богу, не лакей, 
Но брат родной сестры моей. 
Мы - одного происхожденья; 
Я вправе ждать такого ж обхожденья: 
В себе ношу я столь же сильный яд, 
Вот в чем, о небо, состоят 
Мои усердные моленья: 
Сестре моей дай повеленье 
За мною следовать в пути, 
И в свой черед ее вести 
Я обязуюсь так прекрасно, 
Что сетовать ей было бы напрасно". 
И вняли просьбе той 
Немедля небеса с жестокой добротой. 
Их снисходительность кончается плохими 
Последствиями иногда; 
Им подобает быть глухими 
К слепым желаньям. Но тогда 
Так не случилось, и вожатый, 
Который, вечной тьмой объятый, 
Но доверяющий себе, 
Днем видел так же, как в трубе, 
Вперед помчался, и упрямо 
То стукаясь о корни головой, 
То о людей, о мрамор вековой, 
И наконец сестру привел он прямо 
К пучине Стикса роковой. 
Беда стране и населенью, 
Подпавшими такому ж заблужденью. 
О. Чюмина. 
Заимствована у Эзопа и Плутарха. 
142. Зверь на Луне. 
(Un Animal dans la Lune). 
Философ говорит, что чувствами своими 
Всегда обманут человек; 
Другой клянется, что вовек 
Тот не бывал обманут ими. 
И что ж? Правдивы каждого слова, 
И философия права: 
Коль скоро мы судить на основаньи 
Лишь чувств намерены одних, 
Становимся мы все игрушкой их; 
Когда же, с помощью среды и расстоянья, 
Орудий, органов своих, 
Проверить образ данного предмета 
Мы захотим, никто, ручаюсь вам за это, 
В обман не будет чувствами введен: 
Таков природы-матери закон; 
Примеры приведу со временем подробно. 
Светило дня - чему оно подобно? 
Каким перед собой его я вижу тут? 
Оно окружностью не более трех фут, 
А если б я за ним подняться мог высоко 
В его сияющий приют, 
Каким нашел бы я тогда Природы око? 
И о его величине 
По расстоянию судить возможно мне, 
А расстояние углом и сторонами 
Определяю я. Невежды между нами 
Считают плоскою светила круглоту, 
Но исправляю я в уме ошибку ту; 
Недвижным солнце полагая, 
Земле даю движенья быстроту, 
Свидетельство очей во всем опровергая. 
В иллюзиях не вижу я вреда: 
В обманчивом найду я истину всегда, 
Мне недоверие мои внушают взоры, 
Которые, быть может, слишком скоры, 
И слух мой, медленно передающий звук. 
Когда волна тростник сгибает вдруг, 
Его в уме своем я выпрямляю разом. 
Решает все верховный разум, 
И с помощью его не буду никогда 
Обманут я моим, порою лгущим, глазом. 
Поверь ему, так иногда 
Мы женского лица изображенье 
Находим на Луне. Но там такой предмет 
Не может быть. Причиною явленья 
Неровности луны и возвышенья; 
И могут, чередой сменяясь, тень и свет 
На ней воспроизвесть животного портрет 
Иль смертного подобие. Недавно 
Ошиблись в Англии забавно. 
Едва лишь навели подзорную трубу, 
Как на Луне зверь появился новый; 
И люд, в чудесное уверовать готовый, 
В том увидал влиянье на судьбу 
Народностей и стран: в опасности Европа, 
Грозит войною зверь, ей бедствия суля... 
Не исключая короля, 
Все видели его! Меж стекол телескопа 
Скрывалась мышь... предвестница войны. 
Все смехом кончилось. Британии сыны, 
Вы счастливы! Когда ж удастся и французам 
Науке и служенью музам 
Всецело посвятить себя, подобно вам? 
Но в изобильи Марс нам посылает славу; 
Не нам враги, а мы страшны врагам, 
И за Людовиком, по праву, 
Его возлюбленной идет Победа вслед. 
Прославить в будущем французскую державу 
Бессмертный лавр его побед. 
Пусть мира всей душой желаем, 
Но мы о мире не вздыхаем. 
Им наслаждается достойно Карл Второй, 
И все ж на грозную потеху боевую 
Он рать свою вести сумеет, как герой, 
И славу заслужить он может мировую, 
Решая спор враждующих держав. 
У Августа на славу столько ж прав 
Как и у Цезаря. Когда ж с отрадным чувством 
Мы встретим светлый мир, который, даровав 
Победу, нас вернет к занятию искусством? 
О. Чюмина. 
Сюжет заимствован из одной современной шуточной поэмы, осмеивавшей Лондонское королевское ученое общество. В ней рассказывается, что клуб ученых открыл слона на Луне; но лакей показал сконфуженным астрономам, что все их открытие объясняется просто мышью, забравшеюся между стеклами телескопа. В конце басни Лафонтен намекает на современные политические обстоятельства. В то время (1677) все европейские государства были истощены войнами и желали мира. Англия, остававшаяся нейтральной, естественно являлась удобной посредницей между державами, которые к ней и обращались. Но Карл II находился в затруднении: секретные связи с Людовиком XIV побуждали его действовать в пользу французского короля, а между тем общественное мнение и интересы Англии склонялись больше в сторону враждебных Франции союзников. 
143. Смерть и Умирающий 
(La Mort et le Mourant) 
Один охотник жить, не старее ста лет, 
Пред Смертию дрожит и вопит, 
Зачем она его торопит 
Врасплох оставить свет, 
Не дав ему свершить, как водится, духовной, 
Не предваря его хоть за год наперед, 
Что он умрет. 
"Увы! - он говорит. - А я лишь в подмосковной 
Палаты заложил; хотя бы их докласть; 
Дай винокуренный завод мой мне поправить 
И правнуков женить! а там... твоя уж власть! 
Готов, перекрестясь, я белый свет оставить". 
"Неблагодарный! - Смерть ответствует ему. 
Пускай другие мрут в весеннем жизни цвете: 
Тебе бы одному 
Не умирать на свете! 
Найдешь ли двух в Москве, десятка даже нет 
Во всей Империи, доживших до ста лет. 
Ты думаешь, что я должна бы приготовить 
Заранее тебя к свиданию со мной: 
Тогда бы ты успел красивый дом построить, 
Духовную свершить, завод поправить свой 
И правнуков женить; а разве мало было 
Наветов от меня? Не ты ли поседел? 
Не ты ли стал ходить, глядеть и слышать хило? 
Потом пропал твой вкус, желудок ослабел, 
Смерть и Умирающий 
Увянул цвет ума и память притупилась; 
Год от году хладела кровь, 
В день ясный средь цветов душа твоя томилась, 
И ты оплакивал и дружбу, и любовь. 
С которых лет уже отвсюду поражает 
Тебя печальна весть: тот сверстник умирает, 
Тот умер, этот занемог 
И на одре мученья? 
Какого ж более хотел ты извещенья? 
Короче: я уже ступила на порог: 
Забудь и горе и веселье, 
Исполни мой устав!" 
Сказала, и Старик, не думав, не гадав, 
И не достроя дом, попал на новоселье!! 
Смерть права: во сто лет отсрочки поздно ждать; 
Да как бы в старости страшиться умирать? 
Дожив до поздних дней, мне кажется, из мира 
Так должно выходить, как гость отходит с пира, 
Отдав за хлеб и соль хозяину поклон. 
Пути не миновать, к чему ж послужит стон? 
Ты сетуешь, старик! Взгляни на ратно поле: 
Взгляни на юношей, на этот милый цвет, 
Которые летят на смерть по доброй воле, 
На смерть прекрасную, сомнения в том нет, 
На смерть похвальную, везде превозносиму, 
Но часто тяжкую, притом неизбежиму!.. 
Да что! я для глухих обедню вздумал петь: 
Полмертвый пуще всех боится умереть! 
Дмитриев. 
Заимствована из сборника Абстемия (прим. к б. 24). 
144. Откупщик и Сапожник 
(Le Savetier et le Financier) 
Богатый Откупщик в хоромах пышных жил. 
Ел сладко, вкусно пил; 
По всякий день давал пиры, банкеты, 
Сокровищ у него нет сметы. 
В дому сластей и вин, чего ни пожелай: 
Всего с избытком, через край. 
И, словом, кажется, в его хоромах рай. 
Одним лишь Откупщик страдает, 
Что он недосыпает. 
Уж Божьего ль боится он суда, 
Иль просто трусит разориться: 
Да только все ему не крепко как-то спится. 
А сверх того, хоть иногда 
Он вздремлет на заре, так новая беда: 
Бог дал ему певца соседа. 
С ним из окна в окно жил в хижине бедняк 
Сапожник, но такой певун и весельчак, 
Что с утренней зари и до обеда, 
С обеда до ночи без умолку поет 
И богачу заснуть никак он не дает. 
Как быть и как с соседом сладить, 
Чтоб от пенья его отвадить? 
Велеть молчать: так власти нет; 
Просил: так просьба не берет. 
Придумал, наконец, и за соседом шлет. 
Пришел сосед. 
"Приятель дорогой, здорово!" 
"Челом вам бьем за ласковое слово".
"Ну что, брат, каково делишки, Клим, идут?" 
(В ком нужда, уж того мы знаем, как зовут.) 
"Делишки, барин? Да, не худо!" 
"Так от того-то ты так весел, так поешь? 
Ты, стало, счастливо живешь?" 
"На Бога грех роптать, и что ж за чудо? 
Работою завален я всегда; 
Хозяйка у меня добра и молода: 
А с доброю женой,-кто этого не знает,
Живется как-то веселей". 
"И деньги есть?"-"Ну нет, хоть лишних 
не бывает, 
Зато нет лишних и затей". 
"Итак, мой друг, ты быть богаче не желаешь?" 
"Я этого не говорю; 
Хоть Бога и за то, что есть, благодарю; 
Но сам ты, барин, знаешь, 
Что человек, пока живет, 
Все хочет более: таков уж здешний свет. 
Я чай, ведь и тебе твоих сокровищ мало, 
И мне бы быть богатей не мешало". 
"Ты дело говоришь, дружок: 
Хоть при богатстве нам есть также неприятства, 
Хоть говорят, что бедность не порок, 
Но все уж коль терпеть, так лучше от богатства. 
Возьми же: вот тебе рублевиков мешок: 
Ты мне за правду полюбился. 
Поди: дай Бог, чтоб ты с моей руки разжился. 
Смотри, лишь промотать сих денег не моги, 
И к нужде их ты береги! 
Пятьсот рублей тут верным счетом. 
Прощай!" Сапожник мой, 
Схватя мешок, скорей домой 
Не бегом - лётом; 
Примчал гостинец под полой; 
И той же ночи в подземелье 
Зарыл мешок-и с ним свое веселье! 
Не только песен нет, куда девался сон 
(Узнал бессонницу и он!); 
Все подозрительно, и все его тревожит: 
Чуть ночью кошка заскребет, 
Ему уж кажется, что вор к нему идет: 
Похолодеет весь, и ухо он приложит. 
Ну, словом, жизнь пошла - хоть кинуться в реку. 
Сапожник бился, бился 
И, наконец, за ум хватился: 
Бежит с мешком к Откупщику 
И говорит: "Спасибо на приятстве, 
Вот твой мешок, возьми его назад: 
Я до него не знал, как худо спят. 
Живи ты при своем богатстве: 
А мне, за песни и за сон, 
Не надобен ни миллион". 
И. Крылов. 
Сюжет заимствован из новелл Бонавентура де Перье (прим. к б. 122). На русский язык, кроме Крылова, басню переводили Сумароков ("Ремесленник и Купец") и Хвостов. 
145. Лев, Волк и Лиса 
(Le Lion, le Loup et le Renard) 
Страдающий подагрой дряхлый Лев, 
От старости найти лекарство повелев, 
Ждал излечения, и слово "невозможно" 
Могло навлечь монарший гнев, 
Произнесенное в ответ неосторожно. 
Себе врачей повсюду ищет он, 
Среди зверей породы всевозможной, 
И всех сортов врачи к нему со всех сторон 
Толпой являются. Сидела смирно дома 
Одна Лиса. В часы вечернего приема 
Присутствовать на нем имея честь, 
Спешит перед царем Лисицу Волк обнесть. 
Лев шлет гонца, приказ давая строгий: 
Лисицу выкурить немедля из берлоги. 
Она является, и зная, кем она 
Пред Львом была обнесена, 
Так говорит монарху лицемерно: 
"Великий государь! боюсь я, что неверно 
Отсутствие мое объяснено: 
Паломничеством вызвано оно 
За ваше здравие, и в странах отдаленных 
Я видела мужей, наукой умудренных, 
И им о слабости я говорила той, 
Которая страшна в годах преклонных; 
Но ей помочь возможно теплотой, 
Лишь заживо снимите с Волка шкуру 
И обернитесь ею вы, 
Еще дымящейся, от ног до головы: 
Халатом пусть, он вам так нужен, 
Послужит Волк". Понравился совет; 
И Волк, ободранный, попал царю на ужин, 
А шкурою его был старый Лев одет. 
Довольно вам губить друг друга, 
Льстецы придворные! Коварная услуга 
Наушнику, на тот иль на другой манер, 
Сторицею воздастся, без сомненья. 
Избрали вы одну из тех карьер, 
Где ждать нельзя пощады и прощенья. 
О. Чюмина. 
Из басен Эзопа и из старинного романа о Лисице. 
146. Сила Басен 
(Le Pouvoir des Fables) 
Г-ну де Барильон 
Посланника высокое призванье 
Решится ль снизойти до басенок простых? 
Могу ль я предложить для вашего вниманья 
Мой легкокрылый стих? 
Пусть он порою своевольно 
Величественный вид дерзает принимать,
Вы дерзким ведь его не станете считать? 
Я знаю: Кролика с Куницей разнимать 
Не вам, и без меня вам трудных дел довольно. 
Прочтете вы меня иль нет, но только вот 
Прошу: устройте так политикой умелой, 
Чтоб на плечи теперь нам не взвалили гнет 
Европы целой. 
Пускай на нас насядет враг 
Из тысячи краев вселенной,
Все ничего; но вот что не понять никак: 
К нам лезет Англия со злобой несомненной. 
Еще ль Людовику не время отдыхать? 
Какой же, наконец, Геракл не утомится 
Бороться с гидрою такою? Ведь решиться 
Под сильную его десницу подставлять 
Ей новую главу-смешно... 
Коль ум ваш властный 
И красноречие и ловкость укротят 
Сердца врагов и отвратят 
Удар несчастный, 
Баранов сотню я заклать согласен вам, 
А это жителю обители Парнасской 
Не шутка... О, примите с лаской 
В дар этот слабый фимиам, 
Привет мой непритворный 
И посвященный вам рассказец стихотворный. 
Сюжет его-для вас; теперь молчу: ведь вы 
Не любите, когда хвалой вас беспокоют, 
Хотя заслуг у вас не скроют 
Уста завистливой молвы. 
В Афинах некогда, к толпе пустой и вялой, 
Узнав, что родины опасный час настал, 
Оратор некий речь держал. 
С трибуны мощью небывалой 
Стремился он зажечь в сердцах народных пыл; 
Он о спасении отчизны говорил. 
Его не слушали. Всю силу выраженья, 
Он все уменье напрягал, 
Бездушных, кажется, могло б объять волненье; 
Он страстно убеждал, 
Он мертвых пробуждал 
В могилах, 
Гремел, все высказал, что только было в силах,
Все вихрь умчал. 
Пустоголовый люд и не внимал нисколько, 
По сторонам зевали только. 
Оратор увидал, как все вдруг увлеклись... 
Не речью, нет: в толпе ребята подрались! 
Что ж ритор? Речь его сюжет переменила: 
"Церера, - начал он, - откуда-то спешила, 
С ней угрь и ласточка. Случись 
Река им на пути. Не думая нимало, 
Угрь в волны-прыг, 
А ласточка-на крыльях. В миг 
Перебрались..." 
Толпа тут в голос закричала: 
"Ну, а Церера-то? Что сделала она?" 
"Что сделала она? О, гнев внезапный ею 
Тут овладел, она разгневалась на вас: 
Как! Сказками детей народ ее сейчас 
Здесь забавляется? Опасностью своею 
Вы не тревожитесь, хотя бы край погиб? 
Что ж вы не спросите, что делает Филипп?" 
И вся толпа таким упреком 
Поражена, 
И выслушала речь в молчании глубоком: 
На пользу басня сложена! 
Как те афиняне, мы все без исключенья: 
Теперь, когда пишу свое нравоученье, 
Пусть об Ослиной шкуре сказ 
Начнут мне,-без сомненья, 
Я увлекуся им сейчас. 
Толкуют: мир наш стар! но все же побасёнка 
Нужна и для него, как малого ребенка. 
П. Порфиров. 
Заимствована у Эзопа. Де Барильон, которому посвящена басня-посланник в Англии, друг Лафонтена и мадам де Севинье. 
147. Человек и Блоха 
(L'Homme et la Puce) 
Желанием пустым и смертных недостойным 
Богам надоедать стремимся мы подчас, 
И убеждением исполнены спокойным, 
Что нет у них иной заботы, кроме нас, 
И что ничтожнейший из жалких человеков, 
По поводу его поступков и шагов, 
Не менее самих троянцев или греков 
Достоин вящего внимания богов. 
Глупец, в плечо укушенный Блохою, 
Воскликнул: "С этой гидрою лихою 
Человек и Блоха 
Обязан был бы ты покончить, Геркулес! 
И чем на небесах ты занят, о Зевес, 
Что не разишь ее стрелою беспощадной?" 
В защиту от Блохи так с палицей громадной 
Перунов он просил на помощь у богов. 
О. Чюмина. 
Заимствована из басен Эзопа. 
148. Женщины и Секрет 
(Les Femmes et le Secret) 
Нет сокровенного для женской болтовни, 
Нет женщины, чтоб тайн не разболтала. 
Но, впрочем, и мужчин не мало, 
Что в этом женщине сродни. 
Чтоб испытать жену, какой-то муж, в постели 
С ней лежа, ночью вдруг воскликнул: "Что со мной?! 
Я разорвусь сейчас на части... Ой, ой, ой... 
Что это?! Я родил яйцо!" 
"Яйцо?! Ужели?!" 
"Ну да, вот, свежее; чур, людям ни гу-гу: 
Пожалуй, курицей прослыть еще могу..." 
Жена, не видевшая случая такого, 
Как многого другого, 
Поверила ему и поклялась молчать. 
Но эти обещанья 
Исчезли, как ночная тень. 
Наивная жена, вся трепет ожиданья, 
С постели поднялась, едва забрезжил день... 
К соседке в дом она пустилась. 
"Ах, - шепчет, - кумушка, послушай, что 
случилось... 
Чур, ни словечка никому: 
Муж ночью снес яйцо, такое вот по виду. 
Но, ради Бога, ты не дай меня в обиду, 
А то ведь муж мне..." 
"Ну, к чему! 
Ей, та. - меня не знаешь, что ли? 
Ступай себе домой, не выдам я, поверь". 
Жена "наседки" лишь за дверь, 
Той, как на угольях, неймется, и на воле 
Про новость в десяти местах она трещит, 
И вместо одного уж три яйца явилось. 
А новая кума "четыре!" говорит, 
И шепчет на ухо, как это все случилось. 
Но осторожность там смешна, 
Где тайна всем уже ясна. 
И так как численность яиц все умножалась, 
Благодаря молве, средь кумушек моих, 
То ввечеру яиц таких 
Побольше сотни оказалось. 
П. Порфиров. 
Из Абстемия (прим, к б. 24). 
149. Собака с хозяйским обедом 
(Le Chien qui porte a son cou le diner de son maitre) 
Чужим добром мы тешим взоры, 
Когда нельзя его стащить: 
А если уж по правде говорить 
Мы все в душе отъявленные воры. 
Собака с хозяйским обедом 
Собака своему хозяину обед 
В урочный час из лавки приносила, 
И никогда куска не утаила, 
Хоть был велик соблазн. Таков уж белый свет! 
Всем добродетелям собаку мы научим, 
А ближнего начнем учить да вразумлять, 
Лишь попусту несчастного измучим: 
Чуть плохо что лежит, ему не устоять. 
И вот однажды на Собаку, 
Иль на обед, сказать верней, 
Накинулась другая. Та скорей 
Корзину на землю (так легче было ей) 
И в драку. 
Но тут голодных псов вдруг столько набралось 
(Где есть возможность поживиться, 
Испытанный в боях бродячий пес 
Увечий не боится), 
Что против всех обед хозяйский защищать 
И глупо было бы, да кстати и опасно; 
Как ни увертывайся, ясно: 
Защитнице самой бы сдобровать, 
А уж хозяину обеда не видать! 
Однако, 
Благоразумная Собака 
Смекнула, что и ей здесь может перепасть, 
И отстоять свое решилась твердо; 
И вот, оскалив грозно пасть 
И лапой придавив кусок отборный, гордо 
Промолвила она голодным псам: 
"Вот это мне, а остальное вам!" 
Те не заставили просить себя вторично 
И, ринувшись гурьбой, 
Наперебой 
Обед убрали преотлично. 
Мне вспоминается общественный пирог: 
Пока десятки глаз его оберегают, 
Десятки рук проворно, под шумок, 
Весь растаскают. 
Кто поискусней, тот дает 
Пример другим: гляди да потешайся, 
Как люди рвут куски и набивают рот, 
Но обличать их опасайся. 
Когда ж какой-нибудь чудак 
У пирога вдруг явится на страже, 
С ним говорить не станут даже, 
А прямо в сторону: не суйся, мол, дурак! 
Поэтому, чем зря другим перечить, 
Не лучше ль первого себя же обеспечить? 
В. Лихачев. 
Заимствована из "Апологии Федра" средневекового латинского поэта Ренье (Regnerus) (1589-1658). В конце басни Лафонтен намекает на лихоимственные обычаи среди муниципальных чиновников XVII века. Есть известие, что один ученый в Лионе сочинил басню на эту тему, которая и дала Лафонтену мысль осмеять этот всеобщий порок времени. 
150. Шутник и Рыбы 
(Le Rieur et les Poissons) 
Вna ищут шутников, я ж избегаю их: 
Искусство их полно всегда претензий важных. 
Лишь для людей пустых 
Бог сотворил шутов пустяшных. 
Быть может, выведу я в басне одного 
Шута такого. 
Быть может, выйдет-ничего. 
У богача, средь общества большого 
Шутник обедал; близ него 
Рыбешка мелкая стояла одиноко, 
А Рыбы крупные случилися далеко. 
Шутник берет блюда, потом 
Им шепчет тихим шепотком, 
Потом как будто бы внимает 
Ответу рыбьему. Тут все удивлены. 
Среди всеобщей тишины 
Шутник преважно заявляет, 
Что, за товарища боясь, 
Который с год назад в путь к Индии пустился 
(Уж не беда ль над ним стряслась), 
Он рыбок маленьких спросить теперь решился, 
Но что у всех-де их и речи все одни, 
Что слишком молоды они, 
И достоверного о друге не сказали. 
Большие более и рассказать могли б. 
"Позвольте, господа, побольше мне из Рыб". 
Я думаю, едва ли 
Такая шуточка понравилась кому, 
Но, не смутясь нимало, 
Достиг он своего. И подали ему 
Большую рыбищу, что многое видала 
И сосчитать могла все имена пловцов, 
Искателей неведомых миров, 
Которые не возвратились снова 
На Божий свет, 
Которых видел сотни лет 
Люд древний царства водяного. 
I. Порфиров. 
Заимствована из Абстемия (прим. к б. 24). Эта басня есть анекдот о поэте Филоксене Кипрском, рассказанный в сочинении греческого грамматика III в. по Р. Х. Афинея. 
151. Крыса и Устрица 
(Le Rat et l'Huitre) 
Какой-то Крысе полевой, 
Из тех, которые рассудком не богаты, 
Наскучили ее домашние пенаты. 
Запасы и зерно, приют оставив свой, 
Она отправилась гулять по белу свету. 
Все поражало Крысу эту, 
И выглянув из норки первый раз, 
Где до сих пор ютилась скромно, 
Она воскликнула: "Как в мире все огромно! 
Вот Апеннины! вот Кавказ!" 
Ее неопытным и удивленным взглядам 
Казались бугорки подобными громадам. 
Достигла путница приморской стороны 
И, устрицы найдя, которые Фетида 
Выносит на берег из синей глубины, 
Сочла судами их, на основаньи вида 
Их внешнего, и молвила она: 
"Отец мой, будучи рассудком ограничен, 
Был к путешествиям подобным непривычен. 
Что до меня, отвагою полна, 
Пройдя морской пустыней ныне, 
Не захлебнулась я в пучине". 
(Она познаньями обязана была, 
Не будучи завзятым книгоедом, 
Учителю ближайшего села 
И слышанным при случае беседам). 
Но в ту минуту Устрица одна 
Раскрылась вдруг, на солнышке зевая; 
Зефир ласкал ее, тихонько обвевая, 
Дышала воздухом и нежилась она, 
Бела, жирна и аппетитна. 
Крыса и Устрица 
И Крыса молвила тогда: 
"Я пообедаю сегодня очень сытно, 
Полакомлюсь теперь иль никогда!" 
И шею вытянув, исполнена надежды, 
Она приблизилась, но вмиг 
Ее удар неслыханный постиг: 
Закрылась Устрица; таков удел невежды! 
Нам этой баснею дано 
Нравоученье не одно: 
Во-первых, те, кто незнаком со светом, 
Дивятся иногда ничтожнейшим предметам; 
А во-вторых: 
Кто сети ставит для других, 
Сам попадает в них. 
О. Чюмина. 
Лафонтен переработал в этой басне сюжет, заимствованный из сборника Абстемия (прим. к б. 24). 
152. Пустынник и Медведь 
(L'Ours et l'Amateur des jardins) 
Хотя услуга нам при нужде дорога, 
Но за нее не всяк умеет взяться: 
Не дай Бог с дураком связаться! 
Услужливый дурак опаснее врага. 
Жил некто человек безродный, одинокий, 
Вдали от города, в глуши. 
Про жизнь пустынную как сладко ни пиши, 
А в одиночестве способен жить не всякий: 
Утешно нам и грусть и радость разделить. 
Мне скажут: "А лужок, а темная дуброва, 
Пригорки, ручейки и мурава шелкова?" 
"Прекрасны, что и говорить! 
А все прискучится, как не с кем молвить слова". 
Так и Пустыннику тому 
Соскучилось быть вечно одному. 
Идет он в лес толкнуться у соседей, 
Чтоб с кем-нибудь знакомство свесть. 
В лесу кого набресть, 
Кроме волков или медведей? 
И точно, встретился с большим Медведем он, 
Но делать нечего: снимает шляпу, 
И милому соседушке поклон. 
Сосед ему протягивает лапу, 
И, слово за слово, знакомятся они. 
Потом дружатся, 
Потом не могут уж расстаться 
И целые проводят вместе дни. 
О чем у них и что бывало разговору, 
Иль присказок, иль шуточек каких, 
И как беседа шла у них, 
Я по сию не знаю пору. 
Пустынник был неговорлив; 
Мишук с природы молчалив: 
Так из избы не вынесено сору. 
Но как бы ни было, Пустынник очень рад, 
Что дал ему Бог в друге клад. 
Везде за Мишей он, без Мишеньки тошнится 
И Мишенькой не может нахвалиться. 
Однажды вздумалось друзьям 
В день жаркий побродить по рощам, по лугам, 
И по долам, и по горам; 
А так как человек медведя послабее, 
То и Пустынник наш скорее, 
Чем Мишенька, устал 
И отставать от друга стал. 
То видя, говорит, как путный, Мишка другу: 
"Приляг-ка, брат, и отдохни 
Да коли хочешь, так сосни; 
А я постерегу тебя здесь у досугу". 
Пустынник был сговорчив: лег, зевнул 
Да тотчас и заснул. 
А Мишка на часах -да он и не без дела: 
У друга на нос муха села. 
Он друга обмахнул, 
Взглянул, 
А муха на щеке; согнал, а муха снова 
У друга на носу, 
И неотвязчивей час от часу. 
Вот Мишенька, не говоря ни слова, 
Увесистый булыжник в лапы сгреб, 
Присел на корточки, не переводит духу, 
Сам думает: "Молчи ж, уж я тебя, воструху!"
И, у друга на лбу подкарауля муху, 
Что силы есть-хвать друга камнем в лоб! 
Удар так ловок был, что череп врознь раздался, 
И Мишин друг лежать надолго там остался! 
И. Крылов. 
Заимствовано из Бидпая (прим. к б. 140) и Локмана (прим, к б. 19). На русский язык, кроме Крылова, басня переведена Сумароковым ("Друг и Невежа") и Хвостовым ("Медведь и Огородник"). 
153. Два друга 
(Les deux Amis) 
Два друга некогда в Мономотапе жили,