1 2 3 4 5 6 7 
Но  мганнга сделал королеве знак, который та, по-видимому, хорошо поняла, поднял с  земли несчастную мать и понес ее вместе с сыном. Потрясенная толпа почтительно  расступилась перед ним.    

Альвец  был взбешен. Упустить сначала одного пленника, а затем оставаться безучастным  свидетелем того, как ускользают двое остальных, а вместе с ними и надежда на  большую награду, обещанную ему Негоро, – нет, Альвец не мог примириться с  этим, хотя бы всему Казонде грозила гибель от нового всемирного потопа!    

Он  попытался воспротивиться похищению. Но тогда гнев толпы обратился против него.  Королева приказала, страже схватить Альвеца, и, понимая, что сопротивление  может дорого обойтись, работорговец смирился. Но как проклинал он в душе  дурацкое легковерие подданных королевы Муаны!    

Дикари  действительно думали, что тучи уйдут вместе с теми, кто их накликал; они не сомневались,  что кудесник кровью чужеземцев умилостивит злых духов и прогонит прочь от Казонде  дожди, от которых так страдал весь край.    

Между  тем мганнга нес свои жертвы так же легко, как лев тащит в своей могучей пасти пару  козлят. Маленький Джек дрожал от страха, а миссис Уэлдон была без сознания.  Обезумевшая от ярости толпа с воплями следовала за колдуном.    

Он вышел  из фактории, пересек Казонде, ступил под своды леса и тем же твердым и размеренным  шагом прошел больше трех миль. Мало-помалу дикари начали отставать. Наконец, и  последние повернули назад, поняв, что колдун хочет остаться один. А колдун, не  оборачиваясь, все шагал вперед, пока не дошел до берега реки, быстрые воды  которой текли на север. Здесь, в глубине узкой бухты, скрытой от глаз густым  кустарником, он нашел пирогу с соломенной кровлей.    

Немой  мганнга опустил на дно пироги свою ношу, столкнул легкое суденышко в воду и,  когда быстрое течение подхватило его, сказал звучным голосом:    

– Капитан,  позвольте вам представить миссис Уэлдон и ее сына! А теперь в путь, и пусть в  Казонде все тучи небесные прольются ливнем над головами этих идиотов!    

 ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. Вниз  по течению    

     

Слова  эти произнес Геркулес, неузнаваемый в облачении колдуна; обращался он не к кому  иному, как к Дику Сэнду. Юноша лежал в лодке. Он был еще очень слаб и только с  помощью кузена Бенедикта мог приподняться навстречу вновь прибывшим. Динго  сидел у ног ученого.    

Миссис  Уэлдон, придя в сознание, чуть слышно сказала:    

– Это  ты, Дик? Ты?…    

Юноша  попытался встать, но миссис Уэлдон поспешила заключить его в свои объятия.  Маленький Джек тоже обнял и стал целовать Дика Сэнда.    

– Мои  друг Дик, мой милый Дик! – повторял мальчик. Затем, повернувшись к  Геркулесу, он добавил: – А я и не узнал тебя!    

– Хороший  был маскарад! – смеясь, сказал Геркулес. И он принялся стирать с груди  белый узор.    

– Фу,  какой ты некрасивый! – сказал маленький Джек.    

– Что  ж тут удивительного? Я изображал черта, а черт, как известно, некрасив.    

– Геркулес!  Друг мой! – воскликнула миссис Уэлдон, протягивая руку смелому негру.    

– Он  спас и меня, – сказал Дик Сэнд. – Но только не хочет, чтобы об этом  говорили.    

– Спас,  спас… Рано еще говорить о спасении! – ответил Геркулес. – Да если бы  не явился господин Бенедикт и не сказал мне, где вы находитесь, миссис Уэлдон,  мы вообще ничего не могли бы сделать.    

Геркулес  напал на ученого, когда тот, увлекшись преследованием своей драгоценной мантикоры,  углубился в лес, отдалившись от фактории на две мили. Не будь этого, Дик и  Геркулес так и не узнали бы, где работорговец скрывает миссис Уэлдон, и  Геркулесу не пришла бы в голову мысль пробраться в Казонде под видом колдуна.    

Пирога  плыла по течению. Геркулес рассказал миссис Уэлдон все, что произошло со времени  его бегства из лагеря на Кванзе: как он незаметно следовал за китандой, в  которой несли миссис Уэлдон и ее сына; как он нашел раненого Динго и они вместе  добрались до окрестностей Казонде; как он послал Дику записку с Динго, сообщив  в ней, что сталось с миссис Уэлдон; как после неожиданного появления кузена  Бенедикта он тщетно пытался проникнуть в факторию, которую охраняли очень  строго; как, наконец, он нашел способ вырвать пленников из рук ужасного  Хозе-Антонио Альвеца.    

Случилось  это так. Геркулес, по обыкновению, бродил по лесу, следя за всем, что делается  в фактории, готовый воспользоваться любым случаем, чтобы проникнуть за ее  ограду, и вдруг мимо него прошел мганнга – тот самый северный колдун, которого  так нетерпеливо ожидали в Казонде. Напасть на мганнгу, снять с него одежды и  украшения, облачиться в них самому, привязать ограбленного к дереву лианами  так, что сам черт не мог бы распутать узлы, – все это заняло не так уж  много времени. Затем он раскрасил себе тело, беря за образец привязанного  мганнгу. Оставалось только разыграть роль заклинателя дождей, что и удалось блестяще  благодаря поразительной доверчивости дикарей.    

Миссис  Уэлдон обратила внимание на то, что Геркулес не упомянул в своем рассказе о Дике  Сэнде.    

– А  ты, Дик? – спросила она.    

– Я,  миссис Уэлдон? – ответил юноша. – Я ничего не могу рассказать вам.  Последняя моя мысль была о вас, о Джеке!.. Я напрасно пытался порвать лианы,  которыми был привязан к столбу… Вода уже захлестнула меня, поднялась выше  головы… Я потерял сознание… Когда я пришел в себя, то оказался в укромном  уголке в зарослях папируса, а Геркулес заботливо ухаживал за мной…    

– Еще  бы! Я теперь лекарь, знахарь, колдун, волшебник и предсказатель!    

– Геркулес, –  сказала миссис Уэлдон, – вы должны рассказать, как вы спасли Дика.    

– Разве  это я его спас? – возразил великан. – Разве не мог поток, хлынувший в  старое русло, опрокинуть столб и унести с собой Дика? Мне оставалось только  выловить из воды нашего капитана. Впрочем, разве уж так трудно было в темноте  соскользнуть в могилу и, спрятавшись среди убитых, подождать, когда спустят  плотину? Разве трудно было подплыть к столбу, поднатужиться и выдернуть столб  вместе с привязанным к нему капитаном? Нет, это было вовсе не трудно. Кто  угодно мог бы это сделать. Вот хотя бы господин Бенедикт… или Динго! В самом  деле, уж не Динго ли и сделал это?    

Услышав  свое имя, Динго весело залаял.    

Джек,  обняв ручонками большую голову пса и ласково его похлопывая, заговорил с ним:    

– Динго,  это ты спас нашего друга Дика? И тут же покачал голову собаки справа налево и  слева направо.    

– Динго  говорит «нет», – сказал Джек. – Ты видишь, Геркулес, это не он!  Скажи, Динго, а не Геркулес ли спас капитана Дика?    

И  мальчик заставил собаку несколько раз кивнуть головой.    

– Динго  говорит «да»! Он говорит «да»! – воскликнул Джек. – Вот видишь,  значит, это ты?    

– Ай,  ай, Динго, – ответил Геркулес, лаская собаку, – как тебе не стыдно!  Ведь ты обещал не выдавать меня!    

Да,  действительно Геркулес, рискуя собственной жизнью, спас Дика Сэнда! Но из скромности  он долго не хотел признаться в этом. Впрочем, сам он не видел ничего  героического в своем поведении и утверждал, что каждый на его месте поступил бы  точно так же.    

Конечно,  вслед за этим разговор зашел о несчастных товарищах Геркулеса – о Томе, его  сыне Бате, об Актеоне и Остине. Несчастных гнали теперь в область Больших озер.  Геркулес видел их в рядах невольничьего каравана. Он некоторое время шел следом  за караваном, но установить связь с товарищами ему не удалось. Угнали бедняг.  Плохи их дела!    

И по  лицу Геркулеса, только что сиявшему добродушной улыбкой, потекли крупные слезы.  Великан и не пытался скрыть их.    

– Не  плачьте, друг мой, – сказала миссис Уэлдон. – Я верю, бог милостив, и  когда-нибудь мы еще свидимся с ними.    

В  нескольких словах миссис Уэлдон рассказала Дику Сэнду обо всем, что произошло в  фактории Альвеца.    

– Быть  может, – заметила она в заключение, – нам безопаснее было бы  оставаться в Казонде.    

– Значит,  я оказал вам медвежью услугу! – воскликнул Геркулес.    

– Нет,  Геркулес, нет! – возразил Дик Сэнд. – Эти негодяи, несомненно,  постараются заманить мистера Уэлдона в ловушку. Мы должны бежать все вместе и  немедленно, чтобы прибыть на побережье раньше, чем Негоро вернется в  Моссамедес. Там португальские власти возьмут нас под свое покровительство, и  когда Альвец явится за своей сотней тысяч долларов…    

– Он  получит сто тысяч ударов палкой по голове, старый негодяй! – вскричал  Геркулес. – И я никому не уступлю удовольствия заплатить ему сполна по  этому счету!    

О  возвращении миссис Уэлдон в Казонде, конечно, не могло быть и речи.  Следовательно, нужно было непременно опередить Негоро. Дик Сэнд решил приложить  все усилия, чтобы добиться этого.    

Наконец –  то молодому капитану удалось привести в исполнение давно задуманный план:  спуститься по течению реки к океанскому побережью.    

Река  текла на север. Можно было предположить, что она впадает в Конго. В этом случае  вместо Сан-Паоло-де Луанда Дик Сэнд и его спутники очутятся в устье Конго.    

Такая  перспектива нисколько не смущала их, так как в колониях Нижней Гвинеи они,  несомненно, могли рассчитывать на такую же помощь, как и в Сан-Паоло-де-Луанда.    

Дик  рассчитывал совершить это путешествие на плавучем, заросшем травой островке,[66] которые во  множестве плывут по течению африканских рек. Однако Геркулесу во время его скитаний  посчастливилось наткнуться на пирогу. Случай сослужил хорошую службу. Ничего  лучшего и желать было нельзя. Найденная Геркулесом пирога не похожа была на  обычный узкий челнок, на каких туземцы разъезжают по рекам. Это была  вместительная лодка тридцати футов в длину и четырех в ширину; эти лодки  рассчитаны на несколько гребцов, и как быстро они несутся под ударами весел на  просторе больших озер. Миссис Уэлдон и ее спутники удобно разместились в  пироге. Быстрое течение легко несло ее вниз по реке, и достаточно было одного  кормового весла, чтобы ею управлять.    

Вначале  Дик решил плыть только по ночам, чтобы не попасться на глаза туземцам. Но если  ехать только двенадцать часов из двадцати четырех, продолжительность  путешествия возрастет вдвое. Тогда Дику пришла на ум счастливая мысль:  замаскировать пирогу навесом из травы. Этот навес опирался на длинные шесты,  выступавшие впереди носа и позади кормы. Трава, свисая до самой воды, скрывала  даже кормовое весло. Замаскированная пирога казалась обыкновенным плавучим  островком. Она могла плыть и днем, не привлекая ничьего внимания. Навес над  пирогой обманывал даже птиц – красноклювых чаек, «архингов» с черным оперением,  белых и серых зимородков, – они садились на него, чтобы поклевать  зернышек.    

Зеленый  навес не только маскировал пирогу, но и защищал пассажиров от палящего солнца.  Такое плавание не было очень утомительным, но оно все же было опасным.    

Путь до  океана предстоял долгий, и на всем. его протяжении нужно было добывать пропитание  для пяти человек. Надо было охотиться на берегах реки, так как одна рыбная  ловля не могла прокормить беглецов. А между тем Дик Сэнд располагал только  одним ружьем, которое унес с собой во время бегства Геркулес, и очень небольшим  запасом зарядов; каждый патрон был на счету. Но Дик не хотел тратить зря ни  одного выстрела. Быть может, укрываясь в лодке под навесом и высунув дуло ружья,  удастся стрелять более метко, как охотнику, притаившемуся в засаде.    

Пирога  плыла по течению со скоростью не менее двух миль в час. Дик Сэнд полагал, что  за сутки она пройдет около пятидесяти миль. Но быстрое течение требовало от  рулевого неустанной бдительности, чтобы огибать препятствия: подводные камни,  мели и стволы деревьев. К тому же такая стремительность течения наводила на  мысль, что впереди могли оказаться пороги и водопады, весьма часто  встречающиеся на африканских реках.    

Дик  Сэнд, которому радость свидания вернула силы, принял на себя командование и  занял место на носу пироги. Сквозь щели в травяном навесе он следил за  фарватером реки и успевал давать указания Геркулесу, управлявшему кормовым  веслом.    

Миссис  Уэлдон лежала на подстилке из сухих листьев посреди пироги. Кузен Бенедикт,  хмурый и недовольный сидел у борта, скрестив на груди руки. Временами он  машинально подносил руку к переносице, чтобы поднять на лоб очки… которых у  него не было. Он с грустью вспоминал драгоценную коллекцию и энтомологические  заметки, оставшиеся в Казонде. Разве поймут дикари, какое сокровище досталось  им! Когда взгляд его случайно останавливался на Геркулесе, ученый недовольно  морщился, ибо до сих пор не мог простить великану, что тот осмелился помешать  ему преследовать мантикору.    

Маленький  Джек понимал, что шуметь нельзя, но так как никто не запрещал ему двигаться,  он, подражая своему другу Динго, ползал на четвереньках по всей пироге.    

В  продолжение двух первых дней плавания путешественники питались теми запасами, какие  Геркулес собрал перед отъездом. Дик Сэнд только по ночам останавливал пирогу,  чтобы дать себе несколько часов отдыха. Но он не высаживался на берег: Дик не  хотел рисковать без нужды и твердо решил выходить на сушу лишь в тех случаях,  когда необходимо будет пополнить запас провизии.    

Пока что  плавание по течению неизвестной реки не ознаменовалось никакими происшествиями.  Ширина реки в среднем не превышала ста пятидесяти футов. По течению двигалось  несколько плавучих островков, но, так как плыли они с той же скоростью, что и  пирога, можно было не опасаться столкновений, если только их не остановит  какая-нибудь преграда.    

Берега  казались безлюдными; эта часть территории Казонде, очевидно, была мало населена.  Пирога плыла среди двух рядов зарослей, где, блистая яркими красками, теснились  ласточник, шпажник, лилии, ломонос, бальзаминовые и зонтичные растения, алоэ,  древовидные папоротника, благоухающие кустарники – несравненная по красоте  кайма. Иногда опушка леса подступала к самой реке. Вода омывала копаловые деревья,  акации с жесткой листвой, «железные деревья» – баугинии, у которых ствол с  северной, наветренной стороны, словно мехом, оброс лишайниками; смоковницы,  которые, как манговые деревья, поднимались на воздушных корнях, похожих на  сваи, и много других великолепных деревьев склонялось над рекой. Деревья-исполины,  вздымающиеся вверх на сто футов, переплетаясь ветвями, покрывали реку сводом,  непроницаемым для солнечных лучей. Кое-где лианы перекидывали с берега на берег  свои стебли, образуя висячие мосты. Двадцать седьмого июня путешественники  увидели, как по такому мостику переправлялась стая обезьян. Животные,  сцепившись хвостами, образовали живую цепь на случай, если мост не выдержит их  тяжести. Зрелище это привело в восторг маленького Джека.    

Обезьяны  принадлежали к породе маленьких шимпанзе, которых в Центральной Африке называют  «соко», и отличались довольно противной мордой: низкий лоб, светло-желтые щеки,  высоко поставленные уши. Они живут стаями по десятку, лают как собаки и внушают  страх туземцам, потому что, случается, похищают детей, царапают и кусают их.  Проходя по мостику из лиан, они и не подозревали, что под кучей трав, гонимой  течением, находится маленький мальчик, из которого они сделали бы для себя  забаву. Значит, маскировка, придуманная Диком Сэндом, была хорошо сделана, если  даже эти зоркие животные были введены в заблуждение.    

В тот же  день под вечер пирога внезапно остановилась.    

– Что  случилось? – спросил Геркулес, бессменно стоявший у рулевого весла.    

– Запруда, –  ответил Дик Сэнд. – Но запруда естественная.    

– Разрушим  ее, Дик? – спросил Геркулес.    

– Да,  Геркулес. Придется действовать топором. Запруда, очевидно, крепкая – на нее  наткнулось несколько плавучих островков, и она устояла.    

– Что  ж, за дело, капитан! – сказал Геркулес, переходя на нос пироги.    

– Запруду  образовала трава «тикатика», гибкие стебли которой и длинные глинцевитые листья,  переплетаясь, спрессовываются в плотную массу, похожую на войлок. По такому  сплетению трав можно переправиться через реку, как по мосту, если не бояться  увязнуть по колено в этом травяном настиле. Поразительной красоты лотосы цвели  на поверхности этой запруды.    

Уже  стемнело, и Геркулес без риска мог выбраться из лодки. Ловко орудуя топором, он  менее чем за два час перерубил посередине сплетение трав. Запруда распалась,  течение медленно отнесло к берегам обе ее части, и пирога снова поплыла вниз по  реке.    

Следует  ли об этом говорить? Большой ребенок, кузен Бенедикт сначала надеялся, что  Геркулесу не удастся одолеть преграду и лодка застрянет. Плавание по реке казалось  ученому нестерпимо скучным. Он с сожалением вспоминал факторию Альвеца, свою  хижину и драгоценную жестяную коробку с коллекциями. Он был так несчастен, что  всем стало жалко его. В самом деле, ни одного насекомого! Ни единого!    

Какова  же была радость кузена Бенедикта, когда Геркулес, которого он считал своим «учеником»,  принес ему какое-то безобразное насекомое, найденное в запруде на стебле  «тикатика». Странное дело: Геркулес, казалось был чем-то смущен, передавая свой  подарок ученому.    

Кузен  Бенедикт осторожно зажал насекомое между большим и указательным пальцами и  поднес его к самым глазам, с тоской вспомнив о лупе и очках, – как бы они  ему пригодились сейчас!    

Вдруг  ученый взволнованно крикнул:    

– Геркулес!  Геркулес! Ты заслужил полное прощение. Кузина Уэлдон! Дик! Это единственное в  своем роде насекомое и к тому же, несомненно, африканское! Уж этого-то никто не  посмеет отрицать.    

– Значит,  это действительно ценная находка? – спросила миссис Уэлдон.    

– Вы  сомневаетесь в этом?! – вскричал кузен Бенедикт. – Насекомое, которое  нельзя отнести ни к жестокрылым, ни к сетчатокрылым, ни к перепончатокрылым.  Насекомое, которое не принадлежит ни к одному из десяти известных науке  отрядов… Пожалуй, можно было бы отнести его к группе паукообразных!..  Насекомое, очень похожее на паука! Насекомое, которое было бы пауком, если бы у  него было восемь лапок, и которое все-таки остается насекомым, так как у него  только шесть лапок. Ах, друзья мои, мог ли я ждать такого счастья?! Несомненно,  мое имя войдет в науку! Это насекомое мое будет названо «Hexapodes Benedictus».[67]    

Радость  ученого была так велика, что, оседлав своего любимого конька, он совершенно забыл  о всех перенесенных и еще предстоящих испытаниях. Миссис Уэлдон и Дик от души поздравили  его с находкой.    

Между  тем пирога продолжала плыть по темной реке. Ночную тишину нарушали только возня  гиппопотамов и шуршание крокодилов, ползавших по берегу.    

Над  верхушками деревьев взошла полная луна. Мягкий свет ее проник сквозь щели в навесе  и озарил внутренность пироги.    

Вдруг на  правом берегу послышался какой-то глухой шум, как будто в темноте заработало  одновременно несколько насосов. Это большое стадо слонов, досыта наевшись за  день волокнистых стеблей растений, перед сном пришло на водопой. Хоботы их  поднимались и опускались с равномерностью механизма. Казалось, громадные  животные намерены были осушить всю реку.    

 ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ.  Разные события    

     

Следующие  восемь дней пирога продолжала спускаться по течению. Ничего примечательного за  эти дни не произошло. На протяжении многих миль река протекала среди  великолепных лесов. Затем леса кончились, и вдоль обоих берегов потянулись  нескончаемые джунгли.    

И эта  местность также казалась безлюдной. Дик Сэнд, разумеется, нисколько не был этим  огорчен. Зато кругом было великое множество животных. По берегам проносились  зебры, из зарослей выходили лоси и очень грациозные антилопы «камы». Вечером  эти мирные животные исчезали, уступая место леопардам и львам, оглашавшим  воздух грозным рычаньем и ревом. Однако беглецы до сих пор не имели столкновений  ни с речными, ни с лесными хищниками.    

Каждый  день, чаще всего в послеобеденные часы, Дик направлял пирогу к тому или другому  берегу, причаливал и высаживался на землю.    

Маленькому  отряду приходилось возобновлять запась продовольствия. В этих диких местах  нельзя было рассчитывать ни на фрукты, ни на маниоку, ни на сорго, ни на маис,  которые составляют главную пищу туземцев Вернее, все это росло здесь, но в  диком виде, и было не пригодно для еды. Дик Сэнд вынужден был охотиться, хотя  звуки выстрелов могли привлечь внимание туземцев.    

Путешественники  добывали огонь, вращая с большой скоростью деревянную палочку в углублении,  сделанном в сухой ветви смоковницы. Этот способ они заимствовали у дикарей; говорят,  однако, что таким же способом добывают огонь и некоторые гориллы. На костре  жарили мясо антилопы или лося, заготовляя пищу впрок, сразу на несколько дней.    

Четвертого  июля Дику удалось одним выстрелом уложить на месте каму, которая дала им  изрядный запас мяса. Это было животное длиною в пять футов, с большими  загнутыми назад рогами, с рыжеватой шерстью, усеянной блестящими пятнышками, и  белым брюхом. Мясо его все беглецы признали превосходным.    

Из – за  ежедневных остановок для ночного отдыха и охоты пирога к восьмому июля прошла в  общей сложисти лишь около ста миль. Однако проехать в Центральной Африке сто  миль – дело немалое. Дик уже начинал задумываться, куда заведет их эта река,  казавшаяся бесконечно длинной. До сих пор она вобрала в себя лишь несколько  мелких притоков, и незаметно было, чтобы она сколько-нибудь расширилась.  Сначала река текла прямо на север, но теперь она повернула на северо-запад.    

Река  тоже доставляла путникам свою долю пищи. Вместо удочек они забрасывали длинную  лиану, а вместо крючка привязывали на конце лианы колючку. Так они ловили санджику  – мелкую рыбешку, очень нежную на вкус, которая долго сохраняется в копченом  виде, довольно вкусных черных «узаков», «монндесов», с крупной головой и  жесткой щетиной вместо зубов, маленьких «дагала», любящих проточную воду и  принадлежащих к породе сельдей, – они напоминают уклеек, которые ловятся в  Темзе.    

Девятого  июля днем мужество Дика Сэнда подверглось новому испытанию. Юноша был один на  берегу. Он подстерегал каму, рога которой виднелись над зарослью кустарника.  Как только он выстрелил, откуда ни возьмись, в тридцати шагах от него, выскочил  другой и очень страшный охотник. Он явился за своей добычей и, видимо, не  собирался ее уступать.    

Это был  огромный лев, по меньшей мере пяти футов ростом, из той породы, которую туземцы  называют «карамо», – они совсем не похожи на так называемых «ньясских  львов», лишенных гривы. Одним прыжком лев очутился возле камы, подстреленной  Диком Сэндом. С жалобным криком бедное животное судорожно забилось под  когтистыми лапами грозного хищника.    

Ружье  Дика Сэнда было разряжено. Прежде чем юноша успел заложить новый заряд, лев  заметил его.    

У Дика  хватило самообладания остановиться на месте, не делая ни малейшего движения. Он  вспомнил, что в такие моменты полная неподвижность бывает иногда спасительна.  Он не пытался ни бежать, ни перезарядить ружье.    

Налитые  кровью кошачьи глаза льва неотступно следили за ним. Хищник, казалось, не знал,  какую добычу предпочесть: ту ли, что билась под его лапой, или ту, что стояла  неподвижно. Если бы кама не извивалась под когтями льва, Дику Сэнду пришел бы  конец.    

Так  прошли долгие две минуты. Лев смотрел на Дика Сэнда, а Дик Сэнд смотрел на  льва, даже не моргая.    

Наконец  лев сделал выбор. Мощным движением он схватил в пасть еще живую, трепещущую  каму и унес ее, как собака уносит зайца; Дик видел, как бил по кустам его  жесткий хвост, как лев исчез в густой чаще леса.    

Из  осторожности Дик стоял неподвижно еще несколько секунд, потом вернулся к своим  спутникам; он ничего не сказал им об опасности, от которой он спасся благодаря  своему хладнокровию. Если бы беглецы не плыли по быстрой реке, а пробирались по  равнинам и лесам, где водятся такие хищники, то, быть может, ни одного из  потерпевших крушение на «Пилигриме» уже не было бы в живых.    

Нигде не  было видно людей. Края эти казались необитаемыми. Но не всегда они были такими.  В иных местах, где берега были отлогими, попадались следы деревень. Опытные  путешественники, не раз посещавшие эту область Африки, как Давид Ливингстон,  безошибочно угадали бы это. Бросив взгляд на высокие живые изгороди,  сохранившиеся дольше соломенных хижин, на одиноко растущую за оградой священную  смоковницу, он сразу признал бы, что здесь было когда-то селение. По обычаю  многих африканских племен, после смерти вождя жители покидают свою деревню и  переселяются на новое место.    

Возможно  также, что здесь, как и в других областях Центральной Африки, жили племена,  которые не строят домов, но селятся в ямах, вырытых в земле. Эти дикари стоят  на самой низкой ступени развития человечества, они выходят из своих жилищ  только по ночам, как хищники из берлог, и так же, как с хищниками, встреча с  ними очень опасна.    

Дик Сэнд  не сомневался, что жители этих мест людоеды. Раза три-четыре ему попадались на  лесных полянах в золе угасшего костра обгоревшие кости человеческого скелета –  объедки ужасного пиршества. Случай мог привести этих людоедов на берег реки как  раз в то время, когда Дик Сэнд там охотился. Поэтому он высаживался на сушу как  можно реже и всякий раз брал с Геркулеса слово, что при малейшей тревоге, не  дожидаясь его возвращения, он тотчас же отчалит от берега. Геркулес давал  требуемое обещание, но все время, что Дик Сэнд находился на берегу, очень  тревожился, и ему стоило больших усилий скрывать свое беспокойство от миссис  Уэлдон.    

Вечером  10 июля Дику Сэнду и Геркулесу пришлось пережить несколько тяжелых минут. На  правом берегу реки вдали показался ряд свайных построек. Река расширялась там,  образуя небольшую бухту. В этой бухте виднелись сваи помоста, на котором стояло  около тридцати хижин. Течение несло пирогу прямо на сваи, и лодка должна была  проплыть между ними. Уклониться в сторону не было возможности, так как у левого  берега реки нельзя было пробраться – там из воды торчали камни.    

Деревня  была обитаемой. Над тихой рекой разносилось пение, подобное волчьему вою. В  нескольких хижинах светились огоньки. Если бы оказалось, как это часто бывает,  что дикари протянули сети между сваями, то положение путешественников стало бы  критическим: пирога запуталась бы в сетях, а пока бы ее высвобождали, вся  деревня поднялась бы на ноги.    

Понизив  голос до шепота, Дик Сэнд, стоя на носу, подавал команду, лавируя так, чтобы  лодка не наткнулась на эти осклизлые столбы. Ночь была светлая. Это облегчало  управление пирогой, но и заметить ее было легче в такую ночь… Настала страшная  минута. На помосте, над самой водой, сидели два туземца. Увлекаемая течением,  пирога должна была пройти как раз под ними, и нельзя было свернуть в сторону –  проход был очень узкий. Туземцы не могли не заметить лодку. Что, если они  поднимут тревогу и разбудят все селение?    

Всего  какая-нибудь сотня футов отделяла пирогу от свай, и вдруг туземцы всполошились  и заговорили громко. Один из них вскочил и указал другому на спускающийся по  течению «плавучий островок», который грозил изодрать в клочья только что  поставленные ими сети из лиан.    

Тотчас  же оба начали поспешно вытаскивать сети из воды и громкими криками призывали на  помощь соплеменников.    

Несколько  дикарей выбежали из своих хижин и, бросившись на помост, подняли невообразимый  крик.    

Зато в  пироге царила полная тишина, если не считать приказаний, которые шепотом отдавал  Дик Сэнд; полная неподвижность, если не считать чуть заметных движений, какими  Геркулес управлял рулевым веслом. Маленький Джек сжимал ручонками пасть Динго,  чтобы тот не залаял, и пес лишь глухо ворчал; вода с тихим плеском набегала на  сваи. А на помосте царила дикая сумятица и раздавались злобные вопли дикарей.  Если они успеют убрать свои сети до того, как пирога войдет в проход между  сваями, все кончится благополучно. Если нет – пирога застрянет и тогда всем ее  пассажирам грозит гибель. Ни остановить пирогу, ни изменить направления  движения Дик Сэнд не мог: сваи стеснили реку, и она неслась в этом месте с  необычайной стремительностью.    

Пирога  вступила под помост, и как раз в эту секунду – о счастье! – дикари  последним усилием вытащили свои сети из воды. Но тут травяной навес пироги  зацепился за сваю, и вся правая сторона его мгновенно была сорвана.    

Один из  дикарей громко вскрикнул. Успел ли он разглядеть, что скрывалось под навесом?  Предупредил ли он своим криком соплеменников? Это было более чем вероятно.    

Но как  бы там ни было, Дик Сэпд и его товарищи находились уже вне пределов досягаемости.  Поток мчал их вперед, и скоро огни свайной деревни скрылись из виду.    

– Держать  к левому берегу! – скомандовал на всякий случай Дик Сэнд.    

– Подводных  камней больше нет!    

– Есть  держать к левому берегу! – повторил Геркулес и круто повернул пирогу.    

Дик Сэнд  перешел на корму и, обернувшись назад, стал пристально вглядываться в освещенную  луной поверхность воды. Однако ничего подозрительного он не заметил. Ни одна  лодка не преследовала их. Вероятнее всего, у дикарей не было пирог.    

Настал  день, а дикари не показывались ни на берегу, ни на реке. Однако из осторожности  Дик Сэнд продолжал вести пирогу вдоль левого берега.    

В  течение следующих четырех дней, с одиннадцатого по четырнадцатое июля, путешественники  начали замечать, что вид местности очень изменился. Перед их глазами был теперь  не только пустынный край, но самая настоящая пустыня, вроде той пустыни  Калахари, которую Ливингстон исследовал во время первого своего путешествия.  После радовавших взор плодородных долин в верховьях реки эта голая равнина  казалась особенно угрюмой.    

А река  все тянулась вдаль бесконечной голубой лентой и, по всей видимости, должна была  впадать в Атлантический океан.    

В этих  бесплодных местах нелегко было добывать пропитание для пяти человек. От старых  запасов продовольствия не осталось и следа. Рыбная ловля давала мало, охота  больше ничего не давала. Антилопы и другие травоядные животные здесь не  водились, для них не нашлось бы никакого корма, а без них и хищникам тут нечего  было делать.    

Поэтому  по ночам уже не слышно было ставшего привычным рычания львов. Ночную тишину  нарушали толь ко лягушачьи концерты, которые Камерон сравнивает с шумами, раздающимися  на кораблестроительной верфи, когда там конопатят, бурят и заклепывают морские  суда.    

Плоская,  безлесная, выжженная солнцем равнина тянулась по обоим берегам реки вплоть до  отдаленных холмов, замыкавших горизонт на востоке и западе. На этой равнине рос  только молочайник, по не та его разновидность, из которой добывается мучнистая  масса, кассава, а молочайник, дающий лишь негодное в пищу масло.    

Дик Сэнд  не знал, что и делать с продовольствием, но тут Геркулес напомнил ему, что туземцы  употребляют в пищу молодые побеги папоротника и мякоть, содержащуюся в стеблях  папируса. Сам Геркулес не раз утолял таким образом свой голод, когда он  пробирался по лесам вслед за китандой миссис Уэлдон. К счастью, папоротник и  папирус в изобилии росли по берегам реки. Сладкая сердцевина папируса  понравилась всем путешественникам, а маленькому Джеку в особенности.    

Однако  это кушанье не отличалось особо питательными свойствами, и если бы не помощь  кузена Бенедикта, путешественникам пришлось бы плохо. Со времени находки  «шестинога Бенедикта», которая должна была обессмертить его имя, энтомолог  снова обрел бодрость и хорошее расположение духа. Спрятав насекомое в надежное  место – в тулью своей шляпы, кузен Бенедикт пользовался каждой стоянкой у  берега, чтобы продолжать свои исследования. Однажды, шаря в высокой траве, он  спугнул какую-то птичку, заинтересовавшую его своим оперением.    

Дик Сэнд  хотел было застрелить ее, но ученый закричал:    

– Не  стреляйте, Дик! Не стреляйте! Все равно одной этой птички не хватит на пять  человек.    

– Но  зато хватит одному Джеку, – возразил Дик Сэнд, вторично прицеливаясь в  птичку, которая не спешила улететь.    

– Нет!  Нет! – воскликнул кузен Бенедикт. – Не стреляйте. Это «наводчица»,  она укажет нам место, где много меду.    

Дик Сэнд  опустил ружье – ведь несколько фунтов меду ценнее, чем одна птичка. Вместе с  кузеном Бенедиктом он пошел за птичкой, которая, то взлетая, то опускаясь на  землю, словно приглашала охотников следовать за собой. Им не пришлось далеко  ходить: среди зарослей молочайника они увидели старый дуплистый пень, вокруг  которого с жужжанием носились пчелы.    

Кузену  Бенедикту не хотелось лишать этих перепончатокрылых «плода их трудов», как он  выразился. Но Дик держался на этот счет другого мнения. Он зажег охапку сухой  травы, выкурил пчел из улья и набрал изрядное количество меда. Затем,  предоставив птичке-«наводчице» поживиться пчелиными личинками, составлявшими ее  долю добычи, он вместе с кузеном Бенедиктом вернулся к пироге.    

Мед  встретили с восторгом, но в конце концов этого было мало, и путники очень  страдали от голода, пока 12 июля, причалив пирогу к берегу, они не увидели, что  вся земля, как ковром, устлана саранчой. Здесь было много миллиардов этих  насекомых, которые в два, а местами даже в три слоя покрывали траву и кусты.  Кузен Бенедикт сейчас же вспомнил, что туземцы употребляют саранчу в пищу.  Путешественники тотчас бросились собирать ее и набрали так много этой «манны  небесной», что можно было нагрузить десять лодок. Поджаренная на слабом огне, саранча  представляла собой кушанье, которое пришлось бы по вкусу даже менее голодным  людям. Правда, кузен Бенедикт вздыхал, но все же ел и, несмотря на свои вздохи,  съел немало саранчи.    

Где же  конец этой длинной веренице физических и нравственных испытаний? Правда, плыть  по течению быстрой реки было не так утомительно, как странствовать по лесам в  поисках «гациенды» Гэрриса. Но все же палящий зной днем, влажные туманы ночью и  непрестанные нападения москитов вконец измучили их. Да, пора было уже добраться  до цели. И, однако, Дик не видел еще конца этому путешествию. Сколько времени  еще продлится плавание? Неделю, месяц? Никто не мог подсказать ответа на этот  вопрос. Если бы река действительно текла на запад, течение ее принесло бы  путешественников прямо к португальским поселениям, расположенным на побережье  Анголы. Дик Сэнд надеялся, что так и случится; но река текла скорее к северу, и  вполне возможно было, что она еще очень не скоро доставит их к берегу океана.    

Дик Сэнд  был крайне обеспокоен, как вдруг утром 14 июля направление реки внезапно изменилось.  Маленький Джек находился на носу лодки и глядел сквозь травяной навес, –  на горизонте показалось большое водное пространство.    

– Море! –  закричал мальчик.    

При этих  словах Дик Сэнд встрепенулся и подошел к Джеку.    

– Море? –  повторил он. – Нет еще, но по крайней мере большая река, она течет на  запад, а наша река была только ее притоком. Может быть, это сам Заир?    

– Да  услышит тебя бог, Дик! – отозвалась миссис Уэлдон.    

Да, если  это был Заир, или Конго, который Стенли открыл через несколько лет, то оставалось  бы только плыть по его течению до самого устья, чтобы достичь португальских  поселений, расположенных там. Дик Сэнд надеялся, что так и будет, и у него были  основания это думать.    

Пятнадцатого,  шестнадцатого, семнадцатого и восемнадцатого июля пирога плыла по серебристой  поверхности широкой реки. Ее берега уже не были так бесплодны. Но Дик Сэнд продолжал  соблюдать осторожность. По-прежнему навес из трав укрывал пирогу, и казалось,  что по течению плывет не лодка, а небольшой плавучий островок.    

Еще  несколько дней – и настанет конец бедствиям пассажиров «Пилигрима»! За это  время каждый из них проявил немало самоотверженности и геройства и заслуживал  признательности; если Дик Сэнд не признавал, что его доля была здесь самой  большой, то это признавали его друзья, и можно было не сомневаться, что миссис  Уэлдон позаботится о нем.    

Но 18  июля ночью произошло событие, которое чуть не стоило всем жизни, могло бы гибельно  отразиться на всех, лишить их всякой надежды на спасение.    

Около  трех часов пополуночи вдалеке послышался какой-то глухой шум. Дик встревожился  и никак не мог себе уяснить, что производит этот шум. Не желая будить миссис  Уэлдон, Джека и кузена Бенедикта, которые спали, лежа под навесом, он вызвал  Геркулеса на нос лодки и попросил его хорошенько прислушаться.    

Ночь  была тихая. В воздухе не ощущалось ни малейшего дуновения.    

– Это  шум моря! – сказал Геркулес, и глаза его засверкали от радости.    

– Нет, –  возразил Дик Сэнд, покачав головой, – это не море.    

– Что  же это? – спросил Геркулес.    

– Дождемся  утра, узнаем. А пока что будем настороже.    

Геркулес  вернулся на корму к своему веслу, а Дик Сэнд остался на носу лодки. Он напряженно  прислушивался. Шум все усиливался. Вскоре он превратился в отдаленный рев.    

День  настал сразу, почти без зари. На расстоянии полумили вниз по течению над рекой  в воздухе парило нечто вроде облака. Но то не был туман, и Дик Сэнд понял это,  когда при первых же лучах солнца, пересекая это облако, с одного берега на  другой перекинулась великолепная радуга.    

– К  берегу! – во весь голос крикнул Дик Сэнд, и голос его разбудил миссис  Уэлдон. – Впереди водопад! Это облако не что иное, как водяные брызги! К  берегу, Геркулес!    

Дик Сэнд  не ошибался. Русло реки внезапно обрывалось отвесной стеной высотой в сто  футов, и река низвергалась с нее стремительным, величественным водопадом. Еще  полмили, и пирога была бы увлечена в пропасть.    

 ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ.  «С. В.»    

     

Геркулес  мощным ударом весла направил лодку к левому берегу. По счастью, скорость течения  пока еще не увеличилась, так как русло реки почти до самого водопада сохраняло  тот же пологий уклон. Лишь в трехстах – четырехстах футах от водопада дно круто  обрывалось, и река с неукротимой силой несла к обрыву свои воды.    

На левом  берегу темнел густой, девственный лес. Ни один луч света не проникал сквозь  сплошную завесу его листвы. Дик Сэнд с ужасом смотрел на эту землю, где жили  людоеды; теперь путешественникам предстояло идти пешком вдоль берега, так как  нечего было и думать перетащить пирогу волоком, в обход водопада. Это было не  по силам маленькому отряду.    

Какой  жестокий удар для измученных людей, которые надеялись не сегодня завтра прибыть  в португальские поселения, расположенные в устье реки!    

Пирога  уже подходила к левому берегу. По мере того как она приближалась к земле, Динго  проявлял все большее беспокойство.    

Дик Сэнд  – он был всегда настороже, ведь опасности грозили со всех сторон, – не  спускал глаз с собаки и спрашивал себя: не скрываются ли в чаще леса дикари или  хищные звери? Но вскоре он понял, что не это беспокоит Динго.    

– Смотрите,  Динго как будто плачет! – воскликнул маленький Джек.    

И он  обвил ручонками шею умного пса.    

Но Динго  вырвался из объятий мальчика и прыгнул в воду. Прежде чем пирога коснулась  берега, он уже успел скрыться в высокой траве.    

Дик Сэнд  и миссис Уэлдон переглянулись, не зная, что подумать. Через несколько секунд  пирога мягко врезалась носом в зеленую толщу водорослей. Вспугнутые  приближением людей, с резким криком взлетели в воздух несколько зимородков и  снежно-белых цапель. Геркулес крепко привязал пирогу к стволу склонившейся над  водой мангиферы, и все путешественники вышли на берег.    

В лесу  не было тропинок, и, однако, примятая во многих местах трава свидетельствовала  о том, что здесь недавно прошли люди или были звери.    

Дик Сэнд  с заряженным ружьем и Геркулес с топором пошли впереди отряда. Не прошли они и  десяти шагов, как натолкнулись на Динго. Умная собака, опустив нос к земле, с  отрывистым лаем бежала по какому-то следу. Что-то непонятное толкнуло ее к  берегу и теперь вело в глубь леса. Это было всем ясно.    

– Внимание! –  сказал Дик Сэнд. – Миссис Уэлдон, возьмите Джека за руку! Господин Бенедикт,  не отставайте, пожалуйста! Геркулес, будь наготове!    

Динго  часто оборачивался и отрывисто лаял, точно просил людей поторопиться. Вскоре он  остановился у старой смоковницы.    

Под  смоковницей ютилась ветхая, покосившаяся набок лачуга. Динго жалобно завыл.    

– Эй,  кто здесь? – крикнул Дик Сэнд.    

Он вошел  внутрь хижины.    

Миссис  Уэлдон и остальные последовали за ним.    

На  земляном полу были разбросаны побелевшие кости.    

– Здесь  умер человек! – сказала миссис Уэлдон.    

– И  Динго знал этого человека! – подхватил Дик Сэнд. – Наверное, это был  его хозяин! Глядите, глядите!    

Дик Сэнд  указал пальцем на ствол смоковницы, заменявший четвертую стену лачуги.    

Кора на  ней была счищена, и на дереве виднелись две большие полустершиеся красные  буквы.    

Динго  уперся лапами в дерево и как будто указывал на эти буквы путешественникам.    

– «С»  и «В»! – воскликнул Дик Сэнд. – Две буквы, которые Динго узнает среди  всех букв алфавита. Те самые буквы, какие выгравированы на его ошейнике!    

Юноша  вдруг умолк. Нагнувшись к земле, он поднял лежавшую в углу небольшую, всю  позеленевшую медну коробку.    

Когда он  открыл коробку, из нее выпал клочок бумаги. Дик Сэнд прочел следующее:    

     

«Здесь…  в 120 милях от берега океана… 3 декабря 1871 года… меня смертельно ранил и ограбил  мой проводник Негоро… Динго!.. ко мне…    

С.  Вернон»    

     

Записка  разъясняла все. Французский путешественник, Самюэль Вернон, отправившийся  исследовать Центральную Африку, взял в проводники Негоро. Крупная сумма денег,  которую путешественник имел при себе, пробудила алчность негодяя португальца.  Он решил завладеть деньгами. Самюэль Вернон, добравшись до берега Конго  остановился в этой хижине. Негоро смертельно ранил его и, ограбив, бежал в  португальские владения. Но там Негоро арестовали, как агента работорговца  Альвеца; в Сан-Паоло-де-Луанда его судили и приговорили к пожизненному  заключению в одной из каторжных тюрем колонии. Дальнейшее известно: он ухитрился  бежать с каторги, пробрался в Новую Зеландию и там поступил коком на  «Пилигрим», к несчастью тех, кто плыл на этом корабле.    

Но что  произошло в хижине после преступления? Это нетрудно было угадать. Несчастный  Вернон перед смертью успел написать записку, обличавшую убийцу. Он спрятал ее в  коробку, где раньше хранил деньги, украденные Негоро. Последним усилием он  начертал кровью свои инициалы на дереве. Динго, вероятно, немало дней просидел  перед этими двумя буквами и научился распознавать их среди всех других букв  алфавита. Наконец, поняв, что хозяин никогда больше не встанет, Динго побрел на  берег океана, где его и нашел капитан «Вальдека», и, наконец, попал на  «Пилигрим», где он снова встретился с Негоро! А прах путешественника тем временем  истлевал в дебрях Африки, и все забыли о погибшем, кроме его верной собаки.  Видимо, события происходили именно так, как и представлял себе Дик Сэнд. Юноша  уже собрался было вместе с Геркулесом предать погребению останки несчастного  Самюэля Вернона, как вдруг Динго с неистовым лаем выбежал из хижины.    

Тотчас  же вслед за этим снаружи донесся ужасный крик. Очевидно, Динго напал на  кого-то.    

Геркулес  бросился за ним. Когда Дик Сэнд и все остальные выбежали из хижины, они увидели  на земле какого-то человека, который отбивался от вцепившейся ему в горло  собаки.    

Это был  Негоро.    

Приближаясь  к устью Конго, где он собирался сесть на отправляющийся в Америку пароход,  португалец оставил свой эскорт и один пошел к месту, где он убил доверившегося  ему Вернона.    

Но у  него были свои причины вернуться сюда, и все поняли, какие, увидев в  свежевырытой яме у подножия смоковницы несколько горстей французских золотых  монет. Очевидно, после убийства Самюэля Вернона он закопал в землю украденные  деньги, с тем чтобы когда-нибудь вернуться за ними. Но в тот момент, когда  португалец собрался воспользоваться плодами своего преступления, Динго вцепился  ему в горло. Негоро удалось вытащить из-за пояса нож, и он с силой всадил его в  грудь собаки как раз в тот момент, когда Геркулес подбежал к нему с возгласом:    

– Ах,  негодяй! Наконец-то я могу удавить тебя своими собственными руками!    

Но  вмешательства Геркулеса не понадобилось: небесное правосудие покарало  преступника в том месте, где он совершил злодеяние. Динго, истекая кровью, из  последних сил сжал челюсти – и португалец перестал дышать; затем верный пес  ползком добрался до того места, где был убит Самюэль Вернон, и там умер.    

Геркулес  закопал в землю останки путешественника, и в той же могиле похоронили оплакиваемого  всеми Динго.    

Негоро  не было больше в живых. Но туземцы, сопровождавшие его от Казонде, должны были  находиться где-то неподалеку. Видя, что португалец не возвращается, эти люди,  несомненно, отправятся искать его по берегу реки. Это была серьезная опасность  для путешественников.    

Дик Сэнд  и миссис Уэлдон посовещались о том, что делать дальше. Действовать нужно было  немедленно, не теряя ни минуты. Для всех стало ясно, что большая река, к  которой они приблизились, была именно Конго, которую туземцы называют Коанго,  или Икуто-йя-Конго; под одной широтой ее именуют также Заиром, под другой –  Луалабой. Это была та самая великая артерия Центральной Африки, которой герой  Стенли присвоил славное имя «Ливингстон», но географам, быть может, следовало  бы заменить это имя именем самого Стенли.    

Но если  не оставалось никаких сомнений, что это Конго, то в записке, оставленной Самюэлем  Верноном, было указано, что устье реки находится на расстоянии ста двадцати  миль от этого места. К несчастью, дальше нельзя было передвигаться по воде –  никакая лодка не прошла бы через водопад, – вероятно, это были водопады  Нгама. Надо было пройти пешком по берегу милю или две и, миновав водопад,  построить плот и снова пуститься вниз по течению.    

– Остается  решить, – сказал Дик Сэнд, – по какому берегу мы пойдем: по левому,  где мы сейчас находимся, или по правому. И тот и другой небезопасны, миссис  Уэлдон, – приходится остерегаться туземцев. Но все-таки мне кажется, что  нам лучше было бы переправиться на другой берег. Там по крайней мере нам не  грозит встреча с эскортом Негоро.    

– Хорошо,  переправимся на правый берег, – сказала миссис Уэлдон.    

– Но  есть ли там дороги? – продолжал рассуждать вслух Дик Сэнд. – Негоро  пришел по левому берегу, – надо полагать, что это более удобное сообщение  с устьем реки. Впрочем, я проверю. Прежде чем мы все вместе переправимся на  правый берег, я пойду один на разведку. Надо узнать, можно ли спуститься по  реке ниже водопада.    

И Дик  Сэвд сразу же отправился в путь.    

Ширина  реки в том месте, где стояла хижина француза исследователя, не превышала четырехсот  футов, и юноша, отлично умевший править кормовым веслом, без труда мог  переплыть реку. Миссис Уэлдон, Джек и кузен Бенедикт по возвращении Дика Сэнда  должны были остаться на левом берегу под охраной Геркулеса.    

Дик уже  сел в пирогу и собирался оттолкнуться от берега, когда миссис Уэлдон сказала  ему:    

– Ты  не боишься, Дик, что течение затянет тебя в водопад?    

– Нет,  миссис Уэлдон. До водопада еще футов четыреста.    

– А  на том берегу?…    

– Я  не высажусь, если замечу какую-нибудь опасность.    

– Возьми  с собой ружье.    

– Хорошо.  Но, пожалуйста, не беспокойтесь обо мне.    

– А  все-таки лучше было бы нам не разлучаться, Дик, – добавила миссис Уэлдон,  как будто ее томило предчувствие беды.    

– Нет,  миссис Уэлдон… Я должен поехать один, – твердо ответил Дик Сэнд. –  Это необходимо для общей безопасности. Меньше чем через час я вернусь. Смотри в  оба. Геркулес!    

С этими  словами Дик отчалил и направил лодку к другому берегу.    

Миссис  Уэлдон и Геркулес, притаившись среди зарослей папируса, не спускали с него  глаз.    

Дик Сэнд  скоро достиг середины реки. Течение здесь было не очень сильное, зато в четырехстах  футах от этого места вода с диким грохотом низвергалась со скалы, и водяные  брызги, подхваченные западным ветром, долетали до пироги, где сидел Дик Сэнд.  Юноша содрогнулся при мысли, что если бы он уснул прошлой ночью, то пирога  неминуемо попала бы в водопад, который выбросил бы на прибрежные камни лишь  пять изуродованных трупов. Но сейчас такой опасности не было: пирога пересекала  реку почти по прямой, для этого достаточно было искусно править кормовым  веслом.    

Через  четверть часа Дик добрался до правого берега Заира. Но не успел он ступить на  землю, как раздался оглушительный крик, и человек десять дикарей бросились к  пироге, которую еще прикрывала куча травы.    

Это были  дикари-людоеды из свайной деревни. В продолжение восьми дней они крались следом  за путешественниками по правому берегу реки. Когда лодка проплывала между  сваями и с нее сорвало травяной покров, они увидели, что на мнимом плавучем  островке скрываются люди, и пустились в погоню. Они были уверены, что добыча не  уйдет от них, так как водопад преграждал течение реки. Беглецам все равно пришлось  бы высадиться на берег.    

Дик Сэнд  понял, что для него нет спасения. Но он спрашивал себя: не может ли он, пожертвовав  своей жизнью, спасти спутников? Не теряя самообладания, юноша совершенно спокойно  стоял на носу пироги. Наставив на дикарей ружье, он не подпускал их к себе.    

Между  тем дикари уже успели содрать с пироги защитный навес. Увидев только одного  человека там, где они рассчитывали найти много жертв, они яростно завыли.  Пятнадцатилетний мальчик на десятерых! Но тут один из туземцев поднялся, протянул  руку к левому берегу и указал на миссис Уэлдон и ее спутников, которые все  видели, и, не зная, что предпринять, вышли из-под прикрытия зарослей папируса.  Оставив всякую заботу о себе самом, Дик молил небо вдохновить его на действия,  спасительные для его сотоварищей.    

Дикари  забрались на корму пироги и оттолкнули ее от берега. Ружье в руках Дика все еще  удерживало их от нападения, – очевидно, они знали, чем грозит  огнестрельное оружие. Один из дикарей, взяв кормовое весло, умело направил  пирогу поперек течения. Вскоре она уже была в ста футах от левого берега.    

– Бегите! –  крикнул Дик Сэнд миссис Уэлдон. – Бегите!    

Ни  миссис Уэлдон, ни Геркулес не пошевельнулись, как будто у них отнялись ноги.    

Бежать?  Зачем? Не пройдет и часа, как все равно их догонят и они попадут в руки людоедов.    

Дик Сэнд  понял это. И в эту минуту его осенила мысль, о которой он просил небо: он нашел  способ спасти тех, кого любил, спасти ценою собственной жизни. И он без  колебаний сделал это.    

– Господи,  защити их! – прошептал он. – И по бе конечной милости своей сжалься  надо мной!    

Опустив  ружье, он прицелился и выстрелил. Кормовое весло, расщепленное пулей, переломилось  пополам.    

У  людоедов вырвался крик ужаса. В самом деле, пирога, уже никем не управляемая, поплыла  по течению прямо к водопаду. Она неслась все быстрее, и через несколько  мгновений уже не более ста футов отделяло ее от ревущей и грохочущей бездны.    

Миссис  Уэлдон и Геркулес все поняли. Дик Сэнд, что бы спасти своих спутников, решил  увлечь лодку в пучину водопада – дикари погибнут, но и он погибнет с ними.  Маленький Джек и его мать, стоя на коленях, посылали Дику Сэнду последнее  прости, Геркулес в бессильном, отчаянии простирал к нему руки…    

В эту  минуту дикари бросились за борт, очевидно на деясь вплавь добраться до левого берега;  лодка перевернулась от толчка.    

Дик Сэнд  не потерял хладнокровия и перед лицом угрожающей ему смерти. Ему пришла в  голову мысль, что лодка, именно потому, что она плыла килем вверх, может  оказаться для него средством спасения.    

Двойная  опасность могла угрожать Дику Сэнду в те мгновения, когда он будет подхвачен  водопадом: захлебнуться в воде, задохнуться в вихре водяной пыли. А  перевернутый корпус лодки был как бы ящиком, в котором ему, может быть, удастся  укрыть голову от воды и в то же иремя заслониться от воздушного вихря, в  котором он, несомненно, задохнулся бы при быстром падении. При таком заслоне у  каждого человека, пожалуй, был бы некоторый шанс спастись от двойной опасности  задохнуться, даже если бы он спускался по водопаду Ниагара!    

Все это  молнией мелькнуло в голове Дика Сэнда. Последним инстинктивным движением он  уцепился за скамью, которая соединяла оба борта лодки, и, укрыв голову под  опрокинутым корпусом лодки, почувствовал, как поток с непреодолимой силой  уносит его и как он почти по отвесной линии падает вниз…    

Пирога  погрузилась в кипящую пучину у подножия водопада, завертелась в глубине и затем  снова всплыла на поверхность реки. Дик Сэнд, отличный пловец, понял, что  спасение зависит теперь от силы его рук…    

Через  четверть часа борьбы с течением он выбрался на левый берег и там увидел миссис  Уэлдон, Джека и кузена Бенедикта, которых поспешно привел туда Геркулес.    

Но  дикари погибли в бурлящем водовороте; ничем не защищенные во время падения, они  задохнулись еще прежде, чем достигли дна пропасти. Бешеный поток швырнул их  трупы на острые скалы…    

 ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ.  Заключение    

     

Через  два дня, 20 июля, миссис Уэлдон и ее спутники встретили караван, направлявшийся  в Эмбому, в устье Конго. Это были не работорговцы, а честные португальские  купцы, которые везли в Европу слоновую кость. Беглецам был оказан превосходный  прием, и последний участок пути не доставил им особых тягот.    

Встреча  с этим караваном поистине была милостью небес. Дик Сэнд напрасно надеялся  спуститься на плоту к устью реки. Следуя от Нгамы до Иеллалы, Стенли насчитал  на этой реке семьдесят два водопада. Никакая лодка не могла бы здесь  проскользнуть. В устье Конго неустрашимому путешественнику четыре года спустя  пришлось выдержать последний из тридцати двух боев, которые он вел с туземцами.  А ниже он попал в водопад Мбело и только чудом спасся от смерти.    

Одиннадцатого  августа миссис Уэлдон, Джек, Дик Сэнд, Геркулес и кузен Бенедикт прибыли в  Эмбому, где их ожидала самая сердечная встреча. Здесь они застали американский  пароход, отправлявшийся к Панамском перешейку. Миссис Уэлдон и ее спутники сели  на этот пароход и благополучно прибыли в Америку.    

Телеграмма,  отправленная в тот же день в Сан-Франциско, уведомила Джемса Уэлдона о  неожиданном возвращении на родину его жены и ребенка, следы которых он тщетно  разыскивал повсюду, где, по его предположениям мог быть выброшен на берег  «Пилигрим».    

Наконец  25 августа путешественники приехали по железной дороге в главный город Калифорнии.  О, если бы Том и его товарищи были с ними!..    

Что  сказать о дальнейшей судьбе Дика Сэнда и Геркулеса? Первый стал сыном, второй –  другом семейства Уэлдон. Джемс Уэлдон сознавал, что он всем обязан  юноше-капитану и отважному негру Геркулесу. Хорошо, что Негоро не успел  побывать в Сан-Франциско. Разумеется мистер Уэлдон не пожалел бы всего своего  состояния, что бы выкупить из плена жену и сына. Он помчался бы к берегам  Африки, но кто знает, каким опасностям он подвергся бы там, жертвой какого  коварства стал, вернулся ли бы он оттуда целым и невредимым?…    

Скажем  несколько слов о кузене Бенедикте. В день приезда в Сан-Франциско, наспех пожав  руку Джемсу Уэлдону, он заперся в своем кабинете. Кузену Бенедикту не терпелось  приняться за писание гигантского труда о «шестиноге Бенедикта» – «Нехароdes  Веnеdictus», – труда, который должен был совершить переворот в  энтомологической науке.    

В своем  кабинете, загроможденном коллекциями насекомых, он первым делом разыскал очки и  лупу… Но какой вопль отчаяния вырвался из груди ученого, когда он, вооружившись  этими оптическими приборами, впервые хорошенько рассмотрел единственного  представителя африканских насекомых, вывезенного им из путешествия!    

«Шестиног  Бенедикта» оказался совсем не шестиногим! Это был обыкновенный паук! И если у  него было шесть ног вместо восьми, то это означало только, что двух передних  ног у него недоставало. А недоставало их потому, что Геркулес неосторожно  оборвал их, когда ловил паука. Таким образом, мнимый «Нехароdes Веnеdictus» не  представлял никакой ценности с научной точки зрения. Это был обыкновенный  паучок, каких много, да к тому – еще инвалид! А заметить это раньше помешала  энтомологу его близорукость. Кузен Бенедикт не перенес такого удара; он  серьезно заболел, но, к счастью, его удалось вылечить.    

Через  три года маленькому Джеку исполнилось восемь лет. Он уже начал учиться, и Дик  Сэнд помогал ему готовить уроки, урывая время от собственных занятий. Тотчас же  по возвращении в Сан-Франциско Дик Сэнд принялся за учение с рвением человека,  которого терзают угрызения совести: он не мог себе простить, что по недостатку  знаний не мог как следует справиться со своими обязанностями на корабле.    

«Да, –  говорил он себе, – если бы на борту „Пилигрима“ я знал все то, что должен  знать настоящий моряк, скольких несчастий можно было бы избежать!»    

     

Так  говорил Дик Сэнд. И в восемнадцать лет он с отличием окончил гидрографические  курсы и, получив диплом, готовился вступить в командование одним из кораблей  Джемса Уэлдона.    

Вот чего  достиг благодаря своему поведению, своему труду маленький сирота, подобранный  на краю песчаной косы Сэнди-Хук. Несмотря на свою молодость, он пользовался  всеобщим уважением, можно даже сказать, почетом; но по скромности своей он и не  подозревал этого. Ему и в голову не приходило, что решительность, мужество,  твердость, проявленные им во всех испытаниях, сделали из него своего рода  героя, хотя он и не прославился блестящими подвигами.    

И все же  одна горькая мысль преследовала его.    

В редкие  минуты досуга, которые ему оставляли занятия, он всегда думал о старом Томе,  Бате, Актеоне и Остине. Он считал себя ответственным за их несчастья. Миссис  Уэлдон также не могла без грусти вспоминать о бедственном положении своих  бывших спутников. Джемс Уэлдон, Дик Сэнд и Геркулес готовы были перевернуть  небо и землю, чтобы разыскать их. Наконец, благодаря широким связям Джемса  Уэлдона в коммерческом мире удалось разыскать их следы: Том и его спутники  нашлись на Мадагаскаре, где, кстати сказать, рабство в скором времени было  уничтожено. Дик Сэнд хотел отдать свои небольшие сбережения, чтобы выкупить их,  но Джемс Уэлдон и слышать не хотел об этом. Один из его агентов совершил эту  сделку, и 15 ноября 1877 года четыре негра постучались в двери дома Джемса  Уэлдона. То были Том, Бат, Остин и Актеон. Этих славных людей, избавившихся от  стольких опасностей, едва не задушили в дружеских объятиях.    

И тем,  кого «Пилигрим» забросил на гибельный берег Африки, недоставало только бедной  Нан. Но старую служанку нельзя было вернуть к жизни, так же как и Динго. И,  конечно, это чудо, что только они двое погибли при таких жестоких испытаниях.    

Само  собой разумеется, что в день приезда четырех негров в доме калифорнийского  купца Джемса Уэлдона был пир, и лучший тост, встреченный всеобщим одобрением,  провозгласила миссис Уэлдон в честь Дика Сэнда, «пятнадцатилетнего капитана».